1

     Наверное, в жизни каждого из нас есть что-то такое, что для нас имеет
первостепенное значение,  о  чем  просто  необходимо  поведать  миру,  вот
только, пытаясь сделать это, мы сталкиваемся с  неожиданным  препятствием:
то, что нам кажется важнее всего на свете, немедленно теряет свой  высокий
смысл и, облеченное в форму слов, становится каким-то  мелким,  будничным.
Но дело ведь не только в этом, правда? Хуже  всего  то,  что  мы  окружены
глухой стеной непонимания, точнее, нежелания понять. Приоткрывая  потайные
уголки своей души, мы рискуем стать объектом всеобщих насмешек и, как  уже
не  раз  бывало,  наше  откровение  будет  гласом  вопиющего  в   пустыне.
Понимание, желание понять - вот в чем нуждается рассказчик.
     Мне только что исполнилось двенадцать, когда впервые в жизни я увидал
покойника. Это было давно, а 1960 году, хоть иногда мне кажется, что с тех
пор прошло совсем немного времени, особенно когда я  вижу  по  ночам,  как
крупный град бьет прямо по его открытым, безжизненным глазам.



                                    2

     Возле громадного старого вяза, нависавшего над пустырем в  Касл-роке,
мы оборудовали что-то вроде ребячьего клуба. Теперь ни  пустыри,  ни  вяза
уже нет - там обосновалась транспортная  фирма.  Что  поделаешь,  железная
поступь прогресса... У  клуба  не  было  названия,  а  располагался  он  в
сооруженной нами же хибарке, где мы - пять  или  шесть  местных  парней  -
собирались перекинуться в картишки. Вокруг нас ошивалась мелюзга. Время от
времени - когда требовалось побольше игроков - мы дозволяли кому-нибудь из
малышей присоединиться к нам. Играли мы,  как  правило,  в  "блекджек",  а
ставки редко доходили до пяти центов. И тем не менее, выигрыши  достигали,
по нашим понятиям, солидных сумм, в особенности если пойти ва-банк, но это
мог себе позволить один лишь сумасшедший Тедди.
     Стены нашей хижины мы сделали из старых досок,  собранных  на  свалке
строительной фирмы Макки, на Карбайн-роуд, а многочисленные щели  заткнули
туалетной бумагой. Крыша была из целого, хоть и проржавевшего листа жести,
который мы сперли на другой свалке. Отлично помню,  как  мы  волокли  этот
лист, трясясь  от  страха:  у  сторожа  свалки  была  собака  -  настоящее
чудовище,  которое,  по  слухам,  пожирало  детей.  Там  же  мы  добыли  и
металлическую сетку от мух, служившую нам дверью.  Мух-то  она  внутрь  не
пропускала, но и свет тоже - такая была ржавая, - поэтому в хибаре  всегда
царил полумрак.
     Помимо картишек мы в нашем "клубе" тайком покуривали и  рассматривали
картинки с девочками. У нас там было с  полдюжины  служивших  пепельницами
жестянок с рекламой "Кэмела", два или три  десятка  потрепанных  карточных
колод  (их  Тедди  свистнул  у  своего  дядюшки,  хозяина   писчебумажного
магазина, когда же дядюшка  однажды  поинтересовался,  какими  картами  мы
пользуемся, Тедди ответил, что наша любимая игра -  морской  бой  и  ни  о
каких картах мы и слыхом не слыхивали), набор  пластмассовых  жетонов  для
покера, а также весьма древняя подшивка журнала "Мастер Детектив", который
мы иногда перелистывали, когда заняться больше было нечем.  Под  полом  мы
вырыли потайной погреб, куда и прятали все  эти  сокровища  в  тех  редких
случаях,  когда  одному  из  наших  "предков"  вдруг  приходило  в  голову
проверить,  действительно  ли  мы  такие  паиньки,  какими  дома  кажемся.
Находиться внутри хижины во время дождя было все равно,  что  забраться  в
большой африканский тамтам как раз в разгар ритуальных плясок, вот  только
дождя в то лето не было и в помине.
     Газеты писали, что такого жаркого и сухого лета не было с 1907  года.
В  пятницу,  накануне  последних  выходных  перед   Днем   труда   [первый
понедельник сентября] и началом нового учебного года, немилосердно палящее
солнце, казалось, собралось испепелить остатки жухлой травы в  придорожных
канавах - поля и сады были сожжены уже  давно.  Обычно  изобильный  в  это
время года рынок Касл-рока опустел: торговать было нечем, разве что  вином
из одуванчиков.
     В то утро мы с Тедди и Крисом засели за карты в довольно  мрачноватом
настроении,  "предвкушая"  начало  занятий  в  школе.  Чтобы  хоть  как-то
развеселить друг друга, мы,  как  обычно,  вспомнили  пару  анекдотов  про
коммивояжеров и французов. Ну, например, вот этот: "Если ты, придя  домой,
обнаруживаешь,  что  твое  мусорное  ведро  вдруг   опустело,   а   собака
забеременела, значит, к тебе в гости  заходил  француз".  Почему-то  Тедди
всегда обижался, услышав эту байку, хоть был  он  вовсе  не  французом,  а
поляком.
     Вяз отбрасывал густую тень, но мы все равно скинули рубашки, чтобы не
провоняли потом. Играли мы в скат по три цента - глупейшую  игру,  которую
только можно выдумать, - но мозги в этом пекле расплавились настолько, что
малейшее умственное напряжение давалось с превеликим трудом. Вообще где-то
с  середины  августа  наша  некогда  мощная  "команда"  стала   постепенно
распадаться, и все из-за жары.
     Ну и невезуха - сплошные пики... Начал я с тринадцати,  затем  пришло
еще восемь, и на этом все кончилось. А Крис, похоже, хочет  вскрыться.  Ну
же, последняя взятка... и снова - ноль!
     - Двадцать девять, - объявил Крыс, выкладывая свои бубны.
     - Двадцать два, - разочарованно отозвался Тедди.
     - А у меня дерьмо собачье, -  швырнул  я  карты  на  стол  "рубашкой"
вверх.
     - Горди пролетел, дружище Горди снова пролетел, - хихикнул Тедди так,
как только он, Тедди Душан, мог  хихикать:  словно  водил  ржавым  гвоздем
взад-вперед по стеклу.
     Как и всем нам,  Тедди  шел  тринадцатый  год,  но  очки  с  толстыми
стеклами делали его старше, к тому же он пользовался  слуховым  аппаратом.
Мальчишки, несомненно, потешались бы над ним из-за очков, однако  слуховой
аппарат - кнопка телесного  цвета,  торчавшая  из  уха  Тедди,  да  еще  с
батарейкой в кармане рубашки - был предметом всеобщей зависти и восторга.
     Но даже с этими  приспособлениями  видел  и  слышал  Тедди  плохо.  В
бейсбол он мог играть лишь в глубокой  защите,  гораздо  дальше  Криса  на
левом поле и Билли  Грира  на  правом,  а  если  кто-то  из  соперников  и
умудрялся послать мяч так далеко, то Тедди только провожал его недоуменным
взглядом. Изредка мяч попадал ему прямо в  лоб,  а  однажды  после  такого
удара он, закатив глаза, отключился  минут  на  пять,  перепугав  меня  до
полусмерти. Затем он все-таки очухался, поднялся и, разбрызгивая  кровавые
сопли, принялся доказывать, что удар был нанесен не по правилам. На лбу  у
него мгновенно выросла громадная шишка, сиявшая всеми цветами радуги.
     Зрение у него было плохим от рождения, со  слухом  же  дело  обстояло
иначе. Тедди  первым  в  Касл-роке  отпустил  волосы  "под  битлз",  когда
последним писком моды был "полубокс", а о "битлах" Америка  услышала  лишь
года четыре спустя. Сделал он это по  необходимости:  уши  у  Тедди  стали
походить на два бесформенных куска расплавленного воска.
     Благодарить за это Тедди должен своего папашу. Мальчишке было  восемь
лет, когда он, к собственному ужасу, расколотил любимую отцовскую тарелку.
Мать Тедди в то время работала на обувной фабрике в соседнем  городке  под
названием Южный Париж. Когда она вернулась домой, все уже было кончено.
     Папаша выволок упиравшегося мальчика на  кухню,  прижал  его  ухом  к
раскаленной заслонке большой  дровяной  печки,  подержал  его  так  секунд
десять, после чего, ухватив его за волосы и повернув голову,  проделал  то
же самое и со вторым ухом. Затем он вызвал скорую помощь, достал из чулана
старую винтовку и, положив ее на колени, уселся  смотреть  дневной  выпуск
новостей. Соседка, миссис Барроуз, заслышав вопли Тедди, заглянула узнать,
не случилось ли чего с мальчиком, и тут  же  пулей  вылетела  вон:  папаша
Тедди навел на нее винтовку. Но  позвонить  в  полицию  она,  конечно,  не
преминула. Приехала машина скорой помощи. Мистер Душан впустил  санитаров,
а сам с винтовкой встал на страже на крыльце, наблюдая,  как  изувеченного
мальчика грузят на носилках в машину.
     Санитарам он пожаловался, что, несмотря на заверения военных властей,
в районе все  еще  полным-полно  немецких  снайперов,  поэтому  необходимо
держать ухо востро. Те  многозначительно  переглянулись,  и  один  из  них
спросил, сможет ли рядовой Душан  продержаться  до  подхода  подкрепления,
поскольку раненого ребенка необходимо срочно доставить в  госпиталь.  Отец
Тедди пообещал держаться до последнего, отдал честь, санитары ответили тем
же, и скорая помощь умчалась, а через пару минут явилось "подкрепление"  -
патрульная машина полиции штата.
     Чудить Норман  Душан  начал  еще  за  год  до  этого  происшествия  -
постреливал в  соседских  кошек,  поджигал  ящики  с  почтой  -  и,  после
недолгого разбирательства, его наконец водворили в психушку.  Несмотря  ни
на что, Тедди гордился своим папашей, ветераном войны и участником высадки
союзных войск в Нормандии. Они с матерью навещали старика регулярно, раз в
неделю.
     По правде говоря, Тедди и сам был с  приветом,  но  все  его  заскоки
странным образом сходили ему с рук. Ну,  например,  он  обожал  перебегать
196-ю автостраду в каких-то сантиметрах от мчавшихся с  бешеной  скоростью
трейлеров. Одному богу известно, скольких водителей он довел таким образом
до инфаркта. Вихрь, поднятый чуть не сбившим его  грузовиком,  трепал  его
длинные волосы, а он безумно хохотал, стоя на обочине и поджидая очередную
жертву. Не забудьте при этом, что зрение у Тедди было из рук вон, несмотря
на очки-бинокли. И дураку ясно, чем бы рано  или  поздно  кончилось  такое
развлечение. В общем, парень был самым натуральным психом, а если его  еще
и подначить - тогда держись!
     - Гы-ы-ы! - продолжал веселиться Тедди. - Горди продулся!
     - Замолкни! - цыкнул я на него и принялся листать "Мастер Детектив".
     Я только взялся за рассказ "Красавчик Эд  пришил  меня  в  застрявшем
лифте", как Тедди громогласно объявил:
     - Вскрываюсь!
     - Задница четырехглазая! - выдохнул с досады Крис.
     - Фигню несешь, - проговорил Тедди с мрачноватой убежденностью.  -  У
задницы только один глаз...
     Мы с Крисом грохнули. Тедди в изумлении уставился на нас, недоумевая,
что это нас так развеселило. Это тоже было  для  него  весьма  характерно:
ляпнет что-нибудь эдакое, вроде "у задницы только один глаз", и не знаешь,
шутит ли он, или же на  полном  серьезе.  Сам  же  при  этом  хмурится  на
хохочущих, как бы вопрошая: "О Боже, ну какого еще черта?!"
     У Тедди была на этот раз чистая "тридцатка" - трефовые валет, дама  и
король, тогда как Крис с шестнадцатью и в самом деле оказался в заднице.
     Тедди со своей обычной неуклюжестью принялся тасовать  колоду,  когда
раздался громкий стук в дверь.
     - Кто там? - крикнул Крис.
     - Это я, Верн!
     Голос казался  возбужденным  и  запыхавшимся.  Я  отодвинул  засов  и
впустил Верна Тессио, одного из старейших членов нашего "клуба".  Вид  его
говорил о том, что  произошло  нечто  из  ряда  вон:  рубашку  можно  было
выжимать, пот градом катился по физиономии,  а  всегда  прилизанные  -  на
манер "звезды" рок-н-ролла Бобби Райделла - волосы стояли дыбом.
     - Ну и дела, парни! - выдохнул он. - Нет, вы только послушайте...
     - Да что случилось-то? - проговорил я.
     - Подожди, дай отдышаться. От самого ведь дома бегом бежал...
     - Ты бежал от самого дома? -  недоверчиво  переспросил  Крис.  -  Вот
псих! - До дома Верна, вниз по Главной улице, было никак  не  меньше  пары
миль. - Да ведь там, снаружи, градусов девяносто! [по Фаренгейту]
     - Ничего, дело того стоит... Я вам, мужики, сейчас такое  расскажу  -
ушам своим не поверите. Вот, ей-богу, не вру!
     Он даже шлепнул себя по потному лбу в доказательство, что и  в  самом
деле не врет.
     - Ну, что там у тебя? - Крис был явно заинтригован.
     - Сможете отпроситься из дома на ночь? - Глаза Верна горели,  а  его,
похоже, ненаигранное возбуждение  стало  передаваться  и  нам.  -  Скажете
предкам, что мы решили устроить маленький турпоход,  а  ночевать  будем  в
палатке, на нашем поле.
     - Я, наверно, смогу, - не совсем уверенно сказал Крис. - Хотя  старик
мой сейчас не в духе - у него очередной запой...
     - Постарайся, дружище, вот те крест, не пожалеешь! - настаивал  Верн.
- Ты и _н_е _п_р_е_д_с_т_а_в_л_я_е_ш_ь_, что там такое! Ну, а ты, Горди?
     - Смогу, пожалуй...
     На самом деле сомнений у меня не было: ведь я уже не  появлялся  дома
практически все лето, с тех пор, как  мой  старший  брат  Деннис  погиб  в
автокатастрофе. Он служил в армии в Форт-Беннинге, штат Джорджия.  Однажды
- это  произошло  в  апреле  -  он  с  приятелем  отправился  на  джипе  в
гарнизонную лавку. На перекрестке в борт джипа  врезался  на  полном  ходу
огромный трейлер. Деннис был убит на месте, а пассажир его с тех пор так и
не вышел из коматозного состояния. Через  несколько  дней  Деннису  должно
было исполниться двадцать два, я уже отправил поздравительную открытку...
     Господи, как же я ревел! И когда мне сообщили о трагедии, и позже, на
похоронах. Я все никак не мог поверить, что Денниса больше нет, что  брат,
любимый брат, который раздавал мне  подзатыльники,  пугал  меня  громадным
резиновым пауком, а когда я в очередной раз  разбивал  до  крови  коленки,
успокаивал меня, целуя в лоб и приговаривая: "Ну, перестань, ты же большой
парень,   уже   почти   мужчина!",   -   что   он   уже    никогда    _н_е
д_о_т_р_о_н_е_т_с_я_ до меня, не погладит меня по голове...
     Смерть Денниса выбила меня из колеи, родителей же она просто убила. В
конце концов, у нас с ним было мало общего - представляете, что  значит  в
таком возрасте разница почти в десять лет? У него была  своя  жизнь,  свои
приятели. Иногда  я  воспринимал  его  как  друга,  иногда  -  как  своего
мучителя, но большей частью он был для меня всего лишь частью  окружающего
мира, одним из  многих  взрослых  парней,  которые  на  меня,  пацана,  не
обращали никакого внимания.  В  последний  год  перед  гибелью  Денниса  я
виделся-то с ним пару раз, не больше. Мы  даже  не  были  похожи  друг  на
друга. Лишь много времени спустя я понял, что плакал тогда не из-за брата,
а скорее из-за матери с отцом. Как будто им - да и самому мне -  от  этого
стало легче...
     - Так что там у тебя стряслось там,  Верн?  -  проявил  нетерпение  и
Тедди.
     - Вскрываюсь, - объявил вдруг Крис.
     - Что-о-о?! - заверещал Тедди, тут же начисто забыв про Верна  и  его
чрезвычайное сообщение. - Как это ты вскрываешься, если я еще и не сдавал?
     - Сейчас моя очередь сдавать, - ухмыльнулся Крис. - Вот, забирай свои
карты.
     Тедди потянулся за картами. Крис распечатал  пачку  "Уинстона",  а  я
опять раскрыл журнал. Про Верна Тессио все как бы  забыли,  но  тот  вдруг
подал голос:
     - Хотите, парни, поглядеть на мертвеца?
     Мы все втроем раскрыли рты.



                                    3

     Наш старый  приемник  фирмы  "Филко",  подобранный,  естественно,  на
свалке, был постоянно настроен  на  радиостанцию  Льюистона.  Несмотря  на
треснутый корпус, работал он вполне прилично. Мы по нему слушали последние
суперхиты и старые вещи, вроде "Что  это  на  тебя  нашло"  Джека  Скотта,
"Такие  времена"  Троя  Шонделла,  "Король-креолец"   Элвиса   и   "Только
одиночество" Роя Орбисона, а когда начинался выпуск новостей, как правило,
приглушали звук - нас мало волновала болтовня насчет Кеннеди и Никсона,  и
уж тем более рассуждения по поводу того, какой, в сущности,  подонок  этот
Кастро. Однако происшествие с Реем Брауэром нас заинтересовало,  поскольку
он был одного с нами возраста.
     Жил он в Чемберлене, городке, расположенном милях в сорока к  востоку
от Касл-рока. Дня за три до того, как Верн, запыхавшись, ворвался  в  нашу
хижину после двухмильного забега по Главной улице, Рей Брауэр отправился в
лес за черникой и не вернулся. Шериф по  настоянию  родителей  организовал
розыск  -  сначала  в  окрестностях  дома  Брауэров,  а  затем  и   вокруг
близлежащих городков: Моттона, Дарема и  Паунела.  В  поисках  участвовало
черт-те сколько народу - полиция, муниципальные  власти,  лесники,  егеря,
добровольцы, - но и теперь, спустя три дня, мальчишка не был обнаружен. По
радио высказывались предположения, что его уже нет в  живых,  что  розыск,
скорее  всего,  не  даст  результатов,  и  что  лет  этак   через   десять
какой-нибудь  охотник  обнаружит  его  кости  в  лесной   чаще.   Водолазы
приступили уже к обследованию дна нескольких прудов  возле  Чемберлена,  а
также Моттонского водохранилища.
     В наше время на юго-западе штата Мэн уже ничего  подобного  произойти
не  может:  теперь  это  довольно  густо  населенная  местность,   некогда
крохотные  поселки  Портленд  и  Льюистон  сильно  разрослись,  леса   еще
остались, особенно на западе,  ближе  к  Белым  горам,  однако  достаточно
пройти миль пять строго в одном направлении,  чтобы  обязательно  выйти  к
жилью или автостраде. Но тогда, в 1960 году,  район  между  Чемберленом  и
Касл-роком представлял собой чуть ли не дебри, где заблудиться можно  было
запросто.



                                    4

     В то утро Верн Тессио был занят раскопками у себя под крыльцом.
     Как только он нам это сообщил, мы сразу поняли, в  чем  дело,  однако
постороннему необходимо пояснение. Дело в том, что Верн  Тессио  находился
примерно на одном интеллектуальном уровне с Тедди Душаном,  а  его  братец
Билли - еще ниже, но об  этом  позже.  Сначала  нужно  объяснить,  что  за
раскопки устроил Верн под крыльцом своего дома.
     Четыре года назад, когда ему было восемь,  Верн  закопал  там  кувшин
емкостью в кварту [1,14 литра], наполненный мелочью. Он был тогда  помешан
на пиратах: крыльцо стало его бригантиной, а закопанный кувшин - пиратским
кладом. Верн забросал то место опавшими листьями, скопившимися  за  долгие
годы под крыльцом, отметил его на самодельной карте, которую тут же  сунул
куда-то в игрушки, и начисто забыл о "кладе". Вспомнил он о  нем  примерно
через месяц, когда потребовались деньги  на  кино  или  что-то  другое,  и
принялся разыскивать карту. Выяснилось, что матушка его успела  произвести
за это время две или три генеральные уборки и, разумеется,  пустила  карту
на растопку  кухонной  печи,  вместе  со  старыми  газетами,  фантиками  и
комиксами. По крайней мере, такой вывод сделал Верн, так  и  не  обнаружив
карты.
     Тогда он попытался восстановить ее по памяти. Это вроде  бы  удалось,
однако, раскопав нужное место, он там ничего  не  отыскал.  Верн  принялся
копать чуть справа, потом чуть слева - ничего. На следующий день наш умник
продолжил поиски все с тем же результатом. И  так  на  протяжении  четырех
лет. _Ч_е_т_ы_р_е_х  _л_е_т_,  вы  только  себе  представьте!  Не  знаешь,
смеяться над ним или рыдать.
     Раскопки стали для Верна чем-то вроде мании. Начавшись под  крыльцом,
они продолжились и под верандой футов в сорок длиной  и  в  семь  шириной.
Перекопав там каждый сантиметр по  два-три  раза,  Верн  так  и  не  нашел
кувшина. Тем временем _р_а_з_м_е_р_ы_ "клада"  в  его  сознании  неуклонно
росли. Поначалу он говорил нам с Крисом, что мелочи там  было  доллара  на
три, через год сумма увеличилась до пяти долларов, а  не  так  давно  Верн
заявил, что мелочи там находилось где-то на  десятку,  по  самым  скромным
подсчетам.
     Неоднократно мы пытались растолковать  Верну  то,  что  было  ясно  с
самого начала: брат его, Билли, знал о "кладе", он его  и  выкопал.  Верн,
однако, отказывался этому верить, хоть он и ненавидел Билли  примерно  так
же, как арабы ненавидят евреев, и, вероятно, будь  он  председателем  суда
присяжных, то с удовольствием приговорил бы братца к смертной казни,  если
бы тот попался на мелкой краже в супермаркете. Черт побери, Верн  даже  не
хотел спросить об этом  у  Билли  напрямую!  Возможно,  он  подсознательно
страшился услыхать в ответ: "Ну, разумеется,  я  его  выкопал,  болван  ты
этакий. Там было больше двадцати баксов, и я истратил все,  до  последнего
цента!" Верн каждую свободную минуту тратил на раскопки (разумеется, когда
поблизости не было Билли) и вылезал из-под крыльца со спутанными волосами,
в измазанных джинсах и, конечно, с пустыми руками. Мы  дали  ему  прозвище
"Тессио-кладоискатель". Мне кажется, что и летел-то он в тот день  как  на
пожар не столько чтобы рассказать нам ошеломляющую новость, сколько затем,
чтобы показать, что бесконечные раскопки в конце  концов  хоть  к  чему-то
привели.
     Итак,  в  то  утро  Верн  проснулся  раньше  всех,  поел  на  завтрак
кукурузных хлопьев и, не имея более достойного занятия, решил еще  немного
покопаться под крыльцом. Вдруг наверху хлопнула дверь.  Верн  замер:  если
это отец, он тихо вылезет из-под  крыльца,  но  если  это  Билли,  то  ему
следует переждать, пока тот со своим приятелем Чарли  Хогеном  куда-нибудь
не смоется.
     По веранде заходили двое, затем Верн услыхал голос Чарли Хогена:
     - Господи, Билли, что же теперь делать?
     Верн  насторожился.  Чарли  Хоген,  один  из  самых   крутых   парней
Касл-рока, водивший дружбу с самим  "Тузом"  Меррилом  и  с  Чамберсом  по
прозвищу  "Глазное  Яблоко",  говорил  со   слезами   в   голосе,   словно
напроказивший молокосос, которого отец вот-вот выпорет ремнем!
     - Что делать, что делать! - передразнил его  Билли.  -  А  ничего  не
делать!
     - Нет, _ч_т_о_-_т_о_ сделать надо...  -  Они  уселись  на  ступеньки,
совсем рядом с тем местом, где затаился Верн. - Ты его _в_и_д_е_л_?
     То, как это было  произнесено,  заставило  Верна  содрогнуться.  Быть
может, Билли с Чарли напились и сбили кого-нибудь машиной? Он старался  не
дышать  и,  не  дай  Бог,  не  зашуршать  листьями,  которых  вокруг  было
полным-полно. Ведь если эти  двое  обнаружат,  что  он  подслушивает,  ему
конец!
     То, что он услышал дальше, вогнало его в дрожь.
     - Нам-то что до этого? - заговорил Билли Тессио. - Пацан  мертв,  так
что ему тоже все равно. Скорее всего, его даже не найдут.
     - Это тот самый, про которого говорили по радио, - заметил  Чарли.  -
Ну, как же его? Брокер, Бровер, Бловер? Вот блин,  забыл...  Должно  быть,
его поездом переехало.
     - Точно. - Чиркнула спичка,  и  мгновение  спустя  потянуло  табачным
дымом. - Ну и видок у него... Немудрено, что ты сблевал.
     Чарли Хоген не ответил, но Верн нутром почувствовал, что он смущен.
     - Хорошо хоть телки его не видели, - проговорил через какое-то  время
Билли, хлопнув Чарли по спине. -  Растрепали  бы  до  самого  Портленда...
Правильно мы сделали, что  быстренько  оттуда  смылись.  Как  думаешь,  им
ничего не показалось подозрительным?
     - Да нет, - ответил Чарли. - Мари вообще терпеть не может  ездить  по
шоссе мимо кладбища: она до смерти боится привидений. -  Он  хохотнул,  но
тут же в его голосе опять послышались истерические нотки: - Боже  ты  мой,
лучше бы мы вообще не угоняли эту тачку!  Пошли  бы  в  дискотеку,  как  и
собирались...
     Верн знал, что Чарли и Билли гуляли с двумя потаскушками, каких  свет
еще не видывал,  звали  их  Мари  Догерти  и  Беверли  Томас.  Иногда  они
вчетвером - а то и вшестером или ввосьмером,  если  к  ним  присоединялись
"Волосан" Бракович и "Туз" Меррил со своими подружками, - угоняли тачку со
стоянки Льюистона,  брали  пару-тройку  бутылок  "Дикой  ирландской  розы"
вместе с упаковкой баночного имбирного пива и носились по проселкам вокруг
Касл-вью, Харлоу или  Шилоу.  Поразвлекавшись  с  девочками  вдоволь,  они
бросали машину где-нибудь не очень  далеко  от  дома  и  возвращались  уже
пешком. Пока еще ни разу их на этом не поймали, но Верн надеялся, что рано
или поздно Билли попадет-таки в тюрягу. С каким огромным удовольствием  он
стал бы  навещать  любимого  брата  по  воскресеньям  вместо  того,  чтобы
ежедневно видеть его рожу!
     - Если сообщить в полицию, они обязательно  поинтересуются,  как  мы,
собственно, добрались туда от самого  Харлоу,  -  размышлял  тем  временем
Билли. - Ни у кого из нас машины нет... Так что лучше всего  держать  язык
за зубами, тогда нас никто не тронет.
     - А если звонок будет она... оно... анонимным? - предложил Чарли.
     - Анонима они в два счета вычислят, - отверг его  идею  Билли.  -  Ты
что, не смотрел "Дорожный патруль" и "Облаву"? Видел,  наверное,  как  это
делается?
     - Да, ты прав... - Чарли испустил тяжкий вздох. -  Господи,  хоть  бы
"Туз" с нами был. Сказали бы легавым, что тачка - его.
     - Так или иначе, его с нами не было.
     - Не было, - вздохнув опять, эхом отозвался Чарли. - Да,  похоже,  ты
прав... - В воздухе мелькнул огонек  брошенного  окурка.  -  А  вдруг  они
пустят  по  нашим  следам  собаку?  А  я  к  тому  же  наблевал  на  новые
кроссовки... - Голос его упал окончательно.
     - Нет, ты видел его?! Ты видел, что с ним стало, Билли?
     - Отлично видел, - отозвался  Билли,  и  в  воздухе  мелькнул  второй
огонек. - Пойдем посмотрим, встал ли "Туз". Неплохо было бы выпить.
     - Мы ему расскажем?
     -  Послушай,  Чарли,  об  этом   мы   не   расскажем   _н_и_к_о_м_у_.
Н_и_к_о_м_у_ и _н_и_к_о_г_д_а_. Ты меня понял?
     - Понял, - ответил Чарли. - Господи Иисусе, ну за каким  дьяволом  мы
уперли этот гребаный "додж"?!
     - Заткнись, а?
     Сквозь прорези в ступеньках Верн  увидел  две  пары  ног  в  облезлых
джинсах и стоптанных армейских ботинках. Он весь сжался ("Я думал, у  меня
яйца зазвенят", - рассказывал он нам), похолодев от одной мысли о том, что
будет, если братец и Чарли Хоген вдруг обнаружат его под крыльцом... Шаги,
однако, удалились. Верн выполз из своего убежища и  стремглав  бросился  к
нам.



                                    5

     - Ну, повезло тебе, - прокомментировал я его рассказ.  -  Уж  они  бы
тебя точно придушили.
     - Я знаю это шоссе, - сказал Тедди. - Оно упирается в реку, где мы со
стариком раньше удили рыбу.
     Крис кивнул:
     - Точно, там еще был железнодорожный мост. Его давным-давно снесло во
время наводнения, а рельсы остались.
     - Но ведь от Чемберлена до Харлоу двадцать или даже тридцать миль,  -
заметил я. - Неужели пацан покрыл такое расстояние?
     - А почему бы и нет? - пожал плечами Крис. -  Он,  наверное,  шел  по
рельсам: думал, они его куда-нибудь выведут, или, может, удастся сесть  на
попутный поезд. Но только там ходят теперь одни  товарняки  до  Дерри  или
Брунсвилла, да и то редко. Чтобы выбраться из леса, ему  потребовалось  бы
топать до самого Касл-рока... Возможно, ночью, в  темноте  он  не  заметил
приближавшийся поезд - и привет!
     Крис смачно шлепнул кулаком о ладонь, чем привел в полнейший  восторг
Тедди, ветерана смертельных игр с грузовиками на 196-й автостраде. Мне  же
стало немного не по себе. Я воочию представил, как  до  смерти  напуганный
пацан, оказавшийся вдали от дома, черт-те где, бредет по шпалам, шарахаясь
от каждого ночного звука, как навстречу ему с  огромной  скоростью  мчится
товарняк, как  он,  ослепленный  прожектором,  стоит  на  рельсах,  словно
парализованный, или, быть может, лежит, обессилев от  ужаса  и  истощения.
Так или иначе, жест Криса весьма точно выразил конечный результат.
     От возбуждения Верн крутился, будто ему приспичило.
     - Так что - идете на него смотреть? - не выдержал наконец он.
     Мы все довольно долго смотрели на него, не произнося ни слова.  Крис,
перетасовав колоду, в конце концов проговорил:
     - Что  за  вопрос,  конечно!  Могу  поспорить,  что  наши  фотографии
появятся в газетах.
     - Что-что? - не понял Верн.
     - Что ты сказал? - вторил ему Тедди. На физиономии его  заиграла  его
обычная довольно идиотская ухмылочка.
     - А вот что, - начал Крис, перегибаясь через обшарпанный стол.  -  Мы
разыщем тело и заявим в полицию, после чего попадем во все газеты!
     - Ну уж нет, только без меня, - вскинулся Верн.  -  Билли  непременно
догадается, что я все слышал и разболтал вам, а тогда он, как  пить  дать,
вышибет из меня мозги.
     - Не вышибет, - возразил я. - Не вышибет, ведь тело обнаружим  _м_ы_,
а не он с Чарли Хогеном, катаясь на  ворованной  машине.  Наоборот,  он  с
Чарли нам тогда спасибо скажет: они-то остаются как бы не при чем.  А  ты,
Кладоискатель, может, даже заработаешь медаль.
     - Правда? - Верн расплылся,  показывая  нам  свои  гнилые  зубы.  Вот
только улыбка у  него  вышла  малость  озадаченной:  ему  и  в  голову  не
приходило, что Билли способен за что-то сказать ему спасибо. - Ты в  самом
деле так считаешь?
     Тедди же вдруг перестал лыбиться и озабоченно нахмурился:
     - А, черт!
     - В чем дело? - Верн тотчас повернулся к нему, теперь уже  в  страхе,
что пришедшая в голову Тедди мысль (если у  него  вообще  была  голова  на
плечах) способна помешать столь замечательному развитию событий.
     - А как же предки? - сказал Тедди. - Ведь если  завтра  мы  обнаружим
тело к югу от Харлоу, они поймут, что мы вовсе не  ночевали  в  палатке  у
Верна в поле.
     - Точно,  -  согласился  Крис.  -  Сразу  догадаются,  что  мы  пошли
разыскивать того пацана.
     - А вот и нет! - заявил я.
     У меня  возникло  странное  ощущение,  от  которого  мне  даже  стало
нехорошо: смесь возбуждения и страха. И тем не менее, я был уверен, что мы
сможем это сделать и остаться безнаказанными. Чтобы унять возникшую  вдруг
дрожь в руках, я принялся тасовать карты - единственное, пожалуй,  чему  я
научился  у  покойного  брата  Денниса.  Все  завидовали  моему  умению  и
упрашивали меня научить их тасовать колоду  с  тем  же  шиком...  все,  за
исключением лишь Криса. Он, вероятно, понимал, почему я всегда отказывался
это сделать: ведь показать им этот способ значило для  меня  расстаться  с
частицей Денниса, а у меня от него и так осталось слишком мало...
     - Ну так вот, - сказал я, - мы объясним, что торчать в палатке в поле
Верна нам осточертело - ведь это уже сто  раз  было,  и  тогда  мы  решили
переночевать в лесу, для чего и отправились по  железнодорожному  пути.  И
потом, уверен, все так обалдеют от нашей находки, что  объяснений  никаких
никто и не потребует.
     - Мой-то старик обязательно потребует, - не согласился со мной  Крис.
- Он в последнее время как с цепи сорвался. - Чуть поразмыслив, он кивнул:
- Черт с ним, игра стоит свеч.
     - Отлично! - Тедди вскочил с улыбкой  до  ушей,  готовый  разразиться
своим сумасшедшим хохотом. - После обеда собираемся у  Верна.  Что  скажем
дома насчет ужина?
     - Я, ты и Горди скажем, что поужинаем у Верна, - предложил Крис.
     - А я - что у Криса, - объявил Верн.
     План  этот  должен  был  сработать,  лишь  бы  не   случилось   нечто
непредвиденное, или же наши родители не переговорили  бы  друг  с  другом,
однако ни у Верна, ни у Криса телефона не было. Во многих семьях телефон в
то время все еще считался предметом роскоши,  особенно  в  неимущих  слоях
общества, к которым мы все, в общем-то, принадлежали.
     Отец мой был уже на пенсии. У Верна старик продолжал работать - водил
грузовик 1952-го года выпуска. У Тедди, правда, был собственный дом, но  и
его  мамаша  постоянно  охотилась  за  квартирантами,  чтобы  хоть  как-то
заработать. В то лето ей не удалось завлечь ни одного - табличка  "Сдается
меблированная комната" провисела у них в окне с самого июня. Папаша  Криса
неизменно пребывал в запое, жил на  пособие  и  днями  напролет  торчал  в
таверне Сьюки вместе с отцом "Туза" Меррила и парой других забулдыг.
     Крис не любил о нем рассказывать, но мы все знали, что  он  ненавидит
своего папашу лютой  ненавистью.  Регулярно  -  раз  в  две  недели  -  он
появлялся в синяках, с подбитым глазом, сиявшим всеми  цветами  радуги,  а
как-то пришел в школу с забинтованной головой. Время от времени он подолгу
пропускал  занятия,  и  тогда  возле  его  дома  появлялся  старый  черный
"шевроле"  с  табличкой  "пассажиров  не   беру"   на   ветровом   стекле,
принадлежавший городскому школьному инспектору, мистеру Хэллибартону. Мать
Криса в таких случаях пыталась выгородить сына,  заявляя,  что  он  болен.
Если Крис просто прогуливал, инспектор его строго наказывал, но  когда  он
не мог посещать школу из-за отцовских побоев,  Берти  (так  мы  все  звали
инспектора, конечно,  за  глаза)  делал  вид,  что  ничего  особенного  не
произошло. Признаться, я в то  время  не  задумывался  о  причинах  такого
двойственного подхода.
     За год до описываемых событий Крис был исключен из школы на три  дня:
во время его дежурства пропали деньги на завтраки, сбор которых  входит  в
обязанности дежурного. Инспектор же, конечно,  обвинил  в  пропаже  Криса,
хоть тот и божился, что не брал  денег.  Узнав  про  это,  родитель  Криса
разбил сыну нос и сломал руку... В общем, у бедняги Криса была семейка еще
та. Старший брат Фрэнк сбежал из дому в семнадцать,  поступил  служить  на
флот и кончил тем, что  сел  за  изнасилование  и  вооруженное  нападение.
Средний брат, Ричард, известный более под кличкой "Глазное Яблоко"  -  его
правый глаз почему-то постоянно закатывался, - был  исключен  из  десятого
класса и с тех пор болтался в одной  компании  с  Чарли,  Билли  Тессио  и
прочими гопниками.
     - Думаю, все пройдет великолепно, - заверил я Криса. - А  как  насчет
Джона и Марти?
     Джон и Марти Деспейны были также постоянными членами нашего "клуба".
     - Они пока что не вернулись, - ответил Крис, - и, очевидно, будут  не
раньше понедельника.
     - Жаль.
     - Так что - решено? - Тедди уже  горел  нетерпением,  не  допуская  и
мысли, что нам что-то помешает.
     - Решено, - подвел итог Крис. - Кто хочет еще партию в скат?
     Никто не захотел: все  были  чересчур  возбуждены,  чтобы  продолжать
игру. Бейсбол нас тоже не увлек. Мысли у  всех  были  заняты  предстоящими
поисками малыша Брауэра, вернее, того, что от него осталось. Около  десяти
мы разошлись по домам договариваться с родителями.



                                    6

     Я был дома в четверть одиннадцатого, по пути заглянув в книжную лавку
за новым выпуском серии криминальных романов Джона Макдональда, что  делал
регулярно, раз в три дня. У меня был четвертак,  которого  хватило  бы  на
книжку, но новенького ничего не было, а все старье я перечитал раз этак по
шесть.
     Машины нашей возле дома не было, и я припомнил, что мама собиралась с
подругами на концерт в Бостон. Большая меломанка моя матушка... А впрочем,
почему бы и нет? Ребенок ее мертв,  надо  же  как-то  отвлечься?  Довольно
горькие мысли, но, я надеюсь, вы меня поймете.
     Отец был дома, точнее, в  саду  -  он  тщетно  пытался  реанимировать
погибшие деревья при помощи  тугой  струи  из  шланга.  Чтобы  понять  всю
бесплодность его усилий, достаточно было бросить взгляд на то, что  раньше
составляло гордость семьи. Земля в  саду  потрескалась  и  превратилась  в
грязно-серый порошок. Немилосердное солнце  спалило  все,  за  исключением
маленькой делянки с чахлой кукурузой. Отец сам признавался,  что  поливать
он не умел - это всегда было маминой обязанностью. Он же  никогда  не  мог
достичь золотой середины: после его поливки  один  ряд  деревьев  стоял  в
воде, соседний же высыхал... Почти одновременно - в августе - он потерял и
сына, и любимый сад. Не знаю, какая из этих потерь подкосила  его  больше,
но  он  с  тех  пор  замкнулся  в  себе  и   напрочь   перестал   чем-либо
интересоваться. Что ж, его я тоже понимаю.
     -  Привет,  пап!  Хочешь?  -  Я  протянул  ему  пакет  с  бисквитами,
купленными вместо криминального романа.
     - Привет, Гордон,  -  ответил  он,  не  поднимая  взгляда  от  струи,
уходящей в безнадежно высохшую землю. - Нет, спасибо, я не голоден.
     - Ничего, если мы с ребятами заночуем сегодня в  палатке  у  Верна  в
поле?
     - С какими ребятами?
     - Да с Верном и Тедди Душаном. Может, еще с К рисом.
     Я ожидал, что папа  обязательно  пройдется  по  поводу  Криса  и  его
семейки: что, дескать, он  воришка,  подрастающий  малолетний  преступник,
яблоко от яблони... Однако он только вздохнул, проговорив:
     - Ладно уж, валяй...
     - Вот это клево! Спасибо, пап!
     Я уже повернулся к дому - поглядеть, есть ли что забавное по ящику, -
когда он вдруг остановил меня словами:
     - Гордон, а больше с вами никого не будет?
     Обернувшись, я  посмотрел  на  него,  ища  в  его  вопросе  какого-то
подвоха, но его не было. Лучше бы уж был...  Спросил  он  это  просто  для
порядка - вряд ли его на самом деле интересовало, чем я  занят  и  с  кем.
Вряд ли его вообще что-то интересовало в этом мире. Плечи отца поникли, на
меня он даже не смотрел, уставившись на мертвую землю,  глаза  его  как-то
неестественно блестели - похоже, в них стояли слезы.
     - Ну что ты, пап, они отличные ребята, - начал я.
     - Да уж куда там - отличные... один воришка и два придурка.  Компания
у моего сына просто замечательная.
     - Верн Тессио вовсе не придурок, - возразил я. О Тедди лучше было  бы
помолчать...
     - О да, конечно, в двенадцать лет он все еще  стоит  в  пятом  классе
[школьное обучение в Америке - с пяти лет],  а  чтобы  одолеть  комиксы  в
воскресной газете, ему нужно не менее полутора часов.
     Это меня уже возмутило: сейчас он был не прав.  Как  можно  судить  о
людях, совершенно их не зная? Верна же, как,  впрочем,  и  остальных  моих
друзей отец не знал _а_б_с_о_л_ю_т_н_о_. Да он и видел-то их раз в год  по
обещанию, лишь изредка сталкиваясь то с одним, то с другим на улице или же
в магазине. Ну как он может, например, обзывать  Криса  воришкой?!  Я  уже
собирался все это ему высказать, однако вовремя остановился:  а  вдруг  он
запрет  меня  домой?  Да  и  в  конце  концов,  сейчас  он  вовсе  не  был
раздосадован по-настоящему, как  случалось  иногда  за  ужином,  когда  он
приходил в такое бешенство, что у всех пропадал аппетит. Сейчас  он  более
всего напоминал  уставшего  от  жизни  человека,  которому  все  на  свете
опротивело. Ведь отцу уже было шестьдесят три, и он по-настоящему  годился
мне в дедушки...
     Мама  у  меня  тоже  в  годах  -  ей  уже  стукнуло  пятьдесят  пять.
Поженившись, они решили сразу завести детей, но у мамы  случился  выкидыш,
потом еще два, и  врач  сказал  ей,  что  и  все  последующие  дети  будут
недоносками.  Все  это  говорилось  в  семье  совершенно  открыто  и  даже
пережевывалось с каким-то непонятным  сладострастием:  родители  старались
привить мне мысль о том, что рождение мое явилось Божьим даром, за  что  я
должен быть благодарен им и Господу всю жизнь. Зачат я был, когда маме уже
исполнилось сорок два, и она начала седеть. Мне же почему-то  не  хотелось
благодарить ни Господа, ни страдалицу-матушку за свое появление на свет...
     Лет через пять после того, как доктор объявил, что мама  не  способна
иметь детей, она вдруг забеременела Деннисом. Вынашивала она его в течение
восьми месяцев, после чего он просто-таки рванулся  вон  из  чрева.  Весил
новорожденный целых восемь фунтов [примерно 3,6 кг]  и,  по  словам  отца,
достиг бы пятнадцати, если бы подождал  до  срока.  Несколько  озадаченный
доктор  сказал  тогда:  что  ж,  иногда  матушка-природа  вводит   нас   в
заблуждение, но  теперь-то  уж  точно  детей  у  вас  не  будет,  так  что
благодарите Бога за этого и на том успокойтесь.  Десять  лет  спустя  мама
забеременела мной и не  только  доносила  меня  до  срока,  но  при  родах
пришлось даже применить щипцы. Забавная у нас семейка,  правда?  Родителям
уже пришла пора внуков нянчить, а они заводят еще одного спиногрыза...
     Они  и  сами  понимали  всю  нелепость  ситуации,  и  одного  Божьего
подарочка им вполне хватило. Нельзя сказать, что я был нелюбимым сыном,  и
уж конечно, они никогда  меня  не  колотили.  Просто  я  стал  для  них  в
некотором  роде  сюрпризом,  а   люди   после   сорока,   в   отличие   от
двадцатилетних, сюрпризы, да еще такие, жалуют не  очень.  Чтобы  избежать
еще одного, мама после моего рождения сделала операцию, на  сто  процентов
дающую гарантию от "даров Господних"... В школе я понял, как мне  повезло,
что акушер при родах применил щипцы: родиться с  опозданием,  оказывается,
гораздо хуже, чем недоношенным. Яркий  тому  пример  -  мой  дружище  Верн
Тессио. И папа, кстати, был того же мнения.
     Я полностью осознал, каково это - ощущать себя пустым  местом,  когда
мисс Харди уговорила  меня  написать  сочинение  по  "Человеку-невидимке".
Уговаривать, по правде говоря, ей даже не пришлось: я  полагал,  что  речь
идет о научно-фантастическом романе про забинтованного парня,  которого  в
одноименном фильме играл Фостер  Грантс.  Когда  же  выяснилось,  что  это
совершенно другая книга с тем же названием,  я  попытался  отказаться,  но
впоследствии был только рад, что мисс Харди настояла на своем. В  _э_т_о_м
"Человеке-невидимке" главным героем был негр,  которого  никто  вокруг  не
замечал, пока он, наконец, не взбунтовался. Люди смотрели  как  бы  сквозь
него, когда он с кем-то заговаривал, то не получал  ответа,  в  общем,  он
походил  на  чернокожего  призрака,  реально  существующего,  но  как   бы
бесплотного. "Врубившись" в книгу, я проглотил ее залпом, словно  это  был
роман Макдональда, ведь этот тип, Ральф Эллисон, описывал  _м_о_ю_  жизнь.
Все у нас в семье крутилось вокруг Денниса, а  меня  как  бы  и  не  было.
"Денни, как вы вчера сыграли?", "Денни, с кем ты танцевал на  вечеринке  с
Сэди Хопкинс?", "Денни, как ты  полагаешь,  стоит  нам  купить  ту  черную
машину?" Денни, Денни, Денни... За столом я просил передать мне  масло,  а
папа, будто меня не слыша, говорил: "А ты уверен, Денни, что армия -  твое
призвание?" "Да передайте же мне, ради Бога,  масло!"  А  мама  спрашивала
Денни, не купить ли ему новую рубашку на распродаже... В конце концов  мне
приходилось тянуться самому за маслом через весь стол. Однажды  (мне  было
девять лет) я засомневался,  слышат  ли  они  меня  вообще,  и  чтобы  это
выяснить,  брякнул  за  столом:  "Мам,  передай,   пожалуйста,   вон   тот
задрюченный салат". "Денни, - услыхал я в ответ, -  сегодня  звонила  тетя
Грейс. Интересовалась, как идут дела у тебя и у Гордона..."
     Я не пошел на выпускной вечер Денниса (школу он, разумеется,  окончил
с отличием), сказавшись  больным.  Упросив  Ройса,  старшего  брата  Стиви
Дарабонта,  купить  мне  бутылку  "Дикой  ирландской  розы",  я   выхлебал
половину, после чего сблевал  прямо  в  постель.  Случилось  это  ровно  в
полночь.
     Согласно  учебникам  психологии,  я  должен  был  либо  возненавидеть
старшего брата до потери пульса, либо сделать из него кумира, стоящего  на
недосягаемой  для   меня   высоте.   Чушь   какая...   Наши   с   Деннисом
взаимоотношения не имели с этим  ничего  общего.  Странно,  но  мы  с  ним
чрезвычайно редко ссорились и ни разу  не  подрались.  А  впрочем,  ничего
страшного:  за  что,  собственно,   четырнадцатилетнему   парню   колотить
четырехлетнего братишку? Тем более,  что  родители  слишком  тряслись  над
Деннисом, чтобы обременять его заботами о малыше. Обычно в семьях  младшие
дети пользуются большим вниманием со стороны родителей, что и  приводит  к
ссорам по причине зависти и ревности, у нас же  было  все  наоборот.  Если
Денни и брал меня куда-нибудь с собой, то делал это по  собственной  воле.
Кстати сказать, то были самые счастливые эпизоды моего детства.


     - Эй, Лашанс, что это за шмакодявка с тобой?
     - Братишка мой, и ты,  Дэвис,  лучше  попридержи  язык,  а  то  Горди
надерет тебе задницу. Мой брательник - парень крутой.
     На несколько минут друзья Денниса с интересом  окружали  меня,  такие
большие, высокие, такие взрослые...
     - Привет, малыш! А этот чудила и в самом деле твой старший брат?
     В ответ я лишь кивал, краснея от смущения и робости.
     - Ну и засранец же твой братец, ведь так, малыш?
     Я опять кивал, и все,  включая  Денниса,  лопались  от  смеха.  Затем
Деннис доставал свисток, крича:
     -  Ну  что,  мы  будем  сегодня  тренироваться,  или   вы   собрались
прохлаждаться?
     Парни бросались занимать каждый свое место, а Деннис наставлял меня:
     - Сядь, Горди, вон на ту скамейку. Веди  себя  тихо,  ни  к  кому  не
приставай, понял?
     Я садился, куда мне было указано,  и  сидел  тише  воды  ниже  травы,
ощущая  себя  таким  маленьким  под  огромным  летним  небом,  на  котором
постепенно собирались тучи. Я следил за игрой, вернее, наблюдал за братом,
и, как он и велел, ни к кому не приставал.


     Вот только таких счастливых эпизодов было в моем детстве крайне мало.
     Иногда он перед  сном  рассказывал  мне  сказки,  и  они  были  лучше
маминых. Ну, разве "Красная Шапочка" и "Три поросенка" могут сравниться  с
жуткими историями про Синюю Бороду или Джека-потрошителя?! А  еще,  как  я
уже рассказывал, Деннис научил меня играть в карты и тасовать колоду  так,
как кроме него не умел никто. Немного, конечно, но я и  этим  страшно  был
доволен.
     В общем, можно сказать, что в раннем детстве  я  по-настоящему  любил
своего брата.  Со  временем  это  чувство  сменилось  неким  благоговейным
преклонением, похожим, вероятно, на преклонение правоверного  мусульманина
перед пророком Магометом. И, вероятно, смерть пророка так же потрясла всех
правоверных мусульман, как потрясла меня гибель брата Денниса. Он был  для
меня чем-то вроде любимой кинозвезды: обожаемым и  в  то  же  время  таким
далеким.
     Хоронили Денниса в закрытом гробу под американским флагом (прежде чем
опустить гроб в землю, флаг сняли, свернули и передали маме). Мать с отцом
испытали такое потрясение, что и теперь, спустя четыре месяца, шок все еще
не проходил  и  вряд  ли  уже  когда-нибудь  пройдет.  Комната  Денни,  по
соседству с моей, была превращена в подобие  музея,  где  по  стенам  были
развешаны его школьные похвальные грамоты, а возле зеркала, перед  которым
он сидел часами, делая себе прическу "под Элвиса", стояли  фотографии  его
девушек. На полке все так  же  лежали  старые  подшивки  "Тру"  и  "Спортс
Иллюстрейтед", в общем, все было как в  отвратительных  "мыльных  операх",
которые до бесконечности крутят по телевидению. Однако я не находил в этом
ничего сентиментального - для меня это было ужасно. В  комнату  Денниса  я
заходил лишь в случае крайней необходимости: мне постоянно мерещилось, что
вот сейчас открою дверь, а он там  прячется  под  кроватью,  в  шкафу  или
где-нибудь еще. Скорее всего, в шкафу... Когда мама просила меня  принести
из комнаты Денни его альбом с открытками  или  коробку  из-под  туфель,  в
которой он хранил  фотографии,  я  воочию  представлял,  как  дверь  шкафа
медленно, со скрипом открывается,  и  оттуда...  Господи,  он  то  и  дело
представал передо мной с наполовину снесенным черепом, в рубашке, покрытой
кашицей  из  спекшейся  крови  и  мозга.  Я  видел,   как   он   поднимает
окровавленные руки и, сжимая кулаки, беззвучно  кричит:  "А  ведь  это  ты
должен был оказаться на моем месте, Гордон! Ты, а не я!"



                                    7

     "Стад-сити",  рассказ  Гордона  Лашанса.  Впервые  напечатан   осенью
1970_г. в 45 "Гринспан Куотерли". Перепечатывается с разрешения издателя.

     Был месяц март.
     Чико, обнаженный, смотрел в окно, скрестив на груди  руки  и  положив
локти на перекладину, разделяющую верхнее и нижнее стекла. Вместо выбитого
правого нижнего стекла в окне был приспособлен лист фанеры.  Животом  Чико
облокотился на подоконник, его горячее  дыхание  чуть  затуманило  оконное
стекло.
     - Чико...
     Он не обернулся, а она не стала больше его звать.  В  окне  он  видел
отражение девушки, сидящей на его  в  полнейшем  беспорядке  развороченной
постели. От ее макияжа остались только глубокие тени под глазами.
     Он  перевел  взгляд  с  ее  отражения  на  голую  землю  внизу,  чуть
припорошенную крупными хлопьями мокрого снега. Он падал  и  тут  же  таял.
Снег,  снег  с  дождем...  Остатки  давно  увядшей,  прошлогодней   травы,
пластмассовая игрушка, брошенная  Билли,  старые,  ржавые  грабли...  Чуть
поодаль - "додж" его брата Джонни с торчащими,  словно  обрубки,  колесами
без шин. Сколько раз Джонни катал его, тогда еще пацана, на этой тачке. По
дороге они с братом слушали последние суперхиты и старые шлягеры,  которые
беспрерывно крутили на местной радиостанции - приемник был всегда настроен
на волну Хьюстона, - а раз или два Джонни  угостил  Чико  баночным  пивом.
"Неплохо бегает старушка, а, братишка? - с гордостью говорил Джонни. - Вот
подожди, поставлю новый карбюратор, тогда вообще проблем не будет".
     Сколько воды утекло с тех пор...
     Шоссе 14 вело к Портленду и далее  в  южный  Нью-Гемпшир,  а  если  у
Томастона  свернуть  на  национальную  автостраду  номер  один,  то  можно
добраться и до Канады.
     - Стад-сити, - пробормотал Чико, все так же уставившись  в  окно.  Во
рту у него дымилась сигарета.
     - Что-что?
     - Так, девочка, ничего...
     - Чико, - снова  позвала  она.  Нужно  ему  напомнить,  чтобы  сменил
простыни до возвращения отца: у нее начинались месячные.
     - Да?
     - Я люблю тебя, Чико.
     - Не сомневаюсь.
     Март, грязный, дождливый, гнусный месяц март... Дождь со снегом  там,
на улице, дождь капает по ее лицу, по ее отражению в окне...
     - Это была комната Джонни, - внезапно проговорил он.
     - Кого-кого?
     - Моего брата.
     - А-а... И где же он сейчас?
     - В армии.
     На самом деле Джонни не был в армии. Прошлым летом он подрабатывал на
гоночном  автодроме  в  Оксфорде.  Джонни  менял  задние  шины  серийного,
переделанного  под  гоночный,  "шеви",  когда  одна  из   машин,   потеряв
управление, сломала заградительный барьер. Зрители, среди  которых  был  и
Чико, кричали Джонни об опасности, но он так и не услышал...
     - Тебе не холодно? - спросила она.
     - Нет. Ногам немножко холодно...
     "Что ж, - подумал он, - то, что случилось с Джонни, случится рано или
поздно и со мной. От судьбы не убежишь..." Снова и снова перед его глазами
вставала эта картина: неуправляемый "форд-мустанг", острые лопатки  брата,
выпирающие под белой футболкой  -  Джонни  стоял,  нагнувшись  над  задним
колесом  "шеви".  Он  даже  выпрямиться   не   успел...   "Мустанг"   сшиб
металлическое  ограждение,   высекая   искры,   и   через   долю   секунды
ослепительно-белый столб огня взметнулся в небо. Все...
     "Мгновенная смерть -  не  таи  уж  и  плохо",  -  подумал  Чико.  Ему
вспомнилось, как мучительно медленно умирал  дедушка.  Больничные  запахи,
хорошенькие  медсестры  в  белоснежных  халатах,  бегающие  взад-вперед  с
"утками", хриплое, прерывистое дыхание умирающего, лицо,  словно  покрытое
пергаментом вместо кожи. Какая смерть лучше? А есть  ли  вообще  в  смерти
что-то хорошее?
     Зябко поежившись, он задумался  о  Боге.  Дотронулся  до  серебряного
медальона с изображением  Св.Христофора,  который  он  носил  на  цепочке.
Католиком он не был, и в жилах его не текло ни капли  мексиканской  крови.
По-настоящему его звали Эдвард Мэй, а прозвище Чико дали ему  приятели  за
иссиня-черные волосы, всегда прилизанные  и  зачесанные  назад  и  за  его
любовь к остроносым туфлям на высоком каблуке,  в  каких  ходят  кубинские
эмигранты.  Не  будучи  католиком,  он  носит  медальон   с   изображением
Св.Христофора - зачем? Да так, на всякий случай. Кто знает,  если  б  и  у
Джонни был такой же, быть может, тот "мустанг" его и не задел бы...
     Он стоит у окна с сигаретой. Внезапно девушка вскакивает  с  постели,
бросается к нему, словно опасаясь, что он вдруг обернется и  посмотрит  на
нее. Она прижимается к нему всем телом, обнимая горячими руками его шею.
     - И в самом деле холодно...
     - Тут всегда холодно.
     - Ты любишь меня, Чико?
     - А ты как думаешь? -  Его  шутливый  тон  вдруг  посерьезнел:  -  Ты
взаправду оказалась целочкой...
     - Это что значит?
     - Ну, девственницей.
     Пальцем она провела ему по щеке - от уха к носу.
     - Я же тебя предупреждала.
     - Больно было?
     - Нет, - засмеялась она, - только немножко страшно.
     Они стали смотреть в окно вместе. Новенький "олдсмобиль" промчался по
шоссе 14, разбрызгивая лужи.
     - Стад-сити, - снова пробормотал Чико.
     - Что - что? - не поняла она.
     - Да я вон о том парне в шикарной тачке. Торопится, как  на  пожар...
Не иначе как в Стад-сити [игра слов:  "stud"  на  жаргоне  коннозаводчиков
означает "случка", на сленге - "наркотики"] собрался.
     Она  целует  место,  по  которому   провела   пальцем.   Он   шутливо
отмахивается от нее, словно от мухи.
     - Ты что это? - надула она губки.
     Он поворачивается к ней. Взгляд ее непроизвольно падает вниз,  и  тут
же девушка краснеет, пытается прикрыть собственную наготу,  но,  вспомнив,
что в фильмах ни одна кинозвезда  никогда  так  не  поступала,  сейчас  же
отдергивает руки. Волосы у нее цвета воронова крыла, а  кожа  белоснежная,
будто сметана. Груди у девушки небольшие, упругие, а  мышцы  живота,  быть
может, чуть-чуть вялые. Ну, хоть какой-то должен быть изъян, подумал Чико,
все же она не голливудская дива.
     - Джейн...
     - Что, милый?
     Горячая волна уже подхватила его и понесла...
     - Да так. Ведь мы с тобой друзья, только друзья, да? - Он внимательно
разглядывает ее всю, с ног до головы. Она краснеет. -  Тебе  не  нравится,
что я тебя рассматриваю?
     - Мне? Ну, почему же?...
     Прикрыв глаза, она сделала несколько шагов назад затем опустилась  на
кровать и откинулась, раздвинув ноги.  Теперь  он  может  видеть  ее  всю,
включая пульсирующие жилки  на  внутренней  части  бедер.  Вот  эти  жилки
неожиданно приводят его в сильнейшее  возбуждение,  такое,  какого  он  не
испытывал, даже поглаживая ее твердые, розовые соски или проникая в  самое
ее лоно. Его охватывает дрожь. "Любовь - святое чувство", - говорят поэты,
но секс - это какое-то сумасшествие, которое охватывает тебя всего, лишает
разума, заставляет полностью отключиться от  окружающего  мира.  Наверное,
нечто подобное испытывает канатоходец под куполом цирка, вдруг  подумалось
ему.
     На улице снег сменился дождем. Крупные капли барабанят по  крыше,  по
оконному стеклу, по вставленному вместо стекла листу  фанеры.  Ладонь  его
ложится на грудь, и на мгновенье он  становится  похож  на  древнеримского
оратора. Как холодна ладонь... Он роняет руку.
     - Открой глаза, Джейн. Ведь мы с тобой друзья, не так ли?
     Она послушно открывает глаза и смотрит на него. Цвет ее глаз внезапно
изменился -  они  стали  фиолетовыми.  Струи  дождя,  текущие  по  стеклу,
отбрасывают странные тени на  ее  лицо,  шею,  грудь.  Сейчас,  когда  она
откинулась навзничь, даже ее несколько дряблый живот - само совершенство.
     - Чико, ах, Чико... - Он замечает, что она  тоже  дрожит.  -  У  меня
такое странное ощущение... - Она подбирает под себя ноги,  и  Чико  видит,
что ступни у нее нежно-розовые. - Чико, милый мой Чико...
     Он  приближается  к  ней.  Дрожь  никак  не  унимается.   Зрачки   ее
расширились, она что-то говорит, всего одно  слово,  но  он  не  разобрал,
какое  именно,  а  переспрашивать  не  стал.  Он  наклоняется   над   ней,
нахмурившись, дотрагивается до ее ног чуть  выше  колен.  Внутри  его  как
будто колокол гудит... Он делает паузу,  прислушиваясь  к  себе,  стараясь
продлить мгновение.
     Лишь тиканье будильника на столике у изголовья нарушает тишину, да ее
дыхание,  которое,  все  убыстряясь,  становится  прерывистым.  Мышцы  его
напряжены перед рывком вперед и вверх. И вдруг взрыв, буря, шторм. Тела их
сцепились в любовной схватке.
     На этот раз все прошло еще более удачно, чем первоначально. На  улице
дождь совершенно уже смыл остатки снега.
     Примерно через полчаса Чико слегка потряс ее, выводя из оцепенения.
     - Нам пора, - напомнил он ей, - отец с Вирджинией должны уже  быть  с
минуты на минуту.
     Она взглянула на часы и села,  больше  не  пытаясь  прикрыть  наготу.
Что-то в ней здорово изменилось: она уже не была  прежней,  чуть  наивной,
неопытной девушкой (хотя, быть может, сама  она  полагала,  что  перестала
быть такой уже давно). Теперь  ему  улыбалась  женщина-искусительница.  Он
потянулся к столику за сигаретой. Когда она надевала  трусихи,  ему  вдруг
пришла на ум песенка Рольфа Харриса "Привяжи-ка меня и  стойлу,  кенгуру".
Песенка совершенно идиотская, но Джонни ее просто обожал. Чико  усмехнулся
про себя.
     Надев бюстгальтер, она принялась застегивать блузку.
     - Ты что - то смешное вспомнил, Чико?
     - Так, ничего.
     - Застегнешь мне сзади?
     Все еще оставаясь голым, он застегивает ей "молнию" и при этом целует
в щечку.
     - Можешь заняться макияжем в ванной, только недолго, ладно?
     Он затягивается сигаретой, наблюдая за ее грациозной походкой.  Чтобы
войти в ванную, ей пришлось наклонить  голову  -  Джейн  была  выше  Чико.
Отыскав  под  кроватью  свои  плавки,  он  сунул   их   в   ящик   комода,
предназначенный для грязного белья, а  из  другого  ящика  достал  свежие,
надел их и, возвращаясь к постели, поскользнулся в луже,  которая  натекла
из-под листа фанеры.
     - Вот, дьявол, - ругнулся он, с трудом удержав равновесие.
     Чико оглядел  комнату,  которая  принадлежала  брату  до  его  гибели
("Какого, интересно, черта я ей сказал, что Джонни  в  армии?")  Стены  из
древесно-стружечных плит были такими тонкими, что  пропускали  все  звуки,
доносившиеся по ночам из комнаты отца и  Вирджинии.  Пол  в  комнате  имел
наклон, так что дверь приходилось держать, чтобы она не захлопнулась сама.
На стене висел плакат из фильма "Легкий  скакун":  "Двое  отправляются  на
поиски истинной Америки, но так нигде и не  могут  ее  найти".  При  жизни
Джонни тут было гораздо веселее. Как и почему, Чико сказать не  сумел  бы,
но это была правда. По ночам его иногда охватывал ужас -  он  представлял,
как тихо, со зловещим  скрипом  открывается  дверца  шкафа  и  оттуда,  из
темноты   появляется   Джонни,   весь   окровавленный,   с   переломанными
конечностями и с черным провалом вместо рта,  откуда  доносится  свистящий
шепот "Убирайся из моей комнаты, Чико. И если ты даже близко  подойдешь  к
моему "доджу", я тебе башку оторву, понял?"
     "Понял, братишка", - сказал про себя Чико.
     Несколько мгновений он смотрел на пятна крови, оставленные  девушкой,
потом одним резким движением расправил простыню так, чтобы пятна  были  на
самом виду. Вот так, так... Как тебе это понравится,  Вирджиния?  Забавно,
правда? Он натянул на себя брюки, потом свитер, достал из-под кровати свои
армейские ботинки.
     Когда  Джейн  вышла  из  ванной,  он  причесывался  перед   зеркалом.
Выглядела она классно - ни малейшего намека на дряблый живот. Взглянув  на
разоренную постель, она несколькими движениями придала ей вполне приличный
вид.
     - Отлично, молодец - похвалил ее Чико.
     Она довольно рассмеялась  и,  чуть  кокетничая,  смахнула  в  сторону
закрывшую глаза челку.
     - Пора идти, - сказал он.
     Они  прошли  через  холл  в  гостиную.  Джейн   остановилась,   чтобы
рассмотреть студийную  цветную  фотографию  на  телевизоре.  На  ней  было
изображено все семейство:  отец  с  Вирджинией,  старшеклассник  Джонни  с
малышом Билли на руках, ну и, конечно, Чико, в то время  ученик  начальной
школы. На лицах  у  всех  застыли  неестественные,  натянутые  улыбки,  за
исключением  Вирджинии.  Ее  несколько  сонная  физиономия,  как   всегда,
абсолютно ничего не выражала. Чико припомнил, что фотография была  сделана
примерно месяц спустя после того, как отец имел глупость жениться на  этой
сучке.
     - Это твои родители?
     - Это мои отец, а это мачеха, ее зовут Вирджиния, - ответил  Чико.  -
Пойдем.
     - Она и до  сих  пор  такая  симпатяшка?  -  поинтересовалась  Джейн,
надевая куртку и протягивая Чико его штормовку.
     - Об этом лучше всего спросить папашу.
     Они вышли на веранду,  сырую  и  насквозь  продуваемую  ветром  через
многочисленные трещины в фанерных стенах. Тут была настоящая свалка:  куча
старых, совершенно лысых покрышек, велик Джонни, в  десятилетнем  возрасте
унаследованный  Чико  и  немедленно  им  сломанный,  стопка   криминальных
журналов,  ящик  с  пустыми  бутылками  из-под  "пепси",  громадный,  весь
покрытый толстым слоем солидола дизель, оранжевая корзина, полная книжек в
мягких обложках и тому подобная дребедень.
     Дождь лил не переставая. Старый седан Чико имел  весьма  жалкий  вид.
Даже с обрубками вместо колес и куском  прозрачного  пластика,  заменявшим
давно разбитое ветровое стекло, "додж" Джонни  выглядел  на  порядок  выше
классом.  Краска  на  "бьюике"  Чико,  цвета  весьма  тоскливого,  местами
облупилась, и там  светились  пятна  ржавчины,  чехлом  переднего  сиденья
служило коричневое армейское одеяло, на заднем  валялся  стартер,  который
Чико уже давным-давно собирался поставить на "додж", да все никак руки  не
доходили. На солнечном козырьке перед сиденьем  пассажира  сияла  забавная
наклейка с надписью: "Регулярно и с удовольствием".
     Внутри "бьюика" воняло затхлостью, а его  собственный  стартер  долго
прочихивался, прежде чем мотор завелся.
     - Аккумулятор не в порядке? - поинтересовалась Джейн.
     - Все из-за чертова дождя, - пробормотал Чико, выруливая на  шоссе  и
включая "дворники".
     Он   посмотрел   на   дом,   тоже    довольно    малопривлекательный:
грязно-зеленые стены, покосившаяся веранда, облупившаяся кровля...
     Вздохнув, Чико включил приемник и тут же его вырубил:  звук  его  был
просто неприличным. Внезапно у него разболелась голова. Они проехали  мимо
Грейндж-холла, пожарной каланчи и универмага Брауни с бензоколонкой, возле
которой Чико увидел Салли Моррисон на своем "ли-берде". Он поднял  руку  в
знак приветствия, сворачивая на старое льюистонское шоссе.
     - А это кто такая? - спросила Джейн.
     - Салли Моррисон.
     - Ничего девочка, - как можно безразличнее проговорила она.
     Чико потянулся за сигаретами.
     - Салли дважды выходила замуж и  дважды  разводилась.  Если  хотя  бы
половина сплетен про нее  соответствует  истине,  она  переспала  со  всем
городом и, частично, с его окрестностями.
     - Она так молодо выглядит...
     - Не только выглядит.
     - А ты когда-нибудь...
     Ладонь его легла ей на бедро. Он улыбнулся:
     - Нет, никогда. Брательник мой - вполне возможно, но я  -  нет.  Хотя
она мне нравится. Во-первых, Салли получает  алименты,  во-вторых,  у  нее
шикарная белая тачка, а в-третьих,  ей  наплевать,  что  про  нее  толкуют
сплетники.
     Ехали они долго. Джейн сделалась  задумчивой.  Тишину  нарушало  лишь
скрипение "дворников". В низинах уже  собирался  туман,  который  ближе  к
вечеру поднимется наверх, чтобы покрыть полностью дорогу вдоль реки.
     Они въехали в  Обурн,  и  Чико,  чтобы  сократить  путь,  свернул  на
Мино-авеню. Она была совершенно пустынно, а  коттеджи  по  обеим  сторонам
казались заброшенными. На тротуаре им повстречался лишь мальчишка в желтом
пластиковом дождевике, старавшийся не пропустить ни одной  лужи  на  своем
пути.
     - Иди, иди, мужчина, - мягко проговорил Чико.
     - Что?
     - Ничего, девочка. Можешь продолжать спать.
     Она хихикнула, не очень-то понимая, что он хочет сказать.
     Свернув на Кистон-стрит,  Чико  притормозил  возле  одного  из  якобы
заброшенных коттеджей. Мотор он выключать не стал.
     - Ты разве не зайдешь? -  удивленно  спросила  она.  -  У  меня  есть
кое-что вкусненькое.
     Он покачал головой:
     - Нужно возвращаться.
     - Да, я знаю... - Она обняла его за шею и поцеловала. - Спасибо тебе,
милый. Это был самый замечательный день в моей жизни.
     Лицо  его  осветилось  улыбкой:  слова  ее  показались   ему   просто
волшебством.
     - Увидимся в понедельник, Дженни? И помни: мы с тобой  -  всего  лишь
друзья.
     - Ну, разумеется, - улыбнулась она в ответ, целуя его снова, но когда
ладонь его легла на ее грудь, отпрянула: - Что ты, отец может увидеть!
     Улыбка его погасла. Он отпустил ее, и  она  выскользнула  из  машины,
бросившись сквозь дождь к крыльцу.  Мгновение  спустя  она  исчезла.  Чико
помедлил, прикуривая, и этого оказалось достаточно, чтобы  мотор  "бьюика"
заглох. Стартер опять долго прочихивался, прежде чем двигатель завелся.
     Ему предстоял долгий путь домой.
     Отцовский фургон стоял перед входной дверью. Чико притормозил рядом и
заглушил мотор. Несколько мгновений он сидел молча, вслушиваясь  в  мерный
стук капель по металлу.
     Когда  Чико  вошел,  Билли  оторвался  от  "ящика"  и  двинулся   ему
навстречу.
     - Ты только послушай, Эдди, что  сказал  дядя  Пит!  Оказывается,  во
время войны он со своими товарищами отправил  на  дно  немецкую  подводную
лодку! А ты возьмешь меня с собой на дискотеку в субботу?
     - Еще не знаю, - ответил Чико, ухмыляясь. - Может, и возьму, если  ты
всю неделю будешь перед ужином целовать мои ботинки.
     Чико запускает пальцы в  густую,  шелковистую  шевелюру  Билли,  тот,
счастливо хохоча, колотит брата кулачками в грудь.
     - Ну вы, двое, перестаньте-ка сейчас же, - ворчит Сэм Мэй,  заходя  в
комнату. - Мать не выносит вашей возни, и вам это известно.- Отец  снимает
галстук, расстегивает верхние пуговицы рубашки  и  садится  за  стол,  где
перед ним уже стоит тарелка  с  двумя-тремя  красноватыми  сосисками.  Сэм
мажет их несвежей горчицей. - Ты где пропадал, Эдди?
     - У Джейн.
     Дверь ванной хлопает. Это Вирджиния.  Интересно,  не  забыла  ли  там
Джейн губную помаду, заколку или что-то еще из своих дамских  причиндалов,
размышляет Чико.
     - Ты бы лучше отправился с нами навестить дядю Пита и тетушку Энн,  -
продолжает ворчать отец, что, однако, не мешает ему в два счета проглотить
сосиски. - Ты стал словно чужой, Эдди, и  мне  это  не  нравится.  Ты  тут
живешь, мы тебя кормим - изволь вести себя как член семьи.
     - Живу тут, - бормочет Чико, - кормите меня...
     Сэм быстро поднял на него глаза. Во взгляде его  мелькнула  затаенная
боль, тут же сменившаяся  гневом.  Когда  он  снова  открывает  рот,  Чико
замечает, что зубы у него желтые от горчицы.
     - Попридержи  язык,  сопляк!  -  рявкает  на  него  отец.  -  Слишком
разговорчивый стал...
     Пожав плечами, Чико режет ломоть хлеба от батона, лежащего на подносе
возле отца, и наматывает его кетчупом.
     - Через три месяца я от вас уеду,  -  говорит  он.  -  Я  намереваюсь
починить машину Джонни и свалить отсюда в  Калифорнию.  Может,  найду  там
работу.
     - Великолепная мысль! Долго ее рожал? - Сэм  Мэй  был  крупным,  чуть
нескладным мужчиной, но у Чико сложилось впечатление, что  после  женитьбы
на Вирджинии и особенно гибели Джонни он стал как-то усыхать.  -  На  этой
развалюхе ты не доберешься и до Касл-рока, не говоря уже о Калифорнии.
     - Ты так считаешь? А не пойти ли тебе к едрене фене, папочка?
     Отец замер с открытым ртом, затем схватил со стола баночку с горчицей
и швырнул ее в Чико, попав прямо в грудь. Горчица растеклась по свитеру.
     - Ну-ка, повтори, что ты там вякнул! - взревел он. - Я тебя,  сопляк,
сейчас по стенке размажу!
     Чико поднял баночку, задумчиво посмотрел на нее  и  внезапно  швырнул
назад в отца. Тот медленно поднялся со  стула.  Физиономия  его  приобрела
кирпичный оттенок, на лбу резко запульсировала жилка. Он  сделал  неловкое
движение, задел поднос и опрокинул его на пол вместе  с  тарелкой  жареной
фасоли в соусе. Малыш Билли с расширенными от ужаса  глазами  и  дрожащими
губами отступил к кухонной двери, готовый броситься  вон  из  комнаты.  По
телевизору Карл Стормер и его ребята из группы "Кантри Баккаруз" исполняли
суперхит сезона - "Длинную черную вуаль".
     - Вот она, благодарность, - запыхтел отец, как будто  из  него  вдруг
выпустили пар. - Растишь их, заботишься о них и вот что получаешь...
     Одной рукой он ухватился  за  спинку  стула,  словно  боясь  потерять
равновесие. В  другой  он  судорожно  сжал  сосиску,  похожую  на  фаллос.
Внезапно отец сотворил такое, что Чико глазам своим не поверил: он  впился
зубами в сосиску и принялся ее быстро-быстро жевать. Одновременно из  глаз
его брызнули слезы.
     - Эх, сынок, сынок... - дожевав сосиску, простонал отец. - Так-то  ты
мне платишь за все, что я для вас делаю...
     - А что ты для нас сделал? Привел в  дом  эту  стерву?!  -  взорвался
Чико, однако сумел вовремя остановиться и проглотить остаток фразы:  "Если
б ты этого не сделал, Джонни был бы жив!"
     - Это тебя не касается! - ревел Сэм Мэй сквозь слезы. - Это мое дело!
     - Разве? - Чико тоже сорвался на крик - Только твое? А нам с Билли не
приходится жить с ней?! Наблюдать, как она мучает тебя? А ведь  тебе  даже
невдомек, что...
     - Что? - Отец  вдруг  понизил  голос,  в  нем  зазвучала  неприкрытая
угроза. - Говори уж все до конца. Так что мне невдомек, а?
     - Так, неважно...
     То, что он едва не проболтался, привело Чико в ужас.
     - Тогда лучше заткнись, Чико, или я вышибу из тебя мозги. -  То,  что
отец назвал его по прозвищу, означало  крайнюю  степень  бешенства.  -  Ты
понял меня?
     Обернувшись, Чико увидел Вирджинию. Судя по всему, она все слышала  с
самого начала и теперь молча смотрела  на  Чико  своими  большими,  карими
глазами. Глаза у нее, в отличие от всего  остального,  были  действительно
прекрасны... Внезапно Чико ощутил новый прилив ненависти.
     - Хорошо же, я договорю до конца, - прошипел он и тут же сорвался  на
крик: - Ты, папочка, рогами  весь  порос  и  великолепно  это  знаешь,  но
поделать ничего не можешь!
     Для Билли это было уже слишком: малыш уронил свою тарелку на  пол  и,
тоненько взвыв, закрыл ладонями лицо. Фасолевый соус  растекся  по  ковру,
запачкав его новенькие туфельки.
     Сэм шагнул к Чико и вдруг  остановился  под  взглядом  Чико,  который
словно говорил: "Ну же, давай, смелей! Ведь к этому все  шло  уже  давно!"
Так они и стояли друг  против  друга  в  полной  тишине,  которую  нарушил
низкий, чуть с хрипотцой голос Вирджинии, поразительно спокойный, как и ее
огромные карие глаза:
     - У тебя была здесь девушка,  Эд?  Ты  же  знаешь,  как  мы  с  отцом
относимся к подобным  вещам.  -  И  после  паузы:  -  Она  забыла  носовой
платок...
     Чико уставился на нее,  не  в  силах  выразить  словами,  как  он  ее
ненавидит, какая же она дрянь,  грязная  сука,  сумевшая  выбрать  момент,
чтобы вонзить ему кинжал в спину, зная, что защититься он не сможет.
     "Ну, что же ты замолк, ублюдок? - говорили ее спокойные, карие глаза.
- Тебе же известно, что было между нами  незадолго  до  его  гибели.  Что,
Чико, слабо рассказать отцу? Как же, так он тебе и  поверил...  А  если  и
поверит, ты же понимаешь, что он этого не переживет".
     Сэм, услыхав слова Вирджинии, ринулся на Чико словно бык  на  красную
тряпку:
     - Ты что, засранец, трахался в моем доме?!
     - Сэм, что за выражения, - проговорила укоризненно Вирджиния.
     - Поэтому ты и отказался поехать с нами?! Чтобы  тут  потра...  Чтобы
вы...
     - Ну, давай же, продолжай! -  крикнул  Чико,  чувствуя,  что  вот-вот
разрыдается. - Ты что, ее стесняешься?!  Да  она  и  не  такое  слыхала  и
видала! Давай же, договаривай!
     - Убирайся, - глухо  проговорил  отец.  -  Пошел  отсюда  вон,  и  не
возвращайся, пока не надумаешь попросить прощения у матери и у меня.
     - Не смей! - взвизгнул Чико. - Не смей звать эту суку  моей  матерью!
Убью!
     - Прекрати, Эдди! - раздался вдруг тонкий вскрик  Билли.  Ладони  все
еще закрывали его лицо. - Перестань  орать  на  папочку!  Ну,  пожалуйста,
прекрати же!
     Вирджиния стояла в дверном проеме  без  движения,  вперив  уверенный,
невозмутимый взгляд в Чико.
     Сэм, отступив, тяжело опустился на стул и уронил голову на грудь:
     - После таких слов, Эдди, я даже смотреть на тебя не  хочу.  Ты  даже
представить себе не можешь, какую мне причинил боль.
     - Это она причиняет тебе боль, не я! Ну,  почему  до  тебя  никак  не
доходит?!
     Он молча, не поднимая глаз на Чико, намазал хлеб горчицей  и  так  же
молча его сжевал. Билли рыдал. Карл Стормер и "Кантри  Баккаруз"  пели  по
телевизору "Драндулет мои старенький, но бегает еще дай Бог!"
     - Прости  его,  Сэм,  он  сам  не  понимает,  что  болтает,  -  мягко
произнесла Вирджиния. - Это все переходный возраст...
     Змея снова победила, думает Чико. Все, конец.
     Он поворачивается, направляясь к выходу. У двери он останавливается и
зовет Вирджинию по имени.
     - Что тебе, Эд?
     - Я сломал ей целку, - говорит он. - Иди взгляни: на простыне кровь.
     Что-то такое промелькнуло у нее во взгляде... Нет, показалось.
     - Уйди, Эд, прошу тебя, уходи. Ты насмерть перепугал Билли.
     Он уходит. "Бьюик" снова не заводится, и  он  уже  решил  отправиться
пешком под проливным дождем, когда  движок  в  конце  концов  прокашлялся.
Прикурив, он выруливает на шоссе 14. Что-то стучит в моторе... Плевать, до
Гейтс-фолз он как-нибудь доберется.
     Чико бросает прощальный взгляд на "додж" Джонни.
     Джонни предлагали постоянную работу на ткацкой фабрике в  Гейтс-фолз,
но лишь в ночную смену. Работать по ночам он был  не  против,  говорил  он
Чико, к тому же там платили больше, чем на автодроме, но,  поскольку  отец
работал днем, то Джонни пришлось бы в это время оставаться с ней  наедине,
в  соседней  с  Чико  комнате,  а  стены  в  доме  тонкие,  и  слышно  все
великолепно... "Я не смогу с ней ничего поделать,  -  оправдывался  Джонни
перед Чико. - Ведь я прекрасно понимаю, что будет с ним, если  он  узнает.
Но, видишь ли, я просто не в состоянии вовремя остановиться, она же  этого
и не желает. Ты понял, что я имею в виду, Чико? Конечно, понял, ты  же  ее
знаешь. Это Билли пока еще мал для таких дел, но ты-то уже взрослый..."
     Да, я знал ее и, разумеется, все понимал. Так или иначе, Джонни пошел
работать на автодром. Отцу он объяснил это решение тем, что там он  сможет
по дешевке доставать запчасти для своего "доджа". Ну,  а  потом  "мустанг"
убил Джонни. Нет, не "мустанг" его убил,  а  эта  сучка  мачеха,  таи  что
давай, старый драндулет, бывший когда-то "бьюиком", кати себе в  Стад-сити
и не глохни по  дороге...  Вот  только  бы  еще  избавиться  от  постоянно
преследовавшего его  запаха  паленой  резины,  да  от  кошмарного  видения
кровавой массы, бывшей его братом Джонни, расплющенной между "мустангом" и
"шеви", с торчащими  из  дыр  в  белой  футболке  сломанными  ребрами,  от
ослепительно-белого  столба  огня,  взметнувшегося  ввысь,  от  неожиданно
резкой бензинной вони...
     Чико изо всех сил жмет на тормоз, распахивает дверцу  и,  сотрясаемый
судорогами, выблевывает противную желтую массу в снег и грязь.  Потом  еще
раз и еще... Мотор готов уже заглохнуть, но Чико вовремя жмет на  стартер.
Тело его дрожит. Мимо проносится новенький белый "форд",  обдавая  "бьюик"
грязной водой из громадной лужи.
     - Торопится в Стад-сити, - бормочет Чико. - Фу, мерзость...
     Во рту у него остался  противный  привкус  рвоты.  Даже  курить  было
противно. Поспать бы сейчас... Что ж, он, наверно, сможет  переночевать  у
Денни Картера, а завтра будет видно, что  делать  дальше.  Старый  "бьюик"
покатил вперед по шоссе 14.



                                    8

     Чертовски мелодраматичная история, не так ли?
     Я ведь отлично понимаю, что никакой это, конечно, не шедевр, и что на
каждой странице  моего  опуса  следовало  бы  поставить  штамп:  "Творение
литературного ремесленника-недоучки", чем  сие  сочинение  и  является  на
самом деле. Сплошное заимствование, да еще  с  претензией:  хемингуэевский
стиль (исключая явное злоупотребление настоящим временем - к месту и не  к
месту), фолкнеровский сюжет... В общем, несерьезно. Нелитературно.
     Но даже явная претенциозность не в состоянии завуалировать тот  факт,
что эта чрезвычайно эротическая вещь вышла из-под пера молодого  человека,
чрезвычайно неопытного в таких делах (прежде чем написать  "Стад-сити",  я
переспал всего лишь с двумя девушками, причем в обоих случаях показал себя
гораздо слабее моего героя Чико).  Отношение  автора  к  прекрасному  полу
выходит за рамки простой враждебности, неся в себе  некое  омерзение:  две
героини "Стад-сити" -  потаскухи,  а  третья  -  глупенькая  пустышка,  из
которой так и сыплются пошлости, вроде "Я так люблю тебя,  Чико"  или  "Ты
разве не зайдешь ко мне? У меня есть кое-что вкусненькое". Напротив,  Чико
- настоящий парень-работяга, не выпускающий сигарету изо  рта,  прямо-таки
передовой  представитель  трудящейся   молодежи,   любимый   герой   Брюса
Спрингстина (которого, по правде говоря, никто еще не  знал  в  то  время,
когда рассказ мой появился в студенческом литературном альманахе  -  между
поэмой под названием "Воплощения моего Я" и  эссе  о  молодежном  матерном
жаргоне,  написанном  на  этом  самом  жаргоне).  Короче,  неопытность   и
неуверенность автора в себе ощущается в каждой фразе этого,  с  позволения
сказать, произведения.
     И  в  то  же  время  "Стад-сити"  стал  первым   действительно   моим
произведением после пяти лет довольно бесплодных литературных  упражнений,
первым, которого я мог бы не стыдиться, несмотря на все его огрехи, весьма
корявым, но, согласитесь, жизненным.  Даже  теперь,  когда  я  перечитываю
рассказ, с трудом сдерживая усмешку в наиболее  претенциозных  и  "крутых"
местах, за строчками мне видится  живой  образ  Гордона  Лашанса,  только,
разумеется,  не   нынешнего   автора   многочисленных   бестселлеров,   не
успевающего подписывать все новые контракты, а  того  Гордона,  который  в
один прекрасный день отправился с друзьями на поиски тела погибшего пацана
по имени Рей Брауэр.
     Конечно, это плохой рассказ, поскольку автор его слышал слишком много
посторонних голосов в  ущерб  единственному  -  внутреннему  -  голосу,  к
которому вообще стоит прислушиваться. Но это было первое мое произведение,
где я описал места, которые я знаю, и чувства, которые  испытал  сам.  То,
что волновало меня на протяжении стольких лет, вдруг  обрело  новую  форму
ощущений, поддающихся контролю, и этот факт  сам  по  себе  наполнил  меня
неким новым, радостным ощущением. Взять, к примеру,  кошмар  моих  детских
лет: мертвый Денни, появляющийся из шкафа  в  его  тщательно  оберегаемой,
превращенной в музей комнате. Я вполне искренне полагал, что  кошмар  этот
давным-давно забыт, и вдруг он, слегка измененный, всплыл в моем рассказе.
С той разницей, что герой "Стад-сити" способен контролировать  возникающие
у него при этом чувства.
     Не раз мне приходилось бороться с искушением "причесать" этот корявый
рассказ  и  даже,  может  быть,  переписать  его  заново  -  временами   я
действительно стыжусь его, но в то же время он мне дорог таким,  какой  он
есть. Во всяком случае теперешний, начавший уже седеть  Гордон  Лашанс  не
смог бы написать таких вещей, как, например,  картина  смерти  Джонни  или
тени от текущих по стеклу струй дождя на лице и на груди Джейн.
     И еще одно: "Стад-сити" стал первым моим произведением, которое я  не
показывал родителям. Слишком в нем много было Денни, Касл-рока и, главное,
1960 года. Слишком в нем много было  правды,  а  правда  всегда  причиняет
боль.



                                    9

     В моей комнате, располагавшейся на  верхнем  этаже,  температура  уже
достигала градусов девяноста, а к полудню,  даже  с  настежь  распахнутыми
окнами, она наверняка поднимется до ста десяти. Хорошо, что мне сегодня не
придется спать тут, в этой душегубке. Сама мысль о предстоящей  экспедиции
привела меня в радостное возбуждение. Я  сдернул  с  постели  пару  одеял,
свернул их и при помощи ремня  соорудил  нечто  вроде  солдатской  скатки.
Затем пересчитал оставшиеся деньги - получилось шестьдесят восемь  центов.
Теперь я был полностью готов.
     Спуститься я решил по задней лестнице, чтобы лишний раз не  встретить
старика,  однако  эта  предосторожность  была  напрасной:  отец  все   еще
разбрызгивал  бесполезную  уже  влагу  в  саду,  задумчиво   уставясь   на
сотворенную им радугу.
     Пройдя по Летней улице, я пересек пустырь и вышел к Карбайн  -  туда,
где теперь находится редакция касл-рокского "Зова". К  тротуару  подрулила
машина и из нее вылез Крис со скаутским рюкзаком в одной руке и такой  же,
как у меня, скаткой из одеял в другой.
     - Благодарю, мистер, - бросил он водителю, подбегая ко мне. На шее  у
него болталась скаутская фляга. Глаза Криса блестели.
     - Ух, Горди, что я тебе сейчас покажу! - возгласил он.
     - Что же?
     - Пойдем-ка вон  туда,  -  он  указал  на  узкое  пространство  между
ресторанчиком и касл-рокским универмагом.
     - Да что случилось, Крис?
     - Пойдем, говорю тебе!
     Он бросился в переулок, и после секундного размышления  я  последовал
за ним. Проход между двумя зданиями сужался, оканчиваясь  громадной  кучей
мусора, старых газет, битых бутылок и прочей дребедени. Крис, а за  ним  и
я, перебрался через кучу и  свернул  за  угол  ресторанчика,  где  наконец
остановился. Восемь или девять мусорных  бачков,  выстроенных  в  шеренгу,
будто солдаты на параде, распространяли ужасающее зловоние.
     - Местечко погаже ты не мог выбрать? - скорчил я гримасу. -  Ну,  нет
уж, Крис, уволь...
     - Давай руку, - не понял он, что это меня покоробило.
     - Не в этом дело. Меня сейчас вывернет наизнан...
     Слова застряли у меня в горле, и я немедленно забыл про вонь: в руках
у Криса, который уже успел распаковать свою поклажу, был громадный  черный
пистолет с деревянной рукояткой.
     - Ну, кем  ты  хочешь  быть:  Одиноким  Рейнджером  или  Сиско-кидом?
[клички знаменитых  киногангстеров]  -  осведомился  Крис,  расплываясь  в
довольной ухмылке.
     - Господи, Боже мой! - только и смог выдохнуть я. - Ты где его добыл?
     - Упер из письменного стола папаши. Сорок пятый калибр!
     - Ага, вижу... - На самом деле это мог быть  и  тридцать  восьмой,  и
даже триста  пятьдесят  седьмой  калибр  -  я  перечитал  все  вещи  Джона
Макдональда и Эда Макбейна, но  настоящую  "пушку"  видел  только  раз,  у
констебля  Баннермана,  да  и  то  в  кобуре.  Он  ее  оттуда  никогда  не
вытаскивал, вопреки всем нашим просьбам.
     - Послушай, тебе же твой старик башку открутит, тем более,  что,  как
ты говоришь, он не в своей тарелке. Вернее, как раз в своей...
     В глазах у Криса заплясали чертики:
     - Вот это-то и хорошо, дружище: он  с  приятелями  засел  накрепко  у
Харрисона. Они там уже выжрали бутылок шесть, а может,  и  все  восемь,  и
останавливаться на этом явно не намерены. Похоже, этот "штопор" у него  не
менее чем на неделю, так что он ничего не узнает. Алкаши вонючие...
     Крис закусил губу. Единственный из нашей компании, он никогда не брал
в рот ни единой капли, даже чтобы показать, что он уже мужчина. Когда  его
на этот счет подначивали, он отвечал,  что  взрослый-то  он  взрослый,  но
уподобляться своему папаше категорически не желает. Однажды он мне поведал
по  секрету  (это  было  после  того,  как  близнецы  Деспейны  приволокли
украденную  у  отца  коробку  с  шестью  банками  пива,  и  все  принялись
потешаться над Крисом, который отказался сделать хоть  один  глоток),  что
пить он просто-напросто  боялся.  Его  родитель  не  просыхал  теперь  уже
круглыми сутками, старший брат изнасиловал  ту  девицу,  будучи  пьяным  в
стелъку, а "Глазное Яблоко", вместе с "Тузом" Меррилом,  Чарли  Хогеном  и
Билли Тессио, тоже надирался весьма регулярно. То же самое,  сказал  Крис,
будет и с ним, если он хоть  раз  притронется  к  бутылке.  Вы,  наверное,
будете смеяться над двенадцатилетним пацаном,  который  до  смерти  боится
превратиться в алкоголика, однако Крису было не до смеха. Абсолютно не  до
смеха. Он очень много размышлял о подобной перспективе, и  она  беспокоила
его всерьез.
     - А патроны к нему есть? - спросил я.
     - Девять штук - все, что было в коробке. Он часто спьяну постреливает
по пустым консервным банкам,  так  что  мы  можем  их  использовать  -  он
подумает, что расстрелял все сам.
     - Он заряжен?
     - Нет, конечно! Ты что, меня за идиота держишь?!
     Я взял пистолет. Ощущая его приятную тяжесть в ладони,  я  представил
себя Стивом Кареллой из 87-го участка, преследующим того подонка, Хеклера,
или, быть может, Мейера с Клинтом после того, как они  очистили  очередную
квартиру. Прицелившись в один из мусорных баков, я плавно нажал на курок.
     БА-БАХ!!!
     Из дула вырвался язычок пламени, запястье пронзила  боль  от  отдачи,
сердце у меня подскочило и затрепетало где-то  возле  глотки.  В  покрытой
слоем ржавчины стенке бачка зияла громадная дыра.
     - О, Боже! - вырвалось у меня.
     От неожиданности, а может, и от страха Крис бешено захохотал.
     - Ну, ты даешь! -  заорал  он.  -  Гордон  Лашанс  устроил  пальбу  в
Касл-роке! Вот это да!
     - Заткнись! - прикрикнул  я,  хватая  его  за  рукав.  -  Сматываемся
отсюда!
     Мы ринулись прочь, и в ту же секунду Френсин Таппер в  белом  фартуке
официантки высунулась из задней двери ресторанчика:
     - Кто это сделал? Какой мерзавец вздумал ту взрывать хлопушки?
     Боже, как мы мчались! Пробежав через  захламленные  дворы  нескольких
магазинов, мы перемахнули через дощатый забор, при этом занозив ладони,  и
наконец выскочили на Каррен-стрит. На бегу я кинул Крису пистолет. Он,  не
переставая хохотать, каким-то образом поймал его и умудрился сунуть  назад
в рюкзак. Свернув на Карбайн-стрит, мы перешли на  шаг:  бежать  по  такой
жаре, сломя голову,  было  невмоготу,  к  тому  же  выглядели  мы  слишком
подозрительно. Криса все еще разбирал смех.
     - Поглядеть бы тебе в тот момент на свою физиономию,  дружище!  -  Он
остановился, хохоча  и  хлопая  себя  по  ляжкам.  -  Зрелище  на  миллион
долларов, ей-Богу!
     - Зараза, вот ты кто! Признайся, ведь ты знал, что он заряжен?! Из-за
тебя я теперь влип: эта сучка Таппер наверняка меня узнала.
     - Глупости, она подумала, что это всего лишь хлопушка. К тому  же  ты
отлично знаешь, что она не видит дальше собственного коса. Воображает, что
очки испортят ее миленькую мордаху. Ха, будто такую харю можно чем-то  еще
испортить!
     Крис согнулся пополам от нового взрыва хохота.
     - Да наплевать мне на ее харю! Учти, Крис, это тебе даром не пройдет.
     - Да ладно, Горди, успокойся. - Он обнял меня  за  плечи.  -  Вот  те
крест на пузе, я и понятия не имел, что он заряжен!  Клянусь  матушкой!  Я
взял его из папашиного стола, а он, прежде чем положить его  туда,  всегда
вытаскивает обойму. На этот раз он, вероятно, был в  этот  момент  слишком
накачан.
     - Ты правда не заряжал его?
     - Конечно, нет.
     - Клянись, что если ты мне врешь, то твоя мать будет  гореть  в  аду.
Ну, клянешься?
     - Клянусь.
     Перекрестившись, он трижды сплюнул через левое  плечо.  Физиономия  у
него при этом была такой честной и открытой, словно у мальчика, поющего  в
церковном хоре, но когда мы приблизились к дожидавшимся нас  возле  хижины
Верну и Тедди, смех снова разобрал его. Он, конечно, рассказал им, как все
было, и  как  только  хохот  стих,  Тедди  поинтересовался,  а  за  каким,
собственно, дьяволом ему понадобилось оружие.
     - Да ни за каким, - ответил Крис. - А вдруг нам повстречается медведь
или еще какое чудо-юдо? К  тому  же  с  пистолетом  в  лесу  ночью  как-то
спокойнее.
     Последний довод убедил нас. В отличие от Тедди,  Крис,  самый  крутой
парень  в  нашей  команде,  мог  не  опасаться,  что  кто-то  назовет  его
трусоватым.
     - Ты не забыл поставить палатку у  себя  в  поле?  -  поинтересовался
Тедди у Верна.
     - Не забыл, и даже зажег внутри фонарик, чтобы  все  думали,  что  мы
там.
     - Вот молодец!  -  похлопал  я  Верна  по  плечу,  и  тот  расплылся,
довольный похвалой.
     - Ну, тогда пошли, - сказал Тедди. - Пора: уже почти двенадцать.
     Крис поднялся первым. Мы окружили его.
     - Пойдем по полю Бимана до бензоколонки Сонни, затем мимо  мебельного
магазина и свалки выйдем к железнодорожным путям, а там от эстакады  и  до
Харлоу недалеко, - сказал он.
     - Как думаешь, это далеко? - спросил Тедди.
     Крис пожал плечами.
     - Миль двадцать, по меньшей мере. Правда, Горди?
     - Если не все тридцать.
     - Пусть тридцать, мы все равно там  будем  завтра  к  полудню,  если,
конечно, никто из нас не накладет в штаны.
     - Тут нет засранцев, - поспешил заверить Тедди.
     Мы с некоторым сомнением переглянулись.
     - Мя-я-я-у, - мяукнул Верн и тут же громко пукнул.
     Все грохнули от хохота.
     - Ладно, ребята, пошли, - Крис вскинул на плечо свой рюкзак и зашагал
впереди. Остальные последовали за ним.



                                    10

     Когда мы, наконец, прошли через поля Бимана и вскарабкались на насыпь
эстакады,  где  Большое  Южное  шоссе   пересекается   с   Западно-мэнской
автострадой, нам пришлось скинуть рубашки и обвязаться ими  вокруг  пояса.
Пот лил с нас  ручьями.  С  эстакады  мы  осмотрели  окрестности,  выбирая
наиболее удобный путь.
     До самой старости я не забуду ту минуту. Часы были у  меня  одного  -
дешевенький "таймекс", полученный мною год  назад  в  качестве  премии  за
успешную торговлю  лечебной  мазью  "кловерин"  (я  подрабатывал  тогда  в
аптеке). Обе стрелки замерли на верхней цифре.  Солнце  стояло  в  зените,
задавшись, очевидно, целью спалить все  живое  здесь,  внизу.  Мозги  наши
потихоньку плавились.
     Сзади  нас,  на  склоне  холма  Касл-вью,  раскинулся  наш  городишко
Касл-рок.  Чуть   ниже   протекала   Касл-ривер,   возле   которой   трубы
ткацко-шерстяной фабрики выбрасывали в небо клочья дыма того же цвета, что
и пистолет Криса. Фабрика со страшной силой гадила не только в воздух,  но
и в реку. Слева от нас располагался большой мебельный  магазин  Джолли,  а
прямо,   параллельно   Касл-ривер,   блестела    под    палящим    солнцем
железнодорожная  колея.  Справа  раскинулся  громадный,  заросший   густым
кустарником пустырь (теперь там все расчищено, и по  воскресеньям,  в  два
часа пополудни, проходят  мотогонки).  На  горизонте  возвышалась  старая,
давно заброшенная водонапорная башня. Было  в  этом  мрачном,  обшарпанном
сооружении нечто зловещее.
     Мы невольно залюбовались открывшимся видом, но Крис  нетерпеливо  нас
поторопил:
     - Пойдем же, мы теряем время.
     Под ногами у нас был шлак, и очень скоро черная пыль намертво въелась
в носки и кроссовки. Верн что-то замурлыкал себе под  нос,  однако  вскоре
замолчал, и слава Богу: не хватало  только  этой  пытки  для  ушей.  Фляги
догадались захватить лишь Крис и Тедди. Мы поминутно к ним прикладывались.
     - Наполним их на свалке: там есть кран,  -  сказал  я.  -  Вода  туда
подается из колодца в сто девяносто футов глубиной, поэтому пить ее можно.
По крайней мере, отец так говорил.
     - Вот и отлично, - отозвался  Крис,  ставший  общепризнанным  ведущим
нашей экспедиции. - К тому же, пора сделать пятиминутный привал.
     - А как насчет перекусить? - брякнул вдруг Тедди. - Держу пари, никто
и не додумался захватить что-нибудь пожрать. Я-то точно не додумался...
     Крис остановился.
     - Вот, дьявол! - стукнул он себя по лбу. - И я ничего не взял. А  ты,
Горди?
     Я покачал головой, сам удивляясь собственной глупости.
     - Ты как, Верн?
     - Искренне сожалею, - ответил тот, - но и я пустой.
     - Что ж, - вздохнул я, - давайте глянем, сколько у нас денег.
     Расстелив рубаху на землю, я высыпал на нее свою мелочь -  шестьдесят
восемь центов. Монетки ярко блестели под ослепительными солнечными лучами.
У Криса оказалась мятая долларовая бумажка и  пара  одноцентовиков.  Тедди
высыпал два четвертака и еще два пятака. У  Верна  оказалось  только  семь
центов.
     - Два тридцать семь, - сосчитал я  деньги.  -  Жить  можно.  В  конце
дороги к свалке есть  магазинчик.  Кому-то  придется  отправиться  туда  и
принести гамбургеров с тоником, пока остальные будут отдыхать.
     - Кто пойдет? - спросил Верн.
     - Решим, когда доберемся до свалки. Идем.
     Я ссыпал деньги в карман куртки и уже завязывал ее  на  поясе,  когда
Крис закричал:
     - Поезд идет!
     И правда - звук приближавшегося  поезда  уже  был  слышен,  но  чтобы
окончательно убедиться, я дотронулся до рельса: он мелко дрожал.
     - Парашютистам приготовиться к  прыжку!  -  заорал  Верн  и  тут  же,
головой вниз, покатился по насыпи. Игра в  парашютистов  была  его  второй
манией, для чего  он  использовал  любое  место,  подходящее  для  мягкого
приземления: стог сена или вот эту, поросшую жухлой травой насыпь.
     Крис прыгнул вслед за ним. Поезд, идущий, очевидно, в  Льюистон,  был
уже совсем близко, однако Тедди вместо того, чтобы спрыгнуть, повернулся к
нему лицом. Толстые стекла  его  очков  поблескивали  на  солнце,  длинные
волосы упали на глаза.
     - Тедди, ты что? - заорал я. - Давай, прыгай!
     - И не подумаю. - В глазах его был такой знакомый, сумасшедший блеск.
- Что такое грузовики по сравнению с поездом?! Вот где  настоящий  риск...
Ну, сейчас я ему покажу!
     - Ты что, офонарел?! Он же тебя раздавит всмятку!
     - Это совсем как высадка в Нормандии! - кричал мне Тедди,  балансируя
на рельсе.
     Мгновение я стоял, пораженный подобным пароксизмом  идиотства,  затем
схватил Тедди в охапку и, не обращая внимания на  его  судорожные  попытки
вырваться, столкнул его вниз с насыпи и спрыгнул  вслед  за  ним.  Еще  не
успев приземлиться, я  почувствовал  сильнейший  удар  поддых.  Ловя  ртом
воздух, я умудрился вмазать ему коленом в грудь, опрокинув  его  навзничь,
но Тедди тут же ухватил меня за шею. Мы вместе  покатились  по  насыпи,  с
ожесточением молотя друг друга кулаками и ногами. Крис с Верном  удивленно
уставились на нас.
     - Ты, сволочь, сукин сын! - брызгал слюной Тедди. -  Дерьмо  вонючее!
Слезай с меня сейчас же, убью гадину!
     Дыхание постепенно возвращалось ко мне. Я с трудом поднялся, отступая
от разъяренного Тедди и пытаясь сдержать его удары. Мне было  одновременно
смешно и страшно: когда с Тедди случались вспышки ярости,  вроде  этой,  к
нему лучше было близко не подходить. В таком состоянии он мог  наброситься
на кого угодно, а  если  бы  ему  переломали  руки,  стал  бы  кусаться  и
лягаться.
     - Тедди, ты можешь кидаться хоть под  поезд,  хоть  под  грузовик,  -
кулак его прошел в миллиметре от моего носа, - но только после  того,  как
мы найдем то, что ищем, - он, наконец, достал меня в плечо, - а до тех пор
никто не должен видеть нас, - трах мне по щеке! - ты  меня  понял,  болван
чертов, или тебя по-настоящему отделать?!
     Когда он  вмазал  мне  по  физиономии,  я  был  уже  готов  дать  ему
хорошенько, но нас вовремя растащили Крис с Верном.
     Наверху с грохотом пронесся поезд. Несколько кусочков шлака скатились
вниз по насыпи. Я уже начал остывать, но Тедди, как только  мимо  пронесся
последний вагон, снова заорал:
     - Пустите, я убью его! Я ему всю рожу разукрашу!
     Он попытался высвободиться из объятий Криса, однако безуспешно.
     - Успокойся, Тедди, - мягко проговорил Крис.
     Он повторял это снова и снова, пока Тедди не перестал барахтаться. Он
замер, очки съехали ему на нос, слуховой  аппарат  болтался  где-то  возле
кармана, куда, к батарейке, шел от него проводок.
     Когда он окончательно успокоился, Крис,  обернувшись  ко  мне,  задал
вопрос:
     - Чего это вы сцепились, Гордон?
     - Да он хотел "поиграть" с поездом так, как он это  обычно  делает  с
грузовиками на шоссе. Я подумал, что машинист может вызвать полицию.
     - Ну, ему бы было не до этого, - усмехнулся Тедди. Пар  из  него  уже
весь вышел.
     - Горди поступил правильно, -  заявил  Верн.  -  Давайте-ка,  ребята,
миритесь.
     - Мир, мужики, - поддержал его Крис.
     - Ну, ладно, - я протянул руку ладонью вверх. - Что, Тедди, мир?
     - Я запросто бы от него  увернулся,  -  упрямо  сказал  он.  -  И  не
испугался бы нисколечко.
     - Я в этом и не сомневаюсь, - заверил я его, хотя при одной мысли  об
этом по спине у меня пробежали мурашки. - Ясное дело, ты бы увернулся.
     - Ну, тогда мир.
     - Пожми руку Горди, - велел Крис, отпуская Тедди.
     Тедди сжал мне ладонь чуть сильнее, чем требовалось.
     - А все-таки засранец ты, Лашанс, - заявил он при этом.
     - Мя-я-я-у, - ответил я.
     - Ладно, ребята, пошли дальше, - сказал Верн.
     - Тебя бы вот послать подальше, - хохотнул Крис. Верн сделал вид, что
собирается его ударить. Все рассмеялись.



                                    11

     В половине второго мы добрались  наконец  до  свалки.  Верн  возопил:
"Парашютистам приготовиться к прыжку!" - и  тут  же  совершил  этот  самый
прыжок с насыпи, а за ним и мы. Свалка начиналась сразу  же  за  нешироким
заболоченным участком. Ее окружала загородка в  шесть  футов  высотой.  На
расстоянии примерно в двадцать футов друг  от  друга  висели  проржавевшие
таблички:

                       ГОРОДСКАЯ СВАЛКА КАСЛ-РОКА
                 РАБОЧЕЕ ВРЕМЯ С 4-х ДО 8-МИ ПОПОЛУДНИ
                        ВЫХОДНОЙ - ПОНЕДЕЛЬНИК
                   ПОСТОРОННИМ ВХОД СТРОГО ЗАПРЕЩЕН

     Мы перелезли через загородку и спрыгнули на территорию свалки.  Тедди
и Верн сразу направились к  колодцу,  воду  из  которого  необходимо  было
добывать при помощи довольно древнего ручного  насоса.  Его  металлическая
рукоятка торчала под углом, напоминая однокрылую птицу,  которая  пытается
взлететь. Когда-то рукоятка была зеленой, однако тысячи рук, качавших воду
за последние лет двадцать, отполировали ее до  зеркального  блеска.  Рядом
стояло наполненное до  краев  ведро,  и  было  бы  просто  неприличным  не
воспользоваться чьей-то щедрой предусмотрительностью  вместо  того,  чтобы
качать воду самим.
     Свалка навсегда осталась в моей памяти  как  одно  из  самых  сильных
воспоминаний о детстве в Касл-роке. Почему-то она ассоциируется у  меня  с
картинами сюрреалистов: часовыми циферблатами без  стрелок,  свисающими  с
ветвей деревьев, меблированными комнатами в викторианском стиле, торчащими
посреди песков Сахары, или старинными  паровозами,  выезжающими  прямо  из
каминов. Примерно такой мне, ребенку, виделась городская свалка Касл-рока.
     На свалку мы проникли с тыльной части. Если вы  въезжаете  туда,  так
сказать, с парадного входа, по широкой, но  ужасно  грязной  дороге  через
ржавые ворота, то попадаете на  довольно  обширную  полукруглую  площадку,
выровненную бульдозерами чуть ли не идеально, на манер  взлетно-посадочной
полосы. Площадка эта упирается в крутой  обрыв,  за  которым  простирается
собственно свалка, представляющая собой громадный  котлован,  быть  может,
футов  в  восемьдесят   глубиной,   наполненный   всеми   видами   отходов
жизнедеятельности обыкновенного  американского  городка  -  пустой  тарой,
разнообразными  предметами,  когда-то  нужными,  а   теперь   изношенными,
сломанными или просто бесполезными. Разглядывать всю эту мешанину  никогда
не доставляло мне особенного удовольствия: взгляд бессмысленно блуждал  по
ней, пока не останавливался на каком-то уж совершенно несуразном предмете,
вроде уже упоминавшихся  часовых  циферблатов  или  викторианской  мебели.
Бронзовый остов старинной кровати поблескивал на солнце;  однорукая  кукла
скорчилась в позе роженицы; обтекаемый капот перевернутого  "студебеккера"
торчал  из  общей  кучи  на  манер  готовой  к  пуску   межконтинентальной
баллистической ракеты; громадных  размеров  "титан"  для  кипячения  воды,
вроде тех, что раньше ставили  в  присутственных  местах,  сверкал,  будто
гигантский бриллиант...
     На свалке было также полным-полно  живых  существ,  которые,  однако,
нимало не походили на героев диснеевских мультиков или  же  на  обитателей
зоопарка.  Тут  кишмя  кишели  громадных  размеров  крысы  и  даже  сурки,
разжиревшие на таких деликатесах, как тухлые гамбургеры и червивые  овощи,
гнездились тысячи не менее  жирных  чаек,  задумчиво  бродили  здоровенные
вороны, похожие на протестантских пасторов  в  черных  смокингах,  уже  не
говоря о бродячих собаках, в отличие от прочих  обитателей  свалки  тощих,
злых,  вечно  грызущихся  между  собой  из-за  облепленного  мухами  куска
протухшего мяса или куриных потрохов,  дошедших  под  палящим  солнцем  до
полной кондиции.


     Чудища эти были не страшны  лишь  Майло  Прессману,  сторожу  свалки,
потому  что  он  нигде  не  появлялся  без  сопровождения  гораздо   более
кошмарного  создания  по  кличке  Чоппер.  Не  было  в  Касл-роке  и   его
окрестностях в радиусе сорока миль существа более  злобного,  одним  своим
видом внушающего ужас, и в то же время таинственного, почти мифического  -
настолько редко он появлялся на людях. Среди окрестной ребятни  о  Чоппере
ходили легенды. Одни говорили, что это помесь немецкой овчарки с боксером,
другие - что он ирландский волкодав, а  некий  парнишка  из  Касл-вью,  по
имени Гарри Хорр, утверждал, что Чоппер - настоящий доберман-пинчер и  что
у него вырезаны голосовые связки, поэтому он набрасывается молча и никогда
не лает. Утверждали также, что Майло Прессман  кормит  своего  пса  особой
смесью из сырого мяса и куриной крови. Не знаю, правда это или нет, но, по
слухам, сам Майло не отваживался выпускать Чоппера из конуры, не  набросив
ему  на  морду  проволочный  капюшон  вроде  того,  который  надевают   на
охотничьих соколов.
     Поговаривали еще, что Прессман выдрессировал Чоппера так, чтобы он не
просто набрасывался на жертву, а хватал ее  за  определенные  части  тела.
Так, якобы, однажды некий отправившийся на свалку за  "сокровищами"  пацан
услыхал крик Майло Прессмана: "Фас, Чоппер! За руку его!"  -  и  Чоппер  в
самом деле ухватил несчастного за ладонь, разорвал кожу и связки, а  потом
принялся  перемалывать  кости,  но  тут  Майло  оттащил  его  от   бедного
мальчишки. Говорили, что Чоппер может точно так же схватить  за  ногу,  за
ухо или даже  за  лицо...  Другой  нарушитель  будто  бы  услыхал  команду
Прессмана: "Фас, Чоппер! Хватай его за яйца!" - после чего он  превратился
в евнуха на всю оставшуюся жизнь. Впрочем, все это были одни лишь сплетни,
самого же Чоппера редко кто видел в натуре, в отличие  от  его  хозяина  -
обыкновенного, довольно туповатого работяги,  который  компенсировал  свой
нищенский заработок тем, что изредка продавал в городке вещи, еще годные к
употреблению.
     Сейчас ни Чоппера, ни Майло поблизости было не видать...
     Поначалу мы собирались наполнить фляги из ведра, однако вода там была
теплая и противная, поэтому пришлось  все-таки  качать.  Верн  присоединил
шланг к  горловине  насоса,  и  Тедди  приступил  к  работе.  Качал  он  в
лихорадочном темпе, и наконец усилия его были вознаграждены  -  из  шланга
полилась струя чистой, прохладной воды. Крис с Верном  тут  же  подставили
под струю головы, в то время как Тедди продолжал качать как сумасшедший.
     - Совсем наш Тедди полоумный, - тихонько проговорил я.
     - Это точно, - согласился со мною Крис. - Держу пари,  что  долго  он
так не протянет - отправится по стопам папаши. Взять хотя бы  его  игру  с
трейлерами на шоссе... Да и потом он же не видит ни черта, даже в очках.
     - А помнишь тот случай с деревом?
     - Ну, еще бы.
     В прошлом году Тедди с Крисом забрались как-то на  высоченную  сосну,
которая росла за моим домом. Они уже залезли почти на самый  верх,  и  тут
Крис заявил, что дальше лезть нельзя: ветви могут не выдержать. Тогда-то у
Тедди снова появилось знакомое бешеное выражение  на  лице,  и  он  упрямо
полез вверх, намереваясь добраться до самой макушки. Отговорить  его  Крис
так и не смог. Тедди - вы только представьте себе!  -  все-таки  залез  на
самый верх, правда, весил он всего семьдесят пять фунтов... Ухватившись за
верхушку дерева, он принялся орать, что весь мир теперь у его ног  и  тому
подобные глупости, и тут раздался треск, сучок, на  котором  стоял  Тедди,
подломился, а вслед за  этим  произошло  нечто  такое,  что  вполне  может
служить доказательством существования Бога.  Повинуясь  какому-то  шестому
чувству, Крис вытянул  руку  и...  ухватил  Тедди  Душана  за  волосы.  Он
вывихнул запястье (рука у Криса впоследствии не действовала  недели  две),
однако продолжал удерживать визжащего  Тедди  до  тех  пор,  пока  тот  не
нащупал ногой крепкий сук. Если бы не Крис,  он  бы  пролетел  добрых  сто
двадцать футов сквозь острые сучья, после чего от него бы,  разумеется,  и
мокрого места не осталось. Когда они, наконец,  слезли,  лицо  Криса  было
пепельно-серым, а этому засранцу Тедди  хоть  бы  хны!  Он,  как  водится,
набросился на своего спасителя с кулаками за то, что Крис схватил  его  за
волосы, и роль миротворца выпала тогда мне.
     - Мне случай тот до сих пор по ночам  снится.  -  Крис  посмотрел  на
меня, в глазах его мелькнула какая-то незащищенность. - Вот только во  сне
схватить его я постоянно не успеваю, или же в руке остается лишь клок  его
волос, а Тедди с воплем падает и падает... Кошмар, правда?
     - Кошмар, - согласился я.
     На какое-то мгновение взгляды наши встретились, и в этот краткий  миг
мы поняли, что останемся друзьями навеки. Затем  мы  отвернулись  друг  от
друга и принялись наблюдать за плещущимися в воде Тедди и Верном.
     - Но ты же все-таки успел  его  схватить,  -  проговорил  я.  -  Крис
Чамберс всегда и везде успевает, не так ли?
     - Особенно в общении со слабым полом, - подмигнул мне Крис и,  сложив
большой и указательный пальцы в кольцо, метко сквозь него плюнул.
     Я расхохотался.
     -  А  вы  что  там  застыли,  как  пеньки?  -  крикнул  нам  Верн.  -
Дожидаетесь, пока вода кончится?
     - Ну что, бежим наперегонки? - предложил Крис.
     - По такой жаре? Совсем рехнулся.
     - Слабо, да? - с ухмылкой принялся подначивать меня  он.  -  Ну,  кто
первый?
     - Ничего не слабо!
     - Тогда бежим!
     Мы  рванули  -  только  пыль  из-под  кроссовок  полетела.   Зрители,
поддерживая нас, завопили: Верн болел за Криса, а Тедди - за меня.  Финиша
мы достигли одновременно и, хохоча, рухнули на пожелтевшую траву  рядом  с
колодцем. Крис швырнул Верну свою флягу. Как только он ее наполнил,  мы  с
Крисом принялись поливать друг друга из шланга - сначала он меня, а  затем
я его. Вода оказалась просто ледяной, совсем как в январе,  но  при  такой
жаре это было как раз то, что надо. Покончив с купанием, мы присели в тени
единственного дерева - чахлого ясеня, росшего футах  в  сорока  от  лачуги
Майло Прессмана. Дерево резко склонилось на запад,  создавая  впечатление,
что его единственным желанием было подхватить корни  -  так,  как  дамы  в
исторических фильмах подхватывают  на  ходу  пышные  юбки,  -  и  убраться
куда-нибудь к черту на кулички из этой Богом проклятой дыры.
     - Кайф! - счастливо засмеялся Крис, откидывая со лба мокрые волосы.
     - Да, так бы жил да жил, - вздохнул Верн.
     Мне показалось, что он имел в виду не только то, что мы вырвались  на
свободу, не только предстоящее  нам  в  Харлоу  приключение,  но  и  нечто
большее. Сейчас действительно весь мир был у наших ног. У нас была цель, и
мы знали, как ее достичь. Это поистине великое чувство.
     Мы еще немного посидели под деревом, болтая о всякой  всячине,  вроде
того, кто станет в этом сезоне чемпионом (при этом сошлись во мнении, что,
конечно, "Янки" - ведь за них теперь играли Мэнтл с Мэрисом), какая  тачка
лучше всех (конечно,  "тандерберд"  1955  года,  хоть  Тедди  и  утверждал
упрямо, что "корвет" 1958 года даст "тандерберду" сто очков  вперед),  кто
не из нашей команды самый крутой парень в Касл-роке (все согласились,  что
это Джейми Гэллант, потому что он кое-что показал миссис Юинг, а когда  та
принялась на него орать, спокойно - руки в карманах -  вышел  из  класса),
что было по "ящику" достойного  внимания  (безусловно,  "Неприкасаемые"  и
"Питер Ганн" - оба фильма с Робертом  Стэком,  Эллиотом  Нессом,  а  также
Крейгом Стивенсом в роли Ганна). Ну и тому подобное...
     Тень от ясеня становилась все длиннее. Первым  это  заметил  Тедди  и
поинтересовался у меня, который  час.  С  удивлением  я  увидел,  что  уже
четверть третьего.
     - Кому-то нужно  отправляться  за  едой,  -  сказал  Верн.  -  Свалка
открывается в четыре, а мне бы не  хотелось  повстречаться  с  Чоппером  и
Майло.
     С этим согласился даже Тедди. На  старого,  тощего  Майло  ему  было,
конечно, наплевать, но вот при одном упоминании Чоппера у любого пацана из
Касл-рока душа уходила в пятки.
     - Ну, хорошо, - сказал я. - Держите по монете.
     Четыре монетки блеснули на  солнце,  прежде  чем  упасть  каждому  на
ладонь. Два орла и две решки... Мы опять подбросили монеты -  на  сей  раз
все четыре выпали решкой.
     - О Господи, вот это уже погано, - выдохнул Верн.
     Что погано, мы и без него знали: четыре решки, иначе  говоря  "луна",
предвещали что-то крайне неприятное. Какое-то несчастье.
     - Бросьте, это ровным счетом ничего  не  значит,  -  заявил  Крис.  -
Давайте еще раз.
     - Нет, дружище, - с убежденностью заговорил Верн, - "луна"  означает,
что худо дело. Помните историю с Клинтом Брейкеном и его приятелями? Билли
рассказал мне, что, прежде чем сесть в тачку, они  кинули  монетки  -  кто
побежит за пивом, - и выпала как раз "луна". И что от  них  осталось?  Все
четверо всмятку! Нет, мужики, ей-Богу, мне это не нравится.
     - Да кто поверит в эту чепуху? - нетерпеливо заворчал  Тедди.  -  Все
это байки, Верн, для маленьких детей. Давай, кидай монетку.
     Верн, с очевидной неохотой, кинул монету, а за ним  и  остальные.  На
этот раз им, всем троим, выпала решка,  а  на  моем  пятаке  сиял  профиль
Томаса Джефферсона. Внезапно мне стало по-настоящему  страшно:  как  будто
сама судьба предвещала нам несчастье уже вторично. Или, по  крайней  мере,
им троим. На память вдруг пришли слова Криса: "В руке остается  лишь  клок
его волос, а Тедди с воплем падает и падает... Кошмар, правда?"
     Три решки, один орел...
     Раздался безумный хохот Тедди,  и  тут  же  ощущение  страха  у  меня
прошло.  Тедди  со  смехом  указывал  на   меня   пальцем.   В   ответ   я
продемонстрировал ему фигу.
     - Чего ты ржешь, как сивый мерин после случки?
     - Гы-ы-ы, Горди... - надрывался Тедди,  -  давай,  чеши-ка  за  едой,
засранец скребанный...
     Я  и  не  возражал:  после  такого  отдыха  пройтись  до  магазинчика
"Флорида" мне казалось плевым делом.
     - Это тебя так матушка твоя зовет? - поддел я Тедди.
     - Гы-ы-ы, - не унимался он,  -  Лашансу  явно  не  везет  в  азартных
играх...
     - Давай, Горди, - сказал Крис. - Мы будем тебя ждать у железки.
     - Не вздумайте меня бросить, - предупредил их я.
     Теперь уж засмеялся Верн:
     - Куда ж мы без тебя, Горди? Да еще на пустой желудок...
     - Вот с этого и начинал бы.
     Я снова показал кукиш, на этот раз не только Тедди, и,  повернувшись,
отправился в  путь.  Они  все  еще  ржали  мне  вслед.  Теперь,  вспоминая
прожитое, я вижу, что лучших друзей,  чем  тогда,  когда  мне  было  всего
двенадцать, я больше уже в своей жизни не встречал. Интересно,  только  ли
со мной так получилось?



                                    12

     Недаром говорят: "на вкус, на цвет товарища  нет",  и  слово  "лето",
понятное дело, вызовет у вас совершенно иные ассоциации,  нежели  у  меня.
Услыхав  его,  я  непременно   вспоминаю   себя   бегущим   в   кедах   по
девяностоградусной жаре к  магазинчику  "Флорида",  позвякивая  мелочью  в
кармане. Еще при этом слове в памяти моей  встает  железнодорожная  колея,
уходящая  вдаль,  к  горизонту,  сверкающие  на   солнце   рельсы,   такие
ослепительные, что я продолжаю видеть их и при зажмуренных глазах,  только
тогда они меняют цвет, становясь из белых голубыми.
     Помимо нашей  экспедиции  к  реке  на  поиски  тела  несчастного  Рея
Брауэра, воспоминание  о  лете  1960  года  будит  у  меня  и  ряд  других
ассоциаций. Так, в голове почему-то непременно  возникают  одни  и  те  же
мелочи: "Неслышно приблизься ко мне"  в  исполнении  "Флитвудз",  "Дорогая
Сузи" Робина Люка и "Бегом к дому" Литл Энтони. Были ли именно эти песенки
суперхитами сезона? И  да,  и  нет,  хотя,  скорее  всего,  были.  Долгими
багряными вечерами того лета их крутили по радио  ежедневно  по  несколько
раз, вперемежку с бейсбольными репортажами. Бейсбол стал тогда частью моей
жизни. Я тогда внезапно осознал, что бейсбольные "звезды", по крайней мере
некоторые из них, в чем-то мне очень близки. Произошло это после появления
на первых страницах газет сообщения об  автокатастрофе,  в  которую  попал
знаменитый  Рой  Кампанелла:  он  не  погиб,   однако   навсегда   остался
прикованным к креслу-каталке. Такое же ощущение посетило меня вновь совсем
недавно, когда, садясь за пишущую машинку, я услыхал  по  радио  о  гибели
Тармена Мансона при неудачной посадке самолета.
     Еще тем летом мы довольно  часто  бегали  в  кино  (того  старенького
кинотеатра под названием "Жемчужина" теперь в Касл-роке уже  нет).  Больше
всего я любил  смотреть  научно-фантастические  картины,  вроде  "Гога"  с
Ричардом Иганом в главной роли, вестерны с  Эди  Мэрфи  (Тедди  прямо-таки
боготворил Эди Мэрфи и по меньшей мере трижды пересмотрел все фильмы с его
участием), а также ленты про  войну,  особенно  с  Джоном  Уэйном.  Ну  и,
конечно,  у  нас  были  разнообразные  игры:   те   же   карты,   бейсбол,
"расшибалочка" на деньги - обычные  мальчишеские  забавы.  Все  это  было,
однако теперь, когда я, тупо уставясь на клавиатуру машинки, вспоминаю  то
безумно жаркое лето, перед глазами встает лишь одна картина: потный Гордон
Лашанс в кроссовках и джинсах, бегущий, звеня мелочью, по пыльной дороге к
магазинчику "Флорида)".
     Хозяин магазина по имени Джордж  Дассет  сложил  в  пакет  три  фунта
гамбургеров, четыре бутылки "кока-коли" и открывалку за два цента. Это был
громадных размеров мужчина с накачанным пивом  брюхом,  выпиравшим  из-под
белой футболки на манер надутого ветром паруса. Как только  я  появился  в
его  заведении,  он,  посасывая  зубочистку  и  опершись   толстыми,   как
сардельки, пальцами о прилавок, принялся наблюдать, не сопру ли я чего,  и
заговорил лишь когда стал взвешивать гамбургеры:
     - А я, кажется, знаю тебя, парень. Ты - брат Денни Лашанса, так?
     При этих словах зубочистка перекочевала из одного уголка  его  рта  в
другой. Он, пыхтя, достал из-под прилавка бутылку содовой и открыл ее.
     - Совершенно верно, сэр, вот только Денни...
     - Я знаю. Печальная история, малыш. Как  говорится  в  Библии,  "и  в
расцвете лет помни, человек, что ты смертен". Вот так, малыш... Знаешь,  у
меня брат погиб в Корее. Тебе  когда-нибудь  говорили,  как  ты  похож  на
Денни? Да-да, ну, просто копия брата...
     - Да, сэр, говорили, - соврал я.
     - Я ведь отлично помню, каким он классным был полузащитником. Вот это
игрок, Бог ты мой! Ты тогда был слишком мал и вряд-ли что-то запомнил...
     Он уставился поверх меня куда-то в  пространство,  словно  перед  его
глазами возникло вдруг видение моего брата.
     - Ну, почему же? Прекрасно помню. Эй, мистер Дассет...
     - Что, малыш?
     От нахлынувших воспоминаний  глаза  его  затуманились,  а  зубочистка
слегка вздрагивала во рту.
     - Снимите руку с весов.
     - Что-что? - В легком недоумении он уставился на тарелку весов,  где,
рядом с гамбургерами, покоились его пальцы-сардельки. - Ах, да...  Извини,
задумался о твоем брате, упокой, Господи, душу его. - Он  убрал  ладонь  с
весов, и стрелка тут же прыгнула вниз на добрых шесть унций. Пришлось-таки
ему доложить еще гамбургеров. - Ну, хорошо, держи, - сказал он, протягивая
мне пакет. - Посмотрим, что тут у нас получилось... Три фунта  гамбургеров
- доллар и сорок четыре цента, рулет - двадцать семь, четыре воды - сорок,
плюс открывалка за два цента. Итого... Он пощелкал  костяшками  счетов,  -
два двадцать девять.
     - Тринадцать, - возразил я.
     Нахмурившись, он медленно поднял на меня глаза:
     - Что ты сказал?
     - Два тринадцать. Вы неправильно посчитали.
     - Ты что, малыш...
     - Вы неправильно считаете, - повторил я. - Сначала вы собирались меня
обвесить, мистер Дассет, а теперь хотите  обсчитать?  У  меня  была  мысль
оставить вам несколько центов чаевых, однако, теперь я, наверное, от этого
воздержусь.
     Я выложил перед ним ровно два доллара и тринадцать центов мелочью. Он
хмуро посмотрел на деньги, затем  на  меня.  Лоб  его  пересекли  глубокие
морщины.
     - Да ты в своем уме, молокосос?! - В  тоне  его  звучала  неприкрытая
угроза. - Считаешь себя чересчур умным, да?
     - Не чересчур, сэр, а в самый раз. И  я  вам  не  молокосос.  Что  бы
сказала, интересно, ваша собственная мамочка, узнай она,  что  ее  сыночек
обсчитывает, как вы говорите, малышей?
     Он чуть ли не в лицо швырнул мне пакет.  Бутылки  с  "кокой"  сердито
зазвенели. Физиономия его побагровела, и он заорал:
     - Вон из моего магазина, молокосос! Смотрите,  какой  умник  нашелся!
Сукин ты сын, не вздумай появиться у меня еще раз -  вышвырну  к  чертовой
матери, так и знай!
     - Успокойтесь, не появлюсь, - парировал я, направляясь к двери.  Жара
за ней стояла несусветная. Солнце,  хоть  и  давно  перевалило  полуденную
отметку, продолжало палить нещадно. - И непременно прослежу за тем,  чтобы
ни один из моих друзей - а их у меня где-то с полсотни - никогда не  сунул
нос в вашу парашу.
     - Ублюдок! - завопил Джордж Дассет. - Брат твой не был таким!
     - Да пошел ты...
     Указав точный адрес, я выскочил на улицу. Дверь за  мной  с  пушечным
выстрелом захлопнулась. Вдогонку я услышал:
     - Ну, погоди, гаденыш, как только я тебя еще увижу, к чертовой матери
башку оторву!
     Не  переставая  хохотать,  хоть,  честно  говоря,  сердце  у  меня  и
колотилось, я добежал до ближайшего пригорка и  только  тогда  перешел  на
шаг, поминутно оборачиваясь: черт его знает, вдруг он погнался за мной  на
машине, или еще что...
     Он, однако, не стал гнаться,  и  очень  скоро  я  добрался  до  ворот
свалки. Сунув пакет за пазуху, я перелез через ограду, спрыгнул на  другой
стороне, и тут увидел то, что мне  уж  совершенно  не  понравилось:  возле
лачуги Майло Прессмана стоял его потрепанный "бьюик"  1956  года.  Значит,
Майло уже явился на работу, и если  меня  угораздит  напороться  на  него,
тогда пиши пропало. Пока что ни его, ни вселяющего ужас Чоппера  нигде  не
было видно, к тому же конура монстра располагалась в дальнем конце свалки,
и тем не менее я уже пожалел, что перелез  через  ограду  -  ведь  мог  же
обойти свалку стороной. Как бы  то  ни  было,  лезть  обратно  теперь  еще
опаснее: Майло может запросто меня заметить и  спустить  свое  чудовище  с
цепи.
     В голове у меня слегка помутилось от страха. Стараясь  выглядеть  как
можно невиннее - будто свалка и есть мой  дом  родной,  -  я  не  торопясь
направился к той части  изгороди,  за  которой  виднелись  железнодорожные
рельсы.
     Футах в пятидесяти от загородки, когда мне начало уже  казаться,  что
на сей раз пронесло, я вдруг услышал крик Майло:
     - Эй! Эй, парень! Ты что тут делаешь?  Ну-ка,  сейчас  же  отойди  от
загородки!
     Мне бы послушаться его, однако страх наоборот погнал меня к  изгороди
так, что  только  пятки  засверкали.  По  ту  сторону  решетки  я  заметил
обеспокоенные лица Верна, Тедди и Криса.
     - А ну вернись! - орал мне вслед Майло. - Вернись,  паршивец,  или  я
пса спущу!
     Угроза эта словно подтолкнула меня, и я удвоил скорость. Пакет с едой
трепыхался у меня за пазухой. Тут я услышал идиотский  хохот  Тедди,  крик
Верна: "Скорее, Горди! Ну же, давай быстрей!" -  и  сразу  вслед  за  этим
команду Майло:
     - Взять его, Чоппер! Фас его, малыш!
     Верн, оттолкнув  Тедди,  поймал  пакет,  который  я  перекинул  через
загородку. Представив ринувшегося за мной Чоппера - огнедышащее, клыкастое
чудище, от топота которого  земля  вдруг  содрогнулась,  я  заорал  благим
матом, одним прыжком  взвился  на  изгородь  и,  будто  мешок  с  дерьмом,
шлепнулся по другую ее  сторону,  совершенно  не  заботясь,  куда  именно.
Свалился же я на продолжавшего гоготать Тедди, сбив  с  его  носа  очки  и
больно ударившись о его мосластое тело. В тот же миг  Чоппер,  наткнувшись
на непреодолимое препятствие, лязгнул у меня за спиной челюстями  и  издал
протяжный, полный разочарования вой. Несмотря на боль, я тут же обернулся,
чтобы, теперь уже будучи  в  безопасности,  впервые  собственными  глазами
увидеть легендарного монстра.
     И тут уже я не смог скрыть разочарования: легенды имели довольно мало
общего с действительностью.
     Вместо громадного, свирепого волкодава с пылающими глазами и капающей
с кинжалообразных клыков слюной  на  меня,  жалобно  поскуливая,  смотрела
обыкновенная белая с черными пятнами дворняга средних  размеров.  Дворняга
встала на задние лапы, безуспешно пытаясь вскарабкаться на  загородку,  по
другую сторону которой уже пришедший в себя Тедди дразнил ее  мартышечьими
прыжками и ужимками.
     - Поцелуй-ка, Чоппи, меня в задницу! - приговаривал он,  обнажая  эту
самую часть тела. - Хочешь дерьмеца попробовать? Вкуснятина!  А  ну,  куси
меня за зад!
     Чоппер сделал бы это с  превеликим  удовольствием  и  даже  умудрился
просунуть морду сквозь решетку, за что тут же и получил по носу. Обиженная
псина завизжала, а Тедди продолжал крутить перед собачьим носом  задницей,
обзывая его так, что даже песьи уши такого  унижения  не  вынесли.  Чоппер
лег, положил окровавленную морду на передние лапы и заскулил. Мы с  Крисом
и Верном чуть не лопались от хохота.
     Майло Прессман в бейсбольной кепочке, весь в поту и с перекошенной от
злобы физиономией, подбежал к загородке, крича:
     - Эй, вы, паршивцы! Не  смейте  дразнить  пса!  Слышите,  что  я  вам
говорю? Сейчас же перестаньте!
     - Куси меня, Чоппи! - не унимался Тедди, прыгая за загородкой с голой
задницей? - Куси меня за попу! - Ну же, давай!
     Ей-Богу, такого дурного пса я в жизни  не  встречал.  Чоппер  забегал
кругами, не переставая завывать и, очевидно, собираясь с силами, а  затем,
разогнавшись до скорости миль тридцать в час,  ринулся  прямо  на  ограду.
Хотите верьте, хотите нет - пес налетел на металлическую решетку  с  такой
силой, что та, издав звук лопнувшей  струны,  чуть-чуть  не  сорвалась  со
столбов-опор.  Из  пасти  Чоппера  вырвался  сдавленный  рык,  глаза   его
закатились, он сотворил в воздухе нечто вроде салъто-мортале,  после  чего
шлепнулся на спину, подняв столп пыли. Несколько мгновений  он  лежал  без
движения, затем стал потихоньку отползать со свесившимся из пасти языком.
     После этого Майло окончательно потерял голову. Физиономия  его  стала
какой-то сливовой, и даже белки глаз побагровели. Все еще сидя  в  пыли  с
разорванными на коленях джинсами и колотящимся от  только  что  пережитого
ужаса сердцем, я подумал, что хозяин  был  сейчас  поразительно  похож  на
своего пса.
     - Я знаю тебя! - заорал Майло. - Ты Тедди Душан!  Я  всех  вас  знаю,
гаденыши! Это надо же, сотворить  такое  с  бедной  псиной...  Вот  я  вас
сейчас!
     - Ага, попробуй, - крутил задницей Тедди. - Давай, лезь сюда  к  нам,
жопа, а мы посмеемся!
     - Что-о-о?! Как ты меня назвал? - не веря своим ушам, взревел Майло.
     - ЖОПА! - с каким-то  непонятным  сладострастием  повторил  Тедди.  -
ГОВНА КУСОК! ХРЕН СТАРЫЙ! ЛЕЗЬ СЮДА, ЛЕЗЬ! - Тедди разошелся не на  шутку:
глаза его горели, кулаки сжались, пот стекал по лицу. - ЧТО, НЕ МОЖЕШЬ? ТЫ
ТОЛЬКО СПОСОБЕН НАУСЬКИВАТЬ СВОЮ СРАНУЮ ПСИНУ НА ЛЮДЕЙ? ДАВАЙ, ЛЕЗЬ К НАМ!
     - Ах, сопляк паршивый! Ну, подожди, твоя мамаша будет отвечать  перед
судьей за то, что довел моего песика до инфаркта!
     - Как-как ты меня  обозвал?  -  зловеще  прошипел  Тедди,  переставая
прыгать и скакать. Глаза  его  расширились,  а  кожа  приобрела  свинцовый
оттенок.
     Обозвать-то его Майло успел уже по-всякому, но лишь одно ругательство
попало в цель (меня не перестает поражать способность людей находить самое
больное место у тех, кого хотят обидеть или оскорбить), и это было ОТРОДЬЕ
ПСИХОПАТА. Поняв, что попал в точку, Майло повторил с ухмылкой:
     - Думаешь, я не знаю, что твой папаша ШИЗИК? Недаром  его  заперли  в
психушку... И сынок такой же, ненормальный. Яблочко от яблони...
     - ЗАМОЛКНИ,  МАТЬ  ТВОЮ!..  -  взвизгнул  Тедди,  не  помня  себя  от
бешенства. - ЕСЛИ ТЫ ЕЩЕ ХОТЬ РАЗ НАЗОВЕШЬ МОЕГО ОТЦА ПСИХОПАТОМ,  Я  ТЕБЯ
ПИДОР ВОНЮЧИЙ, К ЕДРЕНОЙ МАТЕРИ ПРИШЬЮ!
     Такого мне от Тедди слышать еще не доводилось.
     - Психопат, психопат, - жал на больное место Майло. Отродье  психа  и
сам псих. Чудило грешное!
     Видя, что дело  заходит  слишком  далеко,  Верн  с  Крисом  перестали
хохотать, но когда Тедди обозвал матушку Майло старой  мандавошкой,  снова
грохнули.
     - Хватит... - стонал Крис, суча ногами и перекатываясь  со  спины  на
живот, - сейчас лопну со смеху, перестань, Тедди...
     Очухавшийся Чоппер заковылял к хозяину. Вид у него был как у  боксера
после нокаута. Тем  временем  Тедди  и  Майло,  разделенные  лишь  сеткой,
продолжили дискуссию:
     - Не смей трогать моего отца, подонок гребаный! - орал Тедди.  -  Мой
отец в Нормандии воевал.
     - Ага, а сейчас он где?  -  Не  унимался  Майло.  -  Ну,  ты,  сопляк
четырехглазый, скажи, где твой папаша! В дурдоме, да? В  ДУРДОМЕ,  ВОТ  ОН
ГДЕ!
     - Ну, все, - выдохнул Тедди, - сейчас я буду тебя кончать.
     С этими словами он полез на загородку. Майло осклабился, но на всякий
случай сделал шаг назад, приговаривая:
     - Давай, давай, иди сюда, молокосос...
     - Стой! - заорал я, хватая Тедди за джинсы и оттаскивая от загородки.
     Как и в прошлый раз у насыпи, мы с ним покатились  кубарем.  Внезапно
Тедди двинул мне коленом между ног. Вы  когда-нибудь  получали  между  ног
коленом? Тогда вы знаете, что это за дикая боль. И тем не менее,  Тедди  я
не выпустил.
     - Пусти! - уже не вопил, а выл  он,  напрасно  пытаясь  вырваться,  -
пусти меня сейчас  же,  Горди!  Я  никому  не  позволю  оскорблять  своего
старика. ЧЕРТ ТЕБЯ ПОБЕРИ, ГОРДИ, ОТПУСТИ МЕНЯ!
     - Ты что, не понимаешь, что он только этого и ждет? - кричал я ему  в
ухо. - Ему того и надо, чтобы  ты  перелез  через  загородку  -  тогда  он
вышибет из тебя мозги, а потом вызовет полицию.
     - Что-что? - очнулся Тедди при упоминании полиции.
     - Пусти его, парень, - сказал Майло, снова подходя к решетке и сжимая
кулачищи. - Пусть сам ответит за свои слова. Мужчины должны  драться  один
на один.
     - Ну разумеется, - усмехнулся я, - вот только вы с ним в разном веса:
Тедди легче фунтов этак на пятьсот.
     - Так-та-а-ак, - с угрозой протянул Майло, а я ведь и тебя знаю. Твоя
фамилия Лашанс, да? - Он показал  на  Криса  с  Верном,  которые,  наконец
оправившись от приступа смеха, поднялись с земли. - А это Крис Чамберс,  и
с ним один из этих дебилов, братьев Тессио. Так  вот,  ваши  отцы  получат
вызов в суд, кроме, разумеется, вот этого  шизика,  у  которого  папаша  в
дурдоме.  Вы  все  несовершеннолетние  правонарушители,  и  место  вам   в
исправительной колонии. Туда вы и отправитесь, все четверо!
     Он стоял, широко расставив ноги, грозя нам кулаком, глаза при этом  у
него были словно щелки. Чего он  добивался:  чтобы  мы  попросили  у  него
прощения или, может, выдали ему Тедди, чтобы он на  него  натравил  своего
Чоппера?
     Крис ответил ему своим коронным жестом: сложил большой и указательный
пальцы буквой О и сплюнул сквозь нее. Верн, хмыкнув,  посмотрел  на  небо.
Тедди сказал:
     - Пойдем, Горди, отсюда, пока  я  не  сблевал  от  одного  вида  этой
жопы...
     - Посмотрим,  маленький  ублюдок,  как  ты  у  констебля  запоешь,  -
прошипел Майло.
     - Мы слышали, что вы тут говорили про его отца, - оборвал я его, - мы
будем свидетелями, если что... И еще: вы натравили на меня собаку,  а  это
противозаконно.
     Майло явно не ожидал такого оборота.
     - Ты проник в закрытую зону, - неуверенно пробормотал он.
     - Ни фига подобного! Свалка - не частная собственность.
     - Ты перелез через ограду.
     - Конечно, перелез, после того, как  вы  натравили  на  меня  пса,  -
возразил я, надеясь, что Майло не видел, как я сначала перелез внутрь. - А
что мне оставалось делать? Стоять столбом и дожидаться, пока  он  разорвет
меня на мелкие кусочки?  Ладно,  пошли,  ребята.  Вонь  тут  стоит  просто
невыносимая...
     - В колонию вас всех, - пообещал еще раз Майло,  однако  без  прежней
убежденности в голосе. - Таким умникам, как вы, там только и место.
     - Мне просто не терпится заявить в  полицию,  как  он  обозвал  героя
войны психопатом, - бросил Крис через плечо, отходя от загородки. - А  где
во время войны были вы, мистер Прессман, а?
     - НЕ ТВОЕ СОБАЧЬЕ ДЕЛО! - рявкнул Майло. - ВЫ МНЕ ОТВЕТИТЕ  ЗА  МОЕГО
ПСА!
     - Засунь своего пса знаешь  куда...  -  огрызнулся  напоследок  Верн,
карабкаясь по железнодорожной насыпи.
     - Вот погодите, доберусь я до вас! - крикнул Майло нам  вдогонку  уже
совсем без энтузиазма.
     Тедди не мог не ответить ему неприличным жестом. Когда  мы  забрались
на насыпь, я обернулся: крупный мужчина  в  бейсбольной  кепочке  стоял  с
собакой возле загородки и что-то продолжал кричать нам вслед.  Внезапно  я
почувствовал   к    нему    что-то    вроде    жалости:    он    напоминал
второгодника-переростка,  запертого  по  ошибке  на  школьной   спортивной
площадке, орущего, чтобы его выпустили. Он поорал  еще  немного,  а  затем
либо заткнулся, либо мы отошли уже слишком далеко. Так или иначе, больше в
тот день мы не видели ни Майло, ни его Чоппера.



                                    13

     После  довольно  бурных  восторгов  (в  которых,  впрочем,  ощущалось
некоторое смущение) по поводу того,  как  мы  великолепно  проучили  Майло
Прессмана, я поведал об инциденте, происшедшем  в  магазинчике  "Флорида".
Вслед за этим наступило продолжительное молчание: каждый из нас  по-своему
переживал оба эпизода.
     Я, к примеру, сделал вывод, что судьба предупреждала нас не  напрасно
(помните историю с монетками), хоть все могло и обернуться  гораздо  хуже:
не хватало еще, чтобы мои предки, не  успев  потерять  одного  сына,  были
вынуждены  навещать  второго  в  исправительной   колонии.   Их   бы   это
окончательно убило... Ведь Майло, не будь он  таким  тупым,  мог  запросто
догадаться, что я _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_ перелез через загородку, тем
самым нарушив право собственности, неважно, частной  или  общественной.  А
раз так, он, вероятно, имел полное право не только отвести меня в полицию,
но и натравить своего пса-идиота, который, даже не  будучи  тем  монстром,
каким его изображали, вполне мог изорвать мне в клочья не  только  джинсы,
но и кое-что еще. Все это показывало, что денек сегодня  выдался  поистине
несчастливым. Быть может, сам Господь предостерегал нас таким  образом  от
нашей затеи? В конце концов, что это за  цель  у  нас  -  полюбоваться  на
раздавленного поездом мальчишку?
     Как бы то ни было, мы были в пути, и ни  один  из  нас  не  собирался
возвращаться...
     Мы уже почти добрались до моста  через  реку,  когда  Тедди  внезапно
разрыдался. Именно разрыдался. Так это было неожиданно для нас и настолько
его слезы были горькими, словно внутри него лопнула некая  туго  натянутая
струна. Это было как гром среди ясного неба: только что он спокойно,  быть
может, чуть задумчиво шагал рядом и вдруг  медленно  опустился  на  шпалы,
весь как-то сжался, закрыл ладонями то, что осталось у  него  от  ушей,  и
принялся рыдать, судорожно всхлипывая.
     Мы остановились, пораженные. Это не были слезы боли,  когда  тебя,  к
примеру, сбивают с ног во время игры или ты на полном ходу  врезаешься  на
велосипеде в  столб.  Точнее  говоря,  _ф_и_з_и_ч_е_с_к_о_й_  боли  Тедди,
безусловно, не испытывал.
     Слегка напуганные, мы на всякий случай отошли немного от него и стали
наблюдать за ним, не зная, что в таких случаях надо делать.
     - Эй, дружище... - неуверенно произнес Верн. Мы с  Крисом  в  надежде
посмотрели на него: обычно, "Эй, дружище!" было неплохим  началом,  однако
больше ничего Верн из себя выдавить не смог.
     Тедди всем телом наклонился вперед и  закрыл  ладонями  лицо,  словно
правоверный магометанин во время молитвы. Нам, однако, было не до смеха...
     Наконец, рыдания немножечко ослабли, и Крис приблизился к  нему.  Мне
уже приходилось отмечать, что Крис  в  нашей  компании  был  самым  крутым
(может, полагал я, и покруче Джейми Гэлланта),  но  он  еще  был  и  самым
лучшим  утешителем  и  миротворцем.  К  таким  делам  он  обладал   просто
потрясающими способностями. Сколько раз мне доводилось наблюдать,  как  он
подсаживался  к  _а_б_с_о_л_ю_т_н_о   _н_е_з_н_а_к_о_м_о_м_у_   пацану   с
разбитыми коленками и начинал заговаривать ему зубы, болтая о чем угодно -
о скором  приезде  цирка  или  недавнем  показе  "Собаки  Баскервилей"  по
телевизору, пока малыш не забывал напрочь о своих ранах. Да, к таким вещам
у Криса был талант. Хотя, может, и для этого необходимо быть крутым.
     - Послушай, Тедди, - проговорил он, -  какого  дьявола  ты  обращаешь
внимание на то, что эта толстожопая скотина наплела про твоего отца?  Нет,
ты  подумай  сам,  подумай!  От  его  слов  что-нибудь  изменилось?   Хоть
что-нибудь? Тедди резко качнул головой. Не изменилось-то, конечно, ничего,
но слышать такое, то, о  чем  он,  вероятно,  думал  сотни  раз,  чего  он
подсознательно страшился более всего на свете... Нет, для Тедди  это  было
ужасно.
     - Что, разве твой отец не  воевал  в  Нормандии?  -  продолжал  Крис,
сжимая потные ладони Тедди. - Ведь воевал же, правда?  -  Тедди,  все  еще
рыдая, резко закивал. - А это жирное дерьмо? Он, думаешь, хоть раз в жизни
нюхал порох?
     Тедди снова покачал головой.
     - Что может знать он о твоем отце?
     - Н-ничего, - всхлипнул Тедди, - и все-таки...
     - Разве они с твоим отцом были приятелями?
     - НЕТ! -  воскликнул  Тедди  с  каким-то  ужасом  и  одновременно  со
злостью. Сама эта мысль показалась ему кощунственной.
     В правом ухе Тедди, сейчас не закрытом  волосами,  я  заметил  кнопку
слухового аппарата - предмет гораздо более  привлекательный,  нежели  само
ухо. Надеюсь, вы поймете, о чем это я.
     - Что бы там не произошло между тобой и твоим стариком,  -  продолжал
Крис спокойным, убедительным тоном, - это не  касается  абсолютно  никого,
кроме вас двоих, а уж тем более этой грязной свиньи.
     Тедди неуверенно кивнул. Боль немного утихла после таких простых и  в
то же время поразительно наглядных  доводов  Криса.  Надо  будет  все  это
обдумать ("Отродье психопата!?", - пронеслось у него в голове), но  только
позже, не сейчас... У него будет время - долгими бессонными ночами.
     Крис потряс его за плечо:
     - Он же дразнил тебя, ты что -  не  понял?  Хотел  тебя  выманить  за
загородку, а ты, чудило, рад стараться. Ни черта он  о  твоем  старике  не
знает, кроме, может, сплетен, прихваченных в пивнушке. Да он просто козел,
Тедди, обыкновенный вонючий козел. Выброси из головы, что он тебе  наплел,
договорились? Ну вот, молодец.
     Рыдания отпустили Тедди. Он достал платок, вытер покрасневшие глаза и
сел на корточки.
     - Вот, я уже в  порядке,  -  проговорил  он,  прежде  всего  стараясь
убедить в этом самого себя. - Да, все нормально... - Он поднялся,  нацепил
на нос очки (прикрыл наготу лица,  подумал  я)  и,  вымучено  засмеявшись,
побренчал пальцами по губам. - Ну, вот, разнюнилась деточка,  да?  Так  вы
подумали?
     - Ну нет, дружище, -  нетвердо  возразил  Верн,  -  если  б  какой-то
подонок принялся оскорблять моего отца...
     - Ты бы выпустил из него кишки! - докончил фразу Тедди.  -  Так,  да?
Правильно я говорю, Крис?
     - Правильно, - Крис хлопнул Тедди по плечу. - Когда-нибудь ты  так  и
сделаешь, но не сейчас.
     - А ты, Горди, как считаешь?
     -  Абсолютно  верно,  -  заявил  я,  в  душе  же   недоумевая   такой
чувствительности Тедди по отношению к отцу, который чуть его не убил, в то
время как мне на моего старика было в общем-то наплевать, хоть он ни  разу
в жизни и пальцем меня не тронул, за исключением одного случая, когда я  в
три года достал из ванной синьку и принялся ее поедать.
     Мы прошли по рельсам пару сотен ярдов, и Тедди вдруг сказал виноватым
тоном:
     - Простите меня, парни. Там, у изгороди, я вел себя  как  идиот.  Все
вам настроение испортил...
     - Настроение у нас еще только  будет  испорчено,  -  внезапно  заявил
Верн. - На этот счет у меня нет никаких сомнений.
     - Хочешь вернуться? - тут же отреагировал Крис.
     - Н-нет... - нахмурившись, ответил Верн, - но все-таки...  Я,  честно
говоря, не знаю, как это сказать... поймете ли вы меня... что-то нехорошее
есть в том, что мы идем глядеть на труп, будто на экскурсию. - Взгляд  его
вдруг стал затравленным. - Признаться, я,  кажется,  немного  трушу...  Не
понятно вам?
     Не дождавшись ответа, Верн продолжал:
     - Знаете, иногда меня мучают кошмары. Помните, Денни  Нотон  притащил
как-то стопку старинных книжек про вампиров, расчлененные трупы  и  всякое
такое дерьмо?  Вот  подобная  мерзость  мне  и  снится:  то  повешенный  с
позеленевшей физиономией и высунутым языком, то какая-нибудь  гадость  под
кроватью, причем она так и норовит ухватить меня, допустим, за руку,  если
рука свесится во сне...
     Мы закивали - с ним все было ясно. Детские кошмарики, страшные сны  -
кому же это не знакомо? Ни за что бы не поверил, если бы кто-то мне сказал
тогда, что пройдет не так уж много времени, и  я  на  описании  таких  вот
"ужастиков" заработаю порядка миллиона долларов.
     - Хуже всего то, что мне приходится молчать про эти страхи, чтобы мой
любимый _б_р_а_т_е_ц_... ну, Билли, черти бы его взяли... не  растрезвонил
всем и каждому, какой я трус. А я вовсе не трус... - он с несчастным видом
пожал плечами, - но мне бы не хотелось видеть того парнишку. Ведь если  он
и в самом деле настолько _п_л_о_х_, то  непременно  мне  приснится,  и  не
раз...
     Сглотнув, я посмотрел на Криса - во взгляде его  было  понимание.  Он
поощрительно кивнул Верну: давай, мол, дальше, выскажись - легче будет.
     - В общем, я боюсь, что  _о_н_  не  просто  станет  посещать  меня  в
кошмарных снах, но будет  прямо-таки  преследовать  меня,  лежа  там,  под
кроватью,  в  луже  крови,  изрезанный  на   куски,   и   тем   не   менее
д_в_и_г_а_я_с_ь_, понимаете, _д_в_и_г_а_я_с_ь_... Он будет  пытаться  меня
с_х_в_а_т_и_т_ь_!
     - Бог ты мой! - выдохнул Тедди, - у  меня  тоже  бывают  кошмары,  но
т_а_к_о_е_!..
     - Я ничего не могу с этим поделать, - словно оправдываясь, проговорил
Верн. - И все же мне почему-то кажется, что мы _д_о_л_ж_н_ы_ его  увидеть.
Понимаете, _д_о_л_ж_н_ы_... Но...  Не  нужно  относиться  к  этому  как  к
забавному приключению.
     - Да, - тихо сказал Крис, - пожалуй, ты прав.
     - Вы ведь никому не расскажете? - В голосе Верна послышалась  мольба.
- Не о кошмарах, разумеется,  -  они  у  всех  бывают,  а  о  том,  как  я
просыпаюсь от того, что кто-то будто бы притаился  под  кроватью.  Никому,
ладно? Ведь я уже не маленький...
     Мы пообещали, что, ясное дело, не скажем никому, и  снова  воцарилось
чуть неловкое молчание. Было только без четверти три,  однако  дьявольская
жара и обилие чрезвычайных происшествий создавали впечатление, что времени
прошло  гораздо  больше,  а  до  Харлоу   было   еще   далеко.   Следовало
поторапливаться, чтобы хоть как-то  приблизиться  к  цели  до  наступления
темноты.
     Мы вышли к  железнодорожному  разъезду  с  установленным  на  высокой
ржавой мачте семафором. Каждый попеременно попробовал попасть  камешком  в
одно из его металлических, давно не крашенных крыльев, однако  это  никому
не удалось. Где-то в половине  четвертого  впереди  показался  мост  через
Касл-ривер.



                                    14

     В 1960 году река в том месте достигала сотню ярдов в ширину, а может,
даже больше. Не так давно я вновь  посетил  эти  места  и  обнаружил,  что
Касл-ривер стала намного уже. А как же иначе -  столько  заводов,  фабрик,
плотин понастроили вокруг за это время. Тогда же на всю длину реки - а она
протекает через весь Нью-Гемпшир и добрую половину Мэна - было всего  лишь
три плотины, и раз в три  года  Касл-ривер  выходила  весной  из  берегов,
заливая шоссе 136 в районе Харлоу или Дэнверса, а иногда и там, и там.
     Сейчас, на исходе самого жаркого лета со  времен  Великой  депрессии,
река, как ни  странно,  ничуть  не  обмелела.  Ее  противоположный  берег,
поросший густым лесом, резко отличался от нашего. Высоченные сосны  и  ели
казались  голубоватыми  в  предвечерней   дымке.   Рельсы   нависали   над
поверхностью воды на высоте примерно  футов  в  пятьдесят,  поддерживаемые
толстенными деревянными сваями с деревянными же перекладинами.  Вода  была
такой прозрачной, что, перегнувшись  через  перила,  можно  было  запросто
увидеть железобетонные плиты, установленные на глубине десять футов на дне
реки  и  служившие  фундаментом  длинного   и   узкого   моста.   Впрочем,
перегибаться через перила не было  необходимости:  вода  виднелась  сквозь
зазоры шириной в  четыре  дюйма  между  перекладинами-шпалами.  Расстояние
между рельсами и краем моста не превышало восемнадцати дюймов: достаточно,
быть может, чтобы увернуться от внезапно появившегося поезда, однако, если
бы такое  случилось,  поток  воздуха  вполне  мог  сбросить  зазевавшегося
путника в воду или же на острые  прибрежные  камни,  перила  тут  вряд  ли
помогли бы.
     Стоя на берегу  и  разглядывая  это  ненадежное  сооружение,  все  мы
ощутили, как к горлу подкатывается страх, смешанный с неким задором - ведь
одного такого путешествия  через  мост  хватило  бы,  чтобы  потом  о  нем
рассказывать на протяжении нескольких недель... при условии, конечно,  что
путешествие  окончится  благополучно.  В  глазах  Тедди  я  вновь  заметил
возбужденный блеск: держу пари, что на мост как таковой, ему  сейчас  было
абсолютно наплевать. Наверняка он  видел  другой  берег,  там,  в  далекой
Нормандии, куда ревущий прибой  выбрасывал  десятки  тысяч  "джи-ай".  Они
бежали по песку в своих высоких армейских  ботинках,  прыгая  через  мотки
колючей проволоки, стреляя на ходу, швыряя гранаты  в  пулеметные  гнезда,
падая и снова поднимаясь в неукротимом порыве...
     Мы подошли к месту, где насыпь заканчивалась и  начинался  собственно
мост. Густой колючий кустарник покрывал откос, спускавшийся к самой  воде,
где меж огромных серых валунов  каким-то  образом  пристроились  несколько
рахитичных елочек с торчащими наружу корнями.
     Как я уже отмечал, вода в этом месте была еще совсем чистой:  цепочка
ткацких фабрик - основной источник загрязнения - начиналась  в  Касл-роке,
ниже по течению. Дно реки просматривалось великолепно,  и  тем  не  менее,
рыбой здесь и не пахло. Тот, кто хотел поймать хоть что-то  в  Касл-ривер,
должен был подняться миль на десять вверх, в сторону Нью-Гемпшира. И  даже
в этом месте, кое-где у прибрежных камней можно было заметить хлопья  пены
цвета старой слоновой кости. Аромат от реки  шел  довольно  специфический:
вода пахла давно замоченным, но еще не выстиранным  бельем.  Тучи  стрекоз
откладывали здесь яйца безо всякой опаски - тут не водились даже  пескари,
не то что форель.
     - М-да... - хмыкнул Крис.
     - Идем же, - нетерпеливо сказал Тедди. - Ну, что вы встали?
     Он первый быстрым шагом двинулся по шпалам меж сверкающих  на  солнце
рельсов.
     - Постойте-ка, ребята, - с некоторым  смущением  проговорил  Верн.  -
Никто не знает, во сколько должен тут пройти ближайший поезд?
     Все пожали плечами.
     - Есть еще мост на шоссе... - предложил я.
     - Ты что, очумел? - заорал  Тедди.  -  Он  отсюда  в  пяти  милях  по
течению, и столько же придется отмахать в обратную сторону...
     Так мы на тот берег дотемна не попадем,  а  здесь  мы  перейдем  реку
м_и_н_у_т _з_а _д_е_с_я_т_ь_!
     - Ну, а если поезд? - проронил Верн, избегая встречаться  взглядом  с
Тедди.
     - Если бы да кабы... - презрительно сплюнул Тедди  и  вдруг  проделал
трюк: ухватился за одну из шпал и спрыгнул вниз, повиснув в воздухе, почти
касаясь своими кроссовками земли, после  чего  в  одно  мгновение  взлетел
обратно и  отряхнув  ладони,  насмешливо  взглянул  на  Верна.  -  Видишь,
всего-то и долов, если поезд вдруг появится, так и сделаем,  и  все  будет
о'кей! От одной мысли, что придется так  висеть  в  пятидесяти  футах  над
поверхностью воды, а над головой будет в это время мчаться тяжелый состав,
быть может, разбрасывая из-под колес искры в волосы  и  за  шиворот,  меня
пробрала дрожь.
     - А если пройдет поезд вагонов в двести? - Крис  покрутил  пальцем  у
виска. - Ты предлагаешь провисеть вот так  минут  пять,  а  может,  и  все
десять?!
     - Что, струсили? - заорал Тедди.
     - Да нет, - ухмыльнулся Крис, - что  ты  распетушился?  Просто  лучше
предусмотреть любые варианты.
     - Ну так валяйте, чешите в обход! - противно загундосил Тедди. -  Так
и быть, подожду вас, может, и посплю часок-другой.
     - Один поезд уже прошел, - принялся рассуждать я, -  а  ходят  они  в
Харлоу не так уж и часто: может, один-два в день. -  Я  поддел  кроссовкой
пучок травы, проросший между шпал. - А вот на дороге  между  Касл-роком  и
Льюистоном, где движение интенсивное, никакой травы не растет...
     -  Да-да,  вот  видите?!  -  победно  вскричал  Тедди,  обрадовавшись
неожиданной поддержке.
     - И тем не менее, _в_с_я_к_о_е_ может случиться, - вылил  я  на  него
ушат воды.
     - Вот именно, - сказал Крис. Глаза его внезапно  заблестели,  смотрел
он только на меня. - Ну, что, Лашанс, рискнем?
     - Рискнем, пожалуй.
     -  О'кей,  -  заключил  Крис,  оглядывая  Тедди  и  Верна.  -  Может,
кто-нибудь откажется?
     - НЕТ! - заорал Тедди, довольный.
     Откашлявшись,  Верн  тоже  выдавил  из  себя  "нет",  но  его  улыбка
выглядела при этом довольно жалко.
     - О'кей, - повторил Крис,  однако  все  мы,  даже  Тедди,  продолжали
колебаться, меряя взглядом железнодорожную колею. Опустившись на колени, я
пощупал рельс и тут же отдернул руку, таким  он  был  горячим.  Все  же  я
выяснил, что хотел: рельс не дрожал, значит, поезда поблизости не было.
     - О'кей, - повторил я вслед за Крисом, но как только я это  произнес,
в желудке у меня возникло довольно неприятное  ощущение,  а  сердце  вдруг
заколотилось.
     Крис двинулся по рельсам первым, за ним Тедди, еще дальше Верн, а мне
выпала роль замыкающего. Ступать приходилось по шпалам,  а  значит,  нужно
было постоянно смотреть под ноги: расплатой за  один  неверный  шаг  могла
быть сломанная щиколотка - в лучшем случае. Смотреть же вниз, находясь  на
такой высоте, сами понимаете, не здорово...
     Насыпь осталась позади, и с каждым следующим шагом во мне укреплялось
чувство, что мы  совершаем  самоубийственную  глупость.  Прибрежные  камни
внизу сменились водой. Крис с Тедди  уже  почти  достигли  середины,  чуть
позади них осторожно двигался Верн, пристально глядя под ноги и на  всякий
случай балансируя руками. Я оглянулся. Все,  тот  берег  был  уже  слишком
далеко. Оставался один путь - вперед, и не только из-за  поезда.  Повернув
назад, я прослыл бы трусом на всю оставшуюся жизнь.
     Ну, ладно, вперед так вперед... От неотрывного взгляда на бесконечную
череду шпал и  сверкающую  в  промежутках  между  ними  воду  меня  слегка
затошнило. С каждым новым шагом у меня возникало ощущение, что вот  сейчас
нога провалится в пустоту, хоть я и был уверен, что ступаю правильно.
     Вообще все чувства вдруг необычайно  обострились.  В  голове  заиграл
какой-то полоумный оркестр,  сердце  колотилось,  кровь  стучала  в  ушах,
суставы и сухожилия поскрипывали, а  обертоном  к  этой  какофонии  служил
плеск воды в реке, стрекот цикад и отдаленный собачий лай.  Наверное,  это
Чоппер брешет, подумалось мне.
     От напряжения мышцы ног подрагивали. Не лучше ли  (а  может,  даже  и
быстрее) продолжить путь на четвереньках?  Хотя,  ясное  дело,  ни  я,  ни
кто-то другой из нас не отважился бы на это: "рожденный ползать летать  не
может" было одним  из  основных  принципов  "Евангелия  от  Голливуда".  С
пеленок мы усвоили, что настоящие мужчины несгибаемы в прямом и переносном
смысле, что суставы  с  сухожилиями  могут  скрипеть  лить  из-за  притока
адреналина в кровь, а мускулы подрагивают по той же причине.  Что  ж,  так
тому и быть.
     Тошнота  тем  временем  усиливалась.  Чтобы  с  ней  справиться,  мне
пришлось остановиться на середине моста и некоторое время смотреть  только
вверх, в пронзительно синее небо, но даже тогда шпалы не  сразу  перестали
мелькать перед глазами. Я взглянул вперед: Крис с Тедди уж почти добрались
до конца моста, а вот с Верном  происходило  что-то  неладное.  Теперь  он
находился лишь чуть впереди меня и двигался крайне медленно.
     Я написал семь книг о различных парапсихологических явлениях:  людях,
способных читать мысли,  наделенных  даром  предвидения  и  тому  подобных
вещах, но сам я испытал нечто вроде озарения единственный раз в жизни. Это
произошло именно в тот момент, на середине  моста  через  Касл-ривер.  Как
будто что-то подтолкнуло меня, заставив опуститься на корточки и  пощупать
рельс. Ощущение было таким, словно я схватил извивающуюся  железную  змею:
рельс словно ходуном ходил.
     Вам, конечно, знакома фраза "внутри у него все похолодело"? Выражение
более чем избитое, ведь так? Однако лично я просто не в  состоянии  как-то
по-другому передать то, что мне довелось в тот  момент  испытать.  Позднее
чувство  страха,  и   довольно   сильное,   мне   приходилось   испытывать
неоднократно, но никогда я не был в таком ужасе, как в  ту  минуту,  когда
рельс трепыхался у меня в руке. Все, что  находится  у  меня  ниже  горла,
превратилось в ледяную  глыбу,  по  ноге  побежала  струйка  мочи,  нижняя
челюсть отвисла, язык прилип к небу, но хуже всего  то,  что  меня  словно
парализовало. Ни один  мускул  меня  не  слушался,  руки  и  ноги  напрочь
отказались  двигаться.  Это  училось  лишь  какое-то  мгновение,  но   мне
показалось, что прошла вечность.
     Вслед за этим мозг мой будто электрошок пронзил, обострив все чувства
до предела. Я услыхал шум летящего где-то самолета и даже успел  подумать,
как было бы замечательно оказаться там, на борту, сидя в мягком  кресле  у
иллюминатора с бутылкой "кока-колы" и  разглядывая  блестящую,  извилистую
ленту незнакомой мне реки. Я видел каждую щепочку, каждое волоконце шпалы,
на которую присел, а в уголке глаза поблескивал рельс, за  который  я  все
держался. Я отдернул руку  -  ладонь  продолжала  вибрировать,  как  будто
тысячи мелких иголок пронзили одновременно нервные окончания. Слюна во рту
приобрела вкус свернувшегося молока и стала какой-то наэлектризованной. Но
самое ужасное то, что я _н_е_ с_л_ы_ш_а_л_ приближающегося поезда, поэтому
не мог понять, откуда он появится - сзади  или  спереди,  и  на  каком  он
расстоянии.  Это  был  поезд-невидимка,  единственным  признаком  которого
оказался  дрожащий  рельс.  Перед  глазами  промелькнула  жуткая  картина:
растерзанное тело Рея Брауэра, сброшенное в придорожную канаву. И нас ждет
то же самое, по крайней мере меня с Верном, а может, и меня  лишь  одного.
Мы сами заказали себе похороны.
     Последняя мысль вывела меня из оцепенения, и я вскочил  на  ноги.  Со
стороны я был, наверное, похож на чертика из табакерки, но самому мне  мои
движения казались ужасно  медленными,  как  при  подводной  съемке,  когда
кинокамера следит за водолазом, медленно поднимающимся  на  поверхность  с
глубины в пятьсот футов.
     Однако на поверхность  я  так  или  иначе  всплыл,  стряхнув  с  себя
оцепенение.
     - ПОЕЗД!!! - не своим голосом  заорал  я  и,  окончательно  выйдя  из
паралича, рванулся с места.
     Голова Верна дернулась, словно от удара током. На лице его  мелькнуло
искреннее изумление, но, увидев, как я, сломя голову, перепрыгивая с одной
шпалы на другую, он мгновенно понял, что это не  шутка,  и  тоже  бросился
бежать, уже не смотря под ноги.
     Неожиданно меня охватила какая-то  глупая  ненависть  к  Крису:  этот
хмырь  уже  был  _в   _б_е_з_о_п_а_с_н_о_с_т_и_.   Я   увидел,   как   он,
далеко-далеко  впереди,  на  противоположном  берегу,   склонился,   чтобы
пощупать рельс.
     Моя левая нога вдруг провалилась в пустоту. Я выкатил глаза, неуклюже
взмахнул руками, но тут же восстановил равновесие и опять помчался, теперь
уже сразу вслед за Верном. Миновав середину  моста,  я,  наконец,  услышал
поезд. Он приближался сзади, со стороны  Касл-рока.  Звук  этот,  поначалу
низкий и невнятный, становился с каждой секундой громче, и уже можно  было
разобрать отдельно рев мотора и мерный, вселяющий ужас перестук  колес  по
рельсам.
     - А-а-а! - заорал Верн.
     - Беги же, дьявол! - крикнул я, подталкивая его в спину.
     - Не могу! Я боюсь упасть!
     - Быстрей!
     - А-а-а... КАРАУЛ!!!
     Но он и в самом деле  побежал  быстрее.  Его  голая  потная  спина  с
торчащими лопатками мелькала у меня перед глазами, мышцы ходили ходуном, а
позвонки то выпирали, то куда-то проваливались. Он, так же, как  и  я,  не
выпускал  из  рук  свернутые  в  скатку  одеяла.  Вдруг  он  чуть-чуть  не
оступился, притормозил, и мне пришлось еще раз хлопнуть его по спине.
     - Больше не могу, Горди! - взмолился он. - А-а-а... Мать твою!!!
     - Быстрее, сукин ты сын! - взревел я, внезапно с ужасом ловя себя  на
мысли, что мне вдруг... начинает это нравиться.
     Подобное ощущение я испытал только однажды, да и то когда  напился  в
доску. Мне нравилось погонять Верна Тессио, словно теленка, которого ведут
на бойню...


 


ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2]

Страница:  [1]