Противостояние - Кинг Стивен - Bookorbita.com

КРУГ РАЗМЫКАЕТСЯ Нам нужна помощь, уверял поэт. Эдвард Дорн - Салли. Бормотание. - Просыпайся же, Салли! Бормотание, но на этот раз более громкое. Он потряс ее за плечо. - Просыпайся! Тебе пора просыпаться! Чарли. Голос Чарли. Давно ли он зовет ее? Салли очнулась ото сна. Она бросила взгляд на часы, стоящие на ночном столике: четверть третьего утра. В это время Чарли не должен был находиться здесь; он должен был быть на дежурстве. Сообразив это, Салли внимательно посмотрела на него, прислушиваясь внутри себя к чему-то страшному, что подсказывала ей интуиция. Ее муж был мертвенно бледен. Его глаза, казалось, стали большими и круглыми от страха. В руках он держал ключи от машины. Другой рукой он все еще тряс ее за плечо, хотя Салли и открыла глаза. Казалось, он не видит, не понимает, что она уже проснулась. - Чарли, в чем дело? Что случилось? Похоже, он не находил слов, чтобы ответить. Его адамово яблоко совершало ритмичные движения, но ни звука не раздавалось в маленьком служебном бунгало, - кроме, разве что, тикания часов. - Пожар? - задала она глупый вопрос. По ее мнению, только пожар мог привести его в такое состояние. Она знала, что родители Чарли погибли во время пожара. - Хуже, - ответил он. - Гораздо хуже. Побыстрее одевайся, дорогая. Одевай малютку Ла Вон. Мы должны побыстрее уезжать отсюда. - Почему? - вставая с постели, спросила она. Волна страха захлестнула ее. Все было не так. Происходящее напоминало дурной сон. - Куда? Она еще никогда не видела Чарли таким напуганным и принюхалась к его дыханию. Странно, от него не пахло ни спиртным, ни сигаретами. - Салли, родная, не задавай вопросов. Мы должны сматывать удочки. Как можно скорее. Поднимай дочь и одевай ее. - Но я... у нас есть время, чтобы собраться? Казалось, этот вопрос оглушил его. Застал врасплох. Страх у Салли мгновенно улетучился, когда она поняла, что муж находится на грани нервного срыва. Он, не сознавая, что делает, почесал в затылке и растерянно ответил: - Не знаю. Мне нужно посмотреть, куда дует ветер. И с этим странным замечанием он вышел из комнаты, а Салли так и осталась стоять у постели, совершенно сбитая с толку. Чарли производил впечатление человека, сошедшего с ума. Какое отношение имеет направление ветра к тому, есть или нет у нее время собраться? И куда они поедут? В Рено? Вегас? Солт Лейк Сити? И... Она судорожно сжала рукой горло, потому что в голову ей пришла новая мысль. АВОЛ. Поспешное бегство посреди ночи может означать только одно: Чарли намерен покинуть АВОЛ. Она вошла в маленькую комнатку, служившую для их дочери Ла Вон детской, и на несколько секунд замерла в дверном проеме, созерцая спящее дитя в бледно-розовой пижаме. О, как бы ей хотелось, чтобы все происходящее было не более, чем кошмарный сон! Чтобы все прошло, чтобы она проснулась, как обычно, в семь часов утра, накормила Ла Вон и позавтракала сама, не отрывая глаз от телеэкрана, потом приготовила бы яичницу Чарли, который, как обычно, вернулся бы к восьми утра с дежурства, и чтобы потом две недели он был свободен, и чтобы спал рядом с ней в постели, и чтобы все происходящее было всего лишь дурным сном, и... - Поторопись! - резко прозвучал голос мужа, разбивая ее последние надежды. - Если бы речь шла только о нас с тобой - мы бы могли попусту терять время... но во имя Господа, женщина, если ты любишь свою дочь, - он сделал ударение на последнем слове, - поскорее одень ее. Он открыл ящик комода и нервно принялся перебирать в нем вещи, складывая некоторые из них в саквояж. Она разбудила малютку Ла Вон; трехлетнее дитя, не привыкшее просыпаться по ночам, раскапризничалось и заплакало, но Салли, не обращая на это внимания, быстро натянула на девочку одежду. Плач дочери усилил ее страх. Плач малютки Ла Вон ассоциировался у нее с болезнями, которыми девочка успела переболеть - крупом, колитом, сменой зубов. Но вот она взглянула на Чарли, и злость сменила страх: он был так смешон, торопясь к двери с битком набитым саквояжем. - В чем дело? - сама того не желая, крикнула она, и девочка от неожиданности заплакала еще громче. - Ты сошел с ума! Они пошлют на поиски нас солдат, Чарли! Солдат!.. - Да, но не сегодня, - ответил он, и уверенность в его голосе ужаснула Салли. - Думаю, сегодня нас никто не сможет задержать. - И он засмеялся странным смехом, что напугало Салли еще больше. - Девочка одета? Хорошо. Положи в свою сумку какую-нибудь одежду для нее. Нам пора ехать. Думаю, мы успеем. Спасибо Господу, сегодня дует западный ветер. - Папочка! - малютка Ла Вон тянула к нему свои ручонки. - Хочу на ручки! Верхом на папочке! Верхом на папочке! Хочу! - Не сейчас! - резко ответил Чарли и исчез на кухне. Секундой позже Салли услышала, как он гремит посудой, и догадалась, что он взял деньги, которые предназначались для хозяйственных покупок. Ее хозяйственные деньги. Что-то около сорока долларов. Значит, все это происходит на самом деле. Малютка Ла Вон вновь заплакала. Салли торопливо натянула на нее курточку и судорожно начала запихивать в саквояж какие-то детские вещи, не думая, пригодится ли то, что она берет... Чарли вновь появился в спальне. Жестом он показал, что им пора. Салли подхватила девочку на руки. Почувствовав, что родители встревожены, та перестала плакать. - Куда мы поедем, папочка? Я хочу спать! - Поспишь в машине, - подхватив два саквояжа, сказал Чарли. Его взгляд был все таким же странным, как и тогда, когда он будил Салли. Внезапно до Салли начала доходить причина столь поспешного отъезда. - Неужели случился выброс? - прошептала она. - О, матерь Божья, неужели это так? Выброс! - Я сидел у монитора, - бросил Чарли. - Внезапно я заметил, что индикатор изменил свой цвет. Он стал не зеленым, а красным! Салли, они все... Он умолк, глядя в расширившиеся от любопытства глаза малютки Ла Вон. На щеках девочки все еще не просохли слезы. - Все они там У-М-Е-Р-Л-И, - раздельно сказал наконец он. - Все, кроме одного из двоих, да и те сейчас, наверное, спасаются бегством. - Что значит У-М-Е-Р-Л-И, папа? - Неважно, моя дорогая, - перебила девочку Салли. Ей показалось, что ее голос прозвучал как бы издалека. Чарли сглотнул слюну, и в его голосе что-то булькнуло. - Всем известно, что происходит, когда индикатор загорается красным цветом. Срабатывает компьютер, и все ходы и выходы блокируются. Мне повезло - я успел выскочить. Еще немного - и я бы оказался запертым, как жук в коробочке. Уже у парковочной площадки я услышал гром. Боже, если бы я пробыл там еще тридцать секунд... - Так что же там... - Не знаю. И не хочу знать. Все, что я знаю - что их всех моментально У-Б-И-Л-О. Если я кому-то здесь понадоблюсь, то пусть сначала поймают меня. Они хорошо платили мне, но все же недостаточно, чтобы я жертвовал ради них жизнью. Дует западный ветер. Но мы обманем его. Мы поедем на восток. А теперь пошли. Все еще в полусне, она покорно последовала за мужем. В темноте калифорнийской ночи ярко светились фары из старенького "шевроле". Чарли бросил саквояж на заднее сидение и сел за руль. Салли, слегка помедлив, села рядом с ним, не спуская дочку с рук. - С Богом! - сказал он и завел мотор. Взревел двигатель, и машина тронулась с места. Чарли судорожно сжал руль, не сводя глаз с дороги. - Если ворота заперты, - пробормотал он, - я снесу их ко всем чертям! И он бы сделал это, поняла Салли. Внезапно ее прошиб холодный пот. Но для столь крайних мер не было необходимости. Ворота были открыты. Один из охранников, сидя на скамейке, читал журнал. Второго не было видно. Эти парни еще не знали о том, что случилось на базе. Внезапно я заметил, что индикатор изменил свой цвет. Он стал красным. Салли вздрогнула и положила ладонь на колено мужа. Малютка Ла Вон уже вновь спала. Чарли сильно сжал руку жены и прошептал: - Все должно быть хорошо, моя родная. Они мчались по трассе, удаляясь от Невады, и Чарли сжимал руль автомобиля. * КНИГА ПЕРВАЯ. КАПИТАН ТРИПС * 16 ИЮНЯ - 4 ИЮЛЯ 1990 ГОДА Я позвонил по телефону врачу, Сказав, что он должен мне помочь, Что он должен определить, чем я болен? И что это за новая болезнь? Сильверс Детка, ты могла бы убить своего парня? Своего верного и преданного парня? Детка, ты могла бы убить своего парня? Ларри Андервуд 1 Машина Хапскомба остановилась на северной окраине Арнетты, в ста десяти милях от Хаустона. Как всегда, маленькое кафе было полно завсегдатаев, сидящих у стойки, попивающих пиво, вяло болтающих или наблюдающих за облепившими грязную люстру мухами. Биллу Хапскомбу это местечко нравилось гораздо больше, чем все остальные, потому что все здесь с уважением относились к нему. Это были тяжелые времена для Арнетты. В 1980 году в городе было два промышленных предприятия - картонажная фабрика, производящая продукцию для пикников и барбекью, и завод, производящий электронные калькуляторы. Теперь картонажная фабрика была закрыта, а завод ожидала реконструкция: по плану его владельцев, он должен был переориентироваться на производство портативных телевизоров и транзисторных приемников. Норман Брют и Томми Ваннамейкер, оба в прошлом работавшие на картонажной фабрике, недавно из-за закрытия предприятия потеряли работу. Генри Кармишель и Стью Редмен до сих пор работали на калькуляторном заводе, но были теперь заняты не более тридцати часов в неделю. Виктор Палфрей, с недавних пор пенсионер, куривший одну за другой самокрутки, был еще одним членом этой компании. - Вот что я скажу вам, - иногда говаривал приятелям Хап. - Их разговоры об инфляции, о национальном долге явно преувеличены. У нас есть прессы и у нас есть бумага. Мы могли бы отпечатать по меньшей мере пятьдесят миллионов тысячедолларовых банкнот и запустить их в обращение. Палфрей, до 1984 года работавший машинистом, был единственным из присутствующих, кто осмеливался оспаривать подобные нелепые утверждения Хапа. Вот и на этот раз, скручивая очередную смердящую сигарету, он пробурчал: - Это ничем нам не поможет. Страна не станет богаче от этого шага. Такие деньги не более, чем бумага. - Я знаю людей, которые не согласились бы с тобой, - раздраженно возразил Хапскомб. - Серьезных людей. Людей, понимающих в делах больше, чем ты. Стьюарт Редмен, - по всеобщему мнению, самый спокойный человек в Арнетте, - сидел с кружкой пива в руке на пластмассовом стуле и бездумно смотрел в окно. Стью хорошо знал, что такое бедность. Знал с детства, потому что его отец, местный дантист, умер, когда Стью было семь лет, оставив без средств к существованию жену и двух детей, не считая Стью. Его мать устроилась работать в автопарк здесь же, в Арнетте, - с того места, где сидел Стью, было хорошо видно, где размещался этот автопарк, пока в 1979 году он не был перенесен. Зарплаты матери хватало только на то, чтобы они не умерли с голоду. В девять лет Стью пошел работать - сперва к Роджу Такеру, владельцу автопарка, а после - на биржу в соседнем городке Брейнтри, где ему пришлось солгать насчет своего возраста, чтобы получить право работать двадцать часов в неделю. Сейчас, прислушиваясь к беседе Хапа и Вика Палфрея о способах делания денег, он вспоминал первые трудовые мозоли на своих руках. Он пытался скрыть эти мозоли от своей матери, но она все же заметила их; менее, чем через неделю после того, как он приступил к работе. Увидев мозоли, мать расплакалась, хотя была не из плаксивых. Но она не просила сменить его занятие. Она хорошо понимала ситуацию. Она была реалисткой. Стью и спокойным-то таким был потому, что за всю жизнь у него не было ни друзей, ни времени на них. Была школа, и была работа. Его младший брат Дэйв умер от пневмонии в тот самый год, когда Стью начал сам зарабатывать деньги, и Стью так и не смог примириться с этой потерей. Он очень любил Дэйва... и все же отлично понимал, что со смертью брата в доме стало на один рот меньше. В старших классах он увлекся футболом, и это очень нравилось его матери, хотя иногда и отвлекало его от работы. - Играй, мой мальчик, - говорила она. - Если тебе и выпал счастливый билет, то это футбол. Играй, Стьюарт. Вспомни Эдди Ворфильда. Эдди Ворфильд был местной знаменитостью. Он происходил из семьи еще более бедной, чем Стью, но прославился, играя в школьной футбольной команде. Его заметили тренеры, и после окончания школы Эдди пригласили в Техас, где он десять лет был левым полузащитником сборной. Сейчас Эдди владел несколькими закусочными на Западе и Юго-западе и был почти легендарной личностью в Арнетте. Слово "успех" здесь ассоциировалось с Эдди Ворфильдом. Но Стью не был Эдди Ворфильдом. И все же он делал определенные успехи, и ему даже предложили индивидуальную программу спортивной подготовки... Но тут его мать заболела. Заболела настолько, что больше не смогла работать. Через два месяца после того, как Стью окончил школу, она умерла, оставив на руках мальчика младшего братишку Брюса. Стью отказался от спорта и устроился работать на калькуляторный завод. И все же хоть кому-то в его семье повезло - Брюсу. Он был младше Стью на три года и сейчас работал в Миннесоте - составлял программы для IBM. Он редко писал брату, да и виделись они давненько - на похоронах жены Стью, умершей от того же вида рака, что и их мать. Стью считал, что брату повезло... и что Брюсу должно быть немного стыдно за него, простого рабочего на фабрике. Женившись, он пережил лучшие годы в своей жизни, но счастье длилось всего восемнадцать месяцев. Потом его жену, еще совсем юную, унесла безжалостная смерть. Это случилось четыре года назад. С тех пор Стью подумывал даже переехать из Арнетты, подыскать себе место получше, но инертность, присущая почти всем провинциалам, удерживала его на месте. Он привык к Арнетте, сжился с ней и не мог расстаться с привычкой. За окном, в которое он смотрел сейчас, виднелась полоска земли, на которую падала тень. Рядом лежало шоссе, но в это время по нему не проехала ни одна машина. И вдруг Стью увидел, как вдалеке показался автомобиль. Он был в четверти милях от них. Заходящее солнце тускло отражалось на запыленном бампере. У Стью было отличное зрение, и он увидел, что это очень старый "шевроле", выпуска не ранее 1975 года. "Шевроле" с потушенными фарами на скорости не более пятнадцати миль в час, виляя из стороны в сторону, взбирался на холм. Пока, кроме Стью, его никто не успел заметить. Автомобиль приближался. Теперь Стью слышал нервное гудение его мотора. "Шевроле" напоминал побитую собаку, ковыляющую в будку зализывать раны. Теперь машину заметили и другие. Разговор стих. Мужчины напряженно следили за предсмертными муками автомобиля, который практически поравнялся с окном, вильнул в последний раз влево и замер. Мотор стих. На смену нервному гудению пришла тревожная тишина. - Елки-палки, - выдохнул Томми Ваннамейкер, - а мотор не взорвется, Хап? - Если бы он собирался взорваться, то это уже случилось бы, - вставая, ответил тот. При этом он зацепил висящую на стене карту дорог Техаса, Нью-Мехико и Аризоны, и та с грохотом свалилась на пол. - Наверное, парень за рулем изрядно пьян, - заметил Норм. Никто не ответил ему. Мужчины гурьбой бросились к выходу. Хап, Томми и Норм одновременно подбежали к машине. Они почувствовали запах газа и услышали тихое пощелкивание мотора. Хап открыл дверцу со стороны водителя, и из-за руля, подобно тюфяку, вывалился на землю мужчина. - Черт побери! - выругался Норм Брют. Ему стало плохо. Не от вида выпавшего мужчины, а от запаха, доносившегося из автомобиля, запаха разлагающейся плоти. Хап подхватил мужчину под мышки и начал оттаскивать в сторону. Томми помогал ему, поддерживая безжизненные ноги водителя. Они внесли тело в помещение. Остальные стояли возле машины, затем Хенк заглянул вовнутрь и отвернулся, зажимая рукой рот. Он сделал несколько шагов в сторону, и его стошнило. Вик и Стью заглянули в машину, посмотрели друг на друга и заглянули вновь. На пассажирском сидении полулежала молодая женщина. Ее платье задралось вверх, обнажив колени. На коленях у нее лежал ребенок лет трех, мальчик или девочка. И женщина, и ребенок были мертвы. В их открытых глазах застыло страдальческое выражение. Они были похожи, как позже сказал Вик, на лопнувшие надувные игрушки. Женщина крепко держала ребенка за руку. Под носами обоих виднелись струйки крови. Вокруг них жужжали мухи, вползая в безжизненные полуоткрытые рты. Стью прошел войну, но до сих пор ему не приходилось видеть ничего более ужасного, чем представшее перед глазами зрелище. Он не мог отвести взгляда от детской ручки, которую сжимала женская. Они с Виком одновременно отпрянули и искоса посмотрели друг на друга. Потом, не сговариваясь, направились в помещение. Там они увидели Хапа, истерически кричащего в телефонную трубку. За ними вошел Норм, без конца через плечо оглядывающийся на машину. В зеркале заднего обзора почему-то отражались детские башмачки. Хенк, стоя у двери, прижимал ко рту грязный носовой платок. - Боже, Стью, - тоскливо прошептал он, и Стью кивнул. Хап повесил трубку. Водитель "шевроле" лежал на полу. - Скорая помощь будет здесь через десять минут. Как вы думаете, они... - Он обвел присутствующих взглядом. - Остальные мертвы, - ответил Вик. Его лицо стало бледно-желтого цвета; он попытался скрутить самокрутку, но табак из дрожащих рук сыпался на пол. - Парочка там, в машине, - это самое мертвое из того, что я видел в жизни. - Он поискал взглядом поддержки у Стью, и тот кивнул, засовывая руки в карманы. Руки предательски дрожали. Мужчина на полу застонал, и все присутствующие обратили взгляд на него. Лежащий явно пытался что-то сказать, и Хап нагнулся к нему, чтобы лучше слышать. Мужчина был в ненамного лучшем состоянии, чем женщина и ребенок. Из носа у него сочилась кровь, он хрипло дышал, и при каждом вдохе его грудь толчками вздымалась вверх. Под глазами у него отпечатались фиолетовые круги. - Собака, - бормотал он. - Вы достали ее? - Мистер, - вежливо дотронулся до его плеча Хап, - скоро прибудет скорая помощь. С вами все будет в порядке. - Индикатор стал красным, - прошептал лежащий, и внезапно его тело задергалось в судорогах. От неожиданности Хап отскочил в сторону. Но раньше, чем кто-либо успел сдвинуться с места, судороги прекратились так же внезапно, как и начались. Мужчина моргнул и медленно обвел взглядом присутствующих. - Где... я? - В Арнетте, - ответил Хап. - Все будет в порядке. Лежащий попытался сесть и не смог. - Моя жена... моя маленькая девочка... - С ними все нормально, - ответил Хап, натужно улыбаясь. - Кажется, я чем-то заболел, - прохрипел мужчина. - Они тоже заболели. С тех пор, как мы два дня назад уехали из Солт Лейк Сити... - Его веки устало опустились. - Больны... мне кажется, мы ехали слишком медленно... За окном скрипнули шины. Подъехала карета скорой помощи. - Парень, - сказал Томми Ваннамейкер, - ох, парень... Глаза больного вновь открылись. Он вновь попытался сесть. По лицу его пробежала судорога. Он повернулся к Хапу. - Что с Салли и малюткой Ла Вон? - настойчиво спросил он, и Хапу показалось, что в его глазах мелькнуло безумие. - Они в порядке, - чуть громче, чем требовалось, ответил Хап. - Вы только... лежите и постарайтесь расслабиться, ладно? Мужчина тяжело откинулся назад. - До прошлой ночи я чувствовал себя хорошо, - забормотал он. - Нервничал, но чувствовал себя хорошо. Посреди ночи мне стало плохо... Санитары задерживались, и Стью вышел на улицу, чтобы посмотреть, в чем дело. Остальные сгрудились над больным. - Что с ним, Вик, как ты думаешь? - спросил Хап. Вик покачал головой: - Понятия не имею. - Может быть, они чем-нибудь отравились, - высказал предположение Норм Брют. - Если они давно в пути, то им не раз пришлось перекусить в придорожных кафе. Один испорченный гамбургер... Так частенько случается. - Если бы я мог, то расквасил бы тебе морду! - внезапно крикнул лежащий на полу мужчина и умолк. - Пищевое отравление... - задумчиво протянул Вик. - Да, возможно. Я надеюсь, что дело именно в этом, потому что... - Потому что что? - спросил Хенк. - Потому что это может быть и нечто похуже. Я видел холеру в 1958 году. Ее симптомы похожи на эти. Дверь распахнулась, и вошли три человека с носилками. - Хап, - сказал один из них, - тебе повезло: если бы машина взорвалась, все заведение взлетело бы на воздух. Этот парень, да? Они подошли к лежащему на полу мужчине - Билли Верекер, Монти Салливан, Карлос Ортега; все - старые знакомые. - В машине еще двое, - сказал Хап, отводя Монти в сторону. - Женщина и маленькая девочка. Обе мертвы. - Черт побери! Ты уверен? - Да. Этот парень, он еще не знает. Вы хотите отвезти его в Брейнтри? - Наверное, - Монти обескураженно смотрел на него. - Что же мне делать с этими трупами в машине? Я даже не знаю, во что упаковать их. - Стью может позвонить в полицию. Хочешь, чтобы я поехал с тобой? - Нет, не нужно. Они осторожно положили мужчину на носилки и понесли к машине. Хап обратился к Стью: - Наверное, я поеду вместе с ними. Ты сможешь позвонить в полицию? - Конечно. - И позвони Мэри. Позвони и расскажи о случившемся. - Ладно. Хап сел в машину. Билли Верекер захлопнул дверцу и карета скорой помощи тронулась с места. Когда сирена стихла, Стью подошел к телефону и принялся набирать номер. Мужчина из "шевроле" умер, не доехав до больницы каких-нибудь двадцать миль. Он вдруг прерывисто задышал, потом в его горле что-то булькнуло - и затихло. Хап достал из кармана мужчины бумажник с документами и принялся изучать их. Кроме семнадцати долларов, он обнаружил водительские права на имя Чарльза Д.Кампиона, военный билет и фотографии жены и дочери в пластиковых чехлах. На фотографии Хап смотреть не захотел. Он сунул бумажник в карман мужчины и сказал Карлосу, чтобы тот выключил сирену. Было десять минут десятого. 2 Неподалеку от Оганквайта, штат Мэн, длинная гряда скал, пересекая берег, врезалась прямо в океан. Издали она напоминала гигантский указательный палец. Подъехав к стоянке, Франни Голдсмит увидела сидящего на крайней скале Джесса - фигурку в лучах солнца. Над его головой кружили и кричали чайки - типичная картина Новой Англии, подумала она и представила на мгновение, как какая-нибудь из чаек садится Джессу на плечо. Что ж, ему бы это подошло - ведь он поэт. Она не сомневалась, что это Джесс, потому что заметила на стоянке его мотоцикл. К ней спешил Гас, местный сторож, в чьи функции входило собирать плату за пользование стоянкой. Обычно это стоило доллар, но Гас хорошо знал Франни и никогда не брал с нее денег. Она частенько приезжала сюда. Конечно, здесь это и произошло, думала Франни. Здесь, на берегу, на высоте двадцать футов над уровнем моря, я и забеременела. Где же еще? Гас поднял руку в приветственном жесте. - Ваш приятель в конце гряды, мисс Голдсмит. - Спасибо, Гас. Как дела? Он с улыбкой повел рукой в сторону стоянки. На ней сиротливо стояли два автомобиля. - Не слишком хорошо для сезона, - ответил Гас (было 17 июня). - Но через пару недель все переменится и денежки потекут рекой. - Надеюсь. Гас вновь улыбнулся и направился в контору. Опираясь рукой на дверцу, Франни вышла из машины, пошевелила затекшими ногами, натянула резиновые шлепанцы и выпрямилась. Она была высокой девушкой с копной темно-ореховых волос, прикрывающих лопатки. Хорошая фигурка. Длинные ноги, привлекающие к себе взгляды. Первый сорт, выражаясь языком нынешних молодых людей. Мисс Колледж 1990 года. Она мысленно усмехнулась: Мисс Колледж направляется к Джессу Райдеру. Джессу Райдеру, двадцати лет, на год младше малютки Франни, студенту колледжа - непризнанному поэту. Сейчас мы ошарашим его! Подойдя к гряде, она слегка помедлила, даже сквозь шлепанцы ощущая раскаленный песок. Фигурка на дальней скале бросала в море камушек за камушком... Тоже мне, лорд Байрон, подумала Франни, одинокий, но бесстрашный. Любимая роль Джесса Райдера. Сидеть в гордом одиночестве и смотреть на волны, уносящиеся к берегам милой Англии. Подобно узнику... Она заставила себя перестать мысленно язвить. Перед ней сидит просто парень, которого, наверное, она любит, а за его спиной позволяет себе насмехаться над его задумчивым видом. Франни осторожно ступила на скалу и направилась к Джессу. Она двигалась медленно, обдумывая, как преподнести ему новость. В конце концов, именно он - виновник ее положения, разве нет? Хотя, конечно, не он один. Виноваты еще эти чертовы таблетки. Она слишком доверяла им, иначе вряд ли сегодня ей пришлось бы услышать от доктора, что она беременна не менее месяца. Она замерла у кромки воды, и разбившаяся о скалу волна забрызгала ей ноги. Посмотрев на спину Джесса, Франни вздохнула. Что ж, он должен это узнать. Да, таблетки не сработали. Кто-то из специального департамента, отвечающий за их качество, прошляпил, и с завода ушла бракованная партия. А может, не партия, а упаковка. Или даже всего одна таблетка. Теперь это не имело значения. Таблетки не помогли - вот что имело значение. Она тихо приблизилась к сидящему юноше и положила руки ему на плечи. Джесс вскрикнул от неожиданности и попытался вскочить на ноги. Не рассчитав усилий, он толкнул Франни, и девушка чуть не слетела со скалы в океан. Под ее ногами шелестел гравий. Она беспомощно рассмеялась, одновременно стараясь удержаться за краешек скалы. Во рту у нее возник вдруг привкус крови, и она поднесла руку к губам. Ее приятель гневно смотрел на нее - хорошо сложенный юноша, с темными волосами; золотая оправа его очков блестела на солнце. - Ты напугала меня! - гневно сказал он. - О, Джесс, - хихикнула Франни. - Прости, но это было очень смешно... - Мы чуть не оказались в воде, - сказал он, делая к ней шаг. - Тогда нам было бы не до смеха. Она отвела ото рта руку и посмотрела на ладонь. По руке струилась кровь. Только тогда Франни почувствовала, что ее язык распух и нестерпимо болит. Очевидно, при толчке она прикусила его. В глазах девушки отразилась боль, и Джесс обеспокоенно спросил: - С тобой все в порядке, Франни? Я люблю его, подумала она. Мне повезло. - Ты ушиблась, Фран? - Немного. Прикусила язык. Видишь? - Она улыбнулась, облизывая окровавленные губы. - Боже, Фран, бедняжка! - Быстро достав из кармана носовой платок, он протянул его девушке. Франни вдруг представила себе, как они рука об руку подходят к стоянке, юные любовники в лучах летнего солнца, и она держит во рту его платок. Ей стало смешно, и она тихонько хихикнула. Джесс непонимающе уставился на нее. - Отвернись, - попросила Франни. - Я собираюсь совершить нечто совершенно неженственное. Слегка улыбнувшись, он театрально закатил глаза. Дождавшись, чтобы он отвернулся, Франни сплюнула кровавую слюну - раз, другой, третий. Наконец она выплюнула всю кровь изо рта, тщательно отерла губы платком и дотронулась до плеча юноши: все, можно повернуться. - Прости, но это не самое приятное зрелище. - Ничего, - милостиво согласился Джесс. - Давай поедим мороженое, - предложила Франни. - Ты ведешь машину. Я угощаю. - Отлично, - он протянул руку. Они шли по гряде. Она никак не могла решиться. Тем временем Джесс рассказывал ей какую-то историю. - Хорошо, - не вслушиваясь в смысл его слов, кивнула Франни и обескураживающе улыбнулась. - Я беременна. - Правда? Отлично. Так знаешь, что я увидел в Пор... Он вдруг умолк и уставился на нее, не в силах скрыть изумления. - Что ты сказала? - Я беременна. - Она открыто посмотрела на юношу. - Плохая шутка, Франни, - нетвердым голосом сказал он. - Это не шутка. Он замер, не сводя с девушки глаз. Потом они вновь медленно зашагали по скалистому берегу. Когда они приблизились к стоянке, из конторы выглянул Гас и помахал им рукой. Франни помахала в ответ. То же самое сделал Джесс. Они подъехали к кафе. Джесс сказал, что хочет только пить. Франни купила мороженое для себя, кока-колу для Джесса, и они, раскрыв дверцы машины, расположились в тени под навесом. - Знаешь, - начала Франни, - мороженое - ужасно полезная штука. Известно тебе это? Многие люди об этом даже не подозревают. Он молча смотрел на нее. - Я говорю правду, - продолжала она. - Но сливочное мороженое куда лучше, чем то, что делают в этих автоматах... Он продолжал молчать. Прервав себя на полуслове, Франни заплакала. Джесс придвинулся к ней и обнял за шею. - Франни, перестань. Не нужно. Прошу тебя. Постепенно она успокоилась. Он все еще обнимал ее. - Ты действительно беременна, Фран? - Вопрос прозвучал внезапно. - Да. - Как это могло случиться? Я думал, ты предохраняешься. - Да, - тихо сказала она, - но что-то не сработало. Наверное, таблетки были негодные. Внезапно она вновь расплакалась, но тут же усилием воли взяла себя в руки. Она была Франни Голдсмит, дочерью Питера Голдсмита, и не собиралась веселить народ, рыдая возле захудалого кафе. - И что ты собираешься делать? - спросил Джесс, доставая из кармана сигарету. - А что ты собираешься делать? Он чиркнул спичкой и глубоко затянулся. - Черт возьми, - сказал он, выдыхая дым. - Я вижу несколько вариантов, - начала Франни. - Мы можем пожениться и оставить ребенка. Мы можем пожениться и избавиться от ребенка. Или мы можем не жениться, и я оставлю ребенка. Или... - Франни... - Или мы не женимся, и я избавляюсь от ребенка. Делаю аборт. Я все перечислила? Или что-нибудь упустила? - Франни, разве мы не можем поговорить спо... - Мы говорим! - взорвалась она. - Ты ведь уже сделал выбор, сказал "Черт возьми!" Твои собственные слова. Я предложила тебе несколько возможных вариантов. Конечно, можно придумать и еще с десяток. - Хочешь сигарету? - Нет. Это может повредить ребенку. - Черт возьми, Франни! - Почему ты кричишь на меня? - тихо сказала она. - Потому что ты стараешься вывести меня из терпения, - несколько спокойнее ответил Джесс, овладев собой. - Извини. Просто как-то трудно поверить. Я вполне полагался на тебя и твои таблетки. Разве я был в этом неправ? - Нет ты не был неправ. Но это уже не может изменить того, что случилось. - К сожалению, - он сделал глубокую затяжку. - Итак, что же мы будем делать? - Ты уже спрашивал меня об этом, Джесси. Я рассказала тебе, какие могут быть варианты. Предложи что-нибудь получше. Возможно, еще остается самоубийство, но такой вариант не устроит меня. Так что предлагай, и мы обсудим. - Давай поженимся, - решительно заявил Джесс. Теперь он походил на человека, нашедшего в себе силы разрубить гордиев узел и найти решение проблемы. - Нет, - ответила Франни. - Я не хочу выходить за тебя замуж. Выражение его лица было таким комично-изумленным, что в другой момент она не удержалась бы от хохота, но сейчас Франни даже не улыбнулась. - Но почему?! Франни?! - У меня есть для этого причины. Я не собираюсь обсуждать их с тобой, потому что вряд ли смогу сейчас сформулировать их. - Ты не любишь меня, - убежденно заявил он. - Любовь и замужество - далеко не одно и то же. Предложи еще что-нибудь. Он надолго умолк, достал новую сигарету, но не стал прикуривать. Наконец он сказал: - Я не могу предложить другого варианта, Франни, потому что ты не хочешь ничего обсуждать. Ты просто хочешь поиздеваться надо мной. Это несколько тронуло девушку. Она кивнула: - Наверное, ты прав. Я вот уже несколько дней мысленно издеваюсь над собой, так что теперь твоя очередь. И все же - у тебя есть другие варианты? - Нет. Хотя, конечно, если подумать... - Что ж... Думай. А сейчас - не могли бы мы вернуться на стоянку? У меня еще много дел. Он удивленно взглянул на нее: - Франни, но ведь я специально приехал из Портленда. Я снял номер в мотеле за городом. Я надеялся, что мы вместе проведем уик-энд. - В номере мотеля? Нет, Джесс. Ситуация изменилась. Будет лучше, если ты сегодня же вернешься в Портленд и начнешь думать. Можешь не слишком спешить. - Перестань дразнить меня, Франни. - Нет, Джесс, не перестану. Ведь ты немало дразнил меня, - в ее голосе прозвучали истерические нотки, и тогда он несильно ударил ее по щеке тыльной стороной ладони. Раскаяние наступило немедленно. - Прости, Франни. - Ерунда, - бесцветным голосом сказала она. - Заводи машину. Всю обратную дорогу ни Джесс, ни Франни не проронили ни звука. Как и недавно, на звук мотора вышел Гас и помахал рукой. Они сделали ответный жест. - Прости, что я ударил тебя, Франни, - сдавленным голосом сказал Джесс. - Я этого не хотел. - Я знаю. Ты возвращаешься в Портленд? - Я переночую здесь и перезвоню тебе завтра утром. Решай, как знаешь, Фран. Если выберешь аборт, я готов оплатить счет. - С удовольствием? - Нет, - ответил он. - Вовсе нет. - Он притянул ее к себе и нежно поцеловал. - Я люблю тебя, Фран. Не верю, думала она. Потому-что я не могу тебе больше верить. - Все в порядке, - тихо сказала она вслух. - Я остановился в мотеле "Лайтхауз". Позвони, если захочется. - Хорошо. - Она пересела за руль, почувствовав себя вдруг очень усталой. Ее язык все еще болел. Джесс вразвалку направился к лежащему мотоциклу, но на полдороги оглянулся: - Я буду рад, если ты позвонишь, Фран. Она натянуто улыбнулась: - Посмотрим. Пока, Джесс. Заведя мотор "вольво", она развернулась и направилась к шоссе. Боковым зрением она все еще видела Джесса, стоявшего у мотоцикла и смотревшего ей вслед. Ей стало немного грустно. Чтобы развеяться, она открыла окно и вдохнула свежий морской ветер. Она почувствовала в воздухе капельки морской соли, которые смешались с солью ее слез. 3 В четверть десятого утра Норма Брюта разбудил шум детских голосов и звуки музыки, исторгаемые на весь дом радиоприемником в кухне. В мятых трусах он прошаркал к задней двери и выглянул во двор. Шум не прекращался. Тогда он крикнул: - Эй вы, там, сейчас же прекратите! Шум стих. Люк и Бобби выглянули из-за старого грузовика, в котором он любил играть в прятки. Как всегда, когда он видел своих детей, Нормом овладевали одновременно два чувства - нежность к ним и желание выпороть. - Да, папа, - отозвался девятилетний Люк. - Да, папа, - вторил ему Бобби, которому недавно исполнилось семь. Норм мгновение постоял, глядя на них, и с силой захлопнул дверь. Придерживая ее рукой, он посмотрел на стул, на котором горой была свалена его одежда. Вот стерва, подумал он. Даже брюки не могла повесить как следует! - Лила! - позвал он. Ответа не последовало. Он сделал движение к двери, намереваясь спросить Люка, куда подевалась его чертова мамаша, но передумал. Не стоит спрашивать об этом детей. И потом, после вчерашнего у него раскалывалась голова. А ведь он и выпил-то всего ничего - какие-нибудь три кружки пива с Хапом! Во всем виновато вчерашнее происшествие. Женщина с ребенком в машине, мертвые, и этот парень Кампион, умерший по дороге в больницу. К моменту возвращения Хапа полиция успела приехать и уехать и гробовщики забрали трупы. Вик Палфрей дал показания за всех пятерых присутствовавших. Коронер, внимательно выслушавший его, сказал в конце допроса: - Ни в коем случае не холера. И не нужно пугать людей рассказами о случившемся. Они погибли от отравления, и именно так сообщат об этом газеты. Норм принялся одеваться. Головная боль не утихала. Эти дети могли бы играть потише! И кто только придумал каникулы? Он заправил рубашку в брюки и босиком прошел в кухню. Из окна лился яркий солнечный свет. Радио надрывалось на полную громкость: Детка, неужели ты смогла бы убить своего парня? Ведь он так предан тебе?! Неужели ты смогла бы сделать это, детка? Когда передают "кантри-мьюзик" в исполнении этих чертовых негров, настроение всегда улучшается, подумал Норм. Внезапно он заметил лежащую на приемнике записку. Он взял ее в руки и прочел: Дорогой Норм, Салли Ходжес попросила меня посидеть утром с ее малышами и пообещала заплатить доллар. К обеду я вернусь. Если захочешь есть, возьми в холодильнике сосиски. Люблю тебя, милый. Лила. Норм положил записку на место, обдумывая ее содержание. Головная боль в этом очень мешала. Посидеть с малышами... доллар. Жена Ральфа Ходжеса. Постепенно эти три элемента выстроились в его сознании в единое целое. Лила ушла сидеть с детьми Салли Ходжес, она хочет заработать доллар, а его бросила самого с Люком и Бобби. Воистину настали тяжелые времена, если мужчина должен сидеть дома с собственными детьми, а жена шляться по мелким заработкам! От злости голова разболелась сильнее. Он подошел к холодильнику и заглянул в него. Пусто! Небольшая тарелка со скисшей фасолью, кастрюлька с овсянкой, засохшее чили... ничего, что мог бы поесть мужчина. На нижней полке лежали три старые сморщенные сосиски, такие крошечные, что не могли бы насытить даже пигмея! Норму расхотелось есть. Да и вообще он слишком плохо себя чувствовал! Захлопнув дверцу холодильника, он подошел к плите, зажег газ и поставил кофе. Ожидая, пока вода закипит, он присел на краешек табуретки, слегка поеживаясь от утренней свежести. Странно, лето - и вдруг так холодно, думал он. Потом его мысли переключились на вчерашние события, и он стал думать, почему у этого парня Кампиона шла носом кровь. Хап возился в гараже с машиной Тони Леоминстера. Рядом стоял Вик Палфрей, наблюдая за работой приятеля и вяло попивая из банки пиво. В дверь позвонили. Вик выглянул в окно. - Это полиция, - сказал он. - Похоже, что приехал твой кузен, Джо Боб. - Отлично. Хап направился к воротам, вытирая тряпкой промасленные руки. Он поеживался от холода. Он ненавидел летние холода. Они были для него хуже всего. У ворот стоял вышедший из машины Джо Боб Брентвуд, здоровяк шести с половиной футов ростом. Это он увез вчера трупы семейства Кампионов. - Привет, Джо Боб! - поприветствовал кузена Хап. - Привет, старина. Слушай, я приехал к тебе по важному делу. - Да? Взгляд Джо Боба переметнулся на стоящего в дверном проеме Вика. - Этот бездельник тоже был с тобой вчера вечером? - Кто? Вик? Да, он вообще приходит ко мне каждый вечер. - Он умеет держать рот на замке? - Конечно, я уверен. Он отличный парень. Пару секунд они молчали, глядя друг другу в глаза. Потом Хап не выдержал: - Итак? В чем дело? - Что ж, давай-ка войдем в помещение. Парню это тоже будет интересно. А потом, если захочешь, можешь позвонить остальным, которые были здесь вчера. Они вошли в контору. - Доброе утро, офицер, - поздоровался Вик. Джо Боб кивнул. - Кофе, Джо Боб? - спросил Хап. - Думаю, не стоит. - Он тяжелым взглядом посмотрел на них. - Мне кажется, начальство будет недовольно уже потому, что я приехал сюда. Я просто уверен в этом. Поэтому не говори остальным парням, что я заезжал к тебе, ладно? - Каким парням, офицер? - спросил Вик. - Парням из департамента здравоохранения. Вик всполошился: - О Боже, это была холера! Я знал, что это она! Хап переводил взгляд с одного на другого. - Джо Боб? - Мне ничего не известно, - сказал Джо Боб, присаживаясь на пластиковое кресло, так, что его колени оказались на уровне подбородка. Он достал из нагрудного кармана пачку "Честерфильда" и закурил. - Финнеган, коронер... - Что коронер? - Он вызвал доктора Джеймса осмотреть этого Кампиона, а потом он пригласил еще какого-то доктора, имени которого я не знаю. Потом они стали звонить в Хаустон, и около трех часов ночи оттуда прилетел маленький самолет. - Кто там был? - Патологоанатомы. Трое. Они провозились с трупом до восьми утра. Потом они позвонили в Центр Эпидемий в Атланте, и парни оттуда пообещали к обеду прибыть сюда. И еще они сказали, что послали к нам ребят из департамента здравоохранения, чтобы они осмотрели место происшествия. Мне показалось, что они хотят поместить вас на карантин. - Глупее не придумаешь, - испуганно сказал Хап. - Федеральный эпидемиологический центр в Атланте, - сказал Вик. - Интересно, пошлют ли они людей сюда как на эпидемию холеры? - Понятия не имею, - отрезал Джо Боб, - но я подумал, что вы, ребята, имеете право знать обо всем. Ведь вы дотрагивались до него! - Постарайся вспомнить, Джо Боб, - медленно произнес Хап, - что говорили доктор Джеймс и эти другие врачи? - Не слишком много. Но они были напуганы. Мне никогда не приходилось видеть таких напуганных докторов. Повисла напряженная тишина. Джо Боб подошел к автомату и, нажав кнопку, взял оттуда бутылку колы. Хап шмыгнул носом. - Вам удалось что-нибудь узнать о Кампионе? - спросил Вик. - Хоть что-нибудь? - Расследование не закончено, - напустив на себя значительный вид, сказал Джо Боб. - Нам известно, что он из Сан-Диего, но последняя информация о нем - двух-трехлетней давности. Его водительские права просрочены. Кредитная карточка выписана в 1986 году и тоже просрочена. Военный билет позволил выяснить, что он почти четыре года назад покинул Сан-Диего. - АВОЛ? - спросил Вик. - Трудно сказать. Если верить военному билету, он подлежит призыву до 1997 года; сейчас он - гражданское лицо, и ясно что, его семья находилась вместе с ним и что он проделал долгий путь из Калифорнии. - Что ж, я свяжусь с остальными и расскажу им все, что узнал от тебя, - сказал Хап. Джо Боб встал. - Обязательно. Только не называй моего имени. Мне бы не хотелось лишиться из-за этого работы. Твоим дружкам не обязательно знать, кто сообщил тебе, верно? - Верно, - кивнул Хап, и Вик тоже кивнул. Когда Джо Боб был уже почти у двери, Хап вдруг задрожал всем телом. Заметив это, Джо Боб сказал: - Тебе нужно поберечь себя. Нет ничего хуже, чем похолодание летом. - Будто я этого не знаю! - огрызнулся Хап. Внезапно Вик за их спинами пробормотал: - Кто знает, может быть, холод здесь ни при чем! Они испуганно обернулись к нему. Вик пояснил: - Я проснулся утром, потому что дрожал от холода и еще у меня болела голова. Я принял три таблетки, но они только чуть-чуть облегчили боль. А что, если мы заразились? Тем, чем болел Кампион? Тем, от чего он умер? Хап долгим взглядом посмотрел на него и, будто в подтверждение его слов, вновь задрожал. Джо Боб, какое-то время не сводящий с них тяжелого взгляда, сказал: - Знаешь, Хап, а ведь закрыть сегодня гараж и отправиться домой вовсе не такая плохая идея! Хап напуганно посмотрел на него, пытаясь найти убедительные доводы для возражений. Но ни один не приходил в голову. Теперь он вспомнил, что и сам проснулся утром с головной болью и насморком. Что ж, любой может простудиться. Но ведь до появления этого Кампиона он был здоров! Абсолютно здоров! Троим детям Ходжесов было шесть лет, четыре года и восемнадцать месяцев. Двое младших спали, старший играл во дворе. Лила Брют сидела в гостиной шикарно обставленного дома и смотрела цветной телевизор, который Ральф Ходжес приобрел в лучшие для Арнетты времена. Лила очень любила цветные кинофильмы. В них все было гораздо красивее, чем в черно-белых! Она с наслаждением прикурила сигарету и приоткрыла окно, чтобы убедиться, что с Бертом Ходжесом все в порядке. Потом завистливым взглядом окинула комнату. О, если бы в ее доме было так же красиво! Внезапно, отвлекая ее от приятных мыслей, в своей кроватке заплакала малютка Шерил, а потом плач сменился лающим кашлем. Лила погасила сигарету и поспешила в детскую. Четырехлетняя Ева все еще спала, а Шерил лежала на спине, заходясь в кашле. Лицо девочки постепенно становилось пурпурного цвета, а кашель перемежался жалобными стонами. Лила, после того, как оба ее сына переболели крупом, не боялась этой болезни. Она подхватила девочку, встряхнула ее и швырнула на спину в кроватку. Она не знала, что по поводу такого метода думает доктор Спок, потому что никогда не читала его рекомендаций, но на малютку Шерил такое лечение подействовало магически. Она издала квакающий звук и сплюнула на пол желтую тягучую слюну. - Тебе лучше? - поинтересовалась Лила. - Д-а-а-а... - протянула Шерил. Она уже почти спала. У детей это проще... Лила вытерла тряпкой слюну с пола, радуясь, что ее лечение помогло. Потом она вновь села у телевизора, где шел фильм "Молодой и беспомощный", закурила сигарету и мысленно попросила Бога, чтобы до конца фильма Салли домой не вернулась. 4 Час назад пробило полночь. Старки сидел один за длинным столом, просматривая перфокарты. Он не вдумывался в смысл содержащейся на них информации. Вот уже тридцать шесть лет он служил своей стране. Его награждали медалями. Он встречался с президентами и давал им советы; в некоторых случаях его советами даже пользовались. Ему приходилось сталкиваться с трудностями, и он преодолевал их, но это... С удивлением он обнаружил, что чрезвычайно напуган, как никогда в жизни. Такого с ним еще не бывало. Он почти обезумел от страха. Следуя внутреннему импульсу, Старки встал и подошел к стене, на которой темнели экраны пяти мониторов. Вставая, он зацепился коленом за стол, и оттуда слетел листок, содержание которого Старки знал наизусть: ОФИЦИАЛЬНОЕ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО ИНДЕКС ШИФРА 848-АВ КАМПИОН, /В./ САЛЛИ АНТИГЕННЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ И МУТАЦИЯ. ВЫСОКАЯ СТЕПЕНЬ РИСКА /ЛЕТАЛЬНЫЙ ИСХОД УРОВЕНЬ ОБЩЕНИЯ 99,4%. ЭПИДЕМИОЛОГИЧЕСКИЙ ЦЕНТР АТЛАНТЫ ПОНИМАЕТ. НЕ РАЗГЛАШАТЬ. КОНЕЦ СВЯЗИ Р-Т-222312А Старки нажал кнопку, и центральный экран внезапно засветился. Появилась панорама калифорнийской пустыни с востока. Это здесь, подумал Старки. Голубой Проект. Порывшись в кармане, он извлек оттуда голубую таблетку. Как там называла эти таблетки его дочь? Неважно; важен результат. Он с трудом проглотил ее, чувствуя привкус лекарства на пересохших губах. Голубой Проект. Бегло взглянув на остальные мониторы, он включил их. Четвертый и пятый показывали обстановку в лабораториях: четвертый в физической, пятый в вирусобиологической. Лаборатория вирусобиологии была заполнена разнообразными клетками, в которых сидели морские свинки, макаки резус и несколько собак. Никто из них как будто не спал. В физической лаборатории без остановки крутилась небольшая центрифуга. Было что-то странное в ее непрестанном движении, не соответствующее распростертой на полу в неестественной позе фигуре доктора Эзвика. Старки понял, что если центрифуга остановится, то в лаборатории может вспыхнуть пожар и тогда тело покойного нобелевского лауреата сгорит в огне. Но сперва на него еще должны взглянуть важные шишки из Вашингтона, поэтому центрифугу выключать нельзя. Элементарно. То, что его дочь называет "клетка 22". Больше всего ему не нравилось то, что изображал монитор номер два. Никому не понравился бы мужчина, упавший лицом в суп. На этом мониторе было видно кафе Голубого Проекта, очень популярное место среди сотрудников. Хотя, конечно, подумал Старки, вряд ли для них имело большое значение то, где они умерли - в кафе, в лаборатории или в собственной постели. И все же упасть лицом в суп... У подножья стойки лежали мужчина и женщина в синих комбинезонах. Позади музыкального автомата виднелся человек в белом комбинезоне. За столами вечным сном уснули девять мужчин и четырнадцать женщин, пившие в момент гибели кофе. За вторым столиком справа сидел некто, идентифицированный как Фрэнк Д.Брюс. Именно его лицо оказалось в супе. Весь экран первого монитора занимал огромный индикатор. До 13 июня он был окрашен в зеленый цвет, сейчас же излучал ярко-красный. Электронные часы на индикаторе остановились. Они показывали 06:13:19:02:37:16. 13 июня 1990 года. Тридцать семь минут третьего. Утро. И шестнадцать секунд. За спиной Старки вдруг раздался легкий шорох. Быстро выключив один за другим мониторы, Старки резко оглянулся. - Войдите. Это был Крейтон, Лен Крейтон, весь белый от волнения. - Привет, Лен, - как можно доброжелательнее поздоровался Старки. Лен кивнул. - Билли. Это... Боже, не знаю, как и сказать тебе. - Лучше всего начать сначала и рассказать все по порядку, солдат. - Парней, которые нашли Кампиона, обследовали. Результаты неутешительны. - У всех? - У пятерых - наверняка. Ничего не обнаружили лишь у одного - его имя Стьюарт Редмен. Но ведь и сам Кампион смог продержаться более пятидесяти часов. - Жаль, что Кампион бежал, - заметил Старки. - Здешняя охрана никуда не годится, Лен. Крейтон кивнул. - Продолжай. - Арнетта поставлена на карантин. Нам удалось изолировать значительную часть населения. Сейчас занимаемся изоляцией остальных. - Что говорят врачи? - С этим нет проблем. Они считают, что это сибирская язва. - Что еще? - Одна очень серьезная проблема. В Техасе есть патрульный по имени Джозеф Роберт Брентвуд. Его кузен был на месте гибели Кампиона. Вчера утром Брентвуд предупредил кузена о прибытии людей из департамента здравоохранения. Три часа назад мы поймали его, и сейчас его перевозят в Атланту. Территория, где он несет службу, - это добрая половина Восточного Техаса. Только Богу известно, со сколькими людьми он был в контакте. - Дьявол, - выругался Старки, - его колени внезапно ослабли. Уровень смертности 99,4%, подумал он. Эти цифры замирали в его мозгу. 99,4% человек умрет, потому что человеческий организм не способен вырабатывать антитела, необходимые, чтобы остановить губительное продвижение антигенного вируса. Каждый раз, когда организм вырабатывает нужные антитела, вирус просто приобретает новую форму. Поэтому практически невозможно создать ни превентивную, ни лечебную вакцину. 99,4%. - Боже, - сказал он, - как же это? - Ну... - Ладно. Продолжай. Помолчав, Крейтон тихо сказал: - Хаммер умер, Билли. Самоубийство. Он выстрелил себе в глаз из служебного пистолета. На столе у него лежали некоторые документы, связанные с Голубым Проектом. По-моему, он специально оставил их на столе, чтобы всем было ясно, почему он предпочел умереть. Старки прикрыл глаза. Вик Хаммер был... был его зятем. Как сообщить Синтии об этом? Извини, Синди... Кто-то что-то напутал в схеме, и несколько человек умерло. Один из сотрудников, Кампион, успел сбежать и до того, как умер, заразил нескольких человек, те - еще нескольких и т.д., и т.п. Твой муж, конечно, не виновен ни в чем, но он возглавлял этот проект, он увидел, что ситуация выходит из-под контроля, и он... - Спасибо, Лен, - сказал он. - Билли, если хочешь... - Через десять минут я буду в порядке. Собери всех через пятнадцать минут. Если кто-то все еще спит, сдерни его с постели. - Да, сэр. - И еще, Лен... - Да? - Спасибо, что рассказал мне все. - Да, сэр. Крейтон вышел. Старки взглянул на часы, затем вновь подошел к мониторам и включил второй. Заложив руки за спину, он задумчиво всматривался в ледяное безмолвие кафе. 5 Завернув за угол, Ларри Андервуд обнаружил место, вполне пригодное для стоянки - между огнетушителем и мусорным баком. Из-за бака с шумом выскочила и юркнула куда-то большая крыса, которую шум мотора, по-видимому, отвлек от пожирания дохлой кошки. Ларри поежился: зрелище было не из приятных. Кто сказал, что самые крупные крысы живут в Париже? Эта по размерам никак не уступала парижским. Ну да ладно, не стоит так много думать о крысах. Пять дней назад, 14 июня, он был в солнечной Южной Калифорнии - прибежище богатеев и кутил, лидер по количеству ночных клубов; место, где расположен Диснейленд. Сегодня утром он прибыл к берегам другого океана, исполняя давнее намерение проехать по мосту Триборо. Моросил легкий дождик, но здесь, в Нью-Йорке, он не раздражал. Впрочем, небо постепенно начинало проясняться. Дорогой Нью-Йорк, я вернулся домой. Он расслабленно откинулся на спинку сидения. Поняв, что ей ничего не угрожает, крыса вернулась продолжить прерванный завтрак. Только кусочек, дружок, - и назад, в канализацию. Ты не собираешься сегодня на стадион "Янки"? Если собираешься - что ж, увидимся, дружок. Хотя я не уверена, что ты заметишь там меня. Ларри взглянул на часы. Половина пятого. Что ж, торопиться некуда. До семи он может вздремнуть. Потом он проедется к дому своей матери, чтобы посмотреть, живет ли она еще там. Наверное, было бы лучше, если бы нет. Тогда он мог бы добраться до кемпинга, денька три отоспаться и вернуться к себе на Запад. За много лет Нью-Йорк утерял для него свое очарование. Засыпая, он вспомнил последние восемнадцать месяцев своей жизни. Именно тогда все и началось. Он играл в карты в клубе, когда туда позвонил какой-то парень из Колумбии. Нейл Даймонд - так он назвал себя. Даймонд намеревался создать альбом из своих собственных мелодий, делая исключение для мелодии старины Бадди Холли "Пегги Сью вышла замуж" и, может быть, мелодии Ларри Андервуда. Не хотел бы Ларри принять участие в записи? Даймонду как раз не хватает второй акустической гитары, и они могли бы... Ларри сказал "да". Запись альбома, а потом и последовавший за нею "джем-сешн", длились три дня. Чудное время. Ларри познакомился с Нейлом Даймондом, а также с Робби Робертсоном, Ричардом Перри. Славный получился альбомчик! Потом, девять недель назад, из Колумбии позвонил другой человек и предложил Ларри сделать сольную пластинку. Не хотел бы Ларри приехать для этого? Конечно, ответил Ларри. Он может сделать это. Итак, в воскресенье утром он приехал в Лос-Анжелесскую студию в Колумбии с заранее приготовленными двумя песнями, одной из которых была "Детка, неужели ты можешь убить своего парня?" Ему вручили чек на пятьсот долларов и предложили подписать контракт. Формальности заняли много времени, и получить деньги по чеку в этот день не удалось. Но это не испортило ему настроения, и он весь вечер напевал "Детку", хотя его единственным слушателем был таксист, решивший, что Ларри тронут умом на почве негритянского би-бопа. Семь недель назад человек из Колумбии позвонил снова и предложил приехать, чтобы обсудить проект большого альбома и кое с кем познакомиться. Среди людей, которым Ларри был представлен, он был единственным белым, но это, похоже, никого не смущало. Один из присутствующих сказал, что не удивится, если к концу года "Детка" получит "Грэмми". Для Ларри это утверждение прозвучало необычайно лестно. Ему казалось, что все происходит во сне и что он - автор ставшего к этому времени весьма популярным хита. Ему выдали новый чек, на этот раз на сумму 2500 долларов. Едва попав домой, Ларри бросился к телефону и стал звонить. Сперва - Морту "Джино" Грину, сказать, чтобы тот нашел себе другого дурака, согласного играть "Желтую птичку" под чавканье полупьяных посетителей. Потом он принялся звонить каждому, о ком вспомнил, включая Барри Грига из Ремнатса. Потом он спустился в бар и напился там до бесчувствия. Пять недель назад "Детка" стояла восемьдесят девятой в списке хитов. Спустя неделю - семьдесят третьей. Его телефон разрывался от звонков. К этому времени подоспел выпущенный в Колумбии альбом с большой фотографией Ларри на лицевой стороне. Колумбия хотела дать альбому название "Детка, неужели ты можешь убить своего парня?", но Ларри категорически возражал, и альбом просто вышел с ремаркой "ВКЛЮЧЕН ЛУЧШИЙ ХИТ МЕСЯЦА". Две недели назад номер "Детки" был сорок седьмым, и песню по нескольку раз в день передавали ведущие радиостанции. Именно тогда Ларри снял бунгало и с головой окунулся в светскую жизнь. Деньги потекли к нему ручьем, и он смог осуществить давнюю мечту - приобрести "Датсун-3" за четыре тысячи долларов. И, наконец, наступило 13 июля, шесть дней назад, день, когда Уэйн Стаки пригласил Ларри прогуляться с ним по берегу. Было только девять часов утра, но на пляже вопило стерео, будто в радиорубке происходила безумная оргия. Они с Уэйном забрели довольно далеко, и Ларри устал. - Уэйн, я хочу вернуться назад. - Давай пройдемся немного. Ларри показалось, что Уэйн смотрит на него как-то странно; эдакая смесь восхищения и жалости. - Нет, приятель, дальше я не пойду. Я устал. - Уэйн начал раздражать Ларри. Что такое, собственно говоря, этот Уэйн? Завистник, каких вокруг множество. - Не спеши, Ларри. Я хочу поговорить с тобой. Выслушай и постарайся понять. И, переведя дух, Уэйн быстро и доходчиво объяснил Ларри, что если тот не перестанет швырять деньги направо и налево, то скоро не сможет расплатиться за свои причуды, чего и ожидают парни из Колумбии. Если Ларри погрязнет в долгах - он подпишет любой контракт на любых, даже самых кабальных, условиях. - С простаками вроде тебя всегда так случается, - закончил он. С простаками вроде тебя. С простаками вроде меня. С простаками вроде... Кто-то стучал пальцем в окно. Ларри вздрогнул и сел. Шея затекла и теперь болела. Он на самом деле уснул, понял Ларри. За окном был серый Нью-Йорк, и кто-то стучал пальцем в окно. Повернув голову, он увидел свою мать; ее волосы были повязаны черным шелковым платком. Мгновение они просто смотрели друг на друга через стекло, и у Ларри возникло странное чувство: будто он - экспонат зоопарка и сидит в клетке. Потом его губы растянулись в улыбке, и он открыл окно. - Мама? - Я знала, что это ты, - ровным голосом сказала она. - Выйди же и дай рассмотреть себя! Открывая дверцу, Ларри почувствовал, что его ноги затекли тоже. Он не ожидал встретиться с матерью подобным образом и поэтому был совсем не подготовлен. Ему почему-то казалось, что мать выше и крепче, а она оказалась совсем маленькой и хрупкой. Годы не прошли для нее незаметно. Он всегда побаивался матери. Когда ему было десять, она каждое воскресенье будила его: ей казалось, что он слишком много спит. Так вот, будила она его вот таким же постукиванием пальца по косяку двери в его комнату. Прошло четырнадцать лет, а рефлекс сохранился. Она постучала по стеклу, и он сразу же проснулся. - Привет мама! Она смотрела на него, не произнося ни слова, и сердце в груди Ларри внезапно забилось, как пташка в клетке. Ему стало страшно, что она сейчас вдруг повернется и уйдет, оставив его одного, скроется за углом и он никогда не увидит ее. Потом она тяжело вздохнула, как человек, собирающийся поднять тяжелый груз. А когда она заговорила, ее голос был таким естественным и мягким, что Ларри забыл свои первые впечатления. - Привет, Ларри, - сказала она. - Подойди же ко мне. Я знала, что это ты, когда заглядывала в окно. Давай же поднимемся в дом. Если бы ты знал, как он мне опостылел! Она повернулась и стала подниматься по ступенькам. Ларри следовал за ней. - Мама? Мать обернулась, и Ларри неловко обнял ее. Ему хотелось заплакать; это был момент Величайшей Близости между ними. Потом мать ласково оттолкнула его; ее глаза были сухи. - Пойдем, я приготовлю тебе завтрак. Ведь ты всю ночь провел за рулем? - Да, - ответил он слегка дрожащим от избытка чувств голосом. - Тогда пойдем. Лифт поломан, но нам нужно подняться только на второй этаж. Миссис Хелси с ее артритом гораздо хуже. Она живет на пятом. Не забудь вытереть ноги о половик. Если ты этого не сделаешь, мистер Фримен растерзает меня на мелкие кусочки. Он считает грязь и пыль своими личными врагами. - Они прошли целый пролет. - Ты в состоянии съесть яичницу из трех яиц? И еще я пожарю гренки, если ты не возражаешь. Идем же. Она отперла дверь, и они вошли в квартиру. Здесь ничего не изменилось. Даже темно-коричневые тени и запахи кухни были теми же самыми. Элис Андервуд поджарила ему три яйца, бекон, гренки, сварила кофе. Когда он справился со всем, кроме кофе, он закурил сигарету и отодвинулся от стола. Мать негодующе посмотрела на него, но ничего не сказала. Поискав, куда стряхнуть пепел, Ларри решил воспользоваться кофейным блюдцем; мать твердо отвела его руку и подала ему раковину, стоящую обычно на комоде. Ларри подумал, что блюдце вполне бы могло подойти, но решил не возражать. С матерью не имело смысла спорить, потому что она всегда была уверена в своей правоте. - Итак, ты вернулся, - сказала Элис, беря с маленького столика какое-то вязание и принялась за работу. - Что же привело тебя? - Я очень соскучился, мама. - Почему же ты тогда не писал мне? - Она пожала плечами. - Ну, я не очень-то большой мастер писать, - Ларри крутил в пальцах сигарету. Дымок спирально подымался к потолку. - Повтори еще раз. Он улыбнулся: - Я не очень-то большой мастер писать. - Ты, как всегда, врешь матери, Ларри. - Извини, мама. Расскажи, как ты живешь. Она отложила вязание. - Не так плохо. Побаливает спина, но я спасаюсь таблетками. И делаю гимнастику. - Ты не пробовала массаж? - Только один раз. У доктора Холмса. - Ты хорошо выглядишь. Совсем как девушка. - Он лгал, но знал, что ей это будет приятно. Но сейчас лишь легкая улыбка коснулась ее губ. - В твоей жизни, наверное, есть новые мужчины? - Несколько, - ответила она. - А у тебя? - Пока обхожусь без мужчин, - серьезно ответил он. - Девушки есть, а вот мужчин нет. Он надеялся рассмешить ее, но она опять только слегка улыбнулась. Я вношу неудобства в ее жизнь, подумал Ларри. Беспокою ее. Она не ждала моего появления, да и прошло уже три года. Она хотела бы, чтобы я поскорее исчез. - Все тот же Ларри, - произнесла она. - Никогда не был серьезным. Совсем изменился. - Что ж, мама, таков любой холостяк. - Похоже, ты навсегда останешься им. Тебе никогда не найти порядочную девушку из хорошей католической семьи. А мне бы этого так хотелось! Ларри пожал плечами, напуская на себя прожженный вид. Мать, заметив это, решила изменить тему. - Я слышала по радио песню, которую ты написал. Я говорю людям, что автор - мой сын, Ларри. Но большинство мне не поверило. - Ты слышала ее? - Он был удивлен, почему она сразу не сказала об этом. - Конечно, ведь ее все время передают по этой молодежной станции ВРОК. - И тебе понравилось? - Как и любая другая музыка. - Она пристально посмотрела на сына. - Бывают песни и похуже. Ему хотелось вскочить, но он сдержался. - Не очень любезно с твоей стороны, мама. - К его лицу прилила кровь. Он не ожидал такого прохладного отзыва. - Слишком много эмоций. Эмоции нужны не в песне, а в постели, - шутливо сказала она, давая тем самым понять, что обсуждение окончено. - И потом, что случилось с твоим голосом? Создается впечатление, будто поет черномазый. - Сейчас? - Он был изумлен. - Нет, по радио. - Это такая манера, понимаешь... - Что ж, это не мое дело, - быстро перебила его Элис. - Скажи лучше, они расплатились с тобой или ты взял эту маленькую машину в кредит? - Они много заплатили мне, - сказал он, и это вновь была ложь, хотя и недалекая от правды. - Я уже почти выплатил деньги за машину. - Эти кредиты до добра не доводят, - убежденно сказала мать. - Из-за них обанкротился твой отец. Доктор сказал, что он умер от сердечного приступа, но это не так. Он умер от разбитого сердца. Он по уши завяз в невыплаченных кредитах. Все это Ларри уже слышал много раз и сейчас только кивнул. Он знал, что Элис приставала к отцу, которого всегда считала неудачником, но спорить было бесполезно. Такова мама! - Ты намерен задержаться здесь Ларри? - тихо спросила она. Он нерешительно спросил: - А как бы ты хотела? - У меня есть свободная комната. Если в ней убрать и перенести туда кровать, ты мог бы пожить в ней. - Что ж, если я не помешаю тебе... Но это недолго. Всего пару недель. Мне бы хотелось кое-кого увидеть... Марка... Галена... Давида... Криса... всех ребят. Она встала, подошла к окну и распахнула его. - Оставайся, сколько захочешь, Ларри. Может быть, ты не поверишь, но тебе действительно рада. Мы не очень хорошо попрощались. Было сказано много резких слов. - Она открыто посмотрела на сына. - Но я забыла это, давно забыла. Все было потому, что я слишком люблю тебя. Я никогда не могла сказать этого прямо и поэтому пыталась выразить это другими способами. - Ладно, все в порядке, - Ларри уставился в пол. - Слушай, я могу дать тебе денег на хозяйство. - Если хочешь. Но в этом нет необходимости. Я работаю и достаточно зарабатываю. А ты - все еще мой сын. Внезапно по щекам Ларри покатились слезы. Ничто не постоянно, думал он. Мать изменилась! Наверное, изменился и он, но не так, как ожидал. Она стала сильнее духом, а он - слабее. Он вернулся домой не потому, что ему было нужно куда-то уехать. Он вернулся потому, что боялся и нуждался в ней, своей матери. Она стояла у открытого окна, не сводя с него взгляда. Легкий ветерок колыхал занавески. Из окна доносился шум транспорта. Порывшись в кармане платья, Элис достала носовой платок и протянула его Ларри. Он прижал платок к лицу. Да, думал Ларри, он остался все тем же мягкотелым, безвольным Ларри. Достойный сын своего отца. И все же она - его мать и любит его. Элис же, глядя на сына, думала о том, что он уже не мальчик, а взрослый, сформировавшийся мужчина, даже довольно красивый. И еще она думала: он молодец, что приехал. Лучше позже, чем никогда. - Ты устал, сынок, - сказала она. - Тебе стоит умыться, а я пока постелю постель, и ты сможешь поспать. Мне нужно ненадолго уйти, но я скоро вернусь. Она направилась в спальню, их старую спальню, и стала греметь там, выдвигая ящик с бельем. Ларри медленно вытер глаза. Звуки транспорта за окном становились все громче. Когда же в последний раз он плакал на глазах у матери? Он не помнил. Внезапно ему вспомнилась дохлая кошка. Да, мать права. Он устал. Устал, как никогда в жизни. Он прошел в спальню, рухнул на расстеленную кровать и проспал беспробудным сном восемнадцать часов. 6 Когда Франни приехала домой и вошла в сад, где ее отец выращивал фасоль и горох, было далеко за полдень. Франни была поздним ребенком, и отцу сейчас было за шестьдесят, но его возраст выдавала разве что совершенно седая голова, и поэтому он, не снимая, носил бейсбольную кепку. Мать Франни отправилась в Портленд за покупками. Лучшая подруга Фран, Эми Лоудер, через несколько дней должна была выйти замуж, и мать хотела купить подарок. Франни с любовью смотрела на сутулую спину отца. Как и в детстве, ей всегда становилось уютно и спокойно рядом с ним. От нахлынувших чувств у нее запершило в горле. Она прокашлялась. - Помощь нужна? Со шлангом в руке он оглянулся, и его лицо осветила улыбка: - Привет, Фран. Хотела напугать меня, чертовка? - Да, и, кажется, мне это удалось. - Твоя мать уже вернулась? - Он с хитрецой посмотрел на дочь. - Хотя нет, вряд ли. Скоро ее не жди. Ну что ж, если хочешь запачкать руки, присоединяйся. Только не забудь потом их вымыть. - Руки женщины свидетельствуют о ее привычках, - пошутила Франни. Она взяла лежащий на земле шланг и начала поливать грядки. В последние дни стояла засуха, и горох под жарким солнцем несколько пожух. Они работали, и Питер рассказывал дочери, как провел день. Она помогала ему, перемежая его рассказ вопросами. Он работал машинистом в крупнейшей автомобильной фирме Бостона. Ему исполнилось шестьдесят четыре года, и в следующем году он намеревался уйти на покой. В сентябре он собирался взять на четыре недели отпуск, чтобы как-то подготовиться к длительно пенсионному безделью, как он любил поговаривать. Питер Голдсмит не слишком доверял системе социального обеспечения, особенно в период инфляции. Инфляция сделала его родителей париями. Его отец, дед Франни, без конца повторял одно из краеугольных положений демократического мировоззрения: "Не доверяй сильным мира сего, потому что их власть дороже для них, чем народ, давший им эту власть". Все это и говорил сейчас Франни отец. Девушка улыбалась. Ей нравились суждения отца на подобные темы. Он не часто мог позволить себе порассуждать, потому что женщина, которая была его женой и матерью его дочери, всегда сердилась, слыша его суждения. Верить нужно только себе, продолжал он, и тогда не наступит разочарование в сильных мира сего. Тогда все будет в порядке. - Экономия, - вот выход из положения, - рассуждал он. - Мужчина, любящий деньги, - мерзавец, достойный ненависти. Мужчина, не думающий о деньгах, - просто дурак. Он достоин не ненависти, а жалости. Франни показалось, что он имеет в виду беднягу Поля Керона, его друга со времен, с которых Франни помнила себя; и она решила не уточнять. Работать, работать и еще раз работать, продолжал он. Жаль, что мать Франни не всегда понимает его. Карла никак не может смириться с тем, что все изменилось, даже женщины. Она никак не может понять, что Франни и девушек ее поколения не интересует охота на мужей. - Вот выходит замуж Эми Лоудер, - рассуждал Питер, - и твоя мать думает: "На ее месте могла бы быть моя Фран. Эми симпатичная, но рядом с моей Фран - просто уродина". Твоя мать подходит к жизни со старыми мерками, и она уже не изменится. Помни, Фран, она слишком стара, чтобы меняться, а ты достаточно взрослая, чтобы это понимать. И он продолжал работать, рассказывая теперь о своих сотрудниках. Он перескакивал с одной темы на другую. Постепенно тени становились все более вытянутыми, и пора было прекращать работу. Франни думала о том, что приехала к родителям кое-что рассказать им, а вместо этого, как и в детстве, слушает отцовскую болтовню. Что ж, по всеобщему мнению, он - занятный рассказчик. Она ждала, когда красноречие отца иссякнет. И действительно, он наконец отложил в сторону шланг, присел на камень и отер пот со лба. Потом пристально посмотрел на дочь: - Так что у тебя на уме, Франни? Выкладывай. Она задумчиво смотрела на него, не уверенная, стоит ли начинать. Собственно, именно за этим она и приехала, но теперь вся ее решимость исчезла. Некоторое время она вслушивалась в тишину, потом сделала глубокий вдох, как перед прыжком. - Я беременна, - просто сообщила она. Отец, пытающийся раскурить трубку, от неожиданности отложил ее в сторону и уставился на дочь. - Беременная, - повторил он, будто никогда прежде не слышал этого слова. - Франни... это шутка? Или розыгрыш? - Нет, папа. - Тогда подойди ко мне и сядь рядом. Девушка нерешительно приблизилась к нему и села прямиком на нагретую солнцем землю. У нее гудела голова и ныло в животе. - Ты уверена? - спросил он. - Уверена, - ответила она и потом - наверное, от беспомощности - начала навзрыд плакать. Питер обнял ее одной рукой, она прижалась к нему, собираясь задать вопрос, беспокоящий ее сейчас больше всего. - Папа, ты все еще любишь меня? - Что? - Он изумленно посмотрел на нее. - Да. Я все еще очень люблю тебя, Франни. Это вызвало новый взрыв слез, и он прижал ее к себе крепче, будто намереваясь защитить от чего-то. - Ты огорчен? - немного успокоившись, спросила Франни. - Не знаю. До сих пор у меня не было беременной дочери, и сейчас я просто не могу привыкнуть к этой мысли. Это Джесс? Она кивнула. - Ты сказала ему? Она опять кивнула. - И что же он? - Он сказал, что женится на мне. Или даст денег на аборт. - Женитьба или аборт, - сказал Питер Голдсмит, раскуривая трубку. - Он напоминает мне двуствольное ружье, твой Джесс. Она посмотрела на свои руки и вытерла их о джинсы. Руки женщины свидетельствуют о ее привычках, считает ее чувствительная мама. Беременная дочь. Руки женщины... - Мне бы не хотелось лезть в чужие дела, - сказал тем временем ее отец, - но разве он... или ты... разве вы не предохранялись? - Я принимала противозачаточные таблетки. Они не помогли. - Значит, виноваты оба, - он пристально смотрел на нее. - Но я слишком стар, Франни, и многое забыл. Поэтому не будем выяснять, кто виноват. Она кивнула. Ее отец никогда не спорил с мамой. Не спорил вслух. Это было бесполезно. Он просто оставался при своем мнении. - Ты уверен, что сможешь противостоять ей, папа? - тихо спросила Франни. - Ты хочешь, чтобы я принял твою сторону? - Не знаю. - Что ты собираешься делать? - С кем? С мамой? - Нет. С собой, Франни. - Я не знаю. - Выйдешь за него замуж? - Нет, не думаю, что я смогу выйти за него замуж. Я разлюбила его, если то, что я чувствовала к нему, было любовью. - Из-за ребенка? - Он смотрел на дочь из-под густых бровей. - Нет, не из-за ребенка. Это так или иначе произошло бы. Джесси... - Она на миг задумалась. - Он слабый. Я не могу объяснить лучше. - И ты действительно не хочешь связать с ним свою жизнь, Франни? - Не хочу, - ответила она. Она не верила Джессу. - Джесс мыслит хорошо и хочет совершать правильные поступки; впрочем, он их и совершает. Но... ты ведь знаешь меня... Отец потерся щекой о ее щеку: - Франни - шутница, да? - Да. Верно. Ты хорошо меня знаешь. - Есть немного. - Так вот, Джесс не понимает моих шуток. И очень рассердился, когда узнал о ребенке. Наверное, он был прав, и он имел право злиться... и совершать глупости... И все же он - не тот человек, который мне нужен. Если бы мы поженились... он сошел бы с ума со мной, а я с ним. Поэтому я пытаюсь... и я надеюсь... - Боюсь, ты будешь несчастна, - задумчиво сказал Питер. - Надеюсь, что нет, - возразила Франни. - Тогда не позволяй своей маме уверить тебя в обратном. Франни прикрыла глаза. Он понял. Он все правильно понял. - А что ты думаешь об аборте? - через некоторое время спросила она. - Мне кажется, что именно об этом ты и хотела поговорить. Она изумленно смотрела на него. Он отвернулся, довольный своей проницательностью. - Да, ты прав, - признала Франни. - Что ж... И он надолго умолк. Девушка даже хотела спросить, все ли с ним в порядке, но тут он заговорил: - Франни, тебе, наверное, хотелось бы иметь отца помоложе, но тут я ничем не могу тебе помочь. Я впервые женился в 1956 году. Он задумчиво посмотрел на дочь. - В те дни Карла была совсем другой. Она была... словом, она была молода. И она не менялась, пока не умер твой брат Фредди. Тогда она прекратила... расти. Не знаю, понимаешь ли ты, о чем я говорю. Но я точно знаю, что Карла... прекратила расти, когда умер Фредди. И все же она не всегда была такой, можешь мне поверить. - Какой же она была, папа? - Она напоминала тебя, Франни. Она любила шутить. Любила танцевать и веселиться. Любила пиво... - Мама... пила пиво? - Да, пила. И еще обожала ходить в гости. Франни попыталась представить себе мать с кружкой пива в руке и не смогла. - Она никак не могла забеременеть, - говорил Питер. - Мы ходили к врачу, и он сказал, что у нас обоих все в порядке. Твой брат Фредди родился в 1960 году. Она безумно любила сына, Фран. Ее отца звали Фредом, ты должна это помнить. В 1965 году у нее наступил климакс, и мы оба думали, что детей у нас больше не будет. А в конце 1969 года на свет появилась ты. И я до полусмерти полюбил тебя. Каждый из нас двоих обрел своего ребенка. Только она потеряла своего. Он замолчал, вспоминая. Фред Голдсмит умер в 1973 году. Ему тогда было тринадцать, Франни - четыре. Мужчина, убивший Фреда, был пьян. Пьяный, он управлял машиной и сбил мальчика. Фред прожил после этого семь дней. - Мне кажется, аборт - не самое подходящее название, - сказал Питер Голдсмит, отчетливо выговаривая каждое слово. - Я думаю, это нужно называть детоубийством, ясно и понятно. Прости, но я могу назвать это только так. Впрочем, я стар, чтобы... - Ты не стар, папа, - прошептала Франни. - Не нет, а да, - внезапно рассердился он. - Я - старик, пытающийся давать юной дочери советы. Мартышка, которая хочет учить медведя! Семнадцать лет назад пьяный шофер забрал жизнь моего сына, и с тех пор моя жена переменилась. Аборты я всегда рассматриваю в связи с Фредом. Мы лишили бы тебя права на жизнь. Вся наша западная мораль построена на этой идее - право на существование. - Я не хочу делать аборт, - тихо сказала Франни. - У меня тоже есть на то причины. - Какие же? - Младенец - это частичка меня, - сказала она, вытягивая ноги. - Может быть, это эгоистично, но меня это мало волнует. - Итак, Франни, ты хочешь... - Да. Я хочу оставить ребенка. Отец умолк. Франни почувствовала, что он расстроен. - Ты думаешь о школе, да? - спросила она. - Нет, - вставая, сказал он. - Я думаю, что мы достаточно сказали друг другу. И что ты не должна торопиться с решением. - Смотри, вон мама, - указала на ворота Франни. Отец посмотрел в указанном ею направлении и увидел, что во двор сворачивает машина, из которой выглядывает Карла и машет им рукой. - Я расскажу ей, - сказала Франни. - Да. Но подожди денек-другой, дочка. - Ладно. Она помогла ему подняться, и они вместе направились навстречу матери. 7 Сквозь плотные шторы пробивался тусклый дневной свет. Вик Палфрей постепенно приходил в себя. К нему возвращалось сознание. Я умираю, подумал он, и ему показалось, что он произнес эту фразу вслух. Он огляделся и увидел больничную кровать. От нее тянулись какие-то провода и трубочки. На кровати кто-то лежал. Понадобилось несколько минут, чтобы Вик понял, что это лежит он сам. Где я? Его шею обвивала какая-то трубочка. Раскалывалась голова. Он был болен, и не мог трезво обдумать то, что с ним произошло. Вик попытался пошевельнуть рукой. Движение отозвалось болью в локтевом суставе, и он заметил торчащую из кожи иглу капельницы. От нее тянулась трубочка к стоящей на полу бутылке. Еще две бутылки висели позади кровати. Соединяясь воедино, они заканчивались иглой, воткнутой в вену на другой руке. Все понятно. Принудительное питание. Вам кажется, что этого достаточно, подумал Вик. Но это не поможет. Над головой нависал какой-то купол. А это еще что такое? Защитное поле? - Эй! Ему казалось, что он сказал "Эй!", на самом деле из его груди вырвался несвязный хриплый звук, который вряд ли мог быть услышан. Он долго не протянет, пронеслось в голове у Вика. Это... что бы там ни было... оно убивает его. Мысль о том, что он может умереть, отозвалась паническим страхом в голове. Виктор, ты любишь свою маму? Да. Но это... Ты должен любить свою маму. У мамы воспаление легких. Ошибаешься, мама. У тебя туберкулез. И этот туберкулез убьет тебя. В сорок семь лет. А Джордж погибнет через семь дней после того, как окажется в Корее. Ему хватит времени написать одно письмо - и привет. Джордж... Вик, помоги мне поставить эту лошадь на место. Это мое последнее СЛОВО. - Это у меня воспаление легких, а не у нее, - прошептал Вик. - У меня. Он посмотрел на дверь и подумал, что для больницы дверь слишком хороша. Она закруглялась по углам и была украшена резьбой. Что-то переключилось в мозгу, и Вик попытался сесть, чтобы получше рассмотреть дверь. Из чего же она сделана? Ну, конечно! Из стали! Почему он здесь, в больнице? Почему за стальной дверью? Что случилось? Неужели он на самом деле умирает? Неужели близится его встреча с Господом? Что случилось с ним? В голове зазвучали голоса. Вот что я скажу вам, ребята... эта инфляция... Не болтай чепухи, Хап. (Хап? Билли Хапскомб? Кто это такой? Откуда я знаю то имя?) Елки-палки... Они мертвы, это точно... В этот момент за окном сверкнуло солнце, осветив комнату Вика ярким светом. Он увидел два внимательно наблюдающих за ним сквозь стекло лица. Сперва ему показалось, что именно эти люди разговаривают и их слова эхом отдаются в его голове. Внезапно один из наблюдающих, одетый в медицинский белый халат, исчез из поля зрения Вика, но Вик этого почти не заметил. Он внезапно ослаб и прикрыл глаза. Но сознание его не ушло. Теперь он знал, где находится. В Атланте. Атланта, штат Джорджия. Они пришли и забрали его - его, и Хапа, и Норма, и жену Норма, и детей Норма. Забрали Хэнка Кармишеля. Стью Редмена. И еще Бог знает сколько других людей. Это случилось после того, как в их края заехал парень по фамилии Кампион с мертвой женой и дочерью. Вик вспомнил, что Норм Брют не смог сам взобраться на трап самолета, и ему пришлось помочь. Его жена плакала, и маленький сынишка - тоже. Самолет куда-то летел... и в иллюминатор была видна только бескрайняя пустыня. Над дверью вспыхнула красная лампочка. Раздался скрипящий звук, и дверь открылась. На пороге стоял человек в белом халате. На боку у него висел прибор измерения кровяного давления. Его голос имел металлический оттенок, будто это был голос не человека, а робота. - Как вы чувствуете себя, мистер Палфрей? Но ответить Вик не смог. Он провалился в забытье. С ним была его мама, почему-то одетая в белое. Туберкулез всегда настигает свою жертву, говорила она. Ты умираешь. Он разговаривал с мамой... говорил, что будет хорошим и послушным... спрашивал, не лучше ли ей... просил поскорее вернуться домой... а мужчина в белом халате, глядя на лица за стеклянной перегородкой, качал головой. Потом мужчина включил какой-то прибор и обратился к своим собеседникам: - Если это не сработает, он умрет еще до полуночи. Но для Вика Палфрея и так все было кончено. - Пожалуйста, сплюньте в баночку, мистер Редмен, - сказала хорошенькая темноволосая медсестра. - Это не займет много времени. В руках она держала аппарат для измерения давления. Из-под прозрачной маски Стью была видна ее заговорщическая улыбка. - Нет, - сказал Стью. Улыбка несколько потускнела. - Но почему же? Ведь это не займет много времени? - Нет. - Но доктор приказал, - настаивала она. - Пожалуйста. - Если доктор приказал, я хочу поговорить с доктором. - Боюсь, он сейчас занят. Если вы... - Я подожду, - твердо сказал Стью, не делая ни одного движения. - Но ведь я только выполняю свою работу. Вы же не хотите, чтобы у меня были неприятности, правда? - Она подарила ему очаровательную улыбку. - Позвольте мне только... - Нет, - отрезал Стью. - Идите и позовите их. Пусть пришлют кого-нибудь. Обеспокоенно посмотрев на него, медсестра засеменила к стальной двери и открыла замком ключ. Выходя, она подарила Стью прощальный взгляд и заперла замок снаружи. Когда дверь захлопнулась, Стью встал и подошел к окну, но ничего не смог увидеть: снаружи царила темень. Стью вернулся к кровати и сел. На нем были потрепанные джинсы и старая рубашка. Он провел рукой по щеке - ему необходимо побриться! Они все это время не позволяли ему бриться, и щеки заросли жесткой щетиной. Он не понимал, зачем он здесь. Ведь он не болен, только очень испуган. Все происходящее напоминало снежный обвал в горах, но он не позволит ничего делать с собой, пока ему не объяснят, что происходит. Что происходит в Арнетте и что случилось с этим беднягой Кампионом. Он, Стью Редмен, имеет право знать. Они все время ожидали, когда он начнет задавать вопросы, это было видно по их глазам. У них всегда есть в запасе несколько способов упрятать тебя в больницу. Он понял это четыре года назад, когда его жена умерла от рака. Поэтому он ничего не спрашивал и по их глазам видел, что их это беспокоит. Теперь же настало время спрашивать, и он намерен задать им несколько вопросов. То, что с Кампионом и его семьей произошло что-то плохое, Стью прекрасно понял еще в Арнетте. Понял и то, что они были больны и могли заразить тех, кто был с ними в контакте. Два дня назад к нему домой пришли и его забрали. Четыре солдата и врач. Вежливо, но настойчиво. Он не стал сопротивляться. Потом их всех рассадили по самолетам. Стью оказался вместе с Виком Палфреем, Хапом, семейством Брютов, Хэнком Кармишелем и его женой и двумя дюжими охранниками, которых совершенно не волновало, что Лила Брют была в истерике. В других самолетах тоже были люди. Всех Стью не видел, но заметил пятерых членов семейства Ходжесов, Криса Ортегу, брата Карлоса, водителя кареты скорой помощи, Паркера Нейсона с женой, других людей. Все эти люди так или иначе контактировали с теми, кому повезло встретиться с Кампионом. На окраине города два больших грузовика заблокировали дорогу. Стью подумал, что остальные въезды в город тоже, очевидно, заблокированы. Город был полностью изолирован от внешнего мира. Значит, все это было серьезно. Смертельно серьезно. Стью поудобнее уселся на стул возле больничной кровати. На кровать садиться он не хотел. Он ждал, когда медсестра приведет кого-нибудь. Он надеялся, что хотя бы к утру они пришлют кого-нибудь, кто сумеет ответить на интересующие его вопросы. Он подождет. Терпеливость всегда была чертой, присущей Стьюарту Редмену. Чтобы как-то убить время, он начал анализировать состояние прилетевших вместе с ним людей. Явно больным выглядел только Норм. Остальные скорее казались испуганными или дрожали от холода. Люк Брют дрожал. Лилу Брют и Вика Палфрея тоже изрядно колотило. Хап шмыгал носом. Все они боялись ожидающей их неизвестности, но после происшествия в самолете Стью стало совсем страшно. Посреди рейса пилот вдруг тоже начал дрожать, да так, что с трудом посадил самолет. Неужели, думал Стью, эта зараза распространяется так быстро? Их встретил военный конвой. Им сообщили, что они находятся в Атланте. Солгали, конечно. Разве человек, которому приказано лгать, может сказать правду, особенно если он - солдат? В полете Стью сидел возле Хапа, и тот прекрасно держался. Впрочем, скоро успокоилась даже Лила Брют. Вскоре после посадки Норму Брюту стало совсем плохо, и Лила опять начала плакать и кричать. - Где демократия? - кричала она. - Разве это Америка? Почему никто не отвечает мне? - Может кто-нибудь заставить ее заткнуться? - проворчал Крис Ортега. - Сейчас нам только бабской истерики не хватает! Лилу заставили замолчать очень просто: один из охранников протянул ей стакан молока. Выпив его, она впала в странно-отрешенное состояние. Стью понял, что в стакане было нечто большее, чем просто молоко. Да, от аэропорта их везли в трех "кадиллаках". За ними мчался армейский эскорт. Потом всех прибывших разместили в огромном здании, разделив друг с другом. Над дверью загорелась красная лампочка. Щелкнул замок, и в палату вошел мужчина в белом халате. Доктор Деннингер. Он был юным и темноволосым, с небольшим правильно очерченным ртом и оливковой кожей. - Патти Грей сказала, что у нее есть с вами проблемы, - обратился он к Стью. - Она очень расстроена. - Не из-за чего расстраиваться, - беспечно сказал Стью. Ему было нелегко заставить свой голос звучать беспечно, но только так он мог чего-нибудь добиться. - Я хотел бы задать несколько вопросов. - Прошу прощения, но... - Если хотите, чтобы я сотрудничал с вами, ответьте мне, пожалуйста. - В свое время вы... - У вас будут проблемы со мной. - Мы это знаем, - пренебрежительно ответил Деннингер. - Просто я не обличен полномочиями рассказывать вам что-либо, мистер Редмен. Я и сам знаю очень мало. - Мне кажется, вы брали на исследование мою кровь. И делали другие анализы. - Да, это так. - Зачем? - Еще раз повторяю, мистер Редмен, я не могу сказать вам то, чего не знаю. - На этот раз он говорил искренне, и Стью был склонен поверить ему. Перед ним стоял всего лишь исполнитель; он не знал ничего, кроме порученного ему крошечного участка работы. - Они держат мой родной город на карантине. - Мне об этом ничего не известно, - сказал Деннингер, но на этот раз отвел глаза в сторону, и Стью понял, что врач лжет. - Почему этот телевизор ничего не показывает? - Стью жестом указал на большой экран на стене. - Простите? - Не показывает, как армия заблокировала город, не показывает никаких новостей, - уточнил Стью. - Мистер Редмен, если бы вы все же позволили Патти... - Нет. Если вы хотите от меня чего-нибудь, то пришлите лучше пару дюжих молодцов, потому что я намерен сопротивляться. Конечно, вы могли бы подмешать мне что-нибудь в еду, - он указал на стоящие на столике тарелку и стакан, - но это не входит в ваши планы, потому что тогда ваши тесты окажутся смазанными. Он сел на стул и неподвижно уставился на врача. - Мистер Редмен, но это неразумно! - Деннингер заметно нервничал. - Ваш отказ от сотрудничества может нанести огромный ущерб нашей стране. Вы понимаете меня? - Неважно, - отрезал Стью. - Мне кажется, пока что моя страна наносит мне огромны ущерб. Она заперла меня в больничной палате в Джорджии с болваном доктором, который ничего не знает. Пошел вон отсюда, болван, и пусть придет кто-нибудь, с кем я могу поговорить. Доктор исчез. Медсестра тоже не появлялась. Никто не приходил, чтобы силой заставить его совершить какие-нибудь процедуры. О нем будто забыли. Чтобы убить растущий страх, Стью включил телевизор, но смотреть передачу не мог. Где же они? Он должен с ними поговорить! Но прошло более сорока часов, прежде чем к нему прислали человека, с которым он смог поговорить. 8 18 июня, спустя пять часов после разговора со своим кузеном, Биллом Хапскомбом, Джо Боб Брентвуд остановил за превышение скорости автомобиль в сорока пяти милях от Арнетты. Машина принадлежала Гарри Тренту из Брейнтри, который ехал со скоростью шестьдесят пять миль в час в пятидесятимильной зоне. Джо Боб наложил на него штраф и выписал квитанцию. Трент покорно воспринял это и, к удивлению Джо Боба, начал жаловаться на свою семейную жизнь, а потом предложил завещать Джо Бобу свой дом. Брентвуду стало весело: меньше всего он думал в этот момент о смерти. Хотя, конечно, на самом деле он уже был болен. Он получил еще большую степень заражения, чем Билл Хапскомб, и значительную часть его успел передать Гарри Тренту. Гарри, человек весьма общительный, передал свою болезнь более, чем сорока человекам за этот и следующий день. Скольких заразили эти сорок, трудно даже представить - с тем же успехом можно выяснить, сколько ангелов в состоянии станцевать на булавочной головке. Но если даже руководствоваться правилами простой арифметической прогрессии, то получается цифра не менее двухсот. В свою очередь эти двести заражают, следуя тем же правилам, тысячу, тысяча - пять тысяч, пять тысяч - двадцать пять тысяч. 19 июня, в день, когда Ларри Андервуд вернулся домой, а Франни Голдсмит рассказала о свой беременности отцу, Гарри Трент притормозил у кафе под названием "Скоренько покушаем, детка", расположенного в Восточном Техасе. Он намеревался перекусить и заказал чизбургер и клубничное мороженое на десерт. Его слегка знобило, возможно, это была аллергическая дрожь, и он поеживался от холода. За короткое время пребывания в кафе он заразил мойщика посуды и двух посетителей. Официантке, вытирающей столики, он оставил возле тарелки доллар, в прямом смысле начиненный смертью. На обратном пути ему встретился грузовик, в котором сидели дети с вещами. Водитель притормозил, чтобы расспросить у Гарри дорогу. Гарри очень подробно все ему объяснил. Кроме того, он посодействовал водителю и всем пассажирам грузовика в скорейшем приближении к гробовой доске, даже не подозревая об этом. Водителем грузовика был Эдвард М.Норрис, лейтенант в отставке, впервые за пять лет собравшийся в отпуск со своей семьей. Отпуск прошел прекрасно; дети были счастливы, посетив Городок Диснея в Орланде; никто из них даже не подозревал, что ко второму июля вся семья будет мертва. По дороге они перекусили в том же кафе, что и Трент, а потом заночевали в кемпинге возле Юстаса, штат Оклахома. Там Эд и его жена Триш заразили клерка, а их дети - других детей, которые играли с ними на детской площадке - детей из Техаса, Арканзаса, Алабамы, Теннеси. Кроме того, Триш заразила двух женщин, с которыми вместе стирала белье в прачечной. Эд же, проходя по коридору, заразил попавшегося ему на пути парня. Все больше действующих лиц вовлекалось в спектакль. Рано утром Триш разбудила Эда и сообщила, что Гек, один из их сыновей, болен. Ей показалось, что это круп. Эд Норрис не воспринял сообщение жены всерьез и просто посоветовал дать мальчику аспирин. Он подумал, что если мальчик серьезно болен, то им придется прервать долгожданный отпуск. Аспирин не помог, и бедному Геку становилось все хуже. Похоже, от него заразилась и дочь, Марша, да и Триш начинала покашливать и жаловаться на озноб. Наконец было решено обратиться к врачу, хотя Эд был категорически против. Ближайший доктор жил в Поллистоуне, и он согласился осмотреть Гека, если мальчика к трем часам доставят к нему. Полистоун был в двадцати милях от кемпинга, и Эд, усадив в кабине Гека, немедленно отправился туда. В дороге, видя сына в совсем плохом состоянии, он пожалел, что оттягивал визит к врачу. Мальчик едва дышал. В два часа они сидели в приемном покое кабинета доктора Брендона. К этому времени Эда тоже трусил озноб. Приемный покой был переполнен пациентами, и они попали к врачу только в четыре часа. Всего перед ними было человек двадцать пять, включая внушительных размеров даму, пришедшую расплатиться по счету, прежде чем направиться в свой клуб распространять болезнь дальше. Внушительных размеров дамой была миссис Роберт Брэдфорд, Сара Брэтфорд. Этой ночью она прекрасно играла в клубе, потому что ее партнером была ее лучшая подруга Анжела Дюпре. Казалось, между ними существует телепатическая связь. Они вместе все время выигрывали. После клуба Сара и Анжела направились в бар выпить коктейль. Анжела не торопилась домой. Они заразили всех посетителей коктейль-бара, включая двух ребят, пьющих за соседним столиком пиво. Эти ребята направлялись на юг, в Калифорнию, в компании еще парочки таких же сорвиголов, и на следующий день болезнь двинулась на запад со скоростью их автомобиля. "Письма счастья" никогда не достигают результата. Это известно всем. Миллион долларов, который они вам обещают, если вы отправите всего один доллар человеку, возглавляющему список, - не более, чем фантазия. "Письмо счастья" капитана Трипса работало, как часовой механизм. Выстраивалась пирамида, но, вопреки всем законам архитектуры, начиналась она сверху вниз, и ее вершиной был сбежавший с военной базы небезызвестный читателю Чарльз Кампион. Все больше цыплят попадалось в западню. Все больше больных людей колесило по стране, неся ужасную заразу все дальше и дальше. Сара Брэдфорд и Анжела Дюпре вместе подошли к стоянке, где были припаркованы их машины (заразив по дороге четырех или пятерых прохожих), и разъехались по домам. Сара дома заразила своего мужа, пятерых его приятелей и свою дочь-подростка Саманту. Не посвящая родителей в свои проблемы, Саманта дрожала от мысли, что подцепила триппер от своего дружка. Так оно на самом деле и было. К ее несчастью, ничто другое ее не беспокоило. На следующий день она отправилась в бассейн и заразила там всех, кто его посещал. И так далее. 9 Они напали на него из-за угла, когда он шел по центральной улице города, намереваясь выйти за городскую черту и двинуться на север. Его чувства были несколько притуплены - по-видимому, здесь сыграли роль выпитые две кружки пива, но все же он почувствовал, что что-то не так. Их было четверо или пятеро, Ник сражался, как лев. Он сбил с ног одного и расквасил нос другому. Был один или два момента, когда он мог бы победить, если бы удача улыбнулась ему. Его противники нервничали, потому что за все время он не проронил ни звука. По-видимому, обычно никто не оказывал им столь яростного сопротивления, и они растерялись, потому что не ожидали столько сил в худеньком и хлипком на вид парнишке. Потом один из них ударил его снизу по челюсти, и в голове у Ника зазвенело, будто кто-то нажал школьный звонок. Рот наполнился кровью. Он отшатнулся, и кто-то другой скрутил ему сзади руки. Он отчаянно сопротивлялся, и ему удалось высвободить одну руку, но тут его съездили кулаком по лицу, и его правый глаз закрылся, а в голове загудело. Но он не сдавался. Уцелевшим глазом он заметил на руке одного из нападавших кастет и, не дожидаясь удара, сам лягнул человека с кастетом в пах. Мистер Кастет завыл от боли и, согнувшись пополам, затанцевал на одном месте. Но тут они напали на него одновременно, крепкие парни - отличные ребята, как они любили себя называть, и под их ударами Ник мешком повалился на землю. Сознание почти покинуло его. Он только слышал их хриплое, тяжелое дыхание. Мистер Кастет выпрямился. - Держите его, - сказал он. - Держите его за волосы. Чьи-то руки подхватили Ника подмышки. Кто-то другой схватил за вьющиеся черные волосы. - Почему он ничего не говорит? - раздался чей-то удивленный возглас. - Почему он молчит, Рей? - Я ведь приказал тебе не называть ничьих имен, - прикрикнул мистер Кастет. - Я не имею понятия, почему он молчит, и меня это не интересует. Мерзавец ударил меня. Грязный негодяй, вот кто он. Ник увидел летящий кулак, и затем со всего размаху кастет ударил его по щеке. - Держите его, я сказал, - крикнул тот, кого называли Рей. - Вы что, не в состоянии все вместе удержать этого цыпленка? Кулак замахнулся снова, и нос Ника стал напоминать расплющенный помидор. У него перехватило дыхание. Он застонал. - Держите его, - вопил Рей. - Держите, черт бы вас побрал! Еще удар - и пара зубов Ника покатилась по земле. Он обмяк в руках держащих его людей, не в силах даже стонать. - Рей, хватит! Ты убьешь его! - Держите его. Мерзавец посмел ударить меня! Я должен отплатить ему за это. Вдруг где-то вдалеке замигал огонек. - О, Боже! - Скорее, ребята, скорее! Это был голос Рея, но Ник больше не видел его перед собой. Чьи-то руки вытолкнули его на середину дороги. Огонек приближался; это были фары автомобиля. Ник попытался встать на ноги, но ноги не слушались его. Он сделал несколько попыток - и понял, что это бесполезно. Что ж, пусть лучше смерть, чем такая адская боль! Автомобиль затормозил в нескольких дюймах от Ника, но тот ничего не почувствовал: он потерял сознание. Когда Ник пришел в себя, он лежал на койке, за последние три года ему пришлось перевидать немало разных коек. Бывали и похуже, чем эта. Он с усилием раскрыл глаза. Один из них открывался только до половины. Над головой он увидел серый цементный потолок. С обеих сторон - голые белые стены. Осмотреться лучше не позволяла жестокая боль во всех конечностях. И все же он заметил, что стены исписаны разными надписями и испещрены непристойными картинками. Он понял, где находится: в тюремной больнице. Опершись на локтях, он попытался спустить с койки ноги, чтобы принять вертикальное положение. Но тут голову пронизала невыносимая боль, и он безжизненно откинулся на подушку. Он не кричал, потому что был просто не в состоянии это делать. Отдышавшись и дождавшись, пока боль утихнет, он решил повторить попытку. На этот раз он был предельно осторожен, и ему удалось медленно сесть, а затем встать на ноги. Он медленно доковылял до двери. Она была незаперта, и он выглянул в коридор. Прямо возле двери на каталке лежал какой-то старик. Справа коридор заканчивался дверью, которая была приоткрыта. Посреди коридора стоял стол. Сидя за ним и положив голову на руки, в свете настольной лампы дремал какой-то человек. Услышав шорох, он встал и медленно направился в сторону Ника. Это был большой и высокий полицейский, как показалось Нику, с большим пистолетом в кобуре на боку. Приблизившись к юноше, он некоторое время молча рассматривал его. Потом заговорил: - Когда я был подростком, мы тоже частенько дрались, и я, приходя после этого домой, представлял собой довольно жалкое зрелище. Но ты, приятель, сейчас - еще более жалкое зрелище, чем я в те годы. Ник подумал, что эта фраза у мужчины была заготовлена заранее. - Как тебя зовут, бедняга? Ник указал пальцем на плотно сжатые губы и отрицательно помотал головой. Потом он приложил палец к губам, прикрыл его другой рукой и снова помотал головой. - Что? Не можешь разговаривать? А как же нам быть с тобой в таком случае? Ник начертил пальцем в воздухе воображаемую ручку. - Ты хочешь карандаш? Ник кивнул. - Если ты немой, почему же у тебя нет карточки, удостоверяющей это? Ник вздрогнул. Он засунул руки в пустые карманы и вывернул их наизнанку, показывая мужчине в полицейской форме. - Тебя ограбили. Ник кивнул. Мужчина в "хаки" повернулся и направился в свой кабинет. Через секунду он вернулся, неся карандаш и блокнот. Он протянул их Нику. На блокноте была надпись: Принадлежит шерифу Джону Бейкеру. - Итак, как же тебя зовут? - Ник Андрос, - написал Ник. - Мне не приходилось слышать о тебе, - недоуменно покачал головой Бейкер. - Ты также глухой? Ник кивнул. - Так что же с тобой произошло прошлой ночью? Док Соумс и его жена еле откачали тебя, парень. - Меня ограбили и побили. В миле от центра города. - Вообще-то это не самое лучшее место для прогулок. Да и пить, парень, тебе рановато. Ник протестующе замотал головой: - Я выпил только две кружки пива. Разве за это нужно бить? Мне двадцать два года. Я имею право. Бейкер удивленно воззрился на него: - Ты не выглядишь на свои годы. А что ты здесь делал, парень? - Я только путешествовал. Я не сделал ничего дурного. Я подрабатывал на фермах. В последний раз - у Ричарда Эллертона, в шести милях отсюда. Я вычистил у него конюшню. Он заплатил мне за неделю, а парни, побившие меня, забрали все деньги. - Ты уверен, что работал у Эллертона? Я ведь могу проверить! - Бейкер вырвал листок, на котором Ник указал свои имя и фамилию, и, сложив, засунул в нагрудный карман. Ник кивнул. - Ты видел его собаку? Ник кивнул. - Какой она породы? Ник написал: - Большой доберман. Очень красивый. Бейкер удовлетворенно посмотрел на юношу и направился в свой кабинет. Потом он выглянул оттуда и поманил Ника пальцем. Тот приблизился. - Ты хочешь есть? Ник покачал головой, потом сделал движение, будто он подымает стакан и что-то пьет. - Кофе? Сейчас угощу тебя. С сахаром и сливками? Ник отрицательно покачал головой. - Что ж, пойдем. Они шли, и Бейкер без умолку болтал, но Ник думал о своем, не понимая смысла сказанных слов. Шериф завел юношу в кабинет и налил из высокого термоса чашку крепкого черного кофе. На столе лежал сверток, в котором, очевидно, Бейкер принес из дома завтрак. Ник отпил кофе. Напиток обжег рот, но ему сразу стало лучше. Он дотронулся до плеча Бейкера, и, когда тот оглянулся, Ник указал на кофе, потом на свой живот и благодарно сжал руки. Бейкер улыбнулся. - Ты хочешь сказать, что кофе хорош? Моя жена Джейн - мастерица варить кофе. - Он очистил яйцо и отправил его в рот, тщательно пережевывая, затем указал вилкой на Ника. - С тобой интересно. Как в пантомиме. Ты все показываешь очень понятно. Ник сделал рукой неопределенный жест. - Я не стану задерживать тебя, - продолжал Бейкер, - и вот почему. Мне совершенно ясно, что не ты затеял драку. Но может быть, ты сам захочешь задержаться? Я имею в виду, может быть, мы сумеем поймать ребят, так обошедшихся с тобой. Твой ход? Ник кивнул и написал: - Вы думаете, я смогу получить у них назад свои деньги? - Наверняка сказать трудно, - задумчиво ответил Бейкер. - Я только шериф, парень. Но попытаться стоит. Сколько их было? Ник показал сперва четыре пальца, потом, подумав, поднял и пятый. - Ты мог бы узнать кого-нибудь из них? Ник поднял один палец и написал: - Большого блондина. Наверное, вашего роста. Серая рубашка и джинсы. Кастет. Он избивал меня. Когда Бейкер прочитал это, его лицо изменилось. На нем теперь была написана только ярость. Ник, решивший, что ярость направлена против него, сжался в комочек на стуле. - Боже правый, - сказал Бейкер. - Ты уверен насчет кастета? Ник закивал. - А больше ты ничего не заметил? Ник задумался, потом приписал: - На его шее болтался огрызок галстука. Бейкер прочитал написанное Ником. - Это Рей Буз, - сказал он. - Мой зять. Спасибо, парень. Он плохой актер, и Дженни знает это. Он не раз бил ее, еще когда они были детьми. И, хотя они брат и сестра, я думаю, не стоит мне обращать на это внимания. Ник, пораженный его словами, смотрел в пол. Прошло несколько долгих минут, потом Бейкер потряс Ника за плечо, призывая посмотреть на него: - Ну что, попробуешь? Попробуешь выступить в суде против Рея и его дружков? Ты нанес им какие-нибудь увечья? - Пару раз стукнул этого Рея по носу, - написал Ник. - Обычно Рей якшается с Винсом Хоганом, Билли Уорнером, а также с Майком Чилдрессом, - сказал Бейкер. - Я могу поймать Винса наедине и расколоть его. Потом, имея на руках его показания, я бы принялся за Билли и Майка. - Он немного подумал. - Словом, мы могли бы провернуть это, если бы ты захотел. Но нужно все хорошо продумать, потому что ты - чужак в наших краях, а они - свои. Если им удастся выкрутиться, они придут по твою душу. Ник представил себе это. От одного предложения, что он вновь будет безжалостно избит, ему стало не по себе. И все же он решился. На чистом листке в блокноте он написал всего два слова: - Давайте попробуем. Бейкер вздохнул и кивнул. - Ладно. Винс Хоган работает недалеко отсюда... впрочем, не в этом дело. Мы подъедем к нему на работу в пять, и, желательно, вместе с тобой. Возможно, застав Винса врасплох, мы расколем его. Ник кивнул. - Как твой рот? Док Соумс наложил несколько швов и предупредил, что несколько дней будет болеть. Ник вновь кивнул и поморщился. - Я достану их. Они... - Бейкер замолчал и добавил. - Что ж, добро пожаловать в Арканзас, дружок. Он достал из кармана какие-то таблетки и протянул их и стакан воды Нику. Это было обезбаливающее лекарство. Лекарство, с помощью которого Ник должен был кое-как дотянуть до конца дня. 10 Ларри проснулся с ощущением, что находится где-то не там, где должен был бы находиться. Он лежал на кровати, покоясь головой на подушке. Рядом была еще одна подушка. Откуда-то доносился запах жареной ветчины. Он сел и выглянул в окно. Занимался очередной серый нью-йоркский день. Первой мыслью Ларри было, что вчера они с Беркерли что-то натворили ночью. Потом воспоминания о прошедшей ночи начали проясняться, и он понял, что встречался вовсе не с Беркерли, а с Фордхемом. Он находился на втором этаже дома на Тремонт Авеню, а мать его, наверное, удивлялась, где же это он провел прошлую ночь. Интересно, позвонил он ей, чтобы предупредить, или нет? Он спустил ноги с кровати и нащупал в кармане брюк мятую пачку "Винстона" с единственной оставшейся в ней сигаретой. Ларри прикурил ее, и во рту стало еще более мерзко. Запах ветчины из кухни все усиливался, доводя Ларри до дурноты. Девчонку звали Мария, и она, как она сказала... кто? Бог ее знает, кто она по профессии, но в постели - просто гений. Если ему не изменяет память, ему не пришлось долго уговаривать ее. Она немного удивилась, что он - тот самый Ларри Андервуд. А что, если им поискать магазин грампластинок и купить запись "Детки"? Ларри тихо чертыхнулся и попытался восстановить от начала и до конца картину вчерашних подвигов. Его мать ушла на работу, и он проснулся в пустой квартире, но на столе обнаружил записку: "Ларри! 4 июля состоится большой бейсбольный матч. Если у тебя нет на этот день других планов, почему бы тебе не пригласить свою мать на стадион? Я куплю пива и сосисок. В холодильнике яйца и колбаса. Позаботься о себе сам". Далее следовал типичный для Элис Андервуд постскриптум: "Большинство ребят, с которыми ты когда-то балбесничал, переехали, но, мне кажется, Бадди Маркс работает в полиграфическом магазине на Стрикер Авеню". Подобного послания было вполне достаточно, чтобы вывести из равновесия любого. Ни "дорогой" перед его именем. Ни "с любовью" перед подписью. Она не верила в словесные излияния. Свидетельством ее любви был холодильник. Когда он навещал ее, она всегда готовила его любимые блюда. Ее память насчет его вкусов была просто невероятной. Готовила она тоже мастерски. Все еще припоминая подробности дня, он направился в ванную и с ожесточением принялся чистить зубы "Пепсодентом". Потом некоторое время он рассматривал разные безделушки на полочке в ванной, не выпуская из рук тюбик с зубной пастой и обдумывая манеру матери писать записки. Вошла его ночная подруга, одетая в розовый нейлоновый пеньюар, под которым больше ничего не было. - Привет, Ларри! - сказала она. Она была миниатюрной и напоминала фигурой Сандру Ли. - Привет! - ответил Ларри. Он вышел из ванной и, обнаружив свою одежду сваленной в кучу возле кровати, начал одеваться. - У меня есть кое-что, что ты мог бы надеть. И тогда мы могли бы позавтракать. Яичница с ветчиной. Яичница с ветчиной? В желудке у Ларри мерзко заурчало. - Нет, милочка. Мне нужно бежать. Я должен кое с кем встретиться. - Брось, ты ведь не можешь вот так убежать от меня!.. - Это на самом деле важно. - Что ж, я тоже должна быть важна тебе! - Она начинала сердиться. От ее голоса у Ларри сильнее разболелась голова. - Ты слишком явно демонстрируешь свой бронкский диалект, - сказал он, желая уязвить девушку. - Как прикажешь это понимать? - Она уперла руки о бедра, и в ее голосе зазвучали стальные нотки. От неожиданности Ларри был вынужден на шаг отступить. - А что, цвет моей кожи стал черным, если я из Бронкса? Что ты имеешь против Бронкса? Ты что, расист? - Ничего я не имею против, - устало сказал он. - Послушай, этот кто-то, с кем я должен встретиться, - моя мать. Я приехал в город два дня назад и не позвонил ей вчера вечером, что не приду ночевать... или звонил? - с надеждой спросил он. - Ты никому не звонил, - отрезала она. - Что-то не верится, что дело в твоей матери. Он медленно вернулся к кровати. - И тем не менее это так. Она уже в возрасте, но все еще подрабатывает. Мне кажется, сейчас она работает уборщицей. - МНЕ кажется, что ты - не тот Ларри Андервуд, который поет на пластинке. - Если не хочешь, можешь не верить. Я должен бежать. - Ты гнусный мерзавец! - накинулась она на Ларри. - Что прикажешь мне делать со всей этой яичницей, которую я нажарила? - Выброси в окно, - посоветовал Ларри. Она издала звериный вопль и швырнула в него журналом. Журнал угодил точно в голову Ларри. Больно не было, но потом он почувствовал струящуюся по виску кровь. Это привело его в ярость. Схватив журнал в руки, он крикнул: - Сейчас я размозжу тебе этим голову, а потом заставлю сожрать! Она разрыдалась: - Конечно! А почему бы и нет? Ты ведь большая знаменитость. И ты торопишься! Я думала, ты славный мальчик, но ты оказался совсем не славным мальчиком. Боже правый, подумал Ларри. Так и с ума недолго сойти! - Мне нужно идти, - примирительно сказал он. Его белый пиджак висел на спинке кровати. Он взял его и перекинул через плечо. - Нет, ты не славный мальчик! - кричала она ему вслед, когда он проходил через гостиную. - Я пошла с тобой только потому, что ты показался мне славным! Он оглянулся. Она стояла в дверном проеме, растрепанная. На ноге у нее Ларри заметил царапину, которую она, вероятно, заработала, сбривая волосы на ногах. Он должен был пообещать ей это, но вместо этого его губы скривились в дурацкой усмешке, и он процедил: - Ты пахнешь потом! Она застыла от возмущения, и это дало возможность Ларри быстро и беспрепятственно сбежать по ступенькам. Уже у подножья лестницы он услышал ее безумные вопли: - Ты - не милый мальчик! Ты... Он хлопнул входной дверью и выскочил на улицу, немедленно окутавшую его вязким и жарким воздухом, наполненным ароматами весенних деревьев и выхлопных газов. Но после запаха комнаты Марии эти запахи были подобны лучшим духам в мире. Как хорошо, что он удрал оттуда! Было бы безумием... Над его головой распахнулось и треснуло окно, и он точно знал, что за этим последует. - Что б ты сдох! - донеслось сверху. - Что б ты попал под трамвай! Ты не певец! Ты импотент, и с тобой нечего делать в постели! Ты кретин! Лови же, болван! Отнеси это своей мамочке! Из окна вылетела бутылка с молоком и, подобно бомбе, взорвалась при ударе об асфальт, расколовшись при этом на мелкие кусочки. Ларри едва успел уклониться. За молоком последовала бутылка виски и, наконец, полная сковорода яичницы с ветчиной. Ларри бросился наутек. Этому безумию, казалось, не будет конца. Вслед ему несся торжествующий вопль с явными интонациями Бронкса: - ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ В ЗАД, КРЕТИН! Ларри завернул за угол и только здесь смог немного отдышаться. Он вдруг рассмеялся, находясь почти на грани истерики. - Ну что, дружок, неплохо для начала? - спросил он себя, не подозревая, что говорит вслух. - Да, парень, ты силен! Отличная сцена! Лучше не повторять такое, дружок. - Он вдруг понял, что вслух разговаривает с самим собой, и очередной приступ смеха заставил его согнуться пополам. В животе заныло. Ты не славный мальчик. Ошибаешься, детка! Он принялся высматривать такси. Наконец увидев свободную машину, он помахал водителю рукой и только тут вспомнил о струйке крови на виске. Вот черт, забыл вытереть! Он открыл заднюю дверцу и влез в машину, даже не спрашивая, устраивает ли это водителя. - Манхеттен, - распорядился он. Такси стронулось с места. - У вас порез на виске, мистер, - заметил таксист. - Девушка запустила в меня журналом, - пояснил Ларри. Таксист посмотрел на него удивленным взглядом и фальшиво улыбнулся. Затем он отвернулся, предоставив Ларри обдумать, как объяснить матери события сегодняшней ночи. 11 Ларри подъехал к многоэтажному зданию, в котором работала его мать. У выглядящей устало чернокожей женщины в вестибюле он узнал, что Элис Андервуд делает уборку на двадцать четвертом этаже. Он вызвал лифт и поднялся наверх, стараясь держаться к остальным пассажирам лифта боком, чтобы они не заметили царапины на лице. Кровь уже перестала сочиться, но смыть ее было пока негде. На двадцать четвертом этаже размещался офис какой-то японской компании. Ларри около двадцати минут бродил по коридорам в поисках матери, пока наконец не столкнулся с ней у двери в туалет. - Привет, мам! - сказал он. Она удивленно замерла: - Итак, Ларри? Ты начинаешь завоевывать город заново? - А как же! - Он переминался с ноги на ногу. - Я должен попросить у тебя прощения. Мне следовало позвонить и... - Да. Это было бы неплохо. - Я задержался с Бадди. Мы... ну... мы гуляли. Осматривали город. - Не сомневаюсь, что именно этим вы и занимались. Этим или чем-нибудь другим вроде этого. - Она стояла с тряпкой в одной руке и пылесосом в другой, необычно маленькая и постаревшая. - Ты еще что-нибудь хочешь сказать мне? - спросила она после долгой паузы, глядя ему в глаза. - Ну... разве что еще раз извиниться. Было свинством с моей стороны не позвонить тебе. - Да, - кивнула она. - Хотя, конечно, ты взрослый и имеешь право жить, как захочешь. Я отлично усвоила это. Он вздрогнул: - Мама, послушай... - У тебя идет кровь. Тебя кто-то избил на улице? - Я же сказал - извини! - громко и настойчиво повторил Ларри. - Он постепенно начинал выходить из себя. - Да. Это ты сказал. - Она принялась водить пылесосом по стенам. - Мама, послушай! Меня никто не побил. Эта царапина - от корешка журнала. - Да? - Она повернулась к нему, удивленно подняв кверху брови. - Да. От корешка журнала. - Кто-нибудь хотел устроить из твоей головы журнальный столик? Могу представить только, что за ночь вы с Бадди провели, осматривая город! Он решил, что будет лучше, как и всегда, рассказать правду. - Это была девушка, ма. Она запустила в меня журналом. - Наверное, была зла на тебя, как черт, - констатировала Элис Андервуд. - Мама, ты не сердишься на меня? Она отвернулась, и ее спина задрожала. - Не сердись, - прошептал он. - Ладно? А? Она повернулась к нему, и он увидел в ее глазах... неужели слезы? - Ларри, - ласково сказала она. - Ларри, Ларри, Ларри... Ему показалось, что она ничего больше не скажет; ему даже хотелось бы, чтобы так и было. - Это все, что ты скажешь мне? "Не сердись, мама?" Я часто слушаю тебя по радио и каждый раз горжусь, что это поет мой сын, хотя мне и не нравится твоя песня. Люди спрашивают меня, действительно ли это поет мой сын, и я говорю - да, это Ларри. Я говорю им, что ты всегда пел, и я не лгу, верно? Он покачал головой, не поднимая на нее глаз. - Я говорю им, что у тебя настоящий талант, Ларри. Правда, ты сам об этом знаешь. То, что ты не пришел ночевать сегодня, меня не удивило. Такова природа вещей в этом мире. Молодой мужчина и молодая женщина, они всегда уходят вместе. Иногда это раздражает, но это естественный процесс. Теперь ты вернулся. Нет, - нет, не сейчас. Ты вернулся в город. Это тоже о чем-то говорит. - У меня нет никаких неприятностей, - быстро вставил он. - Уверена, что есть. Я знаю это по некоторым признакам. Я уже давно твоя мать, Ларри, и ты не обманешь меня. Он смотрел на нее, желая сказать что-нибудь, но зная, что если раскроет рот, то сможет сказать только одно: "Не плачь, мамочка, ладно?" - Думаю, ты вернулся домой, потому что тебе некуда было больше идти. Ты не знал, куда еще можно приткнуться. Я никогда и никому не сказала о тебе дурного слова, Ларри, даже когда ты поступал некрасиво по отношению ко мне, но тебе я могу сказать все, что думаю. Я думаю, что ты умеешь только брать. Ты всегда был таким. Ты не плохой, я не это имею в виду. В тех местах, где нам пришлось жить после смерти твоего отца, ты обязательно стал бы плохим, если бы в тебе это было заложено. Мыслишь ты правильно, Ларри, и это самое ужасное. Ты знаешь, что такое плохо, но тем не менее не всегда поступаешь так как надо. Ты привык брать, вот и все. И ты пришел ко мне, потому что знал, что я могу отдать, отдать себя. Никому другому не отдала бы, но тебе - да. - Я уеду, - сквозь зубы процедил он. - Сегодня же. - Не нужно, - тихо сказала она. - Мне бы не хотелось, чтобы ты уезжал, Ларри. Я специально для тебя купила кое-какие продукты. Наверное, ты это заметил. И я надеялась, что завтра, может быть, мы поиграем в "вист". - Ма... - оттаивая, он умолк. - Мы обязательно поиграем в "вист". - По пенни за вист, и я легко обыграю такого младенца, как ты. - Да, если я дам тебе выиграть. - Так как же, Ларри? - Все в порядке, - сказал он. Впервые за сегодняшний день он почувствовал себя хорошо. Тихий голосок внутри него подсказывал, что нельзя утрачивать свободу, но Ларри его не слушал. То, что она сказала, - правда, хотя ему и было тяжело это выслушать. - Вот что я скажу тебе. Я куплю билеты на этот матч, 4 июля. И я обставлю тебя в карты сегодня вечером. - Тебе нужно умыться, - она улыбнулась. - Этажом ниже мужской туалет. Почему бы тебе не смыть с лица кровь? Потом можешь взять у меня в кошельке десять долларов и сходить в кино. Здесь неподалеку приличный кинотеатр. Не хуже, чем на Бродвее. - Скоро я сам буду давать тебе деньги, - гордо сказал Ларри. - На этой неделе моя песня перескочила на восемнадцатое место. Скоро я получу чек от Сэма Гуди. - Чудесно. Тогда, если ты скоро заработаешь, почему бы тебе не купить парочку видеокассет, вместо того, чтобы сидеть в кинотеатре? Внезапно к горлу Ларри подступил комок. Он прокашлялся, но комок не исчезал. - Ладно, ерунда, - сказала Элис. - Я болтаю глупости. Начав бежать, нужно бежать, пока не устанешь. Тебе это известно. Возьми не десять, а пятнадцать долларов, Ларри. Думаю, так или иначе, я сумею получить их назад. - Обязательно, - пообещал он. Потом подошел к матери и прижался щекой к ее плечу, как совсем маленький мальчик. Она смотрела в пол. Он потерся об ее щеку и поцеловал. - Я люблю тебя, мама... Она выглядела обескураженной внезапным признанием. - Мне это известно, Ларри, - прошептала она. - И еще, о том, что ты сказала мне... О неприятностях. У меня действительно есть неприятности, но... Внезапно ее голос стал холодным и равнодушным, и это испугало Ларри: - Я ничего не хочу об этом слышать. - Что ж, ладно, - согласился он. - Слушай, ма, какой здесь есть самый хороший театр? - Театр "Люкс Твин", - ответила она, - но я не знаю его репертуара. - Неважно. Знаешь, что я думаю? Существует три вещи, которые на территории Америки можно получить где угодно, но по-настоящему - только в Нью-Йорк-Сити. - И что же это такое? - Кинофильм, бейсбол и сосиски от Недика. Она рассмеялась. - А ты совсем не так глуп, как кажется, Ларри! И он спустился в туалет. И смыл с лица кровь. И вернулся к матери, чтобы поцеловать на прощание. И взял у нее из кошелька пятнадцать долларов. И посмотрел фильм про мистического маньяка Фредди Крюгера, убийцу подростков, приходящего к ним во сне и убивающего своими пальцами, на которых вместо ногтей растут бритвы. Конец фильма был Ларри неясен: удалось ли главной героине убить Фредди, или же он возникнет снова. Правда, если бы он каждый раз не восставал из мертвых, не было бы стольких серий этого фильма. В ряду позади Ларри кашлял какой-то человек. 12 Они сидели на обвитой плющем веранде, Франни Голдсмит и Карла Голдсмит, мать и дочь. - Итак, ты беременна, - повторила Карла. - Да, мама. - Голос Франни прозвучал очень сухо, но она не хотела облизывать губы. Наоборот, она крепко сжала их. - Ох, Франни, - сказала ее мать; слова, как из пулемета, выскакивали из нее одно за другим. - Как - это - случилось? Этот же вопрос задал ей Джесс. Теперь она разозлилась по-настоящему: это был тот же самый вопрос, который задал ей он. - Имея двух детей, мама, ты должна отлично знать, как это случается. - Не хами! - прикрикнула на нее Карла. Ее глаза расширились и засверкали, что всегда в детстве приводило Франни в ужас. - Как ты посмела преподнести такой подарок мне и твоему отцу? И кто этот парень - Джесс? - Да, это Джесс. Отец ребенка - Джесс. Карла подавилась собственной слюной. - И как же ты пошла на это? Ведь мы воспитывали тебя совершенно по-другому! Это... это... Она подняла руки к лицу и начала рыдать. - Как ты посмела? - кричала она. - Это твоя благодарность за все, что мы для тебя сделали? За это ты пошла и... как последняя шлюха... с этим мальчишкой? Мерзкая девчонка! Мерзкая девчонка! - Мама... - Не смей обращаться ко мне! Ты уже достаточно сказала! Франни встала и выпрямилась. Ее ноги, затекшие за время долгого сидения, казались сделанными из дерева, но они еще и дрожали. Из глаз вытекли первые капли слез, но Франни изо всех сил сдерживала их. - Сейчас я уеду. - Ты ела за нашим столом! - внезапно заорала прямо ей в лицо Карла. - Мы любили тебя... и поддерживали тебя... и вот что мы получили за это! Мерзавка! Мерзавка! Больше Франни не могла сдерживаться. Она захлебывалась слезами. Внезапно пол поплыл у нее под ногами, и, чтобы удержать равновесие, она ухватилась руками за край стола, но не устояла на ногах и рухнула на стул, больно ударившись при этом. - И что же вы намереваетесь делать теперь, мисс? Собираетесь остаться здесь? Ожидаете, что мы будем кормить тебя и оказывать всякую поддержку, а ты тем временем будешь спать со всем мужским населением города? Ну уж нет! Я этого не допущу! Не допущу! Схватив со стола вазу, Карла Голдсмит запустила ею в дочь. - Я не хочу оставаться здесь, - прошептала Франни. - Почему ты решила, что я хочу здесь остаться? - А куда тебе идти! К нему? Сомнительно. - Думаю, я найду куда. Это не твое дело. - Франни все еще плакала, но постепенно ее охватывала ярость. - Не мое дело? - Эхом подхватила ее слова Карла. Ее лицо стало белым, как пергамент. - Не мое дело? То, что ты вытворяешь под моей крышей, не мое дело? Ах ты, маленькая сука!.. Она отвесила Франни пощечину, и голова девушки от сильного удара дернулась назад. Но Франни не сдвинулась с места, ненавидящими глазами глядя на мать. - И это за то, что мы отдали тебя в хорошую школу? После того, как ты выйдешь за него замуж... - Я не собираюсь выходить за него замуж. Карла изумленно уставилась на дочь: - О чем ты говоришь? Об аборте? Ты в своем уме? - Я собираюсь родить ребенка. Мне придется взять для этого академический отпуск, но к следующей весне я снова продолжу учебу. - Продолжать учебу? На чьи, интересно, деньги? На мои? Напрасно надеешься! Современные девушки, вроде тебя, не должны ждать поддержки от родителей. - Поддержка мне, конечно, нужна, - тихо сказала Франни. - Деньги... или мне придется начать зарабатывать самой.

ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу: [1] [2] [3] [4]

Страница: [1]