-  У  меня нет ни малейшего желания валяться на этой кровати
прикованной к спинке наручниками, когда с наступлением  темноты  в
доме   снова  появится  этот  призрак,  -  сказала  она  в  пустое
окружающее пространство.
     Закрой глаза, Джесси.
      Она так и сделала. Перед ней снова предстала Тыковка в своем
фланелевом платьице, помеченным восклицательным знаком,  но  кроме
того  рядом с ней Джесси теперь видела и другую девочку, толстушку
с прыщавым лицом. Толстушке не столько повезло, как Тыковке; ей не
удалось  спастись, избавление ей могла принести разве  что  только
смерть - аксиома, принять которую Джесси была склонна все больше и
больше.  Толстушка уже задохнулась или была близка  к  тому,  быть
может  у  нее  было плохо с сердцем. Ее лицо было темно-пурпурного
цвета  летних грозовых облаков. Один глаз вылез из своей глазницы,
другой  уже  лопнул  словно  перезревшая  виноградина.  Ее   язык,
окровавленный  там,  где она прикусила его  изнуряемая  последними
предсмертными муками, вываливался наружу между губами.
     Содрогнувшись, Джесси снова взглянула на Тыковку.
     Я не хочу закончить вот так. Чтобы не случилось со мной, я не
хочу умирать. Но как же мне вырваться?
      Выскользни,  спокойно  ответила ей  Тыковка.  Выскользни  из
когтей дьявола; ускользни от него в землю обетованную.
      Измученная Джесси сумела произвести единственное  сдавленное
рыдание.
     Неужели ты не слышала ни слова из того, что я сказала тебе? Я
уронила  чертову  банку с кремом на пол! В  дом  снова  пробралась
бродячая  псина и испугала меня и я уронила баночку  с  кремом  на
пол! Как же мне...
      А  я  вот не забыла затмение, внезапно подала голос Тыковка,
тоном  той,  которая пока еще сохраняет терпение,  но  которой  до
смерти  надоело принимать участие в неком общепринятом официальном
ритуале;  ваше  высочество, мои поклоны, мы  скрепим  наш  договор
рукопожатием  и  все такое. Именно благодаря  ему  мне  и  удалось
выбраться;  я хорошо помнила, что случилось во время  затмения.  И
тебе придется тоже все в подробностях вспомнить. Сдается мне,  что
это твой единственный шанс выбраться на волю. Ты не сможешь просто
так взять и убежать. Придется взглянуть правде в глаза.
      Джесси почувствовала, как на нее накатила волна усталости  и
разочарования.   На  мгновение  или  около  того   надежда   почти
вернулась,  но потом снова исчезла безвозвратно. У нее  ничего  не
осталось.
     Ты не поняла меня, опять подала голос Тыковка. Немного раньше
мы  уже  проделали всю процедуру - проделали весь путь  до  самого
низа. Да, я готова согласиться с тем, что то, что случилось теперь
с  тобой,  имеет отношение к тому, что устроил когда-то  давно  со
мной мой отец, я согласна с тем, что существует такая возможность,
но  зачем нам преодолевать эту боль снова и снова, когда на  свете
есть  столько боли совершенно другого рода, которую стоит испытать
прежде,  чем Бог замучает тебя до конца и наконец плотно  прикроет
m` твоих глазах шоры?
      Ей  нечего  было  на такое ответить. Некому  было  отвечать.
Девочка  в голубом фланелевом платьице, маленькая девочка, которой
она  когда-то  была, исчезла бесследно. Теперь  за  ее  смеженными
веками  была  только одна тьма, подобная той,  что  воцаряется  на
киноэкране  после  того,  как  фильм  закончился,  поэтому  ей  ни
оставалось  ничего  другого,  как только  открыть  глаза  и  снова
обвести  взглядом  комнату, в которой ей  предстояло  умереть.  Ее
взгляд  скользнул  от  двери ванной, к вышитой  бантиком  бабочке,
заключенной  в рамку, стоящей на бюро прямо над телом ее  умершего
мужа,   лежащего  теперь  покрытым  удивительным  ковром  из   роя
вяловатых осенних мух.
      -  Возьми  себя  в  руки,  Джесс.  Давай-ка  снова  займемся
затмением.
      Ее  глаза  расширились. Потому, что она  услышала  в  данный
момент  то,  что  на  самом деле было сказано  -  голос  доносился
неоткуда  и  отовсюду одновременно, быть может исходил из  ванной,
или  из  холла, или зарождался в ее собственной голове,  а  скорее
всего рождался из самого воздуха.
     - Тыковка?
      От  ее  голоса  остался один только приглушенный  хрип.  Она
постаралась подняться чуть выше и присесть, однако новая  судорога
пронзила  насквозь  ее солнечное сплетение  и  ей  пришлось  снова
откинуться на спину, чтобы дождаться пока отступит боль.
     - Тыковка, это ты? Это ты, дорогая?
      На мгновение ей показалось, что она услышала какой-то ответ,
бестелесный  голос сказал ей что-то, но определенно  сказать  было
невозможно,  потому что она не смогла разобрать из  сказанного  ни
слова. А потом голос окончательно умолк.
     Давай-ка снова займемся затмением, Джесси.
     - Но там не может быть ответов, - пробормотала она. - Там нет
ничего, кроме боли и глупости и...
     И чего еще? Чего еще?
      Старый Адам. Фраза само собой, как-то естественно возникла в
ее сознании, поднявшись на поверхность из глубин, где она возможно
еще посиживала маленьким ребенком на скамейке между мамой и папой,
болтая  ногами  и наблюдая как мерцает и движется падающий  внутрь
церкви  сквозь  витражи окрашенный свет,  как  блестят  в  нем  ее
начищенные  ботинки  из  патентованной кожи.  Одна  только  фраза,
начертанная  на  стикере-листовке, и осталась в ее  голове  с  тех
самых  пор,  залегла  в  подсознание и  вынырнула  на  поверхность
теперь,  только  в этом все и дело. Старый Адам -  а  больше  там,
может  быть и ничего не было, так-то все просто. Папочка,  который
все это время про себя строил планы уединения со своей миленькой и
очень живой маленькой девочкой, быть может бессознательно, но  все
же  раз  за  разом повторяя в уме: Ей не будет от  этого  никакого
вреда,  никакого  вреда, никакого вреда. И когда  наконец  настало
затмение,  ей  пришлось  сидеть  у  него  на  коленках  в  пляжном
платьице,  и  слишком узком и слишком коротком  одновременно  -  в
платьице,  которое  он  сам и попросил  ее  надеть  -  и  то,  что
планировалось, тогда и случилось. Не более чем краткая, похотливая
интерлюдия,  невероятно  смутившая и  расстроившая  их  обоих.  Он
выпрыснул на нее свое семя - в чем было все и ничего (и если  тут,
в этом любовном проявлении, и был какой-то подспудный смысл, то ей
до него не было никакого дела, черт возьми); залив этим самым весь
зад  ее трусиков - далеко не самая классическая ситуация в разделе
вариантов  поведения образцовых Папаш и совсем не то,  о  чем  она
вычитывала в _Компании Брэди_, но тем не менее...
      Взглянем правде в глаза, подумала она. Что касается меня, то
  выбралась из заварушки, отделавшись, можно сказать, лишь мелкими
царапинами, по сравнению с тем, что могло случиться... с  тем  что
случается  каждый  день. Просто подобное почти не  имеет  места  в
местах  под названием Пейтон-плейс или Тобакко-роад. А мой папочка
совсем  не  первый  из получивших образование в колледже  мужского
рода  представителей  верха среднего класса, вдруг  решивших  чуть
поприжимать  собственную  дочку,  а  я  далеко  не  первая  дочка,
нашедшая на своих трусиках мокрое пятно. Нельзя сказать,  что  то,
что  случилось, правильно, что этому есть какое-то оправдание  или
прощение;  можно только сказать, что это осталось позади  и  слава
Богу, что не случилось худшего.
      Да.  И  теперь было бы лучше забыть все относящееся  к  идее
пройти  через случившееся еще раз, чтобы не сказала  там  на  этот
счет  Тыковка.  Пусть уж лучше все медленно раствориться  в  одной
всеобщей  первородной тьме единообразия, ниспустившейся на  мир  в
миг  солнечного  затмения.  У  нее впереди  еще  очень  много  дел
связанных  с  умиранием  в этой насквозь провонявшей,  заполненной
жужжащими мухами спальне.
      Она  закрыла глаза и немедленно в ту же секунду легкий запах
отцовского  одеколона  ударил ей в ноздри.  Скорее  всего  ей  это
только показалось. Или, быть может, она услышала легкий запах  его
мелкого    нервического   пота.   Ощущение   твердого    предмета,
упирающегося  снизу  в  ее  попку. Она крутится  на  его  коленях,
пытаясь  устроиться поудобней, а его рука хватает ее  ногу.  Затем
его  рука касается ее груди. Он интересуется, удобно ли ей.  Потом
он  начинает так быстро дышать. По радио поет Марвин Гэй: Говорят,
что  я  слишком сильно люблю, но верю я... верю я...  что  женщину
только так и нужно любить...
     Ты любишь меня, Тыковка?
     Да, конечно...
      Тогда  ни о чем не беспокойся. Я не сделаю тебе больно.  Его
рука  ползет, поднимается по ее голому бедру, тянет за собой подол
ее пляжного платьица, тискает ее бедро. Я хочу...
      -  Я  хочу тебе только добра, - пробормотала Джесси, чуточку
подвинув затылок на спинке кровати. Выражение ее иссохшегося  лица
отстраненное.
      - Именно так он и сказал. Господи Боже мой, он именно это  и
сказал. В самом деле.
      Всем известно... и особенно вам девушки... что любовь бывает
полна грусти, так вот моя любовь печальнее вдвойне...
      Не  знаю,  папочка, нужно ли мне это делать... Я боюсь,  что
сожгу глаза.
      У  тебя  еще двадцать секунд в запасе. Или даже  больше.  Не
печалься. И не оглядывайся.
     Потом позади нее щелкнул эластичный пояс - не на ее трусиках,
а на его шортах - когда он выпустил своего Старого Адама на волю.
      Ускоряя неминуемое обезвоживание ее тела, всем на удивление,
из  ее  глаза выкатилась одинокая слеза и быстро скатилась  по  ее
щеке.
     - Я так и сделала, - проговорила Джесси хриплым, задыхающимся
голосом. - Я все помню. И надеюсь, что ты был счастлив.
      Да,  ответила ей Тыковка и хоть Джесси больше не в состоянии
была  видеть  девочку, она явственно ощущала на  себе  ее  странно
теплый   взгляд.  Ты  слишком  далеко  забралась.  Давай  вернемся
немножко назад. Совсем немножко.
      Испытав невиданное облегчение, Джесси осознала, что то,  что
Тыковка  хочет чтобы она вспомнила, не имеет никакого отношения  к
тому,  что случилось в момент ее первого и последнего сексуального
опыта  с  собственным  отцом,  а находится  перед  ним...  хотя  и
meg`dnkcn.
     Зачем мне ковыряться во всей остальной рухляди воспоминаний?
      Ответ  оказался  далеко не однозначным,  но  смысл  его  она
уловила.  Не важно сколько сардинок ты хочешь отведать,  одну  или
дюжину,  тебе  все равно придется открыть баночку  и  одновременно
взглянуть  сразу  на  всех  копченых рыбок;  неизбежен  и  ужасный
маслянисто-рыбный запах. А кроме того, не убьет же ее эта древняя,
почти  как  она  сама история. А вот наручники, приковавшие  ее  к
спинке  кровати, запросто могли прикончить, в отличие от  покрытых
пылью воспоминаний. Пора бросить валять дурака, упираться рогом  и
стонать  -  настало время заняться настоящим делом.  Настала  пора
разобраться  в  том, есть ли в словах Тыковки хоть какой-то  смысл
или одна сплошная болтовня.
      Вернись  к  тому,  когда он еще не начал тебя  по-настоящему
трогать - так, как трогать не полагается. Вернись к причинам того,
почему вы оказались в этот день вдвоем. Вернись к затмению.
     Джесси крепко зажмурила глаза и устремилась назад к затмению.


Глава двадцать восьмая

     Тыковка? Все в порядке?
     Да, но... мне немножко страшно. А тебе?
      Теперь, для того чтобы понять, что вокруг что-то происходит,
не было необходимости заглядывать в коробку рефлектора; день начал
угасать, как это бывает когда на лик солнца вдруг набегает облако.
Но виной тому было не облако; сумерки лежали недвижимы и ближайшие
облака в небе лежали далеко на горизонте.
      И мне тоже, сказал он и, оглянувшись на него, она с огромным
облегчением  открыла, что он действительно испуган.  Если  хочешь,
можешь перебраться ко мне на колени?
     А можно?
     Конечно.
     Она так и сделала, довольная торопясь оказаться поближе к его
теплу и легкому запаху пота - запаху папочки - и все это пока день
продолжал  угасать.  А  более  всего  довольная  потому,  что   ей
действительно было немножко страшно, гораздо страшнее, чем об этом
она думала вначале. Больше всего ей пугало то, как собираются тени
на  террасе, как гаснут краски дня. Никогда прежде она не  видела,
чтобы тени сгущались с такой скоростью, прямо у нее на глазах.  Ну
что  ж,  пусть  будет  что  будет, мне все  равно,  подумала  она,
прижимаясь покрепче к папочке, довольная тем (по крайней  мере  на
краткое время краткой призрачно-пугающей прелюдии), что с ней  был
ее старый папочка, папочка Тыковки, а не просто надоедины Джесси _
высокой, сутулой, угловатой... скрипучего колеса.
     Можно мне посмотреть сквозь закопченное стекло, папочка?
     Еще нет.
      Его  рука, тяжелая и теплая на ее ноге. Она накрыла его руку
своей, повернулась к нему и улыбнулась.
     Здорово, правда?
     Да, Тыковка. И даже немножко больше, чем я предполагал.
     Она снова завозилась, пытаясь пересесть так, чтобы можно было
более  менее удобно существовать с твердой частью отца, на которой
как раз и располагалась ее попка. Он быстро и хрипло втянул в себя
воздух, пригнув верхнюю губу.
     Папочка? Что с тобой? Я слишком тяжелая?
     Нет. В самый раз.
     Можно мне посмотреть сквозь закопченое стекло?
     Еще нет, Тыковка. Потерпи еще самую малость.
      После  того,  как  солнце утонуло  в  незримом  облаке,  мир
перестал быть таким, каким был ранее; теперь вокруг, и это  теперь
в середине дня, висели густые сумерки. Она услышала, как вдалеке в
лесу  заухал  старый филин, и от этого звука по ее спине  побежали
мурашки.  Рейнольдс  по WNCH медленно затихла  и  диджей,  который
конечно  же  заправлял тут всем, объявил, что  скоро  начнет  петь
Марвин Гэй.
      Посмотри  на  озеро! сказал ей отец и она так  и  сделала  и
увидела   там   крадущиеся  жутковатые  тени,   скрывающие   собой
безрадостный   мир,  из  которого  исчезли  уже  все   до   одного
спектральные цвета, ничего не оставив после себя, кроме пастельных
тонов.  Она  вздрогнула и сказала ему, что ей становится  страшно;
отец ответил ей, что ей стоит набраться духу и отогнать страх, для
того  чтобы  постараться получить удовольствие от происходящего  _
предложение, которое она тщательно обдумала и в котором  -  только
через несколько лет, наконец уловила двойной смысл. А тогда...
     Папочка, папочка! Солнце ушло!
      Да.  Вот теперь можно смотреть. Но как только я скажу  тебе,
что  нужно остановится, ты так и сделаешь. Договорились?  И  чтобы
никаких споров.
      Он  передал  ей три закопченых кусочка стекла,  сложенных  в
пачку,  но  прежде  подал ей щипцы. Щипцы нужны были  потому,  что
стеклышки  отец вырезал из старых рам, снятых в сарае, а  в  своих
способностях стеклореза он сомневался. Она взглянула вниз, в своем
полусне, полувоспоминании и ее сознание сделало мгновенный  скачек
назад, так же машинально, как делает кульбит назад ловкий акробат,
а  все  потому что, она услышала, как он сказал: Мне абсолютно  не
хочется, чтобы...


Глава двадцать девятая

      ...по  возвращению  домой  мама  нашла  записку,  в  которой
говорится...
      Широко распахнув глаза, Джесси проговорила дальнейшее вслух,
обращаясь  к пустой комнате и первое, что она увидела, был  пустой
стакан стоящий на полочке над ее головой: стакан с водой, еженощно
припасаемый  Джеральдом. Стакан стоял совсем рядом с браслетом  ее
наручника,  которыми  она была прикована к спинке  кровати.  И  не
слева, а как раз справа.
      ...что  мне  пришлось срочно отвезти  тебя  в  травмпункт  в
больницу Оксфорд-Хилл, для того чтобы врачи там пришили тебе  пару
пальцев обратно.
      Только теперь Джесси вдруг осознала всю пользу, весь  смысл,
заложенный  в этом древнем, болезненном воспоминании; она  поняла,
что  недавно пыталась подсказать ей Тыковка. Ответ ни имел  ничего
общего  ни  со  Старым  Адамом, ни со  слабым  минеральным  духом,
исходящим  от  мокрого  пятна  на  задке  ее  хлопковых  трусиков.
Напротив, ответ заключался в полудюжине кусочков стекла, тщательно
вырезанных  из  старых рам, давным-давно вынутых из перестроенного
сарая. Она лишилась баночки с кремом _Нивея_; и тем не менее у нее
остался  еще один источник естественной смазки, разве нет?  А  как
еще ей ускользнуть в Землю Обетованную? В ней еще была кровь. А до
тех пор пока кровь не свернется, она почти такая же скользкая, как
масло.
     Будет чертовски больно, Джесси.
      Да,  конечно,  будет чертовски больно. Но она  помнила,  как
читала где-то, что в запястьях гораздо меньше нервных окончаний, в
отличии  от других жизненно важных точек человеческого  тела;  вот
onwels перерезание вен на запястье, в особенности в ванной, полной
теплой  воды,  спокон века было излюбленным способом самоубийства,
со времен тога-заседаний в Императорском Риме. А кроме того, она и
так уже наполовину без сознания.
     - Я была наполовину бесчувственная тогда, когда позволила ему
приковать  меня этими чертовыми браслетами к кровати, - прохрипела
она.
      Если  ты  разрежешь слишком глубоко, то истечешь кровью  как
древние римляне.
     Да, и это вполне возможно. Но если она не решится попытаться,
она  так  и  проваляется  здесь, пока не  загнется  от  судорог  и
обезвоживания...  или  пока не пожалует ее  приятель  с  корзинкой
костей.
     - Ну хорошо, - сказала она.
      Ее  сердце  колотилось как отбойный  молоток  и  впервые  за
прошедший   час  она  совершенно  пришла  в  себя.   Ток   времени
возобновился, пускай с рывками и толчками, словно товарный состав,
свернувшись с главной нитки на стрелочный разъезд.
     - Ты меня убедила. Последнее было самым убедительным.
      Послушай,  настойчиво заговорил голос и с удивлением  Джесси
осознала,  что голос этот не принадлежит ни Руфи, ни Женушке.  Они
теперь  слились в одно, может быть ненадолго, но все же.  Послушай
меня внимательно, Джесс.
      -  Слушаю, - сказала она в пустую комнату. Одновременно  она
смотрела во все глаза. Она смотрела на стакан. На один из  дюжины,
которые  она  купила  на распродаже у Сирса три  или  четыре  года
назад.  Шесть или восемь из них уже разбились. Скоро за остальными
последует и этот. Она сглотнула и поморщилась. Казалось,  что  все
ее горло обложено укутанными фланелью мелкими камешками.
     - Я слушаю очень внимательно, будь уверена.
      Отлично.  Потому  что, раз ты решишь начать,  ты  больше  не
сможешь  остановиться. Все должно произойти очень  быстро,  потому
что  твой организм уже и без того сильно обезвожен. Но помни; даже
если у тебя ничего не получится...
      -  ...выход  из  положения  все  равно  будет  наилучший,  _
закончила она.
     И это была правда, верно? Ее положение упростилось настолько,
что   в  своем,  несколько  мерзковатом  роде,  даже  приняло  вид
определенной  элегантности. Само собой ей  совершенно  не  светило
истечь  кровью до смерти - а кому бы этого хотелось? - но возможно
что этот выход из положения окажется лучше вечных непрекращающихся
и   быстро   усиливающихся  судорог  и  жажды.   Лучше   чем   он.
Галлюцинация. Чтобы то ни было.
      Она  облизала пересохшие губы сухим же языком  и  привела  в
порядок  разбегающиеся мысли. Постаралась заставить  их  двигаться
логическим  путем,  так  же как тогда, когда  намечала  путь,  при
помощи  которого  надеялась освободится от наручников  при  помощи
баночки  с кремом _Нивея_, которая теперь бесполезная валялась  на
полу  рядом  с  кроватью.  На этот раз навести  в  голове  порядок
удалось с большим трудом чем раньше и она отметила это для себя. В
ее сознании продолжали вертеться обрывки
     (смажься, смажься)
      этого  старого  блюза-речитатива, она  продолжала  время  от
времени  слышать запах отцовского одеколона, чувствуя  как  что-то
твердое  упирается в ее зад. И потом, невдалеке от нее по-прежнему
находился Джеральд.
     Джеральд обращался к ней со своего места на полу комнаты. Оно
все  равно  вернется,  Джесси. Ничто  на  свете  его  не  способно
остановить,  не  ты,  ничто другое. Он преподаст  тебе  урок,  моя
cnpd` красавица.
      Быстро взглянув на него, она снова перевела взгляд на пустой
стакан  из-под  джеральдова  ночного  питья.  Джеральд  словно  бы
насмехался  над  ее  бедственным положением, скалился  углом  рта,
изрядно   пострадавшим  во  время  обеда  бродячего  четвероногого
гурмана.  Призвав  на помощь волю, она снова попыталась  выстроить
мысли в надлежащем порядке и после непродолжительной борьбы ей это
удалось  - в ее голове возобновилась целенаправленная мыслительная
деятельность.
      В течение следующих десяти минут она продвигалась вперед шаг
за  шагом.  По  правде  признаться,  она  не  многого  достигла  _
намеченное ею предприятие было самоубийственно рискованным, однако
не  слишком сложным. Мысленно она несколько раз проиграла в голове
каждый  свой  шаг, высматривая малейшие ошибки, которые  могли  бы
стоить ей последнего шанса выиграть жизнь. Она не смогла найти  ни
одного  крупного изъяна. Самым узким местом была  скорость  -  все
необходимо  было проделать очень быстро, прежде чем  кровь  начнет
сворачиваться  -  в  результате чего у нее оставалось  только  два
возможных выхода: либо быстрое освобождение, либо потеря  сознания
и смерть.
      Она  повторила предстоящую операцию про себя еще  раз  -  не
содрогаясь  от  жутковатых подробностей, а методично пересматривая
их,  как  осматривала  вязанье, например шарф,  который  вязала  в
спешке  и  потеряла одну из петель - и все это  в  то  время,  как
солнце  продолжало клониться к западу. На заднем крыльце поднялась
на  ноги  собака, оставив на месте своей трапезы мокрое  блестящее
жиром  пятно сукровицы. Собака затрусила в направлении леса.  Дело
было  в том, что до ее ноздрей снова донесся отдаленный порыв того
вчерашнего  темного  духа, а теперь, когда в  животе  у  нее  была
приятная  тяжесть, даже одного единственного порыва было  для  нее
многовато.


Глава тридцатая

      Двенадцать-двенадцать-двенадцать, мигали часы, но время,  на
то и было временем, чтобы утекать независимо ни от чего.
      Еще одно, прежде чем ты всерьез примешься за дело. Ты довела
себя до последней крайности и это, может быть, хорошо, но внимания
все  равно не теряй. Если ты в самом же начале уронишь этот чертов
стакан на пол, считай, что твое дело - труба.
       -   Держись  от  меня  подальше,  псина!  -  пронзительным,
клекочущим голосом выкрикнула она, не знающая того, что  несколько
минут назад собака убралась с заднего крыльца и углубилась в  лес.
Она еще немножко помедлила, размышляя о том, а не помолиться ли ей
еще,  как  она  с  самого  начала хотела.  Теперь  она  целиком  и
полностью оказалась в зависимости от своих голосов... и  от  самой
себя.
      Она  потянулась к стакану правой рукой, двигаясь без прежней
чарующей  осторожности. Часть Джесси - возможна  та  самая  часть,
которая  была так влюблена в Руфь Нири и обожала ее -  осознавала,
что   дело  теперь  сводилось  отнюдь  не  к  осторожности,  а   к
способности  опустить  вниз  молоток  и  сделать  это   сильно   и
решительно.
     Теперь я Леди-Самурай, - подумала она и улыбнулась.
      Окружив  кольцом пальцев стакан, для того,  чтобы  завладеть
которым  она  так  недавно столько билась, и  несколько  секунд  с
любопытством  на  него смотрела - как смотрит  садовник  на  некую
неизвестную  ему  разновидность растения,  появившуюся  среди  его
ananb  или  гороха  - потом крепко взяла стакан в  руку.  Прищурив
глаза,  чтобы защитить их от летящих осколков, она сильно  ударила
стаканом  о  край полки, точно так же, как наверное  разбивала  бы
скорлупу сваренного в крутую яйца. Звук бьющегося стекла показался
ей до абсурдности знакомым, почти нормальным, точно такой же звук,
с  которым  раньше  у  нее  разбивались десятки,  сотни  стаканов,
выскользнувших из ее пальцев во время мытья посуды, или сбитых  на
пол случайно локтем или неловкой рукой за все прошедшие годы, пока
она росла, развиваясь от своей пластиковой кружечки с Данди Даком,
что  была  у  нее  лет  в пять. Тот же самый  старый-добрый  звук;
никакого особого резонанса или эха, отмечающего факт того,  что  с
данного мгновения она приступает к сложнейшей ювелирной работе  по
спасению своей жизни, с огромным риском для нее же.
      Она  почувствовала, как случайный маленький  осколок  стекла
чиркнул  ее  по лбу, чуть-чуть повыше брови и это был единственный
осколок, попавший ей в лицо. Еще один остроконечный кусок стекла _
судя  по звуку, довольно большой - упал на пол и разбился.  Крепко
стиснув  губы,  так  что они превратились в узкую  белую  полоску,
Джесси  сразу  же поняла, что именно в ближайшие мгновения  станет
основным  источником  боли,  по  крайней  мере  тем,  с  чего  все
начнется:  ее пальцы. Для того чтобы ударить стакан  о  полку,  ей
пришлось  крепко  стиснуть его пальцами. Но боли не  было,  только
ощущение легкого давления на пальцы и еще более слабого тепла.  По
сравнению с судорогами, истязавшими ее в течение последних  часов,
это было все равно что ничто.
      Стакан  разбился  удачно, но что в этом  удивительного?  Мне
долго не везло, не пора ли судьбе чуточку расслабиться?
      Но  подняв руку, она увидела что везение и на этот раз можно
было  назвать  относительным. Стакан разбился не  слишком  удачно.
Темные  крупные капли крови уже наливались на ее большом пальце  и
на  трех  других; только безымянный палец сумел избежать  ранения.
Осколки  стекла торчали из ее большого, указательного  и  среднего
пальцев подобно странному оперению. Распространяющееся онемение  в
ее  конечностях  -  к чему так же добавлялось и  то,  что  осколки
стекла  были  довольно  тонкими  и  острыми  -  избавило   ее   от
болезненных ощущений и обильного кровотечения и тем не менее и  то
и другое имело место. На ее глазах несколько капель крови упали на
розовую  обивку матраса, окрасив его в более темный и  интенсивный
оттенок.
      От  вида  этих  крохотных стеклянных дротиков,  торчащих  из
кончиков  ее  безымянного пальца и мизинца как иголки из  игольной
подушечки, ее едва не вырвало и это несмотря на то, что в животе у
нее давным-давно уже ничего не было.
      Да,  отличная Леди-Самурай из тебя получилась! -  насмешливо
произнес один из НЛО-голосов.
      Но  это  мои  пальцы! - воскликнула она в ответ.  Разве  это
непонятно? Это мои пальцы!
       Она  почувствовала,  как  паника  несколько  пошатнулась  и
отступила,  после  чего  ее внимание снова обратилось  к  остаткам
стакана,  который  по-прежнему оставался в ее  пальцах.  Это  была
неровно  отколовшееся  донышко  с остатками  стенок,  составляющих
примерно  четверть  бывшего стакана, с одной  стороны  сходящимися
двумя  плавно  изгибающимися дугами. Острие в  этом  месте,  хищно
поблескивающее  на предвечернем солнце, было почти  идеальным.  Ей
повезло...  в  некотором роде повезло, если это можно  вообще  так
назвать. Полдела сделано, осталось только собраться как следует  с
духом.  Плавно изогнутые стороны стеклянного острия показались  ей
неким фантастическим оружием - крохотный меч, который мог состоять
на  вооружении  у воинственных гномов, вышедших на битву  в  своих
bnkxeam{u пещерах против жаб-захватчиц.
      Ты  думаешь не о деле, дорогая, одернула ее Тыковка. У  тебя
нет на это времени. Ты что, разве забыла?
     Ответ, само собой разумеется, был _нет_.
      Джесси  поставила  оставшуюся  в  ее  распоряжении  четверть
стакана  обратно на полку, так, чтобы добраться до нее можно  было
без  особых  осложнений  и  труда.  Донышко  стакана  основательно
устроилось  на  ровной  поверхности полки,  меч  подземных  гномов
торчал  строго  вверх. Солнечный свет поблескивал на  его  острие,
выбивая  крохотные  искорки. По мнению Джесси  острие  как  нельзя
лучше подходило для реализации стоящей перед ней ближайшей задачи,
нужно было только соразмерить направленное вниз давление запястья.
Если  она  надавит сильно, то либо сломает столь  удачное  острие,
либо столкнет стакан на пол.
     - Ради Бога, будь осторожней, - прошептала она. - При должном
терпении  и  осторожности тебе не придется ни прилагать  силы,  ни
совершать резких движений. Просто представь себе...
     Окончание фразы
     (что ты режешь говяжий ростбиф)
      не  показалось ей особенно удачным, поэтому она отогнала его
обратно,  едва  его внешний край успел коснуться  видимой  границы
сознания. Подняв правую руку, она вытянула ее вверх и назад до тех
пор, пока цепочка наручников не натянулась до упора и запястье  не
нависло  точно над остро торчащим вверх поблескивающим  стеклянным
мечом.   Она  испытывала  сильнейшее  желание  смахнуть  с   полки
усыпавшие  ее  осколки  стекла  - одновременно  с  этим  испытывая
стойкое убеждение, что там ее ожидает настоящее минное поле  -  но
подавила в себе это стойкое желание. Только не теперь, когда у нее
уже  есть печальный опыт баночки с кремом _Нивея_. Если она  вдруг
уронит  свой  _меч_ с полки на пол, или сломает его,  ей  придется
искать  среди  оставшихся  на  полке осколков  подходящую  замену.
Подобные    предосторожности   показались   ей    едва    ли    не
сюрреалистическими, но ни единой мыслью или движением она не  дала
себе   возможность  усомниться  в  их  необходимости.   Если   она
действительно собралась выбраться из этой передряги,  ей  придется
пустить себе гораздо больше крови, чем течет у нее теперь.
      Сделай все так, как ты себе теперь представляешь, Джесси, не
отступай и не теряй решительности... здесь нельзя трусить.
      -  Никто и не трусит, - уверила Джесси, проговорив это своим
хриплым  голосом, в щелях которого уже собралась пыль.  Растопырив
пальцы,  она  потрясла кистью, в надежде на  то,  что  засевшие  в
кончиках пальцев осколки вывалятся сами. Ей отчасти повезло и  она
добилась  своего;  она  избавилась  почти  от  всех  осколков,  за
исключением  самого большого, глубоко впившегося  в  мягкую  плоть
большого   пальца  чуть  ниже  ногтя,  который  наотрез  отказался
покидать свое убежище. Она решила оставить этот осколок в покое  и
заняться наконец делом.
      То,  что  ты собралась сделать, это абсолютное сумасшествие,
сообщил  ей ужасно взволнованный голос. Не голос НЛО на этот  раз;
этот  голос  Джесси знала очень хорошо. Это был голос  ее  матери.
Пойми,  все  это  меня не слишком удивляет; все происходящее,  это
типичный  для  Джесси  Магот  максимализм  в  ответ  на  жизненные
осложнения  и я видела это не раз и уверена что столкнусь  с  этим
еще.  Подумай  о том, что может случиться, Джесси -  для  чего  ты
решила  резать себя, для того чтобы истечь кровью до смерти?  Кто-
нибудь обязательно появится и спасет тебя; думать о чем-то другом,
значит  просто  понапрасну волновать себя и терять время  зря.  Ты
что, решила закончить свою жизнь в этом мерзком летнем домике? Это
же просто смешно, поверь мне, я не ожидала подобного даже от тебя.
Bng|lh  себя  в руки, Джесси, и поднимись над своими истерическими
привычками - хотя бы раз в жизни. Не режь себя этим отвратительным
стеклом. Не делай этого с собой!
      Это  был  голос  ее  матери, в этом  Джесси  ни  сколько  не
сомневалась;  имитация  была настолько точной,  что  ей  сделалось
жутко.  Она попробовала уверить себя, что под интонациями любви  и
здравого смысла скрывается обычная раздражительность ее матери, по
всей вероятности совершенно не способной любить, ведь именно Салли
Магот  была  той  самой женщиной, которая, как это  точно  помнила
Джесси,  в один прекрасный день ворвалась в ее комнату и ни  слова
не  говоря, запустила в нее парой сапожек на высоких каблуках и не
стоило сомневаться, что способность к этому осталась у ее матери и
теперь.
      А  кроме  того, все, что сказал ей этот голос,  было  ложью.
Ложью, порожденной страхом.
      -  Нет, - ответила она. - Я не стану тебя слушать. Я не верю
ни  единому твоему слову. Никто сюда не придет, чтобы спасти меня,
за исключением... ночного гостя. Нельзя трусить.
      С  этими  словами  Джесси опустила  запястье  в  направлении
торчащего строго вверх стеклянного острия.


Глава тридцать первая

      Важно  было  видеть, что делается, потому что  поначалу  она
вообще  ничего не ощущала; едва ли чувствуя что происходит с  ней,
испытывая  только легкое давление на запястье и отдаленное  тепло,
она  запросто могла разрезать самые крупные кровеносные  сосуды  и
истечь  кровью  раньше,  чем  успеет  что-либо  сделать.   Она   с
облегчением открыла, что поле зрения ее свободно и что  вид  того,
что она творит с собой, не вызывает в ней таких уж сильных эмоций;
стакан находился в удобном месте на полке и она удачно его разбила
(Наконец-то   прорыв!   -  саркастически  воскликнула   часть   ее
сознания.)   и  теперь  видела  все  без  труда  и  в   мельчайших
подробностях.
      Отклонив  кисть руки как можно дальше назад, Джесси  вонзила
острие  стекольного меча в край внутренней части запястья -  туда,
где  находились линии, называющиеся хиромантами _браслет  судьбы_.
Широко  раскрыв  изумленные глаза, она  потрясенно  смотрела,  как
заостренный кончик стакана сначала натянул ее кожу, потом проткнул
ее.  Она  продолжала  давить вниз и ее плоть продолжала  поглощать
собой  все  больше и больше стекла. Заостренные как  бритва  грани
острия налились кровью и исчезли.
      Первой  реакцией  Джесси  была  растерянность.  Острие  меча
оставило  совершенно другой разрез, отличающийся от того,  на  что
она  рассчитывала (и о чем думала почти что с ужасом).  Стеклянное
лезвие перерезало мелкие вены, лежащие близко к поверхности  кожи,
и  кровь побежала быстрее. Ток крови не был пульсирующим, как  она
то  ожидала, кровь струилась равномерным потоком, словно вода  из-
под  крана,  который  открыли почти на полную мощь.  Затем  стекло
перерезало что-то более крупное и кровь заструилась потоком. Кровь
лилась на полку, капала с нее на пол и матрас и стекала по ее руке
вниз  к  локтю. Теперь назад пути больше не было, она должна  была
продвигаться вперед во что бы ни стало.
      Ради  всего  святого,  прекрати это! - пронзительно  завопил
голос  ее матери. Остановись, дальше будет только хуже - ты и  так
уже достаточно натворила! Послушайся меня хотя бы теперь!
      Соблазнительное  предложение, однако по  твердому  убеждению
Джесси  то, что она сделала, было уже слишком далеко от того,  что
m`g{b`knq| _достаточно_.
      Ей  был  неизвестен термин _дегловация_, _снятие  перчатки_,
технический термин, по преимуществу использующийся врачами в связи
с  жертвами ожогов и теперь, когда она начала наконец свою мрачную
операцию,  она поняла, что ее свобода зависит не только от  крови.
Крови  может  оказаться  недостаточно. Медленно  и  осторожно  она
повернула запястье, разрезая толстую кожу на его внешней  стороне.
Теперь  она ощущала странноватое покалывание в ладони, возникающее
по  всей  вероятности от того, что она перерезала какие-то мелкие,
но  чувствительные нервные окончания, к моменту  начала  уже  быть
может  полумертвые.  Ее безымянный палец и  мизинец  вздрогнули  и
дернувшись   вниз,  скорчились  и  застыли  словно  подстреленные.
Указательный  палец вместе с большим принялись отчаянно  дергаться
взад и вперед. Несмотря на бесчувственность, распространившуюся по
ее   рукам,  вместе  с  тем  Джесси  неожиданно  находила  странно
ужасающими  те  признаки  повреждений,  которые  она   сама   себе
причиняла. Два скрюченных пальца, похожих на пару трупов, каким-то
образом  представлялись ей еще худшим признаком, чем вся  пролитая
ею из себя кровь.
      Но  затем  ощущение давления и тепла в разрезанном  запястье
поглотила   собой   новая  судорога,  распространившаяся   подобно
могучему  порыву урагана по ее левому боку. Судорога была  средней
силы  и  била ее так, чтобы она выпрямилась, вернувшись из  своего
выгнутого   положения,  чему  Джесси  сопротивлялась  с  небывалым
упорством. Сейчас она не могла позволить себя двинуться  с  места.
Если она хоть чуть-чуть пошевелиться, то просто уронит на пол свой
импровизированный хирургический инструмент.
      -  Ничего  у тебя не выйдет, - шептала она сквозь  стиснутые
зубы. - Ты скотина, убирайся обратно в свою конуру.
      Всеми силами она старалась удержать тело в нужном положении,
одновременно держа поверх разбитого стакана и руку, для того чтобы
остроконечный  край  не  врезался в запястье  на  недозволительную
глубину,  в результате чего край стекла мог обломиться и тогда  ей
придется заканчивать процедуру при помощи какого-то менее удобного
приспособления. Но если судорога распространится дальше, с правого
бока на правую руку, то тогда она вряд ли сможет...
      -  Нет, - простонала она. - Убирайся прочь, ты слышишь меня?
Убирайся к чертовой матери!
      Замерев,  она ждала, отлично понимая, что не может позволить
себе  ожидание,  но  зная также и то, что  ничего  другого  ей  не
остается; она ждала и слушала как капает с полки на пол вытекающая
из  нее кровь. Прямо на ее глазах с полки заструился на пол  новый
полноводный  ручеек  крови  и слышимо застучал  каплями  по  полу.
Вместе  с  кровью на пол падали небольшие поблескивающие  крупинки
стекла. Она представила себя жертвой кровавого фильма ужасов.
      Ты  больше  не можешь ждать!, заорала на нее  Руфь.  У  тебя
остается все меньше и меньше времени!
      Что  если  мне  просто  сегодня не везет?  Ведь  для  такого
оригинального  способа  освобождения из  наручников  действительно
нужно немалое везение? - ответила она Руфи.
      В  ту  же  секунду судорога то ли отпустила ее,  то  ли  она
убедила  себя,  что та ушла. Она повернула руку внутри  наручника,
одновременно  вскрикнув от боли причиненной  новой  судорогой,  на
этот  раз впившейся своими когтями в солнечное сплетение, для того
чтобы  попытаться снова сжечь там все огнем. Ей удалось продолжить
запланированное  движение и худо-бедно  кожа  на  внешней  стороне
запястья  тоже оказалась перерезанной. Более мягкая и тонкая  кожа
на  внутренней  стороне запястья завернулась вверх  и  потрясенная
Джесси  взглянула в широкий темно-красный зев разреза,  прошедшего
j`j раз вдоль _браслета судьбы_, и теперь словно бы смеющегося над
ее  бедой.  Сделав еще один решительный разрез, на всей  возможно-
безопасной глубине, завершающий полный круг, одновременно борясь с
судорогой, терзающей ее подреберье и нижнюю часть груди, она резко
выдернула  из стеклянного острия руку, разбрызгав мелкие  капельки
кровяного  душа по лбу, щекам и переносице. Примитивный скальпель,
при   помощи   которого  она  проделала  с  собой  такую   сложную
хирургическую операцию, наконец сорвался с полки и, стукнувшись об
пол,  разбился там с характерным глухим звоном, вероятно  присущим
всем гномским мечам. Происшествие не сопроводилось в голове Джесси
ни  единой мыслью; ее задача была выполнена. Тем временем осталось
совершить  еще один шаг, взглянуть в глаза еще одному ужасу:  либо
наручник  удержит  руку в своем предательском плену,  либо  свежая
кровь смажет ее достаточно для того, чтобы снять браслет с руки  и
освободиться.
      Судорога  в  боку  последний раз стиснула ее  нутро  острыми
когтями  и  наконец начала ослабевать. Этот факт был  зафиксирован
сознанием  Джесси с таким же бледным равнодушием, с  каким  прежде
она отмечала потерю своего примитивного стеклянного скальпеля. Она
физически  ощущала силу своего сконцентрированного внимания  -  ее
сознание  словно бы горело вниманием, подобное факелу пропитанному
смолой  -  и  все  внимание  было сосредоточено  на  правой  руке.
Приподняв  руку  выше вверх, в золотистом предвечернем  свете  она
осмотрела   ее,  проверив  результат.  Пальцы,  и  дергающиеся   и
сведенные судорогой, были так же густо испачканы кровью. Ее ладонь
словно  бы  была  покрыта слоями свежей красной  масляной  краски.
Наручник  был  едва виден, настолько он утопал  в  потоке  красной
жидкости и Джесси понимала, что для успеха все так и должно  быть,
ни  больше,  ни  меньше. Она вскинула вверх кисть и потянула  руку
вниз  из  наручника,  так  как она уже проделывала  несколько  раз
прежде.  Наручник скользнул вперед, потом скользнул еще,  а  потом
остановился.  Снова  его продвижение задержала маленькая  косточка
под основанием большого пальца.
      -  Нет!  -  вскрикнула она и дернула сильнее. -  Я  не  хочу
умирать вот так! Ты слышишь меня? Я НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ ВОТ ТАК!
      Наручник  глубже  впился в ее плоть и в  течение  нескольких
ударов  сердца Джесси пребывала в полной уверенности  о  том,  что
железо  не  продвинется дальше ни на миллиметр, что вниз  ее  рука
опустится  только  тогда,  когда браслеты  на  ней,  уже  мертвой,
разомкнет  какой-нибудь провонявший сигарами коп.  Она  просто  не
могла  сдвинуть наручник вперед, ни за что на свете и ни  небесные
ангелы, ни проклятые души грешников в аду не в силах были сдвинуть
на ней эту чертову железку.
      Но  затем в ее ладони появилось новое ощущение тепла, словно
бы  от  солнечного света, и наручник продвинулся немножко  вперед.
Самую  малость. Потом снова остановился. Потом опять начал ползти.
Новое  ощущение  тепла,  теперь принявшее  вид  наэлектризованного
покалывания,  быстро  превратилось в глубокое проникающее  жжение,
словно  бы  наручник на ее запястье раскалился от пропущенного  по
нему  электричества, или если бы ее запястье рвали своими  жвалами
тысячи могучих рыжих голодный муравьев.
      Наручник  двигался потому, что сдвинулась с  места  кожа,  в
которую  он  упирался,  соскользнувшая  со  своего  места  на   ее
запястье,  по тому же принципу, как скользит предмет,  стоящий  на
ковре,  если потянуть только за ковер. Круговой разрез с неровными
краями,  который  она устроила себе сама, быстро  расширился  и  в
увеличившемся  разрезе,  превратившемся в красный  браслет,  стали
видны  влажные  нити сухожилий. Выше наручника кожа  на  ее  кисти
собралась складками и сморщилась и она подумала о том, что так же,
m`bepmne, выглядело покрывало, которое она затолкала вниз  кровати
разминая _велосипедом_ ноги.
      Я  снимаю  кожу со своей руки, пронеслось у нее в голове.  О
Господи, милый Боже, я снимаю кожу с руки как перчатку!
      - Снимайся! - заорала она на наручник, внезапно почувствовав
вопреки  всякой  усталости  небывалое  раздражение.  В  этот   миг
наручник превратился для нее в живое существо, в некое исполненное
ненависти  создание,  впившееся в нее  многочисленными  зубами,  в
небывалую мурену или упрямого хорька. Черт, неужели ты никогда  не
отпустишь меня?
      На  этот раз наручник соскользнул дальше чем раньше, но  все
еще  цепко  держал ее руку, упрямо отказываясь отдать ей последнюю
четверть  (а  может быть это была всего осьмушка) дюйма.  Тусклое,
перепачканное  кровью металлическое кольцо теперь соприкасалось  с
ее  обнаженное  от  кожи плотью, лежало прямо на  сетке  блестящих
сухожилий  цвета  свежей сливы. Внешняя сторона ее  запястья  была
очень   похожа  на  жаренную  индюшачью  ножку,  с  которой  сняли
хрустящую кожицу. Упрямое давление, с которым она вытягивала  руку
из  наручника, далеко сняло с ее кисти кожу, так что  рана  на  ее
запястье  превратилась  в  широченную пропасть  полную  запекшейся
крови.  Джесси  задала себе вопрос, сможет  ли  она  пересечь  эту
пропасть  еще раз, для того чтобы наконец вырвать руку и  добиться
для   себя   свободы.   Ответом  ей  был   наручник,   мало-помалу
сдвигавшийся вперед - или, может быть, это ей только казалось -  и
внезапно  снова  остановившийся и застрявший.  На  этот  раз,  как
казалось, совершенно намертво.
      А  ты  как думала, Джесси! - закричала ей Тыковка. Ты только
взгляни на него! Кожа вся собралась под ним в складки! Вот если бы
ты сдвинула руку снова вперед и кожа распрямилась бы, тогда...
      Резким  движением Джесси снова дернула руку вперед, так  что
кольцо браслета опять очутилось на ее запястье. Потом, прежде  чем
в  руке  ее успело появиться хотя бы какое-то ощущение, она  снова
принялась тянуть руку вниз, со всей силой, остатки которой  в  ней
еще  присутствовали. Горячий кинжал боли пронизал ее кисть,  когда
наручник  разорвал полоску плоти, связывающую ее кожу  и  середину
внешней  части  кисти. Вся кожа, поднятая здесь вверх  наручником,
резко  собралась  в  валик, наискосок протянувшийся  от  основания
мизинца   до  основания  большого  пальца.  Мгновение  собравшаяся
складкой кожа держала наручник перед собой, потом провернулась под
железо  с  характерным скрипом. В результате на  ее  пути  остался
только небольшой костяной выступ, но и этого оказалось достаточным
для  того, чтобы остановить продвижение наручника. Джесси потянула
еще сильнее. Безо всякого результата.
      Вот и все, сказала она себе. Представление закончено, тушите
свет.
      Но  едва она уже хотела расслабить разрывающуюся от  боли  и
напряжения  руку, как браслет соскользнул через маленький  выступ,
удерживающий  его  до сих пор, мгновенно слетел  с  ее  пальцев  и
стукнулся о деревянные столбики кровати. Все случилось так быстро,
что  Джесси  не  успела даже осознать факт случившегося.  Ее  рука
больше  не была похоже на тот тип конечности, что обычно бывает  у
человеческих существ, но рука эта была свободна.
     Свободна.
       Ее   лицо,  повернутое  в  сторону  висящего  на  кроватной
перекладине  наручника,  сплошь испачканного  в  ее  крови,  стало
медленно наполняться пониманием. Она похожа на птицу, залетевшую в
фабричный вентилятор и выброшенную с другого конца, подумала  она,
вот только наручника на ней уже нет. Больше нет. В самом деле.
     - Не могу этому поверить, - прохрипела она. - Просто не могу.
Me могу. Мать его. Поверить.
     Спокойно, Джесси. Тебе нужно торопиться.
      Она  вздрогнула,  как  это  бывает  когда  только  начинаешь
засыпать.  Торопиться? Да, конечно. Она понятия не  имеет  о  том,
сколько  уже крови потеряла - не меньше пинты, это уж точно,  если
судить по насквозь пропитанному матрасу и потокам, льющимся на пол
с полки и стекающим по столбикам кровати - при том, что она знала,
что  если  потеря  крови  окажется большей,  то  очень  скоро  она
потеряет  сознание,  а от обморока до смерти дорожка  будет  очень
короткой  -  словно  быстрая переправа с умелым  паромщиком  через
неширокую речку.
     Ничего подобного не случится, подумала она. Это был тот самый
несгибаемый-словно-гвоздь голос, однако на этот раз он принадлежал
не  кому-то, а именно ей самой, отчего Джесси почувствовала острый
укол  удовольствия. Не для того ты прошла через  все  это  дерьмо,
чтобы  подохнуть  просто вырубившись на полу. Я  в  глаза  еще  не
видела бумажку, но я чертовски уверена что это не мой контракт.
     Прекрасно, но вот твои ноги...
      Да,  подобное напоминание действительно было ей  необходимо.
Она  не  стояла на ногах вот уже в течение целых двадцати  четырех
часов   и   несмотря  на  все  свои  попытки  поддержать   в   них
бодрствование,  было бы ошибочным делать на ноги  ставку  в  такой
ответственный  момент, по крайней мере с самого  начала.  Ее  ноги
могло  свести  судорогой;  они  могли  отказаться  слушаться  свою
хозяйку;  может  случиться и то и другое. Но  _предвидение,  залог
победы_,  или  как  там говорится. Само собой в  своей  жизни  она
слышала  массу  советов  (советов  по  большей  части  таинственно
безотносительных  к  личности,  упрощенно-общего  вида)  и  ничто,
виденное  ею  до сих пор в _Линии Огня_ или вычитанное  в  _Ридерс
Дайджест_  не подготовило ее к тому, что она устроила только  что.
Ясно  одно  -  ей  необходимо проявлять максимум осторожности.  По
мнению  Джесси в этом плане она получила уже и без того достаточно
опыта.  В последнее-то время. Так что рисковать нельзя ни  в  коем
случае.
      Она  перекатилась на левый бок, при этом ее свободная правая
рука  волочилась  за ней словно тюлений плавник  или  отвалившаяся
заржавленная  выхлопная  труба  старого  автомобиля.  Единственное
место,  не  потерявшее  на  правой руке чувствительности,  внешняя
сторона кисти, там где обнажились связки сухожилий, горела ревущим
огнем. Боль была ужасной, ощущение того, что ее правая кисть хочет
устроит  развод со всем остальным телом было еще хуже, но все  эти
переживания  терялись в поднимающейся в ее груди волне  надежды  и
триумфа.  От возможности перекатиться через всю кровать без  того,
чтобы  быть остановленной рывком наручников, она испытывала  почти
экстатическое  удовольствие. Очередная  судорога  свела  ее  тело,
врезавшись  в  живот  грохочущим  отбойным  молотком,  но  она  не
обратила на нее внимание. Как называют это чувство - восторг? Нет,
слишком  мягкое,  неполное определение. Это был настоящий  экстаз.
Полный, чистый экст...
     Джесси! Край кровати! Джесси, тормози!
      Край  кровати  совсем не был похож на тот безопасный  обрыв,
которым  он был и теперь и раньше. Скорее всего он напоминал  край
мира    из   тех   отчаянно   старомодных   географических    карт
доколумбовской эпохи. По другую сторону края вас ожидают  чудовища
и  гигантские  змеи, подумала она. Не говоря уж о сломанном  левом
запястье. Эй, Джесс! Притормози!
      Но  ее  тело  игнорировало команду; оно  продолжало  начатое
движение,  сведенное судорогой и полное пьянящего  восторга,  и  у
Джесси  хватило времени разве на то, чтобы повернуть левую руку  в
m`pswmhje, прежде чем ее тело навалилось животом на край  кровати,
а  потом  рухнуло с нее на пол окончательно. Мыски ее ног  с  маху
врезались  в пол, но крик ее был не только от боли. Ведь,  как  бы
там  ни было, ее ноги снова находились на полу. Ее ноги наконец-то
были на полу.
       Ее   неуклюжее  бегство  из  кроватного  плена  закончилось
сильнейшим  рывком левой руки, вытянутой вверх  по  направлению  к
столбику,  к  которому  она оставалась прикованной,  при  этом  ее
истерзанная правая рука оказалась зажатой между ее грудью и  краем
кровати. Она отчетливо ощутила как пульсирующая кровь бьет  из  ее
запястья и стекает по ее груди.
      Повернув  голову  вбок,  Джесси пережила  в  этом  непростом
положении  очередную,  близкую к агонии  судорогу,  скрутившую  ее
спину от затылка до самых ягодиц. Простыня, к которым была прижата
ее разрезанная рука, быстро пропитывалась кровью.
     Я должна подняться, подумала она. Я должна немедленно встать,
иначе я истеку кровью до смерти прямо на этом месте.
      Судорога в ее спине медленно отпустила и в конце концов  она
нашла  в  себе  силу расположиться устойчиво на ногах.  Ее  нижние
конечности  были шаткими и ослабевшими, как она то и представляла;
по  сути  же  дела  ноги ее взялись за выполнение  своей  исконной
обязанности  с  большим  энтузиазмом. Джесси  толкнула  свое  тело
вверх.  Браслет на ее левой руке скользнул по столбику и со стуком
уперся  в  перекладину  и  неожиданно  Джесси  обнаружила  себя  в
положении,  относительно невозможности которой еще недавно  у  нее
было стойкое подозрение: она стояла полностью на своих двоих рядом
с  кроватью, которая едва не стала ей тюрьмой, да что  там,  почти
гробом.
      Чувство  безмерной благодарности поднялось  в  ней,  но  она
оттолкнула  его  прочь,  как прежде заставляла  убраться  подальше
панику.   Возможно   позже  у  нее  будет  время   для   выражения
благодарности, теперь же необходимо было помнить о том, что ей еще
предстояло  освободиться от кровати окончательно и время,  которое
оставалось в ее распоряжении для того чтобы устроить все это, было
строго  ограничено. По правде говоря, до сих пор она не испытывала
ничего  похожего на признаки обморока, головокружение или легкость
в теле, но это ничего не значило и она была твердо уверена в этом.
Когда  придет  обморок,  это  случится  неожиданно;  словно  везде
погасят разом свет.
     И тем не менее одно то, что она стоит на ногах - только это и
ничего  другого  -  разве  не есть огромное  достижение?  Это  так
замечательно, что невозможно выразить словами!
     - Нет, - прохрипела Джесси. - Я так не думаю.
      Прижав правую руку к телу так, чтобы рана на внешней стороне
запястья хотя бы частично прикрывалась грудью, Джесси придвинулась
к  стенке  и оперлась на нее. Теперь она стояла слева от  кровати,
вытянувшись  вдоль стены и здорово напоминая солдата, стоящего  на
часах  по  стойке _вольно_. Потом, глубоко вздохнув, она попросила
свою  правую руку и правую кисть собраться с силами и найти в себе
возможность заняться делом.
      Ее  правая рука вяло поднялась, похожая на конечность  дурно
сделанной  механической  игрушки и ее правая  кисть  оказалась  на
прикроватной   полке.   Мизинец   и   безымянный   палец   наотрез
отказывались выполнять ее команды, но в большом пальце и двух  его
соседях  оказалось достаточно цепкости для того, чтобы  ухватиться
за  полку  и  стащить ее с кронштейнов, на которых она  покоилась.
Полка  упал на матрас, где Джесси провела столько часов,  где  еще
имелся  опечаток  ее  тела, темный, пропитанный  потом  силуэт  на
розовой  стеганной обивке в верхней части испачканной кровью.  Вид
}rncn четкого отпечатка вызвал в Джесси приступ тошноты, смешанной
со страхом и злостью. Вид этого жутковатого отпечатка мог свести с
ума.
      Она  заставила  себя  оторвать взгляд от  матраса  и  полки,
лежащей на нем и сосредоточить внимание на трясущейся правой руке.
Подняв  руку,  она вытащила из-под ногтя торчащий осколок  стекла.
Стеклышко провернулось в ее зубах, выскочило и глубоко врезалось в
нежную  нижнюю губу. Боль была короткой и пронзительной  и  Джесси
почувствовала,  как  рот  ее начал мгновенно  наполняться  кровью,
жидкостью  с  солоновато-сладким привкусом, по  составу  такой  же
густой,  как вишневый сироп от кашля, которым ее поили в  детстве,
когда  она  лежала в постели с простудой. Она не обратила  на  эту
новую  беду  ни  малейшего внимания - несколько  минут  назад  она
познала нечто гораздо более худшее - и густо сплюнула кровь вместе
со  стеклянным осколком. Как только стекло вылетело из ее рта, она
еще раз как следует сплюнула, освобождая свой рот от натекшей туда
крови.
      -  Ладно, - пробормотал она и принялась протискиваться между
стеной и кроватной спинкой, при этом тяжело и хрипло дыша.
     Кровать отодвинулась от стены очень легко, гораздо легче, чем
она  это себе представляла и даже в этом крылась для нее опасность
_   она   не  догадалась  соразмерить  положение  своего  тела   и
расстояние,  которое сразу же проедет кровать. С  трудом  сохранив
равновесие, и хорошенько уже рассчитав положение своего тела,  она
принялась   толкать  ненавистную  кровать  по  навощенному   полу.
Основная сила прилагалась ею с левой стороны и потому кровать  все
время  съезжала направо, но Джесси приняла это в расчет  и  потому
была  спокойна по этому поводу. Более того, она сделала это частью
своего примитивного плана. Если удача изменяет, говорила она себе,
то она изменяет по всем фронтам. Ты можешь располосовать свою губу
ко  всем  чертям, Джесс, но что бы там ни случилось, ты не  должна
наступить на осколки битого стекла. Потому двигай кровать так, как
она идет, и помни сколько у тебя осталось кро...
      Ее  нога за что-то зацепилась. Она взглянула вниз и увидела,
что  ударилась  ногой  в  мягкое  правое  плечо  Джеральда.  Кровь
разбрызгалась  по его груди и лицу. Мелкие капельки  запеклись  на
выпученном и неподвижно застывшем голубом глазу. Вид Джеральда  не
вызвал в ее груди никакой жалости; ненависти к нему она так же  не
чувствовала; любви, впрочем, тоже. Все что она чувствовала  в  тот
момент,  так  это  нечто вроде ужаса и отвращения  к  себе  и  все
знакомые ей вот уже много лет подряд иные чувства - так называемые
цивилизованные чувства, являющие собой основу сюжета любой мыльной
оперы,  ток-шоу  или  инсценированных радиопостановок  -  казались
теперь  такими мелкими и незначительными сравнительно с инстинктом
выживания  и самосохранения, включившимися (в ее случае,  наконец-
таки),   чтобы   нести  ее  к  спасению  с  безостановочностью   и
неудержимостью могучего бульдозера сметая все на своем пути. Но ее
факты   оставались  ее  фактами  и  она  не  имела  ни   малейшего
представления  о том, смогли бы Арсенио или Офра, оказавшись  паче
чаяния  в ее положении, сделать то же самое, что сделала  с  собой
она.
      -  Прочь  с дороги, Джеральд, - прохрипела она и  пнула  его
(отказываясь слышать невероятное удовлетворение, которое принес  с
собой  этот пинок, хотя что-то и зашевелилось внутри нее массивной
теплой массой). Джеральд отказался трогаться с места. Казалось что
процессы  химического распада и структурных изменений,  овладевших
его  телом за прошедшие часы, накрепко соединили его с полом. Туча
с  мух с жужжанием поднялась в воздух, с раздражением закружившись
над разорванным чревом Джеральда. Только и всего.
      -  Хрен  с  тобой,  - сказала тогда она. И  снова  принялась
толкать кровать.
      Ей  удалось переступить через Джеральда правой ногой, но  ее
левая  нога аккурат пришлась на его колышущийся живот. От давления
ее ноги в горле Джеральда произошел шипящий звук выходящих газов и
из  раскрытого  рта ее мужа вырвалось короткое и, но отвратительно
смердящее дыхание.
      -  Сам виноват, Джеральд, - пробормотала она и оставила  его
валяться на полу за спиной, даже не взглянув на прощание.  Все  ее
взгляды  теперь были устремлены на бюро, туда, где  на  столешнице
лежали ключи.
      Как только Джеральд остался позади нее, облако встревоженных
мух  опустилось обратно и продолжило свою работу. Как  бы  там  ни
было,  впереди было еще много дел, а времени оставалось не так  уж
много.


Глава тридцать вторая

      Больше  всего она боялась того, что ножка кровати  зацепится
либо  за дверь ванной, либо упрется в дальний угол комнаты,  после
чего  ей  придется  подать  назад и  сделать  все  остальное,  что
приходится проделывать неловкой даме, пытающейся вывести свое авто
из узкого пространства между соседними машинами. Но вышло так, что
устремляющаяся  направо  дуга,  которую  описывала   ее   кровать,
медленно  толкаемая ею по комнате, продвигалась к бюро практически
идеально  точно.  Единственный раз, посредине  пути,  ей  пришлось
внести  небольшую коррекцию, толкнув свою сторону кровати  немного
больше налево, для того чтобы направить правый угол кровати точнее
к  бюро.  Именно в этот момент ей было дано первое предупреждение:
когда  она,  опустив голову по-бычьи вниз, отставив зад  и  плотно
обхватив  боковой  столбик  спинки обоими  руками,  изо  всех  сил
трудилась,  в  голове  ее  помутилось...  и  ей  пришлось   плотно
прижаться головой к столбику кровати, чтобы перенести на него  вес
своего  тела,  в  классическом  стиле  сильно  подвыпивших  девиц,
которые,  для  того чтобы не упасть, притворяются что  танцуют  со
своим   партнером  щечка-к-щечке,  говоря  про  себя,  что  лучшим
описанием  для того, что она сейчас переживает, будет  нисхождение
тьмы.  Главенствующим ощущением было чувство полной  потери  -  не
способности  мыслить и не воли, а вообще всего разом  чувственного
восприятия  мира.  На миг ей представилось, что время  повернулось
вспять,  перенеся  ее в место, которое не было  ни  озером  Темное
Пятно,  ни  Кашвакамаком,  а  каким-то совершенно  другим  местом,
находящимся  скорее  всего  на  побережье  океана,  а  не  мирного
континентального  озера.  Здесь  больше  не  пахло  устрицами  или
медяками,  а  по  большей части морской солью. Снова  приближалось
затмение и это было единственным, что оставалось по-прежнему.  Она
вломилась  в  заросли  ежевики,  пытаясь  убежать  и  спастись  от
преследователя-мужчины,  папочки, но  только  совершенно  другого,
явно  настроенного на нечто большее, чем выплеснуть свой спуск  на
дочкину попку, затянутую трусиками. И теперь он находился  на  дне
колодца.
      Ощущение дежа вю нахлынуло на нее и отступило, подобно  воде
со странными свойствами.
      О  Господи,  что это было? спросила себя она, но  ответа  не
было,  только опять этот загадочный образ, тот, о котором  она  не
думала  с  тех  пор, как в день затмения вернулась  в  разделенную
простынями  спальню, для того чтобы переодеться:  тощая  костлявая
женщина  в  домашнем  платье,  с закрученными  на  голове  в  узел
bnknq`lh, с комком белой ткани, лежащим перед ней.
      О  как,  сказала себе Джесси, цепляясь за столбик  кроватной
спинки  своей истерзанной правой рукой и отчаянно пытаясь удержать
расползающиеся коленки вместе. Держись, Джесси, просто  держись  и
все. Черт с ней с женщиной, черт с ним с запахом, черт с темнотой.
Держись и темнота отступит.
      Так  она и сделала и темнота отступила. Образ худой женщины,
стоящей на коленях над своими трусиками и глядящей в пробитую,  со
щепками,  дыру  в  старых  досках ушел  первым,  а  вслед  за  ним
отступила  и  тьма.  Перед ней снова появилась  спальня,  медленно
восстановившая   свои  формы  и  выступившая  из  ранних   осенних
семнадцатичасовых сумерек. Она увидела пылинки, танцующие в  лучах
косого  света, льющегося из окон со стороны озера, увидела длинные
тени  своих собственных ног, вытянувшихся от нее на полу. Тени  ее
ног ломались посредине на уровне коленей, для того чтобы остальная
часть тени смогла взобраться на стену. Тьма отступила обратно,  но
от  нее  осталось приятное тихое жужжание в ушах.  Взглянув  после
этого  на свои ноги, она открыла что они все сплошь залиты кровью.
Она шла по крови, оставляя за собой кровавые следы.
     У нас совсем не остается времени, Джесси.
     Она знала это.
      Она  снова навалилась грудью на кроватный столбик.  Сдвинуть
кровать  с  места на этот раз оказалось труднее, но  в  результате
движение  продолжилось. Две минуты спустя  она  уже  стояла  возле
бюро,   на   которое  так  долго  и  так  безнадежно   взирала   с
противоположного  конца комнаты. Слабая сухая улыбка  задрожала  в
углах  ее губ. Я та самая женщина, что всю жизнь мечтала о  черных
песках Кона и наконец оказавшись на них, не смогла в это поверить,
подумала  она.  Это словно бы очередной сон, только  на  этот  раз
немного больше похожий на реальность, хотя бы потому, что  в  носу
свербит.
     В носу у нее не свербило, однако она смотрела вниз на галстук
Джеральда, на котором все еще имелся узел. Последнее было из  того
сорта  подробностей, которые редко можно было найти даже  в  самом
реалистическом сне. Рядом с красным галстуком лежала пара  ключей,
с   круглыми   стерженьками,  совершенно  одинаковых.   Ключи   от
наручников.
       Джесси  поднесла  к  лицу  правую  руку  и  критически   ее
рассмотрела. Безымянный палец и мизинец по-прежнему не подчинялись
ее  командам.  В ее голове быстро пронеслась мысль  о  том,  сколь
сильно  она  повредила свои нервные окончания в  правой  руке,  но
мгновенно  решила,  что думать об этом сейчас  не  имеет  никакого
смысла.  Возможно после ей придется об этом подумать  -  как  и  о
многом другом, что она отложила на время невеселого путешествия по
дачной  спальне и что позже обязательно выйдет на передний план  _
однако  на  текущий момент повреждения нервов  в  ее  правой  руке
оказались для нее столь же жизненно важными, как и будущая цена на
свинину в штате Омаха. Важно было то, что ее большой палец  и  два
последующих  за ним по сию пору принимали посылаемые  им  приказы.
Эта троица пальцев немножко дрожала, словно бы от испытанного шока
по поводу безвременной потери своих двух товарищей, но подчинялись
ее просьбам.
     Наклонив к пальцам голову, Джесси прошептала над ними.
     - Вам придется перестать дрожать. Потом вы можете дрожать как
сумасшедшие,  но  теперь  вы должны помочь  мне.  Вы  обязаны  это
сделать.
     Да. Потому что мысль о том, что ключи вывалятся из ее пальцев
и  упадут  на пол или что она вообще не сможет взять  их  с  бюро,
после  того  как  ей  удалось сделать так много  и  забраться  так
d`kejn...  в  общем  об этом просто невозможно  было  думать.  Она
строго  поглядела на свои пальцы. Ее пальцы не перестали  дрожать,
но пока она смотрела на них, крупная неравномерная дрожь перешла в
слабое подрагивание.
      -  Ну вот и хорошо, - ласково проговорила она. - Не знаю,  в
порядке вы или нет, но скоро мы это увидим, верно?
      Потом ключи совершенно одинаковые, так что у нее имеется два
шанса. Она не видела ничего странного в том, что Джеральд приобрел
для себя именно пару ключиков; в чем-чем, а методичности Джеральду
не  откажешь. Просто опытного человека от великого отличает именно
привычка принимать во внимание все случайности.
      Единственная  случайность, о которой он не подумал  на  этот
раз, был сердечный приступ, который прихватил его и удар в живот и
в  пах, который этот сердечный приступ спровоцировал. В результате
Джеральд  не  остался ни опытным, ни великим человеком,  а  просто
мертвым.
      -  Жратва для собак, - пробормотала Джесси, снова не замечая
что  говорит  вслух.  - Привык он, Джеральд, первым  быть  всегда,
теперь же он собачкина еда. Верно, Руфь? Верно, Тыковка?
      Она  зажала  один из маленьких стальных ключиков  большим  и
указательным  пальцами  правой трясущейся  руки  (как  только  она
прикоснулась  к  металлу,  ощущение, что все  происходящее  кругом
только  сон,  вернулось), взяла ключ с бюро, посмотрела  на  него,
после  чего перевела взгляд на браслет наручников, сковывающих  ее
левую  руку.  Замочная  скважина была крохотным  глазком  на  боку
браслета;  что касается Джесси, то для нее замочная скважина  была
дверным  колокольчиком, который подвешивался в помещичьем доме  на
двери, предназначенной для заезжих купцов. Для того чтобы отпереть
замочек,  необходимо было засунуть пустотелый стерженек ключика  в
замочную скважину и, услышав там щелчок, повернуть ключ.
      Она  поднесла  ключик к замочной скважинке,  но  прежде  чем
ключик  успел  прикоснуться  к  металлу  браслета  наручников,  ее
сознание  оказалось застеленным новой волной странного помрачения.
Покачнувшись,  она поймала себя на том, что снова думает  о  Карле
Валенда. Ее руки снова затряслись.
      -  Прекрати  сейчас же! - яростно закричала она и  отчаянным
движением  попыталась  втолкнуть ключик  в  замочную  скважину.  _
Прекратить...
      Ключик не попал в цель, вместо того чиркнул о гладкий металл
браслета   и  повернулся  в  ее  мокрых  от  крови  пальцах.   Она
чувствовала  ключ  в  своих пальцах еще в продолжение  мига  после
этого,  а  потом маленький кусочек металла выпал из ее  пальцев  _
пошел по смазке, так сказать - и упал на пол. Остался только  один
ключик и если она потеряет и его...
      Ты не выронишь его, твердо проговорила Тыковка. Клянусь, что
этого не случится. Давай, быстро продолжай, пока решительность  не
оставила тебя.
      Опять согнув перед собой руку, она поднесла пальцы к глазам.
И  пристально их рассмотрела. Дрожь начала медленно проходить,  но
недостаточно,  чтобы это устроило ее, однако она не  могла  больше
ждать.  Она  боялась одного, того, что не успеет  ничего  сделать,
потеряет  сознание  раньше,  чем  попытается  отомкнуть  наручники
снова.
      Опустив  к  бюро свою по-прежнему мелко дрожащую  руку,  при
первой же попытке схватить ключ она чуть было не столкнула его  на
пол.   Ее   пальцы  оставались  бесчувственными  -  эта  проклятая
бесчувственность  никак  не  уходила  из  ее  конечности.  Глубоко
вздохнув,  она  сжала  руку в кулак и все это  несмотря  на  боль,
несмотря на обильное кровотечение из шире раскрывшейся раны, потом
ledkemmn,  с  шипением выпустила воздух из легких. И почувствовала
себя  немножко  лучше. На этот раз, вместо  того  чтобы  сразу  же
попытаться  взять  ключ с бюро, она указательным  пальцем  прижала
головку ключа к столешнице и подтащила его к краю. Она тянула ключ
к краю до тех пор, пока его головка не свесилась над пропастью.
      Если ты уронишь его!.. застонала Женушка. О Господи, если ты
теперь уронишь и этот ключ тоже!
      -  Заткнись,  Женушка, - прорычала Джесси и опустив  крючком
большой  палец  вниз, подхватила им ключ на манер пинцета.  Потом,
стараясь не думать о том, что она делает и о том, что теперь может
случиться,  если ее снова постигнет неудача, она  подняла  ключ  и
поднесла   его  к  наручнику.  Последовало  несколько  тошнотворно
томительных  секунд,  в продолжение которых  она  никак  не  могла
попасть  дрожащим ключом в скважину, и наполненных  ужасом,  когда
скважина  начала  двоиться  в  ее  глазах...  а  потом   и   вовсе
превратилась  в  четыре.  Джесси  крепко  зажмурила  глаза,  снова
глубоко  вздохнула, потом резко их распахнула.  Теперь  перед  ней
оставалась  только одна скважина и она быстро вставила туда  ключ,
пока ее глаза не устроили с ней новую шутку.
     - Хорошо, - прошептала она. - Теперь посмотрим.
      Она  попыталась повернуть ключ по часовой стрелке.  Ключ  не
повернулся. Паника прыжком взметнулась в ее горле, после чего  она
внезапно  вспомнила  ржавый старый пикап,  на  котором  раскатывал
монтер  Билли  Данн, на ветровом стекле которого  имелся  шуточных
стикер:  НАЛЕВО  -  ОТВЕРНУЛИ, НАПРАВО - ЗАВЕРНУЛИ.  Вот  что  там
говорилось. А над надписью имелся большущий шуруп.
      -  Налево  -  отвернули, - пробормотала Джесси и  попыталась
повернуть ключ против часовой стрелки. На мгновение она просто  не
могла  осознать того, что браслет наручника резко распахнулся;  ей
показалось,   что   резкий  щелчок,  которым  это   сопроводилось,
произошел   от  сломавшегося  в  скважине  ключика,   отчего   она
вскрикнула,   плюнув  кровавыми  брызгами  на   столешницу   бюро.
Несколько  капель  крови попали на галстук Джеральда:  красное  на
красном.  Потом она увидела открытую трещотку наручника и  поняла,
что все-таки добилась своего - она довела задуманное до конца.
      Джесси Барлингейм дернула к себе левую руку, немного опухшую
вокруг запястья, а в остальном невредимую, свободную от наручника,
который  упал  вниз  и  стукнулся о столбик кровати,  как  недавно
сделал  его товарищ. Потом, с выражением глубокого, благоговейного
удивления,  она  медленно подняла обе руки  к  глазам.  Ее  взгляд
блуждал  от правой руки к левой, потом к правой снова. Факт  того,
что правая рука залита кровью, совершенно не трогал ее, просто  не
интересовал, по крайней мере пока еще. На мгновение она  полностью
отдалась чувству триумфа от своей победы - она свободна.
      Так  она  переводила взгляд с одной своей руки на  другую  в
течение  тридцати  примерно секунд, с частотой зрителя  схватки  в
пинг-понг.  Потом  глубоко  вздохнула,  откинула  назад  голову  и
испустила   новый   пронзительно-высокий,   разрывающий   слуховые
перепонки  крик.  В  ее  голове  появилась  новая  волна  темноты,
огромная,  гладкая  и  всеподавляющая,  проносящаяся  сквозь   нее
цунами,  но  она ухитрилась не обратить внимания  даже  на  нее  и
продолжала  кричать и кричать. В тот миг ей казалось,  что  другой
возможности у нее нет: она либо будет кричать, либо умрет. Хрупкий
и  зазубренный,  словно  кусочек битого стекла,  внешний  край  ее
безумия слышался в этом крике совершенно отчетливо и ясно,  но  по
большому  счету ее крик был кличем триумфа и торжества  победы.  В
двух  сотнях ярдов, в лесу у начала тропинки бывший Принц  вскинул
голову,  которая до этого покоилась на его лапах,  и  взволнованно
поглядел в сторону дома.
      Она  просто не могла заставить себя оторвать взгляд от своих
рук,  не  могла  остановить в себе крик.  Никогда  прежде  она  не
испытывала  ничего  даже  отдаленно  напоминающего  ее  теперешнее
чувство  и где-то на окраине ее сознания теплилась мысль: Если  бы
секс был хотя бы на сотую долю так же хорош, то люди занимались бы
этим  на  каждом  углу - они просто не смогли  бы  заставить  себя
остановиться.
      Потом в ее легких закончился воздух и ее качнуло назад.  Она
схватилась  за  спинку кровати, но чуть-чуть  с  этим  опоздала  _
потеряла  равновесие  и свалилась на пол.  Падая  на  пол,  частью
сознания  Джесси  продолжала ждать того,  что  цепочка  наручников
резко и злобно дернет ее вверх. Но этого не случилось и в это тоже
было приятно.
      Упав на пол, она неудачно ударилась открытой раной на правом
запястье. Боль вспыхнула в ее руке подобно рождественской  елке  и
на этот раз ее крик был только криком боли. Но как только сознание
начало  быстро  покидать  ее, с ним из нее  быстро  ушла  и  боль.
Приоткрыв   глаза,  она  увидела  перед  собой  истерзанное   лицо
собственного   мужа.  Джеральд  смотрел  на   нее   с   выражением
бесконечного,  совершенно неприкрытого изумления  -  Странно,  что
такое со мной случилось. Этого не должно было случиться. Только не
со  мной.  Ведь  я адвокат с табличкой на дверях. Но  потом  муха,
протирающая лапки на верхней губе Джеральда, проворно забралась  в
его  ноздрю и Джесси отвернулась, сделав это настолько резко,  что
ударилась  лбом  об пол и из ее глаз посыпались искры.  Когда  она
снова  сфокусировала  взгляд, то на этот раз увидела  перед  собой
спинку  кровати,  всю в разнообразных разводах  и  потеках  крови.
Неужели  всего секунду назад она стояла там? Она не сомневалась  в
том, что так оно и было, хотя в это и было трудно поверить - с  ее
теперешнего   лежачего  положения  кровать  казалась   высотой   с
небоскреб Крайслера.
      Двигайся, Джесс! Это была Тыковка, она снова подгоняла ее, и
раздражение слышалось в ее голосе. Удивительно, но для  девочки  с
таким  милым  личиком,  Тыковка, когда  того  хотела,  становилась
ужасной сучкой.
     - Не сучкой, - сказала она, позволяя векам наконец смежиться.
Слабая,  мечтательная улыбка тронула уголки ее губ. - А  скрипучим
колесом.
     Давай, двигай, черт возьми!
     Я не могу. Сначала мне нужно чуточку передохнуть.
      Если  ты  не  поднимешься прямо сейчас, ты  уже  не  сможешь
подняться никогда! Давай, двигай свою толстую задницу!
     Она сумела-таки ее задеть.
      -  Никто  и  никогда  не называл мою задницу  толстой,  мисс
Умница,  -  злобно пробормотала она, потом попыталась подняться  и
встать  на  ноги.  Только со второй попытки она  уразумела  (после
секунд,  полных  боли,  стискивающей ее  диафрагму)  что  пытаться
подняться  прямо теперь не самая лучшая идея. Продолжать  попытки,
означало  только  усугублять  свое положение,  вместо  того  чтобы
облегчить  его, потому что сейчас она более всего мечтала  о  том,
чтобы добраться до ванной, дорогу в которую преграждала шлагбаумом
кровать.
       Джесси  принялась  протискиваться  под  кроватью,  совершая
скользящие плавательные движения, почти грациозные, сдувая по мере
продвижения  со  своей дороги встречные случайные  клубочки  пыли.
Пыль укатывалась от нее подобно крохотным серым перекати-поле.  По
каким-то  причинам  вид пыли снова напомнил ей  о  женщине  из  ее
видения  -  о  той,  что стояла на коленях в зарослях  ежевики  со
скомканными  в  комочек  трусиками  перед  собой.   Но   тут   она
opnqjnk|gmsk`  во мрак ванной и новый запах ударил  в  ее  ноздри:
темный,  густой  и  мшистый дух воды. Вода  капала  из  крана  над
раковиной; вода капала из головки душа; вода капала из  крана  над
ванной. Она слышала и чуяла все, даже затхлый дух приготовленных к
стирке  использованных  полотенец в корзине  для  грязного  белья,
стоящей   за   дверью.  Вода,  вода  повсюду,   и   каждая   капля
предназначена  для  питья. Ее шею заломило,  ее  пересохшее  горло
болезненно  сократилось, из него словно  бы  готов  был  вырваться
крик,  ей действительно показалось, что она прикоснулась к воде  _
небольшую лужицу, которая натекла из плохо отремонтированной трубы
под  раковиной, той самой, с которой водопроводчик так и  не  смог
справиться,  как она не просила. Задыхаясь, Джесси подтянулась  на
руках  к  лужице, повисла над ней, уронила вниз голову и принялась
лизать линолеум. Вкус воды был неописуем, шелковистое ощущение  на
ее  губах  и  языке  было  выше всех ее  мечтаний  и  слаще  любых
ожиданий.
      Единственная  проблема была в том, что воды  в  лужице  было
мало.  И  этот  неописуемо влажный, неописуемо зеленый  запах  был
всюду  вокруг  нее, но жидкости в лужице под раковиной  больше  не
осталось,  в  то  время как ее жажда не только не  насытилась,  но
только  распалилась.  Этот запах, этот  запах  тенистых  ручьев  и
покойных  укрытых в густых рощицах затонов сделал то, что  на  что
оказался  неспособным голос Тыковки - он снова  поднял  Джесси  на
ноги.
      Для  того чтобы удержаться на ногах, она уцепилась  за  край
раковины.  Мельком  она заметила отражение лица восьмидесятилетней
женщины, взглянувшей на нее из зеркала ванной комнаты, после  чего
отвернула кран обозначенный синей меткой. Свежая вода -  вся  вода
мира  -  с  веселым  шумом  и плеском хлынула  наружу.  Она  снова
попыталась испустить триумфальный клич, но на этот раз  не  смогла
произвести ничего кроме слабосильного хриплого шепота.  Когда  она
нагнулась над раковиной, ее рот открывался и закрывался словно рот
выброшенной на сушу рыбины, после чего она нырнула в этот чудесно,
лучше   любой  парфюмерии,  пахнущий  поток.  Там  был  и   пустой
минеральный запах, преследующий ее с того самого дня, как ее  отец
попользовался ею на террасе их дома во время затмения,  но  теперь
она не обращала на этот запах ни малейшего внимания; теперь в этом
запахе  не  было ничего от запаха страха или стыда, это был  запах
жизни.  Она  вдыхала  его, потом закашлялась  и  принялась  весело
отфыркиваться, потом снова подставила рот под струю воды бьющую из
крана.  Она  пила  до  тех  пор, пока  мощная,  но  безболезненная
судорога  не  стиснула  мягкими  лапами  ее  спину,  от  чего  она
дернулась и откинула голову назад. Ее вырвало всей выпитой  влагой
и  она  вышла  из ее желудка, по-прежнему холодная, и  рассыпалась
алыми  брызгами по зеркалу. Она несколько раз глубоко вздохнула  и
снова принялась пить.
     На второй раз вода прижилась.

Глава тридцать третья

     Вода прекрасно ее освежила и когда она наконец завернула кран
и  взглянула на себя в зеркало, то на этот раз увидела  там  нечто
более-менее   напоминающее   человеческое   существо   -   слабое,
истерзанное болью, едва стоящее на ногах... но живое и  на  данный
момент  осознающее происходящее. Ей казалось, что никогда в  жизни
ей не доводилось испытать что-то настолько же приятное и способное
доставить  такое же глубокое наслаждение, испытанное ею  вместе  с
этими  несколькими первыми глотками воды из крана  над  раковиной,
она  не надеялась испытать что-либо подобное в будущем и насколько
nm`  могла  вспомнить,  лишь ее первый  оргазм  мог  сравниться  с
теперешним  ощущением.  И в том и другом  случае  ее  существо  на
краткие несколько секунд подчинялось лишь командам клеток и тканей
ее  физического  тела, полностью и бессознательно  (но  отнюдь  не
неосознанно),   отчего   эйфорическая  награда   и   экстаз   были
невероятными. Я никогда этого не забуду, сказала она себе, понимая
что  уже все забыла, как забыла медвяный укол первого оргазма, как
только  нервы  перестали  посылать в ее мозг  обжигающие  сигналы.
Казалось, что ее телу неинтересны были эти воспоминания... или оно
просто не желало иметь с чем-то подобным ничего общего.
      Наплевать  на это, Джесси, потом разберешься -  сейчас  тебе
нужно торопиться!
      Можешь  ты  перестать мной командовать? - резко  огрызнулась
она.  Ее  раненое  запястье  больше не раскалывалось  болью,  боль
отошла  на  задний план, стала мерная и глухая, но  она  постоянно
помнила  о  ней, чувствовала что нельзя отпускать все на  самотек,
потому  что отражение кровати в зеркале перед ней было  еще  полно
ужаса  - матрас возле головы был пропитан кровью насквозь и спинка
кровати вся была покрыта подсыхающими потеками. Где-то она читала,
что  люди,  потерявшие много крови, могут оставаться в сознании  и
сохранять подвижность, но стоит только потере крови миновать некую
установленную для каждого планку, как все моментально  рушится,  в
один миг. А ведь она работала как вол.
      Открыв  аптечку,  она  взглянул на  пустую  упаковку  первой
помощи, в которой когда-то были бинты и наборы пластыря и невесело
усмехнулась.  Ее  смех  напоминал клекот.  На  глаза  ей  попалась
маленькая  пачка  прокладок "Олвэйз-макси", умостившаяся  рядом  с
флакончиками   парфюмерии,  одеколонов  и  крема   после   бритья.
Вытаскивая прокладки наружу, она опрокинула два или три  пузырька,
отчего   ванная  наполнилась  странной  смесью  ароматов.   Сорвав
бумажную  упаковку  с одной из прокладок, она быстро  обернула  ею
свое  запястье наподобие белого браслета. Прокладка начала  тотчас
же разбухать от крови.
      Кто  бы  мог подумать, что в жене адвоката столько крови?  _
подумала она и невесело рассмеялась, словно бы каркнула ворона. На
верхней  полке аптечки имелась металлическая катушка  с  пластырем
"Красный  Крест". Джесси взяла пластырь левой рукой. От ее  правой
руки  теперь  было мало толку, правая рука только и могла  делать,
что  кровоточить и гореть болью. И тем не менее она  по  сию  пору
любила свою правую руку, глубокой и чистой любовью, а почему бы  и
нет?  Когда  правая рука была нужна ей, когда у нее не  оставалось
другого  выбора, она взяла для своей хозяйки с бюро ключ, вставила
его  в  замочек наручников и отомкнула их. Нет, по  сию  пору  она
ничего не имела против своей мисс Правой.
      Потому  что  это ты, Джесси, сказала ей Тыковка.  Я  имею  в
виду... что все мы, это ты. И ты тоже это знаешь, верно?
     Да. Она отлично все это знала.
      Она  сняла пальцем крышку с катушки пластыря и держа катушку
правой  рукой,  неловкими указательным и  большим  пальцами  левой
сковырнула  кончик пластыря. Переложив катушку в левую  руку,  она
прижала  пластырь к своей смешной повязке и несколько раз обмотала
пластырем прокладку, прижав ее к ране на запястье настолько плотно
и  крепко,  насколько это было возможно. Оторвав пластырь  зубами,
она  чуточку подумала, потом сильно обмотала пластырем правую руку
повыше локтя. Она понятия не имела о том, насколько удачным  вышла
ее неловкая повязка, но в том, что от нее не будет вреда, она была
почти уверена.
      Оторвав  пластырь  вторично,  она  бросила  почти  полностью
использованную катушку в раковину и в тот же миг заметила  зеленый
tk`jnmwhj  "Экседрина",  стоящий ровно посредине  аптечной  полки.
Слава  Богу  с обычной крышкой, без защиты от детей. Она  схватила
пузырек левой рукой и зубами сорвала белую пластиковую крышку.
     Запах аспирина был едким и кислым, знакомо-уксусным.
      Не думаю, что это хорошая мысль, тревожно сказала ей Женушка
Барлингейм. Аспирин разжижает кровь и замедляет свертывание.
      Может так оно и есть, но вопящие нервные окончания ее правой
руки  достигли в своем крике силы пожарной сирены и если она прямо
сейчас  не  предпримет чего-то, чтобы залить царивший  вокруг  них
пожар,  то очень скоро будет кататься по полу и лаять на отражения
рябин  озерной воды на потолке. Вытряхнув две таблетки "Экседрина"
в  рот,  она  помедлила, потом вытряхнула еще парочку. После  чего
снова  открыла кран, запила таблетки водой и виновато взглянул  на
кривую  повязку  на  правом  запястье. Красные  пятна  уже  начали
проступать  сквозь  слои  бумаги; очень  скоро  она  сможет  снять
повязку  с  руки  и  выжать из нее целый литр  крови.  Ужас,  если
представить... и как только этот образ поселился в ее  голове,  от
него не невозможно было избавиться.
      Ты  только сделала все хуже... несчастным тоном начала опять
Женушка.
      Черт,  дай  мне  передохнуть,  отозвался  голос  Руфи.  Руфь
говорила быстро, но не без симпатии. Если я умру теперь от  потери
крови, неужели я стану обвинять в этом четыре таблетки аспирина? И
это  после того, как я почти сняла со своей правой лапы кожу,  для
того   чтобы  подняться  с  этой  проклятой  кровати?  Это   чушь!
Нереально.
     Да, действительно. Сейчас все казалось нереальным. Разве что,
это было не совсем верное слово. А верное слово было...
      -  Сверхреально,  -  проговорила  она  низким,  приглушенным
голосом.
     Да, так оно и было. Точно так. Повернувшись лицом к выходу из
ванной, Джесси отметила тревожный признак. Когда она остановилась,
часть  ее  головы  продолжила поворот, что  говорило  о  нарушении
чувства  равновесия. На мгновение она представилась  себе  дюжиной
Джесси,  застывших  в  разных стадиях поворота,  словно  снятых  и
отпечатанных покадрово странноватым режиссером-документалистом. Ее
тревога   усилилась,  когда  она  обнаружила,  что  прямоугольники
желтого  света,  льющегося  через  западные  окна,  изменили  свою
текстуру,  превратившись из обычных световых пятен, в колеблющееся
покрывало  с рисунком вроде ярко-желтой змеиной кожи. Танцующие  в
желтом   свете   пылинки   приняли   вид   мельчайшей   искрящейся
бриллиантовой пыли. Она слышала, как легко и быстро  колотится  ее
сердце,  чуя  смесь ароматов воды и пролитой свежей  крови.  Запах
напоминал дух, исходящий от старого медного горна.
     Я вот-вот вырублюсь.
     Нет, Джесси, нет. Ты не имеешь права потерять сознание.
      Права  она действительно не имела, но в одном была  уверена:
когда придет время потерять сознание, она ничего не сможет с  этим
поделать. Так или иначе это произойдет само по себе.
     Да, это так. И ты это знаешь.
      Она  взглянула вниз на свою освежеванную руку, потом подняла
ее  вверх.  Теперь  ей ничего не нужно делать,  только  расслабить
мышцы  правой  руки и все. Об остальном позаботится  сила  земного
притяжения.  Если  боль  в раненой руке  перейдет  все  границы  и
отбросит ее в ужасную светлейшую область прочь из этого мира,  где
ей  уже  приходилось побывать, то поделать с этим  она  все  равно
ничего не сможет. Она долго-долго держала правую руку возле  левой
груди  и  баюкая  ее,  силилась  раззадорить  себя  в  достаточной
степени,  чтобы все получилось. В конце концов она снова  опустила
psjs,  свесив ее вдоль туловища. Она просто не могла, не  могла  и
все. Одного этого с нее более чем достаточно. Одной боли более чем
достаточно.
     Тогда давай двигать, пока ты не вырубилась.
     И это я сделать тоже не могу, отозвалась она. Она чувствовала
больше  чем усталость; она чувствовала себя так, словно бы  только
что одна выкурила целый здоровенный косяк камбоджийской красной, и
все,  что  ей  теперь хотелось, это стоять неподвижно, разглядывая
кружащиеся   в   желтом  свете,  льющемся  через  западные   окна,
бриллиантовые пылинки. И может быть, глотнуть еще разок этой темно-
зеленой, чудесно отдающей текучей влагой воды из-под крана.
      -  О,  Господи,  - проговорила она отстраненным,  испуганным
голосом. - Господи, Боже мой.
     Ты должна выбраться из ванной, Джесси - ты просто обязана это
сделать.  Поставь  это  для себя целью на  ближайшие  мгновения  и
больше  ни  о  чем  не  думай. На этот раз  я  думаю,  тебе  стоит
попробовать перебраться через кровать; я не уверена,  что  ты  еще
раз сумеешь осилить этот путь под кроватью.
      Но...  но  на  кровати  лежат осколки  стекла  от  разбитого
стакана. Что если я порежусь?
     Этот ее вопрос снова пробудил Руфь Нири, просто зашедшуюся от
злости.
      Ты  только недавно сняла большую часть кожи со своей  правой
руки  -  и  теперь ноешь о каких-то мелких порезах? Господи  Боже,
детка,  да если ты умрешь на пороге ванной с этой тупой прокладкой
на  руке,  разве это будет не тупо? Представь, какое у тебя  будет
выражение лица. Давай, двигай задницей, сука!
      Два  осторожных шага вынесли ее снова на порог  ванной.  Она
мгновение постояла там, покачиваясь и мигая на солнечный свет, как
кто-нибудь,  проведший  весь  день  в  кинотеатре.  Следующий  шаг
вплотную  приблизил ее к кровати. Когда ее левое  бедро  коснулось
пропитанного  кровью  матраса, она задрала ногу  и  согнула  ее  в
колене,   схватилась  за  один  из  прикроватных   столбиков   для
поддержания равновесия и встала коленями на кровать. Ничем она  не
была  подготовлена к тому чувству страха и отвращения, поднявшихся
внутри  нее.  Ни за что на свете она не смогла бы вообразить  себя
вновь  спящей  в  этой  кровати,  как,  наверное,  не  смогла   бы
вообразить себя спящей в собственном гробу. Даже просто стоять  на
кровати  на  коленях  было  невыносимо -  ей  невыносимо  хотелось
кричать.
     От тебя не требуется устанавливать с кроватью продолжительных
крепких отношений - просто переберись на другую сторону, и все.
      Каким-то образом ей удалось это сделать, она протиснулась по
дальнему  от изголовья краю матраса, избежав встречи с крупными  и
мелкими осколками стакана, полукруглыми кусками бывших стенок.  Но
каждый раз, когда ее взгляд случайно натыкался на пару наручников,
висящих  на  спинке  изголовья - один  открытый,  другой  закрытый
кольцом  и  весь в запекшейся крови - скулящий звук  отвращения  и
смертного ужаса срывался с ее губ. Наручники больше не казались ей
парой неживых предметов. Они были живыми. И все еще голодными.
      Добравшись до противоположного края кровати, она  ухватилась
за  столбик здоровой левой рукой, повернулась на коленях  со  всей
предосторожностью   вновь  учащегося  двигаться  выздоравливающего
тяжелобольного, потом прилегла на живот и опустила ноги к полу.  В
течение  нескольких очень тревожных мгновений она не могла понять,
хватит ли у нее сил снова встать на ноги; может случиться так, что
она  останется лежать на краю кровати до тех пор, пока не потеряет
сознание,  а  потом свалится с кровати сама. Но потом она  глубоко
вздохнула  и  толкнулась левой здоровой рукой. Еще через  миг  она
a{k`  на  ногах.  Качка  усилилась - она была  похожа  на  моряка,
возвращающегося  после  портовой гулянки  рано  по  утру  на  свой
корабль  - но дело было сделано, она стояла на ногах, слава  Богу.
Новая  волна  тьмы  пронеслась через ее голову подобно  пиратскому
галеону с огромными черными парусами. Или затмению.
      Ослепшая, едва держась на ногах, она молилась: Господи Боже,
не  дай мне вырубиться. Прошу тебя, Господи, ну пожалуйста? Не дай
мне вырубиться, лады?
      В  конце концов тьма в голове снова начала обращаться в свет
дня.  Как  только  окружающие ее предметы  вновь,  по  ее  мнению,
приобрели   прежние  краски,  она  качнулась  вперед  и  медленной
походкой пересекла комнату, направляясь к телефонному столику, при
этом  держа  левую руку чуть-чуть в стороне от тела для сохранения
равновесия.   Сняв  телефонную  трубку,  весом   не   менее   тома
оксфордского словаря английского языка, она поднесла ее к  уху.  В
мембране  царила  тишина; линия словно умерла.  Почему-то  это  ее
совсем  не удивило, однако подняло вопрос: кто отключил телефон  _
Джеральд,  выдернувший штепсель из розетки, как он  иногда  раньше
делал,  или  ночной гость, предусмотрительно перерезавший  провода
где-нибудь на улице снаружи дома?
      Потом  она  вспомнила о том, что отправилась  в  ванную  как
только  они  с  Джеральдом приехали в дом.  Вполне  возможно,  что
именно тогда ее муж и отключил телефон. Чуть-чуть пригнувшись, она
подхватила  белый  провод, тянущийся от бока  телефона  к  розетке
позади  кресла,  и потянула на себя. Поначалу ей  показалось,  что
шнур  тянется свободно, но потом движение прекратилось.  Возможно,
что  изначальная  слабина  была лишь плодом  ее  воображения;  она
прекрасно  осознавала,  что  в  ее теперешнем  состоянии  чувствам
нельзя доверять. Вилка могла запутаться вокруг ножки кресла и  тем
не менее...
      Нет,  ответила  ей Женушка. Ты не можешь  вытянуть  шнур  не
потому,  что он включен в розетку - на этот раз Джеральд  не  стал
отключать  телефон.  И  дело  тут скорее  всего  в  том,  что  это
существо,  которое  было тут прошлой ночью, перерезало  провод  на
улице.
      Не  слушай  ее; хоть она и говорит уверенно, на  самом  деле
боится  собственной тени, сказала ей Руфь. Вилка запуталась вокруг
одной из задних ножек кресла, я уверена в этом - даю тебе все сто.
А кроме того, тебе ничего не мешает проверить это, верно?
      Конечно, так оно и было. Все что для этого требовалось,  это
отодвинуть  кресло и проверить. И если вилка окажется  в  розетке,
она просто придвинет кресло обратно.
      А что если, отодвинув кресло, ты обнаружишь, что телефон по-
прежнему подключен? спросила ее Женушка. Тогда ты узнаешь  кое-что
еще, не правда ли?
     Руфь: Прекрати споры - тебе нужна помощь и срочно.
      Так  оно  и  было,  но мысль о том, чтобы отодвинуть  кресло
наполнила ее мрачной усталой тоской. Это в ее силах - кресло  было
большое,  но веса в нем было меньше чем с пятую часть  кровати,  а
кровать  она протащила через всю комнату - просто сама мысль  была
невыносимо  тяжела.  Ведь отодвинуть кресло, это  только  полдела.
Отодвинув кресло, ей придется опуститься на колени... и вползти  в
темный пыльный угол позади, для того чтобы нащупать там розетку.
      Господи,  детка!  -  закричала Руфь. В ее  голосе  слышалась
неподдельная тревога. У тебя просто нет выбора! Думаю, что  сейчас
мы  все должны согласиться с тем, что тебе нужна помощь и это дело
номер один и откладывать...
      Резким мысленным движением Джесси захлопнула дверь с голосом
Руфи,  сделав  это  очень сильно, с грохотом. Вместо  того,  чтобы
nrndbhmsr|  кресло, она наклонилась над ним,  взяла  свою  юбку  с
запахом  и  надела  ее. На подол юбки спереди из ее  перерезанного
запястья тут же упали несколько крупных капель крови, но она этого
не заметила. Она была слишком занята тем, что усиленно пыталась не
обращать  внимания  на  хор  разгневанных  голосов  в  собственной
голове,  одновременно  поражаясь тому, кто  впустил  туда  столько
народу.  Это  все  равно что проснуться в одно прекрасное  утро  в
собственном  доме  и  обнаружить, что за  ночь  он  превратился  в
переполненный  отель. Голоса все одновременно, хотя  и  на  разные
лады,  выражали свое неверие в то, что она собирается сделать,  но
внезапно  она  поняла, что ей просто наплевать на их мнение.  Ведь
это была ее жизнь. Ее и ничья больше.
      Она  взяла с кресла блузку и просунула внутрь голову.  В  ее
перепутанном, смущенном сознании факт того, что вчерашний день был
достаточно  теплым для того, чтобы одеться в такой  вот  легенький
топ   без   рукавов,   воистину   был  нерушимым   доказательством
существования Бога. Она совсем не была уверена в том,  что  у  нее
хватило  бы выдержки для того, чтобы вынести процесс проникновения
правой руки в рукав.
      Выкидывай  это из головы, подумала она, это полная  ересь  и
тебе  не  нужно никаких внутренних голосов-подсказчиков, для  того
чтобы  разобраться  в  этом самой. Ведь ты думаешь  о  том,  чтобы
убраться   отсюда  на  собственной  машине  -  по  крайней   мере,
попытаться  это сделать - в то время как единственное, что  сейчас
по-настоящему логично было бы предпринять, это отодвинуть кресло и
включить  вилку телефона в розетку. Это будет сопряжено с  потерей
крови - от чего можно сойти с ума. И именно поэтому эта затея  мне
кажется  совершенно тупой, Джесси. Кресло весит  добрых  пятьдесят
фунтов.  А ты сейчас одета и готова к выходу! Делай то,  что  тебе
подсказывают чувства!
      Все так, но виной тут на самом деле было совсем не кресло, а
то,  что парни из Службы Спасения могли найти ее совершенно голой,
валяющейся  на  полу  в одной комнате рядом с  обожранным  собакой
трупом  мужа.  И  она пребывала в полной уверенности  в  том,  что
окажись  даже телефон в отличном состоянии, она все равно  укатила
бы  из  дома  на  собственном _мерседесе_,  пусть  даже  и  вызвав
предварительно  полицию, скорую помощь и духовой оркестр  колледжа
Диринга вместе взятых. Потому что телефон был совсем не так важен.
Гораздо важнее было... было...
      Гораздо  важнее  то,  что мне просто необходимо  убраться  к
чертям  собачьим из этого дома и сделать это я хочу прямо  сейчас,
не  откладывая ни минуты, сказала себе она и внезапно по ее  спине
пробежал  холодок. Ее голые руки покрылись мурашками.  Потому  что
выродок снова может вернуться.
      Ясно  как день. Проблема была вовсе не в Джеральде, и  не  в
кресле,  и  не  в  том, что могут подумать парни  из  спасательной
службы,  когда  они прибудут сюда на место и вникнут  в  ситуацию.
Дело  было  даже не в телефоне. Главной проблемой был  космический
ковбой; ее старый приятель мистер Конец-Всему. Вот почему она  так
быстро  оделась  и пролила еще немного своей крови,  вместо  того,
чтобы  попытаться  установить  сношение  с  внешним  миром.  Чужак
наверняка  слонялся где-то поблизости; в этом она была  совершенно
уверена.  Он  дожидался темноты, а до темноты было  рукой  подать.
Если  она потеряет сознание оттаскивая от стены кресло, или  когда
будет  неуклюже ворочаться в пыли и мышином помете  за  креслом  у
стены, она останется в доме еще на неопределенное время, а  в  это
самое  время в доме может появиться существо владелец  корзинки  с
костями.  И что самое худшее, в это время она может все  еще  быть
живой.
      А  кроме  того,  существо  наверняка  перерезало  телефонные
провода.  У  нее  не  было  никаких доказательств,  но  сердцем...
сердцем она чувствовала это. Если она глупо убьет время на то, что
примется  теперь  двигать  кресло, а потом  возиться,  вставляя  в
розетку телефонную вилку, а после этого окажется, что телефон  все
так  же  молчит, и молчит не только в спальне, но и в  кухне  и  в
холле, то ничего хуже этого просто не может быть.
      А  кроме того, зачем менять планы? спросила она себя. И  без
того  я  давно  собиралась укатить на машине по дороге  к  городу,
разве не так? Сравнительно с операцией остатками разбитого стакана
над  собственной рукой и толканием двуспальной кровати  через  всю
комнату при потере крови не менее чем в пинту, это детская забава.
Мерседес, отличная машина, а дорога прямая и легкая. Я выкачусь на
шоссе  117  на скорости десять миль в час и если окажется,  что  у
меня уже нет сил для того, чтобы добраться до магазинчика Дэйкина,
я просто остановлюсь посреди дороги и включу аварийный сигнал, все
четыре  подфарника,  и как только кто-нибудь  появится,  нажму  на
гудок  и  не буду отпускать его пока меня не спасут. И нет  причин
сомневаться в том, что это не сработает, потому что шоссе прямое и
гладкое  и  видимость на нем не менее полумили в  обе  стороны.  И
самое  главное, это то, что двери машины запираются. Как только  я
окажусь  в  _мерседесе_, я запру двери и никто ко  мне  не  сможет
пробраться.
      Оно сможет, раздался смешок Руфи, за которым скрывался страх
_ да, проняло даже ее.
      Не  буду спорить, ответила Джесси. Но разве не ты так  часто
говорила мне, что не стоит особенно доверяться рассудку, а  почаще
прислушиваться к велению сердца? Разве это была не  ты,  Руфь?  Не
отпирайся,  ты  так  и говорила. И знаешь, Руфь,  что  мне  сейчас
говорит  мое  сердце?  Оно  говорит  мне,  что  _мерседес_  -  это
единственный  шанс,  который у меня  остался.  И  если  ты  хочешь
смеяться,  то  смейся, мне все равно... потому  что  я  все  давно
решила.
      Чувствовалось, что Руфь не настроена смеяться.  Руфь  просто
промолчала.
      Перед  тем  как  я выбралась из машины, Джеральд  отдал  мне
ключи,  потому  что ему было неудобно перегибаться через  сидение,
для  того  чтобы  взять  портфель. Ведь он так  и  сделал,  верно?
Пожалуйста, Господи, пусть моя память не подведет меня.
      Она  опустила  руку в левый карман и обнаружила  там  только
пакетик  с носовыми платками "Клинекс". Опустив потом правую  руку
вниз,  она  осторожно  прижала ее к  карману  и  вздох  облегчения
вырвался   из  ее  спекшихся  губ,  когда  она  нащупала  знакомую
выпуклость   брелока   автомобильных  ключей,   забавной   вещицы,
подаренной  ей  Джеральдом на день рождения.  На  брелоке  имелась
надпись  "ТЫ  МОЯ  СЕКСУАЛЬНАЯ ШТУЧКА". Теперь Джесси  знала  лишь
одно,  что никогда за всю свою жизнь она не чувствовала себя менее
сексуальной и тем более штучкой, но это было ничего; это она могла
пережить.  Самое главное, это то, что ключи были у нее в  кармане.
Ключи были ее билетом прочь из этого проклятого места.
      Ее  теннисные туфли стояли рядышком друг с другом прямо  под
телефонным   столиком,  но  Джесси  решила  что   уже   достаточно
экипирована  для  небольшого автомобильного путешествия.  Двигаясь
маленькими инвалидными шажками, она направилась к двери холла.  На
ходу  она решила, что вполне в состоянии снять со стоящего в холле
телефона трубку и послушать в ней гудки - большого вреда от  этого
не случится.
     Она только-только обогнула изголовье кровати, когда в комнате
опять  начало темнеть и кто-то снова принялся забирать у нее день.
Boew`rkemhe  было  такое,  словно  кто-то  прикручивать   реостат,
включенный  в  цепь,  питающую источник  яркого  солнечного  луча,
падающего  через  западное окно. По мере того,  как  быстро  гасли
солнечные лучи, исчезали танцующие в них пылинки.
      О  нет, только не теперь, взмолилась она. Господи, пусть это
будет  только шутка. Но свет неумолимо продолжал гаснуть и  Джесси
внезапно обнаружила, что ее шатает все сильнее и сильнее, да  так,
что   верхняя   половина   ее  тела  описывала   в   воздухе   все
увеличивающиеся   круги.  Ухватившись  за  стойку   кровати,   она
вздрогнула,  когда  ее  рука легла на окровавленный  наручник,  из
которого она только что вырвалась.
      Двадцатое  июля 1973-го года, невнятно пронеслось  у  нее  в
голове.  Пять  сорок  две вечера. Полное  затмение.  Могу  я  быть
свидетелем?
      Смесь запахов пота, спермы и одеколона ее отца наполнила  ее
ноздри. Ей захотелось сильно выдохнуть и избавиться от этой  вони,
но  у  нее  не  хватило сил. Внезапно она невероятно  ослабла.  Ей
удалось сделать еще два крохотных шага и она упала лицом прямо  на
окровавленный матрас. Ее широко раскрытые глаза время  от  времени
мигали, но тело оставалось совершенно неподвижным и расслабленным,
словно тело утопленницы выброшенное на пустынный пляж.


Глава тридцать четвертая

      Первой ее мыслью после того, как она пришла в себя, было то,
что тьма в ее глазах наверняка означает, что она умерла.
      Ее  второй  мыслью было то, что если бы она  умерла,  то  ее
правую руку не жгло бы теперь словно сначала опаленную напалмом, а
потом   изрезанную  острыми  бритвами.  Ее  третьей  мыслью   было
осознание того, что ее глаза широко раскрыты - иначе не могло быть
_  следовательно  солнце больше не светит. Эта  мысль  моментально
выдернула  ее  из  промежуточной зоны, где  она  пребывала,  не  в
полностью  бессознательном состоянии, но послешоковом  ступоре,  и
заставила  собраться. Поначалу она не могла вспомнить,  отчего  ее
так пугает отсутствие солнца, а потом
     (космический ковбой - чудовище любви)
       все  мгновенно  вернулось  к  ней,  с  силой,  напоминающей
электрический  разряд.  Узкие, белые,  словно  у  мертвеца,  щеки;
высокий лоб; горящие восторженным безумием глаза.
      Пока  она лежала в бессознательном состоянии на постели,  за
окнами  снова  поднялся  ветер  и  задняя  дверь  снова  принялась
хлопать.  На несколько мгновений вой ветра и хлопанье  двери  были
единственными  звуками,  но  потом до  ее  слуха  донесся  долгий,
душераздирающий  вой.  По ее мнению это  был  самый  жуткий  звук,
который  ей доводилось слышать в жизни; подобный вой мог  издавать
только   раньше  времени  угодившее  живьем  в  могилу   существо,
погребенное  в  наркотическом  или  летаргическом  сне,  а   потом
опомнившееся  и  ожившее,  но  совершенно  обезумевшее  и   теперь
изнывающее в своем гробу.
      Вой  затих  в беспокойстве ночи (а в том, что это  уже  была
ночь, не стоило сомневаться) но еще через мгновение снова возник в
воздухе:  нечеловеческий  фальцет, полный  идиотского  ужаса.  Вой
налетел  на  нее  подобно живому существу, от чего она  беспомощно
задрожала  на кровати и вскинула руки к ушам. Она зажала  уши,  но
полностью изгнать из них этот ужасный звук, поднявшийся вокруг нее
в третий раз, так и не смогла.
      -  О,  нет,  -  застонала она. Никогда ей еще  не  было  так
холодно, так холодно, так холодно. - О, нет... нет... нет.
      Вой  унесся во тьму ветреной ночи и не поторопился сразу  же
возобновиться. У Джесси появилось несколько секунд для того, чтобы
перевести  дух,  и она сразу же поняла, что выла бродячая  собака,
скорее  всего  - вероятней всего это была собака,  та  самая,  что
превратила  останки ее усопшего мужа в свой собственный  фургончик
Макдональдса.  Но  потом  невыносимый  вой  возобновился  и   было
невозможно поверить в то, что какое-то существо из реального  мира
могло  производить  подобный  звук; скорее  всего  был  банши  или
вампир,  корчащийся  на  земле  в сердечном  приступе.  Когда  вой
поднялся  до  невозможной  вышины,  Джесси  внезапно  поняла,  что
заставляет животное так жутко выть.
      Оно  вернулось  обратно, ибо именно того она  и  боялась.  И
собака чуяла его, слышала или даже видела.
      Ее  всю  с  головы  до ног бил озноб. Ее  глаза  лихорадочно
метались  по  углам  комнаты,  выискивая  тот,  где  вчера  стояло
Создание  Тьмы - Существо из Угла, потерявшее жемчужную сережку  и
оставившее  один единственный отпечаток подошвы.  В  комнате  было
очень  темно,  чтобы  разглядеть хотя бы один из  этих  артефактов
(допуская,  что  все  это  ей  не померещилось,  конечно),  но  на
мгновение  Джесси решила, что заметила неподалеку от  себя  самого
хозяина  корзинки из человеческой кожи и почувствовала, как  в  ее
горле  поднимается пронзительный крик. Она крепко зажмурила глаза,
потом  снова  их распахнула, не увидев ничего, кроме танцующих  на
ветру  теней от уличных деревьев под западным окном. Но дальше  за
этими  тенями  сосновых лап, она заметила угасающую  на  горизонте
полоску золота.
      Теперь,  скорее  всего семь часов,  но  если  я  вижу  самое
окончание   заката,  то,  вероятно,  времени  даже   еще   меньше.
Следовательно  я пролежала на кровати всего какой-нибудь  час,  ну
полтора  часа.  Может  быть  еще не  поздно  попытаться  выбраться
отсюда. Может быть...
     На этот раз собака закричала - лучшего слова не подберешь. От
неожиданности Джесси едва не закричала в ответ. Она схватилась  за
столбик  кровати,  потому что ее сильно  качнуло  и  внезапно  она
осознала,  что не помнит как поднялась с кровати. Так  ее  напугал
собачий вой, сдернувший ее с бывшего семейного ложа.
      Возьми себя в руки, девочка. Глубоко вздохни и возьми себя в
руки.
      Она так и поступила, сделав глубокий вдох и запах, проникший
в  нее, оказался тем же самым, хорошо ей знакомым запахом. Он  был
похож на ровный тупой минеральный запах, преследовавший ее все эти
годы  - запах, означающий для нее секс, воду и отца - но не совсем
такой  же.  Какой-то  другой  оттенок  или  оттенки  словно   были
примешаны  к  нему - застаревший чеснок... древний,  средневековый
лук...  грязь... может быть, вонь немытых ног. Этот запах отбросил
Джесси  на  много лет назад, наполнив ее беспомощным,  невыразимым
ужасом,   испытываемым  нами  в  детстве,   когда   мы   чувствуем
присутствие рядом с нами некого безликого и безымянного существа _
Оно - терпеливо дожидающегося под кроватью, когда же мы спустим на
пол ноги... или хотя бы свесим случайно руку...
      Ветер  завывал.  Дверь продолжала хлопать. И  где-то  совсем
неподалеку  от  нее тихонько скрипнула половица, так,  как  обычно
скрипят   половицы,   когда  кто-нибудь,  старающийся   пробраться
бесшумно, случайно наступает на нее.
     Оно вернулось, ужасным шепотом сообщило ей сознание. Теперь в
ней  говорили  все ее голоса одновременно; они все перепутались  в
голове. Его почуяла собака, его почуяла и ты, Джесси, и теперь под
его  ногами скрипят половицы в твоем доме. Тварь, которая побывала
здесь прошлой ночью, вернулась за тобой.
     - О, Господи, пожалуйста, пожалуйста, нет, - застонала она. _
О,  Господи, нет. О, Господи, нет. О, дорогой Господи, пожалуйста,
пускай все это будет неправда.
      Она  попыталась сойти с места, но ее ноги словно приросли  к
полу,  а  левую  руку будто пригвоздили к столбику кровати.  Страх
лишил ее способности двигаться так же полностью и совершенно,  как
лишает способности двигаться застигнутых посреди дороги косулю или
кролика  яркий свет быстро приближающихся автомобильных  фар.  Она
так и будет стоять тут, едва слышно стеная, пытаясь молиться и так
будет  продолжаться  до  тех пор, пока оно  не  явится  за  ней  _
космический  ковбой,  искатель любви, удивительный  коммивояжер  и
странствующий   торговец   смертью,  с  корзинкой   для   образцов
наполненной  костями и снятыми с пальцев умерших кольцами,  вместо
каких-нибудь патентованных щеток Амвея или Фулера.
     Улюлюкающий вопль собаки снова затрепетал в воздухе, возник в
ее  голове, от чего ей показалось, что на этот раз она  уже  точно
спятит.
      Я сплю, подумала она. Вот почему я не помню, как поднялась с
кровати;  сны,  это  мысленные варианты сокращенных  книг  _Ридерз
Дайджест_, в которых ты никогда не можешь вспомнить такие неважные
суть  вещи,  без  которых  в  принципе  не  обойтись.  Я  потеряла
сознание, это верно - и это действительно случилось, только вместо
того,  чтобы  впасть  в  кому,  я просто  заснула.  Возможно,  это
означает  то,  что  кровотечение  каким-то  образом  прекратилось,
потому  что я сомневаюсь, что люди истекающие кровью и находящиеся
при  смерти,  отправляясь на тот свет, способны  видеть  кошмарные
сны.  Я  просто сплю, вот и весь ответ. Я сплю и вижу классический
кошмар, прапрадедушку всех кошмаров.
      Прекрасная идея, приносящая с собой успокоение,  но  не  без
единственного изъяна: это была неправда. Танцующие возле бюро тени
древесных  ветвей  были  подлинными. И  этот  странноватый  запах,
распространяющийся по ее дому. Она не спала и все, о чем ей  нужно
было думать теперь, так это как поскорей унести отсюда ноги.
     Я не могу сдвинуться с места! заскулила она.
      Ты  сможешь,  мрачно  ответила  ей  Руфь.  Не  для  того  ты
выбиралась из этих чертовых наручников, детка, чтобы теперь отдать
концы  от  страха. Давай, соберись с духом и поживее  -  нам  пора
двигать  -  мне  ведь не нужно объяснять тебе, как  это  делается,
верно?
      -  Не  нужно, - прошептала в ответ Джесси и случайно  задела
внешней  стороной правой руки о столбик кровати.  Следствием  чего
был  немедленный  взрыв  невероятной боли.  Кокон  паники,  прежде
оплетавший ее, разлетелся на куски подобно стеклу, и когда  собака
снова издала свой леденящий душу вой, Джесси едва ли его слышала _
ее рука находилась гораздо ближе к ней и выла не в пример громче.
     Детка, ты знаешь, что теперь делать - не правда ли?
      Вот именно - наступила пора двигаться со стремительностью  и
пробивной  силой  хоккейного  игрока,  чтобы  вылететь  из   этого
кошмарного  места стрелой. Мысль об охотничьем ружье Джеральда  на
миг  поднялась на поверхности ее сознания, но она отбросила ее  за
непригодностью.  Она понятия не имела о том, где находится  ружье,
да и есть ли оно в доме вообще.
      Стуча  коленками, она медленно и осторожно пересекла комнату
на  подгибающихся  ногах, снова держа левую  руку  на  отлете  для
сохранения равновесия. Холл на выходе из спальни представлял собой
карусель  движущихся теней - налево открывалась дверь в  маленькую
комнату, которую Джеральд приспособил себе под кабинет, а  направо
была  такая  же раскрытая дверь в гостевую спальню. Дальше  налево
виднелась арка, за которой располагалась гостиная и кухня. Направо
a{k`  незапертая  задняя  дверь...  _мерседес_...  и,  может  быть
свобода.
     Пятьдесят шагов, подумала она. Вряд ли больше, а скорее всего
даже меньше. Давай, пошли?
      Поначалу она не могла заставить себя сдвинуться с места. Это
могло показаться странным, например, для того, кто не был в курсе,
через  что  ей пришлось пройти за последние двадцать восемь  часов
или  около  того,  но  спальня теперь  олицетворяла  собой  символ
безопасности  для  нее.  А  в холле, в холле  мог  скрываться  кто
угодно. Все что угодно. Внезапно раздался негромкий щелчок, словно
бы кто-то кинул камешек в западную стену дома прямо рядом с окном.
Джесси   тихонько  взвыла  от  ужаса,  прежде  чем   ее   сознание
разобралось  в  том,  что это мог быть сучок растущей  на  террасе
старой корявой голубой агавы.
      Возьми себя в руки, сурово приказала ей Тыковка. Возьми себя
в руки и давай, выбирайся отсюда.
      Неуверенными шажками она двинулась вперед, по-прежнему держа
левую  руку  на  отлете,  на  ходу  вполголоса  считая  шаги.   На
двенадцатом  шаге  она  миновала  дверь  спальни  для  гостей.  На
пятнадцатом  добралась до кабинетика Джеральда, и примерно  в  это
самое  время  она начала различать странный низкий мерный  шипящий
звук, который издает пар, вырывающийся из очень старого радиатора.
В  первый  миг Джесси никак не ассоциировала этот звук с кабинетом
Джеральда;  первой ее мыслью было, что она издает этот звук  сама.
Но потом, когда она подняла правую ногу для того, чтобы шагнуть  в
шестнадцатый  раз, звук сделался громче. На этот раз его  источник
приблизился  к ней и она поняла, что никак не могла  шипеть  сама,
потому что шла затаив дыхание.
      Медленно,  очень  медленно она повернула  голову  в  сторону
кабинета,   где  ее  мужу  больше  никогда  не  суждено  разбирать
гражданские дела, куря одну за другой марльборо и тихонько мурлыча
себе под нос старые хиты _Бич Бойз_. Дом вокруг нее стонал подобно
кораблю,  пробивающемуся через разбушевавшееся не на  шутку  море,
скрипя  своими разнообразными суставами всякий раз,  как  холодный
ветер толкал его с разных сторон своими невидимыми плечами. Теперь
к    стуку   незакрытой   задней   двери   присоединилась   хлопки
раскачивающейся ставни, но все эти звуки происходили где-то в ином
месте,  в мире, где жен не приковывают к кровати наручниками,  где
мужья  не  теряют голову и слушают то, о чем их умоляют, а  ночные
призраки не бродят по округе. Поворачивая голову, она слышала  как
скрипят, словно старые кроватные пружины, сухожилия и связки в  ее
шее. Ее глаза пылали в глазницах подобно паре раскаленных углей.
      Я не хочу туда смотреть! отчаянно завопило ее сознание. Я не
хочу туда смотреть! Я не хочу туда смотреть!
      Но она была бессильна как-либо воспротивиться. Казалось, что
словно  бы какая-то невидимая могучая рука поворачивает ее  голову
под аккомпанемент завывания ветра, и стука задней двери, и хлопков
ставни,  и очередного невообразимо одинокого, пробирающего холодом
до  костей  собачьего  воя, разносящегося под  низким  октябрьским
небом.  Ее  голова поворачивалась до тех пор, пока она  не  смогла
полностью  увидеть  перед  собою мужнин кабинет,  в  котором  (да,
конечно  же,  а  где  же еще ему быть) прямо у джеральдова  кресла
перед  раздвижным  французским окном  торчала  долговязая  фигура.
Вытянутое лицо существа белело в сумерках позднего вечера  подобно
черепу.  Более темный, квадратный силуэт его плетеной  корзинки  с
сувенирами выделялся у его ног.
      Она  вобрала  в  легкие  побольше воздуху,  для  того  чтобы
завопить что есть сил, но родившийся на ее губах звук был похож на
шипение пара, вырывающегося из носика старого чайника со сломанным
qbhqrjnl: Хахххааааххх.
     Только и всего.
      Где-то в другом мире горячая моча бежала по ее ногам; в этот
полный  рекордов день она обмочилась в третий раз. В  другом  мире
ревел  и  завывал  ветер, сотрясая до костей  дом.  Голубая  агава
продолжала  стучать  своими  сучьями  в  западную  стену.  Кабинет
Джеральда  был  лагуной  наполненной  танцующими  и  колеблющимися
тенями и снова она с большим трудом могла сказать, что же такое на
самом деле видит перед собой... если вообще видит что-либо реально
существующее.
       Перепуганная,  исполненная  смертной  тоски  собака   снова
пронзительно завыла и Джесси подумала: Нет, ты, псина, видела  его
точно. И ты видишь его, подруга, может быть не так хорошо, как  на
ладони, но все же достаточно отчетливо.
      Словно  бы для того, чтобы рассеять все ее сомнения на  этот
счет, ночной гость опустил вперед голову в пародии приветственного
поклона,  для  того чтобы Джесси сумела быстро и ясно  рассмотреть
эту  голову.  Выражение лица существа напоминало мимику  неземного
чужеродного создания, без особого успеха пытающегося воспроизвести
человеческие повадки. Лицо ночного гостя было слишком узким -  уже
любого  лица, из всех, которые Джесси доводилось видеть  в  жизни.
Нос  его  был не толще отточенного мясницкого тесака. Высокий  лоб
выпукло  торчал вперед вроде гротескного паркового  фонаря.  Глаза
создания  были  простыми черными кругами под  тонкими  V-образными
изломами   бровей;   его  пухлые  губы,  цвета  печени,   казалось
находились в непрерывном движении, надувались и истекали влагой.
      Нет,  не  надувались  и  истекали  влагой,  подумала  она  с
отчетливым,  совершенно четко разграниченным  пониманием,  которое
порой  живет,  подобно  горящей  лампочке,  во  мраке  полного   и
окончательного  ужаса в чьей-то голове. Он не  надувает  губы,  он
улыбается. Он пытается мне улыбнуться.
     Потом существо наклонилось к своей корзине и его узкое, плохо
различимое и невероятное лицо милосердно скрылось в пляске  теней.
Сделав  шаг  назад, Джесси попыталась вскрикнуть, но вновь  сумела
произвести  лишь  только  еще  один  невнятный,  шипящий  тихий  и
шепчущий звук. Вокруг дома ветер стонал в ветвях сосен и этот стон
делался все громче.
     Ее визитер снова выпрямился, держа свою корзину одной рукой и
другой  расстегивая на ней замок. Джесси осознала две  вещи  и  не
потому,  что  хотела этого, а потому что способность  ее  сознания
выбирать объект для восприятия была полностью парализована. Первое
было связано с запахом, который она недавно почуяла. Запах этот не
был  запахом чеснока, или лука, или пота, или земли. Это был запах
гниющей  плоти.  Второе имело непосредственное отношение  к  рукам
существа. Теперь, когда она находилась к нему ближе и могла видеть
лучше  (ей от души хотелось, чтобы это было не так, но она  ничего
не могла с этим поделать), вид его передних конечностей ужаснул ее
еще  больше  -  уродливые,  непомерно вытянутые  плети,  эти  руки
колебались  подобно движимым ветром ветвям или каким-то щупальцам.
Вытянувшись  вперед, руки существа предложили ей  корзинку,  может
быть для того, чтобы она оценила и одобрила ее содержимое, и в тот
же  миг Джесси увидела, что это вовсе не корзинка коммивояжера,  а
нечто, больше похожее на непомерную ловушку для рыбы, используемую
рыбаками.
     А я ведь уже видела такие корзины и раньше, подумала она. Вот
только  не помню где, то ли в жизни, то ли по телевизору, в каком-
нибудь  шоу,  но точно видела. И случилось это давно,  когда  была
маленькой девочкой. Такую корзинку вынесли из задней двери длинной
черной машины.
      Внезапно внутри нее снова пробудился тихий и уверенный голос
НЛО.  Когда-то,  давным-давно,  Джесси,  много  лет  назад,  когда
президент  Кеннеди еще был жив, а одна маленькая  девочка  звалась
Тыковкой  и  пластиковые пакеты для перевозки мертвых тел  еще  не
были изобретены - давным-давно, Во Времена Затмения, скажем так  _
такие   вот  корзины  можно  было  увидеть  довольно  часто.   Они
встречались  разных  размеров,  от  "Мужской  XL"  до   "Переноска
Шестимесячных". Твой друг, Джесси, является владельцем редкостного
сувенира,   старомодной   емкости  для  переноски   мертвых   тел,
сохранившегося с незапамятных времен.
     И как только она поняла это, она поняла так и кое-что другое.
Это  другое  было совершенно очевидно, стоило только  подумать  об
этом.  Причина того, что от ее гостя исходила такая  жуткая  вонь,
состояла  в  том,  что он был мертв. Существо в кабинете  ее  мужа
Джеральда  не  было  ее  отцом,  но определенно  тоже  было  живым
мертвецом.
     Нет... этого не может быть... нет...
      Но  это  так  и было. Тот же самый запах начал  исходить  от
Джеральда,  часа  три  назад. Она чуяла и видела  то  же  самое  в
Джеральде, поднимающийся от его разлагающейся плоти мерцающий дух,
воскрешающий мысли о какой-то экзотической болезни, которой  можно
заразиться только от мертвых.
      И  теперь  ее мертвый гость открыл перед ней свою корзину  и
протягивал  ее  ей и снова она ясно видела перед  собой  блестящие
золотые   кольца  и  серьги,  и  драгоценные  камни  всех  сортов,
бриллианты  и  прочее, перемешанные с мелкими костями.  Снова  она
увидела  как узкая рука существа погрузилась в содержимое зловещей
корзины   и   принялась  помешивать  ее  содержимое,  в   огромном
количестве насыпанное там, куда раньше помещали трупики  младенцев
или  очень  маленьких детей. Снова она услышала тихий знакомый  ей
перестук  и  шорох  костей и драгоценностей,  перещелкивание  этих
перепачканных кладбищенской землей кастаньет.
      Широко распахнув глаза, она как загипнотизированная смотрела
в  корзину, достигнув экстаза в своем ужасе. Ее разум стронулся  с
места и теперь медленно покидал ее; она физически ощущала как  это
происходит,  почти  слыша это и не было ничего  на  зеленой  земле
Господа нашего, чтобы она могла этому помешать.
      Джесси, еще не поздно! Опомнись! Ты еще можешь убежать! Беги
спасайся, потом будет поздно!
      Это  была Тыковка, это она кричала на нее... вот только крик
ее  теперь  доносился  откуда-то  очень  издалека,  затерянный   в
каменных   лабиринтах   пещеры  головы  Джесси.   Оглянувшись   на
мгновение, она увидела каким сложным и разветвленным была  система
ходов этой каменной пещеры, как легко в ней было затеряться, какой
темной  и  путанной  она  была, сколько в  ней  было  убийственных
западней и каменных мешков, никогда не знавших солнечного света  _
мест,  где  затмение никогда не кончится, если вам такое сравнение
больше  нравится.  Зрелище  было ново и небезынтересно.  Любопытно
было   видеть,   во  что  может  столь  стремительно  превратиться
человеческое сознание - в место без единого следа разума, в черную
каменную  пустоту,  населенную разве что бессовестными  уродливыми
рептилиями, ползающими по дну. Действительно любопытно.
      За  стенами  дома  снова  завыла собака  и  Джесси  внезапно
овладела  своим  голосом. Она завыла вместе с бродячей  псиной,  в
точности  по-собачьи,  ведь это было легко теперь,  когда  большая
часть  ее  разума  покинула ее. Она легко  могла  вообразить  себя
пациенткой  какого-нибудь  уютного  сумасшедшего  дома,   издающей
именно такие вот звуки. И так весь остаток жизни. Представить, что
именно этим все и закончится, не составляло никакого труда.
      Джесси,  нет! Держись! Держись за остатки своего сознания  и
беги! Спасайся!
      Ее  гость  продолжал ей улыбаться, его  губы  растянулись  и
улыбка сделалась шире, так что снова стали видны искорки золота на
дальних зубах, чем-то напомнившие ей Джеральда. Золотые зубы. Если
у этого существа есть золотые зубы, это означает что...
      Это означает, что оно существует на самом деле, но ведь мы и
без того это знаем, не правда ли? Осталось только выяснить, что ты
собираешься теперь делать. У тебя есть какие-то идеи на этот счет,
Джесси? Если есть, то лучше открой свои карты прямо сейчас, потому
что времени у нас почти совсем не осталось.
      Неизвестный  шагнул  ей навстречу, по-прежнему  держа  перед
собой  раскрытую  корзинку,  словно бы  ожидая,  что  она  вот-вот
всплеснет  руками и охнет восхищаясь ее содержимым.  Она  увидела,
что на шее существа имелось ожерелье - странноватое ожерелье, если
его  вообще  можно было так назвать. Густой, отвратительный  запах
усилился.   Теперь  она  безошибочно  различала  в   этом   запахе
озлобленность к окружающей жизни. Заметив, что ее гость двинулся к
ней,  она  попыталась  отступить от него, сделать  шаг  назад,  но
оказалось,  что  она не может сдвинуть ноги с  места.  Ее  подошвы
будто бы были приклеены к полу.
      Что означает, что еще через полминутки он убьет тебя, детка,
сказала  ей Руфь и Джесси не могла согласиться с тем, что  в  этих
словах содержалась правда. И ты позволишь ему это сделать?  Так  и
будешь стоять столбом?
      В  голосе Руфи больше не было ни сарказма, ни гнева,  только
любопытство. И это после всего того, что случилось с тобой? Так  и
будешь стоять, как телка?
       Во   дворе   завыла  собака.  Длиннопалая  рука  продолжала
помешивать  содержимое  корзины. Кости продолжали  свой  перестук.
Бриллианты и рубины поблескивали в туманном лунном свете.
      Едва  ли  осознавая,  что  делает,  большим  и  указательным
пальцами  правой руки, сотрясаемой дикой дрожью, Джесси схватилась
за  свои собственные кольца, на среднем пальце левой руки. Боль  в
правой  руке, возникшая от этого движения, была отдаленной и  едва
различимой.  Со  дня  своей свадьбы она носила  эти  кольца  почти
постоянно  каждый  день  и последний раз,  когда  ей  пришлось  их
снимать,  она  специально намыливала руку. Но  только  не  теперь.
Сейчас кольца соскочили с ее пальцев безо всякого труда.
      Держа пару своих колец на окровавленной ладони правой  руки,
она протянула их навстречу существу, которое уже было радом с ней,
на  расстоянии  двух шагов от входа в кабинет,  прямо  у  книжного
шкафа.  На ее ладони кольца сложились в мистическую цифру  восемь,
расположившись  над насквозь промокшей от крови прокладкой  на  ее
запястье. Существо остановилось. Улыбка на его пухлых бесформенных
губах  дрогнула,  отразив какую-то новую  перемены  чувств,  среди
которых мог быть как гнев, так и смущение.
      -  Вот,  держи,  -  проговорила Джесси  хриплым  придушенным
голосом.  -  Вот, на, возьми их себе. Возьми мои кольца  и  оставь
меня в покое.
      Прежде  чем существо успело что-нибудь сделать, она  бросила
кольца  в  его  корзину, как раньше бросала  мелочь  в  коробку  с
надписью  "Мелкая  сдача"  в супермаркете  в  Нью-Гемпшире.  Ее  и
корзину  разделяло меньше пяти футов, зев корзины  был  достаточно
широк и она попала туда без труда. Кольца исчезли в корзине и  она
услышала отдаленный двойной стук собственных колец, обручального и
полученного  в  день  свадьбы, упавших на  костяную  коллекцию  ее
гостя.
      Его  губы опять растянулись, обнажив мерзкие зубы и изо  рта
ecn  вновь начало вырываться прежнее мерное, приглушенное  паровое
шипение.  Сдвинувшись с места, оно сделало в ее сторону  еще  один
шаг и нечто, лежавшее парализованным и неверящим на дне ее разума,
внезапно очнулось и ожило.
      -  Нет!  - пронзительно выкрикнула она. Потом, повернувшись,
она  устремилась вперед по коридору холла, в то время  как  задняя
дверь  продолжала  стучать, ставня хлопать, ветер  реветь,  собака
выть,  а оно было прямо позади нее, оно постоянно находилось  там,
она  слышала шипение, производимое им, и в любой момент оно  могло
протянуть руку и схватить ее, длинную бледную руку с фантастически
долгопалой   кистью  на  конце,  и  она  уже   видела,   как   эти
отвратительные гниющие пальцы стискивают ее горло...
      В этот же миг она добралась до задней двери, толчком открыла
ее и тут же споткнулась, зацепившись правой ногой о порожек; уже в
падении  она  сообразила  что делать и сумела  перевернуться  так,
чтобы  упасть на левый бок. Она упала, можно сказать, что  удачно,
но  все  равно  сильно  ударилась и из ее глаз  посыпались  искры.
Перевернувшись  на  спину, она вскинула  голову  и  уставилась  на
дверь,  уверенная  в  том,  что  за сетчатым  экраном  уже  маячит
долговязая бледная фигура космического ковбоя, искателя любви.  За
экраном  никого  не  было,  более того, она  не  слышала  никакого
шипения.  Но  это  ничего не значило; в любой миг  существо  могло
выскочить  наружу, броситься на нее и разорвать  ее  горло  своими
когтями.
      Шатаясь,  она  с  трудом поднялась на ноги,  сумела  шагнуть
вперед,  потом сделала еще один шаг, но потом ее ноги,  ослабевшие
от  потрясения  и потери крови, изменили ей и она снова  упала  на
траву  между клумбой и ящиком с мусором. Она застонала и взглянула
вверх на звезды в небо, где быстро, просто с сумасшедшей скоростью
летящие  с  востока  на  запад облака  то  и  дело  закрывали  уже
созревшую  на две трети луну. Тени мчались по ее лицу, складываясь
в  загадочные  татуировки. Собака снова завыла, и  теперь  ее  вой
слышался  гораздо  ближе, чем изнутри дома, и  факт  этого  придал
Джесси  ту малость дополнительных сил, которых ей так не  хватало.
Схватившись  левой  рукой за ящик для мусора со  слегка  наклонной
крышкой,  она  нашарила ручку и уцепившись за нее,  подтянулась  и
поднялась  на  ноги. Выпрямившись во весь рост, она  не  отпускала
ручку мусорного ящика до тех пор, пока мир вокруг нее не прекратил
свое  вращение. Тогда она отпустила ручку помойки  и  двинулась  в
сторону  _мерседеса_, на этот раз балансируя  по  сторонам  обеими
руками.
      До чего же в лунном свете наш дом становится похож на череп!
поразилась она, в первый же раз обернувшись назад, широко  раскрыв
глаза  и ожидая увидеть совершенно невероятное. В точности  череп!
Дверь, это рот черепа, окна - его глаза, тени деревьев - волосы...
     Другая мысль пришла ей в голову, настолько поразительная, что
с  губ  ее  сорвался  изумленный смешок, тут же  унесенный  ночным
ветром.
      А  мозги - не забудь про мозги, Джесси. Конечно же, это  сам
Джеральд. Он, это мертвый и гниющий мозг дома.
      Добравшись наконец до машины, она снова рассмеялась, гораздо
громче  чем раньше, и собака вторила ей своим воем. У моей собачки
блошки,  кусают  ей  ножки,  подумала  она.  Ее  собственные  ноги
подогнулись и для того, чтобы не упасть, она схватилась  за  ручку
на  двери  машины, но сделав это, она так и не перестала смеяться.
Причина  ее отчаянного веселья была непонятна ей самой. Она  могла
понять  это,  если  бы  часть  ее  разума,  замкнувшаяся  в  целых
самозащиты  в  себе,  вдруг  открылась,  но  это  не  должно  было
произойти  раньше,  чем  она  выберется  отсюда,  так  что  вопрос
nqr`b`kq открытым. А ведь она может и не выбраться.
      - Наверное мне понадобится переливание крови, со временем, _
проговорила  она  и эти слова вызвали в ней новый  приступ  смеха.
Неуклюже  протягивая к правому карману левую руку, она  продолжала
смеяться.  Она  нашаривала в кармане ключи, когда  внезапно  снова
услышала   знакомый  отвратительный  запах  тлена,  исходящий   от
существа с плетеной корзиной, стоящего прямо у нее за спиной.
      Обернувшись,  все  еще со смехом в горле и  широким  оскалом
улыбки,  на  мгновение  она  на  самом  деле  увидела  эти   узкие
ввалившиеся  щеки  и  светящиеся сумасшествием,  бездонные  глаза.
Однако единственной причиной, по которой она увидела их
     (затмение)
      был  ее  собственный  страх, породивший  видение,  поскольку
никого  не было у нее за спиной; задний двор из загородного домика
был  совершенно  пуст и темна была задняя дверь, забранная  пустым
прямоугольником сетчатого экрана.
      Тебе  лучше  поторопиться, настойчиво подала  голос  Женушка
Барлингейм. Я думаю, что тебе не стоит снижать темп, как  хорошему
хоккеисту, раз уж ты набрала такую скорость, верно?
     - Стань амебой и развались на несколько частей, - согласилась
Джесси и с новой усмешкой вытащила ключи из кармана. Ключи едва не
выскользнули  из  ее  пальцев,  спас  ее  лишь  большущий  довесок
пластикового брелока.
      -  "Ты  моя  сексуальная  штучка", -  проговорила  Джесси  и
пронзительно захохотала, чему вторил удар о стену задней  двери  и
шаги  космического ковбоя и искателя любви, вылетевшего из дома  в
облаке  могильного праха, но когда она обернулась (едва  снова  не
выронив  из  пальцев  ключи, несмотря на спасительный  здоровенный
брелок),  позади  снова никого не было. Дверь  снова  хлопнула  на
ветру - просто хлопнула и все. Ничего нового там не случилось.
     Открыв дверь со стороны водителя, она осторожно скользнула за
руль  _мерседеса_, затянув вслед за собой свои содрогающиеся ноги.
Захлопнув дверь, она опустила главный "мастер"-замок, одновременно
запирающий  все  остальные замки на дверях (плюс багажник,  потому
что  на  свете не было ничего, что могло бы сравниться с  немецкой
надежностью),  сразу  же после чего небывалое  чувство  облегчения
снизошло на нее. Облегчения и нечто еще. Это нечто несло  с  собой
возвращение разума, способности мыслить связно и логически  и  она
решила, что никогда в своей жизни не испытывала ничего, что  могло
бы  сравниться  с  этим  сладчайшим чувством вновь  обретенного...
конечно  не считая первого глотка воды из-под крана. По ее  мнению
этот  глоток  так  и  останется на всю  ее  жизнь  непревзойденным
чемпионом.
       Насколько  близко  я  подошла  недавно  к  черте   безумия?
Действительно любопытно, насколько отличалась я от сумасшедшей?
      Вряд ли это можно отнести к разряду того, о чем можно судить
даже  с относительной приблизительностью, детка, мрачно отозвалась
Руфь Нири.
      Да, подумала Джесси, наверное она права. После чего вставила
ключ в замок зажигания и повернула его. Мотор не завелся.
      Последний ее смешок застыл у нее на губах, но она удержала в
себе  панику; разум цепко держался в ней и способность  рассуждать
все  еще была ее достоинством. Думай, Джесси. Она так и сделала  и
ответ  не  замедлил  явиться почти мгновенно. _Мерседес_  был  уже
немолод  (она  сомневалась в том, что когда-либо у них  была  вещь
столь  же в возрасте, насколько же вульгарная) и в последнее время
трансмиссия  начала устраивать им фокусы; здесь  не  спасала  даже
немецкая  надежность. Одним из фокусов было то, что иногда  машину
не  удавалось  запустить до тех пор, пока водитель не передергивал
p{w`c, торчащий прямо рядом с сидением справа и передернуть  рычаг
в  этом  случае требовалось как следует. Для того чтобы  повернуть
ключи   в  тот  же  самый  момент,  когда  передергивался   рычаг,
требовалось  пустить  в  ход обе руки, а боль  в  ее  правой  руке
превысила  все  мыслимые пределы. Мысль о  том,  что  ей  придется
воспользоваться правой рукой, для того чтобы поработать передачей,
заставила  ее  поморщиться и не только от  боли.  Резкое  движение
правой рукой приведет к тому, что рана на запястье снова откроется
и начнет кровоточить.
      -  Пожалуйста,  Господи, мне снова  нужна  здесь  помощь,  _
взмолилась  она и опять повернула ключ зажигания. Мотор  как  был,
так  и  остался  нем как рыба. Ни единого звука. И внезапно  новая
маленькая  отвратительная идейка прокралась в ее сознание,  словно
ловкий ночной вор; то, что она никак не может запустить мотор,  не
имеет  никакого  отношения к небольшим неполадкам  развившимся  от
времени  в  трансмиссии. Потому что тут снова дал  себя  знать  ее
ночной  гость. Он перерезал телефонную линию; он же  поднял  капот
_мерседеса_   и   сорвал  провода  с  аккумулятора   или   вытащил
предохранители и выбросил их в лес.
      Позади  нее хлопнула дверь. В панике она оглянулась на  дом,
совершенно  уверенная в том, что на этот раз  увидит  перед  собой
белое, ухмыляющееся лицо, маячащее в темном дверном проеме.  Через
секунду-другую  ковбой выберется во двор.  Он  подхватит  с  земли
камень  и  с  маху  разобьет им окно машины, потом  возьмет  кусок
стекла покрупнее и поострее и тогда...
      Протянув  через  тело левую руку, она как  следует  толкнула
рычаг  передачи,  изо всех сил, что могла (при этом  рычаг,  нужно
честно признаться, почти не пошевелился). После чего она просунула
неловко руку под дугу руля и схватилась за ключ зажигания и  снова
повернула его.
      Опять  ни  звука.  За  исключением  тихого,  шипящего  смеха
порождения тьмы, спокойно наблюдающего за ней из дома.  Этот  смех
она расслышала довольно четко, пусть даже он и звучал только в  ее
мозгу.
      -  Пожалуйста, Господи! - закричала она, - пусть мне хотя бы
разок повезет!
      Рычаг  трансмиссии был в ее руке насмешливо упрямым и  когда
она повернула ключи зажигания еще раз, машина ожила и мотор весело
заревел  -  Ja,  mein  Furer! Она всхлипнула  от  благодарности  и
облегчения  и включила фары. Пара ярчайших, бриллиантово-оранжевых
глаз,  уставились  на нее с подъездной дорожки.  Она  пронзительно
вскрикнула, чувствуя что ее сердце вот-вот разорвется в груди, или
выскочит из горла и задушит ее насмерть. На дорожке стояла  собака
_  бродячая  псина, это была она, та самая, что стала, если  можно
так выразиться, последней клиенткой Джеральда.
       Бывший   Принц  стоял  застыв,  словно  громом  пораженный,
завороженный  блеском  фар.  Если бы  Джесси  дала  сейчас  газ  и
двинулась  вперед,  то  наверняка бы  задавила  псину.  Эта  мысль
пронеслась в ее голове, но где-то совсем далеко, на фоновом плане.
Ненависть  и  страх, которые она испытывала к  собаке,  ушли.  Она
увидела,  до  чего  тощей  была  псина,  как  выпирали  сквозь  ее
свалявшуюся шерсть ребра - шерсть довольно тонкую, с такой вряд ли
переживешь  близкие зимние холода. А самое главное  она  заметила,
как  сжалась от света собака, как опустились и прижались  ее  уши,
как она присела от охватившего ее ужаса.
      Вот  уж не думала, что это так скоро случится, подумала она,
но  похоже,  что мне довелось столкнуться нос к носу с чем-то  еще
более жалким, чем я сама.
     Она сильно прижала гудок _мерседеса_ основанием левой ладони.
SМерседес_  коротко  и  солидно прогудел,  скорее  проворчал,  чем
предупредительно  взвизгнул  и этого оказалось  достаточно,  чтобы
собака сорвалась с места и бросилась наутек. Развернувшись,  псина
стремглав побежала к лесу. На бегу она ни разу не оглянулась.
      Отличный  пример,  чтобы ему немедленно последовать,  Джесс.
Убирайся отсюда, покуда еще можешь.
      Прекрасная идея. И по сути дела, единственно возможная.  Она
снова  протянула  через колени левую руку, на этот  раз  для  того
чтобы  поставить  рычаг  передачи в положение  "Вперед".  Передача
встала  на место с привычным, вселяющим надежду щелчком  и  машина
начала медленно катиться вверх по выложенной булыжником подъездной
дорожке.  Раскачивающиеся  под порывами  ветра  деревья  по  обеим
сторонам  дороги, стали похожи на танцоров в театре теней,  каждым
движением  посылающих маленькие торнадо опадающей  листвы,  вихрем
вздымающихся  в неприветливое небо. Я добилась своего,  потрясенно
сказала себе Джесси. Я убралась из этого проклятого места ко  всем
чертям. И это не обман зрения.
      Она  катилась по их собственной подъездной дорожке,  которая
должна  была  вывести _мерседес_ к уже чуть  большей,  но  так  же
безымянной  дороге, выходящей на Бэй Лейн, являющейся единственной
возможностью  вырулить  на  117 шоссе,  к  людям,  к  цивилизации.
Заметив  в  зеркале заднего вида свой дом (на сей раз как  никогда
особенно  напоминающий череп, в эту ветренную и лунную октябрьскую
ночь),  она  подумала: Как случилось так, что он меня отпустил?  И
отпустил ли? Может быть, я ошибаюсь?
      Часть  ее  -  парализованная страхом  и  так  никогда  и  не
освободившаяся  до  конца  от  власти  наручников  и  не  сумевшая
выбраться из кровати в хозяйской спальне в домике на Кашвакамак  _
уверила ее, что дом не отпустил ее; до сих пор он ведет с ней свою
странную  игру, в которой ночной гость-владелец плетеной  корзины,
является  неотъемлемым  элементом, точно так  же  играет  кошка  с
пойманной  и полупридушенной мышью. Прежде чем она успеет  укатить
от  дома на достаточное расстояние, прежде чем она достигнет конца
проселочной  дороги,  перед  117-м  шоссе,  оно  догонит   ее   на
пружинистых, как в мультипликации, ногах, способных, вмиг покрывая
многомильное   расстояние,  бросится  на  ее  машину   и   вытянув
предлинные  руки, схватит _мерседес_ за задний бампер и  остановит
машину. Немецкая надежность вещь хорошая, но когда имеешь  дело  с
чем-то восставшим из мертвых, с живым мертвецом...
     Однако в зеркале заднего вида так ничего и не появилось - дом
продолжал  медленно уменьшаться, уплывая назад. Мерседес  добрался
до окончания подъездной дорожки Барлингеймов, повернул направо,  и
следуя  по  тоннелю,  проложенному в темноте собственными  фарами,
принялся  выписывать  повороты проселка, ведущего  в  сторону  Бэй
Лейн,  послушно следуя движениям ее левой руки. Каждый второй  или
третий  год  в  августе  команда  добровольцев  из  числа  местных
обитателей, загруженная пивом и подстегиваемая слухами, срезала по
обочинам  проселка выводящего к Бэй Лейн, кусты и опиливала  самые
низкие ветви, но теперешний год был промежуточным, отчего проселок
оказался  несколько уже, чем того Джесси хотелось бы. Каждый  раз,
когда   низкая  ветвь  задевала  крышу  ее  машины,  она  немножко
пригибалась.
      И  тем не менее ее побег удался. Придорожные памятные знаки,
знакомые  за  много  лет  приездов  и  отъездов,  один  за  другим
появлялись  в свете фар, приближались и оставались позади  машины:
огромный  камень, почти скала, с плоской вершиной,  обвитые  диким
виноградом  ворота с ржавой вывеской, на которой  уже  едва  можно
было прочитать "ПРИЮТ РАУТА", рощица берез, в которой одно деревце
выросло  выше  остальных и теперь клонилось и качалось  на  ветру,
m`onlhm` пьяного, ведомого домой под руки своими приземистыми,  но
более  трезвыми  и  устойчивыми приятелями.  От  березовой  рощицы
оставалось  всего  треть  мили до Бэй Лейн,  а  там  ей  предстоит
одолеть всего две мили до шоссе.
     - Если я не стану волноваться и успокоюсь, то все пройдет как
по  маслу,  -  сказала  себе  она  и  осторожно,  большим  пальцем
придавила  кнопку включения радио. Бах - спокойный, уравновешенный
и,  что  превыше всего, совершенно рациональный - наполнил машину,
изливаясь из вмонтированных с четырех сторон динамиков. Все  лучше
и лучше.
      -  Успокойся, все хорошо, - повторила себе она, на этот  раз
немножко погромче. - Идем по смазке.
      Эхо  последнего  потрясения - от вида красных  глаз  собаки,
застывшей  на  подъездной дорожке в свете фар  -  мало-помалу  все
растворилось  в  небытие,  оставив  после  себя  разве   небольшое
подрагивание ее брови.
     - Если не обращать на это внимания, то это не проблема.
      Она  так  и сделала и у нее все получилось - может быть,  на
первый  взгляд, слишком уж легко. Стрелка спидометра колебалась  у
отметки  10  миль  в  час. То, что она едет в знакомой  обстановке
собственной   машины,  со  всеми  запертыми  дверцами,   прекрасно
восстанавливало  присутствие духа - она уже начала  замечать,  что
вид  внезапно  падающих  на дорогу перед носом  машины  теней,  не
отзывается  в  ней  немедленной  паникой.  Не  нужно  было  только
забывать  об  одном - слишком рано было принимать такой  успех  за
нерушимую данность. Если в доме с ней действительно кто-то был, то
он  (оно  настойчиво поправил ее НЛО-голос - НЛО всех НЛО)  вполне
мог воспользоваться другой дверью, для того чтобы выйти за ней  на
улицу.  Вполне  возможно,  что он до сих  пор  продолжает  за  ней
следить  и гнаться, дожидаясь удобного момента чтобы напасть.  При
том,  что  она тащится только на десяти милях в час, любой  более-
менее  настойчивый преследователь мог настигнуть  ее  без  особого
труда.
      Она быстро взглянула в зеркало заднего вида, лишь только для
того  чтобы убедить себя, что подобные идеи есть не что  иное  как
порождение легкой паранойи, возникшей вследствие истощения  сил  и
моральной усталости, и в тот же миг ее сердце сделало перебой.  Ее
левая  рука  отпустила руль и упала на колени прямо поверх  правой
больной  руки.  Боль, наверняка, была ужасная, но она  не  слышала
никакой боли - совершенно ни малейшей.
      Незнакомец сидел на заднем диване _мерседеса_, при этом  его
поразительно  длинные  рука  были  прижаты  по  сторонам   к   его
вытянутому  черепу,  как у обезьянки, которая  ничего  не  слышит.
Темные  провалы глаз рассматривали ее с выражением нечеловеческого
интереса.
      Ты  видишь...  я  вижу... МЫ видим...  всего  лишь  тени!  _
закричала  на  нее  Тыковка,  но  крик  ее  был  сильно  приглушен
расстоянием;  казалось,  что ее верная  подруга  была  унесена  на
другой конец вселенной.


 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4] [5] [6]

Страница:  [5]