Противостояние - Кинг Стивен - страница 3 - Bookorbita.com

К вечеру того же дня в Огайо развернулся самый крупный пока военный лагерь для студентов Кентского университета. Он принял более двух тысяч человек. Часть из них прибыла в лагерь еще четыре дня назад, 22 июня, в сопровождении полиции. Мы приводим точную запись переговоров по полицейской рации за период 07.16-07.22. - Шестнадцатый, шестнадцатый, вы записали? Прием. - Да, записали, двадцатый. Прием. - К нам прибыла группа ребят, 16 человек. Около семи из них тепленькие, и... ох, подождите, шестнадцатый, подъезжает еще одна группа... Боже, две сотни или больше. Прием. - Двадцатый, это база. Вы записали? Прием. - Так точно. Прием. - Я отослал Хамма и Холлидея. Заблокируйте машиной дорогу. Не предпринимайте никаких других действий. Прием. - Не понял, база. Кто такие солдаты, работающие на восточной стороне, база? Прием. - Какие солдаты? Прием. - Это и я спрашиваю. Прием. - База, это Дадли Хамм. Ох, черт, это двенадцатый. Прошу прощения, база. Из Барроуз Драйв прибыла колонна с ребятами. Около ста пятидесяти. Они что-то поют. И с ними солдаты. Они в противогазах. Прием. - База - двенадцатому. Быстро присоединяйтесь к двадцатому. Инструкции прежние. Никакой самодеятельности. Прием. - Это Роджер, база. Выезжаю. Прием. - База, это семнадцатый. Это Холлидей, база. Вы записываете? Прием. - Записываю. Прием. Я нахожусь позади Хамма. С запада на восток движется колонна, около двухсот ребят. Они поют... - На фига мне знать, что они поют, семнадцатый? Присоединяйтесь к Хамму и Питерсу и задержите их. Прием. - Роджер. Вас понял. Прием. Это шеф лагерной безопасности Ричард Барли. Обращаюсь к полковнику Филипсу. - Здесь полковник Филипс, армия США. Слушаю вас, сэр. Прием. - База, это шестнадцатый. Парни встретились возле военного мемориала. Они поворачиваются лицом к солдатам. Это выглядит угрожающе. Прием. - Это Барли, полковник Филипс. Пожалуйста, доложите обстановку. Прием. - Я пытаюсь загнать это стадо в лагерь. Все, что сейчас требуется - точно исполнять мои приказы. Прием. - Вы же не хотите сказать... - Я сказал то, что хотел сказать, сэр. Прием. - Филипс! Филипс! Ответь мне, черт бы тебя побрал! Это же дети! Американские дети! Они не вооружены! Они... - Тринадцатый - базе. Сэр, эти дети направляются прямо к солдатам. Они достали транспаранты. Они поют песню. Мне кажется, кое-кто держит в руках камни. Они... Боже! О, Боже правый! Они не имеют права делать этого! - База - тринадцатому. Что у вас происходит? Что происходит? - Это Хамм, Дик. Я расскажу тебе, что у нас происходит. Они... солдаты расстреливают этих ребят. Из автоматов. Дети падают... падают... кое-кто еще держится... О, черт! Я увидел девушку со снесенной ровно наполовину головой. Кровь... человек семьдесят-восемьдесят лежат на траве. Они... они - дети! - Хамм! Где ты? Где ты? - База, это семнадцатый. Хамм... и Холлидей... они, кажется, вышли из машин, чтобы лучше видеть. Мы возвращаемся, Дик. Похоже, что сейчас солдаты начнут стрелять друг в друга. Следующими на очереди можем оказаться мы. Я не детоубийца, Дик. Связь окончена. Сквозь треск в рации все же были слышны звуки выстрелов и автоматные очереди. Можно было также расслышать крики и стоны... И, в последние сорок секунд - гром гусениц танков. Логическим продолжением можно считать расшифровку беседы по средствам спецсвязи, состоявшейся в Южной Калифорнии. Время беседы 19.17-19.20. - Массингилл, Зона 10. Вы слышите меня, Голубая База? Это сообщение имеет код Энни Оукли, Ургент-Плас-10. Если слышите, выйдите на связь. Прием. - Это Лен, Давид. Думаю, мы можем отбросить жаргон. Нас никто не слышит. - Все выходит из-под контроля, Лен. Все. Лос-Анжелес вот-вот взорвется. Весь город и каждый населенный пункт вокруг него. Все мои люди больны или умирают, а те, кто еще здоров, стараются раствориться среди гражданского населения. Я нахожусь в главном хранилище Американского банка. Сюда пытаются прорваться около шестисот человек, чтобы схватить меня. Большинство из них - солдаты. - Все это закономерно. Центр не поддерживает нас. - Повтори еще раз. Я не понял. - Неважно. Ты можешь выбраться оттуда? - Боюсь, что нет. Но я буду пытаться. - Удачи, Давид. - Тебе тоже. Держись, сколько сможешь. - Постараюсь. - Я не уверен... На этом слове связь прервалась. Раздался резкий свистящий звук, треск, скрежет металла, звон разбитого стекла. Сотни кричащих голосов. Выстрелы. Звуки усиливались, приближались. Наконец где-то совсем рядом с рацией раздался взрыв, чей-то вопль - и тишина. Затем следует расшифровка обращения по армейской рации в Сан-Франциско. Время обращения - 19.28-19.30. - Солдаты и братья! Мы захватили командный пункт и средства радиосвязи! Ваши угнетатели мертвы! Я, брат Зено, до недавнего времени сержант первого класса Роланд Гиббс, провозглашаю себя первым Президентом Республики Северная Калифорния! Мы контролируем ситуацию! Солдаты! Если ваши офицеры откажутся выполнять мои приказы, убейте их как бешеных собак! Как собак! Расправляйтесь со всеми, кто не поддерживает Республику Северная Калифорния! Настала новая эра! Конец эре узурпирования! Мы... Автоматная очередь. Крики. Гул взрывов. Выстрелы из пистолета, еще крики, снова автоматная очередь. Долгий предсмертный стон. Затем на несколько секунд - мертвая тишина. - Это майор Альфред Нунн из армии США. Я беру в свои руки контроль над ситуацией в районе Сан-Франциско. Приказываю всем оказывать безоговорочное повиновение. Все запланированные операции продолжаются. С дезертирами поступать по законам военного времени. Сейчас я... Автоматная очередь. Вопль. На этом фоне откуда-то сзади: - ...их всех! Долой их всех! Смерть свиньям-военным!.. Серия выстрелов. Тишина в микрофоне. В 21:16 те жители Портленда, штат Мэн, кто был еще в состоянии смотреть телевизор, с ужасом увидели на своих экранах крепкого негра в розовой пижаме и матросской фуражке, явно больного, производившего публично шестьдесят два расстрела. С ним были его "коллеги", также чернокожие, также больные, внешний вид которых изобличал их прошлую принадлежность к вооруженным Силам. У каждого из них был автомат. Большинство из членов этой черной "хунты" охраняло две сотни одетых в "хаки" солдат. Солдаты были безоружны. Негр в розовой пижаме, подходя к каждому солдату по очереди, приставлял дуло пистолета к затылку и методично нажимал на курок. При этом он мило улыбался, не обращая внимания ни на агонию умирающих, ни на вопли и мольбы о пощаде живых. Этот спектакль продолжался до четверти одиннадцатого, когда в телестудию ворвались четыре человека в форме солдат действующей армии, противогазах и с автоматами в руках. Увидев их, обреченные солдаты начали оказывать своим черным палачам яростное сопротивление. Черномазый в розовой пижаме упал как подкошенный. Камера покатилась по полу. Звуки выстрелов и стоны умирающих с мощностью 50 децибел неслись с экранов потрясенных телезрителей. Оператор подхватил с пола камеру, и на телеэкранах пронеслась панорама происходящего в студии побоища. В пять минут двенадцатого на экранах телевизоров появилась заставка с надписью: ПРОСИМ ПРОЩЕНИЯ ЗА ТЕХНИЧЕСКИЕ НЕПОЛАДКИ. Из выступления Президента по телевидению, переданного в 21:00. - ...как и должна действовать великая нация. Мы не должны прятаться по углам, как маленькие дети, но все же нужны определенные меры безопасности. Друзья мои, американцы, я надеюсь, все вы сейчас дома. Если вам плохо, лягте в постель, примите аспирин и выпейте чего-нибудь согревающего. Будьте уверены, вам станет лучше самое позднее через неделю! Разрешите повторить то, что я уже сказал в начале своего выступления: Неправда, что суперпневмония всегда имеет фатальный исход. У нас есть статистика, позволяющая заключить, что многим через неделю становится лучше, и они выздоравливают. Дальше... (приступ кашля) - ...Дальше хочется сказать об антиправительственных группировках, пытающихся использовать ситуацию в своих личных политических целях. Друзья американцы, это провокация! Я утверждал и утверждаю это. Наша страна всегда соблюдала Женевские соглашения в части неприменения химического и бактериологического оружия. Ни у кого никогда... (спазматический кашель) - ...не было оснований обвинить в нарушении этих соглашений Америку. Это всего лишь эпидемия пневмонии, не более. У нас есть информация об аналогичных вспышках на других континентах, включая Россию и Красный Китай. Поэтому мы... (приступ кашля и спазм) - ...мы просим сохранять спокойствие и уверенность, что самое позднее через неделю будет создана антивирусная вакцина для тех, кому сегодня плохо, и для предохранения здоровых от заражения. Прошу воздержаться и от таких антиобщественных проявлений, как хулиганство, вандализм и грабеж. Подобные случаи были зарегистрированы в отдельных районах страны. Виновных в беспорядках будут предавать суду военного трибунала. Мои дорогие сограждане! Надеюсь; мы скоро найдем выход и... Надпись красным фломастером на двери Первой баптистской церкви в Атланте: "Дорогой Иисус! Скоро я увижу тебя! Твой друг, Америка. P. S. Надеюсь, до конца недели у тебя еще останутся свободные места?" 26 27 июня утром Ларри Андервуд сидел на скамейке в Центральном парке, глядя под ноги. За его спиной тянулась улица, переполненная неподвижными автомобилями. Их владельцы были уже мертвы, либо умирали. Рядом размещался зоопарк, и Ларри с его места было видно льва, антилопу, зебру и нескольких обезьян. Звери умерли не от пневмонии их убил голод: бог знает сколько времени никто не приносил им ни воды, ни еды. Все они были мертвы, кроме одной обезьяны; да и та за три часа, что Ларри сидел здесь, пошевелилась только четыре или пять раз. Обезьяна была неимоверно истощена, но супер пневмония абсолютно точно не коснулась ее. Справа часы показывали половину одиннадцатого. Спешить было некуда, и Ларри лишь механически зафиксировал время в уме. В парке были и другие люди; с некоторыми из них Ларри успел поговорить. Все они были беспомощны и растеряны, как и он сам. У всех у них дрожали руки. Все рассказывали разные случаи, похожие как две капли воды друг на друга. Их друзья и родственники умирали или умерли. Можно ли выбраться из Нью-Йорка? Правда ли, что все дороги заблокированы? Одна женщина переживала, что поголовье крыс увеличится и сожрет землю. Она напомнила, сама того не подозревая, Ларри о неприятных впечатлениях сразу после его приезда в город. Многие в парке были больны. Похоже, среди них только Ларри устоял против болезни, и он был несказанно рад этому обстоятельству. Обезьянка умерла в четверть двенадцатого. Ларри больше не хотелось сидеть в парке, поэтому он встал и медленно пошел по тропинке, прислушиваясь к радостному пению птиц. Болезнь не коснулась пернатых. Им повезло. На одной из скамеек сидела женщина. Ей было около пятидесяти, но она явно старалась выглядеть моложе. На ней красовалось экстравагантное серо-зеленое платье, а в волосах трепетала шелковая ленточка. Она оглянулась на звук шагов Ларри. В одной руке женщина держала таблетку и дрожащей рукой тут же отправила ее в рот. - Привет, - сказал Ларри. Ее лицо с яркими голубыми глазами было спокойно. В глазах светилась интеллигентность. На ней были модные очки. Пальцы обеих рук унизаны кольцами, три из которых - с бриллиантами. - Не бойтесь, я не опасен, - добавил Ларри. Глупо так говорить, понимал он, но женщина, носящая на пальцах по меньшей мере 20000 долларов не может быть слишком доверчива к посторонним. - Я и не боюсь, - улыбнулась она. - Вы не выглядите опасным. И вы не больны. - Последняя фраза прозвучала как вежливый полувопрос, полуутверждение. Хотя, конечно, она была не так спокойна, как Ларри показалось с первого взгляда. На шее ее быстро пульсировала жилка, а в глазах сквозил неприкрытый ужас. - Да, кажется, не болен. А вы? - Пока нет. Вам известно, что ваша обувь испачкана мороженым? Он посмотрел вниз. Через секунду, стоя на одной ноге и пытаясь оттереть пятно, он с раздражением думал, что она могла бы этого не заметить. - Вы напоминаете цаплю, - сказала она. - Это можно делать и сидя. Меня зовут Рита Блекмур. - Рад познакомиться. Я - Ларри Андервуд. Он сел. Она протянула ему руку, и Ларри легонько пожал ее тонкие пальцы, стараясь не надавливать на кольца. Оттерев пятно найденным в кармане кусочком салфетки, он выбросил салфетку в стоящую рядом урну. Ситуация показалась ему забавной, и он рассмеялся, откинув назад голову. За все время с тех пор, как, вернувшись домой, он обнаружил мать на полу комнаты, он рассмеялся впервые. Рита Блекмур улыбнулась в ответ, и он вновь удивился выражению элегантной беспомощности на ее лице. Она напоминала героинь рассказов Ирвина Шоу, которые несколько лет назад частенько мелькали по телевизору. - Знаете, в первую секунду, услышав ваши шаги, я действительно испугалась, - сказала она. - Здесь бродит немало странных людей. Есть один старик... - Вообразивший себя заклинателем духов? Я тоже видел его. В сущности, он безвреден. - Да, но сам похож на духа из страшной сказки, - возразила женщина, закуривая сигарету. - И он, в отличие от многих других, не болен, - заметил Ларри. - Прекрасно держится швейцар из моего дома, - сказала Рита. - Он все еще не оставляет свой пост. Сегодня я дала ему пять долларов. Как вы думаете, я правильно поступила? - Я, право, затрудняюсь... - Конечно, затрудняетесь. - Она положила пачку сигарет в сумку, и Ларри заметил выглядывающий оттуда пистолет. Рита проследила его взгляд. - Это пистолет моего мужа. Он умер два года назад. Знаете, он всю жизнь ненавидел этих нерях-арабов, потому что они вечно пахнут потом и никогда не бреются. Сам он перед смертью попросил одеть на него галстук. Он был банкир. Вам не кажется, что галстук может считаться эквивалентом старого выражения "умереть в башмаках"? Гарри Блекмур умер в галстуке. Мне это нравится, Ларри. Перед ними на землю сел воробей и принялся что-то клевать. - Он всегда боялся воров, поэтому и приобрел пистолет. Скажите, Ларри, это правда, что пистолеты убивают людей, причем делают это с большим шумом? Ларри, которому никогда в жизни не приходилось стрелять из пистолета, пробормотал: - Я не думаю, что у пистолета этого калибра большая убойная сила. Это 38-й? - По-моему, 32-й. Рита достала из сумки пистолет, и Ларри увидел на дне сумочки множество упаковок с таблетками. На этот раз Рита не стала следить за его взглядом; она смотрела на ствол молодого деревца в пятнадцати шагах от скамейки. - Мне хочется попробовать. Как вы думаете, я попаду? - Не знаю, - удивленно сказал Ларри. - Я действительно не... Она нажала на курок, и пистолет неожиданно громко выстрелил. В стволе образовалась небольшая дыра. Из дула пистолета потянулся легкий дымок. - Действительно неплохо! - сказал Ларри, и Рита спрятала пистолет. Сердце Ларри, при выстреле учащенно забившееся, постепенно восстанавливало свой привычный ритм. - Но человека из него я не смогу убить. В этом я почти уверена. И потом, скоро будет некого убивать, верно? - Ну, этого я не знаю. - Вы все смотрите на мои кольца. Они вам нравятся? - Что?! Нет! - Ларри вновь начинал нервничать. - Как любой банкир, мой муж верил в бриллианты. Он верил в них, как баптист верит в спасение души. У меня множество бриллиантов, и все они настоящие. Они дают чувство обладания миром. И все же это только камни. Если они понадобятся кому-нибудь, я сниму их и отдам. Стоит ли цепляться за какие-то камни? - Мне кажется, вы правы. - Конечно, - сказала она, и жилка на ее шее запульсировала вновь. - И все же, если ко мне придут грабители, я не только отдам им свои драгоценности, но и подскажу адрес Картье. У него гораздо более ценная коллекция камней, чем у меня. - Что вы собираетесь делать? - спросил женщину Ларри. - А что вы посоветуете? - Пока не знаю, - со вздохом сказал Ларри. - Могу ответить теми же словами. - Вам что-нибудь известно? Я имею в виду, о положении дел в городе? - То же, что и вам, - она залезла в сумочку, извлекла очередную таблетку и отправила ее в рот. - Что это? - Витамин Е, - с фальшиво-смущенной улыбкой сказала Рита. Тик на ее шее повторился раз или два и прекратился. - В барах пусто, - сказал вдруг Ларри. - Я зашел в один на Сорок третьей улице - там совсем никого не было. Я налил себе стакан виски и ушел - не хотел дольше там оставаться. Они, как по команде, одновременно вздохнули. - Вы очень милы, - сказала она. - Вы мне очень нравитесь. И я страшно рада, что вы не сумасшедший. - Благодарю вас, миссис Блекмур. - Ларри был приятно удивлен. - Рита. Просто Рита. - Ладно. Рита. - Вы хотите есть, Ларри? - Должен сознаться, что очень. - Почему бы вам не пригласить даму на завтрак? - С радостью делаю это. Она встала и с легкой усмешкой протянула Ларри руку. Он заметил на ее руке саше. Ему сразу стало уютно и тепло. С саше были связаны самые приятные воспоминания его детства. Когда они с матерью ходили в кино, миссис Андервуд всегда брала с собой вышитое бисером саше. Затем он встал, и они пошли по дорожке в сторону Пятой авеню. Они разговаривали, но позже Ларри так и не мог вспомнить, о чем (на самом деле она шутливо говорила ему, что всегда мечтала перейти Пятую авеню под руку с молодым человеком, годящимся ей в сыновья). Она улыбалась загадочной улыбкой с налетом цинизма, и ее платье шуршало на ходу. Они зашли в закусочную, в которой никого не было, включая и повара, и Ларри, найдя в холодильнике какие-то продукты, на скорую руку приготовил легкий завтрак - картофель "фри", растворимый кофе, яблочный пирог. Она с восторгом встречала каждое предложенное им блюдо. 27 С тех пор как в половину девятого вечера умер ее отец, Франни только отрывочно могла воспроизвести происходящие события. Питеру стало плохо еще утром, но он наотрез отказался от предложения Франни отвезти его в больницу. Если ему суждено умереть, сказал он, он хочет сделать это у себя дома. И вот все кончено. Впрочем, не только с Питером. Франни подумала, что единственным человеком в городе, как и она, не заразившимся страшной болезнью, был шестнадцатилетний брат Эми Лаудер, Гарольд. Сама Эми уже давно была мертва, хотя в ванной ее дома все еще висел ее любимый махровый халат. Сегодня Фран никуда не выходила и никого не видела. Утром она пару раз слышала звуки проезжающих машин, а один раз ей показалось, что кто-то выстрелил из автомата, но это было все, что она слышала. Гнетущая тишина создавала впечатление нереальности происходящего. А может, это и к лучшему. Франни было о чем подумать. Вот уже час она сидела за столом с отсутствующим выражением лица. Ее мозгом владели две мысли, казавшиеся одновременно взаимосвязанными и совершенно не относящимися друг к другу. Первой мыслью было, что ее отец мертв; он умер дома, как и хотел. Второй мыслью было - чем заняться днем. Стоял прекрасный летний день, какие в это время года не редкость в Мэне, на радость туристам. Солнце светило прямо в лицо Франни. Прекрасный день, а ее отец мертв. Существует здесь какая-нибудь связь или нет? Внезапно овладевшая ею со вчерашнего дня апатия начала сменяться страхом. Она боялась оставаться в доме, боялась этой тишины, боялась... Я могу уехать в любой момент, подумала Франни. Да, она, безусловно, может уехать. Но прежде нужно решить одну проблему. Она должна ее решить. Она не может оставить его лежать в постели, особенно сейчас, когда июль идет на смену июню. Это слишком напоминало бы рассказ Фолкнера, включенный во все курсы литературы. "Роза для Эмили". Отцы города не почувствовали ужасный запах, а потом он пропал... Это... это... - Нет! - воскликнула она, и звук ее голоса гулко прозвучал в залитой солнцем кухне. Как же быть? Похоронить его дома? Но кто... кто... - Кто похоронит его? - выкрикнула она в пустоту кухни. И в звуке собственного голоса услыхала ответ. Он был предельно ясен. Конечно, она. Кто же еще? Только она. Была половина третьего, когда Франни услышала шум подъезжающей к дому машины. Она разогнулась у края ямы - копала ее в саду, между помидорами и сельдереем, - и оглянулась, немного испуганная. Это был "кадиллак" последней модели, цвета морской волны, и за рулем сидел шестнадцатилетний фатоватый Гарольд Лаудер. Франни почувствовала легкое раздражение. Она не любила Гарольда и не знала никого, кто любил бы его, за исключением, разве что, его матери. Даже Эми, его сестра, не испытывала к нему никаких теплых чувств. Была в этом какая-то насмешка: единственный, кроме Франни, человек в Оганквайте, оставшийся в живых, был одним из тех немногих, кого она искренне не любила. Гарольд издавал литературный журнал местного колледжа и писал странные коротенькие рассказы, которые либо полностью были написаны в настоящем времени, либо от третьего лица, либо оба этих приема сочетали. "Ты идешь по причудливому коридору, и прокладываешь себе дорогу сквозь призрачную дверь и смотришь на сверкающие звезды" - вот достойный образчик стиля Гарольда. - Он никогда не меняет трусы, - однажды по секрету сказала Эми Фран. - Трусы и носки. Представляешь, он носит носки до тех пор, пока они не начинают стоять без чьей-нибудь помощи в углу. Волосы Гарольда были черными и немытыми. Он был довольно высок, но весил около двухсот сорока фунтов. Он носил ковбойские башмаки и куртку с невероятным количеством заклепок и разных бляшек. Глядя на него, Франни всегда чувствовала себя неловко. Она не считала его опасным, нет, просто он был ей неприятен. Гарольд не видел ее. Он смотрел на дом. - Есть здесь кто-нибудь? - крикнул он и нажал на гудок автомобиля. Резкий сигнал прорезал тишину, заставив Франни поежиться. Ей очень хотелось лечь сейчас ничком на землю, спрятаться за грядками и подождать, пока ему надоест и он уедет. Перестань, сердито приказала она себе. Так или иначе, он такое же человеческое существо, как и ты. - Я здесь, Гарольд! - окликнула она. Он выскочил из машины и развинченной походкой направился к ней. И хотя он очень старался сохранять невозмутимый вид, но по его лицу было прекрасно видно, что он рад встретить Франни. - Привет, Фран! - радостно завопил он. - Привет, Гарольд. - Я слышал, ты весьма успешно борешься с этой дрянной болезнью, вот и решил здесь притормозить. Я, видишь ли, осуществляю объезд окрестностей. - Он улыбнулся, обнажив зубы, по-видимому, не знакомые с зубной щеткой. - Я с грустью узнала насчет Эми, Гарольд. А твои отец и мать... - Боюсь, что да, - Гарольд опустил голову; потом, будто отгоняя что-то, рывком отбросил упавшие на лицо волосы. - Но жизнь продолжается, верно? - Вероятно, да, - согласилась Франни. Его глаза бесцеремонно скользили по ее обнаженным плечам, и она пожалела, что сняла свитер. - Как тебе нравится моя машина? - Разве она не принадлежит мистеру Бреннигану? - Рой Бренниган был местный богатей. - Раньше принадлежала, - безразлично сказал Гарольд. - Но мне кажется, что покойнику не нужна машина, а вот живым еще пригодится. И вообще, меньше народа - больше кислорода. - Кислорода, раздраженно повторила про себя Франни, он смеет говорить кислорода. - Больше всего, чего хочешь. Он смотрел ей в глаза, насмешливо и робко одновременно. - Гарольд, извини, но мне... - За что ты извиняешься, дитя мое? Франни задохнулась от подобной наглости: ее родители мертвы, вокруг умирают от страшной болезни тысячи людей, она копает в саду могилу для своего отца, а какой-то Гарольд Лаудер из машины Роя Бреннигана пялит на нее глаза и называет "дитя мое"?! Боже, это уж слишком! - Гарольд, - резко сказала она. - Я не твое дитя. Я старше тебя на пять лет. Физически невозможно для меня быть твоим ребенком. - Просто речевой оборот, - он заморгал, удивленный ее реакцией. - Ладно, скажи лучше, что это такое? Что это за яма? - Могила. Для моего отца. - Ох, - сдавленно выдохнул Гарольд. - После того как я закончу копать, мне бы хотелось выпить глоток воды. Но копать я продолжу, когда ты уйдешь. Так что извини - мне некогда. - Я понимаю, - тихо сказал он. - Но, Фран... в саду? Она сверкнула глазами: - А что ты предлагаешь? Чтобы я положила его в гроб и отнесла на кладбище? Он любил свой сад! И какое тебе до этого дело? Какое ты имеешь к этому отношение?!. Она начала плакать, и, ненавидя себя за то, что плачет при нем, повернулась, и бросилась в дом, на кухню, в спасительную тишину. - Фран? - за спиной послышался тихий растерянный голос. Она увидела Гарольда. Он нервно сжимал и разжимал пальцы. Он был таким жалким, что Франни пожалела о случившемся. - Гарольд, извини меня. - Нет, не извиняйся, я действительно не имел права ничего спрашивать. Слушай, если тебе нужна моя помощь... - Спасибо, но я предпочитаю сделать это сама. Это... - Это личное. Конечно. Я понимаю. Ей стало смешно. Гарольд пытался быть хорошим мальчиком - так едва знакомый с иностранным языком человек пытается говорить на нем. - Что ты собираешься делать? - спросила она Гарольда. - Не знаю, - сказал он. - Слушай... Он умолк. - Что? - Мне кажется, что я схожу с ума. Трудно говорить про себя такое. Наверное, я не самый приятный человек на этом свете, и все же я не хотел бы стать сумасшедшим. Я объехал весь город. Ни души. Я зашел в магазин... Понимаешь, Фран, весь ужас в том, что я могу брать все, что хочу, и никто не станет останавливать меня. Как в кино. Мне действительно казалось несколько раз, что я - сумасшедший. - Нет, - сказала Франни. От него пахло так, будто он не мылся вечность, но ее это больше не раздражало. - Как звучит эта строчка? Я снюсь тебе, ты снишься мне? Мы не сумасшедшие, Гарольд. - Но, наверное, лучше были бы ими. - Кто-нибудь придет, - сказала Франни. - После этой болезни, после мора, появится кто-нибудь... - Кто? - Кто-то сильный, - неуверенно протянула она. - Кто-то, кто сможет... сможет... расставить вещи по местам. Он недоверчиво рассмеялся. - Дитя мое... прости, Фран. Фран, именно сильные люди и сделали все это. Они мастера расставлять вещи по местам. Они находят решение всему - разваленной экономике, нефтяному кризису, холодной войне. Они решают все так же, как поступил когда-то Александр с гордиевым узлом - методом разрубания мечом на куски. - Но ведь это просто эпидемия, Гарольд. Я слышала по радио... - Матушка Природа никогда так не действует, Франни. Твой кто-то сильный соединил усилия бактериологов, вирусологов и эпидемиологов, чтобы посмотреть, сколько можно убить всяких мелких мошек вроде нас с тобой. Бактерии. Вирусы. Ерунда! В один прекрасный день некто скажет: "Смотрите, что я создал! Оно убивает всех! Разве это не великое изобретение?" И ему вручат за это медаль, денежную премию и что-нибудь еще такое же приятное. Нет, Франни, все это не просто так. У тебя есть планы? - Да. Похоронить моего отца, - тихо сказала она. - Ох... конечно. - Он секунду смотрел на нее, и вдруг торопливо сказал: - Слушай, я собираюсь сматываться отсюда. Из Оганквайта. Если я еще задержусь здесь, я действительно сойду с ума. Фран, почему бы тебе не поехать со мной? - Куда? - Пока не знаю. - Что ж, если решишь, куда, приезжай за мной. Гарольд просиял: - Ладно, приеду! Это... понимаешь, это... Он умолк на полуслове и бросился к машине. Дав задний ход и приминая любимые цветы Карлы, он дважды просигналил Франни и рванул вперед. Франни смотрела ему вслед, пока он не скрылся из вида, а затем вернулась в сад своего отца. Около четырех она на дрожащих от усталости ногах поднялась на второй этаж. У нее болела голова и ныло сердце. Не стоит так перенапрягаться в ее положении, понимала Франни. Она говорила себе, что можно подождать до завтра, но сердце не хотело слушать никаких подсказок. Она вошла в спальню. Все было не так хорошо, как она надеялась, но и не так плохо, как она в душе боялась. По его лицу ползали мухи, взлетая и снова садясь - на нос, губы, лоб... Но запаха, этого ужасного запаха, еще не было. Умер он на той самой кровати, на которой они с Карлой спали многие годы. Теперь он лежал, одетый в полосатую пижаму; в ней он умирал, и Франни не чувствовала себя в силах переодеть отца во что-нибудь другое. Сделав над собой усилие, Франни дотронулась до его левой руки - она была тяжела, как камень - и попыталась перевернуть тело. Ей это удалось, и тогда она почувствовала исходящий от тела трупный запах. Франни стало плохо, и она опустилась на колени, обхватив руками голову и постанывая. Ей предстояло похоронить не куклу; она хоронила своего отца, и последнее, что от него оставалось в этой жизни, был этот удушающий, мерзкий запах. Но скоро исчезнет и он. Взяв себя в руки, Франни подошла к покойному и, нагнувшись, поцеловала его в лоб. - Я люблю тебя, папочка! - сказала она. - Я люблю тебя, Франни любит тебя. - По щекам ее текли слезы. Достав из шкафа его лучший костюм, Франни переодела отца. С трудом приподняв окаменевшую шею, повязала галстук. В ящике комода, под стопкой носков она отыскала награды отца - "Пурпурное сердце", дюжину медалей, наградные ленты... и Бронзовую Звезду, которой он был удостоен за Корею. Она прикрепила все эти награды к пиджаку. Найдя в ванной детскую присыпку, она припудрила лицо, шею и руки отца. Запах пудры, светлый и ностальгический, вызвал новую бурю слез. Успокоившись, Фран посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась: она была непохожа на себя, с красными глазами и синими полукружьями под ними. Затем она нашла старое одеяло и с трудом переложила на него труп. Держа за два конца одеяло и отчаянно борясь с невыносимой головной болью, Франни осторожно стащила труп на пол и поволокла по ступенькам вниз, в холл, и дальше - через сад, к выкопанной ею могиле. Несколько раз ей изменяли силы, и, казалось, она не сумеет выполнить намеченное, но каждый раз она брала себя в руки. Наконец дело было сделано. Последнюю горсть земли девушка бросила, когда часы в доме пробили половину девятого. Она вся была перепачкана землей, и только на щеках остались белые полоски, вымытые слезами. Волосы спутались и растрепались. Франни буквально падала с ног от усталости. Она отнесла лопату в сарай и направилась в дом. Добравшись до стоящего в гостиной дивана, она рухнула на него и сразу же уснула. Во сне она снова поднималась по ступенькам, направляясь к отцу, чтобы исполнить свой долг и предать его земле. Но когда она вошла в комнату, то увидела, что тело зачем-то прикрыто скатертью, и ей стало страшно. Она пересекла постепенно темнеющую комнату, сама того не желая, и желая только одного - бежать отсюда - но не в состоянии остановиться. Скатерть почему-то шевелилась в полумраке, и тут до Франни дошло: Там, под скатертью, не ее отец. И то, что скрыто под ней, не мертво. Что-то - кто-то, полное темных жизненных сил, лежит там, и даже во имя спасения собственной души она не хотела бы снять скатерть, но она... не могла... остановиться. Ее руки, дрожа, потянулись к краю скатерти - и сорвали ее. Лежащий под скатертью улыбался, но Франни не видела его лица. Могильным холодом пахнуло на нее от этой улыбки. Нет, она не могла рассмотреть это страшное, это кошмарное лицо; это могло быть вредно для ее неродившегося ребенка. Она бежала, бежала прочь из комнаты, от страшного видения, от кошмарного сна... Проснувшись в три часа ночи в темной гостиной, Франни некоторое время все еще была в плену своего страшного сна. В этот момент полу-сна, полу-бодрствования она подумала вдруг: Он, это Он, человек без лица. Потом Франни вновь уснула, на этот раз без единого сновидения, и, проснувшись на следующее утро, совершенно не помнила свой сон. Лишь когда она вспомнила о будущем ребенке, все ее внутренности будто сковало лютым холодом, не давая пошевельнуться. 28 В тот самый вечер, когда Ларри Андервуд впервые переспал с Ритой Блекмур, а Франни Голдсмит приснился ее страшный сон, Стьюарт Редмен не спал. Он ждал Элдера. Он ждал уже три вечера - и рассчитывал сегодня наконец дождаться его. 24 июня, около полудня, Элдер с двумя подручными вошли к нему и вынесли телевизор. Медсестры увозили его по коридору, а Элдер все это время стоял с наведенным на Стью револьвером. Хотя сам Стью не высказал никакого недовольства тем, что телевизор забирают, будто он вовсе ему не нужен. Единственное, что делал в это время Стью, - стоял у окна и смотрел сверху на город над рекой. Как поется на пластинке, "Не нужно быть синоптиком, чтобы знать, куда дует ветер". Со своего места Стью мог определить, что жизнь в городе замерла: не дымились трубы заводов, не было видно машин, да и прохожих на улицах он не заметил. Стью предполагал, что у Элдера имеется приказ убить его - а почему бы и нет? Он единственный, кто с самого начала не заразился, не заболел и не умер. Он знает все их секреты. Следовательно, им есть повод его бояться. Стью знал, что только на экране телевизора герой находит способ выйти из подобной ситуации, в жизни ему оставалось только ждать Элдера и постараться подготовиться к его приходу. Элдер явно имел отношение к Голубому Проекту и "суперпневмонии". Медсестры величали его "доктор Элдер", но он не был врачом. Ему было лет сорок пять; его взгляд всегда был тяжелым и неулыбчивым. Никому из врачей до Элдера не приходило в голову целиться в Стью из пистолета. Элдер раздражал Стью, потому что причин для такого поведения Стью не видел. Элдер явно ожидал какого-то приказа. Очевидно, какие-то приказы поступали, и Элдер их выполнял. Он был, несомненно, превосходным исполнителем, армейским вариантом мафиози-киллера, и ему даже в голову не приходило нарушить или подвергнуть сомнению приказ. Глядя в глаза Элдера, Стью чувствовал, что воля покидает его. Элдеру даже не был нужен пистолет; он наверняка владел каратэ, саватэ, а также разными подлыми приемами. Что можно сделать против подобного человека? Даже при мысли об Элдере у Стью начинали дрожать поджилки. В 22:00 над дверью вспыхнула красная лампочка, и Стью почувствовал, что у него перехватило дыхание и онемели руки. Это происходило с ним всякий раз, когда лампочка загоралась, потому что в один прекрасный момент Элдер мог войти к нему сам. Тогда никаких свидетелей не будет. Умер - и концы в воду. Элдер вошел в комнату. Один. Стью сидел на больничной кровати, держась одной рукой за спинку стоящего рядом стула. При виде Элдера ему стало страшно и в жилах как будто застыла кровь. В лице за прозрачной маской он не мог прочитать никакого намека на пощаду. Теперь все стало ясно для Стью, особенно, когда он увидел в руках Элдера револьвер. - Как ты чувствуешь себя? - спросил Элдер, и даже сквозь маску Стью услышал, что голос изменился: Элдер явно был болен. - По-прежнему, - сказал Стью, удивленный обыденности собственного голоса. - Скажите, когда я смогу выйти отсюда? - Теперь уже очень скоро, - пообещал Элдер. Он направил револьвер дулом в сторону Стью, хотя и не на него конкретно. Он кашлял и сморкался. - Ты ведь не слишком много болтаешь, так? Стью вздрогнул. - Мне нравится это качество в мужчинах, - сказал Элдер. - Вокруг слишком много болтунов с длинными языками. Двадцать минут назад я замолвил за вас словечко, мистер Редмен. Им это не слишком понравилось, но я заверил, что все будет в порядке. - Какое словечко? - Что ж, мне приказали... Внезапно глаза Стью метнулись влево, за спину Элдера. - Боже правый! - крикнул он. - Это же чертова крыса! Какого дьявола вы приволокли сюда крысу? Элдер оглянулся. Стью вскочил с кровати и двумя руками схватился за спинку стула, занеся стул над головой. Элдер вновь повернулся к нему, и в глазах убийцы появилась тревога. - Прекрати это! - крикнул Элдер. Брось... Стул резко опустился на его правую руку. Пистолет с грохотом упал на пол и выстрелил; отдачей его отбросило на ковер, и он выстрелил еще раз. Элдер пытался поднять ушибленную руку, но не мог. Ножка стула разорвала его белоснежный халат, а пластиковая маска сползла с переносицы, закрывая глаза. Элдер вскрикнул и упал. Поднявшись на четвереньки, он попытался подползти к пистолету, но тут Стью сильно ударил его стулом по голове. Элдер обмяк. Стью, не мешкая, схватил пистолет и прицелился в лежащего перед ним мужчину, но Элдер не шевелился. На мгновение безумная мысль пронизала мозг Стью: а что, если Элдеру приказано не убить, а наоборот, освободить его? Но в этом не было никакого смысла. Если бы речь шла об освобождении, Элдер вряд ли держал бы его под прицелом. Нет, Элдер, безусловно, пришел убить его. Дрожа всем телом, Стью смотрел на телефонный аппарат. Если бы Элдер сейчас попытался подняться, то Стью всадил бы в него все пули. Но Элдер явно не собирался ни вставать, ни даже просто приходить в себя. Во всяком случае, сейчас. Внезапно Стью почувствовал непреодолимое желание выйти из этой тюрьмы. Он был под замком почти неделю, и ему было просто необходимо глотнуть свежего воздуха, а потом мчаться, бежать как можно дальше отсюда. Но к этому нужно было подойти с осторожностью. Стью подошел к двери и осторожно нажал кнопку, которую, как он заметил, всегда нажимал Элдер. Дверь открылась. Она вела в крошечную комнатку, вся обстановка которой состояла из одного стола, на котором лежали стопка историй болезни и... его одежда. Та, в которой он прилетел в самолете из Брейнтри в Атланту. Холод пронизал все его члены. Не иначе, все это должно было сгореть вместе с его трупом в печи крематория. Его история болезни, его одежда. И привет, Стьюарт Редмен! Стьюарт Редмен вычеркнут из списков живых. Фактически... Сзади раздался легкий шум, и Стью резко оглянулся. Позади зашевелился Элдер. Он почему-то улыбался. - Не двигайся, - приказал Стью, прицелившись в лежащего на полу мужчину. Элдер никак не показал, что слышит. Он продолжал пытаться встать. Выругавшись, Стью спустил курок. Пистолет щелкнул, и Элдер остановился. Улыбка сменилась гримасой боли. В его белом халате образовалась крошечная дырочка, потом ее края окрасились кровью - и Элдер рухнул мертвый. Секунду Стью испуганно смотрел на него, потом быстро начал переодеваться, хватая разложенные на столе вещи. Натягивая брюки, он заметил в углу комнатки дверь и, закончив с экипировкой, попытался толкнуть ее. Она открылась... Перед Стью был длинный слабо освещенный коридор, оканчивающийся лифтом. Неподалеку кто-то надрывно раскашлялся. Стью решился. Сжимая пистолет в руке, он тихо двинулся по коридору. Когда он почти добрался до лифта, то вдруг почувствовал неестественную тишину. Кашель прекратился. Потом, через пару секунд, возобновился. Стью увидел того, кто кашлял. У стены сидел санитар - Стью вспомнил, что его зовут Вик, - и, испуганно глядя на Стью, кашлял. Перед ним лежали три трупа, чуть поодаль - еще один. - Боже, - прошептал Вик. - Боже, что ты здесь делаешь? Ты же не должен выходить! - Элдер пришел, чтобы позаботиться обо мне, а вместо этого я сам позаботился о нем, - сказал Стью. - Мне повезло, что он болен. - О Боже, этот болван считает, что ему повезло! - бросил Вик, и новый, более сильный, чем раньше, приступ кашля сотряс все его тело. - Глупец, ты даже не представляешь, насколько снаружи опаснее, чем внутри. - Слушай, могу я чем-нибудь помочь тебе? - спросил внезапно Стью. - Если ты говоришь серьезно, то можешь сунуть дуло этого пистолета мне в ухо и нажать на спуск. И все внутри меня разлетится на куски. Вик закашлялся снова; по его подбородку потекла слюна. Но Стью не мог сделать этого. Его нервы сдали, и он бросился к лифту, ожидая, что Вик окликнет его, и боясь оглянуться. Но Вик за спиной только кашлял и стонал. Нетерпеливо ожидая, пока лифт доставит его вниз, Стью пытался составить какой-нибудь план. А что, если внизу его ждут вооруженные охранники? Но единственной, кого он встретил внизу, была мертвая женщина в форме медсестры. Она лежала поперек входа в комнату с табличкой "ДЛЯ ДАМ". Стью задумчиво смотрел на нее, затем, полностью утратив контроль над собой, бросился бежать по коридору. Ему показалось, что сзади раздался шум погони, и он припустил изо всех сил. Мелькали таблички на дверях: "БИБЛИОТЕКА", "МИКРОФИЛЬМИРОВАНИЕ", "РАДИОЛОГИЯ"... Стью завернул за очередной угол и оказался там, откуда бежал. Он понял, что оказался не в том коридоре. Но из холла шел еще один коридор, и Стью, не раздумывая, бросился туда. Коридор делал какие-то повороты, и Стью все время боялся, что сейчас он окажется в тупике и тогда все, конец надеждам. Внезапно он уперся в дверь с табличкой "ВЫХОД". Не веря в свою удачу, он толкнул дверь, и она легко подалась. Перед Стью была только ночь, прекрасная тихая летняя ночь, ночь - и свобода! О чем еще может мечтать человек? Все еще сомневаясь, Стью вглядывался в темноту. У него перехватило в горле. Он сделал шаг по асфальтовой дорожке, другой, третий - и не в силах больше сдерживаться, побежал вперед, прочь от этого страшного места. - Я жив! - шептал он про себя. - Я жив, Господи! Я жив, слава Богу, слава Богу, слава Богу... Он бежал по дороге, а слезы лились по его щекам прямо на теплую землю... 29 Ветер гнал по дорогам Техаса пыль, создавая над Арнеттой пелену, будто город был написан сепией. Хлопали раскрытые окна домов. На центральной улице вперемешку лежали мертвые собаки и люди. Одна из собак лежала прямо на лице мужчины в военной форме с отъеденными руками. Кошки не были подвержены эпидемии, и множество представителей и представительниц кошачьего племени бродили по улицам, будто тени. Из некоторых домов доносился звук телевизоров, которые забыли выключить или не успели. Возле железнодорожной станции мухи слетелись полакомиться пивом из разбитой цистерны. Неподалеку стояла машина Тон Леоминстера. На ее заднем сидении устроило гнездо семейство белок. Солнце превращало Арнетту в пустыню, ночь - в страну мрака и теней. За исключением щебета птиц и попискивания мелких животных, город хранил молчание. Кругом царила тишина. Тишина. Тишина. 30 Кристофер Брадентон вздрогнул. У него ныло все тело. Горло сковала боль; лицо опухло и отекло. Он тяжело дышал, и у него был жар. Он не мог припомнить, был ли у него когда-нибудь подобный жар с тех пор, как он помог осуществить побег из Лос-Анжелесской тюрьмы двум политическим заключенным. У них сломалась машина, и он отвез их, куда они попросили. Застонав, Кристофер попытался натянуть на себя одеяло, но у него не хватило сил. Как он оказался в постели? Лег сам? Это было маловероятно. Скорее всего, в доме есть еще кто-нибудь. Кто-нибудь... но он не мог вспомнить, кто именно. Он помнил только, что был напуган, потому что кто-то (или что-то) должен прийти и ему, Брадентону, тогда предстояло бы что-то сделать... Он снова застонал и поднял голову с подушки. Ему послышались какие-то голоса, и он понял, что бредит. Боже, неужели я умираю? Внезапно его слух что-то уловил. Шаги. Приближающиеся шаги. Внезапно Кит Брадентон понял, кто это идет к нему. В это мгновение дверь распахнулась, и перед ним предстал чернокожий мужчина в потертых джинсах. Его лицо, как у фантасмагорического Санта Клауса, лучилось улыбкой. - Нет! - простонал Брадентон, пытаясь закрыть лицо руками. - Нет! Нет!.. Внезапно откуда-то сверху на него полились струи ледяной воды, и через секунду Кит почти плавал в кровати, подобно рыбе в аквариуме. Он застонал. Еще раз. И еще. Потом его начал бить озноб, подбрасывая обессиленное тело на мокрой постели. - Я знал, что тебе станет прохладно, дружок! - весело прокричал человек, известный Киту под именем Ричард Фрай. - Но ведь в душе тебе приятно, что я немного освежил тебя, ведь так? Что же ты не благодаришь меня? Он подпрыгнул в воздухе, как Брюс Ли в эффектном приеме кунфу, и завис прямо над Китом Брадентоном. Брадентон беспомощно застонал. Чернокожий, перебросив в воздухе ногу, оседлал неподвижно лежащее тело. - Я должен был разбудить тебя, парень, - сказал Фрай. - Не хотелось навсегда проститься с тобой, не поговорив. - ...с меня... с меня... с меня... - А я и не сижу на тебе, человек. Я просто парю над тобой, подобно невидимой великой силе. Брадентон агонизировал от страха. Это насмешливое лицо закрыло для него весь мир. - Мне бы хотелось поговорить с тобой. О бумагах, которые ты должен был передать мне, и о машине, и о ключах от нее. Все, что я обнаружил в твоем гараже, - это старенький "пикап". Насколько мне известно, он принадлежит тебе. Как насчет того, чтобы дать мне его взаймы? - ...они... бумаги... не... не могу говорить... - Брадентон хватал ртом воздух. Его зубы громко стучали. - Лучше смоги, - посоветовал Фрай и щелкнул пальцами. В глазах Брадентона вспыхнул ужас. - Лучше смоги, и я оставлю тебя в покое. Подумай о себе, приятель. Дрожа от страха всем телом, Брадентон с трудом выдавливал из себя слова: - Бумаги... документы на имя Ричарда Флэгга. В шкафу в гостиной. Под... телефонной книгой. - Машина? Брадентон безуспешно пытался сосредоточиться. Он давал этому человеку машину? Это было так давно, что Кит не мог вспомнить. Вместо мыслей о машине, которая нужна его страшному гостю, Брадентон почему-то думал о своем купленном в 1953 году "студебеккере". Фрай резким движением положил руку на лицо Брадентону, зажимая ладонью рот, а пальцами - ноздри. Брадентон начал задыхаться. Из-под руки Фрая раздался сдавленный стон. Фрай тут же убрал руку и спросил: - Ну что, это помогло тебе вспомнить? Как ни странно, да, помогло. - Машина... - прошептал Брадентон и взвизгнул, как собака. - Машина припаркована... позади бензозаправки в Коноко... сразу за городом. Шоссе номер 51. - К северу или к югу от города? - К ю... к ю... - Понял. Продолжай. - Накрыта чехлом. Бью... бью... "бьюик". Регистрационное свидетельство под сидением. На имя... Рэндалла Флэгга. - Он замолчал и с робкой надеждой поднял глаза на своего мучителя. - Ключи? - Под ковриком... При этих словах Фрай подпрыгнул и плавно приземлился на грудь Брадентона будто в удобное кресло, отчего бедняга окончательно утратил способность дышать. Из последних сил он выдавил из себя: - ...пожалуйста... - И спасибо, - с насмешливой улыбкой сказал Ричард Фрай /Рэндалл Флэгг. - Пожелаю тебе спокойной ночи, Кит. Неспособный говорить, Кит только вращал глазами. - Не думай обо мне плохо, - мягко сказал чернокожий, глядя ему в глаза. - Все дело в том, что мы должны торопиться. Дорога к Колесу Удачи открыта. Это моя счастливая ночь, Кит. Я чувствую это. Я очень хорошо это чувствую. Поэтому нужно спешить. До Коноко было около полутора миль, и Флэгг добрался туда к трем часам утра. Дул сильный ветер, и на пути негр встретил немало трупов - людей и собак. На людях была надета какая-то форма. Над головой, в небе, ярко сияли звезды, прорезая темный покров окутавшей землю ночи. Ветер сдул с "бьюика" чехол, о котором говорил бедняга Брадентон. Когда Флэгг приблизился к машине, порыв ветра поднял чехол с земли и повлек куда-то вперед, на восток. Флэгг задумался, не зная пока, в каком направлении отправится он сам. Он стоял возле машины. Мотор был выключен, и вокруг царила тишина. Затем он подошел к "бьюику" спереди и открыл капот. Как будто все в порядке. - Что ж, маленькая "кобра", тебе суждено повезти меня навстречу успеху, - тихо сказал он. Только в какую сторону нужно ехать, чтобы встретить успех? Внезапно позади раздался шорох. Рэндалл оглянулся и увидел Брадентона в комнатных шлепанцах, нелепо выглядевших здесь, на ночном шоссе. Брадентон, сверкая черными глазами, направлялся к нему. Чернокожий сделал жест рукой, и Брадентон исчез. Флэгг улыбнулся и, закрыв капот, подошел к дверце "бьюика". Время шло. Он коснулся лбом прохладного стекла. На каком-то уровне это придавало ему силы. Он знал об этом. Сев за руль, он осторожно повернул ключ зажигания. Мотор заработал. Включив фары, Флэгг осветил пустынную автозаправочную станцию, заметив промелькнувшую кошку с мышью в зубах. Он довольно рассмеялся. Это был смех человека, не держащего в уме ничего дурного. Машина тронулась с места и, почти сразу же повернув направо, рванулась в сторону юга. 31 Часы над дверью конторы шерифа показывали двадцать две минуты девятого, когда погас свет. Ник Андрос как раз читал в газете, которую нашел в ящике стола, готическую новеллу. Хотя он не одолел еще и половины, он не сомневался, что привидением на самом деле была жена хозяина, давно сошедшая с ума. Когда свет погас, он почувствовал, что сердце в груди учащенно забилось, и какой-то внутренний голос из глубины подсознательно прошептал: ОН ИДЕТ ЗА ТОБОЙ... ОН СЕЙЧАС ЗДЕСЬ... ОН ВЫШЕЛ НА ОХОТУ... Ник положил газету на стол и вышел на улицу. День еще не угас до конца, но сгущались сумерки. Ни единый фонарь не освещал улицу. Неоновые вывески магазинов, так весело игравшие по вечерам всеми цветами радуги, тоже были выключены. Ник ощутил внутри себя странную вибрацию, которая иногда заменяла ему слуховые ощущения. В кабинете шерифа в шкафу хранились свечи, целая коробка, но от мысли, что их необходимо искать, Нику стало неуютно. Тот факт, что погас свет, рассердил его, и сейчас он стоял неподвижно, глядя на запад, безмолвно умоляя солнце не покидать его в надвигающейся темноте. Но свет постепенно тускнел и к девяти часам исчез совсем. Ник вернулся в кабинет, где лежали свечи. Он нащупал на полке коробку, и в это время дверь распахнулась и в комнату вошел Рей Буз. Неделю назад он покинул город и скрылся в лесу. Двадцать четвертого утром он почувствовал, что заболевает, и наконец сегодня вечером, злой и тревожащийся за свою жизнь, вернулся в город, где не встретил никого, кроме чертового немого, из-за которого ему пришлось скрываться. Немтырь шагал через центральную площадь, как если бы он был хозяином города, в котором Рей прожил всю свою жизнь. На бедре у него болтался пистолет шерифа. Кем это он себя возомнил? Рей допускал, что, как и всем остальным, ему предстоит умереть, но прежде намеревался показать немому, где раки зимуют. Ник стоял к нему спиной, не подозревая, что теперь он в конторе не один, когда на его шее сомкнулись чьи-то руки и крепко сдавили ее. Коробка выпала у него из рук, и свечи рассыпались по полу. Он не сразу совладал с охватившим его ужасом; внезапно ему показалось, что какое-то кошмарное существо из его снов почему-то ожило, что за спиной его сам дьявол и вся сатанинская сила вложена в его крепкую хватку. Потом он инстинктивно ухватился за сдавливающие его горло руки и попытался разжать их. Ему удалось на мгновение ослабить хватку, и это позволило юноше сделать вдох, но руки тут же снова стиснули горло. Они боролись в темной комнате. Рей Буз чувствовал, что по мере усиливающегося сопротивления силы его уменьшаются. У него раскалывалась голова. Если он быстро не покончит с этим немым, то никогда не покончит с ним. И он сдавил шею юноши изо всех оставшихся сил. Ник почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Боль в горле, сначала невероятно острая, становилась теперь не болью, а довольно приятным ощущением. Он наступил на ногу Буза и попытался переместить центр тяжести. Буз шагнул назад. Одна его нога попала на свечу. Он потупился и упал на пол, увлекая за собой Ника. Его руки наконец разжались. Ник откатился в сторону, тяжело дыша. Все сейчас потеряло значение, кроме этой ужасной боли в горле. Во рту появился привкус крови. Нападавший на юношу, чертыхаясь, подымался на ноги. Ник вспомнил о пистолете и пошарил в поисках оружия. Пистолет был на месте, но его нужно было извлечь из кобуры. Нику почти удалось это сделать, как вдруг его противник с воплем бросился вперед. У Ника перехватило дыхание; и в это время большие белые руки впились в его лицо, нащупывая глаза. На одной руке Ник увидел кольцо и сообразил, что это Буз. О любви Буза к кольцам рассказывала его сестра. Правой рукой Ник попытался высвободить револьвер. В это время Рей Буз ногтем попал Нику в правый глаз. Все тело юноши пронзила страшная боль. И все же ему удалось достать пистолет. Буз, чертыхаясь и упираясь ногой в ножку стола, попытался выцарапать Нику глазное яблоко. Ник беззвучно закричал от боли и прижал дуло пистолета к боку Буза, нажав на курок. Хотя он не мог слышать выстрел, он почувствовал, что его руку отбросило в сторону. По рубашке Буза заструилась кровь. Но все еще не чувствуя боли и озлобленный сопротивлением, Буз только крепче вцепился Нику в лицо. Сжавшись от боли и ужаса, Ник еще и еще раз нажал на курок. По тому как Буз обмяк, он понял, что его противник мертв. Тогда он осторожно убрал с лица его руки и, зажав глаз ладонью, замер на полу, ожидая, пока утихнет боль. Горло будто раскололи на сотни крошечных осколков. Наконец Ник нашел в себе силы встать на четвереньки и пошарил по полу в поисках свечи. Он зажег ее от настольной зажигалки. В тусклом свете он увидел Рея Буза, лежащего на полу лицом вниз. Тот напоминал выброшенную волной на берег дохлую птицу. Пуля насквозь пробила его тело, оставив на рубашке кровавые следы. Вокруг трупа растекалась лужица крови. В свете пламени тень Буза приобретала причудливые формы. Со стоном Ник заковылял в ванную, все еще прижимая ладонью глаз, и посмотрел там на себя в зеркало. Он увидел между пальцами струйку крови и на мгновение отвел руку. Ник не был уверен, но ему показалось, что он останется одноглазым. Тогда он вернулся в контору и с ожесточением несколько раз ударил ногой неподвижное тело Буза. Ты ослепил меня, говорил он мертвому человеку. Сперва ты выбил мне зубы, потом - глаз. Ты доволен? Или, если бы тебе удалось, ты лишил бы меня обоих глаз? Ослепил бы и бросил бы беспомощного здесь, одного, обрекая на верную смерть? Этого ты хотел, скотина? Он снова ударил Рея Буза ногой, и внезапно ощущение прикосновения к мертвому телу заставило его отшатнуться. Тогда он подошел к столу, сел за него и положил голову на руки. Снаружи совсем стемнело. Казалось, погасли все фонари на свете. 32 - Я хочу выбраться из города, - не поворачиваясь, сказала Рита. Она стояла на крошечном балкончике, поеживаясь от утренней свежести. - Ладно, - ответил Ларри. Он сидел за столом, доедая сэндвич. Она повернулась к нему. Если днем в парке она выглядела как элегантная дама лет сорока, то сейчас напоминала женщину, балансирующую между началом и концом шестого десятка. В пальцах у нее подрагивала сигарета, что придавало дыму причудливые очертания. - Я говорю серьезно. Он вытер губы салфеткой. - Знаю, что серьезно, - сказал он, - и поддерживаю. Нам действительно нужно выбираться отсюда. Мускулы на ее лице дрогнули, и Ларри показалось, что в этот момент она стала еще старше. - Когда? - А почему бы не сегодня? - Ты милый мальчик, - сказала она. - Хочешь еще кофе? - Я и сам могу... - Ерунда. Сиди, где сидишь. Я всегда сама приносила моему мужу вторую чашку. Ему это нравилось. Хотя за завтраком я никогда не видела ничего, кроме его пробора. Сам он всегда отгораживался свежей газетой. Или какой-нибудь чертовой книгой. Белль. Камю. МИЛЬТОН, на худой конец. Ты приятно контрастируешь с ним. - Она посмотрела через плечо на дверь, ведущую в кухню. Он улыбнулся, глядя на нее и вспоминая их вчерашнюю встречу в парке. Теперь даже блеск ее бриллиантов в его глазах померк. Он не удивился, если бы они оказались простыми фионитами. Она вернулась из кухни. - Прошу, - дрожащей рукой она протянула ему чашку, судорожно пытаясь не расплескать обжигающий кофе. И все же капля кипятка попала Ларри на руку, и он вздрогнул. - Ох, извини... - Все в порядке.. - Нет, это я... корова... глупая... неуклюжая... Она залилась слезами, странными для Ларри - будто оплакивала кончину единственного друга. Он встал и обнял ее за плечи. - Прости, я не знаю, что со мной происходит... я никогда не была так неуклюжа... прости... - Ерунда, все в порядке. Ларри механически поглаживал Риту по голове. Он прекрасно представлял себе возникшие сложности, как личного, так и не личного характера. Сложностью неличного характера был запах. Он проникал в квартиру через окна и двери. Это был запах гниения, запах разложения. Запах тысячи трупов, усиленный жарким июльским солнцем; запах, от которого невозможно убежать, как бы ты этого не хотел. В Манхеттене все еще работал свет, но Ларри был уверен, что во многих других местах он погас уже давно. Прошлой ночью, после того, как Рита уснула, он стоял на балконе и видел, что Бруклин освещен менее чем наполовину. Часть Манхеттена тоже утонула во тьме. Не горел свет и в Нью-Джерси... Темнота означала нечто большее, чем отключенное электричество. Помимо всего остального, она означала выключенные кондиционеры, без которых в середине лета невозможно прожить. Она означала, что люди, умершие в своих квартирах, разлагаются гораздо быстрее, а значит, и запах их трупов становится гораздо ужаснее. В личном плане, полагал Ларри, Рита была встревожена их вчерашней находкой, когда они покидали парк. Сперва она смеялась, но потом как-то мгновенно постарела и сникла. На одной из тропинок в луже собственной крови лежал заклинатель духов. Рядом с ним валялись его разбитые очки. Наверное, их разбил какой-нибудь особенно злобный дух. Заклинатель больными, страдающими глазами смотрел на Риту и Ларри. Потом его глаза закрылись, и он перестал дышать. С Ритой случилась истерика. Успокоившись, она настояла, чтобы они с Ларри похоронили беднягу. Что они и сделали. И вот после этого она и начала выглядеть, как сегодня утром. - Не страшно, - повторил он. - Ты не обожгла меня. Вот только маленький волдырь. - Сейчас принесу мазь. Она в аптечке. Рита вскочила, но он мягко придержал ее за руку и заставил сесть. Воспаленными глазами она смотрела на Ларри. - Ты не пойдешь за мазью, - сказал он. - Сейчас ты поешь. Яичницу, гренки, кофе и все такое. Потом мы раздобудем несколько карт и определим самый удобный маршрут, чтобы выбраться из Манхеттена. Ты ведь знаешь, что нам нужно будет идти пешком. - Да... наверное, так. Он вышел на кухню и достал из холодильника последние два яйца. Разбив их в чашку и разболтав вилкой, он принялся жарить яичницу. - Куда бы ты хотела пойти? - крикнул он. - Что? Я не... - Куда пойдем? - громче крикнул он. - На север? Там Новая Англия. На юг? Это, по-моему, бессмысленно. Мы можем пойти... Сдавленный звук. Он повернулся и увидел, что Рита стоит за его спиной, беззвучно ломая руки и изо всех сил стараясь сдерживаться, чтобы не разрыдаться снова. Ей никак не удавалось взять себя в руки. - Что с тобой? - приближаясь к Рите, спросил Ларри. - В чем дело? - Мне кажется, я не смогу есть, - простонала она. - Я знаю, что это необходимо... но ЗАПАХ... Он подошел к окну и плотно прикрыл его. - Вот, - сказал он, надеясь, что Рита не заметит гримасу отвращения на его лице. - Так лучше? - Да, - смущенно сказала она. - Гораздо лучше. Я, наверное, смогу поесть. Ларри переложил яичницу на тарелку, наколотил растворимого кофе в чашку, добавив сливок и сахара, как нравилось Рите (сам Ларри своим кредо избрал расхожую шутку: "если хочешь чашку сливок с сахаром, зачем тогда добавлять в нее кофе?"), и отнес все это на стол. Рита сидела на кушетке, задумчиво разглядывая стереосистему. На проигрывателе крутилась пластинка с Дебюсси. - Кушать подано, - окликнул ее Ларри. Она с отсутствующей улыбкой подошла к столу, села и начала есть. - Вкусно, - пережевав кусок, заметила она. - Ты прекрасно готовишь. Спасибо. - Ты чрезвычайно любезна, - ответил Ларри. - Теперь слушай. Я предлагаю вот что. По Пятой улице мы спустимся к Тридцать девятой и свернем на запад. Доберемся через Линкольн-туннель до Нью-Джерси. Потом по 495 шоссе сможем попасть в Пассаик и... ну как тебе яичница? Не пережарена? Рита улыбнулась. - Отличная яичница. - Она отправила в рот очередной кусок и отпила кофе. - То, что нужно. Продолжай, я слушаю. - Из Пассаика мы будем идти все дальше, на восток. Там найдем машину и поедем. Я считаю, нам следует держать курс на Новую Англию. Конечная цель - где-нибудь на побережье: Мэн, Киттери, Йорк, Уэллс, Оганквайт, возможно, Скарборо или Бутбей Харбор. Что ты скажешь? Во время своей речи он смотрел в окно и сейчас обернулся к Рите. То, что он увидел, на мгновение ужаснуло его - как если бы она внезапно взлетела к потолку. Она улыбнулась, но в глазах ее была смесь боли и ужаса. Кровь отхлынула от ее лица. - Рита? Боже, Рита, что... - Прости... - Она оттолкнула в сторону стоящий перед нею стул, и он с грохотом упал. Ничего не видя перед собой, Рита медленно двинулась через гостиную. - РИТА? Она добралась до ванной, и Ларри услышал оттуда характерные звуки: она извергала обратно только что съеденный завтрак. С досадой стукнув кулаком по столу, он бросился за ней. От стоящего в ванной запаха его чуть не стошнило. Рита сидела на поролоновом коврике, подогнув под себя ноги и зажимая рукой рот. Ее лицо было белее мела. - Прости, - простонала она. - Мне нельзя было есть, Ларри. Действительно. Прости! - Но послушай, если ты чувствовала, что это так закончится, то зачем ПЫТАЛАСЬ? - Потому, что ты этого хотел. А мне не хотелось сердить тебя. Но ты все равно рассердился, верно? Ты сердишься на меня. Его мысли возвратились к событиям прошедшей ночи. Она занималась с ним любовью с такой фантастической энергией и изобретательностью, что сперва, подумав о ее возрасте, он был несколько обескуражен. Когда Ларри, успокоенный и удовлетворенный, бессильно откинулся на подушку, она еще долго ворочалась и вздыхала и наконец, крепко прижавшись к нему, попыталась заставить вновь предаваться любовным утехам. "ТЫ ЖЕ НЕ ОСТАВИШЬ МЕНЯ? - шептала она. - ТЫ ЖЕ НЕ БРОСИШЬ МЕНЯ ОДНУ?" Она была хороша в постели - лучшей женщины у Ларри еще не было. И еще она ненасытна: после легкого завтрака она вновь потащила Ларри в кровать, будто и не было страстной, изнуряющей ночи... Что ж, Ларри действительно было хорошо с нею. Но сейчас... Неужели ему придется тащить ее на спине? Боже, он надеялся, что нет. Какого черта? Он и о себе толком не может позаботиться, что же говорить о ней? - Нет, - сказал он. - Я не сержусь. И я не начальник над тобой. Если не можешь есть - достаточно просто сказать об этом. - Я говорила тебе... я говорила, что не думаю, что смогу... Он метнул в ее сторону злобный взгляд. С его языка чуть не сорвалось: Я НЕ ТВОЙ ПАПОЧКА ИЛИ ЧЕРТОВ МУЖЕНЕК! Я НЕ СОБИРАЮСЬ ЗАБОТИТЬСЯ О ТЕБЕ! ТЫ НА ТРИДЦАТЬ ЛЕТ СТАРШЕ МЕНЯ! Рита сжалась, боясь, что Ларри сейчас ударит ее, и Ларри стало стыдно. - Извини, - сказал он. - Я просто невоспитанный болван. - Нет, что ты, совсем нет, - ответила Рита и заплакала. Ларри молча смотрел на нее. Да, они попали в странную ситуацию. Они оказались в самом водовороте трагедии, и на их глазах весь город, всю страну засасывал этот водоворот. Его мать умерла на его глазах. Сколько людей в городе сегодня мертвы? Сколько - живы? Ерунда какая-то! - Попытайся не сердиться на меня, - услышал он голос Риты. - Я постараюсь не причинять тебе больше хлопот. НАДЕЮСЬ, ЧТО ТАК. ОЧЕНЬ НАДЕЮСЬ. - Все отлично, - улыбнулся он и помог ей встать на ноги. - Теперь пойдем. Нам еще многое нужно сделать. Как ты, в состоянии? - Да, - сказала она, хотя на лице ее застыло то выражение, как тогда, когда он предлагал ей яичницу. - Вот выберемся из города, и тебе сразу станет лучше. Она с надеждой посмотрела на него: - Ты думаешь? - Просто уверен, - ответил Ларри. Они взяли с собой совсем немного - две смены белья и пакет с едой. Все это Ларри сложил в дорожную сумку, найденную в ванной. После недолгих пререканий к ним присоединили револьвер и две сотни патронов. Это был хороший револьвер, стоящий не менее пятисот долларов. - Ты действительно считаешь, что он нам понадобится? - спросила Рита. В руках она держала маленький пистолет из сумочки. - Мне кажется, лучше взять его с собой, - ответил Ларри, не желая вдаваться в комментарии. - Твоя сумка не слишком тяжела для тебя? - Нет, что ты. Совсем нет. - Так всегда кажется сначала, но потом, в дороге, она покажется тебе гораздо тяжелее. Впрочем, когда устанешь, я смогу понести ее. - Я справлюсь, - с улыбкой заверила его Рита. Они вышли на крыльцо. Рита посмотрела влево, потом вправо и сказала: - Мы покидаем Нью-Йорк. - Да. Она повернулась к Ларри: - Я рада. Я чувствую себя... о, будто я вновь маленькая девочка. Как будто сейчас выйдет папа и скажет: "Сегодня мы отправляемся в путешествие". Ты помнишь, как это бывает в детстве. - Кажется, помню. Она переступила с ноги на ногу и поправила ремешок сумки. - Начало путешествия, - сказала она и тихо, так, что Ларри едва разобрал слова, добавила, - "Дорога ведет нас..." - Что? - Это строчки из Толкиена, - сказала Рита. - "Властелин колец". Я всегда считала эту вещь приглашением к приключениям. - Чем меньше приключений, тем лучше, - хмуро сказал Ларри, прекрасно понимая, что она имеет в виду. Рита все еще смотрела на улицу. Неподалеку сгрудились брошенные своими хозяевами машины, будто все жители Нью-Йорка одновременно решили припарковать их здесь. Задумчиво она проронила: - Я была на Бермудах, и на Ямайке, и в Монреале, и в Сайгоне, и в Москве. Но с тех пор как я была маленькой девочкой и мой папа водил меня и мою сестру Бесс в зоопарк, мне не приходилось отправляться в путешествие. Пойдем, Ларри. Эту дорогу Ларри Андервуд не забудет никогда. Он поймал себя на мысли, что она была не так уж неправа, сравнивая их путь с романом Толкиена-Толкиена с его мифическими землями, путешествиями во времени, с его полусумасшедшим, полувосторженным воображением, населившим мир эльфами и гоблинами, троллями и хоббитами. Ничего этого в Нью-Йорке не было, но здесь все изменилось настолько, что было невозможно поверить в реальность происходящего. Сотни трупов на мостовых. Кошка с котятами, нежащиеся в лучах летнего солнца на мусорном баке. Улыбающийся молодой человек с чемоданом, встреченный или по дороге и пообещавший Ларри миллион долларов, если ему будет позволено прямо здесь же переспать с Ритой. Миллион, очевидно, хранился в чемодане. Вскоре после встречи с молодым человеком (Рита все это время истерически смеялась) они добрались до угла Пятой и Тридцать девятой улиц. Наступил полдень, и Ларри предложил перекусить. На углу они обнаружили кафе, но как только Ларри толкнул дверь, оттуда вырвалась волна зловонного запаха, и Рита резко отпрянула назад. - Если мы не хотим потерять аппетит, нам бы лучше не входить туда, - заметила она. Ларри, надеющийся найти в кафе какую-нибудь еду и сэкономить их запасы, хотел возразить, но не решился оставить ее одну даже на несколько минут. Поэтому они прошли еще немного на запад, нашли скамейку и, расположившись на ней, вскрыли банку ветчины и крекеры. - Знаешь, сейчас я по-настоящему хочу есть, - призналась Рита. Он улыбнулся ей с некоторым облегчением. Они шли вперед, совершали какие-то активные действия - и это было хорошо. Он пообещал ей дома, что, когда они выйдут из Нью-Йорка, ей станет лучше. Тогда он сказал это просто чтобы что-нибудь сказать. Теперь, ощущая прилив сил, он верил, что так и будет. Пребывание в Нью-Йорке напоминало пребывание еще живого человека в морге. Чем раньше они выберутся из города, тем лучше им будет. Они направятся в Мэн по проселочным дорогам и, если им повезет, остановятся в одном из бунгало на побережье. Сейчас - на север, а в сентябре-октябре - на юг... Занятый своими мыслями, он не заметил возникшей на лице Риты гримасы боли. Теперь они шли на запад, отбрасывая впереди себя длинные тени. Они прошли Седьмую улицу, Восьмую, Девятую, Десятую... Все улицы были пустынны и безмолвны, и только автомобили всех марок и цветов тянулись вдоль их пути нескончаемым потоком. Ларри пришло в голову, что, если они воспользуются мотоциклом, то быстрее выберутся из города. Но тут же отказался от этой идеи: Рита, несомненно, не сможет ехать на мотоцикле. На пересечении Тридцать девятой и Седьмой улиц они увидели лежащего под такси юношу. - Он мертв? - спросила Рита. Услышав звук ее голоса, молодой человек сел, оглядываясь по сторонам, увидел их и кивнул. Они кивнули в ответ. Он снова лег под машину. Рита остановилась, опустилась на одно колено и принялась растирать ногу. Ларри с ужасом заметил, что она умудрилась надеть в дорогу босоножки на каблуке и теперь пятка была совсем растертая. Под ремешком босоножек запеклась кровь. - Ларри, прости ме... Рывком он поставил ее на ноги. - О чем ты думала? - выкрикнул он ей в лицо. - Ты что думала, что, как только ты устанешь, нам подадут такси и отвезут домой? - Я никогда не... - О, конечно! Ты никогда! Рита, у тебя на ногах кровь! И давно тебе начали тереть ноги твои дерьмовые босоножки? Она тихо сказала: - С... ну, с перекрестка Пятой и Сорок девятой. Да, кажется, так. - Вот уже двадцать кварталов, как ты идешь с растертыми ногами и ничего не сказала?! - Я думала... может быть... они перестанут натирать ноги... я не хотела... терять время... выбраться из города... я только думала... - Похоже, ты ни о чем не думала, - зло проронил Ларри. - Что же нам теперь с тобой делать? Как ты будешь идти дальше? - Не обращай на меня внимания, Ларри, - и она начала всхлипывать. - И, пожалуйста... не кричи на меня... мне от этого еще хуже... Она закрыла руками лицо и с плачем бросилась вперед. Он схватил ее за плечи и отвел от лица руки. Она вырывалась, пытаясь вновь закрыть глаза. - Посмотри на меня. Рита отрицательно замотала головой. - Черт возьми, посмотри на меня, Рита! Она повернула к нему залитое слезами лицо. Внезапно Ларри почему-то отлично себя почувствовал. - Я хочу рассказать тебе кое-что, чего ты сама не понимаешь. Нам нужно пройти еще двадцать-тридцать миль. Если твои ноги по-прежнему будут кровоточить, ты заразишься от одного из валяющихся повсюду трупов. Поэтому перестань изображать неженку и помоги мне. Говоря все это, Ларри почти успокоился. А почему, собственно, он должен заботиться о ней, словно о маленьком ребенке? Потому что теперь это была ЕГО проблема. Потому что он должен был проследить, во что она обуется. Потому что, если он собирался брать ее с собой, он должен был уделить ее экипировке больше внимания. - Рита, - сказал он. - Прости меня. Она села прямо на мостовую, сразу постаревшая и подурневшая. Ларри заметил, что она совсем седая. Голову она положила на согнутые колени, стараясь не встречаться взглядом с Ларри. - Прости меня, - повторил он. - Я... слушай, я не имел права так разговаривать с тобой. - Он продолжал говорить, но она будто не слышала его слов. Наконец Рита подняла голову: - Уходи, Ларри. Не стоит задерживаться из-за меня. - Я же сказал, что неправ, - с легкой досадой заметил он. - Мы найдем тебе новые туфли и белые носки. Мы... - Никаких "мы". Уходи. - Рита, прости... - Если ты скажешь это еще раз, я закричу. Ты хам. Уходи. - Я же говорил... Запрокинув голову, она изо всех сил заорала. Невольно отскочив, Ларри нервно завертел головой, пытаясь понять, слышит ли кто-нибудь ее крики. Ему только не хватало, чтобы из-за угла вынырнул полицейский и поинтересовался, что это он делает со старой леди. Перестав кричать, Рита посмотрела на него. Затем сделала рукой жест, будто отмахнулась от надоедливой мухи. - Прекрати, - сдерживаясь, сказал Ларри, - или я действительно уйду без тебя. Она молча смотрела на него. В ее глазах была ненависть. - Ладно, - сказал Ларри. - Желаю хорошо провести время и умереть без особых мучений. Он дернул плечом и твердо пошел по шоссе к виднеющемуся неподалеку туннелю. Дойдя почти до самого туннеля, он оглянулся, уверенный, что она плетется где-то сзади или стоит на месте, глядя ему вслед. Но Рита исчезла. Поколебавшись мгновение, он сделал несколько шагов по направлению к тому месту, где оставил ее, и окликнул: - Рита! Рита, послушай! Я хочу... Последнее слово умерло в его горле. Риты нигде не было. Тогда Ларри бросился бежать. Он заглядывал в кабины машин, брошенных на дороге, в подворотни и подъезды. Но везде было пусто. Став посреди улицы, он сложил рупором руки и крикнул: - Рита! РИТА! Ему ответило только мертвое эхо: - РИТА... ИТА... ИТА... ИТА... К четырем часам тучи затянули небо над Манхеттеном, и раскаты грома прорезали тишину. В окнах зданий засверкала отраженная молния. Бог будто решил до полусмерти напугать оставшихся в живых людей. Освещение сразу же померкло, и Ларри это не понравилось. Он закурил сигарету и обнаружил, что его руки дрожат, как дрожали сегодня у Риты, когда она подавала ему утром кофе. Он сидел прямо на тротуаре и ждал. Ждал, пока Рита одумается и вернется. Но она не возвращалась. Целых полчаса выкрикивал ее имя и слышал в ответ только эхо. Вновь загремел гром, на этот раз ближе. Первая капля дождя упала Ларри на руку. Ларри подумал, что нужно где-нибудь спрятаться и переждать грозу или постараться быстрее добраться до туннеля. Если он прямо сейчас не войдет в туннель, то нынешнюю ночь, возможно, ему придется провести в городе. Он попытался здраво порассуждать о туннеле. Безусловно, там нет ничего, что могло бы повредить ему, Ларри. Жаль, что он забыл прихватить с собой фонарик. Конечно, в туннеле тоже есть брошенные машины и трупы, но что ему до них? Ларри не верил в оживших мертвецов и вампиров. Все это ерунда. Просто... Молния прорезала небо прямо над головой Ларри. Немедленно прогремел гром. И сразу же тысячи капель дождя обрушились на землю. Колебаться было некогда. Ларри бросился к туннелю. На пороге он замешкался, но тут дождь пошел сплошной стеной, что Ларри, отбросив последние сомнения нырнул под спасительную крышу. ОТЛИЧНО, подумал он. ВСЕ ОТЛИЧНО. ВОТ МЫ И В ТУННЕЛЕ ЛИНКОЛЬНА. Внутри было гораздо темнее, чем Ларри мог предположить. Пока за его спиной виднелся выход, он мог разглядеть бесконечную цепь автомобилей, стоящих впритык бамперами друг к другу. Но вскоре выход скрылся из виду, и стало совсем темно. Ларри зажег зажигалку и высоко поднял ее, словно факел. Слабый свет выхватил из темноты небольшой участок не более шести футов в диаметре. Нет, зажигалка ему не поможет, решил Ларри и сунул ее в карман. Вытянув вперед руку, он медленно двинулся вперед. Здесь, как и на пустых улицах, тоже царило эхо, только гораздо более гулкое и громкое; Ларри не мог отделаться от чувства, что кто-то идет за ним, преследует его. Он несколько раз останавливался, прислушиваясь. Дождавшись, пока эхо замрет, снова начинал двигаться, стараясь производить как можно меньше шума. Иногда, остановившись, он доставал зажигалку и при свете ее смотрел на часы. В последний раз он обнаружил, что уже 16:40, но это ничего ему не давало. Впереди не было видно ни огонька, и поэтому время потеряло свое обычное значение. Интересно, какая длина этого туннеля? Миля? Две? Нет, две вряд ли. Скорее всего, миля. Но если бы это была только миля, Ларри давно уже был бы на другом конце туннеля. Если обычно человек проходит четыре мили в час, то одну милю можно пройти за пятнадцать минут, а он уже вдвое больше шел по чертовому лабиринту. - Просто я медленно иду, - сказал Ларри сам себе вслух и испугался звуков собственного голоса. Зажигалка выпала из его руки и со стуком покатилась по полу. Громовое эхо вернуло ему слова: - ...НО ИДУ... ИДУ... ИДУ... - Боже, - прошептал Ларри, и эхо прошептало в ответ: - ...ОЖЕ... ОЖЕ... ОЖЕ... Пытаясь совладать с охватившей его паникой, Ларри стал на колени и принялся шарить по земле в поисках зажигалки. Наконец он наткнулся на нее, крепко сжал в руке, встал и, помедлив немного, снова двинулся вперед. Внезапно его нога обо что-то споткнулась. Ларри нервно чиркнул зажигалкой и в ее слабом огоньке увидел, что наступил на руку солдата. Владелец руки сидел, прислонившись спиной к стене туннеля и вытянув поперек него ноги. На лице его застыла гримаса, напоминающая улыбку. Из горла солдата торчал кухонный нож. Зажигалка пекла руку, и Ларри погасил ее. Сцепив зубы, он переступил через руку и бросился бежать. Пробежав десять шагов, он заставил себя остановиться, понимая, что если не остановится, то паника в нем возьмет верх и тогда он сойдет с ума. Отдышавшись и успокоившись, Ларри вновь медленно пошел вперед. Только теперь идти было сложнее. Ларри старался не отрывать ног от пола, боясь снова наткнуться на чье-нибудь мертвое тело... и это, конечно же, скоро произошло. На этот раз ему стало еще больше не по себе. Он осветил зажигалкой возникшую перед ним преграду и увидел группу мертвых тел, среди которых были мужчина лет сорока, пожилая дама, старик и два мальчика-подростка. Одежда всех лежащих была залита кровью. Ларри вспомнил выстрелы, звучавшие со стороны туннеля пару дней назад, и понял, что явилось причиной смерти всех пятерых. Очевидно, они пытались спастись, а солдаты расстреляли их. Да, где-то неподалеку, по-видимому, стоял заслон. Стоял? Или и сейчас стоит? Пытаясь собраться с мыслями, Ларри замер на месте. Что делать? Идти вперед? Повернуть обратно? Нет, только не возвращаться! Конечно, солдаты давно ушли. Остался только тот, мертвый. Но... Но как же переступить через такое количество мертвых тел? Они перегородили весь проход. Ему придется идти... да, прямо по трупам! Вдруг позади него, в темноте, что-то зашуршало. Ларри в страхе оглянулся, боясь признаться себе, что знает, что это за звук. Шаги. - Кто здесь? - спросил он дрожащим голосом. Только гулкое эхо в ответ. Когда эхо стихло, Ларри услышал - или ему показалось, что услышал, - чей-то тихий вздох. Он замер, вглядываясь в темноту. Он затаил дыхание. Ни звука. Он уже было решил, что все это - только игра распаленного воображения, когда звук снова повторился... осторожные, тихие шаги. Ларри осторожно достал из кармана зажигалку. Однако вспотевшие от напряжения руки не смогли удержать ее, и зажигалка с грохотом упала на пол. Вновь раздались тихие шаги, на этот раз немного ближе, хотя точно сказать, насколько ближе, было невозможно. Кто-то крадется за ним, чтобы убить его, подумал Ларри, и ему вспомнился солдат с ножом в горле. А что, если это именно он крадется в темноте... Еще один осторожный шаг. Ларри вспомнил про револьвер. Он выхватил его из кармана и начал стрелять. Через секунду весь туннель заполнился звуками выстрелов, усиленными благодаря эху до грохота канонады. Ларри не мог остановиться. Он стрелял снова и снова. Ощущение оружия в руках придало ему уверенность, и он бросился вперед, на звук. И вдруг рядом с ним раздался чей-то полный страха и отчаяния голос: - ЛАРРИ! О, ЛАРРИ! РАДИ БОГА... Это была Рита Блекмур. Ларри обернулся на голос. Он узнал его, и первым его порывом было броситься наутек, оставив ее одну. Если она нашла вход в туннель, то найдет и выход. Но он изменил свое решение: - Рита! Стой, где стоишь. Ты слышишь меня? Она застонала где-то совсем близко. - Ларри... Ларри, Ларри не оставляй меня одну здесь, не оставляй меня одну в темноте... Ларри сделал шаг и наткнулся на нее. - Нет, - он ощупал ее руками. - Я ранил тебя? Ты... ты ранена? - Нет... Я чувствовала их... твои выстрелы... пули свистели совсем рядом... возле лица... они даже слегка оцарапали мне лицо... - О Боже, Рита, я не знал! Я растерялся здесь, в темноте. И я потерял зажигалку... ты должна была сразу же отозваться. Я мог убить тебя. - Он вдруг понял истинный смысл этих слов. - Я МОГ УБИТЬ ТЕБЯ, - растерянно повторил он. - Я не была уверена, что это ты. Когда ты звал меня, я как раз зашла в какой-то пустой дом... я слышала, как ты звал меня... и я почти... но не смогла... а потом туда же вошли какие-то двое мужчин, когда начался дождь... я решила, что они ищут нас... меня. Поэтому я спряталась и дождалась их ухода, и когда они ушли, мне вдруг стало страшно, что я никогда не увижу тебя больше... поэтому я... я... Ларри, ты ведь не оставишь меня? Ты не уйдешь? - Нет, - ответил он. - Я была дурой, была неправа, а ты был прав. Я должна была тебе сказать, что босоножки натирают ноги, и я буду есть, когда ты мне это прикажешь... я... я... - Тссс, - сказал Ларри, обнимая ее. - Все в порядке. Все хорошо. Я не оставлю тебя. Мы подождем, пока ты отдохнешь, и пойдем дальше. У нас есть время. - Там был мужчина... мне кажется, это был мужчина... Я наступила на него, Ларри. - В горле Риты что-то булькнуло. - Я чуть не закричала от страха, но сдержалась, потому что думала, что впереди не ты, а один из этих двоих мужчин. А когда ты позвал меня... эхо... Я не была уверена, что это ты... - Нам предстоит встретить еще немало покойников. Ты переживешь это? - Если ты будешь рядом. Пожалуйста... будь рядом. - Буду. - Тогда пойдем. Я хочу поскорее выбраться отсюда, - Рита конвульсивно вздрогнула и прижалась к Ларри. - Мне еще никогда в жизни не было так плохо. Он потерся щекой об ее щеку и поцеловал ее, сперва в нос, потом в оба глаза и, наконец, в губы. - Спасибо тебе, - повторил он, не в состоянии сформулировать, что имеет в виду. - Спасибо тебе. Спасибо тебе. - Спасибо тебе, - повторила Рита. - О Ларри, милый! Ты же не оставишь меня, нет? - Нет, - сказал он. - Я не оставлю тебя. Только всегда говори мне, когда устанешь, Рита. Мы пойдем вместе. И они тронулись с места. Они брели, переступая через трупы, крепко держась за руки. Спустя четверть часа Рита вдруг остановилась. - Что случилось? - спросил Ларри. - Ты на что-то наступила? - Нет. Я вижу, Ларри! Это выход из туннеля! Моргнув, Ларри вдруг понял, что тоже видит его. Теперь он мог отчетливо рассмотреть и бледное лицо Риты. - Пойдем, - нетерпеливо тронул он ее за руку. Теперь перед ними лежало множество мертвых солдат. Ларри и Рита старательно переступали через тела. - Почему они хотели закрыть выезд из Нью-Йорка? - спросила вдруг Рита. - Возможно... Ларри, может быть, эта эпидемия случилась только в Нью-Йорке? - Нет, вряд ли, - ответил Ларри, хотя безумная надежда на миг овладела всем его существом. Они пошли быстрее. Прямо перед ними теперь был выход из туннеля. Он был заблокирован двумя армейскими грузовиками. Если бы их не было, то Ларри и Рита гораздо раньше вошли бы в освещенную часть туннеля. Они проскользнули между грузовиками. Рита не стала заглядывать вовнутрь, но Ларри заглянул. В кузове одной машины обнаружил целый арсенал оружия, ящики со снаряжением и канистры с горючим. Кроме того, там находилось три трупа. Герои вышли из туннеля. Дождь кончился, и на них пахнуло свежестью. Ларри крепче обнял Риту, и она доверчиво прильнула к его плечу. - Я бы не вошла теперь в туннель даже за миллион долларов. - И не нужно. Смотри! - Но ведь это... - Да, таким стал Нью-Йорк! Перед ними простиралась панорама города. Он напоминал макет самого себя - безмолвный, неподвижный, пугающе пустынный. - Боже мой! - слабым голосом прошептала Рита. Она села на дорогу и заплакала. - Не стоит, - Ларри опустился на колени позади нее. - Все в порядке, Рита. Главное, что мы выбрались. Это уже кое-что. И здесь свежий воздух. Мне кажется, в Нью-Джерси никогда еще так хорошо не пахло. Ларри провел пальцем по щеке Риты, стирая слезинку. - Ну что, ты можешь идти? - Да. - Рита смотрела на него таким странным взглядом, что Ларри почувствовал себя неловко. - Нужно раздобыть мне новые туфли. И помни, я теперь беспрекословно буду подчиняться тебе, Ларри. - Я был глуп, когда кричал на тебя, - смущенно сказал Ларри. Он погладил ее по волосам и поцеловал в правый висок. - Но на самом деле я совсем не так ух плох. - Только не оставляй меня. Ларри помог Рите встать на ноги и обнял рукой за талию. Они медленно двинулись вперед, вдоль реки, оставляя позади себя безмолвный Нью-Йорк. 33 В центре Оганквайта был небольшой парк, главной достопримечательностью которого считался мемориал героям войны, и после смерти Гаса Динсмора Франни забрела туда и долго сидела на берегу ручья, невидящими глазами глядя на прозрачную воду. Позавчера она уговорила Гаса передохнуть в стоящем на берегу доме Хэнсона, опасаясь, что вскоре он будет просто не в состоянии передвигаться сам. Она не сомневалась, что Гас той же ночью умрет. У него поднялась температура, и он дважды терял сознание. Он бредил и звал людей, которых не было рядом, задавал им вопросы, сам отвечал на них, и Франни, в конце концов, начало казаться, что воображаемые собеседники Гаса реальны, а сама она - не более, чем фантом. Она пыталась уговорить Гаса лечь в постель, но он не видел и не слышал ее. Ей приходилось постоянно стараться не оказаться у него на пути: не замечая ее, он мог оттолкнуть Франни, переступить через нее и двинуться дальше. И все же лихорадка свалила его на кровать, а бред сменился полной потерей сознания. Фран решила, что близится кома. Гас тяжело и неритмично дышал. Но на следующее утро ему стало лучше, и, когда Франни заглянула к нему, он сидел на постели и просматривал газету, которую нашел на полке. Он поблагодарил девушку за заботу о нем и высказал надежду, что не сказал и не совершил прошедшей ночью ничего непристойного. Франни подтвердила, что нет, и Гас, недоверчиво глядя на нее, сказал, что она очень любезна. Франни приготовила суп, и Гас с аппетитом поел. Обессилев после еды, он тяжело откинулся на подушку, пожаловавшись, что не может читать без очков, и Франни, сев рядом с постелью, почитала ему несколько глав из обнаруженного на полке вестерна. Минут через сорок она - Слушай, позвони мне, - сказала вдруг она. - Я буду рада. Она была настроена более оптимистично, надеясь, что Гас может поправиться. Но прошлой ночью ему стало хуже, и около восьми часов утра он умер. С этого момента прошло всего полтора часа. Перед смертью он пришел в сознание, но не осознавал, каким тяжелым является его состояние. Он рассказывал о том, как любит мороженое и что знает, как приготовить его в домашних условиях; после Гас вдруг прерывисто задышал, беспомощно всхлипнул - и все было кончено. Франни накрыла его тело стареньким одеялом и оставила лежать на кровати старого Джека Хэнсона, у окна, из которого был виден океан. Потом она вышла из дома, и ноги привели ее сюда, в парк, где она и сидела, неспособная думать ни о чем. Где-то подсознательно она понимала, что это неплохой вариант ничего-не-думания; ее состояние не походило на апатию, овладевшую девушкой после смерти ее отца. Просто все ее мысли и чувства отдыхали от напряжения последних дней. Но ей следовало решить, что делать дальше, и Франни знала, что не может не учитывать при этом Гарольда Лаудера. Не потому, что они с Гарольдом - последние из оставшихся в живых людей в городе, а потому, что Гарольд, несомненно, нуждался в присмотре. Франни не считала себя самым практичным человеком в мире, но теперь ей приходилось действовать практично. Гарольд по-прежнему был ей неприятен, но все же он пытался проявить некоторый такт, поэтому не стоило забывать о нем. Гарольд не появлялся в ее доме со дня смерти отца, но время от времени Франни замечала его в "кадиллаке" Роя Бреннигана, когда он проезжал по улицам города. Дважды ей довелось услышать звук его пишущей машинки. Странно, подумала она, почему Гарольд, разъезжающий в чужой машине, не заменил свою механическую машинку на какую-нибудь электрическую. Все это в прошлом - мороженое и электрическая пишущая машинка. К горлу Франни подкатил комок ностальгии, странный на фоне происшедших в последние недели катаклизмов. Где-то ДОЛЖНЫ БЫТЬ другие люди, что бы Гарольд ни говорил. Нужно найти их и примкнуть к ним. Во всем должно быть единство. Франни покинула парк и медленно направилась по центральной улице к дому Лаудеров. Был теплый день, хотя воздух полнился океанской свежестью. Внезапно Фанни захотелось понежиться на пляже. - Боже, что за ерунда, - вслух сказала она. Нет, она определенно сходит с ума. А может, дело в ее беременности. Хорошо еще, что пока ее не тянет на соленое или сладкое. Фанни замерла на углу какого-то здания в квартале от дома Гарольда. Впервые за последние дни она задумалась о том, кто же поможет ей во время родов. Из-за угла дома Лаудеров доносилось щелканье машинки, и Франни, подойдя поближе, увидела столь странную картину, что не смогла сдержать смех. Гарольд, одетый только в летнюю голубую рубашку, из-под которой выглядывали несвежие на вид плавки, сидя на траве, что-то сосредоточенно печатал. Потом, прервав вдруг свое занятие, он вскочил на ноги и принялся бегать вокруг засаженной зеленой травкой лужайки. Перед Франни мелькали его тонкие белые ноги с грязными пятками и коленями. Подбежав к машине, он перескочил ее, словно препятствие в гонках "Формулы-1" и тут заметил Франни. В ту же минуту Франни окликнула его: - Пароль! И тут она увидела, что по лицу его текут слезы. - Ох! - простонал Гароль. Появление Франни вырвало его из мира чувств и переживаний, в котором он только что находился. Девушка даже испугалась, что с ним случится сердечный приступ. Затем он бросился в дом, спотыкаясь в густой траве, будто за ним гналось привидение. Франни шагнула за ним: - Гарольд! Что случилось? Он ворвался в дом и с силой захлопнул за собой дверь. Обескураженная, Франни смотрела ему вслед, затем решилась и, подойдя к двери, постучала. Ответа не последовало, но она услышала, как Гарольд плачет где-то внутри. - Гарольд! Никакого ответа. Только тихие всхлипы. - Гарольд? Она вошла в кухню. Гарольд сидел за столом, вцепившись руками в волосы. Его плечи вздрагивали от сдерживаемых рыданий. - Гарольд, что случилось? - Убирайся! - прерывающимся от слез голосом выкрикнул он. - Убирайся! Ведь ты ненавидишь меня! - Да, ты не слишком нравишься мне. Тут ты прав, Гарольд. - Франни помолчала. - Но сейчас, при сложившейся обстоятельствах, я готова полюбить тебя, как не любила никого во всем мире. Это вызвало новый всплеск слез. - У тебя найдется что-нибудь попить? - Только кола, - шмыгая носом, ответил Гарольд, и, все еще глядя в сторону, добавил: - Она теплая. - Конечно, теплая. Франни наполнила два стакана и, протянув один юноше, села за стол. - Так что же случилось, Гарольд? Гарольд издал странный истерический смешок и отпил из стакана. - Случилось? А что могла случиться? - Я имею в виду, не случилось ли чего-нибудь особенного, - пояснила Франни, заставляя себя пить теплую жидкость. Наконец он поднял на нее глаза, все еще полные слез, и просто сказал: - Я хочу вернуть маму. - Но, Гарольд... - Когда это произошло... когда она умерла, я подумал, что все не так уж плохо. Я понимаю, как ужасно это звучит для тебя, - он отставил в сторону стакан. - Тогда я не понимал всего ужаса этой потери. Но я оказался на самом деле очень чувствительным. Боже, неужели я не могу никому рассказать о своих мучениях?! - Гарольд, не нужно. Я знаю, что ты чувствуешь. - Ты знаешь?.. - Он покачал головой. - Нет. Ты не можешь знать. - Вспомни нашу последнюю встречу. Вспомни, ЧТО я копала в саду. Я тогда была почти сумасшедшей. Временами я даже не соображала, что делаю. Гарольд вытер тыльной стороной ладони щеку. - Я никогда не относился к ним как следует, - сказал он, - но думаю, что дело не в этом. Моя мать всегда любила только Эми. А отца я ненавидел. Фран подумала, что это неудивительно. Брэд Лаудер совершенно не интересовался своей семьей. - Однажды он затащил меня в сарай, - продолжал Гарольд, - и спросил, девственник ли я. Именно так он и выразился. Я испугался и заплакал, а он ударил меня по лицу и сказал, что если я такая размазня, то лучше мне убраться из города. А Эми... Ей до меня никогда не было дела. Она стеснялась меня перед своими друзьями, будто я прокаженный. Мама же всегда была занята. Она все время делала что-нибудь для Эми или помогала Эми. Иногда мне казалось, что я схожу с ума. Я действительно похож на сумасшедшего, Фран? Она обошла вокруг стола и коснулась его руки: - В твоих чувствах нет ничего ненормального, Гарольд. - Правда? - Он с надеждой посмотрел на девушку. - Да. - И ты станешь моим другом? - Да. - Слава Богу! - воскликнул Гарольд. - Слава Богу за это! Он крепко сжал руку Франни, и она слегка поморщилась от боли; однако он тут же отпустил ее. - Хочешь еще пить? - с энтузиазмом спросил он. Она улыбнулась ему своей самой доброжелательной улыбкой: - Возможно, позже. Они перекусили в саду, запивая бутерброды охлажденной в холодильнике колой. - Я думал о том, что буду делать, - говорил Гарольд. - Не хочешь еще бутерброд? - Нет, спасибо, я сыта. В одно мгновение ее бутерброд исчез во рту у Гарольда. Расстроенные нервы юноши никак не воздействовали на его аппетит, как заметила Франни, но тут же подумала, что мозгам Гарольда нужна хорошая пища. - И что же? - спросила она. - Я думал перебраться в Вермонт, - с набитым ртом сказал он. - Что скажешь? - Почему в Вермонт? - Там размещается эпидемиологический центр и правительство штата, в небольшом городке Стовингтоне. Можно податься и в Атланту, но это гораздо дальше. Я думаю, что если есть живые люди, кроме нас с тобой, то они должны быть там. - А если все умерли? - Что ж, может быть, может быть, - задумчиво пробормотал Гарольд. - Но в местах вроде Стовингтона, в центрах по борьбе с эпидемиями сотрудники всегда предпринимают меры предосторожности. И, как мне кажется, мы с тобой должны их заинтересовать. Ведь у нас есть иммунитет. - Почему ты так решил, Гарольд? - Она изумленно смотрела на юношу, и тот почувствовал себя счастливым. - Я знаю. Я много читал. Ничего секретного в этом нет. Так как же, Франни? Она решила, что это прекрасная мысль. Они отправятся в Стовингтон, там их примут, обследуют, и результаты обследования покажут, что они с Гарольдом не такие, как другие люди, которые заболели и умерли. Ей даже не пришло в голову, что в таком случае уже давно была бы изобретена вакцина против выкосившей все население городка заразы. - Думаю, нам следует взять атлас дорог и посмотреть, как туда добраться, - сказала она. Его лицо просияло. Ей даже показалось, что Гарольд намерен ее поцеловать, и в этот момент Франни почти желала этого, но ничего не произошло, и после Франни не раз с радостью думала об этом. Судя по атласу дорог, с его уменьшенным масштабом, до Стовингтона было рукой подать. Шоссе номер 1 до I-95, по I-95 до US-302 и потом на северо-запад по шоссе 302 мимо озерной части западного Мэна, через Нью-Хэмпшир прямиком в Вермонт. Стовингтон был всего тридцатью милями западнее Барре, куда можно было приехать по шоссе номер 61 или I-89. - И сколько же нам предстоит проехать? - спросила Фран. Гарольд сделал в уме какие-то подсчеты и поднял на нее глаза: - Ты не поверишь, - растерянно сказал он. - Как это? Сто миль? - Более трехсот. - О Боже, - выдохнула Франни. - Это убивает во мне желание ехать. Где-то я читала, что через всю Новую Англию можно проехать за один день. - Это чепуха, - раздраженно возразил Гарольд. - Это возможно только в отношении четырех штатов - Коннектикута, Роуд Айленд, Массачусетса и части Вермонта, - пересечь их за двадцать четыре часа, если правильно избрать маршрут, в противном случае невозможно и это. - Откуда тебе это известно? - потрясенно спросила Франни. - Из "Книги рекордов Гиннеса", - назидательно ответил Гарольд. - Знаю это как "Отче наш". Но это не страшно. Что, если мы поедем на мопедах? Или... не знаю... на мотоциклах? - Гарольд, - грустно сказала Франни, - ты - гений. Гарольд вспыхнул как маков цвет и с воодушевлением продолжил: - На мотоциклах на следующее утро мы уже будем в Уэллсе. Мы поедем на "Хондах"... ты умеешь водить "Хонду"? - Если сперва мы поедем медленно, я могу научиться. - Что ж, тогда не будем спешить, - серьезно сказал Гарольд. - На дорогах никогда не следует спешить. Тише едешь - дальше будешь. - Конечно, ты прав. Но стоит ли ждать до завтра? Почему бы нам не выехать сегодня? - Потому что уже два часа дня. Далеко мы не уедем, и потом, нам нужно собраться. Проще найти все необходимое здесь, в Оганквайте, где мы знаем все. И, конечно же, нам нужны пистолеты. Это было неразумно, подумала Франни, сразу же вспомнив о ребенке. - Зачем нам пистолеты? Он внимательно посмотрел на нее и подмигнул: - Потому, что нам не помогут ни полиция, ни суд, и потому, что ты женщина, причем хорошенькая женщина, и некоторые люди... некоторые мужчины... могут быть... могут не быть... оказаться не вполне джентльменами. Вот почему. Его щеки густо залила красная краска. Он говорит об изнасиловании, поняла Франни. ИЗНАСИЛОВАНИЕ. Но кому захочется насиловать меня, МЕНЯ - БЕРЕМЕННУЮ? Хотя этого никто не знает, даже Гарольд. И потом, даже если сказать насильнику: НЕ БУДЕТЕ ЛИ ВЫ ТАК ЛЮБЕЗНЫ НЕ ДЕЛАТЬ ЭТОГО, ПОТОМУ ЧТО Я БЕРЕМЕННА?, вряд ли услышишь в ответ: КОНЕЧНО, ЛЕДИ, ПРОСТИТЕ, Я ИЗНАСИЛУЮ КОГО-НИБУДЬ ДРУГОГО. - Ладно, - ответила она. - Пистолеты. Но сегодня нам нужно отъехать как можно дальше. - Я еще хочу кое-что здесь сделать, - сказал Гарольд. Франни не знала, куда ходил Гарольд. Вернувшись в четыре, он застал ее лежащей под деревом. Жестом он позвал девушку с собой. Они взобрались на крышу, и перед Франни открылась панорама вымершего городка. Прямо перед ней высилась водонапорная башня, на которой зеленой краской было написано: УШЛИ В СТОВИНГСТОН, В ЭПИДЕМИОЛОГИЧЕСКИЙ ЦЕНТР US 1 ДО УЭЛЛСА ПОВОРОТ НА ШОССЕ 95 ДО ПОРТЛЕНДА US 302 ДО БАРРЕ ПРЯМО ПО ШОССЕ 89 ДО СТОВИНГТОНА ПОКИНУЛИ ОГАНКВАЙТ 2 ИЮЛЯ 1990 ГОДА ГАРОЛЬД ЭМЕРИ ЛАУДЕР ФРАНСЕЗ ГОЛДСМИТ - Я не знал твоего второго имени, - извиняющимся тоном сказал Гарольд. - Отлично, - одобрила Франни, все еще разглядывая надпись. - Как ты туда взобрался? - Это было не слишком тяжело, - самодовольным тоном сказал он. - Мне пришлось всего лишь встать на цыпочки. - Ох, Гарольд, когда же ты станешь серьезным?! - Никогда. Мы теперь одна команда, - сказал он, глядя на Франни с надеждой. - Или нет? - Думаю, что да... пока своим безрассудством ты не убьешь себя. Есть хочешь? Он кивнул. - Голоден как волк. - Тогда давай перекусим, а потом я смажу твои плечи маслом от ожога. Тебе следовало надеть рубашку, Гарольд. Ты не сможешь ночью заснуть. - Преспокойно засну, - улыбнулся он. Франни улыбнулась в ответ. Они перекусили и выпили по чашке чая, а позже, когда уже начало смеркаться, Гарольд пришел к дому Франни со свертком под мышкой. - Это принадлежало Эми, - пояснил он. - Я нашел в комоде. По-моему, это подарок мамы и отца к окончанию школы. Даже не знаю, работает ли он, но все же поменял в нем батарейки. Это был портативный фонограф в пластиковом футляре, излюбленная игрушка всех девчонок лет тринадцати-четырнадцати. Франни взяла его в руки - и глаза ее наполнились слезами. - Что ж, - сказала она. - Проверим, работает ли он. Он работал. И почти четыре часа они просидели на лужайке, положив на траву фонограф. Их лица были грустны и сосредоточенны, и в тишину летней ночи лились звуки музыки некогда живого мира. 34 Сперва звук не вызвал вопросов у Стью; он был всего лишь частью яркого летнего утра. Стью только что пересек небольшой городок Южный Райгейт в Нью-Хэмпшире, и сейчас его путь лежал через освещенную солнцем равнину. По обе стороны дороги росли кусты, названий которых Стью не знал. Ему, уроженцу Восточного Техаса, было непривычно видеть столь бурную растительность, к тому же чрезвычайно разнообразную. Откуда-то издалека доносился лай собаки, естественно вписывающйися в пейзаж. Стью прошел почти милю, пока до него дошло, что собака, судя по звуку, находилась теперь где-то неподалеку, - это не вполне ординарное явление. Покинув Стовингтон, он видел немало мертвых собак, но ни одной живой. Что ж, решил он, болезнь ведь убила многих, но не всех людей. Почему бы ей не оставить в живых и несколько собак? Скорее всего, эта собака успела одичать настолько, что, завидев Стью, бросится наутек через кусты и будет оттуда истерически лаять, пока Стью не покинет пределы ее территории. Лямки рюкзака терли плечи, и он поправил подложенные под них носовые платки. На ногах у него были старенькие кеды, совсем протершиеся за три дня скитаний. Голову украшала красная фетровая шляпа, а за спиной висел армейский карабин. Стью не опасался мародеров и просто находил правильным иметь при себе оружие. Например, чтобы раздобыть свежее мясо. Стью шел по дороге. Лай звучал настолько громко, будто собака скрывалась за ближайшим поворотом. Скоро я увижу ее, подумал Стью. Он выбрал себе путь на восток по шоссе 302, потому что думал, что рано или поздно шоссе выведет его к океану. Он заключил с собой подобие соглашения: когда я доберусь до океана, я буду решать, что делать дальше. До тех пор я не буду думать об этом. Путешествие, которое продолжалось уже четвертый день, исцеляюще действовало на него. Он мог бы найти себе мотоцикл или, на худой конец, велосипед, но все же решил идти пешком. Ему всегда нравились пешеходные прогулки, хотя отвыкшее от нагрузок тело постоянно напоминало о себе болью в мышцах. Стью понимал, конечно, что далеко пешком не уйдет, и предполагал все же воспользоваться мотоциклом, но пока ему доставляли удовольствие свобода передвижения по безлюдной равнине и созерцание прелестного южного ландшафта. Ему это нравилось. Понемногу воспоминания о последних неделях отступили прочь. Отравленный больничным воздухом организм исцелялся под лучами июльского солнца. Дорога сворачивала вправо, и за поворотом Стью увидел собаку: ирландского сеттера цвета спелой вишни. Злобно рыча и лая, собака отскочила в сторону. - Тише, дружок, - улыбаясь, сказал Стью. Заслышав звук его голоса, собака яростно бросилась на Стью. - Коджак! - раздался чей-то возглас, и Стью отпрыгнул в сторону, растерянно озираясь по сторонам. - Перестань! Оставь этого человека в покое! Не порви ему рубашку! Прочь, болван! Поджав хвост, Коджак направился туда, откуда раздался этот голос. Глядя собаке вслед, Стью увидел обладателя голоса и, похоже, Коджака. Перед ним стоял мужчина лет шестидесяти в вязаном свитере, старых серых брюках... и в берете. В руках он сжимал револьвер. Затем, всмотревшись в лицо Стью, мужчина положил револьвер на стоящий зачем-то неподалеку стул от рояля и направился к Стью. - Надеюсь, Коджак не слишком напугал вас, сэр. Глен Бейтман, к вашим услугам. Стью шагнул ему навстречу и протянул руку (Коджак при этом угрожающе зарычал, но не посмел сдвинуться с места): - Стьюарт Редмен. Не обращайте внимания на карабин. Я не собираюсь пользоваться им. Да и повода у меня не было: вы - первый человек, кого я встретил. - Вам нравится икра? - Никогда не пробовал. - Тогда пришло время попробовать. А если она вам не понравится, здесь найдется множество других вещей. Коджак, не прыгай! Я знаю, что происходит сейчас в твоей дурной голове - я читаю в ней, как в раскрытой книге, - но контролируй себя. Всегда помни, Коджак, что контроль позволяет разделять инстинкты на высшие и низшие. Контроль! На лице собаки, без преувеличения, расплылась улыбка, и Коджак радостно заскакал вокруг своего хозяина. Улыбающаяся собака понравилась Стью гораздо больше, чем рычащая и лающая. Непохоже, чтобы Коджак собирался кусаться. - Разрешите пригласить вас перекусить, - сказал Бейтман. - За последнюю неделю вы - первый человек, которого я встретил. Так как, принимаете мое приглашение? - Да, и с благодарностью. - Южанин, а? - Восточный Техас. - Ошибся. Вы с востока. Они зашли в заросли кустов, где Стью увидел расстеленную прямо на траве скатерть, уставленную всевозможными деликатесами. Проследив его изумленный взгляд, Бейтман пояснил: - Все это я нашел в подвалах баптистской церкви в Вудсвилле. Не думаю, что баптисты обнаружат пропажу. Все они уже давно отправились к праотцам. Коджак, не наступай на скатерть! Контроль, прежде всего - контроль, помни об этом, Коджак. Как вы посмотрите, чтобы умыться, мистер Редмен? - Просто Стью. - Договорились. Они спустились к ручью, и Стью с наслаждением умылся холодной чистой водой. Он почувствовал себя на вершине блаженства. Встреча этого милого человека в таком приятном месте - несомненно, доброе предзнаменование. Рядом, радостно взлаивая, плескался Коджак. Стью почувствовал, что теперь все должно быть в порядке. Обязательно в порядке. Икра не вызвала у Стью восторга - она напоминала на вкус рыбу, но у Бейтмана кроме икры был сыр, салями, две банки сардин, консервированные яблоки и несколько плиток шоколада. Стью они особенно пришлись по душе, и он в одиночку умял почти все. Не отказывался он и от остального. Во время еды Бейтман рассказал Стью, что работал профессором социологии в Вудствудском колледже. Вудсвуд, рассказывал он, был маленьким городком ("известным своим колледжем и четырьмя бензоколонками", говорил он Стью) в шести милях отсюда. Жена его вот уже десять лет как покинула этот мир. Детей у них не было. Коллеги были к нему не слишком внимательны, говорил он, и поэтому его мучило одиночество. - Они почему-то считали меня лунатиком, - рассказывал он. - Хотя даже если они были правы, не это имело значение в наших отношениях. Эпидемию он воспринял без удивления, хотя был уверен, что не заболеет. Предлагая Стью на десерт яблочный бисквит на бумажной тарелке, он вздохнул: - К сожалению, я плохой художник. Но все же я сказал себе, что этим летом вряд ли найдется во всей стране лучший пейзажист, чем Глендон Пиквод Бейтман. Одна из попыток самоутвердиться в собственных глазах. - Колджак и раньше принадлежал вам? - Неит, он попал ко мне случайно. Он, несомненно, жил у кого-то в городе. Мне случалось его видеть, но я не знал ни как его зовут, ни кто его хозяин. По капризу судьбы мне пришлось переименовать его. Похоже, он не возражал. Простите, Стью, я на минутку отлучусь. Он зашагал по склону вниз, и до Стью донесся плеск воды. Вернулся Бейтман быстро, неся в каждой руке по бутылке пива. - Кажется, его пьют одновременно с едой. А я, глупец, забыл. - После еды оно тоже идет недурно, - заметил Стью, - заметил Стью. - Спасибо. Бейтман наполнил кружки. - За нас, Стью. Может быть, мы еще будем счастливы. - Аминь. Никогда еще Стью не пил пиво с таким удовольствием, как в это раз. И никогда, наверное, не будет. - Вы не очень-то разговорчивы, - сказал Бейтман. - Я не раздражаю вас своей болтовней? - Нет, - ответил Стью. - Я был предубежден против мира, и мне не стыдно в этом сознаться. В последнюю четверть двадцатого века наша планета приобрела очарование восьмидесятилетнего старика, умирающего от рака. В конце пятнадцатого века на земле царили эпидемии. Бурбонная чума - черная смерть - выкосила в конце четырнадцатого века пол-Европы. Коклюш в семнадцатом веке и инфлюэнца в конце девятнадцатого. Мы свыклись с возможностью эпидемий, разве не так? - и про каждую из них можно сказать, сто СТО ЛЕТ НАЗАД ЕЕ И В ПОМИНЕ НЕ БЫЛО. В конце каждого столетия религиозные маньяки доказывали с помощью цифр и фактов, что, наконец, близится Армагеддон. Такие люди есть, безусловно, во все времена, но к концу столетия их число растет... а многие люди начинают относиться к их предсказаниям серьезно. Появляются призраки Хана Аттила, Джек Потрошитель, Лиззи Борден. В мое время - Чарльз Мэнсон, Ричард Спек, Тед Банди. Я не раз пытался доказать моим коллегам, что в будущее нужно смотреть с оптимизмом, что мы тратим время на поиски несуществующего врага, вопреки логике и здравому смыслу. - Бейтман помолчал, задумавшись. - И все же лучшее еще впереди. Вот что я думаю обо всем происходящем. Еще пива? Стью подставил кружку, думая над словами Бейтмана. - Это действительно не конец, - сказал он. - Мне кажется, вы правы. Это только... антракт. - Весьма метко сказано. Хорошо сказано. Если вы не возражаете, я вернусь к моей картине. - Как угодно? - Вы видели еще собак? - спросил Бейтман, указывая на лежащего рядом Коджака. - Нет. - Я тоже нет. Вы - единственный человек, которого я встретил, а Коджак - единственная собака. - Если выжил он, значит, есть и другие. - Звучит безапелляционно, но ненаучно, - пошутил Бейтман. - К какому типу американцев относитесь вы? Покажите мне еще одну собаку - желательно суку - и я соглашусь с вашим тезисом, что где-нибудь есть третья. Но не стоит, показывая на одну, утверждать, что существуют другие. - Я видел коров, - задумчиво пробормотал Стью. - Коров, да, и оленей. А вот все лошади умерли. - Кажется, вы правы, - согласился Стью. Он действительно встретил несколько дохлых лошадей. - И почему же так происходит? - Не имею представления. Все мы не раз болели респираторными заболеваниями, а эта болезнь, несомненно, носит респираторный характер. Но думаю, что дело не только в этом. Заболевают люди, собаки и лошади. Коровы и олени - нет. А крысы на время исчезают, но скорор, видимо появятся снова. Повсюду кошки, полчища кошек, и еще, как я успел заметить, насекомые прекрасно себя чувствуют - москиты, мухи, пчелы. Все это не укладывается в логические рамки. Это безумие. - Пожалуй, - кивнул Стью и сделал глоток. В голове приятно зашумело. - Мы можем наблюдать интересные изменения в экологии, - говорил Бейтман, пытаясь изобразить Коджака на фоне рощи и делая при этом нелепейшие мазки. - Остается только понять, сможет ли Хомо Сапиенс в этих условиях распродуцировать себя. И найдет ли суку Коджак? И станет ли он отцом? И так далее... - Боже, я думал, что он не способен... - Мне кажется, вы все же правы, - оторвался от рисунка Бейтман. - Где-то есть другие люди, другие лошади, другие собаки. И все же целый ряд животных вымер навсегда. Да и с людьми большой вопрос. - Что вы имеете в виду? - Есть две возможности, - сказал Бейтман. - Только две. Первая, что у родившихся детей будет отсутствовать иммунитет. - То есть они умрут, едва родившись? - Да, сразу, или почти сразу. Есть также не очень приятная, но вполне возможная случайность, что все мы, уцелевшие от эмидемии, теперь бесплодны. - Это безумие, - сказал Стью. - Но все же это возможно. - Но если будущие матери имеют иммунитет... - В некоторых случаях дети действительно наследуют иммунитет от матерей, но не всегда. Вы не можете этого отрицать. И поэтому, будущее этих пока не родившихся детей представляется мне весьма туманным. Да, у их матерей есть необходимый иммунитет, но статистика подсказывает, что большинство отцов этих детей сейчас уже мертвы. - Но есть и другая возможность? - Да. Мы можем закончить этот разрушительный процесс, - тихо сказал Бейтман. - Человек - животное социальное, но социум подвержен как прогрессу, так и регрессу. Пойдя по пути регресса, мы скоро перестанем быть людьми. - Вы действительно так думаете? - недоверчиво спросил Стью. - Конечно, - Бейтман цепко посмотрел на Стью и улыбнулся. - Позвольте обрисовать вам гипотетическую ситуацию, мистер Стьюарт Редмен из Восточного Техаса. Представим, сто мы имем Содружество А в Бостоне и Содружество В в Ютике. Им известно о существовании друг друга и об условиях в лагере проживания каждого их них. Общество А хорошо организовано, оно не терпит нужды, потому что парни из этого Общества умеют обращаться с механизмами и оборудованием предприятий, которые могут помочь им возродиться вновь. Наиболее знающие учат менее образованную часть сообщества. Так обстоит ситуация в Бостоне, Почти идиллическая картинка. Никаких течений. Никаких расовых проблем. Никакой преступности. Никаких денежных или бартерных проблем, потому что все или почти все принадлежит всем. Говоря языком социологии, естественный вариант коммунистического общества. Никакого диктата, потому что отсутствует почва для диктата. Теперь обратимся в Содружеству В в Ютике. Ни одно предприятие не работает. Все инженеры мертвы. Для того, чтобы непосвященным научиться работать с оборудованием, требуется много времени. Образно говоря, они мерзнут по ночам (а зима близко), они голодны, они несчастны. Приходит сильный человек. Они с радостью бросаются ему навстречу, потому что замерзли и хотят есть. Они надеются, что ОН решит все их проблемы. Позволяют ЕМУ принимать решения. И, конечно же, ОН принимает их. Он посылает кого-нибудь в Бостон за опытом. Не пришлют ли из Бостона специалистов, чтобы помочь бедной отсталой Ютике? Ведь скоро начнется суровая зима. Как, по-вашему, поступят члены Содружества А? - Пошлют своих парней на помощь? - О Боже, конечно, НЕТ! В перенесшим суперинфляцию мире технологическое "ноу-хау" будет цениться на вес золота. Потому-то Содружество А богато, а Содружество В бедно. И что же станет делать Содружество В? - Думаю, что двинется на юг, - улыбаясь, ответил Стью. - Может быть, даже в Восточный Техас. - Возможно. Возможно и другое: они попытаются уничтожить население Бостона с помощью оружия. - Верно, - сказал Стью. - Они не могут запустить свои заводы, но в их распоряжении ядерный арсенал в Бинтауне. Бейтман сказал: - Если бы это был я, я бы не связывался с ядерным оружием. Я бы просто высадил в Бостоне вооруженный десант и перебил всех по одному. Как думаете, получилось бы? - Кто его знает! - Даже если бы не получилось, получилось бы в другой раз. Вокруг скопилось много оружия. Оно буквально валяется под ногами. И потом, если бы даже оба содружества были равны в интеллектуальном отношении, нашлись бы другие причины - религиозного, территориального или идеологического характера. Боюсь, что в любом случае столкновение неизбежно. Воцарилась долгая тишина. Вдалеке, где-то в лесу возбужденно лаял Коджак. Жаркое полученное солнце начинало клониться на запад. - Знаете, - сказал наконец Бейтман, - я, в сущности, искрений человек. Наверное, я чрезмерно болтлив, и плохой художник, как вы не могли не заметить, и весьма эксцентричен по натуре, но я неплохой и искренний человек. Старик все говорил, но Стью больше не слышал его. Он вновь и вновь переживал нарисованную Бейтманом картинку взаимоотношений между уцелевшими от страшной болезни. И почему-то ему представлялся красноглазый человек, стоящий спиной к заходящему солнцу и беспокойно вглядывающийся в восток. Он проснулся незадолго до полуночи от собственного крика. В соседней комнате, равномерно всхрапывая, преспокойно спал Глей Бейтман. На пороге, положив голову на лапы, дремал Кодлжак. Лунный свет, проникая в окно, до неестественного ярко освещал комнату. Оперевшись на локоть, Стью другой рукой прикрыл глаза, не желая вспоминать разбудивший его сон. Он снова был в Стовингтоне. Элдер был мертв. Все были мертвы. По больничному корпусу гуляло эхо. Он один был жив, и ему никак не удавалось найти выход. Сперва он старался не впадать в панику. ИДИ СПОКОЙНО, НЕ БЕГИ, говорил он себе, повторяя эти слова снова и снова, но не мог сдержаться. Его шаги все убыстрялись, и он почти бежал, беспокойно оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что за ним нет ничего, кроме эха. Он пробегал мимо дверей кабинетов с табличками, указывающими, кому принадлежат эти кабинеты. Мимо перевязочной. Мимо ординаторской. Мимо трупа медсестры в расстегнутом белом халате. Быстрее, быстрее... Его ноги скользили по блестящему линолеуму. Таблички. РАДИОЛОГИЯ, и КОРИДОР, и ЛАБОРАТОРИЯ, и НЕ ВХОДИТЬ БЕЗ ВЫЗОВА. Вот он уже в другой части корпуса - здесь ему еще не приходилось бывать. Вдоль стен коридора - вереница трупов. Кровь. Эти люди умерли не от болезни. Их убили. Стью видел травмированные тела и следы ран. Из тел некоторых торчали хирургические инструменты. В мертвых глазах застыла боль. Он оказался у двери лифта. В дальнем конце коридора виднелись какие-то двери. Мелькали красноватые вспышки. Светились надписи: КРЕМАТОРИЙ, ЛАЗЕРНОЕ ХРАНИЛИЩЕ, БАКТЕРИОЛОГИЧЕСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ. И вдруг среди этих надписей мелькнула долгожданная - ВЫХОД. Стью завернул за угол и увидел открытую дверь. На дворе стояла темная безлунная ночь. Стью шагнул за порог, переступив через загораживающий выход труп мужчины в джинсах и форменной куртке. Внезапно перед ним возник какой-то человек, темнокожий, с ярко-красными глазами. В них чувствовалось полное бездушие, сдобренное чувством юмора. Будто перед Стью был не человек, а призрак. Темнокожий человек вытянул вперед руки, и Стью увидел, что они по локоть обагрены кровью. - Небеса и земля, - раздался свистящий шепот темнокожего. - Вот то, что осталось от неба и земли. И тут Стью проснулся. В коридоре постанывал, взлаивал и дергал ногами во сне Коджак. Стью подумал, что даже собака спит. Что ж, ей тоже, вероятно, снятся какие-то кошмары. Не стоит обращать внимания на дурные сны. И все же он еще очень долго не мог уснуть снова. 35 Первая вспышка эпидемии пошла на убыль, но на смену ему явилась вторая, продолжавшаяся около двух недель. Эта вспышка нанесла наибольший урон сверхразвитым странам, - таким, как Штаты. В остальных регионах типа Перу или Сенегал ее последствия были менее значительными. Эта новая волна забрала жизни 16% уцелевших в соединенных Штатах, в Перу же - не более 3%. Она не получила никакого определенного названия, потому что не имела постоянных симптомов. Социологи вроде Глена Бейтмана могли бы назвать ее "естественной смертью". С позиций дарвинизма, это было последней каплей - наиболее неприятной из всех возможных. Сэму Тауберу было пять с половиной лет. 24 июня его мать скончалась в больнице Марфрисборо, штат Джорджия. 25 июня умерли его отец и двухлетняя сестренка Эприл. 27 июня за ними последовал старший брат Майк, оставляя Сэма одного-одинешенька. Со смертью матери Сэм пребывал в шоке. Он бесцельно бродил по улицам Морфрисборо, сто-то ел, когда бывал голоден, иногда плакал. Через некоторое время он перестал плакать, потому что много плакать плохо. Это не помогает вернуть умерших людей. Ночью ему мерещились кошмары, в которых папа, и Эприл, и Майк умирали снова и снова; он видел их искаженные мукой лица и слушал ужасные сдавленные звуки, вырывающиеся из груди. 2 июля, в десять утра, Сэм предавался мечтам на лесной лужайке, усыпанной земляникой, неподалеку от дома Хетти Рейнольдс. Он блуждал между кустиками и задумчиво отправлял в ром пригоршню за пригоршней душистые ягоды. Вокруг жужжали озабоченные пчелы. Внезапно ноги мальчика провалились куда-то в пустоту, и он, пролетев вниз двадцать футов, оказался в поросшей травой волчьей норе. Он умер спустя двадцать часов, как от страха, так и от голода и жажды. Ирма Файетти жила в Лоди, штат Калифорния. Она была старой девой шестидесяти четырех лет, панически боявшаяся изнасилования. Вся ее жизнь, начиная с 23 июня, стала одним сплошным кошмаром, когда в городе перестали функционировать органы юстиции и полиции. У Ирмы был небольшой домик на окраине; до 1985 года она жила там с матерью, скончавшейся от инфаркта. Когда в городе начались грабежи, и на улицах все чаще звучали выстрелы, а под окнами каждый вечер раздавались вопли подвыпивших мужчин, Ирма заперла все двери на замки и спустилась с погреб. С тех пор она лишь изредка подымалась наверх, стараясь не шуметь, и пополняла истощившиеся запасы едой. Ирма не любила людей. Если бы на земле все, кроме нее, умерли, ее счастье было бы безграничным. Но пока что ей не везло. Только вчера, когда она всерьез начала надеяться, что в Лоди, кроме нее, никого не осталось, она увидела в окно пьяного хиппи, бредущего по улице с бутылкой в руке. Его длинные нечесанные волосы прикрывали плечи. Из оттопыривающегося кармана потрепанных джинсов торчал пистолет. Ирма в страхе спряталась за штору, надеясь, что он ее не заметит, на цыпочках бросилась на чердак и там забаррикадировалась. Нет, еще не все умерли. Если остался один хиппи, должны быть и другие хиппи. И все они, конечно же, насильники. Все они стремятся изнасиловать ЕЕ. Рано или поздно, они найдут ее и изнасилуют. Наутро она пошла у чулан и под грудой всякого хлама разыскала старое ружье своего отца. Она не будет больше прятаться, как мышь в норке. Теперь она вооружена. Пусть насильники трепещут! В полдень она вышла на веранду, села на скамейку и принялась читать газету. Ружье Ирма положила рядом. В два часа возле дома показался какой-то блондин. Он был так пьян, что едва стоял на ногах. Внезапно он увидел Ирму, и его глаза вспыхнули от радости: наконец-то ему попалась "какая-нибудь киска". - Эй, детка! - окликнул он Ирму. - Здесь только ты и я!! Сколько... - Внезапно его лицо исказил ужас: он увидел в руках Ирмы ружье. - Эй, послушай, убери эту штуку... она стреляет? ЭЙ... Ирма спустила курок. Старое, давно никем неиспользованное ружье взорвалось у нее в руках, мгновенно убив ее. Не велика потеря. Миссис Эйлин Драммонд из Клевистона, штат Фолрида, до чертиков напилась 2 июнля на похоронах Купера. Она хотела напиться, потому что пьяная она не сможет думать о своей семье. Накануне она нашла пачку сигарет с марихуаной и просидела полдня в гостиной, покуривая сигареты и рыдая над фотографиями из старого семейного альбома. Итак, в обед она выпила бутылку виски, затем приняла душ и с сигаретой улеглась в постель. Через несколько минут она крепко спала. Сигарета, дымясь, выпала из пальцев, и вскоре весь дом был охвачен пламенем. Дул сильный ветер, и пожар перекинулся на соседний дом. Сгорела половина Клевистона. Тоже не велика потеря. Артур Стимсон жил в Рено, штат Невада. В полдень 29 июня, поплавав в озере Тахоэ на берегу, он наступил на ржавый гвоздь. Образовалась гангрена. Артур сам поставил себе диагноз и попытался ампутировать ногу. Во время операции он умер от шока и потери крови. С Сванвилле, штат Мэн, десятилетняя девочка по имени Кэнди Моран упала с велосипеда и умерла от перелома позвоночника. Мильтон Краслоу, владелец ранчо в Нью Мехико, был укушен гадюкой и умер спустя полчаса. В Мильтауне штат Кентукки, Джуди Хортон была в восторге от происходящего. Она была хорошенькой девушкой семнадцати лет. Два года назад она совершила две серьезные ошибки: забеременела и позволила родителям настоять на замужестве с тощим студентом - очкариком из университета. Суперэпидемия помогла решить все проблемы. Ее родители умерли, малютка-сын умер (его ей было немного жаль, хотя через пару дней Джужи напрочь забыла, что у нее был ребенок), родители очкарика умерли, затем за ними последовал и сам очкарик. Джуди получила долгожданную свободу. Ей даже в голову не приходило, что она тоже может умереть; вот она и не умерла. Они жили в большом особняке в центре Мильтауна. Несмотря на то, что уже три в городе бесчинствовали мародеры, на их улице все еще было спокойно. Муж и сын умерли дома, поэтому Джуди, не желая возиться с землей, не стала хоронить их, а просто отнесла трупы в подвал и положила на ледник. Ежедневно проведывая их, она видела, что тела не начинают разлагаться. Подводов для волнений - никаких. 2 июля Джуди, как обычно, спустилась в подвал, забыв подпереть колышком двери. Сильным сквозняком дверь закрыло, и защелкнулся замок. Ключса не было тоже. В подвале, возможно было не настолько холодно, чтобы замерзнуть, но и не настолько тепло, чтобы жить. Джуди Хортон умерла, в конце концов, в компании нелюбимых мужа и сына. Джим Ли из Хэттисбуртга, штат Миссиссипи, попытался сменить перегоревшие пробки и умер, убитый током. Ричард Хоггинс, молодой негр, всю свою жизнь прожил в Детройне, штат Мичсиган. Все его друзья и родные умерли от суперинфаркта, остался он один. В тот яркий летний день он сидел на тротуаре, потягивая прямо из бутылки теплую минералку и думая об Элли Мак-Фарлан и сплетнях, которые о ней распускают. Об Элли - и о запасе героина, который он хранил дома в потайном месте. Героин победил. Риччи заторопился домой. Там он трясущимися от нетерпения руками приготовил шприц и сделал себе инъекцию. Его всегда удивляло, как быстро действует это зелье. Спустя несколько минут он был не в силах даже пошевелить головой. Подхваченный потоками крови, героин мгновенно проник во все органы - и Риччи без сил свалился прямо на пол. Он умер шесть минут спустя. И это тоже не велика потеря. 36 Ллойд Хеннрейд сидел в тюрьме. Вчера умер его сокамерник Траск, и теперь перед Лойдом была неразрешимая проблема. С одной стороны, ему хотелось есть, потому что тюремщики, очевидно, давно умерли, так как вот уже пять дней им не приносили никакой еды. С другой стороны, он не мог заставить себя есть мертвечину. Он старался отодвинуться от трупа Траска подальше, но его неудержимо тянуло к телу бедняги. За этим занятием его и застал раздавшиеся где-то в коридоре шаги. Первым порывом Ллойда было закричать, привлечь к себе внимание, но он тут же изменил намерение. Никто не знает, чьи это шаги. Безопаснее будет затаиться и переждать, пока шаги стихнут. Шаги звучали все громче... вот они замерли у двери его камеры. Ллойд поднял глаза и увидел темное лицо Рэндалла Флэга. - О-о-о! - удивленно протянул Флэгг и отступил на шаг. Ллойд застонал, попытался встать на ноги, но упал и начал плакать от бессилия. - Все в порядке, - успокаивающе сказал Флэгг. - Эй, парень, все в порядке. - Ты бы не мог выпустить меня? - всхлипывая, пробормотал Ллойд. - Пожалуйста, выпусти меня! Я не хочу умирать, я боюсь, пожалуйста, мистер!.. - Бедняга! Ты похож на кандидата для съемок в Дахау. Несмотря на звучащую в голосе Флэгга симпатию, Ллойд боялся поднять глаза. Ему казалось, что если он вновь посмотрит на это лицо, то умрет. Это было лицо дьявола. - Пожалуйста! - бормотал он. - Пожалуйста, выпустите меня! Я умираю от голода! - И сколько же ты находишься здесь, дружок? - Не знаю, - прошептал Ллойд, закрывая глаза руками. - Долго. - Как же случилось, что ты до сих пор не умер? - Не знаю... - Не потому ли, что съел несколько кусочков ляжки того парня, что валяется рядом? - Что? - заверещал Ллойд. - Что?! Нет! Боже, нет! Как вы могли такое подумать? Мистер, мистер, пожалуйста... - Его левая нога показалась мне несколько короче правой, вот и все, дружок. - Я здесь не при чем, - прошептал Ллойд. Он весь дрожал. - Как тебя зовут? - Ллойд Хенрейд. Ллойд попытался что-нибудь прибавить, но в мозгах был полный хаос. Он боялся, что его могут приговорить к электрическому стулу, но то, что происходило сейчас, было пострашней. - Посмотри на меня, Ллойд! - Нет, - прошептал Ллойд, крепко зажмурившись. - Почему нет? - Потому что... - Продолжай. - Потому, что мне кажется, что вы не настоящий, - прошептал Ллойд. - А если вы настоящий... мистер, если вы настоящий, вы дьявол. - Посмотри на меня, Ллойд! Ллойд беспомощно поднял глаза на темное ухмыляющееся лицо, отделенное от него решеткой. Правая рука чернокожего держала что-то на уровне правого глаза. Взгляд на этот предмет заставил Ллойда похолодеть от страха. Предмет напоминал черный камень, почти невидный в темноте. В центре его была красная точка, напомнившая Ллойду ужасный глаз залитый кровью, наполовину прикрытый и уставившийся на него. Флэгг крутнул предмет в пальцах, и красная точка стала похожа на... ключ. Флэгг крутнул предмет в пальцах. Глаз - ключ, глаз - ключ... Глаз. Ключ. При этом он напевал: - Ключик-ключик, вот он... ключик. Верно, Ллойд? - Верно, - тоскливо прошептал Ллойд. Он не сводил глаз с маленького темного камня. Флэгг, как фокусник, начал прятать камень то за одним пальцем, то за другим. - Человек вроде тебя сможет по достоинству оценить хороший ключик, - сказал Флэгг. Камень в его правой руке внезапно исчез и тут же появился в левой. - Уверен, что ты оценишь. Потому что ключ нужен, чтобы отворить дверь. Разве есть в жизни что-нибудь важнее, чем отворить дверь, Ллойд? - Мистер, я безумно голоден... - Конечно, голоден. На лице чернокожего появилось озабоченное выражение, утрированное до гротеска. - Боже, крысе нечего есть! А знаешь, что я сам сегодня ел на завтрак? Прекрасный ростбиф с хлебом и оливками. Звучит неплохо, а? Ллойд кивнул головой, не вытирая бегущих из глаз слез. - И еще ел шоколад, а на десерт... мороженое... да я, никак, издеваюсь над тобой? Прости, дружок. Сейчас я выпущу тебя и мы где-нибудь перекусим. Ллойд был настолько обессилен, что не мог даже кивать. Он решил, что человек с ключом - безусловно дьявол, или же просто видение, которое пришло к нему перед смертью и скоро исчезнет. Хотя раскаяние на лице его мучителя выглядело почти правдоподобно. Черный камень снова исчез. Потом человек разжал ладонь, и потрясенный Ллойд увидел блестящий серебрянный ключ. - О, пресвятой Боже! - выдохнул Ллойд. - Что, нравится? - удовлетворенно спросил негр. - Я научился этому фокусу много лет назад в Нью-Джерси, Ллойд. В Секакусе, родном доме самых больших свинарников в мире. Он подошел к двери и вставил ключ в замочную скважину. И это было странно, потому что, если Ллойду не изменяла память, эти замки открывались без ключа: они были электронными. Но Ллойд не сомневался, что серебряный ключ сработает.

<< НАЗАД ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу: [1] [2] [3] [4]

Страница: [3]