- Ни стыда, ни совести! Думает только о  себе!  -  заорала  Карла.  -
Боже, что ты только вытворяешь со своим отцом и мной! Это разобьет  сердце
твоего отца и...
     - Пока оно еще не разбито, мое сердце, - послышался спокойный  голос,
и Питер Голдсмит вошел на веранду.
     - Что ты здесь  делаешь?  -  гневно  поинтересовалась  Карла.  -  Мне
казалось, что после обеда ты обычно работаешь!
     - Я отпросился, - ответил Питер.  -  Фран  уже  все  рассказала  мне,
Карла. Скоро мы с тобой станем дедушкой и бабушкой.
     - Бабушкой! - фыркнула она. - Ну, конечно! Она  рассказала  тебе  обо
всем первому, и ты скрыл это от меня. Ладно. Лучшего я от тебя и не ждала,
Питер. А сейчас выйди и закрой за собой дверь. Мы хотим  поговорить.  -  И
она вдруг улыбнулась Франни: - У нас есть свои маленькие тайны.
     Питер, вместо того чтобы выйти, подошел к столу и сел в кресло.
     - Питер, предоставь это мне.
     - В  прошлом  я  предоставлял  тебе  слишком  многое.  Сейчас  другие
времена, Карла.
     - Это не твоя территория.
     Он медленно ответил:
     - Моя.
     - Папочка...
     Карла резко обернулась к Франни,  и  девушка  испугалась,  увидев  ее
побелевшее лицо с красными пятнами на щеках.
     - Не смей разговаривать с ним! Он - не  тот  человек,  который  может
поддержать тебя! Хотя, конечно, он всегда защищал тебя и поддерживал  твои
самые бредовые идеи!
     - Перестань, Карла...
     - Пошел вон!
     - Нет. Ты...
     - Пошел вон из моего дома!
     И она бросилась на мужа. Какое-то время Питер пытался ее  сдерживать,
но она яростно вцепилась в него и все время кричала:
     - Вон! Вон! Пошел вон! Скотина, я ненавижу тебя! ПОШЕЛ ВОН! ВОН!
     И тогда он ударил ее.
     Раздался глухой звук, и Карла отлетела в сторону. Она упала на колени
и умолкла от неожиданности и боли.
     - Нет, о, нет! - умоляющим голосом прошептала Франни.
     Карла прижала руку к груди и уставилась на мужа.
     - Ты заслужила это за последние десять  лет,  -  заметил  Питер.  Его
голос звучал удивительно спокойно. - Я  всегда  говорил  тебе,  что  этого
делать нельзя. Нельзя бить женщин. Но когда человек - мужчина или  женщина
- становится собакой и начинает кусаться, необходимо ударом вернуть  этого
человека к действительности. Мне  жаль,  Карла,  что  я  не  сделал  этого
раньше. Тогда сегодня кое-что могло бы быть по-другому.
     - Папа...
     - Заткнись, Франни, - приказал Питер, и она умолкла.
     - Ты сказала, что наша дочь - эгоистка, - все еще глядя прямо в глаза
жены, сказал  Питер.  -  Это  ты  -  эгоистка.  Ты  совершенно  прекратила
интересоваться Франни, когда умер Фред. Тогда ты решила не  растрачиваться
и жить для себя. Именно так ты и жила в  последнее  время.  Ты  помнила  о
покойных членах семьи и напрочь забыла о живых. И когда твоя дочь пришла к
тебе за помощью, я уверен, что первой твоей мыслью было: "Что  скажут  мои
подруги по клубу?!" Нет, Карла, это ты - эгоистка.
     Он нагнулся и помог жене подняться. Как во сне, она встала  на  ноги.
Но выражение ее лица не изменилось - оно было, как и прежде,  неуступчивое
и гневное.
     - Это я виноват, что упустил тебя. Я тоже был эгоистом. Но  теперь  я
хочу сказать тебе, Карла, я - твой муж,  и  решать  буду  я.  Если  Франни
понадобится где-то жить, она сможет жить здесь, как это было всегда.  Если
ей понадобятся деньги, я дам  ей  их,  как  давал  и  прежде.  И  если  ей
понадобится помощь в воспитании ребенка, она сможет получить ее  здесь.  И
еще кое-что я  хочу  сказать  тебе,  Карла.  Если  Франни  решит  крестить
младенца, это тоже произойдет в этом доме.
     Губы Карлы задрожали, и она с трудом выдавила:
     - Питер, твой собственный сын лежал в этом доме в гробу!
     - Да. Вот почему я считаю, что именно здесь должно произойти крещение
новой жизни, - сказал он. - В этом  ребенке  будет  течь  и  кровь  Фреда.
Значит, Фред будет жить в нем, Карла. Ты хочешь выжить свою дочь из нашего
дома. Что же у тебя тогда останется? Ничего, кроме твоей комнаты  и  мужа,
ненавидящего тебя за то, что ты совершила. Если же Франни  придется  уйти,
то вместе с ней уйду и я.
     - Мне нужно подняться к себе и прилечь, -  пробормотала  Карла.  -  Я
плохо себя чувствую.
     - Я помогу тебе, мама, - вскочила со стула Франни.
     - Не прикасайся ко мне! -  завизжала  Карла.  -  Оставайся  со  своим
папашей! Похоже, вы с ним прекрасно отрепетировали  весь  этот  спектакль!
Скоро ты выживешь меня отсюда, Франни! Тебе ведь только это и нужно!
     Она начала истерически смеяться. Она производила  впечатление  пьяной
бабы. Питер попытался положить ей на плечо руку,  но  она  сбросила  ее  и
зашипела, как кошка.
     Потом Карла нетвердым шагом принялась взбираться по лестнице  в  свою
комнату. Оказавшись у двери,  она  бросила  на  мужа  и  дочь  прощальный,
преисполненный ненависти взгляд и захлопнула за собой дверь.
     Франни и Питер обменялись взглядами.
     - Это поможет, - тихо сказал Питер. - Она придет в себя.
     - А если нет? - спросила Франни,  медленно  подходя  к  отцу.  -  Мне
почему-то кажется, что нет.
     - Неважно. Не нужно сейчас об этом думать.
     - Мне лучше уйти. Она не хочет, чтобы я оставалась здесь.
     - Ты останешься. Ведь на самом деле ей тоже нужно, чтобы ты осталась.
- Он помолчал. - И мне ты очень нужна, Фран.
     - Папочка, - сказала она  и  прижалась  лицом  к  его  груди.  -  Ох,
папочка! Мне так стыдно...
     - Тссс, - прошептал он и погладил ее по голове. - Тссс,  Франни...  Я
люблю тебя. Я люблю тебя.

     13

     Зажглась красная лампочка. Щелкнул замок. Дверь открылась. Вошедший в
комнату человек не был одет в традиционный белый халат, хотя на шее у него
болтался крошечный респиратор.
     - Привет, мистер Редмен, - сказал он, пересекая комнату. Он  протянул
свою руку, и Стью, удивленный, все же пожал ее. - Я Дик  Дейтц.  Деннингер
сказал, что вы не намерены вступать  в  игру,  пока  вам  не  объяснят  ее
правил.
     Стью кивнул.
     - Отлично. - Дейтц присел  на  краешек  кровати.  Это  был  невысокий
загорелый мужчина; он напомнил Стью гнома из диснеевского  мультфильма.  -
Итак, что же вы хотите знать?
     - Сперва объясните мне, почему вы вошли сюда без защитного костюма  и
белого халата.
     - Потому что Джеральдо говорит, что вы не заразны. - Дейтц указал  на
морскую свинку, сидящую между оконными рамами. Свинка была в клетке. К ней
неслышным шагом подошел Беррингер и с невозмутимым видом стал рядом.
     - Джеральдо, да?
     -  Джеральдо  последние  три  дня  провел  вместе  с  вами.  Болезнь,
поразившая ваших друзей, также легко поражает морских свинок. Если  бы  вы
были инфицированы, Джеральдо сейчас был бы мертв.
     - И все же вы не забыли о предосторожности, - Стью раздраженно указал
на респиратор.
     - Это, - с циничной усмешкой сказал Дейтц,  -  не  входит  в  условия
моего контракта.
     - Чем я, по-вашему, болен?
     Медленно, будто размышляя, Дейтц протянул:
     - Черные волосы, голубые глаза, порождение сатаны... - Он  пристально
посмотрел на Стью. - Не смешно, да?
     Стью ничего не ответил.
     - Вам, наверное, хочется ударить меня?
     - Не думаю, что это привело бы к чему-нибудь путному.
     Дейтц вздохнул и потер переносицу.
     - Послушайте, - сказал он. - Когда обстоятельства слишком серьезны, я
начинаю шутить.  Некоторые  люди  при  этом  курят  или  жуют  жевательную
резинку. Это способ держать себя в руках, вот и все.  Не  думаю,  что  мой
выход - самый худший. Если же говорить о вашей предполагаемой болезни, то,
исходя из исследований доктора Деннингера и его ассистентов, вы  абсолютно
здоровы.
     Стью безразлично кивнул.
     - Что с остальными?
     - Прошу прощения, это изучается.
     - Как заболел бедняга Кампион?
     - Это тоже изучается.
     - Я думаю, что он служил в армии. И где-то произошла авария.  Подобно
той, что произошла с овцами в  Юте  тридцать  лет  назад,  только  гораздо
серьезнее.
     - Мистер Редмен, я совершу должностное преступление, если мы  с  вами
начнем играть в "горячо-холодно".
     Стью задумчиво принялся рассматривать собственную ладонь.
     - Вы должны радоваться, что мы  не  можем  сказать  вам  больше,  чем
следует, - сказал Дейтц. - И вам это прекрасно известно, не так ли?
     - Зная положение, мог бы лучше служить своей  стране,  -  раздраженно
бросил Стью.
     - Нет. Это всецело задача Деннингера, -  ответил  Дейтц.  -  В  общей
иерархической системе мы с Деннингером - очень мелкие сошки, но  Деннингер
еще более мелкая сошка, чем я. Он  только  винтик,  не  более.  Для  вашей
радости есть один весьма  прагматичный  момент.  Вы  тоже  изучаетесь.  Вы
считаетесь исчезнувшим с лица земли. Если бы я мог рассказать вам  больше,
вы поняли бы, что для вашего же блага вам лучше исчезнуть навсегда.
     Стью ничего не сказал. Он только вздрогнул.
     - Но я пришел сюда не для  того,  чтобы  лечить  вас.  Вы  не  хотите
сотрудничать с нами, мистер Редмен. А нам нужна ваша помощь.
     - Где находятся остальные люди, с которыми я приехал сюда?
     Из внутреннего кармана Дейтц вынул листок бумаги.
     - Виктор Палфрей, умер. Норманн  Брют,  Роберт  Брют,  умерли.  Томас
Ваннамейкер, умер.  Ральф  Ходжес,  Берт  Ходжес,  Шерил  Ходжес,  умерли.
Кристиан Ортега, умер. Энтони Леоминстер, умер.
     Каждое имя взрывом отозвалось в голове Стью. Он прекрасно  знал  этих
людей. Некоторые выросли у него на глазах, других он помнил  с  детства...
Боже, он был знаком с Виком всю жизнь! Как мог Вик умереть? Но еще  больше
его поразила смерть семейства Ходжесов.
     - Все они? - услышал он свой вопрос. - Вся семья Ральфа?
     Дейтц сложил листок бумаги, потом вновь развернул его.
     - Нет, осталась еще одна маленькая девочка.  Ева.  Четырех  лет.  Она
жива.
     - И как она себя чувствует?
     - Прошу извинить меня, это изучается.
     Гнев вскипел в Стью, и он схватил Дейтца за лацканы пиджака:
     - Что же делают ваши люди? - закричал он. - Что делаете вы?  Что,  во
имя Господа, делаете вы?
     - Мистер Редмен...
     - Что?! Что делают ваши люди?!
     Дверь распахнулась. На пороге  стояли  три  дюжих  парня  в  защитных
комбинезонах. Все они были в респираторах.
     Дейтц гневно взглянул на них:
     - Пошли вон отсюда!
     Трое топтались на месте в нерешительности.
     - Нам приказали...
     - Вон отсюда! Это ваш приказ!
     Они исчезли. Дейтц обессиленно сел на кровать. Его губы дрожали, а от
ухоженной прически не осталось и следа. Он почти виновато смотрел на Стью.
     - Послушайте меня, - начал он. - Я не виноват в том, что вы здесь. Не
виноват ни Деннингер, ни медсестры, которые берут у вас анализы  и  меряют
давление.  Можно  было  бы   считать   виноватым   Кампиона,   но   нельзя
перекладывать на него всю  вину.  Он  сбежал,  но  при  сложившихся  тогда
обстоятельствах вы или я тоже сбежали бы. Ему позволила бежать техническая
недоработка.  Но  такова  ситуация.  Все   мы   пытаемся   действовать   в
соответствии с ситуацией. Можно ли считать нас виноватыми?
     - А кто же виноват?!
     - Никто, - сказал Дейтц и улыбнулся. - Или же  виноватых  так  много,
что всех невозможно пересчитать.  Это  несчастный  случай.  Это  могло  бы
произойти когда угодно и в любом другом месте.
     - Несчастный случай, - пробормотал Стью почти шепотом. - А остальные?
Хап, и Хенк Кармишель, и Лила Брют? Их сын Люк? Монти Салливен?..
     - Изучаются, - ответил Дейтц. - Хотите еще помучить меня? Если вам от
этого лучше, то валяйте.
     Стью ничего не сказал и только посмотрел на  Дейтца  таким  взглядом,
что тот перевел глаза на носки собственных ботинок.
     - Они живы, - сказал он, - и в свое время вы с ними увидитесь.
     - Что происходит в Арнетте?
     - Она закрыта на карантин.
     - Там кто-нибудь умер?
     - Никто.
     - Вы лжете.
     - Жаль, если вам так кажется.
     - Когда я смогу выбраться отсюда?
     - Не знаю.
     - Изучается? - язвительно спросил Стью.
     - Нет, просто не знаю. Похоже, вы не заразились этой болезнью, и  нам
нужно узнать, почему так случилось. Тогда мы сможем отпустить вас.
     - Я могу побриться? Я ужасно зарос.
     Дейтц улыбнулся.
     - Если вы  позволите  Деннингеру  продолжать  его  тесты,  я  прикажу
немедленно побрить вас.
     -  Я  в  состоянии  удержать  бритву  в  руке.  Я  делаю  это  сам  с
пятнадцатилетнего возраста.
     Дейтц протестующе покачал головой:
     - Боюсь, что это невозможно.
     Стью раздраженно усмехнулся:
     - Боитесь, что я перережу себе горло?
     - Лучше назвать это...
     Стью прервал его серией частых покашливаний. Он усилием  воли  вызвал
их.
     Эффект, произведенный на Дейтца, не поддавался описанию. Он вскочил с
постели и бросился  к  входной  двери,  на  ходу  натягивая  респиратор  и
стараясь ни к чему не прикасаться. У двери он достал  из  кармана  ключ  и
быстрым движением вставил его снаружи в замочную скважину.
     - Не бойтесь, - с приятной улыбкой сказал Стью. - Я пошутил.
     Дейтц медленно повернулся к нему. Выражение его лица изменилось. Губы
подрагивали от гнева, глаза метали искры.
     - Вы - что?
     - Пошутил, - повторил Стью. Улыбка сползла с его лица.
     Дейтц сделал два  неуверенных  шажка  к  нему.  Его  губы  разжались,
сжались и вновь разжались.
     - Но почему? Почему вы решили пошутить таким странным образом?
     - Прошу простить, - улыбнулся Стью. - Это случается.
     - Вы - паскудный сукин сын, - со сдержанным восхищением  сообщил  ему
Дейтц.
     - Идите. Идите и скажите, что я согласен на дальнейшие тесты.
     Этой ночью Стью спал лучше, чем в прошлые ночи. Ему снились  странные
места, в которых он никогда прежде не бывал. Снились  красные,  светящиеся
из темноты глаза и люди без лица.
     Среди ночи он почему-то проснулся и подошел к окну. Была ясная  ночь,
и ярко светила луна. Что же это за места, думал он. Может быть  Айова  или
Небраска, а может, северный Канзас. Но он с уверенностью мог сказать,  что
находится здесь впервые в жизни.

     14

     Была четверть двенадцатого. За окном царила ночь. Дейтц сел в  кресло
и, расслабившись, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. В руках  он  держал
микрофон, собираясь выйти на связь.
     На приборном щитке замигала лампочка.
     - Это полковник Дейтц, - заговорил он.  -  Кодовый  номер  в  Атланте
РВ-2.  Сообщение  16,   касающееся   файла   "Голубой   Проект",   субфайл
"Принцесса"/"Принц". Сообщение имеет классификационный номер  2-2-3.  Если
вы не уполномочены принять подобное сообщение, Джек, мы  прекращаем  сеанс
связи.
     Он умолк и на миг прикрыл глаза. В наушниках что-то потрескивало.
     - Принц дал мне сегодня  несколько  пугающую  информацию,  -  наконец
сказал он.  -  Я  не  буду  пересказывать  ее;  вы  найдете  ее  в  отчете
Деннингера. Там  же  прочтете  запись  моего  разговора  с  Принцем.  Этот
мерзавец сегодня так напугал меня, что  чуть  не  задрожали  поджилки.  Он
умудрился заставить меня пару секунд  побыть  в  его  шкуре,  и  я  теперь
понимаю, что он должен чувствовать. Он потрясающе умен и сообразителен,  и
предельно  независим  в  действиях  и  суждениях.  У  него   нет   близких
родственников - ни в Арнетте, ни в другом месте,  так  что  мы  ничего  не
добьемся,  изолировав  его.  У   Деннингера   есть   ребята,   готовые   с
удовольствием изувечить его, и это может случиться,  но,  если  мне  будет
позволено, я предпочел бы другие способы, потому что он не робкого десятка
и с ним непросто справиться. Кроме того, он, исходя  из  исследований  все
того же Беррингера, абсолютно здоров.
     Он  снова  умолк,  выслушивая  невидимого  собеседника.   Его   глаза
слипались: за последние семьдесят  два  часа  ему  удалось  поспать  всего
четыре.
     - Рекорд был - двести двадцать часов, - сказал наконец  он.  -  Генри
Кармишель умер, когда я разговаривал с Принцем. Полицейский, Джозеф Роберт
Брентвуд, умер полчаса назад. Этого нет  в  рапорте  Деннингера.  Брентвуд
продемонстрировал внезапно положительную  реакцию  на  вакцину...  где  же
это?.. а, вот:  63-А-3.  Если  хотите,  посмотрите  субфайл.  У  Брентвуда
начался жар, опухли гланды, потом он вдруг проголодался и  попросил  есть.
Он съел яйцо вкрутую и хлеб без масла. Говорил разумно, хотел  знать,  где
находится, вспомнил детство -  ну  и  так  далее.  Потом,  около  двадцати
четырех часов, жар усилился. Тогда он  вскочил  с  кровати  и  забегал  по
комнате с криками и стонами. Потом упал и умер. Кома.  По  мнению  коллег,
причиной смерти явилась вакцина. Сначала ему стало лучше, но потом - опять
плохо, и он умер. Значит, мы опять отброшены на прежние рубежи.
     Он помолчал.
     - Самое худшее я приберег напоследок. Итак, мы имеем дело с болезнью,
которая  имеет  несколько  различных  этапов  и  принимает  разные  формы.
Некоторые люди не выдерживают и первого этапа, другие переболевают  всеми.
Некоторые люди довольно долго находятся в одном и том  же  состоянии,  без
заметного ухудшения, будто они заморожены. Один из наших "чистых" объектов
уже не может считаться чистым. Другой,  тридцатилетний  оболтус,  здоровее
меня самого. Деннингер провел с ним  около  тридцати  миллионов  опытов  и
обнаружил только четыре отклонения от нормы: на  его  теле  много  родимых
пятен,  он  слишком  легкого   телосложения,   его   левый   глаз   слегка
подергивается от тика, когда он нервничает, и, наконец, Деннингер считает,
что он  слишком  спокойно  спит  по  ночам.  Но  все  это  работа  доктора
Деннингера, и я не могу комментировать его результаты. И все же это пугает
меня, Старки. Пугает, потому  что  болезнь  распространяется  со  страшной
скоростью, не щадя никого. Все мы ожидаем, что Принц - я не хочу  называть
в эфире его настоящее имя - не  сегодня-завтра  тоже  умрет.  Хотя,  чисто
инстинктивно, я чувствую, что он может уцелеть. Никому из заболевших  этой
болезнью не стало лучше. На мой вкус, эти  свиньи  из  Калифорнии  слишком
хорошо сделали свое дело. Заканчиваю связь. Дейтц, Атланта  РВ,  сообщение
16. Конец связи.
     Он отложил микрофон и задумчиво уставился на него.  Потом  достал  из
кармана сигарету и закурил.

     15

     До полуночи оставалось две минуты.
     Патти Грин - медсестра, пытавшаяся померить у Стью кровяное давление,
когда он забастовал,  -  сидела  у  стола,  просматривая  иллюстрированный
журнал, и ждала времени, когда нужно будет осматривать мистера Салливана и
мистера Хапскомба. Хап не спал; он, очевидно, смотрит сейчас  мультфильмы,
подумала Патти, и с  ним  не  будет  больших  проблем.  Больше  всего  ему
нравится рассказывать ей о том, как замечательно  просвечивается  ее  тело
сквозь халат. Мистер Хапскомб тоже не сахар, но он готов сотрудничать,  не
то что этот проклятый Стьюарт Редмен, который надувшись смотрит на тебя  и
не произносит ни слова. Мистер же Хапскомб был из тех людей, которых Патти
называла  "спортсмены".  По  ее   мнению,   все   пациенты   делились   на
"спортсменов" и "старых перечниц".  Либо  человек  по-настоящему  болен  и
тогда  он  "спортсмен",  либо  он  иппохондрик  -  и  тогда  автоматически
становится  "старой  перечницей",  основной   задачей   которой   является
причинить бедной Патти как можно больше неприятностей.
     Мистер Салливан, должно быть, спит, и его  будет  нелегко  разбудить.
Впрочем, она не виновата в том, что ему придется проснуться,  и  надеется,
что больной поймет это. Ему будет приятно, что правительство взяло на себя
заботу о нем. А если не будет, она намекнет ему об этом. Не хватало, чтобы
сегодня ночью он стал "старой перечницей"!
     Часы пробили полночь; пора идти.
     Она вышла  из  ординаторской  и  двинулась  по  направлению  к  белой
комнате, где персонал переодевался в защитные костюмы. На  полпути  у  нее
вдруг начался насморк. Патти достала из кармана носовой  платок  и  трижды
негромко высморкалась. Потом положила платок на место.
     Думая  о  процедурах,  которые  она  будет  делать   сейчас   мистеру
Салливану, она не придала никакого значения  внезапному  насморку.  Просто
случайность! А ведь в ординаторской  висел  огромный  плакат,  на  котором
большими красными буквами было начертано:
     СООБЩАЙТЕ НЕМЕДЛЕННО ОБО ВСЕХ СИМПТОМАХ ОЗНОБА ИЛИ НЕЗДОРОВЬЯ, КАКИМИ
БЫ НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫМИ ОНИ ВАМ НЕ ПОКАЗАЛИСЬ!
     Правительство беспокоилось, чтобы пациенты из Техаса не могли попасть
наружу и не  начали  бы  заражать  население,  но  Патти  знала,  что  это
невозможно.
     Она шла к белой комнате и по пути заразила санитара, врача,  как  раз
собирающегося уходить домой, и медсестру, пришедшую на дежурство.
     Начинался новый день.

     16

     Днем позже, 23 июня, в противоположной части страны на  север  мчался
большой "конни". Белый, ярко освещенный солнцем, он  проделывал  не  менее
ста миль в час.
     Где-то на  юге  от  Хачиты  остался  трейлер,  ранее  прицепленный  к
"конни", - Поук и Ллойд решили, что он  им  не  нужен.  Трейлер  привлекал
внимание, и друзья постепенно начали нервничать. За последние  шесть  дней
они убили шестерых,  включая  владельца  "континенталя",  его  жену  и  их
очаровательную  дочь.  Но  не  шесть  смертей,  висящих  на  их   совести,
беспокоили их. Дело  было  в  наркотиках  и  ружьях.  Пять  граммов  хаша,
коробочка с чертовой пропастью кокаина и шестнадцать фунтов  марихуаны.  А
также два ствола 38 калибра, три - 45-го, 357-й "магнум", шесть винтовок -
две из них с глушителем - и "шмайссер". Убийцы по призванию,  они  все  же
прекрасно понимали, какие проблемы могут возникнуть  с  полицией  Аризоны,
если их остановят. Они ведь вне закона, с тех  самых  пор,  как  пересекли
границу Невады.
     Вне закона. Ллойду Хенрейду нравилось звучание этого  словосочетания.
Звучит, как выстрел. Получай  же,  грязная  крыса!  Ешь  дерьмо,  сволочь!
Хорошие слова...
     Итак, они свернули возле  Деминга  на  север,  проехали  мимо  Харли,
Байярда, слегка задели Силвер Сити, где Ллойд прикупил продуктов, улыбаясь
продавщице в пустом торговом зале такой странной и пустой улыбкой, что она
еще час после его ухода нервничала. Я уверена, что этот  мужчина  убил  бы
меня так же легко, как легко было ему смотреть на меня, сказала она  позже
своему начальству.
     Проехав Силвер Сити и пронесясь через Клифф, они вновь  повернули  на
восток, хотя совсем не туда хотели на самом деле ехать.  Они  свернули  на
проселочную дорогу, и Поук сбавил газ.
     - Хочешь закурить? - поинтересовался Ллойд.
     - Угу!
     - Что ж, держи.
     В сумке, стоящей в ногах Ллойда, было шестнадцать  фунтов  марихуаны.
Он достал несколько щепоток зелья и принялся сворачивать самокрутки.
     На сидении между приятелями  лежал  "шмайссер"  с  полным  магазином.
Ллойд и Поук дымили самокрутками. "Конни"  мчался  по  дороге  на  восьмой
скорости.
     Поук и Ллойд встретились месяц назад. Место встречи -  исправительная
тюрьма, Бронсвилль.
     Эндрю "Поук" Фримен вышел на свободу в апреле 1989 г. Он был  соседом
по койке с Ллойдом Хенрейдом и не раз говорил тому, что  может  предложить
выгодное дельце в Вегасе. Ллойда это заинтересовало.
     Ллойд вышел на свободу 1 июня. Он был осужден за угон автомобиля,  но
ему повезло - он  отсидел  только  два  года  из  положенных  четырех.  За
примерное поведение.
     Выйдя за ворота тюрьмы, он сел в автобус, направляющийся в Лас-Вегас,
и на остановке его встретил Поук. Он  сразу  же  рассказал,  что  встретил
человека,  имеющего  какое-то  отношение  к  сицилийской  мафии,  и  этому
человеку нужны их услуги. Все, что он поручит,  нужно  будет  исполнить  в
точности, потому что сицилийцы не любят, чтобы их оставляли в дураках.
     - Что ж, - сказал Ллойд, - звучит неплохо.
     На следующий день приятели отправились к сицилийцу. Он был  блондином
невысокого роста со сдержанной мимикой. Он сказал, что парни должны  будут
имитировать грабеж, и приказал Поуку  и  Ллойду  прогуливаться  в  пятницу
около шести вечера вокруг его дома.
     - И постарайтесь изменить внешность, - добавил  он.  -  Вам  придется
разбить мне нос и подбить глаз. Боже, и зачем я с этим связался?!
     Настало назначенное время. Поук и  Ллойд  на  автобусе  добрались  до
места и, надев на лица маски, подошли к дому. Дверь была заперта, впрочем,
сицилиец предупреждал их об этом, но замки выглядели не слишком надежными.
Они без труда взломали их и вошли в  комнату,  где  их  ждал  перепуганный
сицилиец. На столе перед ним лежали заряженные ружья.
     - Боже, зачем только я ввязался в эту историю! - воскликнул сицилиец,
и в это время Ллойд метким  ударом  расквасил  ему  нос.  Поук  немедленно
послал свой кулак в глаз заказчика.
     - Ой! - закричал сицилиец. - Зачем же так сильно?
     - Вы сами хотели,  чтобы  все  выглядело  правдоподобно,  -  возразил
Ллойд.
     Поук достал из кармана лейкопластырь и заклеил рот сицилийца.
     По ранее намеченному  плану  они  должны  были  прихватить  несколько
безделушек и исчезнуть, но Поук вдруг рассудил по-другому. Они  с  Ллойдом
переглянулись и, не сговариваясь, с двух сторон приблизились к  сицилийцу.
Он понял, что парни что-то замышляют, и обеспокоенно заерзал на стуле,  на
который его немного раньше усадил Ллойд. Поук достал из кармана кастет  и,
размахнувшись, ударил  им  доверчивого  беднягу  в  лицо  -  раз,  другой,
третий... Через несколько минут сицилиец  затих.  Он  мешком  свалился  со
стула, напомнив Ллойду персонажа из какого-то мультфильма.
     Поук склонился над жертвой и прощупал пульс.
     - Ну? - напряженно спросил Ллойд.
     - Ничего. Только тикают его часы. - Поук повернул запястье  сицилийца
к себе. - О, да это "Таймекс"! А я думал, по крайней мере, "Касио".  -  Он
отбросил безжизненную руку.
     В кармане  сицилийца  они  нашли  ключи  от  его  машины  и  двадцать
долларов.
     Сицилийцу принадлежал старый "мустанг". На нем они и покинули  Вегас,
направляясь в Аризону. К обеду следующего  дня  они  ограбили  стоящий  на
дороге "фоеникс", убив его  владельца.  Это  случилось  позавчера.  Вчера,
забравшись в небольшой магазинчик в двух милях от Шелдона, они пристрелили
продавца и похитили его  грузовичок  и  кассу,  в  которой,  правда,  едва
наскреблось шестьдесят три доллара.
     Сегодня утром они увидели этот белый  "кадиллак-континенталь".  Ллойд
сказал, что  им  явно  сопутствует  удача.  Они  остановились  неподалеку,
заглушили мотор и осторожно приблизились к "континенталю". К этому моменту
они уже пересекли  границу  Аризоны  и  находились  в  Нью-Мехико,  но  не
подозревали об этом. Именно поэтому им и предстояло угодить в сети ФБР.
     Водитель "конни" вышел из машины:
     - Вам нужна помощь?
     - Думаю, да, - ответил Поук и достал из-за пояса пистолет.  Не  давая
жертве опомниться, он всадил мужчине между глаз пулю, и бедняга, мгновенно
умерший от выстрела, так никогда и не узнал, за что же его убили.

     Они подъехали к небольшому придорожному кафе, какие  всегда  стоят  у
автозаправочных станций. Возле кафе были припаркованы старенький "форд"  и
пыльный "олдсмобиль" с прицепом. В прицепе стояла укрытая попоной  лошадь.
Она удивленно смотрела на "континенталь".
     - Может быть, это наш счастливый билет? - подумал вслух Ллойд.
     Поук согласно кивнул. Он достал носовой платок, отер вспотевшее  лицо
и поправил сзади за поясом "магнум".
     - Ты готов?
     - Да, - ответил Ллойд и взял в руку "шмайссер".
     Они шли мимо припаркованных машин. Полиции еще четыре дня назад стало
известно, кто они такие;  они  оставили  свои  отпечатки  пальцев  в  доме
сицилийца и в магазине. Грузовичок продавца был найден в сорока  шагах  от
трех трупов. Поук предложил поступить так, надеясь, что полиция заподозрит
в этом убийстве владельца грузовика. Если бы они  включили  радиоприемник,
то знали бы, что полицией Аризоны и Нью-Мехико на них  организована  самая
крупная облава за последние сорок лет.
     Автозаправка оказалась автоматическая. Снаружи не было ни души.  Наши
друзья вошли в кафе. За стойкой дремал какой-то парень,  похожий  в  своей
шляпе на ковбоя. За столиком ела спагетти  усталая  темноволосая  женщина.
Рядом сидел мужчина в серой рубашке,  на  голове  у  него  была  фирменная
шапочка компании "ШЕЛЛ". Надпись "ШЕЛЛ" была сделана красными  буквами  на
белом  фоне.  Он  повернулся  на  звук  открываемой  двери,  и  его  глаза
расширились.
     Ллойд вскинул "шмайссер" к плечу и веером выстрелил  в  потолок.  Две
люстры раскололись с  таким  грохотом,  будто  взорвалась  бомба.  Парень,
напоминающий ковбоя, начал медленно поворачиваться в их сторону.
     - Никому не двигаться! - заорал Ллойд, и Поук поддержал его  звериным
рыком.
     Внезапно, полностью повернувшись к парочке  бандитов,  ковбой  рывком
вытащил из кармана револьвер и выстрелил в Поука, ранив его в руку.  Ллойд
немедленно прицелился и  выстрелил,  но  рука  дрогнула,  и  пуля  сразила
застывшую неподвижно женщину, которая, не проронив ни звука, упала к ногам
Ллойда. Тем временем ковбой выстрелил еще раз, Поук взвыл от  боли.  Тогда
ковбой перевел дуло на Ллойда, но тот не стал ждать, пока его  подстрелят,
и выстрелил первый. Ковбой мешком  свалился  на  пол.  В  левой  его  руке
продолжала дымиться сигарета.
     В этот момент мужчина в шапочке "ШЕЛЛ" выскочил из-за  столика,  и  в
его руках щелкнул затвор большого ружья. Очень большого.
     - Что? - успел спросить Поук, и в это время  ружье  выстрелило.  Поук
упал, представляя  собой  окровавленную  массу,  конвульсивно  дернулся  и
затих.
     Ллойд решил, что пора сматывать удочки.  Черт  с  ними,  с  деньгами.
Деньги можно найти везде. Лучше  спасти  свою  шкуру.  И  он  на  цыпочках
принялся пробираться к выходу, выронив "шмайссер".
     Но  он  опоздал.  За  окном  взвизгнули  тормоза.  Во   двор   влетел
полицейский автомобиль. Из него выскочили трое копов, и двое прицелились в
Ллойда. Третий крикнул:
     - Стоять смирно. Руки за спину! Что здесь происходит?
     - Три человека умерли, - закричал Ллойд. - О Боже! Этот парень там, в
кафе! Я еле спасся!
     Он подбежал к "конни", мечтая об одном - сесть  за  руль  и  умчаться
отсюда, но полицейский приказал:
     - Ни с места! Стой, или буду стрелять!
     Ллойд застыл на месте.
     - Черт побери,  -  прошептал  он,  когда  его  виска  коснулось  дуло
полицейского пистолета.
     - Быстро в машину, скотина!
     На крыльцо вышел мужчина в шапочке "ШЕЛЛ". В руках его все  еще  было
ружье.
     - Он убил Билли Марксона, - высоким тоненьким голосом воскликнул  он.
- А другой убил миссис Сторм. Дьявол! Мне удалось пристрелить  одного.  Он
мертв. Отойдите, и я убью второго негодяя!
     - Спокойно, Поп, - сказал один из полицейских. - Игра окончена.
     - Я убью его на месте! - кричал мужчина. - Я убью его!..
     Внезапно он отбросил ружье в сторону и зарыдал как дитя.
     - Он сумасшедший, - дрожащими руками Ллойд вцепился в руку одного  из
полицейских. Он убьет меня! Помогите!
     - Сейчас поможем, - пообещал тот.  Размахнувшись,  он  ударил  Ллойда
Хенрейда рукоятью пистолета по голове, и наш  герой  потерял  сознание.  В
себя он пришел вечером, в следственном изоляторе.

     17

     Старки стоял перед вторым монитором, не сводя глаз с Фрэнка  Д.Брюса.
Когда мы слышали про Брюса в последний раз, он лежал  лицом  в  тарелке  с
супом. С тех пор ничего не изменилось. Все шло по плану.
     Заложив руки за спину, Старки сделал шаг и оказался  перед  монитором
номер четыре. Там все изменилось к лучшему. Доктор Эммануил Эзвик все  еще
лежал мертвый на полу,  но  центрифуга  остановилась.  Прошлой  ночью  она
внезапно начала дымиться, и через несколько часов ее обороты  замедлились,
после чего произошла полная остановка. Центрифуга была последней  иллюзией
в жизни Старки, и он обратился к Стеффенсу с просьбой (при  этом  Стеффенс
посмотрел на него как на безумца): выяснить в компьютерном  банке  данных,
как долго может работать центрифуга. Через шесть секунд был получен ответ:
2-3 ГОДА  плюс-минус  ДВЕ  НЕДЕЛИ.  По-видимому,  центрифуга  остановилась
навсегда, подумал Старки.
     Зазвонил телефон. Старки, очнувшись от раздумий, снял трубку.
     - Слушаю, Лен.
     - Билли, я звоню по поручению наших людей в Сайп Спрингс, в  пятистах
милях от Арнетты. Они хотят поговорить с тобой. Это коллективное решение.
     - Что это значит, Лен? - обескураженно спросил Старки.
     - Пресса.
     - О Боже, - простонал Старки. - Ну, соединяй.
     - Минутку.
     Некоторое время в трубке был  слышен  только  треск,  потом  раздался
голос.
     - ...Команда Львов, говорит Команда Львов, вы слышите  меня,  Голубая
База? Раз... два... три... четыре... это Команда Львов...
     - Слышу вас, Команда Львов, - сказал Старки. - Это Голубая База Один.
Что случилось?
     Тоненький голосок без остановки говорил минут пять. Ситуация сама  по
себе была пустяковая, как понял Старки, потому что компьютер еще  два  дня
назад обрисовал ему подобную ситуацию.
     Доктор в Сайп Спрингс оказался чрезмерно болтлив, и писаки из местной
газетенки сумели связать положение в Сайп Спрингс с положением в  Арнетте,
Вероне, Коммерс Сити, а также в городке Поллистон, штат Канзас.  Именно  в
этих городах эпидемия распространялась с невероятной скоростью. В  списке,
предоставленном компьютером, числились  двадцать  пять  городов  в  десяти
штатах, и в каждом из них поочередно возникали случаи болезни.
     Значит, ничего уникального в Сайп Спрингс  не  случилось.  Уникальной
можно было бы считать только Арнетту.
     Важно было другое. Старки перебил говорящего.
     - Запишите все, что я сейчас скажу.
     - Минутку, сэр. Записываю.
     Старки  замолчал,  крутя  в  пальцах   телефонный   шнур,   думая   о
последствиях того, что он сейчас прикажет...
     - Вы здесь, Голубая База? Мы не слышим вас! Алло! Алло!
     - Я здесь, Львы, - наконец отозвался Старки. - Отставить записывание.
Слушать приказ. Ликвидировать журналистов. Как поняли?
     Тишина. Легкое статическое потрескивание.
     - Я спрашиваю, как поняли приказ?
     - О Боже! - раздался тоненький голосок.
     - Повтори приказ, сынок.
     - У-у-у... ликвидировать журналистов.
     - Очень хорошо. Выполняйте, - спокойно сказал Старки.
     - Есть, сэр.
     Раздался щелчок, и потрескивание исчезло. Старки услышал  голос  Лена
Крейтона:
     - Билли?
     - Да, Лен.
     - Я все записал на пленку.
     - Прекрасно, Лен, - саркастически сказал Старки.  -  Можешь  включить
эту информацию в свой отчет.
     - Ты не понял, Билли, - возмутился Лен. - Ты  поступил  правильно.  Я
это отлично понимаю.
     Старки устало  прикрыл  глаза.  Он  вдруг  почувствовал  себя  совсем
одиноким.
     - Я рад, что ты  одобряешь  меня,  Лен,  -  сказал  он  прерывающимся
голосом и повесил трубку.
     Сейчас он чувствовал себя Джеком Потрошителем  над  трупом  одной  из
жертв. Он вспомнил Фрэнка Д.Брюса и его  последний  приют.  Потом  усилием
воли взял себя в руки.

     К югу от Хаустона, проехав Сайп Спрингс, мчался автомобиль.  Это  был
"понтиак" прошлых лет выпуска, и пределом для него были восемьдесят миль в
час. Внезапно из-за поворота навстречу "понтиаку" вынырнул "форд" и  стал,
перегородив дорогу.
     Водитель "понтиака", тридцатишестилетний журналист из местной газеты,
едва  успел  притормозить,  чтобы  предотвратить  столкновение.  Он  резко
крутнул руль влево, и машину вынесло на обочину.
     - О Боже! - воскликнул сидящий на заднем сидении фотограф. Он  уронил
камеру на пол и судорожно уцепился за ремень безопасности.
     Из  "форда"  вышли  двое  ребят.  Рассерженный  водитель   "понтиака"
выскочил на дорогу:
     - Эй, вы!
     - Послушай, - нервно сказал из машины фотограф. -  Мне  кажется,  нам
лучше не...
     Но водитель направлялся к двоим из "форда", сжимая руки в кулаки.
     - Вы, мерзавцы! - кричал он. - Вы чуть не убили нас, и я хочу...
     Он четыре года прослужил в армии добровольцем, и поэтому хорошо узнал
модель автоматов, которые возникли в руках у тех двоих.
     Он уже жалел, что связался с ними; он был бы  рад  убежать,  но  ноги
вдруг стали ватными. И тут парни из "форда" открыли по нему  огонь.  Через
несколько секунд пули изрешетили его настолько, что никаких сомнений в его
смерти не оставалось.
     Сидящий в машине фотограф съежился от страха. Из уголка его рта текла
слюна, но он не замечал этого. Он смотрел, как двое с автоматами неумолимо
приближаются к нему. Вот один  из  них  рывком  распахнул  дверцу  машины,
другой прицелился...
     Еще через пару минут все было кончено. Ребята  из  "форда"  подтащили
"понтиак" к краю дороги и сбросили с обрыва. Машина летела вниз,  ударяясь
о камни. Вот она  достигла  дна  ущелья,  раздался  громкий  взрыв,  клубы
пламени устремились в небо...
     В сегодняшних газетах Сайп Спрингса, да и в других техасских газетах,
так и не появились сообщения ни о болезни, ни о прочих проблемах.

     18

     Ник открыл небольшую дверь в кабинете шерифа Бейкера, ведущую прямо в
коридор, по обе стороны которого располагались тюремные камеры. В двух  из
них  находились  Винсент  Хоган  и  Билли  Уорнер.  Напротив  сидел   Майк
Чайлдресс. Еще одна камера была пуста и ждала Рея Буза.
     - Эй, кретин, - окликнул его Чайлдресс. - Какого черта ты засадил нас
сюда? Что мы такого с тобой сделали?
     - Дай только выйти, и я лично откручу тебе голову, -  пообещал  Билли
Уорнер. - И не  только  голову.  Никто  не  соберет  тебя  из  тех  мелких
кусочков, на которые я тебя разорву.
     Только Винс Хоган  молчал.  Он  был  деморализован  своим  арестом  и
обещанием шерифа Бейкера, что против  него  -  против  них  всех  -  будет
выдвинуто обвинение в суде. Правда, шериф не сказал, что исход  суда,  где
истец - Ник - выступит против трех или, если  будет  пойман  Рей,  четырех
ответчиков, предсказать невозможно.
     Ник был глубоко признателен  шерифу  Джону  Бейкеру.  Этот  громадный
человек заслужил ее даже не потому, что пообещал Нику, что ему,  возможно,
вернут его деньги, а просто потому,  что  заступился  за  юношу,  которого
избили и обобрали четверо  подлецов.  Он  вел  себя  так,  будто  Ник  был
отпрыском  какого-нибудь  местного  аристократического  семейства,  а   не
простым  бродягой.  А  ведь  большинство  шерифов  здесь,   на   Юге,   не
задумываясь, отправили бы Ника на исправительные работы, даже  не  пытаясь
разобраться.
     На личной машине Бейкера они съездили на работу к Винсу  Хогану.  Под
сидением у Бейкера лежал пистолет, с которым он никогда не расставался.
     Всю дорогу Бейкера знобило, и он, не переставая, трубно  сморкался  в
огромный носовой платок. Ник, конечно, не мог этого слышать, но и  глухому
было ясно, что шериф здорово простужен.
     - Итак, когда мы увидим его, я спрошу тебя: "Это  один  из  них?"  Ты
кивком скажешь, что да. Просто кивнешь. Ладно?
     Ник кивнул.
     Винс работал в авторемонтной мастерской и как раз перебирал  какой-то
мотор, когда подъехали Бейкер и Ник. Он нервно улыбнулся Бейкеру, стараясь
не смотреть в сторону Ника. Ник был бледен, и синяки  на  лице  проступали
особенно отчетливо.
     - Привет, шериф, что это вы решили нас проведать?
     Остальные рабочие, увидев машину, прекратили заниматься своими делами
и столпились чуть поодаль.
     Бейкер схватил Винса за руку и рывком развернул лицом к себе.
     - Эй! В чем дело, шериф?
     Бейкер повернул лицо так, чтобы Ник мог видеть его губы.
     - Это один из них?
     Ник отчетливо кивнул и на всякий случай указал на Винса рукой.
     - Что это значит? - запротестовал Винс. - Я не знаю этого немого!
     - Тогда как ты можешь знать, что он немой? Пошли, Винс, по тебе давно
плачет тюрьма. Можешь попросить кого-нибудь привезти тебе зубную щетку.
     Шериф повел арестованного к машине,  не  обращая  внимания  на  вопли
протеста. Винс протестовал и по дороге в город, и когда  был  отправлен  в
камеру. Лишь через несколько часов он угомонился. Бейкер  не  стал  терять
времени на объяснение заключенному его прав. Он просто ушел, оставив Винса
под замком, и вернулся к обеду.  Винс,  голодный  и  испуганный,  во  всем
сознался и все подписал.
     Майка Чайлдресса взяли в час  дня,  а  Билли  Уорнера  -  в  половине
второго. Шериф действовал быстро, но все же кто-то успел предупредить  Рея
Буза, и он скрылся.
     Бейкер пригласил Ника к себе домой - поужинать и познакомить со своей
женой.
     В машине Ник достал из кармана блокнот и написал:
     - Мне очень жаль, что это ее брат. Как она перенесет это?
     - Перенесет,  -  хрипло  ответил  Бейкер.  -  Я  думаю,  она  немного
всплакнет, но она знает ему цену. И еще  она  знает,  что,  в  отличие  от
друзей, родственников не выбирают.
     Джейн  Бейкер  оказалась  миниатюрной   симпатичной   женщиной.   Она
действительно  сначала  заплакала,  и  Нику  стало  неуютно  от   сознания
собственной, хотя и невольной, вины.  Но  она  быстро  успокоилась,  тепло
пожала ему руку и сказала:
     - Очень рада познакомиться с тобой, Ник. Мне жаль, что виновник твоих
неприятностей - мой брат.
     Ник с признательностью сжал ее руку.
     - Мне хотелось бы, чтобы ты попробовал ветчину,  Ник.  Я  неплохо  ее
готовлю. Так, во всяком случае, считает он.
     У Ника заурчало в желудке, и он заулыбался.
     После десерта Джейн Бейкер обратилась к мужу:
     - Ты плохо выглядишь. Слишком много работаешь, а ты  простужен.  Тебе
необходимо полечиться.
     Ник переводил взгляд с нее на него и удивлялся, как два столь  разных
по комплекции человека умещаются в  одной  постели.  Хотя  они  явно  были
довольны друг другом. И вообще, это не мое дело, подумал он.
     - Дорогой, не уходи никуда вечером. Полежи.
     - Но у меня там  заключенные.  И  если  они  не  нуждаются  в  особом
присмотре, их нужно хотя бы кормить и поить.
     - Ник может сделать это, - предложила она. - А ты бы лег  в  постель.
Иначе все это добром не кончится.
     - Я не могу послать Ника,  -  слабым  голосом  сказал  Бейкер.  -  Он
глухонемой. И потом, он не мой заместитель.
     - Ну так сделай его своим заместителем.
     - Он не здешний житель.
     - Поступай, как знаешь, - Джейн Бейкер начинала сердиться. - Это  для
твоего же блага.
     Так  Ник  Андрос  стал  заместителем  шерифа.  Когда   он   готовился
отправиться в контору  шерифа,  Бейкер  в  пижаме  вышел  из  спальни.  Он
выглядел совсем изнеможенным.
     - Я не очень рад, что она втравила меня в это, - сказал он. -  И  мне
неудобно перед тобой. Но я очень слаб и действительно нуждаюсь в помощи.
     Ник доброжелательно кивнул.
     - У меня раньше был заместитель. Но он и его  жена  переехали  отсюда
после смерти их сына. Я не препятствовал их отъезду.
     Ник кивнул.
     - Надеюсь, все будет в порядке. Ты должен просто покормить их. У меня
в столе там лежит пистолет, но  не  смей  без  крайней  необходимости  его
трогать. Ни его, ни ключи, понял?
     Ник кивнул.
     - Если кто-нибудь из них  будет  симулировать  болезнь,  не  верь.  И
вообще держись от них подальше. Если кто-нибудь  пожалуется  на  здоровье,
скажи, что доктор Соумс завтра утром осмотрит его. Утром я подъеду.
     Ник достал из кармана блокнот и написал:
     - Спасибо, что помогли мне. Спасибо, что засадили их за решетку.
     Бейкер внимательно прочел написанное.
     - И откуда ты такой хороший, парень? Как  ты  смог  попасть  в  такую
дыру, как наша?
     - Это длинная история, - написал Ник. - Сегодня вечером  я  письменно
изложу ее, и вы сможете прочесть.
     - Что ж, дружок, давай. Я верю в тебя.
     Ник кивнул.
     - Главное - накормить их. Если эти негодяи останутся  без  ужина,  то
обвинят власти в негуманном отношении. Джейн позвонит  в  кафе,  чтобы  их
официант что-нибудь принес.
     - Только пусть входит без стука, потому что я не услышу.
     - Ладно. - Бейкер немного помедлил. - Возьми в углу куртку. Она будет
чуть великовата тебе, зато теплая. И будь внимателен и осторожен. Ты  ведь
не сможешь позвонить и попросить о помощи, если попадешь в беду.
     - Я смогу позаботиться о себе.
     - Да, я верю, что сможешь.  Я  попрошу  кого-нибудь  навестить  тебя,
если...
     Он умолк. Рядом с ним возникла Джейн.
     - Ты все еще задерживаешь этого беднягу? Пусть идет,  а  то  появится
мой дорогой братец и выпустит пташек из клеток.
     Бейкер невесело рассмеялся.
     - Думаю, братец твой сейчас по меньшей мере в Теннеси.  -  Он  тяжело
вздохнул. - Ладно, Джейн, я, пожалуй, лягу.
     - Сейчас принесу тебе аспирин.
     Она посмотрела через плечо на Ника, заботливо  поддерживая  мужа  под
локоть:
     - Рада познакомиться с тобой, Ник. Даже при подобных обстоятельствах.
Будь осторожен.
     И Ник заметил в уголках ее глаз слезинки.

     Мальчик-официант в форменной рубашке через полчаса после прихода Ника
в тюрьму принес в судках три обеда. За обед было необходимо  расплатиться,
и Ник в блокноте написал:
     - За это нужно платить?
     Мальчик внимательно прочел написанное.
     - Конечно, - сказал он. - Контора шерифа получит счет. Слушай,  а  ты
что, не можешь говорить?
     Ник покачал головой.
     - Плохо дело, - сказал официант и умчался так быстро,  будто  боялся,
что Ник может засадить его за решетку.
     В окошко на каждой двери Ник поставил по порции обеда. Заключенные  к
этому времени поутихли, и только Майк Чайлдресс  по-прежнему  осыпал  Ника
угрозами.
     Не обращая на него внимания, Ник прошел в офис Бейкера, сел за  стол,
достал пачку бумаги, на мгновение задумался и написал заголовок:
     "История жизни Ника Андроса."
     Потом остановился и улыбнулся.  Он  успел  побывать  в  самых  разных
местах, но никогда не мог ожидать, что окажется за столом шерифа,  охраняя
трех заключенных, побивших и ограбивших  его,  и  будет  излагать  историю
своей жизни. Слегка подумав, он начал убористо писать:
     "Я родился в Каслине, штат Небраска, 14 ноября 1968  года.  Мой  отец
был независимым фермером. Они с мамой жили довольно обеспеченно, и  деньги
семьи хранились сразу в трех  банках.  Моя  мать  была  на  шестом  месяце
беременности, когда отец повез ее в город на грузовике на осмотр к  врачу.
По дороге с грузовиком  случилась  авария,  и  мой  отец  умер  вследствие
сердечного приступа.
     Так или иначе, через три месяца мама родила меня, и я родился  таким,
какой есть. Вероятно, повлияла драма от потери мужа.
     До 1973 года мама пыталась справляться с фермой сама, а затем  отдала
ее в аренду. У нее не было родственников, но она написала  друзьям  в  Биг
Спрингсе, штат Айова, и один из них приобрел для нее бакалейную лавку.  Мы
прожили там до 1977 года, когда  мать  погибла  в  результате  несчастного
случая. Ее сбил мотоцикл, когда она переходила улицу, идя с работы  домой.
В этом не было вины мотоциклиста, - простое невезение. Он даже не превышал
скорость. Баптистская община устроила  маме  роскошные  похороны.  Эта  же
община послала меня в приют Младенцев Иисуса Христа  в  Дес  Мойнесе.  Это
место, куда разные церковные общины  направляют  сирот  для  воспитания  и
обучения. Там я научился читать и писать..."
     Он остановился на этом. Его рука немного устала с непривычки, но дело
было не  в  ней.  Ему  было  не  слишком  приятно  ворошить  воспоминания.
Чайлдресс и Уорнер спали, Винс Хоган у зарешеченного окна курил сигарету и
смотрел на пустую камеру,  где  должен  был  сейчас  находиться  Рей  Буз.
Казалось, Хоган сейчас заплачет,  и  Ник  подумал,  что  нужно,  наверное,
сделать для него что-нибудь доброе, человечное. Но что?  Еще  ребенком  из
кинофильмов он узнал одно словечко. НЕКОММУНИКАБЕЛЬНОСТЬ. Это слово всегда
песней звучало для Ника, и он чувствовал, что оно точно характеризует  его
состояние души. НЕКОММУНИКАБЕЛЬНЫЙ - таким он был всю жизнь.
     Он вновь сел за стол и перечел написанное. Там я  научился  читать  и
писать. Да, написать это гораздо легче, чем научиться на  самом  деле.  Он
жил в мире безмолвия. Письмо было для него закрыто. Речь можно было понять
по движениям губ, по степени раскрытия  челюстей,  по  танцу  языка.  Мама
учила его читать по губам, и она же показала ему, как выглядит  на  бумаге
его имя - печатными буквами. Это твое имя, сказала она. Это ты, Ники.  Но,
конечно, она сказала это молча, жестами. Он не понял. Тогда  она  показала
пальцем на лист бумаги и затем на Ника. Он понял. Самое  худшее,  если  ты
глухонемой, не в том, что живешь в полном безмолвии. Самое худшее, что  не
знаешь названия вещей. По-настоящему он понял, что такое  имя,  когда  ему
исполнилось четыре года. Он не знал, что высокие зеленые штуки  называются
деревьями, до шести лет. Он хотел это знать, но никто не подумал  ему  это
объяснить, а просить он не мог: он был НЕКОММУНИКАБЕЛЬНЫМ.
     Когда мама умерла, его почти все забросили. Дети дразнили Ника  самым
жестоким и безобразным образом. Они изгоняли его из своего круга -  равные
среди равных.
     Он перестал стремиться к общению. Тогда ему стало легко переезжать  с
места на место, глядя на безымянные предметы, заполняющие  мир.  По  губам
играющих детей он понимал, во что они играют, но игры не  привлекали  его,
как прежде. Он все чаще уединялся  и  мог  часами  созерцать  передвижение
облаков в небе.
     Потом появился Руди. Большой мужчина со  шрамами  на  лице  и  бритой
наголо головой. Шесть футов и пять дюймов - много больше, чем Ник Андрос в
то время. Впервые они встретились в комнате отдыха, где стояли стол, шесть
или семь стульев и телевизор, который  работал  только  тогда,  когда  сам
этого хотел. Руди заметил Ника и вскоре подошел к нему. Он указал  пальцем
на свой рот, потом на уши.
     Я глухонемой.
     Ник отвернулся: зачем смеяться над несчастьем?
     Руди обнял его.
     Сердце Ника ухнуло куда-то вниз.  Он  открыл  рот,  и  по  щекам  его
полились слезы. Он не хотел быть рядом с этим  бритым  бугаем.  Если  этот
жуткий тролль - глухонемой, то он, Ник, - нет, нет и нет.
     Руди ласковым движением поставил Ника на ноги и подвел к  столу.  Там
лежал лист бумаги.  Руди  указал  сперва  на  него,  потом  на  Ника.  Ник
переводил взгляд с бумаги  на  бритоголового.  Он  покачал  головой.  Руди
кивнул и вновь указал на чистый лист. Затем достал из кармана  карандаш  и
протянул Нику.  Ник,  будто  обжегшись,  отдернул  руку.  Руди  указал  на
карандаш, затем на Ника, затем на лист бумаги. Ник вновь покачал  головой.
Руди вновь повторил всю комбинацию.
     Ник заплакал сильнее. Лицо, покрытое шрамами, участливо  смотрело  на
него. Руди вновь указал на лист бумаги. На карандаш. На Ника.
     Ник зажал карандаш в кулак. Он написал четыре слова, которые знал:
     НИКОЛАС АНДРОС НЕНАВИЖУ ТЕБЯ
     Потом он отложил карандаш и с победным видом посмотрел  на  Руди.  Но
Руди улыбался. Внезапно он приблизился к Нику и обхватил крепкими пальцами
его голову. Его руки были теплыми и добрыми. Ник не мог вспомнить, когда к
нему в последний раз прикасались с такой любовью. Разве  что  мама,  когда
еще была жива.
     Потом Руди убрал руки с головы Ника. Он взял  карандаш  и  перевернул
лист бумаги на другую сторону. Он начертил карандашом контур листа.  Затем
тем же карандашом очертил контур Ника. Он проделал это снова. И  снова.  И
снова. И наконец Ник понял.
     Ты сам - чистый лист бумаги.
     Ник заплакал.
     Следующие шесть лет Руди всегда был рядом с ним.
     ...там я научился читать и писать. Мне помог человек  по  имени  Руди
Спаркман. Мне очень повезло,  что  я  встретил  его.  В  1984  году  приют
закрыли. Многих детей растолкали по разным сиротским  домам,  но  я  в  их
число не попал. Мне сказали, что,  поскольку  у  меня  есть  родственники,
государство будет платить им за мое воспитание. Я хотел остаться  с  Руди,
но Руди в это время работал миссионером в Африке.
     Поэтому я убежал. Мне было шестнадцать лет, и мне казалось, что никто
не будет слишком рьяно искать меня.  Я  хотел  поступить  в  высшую  школу
экстерном, потому что Руди всегда  утверждал,  что  самое  главное  -  это
образование. Но для этого мне нужно подсобирать денег. Мне кажется,  скоро
я смогу попытаться пройти проверочный тест. Я люблю учиться.  Может  быть,
когда-нибудь я поступлю  в  колледж.  Я  знаю,  что  это  звучит  безумно,
особенно от глухонемого вроде меня, но мне это не кажется невозможным. Так
или иначе, такова моя история.
     Около половины восьмого пришел Бейкер. Он выглядел немного лучше.
     "Как вы себя чувствуете?" - написал Ник.
     - Неплохо. Я проспал всю ночь. Хотя аспирин помог не сразу,  и  Джейн
даже хотела вызвать врача. А что делал ты?
     Ник сделал неопределенный жест рукой.
     - Как наши гости?
     Ник открыл и закрыл  рот  несколько  раз,  пытаясь  мимикой  показать
Бейкеру, что Майк ругался.
     Бейкер понял и рассмеялся, затем несколько раз кашлянул.
     - Тебе бы выступать по телевизору, - сказал он. - Ну что, ты  написал
историю своей жизни?
     Ник кивнул и протянул шерифу исписанный листок бумаги. Бейкер  сел  и
внимательно прочел написанное.  Когда  закончил,  он  с  новым  выражением
посмотрел на Ника. Юноша смутился и опустил глаза.
     Когда же вновь посмотрела на Бейкера, тот спросил:
     - И ты с шестнадцати лет жил сам? Целых шесть лет?
     Ник кивнул.
     - И ты действительно собираешься поступать учиться?
     Ник приписал внизу своей "автобиографии":
     "Если вам кажется, что я слишком взрослый для этого, то ведь я поздно
научился читать и писать. И еще, мне было негде взять деньги".
     - И на каких же курсах ты хотел бы учиться?
     Ник написал:
     "Геометрия. Высшая математика. Языки.  Все  это  входит  в  программу
колледжа".
     -  Языки.  Ты  имеешь  в  виду  иностранные?  Французский?  Немецкий?
Испанский?
     Ник кивнул.
     Бейкер рассмеялся и покачал головой.
     - С ума сойти! Глухонемой говорит об изучении  языков!  Не  обижайся,
дружок. Ты же понимаешь, что я не со зла.
     Ник улыбнулся и кивнул.
     - А почему ты много скитался?
     "Понимаете, когда я в плохом настроении, я не могу  долго  оставаться
на одном месте. И еще раньше я боялся, что меня  отправят  в  какой-нибудь
другой приют".
     - Я бы мог предложить тебе остаться здесь. Но... кое-кому  это  может
не понравиться.
     Ник кивнул, чтобы показать, что он понимает.
     - Как твои зубы? Все еще болят?
     Ник кивнул.
     - Дать тебе таблетку?
     Ник показал два пальца.
     - Держи. А теперь я  должен  сделать  кое-какую  бумажную  работенку,
связанную с этими  ребятами.  Можешь  заняться  своими  делами.  Позже  мы
поговорим.

     В половине десятого в контору шерифа прибыл  доктор  Соумс,  человек,
возвративший Ника к жизни. Ему было около шестидесяти,  и  он  был  совсем
седым. Из-под густых бровей лукаво смотрели необычайно голубые глаза.
     - Шериф сказал мне, что ты читаешь по губам, - сказал он. - И еще  он
сказал, что ты нужен ему совершенно здоровый, так  что  позволь  осмотреть
тебя. Снимай рубашку.
     Ник расстегнул пуговицы и стянул рубашку.
     - Боже правый, какие кровоподтеки, - ужаснулся Бейкер.
     - Да, они постарались на славу, - сказал Соумс. Он посмотрел на  Ника
и ворчливо сказал: - Парень, ты чуть не остался  без  левой  титьки.  -  И
указал на огромную рану на левой груди юноши. Потом он придирчиво осмотрел
голову Ника, глаза и особенно внимательно зубы. От передних зубов мало что
осталось.
     - Тебе придется вырвать их... - Соумс закашлялся. - Извини.
     Он начал доставать из черного саквояжа инструменты.
     - Скажи-ка, дружок, твоя проблема с речью физического или врожденного
характера? Или кто-нибудь из твоих родных тоже был глухонемым?
     Ник написал:
     - Физического. Я таким родился.
     Соумс кивнул.
     - Благодари Бога, что при этом твои мозги в полном порядке. И  надень
рубашку.
     Ник оделся. Ему нравился Соумс; кое  в  чем  он  был  похож  на  Руди
Спаркмана,  который  сказал  однажды,  что  Бог,  чтобы   как-то   утешить
глухонемых, сделал их вдвое умнее обычных людей.
     Соумс сказал:
     - Открой рот пошире и сиди спокойно. Сейчас...
     Внезапно сидящий за столом Бейкер надрывно закашлялся.
     - Что такое, Джон?
     - Простыл. И знобит почему-то. А ведь утром  я  совсем  неплохо  себя
чувствовал. Да и ты, я смотрю, не вполне здоров.
     - Снимай рубашку и не смей рассказывать врачу, что он болен. -  Соумс
повернулся к Нику: - Странно, что этот кашель и озноб приобретают характер
эпидемии. Миссис Латроп больна, и все семейство Ричи, и многие живущие  на
Баркер Роуд. Даже Билли Уорнер, сидящий здесь, не вполне здоров.
     Бейкер снял рубашку.
     - Ну, посмотрим. Дыши!
     Бейкер поежился:
     - Боже, как холодно!  Что  это  ты  такое  делаешь,  что  пронизывает
похлеще мороза?
     - Дыши, - повторил Соумс. - Теперь не дыши.
     Бейкер закашлялся.
     Соумс долго слушал шерифа. Спереди, сзади и снова спереди. Наконец он
отложил стетоскоп и взял  ложечку.  Он  заставил  Бейкера  открыть  рот  и
заглянул в горло. Закончив, он сложил стетоскоп и  ложечку  в  пластиковый
пакет.
     - Ну? - спросил Бейкер.
     Соумс вместо ответа правой рукой начал прощупывать  железки  на  шее.
Бейкеру стало больно, и он отпрянул.
     - Джон, - как можно спокойнее сказал врач,  -  ты  должен  немедленно
идти домой и ложиться в постель. Это не совет, это приказ.
     Шериф растерянно заморгал:
     - Амброз! Ты ведь знаешь, что я не могу этого сделать. У  меня  здесь
под следствием три негодяя,  которых  сегодня  днем  нужно  переправить  в
Камден. Я оставил с ними на ночь этого парнишку, но я не  имел  права  так
поступать и не поступлю так  больше.  Он  немой.  Я  подвергал  его  жизнь
опасности.
     - Не думай о нем, Джон. У тебя самого есть  гораздо  более  серьезные
проблемы. Это какая-то респираторная инфекция, - звучит совсем не страшно,
но на самом деле очень опасная штука. Ты очень болен, Джон, и  к  тому  же
представляешь опасность для окружающих. Иди  домой  и  ложись  в  постель.
Отвезешь их завтра, если тебе станет  легче.  А  лучше  вызови  патруль  и
поручи это сделать ему.
     В поисках поддержки Бейкер посмотрел на Ника.
     - Но ты же знаешь, что я...
     - Идите домой и немедленно ложитесь в постель, -  написал  Ник.  -  Я
посторожу их. Кроме того, я должен отплатить вам за заботу и за таблетки.
     - Ты и так много работаешь, - добавил Соумс. И закашлялся.
     Бейкер взял со стола лист с "историей жизни" Ника:
     - Можно, я возьму это домой  и  дам  почитать  Дженни?  Ты  ей  очень
понравился, Ник.
     - Конечно, - написал Ник. - Конечно, можно. Она очень милая.
     Бейкер направился к двери.
     - Прими аспирин, -  напутствовал  его  Соумс.  -  Я  очень  осторожно
отношусь к подобной инфекции.
     - В ящике стола лежит  коробка  из-под  сигар,  и  там  еще  осталось
несколько штук, - обернулся в дверях Бейкер.  -  И  немного  денег.  Сходи
куда-нибудь и позавтракай. Эти ребята некоторое время обойдутся без  тебя.
С ними все будет в порядке. Просто потом напиши, сколько денег потратил. Я
заставлю полицейский департамент их компенсировать.
     Ник кивнул.

     Около шести  часов  вечера  с  ужином  в  коробке  и  пакетом  молока
появилась Джейн Бейкер.
     Ник написал:
     - Огромное спасибо. Как себя чувствует ваш муж?
     Она засмеялась:
     - Он хотел прийти сам, но я отговорила его.  Днем  у  него  поднялась
температура, но к вечеру она стала почти нормальной.  Мне  кажется,  виной
тут заключенные. Джонни предпочитает отвезти их в тюрьму сам,  не  доверяя
патрулю.
     Ник вопросительно посмотрел на нее.
     - Он звонил им, и они ответили, что до девяти  утра  завтрашнего  дня
никого прислать не могут. У них тяжелый день, около двадцати происшествий.
Много смертей вследствие болезни. Сейчас вокруг вообще много больных.  Мне
кажется, Соумса это очень беспокоит.
     Да и сама она выглядела встревоженной. Затем она достала  из  кармана
сложенный вчетверо листок.
     - Это просто роман, -  приветливо  сказала  она,  возвращая  рукопись
юноше. - Тебе не повезло больше, чем кому-либо другому из моих знакомых, и
твоя твердость  в  достижении  цели  достойна  всякого  уважения.  Мне  бы
хотелось, чтобы все это узнал мой брат. Мне стыдно за него.
     Ник, пораженный ее словами, лишь вздохнул.
     - Надеюсь, ты останешься  в  Шойо,  -  сказала  она,  вставая.  -  Ты
понравился моему мужу и мне  тоже.  Будь  осторожен  с  этими  ребятами  в
камерах.
     - Постараюсь, - написал Ник. - Передайте шерифу: я  надеюсь,  что  он
поправится.
     - Обязательно передам.
     И она ушла, а Ник стал располагаться на ночлег. Заключенные утихли, и
к десяти часам все они спали. За ночь в контору зашли два горожанина -  по
просьбе шерифа они пришли убедиться,  что  с  Ником  все  в  порядке.  Ник
заметил, что обоих сильно знобило.
     Он спал беспокойно, постоянно просыпаясь и  всматриваясь  в  темноту,
будто там таилось что-то страшное и опасное.

     Утром  он  проснулся  рано  и  сразу  же  поспешил  проведать   своих
подопечных.
     Когда он вышел, Билли Уорнер окликнул его:
     - А ведь Рей вернется, ты знаешь. И когда он поймает тебя, то сделает
отбивную и размажет по стенке.
     Стоящий к нему спиной Ник пропустил  все  это,  как  говорится,  мимо
ушей.
     Вернувшись в офис, он нашел старый  номер  журнала  "Таймс"  и  начал
читать. Для удобства он снял башмаки и положил ноги на стол.  Периодически
Ник поглядывал на дверь, чтобы шериф не вошел и  не  увидел  его  в  столь
странной позе.
     Но шериф не шел. Уже миновало восемь, девять, а его все не было.  Ник
начинал  беспокоиться.  Чтобы  отвлечься,   он   решил   вновь   проведать
заключенных.
     Там его ждала неприятная новость. Уинс Хоган лежал на  койке  и  едва
повернул голову в сторону Ника. Он явно нуждался во врачебной помощи.  Что
же делать?
     Ник решился. Он подошел к столу, взял лист бумаги и написал:
     - Шериф Бейкер или Кто бы  то  ни  было!  Я  ушел  за  завтраком  для
заключенных и  за  доктором  Соумсом  для  Винсента  Хогана.  Кажется,  он
серьезно болен, а не симулирует. Ник Андрос.
     Он повесил записку на дверь и вышел на улицу.
     Его поразили запах зелени и рано наступившая  жара.  К  обеду  должно
было стать совсем невыносимо. В такие дни лучше  всего  лежать  в  тени  у
воды, опустив в нее ноги.
     Парковочные площадки были пусты. Ник увидел на улицах всего несколько
машин. В магазине не было ни души.
     Внезапно Ник увидел машину доктора Соумса.  Машина  притормозила,  но
доктор из нее не вышел. Его вид  поразил  Ника.  За  время,  пока  они  не
виделись, Соумс будто состарился на двадцать лет. Он не  отнимал  от  носа
носовой платок и без остановки чихал и кашлял. Его глаза слезились, а кожа
пожелтела и стала почти прозрачной, как у покойника.
     Увидев Ника, Соумс прошептал:
     - Шериф Бейкер мертв. Он умер около двух часов  ночи.  Сейчас  больна
Джейн.
     У Ника округлились  глаза.  Шериф  Бейкер  умер?  Но  ведь  его  жена
приходила вечером и сказала, что ему  лучше!  И  она...  она  хорошо  себя
чувствовала. Нет, это невозможно.
     - Умер, - повторил Соумс, будто прочитав мысли Ника. - И не только он
один. За последние двенадцать часов я подписал двенадцать  свидетельств  о
смерти. И я знаю еще по меньшей мере двадцать человек, которые не  доживут
до обеда, если только Господь не сжалится над ними. Но я  сомневаюсь,  что
он сжалится. Мне кажется, он получает от этого удовольствие.
     Ник достал из кармана блокнот и написал:
     - А какая причина этих смертей?
     - Я не знаю, - медленно сказал Соумс. - Но похоже, уже все  в  городе
больны этой болезнью. Мне страшно, Ник, как  никогда  не  было  страшно  в
жизни. Я тоже заражен, хотя принимал меры предосторожности.  И  я  уже  не
молод. Я протяну меньше, чем многие другие. - Его голос  звучал  устало  и
безнадежно, но Ник, к счастью, этого не слышал. -  Но  то,  что  мне  жаль
себя, мне уже не поможет.
     Соумс тяжело вылез из машины, опираясь на руку юноши.
     -  Пойдем  посидим  немного  на  скамейке,  Ник.  С   тобой   приятно
разговаривать. Думаю, тебе это уже говорили.
     Ник жестом указал в сторону тюрьмы.
     - Она никуда не денется,  -  сказал  Соумс,  -  и  им,  мне  кажется,
повезло: благодаря своей изоляции, они  скорее  всего  окажутся  в  списке
замыкающими.
     Они сели на скамейку,  и  Соумс  с  блаженным  видом  подставил  лицо
солнцу.
     - Кашель и лихорадка, - сказал он. - Лихорадка  с  десяти  вечера  до
полуночи. Потом опять кашель. Хорошо еще, что нет диарреи.
     - Вам бы лечь в постель, - написал Ник.
     - Да, было бы лучше. И я лягу в постель. Но сперва отдохну  несколько
минут. - Он прикрыл глаза, и  Ник  подумал,  что  доктор  спит.  Ник  даже
подумал, не сбегать ли в кафе за завтраком Билли и Майку.
     Но тут доктор Соумс вновь заговорил, не открывая глаз:
     - Симптомы одни и те же, - и начал  загибать  пальцы,  перечисляя:  -
Кашель. Лихорадка. Головная боль. Слабость или полная потеря  сил.  Потеря
аппетита.  Болезненное  мочеиспускание.  Воспаление  миндалин.  Воспаление
суставов. Респираторные явления и смерть.
     Он посмотрел на Ника:
     -  Все  эти  симптомы  могут  относиться  к  воспалению  легких,  или
пневмонии, или инфлуэнце. И неважно, стар пациент или молод, а также болел
ли  раньше  пневмонией.  Обычно  мы  лечим  антибиотиками,  но  здесь  они
бессильны. И пациент  быстро  или  медленно  умирает.  Помочь  невозможно.
Болезнь развивается рывками: ухудшение  -  улучшение  -  опять  ухудшение.
Кто-то где-то допустил ошибку, и теперь все они стараются все это скрыть.
     Ник  непонимающе  смотрел  на  доктора,  решив,  что  тот  бредит   в
лихорадке.
     - Звучит как параноидальный бред, верно? - шутливо посмотрел на  него
Соумс.  Я  всегда  боялся  паранойи  у  молодых...  этих  их  наушников...
компьютеров... а сейчас я понимаю, что они правы, а я  ошибался.  Жизнь  -
отличная штука, Ники, и старики иногда бывают слишком мнительны, и все  же
вот один факт: ни  один  из  телефонов  в  Шойо  не  работает.  Из  города
невозможно дозвониться  в  другой  город.  Далее,  два  выезда  из  города
перекрыты барьерами  с  табличками  "РЕМОНТ  ДОРОГИ".  Но  ремонт  там  не
ведется.  Только  барьеры.  Я  сперва  подумал,  что  эти  барьеры   легко
преодолеть, но дальше дорога перегорожена большим количеством  машин.  Все
это напоминает военную организацию. Грузовики и "джипы".
     - А другие дороги? - написал Ник.
     - Дорога на восток перекрыта. На западном выезде из города пару  дней
назад произошло автомобильное  столкновение,  и  останки  машин  никто  не
убирает. Две разбитых машины полностью блокируют дорогу.  Там  расставлено
ограждение, но нет никаких признаков присутствия полиции.
     Он помолчал и высморкался.
     - А что касается ремонтируемых дорог, то работы там ведутся, но очень
медленно. Я говорю со слов Джо Ракмена, который живет неподалеку. Я был  у
него два часа назад - осматривал заболевшего сынишку. Джо сказал, что  ему
кажется, что люди, ремонтирующие дорогу, - солдаты, хотя и одеты в рабочие
комбинезоны и приехали на обычном грузовике.
     Ник написал:
     - А как он это узнал?
     Вставая, Соумс сказал:
     - Просто рабочие редко отдают друг другу честь.
     Ник тоже встал.
     - А грунтовые дороги?
     - Не знаю. Возможно, - Соумс кивнул. - Но я врач,  а  не  герой.  Джо
сказал, что на сидении в грузовике он видел  винтовки.  Военного  образца.
Если кто-то попытается выехать из Шойо по грунтовой дороге - мало  ли  что
может случиться? А если они заметят? Да и что там, за  пределами  Шойо?  Я
повторяю, кто-то допустил ошибку, и сейчас ее стараются  скрыть.  Безумие.
Безумие. Конечно, долго они это держать в секрете  не  смогут,  и  новость
распространится. Интересно, сколько людей умрет к тому времени?
     Ник испуганно смотрел, как доктор Соумс, пошатываясь, направляется  к
своей машине.
     - А ты, Ник, - спросил вдруг Соумс. - Как ты чувствуешь себя?  Озноб?
Кашель? Насморк?
     Ник при каждом симптоме отрицательно качал головой.
     - Ты будешь пытаться выбраться из города? Мне  кажется,  ты  сможешь,
если пойдешь через поля.
     Ник отрицательно покачал головой и написал:
     - Там сидят запертые люди. Я не могу их бросить. Винсент Хоган болен,
но двое других в порядке. Я принесу  им  завтрак  и  схожу  проведаю  мисс
Бейкер.
     - Ты разумный мальчик, - сказал Соумс. - Это редкость.  Парень  твоих
лет и такой рассудительный - это большая редкость. Она  оценит  это,  Ник.
Знаешь, настоятеля нашей методистской церкви тоже остановили. Наверное, он
не смог никуда дозвониться  и  решил  уехать.  Будь  осторожен  со  своими
подопечными, ладно?
     Ник кивнул.
     - Хорошо. Я постараюсь в обед приехать проведать тебя.
     С этими словами машина доктора тронулась с места. Ник, встревоженный,
смотрел ей вслед и пошел в сторону кафе. Почему-то в  зале  работал  всего
один официант, и Нику долго пришлось ждать  заказ.  Когда  он  вернулся  в
тюрьму, Билли и Майк были здорово напуганы. Винс Хоган лежал без сознания,
и к шести вечера он умер.

     19

     Ларри жил в Нью-Йорке со странным чувством. Все предметы,  окружающие
его, были прежними - и все же они изменились. Они как будто стали  меньше.
И ему бывало грустно безо всяких причин.
     Сегодня его мать не пошла на  работу.  Последние  несколько  дней  ее
знобило, а по утрам повышалась температура. И сейчас она лежала в постели,
а по телевизору передавали  сводку  новостей.  Попытка  поджога  в  Индии.
Авария на электростанции в Вайоминге. Решение судебной коллегии по  поводу
сексуальных меньшинств. Ничего особенного.
     Досмотрев новости, мать встала и, не  обращая  внимания  на  протесты
Ларри, отправилась готовить ему завтрак. Как всегда, к завтраку подавались
яйца. Элис не представляла себе завтрака без  яиц.  Они  содержат  в  себе
протеин и нутритион, говорила она. Ларри знал, что по этому поводу  с  ней
лучше не спорить.
     Завтрак был готов, и она пригласила  Ларри  за  стол.  По  тому,  как
спокойно она сидела напротив него, Ларри понял, что мать сегодня никуда не
пойдет.
     - Выходной, мама?
     - Нет. Я позвонила и предупредила, что больна. Эта лихорадка доконает
меня. Я ненавижу заболевать по пятницам - в этот день всегда много работы,
но я едва держусь на ногах. И еще болит горло.
     - Ты вызвала врача?
     - Когда я была молода и прекрасна, имело  смысл  вызывать  врачей,  -
сказала она. - Сейчас же нужно идти на прием в больницу.  Ненавижу  ходить
по больницам! Нет, обойдемся без врача. Я выпью аспирин и немного  полежу,
а завтра буду в полном порядке.
     Все утро  он  был  дома  и  пытался  помогать  матери.  Он  придвинул
телевизор к ее кровати, купил ей сок, бутылку коньяка и газеты.
     После этого заняться было нечем. Они начинали действовать друг  другу
на нервы. Ей перестало нравиться, что телевизор стоит  слишком  близко,  и
Ларри перенес его  на  прежнее  место.  Потом  были  еще  какие-то  мелкие
придирки нездорового человека, и он понял, что должен куда-нибудь пойти.
     - Пойду прогуляюсь по городу, - полувопросительно сказал он.
     - Прекрасная мысль, - с неожиданным энтузиазмом сказала мать. - Я как
раз собираюсь вздремнуть. Ты - хороший мальчик, Ларри.
     Проходя   мимо   телефона-автомата,    Ларри    почувствовал    вдруг
непреодолимое желание  позвонить  домой.  Пошарив  по  карманам  в  поиске
жетона, он набрал номер. К телефону  никто  не  подходил.  Наверное,  мать
все-таки решила пойти на работу, подумал Ларри. Но он сам не верил в  это.
Совсем больная, с температурой и кашлем, куда она могла деться? Он  быстро
сел в стоящее неподалеку такси и назвал адрес матери.

     Дверь была заперта, и на стук никто не отвечал. Ларри опять  подумал,
что мать, очевидно, ушла на работу. Как же он войдет в  квартиру?  Ведь  у
него нет ключа! Он повернулся, чтобы спуститься  к  мистеру  Фримену,  как
вдруг услышал из-за двери какой-то глухой стук.
     На двери матери было в общей  сложности  три  замка,  но  обычно  она
пользовалась только верхним. Это позволило  Ларри  довольно  легко  выбить
дверь плечом. Он вломился в квартиру.
     - Мам?
     Какой-то хрип. Стон.
     В гостиной было пусто. Полуоткрытое окно, приспущенные  шторы,  белая
скатерть на столе. За окном шел дождь, и  капли,  попадая  на  подоконник,
разбрызгивались на полу.
     - Мам, ты где?
     Все тот же стон, чуть более громкий.  Он  вошел  в  кухню.  За  окном
загремел гром. И Ларри чуть не споткнулся об  нее.  Она  лежала  на  полу:
наполовину в кухне, наполовину в своей комнате.
     - Мама! Боже, мама!
     Она попыталась повернуться на звук его голоса - и не смогла. Ее грудь
еле заметно вздымалась; дыхание было слабым и неровным. Но  самое  худшее,
чего он никогда не сможет забыть, было то, как ее  глаза  искали  его,  не
видя ничего перед собой. Лицо ее раскраснелось от температуры.
     - Ларри?
     - Сейчас попытаюсь перенести тебя в постель, мама.
     Он подхватил ее, протащил несколько шагов и затем поднял как  пушинку
на руки. Ее сердце еле билось. Это испугало Ларри.  Трудно  жить  с  такой
температурой, подумал он.
     И будто услышав эти мысли, она сказала вдруг:
     - Ларри, приведи своего отца. Он в баре.
     - Успокойся, - испуганно сказал Ларри. -  Тебе  нужно  успокоиться  и
заснуть, мама.
     - Он в баре с этим фотографом, - блестя глазами, настаивала мать.  Ее
зубы стучали от холода. Кожа стала  совершенно  прозрачной  и  сухой,  как
пергамент, - того и гляди, разорвется. Лицо было бледным и горячим.
     - Иди и скажи ему, что я приказываю ему уйти оттуда! - крикнула  она,
и сразу же наступила тишина, и только ее  хриплое  дыхание  прерывало  эту
тишину.
     Ларри на цыпочках вышел в гостиную и подошел к телефону. Подумав,  он
закрыл окно на защелку и повернулся к телефону.
     В записной книжке он разыскал телефон больницы. В спальне  хрипела  и
стонала, разрывая ему сердце, его мать.
     Он набрал номер. На противоположном конце  провода  немедленно  сняли
трубку.
     - Это центральная больница. Сейчас все наши машины  и  врачи  заняты.
Если желаете, сделайте вызов, и он будет удовлетворен по мере возможности.
Спасибо. После гудка можете сообщить ваш номер...
     Ларри понял, что  говорит  с  автоответчиком.  Он  положил  трубку  и
направился в  комнату  матери.  За  окном  грохотал  гром.  Мать  в  бреду
бормотала какие-то стихи.  Черт  возьми,  почему  же  все  врачи  больницы
заняты? Что происходит в городе?
     Ларри решил спуститься к мистеру Фримену и  узнать,  в  чем  дело,  а
заодно попросить присмотреть за матерью, пока он съездит в  больницу.  Или
лучше позвонить к частнопрактикующему врачу? Боже,  почему,  когда  нужно,
никогда не знаешь, что делать? Почему этому не учат в школе?
     Мать хрипло дышала и стонала.
     - Я скоро вернусь, - пробормотал он, зная,  что  мать  все  равно  не
слышит его. Он был испуган и переживал за нее. Он очень хотел, чтобы  мать
поправилась.
     Прикрыв дверь, Ларри по ступенькам сбежал к мистеру Фримену. Когда он
добежал до первого этажа, дверь распахнулась  и  с  улицы  в  дом  хлынули
потоки дождя.

     20

     "Харборо" - старейшая гостиница в Оганквайте. Из ее  окон  открывался
не самый лучший вид, но в такие  дни,  как  этот,  когда  небо  перерезали
молнии, это было, пожалуй, самое надежное место.
     Вот уже три часа Франни сидела у окна, пытаясь написать письмо  Грейс
Дуган, своей соученице, собирающейся  сменить  фамилию  на  Смит.  Она  не
собиралась сообщать Грейс ни о беременности, ни о ссоре с матерью. О таких
вещах не стоит писать, потому что это портит настроение. Да и потом Грейс,
вероятно, уже достаточно наслышана о положении Франни.  Это  было  простое
дружеское письмо.
     Исписав уже четыре листа, Франни почувствовала, что пора заканчивать.
Подумав, она написала:
     У меня есть проблемы с моим  парнем,  но  сейчас  нет  настроения  их
описывать. Все достаточно плохо, и мне неприятно даже думать  об  этом.  И
все же я надеюсь увидеться с тобой четвертого июля,  если  твои  планы  со
времени твоего последнего письма  не  изменились.  (Одно  письмо  в  шесть
недель? Мне начинает казаться, что кто-то отрубил тебе  пальчики,  Грейс!)
Когда встретимся, я все  расскажу  тебе.  Надеюсь,  ты  сможешь  дать  мне
дельный совет.
     Верь в меня, и я буду верить в тебя.
     Твоя Фран.
     Она сложила письмо,  вложила  в  конверт  и  надписала  адрес.  Потом
положила конверт на столик возле зеркала. Все, дело сделано.
     Так. А что теперь?
     День был таким дождливым, что Франни никуда не хотелось выходить. Она
некоторое время бесцельно походила по  комнате,  решая,  чем  бы  все-таки
заняться. Может быть, спуститься в кинозал? Она знает в городе только один
кинозал, а  он  довольно  далеко  от  гостиницы.  Поехать  в  Портленд  за
покупками? Неинтересно. Все равно сейчас покупать что-то не имеет  смысла,
особенно одежду. Скоро она перестанет влезать в нее.
     Сегодня ей трижды звонили, первый раз с  хорошими  новостями,  второй
раз - с никакими, третий раз - с плохими. Ей  бы  хотелось,  чтобы  звонки
поменялись местами и первый  стал  третьим.  Снаружи  лил,  не  прекращая,
дождь. Может быть, пойти пройтись? Свежий воздух не повредит ей. Возможно,
она почувствует себя лучше и выпьет где-нибудь стаканчик пива.  Счастье  в
бутылке. Глупости.
     Первой звонила Дебби Смит из Сомерсворта.  Дебби  пригласила  Фран  к
себе погостить.  Франни  нуждалась  в  таком  внимании.  Дебби  совершенно
искренне рассказывала, как ей не хватает Фран, а под конец сказала:
     - Я родом из большой семьи, Фран, и плачущие  дети  в  моем  доме  не
будут помехой.
     Франни  пообещала  приехать  к  первому  июля  и,   повесив   трубку,
разразилась вдруг водопадом слез. Слез облегчения. Все в ее жизни будет  в
порядке. Нужно только уехать из этого города, где она родилась  и  где  ей
душно. Как зверек ищет нору, чтобы произвести на  свет  потомство,  так  и
Франни инстинктивно подбирала себе пристанище.
     Второй звонок был от Джесса Райдера. Он звонил из  Портленда.  Сперва
он дозвонился к Франни домой, и отец дал ему этот номер  в  "Харборо",  не
сказав при этом ни слова о том, что ему все известно.
     Первое, что сказал Джесс, было:
     - У тебя дома неприятности, верно?
     - Да.
     Ей не хотелось обсуждать с ним эти проблемы, но он настаивал:
     - С матерью?
     - Почему ты так думаешь?
     - Прочитал это в ее глазах при знакомстве, Франни.
     Она ничего не ответила.
     - Прости. Я не хотел обидеть тебя.
     - Ты  не  обидел  меня,  -  спокойно  ответила  она.  Слово-то  какое
странное, обидел! И вдруг она вывела для себя  постулат:  когда  любовники
начинают говорить об "обидах", они перестают быть  любовниками,  перестают
любить друг друга.
     - Франни, мое предложение остается в силе.  Если  ты  скажешь  да,  я
положу сейчас трубку и к обеду буду у тебя.
     На своем мотоцикле, хихикнула про себя Франни.
     - Не нужно, Джесс, - вслух сказала она.
     - Ты ведь знаешь, что я имею в виду!
     - Знаю, - устало ответила она, - но я еще не готова к  замужеству.  Я
поняла это про себя, Джесс. И тут ничего не поделаешь.
     - А ребенок?
     - Я намерена родить его.
     - И сама воспитывать?
     - Да, и сама воспитывать.
     Он на мгновение  умолк,  и  до  Франни  донеслись  чьи-то  голоса  из
соседнего номера. Там у людей тоже были какие-то проблемы, решила  Франни.
Дитя, мир - это ежедневная драма. Нам нравится жить, и мы всегда надеемся,
что завтра будет лучше, чем вчера.
     - Я все время думаю о ребенке, - сказал наконец Джесс.
     - Джесс...
     - Что же ты собираешься делать? -  робко  спросил  он.  -  Ты  же  не
сможешь жить в "Харборо" все лето? Если тебе нужно жилье,  я  присмотрю  в
Портленде что-нибудь подходящее.
     - У меня есть жилье.
     - Где же оно, или я не имею права интересоваться?
     - Не имеешь.
     Франни не хотела отвечать так грубо, но как сказалось, так сказалось.
     - Что ж, - сказал он. Его голос задрожал. - Я хотел бы спросить тебя,
Франни, но боюсь рассердить. Но я должен  знать.  И  это  не  риторический
вопрос.
     - Спрашивай.
     Он помолчал, как бы набираясь решимости.
     - Скажи, Фран, во всей этой истории я имею какие-нибудь права? Имею я
право принимать решения или хотя бы участвовать в принятии тобой решений?
     Боже, как ему объяснить? Почему он не хочет оставить ее в покое?
     - Джесс, - сказала Франни, - никто из нас не хотел этого  ребенка.  Я
принимала противозачаточные таблетки, и ты отлично знал об этом.  Мы  были
уверены, что ничего не случится. Поэтому у тебя нет никаких прав.
     - Но...
     - Нет, Джесс, - спокойно отрезала она.
     Он вздохнул.
     - Ты сообщишь мне, когда устроишься?
     - Думаю, что да.
     - И ты все еще собираешься продолжать учебу?
     - Да. Мне останется один семестр.
     - Если я понадоблюсь тебе, Франни, ты знаешь, где меня  найти.  Я  не
собираюсь убегать.
     - Я знаю это, Джесс.
     - Если тебе нужно что-то...
     - Да?
     - Позвони мне.  Не  хочу  давить  на  тебя,  но...  мне  так  хочется
увидеться с тобой.
     - Ладно, Джесс.
     - До свидания, Франни.
     - До свидания, Джесс.
     Она с облегчением повесила трубку. Ах, какие мы стали вежливые! И все
же ей было немного грустно: за весь разговор Джесс так и  не  сказал,  что
любит ее.
     Последний звонок был сразу после обеда. Звонил отец. За день до этого
они вместе завтракали, и он выражал беспокойство по поводу состояния Карлы
после того, как она узнала о беременности дочери.  Прошлой  ночью  она  не
стала ложиться в постель, до утра перебирала старые  семейные  фотографии.
Питер сказал, что она выглядит несколько  не  в  себе.  Он  уговаривал  ее
прилечь, но она даже не удостоила  его  взглядом,  сказав,  что  не  хочет
спать. Ее знобило, она кашляла и чихала. Когда Питер предложил  ей  стакан
горячего молока, она и вовсе не ответила. Наутро он обнаружил ее спящей  в
кресле в неудобной позе.
     Проснувшись, Карла выглядела лучше, хотя ее все еще знобило. К  врачу
она отказалась обращаться,  сказав,  что  озноб  ее  носит  чисто  нервный
характер. Но Питер был уверен, что температура у нее повышена.
     Сегодня  он  позвонил   Франни   сразу   же   после   начала   грозы.
Пурпурно-черные облака затянули небо, тишину прорезал  раскат  грома  -  и
полил дождь, сперва не очень сильный, но вскоре ставший настоящим  ливнем.
Говоря с отцом, Франни выглядывала в окно, но сквозь пелену дождя не  было
видно ничего даже в метре от нее.
     - Сегодня она не вставала из постели, - говорил тем временем Питер. -
И она согласилась наконец, чтобы Том Эдмонтон осмотрел ее.
     - Он уже приезжал?
     - Только что уехал. Он сказал, что у нее воспаление легких.
     - О Боже! - прошептала Франни, прикрыв глаза. - В ее возрасте это  не
шутка!
     - К сожалению. - Он промолчал. - Я  все  рассказал  Тому,  Франни.  О
ребенке и о твоей с Карлой ссоре. Том знает тебя с пеленок и, конечно  же,
был поражен. Я спросил его, могла ли Карла  заболеть  вследствие  нервного
потрясения. Он сказал, что нет. Воспаление легких есть воспаление  легких.
Сейчас таких случаев много, сказал он.  Похоже,  что  возникает  эпидемия.
Болезнь идет к нам с юга, и ею уже охвачен весь Нью-Йорк.
     - А что еще он...
     - Он недоволен хрипами в ее бронхах и легких.  Больше  он  не  сказал
ничего, хотя мог бы добавить, что  безумные  общественные  нагрузки  давно
должны были доконать ее. Он просто сказал, что ей необходим покой. Франни,
она сразу постарела и сдала.
     - И как она сейчас, папа?
     - Лежит в постели, пьет сок и принимает  таблетки,  которые  назначил
Том. Я взял выходной, а завтра с ней посидит мисс Холлидей. Она  сама  так
захотела. - Питер глубоко вздохнул и через силу пробормотал: - Иногда  мне
кажется, что твоей матери хочется умереть.
     - Неужели ты думаешь, что...
     - Да, Франни. Хотя, конечно, я могу и ошибаться.
     Попрощавшись, отец повесил трубку.
     Лил дождь, и  Франни  не  хотелось  никуда  выходить.  Закутавшись  в
одеяло, она села у окна и задумалась. О матери, об  их  ссоре,  о  будущем
ребенке. О том, как воспримет мать его появление на свет...
     Зазвонил телефон.
     Секунду она непонимающе смотрела на него. Ведь ей уже звонили сегодня
трижды! Кто же это может быть? Вряд ли Дебби, да  и  Джесс,  вероятно,  не
перезвонил. Тогда кто же?
     Уже собираясь снять трубку, она вдруг ощутила  странную  уверенность,
что это отец и что он хочет сообщить ей плохие новости.  Заставить  выпить
до дна чашу стыда и раскаяния.
     - Алло?
     В трубке не было слышно ни  звука,  и,  испуганная,  Франни  еще  раз
повторила:
     - Алло? Алло?
     Тогда она услышала голос отца:
     - Фран?
     И он издал странный булькающий звук.
     - Франни?
     Булькающий звук прозвучал снова, и Фран со внезапным  ужасом  поняла,
что отец захлебывается в слезах. Она стиснула свободной рукой горло:
     - Папа? Что случилось? Что с мамой?
     - Франни, я должен забрать тебя. Я... я сейчас приеду и заберу  тебя.
Я должен это сделать.
     - С мамой все в порядке? - крикнула она в трубку.  За  окном  гремели
раскаты грома. Они были какими-то зловещими, и Франни заплакала.  -  Скажи
мне, папа!
     - Ей стало хуже, вот все, что мне известно, - ответил Питер. -  Около
часа назад я уже говорил  тебе,  что  ей  стало  хуже.  У  нее  подскочила
температура и началась рвота. Я попытался дозвониться до  Тома...  но  его
жена сказала, что он ушел, что вокруг очень много больных... и я  позвонил
в Сэнфордскую больницу, и они сказали,  что  все  их  машины  и  врачи  на
вызовах и что они внесут Карлу в список заказов. В  список,  Франни,  и  я
размышляю до сих пор, что это за список. Я знаю Джима  Уоррингтона,  он  -
водитель одной из карет скорой помощи, и обычно за день  бывает  не  более
двух-трех вызовов. Так что же это за список?!
     Голос отца прервался рыданиями.
     - Успокойся, папочка. Успокойся. Возьми себя в руки.  -  Франни  едва
держалась, чтобы не зареветь в голос. - Если она все еще дома, отвези ее в
больницу сам.
     - Нет... нет, около пятнадцати минут  назад  они  уже  приезжали.  И,
Франни, представь себе, в машине у них уже лежали шесть человек!  Один  из
них был Уилл Ронсон, водитель грузовика. И Карлу... твою мать... они  тоже
забрали с собой. Уезжая, она говорила: "Мне трудно дышать,  Питер!  Почему
так трудно дышать?" О Боже!
     - Ты можешь вести машину, папа? Сможешь доехать до меня?
     - Да, - ответил он. - Да, конечно. -  Она  поняла,  что  отец  совсем
растерян.
     - Я выйду на крыльцо.
     Она повесила трубку  и  быстро  спустилась  вниз  по  ступенькам.  Ее
коленки дрожали. Дождь заканчивался, но небо  не  прояснялось.  Подумав  о
совпадении происходящего в природе с происходящим в ее душе, Франни горько
разрыдалась.
     Пей  свою  чашу,  говорила  она  себе,  ожидая  отца.  Ее  содержимое
безобразно на вкус, и все же ты должна испить ее.  Пришло  время,  Франни.
Испей же ее, каждый глоток.

     21

     Стью Редмен был здорово напуган.
     Он выглянул в зарешеченное окно своей новой  комнаты  в  Стовингтоне,
штат Вермонт, и то, что  он  увидел,  было  маленьким  городком  со  всеми
принадлежащими маленькому городку  атрибутами,  присущими  западной  части
Новой Англии - Грин Маунтинс.
     Испуган же он был потому, что  все  это  напоминало  скорее  тюремную
камеру, чем больничную палату. Он был испуган, потому что Деннингер исчез.
Он не видел Деннингера с тех пор, как его перевели из Атланты сюда.  Дейтц
тоже не появлялся. Стью решил, что, наверное, Деннингер и  Дейтц  заболели
или даже мертвы.
     Кто-то  ошибся.  Или  же  болезнь,  завезенная   Чарли   Д.Кампионом,
оказалась более заразной, чем можно было ожидать. В  любом  случае,  думал
Стью, каждый, кто соприкоснулся с болезнью, подцепит  этот  чертов  вирус,
который врачи называют "А-прим", или суперпневмония.
     Здесь его продолжали обследовать, но  безрезультатно.  Организм  Стью
будто издевался  над  врачами,  демонстрируя  полную  невосприимчивость  к
вирусу.
     Конечно, это было не самое худшее. Самым худшим было  оружие.  Теперь
медсестры, берущие у Стью анализы крови или мочи, заходили в палату только
в сопровождении солдата, вооруженного ружьем с пластиковыми пулями.  Ружья
были армейского образца, 4-го калибра, и Стью не сомневался, что, если ему
захочется повторить ту же шутку, которую он проделал в  отношении  Дейтца,
первый же выстрел навсегда отучит его не только шутить, но и дышать.
     Плохо быть подопытным кроликом. Еще хуже жить под постоянной охраной.
Но жить под постоянной охраной и быть при этом подопытным кроликом  -  это
очень плохо.
     Теперь каждый вечер Стью с нетерпением ожидал шестичасовых  новостей.
Ежедневно передавалась информация об охватившей страну  страшной  болезни.
Усталый доктор из Нью-Йорка обвинил в эпидемии русских. При  этом  он  дал
довольно странный совет: "Рекомендую всем, кто  почувствовал  себя  плохо,
лечь в постель, расслабиться, принять аспирин, чтобы сбить температуру,  и
пить побольше жидкости."
     Ведущий при этих словах саркастически улыбнулся.
     Солнце спускалось к горизонту,  осветив  все  вокруг  желто-оранжевым
светом. Хуже всего Стью чувствовал себя ночью. Ночью человек  острее,  чем
днем, ощущает одиночество.  Стью  казалось,  что  он  окружен  автоматами,
сосущими из него кровь. Он опасался за свою жизнь, хотя все еще был вполне
здоров. Он даже поверил, что не заболеет Этим, чем  бы  Это  ни  было.  Но
остаться одному, без друзей и знакомых, которых, по-видимому,  уже  нет  в
живых...
     Стью размышлял о том, возможно ли бежать из этого места.

     22

     Прибывший 24 июня Крейтон нашел  Старки  у  монитора,  расхаживающим,
заложив за спину руки. На правой руке Старки  тускло  сверкало  кольцо,  и
Кейтону внезапно стало жаль старика. Уже десять дней  Старки  держался  на
таблетках и был близок к  обмороку  от  полной  потери  сил.  Но,  подумал
Крейтон, если его выводы по поводу  телефонного  звонка  верны,  у  Старки
наступило самое страшное - безумие.
     - Лен, - изобразив удивление, сказал Старки. - Рад тебя видеть.
     - Я тоже, - с легкой улыбкой сказал Крейтон.
     - Тебе ведь известно, кто это звонил.
     - Значит, это действительно был он?
     - Да, Президент. Мне поверили. Эти грязные старейшины  мне  поверили.
Конечно, я знал, что это произойдет. Но оно все еще внушает страх.
     Лен кивнул.
     - Итак, - сказал Старки, проведя  рукой  по  лицу,  -  дело  сделано.
Теперь твоя очередь. Он  хочет,  чтобы  ты  как  можно  скорее  вылетел  в
Вашингтон.
     - Если так, то вся страна должна стать перед тобой на колени.
     - Мне было трудно, Лен, но я сдержал это. Я смог сдержать это.  -  И,
подумав, добавил: - Но без тебя мне не удалось бы этого сделать.
     - Значит, мы постепенно отходим на исходные позиции?
     - Хорошо сказано. Теперь слушай внимательно. Есть один  очень  важный
момент. Первое, что ты сделаешь, - повидаешься  с  Джеком  Кливлендом.  Он
знает, что нужно сделать, и знает, как это сделать быстро.
     - Не понимаю, Билли.
     - Мы должны предусмотреть худшее, - сказал  Старки,  и  по  его  лицу
пробежала гримаса боли. - Сейчас вирус вышел из-под контроля.  Он  поразил
Орегон, Небраску, Луизиану, Флориду. Единичные случаи  зарегистрированы  в
Мексике и Чили. Когда мы покидали Атланту, мы потеряли  троих  великолепно
экипированных людей. Везде  за  собой  мы  возим  этого  мистера  Стьюарта
"Принца" Редмена. Ему неоднократно инъецировали вирус,  хотя  он  даже  не
подозревает об этом. Но он все еще жив и здоров. Объяснить это невозможно.
Если бы у нас было шесть недель, мы бы  смогли  найти  объяснение,  но  не
нашли. Ситуация требует нового подхода. У Кливленда есть восемь  мужчин  и
двадцать женщин в СССР и от пяти до десяти человек в каждой из европейских
стран. Не знаю только, сколько у него людей в Красном Китае. - Губы Старки
вдруг задрожали. -  Когда  сегодня  днем  увидишь  Кливленда,  тебе  нужно
сказать ему только одно: "Рим пал". Не забудешь?
     - Нет, - покачал головой Лен. - Но неужели ты действительно  думаешь,
что они пойдут на это? Эти мужчины и женщины?
     - Они просто будут считать, что действуют во имя безопасности страны,
не зная сути дела. Вот и все. Разве не так, Лен?
     - Да, Билли.
     - И если положение вещей от плохого изменится к... еще худшему, никто
ничего не узнает. Голубой Проект неисчерпаем, мы  в  этом  уверены.  Новый
вирус, мутация...  нашим  противникам  просто  не  хватит  времени,  чтобы
сориентироваться. Внезапность и только внезапность, Лен.
     - Да.
     Старки вновь взглянул на мониторы:
     - Много лет назад моя дочь подарила мне сборник  стихов  человека  по
фамилии Йетс. Она сказала, что каждый военный  должен  читать  Йетса.  Мне
казалось, что это она так шутит. Ты слышал когда-нибудь о Йетсе, Лен?
     - Кажется, да, - ответил  Крейтон,  соображая,  что  Старки,  видимо,
переиначил фамилию Ейтс. Или еще какую-нибудь?..
     - Я прочел каждую строчку, - сказал Старки, вглядываясь в  безмолвную
панораму кафетерия на мониторе. - Не стоит  быть  слишком  предубежденным.
Многого я не понял - мне даже показалось, что автор безумен, -  но  я  все
прочел. Прекрасные стихи. Не всегда рифмованные.  Но  в  книге  есть  одно
стихотворение, которое я никогда не смогу выбросить из головы. В нем будто
описана вся моя жизнь. Он написал,  что  все  проходит.  Он  написал,  что
невозможно удержать равновесие. Я понимаю, что он хотел сказать этим, Лен.
И я принял это всем своим сердцем.
     Крейтон молчал. Ему было нечего сказать.
     - Зверь вышел из своего логова, - резко поворачиваясь, сказал Старки.
- Он вышел из логова, и  это  гораздо  страшнее,  чем  предполагал  ученый
парень Йетс. Все пройдет. Наша задача - продержаться при  этом  как  можно
дольше.
     - Да, сэр. - Крейтон почувствовал, что его глаза увлажнились.  -  Да,
Билли.
     Они пожали друг другу руки. Рука  Старки  была  холодной  и  шершавой
рукой старика, с высушенной кожей. По его щекам текли слезы.
     - Мне нужно идти, меня ждут дела, - сказал Старки.
     - Да, сэр.
     Старки снял с руки кольцо, покрутил в пальцах и надел на левую руку.
     - Для Синди, - сказал он. -  Для  моей  дочери.  Проследи,  чтобы  ей
передали его, Лен.
     - Да, сэр.
     Старки направился к двери.
     - Билли? - окликнул его Лен Крейтон.
     Старки оглянулся.
     Не вытирая бегущих по щекам слез, Лен отдал ему честь.
     Старки повторил его жест и вышел за дверь.

     Двери лифта раскрылись, и Старки ступил на пол.  Он  знал,  что  лифт
автоматически подымется наверх и сможет опуститься, только если кто-нибудь
сверху нажмет кнопку. В этом была простая логика. Впрочем, Старки это мало
интересовало.
     Он направился по коридору к кафе, и его шаги гулко зазвучали в пустом
и безмолвном помещении. По дороге  он  видел  их.  Видел  трупы  мужчин  и
женщин, напоминающие куски тухлого мяса.
     У стены сидел человек в галстуке. Старки дотронулся до его головы,  и
голова с легким треском откинулась назад. Глазные  яблоки  закатились  под
верхние веки. Зрелище было настолько ужасным, что Старки отступил на  шаг.
Казалось, он сейчас заплачет.
     Заставив себя усилием воли отойти в сторону,  Старки  вошел  в  кафе.
Запах здесь был таким мерзким, что Старки захотелось зажать рукой нос.  Он
никогда не знал, что трупы могут так пахнуть. Ему стало страшно. Казалось,
безжизненные глаза со всех сторон следят за ним из-под опущенных век.
     Он медленно подошел к столу, где в тарелке супа лежало лицо Фрэнка Д.
Брюса. Несколько мгновений он смотрел на то, что осталось от Брюса,  затем
за волосы поднял голову трупа. На лице Брюса застыл суп. Старки достал  из
кармана носовой платок и брезгливо вытер лицо покойника. Протирая веки, он
вдруг испугался, что глаза Брюса выкатятся ему на ладонь, поэтому  оставил
свое занятие, осторожно опустил голову Брюса на  стол  и  прикрыл  носовым
платком. Потом повернулся и, чеканя шаг, как на параде, пересек кафе.
     На полпути к лифту он подошел к мужчине в галстуке. Старки сел  рядом
с ним, достал из кобуры пистолет и засунул его дуло себе в рот.
     Когда прозвучал выстрел, ничто не нарушило тишины в кафе. Ни  шороха,
ни звука. Только легкий  дымок  окутал  дуло.  Приникший  к  монитору  Лен
Крейтон пораженно  смотрел  на  эту  сцену.  Камера  все  чаще  показывала
прикрытое платком Старки  лицо  Фрэнка  Д.Брюса.  Лену  вскоре  предстояло
предстать перед лицом Президента Соединенных Штатов  Америки,  но  суп  на
лице Фрэнка Д.Брюса беспокоил его больше. Гораздо больше.

     23

     Рэндалл Флэгг, чернокожий, стоял на  шоссе,  прислушиваясь  к  звукам
ночи, возникающим то здесь, то там по обе стороны шоссе, которое рано  или
поздно приведет Флэгга из Айдахо в Неваду. Из Невады  он  мог  отправиться
куда угодно. От Нью-Орлеана до Ногалеса, от Портленда в  штате  Орегон  до
Портленда в штате Мэн. Это была его страна, и никто не знал ее лучше и  не
любил больше, чем он. Он знал, куда ведут дороги, и он шел по  ним  ночью.
Сейчас он находился где-то между Грейсмером и Риддлом, к  западу  от  Твин
Фолз, все еще севернее резервации "Утиная Долина", разделяющей два  штата.
Разве это не прекрасно?
     Он шел торопливо, громко шаркая ногами по обочине дороги. Его  колени
утопали в густой траве. Он шел  на  юг;  высокий  мужчина  неопределенного
возраста в потертых джинсах и застиранной рубашке. В  его  карманах  можно
было обнаружить с полсотни потрепанных литературных сборников  -  памфлеты
всех мастей, пригодные на все случаи жизни. Когда он отдавал  какую-нибудь
из брошюрок любому встречному, не было случая, чтобы кто-нибудь  отказался
- будь то брошюра об опасности, которую представляют  атомные  станции,  о
роли   Международного   Еврейского   Союза   во   взаимоотношениях   между
государствами,     антикокаиновая     пропаганда,     сельскохозяйственные
рекомендации, молитвенник Свидетелей Иеговы или что-нибудь другое.  Да-да,
все это было у него, и не только  это.  На  погончиках  его  рубашки  были
забавные пуговицы. На правом - желтое улыбающееся лицо. На левом -  свинья
в полицейской фуражке.
     Он шел вперед, не останавливаясь и не замедляя шаг. Он вслушивался  в
ночь. Казалось, в темноте он видит, как днем. За спиной  у  него  болтался
бой-скаутский рюкзачок, старенький и  латаный.  Но  его  лицо  было  лицом
совершенно счастливого человека; оно излучало тепло и  обладало  громадной
притягательной силой.
     Он шел на юг, направляясь по шоссе N_252 к Неваде. Скоро  он  сделает
привал и пропит весь день, проснувшись  только  вечером.  Пока  в  котелке
будет вариться ужин, он почитает  -  неважно,  что  именно:  порноновеллу,
"Майн Кампф", юморески Р.Крамба, или  какую-нибудь  свежую  газету.  Перед
Флэггом любое печатное  слово  обладало  равными  возможностями  со  всеми
остальными печатными словами.
     После ужина он вновь отправится в путь, на юг. Завтра или послезавтра
он пересечет границу Невады, пройдя через Овайхи и Маунтин Сити.  Два  дня
назад он был в Ларами, Вайоминг. Завтра он будет еще  где-нибудь...  И  он
почувствовал себя счастливым. Еще счастливее он был потому, что...
     Он остановился.
     Потому что что-то происходило. Он чувствовал это; даже  вкус  воздуха
был теперь иным. Происходило нечто значительное, нечто великое.
     Приближалось время его трансфигурации.  Он  должен  был  родиться  во
второй раз. В первый раз он родился,  когда  было  время  перемен.  Теперь
вновь пришло время перемен. Это  витало  в  воздухе,  об  этом  нашептывал
ветерок, едва заметный в тихий вечер в Айдахо.
     Время перерождения почти настало. Он знал это. Иначе почему он  вдруг
почувствовал потребность заняться колдовством?
     Он закрыл глаза, повернув разгоряченной лицо к  темному  небу,  будто
приготовившемуся опуститься на землю. Он сконцентрировался. Улыбнулся. Его
пыльные стоптанные башмаки начали отрываться от  дороги.  Дюйм.  Два.  Три
дюйма. Улыбка сменилась смехом. Он уже на фут поднялся над  землей.  Затем
на два фута. Под ним осталась пыльная дорога.
     Потом он почувствовал какой-то толчок,  исходящий  с  неба,  и  начал
опускаться. Время еще не настало.
     Но скоро оно настанет.
     Он вновь  пошел  по  шоссе,  улыбаясь  и  присматривая  местечко  для
привала. Время скоро настанет, и пока достаточно знать лишь это.

     24

     Ник Андрос отодвинул  занавеску  и  выглянул  на  улицу.  Отсюда,  со
второго этажа дома покойного Джона Бейкера, было хорошо видно  почти  весь
городок. На  улицах  было  пустынно.  Выглядевшая  больной  собака  сидела
посреди дороги, понурив голову. Из ее пасти тела слюна. Неподалеку  лежала
другая собака, уже мертвая.
     Позади Ника стонала женщина, но Ник не слышал ее стонов. Он  задернул
занавеску, потер кулаком глаза и направился  к  женщине,  которая  недавно
проснулась. Джейн Бейкер была укрыта двумя одеялами, потому что ее знобило
весь предыдущий вечер. Сейчас она пыталась раскрыться. Она не видела Ника.
Она умирала.
     - Джонни, принеси мне тазик. Меня сейчас вырвет!  -  закричала  вдруг
она.
     Ник достал из-под кровати тазик и поставил перед ней, и в этот момент
Джейн вдруг перекатилась на край  кровати  и  с  грохотом  упала  на  пол.
Правда, звука Ник не услышал. Он поднял ее и усадил на пол, поддерживая за
плечи.
     - Джонни! - стонала она. - Я не могу  найти  "косметичку"!  Ее  здесь
нет!
     Ник протянул женщине стакан воды, но она даже не подняла руку.  Тогда
он поднес стакан  к  ее  рту.  В  этот  момент  она  покачнулась  и  опять
повалилась на пол. Ник отставил стакан в сторону и снова усадил ее.
     Никогда он не жалел о том, что нем  и  глух,  как  в  последние  двое
суток. Когда Ник два  дня  назад  пришел  к  Джейн,  он  обнаружил  у  нее
Брейсмана, настоятеля местной методистской церкви. Брейсман читал  женщине
Библию, но  он  явно  нервничал  и  торопился  уйти.  Ник  без  труда  мог
догадаться, почему. Из-за температуры ее  щеки  раскраснелись,  а  дыхание
участилось. Наверное, настоятель боялся, что Джейн бросится ему на  шею  и
потащит в постель. Или же, что более вероятно, он торопился к своей семье,
чтобы со  всеми  домочадцами  попытаться  через  поля  покинуть  город.  В
маленьких городках все новости распространяются быстро, и уже многие семьи
решили пытаться покинуть Шойо.
     С момента, когда Брейсман  покинул  гостиную  дома  Бейкеров,  прошло
сорок восемь часов, и многое с тех пор казалось  ночным  кошмаром.  Миссис
Бейкер стало хуже, настолько хуже, что Ник боялся, что она умрет до захода
солнца.
     Ужасней всего было то, что он не мог сидеть у ее  постели  неотлучно.
Он спустился в кафе и заказал завтрак для трех узников. Но Винс Хоган  уже
не мог есть. Он был совсем плох. Майк Чайлдресс и Билли Уорнер умоляли его
отпустить их, но Ник не мог сделать этого. Это не был страх; Ник  понимал,
что они не станут сводить с ним  счеты,  а  поскорее,  подобно  остальным,
попытаются улизнуть из города. Но у Ника был долг. Он дал слово  человеку,
который теперь был мертв. Безусловно, рано или поздно, должен был  прибыть
патруль и забрать их.
     В столе покойного шерифа Ник обнаружил заряженный пистолет и  положил
его в карман. Тяжелая и прохладная сталь внушала уверенность.
     Он открыл камеру Винса в полдень 23-го июня и положил на лоб  бедняги
холодный  компресс.  Винс  открыл  глаза  и  посмотрел  на  Ника  с  такой
безмолвной мольбой, что Ник мысленно взмолился, чтобы Винс  не  сказал  ни
слова - как он желал этого теперь,  двумя  днями  позже,  рядом  с  миссис
Бейкер. О, как жаль, что ему самому недоступны даже такие  простые  фразы,
как "У вас будет все в порядке" или "Мне кажется, температура падает".
     Все время, пока он занимался Винсом, Билли и Майк  кричали,  стараясь
привлечь его внимание. Изредка оглядываясь, он видел их лица. Выпусти  нас
отсюда, говорили они. Ник старался держаться от них подальше,  потому  что
знал - мужчины в панике становятся опасными.
     В полдень он брел по пустынной улице, боясь обнаружить  Винса  Хогана
или Джейн Бейкер мертвыми. Он высматривал автомобиль  доктора  Соумса,  но
его нигде не было видно. Несколько магазинов были открыты,  и  Ник  видел,
что  городок  пустеет  на  глазах.  Люди   уходили   лесными   тропинками,
проселочными дорогами, некоторые  даже  пытались  переплыть  реку.  Многие
уходили с наступлением темноты.
     Когда он добрался до дома Бейкеров, солнце уже садилось. Он обнаружил
Джейн на кухне. В своей розовой пижаме она готовила чай. Джейн  приветливо
посмотрела на Ника, когда он вошел, и юноша увидел, что температура у  нее
несколько упала.
     - Хочу поблагодарить тебя за заботу обо мне, -  сказала  она.  -  Мне
гораздо лучше. Хочешь чашку чая?
     И она вдруг разрыдалась.
     Он подошел к ней и обнял, боясь, что она неверно истолкует этот жест.
Она положила голову ему на плечо, и он ощутил,  что  его  рубашка  тут  же
промокла от ее слез.
     - Джонни, - тоскливо прошептала она. - О, мой Джонни!
     Если бы я мог говорить,  горестно  подумал  Ник.  Но  он  мог  только
поддерживать ее и повел плачущую женщину к  кухонному  столу,  где  стояли
стулья. Она села на один из них.
     - Чай...
     Ник указал на себя, потом на нее.
     - Хорошо, - сказала она. - Мне  лучше.  Действительно  лучше.  Это...
это... - Она закрыла лицо руками.
     Ник приготовил им обоим горячий чай и поставил  чашки  на  стол.  Они
молча выпили его. Джейн держала свою чашку  двумя  руками,  как  младенец.
Допив, она поставила чашку на стол и спросила:
     - Сколько в городе больных, Ник?
     - Не знаю, - написал Ник. - Это весьма плохо.
     - Ты видел доктора?
     - С утра - нет.
     - Если он не будет стараться вылечить меня, я выгоню его,  -  сказала
женщина. - Но ведь он будет стараться, Ник?! Мне ведь не придется выгонять
его?
     Ник кивнул и попытался улыбнуться.
     - Как поживают арестанты Джона? Патруль приезжал за ними?
     - Нет, - написал Ник. - Хоган очень болен. Я  делаю  все,  что  могу.
Остальные просят меня отпустить их, пока Хоган не заразил их.
     - Не смей выпускать их! - воскликнула она.  -  Надеюсь,  ты  ведь  не
сделаешь этого?
     - Нет, - написал Ник и, поколебавшись, добавил: - Вам лучше бы лечь в
постель. Вам нужно отдохнуть.
     Она улыбнулась ему, и Ник увидел глубокие  морщины,  перерезавшие  ее
нежный лоб. Он подумал, что она бы не  смогла  одолеть  дорогу  из  города
через лес.
     -  Да.  Я  хочу  вздремнуть   часок-другой.   Конечно,   это   звучит
издевательски - спать, когда Джон мертв... Я до сих  пор  не  могу  в  это
поверить. - Она помолчала. - И  все  же  жизнь  берет  свое.  Ты  накормил
заключенных ужином, Ник?
     Ник покачал головой.
     - Тогда ты должен это сделать. Не хочешь взять машину Джонни?
     - Я не умею водить, хотя и благодарю за предложение. Я пойду  пешком.
Это недалеко. Если все будет в порядке, навещу вас утром.
     - Да, - сказала она. - Отлично.
     Он  встал  и  направился  к  двери,  когда  почувствовал,   как   она
прикоснулась к его руке.
     - Джон... - сказала  она,  замолчала  и,  сделав  над  собой  усилие,
продолжила: - Я надеюсь, они... похоронили его, как положено, в  фамильном
склепе. Там лежат его и мои родители. Как ты думаешь, они похоронили его?
     Ник кивнул.  По  ее  щекам  побежали  слезы,  а  плечи  задрожали  от
сдерживаемых рыданий.

     По дороге в тюрьму Нику не встретилось  ни  единой  машины.  Ресторан
оказался закрыт, и в зале было совершенно пусто.
     У автозаправочной колонки Ник нашел автомат, торгующий  гамбургерами.
Он купил несколько штук и положил их в сумку. В другом автомате он получил
пластиковую бутылку молока и яблочный пирог. Потом он направился в тюрьму,
думая, куда же подевался мальчишка, обслуживающий эти автоматы.
     Винс Хоган был мертв. Он лежал  на  полу  камеры,  прижимая  к  груди
вафельное полотенце. Над ним с жужжанием кружили мухи.  Кожа  на  его  шее
почернела и сморщилась.
     - Сейчас ты выпустишь нас? -  просил  Майк  Чайлдресс.  -  Он  мертв,
глухонемая скотина. Ты удовлетворен? Тебе стало от этого легче? Скоро и  с
этим болваном произойдет то же самое, - и он указал на Билла Уорнера.
     Билл испуганно посмотрел на Ника. Его щеки и глаза покраснели, а рука
зажимала нос, из которого, как из ведра, лились сопли.
     - Это ложь! - истерически завопил он. - Ложь, ложь! Это ложь! Это...
     Внезапно он закашлялся, и из его рта потекла струйка слюны.
     - Видишь? - торжествовал Майк. - А?!  Ты  счастлив,  глухарь  чертов?
Выпусти меня! Держи его здесь, если хочешь, но не меня! Это пытка, мерзкий
палач!
     Ник подождал, пока Майк устанет кричать, и в окошко  камеры  поставил
принесенную еду. Билли мгновение посмотрел на него и принялся есть.
     - Я объявляю голодовку! - швырнув в Ника гамбургер, заорал Майк. -  Я
ничего не буду есть! Я не притронусь к тому, что ты принес, скотина! Ты...
     Ник повернулся и вышел. Он вошел в контору, не зная, что делать. Если
бы он умел водить машину, то сам отвез бы заключенных в Кемден. Но  он  не
умеет водить. И еще нужно подумать о Винсе Хогане. Его нельзя оставлять  в
камере на съедение мухам.
     Накануне Ник обнаружил, что из конторы одна из дверей ведет в большой
погреб. Там должно быть довольно холодно, подумал он. Труп сможет полежать
там некоторое время.
     Ник вновь направился к камерам. Майк сидел  на  полу  и  с  аппетитом
уплетал гамбургер. Он не смотрел на Ника.
     Ник взял тело за плечи и попытался сдвинуть  с  места.  Труп  начинал
попахивать, и у юноши заныло в желудке. Винс был слишком тяжел для одного.
Ник беспомощно посмотрел на труп,  спиной  чувствуя,  что  двое  остальных
заключенных стоят сейчас и наблюдают за его действиями. Ник отлично  знал,
что они думают. Винс умер в тюрьме, как крыса, от болезни, которая была им
неизвестна. Ник же подумал, - не впервые за этот день, - когда его  самого
начнет лихорадить.
     Он поднатужился и, схватив Винса за руки,  потащил  по  полу.  Голова
Винса болталась из стороны в сторону, и,  казалось,  покойник  укоризненно
смотрит на Ника.
     Потребовалось  десять  минут,  чтобы  перетащить   труп   в   подвал.
Обессиленный, Ник поднялся в контору и лег на диван.
     Он старался уснуть, но сон пришел к нему только под  утро.  Наступило
24-е июня.
     Проснувшись, он сварил кофе и отправился проведать своих "друзей".
     Майк Чайлдресс рыдал.
     - Ну что, теперь ты  доволен?  Я  тоже  заразился.  Этого  ты  хотел?
Послушал бы ты, как хрипло звучит мой голос! Что, добился своего?
     Но Ник прежде всего направился к камере Билли Уорнера,  в  коматозном
состоянии лежащего на койке. Его  шея  была  неестественно  вывернута,  но
Билли не замечал этого.
     Ник выскочил на улицу и изо всех сил бросился  к  дому  Бейкеров.  Он
чуть не сломал звонок, дожидаясь,  пока  Джейн  спустится  и  откроет  ему
дверь. Она спустилась все в той же пижаме.  Ее  опять  лихорадило,  увидел
Ник. Она очень  медленно  произносила  теперь  каждое  слово,  а  губы  ее
пересохли.
     - Ник? Входи. Что случилось?
     - Этой ночью умер Винс Хоган. И, мне кажется,  болен  Уорнер.  Вы  не
видели доктора Соумса?
     Она  покачала  головой,  поежилась  от  холода  и  покачнулась.   Ник
подхватил ее под локоть и подвел к креслу. Он написал:
     - Вы не могли бы от моего имени вызвать доктора?
     - Да, конечно. Дай мне телефон, Ник.
     Он принес ей телефон, и она набрала номер Соумса. Никто  не  ответил;
впрочем, Ник в душе почти не сомневался в этом.
     Джейн позвонила доктору домой, потом домой его медсестре.  Ответа  не
было нигде.
     - Попробую вызвать патруль, - сказала она, но номер соседнего городка
почему-то не набирался. - Наверное, слишком  далеко,  и  служба  связи  не
справляется. - Она бледно улыбнулась и вытерла набежавшие слезы. -  Бедный
Ник. Бедная я. Бедные все. Ты поможешь мне дойти до кровати? У меня совсем
нет сил, к тому же стало трудно дышать. Думаю, скоро я соединюсь с Джонни.
- Ник посмотрел на нее, мечтая, чтобы она умолкла. - Мне кажется, если  ты
поможешь мне, я смогу лечь.
     Он помог ей добраться до постели и укрыл одеялом. Потом написал:
     - Я должен возвращаться в тюрьму.
     - Спасибо тебе, Ник. Ты хороший мальчик...
     Женщина почти спала, говоря это.
     Ник вышел из дома и остановился, думая, что же делать дальше. Если бы
он мог водить машину, он мог бы... Но...
     Он увидел вдруг лежащий на земле  детский  велосипед  возле  входа  в
соседний дом. Ник подошел к двери и постучал. Никто не  откликнулся,  хотя
Ник стучал несколько раз.
     Юноша вернулся к велосипеду.  Он  был  маленьким,  но  ехать  на  нем
удавалось, только нужно было стараться не касаться коленями руля.
     На велосипеде Ник выехал на центральную улицу и  принялся  поочередно
стучать в каждую дверь на своем пути.

     Большинство домов были брошены своими обитателями, и на стук никто не
отозвался. Те же, кто открывали Нику  двери,  были  явно  больны.  Кое-кто
интересовался, не видел ли Ник доктора Соумса, и просили направить доктора
к ним. И все же большинство домов были пусты. Их хозяева, по-видимому, уже
добрались до Кемдена, Эльдорадо или Тексаркана.
     Ничего не оставалось, как вернуться  в  дом  Бейкеров.  Джейн  Бейкер
крепко спала. Он дотронулся до ее лба. Температуры  не  было.  Но  это  не
вселило в Ника надежду.
     Полдень.  Пора  кормить  арестованных  обедом.   Ник,   посетив   уже
упоминавшиеся автоматы и опять не обнаружив никого, кто бы их  обслуживал,
поспешил в тюрьму.
     Билли Уорнер был мертв. Майк бился в истерике.
     - Возьми двоих и дай уйти третьему! - закричал он, когда Ник вошел. -
Ты добился своего! Ты отомщен! Правда?
     Ник протянул ему сквозь  решетку  еду.  Майк  принялся  есть,  давясь
каждым куском. Ник вышел в контору. Он был зол и испуган. Но все равно  он
прежде поест, а уж потом будет вытаскивать тело Билли в подвал!  Доев,  он
отправился пообщаться с Майком.
     - Интересуешься, как я себя чувствую? - спросил Майк.
     Ник кивнул.
     - Так же, как утром. Хриплю, как простуженный морж. - Он  с  надеждой
посмотрел на Ника. - Моя  мама  всегда  говорила,  что  простуда  летом  -
ужасная штука. Как ты думаешь, это ведь простуда?
     Ник пожал плечами. Все было возможно.
     - У меня конституция горного орла, - говорил  тем  временем  Майк.  -
Обычно никакая хворь меня не берет. Слушай, парень, выпусти меня!  Ведь  я
тебе здесь теперь не нужен!
     Ник задумался над последними словами.
     - У тебя есть пистолет. Я не причиню тебе вреда. Я  просто  не  смогу
этого сделать. Я хочу покинуть этот чертов город. Взять жену и...
     Ник указал на левую руку Майка, только сейчас заметив на ней кольцо.
     - Да, мы официально в разводе, но она все еще живет в нашем городе, и
я частенько проведываю ее. Так что скажешь, парень? - Майк плакал.  -  Дай
мне шанс! Не держи меня в этой мышеловке!
     Медленно передвигаясь, Ник вошел в контору, нашел там  связку  ключей
и, как манекен, двинулся обратно. Он  знал,  что  теперь  его  заключенные
никого не могут  заинтересовать.  За  ними  никто  не  приедет.  Зачем  же
удерживать здесь Майка Чайлдресса?
     - Спасибо, - бубнил Майк. - Ох, спасибо! Прости, что мы побили  тебя!
Клянусь небом, это все Рей, это он заставил нас.  Мы  пытались  остановить
его, но, когда он пьян, с ним лучше не связываться.
     Камера открылась, и Майк, как ошпаренный, выскочил в коридор.
     - Все, чего я хочу - это смыться отсюда, и поскорее, -  сказал  Майк.
Он проскочил мимо Ника и бросился к входной двери. Ник последовал за ним.
     На крыльце Майк замер, недоуменно оглядывая пустую улицу.
     - Мой бог! - прошептал он и повернул побелевшее лицо к  Нику.  -  Все
это... Все это - оно?
     Ник кивнул, не спуская руки с кобуры.
     Майк пытался что-то сказать, но губы не слушались его.
     - Я исчезаю отсюда, - выдавил он наконец. - Ты сделаешь  умную  вещь,
если последуешь моему примеру, парень. Это похоже  на  черную  смерть  или
что-нибудь в этом роде.
     Ник вздрогнул, и Майк  бросился  наутек.  Он  мчался  все  быстрее  и
быстрее, пока не скрылся из виду. Ник смотрел ему вслед, зная, что  больше
никогда не увидит Майка.  С  его  сердца  спала  тяжесть,  и  он  внезапно
почувствовал, что поступил правильно. Он вернулся в контору, лег на  диван
и почти сразу уснул.

     После сна ему стало лучше. Он проспал большую грозу,  и  ни  разу  не
проснулся от раската грома.
     В сумерках он направился к дому Бейкеров. По дороге он вошел в пустой
магазин радиотоваров и включил телевизор. По всем каналам, как обычно, шли
передачи.
     Выключив телевизор, Ник поспешил к дому.
     Джейн все еще спала; ее голова  была  горячей,  а  щеки  пылали.  Она
медленно и прерывисто дышала. Джейн произвела на Ника ужасное впечатление.
Он сделал холодный компресс и положил женщине на лоб.  Затем  спустился  в
гостиную и включил телевизор.
     Си-Би-Эс  не  включалась.  Эн-Би-Эс  передавала   эстрадную   музыку.
Эй-Би-Си крутила какой-то боевик. Нику все это  было  не  нужно.  Он  ждал
выпуска новостей.
     Новости  потрясли  юношу.  Единственной  темой   была   "суперлетучая
эпидемия", как кто-то назвал эту болезнь. Ник понял, что почти вся  страна
охвачена ею. Отдельные случаи отмечены в Лондоне. Кое-где ситуация выходит
из-под контроля.
     Например, в Шойо, подумал Ник. Ситуация в Шойо вышла из-под контроля.
     Ник выключил телевизор и вышел на крыльцо.  Там  стояла  скамейка,  и
юноша тяжело спустился  на  нее.  Он  обдумывал  услышанные  новости.  Они
тревожили его, заставляли нервничать.
     Внезапно  чья-то  рука  легонько  коснулась  его  плеча.  Ник   резко
оглянулся. За спиной стояла, покачиваясь, Джейн Бейкер.
     - Ник,  -  сказала  она  и  вымученно  улыбнулась.  -  Я  хочу  вновь
поблагодарить тебя. Никому не хочется умирать в одиночестве, верно?
     Он протестующе замотал головой, чтобы она поняла, - он не согласен  с
ее рассуждениями о смерти.
     - Я поняла, - кивнула она. - Но это не важно. В  шкафу  есть  платье,
Ник. Белое. Найдешь его, когда...  -  Приступ  кашля  согнул  ее  пополам.
Прокашлявшись, она  закончила:  -  ...когда  нужно  будет  хоронить  меня.
Наверное, сейчас оно будет на меня великовато, потому что я похудела, - но
это неважно. Я всегда любила это платье. Мы купили  его  с  Джоном  в  наш
медовый месяц. Это было счастливейшее время в моей жизни. Я всегда  любила
это платье. Я хочу, чтобы меня похоронили в  нем.  Тебе  не  будет  лишком
противно переодеть меня, а?
     Ник тяжело  вздохнул  и  укоризненно  покачал  головой,  призывая  ее
взглядом изменить тему. Поняв намек, она вдруг начала щебетать, как птичка
- о своем детстве в Арканзасе, о школьных годах, о своей сестре, в составе
баптистской миссии поехавшей во Вьетнам. О муже.
     - Мы частенько сидели здесь, - сонно повествовала  она.  -  Когда  мы
поженились, он уже был шерифом. Он был... мы... мы  любили  друг  друга...
очень любили... мне всегда казалось, что слово "любовь" - самое лучшее  из
слов... оно возвышает... и сводит с ума... мы были... мы так  любили  друг
друга...
     Внезапно ее глаза  закрылись,  и  она  стала  валиться  на  Ника.  Он
попытался ее растормошить. И тут по  ее  телу  пробежали  судороги  и  она
закричала:
     - Джон! - Ее голос  прерывался  приступами  кашля.  -  Джон!  Помоги!
Помоги! Я не могу дышать!
     Ее слова тонули в булькающем кашле. Она  валилась  на  скамью,  будто
набитая соломой кукла. Ее голова дернулась - раз, другой, третий...
     А потом она замерла. Замерла навсегда.
     Настала очередь Ника выполнить ее последнюю просьбу.
     Он прошел к шкафу и принялся разыскивать белое платье, вспоминая, где
в городе видел табличку "ПОХОРОННОЕ БЮРО".

     25

     Всю ночь с 25 на 26  июня  ряд  студенческих  группировок,  а  именно
"Демократическое  Общество"  и  "Юные  Маоисты",  трудились  над  печатным
станком. Наутро все стены кентуккийского  университета  в  Луисвилле  были
обклеены листовками следующего содержания:

     ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ!
     ВНИМАНИЕ!
     ВАМ ЛГУТ! ПРАВИТЕЛЬСТВО ЛЖЕТ ВАМ! ПРОМИЛИТАРИСТСКАЯ ПРЕССА ЛЖЕТ  ВАМ!
АДМИНИСТРАЦИЯ УНИВЕРСИТЕТА ЛЖЕТ ВАМ! ВАМ НЕ ГОВОРЯТ МНОГОГО, ЧТО ВЫ ДОЛЖНЫ
ЗНАТЬ!
     1. ВАКЦИНЫ ОТ СУПЕРПНЕВМОНИИ НЕ СУЩЕСТВУЕТ.
     2.  СУПЕРПНЕВМОНИЯ  НЕ  ПРОСТО  ОПАСНАЯ  БОЛЕЗНЬ,  ЭТО   СМЕРТОНОСНАЯ
БОЛЕЗНЬ.
     3. СМЕРТНОСТЬ ПРИ СУПЕРПНЕВМОНИИ РАВНА 75%.
     4. СУПЕРПНЕВМОНИЯ ПОЯВИЛАСЬ  ПО  ВИНЕ  ПРОМИЛИТАРИСТСКИХ  КРУГОВ  США
ВСЛЕДСТВИЕ АВАРИИ НА ВОЕННОЙ БАЗЕ.
     5. ПРОМИЛИТАРИСТСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО США СТАРАЕТСЯ СЕЙЧАС  СКРЫТЬ  СВОЮ
ОПЛОШНОСТЬ, ЧТО УГРОЖАЕТ ГИБЕЛЬЮ 75% НАСЕЛЕНИЯ.
     ВСЕ РЕВОЛЮЦИОННО НАСТРОЕННЫЕ ЛЮДИ, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!
     ПРИШЛО ВРЕМЯ НАШЕЙ БОРЬБЫ!
     СОЕДИНЯЙТЕСЬ ВО ИМЯ ЖИЗНИ!
     МИТИНГ СОСТОИТСЯ В 19.00 НА ПЛОЩАДИ ПЕРЕД УНИВЕРСИТЕТОМ.
     ЗАБАСТОВКА! ЗАБАСТОВКА! ЗАБАСТОВКА! ЗАБАСТОВКА! ЗАБАСТОВКА!
     ЗАБАСТОВКА!

     То, что произошло на телецентре в Бостоне, было  запланировано  рядом
его сотрудников еще прошлой ночью. Шестеро  из  девяти  из  них  уже  были
больны. Им было нечего  терять.  Поэтому  с  оружием  в  руках  утром  они
захватили телецентр.
     На экранах ожидающих утренней сводки новостей  телезрителей  появился
Боб Палмер. Он смотрел прямо в камеру.
     - Дорогие сограждане, бостонцы и жители соседних районов!  На  студии
произошло нечто важное, и я  рад,  что  случилось  это  именно  у  нас,  в
Бостоне, в самом сердце независимой Америки. За последние девять дней,  по
приказу людей в хаки с автоматами в руках, мы не смогли  сообщить  вам  ни
слова  правды  об   "эпидемии   суперпневмонии".   Все   репортажи   наших
корреспондентов исчезали, не дойдя до эфира. Наши  видеоматериалы  снимали
без объяснений. И все же  нам  удалось  кое-что  сохранить,  и  сейчас  мы
покажем вам фильм о главных виновниках эпидемии.  Вы  увидите  достаточно,
больше, чем можно пожелать.
     Он достал из кармана носовой платок и высморкался. Те, у кого  стояли
цветные телевизоры, отчетливо могли увидеть, что он  бледен  и  дрожит  от
озноба.
     - Если все готово в аппаратной, мы начинаем.
     На экранах появилась Центральная бостонская  больница.  Переполненные
палаты. Больные, лежащие в коридорах на полу. Медсестры, явно больные  все
той же болезнью. Пациенты в коматозном состоянии.
     Патрули на перекрестках. Патрули у входа в здание больницы.
     Зазвучал голос Боба Палмера:
     - Если у вас есть дети, дамы и господа, советуем вам выставить их  из
комнаты.
     Проезжающий по улице  Бостона  армейский  грузовик.  Два  солдата,  в
противогазах, выпрыгивающие  из  кабины.  Они  же  у  борта  машины.  Один
запрыгивает в кузов. Из кузова каскадом выпадают трупы - женщины, старики,
дети, полицейские, медсестры; потоку тел не  видно  конца.  В  этом  месте
зрители  начинают  понимать,  что  солдат  скидывает   трупы...   обычными
граблями.
     Фильм шел два часа, и все это  время  охрипший  Палмер  комментировал
его. Через два часа  окружившее  телецентр  подразделение  солдат  с  боем
прорвалось в студию и расстреляло всех тех, кто осмелился  показать  людям
правду.  Все  это  было  сделано  в   полном   соответствии   с   приказом
правительства Соединенных Штатов Америки.

     В маленьком городке  в  Западной  Вирджинии  раз  в  неделю  выходила
газетенка, которую горожане прозвали "дурбинская  сплетница".  Издавал  ее
престарелый адвокат по имени  Джеймс  Д.Хоглисс.  Последний  номер  газеты
состоял из единственной странички текста, набранного заглавными буквами. В
верхнем левом углу стояла пометка: ЧРЕЗВЫЧАЙНО ВАЖНО!
     Заголовок гласил: ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЕ СИЛЫ ПЫТАЮТСЯ  СКРЫТЬ  ОТ  НАРОДА
ПРОИСХОДЯЩЕЕ!
     Ниже: Специальный репортаж Джеймса Д.Хоглисса.
     Еще ниже:
     "Как стало известно нашему корреспонденту из  совершенно  достоверных
источников, эпидемия  пневмонии,  на  самом  деле,  является  смертоносной
мутацией обычного  вируса  пневмонии,  культивируемого  правительством  на
случай  войны  -  и  в  нарушение  женевских  соглашений  о   неприменении
химического и  бактериологического  оружия.  Официальные  военные  чины  в
Вилинге  в  конфиденциальной  беседе  сообщили,  что   обещание   быстрого
налаживания антивирусной вакцины - не более, чем  ложь.  Вакцина,  могущая
победить эту страшную болезнь, до настоящего времени не создана.
     Сограждане, это больше, чем просто трагедия; это конец всем надеждам,
связанным с нашим правительством. Если задуматься, то..."
     ...Хоглисс был очень болен и слаб.  Статья  поглотила  его  последние
силы. Он не мог дышать. И все же он методично, от дома к дому, разнес  все
номера своей газеты каждому горожанину.
     Он умер на пороге последнего дома, на окраине Дурбина, у реки.
     Лос-Анжелесская  "Таймс"  перепечатала  эту  статью   тиражом   26000
экземпляров, прежде чем армейская  полиция  обнаружила  диверсию.  Выходка
редакции была расценена как неуместная и провокационная. Но  было  поздно.
Общественное мнение  Лос-Анжелеса  разразилось  взрывом  негодования.  ФБР
заняло выжидательную позицию, и это позволило редакции на  следующий  день
выпустить в свет стотысячным тиражом следующую листовку:

     ЗАПАДНОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ ПОД УГРОЗОЙ ЭПИДЕМИИ
     Смертоносный вирус уносит тысячи жизней.
     Правительство уверяет, что ничего не происходит.
     ЛОС-АНЖЕЛЕС. Нам стало  известно,  что  существует  приказ,  согласно
которому от народа скрывается реальное положение вещей. Вчера  в  Овальном
Зале Президент США  созвал  совещание,  на  котором  особо  подчеркивалась
необходимость соблюдать  строжайшую  секретность,  чтобы  не  сеять  среди
американских граждан панику, похожую на ту, которая была после прочтения в
1930 году по радио "Войны миров" Уэллса.
     У "Таймс" есть пять вопросов, которые мы хотели бы задать Президенту.
     1. Почему каждый выпуск "Таймс" должен согласовываться  определенными
людьми в военной форме, имеющими право снять с полосы любой материал?
     2. Почему все скоростные шоссе заблокированы военными автомобилями?
     3. Существует ли статистика смертей от суперпневмонии, и  почему  она
неизвестна широким кругам общественности?
     4. Что за контейнеры с секретным грузом переправляются  через  океан?
Не  содержат  ли  эти  контейнеры  то,  чего  мы  так  боимся  сегодня   -
смертоносную культуру бактерий?
     5. И наконец, если, как обещает правительство, на следующей неделе во
все  больницы  страны  поступит  в  достаточном  количестве   антивирусная
вакцина, то почему же ни один из сорока шести ведущих  медиков  страны  не
слышал о ее создании? Почему ни в одной клинике не  проводились  испытания
вакцины? Почему ни одна из  ведущих  фармацевтических  фирм  не  заключала
контракт на ее изготовление?
     Мы просим Президента дать ответ на наши вопросы, а  также  предлагаем
ему положить конец политике умалчивания. Народ должен знать правду...

     В Дулуте человек в военной форме возмущенно читал плакат, висящий над
самой крышей единственного в городе небоскреба:
     ПРИШЕЛ КОНЕЦ СВЕТА!
     СКОРО СОСТОИТСЯ ВОЗВРАЩЕНИЕ НАШЕГО ГОСПОДА ХРИСТА
     ГОТОВЬТЕСЬ К ВСТРЕЧЕ С ВАШИМ БОГОМ
     И чуть ниже:
     НАСТАЛО ЦАРСТВО ЗВЕРЯ!
     ГОРЕ ТЕБЕ, О, СВЯЩЕННЫЙ СИОН!
     Внезапно на человека в хаки налетели  четверо  рокеров-мотоциклистов.
Свалив его на землю, они с упоением мутузили жертву  ногами,  приговаривая
при этом: "Мы научим  тебя,  как  нельзя  лгать  людям!  Мы  научим  тебя,
армейская скотина!"

     Самым высоким рейтингом в Спрингфильде,  штат  Миссури,  пользовалась
программа КЛФТ: утреннее шоу, которое вел Рей Флауэз. В студии у него были
установлены шесть телефонов, по которым во время  передачи  мог  позвонить
любой желающий. Утром 26 июня передача в очередной раз вышла  в  эфир.  За
час,  который  передача  шла,  Рей  ответил  на   такие   звонки:   врачу,
сообщившему, что люди мрут, как мухи и считающему, что правительство  лжет
о создании вакцины; больничной медсестре, поведавшей, что трупы  вывозятся
из Канзас-Сити на  грузовиках;  истеричке,  считающей,  что  возникновение
эпидемии связано с визитом "летающих тарелок";  фермеру,  рассказавшему  о
перегородивших  все  дороги  армейских   грузовиках,   полных   до   зубов
вооруженных солдат; и еще немалому числу  людей.  Все  телефонные  звонки,
разумеется, шли в прямой эфир, поэтому тысячи телезрителей их услышали,  а
еще через полчаса эта тысяча рассказала об услышанном еще пяти тысячам.
     Зато в студии творилось что-то неладное.
     - Откройте  дверь!  -  требовал  какой-то  голос.  -  Именем  закона,
откройте дверь!
     Рей, заканчивающий передачу, посмотрел на часы:
     - Что ж, дорогие телезрители; похоже, нас посетил морской десант.  Но
мы продолжаем принимать ваши звонки и...
     Раздался скрежет, и  дверь  слетела  с  петель.  Оператор  немедленно
направил на нее камеру.
     - Несколько солдат ворвались в нашу студию, - сообщил в эфир  Рей.  -
Они полностью вооружены... Похоже, что им кажется, будто они высадились во
Франции  пятьдесят  лет  назад.  Если,  конечно,  не  брать  во   внимание
респираторы на их лицах...
     - Заткнись! -  заорал  человек  с  сержантскими  погонами.  Прикладом
автомата он высадил стекло, отделяющее студию от аппаратной.
     - И не подумаю! - не замедлил огрызнуться Рей. Ему вдруг стало  очень
холодно, и он непроизвольно поежился. - Это частная студия, и я...
     - Чихать я хотел на твою студию! Заткнись сейчас же!
     - Не надейся, - отпарировал Рей, вновь поворачиваясь к  микрофону.  -
Дамы и господа, мне приказано заткнуться, но, я думаю, вас  это  не  очень
устроит. Эти люди действуют как нацисты, а не как американские солдаты.  Я
не...
     - Последнее предупреждение! - сержант щелкнул затвором.
     - Сержант, - сказал один из стоящих у двери солдат. - Я не думаю, что
вы можете так...
     - Если этот человек скажет  еще  хоть  слово,  стреляйте  в  него,  -
приказал сержант.
     - Мне кажется, они  собираются  убить  меня,  -  сообщил  Рей  Флауэз
телезрителям, и в следующую секунду упал со стула, подтверждая  сказанное.
Еще через пару секунд студия была  превращена  в  груду  обломков.  Только
софиты продолжали светиться, как ни в чем не бывало.
     - Отлично, - поворачиваясь кругом, сказал сержант. - К часу мы должны
вернуться на базу, и я не...
     Внезапно трое из его подчиненных открыли по  нему  прицельный  огонь.
Сержант задергался в пляске смерти и мешком упал у стены. Остальные  молча
взирали на случившееся. Никто не проронил ни звука.
     На полу звонил телефон, трубку которого Рей намеревался поднять перед
своей неожиданной кончиной.
     - Рей? Ты здесь, Рей? - кричал в трубке голос. - Я все  время  слушал
твою программу, я и мой муж - мы  оба.  Мы  хотим  поблагодарить  тебя  за
отличную работу и пожелать, чтобы ты не покидал  нас.  Хорошо,  Рей?  Рей?
Рей?..
     КОММЮНИКЕ 234 ЗОНА 2 СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
     ИЗ: ЛЭНДОН ЗОНА 2 НЬЮ-ЙОРК
     К: КОМАНДИРУ КРЕЙТОНУ
     О: ОПЕРАЦИЯ "КАРНАВАЛ"
     СОДЕРЖАНИЕ: БРОДСКИ НЕЙТРАЛИЗОВАН ПОВТОРЯЮ БРОДСКИ  НЕЙТРАЛИЗОВАН  ОН
БЫЛ ОБНАРУЖЕН ВО ВРЕМЯ РАБОТЫ В  СТОРИФРОНТСКОЙ  КЛИНИКЕ  ПЫТАЛСЯ  НАНЕСТИ
УЩЕРБ СОЕДИНЕННЫМ ШТАТАМ АМЕРИКИ ВО ВРЕМЯ ОПЕРАЦИИ  УБИТО  14  ГРАЖДАНСКИХ
ЛИЦ ИЗ НИХ 6 МОИХ  ЛЮДЕЙ  3  РАНЕНЫ,  НИКТО  ИЗ  НИХ  СЕРЬЕЗНО  X  ЗОНА  6
ПРОЧЕСЫВАЕТ ЭТОТ РАЙОН ТОЛЬКО 15% В  СОСТОЯНИИ  ВЫПОЛНЯТЬ  СВОЙ  ДОЛГ  25%
СЕРЬЕЗНО БОЛЬНЫ ХХ НАИБОЛЕЕ СЕРЬЕЗНЫЙ  ИНЦИДЕНТ  В  КОНТИНГЕНТЕ  В  РАЙОНЕ
ФРАНКА ХХХ  СЕРЖАНТ  Т.Л.ПЕТЕРС  ПОГИБ  ПРИ  ИСПОЛНЕНИИ  ДОЛГА  РАССТРЕЛЯН
СОБСТВЕННЫМИ  ЛЮДЬМИ  ХХХХ  АНАЛОГИЧНЫЕ  ИНЦИДЕНТЫ  ВОЗМОЖНЫ  НО  СИТУАЦИЯ
ПОСТОЯННО МЕНЯЕТСЯ ХХХХХ КОНЕЦ СВЯЗИ
     ЛЭНДОН ЗОНА 6 НЬЮ-ЙОРК


 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4]

Страница:  [2]