(Сперва к нему, и всегда на первом месте был он)
     ревности. Джек накричал на мальчика, она его успокоила,  но  все-таки
это отцу Дэнни сказал:
     - Прости, пап. Я вел себя плохо?
     - Извиняться не за что, док. - Джек взъерошил ему волосы. - Что, черт
возьми, там стряслось?
     Дэнни медленно, удивленно покачал головой.
     - Я... Я не знаю. Почему ты мне сказал "не  заикаться",  папа?  Я  не
заикаюсь.
     - Нет, конечно, - искренне сказал Джек, но Венди почувствовала, будто
к  сердцу  прикоснулись  холодные  пальцы.  Джек  вдруг  показался   таким
испуганным, словно только что увидел привидение.
     - Что-то про таймер... - пробормотал Дэнни.
     - Что? - Джек подался вперед, а Дэнни вздрогнул и прижался к матери.
     - Джек, ты пугаешь его! - сказала Венди, голос был тонким,  а  тон  -
обвиняющим. Ей вдруг пришло в голову, что напуганы они все. Но чем?
     - Не знаю, не знаю, - говорил Дэнни отцу. -  Что...  что  я  говорил,
пап?
     - Ничего, - пробормотал Джек. Он вытащил из бокового кармана  носовой
платок и  обтер  губы.  У  Венди  снова  ненадолго  возникло  тошнотворное
ощущение, что время пошло вспять. Жест был ей хорошо знаком  с  той  поры,
когда Джек пил.
     - Почему ты запер дверь, Дэнни? - осторожно спросила она. - Зачем  ты
это сделал?
     - Тони, - сказал он. - Тони мне велел.
     Они обменялись взглядами поверх головы сына.
     - А зачем, Тони не сказал, сынок? - спокойно спросил Джек.
     - Я чистил зубы и думал про чтение, - сказал Дэнни.  -  Очень  сильно
думал, правда. И... и в зеркале увидел Тони, далеко. Он сказал, что  опять
должен показать мне.
     - Ты хочешь сказать, он был у тебя за спиной?
     - Нет, он был в зеркале внутри, - это Дэнни  особенно  подчеркнул.  -
Далеко, в глубине. И я прошел сквозь зеркало. А дальше я помню,  как  папа
меня тряс, и я подумал, что снова был нехорошим.
     Джек вздрогнул, как от удара.
     - Нет, док, - тихо сказал он.
     - Тони велел тебе запереть дверь? - спросила Венди, ероша ему волосы.
     - Да.
     - И что же он хотел тебе показать?
     Дэнни в ее объятиях напрягся, будто мышцы его тела натянулись подобно
струнам рояля.
     - Не помню, - сказал он вне себя от горя. - Я не помню. Не спрашивай.
Я... Я ничего не помню.
     - Ш-ш, - встревоженно сказала Венди. Она опять принялась качать  его.
- Не помнишь - и не надо, ничего страшного.
     Наконец, Дэнни снова начал расслабляться.
     - Хочешь, я еще немножко посижу с тобой? Почитаю тебе?
     - Нет. Только ночник. - Он робко взглянул на отца. - Пап, посидишь со
мной? Одну минуточку?
     - Конечно, док.
     Венди вздохнула.
     - Я буду в гостиной, Джек.
     - Ладно.
     Она поднялась и посмотрела,  как  Дэнни  забирается  под  одеяло.  Он
казался очень маленьким.
     - Ты уверен, что с тобой все в порядке, Дэнни?
     - Угу. Сунь мне сюда Снупи, мам.
     Она включила ночник и стал виден Снупи, который глубоким сном спал на
крыше своей конуры. Пока они не переехали в  "Оверлук",  Дэнни  ночник  не
требовался, а здесь он специально попросил об этом. Она выключила лампу  и
снова посмотрела на них: белеющее маленьким пятном личико Дэнни, над ним -
лицо Джека. Она чуть помедлила,
     (а потом я прошел сквозь зеркало)
     а потом тихонько оставила их одних.
     - Засыпаешь? - спросил Джек, откидывая Дэнни волосы со лба.
     - Ага.
     - Хочешь глоток воды?
     - Нет...
     На пять минут воцарилось молчание. Дэнни все еще был под рукой Джека.
Думая, что мальчик уснул, он уже собрался было встать и тихонько уйти,  но
Дэнни в полусне сказал:
     - Роке.
     Джек повернулся обратно, ощутив глубоко внутри сигнал тревоги.
     - Дэнни?
     - Ты не сделаешь маме больно, да, пап?
     - Нет.
     - А мне?
     - Нет.
     Снова молчание, оно затягивалось.
     - Пап?
     - Что?
     - Тони приходил рассказать о роке.
     - Правда, док? Что он сказал?
     - Я мало помню. Помню только,  что  он  сказал,  там  подачи.  Как  в
бейсболе. Правда, смешно?
     - Да. - Сердце Джека монотонно стучало  в  груди.  Откуда  малыш  мог
узнать такие подробности? В роке действительно играли с  подачами,  но  не
как в бейсболе, а как в крикете.
     - Папа? - Он уже почти спал.
     - Да?
     - Что такое тремс?
     - Тремс? Может, так стучали в барабан индейцы на тропе войны? Трремс,
трремс, трремс...
     Молчание.
     - Эй, док?
     Но Дэнни спал, глубоко, медленно дыша. Джек немного посидел, глядя на
него, и, подобно водам прилива, на него нахлынула волна любви.  Почему  он
так  наорал  на  мальчика?  Небольшое  заикание  для  него   было   вполне
нормальным.  Мальчуган  выходил  из  обморока  или  какого-то  непонятного
транса, и при таких обстоятельствах в заикании не было  совершенно  ничего
удивительного. Ничего. Да он вовсе и не сказал "таймер". Это было какое-то
другое слово, какая-то чушь, абракадабра.
     Откуда он знает, что в роке играют с подачами? Кто-нибудь  рассказал?
Уллман? Холлоранн?
     Джек опустил глаза и посмотрел себе на  руки.  От  напряжения  пальцы
крепко сжались в кулаки,
     (Господи, выпить, выпить бы!)
     а ногти  вонзились  в  ладони,  как  крошечные  клейма.  Он  медленно
заставил себя разжать кисти.
     - Я люблю тебя, Дэнни, - прошептал он. - Господь свидетель, люблю.
     Джек вышел из комнаты. Он снова сорвался,  совсем  не  сильно,  но  и
этого оказалось довольно, чтоб ощутить страх и дурноту. Выпивка  смыла  бы
это ощущение, будьте уверены. И это,
     (что-то про таймер)
     и все прочее. Тут он не мог ошибиться ни в  едином  словечке.  Каждое
прозвучало ясно, как удар колокола. В коридоре он  помедлил,  оглянулся  и
машинально промокнул губы носовым платком.


     В свете ночника их очертания были всего лишь силуэтами. Венди в одних
трусиках подошла к кроватке и снова укрыла его - он сбросил  одеяло.  Джек
стоял в дверях, наблюдая, как она прикладывает сыну запястье ко лбу.
     - Температура есть?
     - Нет.
     Она поцеловала Дэнни в щеку.
     - Слава Богу, ты договорилась  с  врачом,  -  сказал  он,  когда  она
вернулась к двери. - Думаешь, этот парень свое дело знает?
     - Кассирша сказала, врач он очень хороший. Вот все, что я выяснила.
     - Если что-нибудь окажется не так,  я  отошлю  вас  к  твоей  матери,
Венди.
     - Нет.
     - Я знаю, - сказал Джек, приобняв ее, - что ты чувствуешь.
     - Ты вообще не представляешь, что я чувствую к ней.
     - Венди, больше мне некуда вас отправить. Ты же знаешь.
     - Если ты приехал...
     - Без этой работы мы по миру пойдем, - просто  сказал  он.  -  Ты  же
понимаешь.
     Силуэт Венди медленно кивнул - она понимала.
     - Когда я в тот раз говорил с Уллманом,  я  подумал,  что  он  просто
дурью мается. Теперь я в этом не уверен. Может быть, мне действительно  не
следовало браться за такую работу и тащить сюда вас обоих. За сорок  миль,
в никуда...
     - Я люблю тебя, - сказала она. - А Дэнни  любит  тебя  даже  сильней,
если такое возможно. Ты разбил бы ему  сердце,  Джек.  И  разобьешь,  если
отправишь нас отсюда.
     - Не говори так.
     - Если доктор скажет, что что-то не  в  порядке,  я  поищу  работу  в
Сайдвиндере, - сказала она. - Если в Сайдвиндере я ничего не найду,  мы  с
Дэнни уедем в Боулдер. К матери я не могу ехать. Ни при каких  отношениях.
Не проси. Я... я просто не могу.
     - По-моему, это мне понятно. Выше нос. Может, ничего и нет.
     - Может быть.
     - Вам к двум?
     - Да.
     - Венди, давай оставим дверь в спальню открытой.
     - Я и сама хотела. Но, думаю, сейчас он спит.
     Но он не спал.


     Бум... бум... бум... БУМ-БУМ-БУМ...
     Он удирал от тяжелых, гулких, сокрушительных  звуков  по  извилистым,
похожим на лабиринт, коридорам, босые ноги шлепали по вытканным  на  ковре
черно-синим джунглям. Каждый раз, как где-то позади себя  он  слышал  удар
молотка для роке по стене,  ему  хотелось  громко  закричать.  Но  нельзя.
Нельзя. Крик выдаст его, и тогда
     (тогда ТРЕМС)
     (ИДИ СЮДА, ПОЛУЧИ, ЧТО ЗАСЛУЖИЛ, ПЛАКСА ПОГАНЫЙ!)
     О, он слышал  -  хозяин  этого  голоса  приближается,  идет  за  ним,
крадется по  коридору,  по  враждебным  сине-черным  джунглям,  как  тигр.
Людоед.
     (ИДИ-КА СЮДА, МАЛЕНЬКИЙ СУКИН СЫН!)
     Если б ему удалось  добраться  до  ведущей  вниз  лестницы,  если  бы
удалось убраться отсюда, с четвертого этажа, все было бы в порядке. Даже с
лифтом. Если бы только вспомнить, о чем забыли. Но было темно, и от  ужаса
он перестал ориентироваться. Свернул  в  один  коридор,  потом  в  другой,
сердце комком прыгало во рту, обжигая ледяным холодом; он боялся,  что  за
любым  поворотом  может  лицом  к  лицу  столкнуться  с  этим   тигром   в
человеческом образе.
     Теперь стук раздавался прямо у него  за  спиной,  слышался  страшный,
хриплый крик.
     Свист - это головка молотка рассекла воздух,
     (Роке... грох!... роке... грох!... ТРЕМС)
     прежде, чем с сокрушительной силой  ударить  в  стену.  Тихий  шелест
шагов по ковру-джунглям. Паника струйкой горького сока брызнула в рот.
     (Ты вспомнишь, о чем забыли... но вспомнит ли он? О чем?)
     Он влетел за очередной  угол,  и  в  нем  медленно  поднялся  ужас  -
чистейшей воды ужас:  тупик.  С  трех  сторон  хмурились  запертые  двери.
Западное крыло. Он находился в западном крыле, а снаружи доносился визг  и
вой бури, которая словно бы  давилась,  забив  снегом  собственное  темное
горло.
     Всхлипывая от ужаса,  он  прижался  спиной  к  стене,  сердце  бешено
колотилось, как у кролика, запертого в норе. Когда спина Дэнни прижалась к
извилистым волнистым линиям выпуклого рисунка  светло-голубых  шелковистых
обоев, его ноги подкосились и  он,  дыша  со  свистом,  рухнул  на  ковер,
разбросав вывернувшиеся наружу руки  по  джунглям  сплетенного  с  лианами
дикого винограда.
     Громче. Громче.
     В коридоре был тигр, и теперь этот тигр оказался  прямо  за  углом  -
назойливые, раздраженные, полные безумной ярости крики не утихали, молоток
для игры в роке врезался в стены, ведь тигр этот был двуногим, это был...
     Внезапно подавившись на вдохе воздухом, он  проснулся  и  сел,  резко
выпрямившись, уставившись в темноту широко раскрытыми глазами, загораживая
лицо скрещенными руками.
     На одной что-то было. Оно ползало.
     Осы. Три штуки.
     Тут  они  ужалили;  Дэнни  показалось,   что   все   жала   вонзились
одновременно, и тогда-то все  образы  распались  на  куски,  ринувшись  на
мальчика темным потоком. Он завизжал в темноту; словно приклеившись к  его
левой руке, осы жалили еще и еще.
     Вспыхнул свет, там стоял папа в шортах, глаза сверкали. Позади  него,
сонная и испуганная, стояла мама.
     - Снимите их с меня! - верещал Дэнни.
     - Боже, - сказал Джек. Он увидел.
     - Джек, что с ним? Что с ним?
     Он не ответил. Подбежав к кроватке, он сгреб подушку и ударил  ей  по
пострадавшей руке Дэнни. Еще. Еще. Венди увидела, как в воздух с жужжанием
поднимаются неуклюжие силуэты насекомых.
     - Возьми журнал! - крикнул он ей через плечо. - Убей их!
     - Осы? - сказала она и на миг ушла в себя, практически отрешившись от
окружающего  в  своем  озарении.  Потом  мысли  Венди  смешались,   знание
соединилось с эмоциями. - Осы, Господи, Джек, ты же говорил...
     - Заткнись, мать твою, и бей их! - прорычал он. - Будешь  ты  делать,
что тебе говорят!
     Одна оса приземлилась на столик, за которым обычно читал Дэнни. Венди
схватила с рабочего стола книжку-раскраску и  шмякнула  по  осе.  Осталось
отвратительное коричневое липкое пятно.
     - Вон еще одна, на занавеске, - бросил ей Джек, пробегая мимо с Дэнни
на руках.
     Он  отнес  мальчика  в  их  спальню   и   уложил   на   ту   половину
импровизированной двуспальной кровати, где спала Венди.
     - Полежи тут, Дэнни. Не ходи обратно, пока не позову. Понял?
     Дэнни кивнул. Опухшее лицо было в потеках слез.
     - Вот храбрый мальчик.
     Джек побежал по коридору  к  лестнице.  Сзади  донеслись  два  хлопка
раскраской, а потом жена взвизгнула от боли. Не сбавляя шага, он спустился
по лестнице в темный вестибюль, прыгая через две ступеньки. Через  контору
Уллмана он пробежал в кухню, стукнувшись бедром  об  угол  дубового  стола
управляющего, но едва ли осознав это. Шлепком включив свет  на  кухне,  он
добрался до раковины у противоположной стены. В  сушилке  все  еще  лежала
груда вымытых после ужина тарелок  -  Венди  оставляла  их  там  обтечь  и
высохнуть. Джек схватил с самого верха большую тефлоновую миску. На пол  с
грохотом упала тарелка. Не обращая на нее  внимания,  Джек  развернулся  и
помчался назад через контору и  вверх  по  лестнице.  Венди  стояла  перед
дверью  Дэнни,  тяжело  дыша.  Лицо  было  белым,  как  льняная  скатерть.
Потерявшие глубину глаза блестели, волосы слиплись и свисали на шею.
     - Я их всех прикончила, - сказала она, - но одна меня укусила.  Джек,
ты говорил, они все подохли.
     Она расплакалась.
     Не отвечая, Джек прошел мимо нее и занес миску "Пирекс" над гнездом у
кроватки Дэнни. Гнездо было мертво. Там ничего не было - по крайней  мере,
снаружи. Он с размаху накрыл его миской.
     - Все, - сказал он.
     Они вернулись к себе в спальню.
     - Куда она тебя тяпнула? - спросил он Венди.
     - В... за запястье.
     - Давай посмотрим.
     Она показала укус. Между  запястьем  и  ладонью,  прямо  над  кольцом
складочек, была маленькая круглая дырочка. Рука вокруг нее распухла.
     - У тебя нет аллергии на укусы? - спросил он. -  Думай  как  следует!
Если есть, то может быть и у Дэнни. Чертовы ублюдки укусили его  пять  или
шесть раз.
     - Нет, - ответила она уже спокойнее, - я... просто я их ненавижу, вот
и все. Ненавижу.
     Дэнни сидел в изножье кровати, держась за левую  руку,  и  глядел  на
них. Обведенные от шока белым глаза укоризненно смотрели на Джека.
     - Пап, ты сказал, что всех убил. Рука... правда, больно.
     - Давай посмотрим, док... Нет, трогать ее я не собираюсь. А то  будет
еще больнее. Просто протяни-ка ее.
     Он послушался, и у Венди вырвался стон.
     - О, Дэнни... бедная ручка!
     Позже доктор насчитал одиннадцать укусов. Сейчас они  увидели  только
россыпь крохотных дырочек,  как  будто  ладонь  и  пальцы  были  присыпаны
зернышками красного перца. Рука сильно опухла.  Как  в  мультфильмах,  где
Кролик Багз или Утенок Дэффи только что заехали себе молотком по лапе.
     - Венди, сходи-ка в ванную за тем аэрозолем, - велел он.
     Она отправилась за лекарством, а Джек присел рядом с  Дэнни  и  обнял
его за плечи.
     - Опылим руку, а потом я несколько  раз  сниму  ее  поляроидом,  док.
Потом ты остаток ночи поспишь с нами, о'кей?
     - Ладно, - сказал Дэнни. - А зачем ты хочешь фотографировать?
     - Может, удастся кой-кого затаскать по судам.
     Вернулась Венди с баллончиком аэрозоля, имевшим форму огнетушителя. -
Больно не будет, милый, - сказала она, снимая колпачок.
     Дэнни протянул руку, и Венди опрыскивала ее с обеих сторон,  пока  та
не заблестела. Он испустил глубокий дрожащий вздох.
     - Жжет? - спросила она.
     - Нет. Лучше.
     - А теперь вот это. Ну-ка, скушай. - Она протянула ему пять  таблеток
аспирина в оранжевой оболочке. Дэнни взял их и одну за другой побросал  их
в рот.
     - Аспирина не многовато? - спросил Джек.
     -  Укусов  многовато,  -  сердито  фыркнула  она.  -  Джон   Торранс,
отправляйтесь-ка и избавьтесь от этого гнезда. Сейчас же.
     - Минутку.
     Он подошел к гардеробу и из верхнего ящика достал поляроид. Порывшись
в глубине, он отыскал несколько кубиков для вспышки.
     - Джек, что  ты  делаешь?  -  несколько  взвинченно  поинтересовалась
Венди.
     - Он хочет снять мою руку, - серьезно объяснил Дэнни, -  а  потом  мы
затаскаем кой-кого по судам. Правда, пап?
     - Правда, - угрюмо сказал Джек. Он нашел  синхронизатор  и  подключил
вспышку к камере. - Вытяни-ка руку, сын. Я рассчитываю  получить  по  пять
тысяч за укус.
     - Что ты болтаешь? - Венди почти кричала.
     - Вот что я тебе скажу, - сказал он. - Я сделал все по  инструкции  к
этой проклятой дымовой шашке. Мы подадим на них  в  суд.  Проклятая  штука
оказалась бракованной. Обязательно бракованной.  Как  же  иначе  объяснить
это?
     - А, - сказала она тоненьким голоском.
     Он сделал четыре снимка и каждую вылетевшую карточку  отдавал  Венди,
поставить время по маленьким часикам-медальону, которые она носила на шее.
Дэнни, захваченный мыслью, что его покусанная рука может стоить  тысячи  и
тысячи долларов, начал отходить от испуга и проявлять активный интерес.  В
руке пульсировала тупая боль и немного болела голова.
     Когда Джек убрал аппарат  и  разложил  снимки  на  шкафу,  чтобы  они
просохли, Венди сказала:
     - Мы повезем его сегодня к врачу?
     - Только, если болеть будет действительно сильно, - ответил  Джек.  -
Если у человека аллергия на осиный яд, она проявляется за тридцать секунд.
     - Проявляется? Что ты...
     - Кома. Или судороги.
     - Ох. Господи Исусе. - Она ухватилась за локти и сжалась. Вид  у  нее
был бледный и измученный.
     - Как себя чувствуешь, сын? Поспать сможешь, как по-твоему?
     Дэнни захлопал глазами. Кошмар растаял, превратившись  в  подсознании
мальчика в нечто неясное, неопределенное, но испуг еще не прошел.
     - А можно спать у вас?
     - Конечно, - сказала Венди. - Ох, милый, жалость-то какая...
     - Все нормально, мам.
     Она опять расплакалась, и Джек положил ей руку на плечо.
     - Венди, клянусь, я все сделал по инструкции.
     - Ты избавишься от него утром? Пожалуйста.
     - Конечно.
     Все трое забрались в постель, и  Джек  уже  собрался  было  выключить
лампу над кроватью, как вдруг замер и вместо этого откинул одеяло.
     - Гнездо тоже надо сфотографировать.
     - Только сразу возвращайся.
     - Ладно.
     Он пошел к шкафу, вынул  камеру  и  последний  кубик  для  вспышки  и
показал Дэнни кружок из большого и указательного пальцев. Дэнни  улыбнулся
и здоровой рукой проделал в ответ то же самое. "Что за пацан, - думал  он,
шагая к комнате Дэнни. - Все, как надо, и еще немножко".
     Люстра все еще горела. Джек пересек  комнату  и,  когда  взглянул  на
столик подле двухэтажной кровати, по коже у него пошли мурашки. Волоски на
шее пытались встать дыбом, так, что закололо кожу.
     Сквозь прозрачную миску гнездо было едва видно.  Все  стекло  изнутри
кишело осами. Трудно сказать,  сколько  их  там  было.  По  крайней  мере,
пятьдесят. А может, сто.
     Сердце в груди билось медленными толчками. Он отснял гнездо, а  потом
опустил аппарат, чтобы дождаться, пока осы  снова  расползутся.  Он  обтер
губы ладонью. В голове снова и снова прокручивалась одна и та же мысль, ей
вторил
     (ты вышел из себя, ты вышел из себя)
     почти суеверный страх. Вернулись.  Он  убил  ос,  но  они  вернулись.
Мысленно он услышал, как орет в перепуганное,  плачущее  личико  сына:  НЕ
ЗАИКАТЬСЯ!
     Он опять обтер губы.
     Подойдя к рабочему столику Дэнни, Джек порылся в ящиках и вернулся  с
большой составной картинкой-загадкой, у  которой  задняя  стенка  была  из
фанеры. Он поднес ее к ночному  столику  и  осторожно  передвинул  на  нее
миску. Осы в своей тюрьме сердито жужжали. Потом, придавив миску так, чтоб
та не соскользнула, он вышел в коридор.
     - Идешь спать, Джек? - спросила Венди.
     - Идешь спать, папа?
     - Мне надо вниз на минуточку, - сказал он, заставив  себя  выговорить
это легким тоном.
     Как это случилось? Как, ради Бога?
     Шашка несомненно была нормальной. Он видел, как, когда он  дернул  за
кольцо, из нее повалил густой белый  дым.  А  через  два  часа,  когда  он
поднялся наверх, то через отверстие на верхушке гнезда  вытряхнул  россыпь
маленьких трупиков.
     Тогда как же? Спонтанная регенерация?
     Безумие. Чушь в духе двадцатого века.  Насекомые  не  воскресают,  не
регенерируют. Даже, если бы яйца могли  полностью  созреть  за  двенадцать
часов, матка откладывает их не в это время года. А в апреле или мае. Осень
- время, когда осы умирают.
     Под миской яростно жужжало живое опровержение.
     Спустившись вниз по лестнице, он пронес их через кухню. В ее  дальнем
конце была дверь на улицу. Почти ничем не прикрытое тело пронизал холодный
ночной  ветер,  ноги  мигом  окоченели  на  холодной  бетонной   площадке,
площадке, куда в курортный сезон доставляли молоко. Джек осторожно опустил
загадочное явление на землю и, когда выпрямился, взглянул  на  прибитый  к
дверям термометр. Ртуть стояла ровно на двадцати пяти.  К  утру  холод  их
убьет. Он вернулся внутрь и решительно захлопнул дверь.  Немного  подумав,
он еще и запер ее.
     Проходя обратно через кухню, Джек выключил  свет.  В  темноте  он  на
минутку задержался, раздумывая - хотелось глотнуть  чего-нибудь  покрепче.
Ему  вдруг  показалось,  что  отель  полон  сотен   приглушенных   звуков:
потрескивания, постанывания, потаенных вздохов ветра под  карнизами,  где,
подобно смертоносным плодам, могут висеть другие гнезда.
     Вернулись.
     И вдруг Джек обнаружил, что "Оверлук" нравится ему уже не так сильно,
как будто сына покусали не осы;  не  осы,  чудом  выжившие  после  дымовой
шашки, а сам отель.
     Последней мыслью Джека перед тем, как он поднялся наверх,  к  жене  и
сыну, было:
     (отныне ты будешь держать себя в руках, что бы ни происходило)
     Мысль была твердой, решительной и уверенной.
     Шагая к ним по коридору, он обтер губы тыльной стороной руки.



                               17. У ВРАЧА

     Раздетый до трусиков, Дэнни Торранс лежал на кушетке и казался  очень
маленьким. Он снизу вверх смотрел на доктора ("зови  меня  просто  Билл"),
который подкатывал большую черную машину.  Чтоб  получше  рассмотреть  ее,
Дэнни закатил глаза.
     -   Не   пугайся,   малыш,   -   сказал   Билл   Эдмондс.    -    Это
электроэнцефалограф, он больно не делает.
     - Электро...
     - Мы для краткости называем его ЭЭГ. Сейчас  я  прицеплю  тебе  пучок
электродов к голове... нет, втыкать я их  не  буду,  просто  приклею...  и
перья вот в этой части прибора запишут излучение твоего мозга.
     - Как в "Человеке, который стоил шесть миллионов?"
     - Почти. Хочешь стать таким, как Стив Остин, когда вырастешь?
     - Ни за что, -  заявил  Дэнни,  когда  сестра  принялась  прикреплять
провода к крошечным пятачкам, выбритым у него на голове. -  Папа  говорит,
что в один прекрасный день у него будет короткое замыкание и он сыграет...
в ящик.
     - Этот ящик я хорошо знаю, - добродушно сказал доктор Эдмондс. - Я  и
сам несколько раз побывал в нем, без шуток. ЭЭГ, Дэнни, может очень  много
нам рассказать.
     - Например?
     - Например, страдаешь ли  ты  эпилепсией.  Это  небольшая  трудность,
когда...
     - Ага, я знаю, что такое эпилепсия.
     - Правда?
     - Угу. В моем детском садике - там, в Вермонте - был  один  парень...
когда я был маленьким, я ходил в садик...  и  она  у  него  была.  Ему  не
разрешали пользоваться мигалкой.
     - А что это такое, Дэн?  -  Он  развернул  машину.  По  разграфленной
бумаге пошли тонкие линии.
     - Там всякие огоньки на ней... все разного цвета. Когда включите, они
мигают, только не все, а вы должны сосчитать, сколько цветов; если нажмете
правильную кнопку, мигалка может выключиться. Бренту нельзя было.
     - Потому, что яркие вспышки иногда могут вызвать приступ эпилепсии.
     - Значит, если бы Брент играл с мигалкой, с ним был бы припадок?
     Эдмондс обменялся с медсестрой коротким изумленным взглядом.
     - Выражено неизящно, но точно, Дэнни.
     - Что?
     -  Я  говорю,  ты  прав,  только  вместо  "припадок"  надо   говорить
"приступ". А то нехорошо... ладненько, а сейчас полежи тихо. Как мышка.
     - Хорошо.
     - Дэнни, а во время этих своих... все равно, что они такое...  ты  ни
разу не вспомнил, что раньше видел ярко вспыхивающие лампочки?
     - Нет.
     - Странные шумы? Звонки? Или трель, как в дверном звонке?
     - Не-а.
     - А как насчет необычных запахов? Апельсины,  например,  или  опилки?
Или как будто что-то гниет?
     - Нет, сэр.
     -  А  не  бывает,  чтоб  до  того,  как  отключиться,  тебе  хотелось
поплакать? Хоть вовсе не грустно?
     - Никогда.
     - Отлично.
     - У меня эпилепсия, доктор Билл?
     - Не думаю, Дэнни. Лежи-ка спокойно. Уже почти все.
     Машина гудела и царапала по бумаге еще пять  минут,  а  потом  доктор
Эдмондс ее выключил.
     - Все, парень, - отрывисто произнес он. -  Дай  Салли  снять  с  тебя
электроды и иди в соседнюю  комнату.  Хочу  немного  поговорить  с  тобой.
Ладно?
     - А то.
     - Салли, иди вперед. Дашь ему экспресс-тест до того, как он зайдет.
     - Хорошо.
     Эдмондс оторвал длинную бумажную ленту, которая выползла из машины и,
разглядывая ее, прошел в соседнюю комнату.
     - Сейчас сделаем укольчик в  руку,  -  сказала  сестра,  когда  Дэнни
натянул штаны. - Чтоб убедиться, что у тебя нет туберкулеза.
     - Мне уже делали в садике, в прошлом году, - сказал Дэнни без  особой
надежды.
     - Но это было давно, а сейчас ты уже большой мальчик, правда?
     - Наверное, - вздохнул Дэнни, отдавая руку на заклание.
     Натянув рубашку и ботинки, он прошел через раздвижную дверь в кабинет
доктора Эдмондса. Эдмондс сидел  на  краю  стола,  в  задумчивости  болтая
ногами.
     - Привет, Дэнни.
     - Привет.
     - Ну, как наша рука? - доктор указал на левую  руку  Дэнни  в  легкой
повязке.
     - Очень хорошо.
     - Хорошо. Я посмотрел твою ЭЭГ, похоже, все отлично. Но  я  собираюсь
отослать ее в Денвер, своему приятелю, он зарабатывает себе на жизнь  тем,
что читает такие штуки. Просто хочется иметь уверенность.
     - Да, сэр.
     - Расскажи мне про Тони, Дэн.
     Дэнни повозил ногами.
     - Это просто невидимый друг, - сказал он. - Я его выдумал. Чтоб  было
с кем водиться. - Эдмондс рассмеялся и положил Дэнни руки на плечи.
     - Ну, ну, так говорят твои папа с мамой. Но ведь это дальше  меня  не
пойдет. Я - твой доктор. Скажи, правду, а я обещаю не рассказывать им  без
твоего разрешения.
     Дэнни обдумал это. Он взглянул на Эдмондса, а потом, сосредоточившись
с небольшим усилием, попытался уловить мысли врача или хотя бы окраску его
настроения. Вдруг в голове Дэнни возник странно успокаивающий образ: шкафы
с документами,  их  дверцы  одна  за  другой  проскальзывали  на  место  и
защелкивались на  замок.  В  центре  каждой  на  небольшой  табличке  было
написано: "А-В, секретно", "Г-Д, секретно" и так далее. Дэнни  стало  чуть
полегче. Он осторожно сказал:
     - Я не знаю, кто такой Тони.
     - Он твоих лет?
     - Нет. Ему самое маленькое одиннадцать. А может, больше. Я ни разу не
видел его близко. Он,  наверное,  уже  такой  большой,  что  может  водить
машину.
     - Видишь его издали, да?
     - Да, сэр.
     - И он всегда приходит прямо перед тем, как ты отключаешься?
     - Я не отключаюсь.  Я  как  будто  ухожу  с  ним.  А  он  мне  всякое
показывает.
     - Какое всякое?
     - Ну... - Дэнни немного поколебался, а потом рассказал  Эдмондсу  про
папин чемодан с рукописью и как грузчики все-таки не  потеряли  его  между
Вермонтом и Колорадо. Все это время он стоял прямо под лестницей.
     - И твой папа нашел его там, где сказал Тони?
     - Да, сэр. Только Тони не сказал. Он показал.
     - Понимаю. Дэнни, что тебе показывал Тони  вчера  вечером?  Когда  ты
заперся в ванной?
     - Не помню, - быстро сказал Дэнни.
     - Точно ли?
     - Да, сэр.
     - Ты только что сказал, что заперся в ванной сам. Но ведь это не так,
а? Дверь запер Тони?
     - Нет, сэр. Тони не может запереть дверь,  он  же  не  настоящий.  Он
хотел, чтоб я сделал это, я и сделал. Дверь запер я.
     - Тони всегда показывает тебе, где потерянные вещи?
     - Нет, сэр. Иногда он показывает, что произойдет.
     - В самом деле?
     - Угу. Одни раз Тони показал мне аттракционы и парк  диких  зверей  в
Грейт Бэррингтоне. Тони сказал, что папа хочет съездить  туда  со  мной  в
день рождения. Правда, мы поехали.
     - Что еще он тебе показывает?
     Дэнни нахмурился.
     - Надписи. Он всегда показывает мне дурацкие старые надписи. Но я  не
умею читать и почти никогда не могу их понять.
     - Как по-твоему, зачем Тони так делает?
     - Не знаю. - Дэнни приободрился. - Но папа с мамой учат меня  читать,
правда, я очень стараюсь.
     - Чтобы суметь прочесть надписи Тони?
     - Нет, я правда хочу научиться. Но поэтому тоже, ага.
     - Тебе нравится Тони, Дэнни?
     Дэнни уставился на кафельный пол и ничего не сказал.
     - Дэнни?
     - Трудно сказать, - сказал Дэнни. - Раньше да.  Я  надеялся,  что  он
станет приходить каждый день, потому  что  он  всегда  показывал  хорошее,
особенно с тех пор, как мама с папой перестали думать про РАЗВОД. - Взгляд
доктора Эдмондса стал пристальнее, но Дэнни не заметил. Он упорно  смотрел
в пол, сосредоточившись на том, чтобы выразить свои  мысли.  -  Но  теперь
Тони, как ни придет, так покажет плохое.  Ужасное.  Как  вчера  вечером  в
ванной. То, что он показывает... оно  жалит  меня,  как  жалили  эти  осы.
Только оно кусает меня вот сюда. - Он серьезно нацелился пальцем в висок -
малыш, неосознанно пародирующий самоубийство.
     - А "оно" - это что, Дэнни?
     - Не помню! - выкрикнул Дэнни, мучаясь. - Если б помнил, я бы сказал.
Как будто оно такое плохое, что я не помню  потому,  что  просто  не  хочу
помнить! Я, когда просыпаюсь, могу вспомнить только ТРЕМС и все.
     - Тремс?
     - Да.
     - И что же это такое, Дэнни?
     - Не знаю.
     - Дэнни?
     - Да, сэр.
     - Ты можешь заставить Тони придти сейчас?
     - Не знаю. Он приходит не всегда. Не знаю, хочется ли мне,  чтобы  он
вообще теперь приходил.
     - Попробуй, Дэнни. Я буду тут.
     Дэнни посмотрел на Эдмондса с сомнением. Эдмондс ободряюще кивнул.
     Дэнни длинно вздохнул и наклонил голову.
     - Но я не знаю, получится или нет. Раньше я  никогда  так  не  делал,
если кто-то смотрел. И потом, Тони приходит не всегда.
     - Не придет, так не придет, - сказал Эдмондс. - Я просто  хочу,  чтоб
ты попытался.
     - Ладно.
     Опустив  неподвижный  взгляд  на  медленно  покачивающиеся  кроссовки
Эдмондса, Дэнни метнул свое сознание наружу,  к  маме  и  папе.  Они  были
где-то здесь... если уж на то пошло - прямо за той стеной, где картина.  В
приемной, куда они зашли сначала. Сидят  рядышком,  но  не  разговаривают.
Листают журналы, волнуются. За него.
     Хмуря брови, он сосредоточился  сильнее,  пытаясь  ощутить  и  понять
мамины мысли. Если ее не было в комнате рядом с ним, это  всегда  давалось
труднее. Потом он начал улавливать. Мама думала о сестре. О своей  сестре.
Сестра умерла. Мама думала, что из-за этого, главным образом,  ее  мама  и
превратилась в такую
     (стерву?)
     в такую старую приставалу. Оттого, что умерла мамина сестра. Она была
маленькой девочкой, когда ее
     (СБИЛА МАШИНА О ГОСПОДИ БОЛЬШЕ Я НИЧЕГО ТАКОГО НЕ ВЫНЕСУ ЭЙЛИН НО ЧТО
ЕСЛИ ОН БОЛЕН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БОЛЕН РАК ВОСПАЛЕНИЕ ОБОЛОЧЕК  СПИННОГО  МОЗГА
ЛЕЙКЕМИЯ ОПУХОЛЬ МОЗГА КАК У СЫНА ДЖОНА ГАНТЕРА ИЛИ АТРОФИЯ МЫШЦ ГОСПОДИ У
ДЕТИШЕК  ЕГО  ВОЗРАСТА  СКОЛЬКО  УГОДНО  СЛУЧАЕВ   ЛЕЙКЕМИИ   РАДИОТЕРАПИЯ
ХИМИОТЕРАПИЯ ЭТО ВСЕ НАМ НЕ ПО КАРМАНУ НО НЕ МОГУТ ЖЕ ОНИ ПРОСТО  ДАТЬ  ОТ
ВОРОТ ПОВОРОТ И ВЫКИНУТЬ ПОДЫХАТЬ НА УЛИЦУ НЕ МОГУТ ТЕМ БОЛЕЕ  ЧТО  С  НИМ
ВСЕ В ПОРЯДКЕ ВСЕ В ПОРЯДКЕ ВСЕ В ПОРЯДКЕ В САМОМ  ДЕЛЕ  НЕЛЬЗЯ  ПОЗВОЛЯТЬ
СЕБЕ ДУМАТЬ)
     (Дэнни...)
     (ПРО ЭЙЛИН И)
     (Дэнни - и...)
     (ТУ МАШИНУ)
     (Дэнни - и...)
     Но Тони не показался. Только голос. Он затих и  Дэнни  последовал  за
ним во  тьму:  кувыркаясь,  он  падал  в  какую-то  волшебную  дыру  между
кроссовок доктора Билла, они покачивались; позади что-то  громко  стучало;
дальше, во тьму, где беззвучно плавала ванна, из нее  высовывалось  что-то
страшное; мимо  приятного,  напоминающего  перезвон  церковных  колоколов,
звука; мимо часов под стеклянным колпаком.
     Потом в эту тьму проникла одна-единственная немощная лампочка, вся  в
фестонах паутины. Слабый свет обнаружил каменный пол, сырой  и  неприятный
на вид. Где-то, не слишком далеко, не прекращался  металлический  рев,  но
приглушенный. Не страшный. Сонный. Летаргический.  Вот  про  эту  штуку  и
забудут, подумалось Дэнни в дремотном удивлении.
     Когда глаза привыкли к сумраку, прямо перед собой он сумел разглядеть
Тони, одним только силуэтом. Тони куда-то смотрел, и Дэнни  напряг  глаза,
чтоб разглядеть, куда и на что.
     (Твой папа. Видишь папу?)
     Конечно, он видел. Неужели Дэнни мог бы не  заметить  папу  даже  при
слабом подвальном освещении?  Папа  стоял  на  полу  на  коленях,  фонарик
отбрасывал луч света на старые картонки и деревянные ящики. Картонки  были
старыми, заплесневелыми, некоторые  развалились,  вывалив  на  пол  потоки
бумажек. Газеты, книги, похожие на счета машинописные  страницы.  Все  это
папа изучал с большим интересом. А потом папа  поднял  взгляд  и  посветил
фонариком  в  другую  сторону.  Луч  высветил  еще  одну  книгу,  большую,
перевязанную золотым шнуром. Похоже,  обложка  была  из  белой  кожи.  Это
оказался альбом для вырезок. Дэнни вдруг очень захотелось  крикнуть  отцу,
чтоб тот оставил альбом в покое, что некоторые книги открывать нельзя.  Но
папа уже пробирался к нему.
     Ревел какой-то механизм - теперь  Дэнни  понял,  что  этот  зловещий,
ритмичный грохот создавал "оверлуковский" котел, который папа проверял  по
три-четыре раза на дню. Грохот становился  похож  на...  тяжелые  шаги.  А
запах плесени и гнилой,  отсыревшей  бумаги  сменился  каким-то  другим...
резким, отдающим можжевельником  запахом  Дряни.  Запах  облаком  окутывал
папу, который потянулся за книгой и схватил ее.
     Где-то в темноте Тони
     (Это бесчеловечное место превращает людей в чудовищ это бесчеловечное
место)
     вновь и вновь повторял что-то непонятное.
     (превращает людей в чудовищ)
     Еще одно  падение  в  темноту,  теперь  оно  сопровождалось  тяжелым,
громоподобным стуком - котел тут был ни  при  чем,  это  свистел  молоток,
врезаясь в шелковистые обои стен, выбивая облачка известковой пыли.  Дэнни
беспомощно припал к сине-черным, вытканным на ковре, джунглям.
     (ВЫХОДИ)
     (Это бесчеловечное место)
     (ПОЛУЧИ, ЧТО ЗАСЛУЖИЛ!)
     (превращает людей в чудовищ).
     Задохнувшись - собственное судорожное аханье эхом отдалось в голове -
Дэнни рванулся из тьмы. В чьи-то руки.  Сперва  он  отпрянул,  думая,  что
рожденное мраком  существо  из  "Оверлука",  существующего  в  мире  Тони,
каким-то образом последовало за ним в мир реальных вещей - а потом  доктор
Эдмондс сказал:
     - Все в порядке, Дэнни. Ничего. Все отлично.
     Дэнни узнал доктора, потом обстановку кабинета. Его забила  дрожь,  с
которой он не мог справиться. Эдмондс держал его.
     Когда реакция пошла на убыль, Эдмондс спросил:
     - Ты говорил что-то о чудовищах, Дэнни... что?
     - Это бесчеловечное место, -  сказал  он  утробным  голосом,  -  Тони
сказал... это бесчеловечное  место...  превращает...  превращает...  -  Он
потряс головой. - Не могу вспомнить.
     - Постарайся!
     - Не могу.
     - Тони приходил?
     - Да.
     - Что он тебе показал?
     - Темноту. Стук. Не помню.
     - Где ты был?
     - Отстаньте! Не помню! Отстаньте!
     Дэнни  беспомощно  всхлипывал  от  ярости   и   страха.   Все   ушло,
превратившись в похожую на слипшийся от  воды  бумажный  комок,  путаницу;
читать в памяти стало невозможно.
     Эдмондс пошел к охладителю и принес ему воды в  бумажном  стаканчике.
Дэнни выпил ее, и Эдмондс принес еще стакан.
     - Лучше?
     - Да.
     - Дэнни, я не хочу доставать тебя... в смысле, надоедать тебе с этим.
Но до прихода Тони тебе ничего не запомнилось?
     - Мама, - медленно проговорил Дэнни. - Она обо мне беспокоится.
     - На то и мамы, парень.
     - Нет... у нее была сестра, она умерла, когда была маленькой.  Эйлин.
Мама думала про то, как Эйлин сбила машина, и от этого она беспокоится обо
мне. Больше я ничего не помню.
     Эдмондс пристально смотрел на него.
     - Она думала об этом сейчас? Там, в приемной?
     - Да, сэр.
     - Дэнни, как ты это узнал?
     - Не знаю, - тусклым голосом сказал Дэнни. - Наверное, это сияние.
     - Что?
     Дэнни очень медленно покачал головой.
     - Я ужасно устал. Можно, я пойду к папе и маме? Мне больше не хочется
отвечать на вопросы. Я устал. И у меня болит живот.
     - Тебя сейчас стошнит?
     - Нет, сэр. Просто я хочу к папе и маме.
     - Ладненько, Дэн. - Эдмондс поднялся. - Сходи к  ним  на  минутку,  а
потом пришлешь их сюда, ко мне, чтоб я смог поговорить с ними. Идет?
     - Да, сэр.
     - Там есть книжки, можешь посмотреть. Тебе нравятся книжки, правда?
     - Да, сэр, - ответил Дэнни, покорный своему долгу.
     - Ты молодчина, Дэнни.
     Дэнни слабо улыбнулся.


     - Не могу ни к чему придраться, - сказал доктор Эдмондс Торрансам.  -
С физиологией все в норме. Психически... мальчик смышленый, а  воображение
развито даже слишком. Бывает. Дети должны вырастать из своего воображения,
как из пары старых ботинок. Воображение  Дэнни  все  еще  ему  великовато.
Проверяли хоть раз его на ай-кью?
     - Не верю я в эти коэффициенты, - сказал Джек. - Только  стреноживают
надежды и родителей, и учителей.
     Доктор Эдмондс кивнул.
     - Может быть. Но, проверь вы его, думаю,  обнаружилось  бы,  что  для
своей возрастной группы он  ушел  очень  далеко.  Для  мальчика,  которому
пять-шестой, его словарный запас поразителен.
     - Мы с ним не сюсюкаем, - сказал Джек с ноткой гордости.
     - Сомневаюсь, что вам пришлось хоть раз  пойти  на  это,  чтобы  быть
понятым, - Эдмондс помолчал, играя ручкой. - Пока вы там сидели, он впал в
транс. По моей просьбе. Все точь в  точь  по  вашему  описанию  вчерашнего
вечера в ванной. Все мышцы расслабились,  тело  осело,  глаза  закатились.
Классический самогипноз. Я изумился и все еще продолжаю изумляться.
     Торрансы подались вперед.
     - Что случилось?  -  напряженно  спросила  Венди.  Эдмондс  тщательно
отчитался по поводу транса Дэнни и фразы, которую  тот  пробормотал  и  из
которой доктор сумел выудить только  слова  "чудовищ",  "тьма"  и  "стук".
Реакция - слезы, состояние, граничащее с истерикой, и  боли  в  животе  на
нервной почве.
     - Опять Тони, - сказал Джек.
     - Что это значит? - спросила Венди. - Есть идеи?
     - Несколько. Вам они могут не понравиться.
     - Все равно, валяйте, - сказал Джек.
     - Из того, что мне рассказал Дэнни, следует, что "невидимый приятель"
действительно был приятелем, пока вы, ребята, не переехали из Новой Англии
сюда. С момента переезда Тони превратился в  угрожающую  фигуру.  Приятные
интерлюдии сменились кошмарами, и для вашего  сына  они  еще  страшнее  от
того, что он не может вспомнить, о чем был кошмар.  Это  довольно  обычное
явление. Все мы помним приятные сны куда отчетливее, чем страшные. Похоже,
между сознанием и подсознанием где-то существует буферная зона, что ли,  и
обитает там черт  знает  какой  цербер.  Пропускает  такой  цензор  совсем
немногое, и зачастую то, что  прошло  в  наше  сознание,  это  всего  лишь
символ.  Вот  такой  донельзя  упрощенный  Фрейд  -  но  довольно  здорово
описывает, что известно о взаимодействии сознания с самим собой.
     - Думаете, Дэнни так сильно огорчил переезд? - спросила Венди.
     - Возможно, если он происходил при  травмирующих  обстоятельствах,  -
отозвался Эдмондс. - Это так?
     Венди с Джеком переглянулись.
     - Я преподавал в школе, - медленно произнес Джек. - И потерял работу.
     - Понятно, - сказал Эдмондс. Он  решительно  воткнул  ручку,  которой
играл, в подставку. - Боюсь, есть еще кое-что. Для вас это может оказаться
болезненным. Ваш сын, похоже, убежден, что вы оба  серьезно  подумывали  о
разводе. Он сказал об этом вскользь, но только потому,  что  вы  перестали
думать на эту тему.
     Джек разинул рот, а Венди отпрянула, как от удара. Кровь отхлынула от
ее лица.
     - Мы даже не заговаривали о разводе! - сказала она. - Не  при  Дэнни!
Мы даже друг с другом-то это не обсуждали! Мы...
     - Думаю, доктор, будет лучше, если вы поймете все до конца, -  сказал
Джек. - Вскоре после рождения Дэнни я стал алкоголиком. Все годы  учебы  в
колледже у меня уже была проблема со спиртным. Она стала не такой  острой,
когда я встретил Венди, но после рождения  Дэнни  назрела  серьезнее,  чем
когда-либо - вдобавок, сочинительство, которое я  считал  своим  настоящим
делом, тогда пошло плохо... Когда Дэнни было три с  половиной,  он  разлил
пиво на кучу бумаг, с которыми я работал... бумаг, которые я сам разбросал
по комнате... и я... ну... а, черт.
     Голос Джека сломался, но глаза остались сухими, недрогнувшими.
     - Как же скотски это звучит, когда выговоришь  вслух.  Я  поворачивал
Дэнни, чтобы отшлепать, и сломал ему руку... три месяца  спустя  я  бросил
пить. И с тех пор в рот не брал спиртного.
     - Понимаю, - нейтрально заметил доктор Эдмондс. - Конечно, я заметил,
что рука ломалась. Ее хорошо залечили. - Он немного отодвинулся от стола и
положил ногу на ногу. - Могу я быть честным? Очевидно, что с тех пор с ним
обращались во всех отношениях  хорошо.  Помимо  укусов,  на  мальчике  нет
ничего, кроме нормальных для любого ребенка синяков и царапин.
     - Конечно, - с горячностью сказала Венди. - Джек не то...
     - Нет, Венди, - отозвался Джек. - То.  Наверное,  где-то  внутри  мне
действительно хотелось поступить с ним именно так. Или сделать  что-нибудь
похуже. - Он опять взглянул на  Эдмондса.  -  Знаете  что,  доктор?  Слово
"развод" мы сейчас упомянули в первый раз.  Алкоголизм  тоже.  И  избиение
ребенка. За пять минут - три первых раза.
     - Не исключено, что корень проблемы в этом, - сказал Эдмондс. - Я  не
психиатр.  Если  вы  хотите  показать  Дэнни  детскому   психиатру,   могу
рекомендовать  вам  хорошего  специалиста.  Он  работает   в   боулдерском
медицинском центре "Мишшен Ридж".  Но  в  своем  диагнозе  я  ни  мало  не
сомневаюсь.  Дэнни  -  умный,  перспективный  мальчик  с  хорошо  развитым
воображением. Не верится, чтобы война между вами  огорчала  его  до  такой
степени, как вам кажется.  Маленькие  дети  способны  многое  принять.  Им
непонятно, что такое стыд или потребность что-то скрывать.
     Джек изучал свои ладони. Венди взяла его руку и сжала.
     - Но он почувствовал: что-то не так. С его точки зрения, главным была
не сломанная рука, а разорванная - или рвущаяся -  связь  между  вами.  Он
упомянул о разводе, не о сломанной руке. Когда сестра  напомнила  ему  про
гипс, он просто отмахнулся. На него давило другое.  По-моему,  он  сказал,
что оно случилось "давным-давно"
     - Что за пацан, - пробормотал Джек.  Он  стиснул  челюсти,  на  щеках
вспухли бугры мышц. - Мы его не заслужили.
     - Так или иначе, он ваш, - сухо заметил Эдмондс. - Во всяком  случае,
время  от  времени  он  удаляется  в  мир  фантазии.  В  этом  нет  ничего
необычного, так делают очень многие дети. Насколько я помню, когда я был в
возрасте Дэнни, у меня самого был невидимый приятель - говорящий петух  по
имени Чаг-Чаг. Конечно, Чаг-Чага никто, кроме меня, не видел. У меня  было
два старших брата, которые частенько обставляли меня, и  тогда-то  Чаг-Чаг
оказывался  весьма  кстати.  Вы,  конечно  же,  должны  понимать,   отчего
невидимого приятеля Дэнни зовут Тони, а не Майкл, не Хэл и не Датч.
     - Да, - сказала Венди.
     - Вы когда-нибудь говорили с ним об этом?
     - Нет, - ответил Джек. - А надо было?
     - Зачем? Пусть сам поймет в свое время, дойдет своим умом. Видите ли,
фантазия Дэнни куда глубже, чем те, что  возникают  при  обычном  синдроме
"невидимого приятеля", но это потому, что он так сильно нуждался  в  Тони.
Тот приходил и показывал приятное. Иногда -  удивительное.  Всегда  только
хорошее. Один раз Тони показал, где чемодан, который потерял  папа...  под
лестницей. В другой раз Тони показал, что мама с папой собираются в  честь
дня рождения взять его в парк аттракционов...
     - В Грейт-Бэррингтон! - воскликнула Венди. - Но как  он  может  знать
такие вещи? Бывает, он такое заявит, что просто жуть берет. Все равно, как
если бы...
     - У него было шестое чувство? - с улыбкой спросил Эдмондс.
     - Он родился в сорочке, - неуверенно сказала Венди.
     Улыбка  Эдмондса  перешла  в  добродушный   хохот.   Джек   с   Венди
переглянулись, а потом тоже заулыбались,  оба  изумленные  тем,  насколько
легко это у них получилось. Случайные "удачные догадки" Дэнни - еще  одно,
что они не очень-то обсуждали.
     - Теперь вы еще мне скажете, что он умеет летать, -  сказал  Эдмондс,
по-прежнему улыбаясь. -  Нет,  нет,  нет,  боюсь,  что  нет.  Способностей
экстрасенса тут нет, просто  старая  добрая  восприимчивость  -  только  в
случае Дэнни она необычайно развита. Мистер  Торранс,  мальчик  сообразил,
что чемодан под лестницей, потому что  остальной  дом  вы  весь  обыскали.
Метод исключения, а? Так просто, что Эллери Квин над нами просто посмеялся
бы. Рано или поздно вы  бы  и  сами  догадались.  Что  же  касается  парка
аттракционов в Грейт-Беррингтон, чья мысль это была  изначально?  А?  Ваша
или Дэнни?
     - Его, конечно, - сказала Венди. - Этот парк  рекламировали  во  всех
детских утренних программах. Ему до смерти хотелось  поехать.  Но,  видите
ли, доктор, нам это было не по средствам. Так мы ему и сказали.
     - После чего журнал для мужчин, куда я в семьдесят первом году продал
рассказ, прислал  чек  на  пятьдесят  долларов,  -  вмешался  Джек.  -  За
перепечатку в ежегоднике, что ли. И мы  решили  потратить  эти  деньги  на
Дэнни.
     Эдмондс пожал плечами.
     - Исполнение желания плюс счастливое совпадение.
     - Черт возьми, готов спорить, так оно и есть, - сказал Джек.
     Эдмондс едва заметно улыбнулся.
     - Да еще Дэнни сам сказал  мне,  что  показанное  Тони  частенько  не
сбывается. Видения, основанные на избыточной восприимчивости, вот  и  все.
Дэнни подсознательно делает то, что  так  называемые  мистики  и  телепаты
делают вполне осознанно и цинично. Я восхищаюсь мальчиком за  это.  Думаю,
если жизнь не заставить его втянуть антенны, он станет личностью.
     Венди  кивнула.  Конечно,  она  и  сама  считала,  что  Дэнни  станет
личностью, но уж  больно  гладко  доктор  объяснял.  На  вкус  это  больше
напоминало маргарин, чем масло. Эдмондс не был членом их семьи. Не при нем
Дэнни отыскивал потерянные пуговицы, без него говорил, что  телеобозрение,
может быть, лежит под кроватью, что лучше ему  надеть  в  садик  резиновые
сапоги, хотя светило солнце... а через несколько часов они, раскрыв  зонт,
возвращались домой под проливным дождем. Эдмондс не мог знать, как странно
Дэнни умел предсказать поведение их обоих. Решив в неурочное время  выпить
чаю, она выходила на кухню и  находила  в  своей  чашке  пакетик  заварки.
Вспомнив, что надо сдать книги в  библиотеку,  Венди  обнаруживала  их  на
столике в холле, сложенными в аккуратную стопку, поверх которой  лежал  ее
читательский билет. Или взбредет  Джеку  в  голову  отдраить  фольксваген,
глядь - а Дэнни уже на улице,  приготовился  наблюдать:  сидит  на  кромке
тротуара и слушает тихую музыку по своему приемнику. Вслух она сказала:
     - Откуда же теперь эти кошмары? Почему Тони велел ему запереть  дверь
в ванную?
     - Думаю, Тони пережил свою полезность, - сказал Эдмондс. - Он родился
- Тони, не Дэнни, - в то время, когда вы с мужем  изо  всех  сил  пытались
сохранить семью. Ваш муж слишком сильно пил.  Был  инцидент  со  сломанной
рукой. Между вами царило зловещее спокойствие.
     Зловещее спокойствие...  да,  как  ни  крути,  фраза  соответствовала
действительности. Совместные трапезы в холодной,  напряженной  обстановке,
когда говоришь только:  "пожалуйста,  передай  масло"  или  "Дэнни,  доешь
морковку", или "прошу прощения". Вечера, когда Джек  отсутствовал,  а  она
лежала с сухими глазами на кушетке, пока Дэнни  смотрел  телевизор.  Утра,
когда они  с  Джеком  осторожно  кружили  друг  вокруг  дружки,  как  пара
разъяренных кошек, между которыми - перепуганная, дрожащая мышь. Да, фраза
звучала правдоподобно,
     (Господи, перестанут ли когда-нибудь болеть старые раны?)
     до ужаса, страшно правдоподобно.
     Эдмондс резюмировал:
     - Но положение дел изменилось. Вы знаете, что  у  детей  шизоидальное
поведение  -  вещь  абсолютно  обычная.  Оно  приемлемо,  потому  что  мы,
взрослые, все негласно сошлись на одном:  дети  сумасшедшие.  У  них  есть
невидимые друзья. Расстроившись, ребенок может пойти  и  сидеть  в  шкафу,
удалившись  от  мира.  Они  считают  талисманом  определенное  одеяло  или
плюшевого мишку, или чучело тигра. Сосут  большой  палец.  Когда  взрослый
видит то, чего нет на самом деле, мы считаем его созревшим  для  психушки.
Когда ребенок заявляет, что видел у себя в спальне тролля или  вампира  за
окном, мы лишь улыбаемся, извиняя  его.  У  нас  имеется  короткая  фраза,
оправдывающая весь диапазон феноменов у детей...
     - Он это перерастет, - вставил Джек.
     Эдмондс моргнул.
     - Мои собственные слова, - согласился он. - Да. Можно догадаться, что
Дэнни находился в отличной ситуации для  развития  полнокровного  психоза.
Несчастливая жизнь дома,  сильно  развитое  воображение,  невидимый  друг,
который для него столь реален, что чуть не стал реальным и для вас. Вместо
того, чтобы перерасти свою детскую шизофрению, он с  тем  же  успехом  мог
"врасти" в нее.
     - Стать аутиком? - спросила Венди. Про аутизм  [тенденция  бежать  от
действительности путем удовлетворения желаний  видениями  или  фантазиями]
она читала. Пугало уже само слово, в нем звучало  угрожающее  ненарушаемое
молчание.
     - Возможно, но не обязательно. Он может в один прекрасный день просто
войти в мир Тони и не вернуться к тому, что называется "реальными вещами".
     - Господи, - сказал Джек.
     - Но сейчас основополагающая ситуация решительно  изменилась.  Мистер
Торранс не пьет. Вы переехали на новое место, где условия  заставили  всех
троих сплотиться в семейную ячейку теснее, чем когда-либо раньше. Конечно,
вы сплочены сильней, чем моя собственная семья, ведь  жена  и  дети  имеют
возможность видеть меня всего два-три часа в день. С  моей  точки  зрения,
ситуация для выздоровления великолепная. И,  по-моему,  о  том,  что  мозг
мальчика в своей основе здоров, много говорит тот факт,  что  он  способен
проводить такую резкую грань между миром Тони и настоящим. Он сказал,  что
вы оба больше не обдумываете развод. Настолько ли он прав,  насколько  мне
кажется?
     - Да, - сказала Венди, а Джек крепко сжал ее руку, почти до боли. Она
тоже ответила пожатием.
     Эдмондс кивнул.
     - Тони ему действительно больше не нужен. Дэнни отторгает, выкидывает
его из своей  системы.  Тони  перестал  поставлять  приятные  видения,  он
приносит кошмары - враждебные, неприятные, пугающие Дэнни так сильно,  что
он запоминает их лишь обрывками. Он сросся, соединился с Тони, находясь  в
сложной - отчаянной - жизненной ситуации, и Тони так легко не уйдет. Но он
уходит. Ваш сын  отчасти  напоминает  наркомана,  отказавшегося  от  своих
привычек.
     Он поднялся, Торрансы тоже.
     - Как я уже сказал, я не психиатр. Если до окончания вашей  работы  в
"Оверлуке" - до следующей  весны  -  кошмары  не  прекратятся,  я,  мистер
Торранс,  настойчиво  рекомендовал  бы  вам  отвести  его  к   специалисту
соответствующего профиля в Боулдере.
     - Я так и сделаю.
     - Ну, пойдемте, скажем  ему,  что  можно  ехать  домой,  -  предложил
Эдмондс.
     - Хочу поблагодарить вас, - мучаясь выговорил Джек. - Мне стало  куда
спокойнее, чем было долгое время.
     - Мне тоже, - сказала Венди.
     У дверей Эдмондс остановился и взглянул на Венди.
     - У вас есть - или была - сестра, миссис Торранс? По имени Эйлин?
     Венди удивленно посмотрела на него.
     - Да, была. Ее убило возле нашего дома в Сэмерсуорте, в Нью-Хэмпшире.
Ей тогда было шесть,  а  мне  -  десять.  Эйлин  выбежала  за  мячиком  на
мостовую, и ее сбил грузовик.
     - Дэнни знает про это?
     - Не знаю, по-моему, нет.
     - По его словам, вы думали о сестре в приемной.
     - Думала, - медленно сказала Венди. - Впервые за... о,  не  знаю,  за
сколько времени.
     - Слово "тремс" вам что-нибудь говорит?
     Венди потрясла головой, но Джек сказал:
     - Вчера ночью, то того, как уснул, он упоминал это слово. Тремс.
     - А слово "сияние" для вас что-нибудь значит?
     На сей раз головой покачали оба.
     - Ну, мне кажется, это неважно, - сказал Эдмондс. Он отворил дверь  в
приемную. - Есть тут кто-нибудь по  имени  Дэнни  Торранс,  кто  хотел  бы
уехать домой?
     - Мам! Пап! - Дэнни поднялся из-за маленького столика  -  там  он  не
спеша листал экземпляр "Где живут дикие  твари",  бормоча  вслух  знакомые
слова.
     Он подбежал к Джеку, тот подхватил его на руки. Венди взъерошила сыну
волосы.
     Эдмондс взглянул на него.
     - А может, ты не любишь папочку с мамочкой? Тогда можешь остаться  со
стариной Биллом.
     - Нет, сэр! - с чувством сказал Дэнни. Одну руку он  закинул  за  шею
Джеку, вторую - за шею Венди и весь светился счастьем.
     - Ладненько, - улыбаясь, сказал Эдмондс. Он  посмотрел  на  Венди.  -
Если будут проблемы, звоните.
     - Да.
     - Не думаю, чтоб вы позвонили, - улыбаясь, сказал Эдмондс.



                           18. АЛЬБОМ ДЛЯ ВЫРЕЗОК

     Джек обнаружил альбом для вырезок первого ноября, пока жена  с  сыном
гуляли  по  изрезанной  колеями  старой  дороге,  которая,  начинаясь   за
площадкой для игры в роке, шла к заброшенной лесопилке  в  двух  милях  от
отеля. Погода стояла по-прежнему хорошая, и все трое щеголяли  невероятным
осенним загаром.
     Он спустился в подвал, чтобы сбросить давление в  котле,  как  вдруг,
повинуясь внезапному порыву, решил взглянуть на старые  бумаги  и  снял  с
полки, где лежала схема водопровода, фонарик. Заодно Джек  решил  поискать
подходящие местечки для крысоловок, хотя ставить их не собирался еще целый
месяц. "Хочу, чтоб все крысы вернулись из отпуска", - объяснил он Венди.
     Освещая себе дорогу фонариком, Джек прошел мимо шахты лифта (которым,
по настоянию Венди, они не пользовались с тех  самых  пор,  как  переехали
сюда) под низкую каменную арку.  Почувствовав  запах  гниющей  бумаги,  он
сморщился. За спиной с громовым "ву-ушш!" напомнил о себе  котел,  и  Джек
подскочил.
     Беззвучно насвистывая сквозь зубы,  он  посветил  по  сторонам.  Тут,
внизу, оказались Анды в миниатюре:  десятки  набитых  бумагами  коробок  и
ящиков, почти все выцветшие, потерявшие от времени и сырости  форму.  Иные
лопнули, вывалив на каменный пол рулоны пожелтевших  бумаг,  пачки  газет,
перевязанные бечевкой. Содержимое одних коробок  напоминало  гроссбухи,  в
других лежали стянутые резинками накладные. Вытащив одну, Джек посветил на
нее фонариком. "РОКИ МАУНТЭН ЭКСПРЕСС, ИНК." Получатель:  отель  "ОВЕРЛУК"
Отправитель: Универмаг Сайди, 1210,  16-я  ул.  Денвер,  Колорадо.  Через:
Кэнэдиэн пасифик, РР. Содержимое: 400 ящиков туалетной  бумаги.  Делси,  1
гросс-ящик. Подпись: ДЕФ. Дата: 24 августа 1954 года".
     Улыбаясь, Джек уронил бумажку обратно в коробку.
     Он посветил повыше, и луч фонарика  вырвал  из  темноты  свисающую  с
потолка, густо облепленную паутиной, лампочку. Выключателя не было.
     Джек привстал на цыпочки и попробовал ввинтить  лампочку.  Она  слабо
засветилась. Он снова взял накладную на туалетную бумагу и  воспользовался
ей, чтобы стереть часть  паутины.  Нельзя  сказать,  чтобы  стало  намного
светлее.
     Не выключая фонарик, Джек бродил среди  коробок  и  стопок  бумаги  в
поисках крысиных следов. Крысы тут жили, но не очень долго... может  быть,
несколько лет. Ему попалось немного дерьма, рассыпающегося от  старости  в
прах, и несколько старых, нежилых гнезд, сделанных из огрызков бумаги.
     Джек вытянул из одной пачки газету и взглянул на заголовки.
     "ДЖОНСОН ОБЕЩАЕТ ДОЛЖНЫМ ОБРАЗОМ СОВЕРШИТЬ ПЕРЕХОД
     Говорят, работы, начатые Джей-Ф-К, в будущем году продвинутся".
     Газета оказалась "Роки Маунтэн Ньюз" от  19  декабря  1963  года.  Он
бросил ее обратно в пачку.
     По мнению Джека, его очаровывало как раз то банальное  ощущение  хода
истории,  какое  испытывает  любой,  кто  просматривает   свежие   новости
десяти-или двадцатилетней давности.  Среди  сложенных  в  пачки  газет  он
обнаружил пробелы:  с  тридцать  седьмого  по  сорок  пятый,  с  пятьдесят
седьмого по шестидесятый, с шестьдесят второго по шестьдесят третий, -  ни
единой газеты. Джек догадался, что в эти периоды отель  был  закрыт,  пока
дурачки дрались из-за медного колечка.
     Ему все еще не очень верилось в то, как Уллман  объяснил  прерывистую
карьеру "Оверлука". Казалось бы, уже одна только живописная местность, где
расположился отель,  была  залогом  непрерывного  успеха.  В  американском
обществе - даже когда этого общества еще не было как  такового,  -  всегда
были сливки, и Джеку казалось, что в  своих  странствиях  они  обязательно
должны были останавливаться в "Оверлуке". Даже  название  звучало  должным
образом. "Уолдорф" в мае, "Бар-Харбор Хаус" в июне  и  июле,  "Оверлук"  в
августе и начале сентября, а после -  Бермуды,  Гавана,  Рио,  все  равно.
Стопка старых регистрационных книг только подтвердила  его  предположения.
Нельсон Рокфеллер в пятидесятом. Генри Форд с семьей в 1927. Джин Харлоу в
тридцатом году. Кларк Гейбл с  Кэрол  Ломбард.  В  пятьдесят  шестом  весь
верхний этаж снимает на неделю "Даррил Ф. Цанук и компания". Деньги должны
были катиться  по  коридору  в  кассу,  как  из  золотой  жилы.  Вероятно,
управляющий был из рук вон плох.
     Несомненно, здесь  была  сама  история  -  и  не  только  в  газетных
заголовках. Она была  погребена  в  гроссбухах,  счетах  и  квитанциях  за
обслуживание, хотя это и не бросалось в глаза. В 1922 г.  в  десять  часов
вечера Уоррен Дж. Гардинг заказал целого лосося и ящик пива. Но с  кем  он
ел и пил? Была ли это партия в покер? Стратегическое совещание? Что?
     Джек взглянул на часы и с удивлением понял, что с  тех  пор,  как  он
спустился сюда, незаметно пробежало сорок пять минут. Руки он измазал чуть
не до локтей и, наверное, пахло от него скверно. Он решил пойти  наверх  и
принять душ раньше, чем вернутся Венди и Дэнни.
     Джек медленно шел меж бумажных гор, а в ожившем  мозгу  быстро,  так,
что делалось весело, прокручивались некоторые возможности. Такого с ним не
бывало уже много лет. Ему вдруг показалось, что книга, которую он пообещал
самому себе наполовину шутя, и впрямь может состояться.  Может  быть,  это
будет роман... или историческая вещь, или  исторический  роман  -  длинная
книга, расходящаяся отсюда - от эпицентра  взрыва  -  по  сотням  сюжетных
линий.
     Он остановился под лампочкой, машинально достал  из  заднего  кармана
платок и обтер губы. И тут увидел альбом для вырезок.
     Слева  от  Джека,  подобно  пизанской,  возвышалась  готовая  вот-вот
рухнуть башня из пяти коробок. Поверх нее,  невесть  как  годами  сохраняя
наклонное  положение,  балансировал  толстый  альбом   в   белом   кожаном
переплете, его страницы крест-накрест обвивал золотой шнур, завязанный  на
переплете праздничным бантом.
     Подгоняемый любопытством, Джек подошел и снял его. На  обложке  лежал
толстый слой пыли. Он поднял альбом к губам, сдул взлетевшую облачком пыль
и раскрыл его. При этом выпала открытка,  он  поймал  ее  на  полдороге  к
каменному  полу.  На  красивой  кремовой  бумаге  главенствовало  выпуклое
изображение "Оверлука", во всех  окнах  которого  горел  свет.  Лужайку  и
детскую площадку украшали льющие мягкий свет китайские фонарики. Казалось,
можно шагнуть прямо туда, в отель "Оверлук", каким  он  был  тридцать  лет
назад.  ГОРАС  М.  ДЕРВЕНТ  ПРОСИТ  ВАС  ДОСТАВИТЬ  ЕМУ   УДОВОЛЬСТВИЕ   И
ПРИСУТСТВОВАТЬ НА БАЛУ-МАСКАРАДЕ В  ЧЕСТЬ  ТОРЖЕСТВЕННОГО  ОТКРЫТИЯ  ОТЕЛЯ
"ОВЕРЛУК" ОБЕД БУДЕТ  ПОДАН  В  ВОСЕМЬ  ЧАСОВ  ВЕЧЕРА  МАСКИ  СНИМАЮТСЯ  В
ПОЛНОЧЬ, ТОГДА ЖЕ -  ТАНЦЫ  29  августа  1945  г.  Обед  в  восемь!  Маски
снимаются в полночь!
     Он просто видел все это: в столовой  -  богатейшие  люди  Америки  со
своими женщинами. Смокинги  и  сверкающие  крахмальные  рубашки;  вечерние
платья; играет оркестр; искрятся фужеры на высоких ножках.  Звон  бокалов,
веселое  хлопанье  пробок  шампанского.  Война  закончена  -   или   почти
закончена. Впереди лежит будущее - светлое  и  сияющее.  Америка,  мировой
колосс, наконец, поняла это и приняла.
     А позже,  в  полночь,  крик  самого  Дервента:  "Маски  долой!  Маски
долой!". Лица открываются и...
     (И над всем воцарилась Красная Смерть!)
     Джек нахмурился. Из какого дальнего уголка памяти это выплыло?  Эдгар
По,  Великий  Американский  Писака.  В  последнюю   очередь   можно   было
представить, что Э. А.  По  оплакивает  сияющий,  сверкающий  "Оверлук"  с
приглашения, которое Джек держал в руках.
     Он вложил приглашение  обратно  и  перевернул  страницу.  Вырезка  из
какой-то денверской газеты, дата внизу подчеркнута: 15 мая 1947 года.
     ШИКАРНЫЙ ГОРНЫЙ КУРОРТ ВНОВЬ ОТКРЫВАЕТСЯ БЛЕСТЯЩИМ СПИСКОМ ГОСТЕЙ
     Дервент говорит: "Оверлук" станет одним из чудес света.
     Дэвид Фелтон, художественный редактор.
     За свою тридцативосьмилетнюю историю отель  "Оверлук"  открывался  не
один раз, но никогда - так блестяще и стильно, как обещает Горас  Дервент,
таинственный  калифорнийский  миллионер,  нынешний   владелец   гостиницы.
Дервент, который не скрывает, что вогнал в свое новейшее предприятие более
миллиона долларов (поговаривают, что  цифра  приближается  скорее  к  трем
миллионам) говорит, что  новый  "Оверлук"  станет  одной  из  известнейших
достопримечательностей в мире,  отелем,  который  вспоминают  по  ночам  и
тридцать  лет  спустя.  Когда  Дервента,  имеющего,  по  слухам,  солидные
заведения в Лас-Вегасе, спросили, считать ли обновление "Оверлука" за  его
счет знаком того, что Дервент вышел на тропу войны за легализацию  игорных
домов типа казино в Колорадо, самолетный, кинематографический,  военный  и
корабельный магнат отрицал  это...  с  улыбкой.  "Открыть  игорный  дом  в
"Оверлуке" значило бы опошлить его, - сказал он, - и  не  думайте,  что  я
хочу переплюнуть Вегас! Для этого там слишком  много  моих  маркеров!  Мне
абсолютно неинтересно влезать за кулисы политики из-за легализации игорных
домов в  Колорадо.  Это  все  равно,  что  плевать  против  ветра".  После
официального   открытия   заново   покрашенного,   оклеенного   обоями   и
обставленного "Оверлука" (не так давно, с  фактическим  окончанием  работ,
там состоялся грандиозный и исключительно удачный праздник) номера  займут
блестящие гости по списку, который открывает  дизайнер  из  Чикаго  Корбэт
Стэни и завершает..."
     Обалдело  улыбаясь,  Джек  перевернул  лист.  Теперь  он  смотрел  на
большую, во всю страницу, вырезку  из  раздела  "Путешествия"  нью-йорской
"Санди Таймс". Статья о самом Дервенте, лысеющем мужчине, который даже  со
старой газетной фотографии смотрел на вас пронзительным взглядом. Очки без
оправы и будто карандашом нарисованные усики в стиле сороковых годов вовсе
не делали его похожим на Эррола Флинна. Лицо оставалось лицом  бухгалтера.
Кем-то - или чем-то - иным его делали глаза.
     Джек быстро просмотрел статью. Большую часть сведений он уже знал  по
прошлогоднему рассказу о Дервенте в "Ньюсвик". Родился в  бедной  семье  в
Сен-Поле, так и не закончил колледж. Вместо этого поступил на флот. Быстро
делал карьеру, потом  оставил  службу  из-за  ожесточенных  пререканий  по
поводу пропеллера нового типа, который  изобрел.  В  перетягивании  каната
Военно-морским флотом и  неизвестным  молодым  человеком  по  имени  Горас
Дервент дядя Сэм  замолчал  победителя,  угадать  которого  не  составляло
труда. Но второй патент дядя Сэм уже не  получил,  а  было  этих  патентов
немало.
     В конце двадцатых - начале тридцатых Дервент обратился к авиации.  Он
купил  обанкротившуюся  компанию,  которая  занималась  опылением   полей,
превратил ее в авиапочту - и преуспел. Последовали  новые  патенты:  новая
конструкция  крыла  моноплана;  бомбодержатель,  использованный  потом   в
летающих крепостях, поливавших огненным дождем Гамбург, Дрезден и  Берлин;
пулемет  со  спиртовым  охлаждением;  прототип  сиденья-катапульты,  позже
примененного на реактивных самолетах Соединенных Штатов.
     А бухгалтер, обитавший в одной оболочке с  изобретателем,  все  время
увеличивал вложения. Незначительная цепочка военных заводов в Нью-Йорке  и
Нью-Джерси. Пять текстильных фабрик в Новой Англии. Химические  заводы  на
обанкротившемся, стонущем Юге. К концу Великой Депрессии все его состояние
заключалось лишь  в  горстке  управляемых  им  предприятий,  купленных  по
потрясающе низким ценам, продать которые можно было только еще дешевле.  В
какой-то момент Дервент проболтался,  что,  полностью  ликвидировав  дело,
выручил бы стоимость трехлетнего "шевроле".
     Джек вспомнил: ходили слухи, что, дабы не уйти под  воду  с  головой,
Дервент прибегнул к, мягко выражаясь, дурно  пахнущим  средствам.  Он  был
замешан в незаконной торговле спиртным. Связан с проституцией в  Мидвесте,
с контрабандой на южном побережье, где находились его  фабрики  удобрений.
Наконец, он связался с зарождающимся на западе игорным делом.
     Вероятно, самое известное капиталовложение Дервента -  финансирование
учрежденной студии "Топ-Марк", которой не везло с тех пор, как в 1934 году
Малышка  Марджери  Моррис,  малолетняя  звезда,  умерла  от  передозировки
героина.  Ей  было  четырнадцать.  Малышке  Марджери,  чьим  амплуа   были
семилетние милашки, спасавшие семьи, а также жизни собачкам, несправедливо
обвиненным в убийстве кур, устроили  в  Голливуде  грандиознейшие  за  всю
историю "Топ-Марк"  похороны.  Официальная  версия  была  такова:  Малышка
Марджери  в  бытность  свою  в  нью-йорском  сиротском  приюте   подцепила
"изнурительную  болезнь";  правда,  нашлись  циники,  предположившие,  что
студия так долго разводила эту бодягу просто потому, что знала:  скоро  ей
конец.
     Для руководства "Топ-Марк"  Дервент  нанял  способного  бизнесмена  и
яростного сексуального маньяка по имени Генри Финкель, и за  два  года  до
Пирл-Харбор студия выдала шестьдесят фильмов, пятьдесят  пять  из  которых
спланировали  прямехонько  в  физиономию  конторы  Хейеса  плевком  в   ее
пуританский носище. Пять остальных были заказанными государством  учебными
лентами. Художественные фильмы имели огромный успех. В одном художник, чья
фамилия не фигурировала в титрах, для выхода в сцене  большого  Бала  одел
героиню в лифчик без бретелек - там она скидывала с себя все, кроме, может
быть, родимого пятна под ягодицами. Дервент и это изобретение сделал своей
заслугой, укрепив при этом репутацию - или же дурную славу.
     Война сделала его богатым, каковым он  и  оставался.  Жил  Дервент  в
Чикаго, на людях появлялся редко. Исключением были только собрания  совета
"Предприятий Дервента" (которыми он правил железной рукой);  поговаривали,
будто  он  -  владелец  "Объединенных  авиалиний",  Лас-Вегаса  (там,  как
известно, он ворочал делами в четырех отелях-казино,  а  в  доле  был,  по
крайней мере, еще в шести),  Лос-Анджелеса  и  самих  Соединенных  Штатов.
Дервент, имеющий репутацию друга особ  королевской  крови,  президентов  и
заправил преступного мира, на многих производил впечатление богатейшего  в
мире человека.
     "Но, - подумал Джек, - добиться успеха с "Оверлуком" ему оказалось не
под силу". На  минуту  отложив  альбом,  он  достал  маленький  блокнот  с
автоматическим карандашом, которые держал  в  нагрудном  кармане.  Коротко
черкнув: "Посм. Г. Дервент, Сайдв., библ.?", он сунул  блокнот  обратно  и
вновь взял  альбом.  Лицо  Джека  было  сосредоточенным,  взгляд  далеким.
Переворачивая  страницы,  он  бесстрастно  отирал  губы  рукой.  Он  бегло
проглядел следующий материал, пометив про себя, что позже следует прочесть
его подробнее. Газетными  вырезками  были  заклеены  многие  страницы.  На
следующей неделе в "Оверлуке" ожидается то-то и то-то; в баре (кстати,  во
времена Дервента бар  назывался  "Красный  Глаз")  ожидаются  такие-сякие.
Среди  постояльцев  было  полно  вегасцев,  а  также  шишек  и  звезд   из
"Топ-Марк".
     Дальше - вырезка, датированная 1 февраля 1952 года.
     МИЛЛИОНЕР - РУКОВОДИТЕЛЬ ФИРМЫ - СОБИРАЕТСЯ ПРОДАВАТЬ  ПРЕДПРИЯТИЯ  В
КОЛОРАДО
     Дервент  раскрывается:  с  калифорнийскими   вкладчиками   достигнута
договоренность насчет "Оверлука" и других предприятий
     Родни Конклин, финансовый ред.
     Вчера в кратком коммюнике из чикагской конторы известного монолита  -
"Предприятий Дервента" - сообщалось,  что  в  ходе  сногсшибательной  игры
финансовых сил, которая  завершится  к  1  октября  1954  года,  миллионер
(возможно, миллиардер) Горас Дервент распродал свою собственность в  штате
Колорадо. Капиталовложения Дервента  включают  естественные  месторождения
газа и угля, источники гидроэлектроэнергии, а также компанию  по  развитию
земель  "Колорадо  Саншайн,  Инк.",  которая  владеет   500   000   акрами
колорадской земли или держит права на них.
     Как поделился  с  нами  во  вчерашнем  интервью  Дервент,  его  самое
известное  предприятие  в  Колорадо  -  отель  "Оверлук"  -  уже  продано.
Покупатель -  группа  калифорнийских  вкладчиков,  возглавляемая  Чарльзом
Грондэном, бывшим директором калифорнийской корпорации по развитию земель.
В то время, как сам Дервент  отказывается  назвать  цену,  информированные
источники..."
     Он распродал все, до  копеечки.  Не  только  "Оверлук".  Но  каким-то
образом... каким-то образом...
     Джек обтер губы, жалея, что нельзя хлебнуть спиртного. Если  б  можно
было выпить, дело пошло бы лучше. Он пролистал альбом дальше.
     Калифорнийская компания открыла отель на два сезона, а потом  продала
его группе из Колорадо, называющейся "Горные  курорты".  "Горные  курорты"
обанкротились в 1957 году, обвиненные в коррупции, получении  денег  лично
для себя и обмане акционеров. Через два дня  после  того,  как  президенту
компании принесли повестку в суд, он застрелился.
     Отель закрылся до  конца  десятилетия.  Только  в  воскресной  газете
появилось  одно-единственное  сообщение  под  заголовком:  "Бывший   отель
экстра-класса приходит в упадок". Иллюстрирующие статью фотографии вызвали
у Джека щемящую боль в сердце:  свисающая  лохмотьями  краска  на  фасаде,
вместо лужайки - лишенная растительности непристойная свалка, окна  побиты
бурями и камнями. Если он и впрямь напишет книгу, это войдет туда: феникс,
становящийся пеплом, чтобы возродиться. Он пообещал себе, что  позаботится
об отеле - очень хорошо позаботится. Как будто до этого дня на самом  деле
не понимал всю глубину ответственности перед "Оверлуком". Все  равно,  как
если бы Джек нес ответственность перед историей.
     В 1961  году  четверка  писателей  (двое  -  лауреаты  Пулитцеровской
премии)  арендовала  "Оверлук"  и  вновь  открыла  его  в  качестве  школы
писательского мастерства. Это продолжалось всего год. Один  из  слушателей
напился у себя в номере на четвертом этаже, исхитрился вывалиться в окно и
разбился насмерть  на  бетонной  площадке.  Газета  намекала,  что  нельзя
исключить самоубийство
     "В каждом крупном  отеле  бывают  скандалы,  -  сказал  Уотсон,  -  и
привидения в каждом крупном отеле имеются. Почему? Черт, люди приезжают  и
уезжают..."
     Ему  вдруг  показалось,  что  еще  немного,  и  он  почувствует,  как
"Оверлук" давит сверху своим  весом  -  сто  десять  номеров  для  гостей,
кладовки, кухня, морозильные камеры, бар, бальный зал, столовая...
     (Женщины в комнату приходят и уходят...)
     (... И НАД ВСЕМ ВОЦАРИЛАСЬ КРАСНАЯ СМЕРТЬ)
     Он потер губы и снова перевернул лист. Он добрался уже  до  последней
трети альбома, когда в первый раз сознательно задал себе вопрос,  чей  это
альбом оставили поверх самой высокой стопки бумаг в подвале.
     Новый заголовок. Датировано 10 апреля 1963 года.
     ГРУППА ИЗ ЛАС-ВЕГАСА ПОКУПАЕТ ИЗВЕСТНЫЙ ОТЕЛЬ В КОЛОРАДО
     Живописному   "Оверлуку"   предстоит   стать   ночным   "ключ-клубом"
["Ключ-клуб" - ночной  клуб,  каждый  член  которого  за  отдельную  плату
получает свой ключ от дверей]. Сегодня в  Лас-Вегасе  Роберт  Т.  Леффинг,
выступивший от имени группы  вкладчиков,  проходящей  под  названием  "Хай
Кантри Инвестментс" объявил, что  "Хай  Кантри"  заключила  соглашение  на
покупку небезызвестного отеля "Оверлук", расположенного высоко в Скалистых
горах. Леффинг уклонился от  упоминания  конкретных  имен  вкладчиков,  но
сказал, что отель превратится в  ночной  клуб  для  избранных.  По  словам
Леффинга, группа, которую он представляет, рассчитывает продать членство в
клубе руководителям американских и иностранных компаний  высшего  эшелона.
Кроме того, "Хай Кантри" владеет  отелями  в  Монтане,  Вайоминге  и  Юте.
"Оверлук" приобрел мировую известность в период с 1946 по 1952 год,  когда
им владел неуловимый мультимиллионер Горас Дервент, который...
     Газета явно не сумела выяснить - или же ее  не  интересовало  -  кому
будут выданы ключи от клуба, потому что  из  имен  упоминалось  лишь  "Хай
Кантри Инвестментс". Не считая  цепочки  магазинов,  торгующих  на  западе
Новой Англии велосипедами и запчастями под вывеской "Бизнес, Инк.",  более
анонимного названия фирмы Джеку слышать не приходилось.
     Перевернув  страницу,  он  захлопал  глазами  над   приклеенной   там
вырезкой:
     МИЛЛИОНЕР ДЕРВЕНТ ВЕРНУЛСЯ В КОЛОРАДО
     С ЧЕРНОГО ХОДА?
     Главой "Хай Кантри" оказался Чарльз Грондэн!
     Родни Конклин, финансовый редактор
     В центре финансовой неразберихи, только сейчас начинающей выходить на
свет, оказался отель "Оверлук", живописный дворец  удовольствий  в  горной
части Колорадо, некогда - личная игрушка миллионера Гораса Дервента.
     Десятого  апреля  прошлого  года  лас-вегасская  фирма  "Хай   Кантри
Инвестментс" купила отель, чтобы превратить его в ночной  "ключ-клуб"  для
состоятельных директоров как иностранных,  так  и  американских  компаний.
Сейчас информированные источники сообщают, что  возглавляет  "Хай  Кантри"
пятидесятитрехлетний  Чарльз  Грондэн,  который  до  1959  года  руководил
калифорнийской "Корпорацией по развитию земель", после чего  оставил  свой
пост, чтобы  занять  место  исполнительного  вице-президента  в  чикагской
конторе,  занимающейся  внутренними  делами  "Предприятий  Дервента".  Это
привело к разговорам  о  том,  что  "Хай  Кантри  Инвестментс",  возможно,
управляется Дервентом, который мог приобрести  "Оверлук"  вторично  и  при
определенно странных обстоятельствах. Добраться до  Грондэна,  которому  в
1960 году  было  предъявлено  снятое  впоследствии  обвинение  в  растрате
фондов, не удалось, а Горас Дервент, ревностно оберегающий свое уединение,
в  телефонном  разговоре  это  никак  не  прокомментировал.  Представитель
администрации  штата  Дик  Боуз  из  Гольдена  призвал   провести   полное
расследование..."
     Вырезка была  датирована  27  июля  1964  года.  Следующей  оказалась
колонка из воскресной газеты за  сентябрь  того  же  года.  Автор  -  Джош
Брэннигар,  склочник,  копавшийся  в  биографии  Джека  Андерсона.  Смутно
вспомнилось, что Брэннигар умер не то в шестьдесят  восьмом,  не  то  -  в
шестьдесят девятом году.

     КОЛОРАДО - СВОБОДНАЯ ЗОНА ДЛЯ МАФИИ?
     Джош Брэннигар
     Не исключено, что новейшая точка  отдыха  и  развлечений  Организации
подпольных королей США разместилась в примостившемся на  отшибе,  в  самом
сердце Скалистых гор, отеле "Оверлук". "Белый слон", которым с момента его
первого открытия в 1910 году безуспешно управляла чуть ли не дюжина  самых
разных компаний и частных лиц, сейчас функционирует как надежно охраняемый
"ключ-клуб", явно предназначенный для людей бизнеса. Вопрос в  том,  каким
бизнесом занимаются члены оверлукского  клуба  НА  САМОМ  ДЕЛЕ?  Некоторое
представление об этом нам могут дать члены клуба, присутствовавшие  там  в
течение недели с 16 по 23 августа.  Приведенный  ниже  список  получен  от
бывшего служащего "Хай Кантри Инвестментс"  -  компании,  которая  сначала
считалась  подставной,  подчиняющейся  "Предприятиям   Дервента".   Теперь
кажется более вероятным, что заинтересованность Дервента  в  "Хай  Кантри"
(если таковая вообще имеется) не  смогла  перевесить  интересы  нескольких
игорных баронов из Лас-Вегаса. Эти же самые игорные шишки в  прошлом  были
связаны с королями преступного мира, как  находившимися  под  подозрением,
так  и  осужденными.  В  течение  этой  солнечной  августовской  недели  в
"Оверлуке" проживали:
     ЧАРЛЬЗ ГРОНДЭН, президент "Хай  Кантри  Инвестментс".  Когда  в  июне
этого года выяснилось, что у руля "Хай Кантри" стоит он, то -  значительно
позже выявления этого факта - было объявлено, будто Грондэн ушел со своего
поста в "Предприятиях Дервента". Увенчанный серебряной шевелюрой  Грондэн,
отказавшийся сообщить что-либо для  нашей  колонки,  однажды  (в  1960_г.)
представал перед судом по обвинению в растрате фондов и был оправдан.
     ЧАРЛЬЗ "ДЕТКА ЧАРЛИ" БАТТАЛЬЯ: шестидесятилетний воротила  из  Вегаса
(заправляет делами в "Гринбэнк" и "Лакки Боунз он зе Стрип").  Батталья  -
близкий личный друг Грондэна. Перечень его арестов  открывается  еще  1932
годом, когда Батталью судили и оправдали  по  делу  о  групповом  убийстве
Джека  "Датчи"  Моргана.  Федеральные  власти  подозревают,  что  Батталья
замешан в торговле наркотиками, организации проституции и наемных убийств,
но за решетку Детка Чарли попадал только однажды - за неуплату  налогов  в
1955-56 годах.
     РИЧАРД СКАРН, главный держатель акций  "Фан  Тайм  Отомэтик  Мэшинз".
"Фан Тайм" делает игровые автоматы для компаний из  Невады,  автоматы  для
игры  в  "пинболл"  ["Пинболл"  -   игра,   когда   вытолкнутый   пружиной
металлический шарик катится по слегка наклоненной поверхности  с  лунками,
мишенями и пр.] и музыкальные автоматы ("мелоди-койн")  для  всей  страны.
Сидел за вооруженное нападение (1940), незаконное ношение оружия (1948)  и
сговор о налоговых махинациях (1961).
     ПИТЕР ЦАЙСС: обосновавшаяся в Майами шишка,  скоро  он  отметит  свое
семидесятилетие. Последние пять лет Цайсс сопротивляется высылке из страны
в качестве нежелательного лица. Обвинялся в получении и сокрытии краденого
(1958), сговоре совершить  налоговые  махинации  (1954).  Очаровательного,
представительного и любезного Питера Цайсса в кругу приближенных  называют
"Папа", кроме того, его судили по  обвинению  в  убийстве  и  соучастии  в
убийстве. Известно, что Цайсс - крупный акционер скорновской  "Фан  Тайм",
часть капитала он вращает в четырех казино Лас-Вегаса.
     ВИТТОРИО ДЖЕНЕЛЛИ, известный также как "Вито-Мясник", дважды судим за
соучастие в групповых убийствах, одно из них - убийство топором в  Бостоне
главаря противоположной группировки Фрэнка Скоффи. Дженелли  двадцать  три
раза  предъявлялись  обвинения,  четырнадцать  раз  его  судили  и  только
однажды, в 1940 году, признали виновным  в  мелких  кражах  из  магазинов.
Говорят, с недавних пор Дженелли стал играть не последнюю роль в  западных
операциях Организации, центр которой находится в Лас-Вегасе.
     КАРЛ  "ДЖИММИ-РИКС"  ПРАШКИН:  вкладчик  из  Сан-Франциско,   имеющий
репутацию бесспорного наследника власти, которой сейчас обладает Дженелли.
Прашкин владеет крупными пакетами акций в  "Предприятиях  Дервента",  "Хай
Кантри Инвестментс", "Фан Тайм Отомэтик Мэшинз" и трех вегасских казино. В
Америке за Прашкиным ничего не числится, но в  Мексике  ему  предъявлялось
обвинение  в  махинациях  с  налогами,  которые  через  три  недели  после
начисления быстро сократились. Предположительно, Прашкин может отвечать за
отмывание  денег,  полученных  от  деятельности   казино   в   Вегасе,   и
перекачивание крупных сумм в легальные операции Организации на  западе.  В
том числе, возможно, в отель "Оверлук" в Колорадо.
     Кроме  вышеупомянутых  лиц,  за   текущий   сезон   в   отеле   также
останавливались..."
     Статья на этом не заканчивалась, но Джек остальное просто просмотрел.
Он не переставал обтирать ладонью губы. Банкир со  связями  в  Лас-Вегасе.
Люди из Нью-Йорка, которые явно не ограничивались производством  одежды  в
Бельевом  Районе.  Люди,  по  общему  мнению,   порочные,   замешанные   в
ограблениях, убийствах, наркобизнесе...
     Господи, ну и дела! И все они бывали здесь, прямо  над  ним,  в  этих
пустых номерах. Может, трахали  на  четвертом  этаже  дорогих  шлюх,  пили
шампанское бутылками. Заключали миллионные сделки - может статься,  в  том
самом люксе, где останавливались президенты. Да, уж у этого отеля  история
была. Черт знает что за история! Чуть нервничая, Джек  вытащил  блокнот  и
сделал еще одну пометку: когда работа закончится, проверить  в  денверской
библиотеке все эти имена.  В  каждом  отеле  имеется  свое  привидение?  В
"Оверлуке" их целое стадо. Сперва самоубийство, потом мафия, а что дальше?
     В следующей  вырезке  Чарльз  Грондэн  сердито  опровергал  обвинения
Брэннигара. Джек хмыкнул.
     Вырезка на следующей странице была такой  большой,  что  ее  сложили.
Развернув ее, Джек хрипло ахнул  -  фотография,  открывшаяся  ему,  так  и
бросалась в глаза. Обои с июня 1966 поменяли, но и окно, и вид из него  он
отлично знал. На фото была та комната президентского люкса,  что  выходила
на западную сторону. Следующим номером программы оказалось убийство. Стена
гостиной возле двери, ведущей в спальню,  была  забрызгана  кровью  и  еще
чем-то, что могло быть только  беловатыми  кусочками  мозга.  Над  трупом,
закрытым простыней, стоял полицейский  с  равнодушным  лицом.  Потрясенный
Джек  пристально  вгляделся  в  фотографию,  а  потом  перевел  взгляд  на
заголовок.
     ПЕРЕСТРЕЛКА В ОТЕЛЕ В КОЛОРАДО
     Известный король преступного мира застрелен  в  горном  "ключ-клубе".
Еще двое погибших.
     Сайдвиндер, Колорадо (ЮПИ).
     В сорока милях от этого  сонного  городка  штата  Колорадо,  в  самом
сердце Скалистых гор, свела счеты мафия. Отель  "Оверлук",  купленный  три
года назад одной лас-вегасской фирмой и превращенный ею в "ключ-клуб"  для
элиты, стал ареной тройного убийства в перестрелке. Двое погибших были  то
ли компаньонами, то  ли  телохранителями  Витторио  Дженелли,  известного,
после участия в Бостонском убийстве  двадцатилетней  давности,  также  как
"Мясник". Полицию вызвал управляющий "Оверлука",  Роберт  Норман.  По  его
словам, он слышал выстрелы, а некоторые постояльцы заявляли, будто видели,
как двое вооруженных мужчин в  натянутых  на  лицах  чулках  пробежали  по
пожарной лестнице и уехали на желто-коричневом автомобиле последней модели
с  откидным  верхом.  Перед  дверью  президентского   люкса,   в   котором
останавливались два президента США,  полицейский  Роберт  Мурер  обнаружил
двух убитых, позднее идентифицированных как  Виктор  Т.  Бурман  и  Роджер
Макасси, оба из Лас-Вегаса. В номере Мурер обнаружил распростертое на полу
тело Дженелли. Когда Дженелли подстрелили,  он  явно  пытался  убежать  от
нападающих. По словам Мурера, Дженелли был убит с близкого  расстояния  из
оружия крупного калибра. С Чарльзом  Грондэном,  представителем  компании,
владеющей "Оверлуком", связаться невозможно из-за...
     Ниже кто-то приписал, сильно нажимая на шариковую ручку: "Они забрали
с собой его яйца". Похолодев, Джек долго не сводил глаз  с  этой  надписи.
Чей же это был альбом?
     Проглотив, стоящий в горле комок, он, наконец,  перевернул  страницу.
Еще одна  колонка  Джоша  Брэннигара,  на  сей  раз  датированная  началом
шестьдесят седьмого года. Он прочел только заголовок:
     ИЗВЕСТНЫЙ ОТЕЛЬ ПРОДАН ПОСЛЕ УБИЙСТВА ГЛАВАРЯ ПРЕСТУПНИКОВ.
     Идущие за этой вырезкой страницы были пусты.
     (Они забрали с собой его яйца)
     Джек вернулся к началу в поисках имени или  адреса.  Хотя  бы  номера
комнаты. Ведь он был абсолютно уверен: кто  бы  ни  вел  регистрацию  этих
памятных событий, он останавливался в отеле. Но в начале ничего не было.
     Он уже готовился более внимательно проглядеть все  вырезки,  когда  с
лестницы донесся голос:
     - Джек? Милый?
     Венди.
     Джек вздрогнул, чувствуя себя чуть ли не виноватым - будто потихоньку
напился, и жена теперь могла учуять запах спиртного. Смешно. Он обтер губы
рукой и откликнулся.
     - Да, малыш. Вот ищу крыс.
     Она спускалась вниз. Он услышал шаги на лестнице, потом в  котельной.
Быстро, не задумываясь, почему так поступает, он сунул альбом  под  стопку
счетов и накладных. Когда Венди появилась из-под арки, Джек встал.
     - Господи, да что ты тут делаешь? Уже почти три!
     Он улыбнулся.
     - Что, так поздно? Я тут копался во всей этой ерунде.  Пытался  найти
трупы.
     Слова отдались в его мозгу зловещим эхом.
     Она подошла поближе, глядя на него, и Джек невольно сделал шаг назад,
не в состоянии справиться с собой.  Он  знал,  чем  она  занята.  Пытается
унюхать спиртное. Вероятно, сама  Венди  этого  даже  не  сознавала,  зато
сознавал Джек, отчего ощущение вины смешивалось с гневом.
     - У тебя кровь на губе, - сказала  она  на  редкость  невыразительным
голосом.
     - А?  -  Он  поднес  руку  ко  рту  и  потрогал  тоненькую  трещинку.
Указательный палец измазался в крови. Чувство вины усилилось.
     - Опять тер губы, - сказала она.
     - Ну, да, наверное.
     - Для тебя это сущий ад, верно?
     - Да нет, не настолько.
     - А легче не стало?
     Взглянув на нее, Джек заставил себя сдвинуться с места. Стоило начать
движение, как разобраться становилось легче. Он подошел к жене и обнял  за
талию. Откинув в сторону светлый локон, Джек поцеловал ее в шею.
     - Так, - сказал он, - а где Дэнни?
     - Он? Где-то в доме. На улице собираются тучи... Есть хочешь?
     Джек с притворным вожделением погладил  упругий,  обтянутый  джинсами
зад.
     - Как волк, мадам.
     - Осторожней, пьянчуга. Взялся за гуж...
     - Трахнемся, мадам?  -  спросил  он,  не  переставая  поглаживать.  -
Паскудные картинки? Неестественные позы?
     Когда они проходили под аркой, Джек один-единственный  раз  оглянулся
на коробку, в которой спрятал
     (чей?)
     альбом. При  погашенном  свете  она  превратилась  в  силуэт,  ничего
больше. Джек чувствовал облегчение от того, что  уводит  Венди  прочь.  По
мере того, как они приближались к лестнице, страсть становилась все  менее
наигранной, все более настоящей.
     - Не исключено,  -  ответила  она.  -  Вот  сделаем  тебе  сандвич...
Ой-ой-ой! - Она, хихикая, увернулась от него. - Щекотно!
     - Разве ж так Джок Торранс хотел бы щекотать вас, мадам...
     - Отвали, Джок. Как насчет ветчины с сыром... для начала?
     Они вместе поднялись по лестнице и Джек больше не оглядывался. Но ему
вспомнились слова Уотсона:
     В каждом крупном отеле имеется свое привидение.  Почему?  Черт,  люди
приезжают и уезжают...
     Тут, захлопнув за ними дверь  подвала,  Венди  заперла  эту  мысль  в
темноте.



                        19. ПЕРЕД ДВЕСТИ СЕМНАДЦАТЫМ

     Дэнни  вспоминал  слова  другого  человека,  отработавшего  сезон   в
"Оверлуке":
     "Она говорила, будто увидела в одном из номеров что-то такое... в том
номере, где случилась нехорошая вещь. Это номер 217, и я  хочу,  чтобы  ты
пообещал мне не заходить в него, Дэнни!... Обходи его стороной..."
     Дверь оказалась самой обычной и ничем не отличалась от  любой  другой
на  первых  двух  этажах  отеля.  Покрашенная  в  темно-серый  цвет,   она
располагалась в середине коридорчика, под острым  углом  соединяющегося  с
главным холлом третьего этажа. Цифры на двери выглядели точно  также,  как
номера квартир в их боулдерском доме. Двойка, единица и  семерка.  Большая
сосновая доска. Прямо под цифрами - крошечный стеклянный кружочек, глазок.
Дэнни несколько раз пытался заглядывать в такие.  Изнутри  видишь  большой
кусок коридора. Снаружи, хоть мозоль на глазу набей,  ничего  не  увидишь.
Грязное жульничество.
     (Зачем ты здесь?)
     Прогулявшись за "Оверлуком", они с мамой вернулись и она  приготовила
его любимый  ленч  -  сандвич  с  сыром  и  "болоньей"  плюс  бобовый  суп
Кемпбелла. Они ели на кухне у Дика и  болтали.  Из  включенного  приемника
доносилась слабая музыка и  потрескивание;  музыку  передавала  станция  в
Эстес-Парк. Кухня была любимым местом Дэнни в отеле. Он считал, что и мама
с папой, должно быть, чувствуют то же - ведь три дня они пытались  обедать
в  столовой,  а  потом,  по  общему  согласию,  расставили  стулья  вокруг
разделочной доски Дика Холлоранна величиной с их стовингтонский  обеденный
стол, и стали есть на кухне. Столовая слишком подавляла. Даже  если  горел
свет, а из кассетника в конторе лилась  музыка.  Ты  все  равно  оставался
одним из троих за столом, который окружали дюжины других столиков, пустых,
укрытых от пыли прозрачными пластиковыми скатертями. Мама сказала, что это
все равно, что обедать в середке романа Гораса Уолпола, а папа  рассмеялся
и согласился.  Дэнни  понятия  не  имел,  кто  такой  Горас  Уолпол,  зато
прекрасно знал, что стоило им начать есть на кухне, мамина  стряпня  стала
вкуснее.  Он  не  переставал  обнаруживать  повсюду  мельчайшие  отпечатки
личности Дика Холлоранна и они, как теплые  прикосновения,  придавали  ему
бодрости.
     Мама съела полсандвича, а суп не  стала.  Она  сказала,  что,  раз  и
фольксваген, и тутошний грузовичок на  стоянке,  Дэнни  придется  погулять
одному. Она сказала, что устала. Если Дэнни считает, что сумеет  скоротать
время и не попасть в беду, она, может быть, на  часок  приляжет.  Дэнни  с
набитым сыром ртом заверил ее, что со своей точки зрения - сумеет.
     - Почему ты не ходишь на детскую  площадку?  -  спросила  мама.  -  Я
думала, она тебе до смерти понравится, тут и песочница для твоих  машинок,
и все прочее...
     Он сглотнул, и еда сухим, твердым комком прокатилась по горлу вниз.
     - Может, еще понравится, - сказал он, поворачиваясь к радио  и  крутя
ручку.
     - А зверюшки из кустов как здорово сделаны, - сказала Венди,  забирая
у него пустую тарелку. - Очень скоро папе придется пойти подстричь их.
     - Ага, - отозвался Дэнни.
     (Просто разные гадости... раз - с теми кустами, чтоб им пусто было...
что на манер зверей подстрижены...)
     - Если увидишь папу раньше, чем я, скажи, что я ложусь.
     - Конечно, мам.
     Она сунула грязные тарелки в раковину и опять подошла к нему.
     - Ты счастлив, Дэнни?
     Он простодушно взглянул на нее, над губой были молочные усы.
     - Угу.
     - Плохих снов больше не видел?
     - Нет.
     Один раз, ночью, когда он уже лежал в постели, Тони приходил к  нему,
еле слышно звал по имени издалека. Дэнни крепко зажмурился и  не  открывал
глаз, пока Тони не исчез.
     - Точно?
     - Да, мам.
     Кажется, она была довольна.
     - Как твоя ручка?
     Дэнни предъявил руку.
     - Получше.
     Она  кивнула.  Накрытое  миской  гнездо,  где  было  полным  -  полно
замерзших ос, Джек отнес за сарай в мусоросжигатель и сжег. С тех  пор  ос
они больше не видели. Он написал в Боулдер юристу,  приложив  снимки  руки
Дэнни, и два дня назад юрист ответил, отчего у Джека полдня  было  поганое
настроение. Юрист выразил сомнение, что процесс против  фирмы-изготовителя
дымовой шашки будет успешным, поскольку подтвердить, что все  напечатанные
на упаковке инструкции были выполнены точно, может только сам  Джек.  Джек
спросил, нельзя ли купить другие шашки и проверить их на  тот  же  дефект.
Да, ответил юрист, но результаты будут  в  высшей  степени  сомнительными,
даже если все контрольные шашки сработают  плохо.  Он  рассказал  Джеку  о
случае с компанией, производящей раздвижные лестницы,  и  сломавшим  спину
человеком. Венди сокрушалась вместе с Джеком, но  в  глубине  души  просто
радовалась, что Дэнни так дешево  отделался.  Юридические  хитрости  лучше
было оставить тем, кто в них разбирался, а Торрансы в их число не входили.
К тому же, с тех пор осы у них больше не появлялись.
     - Сходи, поиграй, док. Повеселись.
     Но он не веселился.  Он  бесцельно  бродил  по  отелю,  заглядывая  к
горничным в чуланы и в каморки швейцаров, выискивая что-нибудь  интересное
и не находя  -  маленький  мальчик,  топающий  по  затканному  извилистыми
черными линиями синему ковру. Время от времени он пробовал  открыть  дверь
какого-нибудь номера, но все они,  конечно,  были  заперты.  Универсальный
ключ висел внизу, в конторе, но папа  сказал,  чтобы  Дэнни  не  смел  его
трогать. Да ему и не хотелось. Или хотелось?
     (Зачем ты здесь?)
     Если разобраться, бродил он вовсе не бесцельно. Он  вспомнил  сказку,
которую ему один раз, напившись, прочел  отец.  Дело  было  давнее,  но  и
сейчас эта сказка помнилась не мене ярко, чем когда папа ее только прочел.
Мама  устроила  папе  нагоняй  и  спросила:  что  это  он  делает,   читая
трехлетнему малышу такие ужасы?  Сказка  называлась  "Синяя  Борода".  Это
Дэнни тоже помнил отчетливо - ведь сперва он подумал, что папа сказал "Сын
и Борода", но никаких сыновей в сказке не оказалось - там, кстати,  вообще
не было речи о детях. На самом-то деле сказка была про жену Синей  Бороды,
красивую леди с ржаными, как у  мамы,  волосами.  После  того,  как  Синяя
Борода женился на  ней,  они  поселились  в  огромном  и  странном  замке,
довольно похожем на "Оверлук". Каждый день Синяя Борода уходил на работу и
каждый день наказывал своей хорошенькой  женушке  не  заглядывать  в  одну
определенную комнату, хотя ключ от нее висел на гвоздике -  как  внизу  на
стене конторы висел ключ-универсал. Любопытство  насчет  запертой  комнаты
стало все сильней и сильней одолевать жену Синей  Бороды.  Она  попыталась
заглянуть в замочную скважину - так  Дэнни  пытался  посмотреть  в  глазок
номера 217 - с тем же  неудовлетворительным  результатом.  Там  даже  была
картинка: жена встает на колени и пытается заглянуть под дверь,  но  щелка
оказалась маловата. Дверь распахнулась настежь и...
     Старая книжка  сказок  описывала  то,  что  обнаружила  леди,  смакуя
отвратительные подробности. Эта картинка отпечаталась в мозгу  Дэнни,  как
ожог. В комнате оказались отрубленные головы семи прежних жен Синей Бороды
- каждая на своем пьедестале, закатившиеся  глаза  сверкают  белками,  рты
разинуты в безмолвном крике. Они чудом  удерживались  на  шеях,  перебитых
взмахом обезглавливающего меча, вниз по пьедесталам стекала кровь...
     Она в ужасе повернулась, чтобы убежать из комнаты и из замка,  и  что
же? В дверном проеме, сверкая глазами, стоял Синяя Борода.  "Я  приказывал
тебе не заходить сюда, - сказал Синяя Борода и потащил  из  ножен  меч.  -
Увы, ты оказалась столь же любопытной, как остальные семь. И, хотя я любил
тебя сильнее прочих, конец твой будет таким же. Готовься умереть, скверная
женщина!"
     Дэнни смутно казалось, что конец у сказки был счастливым, однако суть
его побледнела, стала незначительной  рядом  с  двумя  главными  образами:
дразнящая, выводящая из себя запертая дверь, скрывающая великую  тайну,  и
сама эта страшная тайна. Запертая дверь, а за  ней  головы  -  отрубленные
головы.
     Он потянулся и, как будто бы украдкой, нажал на ручку двери.  Сколько
времени он провел здесь, зачарованно стоя под дверью мягкого серого цвета,
Дэнни не знал.
     (И, наверное, раза три мне мерещилось всякое... разные гадости...)
     Но мистер Холлоранн - Дик - сказал еще, что думает, они не могут  мне
повредить. Как страшные картинки из книжки, вот и все. Может быть,  я  там
ничего и не увижу. С другой стороны...
     Левая рука Дэнни нырнула в карман и выбралась, сжимая ключ,  который,
конечно, находился там все это время.
     Мальчик держал ключ за приделанную к  нему  квадратную  металлическую
табличку, на которой было напечатано: КОНТОРА. Раскачивая ключ на цепочке,
он глядел, как тот описывает круг за кругом. Несколько минут спустя  Дэнни
прервался и сунул ключ в замок. Тот скользнул свободно, без запинки, будто
все время хотел попасть туда.
     (Сдается, мне мерещилось всякое... разные гадости...  обещай  мне  не
заходить туда...)
     (Обещаю)
     А обещание - это, разумеется, вовсе не  пустяк.  Тем  не  менее,  зуд
любопытства не утихал, выводя из себя, словно Дэнни  обстрекался  крапивой
там, где не почешешься. Но это было гадкое  любопытство,  того  рода,  что
заставляет подглядывать сквозь  пальцы  в  самых  страшных  местах  фильма
ужасов. Но там, за дверью, не кино.
     (Не думаю, что они могут навредить тебе... как  страшная  картинка  в
книжке...)
     Вдруг левая рука Дэнни потянулась вперед. Однако, пока она, вынув  из
замка ключ-универсал, не сунула его обратно в карман,  мальчик  не  вполне
понимал, что собирается делать. Широко раскрыв серо-голубые глаза, он  еще
минуту пристально смотрел на дверь, потом быстро повернулся и  зашагал  по
коридору назад к главному холлу, в который этот  коридорчик  вливался  под
острым углом.
     Там что-то заставило его приостановиться, мгновение он не мог понять,
что. Потом вспомнил: на пути к лестнице,  прямо  за  поворотом,  на  стене
свернулся клубком один из тутошних старомодных огнетушителей.  Как  спящая
змея.
     Они совсем не такие, как химические, говорил папа, хотя в кухне  было
и несколько  таких.  Они  -  предшественники  современных  разбрызгивающих
систем.  Длинные  полотняные  рукава  подключены   прямо   к   водопроводу
"Оверлука",   так   что,   повернув   один-единственный   вентиль,   можно
превратиться в пожарную команду  из  одного  человека.  Папа  сказал,  что
химические огнетушители, распыляющие  пену  или  двуокись  углерода,  куда
лучше. Химикаты гасят пламя, отнимая необходимый для горения  кислород,  а
распыление под большим давлением может только разнести вокруг языки  огня.
Папа сказал, что мистеру  Уллману  следует  заменить  старые  огнетушители
вместе со старым котлом, но, наверное, мистер Уллман не сделает  ни  того,
ни другого, потому что он - ХРЕН ДЕШЕВЫЙ. Дэнни  знал,  что  это  один  из
самых плохих  эпитетов,  какие  способен  употребить  его  отец.  Эпитетом
награждались некоторые врачи, дантисты и ремонтники,  а  еще  -  начальник
папиного Отдела английского языка в  Стовингтоне,  который  запретил  папе
заказывать какие-то книги, потому  что,  сказал  он,  это  выведет  их  из
бюджета. "Из бюджета, черт его дери, - кипятился отец перед  Венди  (Дэнни
слушал из своей спальни, где должен был  видеть  десятый  сон).  -  Просто
экономит последние пять сотен для себя, ХРЕН ДЕШЕВЫЙ!"
     Дэнни заглянул за угол.
     Огнетушитель был на  месте  -  свернутый  много  раз  плоский  рукав,
приделанный к стене красный щит. Над ним в стеклянном ящике, как  музейный
экспонат, покоился топорик. По красному фону шли белые  слова:  РАЗБИТЬ  В
ЭКСТРЕННОМ СЛУЧАЕ. "В  ЭКСТРЕННОМ  СЛУЧАЕ"  Дэнни  прочесть  сумел  -  так
назывался один из его любимых телесериалов, насчет прочего уверенности  не
было. Однако ему не нравилось, что эти слова имели  отношение  к  длинному
плоскому шлангу. "ЭКСТРЕННЫЙ СЛУЧАЙ" - это  пожар,  взрывы,  автомобильные
катастрофы, больницы, иногда - смерть. К тому же, Дэнни не нравилось,  как
мягко шланг  свисает  со  стены.  Когда  мальчик  бывал  один,  он  всегда
проскакивал мимо этого шланга так, что только пятки сверкали.  Без  особых
причин. Просто он чувствовал себя лучше, когда шел  быстро.  Так  казалось
безопаснее.
     С громко колотящимся сердцем Дэнни все-таки обогнул угол и  посмотрел
за огнетушитель, на лестницу. Мама была внизу, она  спала.  А  папа,  если
вернулся с прогулки, наверное, сидит на кухне, жует сандвич и  читает.  Он
просто  пройдет  мимо  этого  старого  огнетушителя  прямо  к  лестнице  и
спустится вниз.
     Дэнни, не отрывая глаз от огнетушителя, зашагал вдоль дальней  стены,
придвигаясь к ней все ближе, пока правой  рукой  не  коснулся  шелковистых
обоев. Еще двадцать шагов. Пятнадцать. Дюжина.
     Когда оставалось пройти всего десять шагов, латунный наконечник вдруг
скатился с плоского мотка, на котором покоился,
     (спал?)
     и упал на ковер  с  ровным  глухим  стуком.  Где  и  остался  лежать,
нацелившись в Дэнни черным отверстием. Тот немедленно  остановился,  резко
ссутулившись от неожиданного испуга. В  ушах  и  висках  громко  застучала
кровь. Во рту разом пересохло, появился кислый  привкус.  Руки  сжались  в
кулаки. Но наконечник шланга просто лежал, мягко светясь латунью,  плоские
полотняные  витки  вели  наверх,  к  выкрашенному  в  красный  цвет  щиту,
привинченному к стене.
     Итак, наконечник свалился, ну и что? Это всего-навсего  огнетушитель,
ничего больше. Глупо думать, что он похож на  какую-то  ядовитую  змею  из
"Огромного мира зверей", которая услышала его  и  проснулась,  даже,  если
простроченное полотно действительно напоминает чешую. Он просто перешагнет
через шланг и пойдет к лестнице, может, чуть-чуть быстрее, чем надо,  чтоб
точно знать: шланг не кинется ему вслед и не обовьется вокруг ноги...
     Он обтер губы левой рукой, неосознанно  повторив  отцовский  жест,  и
сделал шаг вперед. Шланг не шелохнулся. Еще шаг, ничего. Ну, видишь, какой
ты глупый? Думал про ту комнату и про дурацкую сказку  о  Синей  Бороде  и
завелся, а шланг, наверное, собирался свалиться уже лет пять. Вот и все.
     Пристально глядя на пол, на шланг, Дэнни подумал про ос.
     Наконечник мирно блестел на коврике в восьми шагах  от  Дэнни,  будто
говорил: НЕ БОЙСЯ. Я ПРОСТО ШЛАНГ, И ВСЕ. А ДАЖЕ ЕСЛИ НЕ ВСЕ - ТО, ЧТО Я С
ТОБОЙ СДЕЛАЮ, БУДЕТ НЕМНОГО СТРАШНЕЕ УКУСА ПЧЕЛЫ ИЛИ ОСЫ. ЧТО Я  ХОТЕЛ  БЫ
СДЕЛАТЬ С ТАКИМ СИМПАТИЧНЫМ МАЛЬЧУГАНОМ... ТОЛЬКО УКУСИТЬ... И КУСАТЬ... И
КУСАТЬ...
     Дэнни сделал шаг, и еще один. И еще. Вдыхаемый воздух  внезапно  стал
сухим и царапал горло. Теперь мальчик  был  на  грани  паники.  Ему  вдруг
захотелось, чтобы шланг  действительно  зашевелился  -  по  крайней  мере,
Дэнни, наконец, получил бы уверенность, понял бы. Сделав еще один шаг,  он
очутился в зоне досягаемости. "Не бросится же он на  меня,  -  истерически
подумал Дэнни. - Как он может броситься... укусить, если это всего  только
шланг?"
     А может, в нем полно ос?
     Ртуть внутреннего термометра Дэнни юркнула  к  десяти  градусам  ниже
нуля. Он, как зачарованный, не сводил глаз с черного  отверстия  в  центре
наконечника. Может, там действительно  полно  ос...  затаившихся  ос,  чьи
коричневые тельца напоены осенним ядом, так полны им, что  с  жал  стекают
чистые капли.
     Вдруг Дэнни понял, что прямо-таки оцепенел от ужаса; если  сейчас  он
не заставит себя пойти, ноги  прирастут  к  ковру  и  он  останется  здесь
таращить глаза на дыру в центре латунного наконечника, как птица глядит на
змею; он останется здесь до тех пор, пока его не найдет папа, и что тогда?
     Тоненько  застонав,  мальчик  заставил  себя   побежать.   Когда   он
поравнялся со шлангом, свет упал так, что ему показалось, будто наконечник
шевелится, вращается, изготовившись ударить, и Дэнни,  высоко  подпрыгнув,
приземлился по другую сторону шланга. В панике ему  показалось,  что  ноги
унесли его чуть не под потолок, а жесткие волосы чубчика  ощутимо  мазнули
штукатурку потолка коридора, хотя позже  он  понял,  что  такого  быть  не
могло.
     Перепрыгнув через шланг, он побежал, и вдруг услышал - тот гнался  за
ним, латунная змеиная голова быстро скользила  по  ковру  с  тихим,  сухим
свистом, словно гремучая змея пробиралась по заросшему сухой травой  полю.
Он гнался за Дэнни, и лестница вдруг показалась  такой  далекой,  будто  с
каждым скачком, который мальчик к ней делал, отодвигалась назад.
     Он попытался крикнуть: "Папа!", но сжавшееся горло не  пропустило  ни
слова. Он был один. Звук за спиной делался громче - по сухому ворсу  ковра
с шелестом, извиваясь, скользила змея. Она гналась  за  ним  по  пятам,  а
может, стала на хвост и по латунному наконечнику стекал чистый яд.
     Дэнни достиг лестницы и,  чтоб  сохранить  равновесие,  ему  пришлось
бешено замахать руками. На миг он  уверился,  что  опрокинется  и  кубарем
скатится вниз.
     Он быстро оглянулся через плечо.
     Шланг не шелохнулся. Он лежал, как  лежал,  один  виток  отмотался  с
рамы, на полу  коридора  -  латунный  наконечник,  наконечник,  равнодушно
отвернутый от него. "Видишь, глупый? -  укорил  он  себя.  -  Все  это  ты
выдумал, бяка. Это все твое воображение. Бяка, бяка".
     Он прижимался к перилам - ноги от пережитого дрожали.
     (Вовсе он за тобой не гнался)
     подсказал рассудок, и, ухватившись за  эту  мысль,  мальчик  снова  и
снова возвращался к ней.
     (вовсе не гнался за тобой, вовсе не гнался за тобой, вовсе нет, вовсе
нет)
     Бояться было нечего. Да что там, вздумай Дэнни, он  мог  вернуться  и
повесить шланг на место. Мог - но не считал, что  пойдет  на  такое.  Ведь
что, если шланг гнался за ним, а  на  место  вернулся,  когда  понял,  что
действительно... не может... догнать его?
     Шланг лежал  на  ковре  и,  казалось,  спрашивал:  может,  вернешься,
попробуешь еще разок?
     Дэнни с топотом побежал вниз.



                       20. БЕСЕДА С МИСТЕРОМ УЛЛМАНОМ

     Сайдвиндерская публичная  библиотека  оказалась  небольшим  ветшающим
строением в одном квартале от деловых районов города. К дверям  скромного,
увитого виноградом дома вела широкая бетонная дорожка, обсаженная цветами,
с лета превратившимися в сухие  остовы.  На  газоне  расположился  большой
бронзовый памятник генералу Гражданской войны, про которого  Джек  никогда
не слышал, хотя подростком здорово увлекался Гражданской войной.
     Подшивки газет хранились  в  подвале.  Их  составляли  сайдвиндерская
"Газетт", обанкротившаяся в шестьдесят третьем году, "Эстес Парк Дэйли"  и
боулдерская "Камера". Денверских газет не было вообще.
     Вздохнув, Джек остановился на "Камере".
     Когда подшивка дошла до 65 года, настоящие газеты сменились катушками
микрофильмов. ("Пожертвование  федеральных  властей,  -  радостно  сообщил
библиотекарь. - Когда до нас дойдет следующий чек, мы  надеемся  переснять
материалы с 1958 по 64 годы, но это все делается так медленно, правда?  Вы
ведь будете  осторожны,  да?  Знаю,  знаю.  Будет  нужно  -  позовите")  У
единственного аппарата для чтения линзы  почему-то  оказались  повреждены,
так что, когда Венди положила ему руку на плечо (минут  через  сорок  пять
после того, как Джек закончил листать оригиналы  газет),  у  него  изрядно
болела голова.
     - Дэнни в парке, - сказала она, - но  не  хочется,  чтоб  он  слишком
долго болтался на улице. Как думаешь, сколько тебе еще?
     - Десять минут, - сказал он. Честно говоря,  он  уже  напал  на  след
последнего этапа захватывающей истории "Оверлука" - лет,  прошедших  между
бандитской перестрелкой  и  переворотом,  учиненным  Стюартом  Уллманом  с
компанией. Но ему по-прежнему хотелось скрыть это от Венди.
     - Кстати,  зачем  тебе  это?  -  спросила  она.  Выговорив  это,  она
взъерошила Джеку волосы, но тон поддразнивал только наполовину.
     - Решил покопаться в истории старика "Оверлука", - ответил Джек.
     - Есть особые причины?
     - Нет,
     (ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ЧТО ЭТО ТЫ ТАК ЗАИНТЕРЕСОВАЛАСЬ?)
     просто любопытно.
     - Нашел что-нибудь интересное?
     - Не слишком много, - сказал он, и на сей раз ему пришлось  приложить
усилия, чтоб сохранить приятный тон. Она лезла не в свое дело  -  так  же,
как вечно совала нос в его дела, еще когда они жили в Стовингтоне и  Дэнни
был грудным. Куда ты собрался, Джек? Когда  вернешься?  Сколько  берешь  с
собой денег? Поедешь на машине? А Эл с тобой едет? Хоть  один  из  вас  не
напьется? И так далее, и так далее. Она, извините за выражение,  и  довела
его. Он стал пьяницей. Может статься, причина была не только в  этом,  но,
ради Бога, посмотрим правде в глаза и признаем: и в этом тоже. Она пилила,
пилила, пилила его, пока не возникало желание дать ей затрещину -  просто,
чтоб она заткнулась и бесконечный поток вопросов
     (Куда? Когда? Как? Будешь ты? Ты что?)
     прекратился. Вот уж, действительно,
     (Головная боль? Похмелье?)
     головная боль. Аппарат для чтения. Проклятая машина  искажает  текст.
Оттого-то у него эта долбаная головная боль.
     - Джек, ты в норме? Ты такой бледный...
     Он резко отдернул голову от пальцев Венди.
     - ВСЕ НОРМАЛЬНО!
     Под его  жгучим  взглядом  она  отпрянула,  примеряя  улыбку,  но  та
оказалась на размер меньше.
     - Ну... если ты... пойду, подожду в парке вместе с Дэнни.
     Вот она пошла прочь, улыбка  растаяла,  уступив  место  недоуменному,
болезненному выражению. Он позвал:
     - Венди?
     Она оглянулась от подножия лестницы.
     - Что, Джек?
     Он поднялся и подошел к ней.
     - Извини, детка. По-моему, со  мной  и  правда  что-то  не  так.  Эта
машина... линзы искажают. Жутко болит голова. Аспирин есть?
     - Конечно. - Венди запустила  руку  в  сумочку  и  вытащила  жестянку
анацина. - Пусть будет у тебя.
     Джек взял жестянку.
     - Экседрина нет? - Он заметил на лице жены слабое отвращение и понял.
Когда-то, пока он еще не запил так сильно, что  стало  не  до  шуток,  они
поначалу горько подсмеивались на этот счет. Джек тогда  объявил:  из  всех
лекарств, какие  только  изобрели  для  отпуска  без  рецепта,  один  лишь
экседрин  способен  намертво  остановить  похмелье   еще   на   подступах.
Решительно, это средство - единственное. Он начал мысленно  называть  свои
утренние страдания Экседриновыми головными болями, партия N 69.
     - Экседрина нет, - сказала она. - Извини.
     - Да ладно, - отозвался Джек, - твои отлично подойдут.
     Конечно, не подойдут, Венди тоже  могла  бы  догадаться.  Иногда  она
способна быть тупейшей стервой...
     - Водички дать? - бодро спросила она.
     (Нет, я просто хочу что бы ты выкатилась отсюда к ЕДРЕНОЙ МАТЕРИ!)
     - Попью из фонтанчика, когда буду подниматься. Спасибо.
     - Ладно. - Она пошла вверх по лестнице; под короткой желто-коричневой
шерстяной юбкой грациозно двигались красивые ноги. - Мы будем в парке.
     - Договорились.
     Он рассеянно сунул жестянку анацина в карман, вернулся к  машине  для
чтения и включил ее. Уверившись, что жена  ушла,  Джек  и  сам  отправился
наверх. Господи, какая мерзкая головная боль. Раз человеку пришлось  иметь
дело  с  такой  вот  глазоломкой,  так  ему  должны   разрешить   законное
удовольствие  пропустить  несколько  стаканчиков   -   чтоб   восстановить
равновесие.
     В наисквернейшем расположении духа Джек попытался выбросить эту  идею
из головы, которая в жизни еще так не болела. Вертя  в  пальцах  спичечный
коробок, на котором  был  записан  номер  телефона,  он  подошел  к  столу
главного библиотекаря.
     - Мэм, у вас есть таксофон?
     - Нет, сэр, но вы можете воспользоваться моим, местным.
     - Простите, но это междугородний звонок.
     - Ну, тогда, наверное, лучше всего вам пойти в  аптеку.  У  них  есть
таксофон.
     - Спасибо.
     Он  вышел  наружу,  прошел  по  дорожке  мимо  безымянного   генерала
Гражданской войны и зашагал к деловому кварталу, сунув руки в  карманы,  с
гудящей  как  свинцовый  колокол  головой.  Свинцово-серым  было  и  небо,
наступило уже седьмое ноября  и  с  началом  нового  месяца  погода  стала
угрожающей. Уже несколько раз шел снег. В  октябре  он  тоже  выпадал,  но
таял. Новый снежок остался, все покрыла  легкая  изморозь,  сверкавшая  на
солнце, подобно прекрасному хрусталю. Но сегодня  солнца  не  было,  более
того, когда Джек подходил к аптеке, небо снова заплевалось снегом.
     Телефонная кабина находилась  в  дальнем  конце  помещения,  и  Джек,
позвякивая в кармане мелочью, добрался  было  до  середины  прохода  среди
патентованных средств, когда ему на глаза вдруг попались белые коробочки с
зелеными буквами. Он взял одну, отнес кассиру, заплатил и пошел обратно  к
телефонной кабине. Плотно закрыв дверь, Джек положил на полочку  мелочь  и
спичечный коробок и набрал "О".
     - Прошу номер абонента.
     - Оператор, Форт Лодердейл, Флорида, - он  назвал  номер  абонента  и
номер таксофона в кабине. Когда оператор сообщила, что первые  три  минуты
обойдутся в доллар девяносто центов, он кинул в щель  восемь  четвертаков,
морщась каждый раз, как в ухе раздавался гудок.
     Потом Джек, чье уединение нарушало  лишь  отдаленное  пощелкивание  и
лепет устанавливающейся  связи,  извлек  из  коробочки  зеленый  флакон  с
"Экседрином", отвинтил белый колпачок и  бросил  на  пол  оказавшийся  под
крышкой комочек ваты. Зажав трубку между ухом  и  плечом,  он  вытряс  три
белых таблетки и разложил на полочке рядом  с  оставшейся  мелочью.  Снова
завинтив флакон, Джек сунул его в карман. Трубку на другом  конце  провода
сняли после первого же гудка.
     - Курорт "Серф-Сэнд", чем можем помочь?  -  спросил  веселый  женский
голос.
     - Я хотел бы поговорить с управляющим... пожалуйста.
     - Вы имеете в виду мистера Трента или...
     - Я говорю о мистере Уллмане.
     - По-моему, мистер Уллман занят, но, если хотите, я посмотрю...
     - Хочу. Скажите ему, что звонит Джек Торранс из Колорадо.
     - Минутку, пожалуйста.
     Она не повесила трубку.
     На Джека вновь нахлынула волна отвращения  к  этому  дешевому  хрену,
задаваке  Уллману.  Взяв  с  полочки  таблетку   экседрина,   он   недолго
разглядывал ее, потом сунул  в  рот  и  медленно,  с  удовольствием,  стал
жевать. Вкус вернул воспоминания, от удовольствия, мешающегося с  горечью,
в рот брызнула слюна. Вкус горький, сушащий, но  непреодолимо  подчиняющий
себе. Скривившись, Джек глотнул. Привычка жевать аспирин появилась у  него
в те дни, когда он пил; бросив пить,  он  начисто  позабыл  ее.  Но  когда
голова просто раскалывается - с похмелья или как у него сейчас, - кажется,
если разжуешь таблетки, они подействуют быстрее. Он  где-то  вычитал,  что
разжевывание аспирина может превратиться в  дурную  привычку,  от  которой
трудно избавиться. Кстати, где он  это  прочел?  Хмурясь,  Джек  попытался
вспомнить. И тут раздался голос Уллмана.
     - Торранс, что случилось?
     - Ничего, - сказал он. - С котлом все в  порядке  и  я  еще  даже  не
вознамерился убить жену. Это я приберегу на после праздников, когда станет
скучно.
     - Весьма забавно. Зачем вы звоните? Я занятый...
     - Занятый человек, конечно. Я понимаю. Я звоню по поводу кой-чего,  о
чем вы умолчали, излагая мне великое славное прошлое "Оверлука". Например,
по  поводу  того,  как  Горас  Дервент  продал  его  кучке   лас-вегасских
шустряков, а те провели отель через  столько  подставных  корпораций,  что
даже ИРС не знало, кто же владелец. Как они дождались подходящего  момента
и превратили его в место развлечений шишек из мафии, и как  в  66-м  отель
пришлось закрыть, когда один мафиозо немножечко  умер.  Вместе  со  своими
телохранителями, которые стояли снаружи у двери президентского люкса.  Да,
президентский люкс "Оверлука" - великое место: Уилсон, Гардинг,  Никсон  и
Вито Мясник, так?
     На другом конце линии  воцарилась  изумленная  тишина,  потом  Уллман
спокойно сказал:
     - Не понимаю, какое отношение это может иметь к вашей работе,  мистер
Торранс. Это...
     - Хотя самое интересное началось после того, как застрелили Дженелли,
как по вашему? Еще парочка поспешных перемещений - вот он есть, а вот  его
нет, - и "Оверлук" вдруг становится собственностью частного лица,  женщины
по имени Сильвия Хантер... которая совершенно случайно с сорок второго  по
сорок восьмой год звалась Сильвией Хантер Дервент.
     - Ваши три минуты закончились, - сказала оператор. - Пошел сигнал.
     - Дорогой мой мистер Торранс, все  это  -  достояние  гласности...  и
очень старая история.
     - Я об этом не знал ничего, - сказал Джек. - Сомневаюсь, чтобы, кроме
меня, об этом знали еще многие. Не  исключено,  что  история  с  убийством
Дженелли  памятна,   но   сомнительно,   чтобы   кто-то   сопоставил   все
поразительные и странные смены "Оверлуком" владельцев с сорок пятого года.
Создается впечатление, что у руля всегда  оказывается  Дервент  или  люди,
имеющие к нему отношение. Чем там заправляла Сильвия  Хантер  в  67  и  68
году, мистер Уллман? Борделем, ведь так?
     - ТОРРАНС! - шокированный тон Уллмана прошел две тысячи  миль  сквозь
потрескивания во всей полноте.
     Улыбаясь, Джек закинул в рот еще одну таблетку экседрина  и  разжевал
ее.
     - Она продала отель после того, как довольно  известный  американский
сенатор умер там от сердечного приступа. По слухам, его нашли в  чем  мать
родила, если не считать черных нейлоновых чулок, пояса с резинками и  пары
туфель на высоком каблуке. Кстати говоря, лакированных.
     - Злобная, отвратительная ложь! - выкрикнул Уллман.
     - Да ну?  -  спросил  Джек.  Ему  становилось  лучше.  Головная  боль
отступала. Он взял последнюю таблетку и  сжевал,  наслаждаясь  горьковатым
вкусом раздробленного во рту в порошок экседрина.
     - Это был крайне несчастливый случай,  -  сказал  Уллман.  -  Короче,
Торранс, в чем дело?  Если  вы  намерены  написать  какую-нибудь  мерзкую,
грязную статейку... если это гнусная, дурацкая мысль шантажировать...
     - Ничего подобного, -  сказал  Джек.  -  Я  позвонил,  поскольку  мне
кажется, вы вели со мной нечестную игру. И потому, что...
     - Нечестную игру? - возопил Уллман. - Господи, вы что  же  думали,  я
вывалю здоровенную кучу грязного белья гостиничному сторожу? Бог  ты  мой,
кем вы себя мните? И, кстати, вас-то эти старые россказни  с  какого  бока
касаются? Вы что думаете, у нас по коридорам западного  крыла  взад-вперед
маршируют призраки, завернутые в простыни и вопящие: "О горе!?"
     - Нет, что тут есть призраки, я не думаю. Но прежде, чем  взять  меня
на работу, вы здорово покопались в моих  личных  делах.  Вы  устроили  мне
допрос - могу ли я позаботиться о вашем отеле, -  вы  отчитали  меня,  как
будто я написавший в раздевалке малыш, а вы - учитель. Вы поставили меня в
неловкое положение.
     - Просто не верится, что за дерзость, что  за  нахальство,  будь  оно
трижды проклято, - сказал Уллман. Судя по голосу, он задыхался. - Как бы я
хотел выкинуть вас с работы. Да, наверное, так я и сделаю.
     - Думаю, Эл Шокли будет возражать. Энергично возражать.
     - А я думаю, мистер Торранс, в итоге вы переоцениваете  обязательства
мистера Шокли перед вами.
     На мгновение головная боль вернулась к  Джеку  во  всей  пульсирующей
красе и он прикрыл глаза. Словно издалека донесся его  собственный  голос,
спрашивающий:
     - Кто сейчас хозяин "Оверлука"? Все еще "Предприятия  Дервента"?  Или
вы слишком мелкая сошка, чтобы знать такие вещи?
     - По-моему, достаточно, мистер Торранс. Вы - служащий отеля, ничем не
отличающийся от судомойки или младшего официанта. Я вовсе не намерен...
     - Ладно, я напишу Элу, - сказала Джек. - Пусть знает, в конце концов,
он - член Совета директоров. И добавлю небольшой постскриптум, чтобы...
     - Отель не принадлежит Дервенту.
     - Что? Я не расслышал.
     - Я сказал, что отель не принадлежит Дервенту.  Все  акционеры  -  из
восточных штатов. Самым  большим  пакетом  акций  -  более  тридцати  пяти
процентов - владеет ваш друг мистер Шокли. Связан он с Дервентом или  нет,
вам лучше знать.
     - Кто еще?
     - Я не  намерен  называть  вам  имена  остальных  вкладчиков,  мистер
Торранс. Я намерен привлечь ко всему этому внимание...
     - Еще один вопрос.
     - Я вам ничем не обязан.
     - Почти всю историю "Оверлука", приятную или неприятную, все равно, я
обнаружил в альбоме для вырезок, он был  в  подвале  -  такой  большой,  в
кожаном переплете, перевязанный золотым шнуром.  Вы  не  знаете,  чей  это
может быть альбом?
     - Понятия не имею.
     - Не может  оказаться,  что  он  принадлежал  Грейди?  Тому  сторожу,
который покончил с собой?
     - Мистер Торранс, - сказал Уллман самым ледяным тоном, -  я  не  могу
ручаться, что мистер Грейди умел  читать,  не  говоря  уже  о  способности
выкапывать разные гадости, которыми вы понапрасну отняли у меня время.
     - Я подумываю, не написать ли об отеле "Оверлук" книгу, мне пришло  в
голову, что, если это действительно удастся,  владельцу  альбома  хотелось
бы, чтоб на первой странице ему выразили признательность.
     - Думаю, писать книгу об "Оверлуке" крайне неумно, - заявил Уллман. -
Особенно при вашей... э... точке зрения.
     - Ваше мнение  меня  не  удивляет,  -  теперь  головная  боль  прошла
окончательно,  та  краткая  ее  вспышка  оказалась  единственной.   Голова
прояснилась, мысли выстроились по порядку, до миллиметра. Так Джек  обычно
чувствовал себя, когда особенно хорошо подвигалась пьеса  или  после  трех
порций спиртного. Вот еще что, он забыл про экседрин; как дело  обстоит  с
другими, Джек не знал, но ему схрумкать три таблетки было все  равно,  что
слегка поддать. Теперь он сказал:
     - Что пришлось бы вам  по  вкусу  -  так  это  написанный  по  заказу
путеводитель, который можно было  бы  бесплатно  раздавать  приезжающим  в
отель постояльцам. Чтоб там было полно глянцевых снимков восхода в горах и
сопроводительного сладенького текста. А еще - раздел об  останавливающихся
в  отеле  колоритных   личностях;   разумеется,   за   исключением   таких
по-настоящему колоритных субъектов, как Дженелли с друзьями.
     - Будь я не на девяносто пять, а на  сто  процентов  уверен,  что  не
потеряю работу, если выкину вас, - придушенно пролаял Уллман, -  я  сделал
бы это сию же минуту, по телефону. Но поскольку у меня на  пять  процентов
уверенности нет, как только вы повесите трубку... искренне надеюсь,  ждать
этого совсем недолго... я намерен позвонить мистеру Шокли.
     Джек сказал:
     - Вы же знаете, в книге будет чистая правда и ничего  больше.  Нечего
делать вид, будто это не так.
     (ЗАЧЕМ ТЫ ИЗВОДИШЬ ЕГО? ХОЧЕШЬ, ЧТОБ ТЕБЯ ВЫКИНУЛИ?)
     - Мне плевать, если пятая  глава  будет  про  то,  как  Папа  Римский
трахает тень Девы Марии, - сказал Уллман, повышая голос. -  Я  хочу,  чтоб
духу вашего не было в нашем отеле!
     - Это не ваш отель! - визгливо выкрикнул Джек  и  хлопнул  трубку  на
рычаг.
     Тяжело дыша, он опустился на табуретку. Теперь возник легкий страх.
     (легкий? черт побери, еще какой!)
     и совершенно  невозможно  было  понять,  зачем  же  он  первым  делом
позвонил Уллману.
     (ТЫ ОПЯТЬ ВЫШЕЛ ИЗ СЕБЯ, ДЖЕК)
     Да. Да, точно. Какой смысл отрицать? Хуже всего  было  то,  что  Джек
понятия не имел, насколько велико влияние этого дешевого хрена  на  Эла  -
так же, как не представлял себе, сколько  дерьма  выбьет  из  него  Эл  по
старой дружбе.  Если  Уллман  и  впрямь  такой  хороший,  каким  старается
казаться, и если он поставит перед Элом ультиматум "или  он,  или  я",  не
придется ли  Элу  принять  такое  условие?  Джек  зажмурился  и  попытался
представить себе, как скажет об этом Венди. Знаешь  что,  детка?  Я  опять
потерял  работу.  На  этот  раз,  чтобы  найти,  кого  вырубить,  пришлось
преодолеть две тысячи  миль  телефонного  кабеля  Белла.  Однако  мне  это
удалось.
     Он открыл глаза и обтер губы платком. Ему хотелось выпить. Черт,  ему
требовалось выпить. Чуть дальше на улице было кафе. Конечно, Джек  успевал
по дороге в парк быстренько хлебнуть пивка  -  только  глоток,  чтоб  пыль
улеглась...
     Он беспомощно стиснул руки.
     Вернулся  вопрос:  почему   первым   делом   он   позвонил   Уллману?
Лодердейлский номер "Серф-Сэнда" имелся  в  маленькой  телефонной  книжке,
лежавшей  в  конторе  возле  телефона  -   с   номерами   водопроводчиков,
стекольщиков, электриков и прочих. Джек переписал его на спичечный коробок
после того, как поднялся утром - мысль позвонить  Уллману  пышно  цвела  и
сияла. Однажды, когда он еще пил, Венди обвинила его в том, что,  стремясь
к самоуничтожению, Джек не обладает  тем  нравственным  стержнем,  который
вынес бы полностью расцветшее желание умереть. Отчего и создает  ситуации,
в которых это могли бы сделать другие, каждый раз отрывая кусок от себя  и
от семьи. Вдруг это правда? Не  опасался  ли  Джек  в  глубине  души,  что
"Оверлук" - как раз то, что требовалось, чтобы  закончить  пьесу,  собрать
все свое дерьмо и соединить?  Может,  он  пытается  остановить  сам  себя?
Господи, пожалуйста, не надо, не допусти. Пожалуйста.
     Он прикрыл глаза, и на темном экране изнанки век немедленно появилась
картинка: рука, просунувшаяся  сквозь  дырку  в  черепице,  чтоб  вытащить
гнилые болты,  внезапный,  похожий  на  укол  иголкой,  укус;  собственный
судорожный испуганный крик, разнесшийся в неподвижном равнодушном воздухе:
ах, ты, б... проклятая, сука!
     Картинка  сменилась  другой,   двухлетней   давности:   он,   пьяный,
спотыкаясь, в три часа утра входит в дом. Налетев на  стол,  растягивается
во весь рост на полу, изрыгая проклятия, и будит спящую на диване Венди...
Венди включает свет, видит его измятую,  перепачканную  одежду  (драка  на
стоянке, которая, как смутно припоминает Джек, случилась  несколько  часов
назад прямо на границе Нью-Хэмпшира) и засохшую под носом  кровь.  Моргая,
как крот на солнышке, Джек тоже смотрит на жену, а  Венди  невыразительным
голосом говорит: СУКИН СЫН, ТЫ РАЗБУДИЛ  ДЭННИ.  ЕСЛИ  ТЕБЕ  НАПЛЕВАТЬ  НА
СЕБЯ, НЕЛЬЗЯ ЛИ НЕМНОГО ПО-ДУМАТЬ О НАС? ОХ, ДА ЧТО С ТОБОЙ ГОВОРИТЬ...
     От телефонного звонка Джек вздрогнул. Он  схватил  трубку,  нелогично
уверенный, что это либо Уллман, либо Эл Шокли.
     - Ну? - рявкнул он.
     - Сэр, вы говорили дольше,  чем  собирались.  Три  доллара  пятьдесят
центов.
     - Мне придется сходить за мелочью, - сказал он. - Погодите минутку.
     Он положил трубку на полочку, опустил оставшиеся шесть четвертаков  и
отправился к кассиру менять деньги. Все это Джек делал машинально,  мысли,
как белка в колесе, мчались по замкнутому кругу.
     Зачем он позвонил Уллману?
     Потому что Уллман поставил его когда-то в неловкое положение? Такое с
Джеком случалось и раньше, и  делали  это  настоящие  мастера  -  конечно,
Великим Маэстро оставался он  сам.  Просто,  чтобы  нагавкать  на  мужика,
обнаружить его лицемерие? Джек не считал  себя  таким  мелочным.  Рассудок
пытался уцепиться за альбом, как за важную причину,  но  дело  было  не  в
альбоме. Шансов, что Уллман  знает  владельца,  было  не  больше  двух  на
тысячу. Когда Джек поступал на работу, Уллман отнесся  к  подвалу,  как  к
чужой, вдобавок до отвращения неразвитой, стране. Если Джеку действительно
хотелось выяснить, кто хозяин альбома, надо было позвонить Уотсону  -  его
зимний телефон тоже был в конторской  записной  книжке.  С  Уотсоном  тоже
нельзя было знать наверняка, но с Уллманом - и того меньше.
     Рассказать  ему  о  замысле  написать  книгу  -  еще  одна  глупость.
Исключительная глупость. Мало того, что  Джек  поставил  под  угрозу  свою
работу, он, возможно, перекрыл и широкие  информационные  каналы  -  стоит
только  Уллману  начать  обзванивать  людей,  предупреждая:  остерегайтесь
человека из Новой Англии, который расспрашивает про отель "Оверлук". Можно
было провести расследование потихоньку, отправляя вежливые  письма,  может
быть, даже организовав весной несколько интервью... а  потом,  находясь  в
безопасном отдалении, когда книга выйдет, посмеяться украдкой над  яростью
Уллмана... Автор-В-Маске-Бьет-Снова. Вместо этого  он  устроил  совершенно
бессмысленный  звонок,  сорвался,  сцепился  с  Уллманом  и  разбудил  все
присущие управляющему отелем склонности  быть  маленьким  Цезарем.  Зачем?
Если это не попытка устроить так, чтобы его вышвырнули с неплохой  работы,
то что же это?
     Опустив в автомат остаток денег,  Джек  повесил  трубку.  Разумеется,
будь он пьян, подобная бессмыслица не удивляла бы. Но  он  был  трезвым  -
трезвым, как покойник.
     Выходя из аптеки, он, кривясь, но наслаждаясь горьким вкусом,  сжевал
еще один экседрин.
     На тротуаре он встретил Венди и Дэнни.
     - Эй, а мы как раз за тобой, - сказала Венди. - Знаешь, снег пошел.
     Джек поморгал.
     - Верно.
     Шел сильный снег. Главную улицу  Сайдвиндера  уже  порядком  занесло,
разделительная полоса исчезла. Дэнни задрал голову к белому небу,  разинув
рот и высунув язык, чтобы поймать  медленно  падающие  вниз  белые  жирные
хлопья.
     - Думаешь, началось? - спросила Венди.
     Джек пожал плечами.
     - Не знаю. Я надеялся на пару недель отсрочки. Может, так все-таки  и
выйдет.
     (ИЗВИНИ, ЭЛ. ОТСРОЧЬТЕ,  ВАША  МИЛОСТЬ.  СЖАЛЬТЕСЬ.  ЕЩЕ  ОДИН  ШАНС.
ЧЕСТНО, МНЕ ОЧЕНЬ ЖАЛЬ...)
     Отсрочка, вот что.
     Сколько раз, за сколько лет он - взрослый мужчина  -  просил  сделать
милость, дать еще один шанс? Джеку вдруг стало так тошно от  себя  самого,
так гадко, что впору было громко застонать.
     - Как голова? Не прошла? - спросила Венди, внимательно  приглядываясь
к Джеку.
     Джек обнял ее одной рукой и крепко сжал.
     - Лучше. Пошли, ребята, давайте доберемся домой, пока еще можно.
     Они прошли обратно к тому месту, где у тротуара стоял  грузовичок  из
отеля: Джек - в центре, левой рукой обнимая за плечи  Венди,  а  правой  -
держа за руку Дэнни. К добру или к худу, но он впервые сказал "домой".
     Когда Джек сел за руль грузовичка, ему пришло  в  голову,  что,  хоть
"Оверлук" и очаровывал, но не слишком-то нравился  ему.  Уверенности,  что
жизнь в отеле на пользу жене и сыну - или ему  самому  -  не  было.  Может
быть, поэтому он и позвонил Уллману.
     Чтоб его выгнали, пока еще не поздно.
     Он задним ходом  вывел  грузовичок  со  стоянки  и  поехал  прочь  из
городка, в горы.



 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7]

Страница:  [3]