ужасы, мистика - электронная библиотека
Переход на главную
Жанр: ужасы, мистика

Кинг Стивен  -  Труп


Переход на страницу: [1] [2]

Страница:  [2]



     Поезд загрохотал уже совсем близко - вероятно, он находился сейчас  у
разъезда, где мы швыряли камешки в  семафор.  Я  ждал,  что  мост  вот-вот
завибрирует, и это будет конец.
     - БЫСТРЕЙ ЖЕ, ВЕРН! БЫСТРЕ-Е-ЕЙ!!!
     - О Боже, Горди, Боже, Боже... А-А-А!!!
     Воздух прорезал оглушительный, протяжный гудок - это был голос  самой
смерти: У-У-У-А-А!!!
     Гудок на секунду оборвался, и я  скорее  не  услышал,  а  всей  кожей
ощутил крик Тедди и Криса: "_П_р_ы_г_а_й_т_е_! Прыгайте же!" В тот же  миг
мост задрожал, и мы с Верном прыгнули.
     Верн приземлился в песок у самого берега,  а  я  скатился  по  откосу
прямо на него. Поезда я так и не увидел. Не  знаю  даже,  заметил  ли  нас
машинист. Спустя пару лет я предположил, что, может быть,  и  не  заметил,
однако Крис сказал на это: "Вряд ли он стал бы  так  гудеть,  лишь  только
чтобы попугать ворон..." А почему бы, собственно, и нет?  Так  или  иначе,
тогда это было совершенно неважно. В момент, когда поезд проходил мимо,  я
закрыл ладонями уши и чуть ли не зарылся  головой  в  песок,  лишь  бы  не
слышать оглушительного грохота и лязга,  не  ощущать  обдавшей  нас  волны
раскаленного воздуха. Взглянуть на него не было ни сил, ни желания. Состав
оказался длиннющим, но я на него так и не  посмотрел.  На  шею  мне  легла
теплая ладонь, и я сразу понял, что она принадлежала Крису.
     Когда     поезд,     наконец,     прошел     (вернее,     когда     я
у_д_о_с_т_о_в_е_р_и_л_с_я_,  что  он  прошел),  только  тогда  я  все  еще
опасливо поднял взгляд. Наверное, точно  так  же  солдат  высовывается  из
блиндажа после долгого артиллерийского обстрела... Верн, дрожа всем телом,
лежал ничком, а Крис сидел по-турецки между  нами,  положив  руки  нам  на
плечи. Верн поднял голову, все еще дрожа и нервно облизывая губы.
     - Ну, что, парни, по бутылочке "коки"? - предложил Крис как ни в  чем
не бывало.
     Нам это было как нельзя кстати.



                                    15

     Примерно в четверти мили от берега рельсы углублялись прямо в  лесную
чащобу. Местность тут к тому же была заболоченной, тучи комаров  висели  в
воздухе, словно армады истребителей-бомбардировщиков, но был во всем  этом
и один громадный плюс: прохлада, благословенная прохлада.
     Присев в теньке, чтобы распить  по  бутылочке  "коки",  мы  с  Верном
накинули на плечи рубашки, а Крис с Тедди остались, как и были, голыми  по
пояс,  несмотря  на  насекомых.  Не  прошло  и  пяти  минут,   как   Верну
понадобилось уединиться в кустиках, что послужило поводом  для  шуточек  и
прибауточек.
     - Что, дружище, здорово перетрусил? - хором поинтересовались  у  него
Крис с Тедди, когда он снова появился, натягивая штаны.
     - Да н-нет, - промямлил Верн, - мне еще на том берегу приспичило...
     - Ладно заливать, - усмехнулся Крис. - А ты, Горди,  тоже  наложил  в
штаны?
     - Ничего подобного, - ответил я, невозмутимо потягивая "коку".
     - "Ничего подобного"! - передразнил меня Крис, похлопывая по плечу. -
А у самого поджилки до сих пор трясутся.
     - Вот те крест, что я ни капельки не испугался.
     - Да ну? - встрял Тедди. - Так уж и ни капельки?
     - Конечно же, нет! Я не испугался, я просто... _о_с_т_о_л_б_е_н_е_л_!
о_т _у_ж_а_с_а_!
     Все, даже Верн,  грохнули.  Действительно,  "испугался"  было  не  то
слово...
     После этого мы все по-настоящему расслабились, откинувшись на траве и
молча допивая "кока-колу". В ту  минуту  я,  наверное,  был  действительно
счастлив: мне удалось избежать смертельной опасности, жизнь казалась такой
замечательной штукой, и я был в мире с самим собой. А кроме того,  у  меня
великолепные друзья. Что же еще нужно для счастья?
     Вероятно,  именно  в  тот  день  я  начал  понимать,  каким   образом
обыкновенный человек становится сорвиголовой. Пару лет  назад  я  заплатил
двадцать долларов, чтобы присутствовать при неудачном прыжке Эвела Найвела
через каньон Снейк-ривер.  Жена  моя,  вместе  со  мной  лицезревшая  этот
головокружительный прыжок, пришла в ужас, но не от самой  трагедии,  а  от
моей реакции. Она заявила, что если бы я жил в Древнем Риме, то непременно
был бы завсегдатаем кровавых казней  первых  христиан,  которых  сажали  в
клетки со львами. Тут она была, конечно, неправа, хоть я и вряд ли смог бы
объяснить почему (впрочем, она сама была уверена, что я всего  лишь  хотел
этим досадить ей). Дело в том, что я выбросил двадцатку  вовсе  не  затем,
чтобы полюбоваться гибелью человека, хотя у меня с самого начала  не  было
сомнений  относительно  исхода  смертельного  трюка,   транслировавшегося,
кстати, по телевидению на всю страну. Нет, думаю, у многих в жизни  бывают
моменты, когда возникает непреодолимое желание бросить вызов  таинственной
тьме, о которой Брюс Спрингстин поет в одной из своих песен,  сделать  это
н_е_с_м_о_т_р_я_ на то (а может, скорее,  _б_л_а_г_о_д_а_р_я_  тому),  что
Господь сотворил нас смертными...
     - Эй, Горди, расскажи-ка нам ту самую историю,  -  внезапно  попросил
Крис, привставая.
     - Какую? - переспросил я, хотя прекрасно знал, о чем он говорит.
     Я ощущал какую-то неловкость, когда меня просили рассказать  одну  из
моих "историй", - и это несмотря на то, что  они  пользовались  неизменным
успехом. Первым, кто узнал о моем желании стать, когда вырасту, писателем,
был Ричи Дженнер, парнишка,  который  состоял  полноправным  членом  нашей
компании, пока его семья не переехала в  1959  году  в  Небраску.  Уже  не
помню, чем мы занимались у меня в комнате, когда Ричи обнаружил в  книжном
шкафу под комиксами пачку исписанных от руки листков. "Это-то что  такое?"
- спросил он, заинтригованный. "Так, ничего..." Я  попытался  выхватить  у
него  листки,  хотя,  признаться,  не  слишком  настойчиво.  В  душе  моей
авторская гордость боролась с застенчивостью (кстати  говоря,  борьба  эта
продолжается и по сей день...) Пишу я всегда в одиночестве,  отгораживаясь
ото  всего  мира,  как  будто  совершая  нечто  постыдное,  словно   юнец,
занимающийся онанизмом, запершись в ванной. Писательский труд для  меня  -
нечто  глубоко  интимное,  вроде  секса,  хотя   я   знаю   и   совершенно
противоположные примеры. Так, один мой знакомый писатель обожает работать,
устраиваясь  в  витринах  книжных   магазинов   или   супермаркетов.   Это
потрясающе, до безрассудства храбрый человек,  и  я  всегда  мечтал  иметь
такого друга, с которым можно было бы пойти в огонь и в воду...
     Почти до вечера Ричи  просидел  на  моей  кровати,  "заглатывая"  мою
писанину, навеянную сюжетами все тех же комиксов  или  же  детских  ночных
кошмаров, о которых говорил Верн. Закончив чтение, Ричи посмотрел на  меня
как-то по-новому,  будто  впервые  по-настоящему  меня  узнал,  и  заявил:
"Отлично это у тебя  получается,  просто  замечательно.  А  почему  ты  не
покажешь это Крису?" Я ответил, что это мой секрет,  и  тут  он  пришел  в
недоумение:  "Ну,  почему  же?  Что  тут  такого?  Ведь  это   не   стишки
какие-нибудь, наоборот, все ужасно круто и клево..."
     Тем не менее, я взял с него слово никому не говорить про мои писания.
Он, разумеется, пообещал и тут же раззвонил об этом всем и каждому,  после
чего скрывать мое тайное занятие стало совершенно невозможно.  Большинству
ужасно  нравились  мои  рассказы  о  погребенных   заживо,   о   казненных
преступниках, восставших из  мертвых,  чтобы  отомстить  приговорившим  их
судьям, о маньяках, делающих из своих жертв котлеты, но главным образом, о
частном детективе Курте Кэнноне, который "выхватив свой "магнум", принялся
отправлять патрон за патроном в разверстую, зловонную пасть маньяка".
     Почему-то я  старательно  избегал  слово  "пуля",  употребляя  только
"патрон".
     Впрочем, из-под моего пера выходили не одни лишь "ужастики". Была,  к
примеру,  серия  рассказов  про  Ле-Дио,  маленький  французский  городок,
который в 1942 году подразделение американских героев-пехотинцев  пыталось
отбить у фрицев (я тогда не знал, что союзные войска высадились во Франции
лишь в 1944 году). На протяжении пяти лет - с девяти до четырнадцати  -  я
написал четыре десятка рассказов о кровопролитных уличных боях  в  Ле-Дио,
причем последняя дюжина  появилась  на  свет  исключительно  по  настоянию
Тедди, который от этих историй был просто без  ума  (мне  же  они  к  тому
времени осточертели до смерти). Он проглатывал страницу за страницей,  при
этом глаза у него были как полтинники, пот струился  по  физиономии,  а  в
голове,  похоже,  грохотала   канонада.   Мне,   конечно,   льстил   такой
читательский восторг, но в то же время я стал опасаться, не  свихнется  ли
Тедди окончательно от моего Ле-Дио.
     Теперь это стало для  меня  способом  заработать  на  кусок  хлеба  в
гораздо  большей  степени,   нежели   удовольствием.   Писательский   труд
ассоциируется у меня  скорее  с  искусственным  оплодотворением,  а  не  с
чувственным  наслаждением,  смешанным  с  неким  комплексом  вины,  как  в
юношеские годы. Все  происходит  строго  по  правилам,  зафиксированным  в
договоре с издателем, и пишущая машинка подчас  вызывает  у  меня  чувство
отвращения. Это меня пугает: я вовсе не претендую на звание  Томаса  Вулфа
наших дней, но все же мне хотелось бы оставаться именно  писателем,  а  не
халтурщиком от литературы.
     - Только, пожалуйста, без ужасов, - взмолился Верн. - Хватит  с  меня
кошмаров... Хорошо, Горди?
     - Там нет никаких ужасов, - успокоил его Крис, - наоборот, это  очень
веселая история.  Немного  непристойная,  зато  веселая...  Валяй,  Горди,
рассказывай. Повесели-ка нас, а то чего-то чересчур мы кислые.
     - Это про Ле-Дио? - с надеждой спросил Тедди.
     - Какой Ле-Дио,  ты,  псих  ненормальный?!  -  Крис  дал  ему  легкий
подзатыльник. - Это про соревнование по поеданию пирожков.
     - Да я ведь не успел  еще  даже  записать  эту  историю,  -  начал  я
упрямиться.
     - Плевать, рассказывай давай.
     - Что, все хотят слушать?
     - Конечно, все, - сказал Тедди. - Рассказывай, кончай ломаться.
     -  Ну,  ладно.  Дело  происходит   в   одном   городке,   разумеется,
вымышленном, под названием Гретна, что в штате Мэн.
     - Г_р_е_т_н_а_? -  заулыбался  почему-то  Верн.  -  Что  это  еще  за
название? В штате Мэн нет никакой _Г_р_е_т_н_ы_.
     - Заткнись ты, придурок, - оборвал его Крис. - Сказали же  тебе,  что
городок этот вымышленный.
     - Так-то оно так, да уж больно идиотское название...
     -  Да  вокруг  полным-полно  идиотских  названий,  -  вполне  резонно
возразил Крис. - Как тебе, к примеру, нравится поселок Альфред, или  Сако,
или взять хотя бы наш родимый Касл-черти-бы-его-побрали-рок... Разве у нас
есть скалы, не говоря уже о замках? [Касл-рок переводится  как  "замок  на
скале"] Да _б_о_л_ь_ш_и_н_с_т_в_о_ названий - идиотские, просто мы  к  ним
привыкли и не думаем об этом. Правильно, Горди?
     - Безусловно, - ответил я, хотя, честно  говоря,  подумал,  что  Верн
прав, и Гретна - совершенно идиотское название. Интересно, чего  это  ради
именно оно пришло мне в голову?
     - Так или иначе, в этой самой Гретне,  как  и  у  нас,  в  Касл-роке,
ежегодно праздновали День первых поселенцев...
     - День первых поселенцев - это  клево,  -  опять  встрял  Верн.  -  Я
грохнул в прошлый раз всю свою заначку за год, но зато уж отвел душу...  А
этот Билли, сукин сын...
     - Да заткнешься ты в конце концов?! -  рявкнул  Тедди.  -  Дай  Горди
рассказать.
     - Да, конечно, конечно, - заморгал Верн, - пускай рассказывает.
     - Валяй, Горди, - подтолкнул меня Крис.
     - История, вообще-то, так себе, - решил я поломаться еще немного.
     - А мы другого и не ждем, - утер мне  нос  Тедди,  -  но  все  равно,
рассказывай давай.
     - Ну, ладно, уговорили. - Я прокашлялся. - Так вот, на  вечер  у  них
там были намечены три крупных  мероприятия:  раздача  яичного  рулета  для
самых маленьких, соревнование по  бегу  в  мешках  для  ребят  постарше  -
восьми-девяти лет, а также этот самый конкурс - кто больше и быстрее  всех
слопает пирожков. Да, я забыл представить главного героя. Это  был  жирный
чувак, которого никто терпеть не мог, а звали его Дэви Хоган.
     - Намек на Чарли Хогена, да? - не выдержал  снова  Верн,  и  Крису  в
очередной раз пришлось дать ему хорошего тумака.
     - Был он одного с нами возраста, весил фунтов так сто восемьдесят,  а
величали его не иначе как Хоган-Задница и шпыняли, кто как только мог.
     Физиономии моих слушателей тут же  отразили  искреннее  сочувствие  к
третируемой всеми Заднице,  хотя,  уверен,  если  бы  подобный  тип  вдруг
появился в Касл-роке, все мы, в том числе и я, издевались бы  над  ним  до
полного беспредела.
     - Наконец, Заднице все это  надоело,  и  он  решает  отомстить  своим
мучителям. Но каким образом? В День первых  поселенцев  такая  возможность
представилась ему в виде конкурса пожирателей пирожков, ведь в этом деле -
пожрать - равных ему не было.  Кстати,  победитель  получал  приз  -  пять
баксов.
     - Все ясно: Задница  выигрывает  и  оставляет  всех  с  носом!  -  не
удержался снова Верн.
     - Нет, это гораздо интереснее, - заявил Крис: он знал эту историю.  -
Замолкни и слушай дальше.
     - Ну, что такое пять долларов? - продолжал я. -  Деньги  эти  утекут,
как сквозь пальцы, думал Хоган, а через пару недель если кто и вспомнит  о
его "подвиге",  то  только  затем,  чтобы,  повстречав  его  на  улице,  в
очередной   раз   надавать   по   шее,   да   еще   обозвать   при   этом:
Задница-пожиратель-пирожков.
     Слушатели согласно кивнули: а этот Дэви Хоган вовсе не дурак. Я  стал
рассказывать дальше:
     - Тем временем никто не сомневается, что  он  выиграет  соревнование,
даже его собственные родители. Более того, они уже заранее  положили  глаз
на его приз.
     - Точно, так всегда и бывает, - согласился Верн.
     - Поразмыслив таким образом, он проникается ненавистью ко  всей  этой
затее. В конце концов, необыкновенный аппетит - не его вина, тут все  дело
в обмене веществ и...
     - Ну, конечно,  у  моего  двоюродного  брата  точно  такая  штука!  -
возбужденно вскричал Верн. - Честное слово! Он такой  жирный,  что  весит,
наверное, фунтов триста. Говорят, у него что-то не  в  порядке  с  хипо...
гипофизом, да?.. Не знаю точно, как эта штука называется, но он напоминает
мне рождественского индюка, а когда я обозвал его...
     - Да замолчишь ты, чудило гороховое?! - заорал  на  него  Крис.  -  В
последний раз тебя предупреждаю, понял?
     Он замахнулся на Верна пустой бутылкой из-под "коки".
     - Ты что, ты что? - замахал руками Верн. - Больше  не  буду,  честное
слово! Валяй, Горди, дальше, история у тебя получилась занятная.
     Я ухмыльнулся. По правде говоря, то,  что  Верн  постоянно  перебивал
рассказ, меня не очень-то и раздражало, но, разумеется,  сказать  об  этом
Крису я не мог: он ощущал себя сейчас  кем-то  вроде  охранителя  Высокого
Искусства.
     - Так вот, мысли эти не покидали Дэви Хогана, наверное, целую  неделю
до начала праздника. Одноклассники беспрестанно тормошили его  подначками:
ну, что, Задница, сколько пирожков намереваешься сожрать? Десять? А может,
двадцать? Неужели _в_о_с_е_м_ь_д_е_с_я_т_?! "Откуда мне знать?  -  отвечал
Хоган. - Мне ведь даже неизвестно, какого они будут  размера..."  Да,  вот
еще что: интерес к  предстоящему  соревнованию  подогревался  тем,  что  у
Хогана, который в нем по возрасту должен был участвовать впервые, все-таки
был соперник - прошлогодний чемпион по имени Билл Трейвис. Так  вот,  этот
самый Трейвис, будучи обжорой, в отличие от Задницы был кожа да  кости,  и
тем не менее год тому назад он  проглотил  шесть  пирогов  всего  за  пять
минут.
     - Больших пирогов? - уточнил Тедди.
     -  Ага,  больших.  А  Задница,  напоминаю,  был  самым   младшим   из
участников.
     - Я уже начинаю за него болеть! - воскликнул Тедди. - Давай, Задница,
покажи им!
     - Были же и еще участники, - напомнил Крис.
     - Да, разумеется. Кроме Хогана-Задницы и Билла  Трейвиса  в  конкурсе
участвовали и взрослые, среди них Кэлвин Спайер, хозяин ювелирной лавки  и
самый толстый житель городка. Еще был диск-жокей с радиостанции Льюистона,
не то что очень жирный,  а  так,  несколько  полноватый.  Ну  и,  конечно,
директор школы,  где  учился  Хоган.  Звали  его  Губерт  Гретна-третий...
Красавец-мужчина!
     - Гениально! - захлопал Тедди. - Дальше, Горди, давай дальше!
     Тут я по-настоящему почувствовал, что все внимание приковано ко  мне,
что я имею неограниченную власть над слушателями. Закинув пустую бутылку в
кусты,  я  устроился  поудобнее.  Воцарилась   тишина,   нарушаемая   лишь
монотонным стрекотом цикад.
     - Тут он и придумал, как отомстить всем, кто над ним издевался.  Идея
была просто блестящей... Так вот, конкурс должен был состояться под вечер,
непосредственно перед фейерверком. Главная улица Гретны будет закрыта  для
движения, а в центре ее, перед трибуной с национальным  флагом,  соберется
громадная толпа. Будут там, конечно, и  фоторепортеры,  чтобы  запечатлеть
вымазанную брусникой физиономию  победителя  -  организаторы  решили,  что
пироги на этот раз будут брусничными. Да, забыл сказать,  что  поедать  их
участники должны со связанными сзади руками. Ну, вот, поднимаются  они  на
трибуну...



                                    16

     "Месть Хогана-Задницы", рассказ Гордона Лашанса. Впервые напечатан  в
марте 1975 г. в журнале "Кэвелер". Публикуется с разрешения издателя.

     Они по одному поднялись на трибуну  и  выстроились  позади  длинного,
напоминающего  столярные  козлы  стола,   покрытого   льняной   скатертью.
Заполненный пирогами стол  находился  у  самого  края  трибуны,  а  сверху
нависала гирлянда стосвечовых лампочек, облепленных мотыльками  и  ночными
бабочками. Гирлянда освещала огромный транспарант  с  надписью:  "ОТКРЫТЫЙ
ЧЕМПИОНАТ  ГРЕТНЫ  ПО  ПОЕДАНИЮ  ПИРОЖКОВ  -  1960!"  По  обеим   сторонам
транспаранта были установлены  громкоговорители,  любезно  предоставленные
Чаком Деем,  владельцем  магазина  бытовых  электроприборов  и  двоюродным
братом нынешнего чемпиона, Билла Трейвиса.
     У всех участников рубашки были расстегнуты,  а  руки  связаны  сзади,
словно перед казнью на гильотине. Мэр Шарбонно объявлял имя каждого  через
микрофон, а затем  повязывал  на  шею  большую  белую  салфетку-слюнявчик.
Кэлвина Спайера встретили довольно  жидкими  аплодисментами:  несмотря  на
громадное  брюхо,  напоминающее  двадцатигалонную  бочку,  он,  по  общему
мнению, явно уступал малышу Хогану по прозвищу Задница (впрочем, последний
тоже не считался фаворитом, по крайней  мере  в  этом  году:  слишком  еще
молод).
     Вслед  за  Спайером  мэр  представил  Боба  Кормера,   диск-жокея   с
льюистонского радио. Этого  публика  встретила  теплее,  послышались  даже
визги молоденьких поклонниц  Кормера.  За  ним  последовал  Джон  Уиггинс,
директор средней школы Гретны, горячо приветствуемый старшим поколением  и
гораздо сдержаннее  (мягко  говоря)  младшим.  Каким-то  образом  Уиггинсу
удалось одновременно выразить признательность первым и свое "пфе" вторым.
     Наконец, мэр Шарбонно объявил:
     - А теперь самый молодой  и  в  тоже  время  многообещающий  участник
Открытого чемпионата Гретны  по  поеданию  пирогов,  на  которого  мы  все
возлагаем  большие  надежды...   -   Он   сделал   паузу.   -   _Д_э_в_и_д
Х_о_г_а_н_-_м_л_а_д_ш_и_й_!
     Публика взорвалась аплодисментами, а  кто-то  принялся  скандировать:
"По-ка-жи им, Зад-ни-ца!"
     Кто-то захохотал, кто-то  при  этом  нахмурился  (в  первую  очередь,
конечно, мэр - главный  блюститель  порядка  и  этических  норм),  сам  же
Задница и ухом  не  повел.  На  губищах  у  него  блуждала  еле  уловимая,
таинственная ухмылка, в  то  время  как  насупившийся  мэр  повязывал  ему
салфетку вокруг шеи и убеждал вполголоса не обращать внимания на  идиотов,
дыша при этом пивным перегаром.
     Настоящую  же  бурю  аплодисментов   вызвало   появление   последнего
участника, легендарного обжоры Билла Трейвиса.  Рост  его  превышал  шесть
футов пять дюймов, при этом он был  худой  как  щепка.  В  поселке  любили
добродушного, общительного механика  с  автозаправки  "Амоко",  что  возле
железнодорожной станции.
     Всем до одного  было  известно,  что  чемпионат  Гретны  по  поеданию
пирогов значил, по крайней мере для Билла Трейвиса, гораздо больше, нежели
возможность получить лишние пять долларов в качестве приза. Были тому  две
причины. Во-первых, очень многие заезжали на бензоколонку поздравить Билла
с  победой  и  заодно  заправить  бак,  так  что  примерно   месяц   после
соревнования бизнес шел великолепно. Люди пользовались случаем,  чтобы  не
только заправиться, но и сменить масло, накачать шины, купить  кое-что  из
запчастей или же просто попить "кока-колы", пивка или  кофейку,  болтая  с
Биллом, пока он осматривал или ремонтировал их тачки. Тем более, что  Билл
поболтать был всегда не прочь, потому-то его все в Гретне и любили.
     Неизвестно, выплачивал ли ему Джерри  Мейлинг,  хозяин  бензоколонки,
премии за победу на конкурсе или же ограничивался  прибавкой  к  зарплате.
Как бы то ни было, с заработками у Билла  Трейвиса  было  все  в  порядке:
вскоре после своей первой победы он купил прелестный  двухэтажный  коттедж
на Саббатус-роуд, тут же прозванный неким остроумцем  "домом,  построенным
на пирожках". Вероятно, было в этом некоторое  преувеличение,  но  тут  мы
подходим  ко  второму  обстоятельству,  вследствие  которого   победа   на
"пирожковом чемпионате" так много значила для Билла Трейвиса.
     Для Гретны и окрестностей он был, безусловно,  событием  номер  один:
для большинства забавным  развлечением,  но  для  многих  еще  и  способом
заработать (или же спустить) большие деньги. Дело в том, что  на  конкурсе
существовал  своего  рода  тотализатор,  почти   как   на   бегах.   Шансы
претендентов на победу  горячо  обсуждались,  о  каждом  из  них  (главным
образом, об их аппетите) наводили справки через родственников и  знакомых,
"спортивные снаряды"  -  а  они  каждый  год  были  разные  -  имели  свою
классификацию: так,  яблочный  пирог  считался  "тяжелым",  а  абрикосовый
почему-то "легким", хотя съевший  три-четыре  абрикосовых  пирога  обрекал
себя на несколько дней строгой диеты и  бега  трусцой.  Брусничный  пирог,
избранный в тот  год,  слыл  "золотой  серединой"  и,  разумеется,  игроки
заранее  старались  разузнать,  кто  из  претендентов  питает  слабость  к
бруснике, а кто ее терпеть не может.
     Наконец, все, какие только можно, сведения о кандидатах были собраны,
тщательнейшим образом проанализированы, и  ставки  сделаны.  Точная  сумма
автору, конечно, неизвестна, но  полагаю,  что  она  составила  не  меньше
тысячи. Вам это, может быть, покажется сущим пустяком, но  для  крошечного
городка пятнадцать лет назад это были громадные деньги.
     Поскольку соревнование проходило у  всех  на  глазах  и  было  строго
ограничено во  времени  (десять  минут),  что  по  идее  исключало  всякое
жульничество, никто не возражал против  того,  чтобы  и  сами  претенденты
делали ставки, конечно, на  самих  себя.  Билл  Трейвис  так  и  поступал.
Поскольку он в тот год был явным фаворитом, то его шансы  оценивались  как
пять к одному, то есть чтобы выиграть,  скажем,  полсотни,  ему  следовало
поставить на себя двести пятьдесят. Не очень-то хороший расклад, но такова
цена  успеха,  впрочем,  в  своей  победе  он  не  сомневался.  Под   гром
аплодисментов, сияя белозубой улыбкой, вскочил он на  помост,  как  только
мэр объявил в микрофон:
     -  А   теперь   несравненный   чемпион   Гретны,   великий   _Б_и_л_л
Т_р_е_й_в_и_с_!!!
     - У-у-ух! - в один голос выдохнула публика.
     - Сколько на этот раз осилишь, Билл? - кричал кто-то.
     - Уж наверняка не меньше десятка, - отвечали ему.
     - Эй, Билли, не подведи меня! Я на тебя поставил двадцать баксов!
     - Оставь мне хоть кусочек, Билл! Хоть попробовать!
     С  деланной  скромностью  кивая  и  улыбаясь  публике,  Билл  Трейвис
позволил мэру повязать себя салфеткой, после чего занял  место  у  правого
края стола, там, где во время соревнования будет находиться мэр  Шарбонно.
Справа налево участники расположились таким образом: Билл  Трейвис,  Дэвид
Хоган-Задница, Боб Кормер, директор школы Джон Уиггинс, Кэлвин Спайер.
     Затем мэр  Шарбонно  представил  Сильвию  Додж,  президента  Женского
общества Гретны, вероятно, со времен открытия Америки, без которой конкурс
пожирателей пирогов был также немыслим, как и  без  многолетнего  чемпиона
Билла Трейвиса: она лично инспектировала пекарню и была  ответственной  за
качество каждого пирожка, причем процесс проверки  включал  и  контрольное
взвешивание на аптекарских весах.
     Сильвия, по-королевски улыбаясь толпе, произнесла краткую речь насчет
того, как счастлива она, что столько людей собрались  отдать  дань  памяти
первым поселенцам,  отцам-основателям  нашей  великой  страны,  достойными
наследниками и продолжателями дела которых являются республиканцы во главе
с мэром Шарбонно ("Не забудьте вновь проголосовать за него на  предстоящих
в  ноябре  выборах",  -  призвала   она)   на   местном   уровне,   а   на
общенациональном - с Ричардом Никсоном, подхватившим факел свободы из  рук
"нашего  горячо  любимого  генерала".  [имеется  в  виду   генерал   Дуайт
Эйзенхауэр, президент США в 1953-61 гг.; Никсон в  его  администрации  был
вице-президентом, а выборы 1960  года,  уже  как  кандидат  в  президенты,
проиграл Джону Кеннеди]
     После этих слов в громадном брюхе Кэлвина  Спайера  громко  заурчало.
Все знали, что Кэлвин был, во-первых, демократом, а во-вторых,  католиком,
что  в  глазах  Сильвии  Додж  приравнивалось  к  смертному   греху.   Она
одновременно смутилась, выдавила жалкую улыбку и покрылась пятнами  гнева,
после чего обратилась к "присутствующей на этом  торжестве  нашей  славной
молодежи"  с  призывом  "достойно  нести  звездно-полосатый  стяг",   быть
патриотами своей страны и всегда помнить, что курение -  мерзкая,  вредная
привычка, от которой бывает рак. "Славная молодежь", которая  какие-нибудь
восемь лет спустя проявит свой патриотизм демонстрациями против  войны  во
Вьетнаме, а курить будет в основном не "кэмел" или "мальборо", а марихуану
и гашиш, слушала леди Додж без энтузиазма,  с  нетерпением  ожидая  начала
потехи.
     - Меньше слов, больше дела!  -  выкрикнул  кто-то  под  одобрительные
возгласы остальных. - Пора начинать!
     Мэр Шарбонно торжественно вручил  Сильвии  секундомер  и  полицейский
свисток, чтобы подать сигнал по истечении контрольных десяти минут.
     - Готовы? - обратился он к претендентам.
     Вся пятерка подтвердила готовность номер один.
     - Внимание... - разнесся голос  мэра  по  Главной  улице.  Он  поднял
коротенькую толстую руку и тут же резко дал отмашку: - НАЧАЛИ!!!
     Пять  физиономий  одновременно  склонились  к  тарелкам.  Послышалось
громкое чавканье, напоминающее топот сапог по грязи.  Болельщики  заорали,
поддерживая своих любимцев, но уже как только претенденты  расправились  с
первым пирогом, многие начали понимать, что назревает сенсация.
     Хоган-Задница,  чьи  шансы  из-за   его   молодости   и   неопытности
оценивались как  один  к  семи,  жрал,  будто  одержимый,  челюсти  его  с
пулеметным треском сокрушали корку (по  правилам  необходимо  было  съесть
только верхнюю корку, а нижнюю можно оставить), а когда она исчезла у него
во чреве, он  издал  губами  гулкий  всасывающий  звук,  словно  громадный
пылесос, и начинка  пирога  последовала  вслед  за  коркой.  Секунд  через
пятнадцать он оторвался от тарелки, весь вымазанный  брусничной  начинкой,
тогда   как   легендарный   Билл   Трейвис   не   справился   еще   и   _с
п_о_л_о_в_и_н_о_й_ пирога!
     Мэр, обследовав тарелку Хогана, объявил, что она достаточно чиста,  и
положил второй пирог. Выяснилось, что с первым Задница разделался за сорок
две секунды, установив рекорд соревнований за все годы их проведения.
     На второй он накинулся с удвоенной яростью.  Билл  Трейвис,  покончив
наконец  с  первым  пирогом,  обеспокоено   поглядывал   на   неожиданного
конкурента. Впоследствии он говорил друзьям, что столь достойный  соперник
появился у него впервые с 1957 года,  когда  Джордж  Гамаш  заглотнул  три
пирога за четыре минуты, после чего свалился замертво, и его еле откачали.
Откуда взялся этот чертов парень, или это, может, и есть черт? При мысли о
деньгах, которые он может потерять, в голове  у  Билла  помутилось,  и  он
удвоил усилия.
     Но если Трейвис их удвоил, то Задница утроил. Не  только  скатерть  и
салфетка, но и лоб и даже волосы  его  были  заляпаны  брусничным  джемом,
создавая впечатление, что он им потеет.
     - Готово! - воскликнул он, отваливаясь от тарелки,  прежде  чем  Билл
Трейвис успел прогрызть верхнюю корочку.
     - Полегче, паренек, полегче, - проговорил ему на ухо Шарбонно: он сам
поставил десять долларов на Билла Трейвиса. - С таким темпом как  бы  тебе
не стало плохо.
     Задница его как будто и не слушал, вгрызаясь в третий пирог.  Челюсти
его работали, как мясорубка. И тут...
     И тут я  должен  прервать  свой  рассказ,  чтобы  поведать  об  одной
немаловажной детали. В аптечке Хоганов имелась  некая  бутылочка,  на  три
четверти наполненная жидкостью противного желтого цвета, быть может, самой
гадостной, которая только существует на земле: касторовым маслом. Так вот,
теперь бутылочка была пуста. Дэви-Задница,  предвкушая  сладостную  месть,
вылакал эту мерзость до последней капли и даже облизал горлышко.
     Доканчивая третий пирог  (Кэлвин  Спайер,  явный  аутсайдер,  еще  не
справился и с первым), Задница прибег к заранее продуманному трюку. Вместо
пирогов он представил жирных,  вонючих  крыс  со  вспоротыми  животами,  а
вместо брусничного джема  -  вываливающиеся  из  крысиных  животов  тухлые
внутренности...
     Тем временем с третьим пирогом  было  покончено,  и  он  принялся  за
четвертый, опережая легендарного Билла Трейвиса  на  целый  пирог.  Толпа,
всегда падкая на сенсацию, уже неистово поддерживала без пяти минут нового
чемпиона.
     Однако становиться чемпионом Задница не имел ни желания  ни  сил:  он
уже выдохся, и не смог бы продолжать в таком темпе, даже если  бы  ставкой
была его собственная жизнь. К тому же, победа была  для  него  равносильна
поражению: не победы он жаждал, но мести. Касторка уже начала бунтовать  у
него в желудке, рот открывался и закрывался, как  у  вытащенной  на  берег
рыбы. Он потребовал пятый пирог, который должен был  стать  последним,  и,
уронив голову, вгрызся в корку,  после  чего  принялся  всасывать  в  себя
брусничный джем. В желудке громко забурчало: час страшной мести наступил.
     Переполненный сверх всякой меры  желудок  Хогана,  наконец,  восстал.
Задница поднял голову, повернулся к Биллу Трейвису и  открыл  рот,  щерясь
зубами, синими от брусники.
     Содержимое  его  желудка   выплеснулось   неудержимым   желто-голубым
фонтаном,  обдавая  несчастного  Трейвиса,  который  успел   лишь   издать
нечленораздельный звук.  Дамы  в  испуге  завизжали,  а  Кэлвин  Спайер  с
расширенными от ужаса глазами перегнулся через стол и  блеванул  прямо  на
прическу Маргерит Шарбонно, супруги мэра. Та с воплем принялась  ощупывать
волосы, покрытые жуткой смесью  из  брусники,  вареных  бобов  и  частично
переваренных гамбургеров (последние два блюда были ужином  Кэла  Спайера),
затем обернулась к своей  лучшей  подруге,  Марии  Лейвин,  и  тут  же  ее
вытошнило на ее замшевый жакет.
     Дальнейшие события произошли практически одновременно.
     Билл Трейвис обдал мощной струей рвоты два первых ряда зрителей.  При
этом на лице его было такое выражение, как будто он никак не мог поверить,
что все это - не сон.
     Джон Уиггинс, директор средней школы Гретны, раскрыл  рот  и,  будучи
воспитанным человеком, сделал это в собственную тарелку.
     Мэр Шарбонно, внезапно обнаружив себя  председательствующим  сборищем
холерных больных  вместо  вполне  достойного  мероприятия,  собирался  уже
объявить чемпионат прерванным по техническим  причинам,  но  вместо  этого
лишь испачкал микрофон.
     - Господи, спаси и сохрани! - взмолилась Сильвия Додж, после чего  ее
довольно скромный ужин - устрицы с лимоном, салат из шинкованной  капусты,
кукурузные  хлопья  с  сахаром  и  маслом,  а  также  кусочек  шоколадного
пирожного - нашел запасный выход и смачно растекся по мэрскому смокингу.
     Хоган-Задница переживал свой звездный час, стоя на  импровизированной
сцене и, с  улыбкой  до  ушей,  раскланиваясь  перед  публикой.  Блевотина
покрыла все вокруг. Рвало всех без исключения. Какого-то парня  в  джинсах
вытошнило прямо на пробегавшего мимо, совершенно  ошалевшего  пекинеса,  и
бедная  псина  чуть  не  захлебнулась.  Миссис  Брокуэй,  супруга  пастора
методистской церкви, испустила долгий стон, за которым последовали остатки
ростбифа, жареного картофеля и яблочного мусса.  Последний,  впрочем,  был
вполне  готов  к  повторному  употреблению.  Джерри   Мейлинг,   явившийся
понаблюдать  за   новым   триумфом   своего   механика,   решил   убраться
подобру-поздорову из этого дурдома, но не успел он отбежать  и  пятнадцати
ярдов, как поскользнулся и плюхнулся в теплую, вонючую  лужу,  после  чего
сдержаться уже не мог. Ему оставалось лишь поблагодарить Бога за  то,  что
надоумил  его  надеть  в  тот  вечер  рабочий  комбинезон.  Мисс   Норман,
учительницу  английского  и  латыни,  стошнило  в   собственный   кошелек,
достаточно объемный, чтобы принять  в  себя  хозяйский  ужин.  Ну,  и  так
далее...
     Хоган-Задница наблюдал за этим  пандемониумом  с  чувством  глубокого
удовлетворения и законной гордости. Никогда ему еще не  было  так  хорошо,
так покойно на душе... Он взял из дрожащей руки  мэра  Шарбонно  микрофон,
обтер его салфеткой и проговорил...



                                    17

     - Соревнование закончилось вничью!
     Вернув микрофон мэру, он спустился с трибуны и  отправился  домой,  к
матери, которая не присутствовала на соревновании, так как не с  кем  было
оставить двухлетнюю сестренку Дэви.
     - Ты победил?! -  воскликнула  она,  как  только  он  вошел,  весь  в
брусничном джеме и блевотине, так и не сняв с шеи салфетку.
     Дэви молча поднялся к себе, заперся в комнате и рухнул на кровать...
     С этими словами я допил "коку" Верна и швырнул бутылку в кусты.
     - Замечательно! - одобрил Тедди мой рассказ. -  А  дальше,  дальше-то
что было?
     - Понятия не имею.
     - Как это ты _п_о_н_я_т_и_я _н_е _и_м_е_е_ш_ь_? - не понял он.
     - Очень просто: это значит конец истории. Если автор  не  знает,  что
было дальше, значит, рассказу конец.
     -    Что-о-о?!    -    возмущенно    протянул    Верн,    с     таким
разочарованно-обиженным  видом,  будто  ему  вместо   обещанной   ватрушки
подсунули лягушку. - В чем же тут суть? Чем, черт  тебя  побери,  все  это
закончилось?
     -  Додумывайся  сам,  -  объяснил  ему  Крис,  -  у  тебя   же   есть
с_о_б_с_т_в_е_н_н_о_е_ воображение.
     - Еще чего! - возмутился Верн. - Он сочинил эту сраную  историю,  вот
пускай он и применит _с_в_о_е_ воображение!
     - Да, Горди, чем же в конце концов все это кончилось для  Задницы?  -
принялся настаивать и Тедди. - Ты уж давай, досказывай...
     - Ну, - замялся я, -  думаю,  что  уж  папаша-то  его  присутствовал,
конечно, на соревновании и, придя домой, задал сыночку хорошую трепку.
     - Точно, - согласился Крис, - скорее всего, так и было.
     - А ребята, - добавил я, -  продолжали  дразнить  его  Задницей,  вот
только к этой кличке прибавилась, наверное, еще одна: Рыгайло-Блевайло.
     - Тоскливый какой-то конец, - угрюмо заметил Тедди.
     - Потому-то я его и опустил.
     - А ты не хочешь переделать его? - предложил Тедди. - К примеру,  он,
пристрелив  папашу,  убегает  из  дома  и   присоединяется   к   техасским
рейнджерам... Как тебе это нравится?
     Мы с Крисом обменялись взглядами, и Крис незаметно покрутил пальцем у
виска.
     - Ну, если так нравится _т_е_б_е_... - не стал я возражать Тедди.
     - А про Ле-Дио ничего новенького нет?
     - Сейчас нет, может, попозже будет. - Мне не хотелось  его  огорчать,
однако рассказывать что-то про Ле-Дио у меня не было ни малейшего желания.
- Жаль, что тебе не понравилась эта история.
     - Да нет же, еще как понравилась, особенно про блевотину, -  принялся
уверять Тедди. - Вот только конец маленько подкачал.
     - Да, - согласился Верн, - то, как всех там вывернуло наизнанку, было
великолепно. А насчет конца Тедди прав.
     - Ладно, пусть будет так, - вздохнул я.
     Крис поднялся: пора было трогаться в путь. Было еще совсем светло,  и
небо продолжало  сиять  какой-то  пронзительной  голубизной,  однако  тени
сильно удлинились - дело шло к  вечеру.  Ребенком,  помнится,  мне  всегда
казалось,  что  вечера  на  исходе  лета  наступали  как-то   уж   слишком
неожиданно, совсем не так,  как,  скажем,  в  июне,  когда  и  в  половине
десятого было еще совсем светло.
     - Который час, Горди? - спросил Крис.
     Взглянув на часы, я поразился: уже шестой...
     - Да, пора, - заторопился и Тедди. - Нужно разбить  лагерь  засветло,
чтобы успеть собрать дров. К тому же я проголодался.
     - Ладно, начнем устраиваться на ночлег в половине седьмого,  -  решил
Крис. - Возражений нет?
     Их не было. Мы двинулись в путь, но уже не по шпалам,  а  по  щебенке
возле рельс. Река вскоре осталась далеко позади, так, что ее и слышно  уже
не было. То и дело  приходилось  хлопать  себя  по  лицу  и  шее,  отгоняя
комаров. Впереди теперь шли Верн и Тедди,  оживленно  обсуждая  содержание
последних выпусков комиксов, а Крис, засунув руки в карманы,  двигался  со
мною рядом. Рубашка, все еще повязанная на поясе, хлопала его по бедрам  и
коленям, словно фартук.
     - Я слямзил у папаши несколько  штук  "уинстона",  -  сообщил  он.  -
Покурим после ужина.
     - Правда?! - обрадовался я. - Это здорово.
     - После ужина, - повторил Крис. - Закурить после еды  -  самое  милое
дело.
     - Это точно.
     Некоторое время мы шли молча.
     - А рассказ у тебя вышел классный, - неожиданно  сказал  Крис.  -  Не
обращай на них внимания, - он кивнул в сторону Верна  и  Тедди,  -  у  них
просто не хватает мозгов, чтобы понять.
     - Да ну, фигня это...
     - Перестань. Не фигня, и ты это прекрасно понимаешь.  Ты  собираешься
его записать? Ну, обработать и перенести на бумагу?
     - Наверное... Только позже. Я, видишь ли, не  умею  писать  вот  так,
сразу. Рассказ должен сначала сложиться в голове, так сказать, дозреть.
     - А как насчет концовки? Верн дурачок - конец этой истории, по-моему,
как раз таким и должен быть. Как в жизни, в нашей поганой жизни...
     - Чем же она такая уж поганая?
     - А что, нет?
     Крис нахмурился, но тут же рассмеялся:
     - А знаешь, я завидую тебе. Они из тебя выскакивают, словно  пузырьки
газа из "кока-колы", если хорошенько взболтать бутылку.
     - Что-что  из  меня  выскакивает?  -  переспросил  я,  хотя,  похоже,
прекрасно понимал, о чем он.
     - Да эти твои байки. Ведь это просто невероятно: ты их  рожаешь  одну
за другой, а им все конца нет. Вот  увидишь,  Горди,  ты  станешь  великим
писателем.
     - Не думаю.
     - Станешь. А может, когда-нибудь напишешь и о нас, о  нашем  детстве:
как мы жили, чем занимались...
     - Уж о тебе-то точно напишу, - ткнул я его локтем в бок. Отсмеявшись,
мы еще немного помолчали, затем он так же неожиданно спросил:
     - В школу тянет?
     Я пожал плечами. Что тут сказать? Разве в школу вообще может  тянуть?
После каникул хочется,  конечно,  повидать  друзей,  посмотреть  на  новых
учителей. К концу лета иногда даже устаешь от отдыха, но эта  усталость  -
ничто по сравнению с усталостью от учебы, которая наступает уже на  второй
неделе после начала занятий.
     - А знаешь, Горди, к следующим летним каникулам мы уже  будем  совсем
другими, - сказал вдруг Крис.
     - Как это? _П_о_ч_е_м_у_?
     - Средняя школа - не начальная. Там все будет по-другому, почти как в
колледже. Меня, Тедди и Верна запишут, скорее  всего,  в  производственный
класс, как и всех отстающих, - будем  вытачивать  пепельницы  и  мастерить
клетки для птиц. Верн, может, даже загремит во вспомогательный... Тебе  же
прямая дорога в гуманитарный, "продвинутый" класс. Там у тебя будут  новые
друзья, не чета нам... Уж до них-то смысл твоих  рассказов  станет  не  на
третьи сутки доходить... Вот так, Горди.
     - Черт с ними, с рассказами. Я не собираюсь расставаться ни с  тобой,
ни с Тедди, ни с Верном.
     - Ну и дурак.
     - Почему же это я дурак. Потому что не хочу бросать друзей?
     Замедлив шаг, он задумчиво взглянул на меня,  словно  решая:  сказать
или не говорить? Верн с Тедди уже  опередили  нас  чуть  ли  не  на  милю.
Солнце, клонясь к закату, выглядывало из-за верхушек  деревьев,  окрашивая
все  вокруг  в  золотистый  цвет.  Рельсы  поблескивали  уже  не  на  всем
протяжении, а лишь местами, как будто через каждые шестьдесят ярдов кто-то
по ним рассыпал бриллианты. Тем не менее, было все так  же  жарко,  и  пот
продолжал катить с нас градом.
     - Да, бросить, если ежу понятно, что _т_а_к_и_е_ друзья тебя до добра
не доведут, - жестко сказал, наконец, Крис. - Тем более  с  такой  семьей,
как у тебя. Ведь я все знаю про твоих  стариков:  на  тебя  им  совершенно
начхать. Твой старший брат был для них единственным солнышком в  окошке...
Вот так же и мой собственный папаша: когда Фрэнк угодил за решетку, у него
крыта поехала. На нас, младших, принялся срывать зло... Твой-то хоть  тебя
не лупит, но  это,  может,  даже  хуже.  Если  ты  ему  объявишь,  что  по
собственному желанию записался в производственный класс,  знаешь,  как  он
скорее всего прореагирует? Перевернет страницу  своей  гребаной  газеты  и
скажет: "Отлично, Гордон, пойди спроси у мамы, что у нас на  ужин".  И  не
говори мне, что это не так. Уж я-то знаю...
     Возражать ему я и не собирался. Он, разумеется, бью прав, но как  же,
черт побери, больно услыхать такое о слоем родителе, пусть даже от лучшего
друга.
     - Ты, Горди, еще ребенок...
     - Ну, спасибо, папочка!
     - Х_о_т_е_л_ бы я быть твоим папочкой! - ответил он неожиданно зло. -
Ты бы у меня только попробовал заикнуться о производственном классе!  Ведь
эти твои рассказы... Это  же  дар  Божий,  настоящий  талант,  как  ты  не
понимаешь! Собираешься зарыть его в землю, будто дитя  малое,  за  которым
некому присмотреть. Только круглые дураки и маленькие дети, оставшиеся без
присмотра, вечно все теряют, неспособны сохранить то, что дает им Бог. Ну,
так вот, если уж за тобой некому присматривать, быть  может,  мне  следует
этим заняться.
     Мне показалось, что он ждет, когда я на него  наброшусь  с  кулаками.
Лицо  его   сделалось   несчастным   под   зеленовато-золотистыми   лучами
предзакатного солнца. Крис  понимал,  что  только  что  нарушил  неписаный
ребячий закон, свято соблюдавшийся в те времена: можно говорить  все,  что
угодно, о другом пацане,  можно  смешивать  его  с  грязью,  обливать  его
дерьмом, но о родителях его _н_и _в  _к_о_е_м  _с_л_у_ч_а_е_  нельзя  было
произнести худого слова. Это было табу, за нарушение  которого  полагалась
неотвратимая и жестокая кара.
     - Подумай, Горди, что будет с  тобой,  с  твоими  историями,  которые
никто из нас не понимает, если ты вместе с нами пойдешь в  этот  идиотский
производственный класс лишь потому, что не хочешь разбивать  компанию.  Ты
станешь таким же болваном, как мы, будешь кидаться  ластиками  на  уроках,
красть по мелочам из магазинов, у тебя появятся приводы в полицию. А когда
немного подрастешь, то будешь вместе с нами угонять  тачки,  чтобы  катать
девиц по сельским кабакам, потом трахнешь одну из них, она обвинит тебя  в
изнасиловании, и ты на долгие годы загремишь в исправительную  колонию,  а
дальше все покатится как по наезженным  рельсам.  И  ты  уже  не  напишешь
н_и_ч_е_г_о_ - ни эту  историю  про  пожирателей  пирогов,  ни  какую-либо
другую. Ты станешь просто одним из многих дураков, у которых вместо мозгов
- дерьмо.
     Представляете, все это мне  выложил  двенадцатилетний  мальчишка!  Но
когда Крис Чамберс это  говорил,  лицо  у  него  было  такое  -  словно  у
умудренного жизнью  старика,  познавшего  все  на  свете...  Тон  его  был
совершенно спокойным, даже каким-то бесцветным, но именно он вселил в меня
настоящий ужас.
     Крис схватил меня за руку  и  сжал  так,  что  пальцы  у  меня  свело
судорогой. Я посмотрел ему в глаза  и  содрогнулся:  они  были  совершенно
мертвыми, как у восставшего из гроба трупа.
     - Я знаю, что говорят о моих родных и обо мне, - лихорадочно зашептал
он, - знаю, что люди обо мне думают и чего от  меня  ожидают.  В  тот  раз
никто ведь даже _н_е _с_п_р_о_с_и_л_ меня, брал я деньги или нет: все было
решено заранее...
     - А ты их брал?
     Вопрос этот вырвался у меня сам собой. Про это я у Криса  никогда  не
спрашивал и, очевидно, не спросил бы.
     - Конечно... - На мгновение он замолчал, смотря вслед Тедди и  Верну.
- И ты это знал, так же как и Тедди, и _в_с_е  _о_с_т_а_л_ь_н_ы_е_,  даже,
быть может, Верн.
     Я собирался было возразить, но тут же  передумал:  он  был  абсолютно
прав, что бы я там ни толковал своим  родителям  насчет  того,  что  любой
человек должен считаться невиновным до тех пор, пока не доказано обратное.
Да, я действительно знал, что деньги взял он.
     - А никому не пришло  в  голову,  что  я,  может  быть,  раскаялся  и
попытался их вернуть?
     Глаза у меня расширились:
     - Ты _п_р_а_в_д_а_ пытался?
     - Я же сказал "_м_о_ж_е_т _б_ы_т_ь_"... А  может,  я  это  и  сделал?
Может, я отдал их этой старой чертовке, леди Саймонс, но несмотря  на  это
меня наказали, поскольку деньги так и не всплыли? А  на  следующей  неделе
старая чертовка заявилась в школу в новой юбке...
     Я уставился на Криса, пораженный, не в силах вымолвить ни  слова.  Он
как-то жалко ухмыльнулся, но его глаза вовсе не смеялись.
     - Повторяю, "_м_о_ж_е_т _б_ы_т_ь_". Это всего лишь предположение.
     Новую коричневую юбку леди Саймонс я прекрасно помнил. Мне еще  тогда
подумалось, что в ней она даже как-то похорошела, помолодела вроде бы...
     - И сколько же там было, Крис?
     - Почти семь баксов.
     - Бог ты мой...
     - А теперь представь себе, как я  рассказываю  всем  и  каждому,  что
действительно взял эти деньги,  однако  потом  леди  Саймонс  взяла  их  у
м_е_н_я_... Кто это утверждает?! Крис Чамберс, братец  Фрэнка  Чамберса  и
"Глазного Яблока"? Поверил бы мне кто-нибудь, как ты полагаешь?
     - Бог ты мой! - повторил я  в  ужасе.  -  Конечно  же,  никто  бы  не
поверил.
     Опять эта ужасная ухмылка и льдинки вместо глаз...
     - И еще: как думаешь,  если  бы  на  моем  месте  был  кто-нибудь  из
приличной семьи, скажем, из Касл-вью, решилась бы эта сука на такое?
     - Да ни в жизнь!
     - То-то и оно. Если бы это было так, она  бы  заявила:  "Ну,  хорошо,
хорошо, простим тебя на этот раз,  но  больше  так  не  делай..."  Что  же
касается меня... Ну, может, она уже давно положила глаз на эту юбку, а тут
представился такой случай.  Но  мне  и  в  голову  не  могло  прийти,  что
у_ч_и_т_е_л_ь_н_и_ц_а_... Да, ладно, о чем тут вообще говорить?
     Он прикрыл лицо ладонью, и я понял, что сейчас он заплачет.
     - Крис... А почему бы и тебе не попробовать поступить в  гуманитарный
класс? С мозгами у тебя, по-моему, все в порядке.
     - Так ведь все уже решено, дурашка! Такие вещи учителя решают в своем
кругу, не спрашивая нас. Для них главный критерий - это поведение,  ну  и,
конечно, репутация  семьи.  Не  дай  Бог,  какой-нибудь  хулиган  испортит
примерных деток! И тем не менее, я все же попытаюсь.  Не  знаю,  получится
ли, но попробовать стоит. Я, видишь  ли,  мечтаю  поступить  в  колледж  и
убраться из Касл-рока к чертям собачьим, чтобы никогда  больше  не  видеть
моего любимого папочку и дорогих брательников. Хочу уехать туда, где  меня
никто не знает, где ко мне не  станут  относиться  как  к  прокаженному  с
рождения. Удастся ли мне это? Не знаю, но буду стараться.
     - А почему же не удастся?
     - Из-за людей. Вот так всегда: из кожи лезешь вон,  стараясь  выплыть
на поверхность, но всегда найдутся такие, кто тебя утопит.
     - О ком ты?
     Наверное, подумал я, он говорит  об  учителях,  о  взрослых  сволочах
вроде этой мисс Саймонс, которой вдруг  понадобилась  новая  юбка,  или  о
своем братце "Глазном Яблоке" и  его  друзьях-приятелях  "Тузе",  Билли  и
Чарли, а может, и о своих стариках...
     Однако он не их имел в виду.
     - Я, Горди, говорю о своих же товарищах, о наших с тобой  корешах.  -
Он показал на Тедди и Верна, дожидавшихся  нас  в  отдалении.  Они  громко
хохотали над чем-то своим, при этом Верн чуть не лопался от  смеха.  -  Ты
удивлен? Между тем, это чистая правда. Именно друзья хватают меня за ноги,
не давая выплыть. Спасти же их уже нельзя,  можно  только  вместе  с  ними
пойти ко дну. Ты тоже пойдешь с ними ко дну, Горди, если  не  стряхнешь  с
себя этот груз.
     - Ну вы, черепахи, чего там застряли?! - заорал Верн, все еще хохоча.
     - Идем! - ответил ему Крис и,  прежде  чем  я  смог  что-то  сказать,
бросился бежать к Верну и Тедди. Догнать его я так и не сумел.



                                    18

     Мы прошли еще милю, прежде чем решили устраиваться на ночлег. Темнота
еще не наступила, но дожидаться ее ни у кого не было желания, и  дело  тут
не только в том, что приключений на сегодня нам хватило выше крыши. Мы уже
находились в Харлоу, в лесной чаще, а где-то впереди нас ожидало  свидание
с трупом  пацана,  возможно,  изуродованным  до  неузнаваемости,  начавшем
разлагаться, изъеденным червями и мухами. Наткнуться на такое  в  темноте?
Нет уж, увольте... Где-то я читал к тому  же,  что  душа  умершего  бродит
вокруг тела до тех пор, пока его не похоронят по-христиански, и мне  вовсе
не хотелось проснуться ночью от воплей и стенаний  призрака  Рея  Брауэра,
увидеть его  горящие  неземным  огнем  глаза  среди  окрестных  сосен.  Мы
рассчитали, что сейчас нас отделяет от него с десяток миль по меньшей мере
- расстояние, по нашему мнению, вполне  достаточное,  чтобы  не  опасаться
привидения, хотя, конечно, никаких привидений не существует.
     Верн, Крис и  Тедди  собрали  хворост  и  развели  прямо  на  щебенке
маленький костер. Крис соорудил вокруг него что-то вроде небольшой насыпи:
лес был сухим, как порох, и рисковать нам  не  хотелось.  Тем  временем  я
заострил  несколько  веток  -  получились  шампуры  -  и  нанизал  на  них
гамбургеры. Мы заспорили,  как  лучше  их  готовить  -  на  огне,  или  же
подождать,  пока  получатся  угли  (спор  этот,  впрочем,  был   абсолютно
беспредметным: собачий голод не позволял нам  дожидаться  углей).  Тут  же
выяснилось, что спичек у нас маловато, и Тедди заявил, что умеет  добывать
огонь с помощью трения двух кусков  дерева  друг  о  друга,  на  что  Крис
обозвал  его  врунишкой.  Верн  успокоил  их,  сказав,  что  у  него  есть
зажигалка. В результате всей этой возни  у  нас  получился  не  костер,  а
настоящий пожар, и, чтобы  притушить  его  слегка,  нам  пришлось  изрядно
напрячь мочевые пузыри.
     Когда пламя слегка приутихло, я приспособил шампуры над огнем,  и  мы
уселись в кружок, наблюдая, как с гамбургеров сначала закапал жир, а потом
они стали покрываться румяной корочкой.  Тут  же  рты  у  нас  наполнились
слюной, а в животах заурчало.
     Не в силах больше дожидаться, каждый из нас ухватил  по  "шашлыку"  и
впился в него  зубами.  Гамбургеры,  обуглившиеся  снаружи,  однако  сырые
внутри,  были,  тем  не  менее,  настоящим  лакомством.  Мы  в  два  счета
проглотили их, вытерли ладонями  рты,  после  чего  Крис  полез  в  рюкзак
(пистолет лежал там же, на дне, и из того, что он не сообщил о нем Верну и
Тедди, я заключил, что для них это секрет) и вытащил оттуда коробку из-под
пластыря, в которой  находились  чуть  помятые  сигареты.  Каждый  из  нас
прикурил от горящего сучка, после чего мы  с  наслаждением  откинулись  на
спину, наблюдая за струйками дыма, исчезающими в сумраке, и ловя полнейший
кайф. Никто не затягивался: мы просто  втягивали  в  себя  дым  и  тут  же
выдыхали,  сплевывая  (теперь-то  я  знаю,  как   распознать   начинающего
курильщика: они, как правило, плюются как верблюды). Чувствовали  мы  себя
прекрасно. Докурив до самого фильтра, мы швырнули окурки в огонь.
     - Ничего нет лучше сигареты после еды, - заметил Тедди.
     - Это точно, блин, - согласился Верн.
     Тем временем небо из синего становилось фиолетовым. Сумрак нагнал  на
меня печаль, и одновременно пришло ощущение покоя.
     Мы нашли достаточно ровное место возле насыпи, где и  разложили  наши
"постели", после чего опять уселись у костра поболтать с часок.  Это  была
обычная болтовня мальчишек, еще не достигших пятнадцати  лет,  после  чего
единственной темой разговоров становятся девочки. Мы спорили  о  том,  кто
лучше всех водит машину в Касл-роке, останется ли Бостон в высшей  лиге  и
как прошли каникулы. Тедди рассказал, как один пацан на пляже в  Брунсуике
ударился обо что-то головой, прыгнув с волнореза, и  чуть  не  утонул.  Мы
также поперемывали косточки учителям, сойдясь на  том,  что  мистер  Брукс
самый большой засранец в касл-рокской средней школе, миссис Коут  -  такая
стерва, равной которой белый свет не видывал. По словам  Верна,  пару  лет
назад она так отдубасила одного из учеников, что  тот  чуть  не  ослеп.  Я
посмотрел на Криса, ожидая, что он вспомнит мисс Саймонс, однако  Крис  не
проронил ни слова и на меня даже не глядел: он слушал  Верна  и  при  этом
согласно кивал.
     Темнота постепенно сгущалась.  Никто  из  нас  не  вспомнил  про  Рея
Брауэра, однако в мыслях у всех был именно он, по крайней мере, у  меня-то
точно...
     Есть что-то жуткое и в то же время завораживающее  в  том,  как  тьма
сгущается в лесу, где нет ни  фонарей,  ни  света  из  окон,  ни  неоновых
реклам, ни потока машин - ничего, что бы хоть чуть-чуть  рассеяло  сумрак.
Родители не зовут детей домой, ужинать  и  спать,  нет  никаких  привычных
городских звуков... Горожанин,  застигнутый  наступлением  ночи  в  лесной
чаще, воспринимает сие природное явление скорее как  природный  катаклизм,
вроде весеннего разлива Касл-ривер.
     При мысли о духе Рея  Брауэра,  который  может  материализоваться  из
этого  мрака  в  любую  секунду,  чтобы  прогнать  нас,  нарушителей   его
п_о_к_о_я_, туда, откуда  мы  явились,  у  меня  больше  не  возникало  ни
ощущения  безоглядного  страха,  ни  приступов  тошноты  -   лишь   только
неожиданная вялость к этому парнишке, такому одинокому  и  беззащитному  в
ночи. Как же он тут пробирался один, ночью, через лес, и никто на свете, -
ни папа с мамой, ни Иисус Христос со всеми своими святыми - никто  его  не
предупредил, не спас, не отвратил беду? Теперь он, всеми покинутый,  лежал
весь изуродованный под железнодорожной насыпью... Внезапно я почувствовал,
что вот-вот разрыдаюсь.
     Чтобы этого не случилось, мне  пришлось  буквально  с  ходу  сочинить
очередную историю из серии Ле-Дио - про то,  как  американский  пехотинец,
смертельно раненый, исповедуется своему сержанту в  любви  к  родине  и  к
девушке, которая осталась его ждать там, далеко-далеко, за океаном.  Перед
глазами у меня стояло во время этого рассказа совсем другое лицо,  гораздо
моложе, черты которого уже исказила смерть, глаза остекленели, а из уголка
рта тянулась к подбородку  струйка  запекшейся  крови.  Кругом  же  вместо
черепичных крыш и острых церковных шпилей  воображаемого  городка  Ле-Дио,
видел мрачный ночной лес и чуть поблескивающие при свете  звезд  два  ряда
рельс.



                                    19

     Проснулся я за полночь от пронизывающего холода, недоумевая, кто и  с
какой стати распахнул на ночь окна у меня в спальне. Может, Денни? Он  как
раз мне снился - как  мы  с  ним  ездили  в  Национальный  парк  Гаррисона
кататься на волнах и загорать на пляже. Это было четыре года назад...
     Нет, я не у себя в спальне, и кто-то другой - не Денни - прильнул  ко
мне  спиной,  в  то  время  как  еще  чья-то  голова,  вернее,  ее   тень,
приподнялась чуть поодаль, вслушиваясь в ночную тишину.
     - Какого черта? - пробормотал я с искренним изумлением.
     Ответом был протяжный стон, вроде бы Верна.
     Наконец я начал что-то понимать и вспомнил, где и с кем  я  нахожусь.
Интересно, сколько я проспал - несколько минут? Нет, быть того  не  может:
тонкий серп месяца висел практически посередине чернильного неба...
     - Уберите от меня _э_т_о_! - послышался горячечный шепот Верна.  -  Я
буду хорошо себя вести, клянусь!  И  кольцо  на  унитазе  буду  поднимать,
прежде чем пописать... Ей-Богу, я буду хорошим мальчиком,  только  уберите
его от меня!..
     Это было похоже на молитву. Пораженный, я сел и испуганно позвал:
     - Эй, Крис! Ты не спишь?
     - Тс-с! - ответил Крис:  это  он,  приподняв  голову,  вслушивался  в
ночные звуки. - Нет, ерунда, показалось...
     - Ничего не показалось, - возразил Тедди.  Оказывается,  он  тоже  не
спал. - Я совершенно отчетливо слышал...
     - Да что там  такое?!  -  воскликнул  я,  все  еще  плохо  соображая.
Спросонья я слабо ориентировался во времени и пространстве - именно это  и
пугало, то, что я, не понимая,  что  происходит,  не  смогу  защититься  в
случае опасности.
     И тут - словно ответ на мой вопрос - из леса донесся  долгий,  полный
ужаса вопль. Так, наверное, кричит женщина в агонии.
     - Господи Иисусе! - со слезами  в  голосе  захныкал  Верн,  натягивая
одеяло на голову  и  прижимаясь  ко  мне  всем  телом,  словно  до  смерти
напуганный щенок. Я оттолкнул его, но он опять прижался.
     - Это малыш Брауэр, - хрипло зашептал Тедди, -  вернее,  его  призрак
бродит по лесу...
     - О, Боже!  -  залепетал  Верн.  Судя  по  всему,  ему  эта  идея  не
показалась сумасшедшей. - Даю слово, что больше никогда не  буду  воровать
неприличные  журналы  в  супермаркете  и  скармливать  морковку  псу!  Ну,
пожалуйста... Я буду хорошо  себя  вести!..  -  Похоже,  он,  не  в  силах
справиться с ужасом, пытался подкупить Бога чем угодно, лишь бы ушел  этот
кошмар. - Клянусь, я больше никогда не стану курить сигареты без  фильтра!
И ругаться матом не буду! И кашу буду всю съедать за завтраком! Обещаю...
     - Да замолчишь ты наконец?! - рявкнул на него Крис,  но  даже  в  его
голосе я ощутил страх. Интересно, подумал я, покрылся ли он  весь  гусиной
кожей, вроде меня, и встали ли у него волосы дыбом или нет?
     Верн, понизив голос до еле внятного шепота,  продолжал  тем  временем
развивать идею относительно новой жизни,  которую  он  собирается  начать,
если только Господь оставит его этой ночью в живых.
     - Может, это какая-нибудь птица? - предположил я.
     - Нет, не думаю, - ответил Крис. - Это, наверное, дикая кошка. Папаша
рассказывал, что они  вот  так  орут,  собираясь  спариваться.  Похоже  на
женский вопль, да?
     - Ага...
     В горле у меня словно застрял комок.
     - Только ни одна женщина так громко вопить не может, - заявил Крис, и
тут же неуверенно добавил: - Или все-таки может? Ты как считаешь, Горди?
     - Да это привидение, - зашептал  Тедди.  Лунный  свет  поблескивал  в
стеклах его очков зловещими искорками. - Надо пойти посмотреть...
     Вряд ли он сказал это  серьезно,  но  мы  с  Крисом,  как  только  он
попытался подняться, на всякий случай уложили его назад, причем, наверное,
сделали это довольно грубо - от страха нервы у нас были напряжены, так  же
как, впрочем, и мышцы.
     - Пустите меня, козлы! - зашипел Тедди, вырываясь. - Сказал -  пойду,
значит, пойду! Я хочу посмотреть на привидение!  Если  я  чего-то  захочу,
то...
     Мы - в том  числе  и  Тедди  -  замерли:  из  леса  вновь  послышался
душераздирающий вопль, нарастая  октава  за  октавой,  пока  не  замер  на
верхней точке регистра, после  чего  стал  снижаться  до  басового  звука,
напоминающего жужжание громадного шмеля.  Вслед  за  этим  раздался  взрыв
бешеного хохота - и воцарилась пронзительная тишина.
     - Ох, Господи Иисусе, Боже милостивый, - в священном ужасе  выговорил
Тедди.
     О том, чтобы пойти посмотреть,  он  больше  и  не  помышлял.  Мы  все
вчетвером  сбились  в  плотную  кучку,  и,  наверное,  не  только  у  меня
промелькнула мысль о бегстве. Так бы мы, скорее всего, и  поступили,  если
бы заночевали у Верна в поле, как сказали предкам, но теперь Касл-рок  был
черт-те где, а от одного воспоминания о мосте через реку, который  к  тому
же придется переходить в темноте, кровь застывала в жилах.  Точно  так  же
немыслимо было бежать в другую сторону, туда, где лежал труп Рея  Брауэра.
Таким  образом,  мы  очутились  в  ловушке,  и  если  это  чудище  в  лесу
намеревается до нас добраться, то помешать ему не сможет ничто...
     Крис  предложил  установить  посменное  дежурство,   и   мы   с   ним
согласились. Дежурить первым выпало Верну, а мне - последним. Верн  уселся
по-турецки поближе к костру, а остальные снова залегли,  тесно  прижавшись
друг к другу.
     Я был абсолютно уверен, что уснуть больше не удастся, и тем не  менее
уснул, вернее, задремал, готовый  в  любой  момент  вскочить  и  броситься
бежать. Мне чудились кошмарные вопли, а один раз я увидел, - хотя, скорее,
это показалось - как среди деревьев промелькнуло что-то бесформенно-белое,
вроде простыни. Потом  я  куда-то  провалился,  и  мне  приснился  пляж  в
Брунсуике, тот самый,  где  Тедди  видел  чуть  не  потонувшего  парнишку,
который,  ныряя,  ударился  обо  что-то  головой.  Пляж  был  на   озерце,
образовавшемся на месте карьера, где когда-то  добывали  гравий,  и  мы  с
Крисом любили ездить туда купаться.
     Мне снилось, как мы лениво  плывем  на  спине  под  палящим  июльским
солнцем. Вокруг с визгом и хохотом плескалась ребятня. Мимо  нас  проплыла
на надувном резиновом матрасе миссис Коут. Почему-то она была одета в свою
неизменную и всесезонную школьную униформу: серый костюм - жакет с  юбкой,
толстый свитер, который она надевала вместо блузки  под  жакет,  брошка  в
виде цветочка, приколотая на почти несуществующую  грудь,  и,  разумеется,
туфли на высоких каблуках, свисающих с матраса в воду. Ее иссиня-черные  -
как у моей мамы - волосы были, опять же как обычно, закручены на затылке в
тугой узел, а очки поблескивали на солнце.
     -  Дети,  ведите  себя   прилично,   -   противно-скрипучим   голосом
проговорила она, подплывая к нам, - а то я в два счета вышибу из вас дурь.
Вы знаете, что попечительский совет школы разрешил мне применять  телесные
наказания? Вы, мистер Чамберс, пойдете сейчас к доске.
     - Я хотел вернуть деньги, - сказал  ей  Крис,  -  но  их  взяла  леди
Саймонс! Слышите? Она их у меня взяла. К ней вы  тоже  примените  телесные
наказания, или как?
     - К доске, мистер Чамберс, пожалуйте к доске.
     Крис в отчаянии посмотрел на меня, как бы говоря: "Ну,  что,  прав  я
оказался? Я знал, что так все и будет", и принялся уныло грести к  берегу.
Обернувшись, он попытался что-то произнести, и вдруг  его  голова  исчезла
под водой.
     - Горди, помоги! Спаси  меня,  Горди!  -  крикнул  он,  на  мгновение
вынырнув и тут же погружаясь снова.
     Сквозь прозрачную воду я увидел, что  Криса  держат  за  щиколотки  и
тянут вниз двое голых мальчишек с совершенно  пустыми,  лишенными  Зрачков
глазами, словно у древнегреческих статуй. Один был Тедди, а второй - Верн.
Опять голова Криса оказалась на секунду на поверхности, и  он,  протягивая
мне руку, издал ужасный вопль не своим, а каким-то женским голосом. Вопль,
нарастая, разнесся по пляжу, усеянному людьми, однако никто не обратил  на
него ни малейшего внимания, и даже бронзовая от загара атлетическая фигура
спасателя, дежурившего на вышке, не пошевелилась. Те  двое  дернули  Криса
вниз, он захлебнулся криком, уходя все глубже в теперь  уже  почти  черную
воду, в его обращенном ко мне взгляде было отчаянье и безумная  мольба,  а
руки все тянулись вверх, к солнечным лучам. Вместо того, чтобы  нырнуть  и
попытаться его спасти, я, словно обезумев, поплыл к берегу, а может, и  не
к берегу, по крайней мере туда, где, казалось, было безопасно. Но  прежде,
чем я достиг мелкого места, вокруг моей икры  сомкнулась  чья-то  холодная
как лед ладонь и принялась тянуть меня на глубину. Крик  ужаса  готов  был
вырваться из груди, когда я понял, что это уже не сон: кто-то  и  в  самом
деле тянул меня за ногу.
     Открыв глаза, я увидел Тедди: он будил меня, чтоб  я  его  сменил  на
дежурстве.
     - А где Крис? - пробормотал я, еще не до конца очнувшись ото  сна.  -
Он жив?
     - Дрыхнет твой Крис без задних ног,  -  проворчал  Тедди.  -  Оба  вы
хороши: еле тебя добудился.
     Остатки сна слетели с меня, и  я  уселся  у  костра,  а  Тедди  залег
досыпать.



                                    20

     Как я уже говорил, мне выпало дежурить последним. Сидя у костра, я  с
переменным успехом боролся со сном: то встряхивался, то опять проваливался
в дрему. И хотя жуткие вопли больше не повторялись, ночь эта  была  далеко
не тихой - чуть ли не ежеминутно до  меня  доносился  то  победный  вскрик
охотящегося филина, то жалобный стон некоего зверька,  очевидно,  ставшего
добычей, то более крупный  зверь  с  шумом  и  треском  продирался  сквозь
заросли, и все это на  фоне  непрекращающегося  стрекота  сверчков.  Я  то
клевал носом, то снова вскакивал, как ошпаренный, после очередного ночного
звука, и если  бы  я  вот  таким  образом  исполнял  обязанности  часового
где-нибудь в Ле-Дио, то меня непременно отдали бы под трибунал  и,  скорее
всего, расстреляли.
     Под утро меня сморило окончательно и бесповоротно, однако  уже  перед
рассветом  я  заставил  себя  проснуться.  Светало.  Часы  на  моей   руке
показывали без четверти пять.
     Я поднялся - при этом в позвоночнике что-то хрустнуло,  -  отошел  на
пару сотен футов от  распростертых  тел  моих  товарищей  и  помочился  на
замшелый пень. Ночные страхи постепенно отступали от меня, и  ощущать  это
было приятно.
     Вскарабкавшись на насыпь, я присел  на  рельс  и  принялся  рассеянно
подбрасывать носком  кроссовки  щебень.  Будить  остальных  я  не  спешил:
хотелось в эти предрассветные мгновения побыть в одиночестве.
     Утро наступало быстро. Сверчки  затихли,  таинственные  тени  как  бы
испарились, отсутствие каких-либо запахов предвещало еще один жаркий день,
возможно, один из последних... Пробуждались ото  сна  и  птицы:  откуда-то
появился крапивник, присел на сук громадного поваленного дерева, откуда мы
брали хворост для костра, почистил  перышки  и  полетел  дальше  по  своим
делам.
     Не знаю, как долго я сидел вот так на рельсе, наблюдая за багровеющим
на востоке горизонтом. Наверное, достаточно долго,  поскольку  в  брюхе  у
меня заурчало - пора завтракать. Я уже хотел подняться и  начинать  будить
ребят, как вдруг посмотрел направо и остолбенел: в каких-то  десяти  ярдах
от меня стоял олень.
     Сердце у меня подпрыгнуло так, что, вероятно, выскочило бы  изо  рта,
не прикрой я его ладонью. Я замер  без  движения,  впрочем,  сдвинуться  с
места я не смог бы, даже если б очень захотел. Глаза у оленя были вовсе не
карие,  а  бархатно-черные,  как  у  внутренней  поверхности  шкатулок   с
драгоценностями, какие я видел в  ювелирной  лавке.  Маленькие  ушки  были
словно сделаны из замши. Животное взглянуло на меня, чуть склонив  голову,
будто заспанный парнишка с всклокоченными волосами, в джинсах с  манжетами
и залатанной рубахе цвета хаки со стоячим - по тогдашней моде - воротником
был для него явлением вполне обычным. Мне же олень казался неким  чудесным
видением, незаслуженным, а потому необъяснимым, даром свыше.
     Довольно долго (по крайней мере, так мне показалось) мы смотрели друг
на  друга,  затем  животное  повернулось  ко  мне  спиной,  нагнулось   и,
беззаботно помахивая белым хвостиком-обрубком,  принялось  щипать  травку.
Олень ел, не обращая на меня ни малейшего внимания и  совершенно  меня  не
опасаясь! Да и чего ему бояться? Это я боялся не то что  шевельнуться,  но
даже старался не дышать.
     Внезапно рельс, на котором я продолжал сидеть, мелко завибрировял,  и
через какое-то  мгновение  олень  поднял  голову,  тревожно  поглядывая  в
сторону  Касл-рока  и  поводя  коричневато-черным  носом.  Наконец,  зверь
встрепенулся, в три прыжка достиг  зарослей  и  там  исчез  -  лишь  ветка
хрустнула под копытом, будто одиночный выстрел в тиши.
     Зачарованный, я продолжал смотреть туда, где только что пасся  олень,
пока грохот приближающегося поезда не стал явственным. Тогда я скатился  с
насыпи туда, где ребята, разбуженные тем же грохотом, уже  потягивались  и
зевали спросонья.
     "Вопящий призрак", как выразился Крис, был уже почти забыт: при свете
дня охвативший нас тогда, в ночи, ужас казался просто-напросто смешным  до
неприличия, досадным эпизодом, который следовало предать забвению.
     Рассказ о встрече с оленем  вертелся  у  меня  на  языке,  но  что-то
подсказало мне, что говорить им ничего не надо - пусть это останется  моей
тайной. И действительно, до настоящего момента я об этом случае  нигде  ни
словом не обмолвился, а описав ту встречу, почувствовал, что на бумаге мои
ощущения в тот момент передать просто невозможно.  В  общем,  это  был  не
только самый запоминающийся, но и - как бы это выразить?  -  самый  чистый
эпизод всей моей жизни. Воспоминания о  нем  как-то  смягчают  последующие
довольно  жуткие  события,  которых  мне  довелось  пережить  немало.  Ну,
например, мой  первый  день  в  джунглях  Вьетнама,  когда  один  из  моих
сослуживцев лишь на  какое-то  мгновение  высунулся  из  окопа  и  тут  же
повалился навзничь, зажимая ладонями место, где у него только что был нос.
Или тот день, когда доктор объявил, что наш  младший  сын  может  родиться
гидроцефалом (слава Богу, появился он на свет почти нормальным,  только  с
немного увеличенной головой). Или  те  долгие,  кошмарные  недели,  когда,
агонизируя до  бесконечности,  умирала  мать...  В  такие  вот  моменты  я
вспоминал тот предрассветный  час,  бархатисто-карие  глаза  и  маленькие,
замшевые ушки великолепного, совершенно  не  пугающегося  меня  животного,
настоящего  чуда  природы...  Впрочем,  кто  это  способен  понять?   Ведь
посторонним нет дела до потайных уголков нашей души. Помните, ведь  именно
с этих слов я начал свой рассказ?



                                    21

     Рельсы  поворачивали  теперь  на  юго-запад  и  шли  через  настоящий
бурелом. Лес  тут  был  преимущественно  хвойным,  с  густым,  практически
непроходимым подлеском. Прежде  чем  двинуться  в  путь,  мы  позавтракали
собранной в этом подлеске черникой. Ее  здесь  было  видимо-невидимо,  но,
несмотря на это, желудки наши лишь наполнились  слегка,  а  через  полчаса
принялись требовать более солидной пищи. Не только губы и пальцы, но  даже
наши обнаженные до пояса тела (было только восемь, но жара  уже  заставила
нас скинуть рубашки) стали синими от черники. Верн принялся мечтать  вслух
о яичнице с беконом, из-за чего чуть не схлопотал по шее.
     Это был действительно последний из долгой серии  поразительно  жарких
дней и, думаю, худший из  всех.  Тучки,  появившиеся  было  на  горизонте,
растаяли без следа уже к девяти часам, небо  приобрело  стальной  оттенок,
усугубляя уже и так невыносимое  пекло,  струйки  пота  скатывались  вниз,
оставляя следы-дорожки на покрытых  пылью  спинах  и  груди,  над  головой
вились оводы и  слепни  -  в  общем,  ощущение  было  пренеприятнейшим,  а
понимание того, что путь до цели предстоял еще довольно долгий, отнюдь  не
добавляло энтузиазма. И тем не менее, двигались  мы  быстро,  принимая  во
внимание жару: всем нам не терпелось увидеть, наконец, мертвое тело,  даже
если при этом нам не поздоровится - черт его знает,  недаром  же  говорят,
что с мертвецами дела лучше не иметь. Но, несмотря  ни  на  что,  мы  были
преисполнены решимости добраться до конечной цели - в конце концов, мы это
з_а_с_л_у_ж_и_л_и_.
     Где-то в половине десятого Крис с  Тедди,  шедшие  впереди,  заметили
воду, о чем и прокричали нам с Верном. Мы тут же подбежали  к  ним.  Крис,
радостно смеясь, показывал куда-то пальцем:
     - Смотрите! Это бобры соорудили!
     Чуть впереди под насыпью пролегала  широкая  дренажная  труба.  Бобры
заткнули ее правый конец, соорудив нечто вроде небольшой плотины из  палок
и  сучьев,  скрепленных  листьями,  ветками   и   глиной.   В   результате
образовалось маленькое водохранилище, наполненное  чистой,  сверкающей  на
солнце водой, над поверхностью которой  в  нескольких  местах  возвышались
домики зверьков с острыми крышами, напоминающими эскимосские чумы. В  пруд
впадал  ручеек,  деревья  вокруг  которого  были  лишены  коры  почти   до
трехфутовой высоты.
     - Ремонтная служба быстренько все это ликвидирует, - заявил Крис.
     - Это почему же?
     - А для чего, как вы думаете, здесь проложена труба?  Чтобы  вода  не
подмывала драгоценную насыпь. Так что пруд здесь не  потерпят  ни  в  коем
случае. Бобров частично перестреляют, остальные уйдут сами, а  плотину  их
разрушат, после чего на этом месте останется трясина, которая тут,  скорее
всего, была и раньше.
     - А бобры как же? - спросил Тедди.
     - Это  их  проблемы,  -  пожал  плечами  Крис.  -  По  крайней  мере,
управлению железных дорог на такие мелочи плевать.
     - Интересно, можно ли здесь искупаться? - Верн жадно смотрел на воду.
- Глубины хватит?
     - Чтобы узнать, надо попробовать, - резонно ответил Тедди.
     - Кто будет первым?
     - Я! - вызвался Крис.
     Он бросился вниз, на бегу  скидывая  кроссовки.  Одним  движением  он
стянул с себя джинсы вместе с  трусами,  затем  поочередно  снял  носки  и
ласточкой  прыгнул  в  воду.  Через  несколько  мгновений  голова  его  со
слипшимися волосами показалась на поверхности, и он закричал:
     - Отлично, мужики! Здесь просто здорово!
     - Глубоко? - осведомился Тедди: плавать он так и не научился.
     Крис встал на дно, плечи его поднялись над поверхностью. На одном  из
них я  заметил  что-то  серовато-черное.  "Наверное,  грязь",  подумал  я.
Немного погодя я пожалел, что не вгляделся повнимателънее...
     - Давайте сюда, вы, трусишки! - кричал нам Крис.
     Повернувшись, он поплыл саженками к  противоположному  берегу,  затем
обратно, но к тому времени мы уже скидывали с себя  одежду.  Верн  прыгнул
первым, за ним я.
     Вода  была  просто  потрясающей  -  прохладной,  чистой  и   какой-то
ласково-шелковистой. Подплыв к Крису, я встал  на  дно,  и  мы,  счастливо
улыбаясь,  посмотрели  друг  на  друга.  Крик   ужаса   вырвался   у   нас
одновременно: серовато-черное пятно у Криса на плече оказалось  громадной,
жирной пиявкой. Такая  же,  очевидно,  присосалась  и  ко  мне,  поскольку
челюсть у Криса отвисла, а оказавшийся  рядом  Тедди  заверещал  на  манер
подсвинка под ножом мясника. Мы все  втроем  очертя  голову  бросились  на
берег.
     Теперь я знаю о пресноводных пиявках гораздо больше, нежели тогда,  и
тем не менее эти, в общем-то, совершенно  безобидные  существа  продолжают
вселять в меня чуть  ли  не  мистический  ужас.  Как  известно,  их  слюна
содержит анестезирующие и противосвертывающие вещества, присасываясь,  они
не причиняют никакой боли, поэтому если их  не  видеть,  то  ничего  и  не
заметишь, пока они сами не отвалятся, насытившись, или же не лопнут.
     Оказалось, что в пруду этих тварей полным-полно. Когда  мы  выскочили
на берег и Тедди посмотрел на собственное  тело,  его  чуть  кондрашка  не
хватила.
     Один лишь Верн пока ни о чем не подозревал, с удивлением наблюдая  за
нами из воды:
     - Да что там такое? Что за вопли-сопли?
     - П_и_я_в_к_и_! - взвизгнул Тедди, дрожащими пальцами отдирая  тварей
от ляжек и отшвыривая их как можно дальше от себя. - Кровопийцы гребаные!
     - А-а-а! - заорал Верн, выскакивая из воды, словно ошпаренный.
     Меня всего трясло, будто от холода,  хотя  жара  стояла  невыносимая.
Сдирая пиявок с груди и рук, я  всеми  силами  старался  удержаться  и  не
зареветь белугой.
     - Посмотри-ка, Горди, - Крис повернулся ко мне спиной, - много их там
еще? Ради всего святого, Горди, сними с меня эту гадость!
     Я отодрал от спины Криса штук пять или шесть, после чего он мне помог
таким же образом.
     Ужас уже немного отпустил  меня,  когда  я,  опустив  глаза,  увидел,
вероятно, прабабушку всех этих тварей, к тому же вспухшую от  моей  крови,
наверное, вчетверо и превратившуюся из серовато-черной  в  багрово-красную
блямбу колоссальных размеров. Устроилась она - где бы вы думали? - прямо у
меня в паху. Это уже было чересчур. Я все еще старался не  показать  вида,
но в голове у меня помутилось.
     Тыльной  стороной  ладони  я   попытался   смахнуть   отвратительного
слизняка. Не тут-то было. Заставить себя дотронуться до мерзкого  создания
еще раз было выше моих сил. Я повернулся к Крису, но выговорить ничего  не
смог, а лишь показал пальцем на то место. Физиономия Криса из побледневшей
сделалась пепельно-серой.
     - Сам я не могу, - пробормотал  я,  сдерживая  подступившую  внезапно
тошноту. - Ты мне... не поможешь?..
     Он отшатнулся от меня с перекошенным лицом, не в силах  отвести  глаз
от кошмарной картинки.
     - Н-нет, Горди... Извини, но я не могу... Н-нет... А, черт!
     Он наконец оторвал взгляд от пиявки, сложился пополам, и его  вырвало
на песок.
     "Ты должен сделать это сам, - принялся убеждать себя я,  стараясь  не
смотреть на омерзительное  существо,  которое,  тем  временем,  продолжало
раздуваться. - Ну же, давай, покажи, что ты  мужчина.  Это  же  последняя.
Последняя..."
     Я все-таки заставил себя дотронуться до пиявки, и в тот  же  миг  она
лопнула, словно переполненный воздухом шарик, вот только вместо воздуха из
лопнувшей гадины брызнула моя собственная кровь, липкая и теплая.
     Я тихонько заплакал. В  слезах  я  отвернулся  от  ребят  и  принялся
одеваться. Сделав над собой невероятное усилие,  я  с  ужасом  понял,  что
больше не в состоянии контролировать себя. Плечи мои тряслись от  рыданий,
сдержать которые я уже не мог.
     Ко мне подбежал все еще голый Верн:
     - Посмотри, Горди, их больше нет на мне? - Он принялся тормошить меня
за локоть, весь трясясь, как в пляске святого Витта. - Ну, Горди, посмотри
же! Я стряхнул их всех, да? Больше ни одной нет?
     Смотрел он при этом  куда-то  мимо  меня,  глаза  его  расширились  и
закатились так, что виднелись одни белки.
     Я молча кивнул, продолжая рыдать.  Похоже,  я  становлюсь  плаксой...
Надев рубашку, я застегнул ее на все пуговицы, после чего натянул носки  и
кроссовки.   Рыдания   понемногу   стихали,   наконец,   прекратились    и
всхлипывания.
     Подошел Крис, вытирая  рот  пучком  листьев  вяза.  Вид  у  него  был
испуганно-виноватый.
     Одевшись, мы несколько мгновений молча  смотрели  друг  на  друга,  а
затем принялись взбираться на насыпь. Лишь один раз я оглянулся, и  взгляд
мой как назло упал на ту самую здоровенную пиявку, что  лопнула  от  моего
прикосновения. Выглядела она довольно жалко, но все еще омерзительно.
     Четырнадцать лет спустя, когда вышел мой первый  роман,  я  решил  на
полученный гонорар впервые посмотреть на  Нью-Йорк.  В  программу  поездки
входил полный джентльменский набор туриста: шоу в мюзик-холле  Радио-сити,
смотровая площадка Эмпайр  стейт  билдинг  (к  чертям  собачьим  Всемирный
торговый центр - здание, потрясшее мое воображение в фильме о  Кинг-Конге,
снятом еще в 1933 году, навсегда останется для меня самым высоким в мире),
ночная жизнь Таймс-сквер и все такое прочее. Издатель  мой,  мистер  Кейт,
был до смерти рад возможности  похвастаться  передо  мной  своим  городом.
Последним  пунктом  программы  была  прогулка   на   морском   пароме   до
Стейтен-айленда. Свесившись через перила и  посмотрев  за  борт,  я  вдруг
содрогнулся от внезапно нахлынувшего воспоминания: в  воде  плавали  сотни
использованных презервативов, которые удивительно живо  мне  напомнили  ту
самую раздавленную пиявку. Мистер Кейт заметил, очевидно, как  по  лицу  у
меня пробежала тень и покачал головой:
     - Да, зрелище не очень привлекательное... Свинство какое!
     Не мог же я, в самом  деле,  объяснить  ему,  что  вовсе  не  резинки
вызвали у меня чувство омерзения и что ему не стоит извиняться за своих не
слишком-то чистоплотных сограждан?
     В тот вечер, как вы уже, наверное, догадались, я изрядно нализался...



                                    22

     Не знаю, как далеко мы отошли от гнусного пруда, когда  это  со  мной
произошло. Я уже начал было успокаиваться, убеждая себя в том, что  ничего
страшного,  черт  побери,  не  случилось,  что  это  всего  лишь   пиявки,
подумаешь, невидаль какая, когда перед глазами у меня все помутилось, и  я
свалился прямо на рельсы, при  этом,  судя  по  всему,  сильно  ударившись
головой о шпалу. Сознание покинуло меня, и я как будто утонул в  громадной
пуховой перине.
     Чьи-то руки перевернули меня лицом вверх.  Наверно,  те  же  ощущения
испытывает  боксер  после  нокаута,  когда  рефери,  склонившись  к  нему,
начинает считать до десяти. Сквозь ватную пелену доносились до меня слова:
     - Как думаешь, с ним...
     - ...Перегрелся на солнце...
     - Горди, ты нас слы...
     Я им, наверное, ответил что-то совсем  уж  неудобоваримое,  поскольку
лица их приняли _к_р_а_й_н_е_ озабоченное выражение.
     - Необходимо что-то предпринять. - Голос принадлежал Тедди. - До дома
мы его не донесем.
     После этих слов я снова провалился в небытие.  Через  какое-то  время
туман вокруг меня рассеялся, и я расслышал Криса:
     - Ну, ты как, Горди? Очнулся?
     - Да вроде бы, - сказал я и попытался сесть.
     Перед глазами тут же вспыхнули мириады ослепительных искр  и  так  же
мгновенно погасли. Я открыл и снова прикрыл глаза - искры не возвращались.
Тогда я очень медленно встал.
     - Ну, ты и напугал нас, Горди, - проговорил Крис. - Водички хочешь?
     Я кивнул. Он протянул мне флягу  с  теплой  водой,  и  я  сделал  три
больших глотка.
     - Что с тобой было, Горди? - обеспокоено спросил Верн.
     -  Да  вот,  посмотрел  на  твою  физиономию  и  тем  самым  совершил
непростительную ошибку...
     - Гы-гы-гы! - расхохотался Тедди. - Во дает! Еще  и  шутить  изволит!
Ну, значит, Горди, с тобой и правда все в порядке.
     - Ты в порядке? - настойчиво переспросил Верн.
     - Вполне. Да, теперь все о'кей. Просто как  вспомню  этих  кровопийц,
так и с катушек долой...
     Они согласно кивнули: каждый, вероятно, ощущал что-то похожее.
     Мы перекусили в теньке и продолжили путь - Крис с Тедди впереди, а мы
с Верном в роли замыкающих. Идти, судя по всему, оставалось уже недолго.



                                    23

     На самом деле это было  не  совсем  так,  и  если  бы  мы  додумались
взглянуть на дорожную карту, то сразу бы поняли почему. Нам было известно,
что тело Рея Брауэра находилось где-то возле дороги, упирающейся  в  берег
Ройял-ривер неподалеку от железнодорожного моста. Именно там Билли и Чарли
со своими девочками устроили импровизированный  пикничок,  там  же  они  и
обнаружили труп, думали мы. От  Касл-ривер  до  Ройял  было  миль  десять,
которые мы, по идее, уже должны были пройти.
     Однако десять миль было напрямую,  тогда  как  железнодорожная  колея
делала изрядный крюк, огибая холмистую местность под названием Утесы. Крюк
этот был прекрасно виден на карте, оттуда же  можно  было  заключить,  что
расстояние между Касл и Ройял-ривер по железной дороге равнялось не десяти
милям, а шестнадцати.
     Крис начал догадываться об  ошибке,  когда  миновал  уже  полдень,  а
Ройял-ривер и в помине не было. Он решил забраться на высокую сосну, чтобы
осмотреться, а когда слез, то огорошил нас известием, что если мы  ускорим
шаг, тогда до Ройял доберемся часам примерно к четырем.
     - Не фига себе! - присвистнул Тедди. - Ну, и что же нам делать.
     Мы переглянулись: лица у нас были злые, усталые и голодные.  То,  что
поначалу казалось захватывающим приключением, на  самом  деле  вылилось  в
утомительный, тяжелый и, не исключено, опасный  поход.  Кроме  того,  нас,
наверное, уже начали разыскивать,  и  если  Майло  Прессман  и  не  вызвал
полицию, это вполне  мог  сделать  машинист  поезда,  с  которым  мы  едва
разминулись на мосту через  Касл-ривер.  Обратный  путь  до  Касл-рока  мы
намеревались проделать на какой-нибудь попутке, однако часам  к  семи  уже
должно было стемнеть, а после наступления темноты поймать попутку, да  еще
в такой пустынной местности, нечего было и пытаться.
     Я попробовал вызвать перед глазами  образ  "моего"  оленя,  щиплющего
травку, но и это не принесло облегчения. Положение наше было отчаянным.
     - Лучше, несмотря ни  на  что,  двигаться  вперед,  -  вывел  нас  из
оцепенения Крис. - Так что пошли.
     Он повернулся и, опустив голову, побрел по рельсам в  своих  покрытых
пылью кроссовках. Минуту мы раздумывали, а затем,  растянувшись  цепочкой,
последовали за ним.



                                    24

     Удивительно, но за все долгие годы, миновавшие с тех памятных дней на
исходе необыкновенно жаркого лета, я крайне редко предавался  размышлениям
о них, потому, наверное, что они  неизменно  вызывают  у  меня  ассоциации
столь же неприятные, как, например, зрелище утопленника,  выброшенного  на
берег после недельного пребывания под водой. В  результате  я  никогда  не
подвергал сомнению наше решение продолжить путь, точнее,  не  правильность
этого решения, а то, как оно было принято.
     А ведь все могло сложиться иначе, и тогда, возможно,  Крис,  Тедди  и
Верн были бы живы до сих пор. Нет, они не погибли тогда ни в лесной  чаще,
ни  на  железнодорожной  колее;  в  этой  повести  вообще  нет  ни  одного
погибшего, исключая, разве что, нескольких пиявок да бедняги Рея  Брауэра,
который, впрочем, был мертв еще до начала моего рассказа. Истина,  однако,
заключается в том, что из нас четверых, бросавших монетки,  чтобы  решить,
кому отправляться за продуктами в магазин "Флорида", в живых остался  лишь
один, тот, кто туда в конце концов отправился, то есть ваш покорный слуга,
автор  этих  строк.  Трое  из  четверых  умерли,  не  достигнув  возраста,
позволяющего баллотироваться в президенты... И если правда то,  что  порой
кажущиеся   незначительными   события   способны   иметь   далеко   идущие
последствия, пускай хотя бы косвенные, то, может быть, и в самом деле  все
бы сложилось по-другому, если бы мы в тот момент  оставили  нашу  затею  и
махнули в Харлоу ловить попутку.
     Мы бы, безусловно, так и поступили, если б только знали, что и  Билли
Тессио, и Чарли  Хоген,  и  старший  братец  Криса  по  прозвищу  "Глазное
Яблоко", а кроме них и Джек Маджетт, и Норман "Волосан" Бракович,  и  Вэнс
Дежарден, и даже сам "Туз" Меррил усаживались именно в тот  момент,  когда
мы  решали,  как  быть  дальше,  в  побитый  "форд"  Меррила   и   розовый
"студебеккер" Вэнса, чтобы поехать посмотреть на труп парнишки.
     Мы не могли знать, что не прошло и тридцати шести  часов  с  момента,
когда Верн подслушал страшную тайну,  как  его  братец  Билли  проболтался
Джеку Маджетту, а Чарли - "Тузу". Те поклялись  здоровьем  матери  хранить
услышанное в секрете, однако уже к полудню об этом  знала  вся  их  банда.
Можно себе представить, как  эти  два  ублюдка  относились  к  собственным
матерям...
     Вся шайка-лейка собралась на совет, и "Волосан" Бракович высказал уже
известную вам, дорогой мой читатель, мысль о  том,  что  было  бы  неплохо
попасть на первые полосы  газет  и  в  программы  теленовостей,  для  чего
необходимо  "случайно"  обнаружить  труп,  а  для   пущей   убедительности
погрузить в машины побольше рыболовных снастей. Дескать, мы тут  собрались
порыбачить, господин констебль, и вот полюбуйтесь, что выудили...
     Когда мы вышли, наконец, на финишную прямую, они как раз  свернули  с
автострады на дорогу, ведущую к Ройял-ривер.



                                    25

     Первые тучки появились на небе к югу от  нас  часов  около  двух,  но
поначалу мы на них не обратили никакого внимания: последние дожди прошли в
самом начале июля, с  какой  же  стати  быть  дождю  сейчас?  Однако  тучи
постепенно сгущались, становились свинцовыми  и  мало-помалу  двигались  в
нашу сторону. Я пригляделся к горизонту  повнимательнее,  надеясь  увидеть
характерную пелену, которая указывала бы на уже начавшийся дождь  милях  в
двадцати, а может, и в пятидесяти от нас, однако ее пока не было. Тучи  же
продолжали сгущаться.
     Выяснилось, что Верн натер ногу. Мы  остановились,  ожидая,  пока  он
подложит немного мха под пятку левой кроссовки.
     - Как думаешь, Горди, дождь будет? - спросил Тедди.
     - Похоже на то.
     - Вот, блин, - вздохнул он, - ну и денек... А может, оно и к лучшему:
жара достала окончательно...
     Из-за больной ноги Верна нам пришлось сбавить шаг. В том,  что  дождь
будет, отпали последние сомнения после того, как в небе откуда ни возьмись
появились стаи галдящих птиц, и сам  воздух  как-то  резко  изменился:  из
прозрачного, чуть подрагивающего  он  сделался  каким-то  густо-жемчужным,
насыщенным влагой, хотя жара ни капельки не спала. Наши удлинившиеся  тени
также потеряли резкие очертания. Небо с  южной  стороны  приобрело  медный
оттенок.  Мы  опасливо  поглядывали  на  тучи,  выросшие  до  колоссальных
размеров  и  уже  готовые  закрыть  солнце.  То  и  дело  в  них  сверкали
ослепительные  вспышки,  на  мгновение  делая  их   светло-серыми   вместо
свинцово-фиолетовых. Из-под ближайшей  тучи  ударила  громадная  ветвистая
молния, такая яркая, что я не мог не зажмуриться. Вслед  за  ней  раздался
оглушительно долгий раскат грома.
     Мы немного поворчали по поводу дождя, но в глубине души каждый из нас
жаждал освежающей влаги... только без пиявок.
     Было чуть больше половины четвертого, когда впереди, в просвете между
деревьями, блеснула полоска воды.
     - Наконец-то! - радостно воскликнул Крис. - Это Ройял!
     У  нас  как  будто  появилось  второе  дыхание,  так  мы  рванули   к
долгожданной реке. Тем  временем  ливень  приближался.  Воздух  еще  более
загустел, и за какие-то секунды  температура  упала  градусов  на  десять.
Взглянув себе под ноги, я вдруг обнаружил, что тень моя совсем исчезла.
     Мы снова шли попарно, внимательно вглядываясь в склоны насыпи по  обе
стороны дороги. Я ощутил внезапную сухость во рту. Солнце в последний  раз
выглянуло из-за туч и больше уже не показывалось. Картина эта -  громадная
туча, сверкающая золотом по краям - напомнила мне одну  из  иллюстраций  к
Ветхому Завету. Наконец солнечные лучи  исчезли  вовсе,  а  за  ними  тучи
поглотили и последний кусочек голубого неба. Мы,  словно  лошади,  почуяли
запах реки, а может, это был запах  океана,  готового  вот-вот  обрушиться
сверху на иссохшую, истомившуюся по влаге землю. Назревал, судя по  всему,
настоящий потоп.
     Я старался внимательно смотреть на обочину, однако разверзшееся  небо
приковывало  взгляд  помимо  моей  воли.  Прохладный  ветер  все  крепчал.
Внезапно прямо у меня над головой сверкнула такая  ослепительная  вспышка,
что глаза сами собой  зажмурились:  похоже,  сам  Господь  сфотографировал
меня, по пояс  голого  мальчишку,  куда-то  бредущего  по  железнодорожной
колее. Где-то ярдах  в  пятидесяти  рухнуло  сраженное  молнией  громадное
дерево,  а  последовавший  вслед  за  этим  раскат  грома  заставил   меня
содрогнуться. Больше всего на свете мне сейчас хотелось очутиться дома,  в
уютном безопасном месте вроде погреба, где хранилась картошка,  с  хорошей
книжкой...
     - О, Боже! - вскрикнул Верн фальцетом. - Господи  Иисусе,  вы  только
посмотрите!
     Взглянув туда, куда указывал пальцем Верн, я увидал  голубовато-белый
огненный шар, двигавшийся к нам над левым рельсом с  треском  и  шипением,
напоминавшем рассерженного кота. Мы замерли в оцепенении,  разинув  рты  и
все еще не веря в существование подобных  штуковин,  а  шар  тем  временем
промчался мимо нас и, удалившись футов на двадцать, вдруг лопнул с громким
треском и исчез, распространив вокруг резкий озоновый запах.
     - Какого черта я вообще тут делаю? - пробормотал Тедди.
     - Вот это да! - возбужденно воскликнул Крис, потрясенный зрелищем.  -
Глазам своим поверить не могу! Вот так штука, а?!
     Я, однако, в этой ситуации был согласен скорее с Тедди.  Как  и  ему,
мне было весьма не по себе,  а  одного  взгляда  на  небо  хватило,  чтобы
закружилась голова. Очередная молния ударила  совсем  рядом,  запах  озона
стал сильнее, а раскат грома последовал практически безо всякой паузы.
     Звон в ушах еще не стих, когда послышался ликующий вопль Верна:
     - ВОТ ОН!!! НУ, НАКОНЕЦ ТО! СМОТРИТЕ, ВОН ТАМ ОН!!! Я ЕГО ВИЖУ!
     Достаточно прикрыть глаза, и я снова и снова вижу  Верна  стоящим  на
рельсе, словно первооткрыватель на капитанском  мостике,  прикрыв  ладонью
глаза от очередной вспышки, другой же рукой указывая куда-то вдаль.
     Мы  подбежали  к  Верну,  при  этом  я  повторял   про   себя:   "Его
просто-напросто подвело воображение. Сначала пиявки  и  жара,  теперь  эта
гроза... Ему, конечно, померещилось". Однако,  как  бы  мне  ни  хотелось,
чтобы это так и было, я уже понимал, что Верну вовсе  не  померещилось.  В
тот миг я осознал, что зря ввязался в это гиблое дело, что  любоваться  на
мертвое тело у меня не было ни малейшего желания.
     Там, куда указывал  Верн,  прошедшие  ранней  весной  ливни  частично
размыли насыпь, образовав канаву фута в четыре,  до  которой  у  ремонтной
службы либо никак не доходили руки, либо ее  просто  не  заметили.  Канава
заросла уже черникой, откуда высовывалась белая, как воск,  ладонь.  Запах
оттуда шел отвратный.
     Я старался не дышать, остальные, по-моему, тоже.
     Сильный ветер хлестал нас теперь уже со всех сторон, однако я его  не
замечал, думая, что обязательно сойду с ума,  если  сейчас  услышу  выкрик
Тедди: "Парашютистам приготовиться к прыжку!" Лучше бы  было  увидеть  все
тело сразу, а не одну эту восковую ладонь... Она и сейчас  встает  у  меня
перед глазами всякий раз, когда  я  слышу  или  же  читаю  о  каком-нибудь
ужасном происшествии или преступлении.
     И вновь блеснула молния, потом еще и еще раз. Раскаты грома следовали
один за другим, словно боги устроили там, на небесах,  гонки  на  огненных
колесницах.
     - Бли-и-ин, - протянул  Крис.  Ругательство  вышло  у  него  каким-то
полувздохом, полувсхлипом.
     Верн нервно облизнул губы, а Тедди молча стоял и  смотрел.  Ветер  то
сдувал его длинные, спутанные волосы с ушей, то снова закрывал их. На лице
его застыла абсолютно ничего не выражающая маска, хотя позднее  мне  стало
казаться, что _н_е_ч_т_о_ на нем все же промелькнуло...
     По мертвой ладони ползали взад-вперед черные мураши.
     Лес вокруг нас как будто  тяжело  вздохнул,  заметив,  наконец,  наше
присутствие - это по кронам деревьев ударили первые, тяжелые капли дождя.
     По  голове  и  рукам  застучали  капли  размером  в   десятицентовик.
Изголодавшаяся по влаге земля впитывала их мгновенно.
     Эти первые громадные капли сыпались, наверное, не более пяти  секунд.
Мы с Крисом озадаченно переглянулись.
     И тут разверзлись хляби небесные, и начался всемирный потоп...
     Крис спрыгнул с насыпи к  промоине,  волосы  у  него  уже  намокли  и
слиплись. Я последовал за ним. Верн с Тедди поспешили за  нами,  но  мы  с
Крисом оказались у  тела  Рея  Брауэра  первыми.  Лежал  он  ничком.  Крис
вопросительно посмотрел на меня,  взгляд  у  него  был  серьезным,  совсем
взрослым. Поняв, чего он хочет, я молча кивнул.
     Думаю, что тело оказалось тут, внизу, безо всяких видимых  увечий,  а
не там, на рельсах, изуродованным до неузнаваемости, потому что парнишка в
последний момент попытался  увернуться  от  поезда.  Лежал  он  головой  к
насыпи, в позе ныряльщика перед  прыжком.  Его  темные,  рыжеватые  волосы
слегка вились, на них виднелась запекшаяся кровь, однако  ее  было  совсем
немного. Одет он был в темно-зеленую футболку и джинсы. Обуви не было,  но
чуть поодаль, в зарослях черники, я заметил  низкие  кроссовки.  Это  меня
поначалу удивило - почему это они валяются отдельно? - но потом я понял, в
чем тут дело.
     Все мои родные и  друзья  считают,  что  мое  богатое  воображение  -
бесценный дар Божий, что оно не только позволяет зарабатывать на жизнь, но
и не дает мне никогда  скучать,  словно  бесплатное  кино,  которое  можно
смотреть, когда захочешь. В общем-то, они правы, но  иногда,  особенно  по
ночам, воображение рисует мне такое, что лучше было б никогда  не  видеть.
Вот и сейчас, глядя на эти валяющиеся в  стороне  кроссовки,  я  отчетливо
увидел, как кроссовки слетели у него с ног  от  страшного  удара  поездом,
удара, который и отнял у него жизнь.
     Только теперь я осознал это с ужасающей  отчетливостью:  парнишка  не
спит, не приболел, он мертв, безнадежно мертв, он никогда уже не встанет с
этой постели из черники, никогда не наденет свои  кроссовки,  не  вернется
домой, вообще теперь по отношению к нему  одно  лишь  слово  имеет  смысл:
НИКОГДА. Он мертв, умер. Конец...
     Мы перевернули его лицом вверх, подставив его  под  проливной  дождь,
сверкающие молнии, оглушительные громовые раскаты.
     Его  лицо  и  шею  покрывал  сплошной  ковер  из  муравьев  и  жуков,
копошащихся вокруг выреза футболки. Широко  раскрытые  глаза  представляли
собой не менее кошмарное зрелище: один закатился так, что виден был только
белок, а второй смотрел прямо на нас, не мигая. Кровь, очевидно  из  коса,
запеклась на верхней губе и на подбородке,  а  правая  сторона  лица  была
сплошным кровоподтеком. И все равно, выглядел он не столь  ужасно,  как  я
предполагал. Однажды Деннис с силой распахнул дверь именно в  тот  момент,
когда я собирался  ее  открыть  с  противоположной  стороны,  так  у  меня
кровоподтеки на физиономии были еще страшнее, плюс к тому, конечно,  кровь
из коса, и тем не менее я даже не отказался ужинать в тот вечер.
     Изо рта Рея Брауэра  выполз  громадный  жук  и,  перебежав  по  щеке,
свалился в чернику.
     - Видали? - сказал Тедди срывающимся голосом. - Держу  пари,  у  него
там, внутри, полным-полно жуков, даже, наверное, _в _м_о_з_г_у_...
     - Заткнись, Тедди! - прикрикнул на  него  Крис,  и  Тедди  с  видимым
облегчением его послушался.
     Небо прочертила ярко-голубая молния, отразившись в  глазах  парнишки,
которые словно ожили на миг, как будто он обрадовался, что  его,  наконец,
нашли, и нашли именно мы, ребята одного с ним возраста.
     Только  теперь  я  заметил,  какой  тяжелый  от  него  исходит   дух.
Уверенный,  что  меня  вот-вот  стошнит,  я  поспешно  отвернулся,  однако
позывов, как ни  странно,  не  было.  Тогда,  чувствуя,  что  _э_т_о_  мне
необходимо, я сунул в рот два пальца, но и  это  не  помогло:  спазм  сжал
желудок, но не более того.
     Шум ливня и громыханье грома совершенно заглушили рокот моторов  двух
автомобилей, подъехавших со стороны Харлоу, и уж тем более никто из нас не
слышал приближающихся шагов. Потому-то мы и застыли  в  оцепенении,  когда
"Туз" Меррил, перекрывая грозу, заревел:
     - А эти тут откуда взялись?!



                                    26

     От неожиданности мы  так  и  подпрыгнули,  а  Верн  вскрикнул  -  как
выяснилось позже, ему показалось, что это труп так заорал.
     Мы, еле дыша от  страха,  подняли  глаза.  У  дальнего  от  нас  края
заболоченного участка, там, где лесополоса  скрывала  от  нас  проселочную
дорогу, стояли "Туз" Меррил и Чамберс "Глазное Яблоко". От нас их отделяла
лишь плотная дождевая пелена, за которой четко просматривались их  красные
нейлоновые куртки - из тех, что можно купить в любой студенческой лавке по
предъявлении билета учащегося, а выступающим за университетские команды их
выдают бесплатно.
     - Так это младший мой братишка! - присвистнул "Глазное Яблоко". - Ах,
ты, гаденыш, сукин сын!
     Крис, разинув рот, уставился на брата. Его насквозь  мокрая,  грязная
рубаха все еще была  обвязана  вокруг  пояса,  а  на  голых  плечах  резко
выделялись темно-зеленые от дождя лямки рюкзака.
     - Ты, Рич, лучше сюда не лезь, - сказал он чуть дрожащим  голосом.  -
Он наш. Это мы его нашли.
     - Вы?! - заорал "Глазное Яблоко". - Черта с два! Нашли его мы, мы  же
и сообщим о нем в полицию.
     - Ничего не выйдет, "Глазное  Яблоко",  -  сказал  я,  чувствуя,  как
закипаю от ярости. Если бы мы  только  могли  предположить,  что  так  все
обернется... что они явятся сюда на _а_в_т_о_м_о_б_и_л_я_х_... Именно  это
почему-то и разозлило меня больше всего: они  приехали  в  комфорте,  _н_а
м_а_ш_и_н_а_х_, тогда как мы... Ну, нет, им  не  удастся  воспользоваться,
как всегда, так называемым правом старшего. После всего, что с нами было -
нет, не выйдет!
     - Нас здесь четверо. "Глазное Яблоко", - продолжил  я  с  угрозой.  -
Только попробуйте!
     - И попробуем, малыш, _п_о_п_р_о_б_у_е_м_, - с усмешкой ответил тот.
     Ветви у него за спиной зашевелились, и на поляне появились, ругаясь и
отплевываясь от заливающей лицо воды, Чарли Хоген  и  брат  Верна,  Билли.
Внутри у меня все похолодело, когда вслед  за  этими  двумя  из-за  кустов
вылезли Джек Маджетт, "Волосан" Бракович и Вэнс Дежарден.
     - А вот  и  мы,  -  ухмыльнулся  "Туз",  -  так  что  вы,  ребятишки,
давайте-ка...
     - ВЕРН!!! - заорал вдруг Билли  Тессио,  багровея  и  сжимая  пудовые
кулачищи. - Ах,  ты,  сучонок!  Так  ты  подслушивал,  да?  Ты  сидел  под
крыльцом, да?!
     Верн затрясся, а Чарли Хоген ласково проговорил:
     - Ну,  что,  змееныш,  доигрался?  Сейчас  узнаешь,  как  шпионить  и
подглядывать. Сейчас твой братец тебе покажет,  как  совать  нос  в  чужие
дела, а я еще добавлю.
     - Да ну-у? - внезапно выступил Тедди. Глаза его за толстыми  стеклами
очков  сверкнули  в  безумной  ярости.  -  Вот  только  троньте  его   или
кого-нибудь из нас! Ну  же,  рискните!  Вы  же  такие  взрослые,  сильные,
попробуйте! Давайте!
     Билли и Чарли уговаривать не пришлось: с угрожающим видом они  вместе
двинулись  вперед.  Верн  задрожал  еще  сильнее,  однако   с   места   не
пошевелился: бок о бок с ним стояли его  друзья,  с  которыми  он  столько
вынес,  которые  добирались  сюда  с   ним   вместе   отнюдь   _н_е   _н_а
а_в_т_о_м_о_б_и_л_я_х_.
     Внезапно "Туз" положил ладони на плечи Чарли и Билли, осаживая их.
     - А теперь послушайте меня, - спокойно сказал он,  обращаясь  к  нам,
словно учитель к непонятливым ученикам. - Нас больше, чем вас, к тому  же,
мы гораздо сильнее. Мы даем вам шанс: исчезните отсюда,  куда  -  не  наше
дело. Чтоб через минуту вас тут не было! Усвоили?
     Братец Криса хохотнул, а "Волосан" похлопал "Туза" по плечу,  одобряя
его великодушие. Тем временем "Туз" продолжал с улыбкой удава, вздумавшего
побеседовать с кроликом, прежде чем сожрать его на ужин:
     - Давайте, сваливайте отсюда, а его мы  заберем  с  собой.  Вздумаете
упираться - надерем вам задницу, а его так или иначе заберем. К  чему  вам
лишние неприятности, мальцы? Кроме того, - добавил он  с  видом  человека,
пытающегося лишь восстановить справедливость, - это ведь Билли и Чарли его
нашли, поэтому, ха-ха, все почести по праву должны достаться им.
     - Да они перетрусили как зайцы! - оборвал его Тедди. - Верн  все  нам
рассказал: они себя не помнили от страха. -  Он  состроил  гримасу  ужаса,
пародируя Чарли Хогена - было очень похоже.  -  "Господи,  Билли,  что  же
теперь делать? О Боже, Билли, лучше бы мы вообще  не  угоняли  эту  тачку!
Какой  кошмар,  Билли,  какой  ужас.  Взгляни-ка,   Билли,   я,   кажется,
описался..."
     Этого Чарли стерпеть уже не мог. Физиономия его перекосилась,  однако
что-то все же удержало его от того, чтобы немедленно растерзать Тедди.
     - Не знаю, как тебя зовут, сучонок, - сдавленно проговорил он,  -  но
попадешься ты мне еще...
     Я скосил глаза на  Рея  Брауэра:  тот  лежал,  все  так  же  уставясь
таинственным "нормальным"  глазом  в  затянутое  тучами  небо,  как  будто
происходящее  вокруг  его   совершенно   не   касалось.   Гром   продолжал
погромыхивать, но ливень стал уже стихать.
     - А ты, Горди, что скажешь? - обратился  ко  мне  "Туз",  придерживая
Чарли за локоть и при этом напоминая опытного дрессировщика, сдерживающего
разъяренного тигра. - Есть же в тебе что-то от  брата,  а  он  был  вполне
разумным  парнем.  Скажи  своим  дружкам,  чтобы  отвалили.  Четырехглазый
оскорбил Чарли, поэтому тот должен ему ответить, но  только  так,  слегка,
ну, а потом разойдемся по-хорошему. Договорились?
     Напрасно он упомянул о Денни. До этого я был  готов  поторговаться  с
ним, сказать "Тузу", что, как тому и без  меня  известно,  Билли  и  Чарли
струсили и сами отказались от своего права "первооткрывателей",  Верн  это
слышал собственными ушами, а значит, ни они, ни тем  более  их  дружки  не
обладают в отношении тела никакими преимуществами. Вывод: тело Рея Брауэра
по праву наше, мы выстрадали это право на мосту  через  Касл-ривер,  когда
нас с Верном едва не сшибло поездом, на  свалке,  где  мы  схлестнулись  с
Майло Прессманом и его идиотом-суперпсом Чоппером, в пруду, где  нас  чуть
не сожрали пиявки. Да и вообще... Короче  говоря,  я  собирался  урезонить
его, чтобы все было по-честному. Шансов, конечно, было мало, но  может,  в
чем-то он со мной и согласился бы. Однако он ни к селу ни к городу приплел
сюда Денниса, и вместо увещеваний у меня, помимо моей воли,  вырвался  мой
собственный смертный приговор:
     - А пошел-ка ты к такой-то матушке, дешевка, раздолбай говенный!
     Нижняя челюсть  у  "Туза"  отвисла,  образуя  идеальной  формы  овал:
услыхать такое - и от кого?! - ему, наверное, в жизни не  доводилось.  Все
прочие представители обоих враждебных сторон  также  уставились  на  меня,
ушам своим не веря.
     Из оцепенения нас вывел Тедди радостным воплем:
     - Вот это да! Молодец, Горди, круто ты его!
     Я  и  сам  не  мог  поверить,  что  _т_а_к_о_е_  ляпнул.   Словно   в
кульминационный момент пьесы пьяный актер сморозил со сцены такое, что  не
лезло ни в какие ворота. Мы не знали оскорбления страшнее, чем  "дешевка",
даже если оставить  в  стороне  упоминание  о  "матушке".  Краем  глаза  а
заметил, как Крис, сбросив с плеч рюкзак, лихорадочно  принялся  рыться  в
его недрах, но для чего - я в тот момент еще не понял.
     - Славно, славно... - оправился от потрясения "Туз". - Что ж, мужики,
приступим. Кроме Лашанса никого не трогать, им же я сам займусь. Руки  ему
переломаю, гадине.
     Я похолодел. Не так, как тогда, на мосту, но  это,  наверное,  потому
что страха уже почти не осталось. До меня как-то сразу дошло,  что  он  не
шутит, он действительно собирается переломать мне руки. Много лет прошло с
тех пор, но и теперь у меня нет ни малейшего сомнения в  том,  что  именно
так Он и намеревался поступить.
     Они медленно  приближались  сквозь  дождевую  пелену.  Джеки  Маджетт
вытащил из кармана ножик-выкидуху и нажал на кнопку. Шестидюймовое  лезвие
сверкнуло под слабыми лучами уже начавшего пробиваться сквозь тучи солнца.
Верн с Тедди по обеим сторонам от меня храбро приняли боевую  стойку,  при
этом на лице у Верна отразилось мужество  отчаяния.  Тедди  же  не  унывал
нисколько.
     Парни приближались, выстроившись в линию, шлепая армейскими ботинками
по размытой дождем земле. Тело Рея Брауэра  лежало  у  наших  ног,  словно
огромной ценности трофей, который мы  решили  защищать  до  последнего.  Я
приготовился  ударить  первым,  когда  в  руке  у  Криса  тускло  блеснула
вороненая сталь.
     БА-БАХ!!!
     Боже, что за звук! До сих пор он сладостной мелодией звучит у меня  в
ушах. Чарли Хоген высоко  подпрыгнул  на  месте;  "Туз"  Меррил  мгновенно
перевел взгляд с меня на Криса, при этом челюсть у него снова  отвалилась;
"Глазное Яблоко" выглядел так, словно его пыльным мешком ударили.  Тем  не
менее, очнулся он первым:
     -  Эй,  Крис,  это  же  отцовская  "пушка"!  Да  он  тебе   руки-ноги
повыдергивает...
     - Тебя ждет  кое-что  похлеще,  -  с  угрозой  проговорил  смертельно
побледневший Крис. Глаза его пылали. - Горди прав: вы - не что  иное,  как
дешевки, грязные, вонючие  дешевки.  Если  бы  Чарли  и  Билли,  обнаружив
мальчишку, не наложили в штаны, разве мы бы отправились за ним черт  знает
куда? Эти два засранца струсили и выложили все "Тузу" Меррилу,  чтобы  тот
принял за них решение. - Крис сорвался на крик:  -  ВЫ  НЕ  ПОЛУЧИТЕ  ЕГО,
ПОНЯЛИ?! ПОСЛЕ ВСЕГО, ЧТО БЫЛО, НЕ ПОЛУЧИТЕ! ЭТО Я ВАМ ГОВОРЮ! ВАМ ЯСНО?
     - Послушай, - принялся уговаривать его "Туз",  -  опусти-ка  "пушку",
пока не отстрелил себе же что-нибудь. - Самообладание быстро  возвращалось
к нему, и он, со своей обычной  ухмылочкой,  стал  снова  приближаться.  -
Дай-ка быстренько ее сюда, вонючка, не то я заставлю тебя ее сожрать!
     - Ей-Богу, "Туз", еще один шаг - и я тебя пришью...
     - Тогда ты ся-я-дешь, дорогой мой,  -  пропел  "Туз"  все  с  той  же
ухмылочкой.
     Дружки его наблюдали за ним с каким-то  благоговейным  ужасом,  точно
так же мы с Тедди и Верном смотрели на Криса. Конечно  же,  "Туз"  Меррил,
бандит  и  хулиган,  от  которого  на  ушах  стояла  вся  округа,  не  мог
предположить ни на секунду, что двенадцатилетний мальчишка способен в него
выстрелить. Полагаю, он ошибался. Вряд ли Крис просто так позволил бы  ему
отнять у него отцовский пистолет. В тот миг  я  был  уверен,  что  вот-вот
грянет беда, и такая, которой я еще не знал. Может, и до убийства  дойдет.
И все это из-за премии, назначенной тому, кто найдет  мальчишку,  которого
давным-давно и в живых-то уже нет...
     Мягко, словно жалея "Туза", Крис произнес:
     - Ну, выбирай, что тебе отстрелить: руку или ногу. Мне  все  равно  -
давай выбирай ты.
     Вот это-то и остановило "Туза" Меррила.



                                    27

     С ума можно сойти: на его физиономии я  прочел  страх.  "Туз"  Меррил
испугался! Такого еще не было. Напугало его, скорее, не то, _ч_т_о_ сказал
Крис, а то, как он это сказал. Если Крис  и  блефовал,  то  делал  он  это
просто гениально, хотя, честно говоря, не думаю, что это был  блеф.  Да  и
все остальные поверили, что он говорит вполне серьезно. Лица у  всех  были
такими, как будто кто-то поднес огонь к очень короткому бикфордову шнуру -
еще секунда-другая, и раздастся взрыв.
     "Туз" мало-помалу приходил в себя. Лицо его снова сделалось  жестким,
губы вытянулись в струнку, он смотрел сейчас  на  Криса,  как  смотрят  на
человека, сделавшего важное, но рискованное деловое предложение: ну, что -
стоит с тобой поиграть, или же послать тебя к черту?  Он  словно  замер  в
ожидании, сумев либо подавить страх,  либо  удачно  его  скрыть.  Судя  по
всему, он понял, что риск чересчур велик, но тем не менее  "Туз"  был  еще
опасен, быть может, даже более, чем раньше. Оба они с Крисом балансировали
сейчас на грани фола - сорвись любой из них, и это могло оказаться роковым
для обоих.
     - Ну, хорошо. - "Туз" обращался к одному лишь Крису. - Но не надейся,
гаденыш, что это так вот сойдет тебе с рук.
     - Еще как сойдет, - возразил ему Крис.
     -  Ты,  говнюк!  -  внезапно  заорал  "Глазное  Яблоко".  -  Ты  даже
представить себе не можешь, что тебе за это будет.
     Крис оставался невозмутим:
     - Поцелуй меня в задницу.
     "Глазное Яблоко" с глухим рычанием двинулся к брату. Пуля  ударила  в
лужу футах в десяти  впереди  него,  взметнув  фонтанчик  брызг.  "Глазное
Яблоко", отскочив, выругался.
     - И дальше что? - осведомился "Туз".
     - Дальше вы сядете в свои тачки и уберетесь отсюда назад, в Касл-рок.
Иначе я за себя не отвечаю. Его,  -  Крис  осторожно,  почти  благоговейно
тронул тело Рея Брауэра носком кроссовки, - его вы не получите, это точно.
Вы меня поняли?
     - Ну, погоди же... - К "Тузу" вернулась его ухмылочка. -  Неужели  ты
не понимаешь, что мы тебя достанем, и очень скоро?
     - Может, да, а может, нет...
     - Доста-а-нем, - ухмыляясь, протянул "Туз". - И вот тогда,  приятель,
тебе придется по-настоящему хреново. Тебе будет больно, очень больно... Не
могу поверить, что до тебя это не доходит. Больница, куча переломов -  все
это я тебе обещаю. Клянусь мамой...
     - Ты лучше поспеши домой - потрахаться со своей мамой. Она,  говорят,
обожает, когда ты ее трахаешь.
     "Туз" не то что побледнел, а как-то посерел:
     - Ну, все, парень, считай - ты труп. Чтоб кто-то сказал о моей матери
такое...
     - А я слыхал, что твоя матушка - любительница потрахаться, особенно с
тем, кто больше заплатит, - сообщил ему Крис. "Туз", побагровев,  двинулся
к нему, а Крис тут же добавил:
     - А еще говорят, что она готова это сделать  с  кем  угодно  даже  за
десять центов. Она, я слышал...
     В  это  мгновение  налетел  такой  шквал,  по  сравнению  с   которым
предшествовавшая гроза казалась сущей чепухой. Градины - каждая размером с
куриное яйцо - загрохотали по кронам деревьев, по превратившейся в трясину
земле, по нашим головам и плечам, а также по лицу Рея Брауэра,  о  котором
все как будто забыли.
     Первым не выдержал Верн: с диким воплем он ринулся вверх  по  насыпи.
За ним, обхватив голову руками, последовал Тедди. С противной стороны Вэнс
Дежарден и  "Волосан"  Бракович  отступили  под  защиту  деревьев,  однако
остальные не двинулись с места, более того, "Туз" опять заухмылялся.
     - Останься, Горди, - чуть слышно прошептал Крис. В  голосе  его  была
мольба. - Останься со мной, дружище.
     - Я с тобой, - успокоил я его.
     - Ну, что вы там решили?? - крикнул он "Тузу", и на  этот  раз  голос
его был тверд, более того, в нем опять зазвучал вызов.
     - Мы до тебя доберемся, - пообещал ему "Туз". - Не думай, что  я  это
забуду, не надейся. Ты свое еще получишь.
     - Давай, давай проваливай. А что будет потом - мы еще поглядим.
     - Погоди, Чамберс, я до тебя доберусь. Я тебя...
     - А ну, пошел отсюда! - заорал Крис и поднял пистолет.
     "Туз" стал медленно отступать. Минуту-другую он еще смотрел на Криса,
потом кивнул, повернулся и бросил своим:
     - Пойдем отсюда... - Обернувшись, он  еще  раз  посмотрел  на  нас  с
Крисом: - До скорого свидания, мои дорогие!
     Они скрылись за деревьями, а  мы  с  Крисом  остались  на  месте,  не
обращая внимания на молотящий нас град, от которого кожа уже покраснела, и
все вокруг покрылось серовато-белым  ковром.  Наконец,  сквозь  шум  града
донесся рокот двух заводимых моторов.
     - Стой тут, - велел мне Крис, а сам двинулся к лесополосе.
     - Крис! - чуть ли не в панике окрикнул я его.
     - Подожди, я должен посмотреть. Оставайся на месте.
     Его не было довольно долго, по крайней мере, так  мне  показалось.  Я
уже начал думать,  что  "Туз"  с  "Глазным  Яблоком"  где-то  затаились  и
схватили Криса, оставив меня тут одного, вместе  с  Реем  Брауэром.  Через
какое-то время Крис вернулся.
     - Мы победили, - сообщил он, - они смылись.
     - Ты в этом уверен?
     - Абсолютно. Они уехали, обе машины.
     Он чемпионским жестом вознес руки над головой - в одной  из  них  все
еще был пистолет, - затем опустил их и улыбнулся. Более печальной улыбки я
в жизни не видел.
     Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, а  потом  одновременно
опустили глаза. Внезапно меня  объял  ужас:  глаза  у  Рея  Брауэра  стали
широченными,  белыми-белыми  и  совершенно  лишенными  зрачков  -  как   у
древнегреческих статуй. Причину я понял практически мгновенно, однако ужас
от этого не уменьшился: его глазные впадины  заполнились  градом,  который
постепенно  таял,  и  вода  стекала  по  щекам,  словно  мертвый  парнишка
оплакивал свою горестную судьбу - быть  бессловесным  призом,  за  который
только что чуть не  подрались  между  собой  две  незнакомые  ему  команды
лоботрясов. Одежда его также стала белой от града, превратившись  в  некое
подобие савана.
     - Да, Горди... -  вздохнул  Крис,  -  невеселое  это  было  для  него
зрелище...
     - К счастью, он уже ничего не видит и не слышит.
     - Ты в этом уверен? А его душа, тот самый призрак,  что  нас  напугал
ночью? Быть может, он догадывался, что здесь должно произойти, а?
     Сзади хрустнула ветка. Уверенный, что "Туз" и его парни подкрались  к
нам с противоположной стороны, я резко обернулся, однако Крис лишь мельком
туда взглянул и тут же снова принялся разглядывать тело. Это были  Верн  с
Тедди в мокрых, прилипших к тощим ногам  джинсах.  На  лицах  обоих  сияли
улыбки до ушей, как у собаки, которой хозяин вынес, наконец,  долгожданную
мозговую кость.
     - И что мы будем делать дальше? - спросил тем  временем  Крис  то  ли
меня, то ли самого себя, а может быть, и Рея Брауэра - именно на него он в
тот момент и смотрел. Меня вдруг начала пробирать дрожь.
     - Как это, "что"?  -  удивленно  переспросил  Тедди.  -  Заберем  его
отсюда, разве нет? Все будут считать нас героями, ведь мы  это  заслужили,
правда?
     Он недоуменно переводил взгляд с меня на Криса, потом снова на меня.
     Крис встряхнулся, сбрасывая  с  себя  оцепенение.  Закусив  губу,  он
подошел Тедди и обеими руками сильно толкнул того в грудь. Тедди попытался
удержать равновесие, но это ему не удалось, и он гулко шлепнулся  задницей
в грязь, хлопая глазами на Криса, Верн  тоже  смотрел  на  него  так,  как
смотрят на сумасшедшего. Возможно, в ту минуту он был недалек от истины.
     - Ты, бесстрашный парашютист, сейчас лучше помолчи, - процедил  Крис,
обращаясь к Тедди. - Трусишка, зайка серенький...
     - Да мы _о_т _г_р_а_д_а_  убежали!  -  красный  от  стыда  и  злости,
крикнул Тедди. - Крис, ты что, думаешь, я их  испугался?  Я  грозы  боюсь,
ничего с собой поделать не могу! Этих бы я в  два  счета  уделал,  клянусь
мамой! Я грозы боюсь, как не знаю чего, в  этом  все  дело.  Вот,  дьявол!
Ничего с собой поделать не могу!
     Все так же сидя в луже, он заревел.
     - Ну, а ты? - обратился Крис к Верну. - Ты тоже  боишься  грозы,  как
черт ладана?
     Верн, так и не пришедший в себя  после  внезапной  вспышки  ярости  у
Криса, ошеломлено качал головой.
     - Я думал, мы все побежим... - промямлил он.
     - Ах, ты думал. Ты еще и мысли читаешь?  Понял,  что  мы  все  сейчас
рванем, потому и рванул первым?
     Верн сглотнул два раза и ничего не ответил.
     Крис диким взглядом смотрел на него  еще  некоторое  время,  а  затем
повернулся ко мне:
     - Думаю, Горди, надо устроить ему темную.
     - Ну, если тебе так хочется...
     - Конечно! Как у скаутов... - В его голосе послышались странные, чуть
истерические нотки. - Ну да ладно, это потом... Сейчас давай  решать,  что
делать с трупом. Предлагаю соорудить носилки из веток и рубашек, как в той
книжке, помнишь? Ну, что скажешь. Горди?
     - Можно, конечно, так и поступить, но если эти гады...
     - Да пошли они туда-то и туда-то! - взорвался Крис. -  Тут  собрались
одни трусишки, да? Что вы дрожите прямо так уж? Что они нам могут сделать,
я вас спрашиваю?!
     - Крис, они могут настучать констеблю.
     - Так вот, слушайте, что я вам скажу! Он  наш,  и  мы  _о_б_я_з_а_н_ы
вытащить его отсюда. Ясно вам?!
     - Они и наврут с три короба, чтобы только нам нагадить, -  настойчиво
сказал я. Голос у меня был каким-то больным. - Ты что, не знаешь  их?  Они
друг друга запросто закладывают, а нас-то и подавно. У них это в крови...
     - А МНЕ ПЛЕВАТЬ! - снова взревел Крис и  вдруг  бросился  на  меня  с
кулаками.
     В ту же секунду  он,  споткнувшись  о  грудную  клетку  Рея  Брауэра,
растянулся на земле. Я ждал, что он  тут  же  поднимется  и,  может  быть,
двинет мне в челюсть, но  он  остался  лежать  головой  к  насыпи  в  позе
готового к прыжку ныряльщика, точно в такой же позе мы нашли Рея  Брауэра.
Я даже посмотрел на ноги Криса - на месте ли его кроссовки.  И  тут  вдруг
Крис зарыдал, горько, истерически, замолотил кулаками по грязи, голова его
задергалась из стороны в сторону, тело затряслось в конвульсиях.  Тедди  и
Верн уставились на него,  пораженные:  никто  и  никогда  не  видел  Криса
Чамберса плачущим. Минуту спустя я взобрался на насыпь и присел на  рельс.
Тедди с Верном последовали за мной. Так мы и сидели  молча  под  проливным
дождем, а Крис с Реем Брауэром лежали внизу, в грязи, чуть ли не в обнимку
друг с другом.



                                    28

     Прошло не менее двадцати минут, прежде чем Крис присоединился  к  нам
на насыпи. К этому времени в тучах  образовался  просвет,  сквозь  который
хлынули солнечные лучи. За какие-то сорок пять минут растительность  вновь
обрела утерянный за лето ярко-зеленый цвет. Крис был весь в грязи,  волосы
его  спутались  и  стояли  дыбом,  а  единственными  светлыми  пятнами  на
физиономии были круги вокруг глаз, где он вытер слезы.
     - Ты прав, Горди, - сказал он, - к  черту  всякие  там  премии.  Мир,
ладно?
     Я кивнул. Минут пять прошли в полном молчании,  затем  я  кое  о  чем
подумал - на случай, если они все же настучат  Баннерману.  Спустившись  с
насыпи и подойдя к месту, где стоял Крис, я присел на корточки и  принялся
тщательно прочесывать пальцами мокрую траву и грязь.
     - Что это ты делаешь? - заинтриговано спросил подошедший Тедди.
     - Они, наверное, слева, - сказал Крис, указывая на это место пальцем.
     Там  я  и  продолжил  поиски  и  через  минуту-другую  обнаружил  обе
стреляные гильзы, тускло поблескивавшие под лучами солнца. Я  протянул  их
Крису. Он кивнул и сунул их в карман джинсов.
     - А теперь идем, - сказал он.
     - Эй, да вы что?! - запротестовал Тедди. - Давайте заберем его!
     - Слушай сюда, глупышка, - принялся объяснять ему Крис, - если мы его
заберем, то попадем в колонию. Горди абсолютно  прав:  эти  подонки  могут
сочинить все, что угодно. Что, если они заявят, что это _м_ы_  его  убили?
Как тебе это понравится?
     - А мне плевать, - уперся Тедди точно так  же,  как  несколько  минут
назад сам Крис. Вдруг в глазах его блеснула безумная надежда: - Да и много
ли нам дадут, двенадцатилетним? Подумаешь, пару-тройку месяцев...
     - Тедди, - принялся мягко убеждать его Крис, - с судимостью не  берут
в армию.
     Я был абсолютно уверен, что это не так, но возражать, разумеется,  не
стал: Крис попал точно в цель. С минуту Тедди недоверчиво смотрел на него.
Губы у него задрожали, и он, наконец, выдавил:
     - Это точно?
     - Спроси у Горди.
     Он взглянул на меня с надеждой.
     - Точно, - соврал я, - это совершенно точно, Тедди. Всех добровольцев
первым делом проверяют, не состоят ли они на учете в полиции.
     - А, черт!
     - Нужно как можно скорее попасть к мосту, - сказал Крис. -  Потом  мы
обойдем Касл-рок и вернемся домой с другой  стороны,  а  если  нас  станут
спрашивать, где  мы  пропадали,  скажем,  что  заблудились  на  холмах  за
кирпичным заводом.
     - А Майло Прессман? -  напомнил  я.  -  И  эта  паскуда  из  магазина
"Флорида"?
     - Ну, мы можем сказать, что Майло напугал нас до полусмерти,  поэтому
мы и решили отправиться к кирпичному заводу, чтобы разбить палатку там.
     Я кивнул: это объяснение показалось мне достаточно убедительным.  Оно
должно сработать, при условии, конечно, что Тедди с Верном не расколются.
     - А что, если наши предки соберутся вместе? - спросил Верн.
     - Тебя это беспокоит? Меня нет: старик мой наверняка ведь до сих  пор
не просыхает.
     -  Тогда  идем,  -  заторопился  Верн,   озабоченно   поглядывая   на
лесополосу, словно оттуда в любую минуту мог появиться констебль Баннерман
со сворой гончих. -  Пошли,  пока  опять  какая-нибудь  чертова  гроза  не
разразилась.
     Мы поднялись, готовые тронуться в путь. Вокруг как  сумасшедшие  пели
птицы, вне себя от восторга по поводу только что прошедшего  дождя,  вновь
показавшегося солнца, вшей этой послегрозовой свежести, массы выползших на
поверхность дождевых червей, да и вообще такой прекрасной жизни...  Словно
по команде, мы одновременно взглянули на Рея Брауэра.
     Он снова лежал в одиночестве, так, как мы  его  оставили,  перевернув
лицом вверх. Руки его раскинулись, словно приветствуя  засиявшее  на  небе
солнце. Поза эта была почти прекрасной и даже величественной, если  бы  не
кровоподтек на щеке, не запекшаяся кровь от носа  к  подбородку,  если  бы
тело уже не начало раздуваться и вокруг него не вились появившиеся  вместе
с солнцем трупные мухи. И, конечно, если бы не  запах...  Он  был  с  нами
одного возраста, и он умер, погиб, а мы живы. Я с ужасом отринул  мысль  о
том, что в смерти может быть что-то величественно прекрасное.
     - О'кей, - сказал Крис чуть хрипло, - давайте-ка двигаться в темпе.
     Мы чуть ли не бегом отправились в обратный путь. Разговаривать никому
не хотелось. Не знаю,  как  остальные,  но  я  почувствовал  необходимость
кое-что  обмозговать.  Это  "кое-что",  связанное  с  телом  Рея  Брауэра,
беспокоило меня тогда, продолжает беспокоить и теперь.
     Обширный кровоподтек на одной стороне лица, небольшая рваная рана  на
темени, запекшаяся кровь из носа -  и  больше  ничего,  по  крайней  мере,
ничего видимого. Бывает, в пьяной драке получают  повреждения  похлеще  и,
чуть оправившись, ударяются в запой  по  новой...  И  тем  не  менее,  его
д_о_л_ж_н_о  _б_ы_л_о_  сбить  поездом  -  иначе  почему  с  него  слетели
кроссовки? А как это так вышло, что машинист его не заметил? Мог ли  поезд
отбросить его в сторону, но не убить при этом? Думаю, что при определенном
стечении обстоятельств  такое  вполне  могло  случиться.  Ударило  ли  его
поездом в челюсть в тот момент, когда он попытался увернуться? А может, он
еще был жив в течение нескольких часов и там лежал дрожа, один-одинешенек,
отрезанный ото всего мира? Может, он и умер-то от страха? Вот точно так же
умерла однажды птица с перебитым крылом, умерла прямо  у  меня  на  руках.
Перед смертью ее тельце трепетало, клюв открывался и закрывался,  будто  в
предсмертном крике, темные блестящие глазки с мольбой  смотрели  прямо  на
меня, потом дрожь прекратилась, клюв остался полуоткрытым, а темные глазки
словно затянуло белесой пленкой. То же самое  могло  произойти  и  с  Реем
Брауэром. По-видимому, он умер, измученный нескончаемым  ужасом,  не  имея
больше сил цепляться за жизнь.
     Но  больше  всего  меня,  похоже,  беспокоило  другое.  Помнится,   в
радионовостях  сообщалось,  что  он  отправился  за  ягодами.  Позднее   я
специально перелистал в библиотеке газетные подшивки - все  правильно,  он
ушел в лес собирать ягоды, а значит, должен был взять  с  собой  корзинку,
ведерко или же что-то в этом роде. Однако ничего подобного  поблизости  от
тела мы не обнаружили. Мы  нашли  сам  труп,  нашли  кроссовки,  и  больше
ничего. Быть может, он выбросил корзинку где-то между  Чемберленом  и  тем
болотистым участком местности в Харлоу, где и нашел свою смерть.  Сначала,
очевидно, он, наоборот, цеплялся за этот предмет, напоминающий о  доме,  о
тепле и безопасности, однако по мере того,  как  он  осознавал  весь  ужас
своего положения -  одиночество,  отсутствие  всякой  надежды  на  помощь,
необходимость уповать лишь на собственные силы, - по мере того, как  страх
пронизывал все его существо, он, должно  быть,  совершенно  бессознательно
зашвырнул корзинку куда-нибудь в кусты у насыпи.
     Не раз возникало у меня желание попытаться найти эту корзинку -  если
она,  конечно,  вообще  существовала.  И  даже  много  лет   спустя   меня
неоднократно посещало искушение отправиться  одним  прекрасным,  солнечным
утром в Харлоу одному, без жены и детей, вырулить на ту самую  проселочную
дорогу в своем почти новехоньком "форде"-пикапе, а  добравшись  до  места,
достать из багажника свой старенький рюкзак,  стянуть  рубашку  с  плеч  и
обвязать  ее  рукавами  вокруг  пояса...  Потом  натереть  грудь  и  плечи
жидкостью от комаров и продраться сквозь кусты к тому самому заболоченному
участку. Интересно, пожелтела ли там трава  по  форме  его  распростертого
тела? Ну конечно же, нет,  ничто  там  уже  не  напоминает  о  том  давнем
происшествии, нужно же, в конце концов, мыслить здраво и  не  давать  волю
своей чрезмерной писательской фантазии...  Затем  я  заберусь  на  насыпь,
поросшую теперь уже густой травой, и не спеша побреду вдоль  ржавых  рельс
по полусгнившим шпалам в сторону Чемберлена...
     Все это глупости. Двадцать лет минуло с тех пор  и,  конечно  же,  та
корзинка  для  черники  давно  сгнила  в  густом  кустарнике,   раздавлена
гусеницами бульдозера, расчищавшего очередной участок  под  строительство,
или же просто обратилась в прах. И тем не менее, я не могу  отделаться  от
мысли,  что  она  до  сих  пор  там,  где-то  возле   старой   заброшенной
узкоколейки. Время от  времени  желание  поехать  поискать  ее  становится
прямо-таки всепоглощающим. Оно, как правило, посещает меня по утрам, когда
супруга моя принимает душ, а ребятишки смотрят очередную  серию  "Бэтмена"
или "Скуби-ду" по  38-му  бостонскому  каналу.  В  такие  минуты  я  вновь
становлюсь тем Горди  Лашансом,  который  много  лет  назад  отправился  с
друзьями  на  поиски  тела  погибшего  сверстника.  Я  снова  ощущаю  себя
мальчишкой, но тут же меня будто  окатывает  холодным  душем,  и  я  задаю
вопрос: _к_а_к_и_м _и_м_е_н_н_о_ м_а_л_ь_ч_и_ш_к_о_й _и_з _д_в_о_и_х_?
     Я потягиваю крепкий чай, наблюдаю за солнечными зайчиками,  скачущими
через жалюзи по кухне,  вслушиваюсь  в  шум  воды  из  ванной  и  в  звуки
телевизора из гостиной, чувствую пульс на виске, что означает  пару  рюмок
лишних накануне вечером, и думаю,  что  Отыскать  это  ведерко  (или  там,
корзину), безусловно, можно. Я мог  бы  прочесать  кусты  вдоль  насыпи  и
все-таки найти эту штуковину, а потом... В этом-то все  и  дело:  а  потом
что? Да ничего, я просто подниму корзинку, поверчу ее в руках, ощупаю  ее,
думая о том, что последний, кто  дотрагивался  до  нее,  уже  давным-давно
лежит  в  сырой  земле.  Может,  он  оставил  там  записку?  "Помогите,  я
потерялся", или что-то в этом духе... Чушь какая, кто же  идет  в  лес  по
ягоды  и  захватывает  с  собой  карандаш  с  бумагой?  А  если  все-таки?
Воображаю, какой благоговейный ужас меня охватит, если это и в самом  деле
так. Нет, мне положительно необходимо  отыскать  эту  корзинку  как  некий
символ, подтверждение того, который из нас двоих - нет, пятерых -  жив,  а
который умер. Необходимо подержать ее в  руках,  почувствовать  ее,  своею
кожей ощутить все эти бесконечные дожди, пролившие на нее за долгие  годы,
снега, покрывавшие ее зимой, солнечные лучи, сиявшие над ней. И вспомнить,
где был я и что поделывал, когда все это  происходило,  кого  любил,  кого
ненавидел, по какому поводу смеялся и почему плакал...  Я  найду  ведерко,
ощупаю его, прочитаю на его поверхности длинную книгу бытия,  всмотрюсь  в
собственное отражение в тусклом  металле,  покрытом  ржавчиной  и  следами
времени. Вы понимаете меня?..



                                    29

     В Касл-рок мы вернулись в начале шестого воскресного  утра,  накануне
Дня труда. Всю предыдущую ночь мы шли, не останавливаясь ни на минуту.  Ни
один из нас не скулил, не жаловался, хотя все до одного до  крови  натерли
ступни и были страшно голодны. У меня к тому же  голова  раскалывалась  от
жуткой боли, а ноги горели адским пламенем. Два раза нам пришлось  прыгать
с насыпи вниз, пропуская поезда. Один из них оказался попутным, однако шел
слишком быстро, чтобы на него вскочить. К мосту через Касл-ривер мы  вышли
перед рассветом. Крис оглядел его и повернулся к нам:
     - К черту, я пойду через мост напрямую. Если меня собьет  поезд,  что
ж, по крайней мере эта свинья "Туз" Меррил  будет  лишен  удовольствия  со
мной расправиться.
     Мы все последовали за Крисом через мост -  точнее  было  бы  сказать,
потащились. Поезда, на наше счастье, не было.  Затем  мы  перелезли  через
ограду свалки (в такую рань, да еще в воскресенье, ни Майло,  ни  Чоппером
тут, конечно, и не пахло) и напрямик вышли к  колодцу.  Первым  попробовал
ледяную воду Верн, потом и остальные, окатившись до пояса,  напились  так,
что больше не было возможности.  Утро  выдалось  прохладным,  поэтому  нам
пришлось надеть рубашки. Доковыляв до нашего пустыря,  мы  остановились  и
уставились на хижину, в которой все и начиналось. Смотреть друг  на  друга
нам почему-то не хотелось.
     - Ну, ладно, - вздохнул наконец Тедди, - увидимся в среду в школе.  Я
лично до тех пор, скорее всего, буду спать как убитый.
     - И я, - отозвался Верн. - Грубая сила меня износила...
     Крис стоял молча, что-то насвистывая сквозь зубы.
     - Эй, дружище, - окликнул его Тедди,  явно  ощущая  себя  неловко,  -
только без обид, договорились?
     - Без обид, - эхом отозвался Крис. Внезапно его мрачная,  изможденная
физиономия осветилась радостной улыбкой: - А все-таки,  черт  побери,  нам
это удалось! Мы им показали, всем им, так ведь?
     - Ага, - тихо вздохнул  Верн,  -  показали...  Теперь  Билли  покажет
м_н_е_.
     - Ну и что? - возразил Крис. - Я тоже получу  свое  от  Ричи,  Горди,
скорее всего, от "Туза", а Тедди - от кого-нибудь еще. Важно, что нам  это
у_д_а_л_о_с_ь_, елки-моталки!
     - Точно, удалось, - без особой уверенности проговорил Верн.
     Крис взглянул на меня, ища поддержки.
     - Нам это удалось, ведь так? - спросил он тихо. - Игра  стоила  свеч,
разве нет?
     - Стоила, Крис, безусловно, стоила, - заверил его я.
     - Да идите вы все на фиг, - махнул рукой Тедди, как будто мы говорили
о  какой-то  совсем  уж  полной  ахинее.  -  Устроили  здесь,   понимаешь,
пресс-конференцию по поводу успешного  завершения  выдающейся  экспедиции.
Давайте-ка скорее по домам, а то, наверное,  предки  уже  включили  нас  в
список жертв новоявленного маньяка. Ну, прощаемся?
     Мы обменялись на прощание рукопожатием, и Тедди с Верном  потопали  в
свою сторону. Я собирался уже отправиться к себе, но что-то меня удержало.
     - Я провожу тебя? - предложил Крис.
     - Конечно, если тебе так хочется.
     Некоторое время мы брели молча. В этот ранний час  Касл-рок  все  еще
спал как убитый. Тишина стояла полнейшая, и у меня возникло ощущение,  что
вот сейчас мы повернем за угол, на Карбайн-стрит,  и  там  увидим  "моего"
оленя, мирно щиплющего травку.
     - Они расколются, - проговорил наконец Крис.
     -  Безусловно,  только  не  сегодня  и  не  завтра.  Думаю,   пройдет
достаточно много времени, прежде чем у них развяжутся языки.  Быть  может,
годы.
     Он удивленно посмотрел на меня.
     - Видишь ли, Крис, они напуганы,  в  особенности  Тедди.  Он  страшно
боится, что его могут не взять в армию. Верн  тоже  до  чертиков  напуган.
Теперь у них будет немало бессонных ночей этой осенью,  время  от  времени
кто-то из них едва не проболтается, но, думаю, вовремя  прикусит  язык.  И
вот еще что. Знаешь,  это,  конечно,  выглядит  полнейшей  чушью,  но  мне
кажется, они постараются забыть обо всем, что произошло.
     Поразмыслив, Крис медленно кивнул.
     - Мне как-то не пришло в голову взглянуть на вещи  под  таким  углом.
Ты, Горди, прямо-таки видишь людей насквозь.
     - Хотелось бы мне, чтобы так и было.
     - Так оно и есть.
     Мы еще немного помолчали.
     - Никогда мне не выбраться из этой дыры, - проговорил  вдруг  Крис  с
тяжелым вздохом. - Что ж, будешь приезжать из колледжа на летние каникулы,
а мы  с  Верном  и  Тедди,  отпахав  семичасовую  смену,  сможем  с  тобой
встречаться в кабачке у Сьюки: вспомнить былое,  да  и  просто  поболтать.
Если тебе, разумеется, захочется, только вряд ли...
     Он горько усмехнулся.
     - Слушай, перестань! Какого черта ты себя хоронишь?  -  накинулся  на
него я, стараясь, чтобы в голосе моем звучал металл.
     В то же время в ушах у меня были слова  Криса:  "А  может,  я  это  и
сделал? Может, я отдал деньги старой чертовке, леди Саймонс,  но  несмотря
на это меня наказали, поскольку они так и не всплыли?  А  на  другой  день
старая чертовка заявилась в школу в  новой  юбке..."  Передо  мною  встали
глаза Криса в тот момент, когда он это говорил, почти срываясь на крик.
     - Я и не собираюсь хоронить  себя,  дружище,  -  печально  проговорил
Крис, - я просто называю вещи своими именами. И хватит об этом.
     Мы  дошли  до  перекрестка,  где  начиналась   моя   улица,   и   там
остановились.   Часы   показывали   четверть   седьмого.    У    магазина,
принадлежащего  дядюшке  Тедди,  остановился  фургон  с  надписью   "Санди
Телеграм". Водитель в футболке и джинсах швырнул на крыльцо  пачку  газет.
Перевернувшись в воздухе, она шлепнулась последней страницей - с комиксами
- вверх. Фургон поехал дальше. Я почувствовал,  что  нужно  сказать  Крису
нечто крайне важное, но слова не шли.
     - Давай "пять", дружище, - устало проговорил он.
     - Крис, подожди...
     - Пока, я говорю.
     Я протянул ему ладонь.
     - Ладно, до скорого.
     Ответил он уже своей обычной беззаботной улыбкой:
     - До скорого. Давай, чеши домой, готовь задницу для порки!
     Посмеиваясь и что-то напевая, он отправился своей дорогой.  Шагал  он
легко, как будто вовсе не натер до крови ступни, вроде меня,  не  протопал
несколько десятков миль практически без отдыха, как будто его не  искусали
комары и слепни. Было  такое  впечатление,  словно  он  возвращался  после
увеселительной поездки в роскошный особняк, а не в  трехкомнатный  домишко
(более подходящим словом была бы "хибара") с покосившейся входной дверью и
разбитыми окнами,  где  вместо  стекол  были  вставлены  листы  фанеры,  к
подонку-брату, который, вероятно, уже его поджидает в предвкушении трепки,
которую задаст "оборзевшему салаге", к неделями  не  просыхающему  отцу...
Слова застревают у меня в горле, когда я  вспоминаю  тот  миг.  Вообще,  я
совершенно убежден - хотя какой же я писатель после этого? - что для любви
не нужно слов, и более того, слова могут убить любовь. Вот точно  так  же,
если, незаметно приблизившись к оленю, шепнуть ему на  ухо,  чтобы  он  не
боялся, что никто его не обидит, то зверь  в  одно  мгновение  исчезнет  в
лесной чаще - ищи ветра в поле. Так что слова - это зло, а любовь - совсем
не то, что воспевают все эти безмозглые поэты  вроде  Маккьюэна.  У  любви
есть зубы, и она  кусается,  любовь  наносит  раны,  которые  не  заживают
никогда, и никакими словами невозможно заставить эти  раны  затянуться.  В
этом противоречии и есть истина: когда заживают раны от любви, сама любовь
уже мертва. Самые добрые слова способны убить любовь.  Поверьте  мне,  что
это так - уж я-то знаю. Слова - моя профессия, моя жизнь.



                                    30

     Черный ход оказался запертым, однако мне было  хорошо  известно,  где
спрятан запасной ключ. На кухне, тихой и ослепительно  чистой,  никого  не
было. Я осторожно повернул выключатель. Что-то не  припоминаю,  чтобы  мне
когда-либо доводилось вставать с постели раньше матери...
     Скинув с себя  рубашку,  я  засунул  ее  в  пластиковую  корзину  для
грязного белья возле стиральной машины, затем вытащил из-под мойки  чистую
тряпку и тщательно вытерся ею - лицо, шею, грудь,  живот.  После  этого  я
расстегнул молнию на джинсах  и  растер  пах,  пока  кожа  не  покраснела,
особенно в том месте, где присосалась гигантская пиявка.  Кстати,  у  меня
там  до  сих  пор  маленький  шрам  в  форме  полумесяца.   Жена   однажды
поинтересовалась его происхождением, и я совершенно  непроизвольно  соврал
ей что-то, уже не помню что.
     Закончив с растиранием,  я  с  омерзением  выбросил  ставшую  грязной
тряпку.
     Выудив дюжину яиц, я взболтал шесть штук в кастрюльке,  добавил  туда
немного ананасового сока и четверть кварты молока и только  присел,  чтобы
все это проглотить, как в дверях появилась мама с сигаретой во рту. На ней
был вылинявший розовый фартук, а тронутые сединой  волосы  она  стянула  в
тугой пучок на затылке.
     - Ты где пропадал, Гордон?
     - В поход с ребятами ходили, - ответил я, приступая к еде. -  Сначала
мы расположились в поле у Верна, но потом решили отправиться к  кирпичному
заводу. Мама Верна обещала сообщить тебе. Разве она этого не сделала?
     - Может, она сказала отцу...
     Словно розовое привидение, мама проскользнула мимо меня к мойке.  Под
глазами у нее были синяки. Она испустила тяжелый вздох, почти что всхлип:
     - Почему-то именно по утрам мне  так  не  хватает  Денниса...  Всегда
захожу к нему в комнату, а там пусто, понимаешь, Гордон, пусто...
     - Да, я понимаю.
     - Он постоянно спал с распахнутыми окнами, а его одеяло... Ты  что-то
сказал, Гордон?
     - Нет, мама, ничего.
     - А одеяло он натягивал на себя до самого подбородка, - закончила она
фразу и, повернувшись ко мне спиной,  уставилась  в  окно.  Меня  охватила
дрожь.



                                    31

     Никто так ничего и не узнал.
     То есть тело Рея Брауэра было, конечно, найдено, но ни мы,  ни  шайка
"Туза" Меррила никакого к этому отношения уже не имели. Хотя, быть  может,
анонимный звонок в полицию, в результате которого труп  был  обнаружен,  и
имел прямое отношение к "Тузу",  по-видимому,  решившему,  что  так  будет
безопаснее для всех. В любом случае, родители наши  остались  в  неведении
относительно того, где мы были и что поделывали в  выходные  накануне  Дня
труда.
     Как Крис и предполагал, папаша его еще не вышел из глубокого запоя, а
мать, по своему обыкновению, отправилась на это время в Льюистон к сестре,
оставив младших на попечении "Глазного Яблока". Тот день и ночь ошивался с
"Тузом" и его бандой, таким образом девятилетний Шелдон, пятилетняя  Эмери
и двухлетняя Дебора оказались предоставленными самим себе.
     Матушка Тедди забеспокоилась на вторую ночь и позвонила матери Верна,
которая ее успокоила, сообщив, что накануне ночью видела свет  в  палатке,
разбитой у них в поле. Мамаша Тедди, поостыв,  выразила  надежду,  что  мы
там, не дай Бог, не курим, на что ее собеседница заявила что ни  Верн,  ни
Билли табаком не балуются, как и, по ее мнению, друзья их.
     Что же касается моего старика, он, разумеется,  задал  мне  несколько
вопросов, на которые получил весьма уклончивые  ответы,  однако,  по  всей
видимости, они его удовлетворили. Пообещав, что как-нибудь сходит со  мной
на рыбалку, он закончил разговор и  более  к  нему  не  возвращался.  Быть
может, кое-что и всплыло бы, если  бы  наши  предки  собрались  вместе  по
горячим  следам,  в  течение  недели-другой,  но  этого  не  произошло.  В
общем-то, им всем было наплевать.
     Майло Прессман счел  за  благо  держать  язык  за  зубами;  очевидно,
тщательно все взвесив,  он  пришел  к  выводу,  что  показания  нескольких
человек, пускай и несовершеннолетних, о том, как он натравил на меня  пса,
не сулят ему ничего хорошего.
     Таким образом, история эта не стала достоянием  публики,  однако  она
имела продолжение.



                                    32

     Однажды, уже в конце месяца, я возвращался домой из школы, как  вдруг
черный "форд" модели 1952 года,  обогнав  меня,  притормозил  у  тротуара.
Тачка  эта  была  с  массой  прибамбасов:  перламутрово-белые  колпаки  на
колесах, высокие хромированные бамперы, искусственная роза на  антенне,  а
на багажнике красовалась нарисованная карта. Была  она  весьма  необычной:
сверху одноглазый валет, в нижней половине хохочущий бесенок, а еще пониже
- надпись готическим шрифтом: БЕШЕНЫЙ КОЗЫРЬ.
     Дверцы машины распахнулись, и оттуда  показались  старые  знакомые  -
"Туз" Меррил и "Волосан" Бракович.
     - Так ты говоришь, дешевка? - ухмыльнулся  Меррил.  -  Говоришь,  моя
матушка это обожает?
     - Ну, малыш, считай, что ты покойник, - присовокупил "Волосан".
     Уронив  сумку  с  учебниками,  я  со  всех  ног  бросился  назад,   к
перекрестку, однако почти тут же  получил  сильнейший  удар  в  затылок  и
запахал косом по асфальту. В глазах у меня вспыхнули не искры, а настоящий
фейерверк. Когда они подняли меня за шиворот, я уже ревел вовсю, но не  от
боли в разбитых в кровь локтях и коленях,  даже  не  от  страха,  что  они
действительно сделают из меня отбивную. Крис  был  абсолютно  прав:  самые
горькие слезы - это слезы отчаяния, бессильной ярости.
     Я, словно обезумев, стал вырываться, и это  мне  почти  уже  удалось,
когда "Волосан" двинул мне колоном в пах. Боль была такая, что сознание  у
меня помутилось и, перестав что-либо соображать,  я  заорал,  нет,  скорее
завизжал, как поросенок под ножом мясника.
     "Туз" с каким-то сладострастием, широко размахнувшись дважды  саданул
меня по физиономии. Первый удар отключил мой левый глаз (открылся он  лишь
спустя четыре дня), вторым он мне сломал нос. Звук при этом был такой, как
будто кто-то разгрыз грецкий орех. Тут-то и появилась  старуха  Чалмерс  с
сумками в изуродованных артритом руках и с неизменной гаванской сигарой  в
уголке рта  (старуха  была  довольно  колоритной  личностью).  На  секунду
остолбенев от представшей перед ней картины, она заверещала:
     - Эй, что вы с ним сделали, подонки? Полиция! Поли-и-иция!!!
     - Не дай тебе Бог, гаденыш, встретиться со мной еще раз,  -  прошипел
"Туз" с своей ухмылочкой и нехотя Отпустил меня.
     Согнувшись пополам, я корчился на асфальте, не сомневаясь в том,  что
вот-вот отдам концы. Слезы катились из глаз, но все же  я  разглядел,  как
"Волосан" занес  ногу  в  армейском  ботинке,  чтобы  ударить  напоследок.
Мгновенно во мне снова вспыхнула ярость. Забыв про  боль,  я  ухватил  его
обеими руками за ногу и впился зубами в джинсы с такой силой, что  челюсти
хрустнули. Вопль его заглушил мой собственный, он запрыгал на одной  ноге,
и в ту же секунду каблук "Туза"  опустился  на  мою  левую  ладонь,  ломая
пальцы. Опять  раздался  хруст  разгрызаемого  ореха...  "Туз"  -  руки  в
карманах - неторопливо двинулся к  "форду",  за  ним  запрыгал  "Волосан",
поминутно оборачиваясь и выплевывая  грязные  ругательства  в  мой  адрес.
Обессиленный, весь в слезах, я кое-как присел на тротуаре. Тетушка Чалмерс
доковыляла до меня и, наклонившись, поинтересовалась, нужен ли  мне  врач.
Стараясь  сдержать  поток  слез,  я  ответил,  что  не  нужен.  Тогда  она
запричитала:
     - Звери,  надо  же,  какие  звери!  Я  видела,  как  он  тебе  врезал
напоследок... Бедный мой мальчик, у тебя  рука  распухла,  и  все  лицо  в
крови...
     Она привела меня к себе домой, дала мокрое полотенце - вытереть кровь
с коса, который к тому времени стал напоминать громадных  размеров  сливу,
угостила здоровенной чашкой  пахнувшего  лекарством  кофе,  который,  надо
сказать, меня здорово успокоил, и при  этом  не  переставала  причитать  и
настаивать на вызове врача, от  чего  я  наотрез  отказался.  Наконец  она
сдалась, и я отправился домой. Двигался я  крайне  медленно:  в  паху  все
распухло, и каждый шаг давался с огромным трудом.
     При одном взгляде на меня у отца с матерью волосы  встали  дыбом.  По
правде говоря, меня страшно удивило, что они вообще  что-либо  заметили...
Тут же начались расспросы: кто это сделал? Смогу ли я  опознать  негодяев?
(Последний вопрос задал, разумеется, отец, не пропускавший ни одной  серии
"Обнаженного города" и "Неприкасаемых"). Я заявил, что знать их не знаю  и
опознать вряд ли смогу,  добавив,  что  я  смертельно  устал  и  хотел  бы
прилечь. Думаю, что у меня был шок, а тут еще  подействовал  кофе  тетушки
Чалмерс, очевидно, более чем наполовину разбавленный крепчайшим бренди.  В
общем, я сказал, что они, скорее всего, иногородние, может,  из  Льюистона
или Обурна.
     Родители все же отвезли меня к доктору Кларксону (он, кстати, до  сих
пор жив, хотя уже тогда  бью  настолько  стар,  что  почти  не  вставал  с
кресла-качалки). Доктор выправил мне кости  носа  и  пальцев,  дал  матери
рецепт на болеутоляющее, затем под каким-то  предлогом  выпроводил  их  из
смотровой комнаты, после чего, нагнув  голову,  словно  боксер  на  ринге,
принялся меня допрашивать:
     - Гордон, кто это сделал?
     - Не знаю, доктор Клар...
     - Врешь.
     - Ей-Богу, сэр, не вру. Я действительно не знаю.
     Лицо его медленно наливалось кровью.
     - С какой стати ты выгораживаешь этих кретинов? Воображаешь, что  они
тебе за это скажут спасибо? Как бы не так - они лишь посмеются  и  назовут
тебя полным идиотом, а выбрав подходящий момент, добавят еще.
     - Честное слово, я их не знаю.
     Ответ мой страшно разозлил  его,  но  что  он  мог  поделать?  Только
покачать седой как лунь головой и, что-то  бормоча  по  поводу  малолетних
преступников, отправить меня к родителям.
     Мне было абсолютно все равно, что скажут "Туз" и "Волосан" и  назовут
ли они меня идиотом, я думал в тот момент только о Крисе. "Глазное Яблоко"
сломал ему руку в двух местах и так  ему  изукрасил  физиономию,  что  она
напоминала солнце на закате. В предплечье ему пришлось  вставить  стальной
стержень, чтобы кость срослась. Криса отыскала миссис Макджинн, изо рта  и
из ушей у него лилась кровь. Когда она привела его к врачу и  Крис  слегка
очухался, то заявил, что в темноте свалился с лестницы, ведущей в погреб.
     - Да, очень похоже, - сказал на это врач, качая головой точно так же,
как доктор Кларксон качал в моем  случае,  и  тут  же  позвонил  констеблю
Баннерману.
     Пока он это делал, Крис осторожно спустился с  лестницы,  придерживая
сломанную руку на  перевязи,  и  позвонил  из  автомата  на  улице  миссис
Макджинн (первый раз в жизни он звонил в  "коллект"  и,  как  позднее  мне
рассказывал, до смерти боялся, что соседка откажется ответить  на  звонок,
платить за который предстояло ей, однако она ответила).
     - Крис, с тобой все в порядке? - спросила она.
     - Да, благодарю вас.
     - Извини, что я не смогла добыть с тобою, Крис, но у меня пироги...
     - Ничего, миссис Макджинн, все  нормально.  У  меня  к  вам  просьба.
Видите "бьюик" у нас во дворе?
     "Бьюик" десятилетней давности принадлежал матери Криса. Когда у  него
перегревался мотор, а случалось это сплошь и рядом, от него на всю  округу
воняло горелым машинным маслом.
     -  Вижу,  -  осторожно  ответила  миссис  Макджинн.  Все  это  ей  до
чрезвычайности не нравилось - с Чамберсами, как  известно,  никакого  дела
лучше не иметь.
     - Вы не могли бы попросить маму - а раз "бьюик" во дворе, значит, она
дома - спуститься в погреб и вынуть лампочку на лестнице?
     - Крис, я же сказала - у меня пироги...
     - Я очень вас прошу, - неумолимо продолжал Крис, - сделать это сейчас
же. Скажите ей, что иначе мой братец сядет за решетку.
     Последовала  продолжительная  пауза  и,  наконец,   миссис   Макджинн
сдалась. Лишних вопросов задавать она не стала: меньше  знаешь,  спокойней
спишь. Констебль Баннерман незамедлительно посетил Чамберсов, но  в  итоге
для Ричи Чамберса все кончилось благополучно.
     Верн с Тедди также получили свое, хотя и в меньшей степени, нежели мы
с Крисом. Дома Верна уже  поджидал  Билли  с  кочергой,  но  только  после
четвертого  или  пятого  удара  Верн   отключился   окончательно.   Билли,
напуганный, что  убил  брата,  тут  же  прекратил  избиение,  однако  Верн
очухался довольно быстро. Тедди они поймали  втроем  в  один  не  очень-то
прекрасный для него вечер, когда он шел  домой  с  "нашего"  пустыря.  Ему
набили морду и расколотили очки, причем он попытался дать сдачи, но кто же
станет драться со слепым?
     В школе мы были неразлучны,  словно  единственные  из  целой  дивизии
бойцы, которым удалось вырваться из  окружения.  Никто  из  одноклассников
толком ничего не знал, однако ходили упорные слухи, что мы  не  только  не
побоялись сцепиться со старшими ребятами, но и  довольно  лихо  им  утерли
нос. На этот счет из уст в  уста  передавались  дичайшие  истории  -  одна
неправдоподобней другой.
     Со временем, когда кровоподтеки сошли и раны  зажили,  Верн  с  Тедди
отошли от нас и сформировали собственную команду из  сопляков  и  салажат,
которые  боготворили  их  и  которыми  они  помыкали  как  хотели,  словно
эсэсовские надсмотрщики в концлагере. Штаб-квартирой у них осталась все та
же хибара на пустыре.
     Мы с Крисом появлялись там все реже и реже, и какое-то  время  спустя
перестали вовсе. Как-то, весной 1961 года, я забрел туда от нечего делать,
- вонь там стояла, как  на  скотном  дворе,  -  и  больше,  насколько  мне
помнится, я уже туда не заглядывал. Мало-помалу Тедди  и  Верн  стали  для
меня практически чужими: при встрече мы, разумеется,  здоровались,  но  не
более того. Такое случается сплошь и рядом: друзья приходят  и  уходят,  а
жизнь продолжается... Иногда я вспоминаю тот сон и две фигуры  под  водой,
старающиеся утопить  третьего.  Может,  оно  и  к  лучшему,  что  так  все
кончилось. Кто-то тонет, кто-то выплывает, а  жизнь  идет  своим  чередом.
Справедливо это или нет, но это так.



                                    33

     Верн Тессио погиб в 1966 году во  время  пожара  в  Льюистоне,  когда
огонь уничтожил многоквартирный дом из тех, что  в  Бруклине  или  Бронксе
называют трущобами. По заявлению пожарной охраны, дом загорелся часа в два
ночи, а к рассвету от него остались одни головешки. В  ту  ночь  там  была
пьянка, на которой присутствовал и Верн. Как часто бывает, кто-то уснул  с
горящей сигаретой, может, это даже был он. В общем, его труп был одним  из
пяти, которых смогли опознать лишь только по зубам.
     Тедди попал в кошмарную  автокатастрофу.  Случилось  это  в  1971,  а
может, и в начале 1972 года. Как я уже упоминал не  раз,  служба  в  армии
стала для него настоящей идеей фикс. Едва достигнув возраста, когда  можно
было подавать документы в  пункт  набора  добровольцев,  он  запросился  в
авиацию, однако был признан годным лишь к нестроевой,  и  то  ограниченно.
Все, кто хоть один раз видел Тедди - его очки и  слуховой  аппарат,  -  не
сомневались, что так и получится, все, но только не  Тедди.  И  бесполезно
было убеждать его; однажды его временно исключили из школы за то,  что  он
назвал  руководителя  службы  профориентации  "дерьмаком  задрипанным".  В
другой раз Тедди харкнул в физиономию директору,  когда  тот  заикнулся  о
необходимости подумать о какой-нибудь другой профессии.
     За многочисленные прогулы, опоздания  и  нарушения  дисциплины  Тедди
оставили на второй год, но школу он как-то умудрился окончить. Он пошел по
стопам "Туза" и "Волосана":  купил  древний  "шевроле-белэйр"  и  принялся
ошиваться по тем же самым злачным местам:  дискотека,  кабачок  Сьюки  (он
теперь  закрыт),  бильярдная,  бар  "Тигр  с  похмелья"  и  т.п.,   иногда
заглядывая в  Управление  общественных  работ  Касл-рока,  чтобы  получить
очередную  халтуру  -  уборку  мусора  или  ремонт   дорожного   покрытия.
Постоянной работы у него, естественно, не было.
     Авария произошла в Харлоу. "Белэйр" был до отказа  набит  друзьями  и
подружками Тедди, двое из которых пристали к нему еще в 1960-м.  Не  знаю,
сколько бутылок они успели осушить, но только "шевроле"  начисто  своротил
телеграфный столб, после чего перевернулся аж шесть раз. Лишь одна  девица
из всей компании осталась в живых, да и то лучше бы ей умереть  на  месте:
полгода она пряла в барокамере, не подавая  признаков  жизни,  после  чего
чья-то милосердная рука повернула краник аппарата искусственного  дыхания.
Тедди же хоронили в наглухо закрытом гробу.
     Крису удалось поступить на курсы подготовки в  колледж,  причем  все,
кроме, разумеется, меня, его от этого настоятельно отговаривали.  Родители
считали, что он только зря теряет время, дружки вообще не понимали,  зачем
ему  вдруг  понадобилось  корпеть  над  учебниками,  руководитель   службы
профориентации не верил в его способности, учителям же отнюдь не улыбалась
перспектива ежедневно лицезреть этого хулигана в кожаной куртке на молниях
и в высоких  армейских  ботинках  на  фоне  благовоспитанных  мальчиков  и
девочек из добропорядочных семей, всегда аккуратно одетых  и  причесанных,
готовых день и ночь зубрить алгебру, латынь и  естествознание.  Среди  них
Крис, с его вечно всклокоченными волосами и курткой в заклепках, выглядел,
ясное дело, белой вороной.
     С десяток раз он был близок к тому, чтобы бросить учебу. Особенно его
достал папаша, не перестававший брюзжать, что "этот сопляк  возомнил  себя
умнее отца", что "нужно деньги зарабатывать, а не заниматься ерундой",  ну
и так далее. Однажды,  в  сильном  подпитии,  он  треснул  Криса  бутылкой
"рейнголда" по голове, после чего Крис оказался у доктора, своего  старого
знакомого, которому пришлось наложить на его скальп четыре шва. Его старые
дружки  (большинство  из  которых  сейчас  сидит,  а  остальные  либо  уже
отсидели, либо скоро сядут) устроили за ним  настоящую  охоту  на  улицах.
Ответственный за профориентацию убеждал его пройти хотя  бы  краткий  курс
профессионального обучения, чтобы впоследствии не  оказаться  у  разбитого
корыта. Но хуже всего было то, что в младшей школе Крис  изрядно  запустил
учебу, и теперь ему приходилось нагонять.
     Чуть ли не каждый вечер мы с ним занимались вместе, иногда  по  шесть
часов кряду. Меня эти занятия просто выматывали,  а  временами  и  пугали:
пугало какое-то остервенение Криса по отношению к  учебе.  Тем  не  менее,
отставание его казалось непреодолимым: прежде чем приступить к введению  в
алгебру, ему пришлось повторять дроби, потому что, когда  их  проходили  в
пятом классе, они с Тедди и Верном учились  играть  в  покер.  Прежде  чем
выучить по-латыни "Отче наш, иже еси на небесех", Крис должен был уяснить,
что такое существительное, предлог и дополнение. На  первой  странице  его
учебника английской грамматики красовалась аккуратно  выведенная  надпись:
Е...Л Я ГЕРУНДИИ.  Содержание  его  сочинений  было  неплохим,  мысли  его
отличались оригинальностью, но в правописании он  был,  мягко  говоря,  не
силен, а уж пунктуация вообще ему казалась темным лесом. Учебник Уорринера
стал для него настольной книгой, а  когда  один  экземпляр  истрепался  до
того, что стало невозможно его раскрыть, он  тут  же  приобрел  другой,  в
твердой обложке.
     И тем не  менее,  дела  его  шли  в  гору.  Я  тоже  не  блистал:  по
успеваемости в классе был  седьмым,  а  Крыс  поднялся  до  девятнадцатого
места, но нас обоих приняли в университет  штата  Мэн,  только  я  получил
место в кампусе [студенческий  городок]  Ороно,  а  Крис  -  в  Портленде.
Представляете, он пошел на юридический, туда, где вообще сплошная латынь!
     Ни я, ни  он  практически  не  общались  с  девочками,  не  назначали
свиданий. Очевидно, большинство наших знакомых, включая и Тедди с  Верном,
считали нас гомиками, однако  наши  с  Крисом  отношения  были,  по-моему,
гораздо ближе. Нас тянуло друг к  другу,  словно  магнитом.  Что  касается
Криса, причину этого, по-моему, объяснять не надо, со  мною  же  все  было
несколько сложнее. Его жгучее желание вырваться из Касл-рока,  из  болота,
что его затягивало, стало для меня частицей моего собственного "я", причем
лучшей частицей. Я просто-напросто не мог оставить Криса  в  этом  болоте,
иначе вместе с ним в нем бы погибла вот  эта  самая,  лучшая  часть  моего
естества.
     Шел  к  концу  1971  год.  Крис  вышел  из  общежития  перекусить   в
гриль-баре. В очереди, прямо перед ним, стояли двое, между ними  вспыхнула
ссора по поводу того, который из них первый.  Один  из  них  вытащил  нож.
Крис, этот вечный миротворец, стал их разнимать и получил  удар  в  горло.
Умер он практически моментально. Позднее выяснилось, что его  убийца  имел
четыре судимости и лишь за неделю до того  был  освобожден  из  тюрьмы  по
истечении срока заключения.
     Я прочел об этом в газетах. Крис к тому времени только что поступил в
аспирантуру, я же преподавал английский в средней школе, был уже в-течение
полутора лет женат, супруга вскоре должна была родить, и  я  тоже  пытался
родить свою первую книгу. Когда мне на глаза попался  заголовок  "Аспирант
убит кинжалом в ресторане Портленда", я сказал  жене,  что  сбегаю  ей  за
молочным коктейлем,  а  сам  сел  в  машину,  выехал  на  окраину  города,
припарковался и проплакал навзрыд, наверное, с полчаса. Я очень люблю свою
жену, но рыдать при ней, конечно, было невозможно.  Уж  слишком  это  дело
интимное...



                                    34

     Теперь, наверное, нужно сказать немного о себе.
     Как вы уже знаете, я стал писателем. Многие критики считают, что  все
мои писания - дерьмо, и иногда мне кажется, что они правы, однако мне  все
же доставляет удовольствие вписывать "свободный литератор"  в  графу  "род
занятий" многочисленных анкет, который приходится заполнять,  скажем,  при
получении кредита в банке или в конторе медицинского страхования.
     Как это началось? Вполне обычная история: моя  первая  книга  неплохо
разошлась, по ней сняли фильм, который неожиданно стал суперхитом, к  тому
же получил неплохие отзывы критики. Тогда мне было только двадцать  шесть.
Затем последовала вторая книга и фильм по ней, потом  третья  и  еще  один
фильм. Маразм,  короче...  В  то  же  время  жена  вполне  довольна  моими
успехами, у нас свой дом и трое детишек, все  они  -  отличные  ребята,  в
общем, я могу считать, что жизнь удалась и что, пожалуй, у меня  есть  все
для счастья.
     С другой стороны, как мне уже приходилось отмечать, писательский труд
перестал мне приносить прежнюю радость. Эти бесконечный звонки,  визиты...
Иногда у меня жутко болит голова, и тогда приходится запираться  в  темной
комнате, ложиться ничком и ждать, пока боль стихнет. Врачи утверждают, что
это  не  классическая  мигрень,  а  результат   постоянного   стресса,   и
уговаривают меня сменить образ жизни, работать  менее  напряженно,  и  все
такое прочее. Какая глупость... Как будто это от  меня  зависит.  Впрочем,
время от времени я сам за себя беспокоюсь, но, что гораздо  хуже,  начинаю
сомневаться, а нужно ли кому-нибудь то, что я делаю.
     Забавно, но я не так давно вновь повстречался с "Тузом" Меррилом. Вот
ведь как вышло: друзья мои мертвы, а "Туз" жив-здоров.  Я  видел,  как  он
отъезжал с фабричной стоянки  по  окончании  трехчасовой  смены,  когда  в
последний раз мы с ребятами навещали дедушку, то есть моего старика.
     У него и сейчас был  "форд",  только  не  1952-го,  а  1977  года,  с
наклейкой "Рейган/Буш-1980" на  заднем  бампере.  Он  сильно  располнел  и
полысел, его некогда красивое,  с  тонкими  чертами  лицо  превратилось  в
упитанную харю. Он равнодушно скользнул по  мне  взглядом,  не  узнавая  в
тридцатидвухлетнем мужчине мальчишку, которому когда-то сломал нос.
     Я решил понаблюдать за ним. "Форд" подкатил  к  замусоренной  стоянке
рядом с "Похмельным тигром", Меррил вылез из машины и, подтягивая на  ходу
брюки, заковылял к бару. Дальнейшее я мог вполне себе представить: вот  он
открывает  дверь  и  под  приветственные  крики  остальных   завсегдатаев,
усаживается на табурет, который протирает ежедневно, кроме воскресений, по
меньшей мере часа по три кряду с тех пор, как ему исполнился двадцать один
год, вот залпом выпивает первую кружку...
     "Так вот ты каким стал, "Туз", - подумал я, трогаясь с места.
     Слева, за фабрикой,  виднелась  Касл-ривер,  не  такая  широкая,  как
тогда, но и не такая грязная. Железнодорожного моста уже не было,  а  река
осталась. Как и я сам.


 

<< НАЗАД  ¨¨ КОНЕЦ...

Другие книги жанра: ужасы, мистика

Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу: [1] [2]

Страница:  [2]

Рейтинг@Mail.ru














Реклама

a635a557