Прямо перед ним оказалась забегаловка "Рутбир". Холлоранн  посигналил
и свернул в нее. Сердце больно колотилось в груди, лицо приняло нездоровый
серый оттенок. Заехав на стоянку, он достал из кармана  носовой  платок  и
промокнул лоб.
     (Господи Боже)
     - Чем могу помочь?
     При звуке голоса он снова вздрогнул, хоть это был не  глас  Божий,  а
голосок хорошенькой  официантки,  которая  стояла  у  окошка  его  машины,
приготовив блокнот для записи заказов.
     - Да-да, детка, "рутбир" со льдом. Две ложечки ванили, о'кей?
     - Да, сэр. - Она ушла, приятно покачивая бедрами, обтянутыми  красной
униформой.
     Холлоранн откинулся  на  спинку  кожаного  сиденья  и  закрыл  глаза.
Передача закончилась. Последние слова затихли между тем моментом, когда он
притащился сюда и тем,  когда  сделал  заказ.  Осталась  только  наводящая
дурноту пульсирующая головная боль, как будто мозг Холлоранна перекрутили,
отжали и повесили сушиться. Когда  он  позволил  тому  мальчугану,  Дэнни,
"посиять" на него в уллмановской забаве миллионеров, голова трещала  точно
так же.
     Но на этот раз получилось гораздо громче. Тогда мальчик просто  играл
с ним. Здесь же была паника в чистом виде, каждое слово вопило в голове  у
Холлоранна.
     Он посмотрел себе на руки. На них падал горячий  солнечный  свет,  но
гусиная  кожа  еще  не  сошла.  Он  велел  мальчугану  позвать  его,  если
потребуется помощь - это он помнил. И теперь мальчик звал.
     Холлоранн вдруг задумался - как вообще он мог оставить там  мальчика,
который так сияет. Непременно быть беде. Может, большой беде.
     Он вдруг завел машину, дал задний  ход  и,  срывая  резину,  выбрался
обратно на шоссе. Во въездной арке  ресторана  остановилась  официантка  с
пышными бедрами. В руках она держала поднос,  а  на  нем  стояло  пиво  со
льдом.
     - Да что там у вас, пожар? - крикнула она, но Холлоранн уже уехал.


     Фамилия управляющего была Куимс,  и,  когда  Холлоранн  вошел,  Куимс
беседовал со своим букмекером.  Куимсу  требовалась  четверка  лошадей.  В
Рокавэе. Нет, не "парлей", не "кинелья", не "экзакта", не  "футура",  будь
она неладна. Просто старая добрая четверка, по шестьсот долларов на нос. А
в воскресенье "Джетс". То есть, как это "Джетс" играют с "Биллз"? Он  что,
не знает с кем играют "Джетс"? Пятьсот, разрыв семь пунктов. Когда Куимс с
обессиленным видом повесил трубку, до Холлоранна дошло, как можно получать
пятьдесят тысяч в год, управляя этим маленьким курортом, и при этом носить
штаны, протертые на заду до блеска. Куимс уставился на Холлоранна глазами,
все еще налитыми кровью  после  того,  как  накануне  вечером  то  и  дело
заглядывал в бутылку виски.
     - Какие-нибудь проблемы, Дик?
     - Да, мистер Куимс, сэр. По-моему, так. Мне нужен отпуск на три дня.
     В  нагрудном  кармане  ядовито-желтой  рубашки  Куимса  лежала  пачка
"Кента". Он, не вынимая ее из кармана, извлек сигарету,  размял  и  угрюмо
прикусил патентованный  микронитовый  фильтр.  И  прикурил  от  настольной
зажигалки "Крикет".
     - Мне тоже, - сказал он. - Что это вы задумали?
     - Мне нужно три дня, - повторил Холлоранн. - Это мой мальчик.
     Взгляд Куимса упал на левую руку Холлоранна - кольца там не было.
     - Развелся в шестьдесят четвертом, - терпеливо сказал Холлоранн.
     - Дик, вы же знаете, что такое уик-энд.  Все  забито.  До  планширов.
Даже дешевые места. В воскресенье вечером у нас не протолкнешься  даже  во
"Флорида-рум".  Так  что  забирайте  мои  часы,  бумажник,  пенсию.  Черт,
забирайте хоть мою жену... если умеете терпеть острые края. Но, ради Бога,
не просите отпуск. Что с мальчиком, заболел?
     - Да, сэр, - ответил Холлоранн, все еще  стараясь  вообразить,  будто
мнет в руках полотняную шапочку и закатывает глаза. - Подстрелили.
     - Подстрелили! - повторил Куимс. Он ткнул свой "Кент" в пепельницу  с
эмблемой "Старушки Мисс", где он выучился на управляющего делами.
     - Да, сэр, - мрачно подтвердил Холлоранн.
     - Несчастный случай на охоте?
     - Нет, сэр, - сказал  Холлоранн,  позволяя  голосу  упасть  до  более
низкой хриплой ноты. - Джэна... она жила с шофером грузовика. С белым.  Он
и подстрелил моего мальчугана.  Он  в  больнице  в  Денвере.  В  Колорадо.
Критическое состояние.
     - Как, черт побери, вы узнали? Я думал, вы покупаете овощи...
     - Да, сэр, этим я и занимался.
     До того, как приехать сюда Холлоранн остановился у  конторы  "Вестерн
Юнион", чтобы заказать машину "Авис" в Степлтонском  аэропорту.  И  послал
телеграмму "Вестерн  Юнион".  Сейчас  он  вытащил  из  кармана  сложенный,
измятый бланк и махнул им перед  налитыми  кровью  глазами  Куимса.  Сунув
бланк обратно в карман, понизив голос еще капельку, Холлоранн сказал:
     - Джэна прислала. Приезжаю это я сейчас,  а  весточка-то  в  почтовом
ящике ждет.
     - Господи. Господи Иисусе, - сказал  Куимс.  На  его  лице  появилось
особое застывшее выражение  участия,  знакомое  Холлоранну.  Примерно  так
выражают сочувствие белые, считающие себя хорошими по отношению к цветным,
если речь идет о черном - или о его мифическом черном сынке.
     - Ага, ладно, езжайте, - разрешил Куимс. - Думаю, на три дня  Бедекер
сумеет вас заменить. Может помочь мойщик посуды.
     Холлоранн кивнул, заставив лицо вытянуться еще немного, но подумав  о
помогающем Бедекеру мойщике посуды, про себя не мог не усмехнуться. Даже в
лучшие дни Холлоранн сомневался, сумеет ли мойщик посуды с первого  захода
попасть струей в писсуар.
     - Хочу вернуть  жалованье  за  эту  неделю,  -  сказал  Холлоранн.  -
Целиком. Знаю, в какой переплет вы из-за меня попадете, мистер Куимс, сэр.
     Выражение лица Куимса сделалось еще более напряженным - выглядело это
так, словно он подавился костью.
     - Об этом можно поговорить позже.  Идите,  пакуйтесь.  Я  поговорю  с
Бедекером. Хотите, забронирую вам место в самолете?
     - Нет, сэр. Я сам.
     -  Ладно.  -  Куимс   поднялся,   наклонился   вперед,   но   вдохнул
поднимающийся от его  "Кента"  пласт  дыма  и  страшно  закашлялся,  худое
бледное  лицо  покраснело.  Холлоранн  изо  всех  сил  старался  сохранять
угрюмость. - Надеюсь все уладится, Дик. Как  станет  что-нибудь  известно,
позвоните.
     - Будет сделано.
     Они обменялись рукопожатием через стол.
     Холлоранн заставил себя спуститься на первый этаж, пройти в помещение
для прислуги, и только там разразился басистым хохотом, тряся головой.  Он
еще ухмылялся, промокая платком выступившие на глазах слезы, и тут запахло
апельсинами. Густой аромат прогнал желание смеяться,  а  следом  в  голову
Холлоранна ударил гром, да так, что Дик неверными пьяными шагами  отступил
к розовой оштукатуренной стене.
     (!!!ПОЖАЛУЙСТА ДИК ПРИЕЗЖАЙ ПОЖАЛУЙСТА ПРИЕЗЖАЙ ПРИЕЗЖАЙ СКОРЕЕ!!!)
     Через некоторое время, немного придя в себя, Холлоранн  почувствовал,
что, наконец, в силах взобраться по наружной лестнице к  себе  в  комнату.
Ключ хранился  под  плетеным  тростниковым  ковриком  для  ног.  Когда  он
нагнулся за ним, из внутреннего  кармана  что-то  вывалилось  и  упало  на
площадку третьего этажа с печальным "тук". Мысли  Дика  настолько  занимал
голос, вдребезги разнесший его  голову,  что  в  первую  секунду  он  лишь
равнодушно взглянул на синий конверт, не понимая, что это.
     Потом Холлоранн перевернул конверт. Прямо на него уставились  черные,
похожие на пауков, буквы: ЗАВЕЩАНИЕ.
     (О Господи, неужто так оно и бывает?)
     Он не знал. Может  быть.  Всю  неделю  мысль  о  собственной  кончине
крутилась в голове, как... ну, как
     (давай, давай, скажи)
     как предупреждение.
     Смерть?  За  какую-то  долю  секунды  перед  ним  в  единой   вспышке
промелькнула вся его  жизнь.  Не  в  историческом  смысле,  не  топография
взлетов и падений, пережитых Диком,  третьим  сыном  миссис  Холлоранн,  а
жизнь, какой она была сейчас. Незадолго до того,  как  пуля  свела  его  в
мученическую могилу, Мартин Лютер Кинг сказал им, что достиг вершины.  Дик
не мог претендовать на это. До вершины он не добрался, зато  после  многих
лет борьбы достиг солнечного плато. У него были хорошие друзья. У него был
полный набор рекомендаций, какие могут понадобиться, чтобы получить работу
где угодно. Если ему хотелось трахаться -  что  ж,  находилась  дружелюбно
настроенная баба, которая не ломалась и не исходила дерьмом по поводу "что
все это значит". С  тем,  что  он  черный,  Дик  примирился...  совершенно
примирился. Ему уже  стукнуло  шестьдесят  и,  слава  Богу,  по  свету  он
поездил.
     И он собрался рискнуть покончить со  всем  этим,  покончить  с  собой
из-за трех белых, которых даже не знает?
     Но ведь это неправда, верно?
     Он знал мальчика. Они понимали друг друга так, как не  способны  даже
хорошие друзья после сорока лет знакомства. Он знал  мальчика,  а  мальчик
его: ведь в голове у обоих имелся своего рода прожектор, что-то, чего  они
не просили, что просто было им дано.
     (не-е, у тебя фонарик, а прожектор у мальчугана)
     Иногда этот свет - это сияние - казалось очень приятной штукой. Можно
угадывать лошадей или вот, как сказал малыш, - найти папе  чемодан,  когда
хватятся, что его  нету.  Но  ведь  это  всего  лишь  приправа  к  салату,
оболочка, а в салате горькой  вики  не  меньше,  чем  прохладного  огурца.
Познаешь вкус боли, смерти и слез. Теперь мальчуган застрял в этом  отеле,
и Холлоранн поедет. Ради мальчика. Ведь, коли речь зашла о  мальчике,  они
разного цвета только когда открывают рот. Поэтому он  поедет.  И  сделает,
что сможет, потому что иначе мальчуган погибнет прямо у него в голове.
     Но, поскольку Холлоранн был человеком, он ничего не  мог  поделать  с
горьким желанием, чтоб его миновала чаша сия.


     (Она стала выбираться наружу и искать его!)
     Эта мысль пришла в голову  Холлоранну,  когда  он  упихивал  в  сумку
одежду  на  смену.  Воспоминание  оказалось  таким  ярким,  что  Холлоранн
оцепенел - такое с ним случалось каждый раз,  как  он  думал  об  этом.  А
думать об этом он старался как можно реже.
     Горничная - звали ее Делорес Викери -  была  в  истерике.  Наговорила
всякого другим горничным и, хуже  того,  некоторым  постояльцам.  Болтовня
дошла до Уллмана (этой дурочке следовало бы знать, что  иначе  и  быть  не
может), и он вышвырнул девчонку с  работы.  Она  явилась  к  Холлоранну  в
слезах - не потому, что ее выкинули, а из-за того, что увидела в номере на
третьем этаже. Она зашла в 217-й поменять полотенца,  сказала  Делорес,  а
там оказалась эта миссис Мэсси, она лежала в ванне, мертвая. Конечно,  это
невозможно. Миссис Мэсси потихоньку увезли днем раньше, и в тот момент она
уже летела обратно в Нью-Йорк в багажном отделении вместо первого  класса,
к которому привыкла.
     Делорес не очень-то нравилась Холлоранну, но в тот  вечер  он  сходил
наверх посмотреть. Горничная представляла собой девицу двадцати трех лет с
оливковой кожей.  К  концу  сезона,  когда  становилось  поспокойнее,  она
обслуживала столики. Холлоранн пришел к выводу, что она  сияет,  но  очень
слабо - так, мигающий огонек: зайдет пообедать похожий на мышь господин  с
провожатым в полотняном плаще, и Делорес пристроит их  за  один  из  своих
столиков. Похожий на мышь мужчина оставлял под тарелкой портрет Александра
Гамильтона - достаточно скверно для девушки, обстряпавшей дельце,  но  она
еще и ликовала по этому поводу. Эта лентяйка  исхитрялась  сачковать  там,
где дела вел человек,  не  терпящий  никаких  сачков.  Она  усаживалась  в
бельевой читать журнал и курила, но, когда  бы  Уллман  ни  отправился  на
сверхурочный обход (и горе той давшей  отдых  ногам  девушке,  которую  он
поймает!), он обнаруживал, что Делорес усердно трудится: журнал  скрывался
под простынями на верхней полке, а пепельница благополучно засовывалась  в
карман униформы. Да-а,  подумал  Холлоранн,  лентяйка  и  неряха,  которой
сторонились остальные девушки... но слабенький огонек в Делорес  теплился.
И всегда позволял ей выйти сухой из воды. Но то, что она увидела в  217-м,
испугало ее достаточно сильно, поэтому она с радостью забрала выданные  ей
Уллманом бумаги и уехала. Почему Делорес  пришла  к  нему?  Сияние  сияние
узнает, подумал Холлоранн, усмехнувшись.
     В общем, в тот вечер он пошел наверх, в комнату, которую на следующий
день должны были  занять  снова.  Чтобы  войти,  Холлоранн  воспользовался
ключом-универсалом из конторы.  Поймай  его  с  этим  ключом  Уллман,  Дик
присоединился бы к Делорес Викери в очереди на бирже труда.
     Ванну заслоняла занавеска. Он откинул ее, но еще раньше  предчувствие
подсказало ему, что он там  увидит.  В  наполовину  налитой  ванне  грузно
лежала лиловая, раздувшаяся миссис Мэсси. Холлоранн замер,  глядя  на  нее
сверху вниз, а сильно колотящееся  сердце  подкатило  к  самому  горлу.  В
"Оверлуке" случалось и другое: время от времени повторялся  плохой  сон  -
как будто Дик на балу-маскараде обслуживает гостей в бальном  зале  и  при
крике  "Маски  долой!"  появляются  их  настоящие  лица,   гниющие   морды
насекомых. А еще кусты живой изгороди, эти звери;  два,  может  быть,  три
раза Холлоранн видел (или думал, что видит) как они перемещались,  хотя  и
совсем немного.  Сидевшая  на  задних  лапах  собака  как  будто  бы  чуть
припадала к земле, а львы выдвигались вперед,  словно  угрожали  маленьким
хамам с детской площадки. В прошлом году, в мае, Уллман послал  Холлоранна
на чердак поискать декоративный набор  инструментов  для  тушения  пожара,
тот, что ныне стоит в вестибюле  у  камина.  Пока  Дик  копался  там,  три
лампочки под потолком погасли и  он  потерял  выход.  Неизвестно,  сколько
времени он бродил там, спотыкаясь, налетая  на  разные  предметы,  обдирая
лодыжки о коробки, все ближе к панике, и все сильнее становилось ощущение,
будто в темноте что-то к нему подкрадывается. Огромное страшное  существо,
которое медленно просочилось под дверь, как только погас  свет.  А  когда,
споткнувшись, Холлоранн буквально вылетел в люк, то, не закрывая  его,  со
всех ног поспешил вниз  -  перемазанный  сажей,  встрепанный,  по-прежнему
томимый  дурным  предчувствием.  Потом  Уллман  лично  спустился  в  кухню
сообщить, что Дик оставил чердачный люк  нараспашку  и  не  погасил  свет.
Может быть, Холлоранн полагает, что постояльцам захочется  подняться  туда
поиграть в кладоискателей? Он считает, что электричество бесплатное?
     И Дик заподозрил - нет, почти уверился - что кое-кто  из  постояльцев
тоже видел или слышал разные вещи. За три года, проведенные  им  в  отеле,
президентский люкс снимали девятнадцать раз.  Шестеро  из  въехавших  туда
покинули отель рано, некоторые выглядели явно нездоровыми. Другие гости  с
той же внезапностью покидали другие номера. В семьдесят четвертом, однажды
вечером, когда стало смеркаться, на  поле  для  гольфа  неизвестно  почему
забился в истерике, пронзительно  крича,  человек,  заработавший  в  Корее
Бронзовую и  Серебряную  Звезды  (теперь  он  заседал  в  правлениях  трех
главнейших корпораций и, по слухам, лично вышвырнул  с  работы  известного
автора телевизионных программ новостей). Потом, за то время, что Холлоранн
был связан с "Оверлуком", дети дюжинами  отказывались  ходить  на  детскую
площадку. У одной малышки случились судороги, когда она играла в цементных
кольцах. Однако можно или нельзя отнести это  на  счет  беспощадной  песни
злобных сирен "Оверлука", Холлоранн  не  знал  -  среди  персонала  ходили
слухи,  что  ребенок,  единственная  дочь  красавца-киноактера,   страдает
эпилепсией, сидит на лекарствах и в тот день просто забыла их выпить.
     Поэтому, упершись взглядом в труп миссис Мэсси, он  испугался,  но  в
полный ужас не пришел. Это оказалось полной неожиданностью.  Ужас  охватил
его, когда она  открыла  глаза,  обнаружив  пустые  серебряные  зрачки,  и
усмехнулась. Ужас охватил его, когда
     (она начала вылезать и искать его!)
     С бешено колотящимся сердцем Дик пулей вылетел  оттуда,  но  даже  за
закрытой и запертой дверью не почувствовал  себя  в  безопасности.  Честно
говоря, застегивая сейчас молнию на дорожной сумке, он признался себе, что
с тех пор нигде в "Оверлуке" больше не чувствовал себя в безопасности.
     А теперь мальчуган - зовет, кричит: помоги!
     Он взглянул на часы. Половина шестого вечера. Холлоранн направился  к
дверям, вспомнил, что в Колорадо (особенно в горах) сейчас суровая зима, и
вернулся к шкафу. Из  полиуретанового  сушащего  и  очищающего  чехла  Дик
вытащил длинное, отделанное овчиной пальто и перекинул через руку.  Другой
зимней одежды у него не было. Погасив свет, он огляделся. Ничего не забыл?
Да. Еще одно. Вытащив из нагрудного кармана завещание, он засунул  его  за
край зеркала на туалетном столике. Если повезет, он вернется и  сам  вынет
его оттуда. Да уж, если повезет.
     Холлоранн вышел из квартиры, запер дверь, сунул ключ под тростниковый
коврик коврик и по ступенькам  крыльца  сбежал  к  кадиллаку  с  откинутым
верхом.
     На  полдороге  к  "Майами  Интернэшел",  в  приятном   отдалении   от
коммутатора,  который,  как  известно,   прослушивал   Куимс   со   своими
подпевалами, Холлоранн остановился возле торгового  центра  "Лондромэт"  и
позвонил в "Объединенные авиалинии". Самолеты на Денвер?
     Имелся один самолет, который должен был улететь  в  6:36.  Джентльмен
успеет?
     Холлоранн поглядел на  часы.  Они  показывали  6:02.  И  сказал,  что
успеет. Как насчет свободных мест на этот рейс?
     Минуточку, я проверю.
     Он услышал щелчок,  а  потом  -  сахаринно-сладкий  голос  Монтавани,
который предположительно делал ожидание более приятным.  Как  бы  не  так.
Холлоранн переминался с ноги  на  ногу,  поглядывая  то  на  часы,  то  на
молоденькую девушку с подвесной люлькой за спиной. В  люльке  спал  малыш.
Она разменивала мелочь и боялась, что попадет домой позже, чем собиралась,
и бифштекс подгорит, а муж - Марк? Майк? Мэтт? - будет злиться.
     Прошла  минута.  Две.  Он  совсем  было  собрался  поехать  дальше  и
рискнуть, как вновь зазвучал словно записанный  на  пленку  голос  клерка,
занимающегося бронированием мест. Есть свободное место, отказное. В первом
классе. Это имеет какое-нибудь значение?
     Нет. Согласен.
     Плата наличными или кредитной карточкой?
     Наличными, детка, наличными. Мне надо улететь.
     А фамилия?..
     Холлоранн, два "л", два "н". Пока.
     Он повесил трубку и заспешил к дверям. В голове  беспрерывно  звучали
несложные мысли девушки, которая беспокоилась  за  бифштекс,  и  Холлоранн
почувствовал, что вот-вот спятит. Иногда бывало, что безо всяких причин он
ловил совершенно изолированную, абсолютно чистую отчетливую мысль - и, как
правило, совершенно никчемную.


     Он почти успел. Он гнал со скоростью восемьдесят миль  в  час  и  уже
видел аэропорт, когда его отозвал  в  сторону  один  из  Прекраснейших  по
Флориде.
     Холлоранн опустил электрифицированное окошко и открыл  было  рот,  но
полицейский уже перелистывал книжку штрафов.
     - Знаю, знаю, - мирно сказал полицейский. - Похороны в Кливленде. Ваш
отец. Свадьба в Сиэтле. Ваша сестра. Пожар в Сан-Хосе,  который  уничтожил
кондитерскую вашего дедушки. Действительно классный "Кабоджа-ред", который
поджидает во временном хранилище в  Нью-Йорке.  Этот  кусок  дороги  перед
самым аэропортом я просто обожаю.  Даже  ребенком  я  больше  всего  любил
внеклассное чтение.
     - Послушайте, начальник, мой сын...
     - Единственное, что я не могу вычислить, пока сказка не  кончится,  -
сообщил офицер, отыскивая нужную страничку в квитанционной книжке,  -  это
номер водительских прав провинившегося шофера и регистрационная информация
на него. Ну, будьте умницей. Дайте-ка взглянуть.
     Холлоранн посмотрел в спокойные голубые глаза полицейского,  обдумал,
не рассказать ли все же свою сказочку "мой сын в критическом состоянии"  и
решил, что так выйдет только хуже. Этот  Смоки  -  не  Куимс.  Он  вытащил
бумажник.
     - Чудесно, - сказал полицейский. - Будьте любезны, выньте их  оттуда.
Мне просто надо посмотреть, как все обернется под конец.
     Холлоранн молча вынул водительские права, флоридскую  регистрационную
карточку и отдал полицейскому из службы движения.
     - Очень хорошо. Так хорошо, что вы заслужили подарок.
     - Какой? - с надеждой спросил Холлоранн.
     - Когда я кончу переписывать эти  цифры,  я  дам  вам  подкачать  мне
маленький баллон.
     - О Божееее... - простонал Холлоранн. - Начальник, у меня рейс...
     - Шшшшш, - сказал полицейский. - Не капризничайте.
     Холлоранн закрыл глаза.
     Он добрался до стойки "Объединенных авиалиний"  в  6:49,  беспричинно
надеясь, что  рейс  задержали.  Спрашивать  даже  не  понадобилось.  Табло
вылетов над стойкой, где регистрировались перед  посадкой  пассажиры,  все
ему сказало. Рейс N 901 на Денвер, который должен был отправиться в  6:36,
вылетел в 6:40. Девять минут назад.
     - Ах ты черт, - сказал Дик Холлоранн.
     И вдруг запахло апельсинами. Тяжелый, насыщенный  запах.  Дик  только
успел дойти до мужского туалета и тут, оглушая, прозвучало полное ужаса:
     (!!!ПРИЕЗЖАЙ   ПОЖАЛУЙСТА   ПРИЕЗЖАЙ   ДИК    ПОЖАЛУЙСТА   ПОЖАЛУЙСТА
ПРИЕЗЖАЙ!!!)



                               39. НА ЛЕСТНИЦЕ

     Среди того, что они продали перед переездом из  Колорадо  в  Вермонт,
дабы увеличить текущие авуары, оказалась  и  коллекция  Джека:  две  сотни
старых альбомов с рок-н-роллом и рокабилли. Они разошлись на  толкучке  по
доллару за штуку. Среди них - один, который особенно любил Дэнни,  двойной
альбом Эдди  Кокрэна  с  подклеенной  туда  четырехстраничной  вкладкой  с
текстами Ленни Кая. Венди  частенько  поражалась,  как  очаровывает  Дэнни
именно этот альбом, записанный мужчиной-мальчиком, который  быстро  прожил
жизнь и рано умер... умер,  честно  говоря,  когда  ей  самой  было  всего
десять.
     Сейчас, в четверть восьмого по горному времени (Дик Холлоранн как раз
рассказывал Куимсу про белого дружка своей бывшей жены)  Венди  наткнулась
на сына. Тот сидел на середине лестницы, ведущей из  вестибюля  на  второй
этаж, перекидывал из руки в руку красный резиновый мячик и напевал одну из
песенок с той самой пластинки. Голос мальчика был тихим и монотонным.
     - Вот лезу на первый-второй этаж, на третий и  на  четвертый,  -  пел
Дэнни, - на пятый, шестой, седьмой этаж - такой уж я парень  упертый...  и
вот я забрался наверх, ура! но нету сил плясать до утра...
     Венди обошла его, присела на один из подъемов лестничных  ступеней  и
увидела, что нижняя губа мальчика распухла и стала в два раза больше, а на
подбородке засохла кровь. Сердце испуганно  подпрыгнуло  в  груди,  но  ей
удалось заговорить ровным тоном.
     - Что стряслось, док? - спросила она, хотя не сомневалась, что знает.
Его ударил Джек. Да, конечно.  Этого  следовало  ожидать,  правда?  Колесо
прогресса; рано или поздно оно возвращает тебя к  тому  месту,  откуда  ты
отправлялась.
     - Я позвал Тони, - ответил Дэнни. - В бальном зале. По-моему  я  упал
со стула. Теперь уже не болит. Просто кажется... что губа слишком большая.
     - Все действительно так и было? - спросила Венди, встревоженно  глядя
на сына.
     - Это не папа, - ответил он. - Сегодня - нет.
     Она изумленно посмотрела на него,  охваченная  дурным  предчувствием.
Мячик путешествовал из руки в руку. Дэнни прочел ее мысли. Ее сын  прочел,
что она думает.
     - Что... что тебе сказал Тони, Дэнни?
     - Неважно.
     Лицо мальчика было спокойно, а  голос  невыразителен  настолько,  что
пробирала дрожь.
     - Дэнни... - Венди схватила его за плечо - сильнее, чем хотела, но он
не поморщился и даже не попытался скинуть ее руку.
     (Господи, мы губим мальчика. Не только Джек,  я  тоже.  А  может,  не
только мы... Отец Джека, моя мать - нет ли здесь и их? Конечно, почему  бы
нет? Все  равно  этот  дом  запоганен  призраками...  подумаешь,  парочкой
больше. Отче небесный, мальчик - как один из тех чемоданов, что показывают
по  телевизору,  его  переезжают,  роняют  с  самолета,  пропускают  через
фабричные машины. Или как  часы  "Таймэкс".  Стукнешь,  а  они  знай  себе
тикают. Ох, Дэнни, мне так жаль)
     - Неважно, - снова повторил Дэнни. Мячик очутился в  другой  руке.  -
Тони больше не сможет приходить. Ему не дадут. Его победили.
     - Кто?
     - Люди из отеля, - ответил он. Тут мальчик взглянул на  нее  и  глаза
оказались вовсе не равнодушными. Они были глубокими и испуганными. -  И...
и вещи. Тут есть разные-разные. Отель просто набит ими.
     - Ты можешь видеть...
     - Я не хочу видеть, - тихо произнес мальчик и снова стал смотреть  на
резиновый мячик, который описывал полукружья, летая из руки в руку.  -  Но
иногда, поздно вечером, я их слышу. Они, как ветер - вздыхают все  вместе.
На чердаке. В подвале. В номерах. Везде. Я думал, это  я  виноват,  потому
что я такой. Ключик. Серебряный ключик.
     - Дэнни, не надо... не надо из-за этого расстраиваться.
     - Но он тоже, - сказал Дэнни. - Папа. И ты.  Ему  нужны  мы  все.  Он
обманывает папу, дурачит его, пытается заставить поверить, что больше всех
ему нужен именно он. Больше всех ему нужен я, но  он  заберет  и  тебя,  и
папу.
     - Если бы только этот снегоход...
     - Ему не позволят, - все также тихо сообщил Дэнни.  -  Его  заставили
закинуть в снег какую-то деталь  от  снегохода.  Далеко.  Мне  приснилось.
Потом, он знает,  что  в  217-м  действительно  есть  женщина.  -  Мальчик
взглянул на мать темными перепуганными глазами. - Неважно, веришь  ты  мне
или нет.
     Венди обвила его рукой.
     - Дэнни, я тебе верю. Скажи правду. Джек... он попробует нас обидеть?
     - Его хотят заставить, - сказал Дэнни. - Я звал  мистера  Холлоранна,
он велел позвать его, если он будет мне нужен. Я и позвал. Но  это  ужасно
тяжело. Я устаю. А хуже всего, что неизвестно, слышит он меня или нет.  Не
думаю, что он может отозваться, для него это слишком далеко. А я не знаю -
для меня тоже слишком далеко или нет. Завтра...
     - Что завтра?
     Он покачал головой.
     - Ничего.
     - Где он сейчас? - спросила Венди. - Папа?
     - В подвале. Не думаю, что сегодня вечером он поднимется наверх.
     Она вдруг встала.
     - Жди меня здесь. Я вернусь через пять минут.


     В свете флюоресцентных ламп под потолком кухня  казалась  холодной  и
заброшенной. Венди подошла туда, где с магнитных планок свисали  ножи  для
резки мяса. Взяв самый длинный и острый, она завернула его в  полотенце  и
ушла из кухни, погасив за собой свет.


     Дэнни сидел на лестнице, следя глазами за перелетающим из руки в руку
мячиком. Он пел: "Она на двадцатом живет этаже, а лифт, конечно,  сломался
уже. И! Лезу на первый-второй этаж, на третий и на четвертый..."
     (Лу, беги ко мне скорей...)
     Пение прекратилось. Он прислушался.
     (Буду ждать я у дверей)
     Голос звучал у него в голове и  был  настолько  частью  Дэнни,  таким
пугающе близким, что мог оказаться одной из его собственных мыслей. Тихий,
немного невнятный, он дразнил Дэнни, словно выговаривая:
     (да, да, тебе тут понравится. Попробуй,  тебе  понравится.  Попробуй,
тебе понраааааавится...)
     Слух Дэнни неожиданно обострился, и мальчик вновь услышал -  было  ли
это сборищем призраков и духов, или же это был сам отель, страшная комната
смеха, где  все  нарисованные  страшилы  оказывались  живыми,  где  каждый
аттракцион заканчивался смертью, где живые изгороди ходили,  а  серебряный
ключик  мог  запустить  непристойное  зрелище?  Тихие  вздохи  и   шелест,
напоминающий нескончаемую ночную игру зимнего ветра под карнизами,  ветра,
убаюкивающего насмерть, которого ни  разу  не  слышали  приезжающие  летом
туристы. Напоминающий гудение  летних  ос  в  земляном  гнезде  -  сонных,
смертоносных; начинающихся пробуждаться.  Торрансы  находились  на  высоте
десяти тысяч футов.
     (Чем ворон похож на конторку? Конечно, чем выше, тем реже! Выпей  еще
чаю!)
     Живой звук, создаваемый, однако, не голосами и не дыханием.  Выросшая
на  южных  дорогах  бабка  Дика  Холлоранна  назвала   бы   его   "морок".
Исследователь-психолог придумал бы длинное  название  -  психическое  эхо,
психокинез,  телесмическое   отклонение.   Для   Дэнни   же   это   просто
безостановочно потрескивал отель, старое чудовище, навсегда запершее их  в
себе: коридоры теперь простирались не  только  в  пространстве,  но  и  во
времени, голодные тени, беспокойные гости, которых нелегко угомонить.
     В   сумраке   бального   зала   часы    под    стеклянным    колпаком
одной-единственной музыкальной нотой пробили семь тридцать.
     Хриплый, скотский от выпитого голос прокричал:
     - Скидывайте маски и давайте трахаться!
     На полдороге к дальнему концу вестибюля Венди вздрогнула и замерла на
месте.
     Она посмотрела  на  Дэнни,  который  все  еще  сидел  на  ступеньках,
перебрасывая мячик из руки в руку.
     - Ты что-нибудь слышал?
     Дэнни только взглянул на нее, продолжая играть мячиком.
     И хотя спали они за запертой дверью, вдвоем, этой ночью сон к ним  не
шел.
     Дэнни, не закрывая глаз, думал в темноте:
     (Он хочет стать одним из них и жить вечно. Вот чего он хочет.)
     Венди думала:
     (Если придется, я заберу его в горы.  Раз  уж  умирать,  я  предпочту
смерть в горах.)
     Мясницкий нож, по-прежнему завернутый в полотенце, она  положила  под
кровать, чтобы был под рукой; они с Дэнни то задремывали, то  просыпались.
Вокруг потрескивал отель. Снаружи с небес свинцом посыпался снег.



                               40. В ПОДВАЛЕ

     (!!!Котел, проклятый котел!!!)
     Мысль расцвела в мозгу Джека  Торранса  пышным  цветом,  у  нее  была
яркая, предостерегающая красная кайма. Тут же раздался голос Уотсона:
     (забудешь -  а  оно  поползет,  поползет  и  очень  может  быть,  что
проснетесь вы всей семейкой на луне, мать ее так... делали его  на  двести
пятьдесят, но теперь-то котел  рванет  куда  раньше...  коли  эта  стрелка
доберется до ста восьмидесяти,  меня  ни  какими  коврижками  не  заманишь
спуститься и стать рядом...)
     Здесь, внизу, Джек провел всю ночь, углубившись в коробки со  старыми
записями,  одержимый  безумным  чувством,  что  время  иссякает   и   надо
торопиться.  Самые  важные  отгадки,  связи,  которые  бы  все  прояснили,
по-прежнему  ускользали.  Пальцы  Джека  от  похрустывающих  старых  бумаг
пожелтели и испачкались. Он так увлекся,  что  один  раз  забыл  проверить
котел. Давление он сбросил накануне вечером, около шести часов, сразу, как
спустился сюда. Сейчас было...
     Он взглянул на часы и вскочил, зацепив ногой кипу  старых  накладных.
Та перевернулась.
     Иисусе, четверть пятого утра.
     Позади буянила топка. Котел ревел и свистел.
     Джек подбежал к нему. Похудевшее за последний месяц лицо сейчас густо
покрывала щетина, придавая ему изможденный вид узника концлагеря. Манометр
показывал двести десять фунтов на квадратный  дюйм.  Джек  вообразил,  что
видит, как бока старого, заплатанного и заваренного котла вспучиваются  от
смертельного напряжения.
     (оно ползет... коли эта стрелка доберется до ста  восьмидесяти,  меня
ни какими коврижками не заманишь спуститься и стать рядом с ним...)
     Вдруг заговорил холодный, искушающий внутренний голос.
     (Пусть его. Иди, забери Венди и Дэнни  и  уматывай  отсюда  на  хрен.
Пусть шарахнет!)
     Джек буквально видел этот взрыв. Двойной раскат грома, который вырвет
у  этого  места  сперва  сердце,  а  потом  душу.   Котел   разлетится   с
оранжево-лиловой вспышкой, от которой весь  подвал  зальет  дождь  горящей
раскаленной  шрапнели.  Мысленно  Джек  видел,   как,   подобно   страшным
биллиардным шарам, от стен к потолку  отскакивают  раскаленные  до  красна
ошметки металла - свистящая в воздухе зубчатая смерть. Часть их,  конечно,
пронесется прямо под этой каменной аркой, подожжет старые бумаги по другую
ее сторону и, черт  побери,  до  чего  же  весело  те  запылают!  Уничтожь
секреты, сожги разгадки, эту тайну никогда не решить ни одной живой  душе!
Потом взорвется газ, оглушительно заревет и затрещит пламя, и эта огромная
горелка  превратит  всю  середку  отеля  в  настоящее  пекло.  Лестницы  и
коридоры, потолки и комнаты - все утонет в пламени, как замок из последней
серии "Франкенштейна".  Пламя  перекинется  в  крылья  дома,  заспешит  по
сине-черному плетению ковров подобно нетерпеливому гостю. Шелковистые обои
обуглятся  и  свернутся.  Тут  нет  ни  одного   разбрызгивателя,   только
устаревшие шланги, воспользоваться которыми  некому  -  ни  одна  пожарная
команда на свете не доберется сюда раньше  будущего  марта.  Гори,  детка,
гори. Через двенадцать часов останутся лишь голые кости, и все.
     Стрелка манометра поднялась до двухсот двенадцати.  Котел  кряхтел  и
стонал, как старуха, пытающаяся встать с кровати. По краям  старых  заплат
заиграли свистящие струйки пара. Шипели крохотные шарики припоя.
     (это мой последний шанс.)
     Единственным,  что  еще  не  принесло  им  дохода,  был  их  с  Венди
совместный страховой полис. Прожив в  Стовингтоне  год,  они  застраховали
свои жизни. Смерть приносила сорок тысяч  долларов  и  сумма  удваивалась,
если один из них погибал в железнодорожной или  авиакатастрофе...  или  во
время пожара. Умри тайком - выиграешь сто долларов.
     (пожар... восемьдесят тысяч...)
     У них будет время, чтобы выбраться отсюда. Даже если  Венди  с  Дэнни
спят, время выбраться у них будет.  Джек  не  сомневался.  К  тому  же  он
считал, что вряд ли кусты живой изгороди или что-нибудь еще попытаются  их
задержать, когда "Оверлук" будет пылать в полнеба.
     (пылать)
     Стрелка протанцевала по грязной, почти неразличимой шкале к  двумстам
пятнадцати фунтам на квадратный дюйм.
     Джек вспомнил еще одну вещь из времен своего детства.
     У них за домом росла яблоня, на нижних ветках  которой  осы  устроили
гнездо. И укусили одного из  старших  братьев  Джека  (сейчас  он  не  мог
вспомнить, которого), когда тот раскачивал старую шину, подвешенную  папой
к одной из нижних ветвей. Стояло позднее лето, когда осы злее всего.
     Отец только что вернулся с работы и, еще одетый  в  белое,  с  лицом,
окутанным тонким туманом пивного  духа,  собрал  всех  троих  мальчиков  -
Бретта, Майка и малыша Джекки - и сообщил им, что собирается избавиться от
ос.
     - Теперь смотрите, - сказал он, улыбаясь и чуть пошатываясь (тогда он
еще не пользовался тростью, столкновение с молочным  фургоном  было  тогда
делом далекого будущего). - Может, чему-нибудь научитесь. Это мне  показал
мой отец.
     Под ветку, на  которой  покоилось  осиное  гнездо  (плод  куда  более
смертоносный, чем сморщенные, но вкусные яблоки, которые их яблоня  обычно
давала в конце сентября, а тогда была еще середина  месяца)  отец  подгреб
большую кучу промокших под дождем листьев. День был ясным и  безветренным.
Листья дымили, но по-настоящему не горели, и от них шел запах -  аромат  -
эхом возвращающийся к Джеку каждый листопад,  когда  мужчины  в  субботних
штанах и легких "виндбрейкерах" сгребали листья в  кучу  и  жгли.  Сладкий
запах, таящий в себе горечь, пряный, пробуждающий воспоминания. От тлеющих
листьев поднимались большие пласты дыма,  они  плыли  кверху,  загораживая
гнездо от глаз.
     Оставив листья тлеть до вечера, отец пил  на  крыльце  пиво  и  кидал
пустые банки из-под "черной этикетки" в женино пластиковое ведро для мытья
полов; по бокам сидели старшие сыновья, а в ногах  играл  с  попрыгунчиком
малыш Джекки, который монотонно распевал:  "ты  еще  поплачешь...  у  тебя
сердце обманщицы... сердце обманщицы... но тебе это так не сойдет".
     В четверть шестого,  перед  самым  ужином,  папа  подошел  к  яблоне.
Сыновья опасливо столпились у него за спиной. В руке папа  держал  мотыгу.
Он раскидал листья в стороны, оставив дотлевать  небольшие  кучки,  потом,
покачиваясь и моргая, потянулся  вверх  ручкой  мотыги  и  со  второй  или
третьей попытки сбил гнездо на землю.
     Ребята помчались спасаться на  крыльцо,  но  папа  просто  стоял  над
гнездом,  покачиваясь  и  помаргивая.  Джекки  подкрался  обратно,   чтобы
посмотреть. Несколько ос медленно ползали по своим бумажным владениям,  но
взлететь  не  пытались.  Из  черного,  враждебного  нутра  гнезда  донесся
незабываемый звук, низкое, усыпляющее жужжание -  так  гудят  провода  под
высоким напряжением.
     - Почему они не пытались ужалить тебя, папа? - спросил он тогда.
     - Они опьянели от дыма, Джекки. Сгоняй-ка за канистрой.
     Он сбегал. Папа сунул гнездо в янтарный бензин.
     - Теперь  отойди-ка,  Джекки,  ежели  не  хочешь,  конечно,  лишиться
бровей.
     Он отступил в сторону. Откуда-то из обширных  складок  своего  белого
халата папа вытащил спички. Чиркнув одной, он кинул ее в гнездо. Произошел
оранжево-белый взрыв, почти беззвучный в  своей  ярости.  Папа  попятился,
хохоча как сумасшедший. Осиное гнездо мгновенно сгорело дотла.
     - Огонь, - сказал папа, с улыбкой поворачиваясь  к  Джекки.  -  Огонь
убьет что угодно.
     После ужина  мальчики  вышли  на  убывающий  дневной  свет  и  угрюмо
постояли  возле  обугленного,  почерневшего  гнезда.  Из  горячего   нутра
доносились звуки лопающихся как кукурузные зерна осиных тел.
     Манометр показывал двести двадцать. В середине котла рождался  низкий
металлический вой. В  сотне  мест  торчком  поднялись  струйки  пара,  они
торчали, как иглы дикобраза.
     (огонь убьет что угодно)
     Джек внезапно вздрогнул. Он задремал... и чуть не отправился  на  тот
свет. О чем, скажите на милость, он думал? Его дело - защищать отель. Он -
смотритель.
     Ладони Джека так быстро взмокли от ужаса, что в первый момент большой
вентиль выскользнул у него из рук. Тогда Джек уцепился пальцами за  спицы.
Он крутанул один раз, два, три. Пар громко  зашипел,  как  будто  вздохнул
дракон. Из-под котла поднялся теплый тропический туман, окутав его  тонкой
пеленой. На миг шкала скрылась от глаз Джека, но он подумал, что  прождал,
должно быть, слишком долго: лязгающий стон в котле усилился, потом  что-то
несколько раз тяжело громыхнуло и раздался скрежет гибнущего металла.
     Когда пар частично развеялся,  Джек  увидел,  что  стрелка  манометра
упала до двухсот и продолжает идти вниз.  Струйки  пара,  выбивавшиеся  по
краям приваренных заплат,  стали  ослабевать.  Щемящий  скрежет  пошел  на
убыль.
     Сто девяносто... сто восемьдесят... сто семьдесят пять...
     (в мерном стуке колес
     испустил паровоз
     вместо свиста пронзительный
     вой)
     Но Джек полагал, что теперь котел не взорвется. Давление упало до ста
шестидесяти.
     (... разнесло все к чертям,
     так и сгинул он там,
     рукоятку сжимая рукой)
     Тяжело дыша, дрожа Джек отступил от котла.  Он  взглянул  на  руки  и
увидел, что на ладонях уже вздуваются  волдыри.  Черт  с  ними  волдырями,
подумал он и неуверенно рассмеялся. Чуть не сгинул, рукоятку сжимая рукой,
как машинист Кейси из "Крушения старины девяносто седьмого". Что еще хуже,
он погубил бы "Оверлук". Он провалился на учительском поприще,  провалился
как писатель, муж и отец. Даже пьяница  из  него  не  вышел.  Но  образцом
провала, таким, что лучше не придумаешь, было бы взорвать здание,  которое
должен обихаживать. А здание это было вовсе не рядовым.
     Никоим образом.
     Иисусе, как ему хотелось выпить.
     Давление упало до восьмидесяти пси. Осторожно, чуть морщась от боли в
руках, Джек снова закрыл спусковой клапан. Но с этого  момента  за  котлом
придется следить внимательней, чем всегда. Остаток зимы  Джек  не  доверит
ему больше сотни пси. А если  и  будет  немножко  зябко,  придется  просто
усмехнуться и стерпеть.
     Он сорвал два волдыря. Руку дергало, как гнилой зуб.
     Выпить. Выпивка подкрепила бы его. Но в проклятом  доме  нет  ничего,
кроме шерри для готовки. С этой точки зрения выпивка была лекарством. Долг
выплачен и теперь можно сделать легкую анестезию  -  чем-нибудь  посильнее
экседрина. Но тут хоть шаром покати.
     Он припомнил поблескивавшие в полумраке бутылки.
     Он спас отель. Отель захочет вознаградить его.  Джек  не  сомневался.
Вынув из заднего кармана носовой платок,  он  направился  к  лестнице.  Он
обтер губы. Маленький глоточек, один-единственный. Чтоб облегчить боль.
     Он сослужил службу "Оверлуку", теперь "Оверлук"  послужит  ему.  Джек
был уверен  в  этом.  Ноги  перебирали  ступеньки  быстро  и  нетерпеливо,
торопливыми шагами человека, вернувшегося с долгой,  горькой  войны.  Было
5:20 утра по горному времени.



                             41. ПРИ СВЕТЕ ДНЯ

     Дэнни со сдавленным  всхлипом  очнулся  от  ужасного  сна.  Произошел
взрыв. Пожар. "Оверлук" горел. Они с мамой наблюдали это  с  газона  перед
крыльцом.
     Мама сказала: "Смотри, Дэнни, посмотри, на кусты!"
     Он посмотрел  -  они  все  были  мертвы.  Листья  приняли  коричневый
оттенок, как будто  задохлись.  Из-под  них  показались  сросшиеся  ветки,
похожие  на  скелеты  полурасчлененных  трупов.   А   потом   из   больших
двустворчатых дверей "Оверлука" вывалился папа, он пылал  как  факел.  Его
одежда была охвачена пламенем,  кожа  приобрела  темный,  зловещий  загар,
который к этому моменту делался все темнее. Волосы превратились в  горящие
заросли.
     Тут-то Дэнни и проснулся. Горло сдавил страх, руки вцепились в одеяло
и простыни. Кричал он или нет? Он посмотрел на мать. Венди спала на  боку,
натянув одеяло до подбородка, на щеку упала прядь  соломенных  волос.  Она
сама была похожа на ребенка. Нет, Дэнни не кричал.
     Он лежал в постели, глядя в потолок, и  кошмар  постепенно  отступал.
Дэнни испытывал любопытное ощущение, что на волосок от них
     (пожар? взрыв?)
     прошла большая трагедия. Дэнни позволил своему  сознанию  поплыть  на
поиски папы и обнаружил, что тот стоит где-то внизу.  В  вестибюле.  Дэнни
чуть поднажал, пробуя забраться в мысли отца. Нехорошо.  Потому  что  папа
думал о Плохом Поступке. Он думал, как
     (кстати пришелся бы стаканчик-другой... наплевать... где-то на  свете
над нок-реей встало солнце, помнишь, как мы говорили, Эл? Джин с  тоником,
бурбон с капелькой горького, шотландское с содовой,  ром  с  кока-колой...
тру-ля-ля  и  тра-ля-ля...  для  меня  и  для  тебя...  где-то  на   свете
приземлились  марсиане...  в  Принстоне  или  Хьюстоне,  или  Стокли,  или
Кармайкле... в каком-то поганом городишке... в конце концов самый сезон  и
все мы не)
     (УБИРАЙСЯ ИЗ ЕГО МЫСЛЕЙ, МАЛЕНЬКИЙ ГОВНЮК!)
     От этого мысленного голоса Дэнни в ужасе и отвращении подался  назад,
глаза широко раскрылись, руки вцепились в стеганое покрывало. Это  не  был
голос его отца, просто искусное подражание. Знакомый ему  голос.  Хриплый,
грубый и все-таки таящий в себе какое-то бессмысленное веселье.
     Значит, так скоро?
     Дэнни откинул одеяло и мигом спустил ноги  на  пол.  Пинком  выбросил
из-под кровати тапочки и обулся. Он подошел к двери, открыл  ее,  заспешил
по коридору - ноги в  тапочках  шелестели  по  ворсу  ковровой  дорожки...
Мальчик свернул за угол...
     На полдороге к лестнице, преграждая Дэнни путь, на четвереньках стоял
какой-то мужчина.
     Дэнни замер.
     Мужчина  поднял  на  него  крошечные  красные  глазки.  На  нем   был
серебристый, расшитый блестками маскарадный костюм. Костюм  собаки,  понял
Дэнни. Крестец этого  странного  создания  заканчивался  длинным  пушистым
хвостом с кисточкой на конце. Вдоль спины до  шеи  шла  молния.  Слева  от
мужчины лежала не то  волчья,  не  то  собачья  голова:  пустые  глазницы,
раскрытая в бессмысленном оскале пасть. Между клыками, сделанными, похоже,
из папье-маше, виднелось сине-черное плетение ковра.
     Рот, подбородок и щеки мужчины были измазаны кровью.
     Он зарычал на Дэнни. Несмотря на  усмешку,  рычал  он  по-настоящему.
Рычание рождалось в глубине  горла  -  звук  незамысловатый,  бросающий  в
дрожь. Потом этот человек залаял. Зубы тоже были окрашены  в  красное.  Он
пополз к Дэнни, волоча за собой бескостный хвост. Забытая маска лежала  на
ковре, бессмысленно уставившись куда-то за плечо Дэнни.
     - Пропустите, - сказал Дэнни.
     - Сейчас я тебя съем, малыш, -  ответил  человек-собака  и  вдруг  из
ухмыляющегося рта вырвался целый залп лая. Свирепого  по-настоящему,  хотя
понятно было, что это - подражание. Костюм был  тесным,  и  темные  волосы
мужчины слиплись от пота. Он выдыхал смесь виски и шампанского.
     Дэнни дрогнул, но не побежал.
     - Пропустите.
     -  Только  через  мой  труп-труп-труп,  -  отозвался  человек-собака.
Маленькие красные глазки внимательно  глядели  в  лицо  Дэнни.  С  губ  не
сходила ухмылка. - Я тебя съем, малыш. И думаю начать с твоего  маленького
пухленького члена.
     Ворча, он кокетливо поскакал вперед маленькими прыжками.
     У Дэнни сдали нервы. Оглядываясь через плечо, он помчался  обратно  в
короткий коридорчик, который вел к их комнатам. Вслед полетел смешанный  с
лаем и рыканием вой, его прерывало невнятное бормотание и смешки.
     Дэнни, дрожа, стоял в коридоре.
     - Поддай жару! - орал из-за  угла  пьяный  человек-собака.  -  Поддай
жару, Гарри, сукин ты ублюдок!  Наплевать  мне,  сколько  у  тебя  казино,
авиалиний и кинокомпаний!  Знаю,  знаю,  что  тебе  нравится  в  уединении
собственного дома! Поддай жару! Будуфффу-у... и буду  пффф...  пока  Гарри
Дервента к чертям собачьим не  сдууууует!  -  тирада  завершилась  долгим,
бросающим в дрожь, воем, который, прежде чем  замереть  вдали,  словно  бы
перешел в боль и ярость.
     Предчувствуя дурное, Дэнни  развернулся  и  спокойно  пошел  в  конец
коридора, к закрытой двери спальни. Открыв ее, он просунул голову  внутрь.
Мама спала в той же самой позе. Никто ничего не слышал, только он.
     Мальчик тихонько притворил дверь и пошел  обратно  к  пересечению  их
коридора с основным, надеясь, что человек-собака исчез, как кровь со  стен
президентского люкса. Он осторожно выглянул из-за угла.
     Человек в костюме собаки все еще был там.  Он  снова  надел  маску  и
сейчас скакал на  четвереньках  возле  лестницы,  гоняясь  за  собственным
хвостом. Иногда он спрыгивал с ковра и падал, рыча по-собачьи.
     - Вау! Вау! Боу воу воуууууууу! ГРРРРР!
     Из стилизованной под ворчание пасти маски  вылетали  глухие  звуки  и
среди прочих такие, которые могли быть всхлипами или смешком.
     Дэнни вернулся в спальню и уселся на кроватку, закрыв  глаза  руками.
Теперь хозяином положения стал  отель.  Может,  первые  происшествия  были
всего лишь случайностями. Может быть,  те  вещи,  которые  Дэнни  видел  в
начале, действительно  не  могли  причинить  вреда,  как  не  могут  этого
страшные картинки. Но теперь ими управлял отель, и  они  могли  обидеть  и
сделать больно. "Оверлук" не хотел, чтобы Дэнни  шел  к  отцу.  Это  могло
испортить всю забаву. Поэтому он поставил у Дэнни на пути  человека-собаку
- как поставил на пути к дороге зверей живой изгороди.
     Но папа может придти сюда. И рано или поздно папа придет.
     Мальчик заплакал. Слезы беззвучно катились по щекам. Слишком  поздно.
Они погибнут, все трое и, когда на будущий год  в  конце  весны  "Оверлук"
опять  откроется,  окажутся  тут  как  тут,  чтобы  вместе  с   остальными
призраками встретить гостей. И  женщина  из  ванны.  И  человек-собака.  И
ужасное создание тьмы, которое было в цементном тоннеле. Они...
     (перестань! перестань сейчас же!)
     Дэнни принялся яростно тереть  глаза  кулаками,  прогоняя  слезы.  Он
сделает все, что сможет, только бы это не произошло. Ни с ним, ни с  папой
и мамой. Он будет стараться изо всех сил.
     Он закрыл глаза и пронзительным, сильным, чистым ударом грома  послал
мысль
     (!!!ДИК  ПОЖАЛУЙСТА  ПРИЕЗЖАЙ  ПОСКОРЕЕ   НАМ  ОЧЕНЬ  ПЛОХО  ДИК  НАМ
НУЖНО!!!)
     И вдруг во тьме позади Дэнни оказалось существо, гнавшее его  в  снах
по темным коридорам "Оверлука" - прямо _т_а_м_, _т_а_м_, огромное создание
в белом, занесшее над головой доисторическую клюшку:
     - Ты у меня перестанешь! Щенок проклятый! Я тебя заставлю  прекратить
это, потому что я - твой ОТЕЦ!
     - Нет! - он рывком вернулся  в  реальность  спальни,  широко  раскрыв
неподвижные глаза, изо рта  несся  визг,  с  которым  ничего  нельзя  было
поделать. Мать мигом проснулась и села, прижимая к груди простыню. -  Нет,
папочка, нет, нет, нет...
     И оба услышали злобный свист невидимой  клюшки,  которая,  опускаясь,
рассекала воздух где-то совсем близко, а потом, когда он подбежал к матери
и, дрожа, как кролик в  силках,  обхватил  ее,  свист  затих  и  наступило
молчание.
     "Оверлук" не собирался позволить Дэнни вызвать Дика. Это  тоже  могло
испортить всю забаву.
     Они были одни.
     Снаружи усилился снег, отгородив их завесой от всего мира.



                            42. ВЫСОКО В ВОЗДУХЕ

     Посадку на рейс Дика Холлоранна объявили в 6:45 утра по  европейскому
времени. Служащий  аэропорта,  отвечающий  за  посадку,  продержал  нервно
перекладывающего из руки в руку дорожную сумку Дика у входа N32 до  самого
последнего объявления в 6:55.  Они  оба  высматривали  человека  по  имени
Карлтон Векер  -  единственного  пассажира  на  рейс  N196  Майами-Денвер,
который не зарегистрировался.
     - Ладно, - сказал клерк и  выдал  Холлоранну  голубой  билет  первого
класса. - Вам повезло. Можете пройти на борт, сэр.
     Холлоранн  поспешно  поднялся  по  отгороженному  трапу  и   позволил
механически улыбающейся стюардессе оторвать контроль и вернуть ему билет.
     - В полете мы подаем завтрак, - сказала она. - Если хотите.
     - Только кофе, детка, - сказал он и зашагал  по  проходу  к  месту  в
отделении для курящих. Он все еще ждал, что в последнюю секунду из  двери,
как чертик из табакерки, выскочит не объявившийся Векер. На сиденье у окна
читала "Вы можете быть себе лучшим другом" женщина с кислым,  недоверчивым
лицом. Холлоранн застегнул ремень безопасности,  взялся  крупными  черными
руками за подлокотники кресла и пообещал отсутствующему  Векеру,  что  для
того, чтобы вытащить его с  этого  места,  тому  понадобится  помощь  пяти
крепких служащих авиакомпании.  Он  не  сводил  глаз  с  циферблата.  Часы
отсчитывали минуты, оставшиеся до назначенного на 7:00 отлета со  сводящей
с ума медлительностью.
     В  7:05  стюардесса  сообщила,  что  полет   немного   задерживается,
поскольку наземная  служба  заново  проверяет  один  из  замков  на  двери
грузового отсека. - Идиоты, - пробормотал Дик Холлоранн.
     Соседка повернула к нему свое кислое,  недоверчивое  лицо  с  резкими
чертами, а  потом  снова  вернулась  к  книге.  Ночь  Холлоранн  провел  в
аэропорту,  переходя  от  стойки  к  стойке   ("Объединенные   авиалинии",
"Эмерикэн", "ТВА", "Континентал", "Брэнифф") и как привидение  преследовал
клерков, занимающихся билетами. После полуночи,  глотая  в  буфете  не  то
восьмую, не то девятую чашку кофе, он решил, что, взвалив все это себе  на
плечи, свалял полного дурака. Есть  же  еще  начальники.  Он  спустился  к
ближайшим телефонам и, обратившись к трем разным операторам, получил номер
срочного вызова руководителей национального парка "Скалистые горы".
     Тот, кто ответил на звонок, был, судя по голосу, измучен до  предела.
Назвавшись  выдуманным  именем,  Холлоранн  сказал,  что   к   западу   от
Сайдвиндера в отеле "Оверлук" случилась беда. Большая беда.
     Его попросили подождать.
     Спасатель (Холлоранн полагал, что это спасатель) вернулся минут через
пять.
     - У них есть рация, - сказал он.
     - Конечно, есть, - подтвердил Холлоранн.
     - Мы не получали от них сигнала "мэйдей".
     - Мужик, наплевать. Они...
     - Собственно, мистер Холл, что за беда у них приключилась?
     - Ну, там живет одна семья... сторож с семьей. Я  подумал,  вдруг  он
чуть-чуть завернулся, понимаете? Вдруг сделал что-нибудь с женой и сыном?
     - Можно спросить, откуда у вас такие сведения, сэр?
     Холлоранн прикрыл глаза.
     - Как тебя звать, приятель?
     - Том Стонтон, сэр.
     - Видишь ли, Том, я это знаю. Теперь как на духу: там у  них  крупные
неприятности. Может, убийство... сечешь?
     - Мистер Холл, честное слово, мне нужно знать, откуда у вас...
     - Слушай, - сказал Холлоранн. - Говорят тебе, я знаю.  Несколько  лет
тому назад там работал парень по фамилии  Грейди.  Он  убил  жену  и  двух
дочек, потом сам себя порешил. Говорят тебе, ежели вы, ребята, не  уберете
отсюда свои задницы, чтоб помешать, опять стрясется то же самое!
     - Мистер Холл, вы звоните не из Колорадо.
     - Нет. Какая разница...
     - Если вы не в Колорадо, значит,  вы  за  пределами  коротковолнового
диапазона рации "Оверлука". А если вы за его пределами, то,  вероятно,  не
могли связаться с... э-э... - Слабый шелест бумаги. - семьей Торранс. Пока
вы ждали, я попытался связаться по телефону. Он не работает  и  удивляться
тут нечему. Между отелем и сайдвиндерской АТС до  сих  пор  двадцать  пять
миль телефонного кабеля идут поверху. Мой вывод: вы, должно быть,  немного
того.
     - Ну, мужик, ну и тупой  же  ты...  -  Но  отчаяние  Холлоранна  было
слишком велико, чтобы подобрать подходящее  эпитету  существительное.  Его
вдруг осенило. - Вызовите их! - крикнул он.
     - Сэр?
     - У вас рация, у них рация. Ну, так вызови их! Вызови и  спроси,  что
происходит!
     Наступило короткое молчание - только гудели телефонные провода.
     - Ты и это пробовал, да? - спросил Холлоранн.  -  Вот  почему  я  так
долго ждал. Ты попробовал позвонить, а потом - вызвать их по радио, ничего
не вышло, но по-твоему все нормально... что ж  вы,  ребята,  тут  делаете?
Отсиживаете зады и играете в "джин-рамми"?
     - Нет, - сердито отозвался Стонтон. От  гневной  ноты  в  его  голосе
Холлоранну стало легче. Он впервые ощутил, что разговаривает с  человеком,
а не с магнитофонной записью. - Я тут один, сэр. Все остальные - спасатели
плюс сторожа с аттракционов, плюс добровольцы  -  наверху,  в  Хэсти-Нотч,
рискуют жизнью из-за трех мудаков с полугодовым опытом, которым вздумалось
попробовать залезть на северный склон Кингз-Рэм. Они застряли  на  полпути
и, может быть, спустятся, а может, нет. Там  две  вертушки,  тоже  рискуют
жизнью, потому что здесь ночь и пошел снег. Так что если вы еще не  можете
смекнуть, что  к  чему,  я  вам  помогу.  Первое:  мне  некого  послать  в
"Оверлук". Второе: "Оверлук" не главное - главное, что делается  в  парке.
Третье: после захода солнца ни одна вертушка не  сумеет  взлететь,  потому
что, если верить  национальной  метеослужбе,  вот-вот  повалит  совершенно
безумный снег. Ситуация ясна?
     - Да, - тихо ответил Холлоранн. - Ясна.
     - Теперь, почему с моей точки зрения не удалось вызвать их по  радио.
Причина очень проста. Не знаю, который у  вас  там  час,  а  у  нас  здесь
половина десятого. Думаю, они отключились  и  пошли  спать.  Дальше,  если
вы...
     - Удачи твоим альпинистам, парень,  -  сказал  Холлоранн.  -  Но  мне
хочется, чтоб ты понял: не только они застряли в горах из-за того, что  не
знали, во что лезут.
     Он повесил трубку.


     В 7:20 утра боинг-747  авиакомпании  ТВА,  грохоча,  выбрался  задним
ходом из ангара и покатил к взлетной полосе.  Холлоранн  испустил  долгий,
беззвучный вздох. Карлтон Векер, где бы ты ни был, утрись!
     В 7:28 рейс N196 расстался с землей, а в  7:31,  когда  боинг  набрал
высоту, голову Дику Холлоранна снова пистолетным выстрелом пронзила мысль.
От запаха апельсинов он втянул  голову  в  плечи,  но  это  не  помогло  и
Холлоранн судорожно дернулся. Лоб сморщился, рот  поехал  вниз  в  гримасе
боли.
     (!!!ДИК  ПОЖАЛУЙСТА  ПРИЕЗЖАЙ  ПОБЫСТРЕЕ  НАМ  ОЧЕНЬ  ПЛОХО  ДИК  НАМ
НУЖНО!!!)
     И все. Все исчезло. Если в прошлый раз слова затихали постепенно,  то
сейчас связь обрубили начисто, будто ножом. Холлоранн испугался. Руки, все
еще не  выпустившие  подлокотники  кресла,  стали  почти  белыми.  Во  рту
пересохло. С мальчиком что-то случилось. Он был уверен в этом. Если малыша
кто-нибудь обидел...
     - Вы всегда так бурно реагируете на взлет?
     Он огляделся. Это сказала женщина в роговых очках.
     - Не в этом дело, -  ответил  Холлоранн.  -  Мне  в  голову  впихнули
стальную пластинку. После Кореи. Ну и время от времени  от  нее  в  голове
прострел. Ну, знаете, вибрация... Царапает...
     - Вот как?
     - Да, мэм.
     - За любое вторжение в чужую страну расплачиваются только рядовые,  -
мрачно заявила женщина с резкими чертами.
     - Неужто?
     - Да. Эта страна должна прекратить свои грязные  войнишки.  Какую  бы
грязную войну не вела в этом веке Америка, у истоков  всегда  ЦРУ.  ЦРУ  и
дипломатия доллара...
     Она  раскрыла  книжку  и  принялась  читать.  "НЕ  КУРИТЬ"   погасло.
Холлоранн глядел на уменьшающуюся землю и раздумывал, все ли в  порядке  с
мальчиком. Малыш ему  понравился,  правда,  его  родители  вызывали  менее
теплые чувства.
     Холлоранну оставалось уповать на Бога, что те присматривают за Дэнни.



                          43. ВЫПИВКА ЗА СЧЕТ ОТЕЛЯ

     Джек стоял задрав голову и прислушиваясь,  в  столовой,  прямо  перед
дверью, ведущей в бар "Колорадо". Он слабо улыбался.
     Он слышал, как вокруг оживает "Оверлук".
     Трудно сказать, как именно Джек это понял... сам он считал,  что  это
не слишком отличается от вспышек ясновидения,  которые  время  от  времени
случаются у Дэнни... яблочко от яблоньки. Кажется, так принято говорить.
     Не то, чтобы Джек что-то видел или слышал,  хотя  его  восприятие  от
подобных ощущений отделяла лишь тончайшая перцептуальная завеса. Как будто
всего в нескольких дюймах за этим "Оверлуком" лежал еще  один,  отделенный
от реального мира  (если  существует  такая  штука,  как  "реальный  мир",
подумал Джек), но постепенно приходящий в равновесие с ним.  Он  припомнил
фильмы категории З-Д, которые видел в детстве. Если смотреть на экран  без
специальных  очков,  изображение  двоится  -  примерно  это  он  сейчас  и
чувствовал. Но стоит надеть очки, изображение обретает смысл.
     Теперь соединились все эпохи "Оверлука" - все, кроме нынешней,  эпохи
Торранса. Но уже очень скоро и она сольется с  остальными.  Хорошо.  Очень
хорошо.
     Он просто слышал самоуверенное "динь!  динь!"  звонка  на  серебряной
подставке, прикрепленного к стойке  администратора,  зовущее  к  парадному
крыльцу рассыльных по мере того, как регистрировались приезжающие  (модные
в двадцатые годы фланелевые костюмы) и выписывались уезжающие  (двубортные
костюмы в тонкую полоску, какие носили в сороковые). У камина окажутся три
монашки, они сядут подождать, чтобы поредела очередь на выписку, а  за  их
спинами, обсуждая прибыль и  убытки,  жизнь  и  смерть,  станут  аккуратно
одетые Чарльз Грондэн и Вито Дженелли, чьи сине-белые  узорчатые  галстуки
заколоты бриллиантовыми булавками. Из кладовок для багажа явились  десятки
чемоданов, некоторые свалили один на другой,  как  на  ярмарках  в  худшие
времена. В восточном крыле,  в  бальном  зале,  одновременно  вели  дюжину
деловых переговоров, разделенных лишь  несколькими  сантиметрами  времени.
Болтали о Невилле Чемберлене и кронпринце Австрии.  Музыка,  смех.  Все  в
подпитии. Истерия. В разгаре  бал-маскарад.  Праздновались  дни  рождения,
юбилеи, приемы в  честь  бракосочетаний,  суаре.  Немного  любви  -  не  в
открытую, но все пропитано тайной чувственностью. Джек словно  бы  слышал,
как все они перемещаются по отелю, создавая приятную неразбериху звуков. В
столовой, где он стоял, прямо  у  него  за  спиной  одновременно  подавали
завтрак, ленч и обед за семьдесят лет. Джек как будто бы  слышал...  долой
"как будто бы", он слышал все это, пока еще слабо, но отчетливо  -  так  в
жаркий летний день можно услышать гром за много миль от  себя.  Он  слышал
всех этих прекрасных незнакомцев. Он начинал сознавать  их  присутствие  -
так, как они, должно быть, с самого начала сознавали присутствие Джека.
     Нынче утром все номера в "Оверлука" были заняты.
     Дом полон.
     А из-за двустворчатых дверей, подобно ленивому дыму сигарет, кружась,
наплывало тихое жужжание голосов. Беседа более искушенная, более интимная.
Низкий горловой женский смешок, тот,  что  словно  бы  дрожью  отдается  в
волшебном кольце внизу живота и вокруг гениталий.  Касса,  окошко  которой
мягко светится в  темном  полумраке,  вызванивает  стоимость  "джинарики",
"манхэттенов",  "падающих  бомбардировщиков",  шипучки   из   можжевелевой
настойки с терном, "зомби". Из музыкального автомата  льются  песенки  для
пьяных, в нужный момент перекрывая одна другую.
     Джек толкнул дверь, распахнув ее настежь, и прошел внутрь.
     - Привет, мальчики, - тихо  сказал  Джек  Торранс.  -  Я  уходил,  но
вернулся.
     - Добрый вечер, мистер Торранс, - сказал искренне обрадованный Ллойд.
- Приятно вас видеть.
     - Приятно вернуться,  Ллойд,  -  отозвался  Джек  и  вскарабкался  на
табуретку между мужчиной в  ядовито-синем  костюме  и  женщиной  в  черном
платье, чьи затуманенные глаза  не  отрывались  от  глубин  "сингапурского
слинга".
     - Что будете пить, мистер Торранс?
     - Мартини, - с огромным удовольствием выговорил Джек. Он посмотрел за
стойку бара на ряды тускло поблескивающих бутылок,  прикрытых  серебряными
сифонами. "Джим Бим". "Дикая индейка". "Джилбиз". "Шэрродс прайвит лейбл".
"Торо". "Сигрэмз". Снова дома.
     - Будь любезен, одного марсианина покрупнее, - сказал Джек. -  Где-то
на свете приземлились марсиане, Ллойд.
     Он вытащил бумажник и выложил на стойку двадцатку.
     Пока Ллойд готовил ему выпивку, Джек оглянулся через плечо. Ни  одной
свободной кабинки. Некоторые из их обитателей были в маскарадных костюмах.
Женщина в газовых шароварах и сверкающем фальшивыми  бриллиантами  лифе  с
мужчиной, над вечерним костюмом которого лукаво  вздымалась  лисья  морда;
человек в серебристом костюме  пса  к  общей  радости  окружающих  щекотал
кисточкой длинного хвоста нос женщине в саронге.
     - Это не ваша забота, мистер Торранс, -  сказал  Ллойд,  поставив  на
двадцатку Джека  бокал.  -  От  ваших  денег  тут  проку  нет.  Заказывает
управляющий.
     - Управляющий?
     Ему стало немного не по себе и все же  он  взял  бокал  и  всколыхнул
мартини, наблюдая, как в прохладной  глубине  напитка  легко  подпрыгивает
затонувшая оливка.
     - Разумеется, управляющий, - улыбка Ллойда стала еще шире,  но  глаза
прятались в тени, а кожа была ужасающе белой, как у мертвеца. -  Позже  он
полагает лично заняться благополучием вашего сына. Он весьма заинтересован
в мальчике. Дэнни - талантливый мальчуган.
     Можжевельный дух джина приятно  дурманил,  но  одновременно,  похоже,
туманил рассудок. Дэнни? Что это насчет Дэнни? И что  сам  Джек  делает  в
баре с бокалом спиртного в руке?
     Он завязал. Бросил пить.
     Он дал зарок.
     Чего им надо от его сына? Что им может быть нужно от Дэнни?  Венди  с
Дэнни тут ни при чем. Джек пытался заглянуть в скрытые тенью глаза Ллойда,
но было слишком темно, слишком мрачно, все равно, как если бы  он  пытался
прочесть какие-то чувства в пустых глазницах черепа.
     (Это я должен быть им нужен... ведь  так?  Именно  я.  Не  Дэнни,  не
Венди.  Это  мне  здесь  страшно  нравится.  Они  хотели  уехать.  Это   я
позаботился о снегоходе... просмотрел старые записи... скинул  давление  в
котле... обманывал... практически продал свою душу... что  им  может  быть
нужно от него?)
     - Где же управляющий? - Джек старался говорить небрежно, однако  губы
уже занемели после первой порции спиртного, и слова слетели с них не как в
сладком сне, а, скорее, как в кошмаре.
     Ллойд улыбнулся.
     - Что вам надо от моего сына?  Дэнни  тут  ни  при  чем...  да?  -  в
собственном голосе Джек расслышал неприкрытую мольбу.
     Лицо  Ллойда  словно  бы   потекло,   начало   меняться,   сделавшись
неприятным. Белая кожа пожелтела, как при гепатите, растрескалась, на  ней
высыпали красные болячки, из которых текла вонючая жидкость. На лбу Ллойда
выступил кровавый пот, а где-то серебряные куранты пробили четверть часа.
     (маски долой! маски долой!)
     - Пейте, пейте, мистер Торранс, - мягко сказал Ллойд, -  вас  это  не
касается. В данный момент.
     Джек снова  поднял  свой  бокал,  поднес  к  губам  и  помедлил.  Ему
послышался жесткий страшный треск ломающейся руки Дэнни. Он увидел  смятый
велосипед, перелетающий через капот машины  Эла,  отчего  ветровое  стекло
покрылось звездочками трещин. Он увидел лежащее на дороге одинокое колесо:
искореженные спицы торчали в небо, как острые выступы на рояльных струнах.
     И понял, что все разговоры прекратились.
     Он оглянулся через плечо. Все молча смотрели на него.  Они  выжидали.
Сидевший рядом с женщиной в саронге  мужчина  снял  лисью  маску,  и  Джек
увидел, что это Горас Дервент, по лбу у него рассыпались  светлые  волосы.
Возле стойки все тоже наблюдали за Джеком. Его соседка не сводила  с  него
глаз, словно пыталась  вернуть  зрению  четкость.  Платье  соскользнуло  с
одного плеча и,  поглядев  вниз,  Джек  увидел  рыхлый  сморщенный  сосок,
венчающий отвислую грудь. Взглянув ей в лицо, он пришел к мысли,  что  она
может оказаться той женщиной из  217  -  той,  которая  пыталась  задушить
Дэнни. По другую руку от Джека мужчина в ядовито-синем костюме вытащил  из
кармана пиджака небольшой револьвер 32 калибра с перламутровой рукояткой и
лениво крутил его на стойке, словно собирался сыграть в русскую рулетку.
     (я хочу...)
     Он сообразил, что онемевшие голосовые связки не  пропускают  слова  и
попробовал еще раз.
     - Я хочу видеть управляющего. Я... думаю, он не понимает. Мой сын  не
является частью всего этого. Он...
     - Мистер  Торранс,  -  сказал  Ллойд.  Из  недр  лица,  которое  чума
расписала красной охрой, шел отвратительно-любезный голос. - С управляющим
вы встретитесь в должное  время.  Честно  говоря,  он  решил  сделать  вас
доверенным лицом в этом вопросе, посредником. Ну, пейте же, пейте.
     Джек поднял стакан сильно трясущейся рукой. Там оказался чистый джин.
Он заглянул внутрь. Смотреть было все равно, что тонуть.
     Его соседка невыразительным, мертвым голосом запела:
     Деньги на бочку...
     и мы развлечемся на славу...
     Ллойд подхватил. За ним - человек в синем  костюме.  Присоединился  и
человек-собака, одной лапой отбивая по столу такт.
     Ну-ка деньги на бочку...
     развлечемся на сла-а-ву...
     Время бочку выкатывать...
     К прочим голосам прибавился голос Дервента. Из уголка губ  под  углом
небрежно торчала  сигарета.  Правая  рука,  обнимая  за  плечи  женщину  в
саронге, деликатно  и  рассеянно  ласкала  ее  грудь.  Он  пел,  глядя  на
человека-собаку с веселым презрением.
     - ...банда вся собрала-ась...
     Джек поднес бокал ко  рту  и  тремя  большими  глотками  осушил  его.
Прокатившись вниз по пищеводу, как грузовик по тоннелю, джин  взорвался  в
желудке,  рикошетом  бросился  в  голову  и  там,  в  последнем   приступе
судорожной дрожи, вцепился в мозг Джека.
     Когда это прошло, Джек почувствовал себя отлично.
     - Повтори, будь добр, -  сказал  он  и  подтолкнул  к  Ллойду  пустой
стакан.
     - Да, сэр,  -  ответил  Ллойд,  забирая  его.  Ллойд  снова  выглядел
абсолютно нормально. Смуглый мужчина спрятал пистолет. Женщина  справа  от
Джека опять смотрела в свой "сингапурский слинг".  Одна  грудь,  полностью
показавшаяся из-под платья, лежала на кожаной обивке стойки.  Из  дряблого
рта  лились  бессмысленные  причитания.  Снова,  сливаясь   и   сплетаясь,
послышалась невнятная речь.
     Перед Джеком появилась новая порция спиртного.
     - Мучас грасиас, Ллойд, - сказал он, взяв бокал.
     - Всегда приятно услужить вам, мистер Торранс, - Ллойд улыбнулся.
     - Ты, Ллойд, всегда был лучше всех.
     - О, спасибо, сэр.
     На этот раз Джек пил медленно, позволяя жидкости струйкой затекать  в
горло.  На  счастье  он  проглотил  несколько  орешков.  Выпивка   исчезла
мгновенно и он заказал еще. Мистер Президент, я  встретил  марсиан  и  рад
доложить, что они настроены дружелюбно.  Пока  Ллойд  занимался  следующей
порцией, Джек  принялся  искать  по  карманам  четвертак,  чтоб  сунуть  в
музыкальный автомат. Он опять  подумал  про  Дэнни  -  но  теперь,  к  его
радости, лицо Дэнни стало неясным, неразличимым. Однажды он причинил Дэнни
боль, это случилось до того, как Джек научился справляться с выпитым... но
эти дни миновали. Больше он никогда не обидит Дэнни.
     Ни за что на свете.



                          44. О ЧЕМ ГОВОРИЛИ ГОСТИ

     Джек танцевал с прекрасной женщиной.  Он  понятия  не  имел,  сколько
сейчас времени, сколько он уже пробыл в "Колорадо"  или  здесь  в  бальном
зале. Время потеряло значение.
     Джек смутно припоминал: вот он слушает человека, который некогда  был
преуспевающим радиокомиком, а потом, на заре эры телевидения, стал звездой
варьете.  Тот  рассказывал  страшно  длинный   и   смешной   анекдот   про
кровосмешение между сиамскими близнецами. Вот на глазах у Джека женщина  в
разукрашенном  лифе  и  шальварах  медленно  извиваясь   раздевается   под
несущийся из музыкального автомата стук и грохот (похоже, это была  музыка
Дэвида Роуза к "Стриптизерке"). Вот он идет по вестибюлю  в  компании  еще
двух человек, оба его спутника - в вечерних костюмах по моде конца десятых
годов, и все трое распевают  про  засохшее  пятнышко  на  панталонах  Рози
О'Греди. Кажется, Джек помнил, что выглянул из большой двустворчатой двери
и увидел  повторяющие  изгиб  подъездной  дороги  изящные  округлые  арки,
очерченные  гирляндами  китайских   фонариков.   Они   светились   мягкими
пастельными тонами,  как  тусклые  драгоценные  камни.  На  крыльце  горел
большой  стеклянный  светильник  в  виде  шара,  порхающие  вокруг  ночные
насекомые  бились  об  стекло,  и  какая-то  частичка  Джека  -  возможно,
последняя крошечная искорка трезвости, - пыталась втолковать ему, что  уже
шесть часов декабрьского утра. Но время отменили.
     (доводы, опровергающие безумие, с  мягким  шорохом  падали  насквозь,
слой за слоем...)
     Кто это? Какой-нибудь поэт, которого Джек читал на  выпускном  курсе?
Какой-нибудь поэт-недоучка, который теперь торгует чистящими средствами  в
Уосоу или страховыми полисами в Индианаполисе?  Может  быть,  это  он  сам
придумал? Неважно.
     (ночь темна, звездный купол высок, изуродован сладкий пирог, и плывет
он по небу ночному...)
     Джек беспомощно хихикнул.
     - Что смешного, милый?
     Джек снова  очутился  в  бальном  зале.  Горели  канделябры,  повсюду
кружились пары, кто-то в костюмах, кто-то -  нет,  ровно  играла  какая-то
послевоенная группа - но которая то была война? Можно ли сказать точно?
     Нет, конечно нет. Точно Джек мог сказать только одно:  он  танцует  с
прекрасной женщиной.
     Высокая, с волосами цвета опавшей листвы, одетая в тесно  прилегающий
белый шелк, она  танцевала  близко-близко,  легонько,  приятно  прижимаясь
грудью к груди Джека. Белые пальцы сплелись с его пальцами.  На  ней  была
усыпанная блестками черная  полумаска,  а  зачесанные  на  сторону  волосы
мягкой поблескивающей волной лились в ложбинку между  их  соприкасающимися
плечами. Юбка у платья была длинной, до полу, но  время  от  времени  Джек
касался ногой ее бедра и в нем  крепла  уверенность,  что  под  платьем  -
гладкая, припудренная нагота.
     (чтоб лучше почувствовать твою эрекцию, милый)
     Ему же щегольнуть было нечем. Если это ее оскорбляло, она это  хорошо
скрывала, даже прижималась к нему теснее.
     - Ничего смешного, прелесть моя, - сказал он, хихикнув.
     - Ты мне нравишься, - прошептала она, и Джек подумал, что  ее  аромат
напоминает  аромат  лилий,  прячущихся  в  укромных  расселинах,  заросших
зеленым мхом, куда солнце заглядывает ненадолго, а тени длинны.
     - Ты мне тоже нравишься.
     - Если хочешь, можно пойти наверх. Я должна быть с Гарри, но он  даже
не заметит. Он слишком занят тем, что дразнит бедняжку Роджера.
     Мелодия закончилась. Раздался плеск аплодисментов, а потом  музыканты
почти без паузы рванули "Тональность индиго".
     Джек посмотрел поверх обнаженного плеча партнерши и увидел  Дервента,
который стоял у стола с напитками.  С  ним  была  девушка  в  саронге.  На
закрытом белой скатертью столе выстроились в ряд ведерки со льдом, в них -
шампанское. В руке Дервента пенилась  бутылка.  Смеясь,  собралась  группа
людей. Перед Дервентом и девушкой  в  саронге  на  четвереньках  выделывал
нелепые антраша Роджер, за ним вяло волочился хвост. Роджер лаял.
     - Голос, мальчик, голос! - кричал Горас Дервент.
     - Р-гав! Р-гав! - отвечал Роджер. Все захлопали в  ладоши,  раздалось
несколько свистков.
     - А теперь служи. Служи!
     Роджер присел на корточки. Морда его маски замерла в  вечном  оскале.
Внутри дырок для глаз ворочались  глаза  Роджера,  взволнованные,  горящие
безумным весельем. Он вытянул руки, согнув и свесив кисти.
     - Гав! Гав!
     Дервент перевернул  бутылку  шампанского,  и  та  пенящейся  Ниагарой
низверглась  на  поднятую  вверх  маску.  Роджер   разразился   неистовыми
хлюпающими звуками. Все снова зааплодировали. Некоторые женщины визжали от
смеха.
     - Ну  разве  Гарри  не  чудак?  -  спросила  партнерша  Джека,  опять
прижимаясь теснее. - Все так говорят. Знаете,  он  бисексуал.  А  бедняжка
Роджер просто гомик. Один раз он провел с Гарри уик-энд на Кубе... ну, это
было месяцы назад... и теперь повсюду таскается за ним и виляет хвостиком.
     Она хихикнула. Вверх поплыл тонкий аромат лилий.
     - Но, конечно, Гарри никогда  не  вернется  ко  второму  сорту...  во
всяком случае, там, где дело  касается  его  гомосексуализма...  а  Роджер
просто обезумел. Гарри сказал, если Роджер придет на  бал-маскарад  одетый
песиком, хорошеньким песиком, он может передумать, а Роджер так глуп,  что
он...
     Музыка умолкла. Снова аплодисменты. Музыканты  гуськом  спустились  с
эстрады, чтоб передохнуть.
     - Извини, дорогуша, - сказала она.  -  Там  кое-кто,  кого  я  просто
должна... Дарла! Дарла, девочка моя милая, где же ты пропадаешь?
     Изворачиваясь, она протиснулась через жующую, пьющую  массу,  а  Джек
глупо глазел на нее, не в состоянии понять,  как  вообще  вышло,  что  они
танцевали вместе. Он не помнил. Все случившееся с ним,  кажется,  не  было
взаимосвязано. Сперва тут, потом бог знает где.  Голова  кружилась.  Пахло
лилиями и ягодами можжевельника. Теперь  впереди,  у  стола  с  напитками,
Дервент  держал  над  головой  Роджера  крошечный  треугольный  сандвич  и
заставлял сделать обратное сальто к общему веселью  зевак.  Собачья  маска
была повернута кверху. Серебристые  бока  костюма  вздымались  и  опадали.
Роджер  вдруг  подпрыгнул,  подогнул  голову   под   брюхо   и   попытался
перевернуться высоко в воздухе. Однако  он  слишком  устал,  прыжок  вышел
недостаточно высоким и бедняга неловко приземлился на спину,  как  следует
приложившись головой о кафельный пол. Из-под собачьей маски вырвался стон.
     Первым зааплодировал Дервент.
     - Попробуй-ка еще разок, песик! Еще разок!
     Наблюдатели нараспев подхватили:  еще  разок,  еще  разок  -  и  Джек
неверным шагом отправился в другую сторону, смутно ощущая, что болен.
     Наткнувшись на тележку с напитками, которую катил перед собой мужчина
с низким лбом, в белом кителе официанта, он  чуть  не  упал.  Нога  задела
нижнюю хромированную полку тележки и бутылки наверху  дружно  и  мелодично
зазвенели.
     - Простите, - хрипло выговорил Джек. Вдруг  ему  показалось,  что  он
заперт здесь и, испытав чуть ли не клаустрофобию, Джек захотел  выбраться.
Ему захотелось, чтобы "Оверлук" снова стал таким, как прежде...  свободным
от незваных гостей. Ему,  как  подлинному  открывателю  пути,  не  оказали
должных почестей - он оказался лишь  одним  из  десяти  тысяч  веселящихся
рядовых гостей, песиком, который по команде кувыркается и служит.
     -  Ничего-ничего,  -  ответил  человек  в  белой  куртке   официанта.
Вежливый,   беглый   английский   в   устах   этого   головореза    звучал
сюрреалистически. - Хотите выпить?
     - Мартини.
     За спиной Джека  раздался  еще  один  взрыв  смеха:  Роджер  подвывал
мелодии "Домой с войны". Кто-то уже  подбирал  аккомпанемент  на  классном
"стейнвее".
     - Прошу.
     В  ладонь  Джеку  втиснули  холодный,  как  лед,   стакан.   Джек   с
благодарностью выпил, чувствуя, как джин пресекает  и  разносит  в  клочья
первые поползновения трезвости.
     - Все в порядке, сэр?
     - Отлично.
     - Спасибо, сэр.
     Тележка поехала дальше.
     Джек вдруг протянул руку и коснулся плеча этого человека.
     - Да, сэр?
     - Простите... как вас зовут?
     Его собеседник не выказал ни малейшего удивления.
     - Грейди, сэр. Делберт Грейди.
     - Но вы... я хочу сказать...
     Официант вежливо посмотрел на него. Джек попробовал снова,  хотя  рот
был забит джином и нереальностью. Каждое слово казалось крупным, как кубик
льда.
     - Разве когда-то вы не работали тут смотрителем? Вы тогда... тогда...
- Но закончить Джек не смог. Он не мог произнести это.
     - Да нет, сэр. По-моему, нет.
     - Но ваша жена... дочки...
     - Жена помогает в кухне, сэр. Девочки, разумеется, спят. Для них  уже
слишком поздно.
     - Вы были смотрителем. Вы...
     Ну, говори же!
     - Вы их убили.
     Лицо Грейди осталось равнодушно вежливым.
     - Я ничего такого не помню, сэр. -  Стакан  Джека  был  пуст.  Грейди
извлек его из несопротивляющихся пальцев Джека и приготовился налить  еще.
На  тележке  стояла  белая  пластиковая  корзиночка,  полная  оливок.  Они
почему-то напомнили  Джеку  крошечные  отрубленные  головы.  Грейди  ловко
подцепил одну, бросил в бокал и подал Джеку.
     - Но вы...
     - Смотритель - вы, сэр, - мягко  сказал  Грейди.  -  Вы  всегда  были
смотрителем, сэр, я-то уж знаю. Я все время был тут. Нас нанял один и  тот
же управляющий, одновременно. Все в порядке, сэр?
     Джек подавился оливкой. Голова шла кругом.
     - Мистер Уллман...
     - Не знаю никого с такой фамилией, сэр.
     - Но он...
     - Управляющий, -  повторил  Грейди.  -  Отель,  сэр.  Конечно  же  вы
понимаете, кто вас нанял, сэр.
     - Нет, - хрипло сказал тот. - Нет, я...
     - По-моему, вы должны еще раз поговорить  с  сыном,  мистер  Торранс,
сэр. Он все понимает, хотя вас в курс  дела  не  ввел.  Осмелюсь  сказать,
довольно некрасиво с его стороны, сэр. Фактически, он обманывал  вас  чуть
ли не на каждом шагу, правда? А ему еще и шести нет.
     - Да, - согласился Джек. - Да.
     Из-за спины накатила новая волна смеха.
     - Мальчика  следует  наказать,  если  позволите  так  выразиться.  Он
нуждается в хорошем разговоре, сэр, а может быть и кое  в  чем  еще.  Моих
собственных девочек, сэр, сперва не заботил "Оверлук". Одна  из  них  даже
украла у меня коробок спичек и пыталась сжечь отель. Я их наказал. Наказал
по возможности сурово. А когда жена пыталась помешать мне  исполнить  свой
долг, я и ее наказал. - Он вежливо, бессмысленно улыбнулся  Джеку.  -  Тот
факт, что женщины редко понимают ответственность отца  за  своих  детей  я
нахожу  грустным,   но   верным.   Мужья   и   отцы   несут   определенную
ответственность, не так ли, сэр?
     - Да, - сказал Джек.
     - Они не любили "Оверлук" так, как я, - продолжал Грейди,  принимаясь
готовить ему очередную порцию  спиртного.  В  перевернутой  бутылке  джина
поднялись серебристые пузырьки. - Точь-в-точь как его не любят ваши жена с
сыном... во всяком случае, сейчас. Но они его полюбят. Вы  должны  указать
им на ошибочность подобного отношения, мистер Торранс. Вы согласны?
     - Да. Согласен.
     Он действительно понял. Он был с ними слишком  мягок.  Мужья  и  отцы
несут определенную ответственность. "Папа знает лучше". Они  не  понимают.
Само по себе это не преступление, но они  не  понимают  намеренно.  Обычно
Джек не был суров. И если его жена  с  сыном  намеренно  настраивают  себя
против его желаний, против того, что, по мнению Джека, было им  только  на
пользу, тогда не обязан ли он...
     - Неблагодарное дитя хуже ядовитой змеи, - сказал Грейди, подавая ему
бокал. - Я совершенно уверен, что управляющий сумеет наставить вашего сына
на путь истинный. Вскоре придет очередь и вашей жены. Вы согласны, сэр?
     Джек вдруг растерялся.
     - Я... но... если бы они просто могли уехать...  я  хочу  сказать,  в
конце концов, ведь управляющему нужен  я?  Иначе  быть  не  может.  Потому
что... - Почему? Ему следовало знать, но  Джек  вдруг  обнаружил,  что  не
знает. Ах, как кружилась его бедная голова!
     - Фу, какая собака! - громко говорил Дервент, контрапунктом к  смеху.
- Плохая собака, надула на пол лужу!
     - Вы, конечно, знаете, -  сказал  Грейди,  доверительно  склоняясь  к
Джеку над тележкой, - что ваш сын пытался привлечь сюда сторону  извне.  У
вашего мальчика огромный талант - управляющий мог бы использовать  его  на
дальнейшее процветание "Оверлука", еще  больше...  ну,  скажем,  обогатить
его? Но ваш сын пытается применить этот самый талант против нас. И  делает
это намеренно, мистер Торранс, сэр. Намеренно.
     - Сторону извне? - тупо спросил Джек.
     Грейди кивнул.
     - Кого?
     - Ниггера, - сказал Грейди. - Черномазого повара.
     - Холлоранна?
     - Да, сэр, по-моему, его зовут так.
     За очередным  взрывом  смеха  последовал  ноющий  протестующий  голос
Роджера, который что-то говорил.
     - Да! Да! Да! - нараспев затянул Дервент. Его  окружение  подхватило,
но не успел Джек расслышать,  чего  они  теперь  хотели  от  Роджера,  как
музыканты снова заиграли - мелодию "Такседо джанкшн", в которой было много
сочного саксофона, но не очень много "соул".
     ("соул"? "соул" еще даже не придумали, или придумали?)
     (ниггер... черномазый повар...)
     Джек  открыл  рот,  собираясь  заговорить  и  не  зная,   что   может
получиться. Вышло вот что:
     - Мне  сказали,  вы  не  получили  высшего  образования.  Однако,  вы
говорите не как необразованный человек.
     - Я действительно очень  рано  завершил  организованное  образование,
сэр. Но управляющий заботится о своих служащих. Он считает, что  это  себя
оправдывает. Образование всегда оправдывает себя, вы согласны, сэр?
     - Да, - изумленно сказал Джек.
     - Вы, например, выказали  сильную  заинтересованность  в  том,  чтобы
побольше узнать об отеле "Оверлук". Очень  мудро  с  вашей  стороны,  сэр.
Очень благородно. В подвале был оставлен известный альбом - чтобы вы нашли
его...
     - Кем? - быстро спросил Джек.
     - Конечно, управляющим. Если пожелаете,  в  ваше  распоряжение  можно
предоставить и иные материалы определенного рода...
     - Желаю. Очень сильно. - Джек попытался справиться с жаром в голосе и
самым жалким образом потерпел поражение.
     - Да, вы настоящий ученый, - сказал Грейди. - Не бросаете тему,  пока
та не исчерпается. Истощаете все источники. - Нагнув низколобую голову, он
оттянул лацкан белой куртки и  костяшками  пальцев  стер  невидимое  Джеку
пятнышко  грязи.  -  И  потом,  управляющий  никак  не  ограничивает  свою
щедрость, - продолжал Грейди. - Никоим образом. Взгляните на меня - бросил
школу в десятом классе. Подумайте, насколько вы сами могли бы продвинуться
в организационной структуре "Оверлука". Возможно...  в  свое  время...  на
самый верх.
     - В самом деле? - прошептал Джек.
     - Но ведь на самом деле это решать  вашему  сыну,  верно?  -  спросил
Грейди, приподняв брови. Деликатный  жест  странным  образом  сочетался  с
ними: брови были мохнатыми и создавали впечатление свирепости.
     - Это решать Дэнни? - Джек нахмурился, глядя на  Грейди.  -  Конечно,
нет. Нет. Я не позволю своему  сыну  принимать  решения,  касающиеся  моей
карьеры. Еще не хватало. За кого вы меня принимаете?
     - За преданного человека, - тепло сказал Грейди. - Возможно, я  плохо
выразился, сэр. Давайте скажем так: ваше будущее здесь  зависит  от  того,
как вы решите поступить относительно своенравного сына.
     - Свои решения я принимаю сам, - прошептал Джек.
     - Но вам придется разобраться с мальчиком.
     - Разберусь.
     - Решительно.
     - Решительно.
     - Мужчина, не умеющий справиться с собственной  семьей,  представляет
очень небольшой  интерес  для  нашего  управляющего.  Если  человек  не  в
состоянии направлять жену и сына, вряд ли можно ожидать от  него,  что  он
сумеет выбрать правильный путь для себя -  не  говоря  уже  о  том,  чтобы
принять на себя ответственный пост в столь значительной операции. Он...
     - Я же сказал, что приструню его! - выкрикнул Джек, неожиданно впадая
в ярость.
     Только что закончилась "Такседо джанкшн",  а  новая  мелодия  еще  не
начиналась. Крик попал точнехонько в паузу и  разговоры  за  спиной  Джека
внезапно прекратились. Его вдруг бросило в жар. Он положительно  уверился,
что все до единого не сводят с него  глаз.  Они  покончили  с  Роджером  и
теперь примутся за него. Кувырнись. Служи. Умри. Если будешь играть с нами
мы тоже поиграем с тобой. Ответственный пост. Они хотят, чтобы он принес в
жертву своего сына.
     (а теперь он повсюду таскается за Гарри и виляет хвостиком...)
     (кувырнись, умри, отдай сына на заклание)
     - Пожалуйста, сюда, сэр, - говорил Грейди. - Кое-что, что  может  вас
заинтересовать.
     Разговор потек снова, он делался то громче, то тише, у него был  свой
ритм, он то вплетался в музыку, то  выбивался  из  нее.  Играли  свинговую
вариацию "Тикет ту райд" Леннона и Маккарти.
     (слыхал я и лучше - в супермаркете, из громкоговорителя)
     Джек идиотски хихикнул. Опустив взгляд к левой руке, он  увидел,  что
там еще один полупустой бокал. И осушил его одним большим глотком.
     Теперь он стоял перед каминной полкой, ноги  согревал  разожженный  в
камине потрескивающий огонь.
     (огонь?... в августе?... да... и нет... время стало единым)
     Между двумя слониками из слоновой кости стояли  часы  под  стеклянным
колпаком. Стрелки показывали без одной минуты  полночь.  Он  затуманенными
глазами уставился на них. Что, Грейди  хотел  показать  ему  вот  это?  Он
повернулся, чтобы спросить, но Грейди его уже покинул.
     Наполовину отыграв "Тикет ту райд", музыканты завершили мелодию медью
фанфар.
     - Пришло время! - объявил Горас  Дервент.  -  Полночь!  Маски  долой!
Маски долой!
     Он снова попытался обернуться, чтобы увидеть,  какие  известные  лица
окажутся под глянцем и красками масок, но оцепенел,  не  в  силах  отвести
глаз от часов - их стрелки  сошлись,  указывая  вертикально  вверх.  Гости
продолжали скандировать:
     - Маски долой!
     Часы начали деликатно вызванивать полночь. Вдоль стального рельса под
циферблатом навстречу друг другу поехали две фигурки - одна справа, другая
слева. Джек смотрел, позабыв, что снимаются маски. Часы  зажужжали.  Зубцы
повернулись, сцепились; тепло поблескивала латунь. Балансир исправно ходил
из стороны в сторону.
     Одна из фигурок изображала поднявшегося на цыпочки мужчину, в руках у
него было зажато что-то наподобие крошечной клюшки для  гольфа.  Вторая  -
маленького  мальчика,  одетого  в  бумажный   колпачок   школьника-лодыря.
Поблескивающие куколки были  выполнены  фантастически  точно.  Спереди  на
тулье бумажной шапочки малыша Джек прочел надпись: ДУРАК.
     Фигурки скользнули на  противоположные  концы  стальной  палочки-оси.
Откуда-то безостановочно неслись звенящие ноты вальса  Штрауса.  В  голове
Джека в такт мелодии закрутились слова бредовой рекламной  песенки:  "корм
для собак... гав-гав-гав-гав... корм для собак..."
     В часах папочка опустил на голову мальчугана стальной молоточек.  Сын
рухнул вперед. Молоточек поднимался и опускался, поднимался  и  опускался.
Воздетые вверх для защиты руки мальчика задрожали. Скорчившийся малыш упал
навзничь. А молоточек все поднимался  и  опускался  под  легкую,  звенящую
музыку Штрауса; казалось, Джек видит лицо мужчины -  вспухшие  узлы  мышц,
сосредоточенность,  зажатость  -  видит,  как  рот   игрушечного   папочки
открывается  и  закрывается,  пока  он   поливает   руганью   безжизненную
обезображенную фигурку сына.
     Изнутри на стеклянном колпаке появилось крошечное красное пятнышко.
     Еще одно. Рядом шлепнулись еще два.
     Теперь брызги красной жидкости летели вверх, подобно грязному  дождю,
они ударялись о стеклянные бока колпака и стекали по  ним,  мешая  видеть,
что делается внутри, а к ярко-алому примешались крошечные  серые  ленточки
живой ткани, кусочки мозга и кости. И все равно Джек видел, как взлетает и
падает молоток - ведь часовой  механизм  продолжал  поворачиваться,  зубцы
по-прежнему цеплялись за рычаги и зубчики этой хитроумной машины.
     - Маски долой! Маски долой! - визжал за его спиной Дервент, а  где-то
человеческим голосом выл пес.
     (но  у  часов  не  может  идти  кровь,  часовой  механизм  не   может
кровоточить.)
     Кровь залила уже весь колпак. Джек разглядел клочки слипшихся волос -
но и только, слава Богу, ничего больше он не видел, и все равно думал, что
его стошнит, ведь он все еще слышал удары  опускающегося  молотка,  слышал
даже сквозь стекло, слышал не хуже, чем мелодию "Голубого Дуная".  Но  это
было уже не механическое "тинк-тинк-тинк", когда механический молоток бьет
по механической голове, удары стали мягкими,  расплющивающими,  глухими  -
воздух разрезал настоящий молоток, он с чавканьем  опускался  на  губчатые
грязные останки. Останки, некогда бывшие...
     - МАСКИ ДОЛОЙ!
     (и над всем воцарилась Красная Смерть!)
     В нем поднялся жалобный пронзительный вопль, Джек бросился  прочь  от
часов, вытянув вперед руки, спотыкаясь;  ноги,  как  деревянные  цеплялись
друг за дружку. Он умолял остановить это  -  забрать  его,  Дэнни,  Венди,
забрать весь мир, если им так хочется, - только остановиться, не погружать
его в полное безумие, оставить хоть крошечный огонек.
     Бальный зал был пуст.
     Стулья, растопырив ножки, покоились вверх дном на столах, закрытых от
пыли  кусками  пластика.  Красный  с  золотым  узором  ковер  вернулся  на
танцевальную площадку, защищая  полированный  паркет.  Эстрада  пустовала,
если не считать отсоединенной микрофонной  стойки  и  пыльной  гитары  без
струн, прислоненной к стене. Из высоких окон вяло падал холодный  утренний
свет - зимний свет.
     У  Джека  по-прежнему  кружилась  голова,  он  все   еще   чувствовал
опьянение, но, обернувшись  назад  к  камину,  мгновенно  протрезвел.  Там
стояли только слоники... и часы.
     Спотыкаясь, Джек пересек холодный, полный теней вестибюль и столовую.
Нога зацепилась за  ножку  стола,  тот  с  треском  перевернулся,  а  Джек
растянулся во весь рост, до крови разбив нос об пол. Он поднялся, шмыгая и
промокая нос тылом руки. Добравшись до бара "Колорадо", Джек ввалился туда
сквозь качающуюся дверь так, что створки  отлетели  назад  и  ударились  о
стены.
     Пусто... но, слава Богу, бар был полон! В темноте тепло  поблескивало
стекло и серебряные каемки этикеток.
     Однажды, вспомнил Джек, давным-давно он рассердился, что  за  полками
нет зеркала. Сейчас он был этому рад. Поглядев в него, он увидел бы просто
очередного пьяницу, который только что нарушил зарок не пить: расквашенный
нос, расстегнутая рубаха, взъерошенные волосы, заросшие щеки.
     (вот каково, если сунуть в гнездо всю руку.)
     Джека вдруг пронзило чувство  полного  одиночества.  Он  расплакался,
чувствуя себя неожиданно несчастным, и от души желая умереть.  Наверху  от
него заперлись жена и сын. Вечеринка закончилась.
     Он снова потянулся вперед, к стойке.
     - Ллойд, мать твою так, где ты? - заорал он.
     Ответа не было. В этой прекрасно обитой
     (камере)
     комнате не было даже эха, которое вернуло бы его же слова  и  создало
бы видимость компании.
     - Грейди!
     Никакого ответа. Только бутылки, стоящие  по  стойке  смирно,  все  -
внимание.
     (кувырнись, умри, апорт, служи, умри)
     - Наплевать, сделаю сам, черт вас дери.
     Обойдя стойку наполовину, он потерял равновесие и упал вперед,  глухо
стукнувшись головой об пол. Он поднялся  на  четвереньки,  вращая  глазами
(причем каждый глаз делал это независимо от второго),  и  что-то  невнятно
забормотал. Потом рухнул, повернув голову набок, и захрапел.
     Снаружи ветер, который  гнал  перед  собой  сгущающийся  снег,  завыл
громче. Было 8:30 утра.



                         45. АЭРОПОРТ СТЭПЛТОН, ДЕНВЕР

     В 8:31 по горному времени летевшая  рейсом  N  196  авиакомпании  ТВА
женщина разрыдалась и принялась выплескивать свое личное мнение,  которое,
возможно, разделяла часть пассажиров (а коли на то  пошло,  даже  экипаж),
что самолет сейчас разобьется.
     Женщина с резкими чертами  лица  подняла  глаза  от  книги  и  выдала
краткий анализ характера: "Дура", после чего вернулась к чтению. За  время
полета она прикончила две порции водки с апельсиновым соком,  но,  похоже,
не смягчилась.
     - Мы разобьемся! - пронзительно причитала женщина. - Я знаю, знаю!
     К пассажирке поспешила стюардесса, присела рядом с ней  на  корточки.
Холлоранн подумал, что только стюардессы и очень  молоденькие  домохозяйки
умеют присесть на корточки изящно в полном смысле этого  слова.  Редкий  и
чудесный дар.  Так  он  размышлял,  а  стюардесса  тем  временем  тихонько
уговаривала женщину и мало-помалу успокаивала ее.
     Насчет прочих пассажиров рейса N 196 Холлоранн был не в курсе, но сам
он перепугался так, что чуть не наложил  в  штаны.  За  окошком  виднелась
только налетающая волнами белая пелена. Резкие  порывы  ветра,  налетавшие
словно бы со всех сторон, бросали самолет с боку набок,  вызывая  тошноту.
Чтобы частично компенсировать это, завели моторы, и в результате  пол  под
ногами затрясся. Несколько человек за их спиной стонало  над  "туристами",
одна из стюардесс вернулась с охапкой чистых пакетов, а мужчина,  сидевший
на три ряда впереди  Холлоранна,  сделал  "у-у-уп"  в  свой  номер  "Нэшнл
Обзервер" и, извиняясь  улыбнулся  девушке,  которая  подошла  помочь  ему
почиститься.
     - Все нормально, - успокоила она его, - я себя  так  чувствую,  когда
читаю "Ридерз дайджест".
     У Холлоранна был достаточный летный опыт, чтоб предположить,  что  же
произошло. Они почти все время летели против сильного ветра, над  Денвером
неожиданно ухудшилась погода, но теперь уже поздновато  было  заворачивать
куда-то, где погода поприличнее. Ну, выноси, родимый!
     (дружок, это же не баба, а сигнал к кавалерийской атаке, мать ее!)
     Стюардесса, кажется, успешно обуздала истерику пассажирки. Та хлюпала
и сморкалась в шелковый  носовой  платок,  но  перестала  беспрепятственно
сообщать пилотской кабине свои мысли насчет вероятного завершения  полета.
Стюардесса в последний раз похлопала ее по плечу и встала,  но  тут  боинг
накренился совсем сильно, она попятилась, споткнулась  и  приземлилась  на
колени  мужчине,  которого  недавно  стошнило   в   газету.   Обнаружилось
прелестное, длинное, затянутое в нейлон бедро. Мужчина заморгал,  а  потом
добродушно похлопал девушку по плечу. Она  вернула  улыбку,  но  Холлоранн
подумал, что напряжение заметно. Нынче утром лететь было  черт  знает  как
трудно.
     Раздался легкий щелчок и вновь появилось предупреждение НЕ КУРИТЬ.
     - Говорит командир экипажа, - сообщил негромкий голос с легким  южным
выговором. - Мы готовы начать снижение в Международный аэропорт  Стэплтон.
Прошу извинить за трудный рейс. Посадка тоже может  оказаться  не  слишком
простой, но никаких  серьезных  затруднений  мы  не  ожидаем.  Пожалуйста,
обратите внимание на  предупреждающие  надписи:  ПРИСТЕГНИТЕ  РЕМНИ  и  НЕ
КУРИТЬ. Мы надеемся, что вам понравится пребывание  в  Денверской  зоне...
Еще мы надеемся...
     От очередного сильного толчка самолет подбросило,  а  потом  швырнуло
вниз, подобно несущемуся с  головокружительной  скоростью  лифту.  Желудок
Холлоранна проплясал вызывающий тошноту "хорнпайп".  Несколько  человек  -
явно не только женского пола - завизжали.
     -  ...что  очень  скоро  встретимся  с  вами  на  одном   из   рейсов
авиакомпании ТВА.
     - Накося выкуси, - сказал кто-то позади Холлоранна.
     - Как глупо, - заметила  остролицая  соседка  Холлоранна,  закладывая
книгу оберткой от спичек и захлопывая ее, когда самолет начал снижение.  -
Когда  человек  видел  ужасы  грязной  войны...  как  вы...   или   ощутил
унизительную аморальность вторжения дипломатии  доллара  ЦРУ...  как  я...
сложное приземление просто блекнет  в  своей  незначительности.  Я  права,
мистер Холлоранн?
     - Как пить дать, мэм, - сказал он и затуманенным взором  уставился  в
иллюминатор на бешено несущийся снег.
     - Можно узнать, как на все это реагирует ваша стальная пластинка?
     - О, голова у меня в полном порядке, -  сказал  Холлоранн.  -  Просто
немного растрясло желудок.
     - Стыдно. - Она снова раскрыла книгу.
     Пока они снижались в непроницаемых снежных тучах,  Холлоранн  подумал
про крушение, случившееся несколько лет тому назад в бостонском  аэропорту
Логан. Условия были похожими,  только  вместо  снега  -  туман,  снизивший
видимость до нуля. Самолет врезался брюхом  в  подпорную  стойку  в  конце
посадочной полосы. То, что осталось от восьмидесяти девяти пассажиров,  не
слишком отличалось от рагу "Гамбургер Хелпер".
     Будь дело только в Холлоранне, он бы  не  переживал  так  сильно.  На
свете у него теперь почти никого не осталось и на его похороны  пришли  бы
лишь те, с кем он вместе работал, да старый отступник Мастертон - тот,  по
крайней мере, выпьет за помин души Дика. Но мальчик... мальчик зависел  от
него. Может быть, он - единственная помощь, какую может ожидать мальчуган.
К тому же Холлоранну не нравилось, как обрубили последний призыв малыша. У
него не шло из головы, как передвигаются эти звери-кусты...
     На его руку легла тонкая, белая.
     Женщина с резкими чертами сняла очки.  Без  них  лицо  казалось  куда
мягче.
     - Все обойдется, - сказала она.
     Холлоранн кивнул, изобразив улыбку.
     Как и было объявлено, приземление прошло непросто.  Силы,  с  которой
самолет воссоединился с  землей,  хватило,  чтобы  выкинуть  из  переднего
багажного отделения все вещи  и  заставить  пластиковые  подносы  каскадом
обрушиться на пол камбуза подобно  огромным  игральным  картам.  Никто  не
закричал, но Холлоранн услышал, как у нескольких  человек  сильно,  словно
цыганские кастаньеты, щелкнули зубы.
     Потом взвыли турбины двигателей, тормозя самолет, и, когда вой затих,
из системы внутренней связи раздался мягкий голос пилота-южанина.
     - Леди и джентльмены, мы  совершили  посадку  в  аэропорту  Стэплтон.
Прошу оставаться на местах  до  тех  пор,  пока  самолет  окончательно  не
остановится. Спасибо.
     Соседка Холлоранна закрыла книгу и длинно вздохнула.
     - Мы живем, чтобы давать бой каждому новому дню, мистер Холлоранн.
     - Мэм, мы еще не разделались с этим.
     - Верно. Очень верно. Не выпьете со мной в баре?
     - Я бы не прочь, но у меня назначена встреча.
     - Неотложная?
     - Еще как, - серьезно ответил Холлоранн.
     - Надеюсь, она хоть чуть-чуть улучшит общее положение дел.
     - Вот и я надеюсь, - с улыбкой отозвался Холлоранн. Она улыбнулась  в
ответ, отчего ее лицо тихо помолодело лет на десять.


     Поскольку весь  багаж  Холлоранна  состоял  из  дорожной  сумки,  Дик
протолкался через толпу к стойке Герца  этажом  ниже.  Сквозь  затемненные
оконные стекла он увидел, что  снег  и  не  думает  перестать.  Налетающий
резкими порывами ветер носил из стороны в сторону белые снежные облака,  и
идущие к стоянке люди с трудом пробивались  сквозь  метель.  Один  мужчина
потерял шляпу, она взлетела, описывая красивые  широкие  круги.  Холлоранн
посочувствовал.  Мужчина  пристально  глядел  шляпе  вслед,  и   Холлоранн
подумал:
     (да забудь ты о ней, мужик. Этот "хомбург" не  приземлится,  пока  до
Аризоны не долетит)
     Следом пришла другая мысль:
     (ежели в Денвере так гадко, каково ж тогда к западу от Боулдера?)
     - Я могу вам помочь, сэр? -  спросила  девушка  в  желтой  герцевской
униформе.
     - Ежели у вас есть машина, то можете, - широко ухмыляясь, ответил он.
     За плату выше средней можно было нанять  машину  тоже  не  среднюю  -
серебристо-черный "бьюик-электра". Холлоранн думал  скорее  об  извилистых
горных дорогах, чем о стиле -  все  равно,  где-нибудь  по  пути  придется
остановиться и поставить цепи. Без них далеко не уедешь.
     - Плохо дело, а? - спросил он, когда девушка подавала ему на  подпись
договор о найме.
     - Говорят, такой бури не  бывало  с  шестьдесят  девятого,  -  весело
откликнулась она. - Вам далеко ехать, сэр?
     - Дальше, чем хотелось бы.
     -  Если  хотите,  сэр,  я  могу  позвонить  на  станцию  "Тексако"  у
перекрестка дороги N 270. Они вам поставят цепи.
     - Милочка, это было бы просто счастье.
     Она сняла трубку и позвонила.
     - Вас будут ждать, сэр.
     - Огромное спасибо.
     Отходя от стойки, он увидел, что в одной из образовавшихся у багажной
карусели очередей стоит женщина с резкими чертами  лица.  Она  по-прежнему
читала книгу. Проходя мимо, Холлоранн подмигнул ей.  Она  подняла  голову,
улыбнулась и сделала знак мира.
     (сияет)
     Улыбаясь, он поднял воротник пальто  и  переложил  дорожную  сумку  в
другую руку. Слабенькое сияние,  но  Холлоранн  почувствовал  себя  лучше.
Жаль, что он наплел ей  про  стальную  пластинку  в  голове.  Он  мысленно
пожелал ей всего доброго и, выходя в снег и воющий ветер, подумал, что она
ответила тем же.


     На станции обслуживания плату взимали умеренную, но  Холлоранн  сунул
рабочему из гаража лишнюю десятку, чтоб хоть немного продвинуться в списке
ожидающих. На дорогу он  фактически  вырвался  уже  в  четверть  десятого:
поскрипывали дворники, цепи с шипами немузыкально,  монотонно  звенели  на
больших колесах бьюика.
     Автострада представляла собой кашу. Даже с цепями нельзя  было  ехать
быстрее тридцати. Машины съезжали с дороги под сумасшедшими углами,  а  на
нескольких полосах просто  двигались  с  трудом,  летние  шины  беспомощно
проворачивались в плывущем рыхлом снегу. Здесь, в  предгорье  (если  можно
назвать предгорьем высоту в милю над уровнем моря) это была первая крупная
буря за зиму, так сказать, первая ласточка. Многих она застала врасплох  -
дело обычное, и все равно, протискиваясь в дюйме  от  недотеп,  косясь  на
залепленное снегом боковое зеркало, чтобы убедиться, что по  левой  полосе
никто
     (не прорывается сквозь снег) не подъезжает наподдать  ему  по  черной
заднице, Холлоранн обнаружил, что клянет их на чем свет стоит.
     Ему снова не повезло: пришлось ждать у въезда на дорогу N 36.  Дорога
N 36, автострада Денвер-Боулдер, тоже идет  на  запад  к  Эстес-парк,  где
соединяется с дорогой N 7. Седьмая дорога, известная  также  как  Нагорное
шоссе, проходит через  Сайдвиндер,  минует  отель  "Оверлук"  и,  наконец,
спускается по Западному склону в штат Юта.
     Въезд  заблокировал  перевернувшийся  "семи".  Фары   ярко   светили,
разгоняя окружающий мрак, словно именинные  свечи  на  каком-то  идиотском
детском пироге.
     Холлоранн остановился и опустил окошко. Полицейский  в  натянутой  на
уши меховой казачьей шапке указал затянутой в  перчатку  рукой  в  сторону
потока машин, которые двигались к северу по И-25.
     - Наверх вам не попасть, - проорал он Холлоранну, заглушая  ветер.  -
Проедете два выезда, выберетесь на  девяносто  первую  и  возле  Брумфилда
выедете на тридцать шестую!
     - Думаю, я смогу объехать его слева! - прокричал Холлоранн в ответ. -
Куда вы меня пихаете, это ж двадцать миль крюку!
     - Я тебя сейчас твою долбаную голову спихну! - заорал фараон. -  Этот
въезд закрыт!
     Холлоранн дал задний ход, подождал,  пока  в  потоке  машин  появится
просвет, и поехал дальше  по  дороге  И-25.  Указатели  сообщили,  что  до
Шейенны, Вайоминг, всего лишь сто миль. Не ищи Холлоранн  свой  въезд,  он
отправился бы сразу туда.
     Он немного прибавил скорость, до тридцати пяти, но больше не  посмел:
снег уже грозил залепить  дворники,  а  поток  машин  двигался  совершенно
бредово. Двадцатимильный крюк! Холлоранн выругался. В нем снова  поднялось
чувство, что у мальчика остается все меньше  времени,  оно  затопило  его,
почти задушило своей безотлагательностью.  И  в  то  же  время  он  ощущал
обреченную уверенность, что не вернется из своего похода.
     Он включил радио, покрутил и после  рождественских  объявлений  нашел
прогноз погоды.
     - ...уже шесть дюймов, но в зоне Денвера к вечеру ожидается еще  фут.
Местная полиция  и  полиция  штата  убедительно  просят  вас  без  крайней
необходимости  не  выводить  машины  из  гаража   и   предупреждают,   что
большинство горных дорог уже закрыто. Так что оставайтесь дома, смазывайте
лыжи и слушайте...
     - Спасибо, мама, - сказал Холлоранн и свирепо выключил приемник.



                                46. ВЕНДИ

     Около полудня, после того,  как  Дэнни  отправился  в  туалет,  Венди
вынула из-под подушки завернутый в полотенце нож, положила  его  в  карман
купального халата и пошла к двери ванной.
     - Дэнни?
     - Что?
     - Я иду вниз приготовить нам что-нибудь на ленч. Угу?
     - Угу. Хочешь, чтобы я спустился?
     - Нет, я все принесу наверх. Как насчет омлета с сыром и супа?
     - Согласен.
     - Она еще немного помедлила возле запертой двери.
     - Дэнни, ты уверен, что все хорошо?
     - Ага, - ответил он. - Только будь осторожна.
     - Где отец? Ты знаешь.
     В ответ донесся до странности невыразительный голос:
     - Нет. Но все нормально.
     Она подавила настойчивое желание продолжить расспросы, еще  чуть-чуть
пощупать границы проблемы. Проблема была, они с Дэнни знали, в чем она,  и
ковыряться в этом значило бы только еще сильнее напугать Дэнни... и себя.
     Джек потерял рассудок. Когда  около  восьми  утра  буран,  озлившись,
принялся изо всех сил лупцевать отель, они с Дэнни сидели на его кровати и
слушали, как внизу, спотыкаясь и что-то выкрикивая, бродит Джек.  Основной
шум вроде бы  доносился  из  бального  зала.  Джек  немузыкально  исполнял
обрывки песенок, вел спор с немым собеседником, один раз громко  закричал,
от чего они уставились друг на друга с застывшими лицами.  Наконец,  стало
слышно, как  Джек,  спотыкаясь,  возвращается  через  вестибюль,  и  Венди
подумала, что слышит громкий стук -  как  будто  Джек  упал  или  с  силой
распахнул настежь какую-то дверь. Примерно с половины  девятого  (то  есть
уже три с половиной часа) царило молчание.
     Она прошла по  короткому  коридорчику,  свернула  в  главный  коридор
второго этажа и направилась к лестнице. Остановившись на  площадке,  Венди
поглядела вниз, в вестибюль. Он казался пустынным, но серый  снежный  день
оставил в тени почти все длинное  помещение.  Возможно,  Дэнни  ошибается.
Возможно, Джек окажется за стулом или диваном... а  может,  за  стойкой...
поджидая, чтоб она сошла вниз...
     Она облизала губы.
     - Джек?
     Никакого ответа.
     Нащупав рукоятку ножа, Венди начала спуск. Она много раз представляла
себе конец своего замужества - развод, гибель пьяного Джека в аварии  (эта
картина неизменно посещала ее в два часа темного стовингтонского утра),  а
иногда Венди грезила наяву, как ее отыщет  другой  человек  -  Галахад  из
мыльной оперы, - он закинет их с Дэнни на седло своего снежно-белого  коня
и умчит прочь. Но она ни разу не рисовала себе такой  вот  картины:  чтобы
она, подобно преступнице, вся - сплошные нервы,  кралась  по  коридорам  и
лестницам, а в руке сжимала нож, уготованный для Джека!
     От этой мысли Венди волной накрыло отчаяние. Пришлось остановиться на
полпути, ухватившись за перила - от страха, как бы не подкосились ноги.
     (Признайся, дело  не  только  в  Джеке  -  он-то  здесь  единственное
реальное существо. Прицепиться можно и к другим вещам - тем, в которые  ты
не можешь поверить и в которые тем не менее, тебя заставляют  поверить:  к
кустам живой изгороди, к сувенирам с вечеринки, которые были  в  лифте,  к
маске...)
     Она попыталась оборвать мысль, но было слишком поздно.
     (и к голосам)
     Потому что время  от  времени  казалось,  что  внизу  -  не  одинокий
безумец, который кричит и беседует  с  призраками  обитающими  внутри  его
крошащегося рассудка. Время от времени Венди слышала (или  только  думала,
что слышит) похожие на то замирающий, то усиливающийся радиосигнал  другие
голоса, и музыку, и смех. Вот к ней доносилась беседа Джека  с  кем-то  по
фамилии Грейди  (имя  было  смутно  знакомым,  но  откуда,  она  не  могла
сообразить): ее муж что-то  утверждал,  задавал  вопросы  и,  хотя  царило
молчание,  его  голос  звучал  громко,  будто   Джек   хотел   перекричать
непрекращающийся шум на заднем плане. И тут же, вселяя  ужас,  раздавались
иные  звуки,  как  бы  скользнувшие  на  место  -   танцевальная   музыка,
аплодисменты, веселый и все же властный мужской голос,  который,  кажется,
пытался убедить кого-то произнести речь. Эти звуки доносились периодами от
тридцати секунд до минуты (достаточно, чтобы ослабеть от ужаса),  а  потом
снова исчезали и слышался лишь голос Джека.  Тон  был  приказным,  а  речь
немного невнятной - ах, как хорошо Венди  помнила  эту  манеру  выражаться
нетрезвого Джека! Но в отеле, кроме шерри для готовки, пить  было  нечего.
Разве не так? Да, но если она сумела вообразить, что отель полон музыки  и
голосов, не мог ли Джек вообразить, что пьян?
     Эта мысль ей не понравилась. Совершенно.
     Венди  добралась  до  вестибюля  и   осмотрелась.   Бархатный   шнур,
отгораживающий бальный зал, сняли;  стальная  стойка,  к  которой  он  был
прикреплен, перевернулась, как будто  кто-то,  проходя  мимо,  неосторожно
задел ее. Из высоких, узких окон бального зала на ковер в вестибюле  через
открытые двери падал мягкий, приятный  белый  свет.  Венди  с  колотящимся
сердцем  прошла  к  распахнутым  дверям  и  заглянула.   Пусто   и   тихо.
Единственным звуком было то любопытное субауральное эхо,  которое  как  бы
задерживается во всех больших комнатах - от самых крупных соборов до самых
крохотных гостиных, где играют в бинго.
     Она вернулась к стойке и нерешительно постояла, прислушиваясь  к  вою
ветра снаружи. Такого  сильного  бурана  еще  не  бывало  и  он  продолжал
набирать силу. Где-то на  западной  стороне  со  ставня  сорвало  замок  и
ставень мотался из стороны в сторону с заунывным треском - так стреляет  в
тире одинокий посетитель.
     (Джек, честное слово, тебе надо этим  заняться.  Прежде,  чем  внутрь
что-нибудь проберется.)
     Как она  поступит,  если  Джек  накинется  на  нее  прямо  сейчас?  -
задумалась   Венди.   Если   он   выскочит   из-за   темной    глянцевитой
регистрационной стойки со стопками бланков, где  на  серебряной  подставке
расположился маленький звонок? Выскочит, как некий кровожадный чертенок из
табакерки, как ухмыляющийся чертик с огромным  ножом  в  руке  и  глазами,
лишенными всякого проблеска разума? Оцепенеет  она  от  ужаса  или  в  ней
сохранилось достаточно от праматери,  чтобы  дать  ему  бой  и  ради  сына
бороться, пока один из  них  не  погибнет?  Венди  не  знала.  Сама  мысль
вызывала дурноту, вся  жизнь  начинала  казаться  долгим  спокойным  сном,
который убаюкал ее и, беспомощную,  выбросил  в  этот  кошмар  наяву.  Она
расслабилась. Когда грянула беда, она  спала.  Прошлое  Венди  было  самым
обычным. Ее никогда не испытывали огнем, теперь настало  время  испытаний,
но льдом, а не пламенем, и ей не позволят проспать его. Наверху ждет сын.
     Покрепче сжав рукоять ножа, она заглянула за стойку  и  остановилась,
чтобы сперва заглянуть во внутренний офис, а уж потом заходить туда. Потом
пошарила в поисках блока  кухонных  выключателей  по  стене  за  следующей
дверью, бесстрастно ожидая, что в любую  секунду  ее  руку  накроет  чужая
ладонь. Потом, тихонько загудев, загорелись лампы  дневного  света,  стала
видна кухня мистера Холлоранна - теперь ее кухня, хорошо это или плохо,  -
бледно-зеленые кафельные плитки,  блестящая  посуда,  фарфор  без  единого
пятнышка, пылающие хромированные кромки. Она  обещала  мистеру  Холлоранну
держать кухню в чистоте и сдержала свое слово. Ей казалось, что это - одно
из безопасных для  Дэнни  мест.  Ее  как  будто  окутывало  и  успокаивало
присутствие Дика Холлоранна. Дэнни обратился к мистеру  Холлоранну.  Когда
Венди в страхе сидела наверху рядом с  сыном,  а  муж  распевал,  шумел  и
буянил внизу, казалось, что надежды почти  нет.  Но  здесь,  во  владениях
мистера Холлоранна, она без малого поверила  в  его  приезд.  Может  быть,
сейчас он был уже в пути, стремясь добраться к  ним,  несмотря  на  буран.
Может быть.
     Она прошла на другой конец кухни к кладовке, отодвинула засов и зашла
внутрь. Взяв жестянку томатного супа, Венди снова закрыла дверь и  заперла
ее на засов. Дверь плотно прилегла к полу. Если держать ее  на  замке,  не
придется беспокоиться, что в рисе, муке или сахаре обнаружится мышиный или
крысиный помет.
     Венди вскрыла консервную банку и - плоп! - вывалила отчасти застывшее
содержимое в кастрюльку. Потом сходила к холодильнику взять молоко и  яйца
для омлета. Потом - в холодильную камеру за сыром. Все эти действия, такие
обыденные, вошедшие в жизнь Венди еще до того, как там появился "Оверлук",
помогли ей успокоиться. Она растопила на  сковородке  масло,  развела  суп
молоком, а потом вылила на сковородку взбитые яйца.
     Вдруг ее охватило чувство, что кто-то стал у нее за спиной и  тянется
к горлу.
     Венди резко обернулась, стискивая нож. Никого.
     (!возьми себя в руки, девочка!)
     Натерев в мисочку сыра от большого куска, Венди добавила его в омлет,
сам омлет подбросила и  убавила  газ  до  чистого  голубого  пламени.  Суп
разогрелся. Кастрюльку она поставила на большой  поднос,  там  уже  лежала
столовое серебро и стояли две глубоких  тарелки,  две  мелких,  солонка  и
перечница. Когда омлет тихонько запыхтел, Венди переложила его на тарелку,
а второй накрыла.
     (теперь назад той же дорогой, что пришла,  выключить  свет  в  кухне,
пройти через контору, через воротца в стойке, прихватить двести долларов)
     Пройдя через дверцу  в  стойке  в  вестибюль,  Венди  остановилась  и
поставила поднос рядом с  серебряным  звонком.  Нереальность  простиралась
только до этого места. Какая-то сюрреалистическая игра в прятки...
     Она стояла в полном теней вестибюле, хмурилась и размышляла.
     (ну, девочка, на этот раз  посмотри  фактам  в  лицо:  хотя  ситуация
действительно бредовая, в  ней  есть  определенные  реальные  моменты.  На
пример - в этом нелепом сборище чувство ответственности не утратила только
ты. У тебя сын пяти с хвостиком лет, за которым надо приглядывать и муж  -
чтобы с ним ни случилось и как бы опасен он ни сделался... может,  отчасти
ты и за него отвечаешь. А даже, если нет, подумай-ка вот над чем:  сегодня
- второе декабря. Если спасателю не случится  проезжать  мимо,  ты  можешь
застрять тут еще на четыре  месяца.  Даже,  если  они  начнут  удивляться,
почему вы не выходите в эфир, сегодня никто сюда не соберется... может  не
соберется еще несколько недель. Ты что, будешь целый месяц  красться  вниз
за едой, с ножом в кармане, вздрагивая от каждой  тени?  Ты  действительно
полагаешь, что целый месяц сумеешь избегать Джека? Думаешь,  тебе  удастся
целый месяц не впускать Джека в комнаты наверху, если он захочет войти?  У
него есть ключ ко всем дверям, а засов  треснет  от  первого  же  сильного
удара ногой)
     Оставив  поднос  на  стойке,  Венди  медленно  дошла  до  столовой  и
заглянула. Ни живой души. Стулья стояли только  вокруг  одного  столика  -
того, за которым они  пытались  есть,  пока  пустота  столовой  не  начала
действовать им на нервы.
     - Джек? - нерешительно позвала она.
     В этот момент резкий порыв ветра швырнул снегом в закрытые ставни, но
Венди почудилось, что она что-то слышит. Какой-то сдавленный стон.
     - Джек?
     На сей раз  отклика  она  не  получила,  но  наткнулась  взглядом  на
какой-то предмет под дверью бара "Колорадо" - предмет, слабо блестевший  в
рассеянном свете. Зажигалка Джека.
     Собравшись с духом, Венди прошла к дверям и, толкнув, открыла.  Запах
джина был так силен, что у нее перехватило горло.  Его  даже  нельзя  было
назвать запахом - в  баре  воняло,  иначе  не  скажешь.  Где,  скажите  на
милость, Джек нашел эту дрянь? Что, в глубине какого-то  шкафа  притаилась
бутылка? Где?
     Снова раздался  тихий,  неопределенный,  но  на  этот  раз  отчетливо
слышный стон. Венди медленно подошла к стойке.
     - Джек?
     Ответа не было.
     Она заглянула за стойку: он оказался там, оцепенело  распластался  по
полу. Судя по запаху, пьяный, как сапожник. Должно быть, пытался перелезть
прямо через стойку и потерял равновесие. Чудо, что он не сломал шею. Венди
вспомнилась старая поговорка: пьяному море по колено.
     Но она не сердилась. Глядя на Джека сверху  вниз,  Венди  думала:  он
похож на  малыша,  который  пытался  сделать  слишком  много,  но  страшно
утомился и уснул на полу посреди комнаты. Он бросил  пить,  а  взяться  за
старое решил не сам - здесь не  было  спиртного,  чтобы  Джек  мог  начать
сызнова... так откуда же оно взялось?
     Через каждые пять-шесть  футов  на  изогнутой  подковой  стойке  бара
покоились оплетенные соломкой винные бутылки. Их  горлышки  были  заткнуты
свечами. По идее, решила Венди, это создает  богемную  обстановку.  Подняв
одну бутылку, она встряхнула ее, почти не  сомневаясь,  что  услышит,  как
внутри плещется джин.
     (новое вино в старых бутылях)
     Но там ничего не было. Она поставила бутылку на место.
     Джек  пошевелился.  Она  прошла  вдоль  стойки,  отыскала  дверцу  и,
оказавшись  по  другую  сторону,  направилась   туда,   где   лежал   муж,
задержавшись  только,  чтобы  взглянуть  на  поблескивающие  хромированные
краны. Они были сухими, но, пройдя рядом, она уловила сырой и свежий запах
пива, витавший в воздухе, как тонкий туман.
     Когда она добралась к Джеку, он перекатился на спину, раскрыл глаза и
посмотрел вверх, на нее.  Через  секунду  абсолютно  бессмысленный  взгляд
прояснился.
     - Венди? - спросил он. - Ты?
     - Да, - сказала  она.  -  Как  думаешь  ты  доберешься  наверх?  Если
обнимешь меня? Джек, где ты...
     На ее щиколотке грубо сомкнулись пальцы Джека.
     - Джек! Что ты...
     - Поймал! - сказал он и расплылся в ухмылке. Витающий вокруг  тяжелый
запах джина и оливок словно бы поселил в Венди прежний ужас -  куда  более
сильный, чем мог вселить любой отель как таковой.  Некая  ее  отстраненная
частичка подумала: самое плохое, что все свелось вот к чему: я да мой  муж
пьяница.
     - Джек, я хочу помочь.
     - Ага, ага. Вы с Дэнни хотите просто помочь. - Теперь  пальцы  давили
на щиколотку так, словно хотели стереть ее в порошок. Не выпуская ее, Джек
стал на трясущиеся колени. - Вы хотели так напомогать, чтоб ноги нашей тут
не было! Но теперь... ты... попалась!
     - Джек, больно...
     - Тебе еще не так больно станет, сука.
     Слово до такой степени оглушило Венди, что, когда  Джек  выпустил  ее
лодыжку и неуверенно поднялся с колен на ноги, да  так  и  остался  стоять
перед ней, пошатываясь, она даже не попыталась убежать.
     - Ты меня никогда не любила, -  заявил  он.  -  Ты  хочешь,  чтоб  мы
уехали, потому что знаешь: тут-то со мной и будет покончено. Ты  хоть  раз
подумала про мои о-о... обя... обяз'ти? Не-е, мать твою так,  это  тебе  в
голову не приходило. Вечно думаешь  только  одно:  как  бы  спихнуть  меня
пониже. Точь-в-точь моя мамаша, ты сука бесхарактерная, тряпка!
     - Прекрати, - велела Венди со  слезами,  -  ты  сам  не  знаешь,  что
говоришь. Ты пьян. Не знаю, как тебе это удалось, но ты напился.
     - А-а, понял. Теперь я понял.  Ты  да  он.  Этот  щенок  наверху.  Вы
сговорились. Вы что-то задумали. Разве не так?
     - Нет, нет! Ничего мы не задумали! Что ты...
     - Ах ты врунья! - пронзительно закричал он. - О, я знаю, как  ты  это
делаешь! Когда я говорю: "мы остаемся, я буду работать", ты говоришь: "да,
милый" и он говорит: "да,  папа",  а  потом  вы  начинаете  замышлять.  Вы
надумали использовать снегоход. Сговорились. Но я понял.  Я  вычислил.  Ты
думала, я не соображу? Ты думала, я тупица?
     Венди воззрилась на него, лишившись дара речи. Он собрался убить  ее,
а следом - Дэнни. Тогда, может быть, отель будет доволен и позволит  Джеку
убить себя. Как тому прежнему смотрителю. Как
     (Грейди)
     Замирая  от  ужаса,  Венди,  наконец,  сообразила,  с  кем  это  Джек
беседовал в бальном зале.
     - Ты восстановила против меня моего сына. Вот что хуже всего. -  Лицо
Джека обвисло от жалости к себе. - Мальчик мой. Теперь он  тоже  ненавидит
меня. Ты позаботилась об этом. Вот что ты замышляла с самого  начала,  да?
Ты всегда ревновала,  что,  не  так?  Прямо  как  твоя  мамаша.  Не  могла
успокоиться, пока не прибрала к рукам все. Не могла?
     Слова не шли у Венди с языка.
     - Ну, я тебя успокою, - пообещал он и попытался ухватить ее за горло.
     Венди сделала шаг назад, потом еще один, и Джек качнулся к  ней.  Она
вспомнила про нож в кармане халата и полезла за  ним,  но  Джек  обвил  ее
левой рукой, пригвоздив ее собственную руку к боку. На нее пахнуло  резким
запахом джина и кислым - пота.
     - Придется наказать... - бурчал Джек.  -  Наказать...  наказать...  и
жестоко.
     Правой рукой он нашел горло Венди.
     Когда доступ воздуха прекратился, нахлынула  чистой  воды  паника.  К
правой  руке  Джека  присоединилась  левая,  теперь  можно  было  свободно
вытащить нож, но Венди забыла про него.  Ее  пальцы  взлетели  к  горлу  и
беспомощно пытались отодрать руки мужа, которые были больше и сильнее.
     - Мама! - пронзительно закричал откуда-то Дэнни. -  Папа,  перестань!
Ты делаешь маме больно! - Мальчик  пронзительно  верещал,  высокий  чистый
звук несся откуда-то издалека.
     Перед глазами  Венди,  как  балетные  танцовщики,  запрыгали  красные
вспышки света. В комнате потемнело. Она увидела, как сын  вскарабкался  на
стойку и всем телом  кинулся  Джеку  на  плечи.  Вдруг  одна  из  ладоней,
давивших ей на горло, исчезла - это Джек  с  рычанием  отшвырнул  Дэнни  в
сторону. Мальчик влетел спиной в пустые полки и, отключившись, свалился на
пол. Ладонь вернулась на горло Венди. Красные вспышки стали чернеть.
     Дэнни тихонько плакал. В груди у Венди горело. Джек выкрикивал  ей  в
лицо:
     - Я тебе покажу! Будь ты проклята, я тебе покажу, кто тут  хозяин!  Я
тебе покажу...
     Но все звуки растаяли и исчезли  в  длинном  темном  коридоре.  Венди
боролась все слабее. Одна рука выпустила пальцы мужа  и  медленно  падала,
пока  не  простерлась  под  прямым  углом  к  телу,  кисть  вяло,  как   у
утопленницы, свесилась с запястья.
     Пальцы  коснулись  бутылки,  одной  из  оплетенных  соломкой   винных
бутылок, служивших декоративными канделябрами.
     Венди вслепую, из последних сил, потянулась к горлышку и нашла его  -
ладонь ощутила жирные потеки воска.
     (о Господи, а вдруг выскользнет)
     Она занесла бутылку и обрушила вниз, молясь,  чтоб  не  промахнуться.
Венди знала, если она попадет только в плечо или по руке, ей не жить.
     Но бутылка опустилась точнехонько на голову Джека  Торранса  с  такой
силой, что стекло  под  соломкой  разлетелось.  Толстое,  тяжелое  донышко
стукнулось о череп с таким же  звуком,  с  каким  падает  на  твердый  пол
пилюля. Джек покачнулся на каблуках, глаза закатились. Давление  на  горло
ослабло, а потом исчезло совсем. Джек вытянул руки  вперед,  словно  желая
удержаться на ногах, а потом рухнул на спину.
     Венди, всхлипнув, сделала глубокий вдох. Она и сама чуть не упала, но
сжала  край  стойки  и  сумела  удержаться.  Сознание  то   уплывало,   то
возвращалось. Она слышала плач Дэнни, но не  понимала,  где  мальчик.  Как
будто плач долетал из гулкой комнаты. Она неотчетливо видела  капли  крови
размером с десятицентовик, падающие на поверхность стойки  -  "у  меня  из
носа", - подумала Венди. Она откашлялась и сплюнула на пол. От этого снизу
вверх по горлу прошла судорога,  но  спазм  сменился  равномерной  давящей
болью... вполне терпимой.
     Мало-помалу ей удалось взять себя в руки.
     Она  выпустила  стойку,  обернулась  и  увидела,  что   Джек   лежит,
вытянувшись  во  весь  рост,  рядом  -  разбитая  бутылка.  Он   напоминал
поверженного гиганта. Дэнни скрючился под кассой, зажав рот обеими руками,
и не сводил глаз с потерявшего сознание отца.
     Венди подошла и коснулась его плеча. Дэнни съежилась от страха.
     - Дэнни, послушай...
     - Нет, нет, - забормотал он хриплым старческим голосом. - Папа сделал
тебе больно... ты сделала больно папе... папа сделал тебе  больно...  хочу
спать. Дэнни хочет спать.
     - Дэнни...
     - Спать, спать. Баю-бай.
     - Нет!
     По горлу опять прошла волна боли. Венди поморщилась, но малыш  открыл
глаза. Они осторожно выглянули из обведенных темными кругами глазниц.
     Неотрывно глядя мальчику  в  глаза,  она  заставила  себя  заговорить
спокойным тоном. Голос был хриплым и тихим,  почти  шепот.  Говорить  было
больно.
     - Послушай, Дэнни, это не папа. Мне пытался сделать больно не папа. А
я не хотела сделать больно ему. В него вселился  отель,  Дэнни.  В  твоего
папу вселился "Оверлук". Ты понимаешь меня?
     В глаза Дэнни вернулось что-то вроде понимания.
     - Всякая Дрянь, - прошептал он. -  Ее  тут  раньше  совсем  не  было,
правда?
     - Нет. Это отель подсунул ее сюда. Это... - Приступ кашля прервал  ее
объяснения и Венди выплюнула еще немного крови. - Это отель  заставил  его
напиться. Ты слышал людей, с которыми папа разговаривал сегодня утром?
     - Да... с людьми отеля...
     - Я тоже слышала. А значит, отель набирает  силу.  Он  хочет  сделать
больно всем нам. Но я думаю... я  надеюсь...  что  он  может  сделать  это
только через папу. Отель сумел подловить только его.  Ты  понимаешь  меня,
Дэнни? Отчаянно важно, чтобы ты понял.
     - Отель подловил папу, - он посмотрел на Джека и беспомощно застонал.
     - Я знаю, что ты любишь папу. Я тоже. Нам  надо  помнить,  что  отель
старается причинить ему такую же боль, как и нам.
     Венди не сомневалась, что дело обстоит именно так.  Более  того,  она
думала, что на самом деле, может быть, отелю нужен Дэнни,  вот  почему  он
зашел так далеко... может быть, поэтому он сумел так  продвинуться.  Могло
даже оказаться, что каким-то  непонятным  образом  силы  ему  дает  именно
сияние Дэнни - так, как аккумулятор питает электрооборудование  в  машине,
заводит ее. Выберись они отсюда, "Оверлук", возможно, унялся бы и вернулся
к прежнему состоянию, когда ощущал окружающее только наполовину и мог лишь
демонстрировать грошовые страшные картинки самым психически  восприимчивым
постояльцам из тех, что переступают его порог. Без Дэнни отель превращался
всего лишь в "дом с привидениями" из  аттракциона  "комната  ужасов",  где
гость-другой может услышать обрывки или призрачный шум бала-маскарада  или
иногда увидеть  что-нибудь  тревожащее.  Но  если  бы  "Оверлук"  поглотил
Дэнни... сияние Дэнни или его жизненную силу, или  дух...  называйте,  как
угодно... вобрал это в себя - что тогда?
     От этой мысли Венди вся похолодела.
     - Хочу, чтоб папа поправился, - сказал Дэнни, и у него снова  потекли
слезы.
     - Я тоже, - ответила она, крепко обнимая малыша. - Вот почему, милый,
тебе придется помочь мне куда-нибудь перенести папу. В  такое  место,  где
отель не сможет заставить его обидеть нас и где папа не  сможет  повредить
себе. Тогда... если приедет твой друг  Дик  или  спасатель  из  парка,  мы
сможем увезти папу отсюда. И я думаю, он поправится. Наверное,  у  всех  у
нас все будет хорошо. Думаю, такая возможность  еще  есть...  надо  только
быть сильными и храбрыми, как ты, когда прыгал ему на спину. Понимаешь?  -
Она умоляюще глядела на него и думала: как странно, он никогда еще не  был
так похож на Джека.
     - Да, - сказал мальчик, кивая.  -  Думаю...  если  мы  сможем  уехать
отсюда... все станет, как раньше. Куда можно его перенести?
     - В кладовку. Там еда, а снаружи - хороший крепкий засов. Там  тепло.
А мы сможем есть то, что в холодильнике и морозилке. Хватит всем троим  до
прихода помощи.
     - Мы это сделаем сейчас?
     - Да, прямо сейчас. Пока он не проснулся.
     Дэнни поднял перегородку стойки кверху, а она  тем  временем  сложила
Джеку руки на груди и послушала дыхание. Оно было  медленным,  но  мерным.
Пахло от него так,  что  Венди  решила:  должно  быть,  Джек  выпил  очень
много... но ведь он оставил эту  привычку.  Наверное,  подумала  она,  его
вырубил не только удар бутылкой, но и спиртное.
     Венди взялась за ноги Джека и потащила его по полу. Она была  замужем
за ним уже почти семь лет, Джек  лежал  на  ней  несчетное  число  раз,  -
наверное, тысячи раз, - но никогда Венди не сознавала, какой  он  тяжелый.
Воздух входил в пораненное горло и вырывался наружу с болезненным свистом.
Тем не менее, уже много дней Венди не чувствовала  себя  лучше.  Она  была
жива. Смерть промелькнула так близко, что жизнь стала просто  драгоценной.
И Джек тоже был жив. Благодаря скорее слепому везению,  чем  размышлениям,
они, возможно, отыскали единственный способ всем выбраться отсюда целыми и
невредимыми.
     Хрипло пыхтя, Венди на минуту остановилась, удерживая ноги  Джека  на
уровне бедер. Обстановка напоминала ей вопль  старого  морского  волка  из
"Острова сокровищ" после того, как слепой Пью передал  ему  черную  метку:
"Мы им еще покажем!", но тут же она с некоторым  беспокойством  вспомнила,
что буквально через несколько секунд старый пират упал замертво.
     - Мам, ты в порядке? Он... он слишком тяжелый?
     - Справлюсь, - она снова принялась тащить. Дэнни шел рядом  с  отцом.
Одна рука Джека свалилась с груди и Дэнни осторожно, любовно вернул ее  на
место.
     - Ты уверена, мам?
     - Да. Это лучший выход, Дэнни.
     - Все равно, что посадить его в тюрьму.
     - Только ненадолго.
     - Тогда ладно. Ты уверена, что справишься?
     - Да.
     Но дело это оказалось нелегким и кропотливым. Когда они  перешагивали
дверные пороги, Дэнни удерживал голову отца руками, но когда они входили в
кухню, пальчики малыша соскользнули с сальных волос  Джека.  Тот  ударился
затылком о кафель и начал стонать и шевелиться.
     - Придется  воспользоваться  дымом,  -  быстро  пробормотал  Джек.  -
Беги-ка, принеси мне канистру с бензином.
     Венди и Дэнни обменялись напряженным испуганны взглядом.
     - Помоги-ка, - тихо сказала она.
     Секунду  Дэнни  не  двигался  с  места,  как  будто  отцовское   лицо
парализовало его, потом неровным шагом перебрался к матери поближе и помог
держать левую ногу. Они  проволокли  Джека  по  кухонному  полу,  двигаясь
медленно, как в кошмаре. Было тихо, только под потолком, будто  насекомые,
гудели лампы дневного света,  да  слышалось  их  собственное  затрудненное
дыхание.
     Когда  они  добрались  до  кладовки,  Венди  опустила  ноги  Джека  и
повернулась, чтоб неумело отодвинуть засов. Дэнни смотрел  вниз  на  отца,
который снова расслабился и вяло лежал на полу. Пока они тащили его, сзади
из штанов выбился хвостик рубашки. Дэнни  подумал:  "Интересно,  папа  так
сильно напился, что ему не холодно, или нет?" Казалось,  запирать  папу  в
кладовку, словно дикого зверя нельзя, неправильно, но Дэнни видел, что тот
пытался сделать  с  мамой.  Даже  находясь  наверху,  он  знал,  что  папа
собирается сделать. Их перебранка звучала у него в голове.
     (если б только мы все смогли отсюда выбраться или  это  оказалось  бы
сном - я сплю в Стовингтоне и вижу сон, если бы только)
     Засов не поддавался.
     Венди тянула  изо  всех  сил,  но  он  не  шевелился.  Она  не  могла
отодвинуть проклятую штуковину. Глупо и нечестно...  когда  она  ходила  в
кладовку за банкой супа, то дверь  открылась  без  всякого  труда.  Сейчас
засов не желал двигаться,  что  же  ей  следовало  делать?  Они  не  могли
засунуть Джека в рефрижератор - там он бы замерз и задохнулся насмерть. Но
если они оставят его на свободе и он очнется...
     Джек на полу снова пошевелился.
     - Я об этом позабочусь, - пробормотал он. - Я понимаю.
     - Мам, он просыпается! - предостерег Дэнни.
     Всхлипывая, она вцепилась в засов обеими руками.
     - Дэнни? - в тоне Джека сквозила какая-то пока неясная мягкая угроза.
- Это ты, док, старина?
     - Пап, ты поспи, - нервно сказал Дэнни. - Знаешь, уже пора спать.
     Он поднял глаза на мать, которая  все  еще  сражалась  с  засовом,  и
немедленно понял, что именно не так. Она забыла, что сперва надо повернуть
засов, а уж потом пытаться вытащить его. Маленький язычок  сидел  в  своем
гнезде.
     - Вот, - сказал он тихонько,  отстраняя  ее  дрожащие  руки,  своими,
такими же трясущимися. Он выбил ладонью язычок и засов легко отодвинулся.
     - Быстрее, - сказал Дэнни. Он поглядел  вниз.  Джек  опять  распахнул
глаза, странно невыразительные, задумчивые, и на  этот  раз  папа  смотрел
прямо на него.
     - Ты списывал, - сказал ему папа. - Я знаю, что ты списывал.  Но  оно
где-то здесь. И я его найду. Обещаю тебе. Я его  найду...  -  слова  снова
стали неразборчивыми и затихли.
     Толкнув дверь кладовки коленкой, Венди открыла ее, едва замечая едкий
запах сушеных фруктов, который поплыл оттуда. Она снова  взялась  за  ноги
Джека и втащила его  внутрь.  Теперь  она  дышала  хрипло,  судорожно,  из
последних сил. Когда она дернула  шнур  выключателя,  Джек  опять  раскрыл
глаза.
     - Ты что делаешь? Венди! Что ты делаешь?
     Она перешагнула через него.
     Джек оказался проворным, на удивление проворным. Он  выкинул  руку  в
сторону и, чтоб увернуться, Венди пришлось вильнуть, поэтому за дверь  она
буквально вывалилась. Он все-таки ухватил  ее  за  халат,  тот  с  громким
треском порвался. Теперь Джек стоял  на  четвереньках,  волосы  падали  на
глаза. Он напоминал грузного зверя. Большую собаку или льва.
     - Будьте вы оба прокляты. Знаю, чего вам надо. Но ни хрена у  вас  не
выйдет. Этот отель... он мой. Ему нужен я. Я! Я!
     - Дэнни, дверь! - крикнула она. - Запри дверь!
     Дэнни толкнул тяжелую деревянную дверь, и та с треском захлопнулась в
тот момент, когда Джек прыгнул.  Когда  она  вошла  в  проем,  Джек  глухо
ударился в нее, но тщетно.
     Маленькие ручки Дэнни ухватились за засов. Венди была слишком далеко,
чтобы помочь; вопрос о том, будет ли Джек заперт внутри  или  окажется  на
свободе, должен был решиться за пару секунд. Дэнни  упустил  засов,  снова
нашел  его  и  пропихнул  в  скобы  как  раз  тогда,  когда  дверь  бешено
затряслась. Потом ее  перестали  трясти,  но  раздалось  несколько  глухих
ударов - это Джек бил в нее  плечом.  Стальной  засов  диаметром  четверть
дюйма держал крепко и не собирался поддаваться.  Венди  медленно  перевела
дух.
     - Выпустите меня! - бушевал Джек. - Выпустите! Дэнни, мать твою  так,
я твой отец и хочу выйти отсюда! А ну, делай, что тебе говорят!
     Рука Дэнни машинально потянулась к засову.  Венди  перехватила  ее  и
прижала к груди.
     - Дэнни, с отцом надо считаться! Делай, как я сказал! Или я тебе  так
задам, что всю жизнь будешь помнить. Открой эту дверь или я тебе  вобью  в
голову твои паршивые мозги!
     Дэнни смотрел на мать, бледный, как оконное стекло.
     Слышно было, как Джек тяжело дышит за полудюймом твердого дуба.
     - Венди, выпусти меня! Сейчас  же  выпусти!  Ах,  ты,  дешевка,  сука
фригидная! Выпусти меня! Слышишь! А ну, выпусти меня отсюда, тогда  я  все
спущу на тормозах! А нет, так я  из  тебя  котлету  сделаю!  Излуплю,  как
сидорову козу, родная мать тебя не узнает! Сейчас же открой дверь!
     Дэнни застонал. Венди посмотрела  на  него  и  увидела,  что  мальчик
вот-вот потеряет сознание.
     - Пошли, док,  -  сказала  она,  удивляясь  спокойствию  собственного
голоса. - Помни, это говорит не папа. Это отель.
     Джек накинулся на дверь, царапая  ее  ногтями.  Послышался  скребущий
раздирающий звук.
     - Это отель, - повторил Дэнни. - Отель. Я помню.
     Но он оглядывался и перепуганное личико съежилось.



                                47. ДЭННИ

     Было три часа пополудни длинного-предлинного дня.
     Они сидели на большой кровати в своей квартире. Дэнни  безостановочно
крутил в руках модель лилового лимузина с  чудовищем,  высунувшимся  через
опущенный верх, и не мог перестать.
     Пока они шли через вестибюль, было слышно, как папа сотрясает  дверь;
к ним долетали удары и хриплый, обиженно-раздраженный голос. Джек, подобно
бессильному  правителю,  извергал   поток   обещаний   покарать,   изрыгал
проклятия, обещал им обоим, что они будут жалеть о своем предательстве  до
самой смерти - ведь все эти годы он буквально надрывался ради них.
     Дэнни думал, что наверху эти крики слышны не будут,  однако  яростные
звуки во всей полноте поднимались из шахты лифта для доставки еды.  Мамино
лицо было бледным, а на шее  -  на  шее  проступили  ужасные  коричневатые
синяки. Там, где папа пытался...
     Он все крутил и крутил в пальцах модель - ее подарил папа  в  награду
за то, что Дэнни выполнил свои задания по чтению.
     (... где папа пытался обнять маму слишком крепко...)
     Мама поставила на проигрыватель какую-то тихую  музыку,  скрипучую  и
полную  рожков  и  флейт.  Она  устало  улыбнулась  Дэнни.  Он   попытался
улыбнуться в ответ и потерпел неудачу. Даже когда прибавили звук, мальчику
казалось, что он слышит, как папа  кричит  на  них  и  кидается  на  дверь
кладовки, будто зверь в клетке зоопарка.  Что,  если  папе  понадобится  в
туалет? Что он тогда будет делать?
     Дэнни заплакал.
     Венди  сразу  же  убавила  звук  проигрывателя  и  обняла   мальчика,
покачивая на коленях.
     - Дэнни, миленький, все будет хорошо. Правда. Если твое  послание  не
получит мистер  Холлоранн,  так  получит  кто-нибудь  другой.  Как  только
кончится буран. Все равно, пока он не перестанет,  никто  не  сможет  сюда
добраться. Ни мистер Холлоранн, никто. Но когда буря кончится,  все  снова
будет отлично. Мы уедем отсюда. И знаешь, что мы сделаем  будущей  весной?
Все втроем?
     Дэнни помотал головой,  уткнувшись  ей  в  грудь.  Он  не  знал.  Ему
казалось, что весны не будет уже никогда.
     - Мы поедем на рыбалку. Наймем лодку и  поедем  ловить  рыбу.  Как  в
прошлом году на озере Чэттертон.  Ты,  да  я,  да  папа.  Может  быть,  ты
поймаешь нам на ужин окуня. А  может,  мы  ничего  не  поймаем,  но  время
проведем здорово. Это уж точно.
     - Мамочка, я тебя люблю, - сказал мальчик и обхватил ее.
     - Ах, Дэнни, и я тоже люблю тебя.
     Снаружи выл и визжал ветер.


     Около половины  пятого,  когда  дневной  свет  начал  убывать,  крики
прекратились.
     Они в это время были погружены в тревожную дремоту. Венди по-прежнему
обнимала Дэнни. Она не проснулась.  Проснулся  мальчик.  Тишина  почему-то
показалась более страшной, более угрожающей, чем крики и удары  в  крепкую
дверь кладовки. Что, папа снова заснул? Или умер? Или?..
     (или выбрался оттуда?)
     Пятнадцатью минутами  позже  тишину  нарушили  громкий  металлический
скрип и дребезжание. Тяжелый скрежет,  потом  механический  гул.  Венди  с
криком проснулась.
     Снова заработал лифт.
     Они прислушивались к его гудению, широко  раскрыв  глаза,  обнявшись.
Лифт ездил с этажа на  этаж,  закрываясь,  хлопала  решетчатая  дверца,  с
треском распахивалась латунная. Слышался смех, пьяные крики, иногда - визг
и звуки поломки.
     Вокруг них оживал "Оверлук".



 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7]

Страница:  [6]