Он дошел до самого низа  первого  листа.  Его  рука  перевернула  эту
страницу, открыла новую и возобновила запись текста.

     Мириам Коули открыла рот, чтобы закричать. Я стоял как раз за дверью,
терпеливо ожидая ее более четырех часов, не прикасаясь к кофе  и  не  куря
сигарет. (Я очень хотел закурить и  обязательно  закурю,  как  только  все
закончу, но не раньше, поскольку запах может спугнуть ее). Мне нужно  было
сперва закрыть ей глаза после того, как я перережу ей глотку

     Тад сообразил с нарастающим ужасом, что он читает отчет  об  убийстве
Мириам Коули, написанный самим убийцей... и  на  этот  раз  у  него  перед
глазами не разбросанные и в беспорядке перемешанные связки слов, но четкий
и грубый рассказ человека, который, в своем ужасном роде, был  чрезвычайно
эффектным  писателем  -  достаточно  эффектным,   чтобы   миллионы   людей
приобретали и читали его романы.
     "Дебют Джорджа Старка  в  документальном  жанре",  -  подумал  Тад  с
тошнотворным чувством.
     Он ведь все сделал в  точности  так,  как  намечал  сделать  заранее:
провел контакт, как-то проник в сознание Старка, точно так же, как  Старку
удавалось проникнуть  в  сознание  Тада.  Но  кто  знает,  какие  страшные
неизвестные силы должен был он привлечь для достижения этого? Воробьи -  и
осознание их реальности - были ужасны, но  написанное  было  хуже.  Он  не
предполагал, что карандаш и тетрадь для записей  будут  теплыми,  если  их
касаться рукой? Ничего удивительного. Сознание этого человека было подобно
печи для обжига.
     А сейчас - Иисус Христос! Вот оно! Вышедшее  из-под  его  собственной
ладони! Милостивый Боже!

     - Ты думаешь, что можешь повредить меня  этой  штукой,  сестренка?  -
спросил я ее. - Позволь мне сказать тебе кое-что - это  не  самая  удачная
мысль. А ты знаешь, что происходит с теми, кто  теряет  счастливые  мысли,
ведь так? Слезы теперь бежали по ее щекам.

     Что не так, Джордж? Ты потерял некоторые из своих счастливых мыслей?
     Нет ничего удивительного, что  это  остановило  бессердечного  сукина
сына на какой-то момент, когда Тад произнес эти слова. Ведь сам  Старк  их
произносил перед убийством Мириам.
     Я проник в его сознание во время убийства - я БЫЛ там. Вот  почему  я
сказал ему эту фразу во время разговора по телефону в магазине.
     Перед  ним  предстал  Старк,  заставляющий   Мириам   звонить   Таду,
набирающий сам за нее номер, поскольку  она  от  ужаса  забыла  его,  хотя
бывали многие недели, когда она ежедневно звонила по  полдюжине  раз.  Тад
нашел эту забывчивость и понимание Старком ее причин  равно  ужасающими  и
убедительными. А сейчас Старк взялся за бритву, чтобы...
     Но Тад не хотел читать это, и он не будет этого  делать.  Он  вскинул
руку вверх и вытянул ладонь, словно на ней был свинцовый груз.  Нарушилась
та бесчувственность, которая существовала  при  контакте  между  пальцами,
карандашом и бумагой. Тад ощутил боль в пальцах, особенно в  указательном,
на котором сильно опухла и покраснела подушечка и внутренняя сторона.
     Он  продолжал  смотреть  на  исписанную  страницу,  полный  ужаса   и
изумления. Меньше всего в мире ему хотелось  снова  браться  за  карандаш,
чтобы замкнуть эту дикую связь между Старком и собой, но ведь он не взялся
за  все  это  только  чтобы  читать  написанный  самим  Старком  отчет   с
совершенном им убийстве Мир Коули, ведь так?
     Предположим, что птицы вернутся?
     Но нет. Птицы сыграли свою роль. Цепь, которую он создал, еще цела  и
действует. Тад не знал, откуда он это действительно знает.
     "Где ты, Джордж? - подумал он. - Как так получается, что  я  тебя  не
чувствую? Это потому ли, что ты не уверен в моем присутствии здесь, как  и
я - в твоем? Или что-то еще? Где, черт побери, ты есть?"
     Он попытался выдвинуть эту мысль на передний  план  своего  сознания,
стараясь сделать ее видимой, словно яркий неоновый знак.  Затем  он  снова
схватил карандаш и начал подносить его к тетради.
     Как только кончик карандаша коснулся бумаги, рука Тада  сама  прижала
лист и распрямила его, чтобы удобнее было писать. Карандаш написал:
     - Не в этом дело, - сказал Мэшин Джеку Рэнгли. - Все места одинаковы.
- Он остановился. - За исключением, может быть, дома. И я это буду  знать,
когда попаду туда.
     "Все места одинаковы". - Он сразу узнал эту  строчку,  а  затем  весь
кусок текста. Он был  из  первой  главы  первого  романа  Старка  -  "Путь
Мэшина".
     Карандаш остановил свой собственный аккорд  на  какое-то  время.  Тад
поднял его и посмотрел на  строки,  словно  нацарапанные  и  колючие.  "За
исключением, может быть, дома. И я это буду знать, когда попаду туда".
     В "Пути Мэшина" этим домом служила Флэтбуш-авеню, где  Алексис  Мэшин
провел свое детство,  чистя  бильярдную,  которую  держал  его  страдающий
алкоголизмом отец. А где дом в этой истории?
     "Где дом?" - подумал Тад и медленно опустил карандаш к бумаге.
     Карандаш сделал целый ряд водянистых м-образных  линий.  Затем  снова
задвигался в руке Тада.

        Дом - там, где находится старт

     написал карандаш пониже изображенных им птиц.
     Каламбур. Что он может означать? Был ли еще теперь контакт в силе или
Тад начал сам себя дурачить? Он наверняка не дурачил себя с птицами  и  во
время написания первой порции текста, он знал это точно, но ощущение тепла
и принуждения явно  уменьшилось.  Его  рука  еще  чувствовала  онемелость,
потому  что  он  с  огромной  силой  сжимал   карандаш   и   этому   также
свидетельствовала большая вмятина на указательном пальце Тада. Но не читал
ли он сам в этой статье, что  люди  нередко  дурачат  сами  себя  сеансами
автоматической  записи,  поскольку  их  руками  повелевает   не   дух,   а
собственные подсознательные мысли и желания?
     "Дом там, где находится старт". - Это все еще Джордж  Старк,  и  если
это что-то еще и значило, то только, что - здесь, в этом доме,  ведь  так?
Потому что Джордж Старк родился здесь.
     Вдруг отрывок из той  чертовой  статьи  в  журнале  "Пипл"  всплыл  в
сознании Тада.
     "Я заправил лист бумаги в мою пишущую машинку... и затем вытянул  его
назад. Я печатал на машинке все мои книги, но Джордж Старк,  очевидно,  не
принадлежал к поклонникам машинописи.  Может  быть,  потому,  что  они  не
проходили курсов машинописи в тех каменных отелях,  где  он  коротал  свое
время".
     Хитро. Очень хитро. Но это ведь всего двоюродное родство по отношению
к реальным фактам. Вообще-то  это  далеко  не  первый  случай,  когда  Тад
рассказывал истории, весьма далекие от истины, и он полагал, что далеко  и
не последний случай - поскольку жизнь его еще не была окончена.  Это  было
просто смешение реальных и выдуманных эпизодов и фактов, и Тад не знал  ни
одного писателябеллетриста, пишущего романы или рассказы н повести, кто бы
не делал этого. Вы это делаете даже не для того, чтобы казаться лучше, чем
на самом деле, поскольку чаще, наоборот, случается, что вы выглядите  куда
глупее и смешнее, чем это свойственно вам в  повседневной  жизни.  Главным
мотивом здесь служит именно то, как заявил один газетчик: "Когда вы имеете
выбор между правдой и легендой, печатайте легенду".
     То, что является грязным и аморальным для документального  репортажа,
может послужить  базой  для  чудесной  беллетристики.  Перехлест  каких-то
искажений и преувеличений всегда сопровождает любое жизнеописание  подобно
привычному кашлю после многих лет курения.
     Факты, связанные с рождением Старка, на самом  деле  были  совершенно
отличны от изложенных в  версии  "Пипл".  Не  было  никакого  мистического
решения писать романы Старка от руки, хотя со временем  это  действительно
превратилось в ритуал. А когда это превращается в ритуал, авторы  делаются
столь же суеверными, как спортсмены. Игроки в бейсбол могут носить  годами
один и те же носки или кроссовки, если в них они уже побеждали  ранее;  то
же самое делают и добившиеся успеха писатели, только  повторяют  они  свой
удачный опыт не одеждой или обувью, а самими рабочими процедурами.
     Привычка Старка писать карандашом возникла лишь потому, что Тад забыл
захватить ленты для пишущей машинки в свой маленький кабинет в летнем доме
в Кастл Роке. А поскольку его идея романа была слишком горяча и не терпела
долгих ожиданий, он яростно схватил  подвернувшиеся  под  руку  тетрадь  и
карандаш, которые случайно оказались в ящиках письменного стола, и...
     В те дни мы выехали в наше местечко у озера  несколько  позднее,  чем
обычно летом, потому что мне пришлось вести этот трехнедельный  блок-курс,
как он назывался? Методы творчества. Идиотский предмет. Это было в позднем
июне в тот год, и я помню, как не смог найти ни одной нормальной ленты для
машинки в летнем доме. Черт побери, я помню, что Лиз жаловалась,  что  там
не осталось даже коф е...
     "Дом там, где находится старт".
     Беседуя  с  Майком  Дональдсоном,  парнем  из   журнала   "Пипл",   и
рассказывая ему  полувымышленную  историю  рождения  Джорджа  Старка,  Тад
передвинул само это место из летнего дома в свой основной  дом  в  Ладлоу,
даже не подумав особо на эту тему. Это было сделано потому,  полагал  Тад,
что в Ладлоу он написал намного больше из всего ранее им напечатанного  и,
если вы  решили  что-то  придумать,  то  Ладлоу  больше  подходил  к  этой
придуманной вами сцене, чем еще что-либо другое. Это привычно для писателя
романов заранее придумать сцену. Но Джордж  Старк  дебютировал  совсем  не
там, хотя позднее он действительно вместе с  Тадом  создал  большую  часть
романов в Ладлоу, и именно здесь они жили своей странной двойной жизнью.
     "Дом там, где находится старт".
     В этом случае, таким домом служит Кастл Рок. Кастл Рок, который также
является местом, где  расположено  кладбище  Хоумленд,  а  именно  оттуда,
говорило сознание Тада, если не сознание  и  Алана  Пэнборна,  должен  был
впервые появиться на свет Джордж Старк  в  своем  убийственном  физическом
воплощении примерно две недели тому назад.
     Затем, по закону естественного развития всего существующего  в  мире,
другой вопрос возник в голове Тада. Этот вопрос был столь естествен, и все
это произошло настолько спонтанно,  что  Тад  даже  услышал  самого  себя,
бормочущего, словно вопрос задал робкий поклонник  маститого  писателя  на
званом вечере в честь своего кумира: "Почему вы хотите снова  вернуться  к
написанию романа?"
     Тад опустил карандаш к бумаге.
     Еще раз его рука автоматически перевернула и  разгладила  страницу  в
тетради...  но  на  этот  раз  запись  началась  далеко  не  сразу   после
соприкосновения карандаша с  бумагой.  Тад  подумал  уже,  что,  возможно,
контакт нарушился, но затем карандаш в руке дернулся, словно он  был  живо
й... но тяжело ранен. Он дергался несколько раз, оставляя какие-то  кривые
линии, но затем написал

     Джордж Старк Джордж Джордж Старк там нет птиц Джордж Старк

     перед тем как остановиться, словно дышащий с присвистом уже списанный
механизм.
     Да. Ты умеешь писать свое имя. И  ты  можешь  отрицать  существование
воробьев. Очень хорошо. Но почему ты хочешь вернуться к написанию  романа.
Почему это столь важно? Настолько важно, что надо убивать людей?

       Если я не буду писать, я умру

     вывел карандаш.
     - Что это означает? - пробормотал Тад, и он почувствовал,  как  дикая
надежда овладевает его головой. Неужели все так  просто?  Он  предполагал,
что это возможно, особенно для писателя,  у  которого  нет  другого  дела.
Боже,  в  мире  достаточно   настоящих   писателей,   которые   не   могут
существовать, если не занимаются творчеством или чувствуют, что  не  могут
уже  творить...  и,  в  случаях  с  людьми  типа  Эрнеста  Хемингуэя,  они
действительно приходят к столь печальному концу, это верно?
     Карандаш дрогнул, затем провел долгую ломаную  линию  ниже  последней
фразы. Она сильно смахивала на голосовой отпечаток.
     - Продолжай, - прошептал Тад. - Что ты хочешь еще сказать?

       Распадаюсь НА ЧАСТИ

     написал карандаш. Буквы были корявые и сопротивлялись  при  выведении
их на бумаге. Карандаш дергался и скользил  между  пальцев,  которые  были
бело-воскового цвета.
     "Если  я  нажму  еще  сильнее,  -  подумал  Тад,  -  это  все  просто
развалится".

        Теряешь
        теряешь необходимую связь
        Там нет птиц. ТАМ НЕТ ЧЕРТОВЫХ ПТИЦ
        Ох ты сукин сын вылезай из моей головы!

     Вдруг рука Тада отдернулась. В то  же  время  карандаш  подпрыгнул  и
выскочил из пальцев словно под влиянием гипнотизера,  и  Тад  схватил  его
ладонью, как кинжал.
     Он опустил его вниз - Старк опустил его вниз - и вдруг карандаш снова
скрылся уже в левой руке, в мягкой ладони между  большим  и  указательными
пальцами. Кончик графитного стержня,  частично  стертый  за  время  записи
мыслей Старка, выскочил и прошел сквозь ладонь Тада почти наружу. Карандаш
устремился  за  графитом  и  треснул.   Лужица   крови   вдруг   заполнила
образовавшееся углубление в карандаше на  месте  графита,  пропитала  весь
корпус - и вдруг та сила, которая  все  это  сделала,  ушла.  Резкая  боль
пронзила руку Тада, из которой, наконец, выпал окровавленный карандаш.
     Тад закинул голову назад  и  с  стиснул  зубы,  чтобы  удержаться  от
отчаянного воя, который раздирал ему горло, стараясь вырваться наружу.


                                    3

     У кабинета была оборудована маленькая ванная  комната  и,  когда  Тад
смог передвигаться, он прошел туда, чтобы осмотреть свою  рану  под  ярким
верхним светом флюоресцентной  лампы.  Рана  выглядела  словно  пулевая  -
абсолютно круглая  дыра,  окаймленная  обгорелыми  кромками.  Потемнелость
напоминала скорее порох чем графит. Тад перевернул ладонь  у  увидел  ярко
красную точку, размером  с  головку  спички  на  тыльной  стороне.  Кончик
карандаша.
     "Как же близко он дошел до конца своего пути", - подумал Тад.
     Он лил холодную воду, пока его рука не окоченела,  а  потом  взял  из
аптечки бутылочку с перекисью водорода. Он не мог держать ее  в  кулаке  и
прижимал к себе средней частью  руки,  пока  другая  рука  вытаскивала  из
бутылочки пробку. Затем  он  залил  дезинфектант  в  рану,  наблюдая,  как
жидкость начинает забеливаться и пениться, со стиснутыми от боли зубами.
     Тад поставил перекись  на  место,  а  затем  перебрал  еще  несколько
пузырьков с медицинскими составами, изучая их наклейки. У  него  случались
сильные приступы болей в спине после его падения на горных лыжах два  года
назад, и добрый старина Хьюм выписал ему перкодан. Тад принимал эти пилюли
очень редко, поскольку они явно действовали на него как снотворное, и  ему
было почти невозможно что-либо писать после их приема.
     Наконец Таду удалось обнаружить  пластмассовую  упаковку  с  пилюлями
позади крема для бритья,  которому  было  почти  тысяча  лет.  Тад  открыл
крышечку при помощи зубов н достал пилюлю на край раковины. Он подумал, не
взять  ли  еще  одну,  но  решил,  что  не   стоит.   Они   были   слишком
сильнодействующими.
     И, может быть, они уже испортились. Ты  можешь  закончить  эту  дикую
ночь в конвульсиях и отправиться в госпиталь, как насчет этого?
     Но Тад решил попробовать. Ведь другого выбора не  было  -  боль  была
невыносимой. А  насчет  госпиталя...  он  посмотрел  на  рану  и  подумал:
"Вероятно, мне следует ее показать, но будь я проклят, если сделаю это.  И
так слишком много людей смотрят на меня, как на безумца, в последние  дни,
сокращая мне этим жизнь".
     Он высыпал еще четыре пилюли и положил  их  в  карман  брюк,  а  саму
упаковку убрал в аптечку. Затем заклеил рану пластырем. Глядя на пластырь,
Тад подумал: "Он заманил меня в ловушку. В ловушку своего  сознания,  и  я
попал прямо в нее".
     Но что действительно произошло? Тад по-прежнему ничего не знал точно,
но  был  уверен  лишь  в  одном:  он  больше  не   хочет   повторять   это
представление.

                                    4

     Когда Тад ощутил, что снова владеет собой - или хотя бы приблизился к
своему обычному состоянию - он  положил  дневник  обратно  в  ящик  стола,
выключил свет в рабочем  кабинете  и  отправился  наверх,  в  спальню.  Он
прислушался, уже на втором этаже, все ли спокойно.
     Близнецы тихо спали. Лиз тоже.
     Перкодан, видимо, не столь уж устарел и начал  свою  работу.  Боль  в
руке понемногу отступала. Если руку  ненароком  задеть,  то  он  наверняка
вскрикнет от боли, но если он будет внимателен, то все не столь уж плохо.
     Ох, но как она будет болеть утром... и что ты собираешься  рассказать
Лиз?
     Он не знал точно, что именно он скажет. Вероятно, правду или хотя  бы
часть  ее.  Лиз  уже  давно  научилась  распознавать,  когда  он  говорить
неправду.
     Боль уменьшилась, но послешоковый эффект - всех этих пережитых  ранее
шоков - все еще оставался, и Таду подумалось,  что  у  него  уйдет  немало
времени, пока ему удастся уснуть. Он спустился на первый этаж  и  взглянул
на патрульную машину с полицейскимиохранниками. Он смог  заметить  огоньки
двух сигарет внутри темной машины.
     "Они там сидят, как пара холодных огурцов ночью,  -  подумал  Тад.  -
Птицы их никак не потревожили, так что, возможно, они действительно  здесь
и НЕ находились, исключая лишь мою голову. Ведь этим парням платят деньги,
чтобы они беспокоились из-за меня".
     Это была  не  очень-то  правдоподобная  идея,  но  ведь  его  кабинет
находится на другой стороне дома. Его окна не видны с площадки для стоянки
автомобиля. Не виден и сарай. Поэтому копы могли и не разглядеть птиц.  По
крайней мере, когда те начали собираться.
     Но как же объяснить, что их не заметили, когда они все  взлетели?  Уж
не хочешь ли ты сказать, что их нельзя было услышать? Ты сам увидел, их не
менее сотни, Тад, - а возможно и две-три сотни.
     Тад вышел наружу. НЕ  успел  он  только  приоткрыть  дверь,  как  оба
охранника выскочили из машины, по одному с каждой из ее сторон.  Это  были
два крупных парня, двигавшиеся с молчаливой скоростью оцелотов.
      Он снова позвонил, мистер Бомонт? - спросил тот, кто вышел
из-за руля. Его звали Стивенс.
     - Нет - ничего в этом роде, - сказал Тад. - Я писал в моем  кабинете,
когда мне послышался шум множества  птиц,  взлетающих  в  небо.  Это  меня
немного ошеломило. Вы ничего не слыхали?
     Тад  еще  не  знал  имени  копа-напарника,   вылезшего   со   стороны
пассажирского сиденья из патрульной машины. Это был молодой  светловолосый
парень  с  тем  круглым  лицом,  которые  всегда  излучают  добродушие   и
доброжелательность. - И слышали, и  видели  их,  -  ответил  он.  Полисмен
указал на ночное небо, где уже прошедшая свою первую четверть луна  висела
над домом. - Они летели как раз на фоне луны.  Воробьи.  Целая  стая.  Они
вообще-то не летают по ночам.
     - Откуда, вы думаете, они здесь появились? - спросил Тад.
     - Ну, и не знаю, что  сказать,  -  ответил  круглолицый  охранник.  -
Просто не знаю. Я ведь не веду наблюдений за пернатыми.
     Он засмеялся. Но другой охранник не присоединился к его смеху.  -  Вы
нервничаете сегодня вечером, мистер Бомонт? - спросил он.
     Тад посмотрел на него задумчиво. - Да, - ответил он.  -  Я  нервничаю
каждую ночь с недавнего времени.
     - Можем ли мы что-нибудь сделать для вас теперь, сэр?
     - Нет, - сказал Тад. - Думаю, нет. Я просто полюбопытствовал  о  том,
что услыхал сам, в кабинете. Спокойной ночи, ребята.
     - Доброй ночи, - откликнулся круглолицый. Стивенс только кивнул.  Его
глаза блестели с  выражением  легкого  подозрения  из-под  краев  козырька
фуражки.
     "Этот малый считает, что я виновен, - подумалТад, возвращаясь с  этой
ночной прогулки. - В чем? Он не знает. И даже, вероятно, не очень этого  и
хочет. Но у  него  лицо  человека,  подозревающего  всех  в  виновности  в
чем-либо или когда-либо. Кто знает? Может, он даже и прав".
     Он закрыл дверь и вернулся в гостиную, откуда снова выглянул  наружу.
Круглолицый охранник залез обратно в машину, но Стивенс все  еще  стоял  у
дверцы водителя, и в какой-то миг Таду показалось, что Стивенс смотрит ему
прямо в глаза. Этого, конечно, не могло  быть,  тем  более,  что  кисейные
занавески опущены. Стивенс мог увидеть  только  неясный  темный  контур  в
окне... если он вообще что-либо и заметил.
     И все же это впечатление осталось.
     Тад опустил драпировки поверх занавесок и подошел к бару.  Он  открыл
его и вынул бутылку "Гленливета", который всегда был его любимым виски. Он
долго смотрел на бутылку и  затем  снова  убрал  ее.  Ему  очень  хотелось
выпить, но это было бы самым худшим временем для возобновления пьянства.
     Тад прошел на кухню и налил себе стакан молока,  стараясь  не  задеть
левую руку. Рана горела и саднила.
     "Он был ошеломлен, - подумал Тад. - Это длилось недолго - он  тут  же
ощетинился и выдал этот рубец - но он был ошеломлен. Я полагаю,  он  спал.
Может быть, ему снилась Мириам, ноне думаю. То, во что я попал внутри  его
сознания, слишком напоминает сон. Я думаю, что это его память. Видимо, это
подсознательный архив записей  Джорджа  Старка,  где  все  записывается  и
хранится на своей полочке. Я представляю, что когда ему удастся проникнуть
в мое подсознание - а может быть это уже случалось - он найдет примерно то
же самое".
     Он проглотил молоко и взглянул на дверь в кладовую.
     Интересно, смог бы я проникнуть в его ПРОБУЖДЕННЫЕ  ОТ  СНА  мысли...
его сознательные мысли.
     Тад подумал, что ответом здесь будет "да"... Но  также  подумал,  что
вряд ли решится на повторение всего пройденного ужаса. А ведь в  следующий
раз оружием может стать не карандаш в  руке.  В  следующий  раз  им  может
оказаться нож для вскрытия конвертов, который, на этот  раз,  вскроет  шею
Тада.
     Он не сделает этого. Я ему нужен.
     Да, но он безумен. И безумцы не всегда  действуют  даже  в  своих  же
интересах.
     Могу ли я заставить его сделать что-то? Так же, как он заставляет это
делать меня?
     Тад не знал, что здесь ответить. По  крайней  мере,  сейчас.  А  один
неудачный опыт может убить его.
     Он кончил пить молоко, сполоснул стакан и убрал  его  в  сушилку  для
посуды. Затем, он направился в кладовую. Там с правой  стороны  находились
полки для продуктов,  а  с  левой  -  для  бумаги  и  прочих  канцелярских
принадлежностей. С тыльной стороны кладовой имелась дверь черного  выхода,
откуда можно было попасть на широкую  лужайку,  которую  Бомонты  называли
задним двором. Тад открыл обе половинки двери и увидел столик для пикника.
Тад вышел на асфальтовую дорожку, шедшую вокруг этой части  дома,  которая
затем соединилась с более широкой, главной аллеей, перед зданием.
     Дорожка блестели, как  черное  стекло  под  лунным  светом.  Он  смог
увидеть на ней белые нашлепки через неправильные интервалы.
     "Птичий помет, не слишком приятно будет в него вляпаться", -  подумал
Тад.
     Тад медленно прошел по дорожке пока  не  оказался  прямо  под  окнами
своего кабинета. Мощный грузовик  "Оринко"  показался  из-за  горизонта  и
свернул на дорогу 15 как раз около дома Тада. Свет от фар ярко осветил  не
только дорожку, но и лужайку. При этой яркой  вспышке  Тад  заметил  тушки
двух мертвых птиц, лежащих  на  дорожке  лапками  кверху.  Затем  грузовик
исчез. При лунном свете тела мертвых птиц снова  казались  лишь  какими-то
тенями - не более того.
     "Они были настоящие, - снова подумал Тад. - Воробьи были живые. - Тот
слепой, безграничный ужас стал возвращаться в его сознание,  заполняя  его
чем-то грязным. Он машинально попытался сжать руки в кулаки,  на  что  его
левая рука отозвалась резкой болью в  ране.  То  небольшое  облегчение  от
перкодана уже прошло.
     Они были здесь. Они были настоящие. Но как это возможно?
     Он не знал.
     Позвал ли я их или сам создал из воздуха?
     Он и этого не знал. Но был теперь уверен в том, что  эти  сегодняшние
воробьи были лишь частицей всех возможных  в  этом  мире  воробьев.  Может
быть, просто мельчайшей их частицей.
     "Никогда снова, - подумал он. - Пожалуйста - никогда".
     Но сам же Тад подозревал, что его  желания  здесь  не  играют  особой
роли. Это был настоящий  ужас,  он  коснулся  одной  из  сторон  какого-то
страшного паранормального таланта в себе самом, но не умел  управлять  им.
Да и сама мысль об управлении такими вещами казалась шуткой.
     И он полагал, что еще до того, как все здесь для него закончится, они
снова возвратятся.
     Тад содрогнулся и пошел обратно в дом. Он проскользнул внутрь, словно
грабитель, закрыл дверь и разобрал дрожащими руками постель. Перед тем как
лечь, Тад принял еще перкодан, запив пилюлю водой из кухонного крана.
     Лиз спала, когда Тад лег  рядом  с  ней.  Через  некоторое  время  он
забылся на какие-то три часа неспокойным  и  каким-то  судорожным  сном  с
кошмарными видениями, кружащимися вокруг него, но до которых он  никак  не
мог добраться.



                       Глава 19. СТАРК ДЕЛАЕТ ПОКУПКУ

                                    1

     Пробуждение не походило на обычное. Он вообще всегда  был  словно  во
сне, переходя от одного видения в другому. Этот сон был ночным кошмаром.
     Он медленно просыпался, зная, что он фактически и не  спал.  Каким-то
образом Тад Бомонт сумел внушить ему эти мысли, сумел подавить  его  волю,
ненадолго. Сказал ли он какие-то вещи, открыл что-нибудь пока  Тад  Бомонт
контролировал его сознание? У него было такое ощущение,  что  он  мог  это
сделать...  но  он  также  знал,   что   Тад   не   сможет   узнать,   как
интерпретировать все это и как отличить то важное от того второстепенного,
что он сумел выяснить.
     Он также проснулся от боли.
     Он снимал двухкомнатную "площадь" в Ист Виллидже,  как  раз  у  авеню
"В". Когда он открыл глаза, то обнаружил, что сидит у  покатого  кухонного
стола с открытой записной книжкой перед собой. Струйка яркой крови стекала
по клеенке на столе и здесь не было ничего удивительного, потому что ручка
"Бик" торчала, воткнувшись в тыльную сторону его правой руки.
     Теперь сон начал вспоминаться.
     Тот сон был о том, как  ему  удалось  вышвырнуть  Бомонта  из  своего
сознания, о единственном способе, которым он сумел  пробить  ту  трусливую
дерьмовую завесу, которую как-то воздвигли между ними. Трусливую?  Да.  Но
также и лукавую, и ему не следует забывать  об  этом.  В  самом  деле,  не
следует.
     Старк неясно ощущал свои ночные видения о том, что Тад был с  ним,  в
его постели - они  беседовали  друг  с  другом,  шептались  и  сперва  это
показалось удивительно приятным и удобным - как беседовать со своим братом
после того, как свет уже выключен.
     Но ведь они занимались не только разговором?
     Они не просто разговаривали, а обменивались секретами,  или,  вернее,
Тад задавал вопросы, а Старк должен был отвечать. Отвечать было приятно  и
удобно. Но было также и тревожно. Сперва тревогу вызвали  птицы  -  почему
Тад спросил о них? Никаких птиц не было. Один раз,  может  быть...  давно,
очень давно... но не более. Это было  просто  игра  ума,  пробная  попытка
расколоть Старка. Затем, понемногу, его чувство тревоги начало все более н
более пробуждаться  под  воздействием  очень  сильно  развитого  инстинкта
самосохранения - это чувство росло и  ощущалось  все  острее,  пока  Старк
пытался проснуться. Он чувствовал себя так, словно его погружают в воду  и
тащат ко дну...
     Поэтому, все еще полусонный Старк пошел  на  кухню,  открыл  записную
книжку и вынул шариковую ручку. Тад никогда не писал такими, почему же  он
ею пользуется? Ведь он же сам пишет другими, когда находится в пяти сотнях
миль отсюда. Ручка, конечно, не годится, но придется  ею  воспользоваться.
Для нынешнего случая.
     "Распадаюсь НА ЧАСТИ" - наблюдал Старк за собой, как он  выводит  эту
строку, и он вдруг ощутил  себя  совсем  близко  от  магического  зеркала,
отделяющего сон от пробуждения, он стал бороться за то,  чтобы  вложить  в
эту писанину свои собственные мысли, свою волю, но это было трудно, о  Бог
мой, добрый Христос, это было чертовски тяжело.
     Он  купил  ручку  "Бик"  и  полдюжины  записных  книжек  в   магазине
канцелярских товаров сразу же по приезде в Нью-Йорк, еще даже до того  как
снял эту "площадь". В магазине были и карандаши "Бэрол", и Старку хотелось
купить их, но он не стал  этого  делать.  Потому  что,  чем  бы  разум  не
заставлял двигаться эти карандаши,  они  должны  находиться  в  руке  Тада
Бомонта, и он не знал, не разрушит ли  таким  образом  связь  между  ними.
Поэтому он н взял вместо карандашей ручку.
     Если бы он мог писать, писать по собственной  воле,  все  было  бы  в
порядке и ему не понадобилось бы создавать этот несчастный образ  в  Мэне.
Но ручка не подчинялась ему. Как бы он ни пытался, она выводила на  бумаге
только его собственное имя. Он писал его снова  и  снова:  "Джордж  Старк,
Джордж Старк, Джордж Старк", - пока не перешел в конце листа  на  какие-то
каракули,  более  всего  напоминающие   неуклюжие   и   неумелые   попытки
дошкольника что-то написать.
     Вчера он зашел в районный филиал Нью-Йоркской публичной библиотеки  и
заказал один час компьютерного времени на IBM в комнате для записей.  Этот
час длился, казалось, почти тысячу лет. Он сидел в кабинке, огороженной  с
трех сторон, пальцы бегали по клавиатуре и печатали его имя, причем  тогда
- только прописными буквами: "ДЖОРДЖ СТАРК, ДЖОРДЖ СТАРК, ДЖОРДЖ СТАРК".
     "Прекрати! -  крикнул  он  самому  себе.  -  Печатай  что-то  другое,
что-нибудь еще, но перестань!"
     И он попытался. Он перешел на другие клавиши, а затем  прочитал  свою
новую фразу: "Быстрая рыжая лиса прыгает через ленивую собаку".
     Но когда он взглянул на распечатку из машины, он  прочел  там  вместо
только своего имени из двух слов следующее: "Летчик  Джордж  Старк  летит,
сверкая поверх звездной абсолютности".
     Он почувствовал желание разнести компьютер и печатающее устройство на
мелкие части, расплющивая и раскалывая лица и спины  всех  окружающих  его
здесь олухов: раз уж  он  не  может  ничего  создать,  то  пусть  хотя  бы
уничтожит все вокруг!
     Но вместо этого, Старк взял  себя  в  руки  и  вышел  из  библиотеки,
скомкал лист сильными  пальцами  и  швырнул  его  в  мусорную  корзину  на
тротуаре. Он вспомнил сейчас, держа ручку в руке, ту полную слепую ярость,
которую ощутил, выяснив, что без Тада Бомонта он не может написать ничего,
кроме собственного имени.
     И страх.
     Панику.
     Но ведь он все еще имел Бомонта? Бомонт... но, может быть, Бомонт как
раз и существует для того, чтобы преподнести ему один огромный сюрприз,  и
не самый лучший.
     "Теряешь", - написал Старк, и, Бог мой, он  не  должен  ничего  более
сказать Таду - то, что он уже написал, было достаточно плохо. Старк сделал
еще одну  попытку  установить  контроль  над  своей  предательской  рукой.
Проснуться.
     "Необходимую СВЯЗЬ", - написала его рука, и вдруг Старк увидел самого
себя, протыкающего Бомонта ручкой. Старк  подумал:  "И  я  ведь  могу  это
сделать, а ты - вряд ли, Тад. Потому что, когда дело действительно  дойдет
до этого, ты всего лишь большой глоток молока,  ведь  так?  А  когда  меня
пытаются прижать к стенке... я могу это устроить - тебе, недоноску. Сейчас
настало время проучить тебя, я полагаю".
     Затем, словно сон внутри  сна,  часть  самосознания  и  самообладания
Старка  вернулась  к  нему.  В  этот  триумфальный  момент  разрыва  оков,
навязанных ему Бомонтом, он успел направить ручк  у...  и  наконец  ощутил
способность писать ею то, что ему хочется.
     Какой-то миг - очень краткий - у него было ощущение сразу  двух  рук,
держащих два пишущих инструмента. Чувство было слишком ясным  и  реальным,
чтобы быть чем-нибудь иным.
     "Там нет  птиц",  -  написал  Старк  -  это  было  первое  осознанное
предложение,  которое  когда-либо  он  лично  написал  в  своем   нынешнем
физическом облике. Ему было ужасно трудно писать, для  этого  понадобились
почти  сверхъестественные  усилия.  Но  раз  слова   были   написаны,   он
почувствовал усиление своей власти. Хватка той, чужой и неизвестной  руки,
заметно ослабла, и Старк зажал ее сверху своей собственной  беспощадной  и
не знающей сомнений рукою.
     "Немножко подергаешься, - подумал  он.  -  Посмотрим,  как  тебе  это
понравится".
     И намного быстрее и с еще  большим  удовлетворением,  чем  при  самом
мощном оргазме, Старк написал: ТАМ НЕТ ЧЕРТОВЫХ ПТИЦ. Ох  ты,  сукин  сын,
вылезай из моей ГОЛОВЫ!"
     Затем, не задумываясь  даже  об  этом  -  иначе  можно  было  вызвать
фатальное сомнение - он резко взмахнул ручкой,  проведя  короткую  дугу  в
воздухе. Металлический наконечник воткнулся ему  в  правую  руку...  и  за
сотни миль отсюда к северу он мог ощутить как наконечник карандаша "Бэрол"
воткнулся Таду Бомонту в левую руку.
     Это было тогда, когда он проснулся - когда они оба проснулись,  -  на
самом деле.

                                    2

     Боль, была резкой  и  сильной  -  но  также  и  освобождающей.  Старк
вскрикнул, поворачивая свою голову к пораненной руке,  но  этот  крик  был
также криком радости и освобождения, а не только криком Боли.
     Он чувствовал, как и Тад заглушает свой возглас  боли  в  кабинете  в
Мэне. Однако все же полной ликвидации установленных Тадом с ним связей  не
произошло. Старк это чувствовал, почти видел. Какойто  червь  поселился  в
его сознании, и эта штука ворочалась и не давала ему покоя. Он вдруг  стал
чувствовать боль Тада и слышать его крик. И он ничего не мог сделать, чтоб
хотя бы заглушить этот крик.
     Затем Старк подумал, не стоит ли воспользоваться еще одним карандашом
из кувшина Тада. На этот раз его можно направить либо в глаз Таду, либо  в
ухо, чтобы он прошел  через  голову  и  достал  мозг  Тада.  Это  было  бы
чертовски приятно.
     Но Старк одумался. Ему не нужен мертвый Бомонт.
     По крайней мере, не сейчас еще.
     Пока что Бомонт не научит его, как ему жить самому, своим умом.
     Старк  медленно  разжал  свой  кулак,  и  пока  он  это   делал,   он
почувствовал, что и тот кулак, которым он сжал саму  жизнь  Тада  -  кулак
сознания,  который  работал  не  менее  быстро  и  безжалостно,  чем   его
физический двойник - тоже раскрылся. Он ощутил, как стонет и распрямляется
сознание Бомонта.
     Только на время, - прошептал Старк и занялся повседневными делами. Он
выдернул левой рукой ручку из своей правой и швырнул ее в мусорное ведро.

                                    3

     У Старка стояла бутылка "Гленливета" на  посудомойке  из  нержавеющей
стали. Он взял ее и отправился в ванную.  Кровь  капала  из  раны  на  его
правой руке, оставляя красные точки на рваном и поломанном линолеуме. Рана
была абсолютно круглой и находилась повыше третьих фаланг  пальцев.  Пятно
от  черной  пасты  растеклось  по  краям  и  напоминало  следы  пороха  на
огнестрельной ране. Он проверил руку. Пальцы  работали...  но  боль  стала
слишком резкой.
     Старк включил 60-ваттовую лампу без колпака,  висевшую  в  ванне.  Он
прижал бутылку виски к себе правым предплечьем, с  тем  чтобы  открыть  ее
левой рукой. Интересно, делал ли то же самое Бомонт у себя в  Мэне.  Старк
сомневался в этом. Он вообще сомневался, что у Тада хватит мужества самому
продезинфицировать рану. Сейчас он, наверное, уже держит путь в госпиталь.
     Старк плеснул виски на рану, и острая боль прошла вверх по всей  руке
до плеча. Он увидел, как пузырится виски в ране и прижал свое  лицо  вбок,
уткнувшись в предплечье, чтобы заглушить невольный стон.
     Он сомневался, отойдет ли эта жестокая боль когда-нибудь от него, но,
наконец, она стала понемногу утихать.
     Старк попытался поставить бутылку на полку под  зеркалом.  Его  руки,
однако, слишком дрожали для этой операции, что лишало ее почти всех шансов
на успех. Поэтому Старк поставил бутылку на  пол  в  ванной.  На  какую-то
минуту он ощутил большое желание винить.
     Он поднял раненую руку к  свету  и  осмотрел  ее  более  внимательно.
Треклятая ручка почти проткнула ладонь. Может быть, у Бомонта дело обстоит
несколько лучше.
     Он всегда мог надеяться.
     Он опустил руку под струю холодной воды, стараясь чтобы она  попадала
точно в рану. Губы Старка побелели от боли, рука онемела от  холода  -  но
так было все же лучше. Он заставил себя продержать руку под  струей  целых
три минуты. Затем он снова повернул ладонь раной кверху и стал осматривать
ее при ярком освещении.
     Рана теперь стала затягиваться. Его тело, казалось, имело необычайные
силы для заживления, и это выглядело забавным, поскольку в  это  же  время
оно распадалось на части. Теряем связь, писал он. А это кое-что означает.
     Старк открыл аптечку. Там было много всяких  вещей:  опасные  бритвы,
несколько губок, баночки с гримом н тюбики  с  косметикой,  зубная  паста,
банка аспирина. Но не было пластырей. Пластыри, как и копы, подумал Старк,
- никогда не  попадаются,  когда  в  них  действительно  есть  нужда.  Но,
впрочем, все нормально. Он вряд ли занес  какую-то  инфекцию  в  рану,  он
вообще имеет иммунитет ко всякой заразе. Он даже счел это забавным.
     Он открыл банку аспирина  при  помощи  зубов,  сияв  крышки,  высыпал
несколько таблеток на стол, взял их здоровой рукой н отправил в рот. Затем
взял открытую бутылку виски и запил аспирин. Лекарство попало в желудок  и
вызвало там приятное ощущение тепла.
     Старк прошел в спальню и открыл  верхний  ящик  в  бюро,  лучшие  дни
которого остались в  прошлом.  Бюро  и  древняя  софа  были  единственными
представителями семейства мебели в этой комнате.
     Е верхнем ящике хранились немногие вещи из гардероба Старка: три пары
трусов-плавок, две пары носок в фирменной упаковке, пара джинсов "Левис" и
сорочка. Старк сжал кулак раненой руки. Из раны выступило  немного  капель
виски и лишь одна капелька крови. Очень хорошо. Просто чрезвычайно.
     А смог бы Бомонт сделать что-либо болезненное для себя? -  подумалось
Старку. Он в это не очень-то мог поверить. Но и  проверять  специально  не
стоило. Он обещал дать Таду неделю на  размышления  и  начало  работы  над
новым их романом. Сейчас у Старка почти нет сомнений, что  Тад  не  станет
этим заниматься, но все же нужно подождать до конца срока, как он сам  ему
это и обещал.
     Ведь Старк человек слова, кроме всего прочего.
     Бомонту, возможно, необходимо какое-то небольшое, но вдохновение. Для
этого хорошо бы как следует припугнуть  его  детьми.  Но  это  можно  пока
отложить. Сейчас он подождет... н пока не  отправится  на  север.  Проблем
нет. У Старка есть свой собственный автомобиль - черный  "Торнадо".  Он  в
гараже, но это не значит, что он всегда должен стоять там. Он может уехать
из Нью-Йорка завтра утром. Но сперва он должен сделать здесь покупк у... и
прямо сейчас он займется косметикой в ванной.

                                    4

     Он вытащил небольшие кувшинчики с  тоновым  составом,  пудру,  губки.
Сделал еще один глоток виски перед началом действий по преображению своего
лица, уже слишком известного полиции. Руки были твердыми,  хотя  правая  и
болела. Но Старка это не очень огорчало: если у него немного болит,  то  у
Бомонта просто должна быть мучительная боль.
     Он осмотрел свое лицо в зеркале, приклеил  кусок  искусственной  кожи
под левый глаз, а затем присобачил другую нашлепку  в  углу  рта.  "Теряем
связь", - пробормотал он, и это было, действительно, полной правдой.
     Когда Старк впервые увидел свое лицо - вылезая из могилы на  кладбище
Хоумленд, он заглянул в небольшую лужицу, ярко освещенную луной, - он  был
очень удовлетворен. Все было как в тех снах и видениях, которые он посылал
в сознание Бомонта. Он увидел  весьма  красивого  мужчину,  но  с  чертами
широкими  и  несколько  грубоватыми,  чтобы  привлекать  к  себе  излишнее
внимание. Иначе женщины могли  бы  оборачиваться,  чтобы  рассмотреть  его
получше со второго взгляда. Абсолютно незапоминающиеся лица (если  таковые
существуют) могут все же привлекать внимание именно тем, что в них нет  ни
одной  черточки,  на  которой  мог  бы  остановиться  взгляд  постороннего
наблюдателя - и это тоже нехорошо. На лице Старка  сразу  же  обращали  на
себя внимание дивные глаза голубого  цвета...  и  загар,  который  мог  бы
показаться необычным для блондина  -  и  это  было  все!  И  только!  Если
свидетели напрягали память, то называли еще его широкие плечи - но мало ли
на земле широкоплечих мужчин?
     А сейчас все изменилось. Сейчас лицо действительно стало  странным...
и если он не начнет снова писать,  оно  станет  не  только  странным.  Оно
превратится в гротескное.
     "Теряем связь, -  подумал  Старк  опять.  -  Но  ты  собираешься  это
остановить, Тад. Когда ты начнешь роман о бронированном автомобиле, во мне
произойдет что-то противоположное нынешнему состоянию. Я не знаю,  почему,
но я действительно твердо в этом уверен".
     Всего две недели тому назад он впервые увидел себя в той лужице, а за
это время его  лицо  сильно  и  постоянно  дегенерировало.  Эти  изменения
сначала были очень мелкими, настолько мелкими, что  сперва  Старк  пытался
убедить себя, что это всего лишь его воображение - но затем они стали  все
ускоряться, и ему уже трудно было не признать  правду.  Если  бы  пришлось
сопоставить две фотографии Старка с перерывом в эти две недели,  то  можно
было  бы  подумать,  что  он  подвергся  какому-то  мощному  радиационному
облучению или химическому воздействию. Джордж Старк, казалось,  попал  под
какой-то страшный  эксперимент  по  проведению  распада  всех  его  мягких
тканей.
     Гусиные лапки вокруг  его  глаз,  обычные  отметки  для  средних  лет
мужчины, теперь превратились в глубокие борозды.  Его  веки  сморщились  и
приобрели текстуру крокодильей кожи. Его щеки впали,  а  также  стали  все
более растрескиваться.  Белки  глаз  покраснели,  что  придавало  ему  вид
забулдыги со страдальческим взглядом, спрашивающим, не пора ли уже выпить.
Глубокие борозды и складки прошли от углов его рта до подбородка, придавая
рту необычайно мрачные очертания. Его светлые волосы,  тонкие  изначально,
теперь совсем утончились и стремительно выпадали, обнажая кожу на затылке.
На коже рук выступили желтые пятна.
     Он все это должен был терпеть без особых попыток бороться с  внешними
изменениями. Он только выглядел старым, а вообще-то старость  -  не  самое
страшное.  Его  сила  казалась  неиссякаемой.  К  тому   же   существовала
непоколебимая уверенность, что как только он и Бомонт начнут снова  писать
- снова как Джордж Старк - процесс старения пойдет вспять.
     Но сейчас его зубы выпадали из десен. И появились язвы.
     Первую из  них  он  обнаружил  три  дня  тому  назад  внутри  правого
локтевого сгиба - красную отметину, окаймленную белой омертвелой кожей. Он
вспомнил пеллагру, эпидемии которой случались на дальнем юге еще в  1960-х
годах. Позавчера он нашел еще одну, на этот раз на шее, ниже левого уха. А
вчера еще две, одну - на груди, другую - пониже пупка.
     А сегодня впервые язва появилась и на лице - на правом виске.
     Они не болели. Было лишь непреодолимое желание их  чесать  -  и  все.
Может быть, только пока, когда чувствительность еще не  пропала.  Но  язвы
увеличивались в размерах. Правый локоть опух и  достиг  своей  красноватой
границей уже середины плеча. Он один раз попытался расчесать одну из таких
язв - и ужаснулся. Кожа и мясо стали легко  отваливаться.  Полилась  смесь
крови и желтого гноя, запах которого было почти невозможно  вынести.  Хотя
никакой инфекции не было и не  могло  быть.  Более  всего  это  напоминало
испарения гнили.
     Глядя на него сейчас, любой - даже опытный  врач  -  вероятнее  всего
предположил бы меланому, вызванную большой дозой радиации.
     Но все же язвы не столь уж сильно беспокоили его. Он предполагал, что
они будут расти и в количестве, и в площади, соединяться друг с другом и в
конце концов съедят его заживо... если  он  это  им  позволит.  Но  он  не
собирался позволять им сделать это. Однако он не мог заменить  себе  лицо,
обезображивающееся ежедневно во все возрастающей  степени.  Поэтому  нужен
грим.
     Он очень тщательно наложил жидкую основу, при помощи одной  из  губок
от щек до висков, особенно тщательно закрывая язву на виске и  ту,  новую,
которая начала пробиваться на левой щеке. Старк никогда не думал, что  ему
придется размалевывать себя, словно актеру из телевизионной мыльной  оперы
или гостю знаменитого шоумена Донахью. Но все, что  могло  прикрыть  язвы,
должно было использоваться без раздумий.  К  тому  же  немного  выручал  и
оставшийся на лице загар. Если он будет находиться  в  полумраке  или  под
искусственным освещением, их  пока  еще  очень  трудно,  если  это  вообще
возможно, заметить. Так он надеялся. Ему также нельзя было находиться  под
естественным освещением по другим  причинам.  Он  подозревал,  что  прямые
солнечные  лучи  ускоряют  те  разрушительные  химические  реакции  в  его
организме, которые все более и более дают о себе  знать.  Это  было  почти
так, словно он превращается в вампира. Но  это  не  так  уж  и  опасно;  в
некотором смысле, он всегда им и являлся. И кроме того - я ночной человек,
всегда был таким - уж такая у меня натура.
     Это заставило его улыбнуться, а улыбка показала зубы,  торчащие,  как
клыки.
     Он закрыл баночки с тоном и начал пудриться. "Я могу издавать  запах,
- подумал Старк, - и весьма скоро люди будут чувствовать мое приближение -
тяжелый  неприятный  запах  гниющего  мяса,  побывавшего  целый  день  под
солнцем. Это нехорошо, друзья и милые сердца. Это совсем нехорошо".
     - Ты будешь писать, Тад, - сказал Старк, глядя на себя в  зеркало.  -
Но при удаче, тебе этим долго не придется заниматься.
     Он улыбнулся еще шире и показал передний зуб, темный и мертвый.
     - Я быстро научусь.

                                    5

     В половину  одиннадцатого  на  следующий  день  высокий  широкоплечий
мужчина  в  наглухо  застегнутой  рубашке,  синих   джинсах   и   огромных
солнцезащитных очках купил у продавца  канцтоваров  на  Хоустон-стрит  три
коробки черных карандашей "Бэрол блэк бьюти". На человеке было много грима
и  косметики,  заметил  продавец,  -  вероятно,  остались  после  веселого
мальчишника в одном из баров поблизости.  А  издаваемый  этим  покупателем
запах  напоминал  о  парфюмерной  лавке,  словно  покупатель  выкупался  в
одеколоне "Инглиш лэзер". Но даже одеколон  не  мог  скрыть  то  печальное
обстоятельство, что широкоплечий пижон  пахнул  мерзко.  Продавец  подумал
вскользь - очень вскользь - о том, чтобы сострить на эту  тему,  но  затем
подумал еще раз. Пижон пахнул скверно, но выглядел мощным.  Да  и  вся  их
торговая операция была удивительно  простой.  Это  ведь  карандаши,  а  не
"Роллс-Ройс".
     Лучше всего не связываться.
     Старк  сделал  короткую  остановку  на  обратном  пути  из   магазина
канцтоваров. Ему удалось очень  быстро  забрать  из  своей  "площадки"  на
Ист-Виллидж те немногие нужные ему принадлежности и упаковать их в рюкзак,
купленный еще в первый день его появления в Нью-Йорке. Вообще-то  если  бы
не бутылка шотландского виски, он бы еще подумал, стоит ли вообще заходить
сюда.
     Поднимаясь по наружной лестнице  дома,  он  не  заметил  тельца  трех
мертвых воробьев, мимо которых проходил в это время.
     Он уходил  из  дома  пешком...  но  шел  не  очень  долго.  Он  давно
обнаружил, что целеустремленный человек всегда найдет транспорт, если  тот
действительно ему требуется.



                      Глава 20. ЧЕРЕЗ КРАЙНЮЮ ЧЕРТУ

                                    1

     День, которым кончалась неделя милосердия для  Тада  Бомонта,  больше
напоминал позднеиюльский, чем середину июня. Тад  ехал  свои  восемнадцать
миль до университета штата Мэн под небом цвета дымчатого хрома,  воздушный
кондиционер "Субурбана" работал на всю мощность. За  машиной  Тада  упорно
держался темно-коричневый "Плимут". Он не  подходил  больше,  чем  на  два
корпуса, но  и  не  отставал  дольше,  чем  на  пять.  Он  редко  позволял
какой-либо машине  втиснуться  между  "Субурбаном"  и  собой;  однажды  на
перекрестке около школьной зоны в Виади некий водитель попытался это нагло
сделать, но "Плимут" легко его тут же обошел. Если бы не эта  удивительная
простота и легкость в обращении с рулем, то охранник Тада просто бы  нажал
синюю кнопку  на  приборной  шкале  в  автомобиле.  И  несколько  мигающих
огоньков на крыше "Плимута" успокоили бы  любого  не  понимающего  правила
поведения олуха.
     Тад управлял в основном только правой рукой, используя левую  лишь  в
случаях абсолютной необходимости.  Рука  сейчас  была  намного  лучше,  но
по-прежнему дьявольски болела  при  любом  его  неосторожном  или  слишком
резком движении. Он не раз ловил себя на подсчитывании тех последних минут
последнего часа до срока, когда ему можно будет принять  очередную  пилюлю
перкодана.
     Лиз не хотела, чтобы он ехал в университет сегодня,  да  и  охранники
тоже разделяли ее мнение. Для них мотив был прост: им не хотелось  дробить
свою охранную команду. Что касается Лиз, то ее мотивы были  куда  сложнее.
Она ссылалась на его рану руки, которая могла снова открыться при работе с
рулем, как она на словах очень опасалась. Но то, что  было  в  ее  глазах,
говорило совсем о другом. Там был Джордж Старк, в ее глазах.
     - Какого черта ты забыл там, что тебе нужно  там  делать  сегодня?  -
этот вопрос постоянно срывался с ее губ - и Тад самому себе должен был  на
него также ответить. Семестр окончился,  а  он  не  преподавал  на  летних
курсах переподготовки. Наконец, он решил  остановиться  на  дополнительном
курсе для студентов-отличников.
     Шестьдесят студентов подали заявки на поступление  на  этот  курс  по
писательскому творчеству.  Это  было  вдвое  больше,  чем  в  прошлогодний
осенний семестр, но даже эти студенты не подозревали, что  занудливый  Тад
Бомонт и развязный Джордж Старк - одно и то же лицо, примелькавшееся  всем
преподавателям и студентам факультета английского языка.
     Поэтому Тад решил сказать Лиз, что желает просмотреть  все  заявки  и
сократить число слушателей с шестидесяти до пятнадцатимаксимум, который он
может взять в обучение (и то, видимо, на четырнадцать человек больше,  чем
то количество студентов, которое он реально мог чему-то обучать).
     Она, конечно, поинтересовалась, почему это дело нельзя отложить  хотя
бы до июля н  напомнила  ему  (тоже,  конечно),  что  в  прошлом  году  он
занимался тем же делом в середине августа. Тут  он  сослался  на  удвоение
числа заявок, а также очень тонко заметил, что не хочет, чтобы его  летняя
лень превратилась в дурную привычку.
     Наконец она прекратила протестовать - не потому,  что  его  аргументы
были убедительными для Лиз, как и сам Тад ясно осознавал. а потому, что ей
ясно стало видно, что он решил уехать, не важно,  кто  и  что  ему  бы  не
говорил противоположное. Да она и сама понимала, что рано или  поздно,  но
им придется выходить из своего  добровольного  заточения  -  скрываться  в
доме, пока кто-то убьет или схватит Джорджа Старка, было не очень приятным
выбором. Но ее глаза были по-прежнему полны  беспомощного  и  вопрошающего
страха.
     Тад поцеловал ее и близнецов, а затем быстро  укатил.  Она  выглядела
так, словно вот-вот заплачет,  и  если  бы  он  находился  еще  дома,  ему
пришлось бы остаться там.
     Конечно, на самом деле причиной служили не студенческие заявки.
     Причиной была крайняя черта.
     Он сам проснулся сегодня утром  полный  тоскливого  страха  и  ужаса.
Джордж Старк звонил вечером 10 июня и дал Таду  ровно  неделю  для  начала
романа о бронированном автомобиле. А Тад так ничего и не  смог  сделать...
хотя с каждым днем ему было все яснее, как могла бы выглядеть  эта  книга.
Ему даже она снилась дважды за эту неделю. Это было  приятным  отвлечением
от уже наскучившего кошмара - пустого дома и  взрывающихся  в  руках  Тада
вещей. Но этим утром первой его мыслью было:  "Крайняя  черта.  Я  перешел
крайнюю черту".
     Это значило, что ему нужно говорить с Джорджем еще раз,  как  бы  ему
это не хотелось. Нужно было выяснить, насколько  сердит  Старк.  Ну...  он
предполагал, что уже  представляет  себе  ответ  на  этот  вопрос.  Вполне
вероятно, что Старк очень зол, разъярен  донельзя,  и  если  Таду  удастся
нащупать слабину в обороне этого вышедшего из-под всякого контроля старого
лиса Джорджа Старка, тот может как-то ошибиться и проговориться.
     Теряем связь.
     Тад  имел  какое-то  неясное  ощущение,  что  Джордж  уже  о   чем-то
проговорился, когда позволил руке Тада записать его признания в  дневнике.
Если бы Тад только был уверен, что правильно истолковывает  эти  и  другие
слова. У Тада была идея... но он  не  был  уверен.  А  ошибка  здесь  была
слишком дорогостоящей, и ставкой была не только его жизнь.
     Поэтому Тад и ехал в университет, в  свое  родное  здание  факультета
английского языка и математики. Ему не нужны эти студенческие заявки и  их
дела - хотя, конечно, он и их посмотрит - а ему нужен телефон, который  не
прослушивают, и нужно сделать кое-что там. Он перешел крайнюю черту.
     Опустив левую руку, Тад подумал (уже далеко не в первый  раз  за  эту
длинную-предлинную неделю), что телефон - не единственное средство,  чтобы
соединиться со Старком. Он уже пробовал и друго  е...  но  там  цена  была
слишком дорогой. Это была не просто  ужасная  боль  от  протыкающего  руку
острозаточенного  карандаша  или  наблюдение,  как  его  вышедшее   из-под
контроля  тело  подчиняется  командам  Старка,  который   казался   скорее
привидением, чем реально существующим лицом. Тад заплатил  настоящую  цену
своим сознанием. Реальная цена была  связана  с  прилетом  воробьев,  ужас
осознавания, что здесь работают силы куда мощнее и неуправляемее, чем  сам
Джордж Старк.
     Воробьи, в чем он все более и более убеждался,  означали  смерть.  Но
для кого?
     Тад опасался, что сможет вызвать  воробьев,  когда  попытается  снова
войти в контакт со Старком.
     И он уже представлял себе их появление; он видел, как они прибывают в
то мистическое место посреди двух точек, из которых Тад и  Старк  движутся
навстречу друг другу, то место, где  они  должны  схватиться  насмерть  за
контроль над одной-единственной душой, которую они пока поделили.
     И Тад боялся, что уже  знает,  кто  победит  в  этой  схватке  в  том
таинственном месте.

                                    2

     Алан Пэнборн сидел в своем офисе в Кастл Роке, который  занимал  одно
из крыльев Муниципального здании. Он  провел  долгую  напряженную  рабочую
неделю также... но здесь не было ничего нового. Раз лето пришло сюда,  все
пошло как обычно. Нарушения законности, начиная со Дня  памяти  и  до  дня
труда, давно стал дурной традицией в Мэне, этой Земле отпускников.
     Уже была автомобильная катастрофа со  столкнувшимися  друг  с  другом
четырьмя машинами на дороге N_ 17 пять дней тому назад,  и  пьяная  драка,
унесшая жизни двух людей. Двумя днями  позже  Нортон  Бриггс  ударил  жену
раскаленной сковородой, оставив ее лежать неподвижной  на  кухонном  полу.
Нортон по-разному колошматил свою жену за двадцать бурных лет их  семейной
жизни, но сейчас он, видимо, был уверен,  что  прикончил  ее.  Он  написал
короткую пояснительную записку, богатую по выражениям, но бедную  с  точки
зрения грамматики, а затем покончил счеты и со  своей  жизнью  при  помощи
револьвера 38-го калибра. Когда его жена, тоже далеко не подарок, наконец,
очнулась  и  увидела  еще  теплый  труп  своего  незабвенного  учителя   и
наставника, она включила газовую печь и засунула туда  голову.  Парамедики
из скорой помощи госпиталя  в  Оксфорде  спасают  ее  жизнь.  Но  едва  ли
добьются этого.
     Два ребенка из Нью-Йорка отправились в самостоятельное путешествие из
летнего коттеджа их родителей в Кастл-Роке и заблудились  в  лесу,  совсем
как сказочные Гензель и Греталь. Их  удалось  найти  через  восемь  часов,
насмерть перепуганных, но все остальное с ними о'кей. Джон Лапойнт, второй
помощник  Алана,  далеко  не  столь  удачно  отделался:  он  лежит   дома,
отравившись соком плюща, с которым слишком долго  контактировал  во  время
розыска. Еще была кулачная драка между  двумя  летними  отдыхающими  из-за
последнего экземпляра воскресного выпуска "Нью-Йорк  таймс"  в  закусочной
Нэн, а другая драка состоялась на парковочной станции в Мэллоу Тайгер. Еще
было  три  случая  грабежа  магазинов  и  обнаружения  небольшого  притона
наркоманов в бильярдной.
     Абсолютно обычная рабочая неделя в небольшом городке летом. Алан  еле
успевал, присев за стол, выпить целую чашку кофе, ни разу не  встав  из-за
стола. И все же ему приходилось снова и снова обращаться мыслями к Таду  и
Лиз Бомонт... к ним и к тому человеку, кто охотился  за  ними.  Тому,  кто
также  убил  Хомера  Гамаша.  Алан  не  раз  звонил   в   Нью-Йорк   своим
коллегам-копам - и некий лейтенант Риардон, наверное, уже озверел от бесед
с шерифом - но они так и не смогли открыть там что-то новое.
     Сегодня днем в офисе шерифа была неожиданно тихая и мирная атмосфера.
Шейла Бригхем не  мела  ничего  серьезного  для  передачи  ему,  а  Норрис
Риджуик, как обычно, почивал в кресле шерифа, задрав свои ножищи  на  стол
того же шерифа. Алану пришлось разбудить его - если Дэнфорт Китон,  первый
выборный городской староста, зайдет сюда и увидит сню  идиллию,  он  может
получить разрыв сердца - хотя, возможно, Китон и не имеет такового органа.
Для Норриса неделя тоже была не  очень  легкой.  Ему  пришлось  заниматься
очисткой от всего этого кровавого месива дороги N_ 17,  и  он  сделал  эту
чертовски мерзкую работу.
     Алан сейчас сидел за своим столом и запускал тени животных на  стену,
пользуясь яркими лучами солнца, а его мысли  еще  раз  обратились  к  Таду
Бомонту. Получив благословение Тада, доктор Хьюм из Ороно позвонил  шерифу
и сообщил, что нейрологические  тесты  Бомонта  оказались  отрицательными,
никаких признаков  опухоли  не  обнаружено.  Подумав  на  эту  тему,  Алан
вернулся еще раз к доктору Хью Притчарду, оперировавшему Тада,  когда  тот
был еще никому не известным мальчишкой одиннадцати лет.
     Кролик проскакал по стене. За ним прошла кошка. Собака сменила кошку.
     Оставь это. Это безумие.
     Конечно, это безумие. И, конечно, ему надо это оставить.  Это  просто
из-за выдавшегося окна в его бурной деятельности летом в Кастл Роке. Когда
же вы сильно заняты, вы не можете думать, и иногда это даже  хорошо  -  не
думать.
     За  собакой  появился  слон,  покачивая  хоботом,   для   чего   Алан
использовал свой мизинец на левой руке.
     - А, черт с ним, - сказал Пэнборн и пододвинул к себе телефон.  В  то
же время другая рука полезла в задний карман, чтобы извлечь оттуда что-то.
Шериф нажал кнопку автоматической связи с управлением полиции штата Мэн  в
Оксфорде и  спросил  диспетчера,  на  месте  ли  Генри  Пейтон  из  отдела
уголовного розыска. Оказалось, что да.  Алан  подумал,  что,  видно,  и  в
управлении сегодня тихий денек, раз Генри оказался у телефона.
     - Алан? Что тебе надо от меня?
     - Я хотел попросить тебя, - сказал  шериф,  -  чтобы  ты  сделал  мне
одолжение и  позвонил  Главному  лесничему  Йеллоустонского  национального
парка для меня. Я могу дать тебе номер. - Он взглянул на бумагу  с  легким
удивлением. Он записал телефон на обороте визитной  карточки  неделю  тому
назад. А сейчас его рука сама собой достала ее из толстого бумажника, куда
он даже не успел заглянуть.
     - Йеллоустон! - голос Генри развеселился. - Это не там, где  загорают
йоги - Медведи из мультфильмов?
     - Нет, - улыбнулся  шериф.  То  называется  "Джеллистон".  И  никакие
медведи здесь не подозреваются, в любом случае. По крайней мере, насколько
мне известно это сегодня. Мне нужно поговорить  с  человеком,  находящимся
там в летнем туристическом палаточном лагере, Генри...  Я  даже  не  знаю,
действительно так уж это надо или нет, но тогда я наверняка  успокою  свою
голову. Это выглядит как не доведенное до конца дело.
     - Это связано с Хомером Гамашем?
     Алан переложил трубку к другому уху  и  пробежал  глазами  вытащенную
визитную карточку с телефонным номером Главного лесничего.
     - Да, - ответил он, - но если ты попросишь меня все объяснить, я буду
выглядеть, как последний дурак.
     - Просто предчувствие?
     - Да. - И шериф был удивлен, обнаружив, что у него действительно есть
предчувствие - он даже сам до этого не был  здесь  уверен.  -  Человек,  с
которым мне надо связаться, - это ушедший на пенсию доктор  по  имени  Хью
Притчард. Он там с женой. Лесничий, вероятно, знает, где  они,  и,  как  я
догадываюсь, в  палаточном  городке  должен  быть  телефон.  Им  обоим  за
семьдесят. Если ты позвонишь туда, лесничий, может быть, передаст  им  мою
просьбу насчет разговора с доктором.
     - Другими словами, ты полагаешь, что Главный  лесничий  национального
парка воспримет офицера  полицейской  службы  штата  куда  серьезнее,  чем
дерьмового шерифа графства.
     - У тебя очень дипломатический талант называть вещи  своими  именами,
Генри.
     Генри Пейтон радостно расхохотался.
     - Я сделаю, почему бы и нет? Но я тебе скажу вот что, Алан - я сделаю
только эту небольшую  услугу,  поскольку  ты  не  будешь  заставлять  меня
окунаться все глубже и глубже в это...
     - Нет-нет, это все, - благодарно перебил шериф.  -  Это  все,  что  я
прошу.
     - Подожди минутку, я не кончил. Как ты понимаешь,  я  не  имею  права
пользоваться нашей срочной  ВАТС  линией  для  подобных  звонков.  Капитан
следит за такими штуками, дружище. И очень строго. И если заметит меня  за
этим делом, то поинтересуется, почему я  трачу  деньги  налогоплательщиков
для твоих прихотей. Ты понял, что я имею в виду?
     Алан вздохнул, сдаваясь. - Можешь использовать номер  моей  кредитной
карточки, - ответил Пэнборн, -  и  можешь  передать  лесничему,  я  оплачу
ответный срочный звонок из своего кармана.
     На  другом  конце   провода   последовала   пауза,   и   куда   более
посерьезневший Генри, наконец, спросил.  -  Это  действительно  важно  для
тебя, Алан?
     - Да. Не знаю почему, но да..
     Последовала еще одна короткая пауза. Алан прямо-таки чувствовал,  как
Генри Пейтон подавляет в себе  желание  задать  вопросы.  Наконец,  лучшая
часть души Генри взяла верх в этой борьбе. -  О'кей,  -  сказал  он.  -  Я
позвоню и сообщу Главному лесничему, что ты хочешь срочно  переговорить  с
этим Хью Притчардом в связи с расследованием дела об убийстве  в  графстве
Кастл, штат Мэн. Как зовут его жену?
     - Хельга.
     - Откуда они приехали?
     - Форт Ларами, Вайоминг.
     - О'кей, шериф; сейчас самое неприятное. Какой номер твоей  кредитной
карточки?
     Вздохнув еще раз, Алан назвал номер.
     Минутой  позже  парад  зверей  на  стенке   под   солнечными   лучами
возобновился с новой силой и энергией.
     Этот старикан, может, и никогда не позвонит мне, - подумал  он,  -  и
даже если он это и сделает, то вряд ли он сможет  объяснить  мне  всю  эту
чертовщину, чтобы я что-то попробовал использовать - да и как он  смог  бы
это сделать?"
     И все  же  Генри  прав  насчет  одной  вещи:  у  него  есть  какое-то
предчувствие. О чем-то. И оно никак не исчезло.

                                    3

     Пока Алан Пэнборн беседовал с Генри  Пейтоном,  Тад  Бомонт  парковал
машину на одной из факультетских стоянок за учебным корпусом. Он вылез  из
машины, стараясь ничего не задеть левой рукой. Какой-то момент  он  просто
постоял  на  воздухе,  наслаждаясь  летним  днем  и  совершенно  необычным
умиротворением университетского двора.
     Коричневый "Плимут" стоял бок о бок с его "Субурбаном", и два  рослых
охранника, быстро выбравшиеся из полицейской машины, тут же отмели  всякие
мечты о мире и покое, которые могли посетить Тада, стоящего около тихого и
величавого здания.
     - Я только поднимусь в свою рабочую комнату  на  несколько  минут,  -
сообщил Тад. - Вы можете подождать и здесь, если хотите. - Он заметил двух
девушек, идущих прогулочным шагом, вероятно в Восточную пристройку,  чтобы
подать заявки на летние курсы. Одна была одета в ветровку и  шорты,  а  на
другой была почти несуществующая мини-юбка с  разрезом,  которую  смог  бы
выдержать только мужчина с  крепкими  нервами  и  сердцем.  "Наслаждайтесь
пейзажем".
     Оба охранника с такой силой  повернули  свои  головы  за  шествующими
девицами, словно у них вместо шеи  были  какие-то  невидимые  постороннему
взгляду вертлюги.  Наконец  старший  из  двоих  -  Рэй  Гаррисон  или  Рой
Харриман, Тад не был уверен, что правильнее - повернулся  обратно  к  Таду
Бомонту и огорченно ответил: - конечно, приятнее было бы  остаться  здесь,
но лучше все же подняться с вами.
     - Но, в самом деле, это всего лишь второй этаж!..
     - Мы будем ожидать в холле.
     - Вы даже не знаете, парни, как все это  начинает  угнетать  меня,  -
сообщил Тад.
     - Приказ, - ответил Гаррисон - или - Харриман.
     Было абсолютно ясно, что угнетенное состояние Тада - как, впрочем,  и
счастливое - для него значат даже еще меньше, чем ноль.
     - Да, - сказал Тад, сдаваясь. - Приказ - это все.
     Он пошел первым к боковой  двери.  Оба  охранника  шли  за  Тадом  на
расстоянии двенадцать шагов, причем в своей штатской одежде они  выглядели
даже еще более явными  копами,  чем  в  обычной  униформе  -  таково  было
глубокое убеждение охраняемого ими великого писателя.
     После теплого и влажного наружного воздуха, потоки  кондиционируемого
воздуха обдали Тада прохладой. И сразу его рубашка ощутила,  что  по  коже
Тада побежали мурашки. Корпус, столь  полный  шума  и  движения  во  время
академического  учебного  года,  с  сентября  по  май,  сейчас  производил
впечатление  заброшенности,  в  этот  субботний  день  в  начале  лета.  В
понедельник жизнь здесь проявится, может быть, не более чем  на  треть  по
отношению к повседневной суете в разгар учебы, но, тем  не  менее,  корпус
оживет. В понедельник откроются трехнедельные  летние  курсы,  но  сегодня
Таду было как-то особенно неловко за свою охрану в  безлюдном  месте.  Тад
подумал, что, возможно, на втором этаже н вообще никого не  встретит,  что
избавит   его   от   необходимости   давать   объяснения   своим    старым
университетским  друзьям  и  коллегам  относительно  тех  новых  двух,  не
отстававших от него, где бы Тад ни был.
     Второй этаж все же не был абсолютно пустынный, но Таду удалось  легко
пройти вы - давшееся испытание  встречей.  Роули  Делессепс  проплывал  по
маршруту между общей профессорской и своей рабочей комнатой  в  обычной  и
излюбленной манере... что означало, что вид у Роули был точь-в-точь как  у
человека только что пропустившего сильный удар в голову, который  отбил  у
него и память, и контроль за движениями ног. Он  шел,  словно  в  полусне,
натыкаясь то на одну стену, то на другую, выделывая какие-то  замысловатые
петли,  разглядывая  все   вывески,   плакаты,   объявления,   стенгазеты,
прикрепленные на стенах и дверях кабинетов и  комнат  его  ученых  коллег.
Возможно, Роули и направлялся к себе - так, по крайней мере, это выглядело
- но вряд ли кто-нибудь даже очень хорошо знавший Роули  Делессепса,  смог
бы за это поручиться. Черенок гигантской трубки был плотно  зажат  во  рту
Роули между его вставными челюстями. Эти челюсти были не столь желтыми как
трубка, но весьма напоминали ее  своим  оттенком.  Трубка  была  пустой  и
пребывала  в  таком  состоянии  еще  с  конца  1985   года,   когда   врач
категорически запретил Роули курить  из-за  угрозы  инфаркта.  Он  никогда
особо и не любил курить, - объяснял  Роули  своим  вежливым  голосом  всем
интересовавшимся его пустой трубкой. - Но, джентльмены, без этой трубки во
рту... я не смогу понять, куда мне надо идти или  что  надо  делать,  даже
если мне и повезет счастливо добраться сюда". Множество раз он  производил
впечатление человека, не знающего где  он  находится  и  почему...  то  же
самое, что и в данный момент. Некоторые люди, знавшие  Роули  целые  годы,
вдруг неожиданно открывали для  себя,что  он  вовсе  не  такой  рассеянный
дуралей, каким им он всегда казался. Но некоторые так этого  и  не  смогли
открыть.
     - Хэллоу, Роули, - сказал Тад, выбирая нужные ключи.
     Роули вытаращился на него, затем осмотрел  двух  мужчин  сзади  Тада,
отмел их и перенес взгляд на Тада еще раз.
     - Хэллоу, Тадеуш, - ответил  он.  -  Я  и  не  знал,  что  ты  ведешь
какие-либо летние курсы в этом году.
     - Я - нет.
     - А тогда что же привело тебя сюда, в  первый  по  настоящему  летний
денек?
     - Проверить некоторые заявки на мой  курс,  -  сказал  Тад.  -  Я  не
проторчу здесь дольше, чем мне нужно, поверь мне, старина.
     - Что ты сотворил с рукой? Она у тебя черно-синяя до запястья.
     - Видишь ли,  -  сказал  Тад  в  некотором  смущении.  Выдуманное  им
объяснение заставляло Тада выглядеть либо пьяницей, либо  идиотом,  или  и
тем, и другим одновременно... но все же ее принимали куда проще  и  легче,
чем ту правду, которую он мог  бы  сообщить.  Тад  даже  сам  был  глубоко
удивлен и позабавлен, открыв, что полиция восприняла его  россказни  столь
легко, как и Роули сейчас - не было ни единого  вопроса  о  том,  как  или
почему Таду удалось прищемить ладонь дверью собственного ватерклозета.
     Он инстинктивно выбрал именно ту нужную историю - даже находясь почти
в предсмертной агонии. От него ожидали странных  поступков  -  это  должно
было соответствовать его облику. В некотором роде,  Тад  продолжил  ту  же
игру, которую он начал с интервьюером из журнала "Пипл" (спаси Господи его
душу), рассказав тому о литературном  рождении  Джорджа  Старка  в  Ладлоу
вместо подлинного места - Кастл Рока, и о тех причинах, по  которым  Старк
пользовался карандашами, а не пишущей машинкой.
     Ему даже не пришлось лгать для Лиз...  Он сумел настоять,  чтобы  она
хранила в тайне, как все  произошло  на  самом  деле,  и  Лиз  согласилась
сделать это. Ее единственным условием было обещание Тада никогда более  не
пытаться снова  вступать  в  контакт  со  Старком.  Он  дал  это  обещание
достаточно охотно, хотя и знал, что не  сможет  его  выполнить.  Тад  даже
подозревал, что на уровне подсознания и Лиз была уверена в этом, как и он.
     Роули теперь разглядывал Тада  с  неподдельным  интересом.  -  Дверью
клозета, - повторил он. - Чудесно. Ты, наверное, играл в прятки?  Или  это
был экзотический сексуальный обряд?
     Тад улыбнулся. - Я прекратил все свои сексуальные обряда  около  1981
года, - сказал он. - По совету доктора. На самом дел е, я просто не всегда
внимательно слежу за тем, чем занимаюсь. Это, в некотором  роде,  какое-то
замешательство.
     - Я понимаю это, -  заявил  Роули...  и  подмигнул.  Это  было  очень
быстрое  движение,  резкое  хлопанье  одним  веком...   но   очень   четко
обозначенное. Уж не думал ли он надуть Роули? Свиньи могут н летать.
     Вдруг новая мысль пришла в голову Тада.
     - Роули, ты по-прежнему ведешь семинар по народной мифологии?
     - Каждую осень,  -  отвечал  Роули.  -  Ты  разве  не  читал  учебную
программу нашего факультета, Тадеуш? Легенды  и  сказания,  свидетельства,
святые спасения, знаки отличия богатых и  знаменитых.  Это  все  столь  же
популярно теперь, как и всегда. Почему ты спрашиваешь?
     Был универсальный ответ на этот вопрос, который  открыл  Тад,  будучи
писателем.  На  вопрос  "почему  ты  спрашиваешь?"  лучше  всего  отвечать
неопределенно и таинственно.
     - Ну, у меня появилась одна идея для рассказа, - сказал Тад. - Я пока
еще только разрабатываю сюжет, но все должно быть в порядке, я надеюсь.
     - Что же ты хочешь узнать?
     - Имеют ли воробьи какое-то значение  в  американских  суевериях  или
мифологии, по твоим сведениям?
     Поднятая бровь Роули  начала  имитировать  рельеф  некоей  отдаленной
планеты,  наверняка,  непригодной  для  человеческого  существования.   Он
уставился на кончик своей знаменитой трубки. - Ничего пока что не приходит
в голову, Тадеуш, хотя... меня удивляет, неужели  тебя  это  действительно
может интересовать для твоего рассказа?
     оСвиньи могут летать", - вновь подумал Тад и пояснил: -  Ну...  может
быть, и нет, Роули. Может быть. Возможно, я и сам не смогу объяснить  тебе
причину своего интереса в этой спешке. - Глаза Тада покосились на двух его
верных сторожевых псов, затем снова обратились  к  Роули.  -  Я  сейчас  в
большом цейтноте.
     Губы Роули дернулись в какой-то пародии на улыбку. - Я  понимаю,  мне
кажется. Воробьи... столь обычные птицы. Слишком  обычные,  чтобы  с  ними
связывать суеверия, по-моему. И все же... теперь, когда я думаю  об  этом,
здесь есть что-то. Если только я не путаю это с козодоем жалобным. Позволь
мне проверить. Ты здесь пробудешь сколько-нибудь?
     - Не более получаса, я боюсь.
     - Хорошо, возможно, я найду что-нибудь в книге Бэрринджера  "Фольклор
Америки". На самом деле это всего лишь поваренная книга суеверий,  но  она
здесь может подойти. И я всегда могу тебе позвонить.
     - Да. Ты всегда это можешь проделать.
     - Ты и Лиз соорудили тогда отличную вечеринку для  Тома  Кэрролла,  -
сообщил Роули. - Вы, конечно, всегда организуете самые лучшие вечера. Твоя
жена слишком  очаровательна,  чтобы  быть  просто  женой,  Тадеуш.  Ей  бы
следовало быть твоей любовницей.
     - Спасибо. Я понимаю.
     - Гонзо Том, - продолжал Роули с нежностью в  голосе.  -  Как  трудно
поверить, что наш старина Гонзо Том Кэррол  причалил  в  печальную  гавань
пенсионеров. Я слышал более двадцати лет, как он разносил всех в пух  и  в
прах в соседнем со мной кабинете. Я полагаю, что его преемник  будет  куда
потише. Или хотя бы более осторожен в выражениях.
     Тад рассмеялся.
     - Вильгельмина тоже очень веселилась -  продолжал  Роули.  Его  глаза
прямо-таки закатились от на хлынувших чувств. Роули  прекрасно  знал,  как
относились к его Билли Тад и Лиз.
     - Да, было прекрасно, - заявил Тад. Он находил  само  сочетание  слов
"Билли Беркс" и "веселье" взаимоисключающим... но поскольку  она  и  Роули
образовали  ту  несокрушимую  основу  алиби,  на  которой  покоилось   его
относительное  благополучие,  Тад  предположил,  что  должен  быть  просто
счастлив, что Билли тогда посетила вечеринку.
     - Воробьи и их место в потустороннем мире. Да, в самом деле. -  Роули
кивнул двум полисменам позади Тада.  -  Добрый  день,  джентльмены.  -  Он
обогнул их и продолжил шествие в  свою  комнату  с  несколько  более  ярко
выраженной целеустремленностью. Не намного большей, но все же.
     Тад посмотрел вслед Роули, в некотором смущении.
     - Что это было? - спросил Гаррисон - или - Харриман.
     -   Делессепс,   -   пробормотал   Тад.   -   главный   грамматик   и
любитель-фольклорист.
     - Выглядит словно малый, которому нужна карта,  чтобы  отыскать  свой
дом, - сказал другой охранник.
     Тад подошел к своей двери и открыл ее.  -  Он  более  проворный,  чем
кажется, - сказал Бомонт, входя в комнату.
     Тад не был уверен, что Гаррисон - или - Харриман последует за ним,  с
одной рукой наготове в кармане его спортивного плаща, до тех пор, пока  не
включил верхние лампы. Тад ощутил на мгновение запоздалый  страх,  но  его
комната была пуста, конечно - пуста и столь  чиста,  как  это  может  быть
только после окончания всей учебной кутерьмы.
     По неизвестной ему  самому  причине  Тад  ощутил  внезапную  и  почти
захватившую его с собой волну - волну тоски по дому, пустоты  и  потерь  -
смесь чувств, напоминающих глубокую и неожиданную печаль.  Это  напоминало
сон. Это было так, словно он пришел сюда сказать "прощай".
     Перестань быть столь чертовски глупым, - приказал Тад самому себе,  а
другая часть его сознания тихо заметила: - Ты перешел крайнюю черту,  Тад.
Я уже за  ней,  и  я  думаю,  что  ты  сделал  очень  большую  ошибку,  не
попытавшись хотя бы попробовать  то,  что  хотел  этот  человек  от  тебя.
Кратковременное облегчение все же лучше, чем никакое".
     - Если вам хочется кофе, то вы можете взять  чашки  в  профессорской,
Тад. - Кофейник полон, если я не ошибаюсь в Роули.
     - Где это? - спросил партнер Гаррисона - или - Харримана.
     - По другой  стороне  коридора,  через  две  двери,  -  ответил  Тад,
открывая папку с заявками.  Он  повернулся  к  ним  и  подарил  им  весьма
фальшивую улыбку. - Я думаю, вы услышите, если я закричу.
     - Только действительно сделайте  это,  если  что  не  так,  -  сказал
Гаррисон - или - Харриман.
     - Обязательно.
     - Я бы мог послать туда Манчестера за этим кофе, - продолжал Гаррисон
- или - Харриман, - но у меня такое  ощущение,  что  вам  хочется  немного
побыть одному.
     - Ну да. Вы это точно подметили.
     - Это  прекрасно,  мистер  Бомонт,  -  сказал  старший  охранник.  Он
посмотрел на Тада серьезно, и Тад вдруг вспомнил, что фамилия этого  парня
- Харрисон. Точно такая, как у экс-битла.  Глупо  было  забыть  ее.  -  Вы
просто хотите вспомнить людей в Нью-Йорке,  которые  погибли  от  излишней
дозы уединения.
     Так ли? Я думал, что Филлис Майерс и  Рик  Коури  умерли  в  компании
полисменов. Тад подумал, не сказать ли это вслух, но не стал этого делать.
Эти ребята, в конце  концов,  только  пытались  как  следует  делать  свою
работу.
     - Все в порядке, патрульный Харрисон, - ответил  Тад.  -  Здание  так
тихо сегодня, что шаги любого мужчины будут вызывать сильное эхо.
     - О'кей. Мы будем находиться  там  за  холлом  в  этом,  как  вы  его
называете?
     - Факультетский зал.
     - Точно.
     Они ушли, а Тад, наконец, открыл папку с  четко  выведенной  строчкой
"ЗАЯВКИ ОТЛИЧН".  Своим  внутренним  зрением  он  продолжал  видеть  Роули
Делессепса,  быстро   подмигивающего   ему.   А   также   слышать   голос,
напоминавший, что он перешел крайнюю черту и попал на темную  сторону.  Ту
сторону, где водились монстры.

                                    4

     Телефон стоял перед ним и не звонил.
     Ну же, - думал Тад, укладывая  личные  дела  студентов  на  столе  за
своим, поставленным ему университетом,  компьютером  "IBM".  -  Ну  же,  я
здесь, стою у  телефона  без  всяких  там  подслушивающих  штучек,  давай,
Джордж, позвони мне, выдай мне все, что хочешь".
     Но телефон по-прежнему не звонил.
     Тад вдруг сообразил, что его  картотечный  ящик  с  именами  желающих
поступить к нему на дополнительный курс, абсолютно пуст. Он  вынул  еще  в
конце учебного года все эти справочные именные материалы по разным курсам,
причем  не  только  по  своему  предмету,  но  даже  по  трансформационной
грамматике, которой владел только Бог погасшей трубки - Роули Делессепс.
     Тад пошел к двери и открыл ее.  Он  выглянул  и  увидел  Харрисона  и
Манчестера, стоящих  в  дверях  зала  и  пьющих  кофе.  В  их  здоровенных
боксерских кулаках чашечки  с  кофе  выглядели  весьма  миниатюрными.  Тад
поднял руку. Харрисон махнул в ответ своей и спросил, долго ли  еще  хочет
побыть Бомонт в одиночестве.
     - Пять минут, - ответил Тад, и оба охранника согласно кивнули.
     Он вернулся к столу, отделил заявки на свой курс  от  всех  прочих  и
начал их перебирать,  стараясь  делать  это  как  можно  медленнее,  чтобы
оставить телефону побольше времени, если тот все же захочет позвонить.  Но
телефон по-прежнему молча стоял перед ним. Тад услышал один звонок  далеко
внизу в коридоре, звук был приглушен закрытой дверью,  но  все  равно  это
казалось чем-то очень нереальным в летней тишине и пустоте  здания.  Может
быть, Джордж набрал не тот номер", - подумал Тад и издал смешок.  Но  было
ясно, что Джордж не собирается звонить. Дело было  в  том,  что  он,  Тад,
ошибся: у Джорджа в рукаве было припрятано немало трюков. Почему же он так
удивлен? Ведь  всякие  трюки  для  Джорджа  Старка  являются  главной  его
специальностью. И все же Тад был так уверен, так чертовски уверен...
     - Тадеуш?
     Он подпрыгнул, почти высыпав содержимое последних папок с заявками  и
делами студентов на пол. Только убедившись, что он  схватил  их  намертво,
Тад обернулся. Роули Делессепс стоял у самой  двери.  Его  большая  трубка
торчала, как горизонтально повернутый перископ.
     - Извини, - сказал Тад. - Ты меня заставил даже прыгать,  Роули.  Мои
мысли были за десять тысяч миль отсюда.
     - Кто-то звонил тебе по моему телефону, -  сказал  Роули  добродушным
голосом. - Наверное, перепутал номер или не туда попал. Хорошо, что я  там
оказался.
     Тад ощутил, как его сердце начало биться медленно и тяжело, словно  в
его  груди  вращался  барабан,  который  кто-то  изо  всех  сил   старался
остановить.
     - Да, - ответил Тад. - Это было очень удачно.
     Роули взглянул на Тада оценивающим взглядом. Голубые  глаза  под  его
нависшими лохматыми бровями смотрели столь живо и пристально, что  странно
контрастировали со всей его очаровательной и неуклюжей  манерой  поведения
рассеянного - профессора. - Все ли в полном порядке, Тадеуш?
     Нет, Роули. В эти дни  здесь  появился  сумасшедший  убийца,  который
частично является мною.  Этот  парень,  могущий  залезать  в  мое  тело  и
заставляющий меня втыкать карандаш в  свою  собственную  руку,  принуждает
меня считать каждый день, который я прожил, еще не сойдя  с  ума,  большой
моей победой и удачей. Реальность не поддается никакому пониманию,  старый
друг мой.
     - Все ли в порядке? А почему не может быть все в порядке?
     - Мне кажется, я безошибочно чувствую тонкий запах иронии, Тад.
     - Ты ошибаешься.
     - Да? А почему ты выглядишь как олень, ослепленный парой фар?
     - Роули...
     - И человек, с которым я сейчас говорю, напоминает мне того продавца,
у которого  вы  покупаете  что-то  по  телефону  только  для  того,  чтобы
убедиться, что он никогда не посетит ваш дом лично.
     - Это ничего, Роули.
     - Очень хорошо. - Роули не выглядел убежденным в этом.
     Тад вышел из комнаты и пошел к Роули, сопровождаемый им.
     - Куда вы идете? - спросил Харрисон.
     - К Роули кто-то позвонил и попросил меня к телефону, - объяснил Тад.
- Номера здесь идут  подряд  один  за  другим,  и  парень  мог  просто  их
перепутать
     - И  получилось  так,  что  он  наткнулся  на  единственного  другого
преподавателя факультета, который сегодня находится здесь?  -  скептически
уточнил Харрисон.
     Тад пожал плечами и продолжил свой маршрут.
     Комната Роули Делессепса была в полном беспорядке, приятна и все  еще
хранила аромат его  трубки  -  двухгодичное  воздержание  не  смогло  пока
перевесить тридцатилетний  срок  окуривания  этого  помещения.  В  комнате
доминировала мишень для игры  в  дартс  с  фотографией  Рональда  Рейгана,
повешенной поверх нее. Книга  Франклина  Бэрринджера  "Фольклор  Америки",
напоминающая по формату том энциклопедии, лежала открытой на столе  Роули.
Телефон был снят с подставки и стоял на стопке инвентарных книг. Глядя  на
аппарат, Тад ощутил, как его начинает снова обволакивать какая-то  пелена.
Словно его завернули в одеяло, которое  давно  надо  было  выстирать.  Тад
повернул назад голову, почти уверенный, что сейчас увидят всех  их  троих:
Роули, Харрисона и Манчестера, выстроившихся в ряд в дверном  проеме,  как
воробьи на телефонной линии. Но все  было  пусто,  и  откуда-то  из  холла
раздавался мягких голос Роули. Он чем-то задержал сторожевых псов Тада.  И
Тад очень сомневался, что вышло это ненамеренно.
     Он взял трубку и произнес: - Хэллоу, Джордж.
     - У тебя прошла твоя неделя, - сказал голос на другом конце  провода.
Это был голос Старка, но Тад  очень  бы  удивился,  если  бы  их  нынешние
голосовые отпечатки снова так удивительно точно совпали. Голос  Старка  не
был тем же, что раньше. Он звучал глуше и более хрипло, словно у человека,
который слишком долго  и  громко  подбадривал  свою  команду  на  каком-то
спортивном соревновании. - У тебя кончилась твоя неделя, и  ты  не  сделал
даже попытки.
     - Ты прав, - сказал Тад. Он почувствовал сильный холод.  Тад  пытался
удержаться от дрожи. Этот пронизывающий холод, казалось, исходил из самого
телефона, вливаясь в  ухо,  словно  льдинки.  Но  Тад  также  почувствовал
сильную злость. - Я не собираюсь этим заниматься, Джордж.  Неделя,  месяц,
десять лет - мне все равно. Почему бы это не понять? Ты мертв и останешься
таковым.
     - Ты ошибаешься, старина. Если ты собираешься стать мертвым,  ты  как
раз прямо к этому и движешься.
     - Ты знаешь, как звучит твой голос,  Джордж?  -  спросил  Тад.  -  Он
звучит, словно ты разваливаешься на части. Вот почему ты хочешь,  чтобы  я
начал писать снова, так ведь? "Теряем связь", - вот что та написал. Ты  же
биодеградируешь, верно? Это  не  продлится  долго,  и  ты  развалишься  на
кусочки, как фаэтон с одной осью.
     - Ничто из этого тебя не касается, Тад, - возразил хриплый голос.  Он
перешел с низкого гудения в  шелестящему  звуку,  напоминающему  высыпание
гравия из опрокинутого кузова грузовика. Это  создавало  впечатление,  что
голосовые возможности Старка ограничены всего одной-двумя первыми фразами,
после которых он возвращается к обычному глухому полушепоту.  -  Все,  что
происходит со мной, тебя не касается.  Это  ведь  только  отвлекает  тебя,
дружок. Ты просто захотел прогуляться в сумерках или ты  хочешь  оказаться
очень несчастливо родившимся на свет божий сукиным сыном. И ты  будешь  не
один, кто об этом пожалеет.
     - Я не...
     Щелчок! Старк  исчез.  Тад  задумчиво  посмотрел  на  телефон,  всего
какой-то миг,а затем  водрузил  его  на  подставку.  Когда  он  оглянулся,
Харрисон и Манчестер уже стояли перед ним.

                                    5

     - Кто это был? - спросил Манчестер.
     - Студент, - ответил Тад. В этот момент он сам не знал, почему  лжет.
Единственное, в чем он был твердо уверен, так  это  была  ужасная  боль  в
кишках. - Просто студент. Как я и предполагал.
     - Как он узнал, что вы здесь? - спросил Харрисон. - И как он попал на
телефон этого джентльмена?
     - Я сдаюсь, - грустно сказал  Тад.  -  Я  глубоко  законспирированный
русский агент. А это был мой связной. Я буду вести себя тихо.
     Харрисон не рассердился - или, по крайней мере, он не показал  этого.
Но  взгляд  слегка  утомленного  этими   выходками   человека   был   куда
эффективнее, чем злоба на Тада. - Мистер Бомонт, мы пытаемся помочь вам  и
вашей жене. Я знаю, что  хвост  из  двух  полисменов,  следующий  за  вами
повсюду, куда бы вы не направились, может вызвать  боль  в  вашей  заднице
через какое-то время, но мы действительно пытаемся оказать вам помощь.
     Тад  почувствовал  себя  пристыженным...  но  не   настолько,   чтобы
рассказать правду. Его не покидало  неприятное  ощущение,  что  дела  идут
неправильно, что, может быть, они уже сделаны неправильно. А также  и  еще
кое-что. Ощущение легкого порхания  вдоль  его  кожи.  Ощущение  какого-то
червя внутри его, под кожей Тада. Давящая тяжесть на виски.  Это  не  были
воробьи; по крайней мере Тад считал так. И  тем  не  менее,  какой-то  его
мозговой барометр сейчас быстро падал. Это было не впервые, когда  у  Тада
появлялось аналогичное чувство, хотя и не столь сильное, восемь дней  тому
назад, когда Тад отправлялся в магазин Дэйва. И  он  его  ощутил  в  своей
рабочей комнате, когда перебирал заявки. Угнетающее н нервное.
     Это Старк. Он как-то оказывается с тобой, в тебе. Он наблюдает.  Если
ты говоришь что-то неверное, он это узнает. И тогда кто-то страдает.
     - Я прошу простить меня, - сказал  Тад.  Он  был  уверен,  что  Роули
Делессепс  сейчас  находится  позади  двух  охранников,  следя  за   Тадом
спокойными, изучающими глазами. Ему следует начать  лгать  сейчас,  и  эта
ложь должна быть столь естественна и правдоподобна, чтобы  любым  способом
увести их сознание подальше  от  Джорджа  Старка.  Тад  не  был  полностью
уверен, что ему удастся далеко увести и Роули, но уже было немного  поздно
беспокоиться по этому поводу. - Я на пределе - вот и все.
     - Понятно, - сказал Харрисон. - Я только хочу, чтобы вы уяснили,  что
мы не враги, мистер Бомонт.
     Тад начал объяснять: - Парень, звонивший сюда,  знал,  что  я  здесь,
потому что выходил из книжного магазина, когда я проезжал мимо.  Он  хотел
узнать, я ли веду летний курс стилистики. Справочник телефонов  факультета
разделен по отделениям, а фамилии даются в алфавитной  последовательность.
Печать очень мелкая, любой, кто пользовался справочником, подтвердит это.
     - Она очень бесполезная книга в этом смысле, - согласился Роули.  Оба
полисмена обернулись на его голос. Роули одарил их величавым, и  несколько
смахивающим на совиный, кивком своей ученой головы.
     - А Роули следует за мной в этом списке фамилий, - продолжал Тад. - У
нас в этом году нет ни одного преподавателя, чья фамилия начиналась  бы  с
буквы "С".  -  Тад  не  секунду  взглянул  на  Роули,  но  тот  был  занят
глубокомысленным изучением несуществующей начинки своей трубки. - В итоге,
- закончил Тад, - я часто получаю  звонки  к  нему,  а  он  -  ко  мне.  Я
растолковал тому щенку, что ему не повезло, я не веду занятий до осени.
     Ну, вот и все. У Тада было ощущение,  что  он  слишком  подробно  все
объяснил, но главным вопросом был тот, когда именно появились  Харрисон  с
Манчестером в дверях комнаты Роули и что они успели услышать из  разговора
Тада. Никто не стал бы объяснять студенту, желающему посещать летние курсы
стилистики, что тот биодеградирует и потому вскоре просто  рассыплется  на
куски.
     - Я бы тоже хотел получить отпуск до осени, - вздохнул  Манчестер.  -
Вы закончили дела, мистер Бомонт?
     Тад сделал внутренний вздох облегчения и ответил: - Я только поставлю
на место те дела, которые мне больше не понадобятся
     (и записку, ты должен написать записку секретарю)
     - И, конечно, мне надо написать записку миссис Фэнтон, - услышал  Тад
свой голос. Он не знал как и почему он сказал это, но только знал, что  он
должен был это сказать. - Она секретарь нашего факультета английского.
     - У нас еще есть время для другой чашечки кофе? - спросил Манчестер.
     - Конечно. Может быть,  даже  и  на  пару  пирожных,  если  эти  орды
варваров что-нибудь оставили, - ответил Тад. То чувство, что  вещи  как-то
разъединились, что  дела  идут  неправильно  и  все  хуже  и  хуже,  снова
вернулось к Таду и стало даже еще более сильным и явным. Оставить  записку
миссис Фэнтон? Иисус Христос, вот это был бы смех. Роули,  наверное,  чуть
не подавился бы своей трубкой.
     Когда Тад выходил из  комнаты  Роули,  ее  хозяин  спросил:  -  Можно
поговорить с тобой минутку, Тадеуш?
     - Разумеется, - ответил Тад. Он хотел попросить  охранников  оставить
их с Роули вдвоем, он быстро покончит с этой беседой, но вовремя осознал -
хотя и неохотно - что эта просьба - именно та вещь, когда вы очень  хотите
с ее помощью навлечь на себя подозрение.  А  Харрисон,  по  крайней  мере,
держал свою антенну включенной. Может быть, и не всегда, но почти всегда.
     Молчание, однако, сработало намного лучше  всяких  просьб.  Когда  он
повернулся к Роули,  Харрисон  и  Манчестер  медленно  удалились  в  холл.
Харрисон что-то коротко сказал  партнеру  и  затем  остановился  в  дверях
профессорской, пока Манчестер охотился за пирожными. Харрисон не  выпускал
Тада с Роули из поля зрения, но Тад решил, что их невозможно  услышать  на
таком расстоянии.
     - Это была чудная сказка  про  факультетский  справочник,  -  заметил
Роули, вставляя обглоданный черенок трубки на привычное место себе в  рот.
- Я думаю, у тебя масса совпадений, с той  маленькой  девочкой  из  сказки
"Открытое окно". Тадеуш, твоей специальностью, должны быть романы.
     - Роули, это не то, что ты думаешь обо всем происходящем.
     - Я не имею никакого представления, что это такое, - сказал  Роули  с
необычным жаром, - и  хотя  я  допускаю  наличие  в  себе  некоторой  доли
любопытства, я совсем не уверен, что действительно хочу это знать.
     Тад чуть улыбнулся.
     - И я действительно ясно ощутил, что ты  позабыл  нашего  Гонзо  Тома
Кэрролла в связи со  своим  чарующим  объяснением.  Он,  конечно,  ушел  в
отставку, но  в  последний  раз,  когда  я  заглядывал  в  справочник,  он
по-прежнему стоял между нами в факультетском списке преподавателей.
     - Роули, лучше я пойду.
     - В самом деле, - согласился Роули. - Ты же должен  написать  записку
миссис Фэнтон.
     Тад почувствовал, как  щеки  его  слегка  покраснели.  Алтея  Фэнтон,
секретарь факультета с 1961 года, умерла от  рака  гортани  еще  в  апреле
этого года.
     - Единственной причиной, по которой  я  тебя  задержал,  -  продолжал
Роули, - было то, что я, возможно, нашел то, чем ты интересовался.  Насчет
воробьев.
     Тад  почувствовал,   как   сердце   его   подпрыгнуло.   -   Что   ты
подразумеваешь?
     Роули ввел Тада обратно внутрь комнаты  и  поднял  книгу  Бэрринджера
"Фольклор Америки". - Воробьи, полярные гагары и особенно козодои жалобные
являются психопомпами, - сказал он, не без триумфальных ноток в голосе.  -
Я же знал, что тут должно было говориться что-то про козодоев.
     - Психопомпы? - с сомнением переспросил Тад.
     - Из греческого, - объяснил Роули, - что  означает  тех,  кто  служит
проводником. В этом случае, тех, кто проводит человеческие  души  назад  и
вперед  между  страной  живущих  и  страной  мертвых.  В  соответствии   с
Бэрринджером гагары н козодои провожают живых;  они,  как  тут  говорится,
собираются около того места, где должна произойти смерть. Они - не  птицы,
служащие дурной приметой. Их задача - вести души только что умерших  к  их
надлежащему месту в загробном мире.
     Он посмотрел на Тада  внимательно.  -  Сборища  воробьев  куда  более
зловещи, по крайней мере,  так  утверждает  Бэрринджер.  Воробьи  являются
проводниками покойников.
     - Что означает...
     - Что означает то, что их задача - привести  погибшие  души  назад  в
эемлю живых. Они, другими словами, предвестники живущих мертвецов.
     Роули вынул трубку изо рта и взглянул на Тада с печалью.
     - Я не знаю,  что  у  тебя  за  ситуация  Тадеуш,  но  я  предполагаю
беспокойство. Чрезвычайное беспокойство и напряжение.  Ты  выглядишь,  как
человек, у которого масса неприятностей. Если я могу чем-то помочь,  скажи
мне, пожалуйста.
     - Я очень благодарен тебе, Роули.  Ты  сделаешь  мне  самое  огромное
одолжение или услугу, если просто сохранишь обо всем этом молчание.
     - Вот в этом, по крайней мере, ты очень сходишься с моими студентами.
- Но веселые глаза, смотревшие на Тада, снова  стали  озабоченными:  -  Ты
будешь осторожен?
     - Да, несомненно.
     - И если эти люди, сопровождающие тебя повсюду, Тадеуш, хотят  помочь
тебе, может быть, будет разумным довериться им.
     Было бы просто чудесно, если бы он мог последовать этому  совету,  но
здесь решающее значение имела даже не степень доверия Тада  к  охранникам.
Если он действительно начал бы им рассказывать всю правду,  они  наверняка
испытали бы к Таду немного доверия. Но  даже  если  бы  Тад  действительно
настолько доверял Харрисону н Манчестеру,  чтобы  делиться  с  ними  всеми
своими переживаниями, он бы все равно не осмелился пойти на  это,  пока  у
него не прекратится это страшное ощущение шевелящегося  червя  под  кожей.
Потому что Джордж Старк наблюдал за ним. И Тад пересек крайнюю черту.
     - Спасибо, Роули.
     Роули кивнул, снова повторил просьбу  быть  повнимательнее  к  самому
себе и затем уселся за стол.
     Тад отправился в свою рабочую комнату.

                                    6

     И конечно, я должен написать записку миссис Фзнтон.
     Тад закончил подбирать последние  заявки  и  взглянул  на  свою  "IBM
Селектрик". Еще совсем недавно он почти не задумываясь  пользовался  всеми
пишущими приспособлениями, большими и маленькими. Но  в  последнее  время,
уже не раз за последнюю неделю, он  все  чаще  опасался,  не  окажется  ли
внутри  безобидного  карандаша  или  ручки  еще  одна  разновидность  Тада
Бомонта,  подобно  злому  духу,  томящемуся  внутри  запечатанной   старой
бутылки.
     Я должен написать записку миссис Фзнтон.
     Но в эти дни для достижения контакта с  нею  намного  более  подходящ
стол спиритистов, чем электрическая пишущая машинка. Ушедшая  в  загробный
мир великая миссис Фэнтон как никто умела заваривать столь  крепкий  кофе,
что он мог почти самостоятельно ходить н  беседовать  с  пьющими  его.  Но
почему Тад сказал это, в конце концов? Ведь миссис Фэнтон никак  до  этого
даже не мелькала в его сознании.
     Тад закрыл ящик стола и посмотрел на свою левую руку. Под  подвязкой,
участок ладони между большим и указательным пальцами внезапно начал зудеть
и чесаться. Тад потер руку о ногу, но это, казалось вызвало еще больший  и
нестерпимый зуд. А кроме  того,  это  место  начало  сильно  пульсировать.
Ощущение внутреннего обжигающего нагрева все возрастало.
     Он выглянул из окна своей комнаты.
     На другой стороне бульвара Беннета  телефонные  провода  были  усеяны
воробьями. Другие воробьи разместились  на  крыше  больницы,  и,  пока  он
наблюдал, новый их обряд приземлился на теннисных кортах.
     Казалось, что все они глядят на Тада.
     Психопомпы. Провожатые живых мертвецов.
     Сейчас  еще  одна  стая  воробьев,  подобно  вихрю  осенних  листьев,
осыпалась на крышу студенческого общежития.
     - Нет, - прошептал Тад дрожащим голосом. Его спина покрылась  гусиной
кожей. Его рука чесалась и почти пылала.
     Пишущая машинка.
     Он мог избавиться от этих воробьев и от этого жжения вместе с  зудом,
мучивших его руку, только за счет машинки.
     Инстинкт  подсказал  Таду,  что  его  место  за   машинкой.   Чувство
необходимости этого поступка было невозможно заглушить или  отвергнуть.  А
выполнить этот внутренний  приказ  казалось  столь  же  естественным,  как
сунуть руку под холодную воду после того, как ты обжег ее.
     Я должен написать записку миссис Фзнтон.
     Ты просто собираешься прогуляться по темной  стороне  или  ты  хочешь
стать печальным сукиным сыном. И ты будешь таким далеко не только сам.
     Зудящее ощущение чего-то движущегося под кожей стало еще сильнее. Это
чувство прямо-таки излучалось через рану  в  руке.  Его  глаза,  казалось,
пульсировали абсолютно синхронно  с  волнами  этого  излучения.  А  глазом
внутри себя Тад видел все более отчетливо воробьев. Это был район  Риджуэй
в Бергенфилде, Риджуэй под бело-голубым весенним  небом  1960  года,  весь
мир, казалось, вымер, кроме этих столь ужасных и столь обычных птиц,  этих
психопомпов, н, пока Тад наблюдал за ними, все воробьи взмыли вверх.  Небо
почернело от огромной движущейся массы. Воробьи летали снова.
     Снаружи комнаты Тада все воробьи также взлетели с проводов и  с  крыш
больницы и общежития. Несколько студентов остановились, чтобы полюбоваться
полетом воробьев через все небо и плавным исчезновением на западе.
     Тад этого не видел. Он виде только как окрестности,  знакомые  ему  с
детства, вдруг превратились в ужасную мертвую страну снов. Он сидел  перед
машинкой, все глубже уходя в сумеречный мир своего транса. Но  одна  мысль
никуда не уходила. Лис Джордж  мог  заставить  Тада  сесть  за  машинку  и
касаться клавиш "IВМ", да, но Тад не будет писать книгу, неважно  какую...
и если Тад выдержит все это, старый лис Джордж либо распадется  на  части,
либо просто испарится из этого мира, как пламя догоревшей свечи. Тад  знал
это. Он это чувствовал.
     Его  рука,  казалось,  стремилась  расти  внутрь  и  наружу,   и   он
чувствовал, что если бы ему удалось рассмотреть ее как  следует,  то  она,
скорее всего, выглядела бы как лапа одного из персонажей мультфильма - как
по ней прошлись кузнечным молотом. Это была не боль;  чувство  напоминало,
скорее, то ощущение  "Я-скоро-сойду-с-ума-ото-всего-этого",  когда  у  вас
невыносимо чешется спина, а до нужного места никак  не  дотянуться  рукой.
Чесалась не поверхность тела, а глубоко  упрятанный  нерв,  который  может
заставить вас стиснуть зубы.
     Но даже это казалось отдаленным и не самым важным.
     Он сидел у машинки.

                                    7

     В тот момент когда Тад коснулся машинки, зуд куда-то исчез...  как  и
видение воробьев из его сознания.
     Но транс  сохранялся  и  центром  его  было  какое-то  очень  сильное
побуждение; нечто, что необходимо было записать, н Тад ощущал всем  телом,
что он должен взяться, сделать и передать  требуемое.  В  своем  роде  это
чувство было похуже, чем просто воробьиное наваждение или зуд в руке. Этот
зуд сейчас, казалось, исходил откуда-то из самого сознания Тада.
     Он заложил лись бумаги в машинку, потом просто посидел немного  перед
ней, чувствуя отчуждение и потерянность. Затем положил пальцы на  исходную
позицию, хотя Тад давно уже отказался от машинописи для своих романов.
     Поколебавшись  немного,  Тад  убрал  с  клавиши  все  пальцы,   кроме
указательных, точно так же, как поступал и Джордж,  печатая  свой  опус  -
отыскивая и долбя нужную клавишу. Джорджу это было простительно -  машинка
никогда не была его любимым инструментом. У Тада  причина  была  другая  -
боль в руке.
     Когда Тад кончил печатать, кончик его указательного пальца  на  левой
руке все же слегка побаливал, но на этом физические страдания  приходилось
медленно, но и само  послание  было  невелико.  Скорее,  оно  было  весьма
лаконичным.
     Получившаяся фраза из шести слов,  напечатанных  прописными  буквами,
выглядела так:

     ДОГАДЫВАЕШЬСЯ, ОТКУДА Я ЗВОНИЛ ТЕБЕ, ТАД?

     Весь мир вдруг сжался в острый фокус. Тад еще никогда  не  чувствовал
такой растерянности и такого ужаса в своей жизни. Боже милостивый, конечно
- это было столь понятно, столь ясно.
     Сукин сын звонил из моего дома. Он добрался до Лиз и близнецов!
     Тад начал подниматься, не  имея  представления,  куда  он  собирается
направиться. Он даже не отдавал себе отчета, что он делает в данный момент
до тех пор, пока его руку не пронзила  боль.  Это  было  подобно  тлеющему
факелу, который ярко разгорается после резкого взмаха на открытом воздухе.
Губы Тада слегка раскрылись, и он издал мучительный стон. Он упал  обратно
в кресло перед "IВМ", еще  не  поняв,  что  происходит.  Руки  Тада  снова
опустились на клавиши и начали отстукивать новый текст, из пяти слов -  на
этот раз:

     РАССКАЖЕШЬ КОМУ-НИБУДЬ - И ОНИ УМРУТ

     Тад бессмысленно смотрел на слова. Когда он печатал последнюю  букву,
все вдруг словно отрезали - это было так, словно он был лампой,  а  кто-то
взял и вывинтил  пробки.  Никакой  боли  в  руке.  Никакого  зуда.  Нет  и
ползущего червя, нет н чувства слежки за собой.
     Птицы улетели. То тяжелое,  подавляющее  волю  Тада  чувство  куда-то
ушло. И Старк тоже ушел.
     А может он и не приходил вовсе? Нет. Старк оказался в доме, когда Тад
ушел. Они оставили двух охранников, но дело  не  в  них.  Он  бы  дураком,
непроходимым идиотом, решив, что два копа могут что-то сделать. Даже отряд
зеленых беретов специального назначения  тут  ничем  бы  не  смог  помочь.
Джордж Старк не был  человеком,  он  был  чем-то  типа  фашистского  танка
"Тигр", который вдруг приобрел человеческий облик.
     - Как идут дела? - поинтересовался появившийся Харрисон.
     Тад подскочил, словно кто-то сзади воткнул ему кнопку в шею... н  это
заставило его вспомнить о Фредерике Клоусоне, Клоусоне, который влез не  в
свое дело... и приговорил себя к смерти, рассказав все, что знал.

     РАССКАЖЕШЬ КОМУ-НИБУДЬ - И ОНИ УМРУТ

     бросилось ему в глаза с листа бумаги в машинке.
     Тад поднялся, вынул лист из-под валика и скомкал его. Он  это  сделал
не глядя вокруг, чтобы. не встревожить Харрисона своей тревогой - это было
бы слишком тяжелой ошибкой. Он пытался выглядеть  беззаботным.  Но  он  не
ощущал  ничего,  кроме   умопомешательства.   Тад   ждал,   что   Харрисон
поинтересуется, что он напечатал и  почему  так  поспешил  вынуть  это  из
машинки. Но раз Харрисон не спросил об этом, Тад сам объяснил.
     - Я думаю, что закончил. Черт с ней, этой запиской.  Я  возвращу  эти
заявки еще до того, как миссис Фэнтон узнает,  что  их  забрали,  в  любом
случае. - Это было во многом - по крайней мере, здесь - чистой  правдой...
если только Алтея не следила за делами факультета с небес... Тад поднялся,
надеясь, что ноги не предадут его, но затем снова опустился в кресло.  Ему
удалось увидеть, что Харрисон стоит в дверях, вовсе и не  глядя  на  него.
Секунду назад Тад был уверен,  что  этот  человек  дышит  ему  в  шею,  но
Харрисон ел пирожное и взирал поверх головы  Тада  в  окно  на  нескольких
студентов, слонявшихся по площади.
     - Мальчик, это место просто мертвое, - сказал коп.
     Моя семья, может быть, тоже, еще до того, как я вернусь.
     - Почему мы не идем? - спросил Тад Харрисона.
     - Звучит для меня приятно.
     Тад рванулся к двери. Харрисон взгляну на него, сильно удивленный.  -
Елки-палки, - сказал он. - Может быть, ставим эту тьму чудаку-профессору.
     Тад вытаращился на Харрисона, затем взглянул вниз и заметил, что  все
еще держит скомканную бумажку в одной руке. Он швырнул ее в  корзинку  для
мусора, но дрожащие руки подвели его. Бумага ударилась о край  корзинки  и
свалилась на пол. Еще до того, как Тад  наклонился,  чтобы  подобрать  ее,
Харрисон сделал это сам. Он теперь беспечно перекатывал комочек бумаги  из
руки в руку. - Вы уходите, не забирая заявок, из-за  которых  вы  приехали
сюда? - спросил полисмен. Он указал на  отобранные  Тадом  папки,  которые
были перевязаны красной прорезиненной  лентой.  Затем  Харрисон  продолжил
свою игру в перекатывание бумажного шарика с двумя последними  сообщениями
Старка из одной руки в другую, с левой на правую, с правой на левую,  взад
и вперед. Тад мог увидеть кусочек текста снаружи  шарика:  "КОМУ-НИБУДЬ  И
ОНИ УМ".
     - Ох. Эти. Спасибо.
     Тад поднял папки,  затем  почти  бросил  их.  Сейчас  Харрисон  может
развернуть бумажку в своих руках. Он это сделает, и хотя Старк,  может,  и
не следил за ними в данный момент - Тад в этом был почти уверен, почему-то
- Старк это быстро проверит и узнает. А когда он узнает, то сделает что-то
невообразимое с Лиз и с детьми.
     - Не обращайте на это внимания, Харрисон  подкинул  шарик  в  сторону
корзинки. Тот подпрыгнул у краешка корзинки, срикошетил и свалился внутрь.
- Два очка, - заявил удовлетворенный охранник и пошел  вперед,  чтобы  Тад
мог закрыть дверь на ключ.

                                    8

     Он  спускался  по  лестнице  в  сопровождении  эскорта  копов.  Роули
Делессепс выплыл из своей кельи и пожелал хорошего летнего отдыха,  словно
н видал Тада ранее. Тад пожелал того же голосом, который, как ни  странно,
звучал достаточно обычным. Тад ощущал сея, как  бы  переведенным  в  режим
автопилота. Это ощущение оставалось до того момента, когда он добрался  до
машины. Укладывая папки с заявками в "Субурбан", он вдруг заметил  платный
телефон-автомат по другую сторону автостоянки.
     - Я хочу позвонить жене, - сказал Тад Харрисону. - Узнать,  не  нужно
ли чего ей в магазине.
     - Вам бы это надо  было  сделать  наверху,  -  сообщил  Манчестер.  -
Сэкономили бы четверть доллара.
     - Я забыл, - согласился Тад. - Может быть, это передалось мне от того
чудака-профессора.
     Оба охранника обменялись веселым взглядом и забрались в "Плимут", где
они могли насладиться кондиционером и наблюдать за  Тадом  через  ветровое
стекло.
     Тад чувствовал себя так, как будто его набили  толченым  стеклом.  Он
вытащил четвертак из кармана и опустил его в монетоприемник. Рука дрожала,
и он ошибся, набирая вторую цифру. Он дал отбой, дождался возврата  монеты
и снова набрал номер, думая все время об одном и том же:  "Иисус  Христос,
это же все в точности, как при убийстве Мириам. Все точь-в-точь, как в  ту
ночь".
     Какая-то  внутренняя  сила  сделала  почти  все  помимо  его  воли  и
сознания.
     Ему со второй попытки удалось попасть к  себе  в  дом,  и  теперь  он
стоял, столь плотно прижав трубку к уху, что оно заболело. Он пытался  как
мог скрыть свое напряжение. Тад не мог позволить  Харрисону  и  Манчестеру
понять, что что-то неладно - любой ценой он этого не должен допустить.  Но
ему никак не удавалось расслабить свои сжавшиеся от  напряжения  и  страха
мышцы.
     Старк сиял трубку с первого же звонка. - Тад?
     - Что ты сделал с ними? - голос был подобен  выплевыванию  уже  сухих
шариков жвачки.  Но  в  конце  вопроса  Тад  смог  услышать  голоса  своих
близнецов. Их плач был странно успокаивающим. Это не были те вопли  ужаса,
которыми огласила Уэнди свое падение с  лестницы,  -  это  были  плачущие,
может быть, капризные крики, но никак не крики от боли.
     - Хотя, Лиз - где Лиз?
     - Ничего страшного, - ответил Старк, - ты же сам можешь слышать. Я не
коснулся даже волоска на их прелестных головках. Пока.
     - Лиз, - сказал Тад. Он вдруг преодолел чувство ужаса. Это напоминало
выплывание из набежавшей гигантской прибойной волны.
     -    Что    насчет    нее?     -     тон     был     поддразнивающий,
утрированно-неопределенный.
     - Дай ее мне! - рявкнул Тад. - Если ты надеешься, что я  напишу  хотя
бы еще одно слово под твоим именем, т  ы  дашь  ее  мне!  -  А  часть  его
сознания, видимо,  не  поддавшаяся  даже  этому  чувству  дикого  ужаса  и
изумления, предупреждала: "Следи за свои лицом,  Тад.  Ты  только  на  три
четверти отвернулся от копов. Человек  не  вопит  в  трубку,  когда  хочет
выяснить у жены, достаточно ли дома яиц".
     - Тад! Тад, старина! - голос Старка звучал обиженно, но  Тад  знал  с
ужасающей и сводящей с ума определенностью,  что  этот  сукин  сын  сейчас
ухмыляется. - У тебя почему-то предвзятое и очень плохое обо  мне  мнение,
дружище. Будь помягче, сынок! Охлади свои двигатели, вот и она.
     - Тад? Тад, это ты? - она говорила взволнованно и испуганно,  но  без
паники. Просто неспокойно.
     - Да. У тебя все о'кей, милая? Как дети?
     - Да, все о'кей. Мы... - Последнее слово  затерлось  каким-то  шумом.
Тад мог услышать, как это ублюдок что-то говорил ей, на не  разобрал,  что
именно. Лиз сказала  "да,  о'кей"  и  вернулась  к  телефону.  Теперь  она
говорила, почти плача. - Тад, уже знаешь, что ему надо.
     - Да, я знаю.
     - Но он хочет, чтобы я передал тебе, что ты  не  сможешь  делать  это
здесь. Полиция скоро вернется с тобой. Он... Тад, он говорит, что убил тех
двух, охранявших дом.
     Тад закрыл глаза.
     - Я не знаю, как он это сделал, но он говорит, что сделал... н я... Я
верю ему. - Сейчас она плакала. Пыталась сдержаться, зная, что этим сильно
опечалит Тада и понимая, что в таком состоянии  он  может  сделать  что-то
опасное. Он сжал трубку и попытался принять беззаботный вид.
     Старк что-то снова бормотал, как из подземелья. И Тад уловил одно  из
слов. Сотрудничество. Невероятно. Просто чертовски невероятно.
     - Он собирается забрать нас, - сказала она.  -  Он  говорит,  что  ты
узнаешь, куда мы поедем. Помнишь, тетю Марту? Он говорит,  что  тебе  надо
отделиться от людей, охраняющих тебя. Он говорит, что  знает,  ты  сможешь
сделать это, потому что он сможет. Он хочет, чтоб ты присоединился  к  нам
поздним вечером. Он говорит... - Она  издала  испуганный  крик.  Еще  один
застрял у нее в горле, поскольку ей  удалось  справиться  с  собой.  -  Он
говорит, что ты будешь сотрудничать с ним и вы вдвоем напишете свою лучшую
книгу. Он...
     Шорох н шепот.
     Ох, как хотел бы Тад вцепиться  в  шею  Джорджа  Старка  и  проткнуть
своими пальцами глотку этого ублюдка!
     - Он говорит, что Алексис Мэшин вернулся из мира мертвых и  стал  еще
больше, чем когда-либо. - Затем с отчаянием: - Пожалуйста, сделай то,  что
он требует,  Тад!  У  него  револьвер!  И  у  него  есть  паяльная  лампа!
Небольшая! Он говорит,  что  если  ты  попытаешься  выкинуть  какой-нибудь
номер...
     - Лиз...
     - Пожалуйста, Тад, делай, как он говорит!
     Ее слова исчезли из трубки, поскольку Старк забрал телефон себе.
     - Скажи мне, Тад, - обратился  Старк  уже  без  насмешливых  ноток  в
голосе. Это был мертвенно-серьезный тон. - Скажи мне вот что,  Дружище,  и
будь честным и правдивым, иначе они заплатят за это. Ты меня понимаешь?
     - Да.
     - Уверен? Потому что она сказала правду про паяльную лампу.
     - Да. Да, черт тебя побери!
     - Что она  подразумевала,  говоря,  чтобы  ты  вспомнил  тетю  Марту?
Какого... ее сюда приплели? Что  это  за  шифр,  Тад?  Она  хотела  что-то
передать тебе, скрыв от меня?
     Тад вдруг увидел, как жизнь его жены н детей подвешивается на одну  -
единственную такую ниточку. Это не было метафорой, это было то, что он мог
видеть. Нитка была цвета голубого льда, паутинообразная и едва  различимая
в середине той вечности, где она была подвешена. Все  сейчас  зависело  от
двух вещей: что скажет Тад и во что поверит Джордж Старк.
     - Записывающее устройство отключено?
     - Конечно, да! - сказал Старк. - Что ты желаешь мне объяснить Тад?
     - А Лиз знала об этом, когда ты ее привел к телефону?
     Последовала пауза, затем Старк сказал: -  Все,  что  ей  требовалось,
было посмотреть вокруг. Провода лежат на треклятом полу.
     Но сделала ли она это? Она посмотрела?
     Перестань толочь воду в ступе, Тад.
     - Она пыталась объяснить мне, куда вы направляетесь, не  называя  это
словами, - сказал Тад. Он перешел на терпеливый тон лектора -  терпеливый,
но немного снисходительный. Он не мог сказать, удалось ли  ему  попасть  в
цель, но Тад предполагал, что Старк сам  даст  ему  это  понять,  так  или
иначе. - Она имела в виду летний дом. В Кастл Рок. Марта Тэллфорд -  тетка
Лиз. Мы ее не любим. Когда бы она ни позвонила, собираясь к нам  в  гости,
мы начинаем мечтать о  нашем  срочном  отъезде  в  Кастл  Рок,  где  можно
спрятаться от нее до самой ее смерти. Теперь  я  сказал  это,  и  если  им
удалось подключить беспроволочное записывающее  оборудование  к  телефону,
Джордж, это целиком на твоей совести.
     Он подождал, гадая, воспримет ли все это Старк...  или  тонкая  нить,
которая была единственным мостиком между жизнью  и  смертью  его  любимых,
будет разорвана.
     - Они не смогли, - сказал Старк, наконец, и его  голос  снова  звучал
безмятежно.  Тад  почувствовал   необходимость   прислониться   к   стенке
телефонной будки н закрыть глаза в полузабытьи. "Если я  тебя  еще  увижу,
Лиз, - подумал он, - я дам тебе по шее за такой безумный поступок".  Хотя,
он предположил тут же, что на самом деле он тогда осыпал бы ее поцелуями и
почти задушил в объятиях.
     - Не трогай их, - сказал Тад. - Пожалуйста, не трогай  их.  Я  сделаю
все, что ты пожелаешь.
     - О, я это знаю. Я знаю, что ты сделаешь, Тад. И  мы  будем  работать
вместе. Хотя бы начнем. Тебе пора двигаться. Стряхни своих охранных псов и
поспеши в Кастл Рок. Добирайся сюда как можно скорее, но  не  привлекай  к
себе внимания слишком лихой ездой. Это будет ошибкой. Ты можешь  придумать
обмен автомобилями, но я в эти детали не буду вдаваться - ты и сам  парень
с воображением. Доберись сюда  до  темноты,  если  ты  хочешь  увидеть  их
живыми. Не вздумай нагадить мне. Ты усек? Не нагадь и не пытайся  выкинуть
какой-нибудь фокус!
     - Я не буду.
     - Вот это правильно. Ты не будешь. То, чем ты занимался раньше,  было
игрой. Но теперь, если ты ее продолжишь, ты найдешь здесь только  трупы  и
магнитозапись проклятой твоей жены по твоему адресу  перед  тем,  как  она
умрет.
     Затем раздался сигнал отбоя. Связь была разорвана.

                                    9

     Когда Тад возвращался к "Субурбану", Манчестер опустил боковое стекло
"Плимута" и спросил, все ли в порядке  дома.  Тад  мог  видеть  по  глазам
охранников, что это не праздное любопытство. Манчестер что-то  заметил  на
лице Тада после всего случившегося только что. Но это  было  не  столь  уж
важно, Тад подумал, что он справится. Он  действительно  был  человеком  с
воображением, и сейчас его мозг  работал  со  скоростью  мчащегося  вперед
японского экспресса на монорельсе. Вновь встал вопрос: лгать  или  сказать
правду? И, как прежде, на самом деле никакого выбора в ответе не было.
     - Все прекрасно. - Тон его голоса был  естественный  и  небрежный.  -
Дети капризничают, а это делает и Лиз капризной. Это все.  -  Он  заставил
свой голос чуть-чуть повыситься.  -  А  вы,  ребята,  что-то  стали  более
беспокойными с тех пор, как мы уехали из дому. Может, что-то случилось,  о
чем мне следует знать?
     Он ощутил чувство, несмотря на все отчаяние ситуации  с  ним,  легкой
виновности перед охранниками. Что-то действительно случилось, правильно, -
Но знал это только он один и скрывал это.
     - Нет, - сказал Харрисон,  наклоняясь  из-за  руля,  чтобы  его  было
слышно. - Мы не можем связаться с Чаттертоном  и  Эддингсом,  вот  и  все.
Может, вошли внутрь дома.
     - Лиз сказала, что приготовила чай со льдом, - сказал Тад,  используя
головокружительную ложь.
     - Это что-то, тогда, - казал Харрисон.  Он  улыбнулся  Таду,  который
сейчас испытал еще один н намного более сильный приступ раскаяния и  стыда
за свою бессовестную ложь. - Может быть, и нам что-нибудь  оставят,  когда
мы доберемся туда, а?
     - Все возможно. - Тад открыл дверцу "Субурбана" и вставил  в  прорезь
ключ зажигания. При этом рука его  испытывала  не  большее  ощущений,  чем
деревянный протез. Вопросы вращались по какому-то все ускоряющемуся  кругу
в его голове, исполняя нечто типа  сложного,  но  не  особенно  радостного
гавота. Находились ли Старк и семья Тада уже в Кастл Роке? Тад надеялся на
это -  он  хотел,  чтобы  они  уехали  тихо  и  спокойно,  без  проблем  с
полицейскими постами на автодорогах. Если они ехали в машине Лиз и  кто-то
заметил это, или они еще не далеко отъехали от Ладлоу, или еще  находились
там, то в любом случае им  грозит  большая  беда.  Смертельная  опасность.
Убийственная ирония  ситуации  заключалась  в  том,  что  Тад  должен  был
надеяться на преступную ловкость и искусство  Старка  вовремя  убраться  с
места совершения очередного убийства.
     И, кстати, о том, как убраться - неясно, что же делать с Харрисоном и
Манчестером? Это был еще один  сложный  вопрос.  Не  уйти  же  от  них  на
"Субурбане"  -  это  слишком  смешно.   Внешне   их   "Плимут"   напоминал
неповоротливую собаку с широкими колесами вместо ног,  но  рев  их  мотора
говорил,  что  под  капотом  скрывается  мощный  и  неутомимый  бегун.  Он
предположил, что, наверное, смог бы как-то заманить их в канаву - он  даже
придумал для этого подходящий способ - но как Тад  мог  рассчитывать,  что
останется незамеченным после этого на всем 1б0-мильном пути до Кастл Рока?
     У него не было ни малейшего представления, что  делать...  он  только
знал, что он должен как-то сделать это.
     Помнишь тетю Марту?
     Он сказал Старку  нелепицу  о  том,  что  все  это  значит,  а  Старк
согласился с этим.  Значит,  ублюдок  имеет  далеко  не  полный  доступ  к
сознанию Тада. марта Тэллфорд действительно была теткой Лиз, все верно,  и
они часто шутили, особенно в постели, о том, как удрать  от  нее,  но  они
говорили о таких экзотических местечках как Аруба или Таити... потому  что
тетя Марта все знала насчет их летнего домика. Она его посещала даже чаще,
чем дом в Ладлоу. А любимым местом в Кастл Роке для тетушки  была  местная
свалка. Она имела членский билет в Национальной стрелковой  ассоциации,  и
больше всего увлекалась стрельбой по крысам на свалках.
     "Если ты хочешь, чтобы она нас покинула, - вспомнил Тад свои слова  к
Лиз, - ты сама должна это сказать ей". - Разговор происходил в  постели  к
концу очередного и бесконечного дружеского визита тети Марты летом  не  то
79-го, не то 80-го года. В конце концов, это не столь уж и важно.  -  "Она
твоя тетка. А кроме  того,  я  боюсь,  что  она  может  использовать  свой
винчестер и меня".
     Лиз тогда ответила: Я не думаю, что ее вообще волнует  кровь.  У  нее
такое выражение глаз... - Лиз тогда теснее прижалась к Таду, он  вспомнил,
затем хихикнула и толкнула в ребро.  -  Надо  попробовать.  Бог  не  любит
трусов. Скажи ей, что мы консервативны, даже если речь идет  о  крысах  на
свалке. Подойди к ней прямо, Тад, и скажи: Выметайся, тетя Марта!  Ты  уже
застрелила последнюю крысу на свалке! Упаковывай чемоданы и выметайся!"
     Конечно, никто из них никогда не предлагал тете Марте выметаться; она
продолжала свои ежедневные вылазки на свалку, где стреляла  крыс  дюжинами
(и, как подозревал Тад, на ее совести были и чайки, когда крысы  прятались
в укрытии). Наконец наступил благословенный день, когда  Тад  отвез  ее  в
аэропорт Портленда и посадил в  самолет  на  Олбани.  Уже  в  калитке  для
прохода пассажиров на  посадку  она  попрощалась  с  ним  крепким  мужским
рукопожатием - как будто она заключала деловую сделку, а не  говорила  "До
свидания" любимому племяннику - и сообщила, что,  видимо,  осчастливит  их
своим приездом на следующий год. "Чертовски хорошая  стрельба,  -  сказала
она тогда. - Не менее шести или  семи  дюжин  этих  маленьких  разносчиков
заразы".
     Она никогда более не приезжала,  хотя  один  раз  это  чуть  было  не
произошло (тот намеченный визит был отменен  спасительным  приглашением  в
последнюю минуту поехать  поохотиться  на  койотов  в  Аризону,  где,  как
сообщила  им  по  телефону  тетя   Марта,   было   просто   засилье   этих
четвероногих).
     За годы после ее незабываемого  визита  "помнишь  тетю  Марту"  стало
своего рода кодом типа "Помни Мзн". Этот код означал, что  нужно  вытащить
из сарая 22-калибровый револьвер и застрелить  особо  наскучившего  гостя,
точно так же, как это делала тетушка с крысами на  свалке.  Теперь,  когда
Тад подумал об этом, он вспомнил, что Лиз недавно произнесла эту фразу  во
время фотосъемок для журнала "Пипл". Она ведь тогда обернулась  к  нему  и
проговорила: "Не правда ли, эта Майерс напоминает тетю Марту, Тад?"
     Она затем прикрыла рот рукой и начала хихикать.
     Очень забавно.
     Если бы сейчас это не было сказано серьезно.
     И сейчас не было стрельбы по крысам на свалке.
     Если только он правильно понял, Лиз пыталась сказать  Таду,  что  ему
надо прийти вслед за ними и убить Старка. И  если  она  так  хотела,  Лиз,
которая начинала плакать, услышав, что какое-то бездомное животное усыпили
в ветеринарном приюте в Дерри, значит, у нее не было другого  выхода.  Она
должна была выбирать между смертью для Старка... или смертью  для  себя  и
обоих детей.
     Харрисон и Манчестер удивленно смотрели на  него,  н  Тад  сообразил,
наконец,  что  он  сидит  за  рулем  неподвижного  "Субурбана",  полностью
погрузившись  в  невеселые  думы,  уже  добрую  минуту.  Он  поднял  руку,
изобразил нечто похожее на салют, дал задний ход и повернул в  направлении
Мэн-авеню, которая шла на выход из университетского городка. Он  попытался
начать думать, как ему избавиться от тех двух до того, как они получат  по
полицейской радиосвязи сообщение об убитых коллегах-охранниках. Он пытался
думать,  но  в  ушах  его  стояли  слова  Старка,  что  если  он   выкинет
какой-нибудь фокус, то он найдет в летнем доме в Кастл Роке только трупы и
магнитозапись проклятой Лиз по его адресу перед тем, как она умрет.
     И также в его голове находился  образ  Марты  Тэллфорд,  направляющей
книзу ствол винчестера, калибром куда побольше их 22-калибровой  пушки  из
сарая, и прицеливающейся в спасающихся бегством крыс. Он вдруг ясно понял,
что хочет застрелить Старка, но не из револьвера.
     Лису Джорджу нужно что-то побольше.
     Гаубица, видимо, подойдет в самый раз.
     Крысы, подпрыгивающие среди космических отблесков разбитых бутылок  н
смятых  банок,  их  тела,  сперва  извивающиеся,  затем  безжизненные,   с
вылетевшими кишками и кусками шерсти.
     Да, полюбоваться на то же зрелище применительно в Джорджу Старку было
бы просто прекрасно.
     Он держал руль слишком  крепко,  заставляя  болеть  пораненную  левую
руку.  Казалось,  что  она  сама  стонала  где-то  глубоко,  в  костях   и
сочленениях.
     Тад расслабился - по крайней мере, попытался - и ощутил в кармане  на
груди  упаковку  перкодана,  которую  взял  в  дорогу.  Он  отыскал  ее  и
проглотил, не запивая, прямо за рулем.
     Он  начал  думать  о  перекрестке  около  школьной  зоны   в   Виази.
Единственный с развилкой на четыре дороги.
     И Тад начал также думать о том, что рассказал  ему  Роули  Делессепс.
Психопомпы, так Роули назвал их.
     Эмиссары оживающих мертвых.



                  Глава 21. СТАРК ПРИНИМАЕТ КОМАНДОВАНИЕ

                                    1

     Он не беспокоится насчет планирования, что он хочет сделать и как  он
хочет это сделать. хотя никогда фактически ранее не бывал в Ладлоу.
     Старк там слишком часто бывал в своих снах.
     Он направил угнанную "Хонду" с  дороги  в  зону  отдыха,  примерно  в
полутора милях ниже дороги от дома Бомонта. Тад уехал в университет, н это
было удачно. Иногда было невозможно сказать, что делает или о  чем  думает
Тад, хотя Старк почти всегда мог уловить запах  его  эмоций,  если  только
напрягался.
     Если он находил затруднительным контакт с Тадом,  он  просто  начинал
пользоваться одним из тех карандашей "Бэрол", что приобрел перед  отъездом
из Нью-Йорка на Хьюстон-стрит.
     Тад помогал.
     Сегодня все будет просто. Будет просто потому, что Тад  мог  говорить
всякое своим охранным псам, но на самом деле он  поехал  в  университет  с
одной целью только: потому что он пересек  крайнюю  черту  и  считал,  что
Старк попытается связаться с ним.
     Старк намеревался это сделать. Да, в самом деле.
     Он только не собирался сделать это так, как ожидает от него Тад.
     И несомненно совсем  не  из  того  места,  из  которого  ожидает  Тад
услышать сигнал Джорджа.
     Был почти полдень. В зоне отдыха было несколько  любителей  пикников,
но все они сидели за установленными  на  траве  столиками  или  собирались
вокруг небольших каменных площадок  около  реки.  Никто  не  посмотрел  на
Старка, когда он вышел из "Хонды" и удалился. Это было хорошо, потому что,
если бы кто-нибудь увидел его, он наверняка надолго запомнил бы Джорджа.
     Да, запомнил бы.
     Но вряд ли бы описал.
     Пока он  переходил  асфальтовую  дорогу  и  выбирался  на  пешеходную
тропинку к дому Бомонта, Старк более всего напоминал человека-невидимку из
романа Герберта Уэльса. Широкое  бинтовое  полотно  покрывало  его  лоб  и
затылок до самых бровей.  Другая  полоса  закрывала  подбородок  и  скулы.
Бейсбольная кепка команды "НьюЙорк Янки"  была  водружена  на  голову.  Он
надел солнцезащитные очки, простеганную фуфайку и черные перчатки.
     Бинты были пропитаны желтым  сыпучим  материалом,  который  постоянно
высыпался через марлевые  отверстия  подобно  каучуковым  каплям.  Большая
часть при этом высыпалась из-под солнечных очков. Время от  времени  Старк
стряхивал эту пыль перчатками, размер которых соответствовал детскому. Под
бинтами большая часть его кожи давно полопалась. То, что осталось, не было
уже человеческой плотью в  точном  смысле  этого  слова;  это  был  темный
губчатый прах, высыпавшийся почти постоянно. Этот материал походил по виду
на гной и имел тяжелый неприятный запах, напоминавший китайскую тушь.
     Старк  шел,  наклонив  голову  слегка  вперед.   Владельцы   немногих
автомашин, встретившие его на дороге, видели мужчину в бейсбольной кепке с
опущенной от лучей солнца головой и руками, засунутыми в карманы. Все, что
запомнилось в облике Старка - это были его бинты  и  солнцезащитные  очки.
Можно было еще назвать и спину,  которую  он  старался  показывать  вместо
прочих частей своего тела всем встречным и попутным автомашинам.
     Если бы эта прогулка совершалась поблизости от Бэнгора  или  Бревера,
Старку было бы намного  труднее.  Там...  оживленные  пригороды  и  дачное
строительство. Что касается района Ладлоу, где проживали  Бомонты,  то  он
скорее напоминал сельский - не глушь, но и никак не часть крупного города.
Дома стояли на значительном расстоянии друг от друга, в некоторых  случаях
их разделяли целые поля. Они отделялись друг от друга не изгородями, этими
стражами частной собственности, а узкими полосами насаженных деревьев или,
иногда, изогнутыми каменными стенками. Здесь и там на  горизонте  мелькали
неясные очертания высотных зданий настоящих  пригородов  как  предвестники
грозящей экспансии.
     Старк оглянулся на дорогу, проходя мимо дома  Кларка.  Дом  Тада  был
следующим. Он срезал угол, пройдя через  передний  двор  Кларка,  поросший
скорее сеном, чем травой. Старк посмотрел на дом. Ставни были прикрыты  от
солнца,  а  гаражные  ворота  наглухо  закрыты.  Дом   Кларка   производил
впечатление  не  просто  пустого  среди  летнего  дня;  вокруг  него  была
атмосфера более долговременной пустоты. Правда, нигде не было видно стопки
оставленных почтальоном газет, но  Старк,  тем  не  менее,  надеялся,  что
Кларки уехали в летний отпуск, и это было просто великолепно для него.
     Старк вошел в  аллею  деревьев  между  двумя  земельными  владениями,
перелез через небольшую каменную кладку, а затем пригнулся на одно колено.
Впервые он мог прямо  посмотреть  на  дом  своего  упрямого  близнеца.  На
дорожке стояла патрульная полицейская машина, а оба копа, вышедшие из нее,
стояли поблизости в тени дерева, куря и разговаривая. Хорошо.
     Он получил, что хотел; остальное было кекс и мороженое. И все  же  он
чуть помедлил. Он не думал о себе как человеке  воображения  -  во  всяком
случае, он черпал свои творческие замыслы не из страниц книг  -  как  и  о
человеке эмоций, поэтому он сам  был  слегка  удивлен  чувствами  гнева  и
обиды, которые вдруг охватили его.
     По какому праву этот сукин сын отвергал  его?  По  какому  треклятому
праву? Потому что он первым стал реально существовать? Потому что Старк не
знал, как, почему н когда он сам стал  реальным?  Это  все  бычье  дерьмо.
Насколько понимал Джордж Старк, старшинство в  этом  деле  значило  ровным
счетом ноль. Он не должен был лечь и умереть без какого либо движения  или
чувства протеста, что  очевидно,  Тад  Бомонт  считал  наиболее  достойным
поступком для Старка. У него  было  чувство  ответственности  перед  самим
собой, которое основывалось на простом выживании. Но это было не все.
     Разве у него не было лояльных поклонников, о которых он  тоже  должен
подумать?
     Посмотрим на этот дом. Просто посмотрим на него.  Обычный  жилой  дом
новоанглийского колониального стиля, правда, одно крыло слегка  претендует
на  родословную  от  большой  усадьбы.  Большая  лужайка,  разбрызгиватели
трудятся  вовсю,  чтобы   сохранить   ее   зелень.   Деревянные   колышки,
установленные с одной стороны  дорожки  из  черного  блестящего  асфальта,
видимо, как догадывался Старк, для придания большей  "живописности"  всему
окружающему. Между домом и гаражом была сделана дорожка  из  утрамбованной
угольной пыли. И внутри  дома  было  сделано  все,  чтобы  поддержать  тот
изящный колониальный стиль, которым видимо, бредили  эти  идиоты,  украшая
здание снаружи и внутри всякими штучками. В столовой стоял длинный стол из
дуба, красивые бюро в других комнатах наверху, изящные кресла, которые  не
только радовали глаз, но и не отпугивали  желающего  посидеть  в  них,  не
оскорбив этим хозяев дома. Стены, не  оклеенные  обоями,  а  окрашенные  и
расписанные узорами по трафарету. Старк уже видел все эти вещи,  видел  во
снах. Бомонт даже не знал, что он вызывает, когда пишет от  имени  Джорджа
Старка.
     Вдруг он ощутил желание спалить весь этот  очаровательный  дом  дотла
земли. Поднести к нему спичку - или  огонек  из  зажигалки,  положенной  в
карман его фуфайки - и спалить его до самого фундамента. Но не раньше, чем
он побывает внутри. Не раньше, чем он разнесет там всю эту мебель, нагадит
на ковер в гостиной н разрисует своим дерьмом все эти разукрашенные стены.
Не ранее, чем он расколет топором все эти ах-какие-чудесные бюро на лучины
для разжигания костра.
     Какое право имел Бомонт на обзаведение детьми? На прекрасную женщину?
Какое право, если говорить точно,  нмел  Тад  Бомонт  жить  в  свете  и  в
счастье, когда его темный брат - который сделал его богатым и  знаменитым,
когда Тад жил в нищете и испытывал отчаяние -  умирал  в  темноте,  словно
больная дворняга в подворотне?
     Никакого, конечно. Не было такого права. Просто Бомонт  верил  в  это
право и до сих пор, несмотря ни на что,  продолжает  это  делать.  Но  эта
вера, а не Джордж Старк из Миссисипи, была чистой выдумкой.
     - Настало время дать тебе первый большой урок, дружище, - пробормотал
Старк в своей засаде. Он нашел наклейки, удерживающие бинты  на  голове  и
снял  их,  убрав  в  карман  для  последующего  применения.  Затем   начал
развязывать бинты, причем слой за слоем делался все влажнее, чем ближе  он
был к его странной плоти.  -  Это  то,  что  вы  никогда  не  забудете.  Я
гарантирую это.

                                    2

     Это было своего рода вариацией на тему белой трости  для  слепого,  с
которой он вышел на копов  в  Нью-Йорке;  у  Старка  всегда  была  твердая
убежденность, что если какая-то  штука  отлично  срабатывает,  у  вас  нет
никаких оснований отказываться от нее  при  повторах,  а,  наоборот,  надо
пользоваться этим оружием, пока оно эффективно действует. Эти охранники не
могли ему создать каких-либо  сложностей,  они  здесь,  по  меньшей  мере,
дежурят уже неделю и потому у них с каждым днем  усиливается  уверенность,
что тот полоумный парень говорил тогда правду по телефону, утверждая,  что
он  уже  очухался  и  собирается  ехать  домой.   Единственную   опасность
представляла Лиз - если она выглянет ненароком  из  окна,  пока  он  будет
колоть свиней, это может здорово  осложнить  все  дело.  Но  сейчас  всего
несколько минут до полудня; она и ее близнецы либо дремлют, либо готовятся
это делать. Как бы то ни было, он был уверен, что все пройдет гладко.
     Он не мог не верить в это.
     Любовь всегда найдет себе дорогу.



 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7]

Страница:  [5]