При увеличении числа переменных аксиомы сами по себе не изменяются.

                                                       Миссис Андервуд


                                                Вот опять звенит звонок,
                                                        Начинается урок.
                                             К его концу мы в десять раз
                                         Знать будем больше, чем сейчас.

                                                          Детский стишок

Глава 1

   Утро, с которого  все  и  началось,  было  замечательным.  Прекрасное
майское утро. А все благодаря белке, которую я заметил на  втором  уроке
алгебры, и тому обстоятельству, что я  сумел  удержать  свой  завтрак  в
желудке.
   Я сидел в самом дальнем углу от двери, возле окна,  и  увидел  белку,
резвящуюся на лужайке. Лужайка пласервилльской высшей школы замечательна
хотя бы тем, что не загажена. Она  подходит  вплотную  к  зданию  школы.
Никто, по крайней мере за время моего четырехлетнего пребывания в стенах
вышеупомянутого учреждения, не пытался отгородить лужайку  от  здания  с
помощью  клумб,  миниатюрных  сосен  и  тому  подобного  дерьма.   Трава
взбирается на бетонный фундамент и растет там, нравится вам это или нет.
Правда, два года назад на городском собрании  какая-то  баба  предложила
построить павильон напротив школы, в котором размещался  бы  мемориал  в
честь парней  из  нашего  заведения,  убитых  на  войне.  Мой  друг  Джо
МакКеннеди был там и сказал, что они ничего не  предоставили  ей,  кроме
возможности удалиться.
   Я хочу снова оказаться там, в том времени, о котором говорил Джо. Это
были действительно хорошие времена. Два года тому  назад.  Мое  прошлое,
которому я обязан наилучшими воспоминаниями. Примерно тогда  я  и  начал
сходить с ума.

Глава 2

   Итак, 9.05 утра. В этот момент я увидел белку не более, чем в  десяти
шагах от класса, в котором я слушал миссис  Андервуд.  Ее  нудный  голос
возвращал нас к основам алгебры после ужасного экзамена,  который  никто
не сдал, кроме меня и Теда Джонса. Как я уже  говорил  вам,  я  задержал
взгляд на ней. На белке, а не на миссис Андервуд.
   Миссис Андервуд написала на доске: а=16.
   - Мисс Кросс, - сказала она, обернувшись. - Будьте  добры,  объясните
нам, что это значит?
   - Это значит,  что  а=16,  -  ответила  Сандра.  Тем  временем  белка
носилась туда-сюда по траве, распушив хвост. Ее черные глазки сияли  как
бусинки.  Прекрасное  упитанное  создание.  Я  больше  не  дрожал  и  не
чувствовал боли в желудке. Мне стало скучно.
   - Неплохо, - промолвила миссис Андервуд. - Но  это  еще  не  все,  не
правда ли? Нет. Кто-нибудь может поподробнее разобрать это замечательное
уравнение?
   Я поднял руку, но она вызвала Билли Сойера.
   - Восемь плюс восемь, - выпалил он.
   - Объясните.
   - Мне кажется, что  это...  -  Билли  заерзал.  Его  пальцы  суетливо
ощупывали неровности парты, на которой было нацарапано: "Дерьмо,  Томми,
73".
   - Видите ли, если добавить к восьми восемь, то это значит...
   - Не хотите ли воспользоваться моим справочником? -  спросила  миссис
Андервуд, насмешливо улыбаясь.
   Внезапно дал о себе знать мой желудок, и завтрак стал рваться наружу,
поэтому я снова уставился на белку. Улыбка  миссис  Андервуд  напоминала
улыбку акулы.
   Кэрол Гренджер подняла руку. Миссис Андервуд кивнула.
   - Он имеет в виду, что восемь плюс восемь тоже удовлетворяет условиям
уравнения?
   - Я не знаю, что он имеет в виду, - сказала миссис Андервуд.
   Все захохотали.
   - Вы можете предложить какое-нибудь другое решение, мисс Гренджер?
   Кэрол открыла рот, но тут раздался звонок внутренней связи.
   - Чарльз Деккер, Вас вызывают в офис. Чарльз Деккер. Спасибо.
   Я посмотрел на миссис Андервуд, и она кивнула. Мой желудок болел  все
сильнее и сильнее. Я встал и вышел из комнаты.  Когда  я  шел  к  двери,
белка все еще носилась по лужайке.
   Я уже прошел половину пути, когда мне показалось, что я услышал голос
миссис Андервуд. Казалось, она преследует меня, подняв сжатые  в  кулаки
руки и растянув рот в огромной акульей улыбке.
   - Нам не нужны парни, подобные тебе... Такие парни должны  находиться
в Гринмэнтле... Или в исправительной колонии  для  несовершеннолетних...
Или  в  клинике  для  душевнобольных.  Поэтому   убирайся!   Проваливай!
Проваливай!
   Я обернулся, нащупывая в заднем  кармане  гаечный  ключ.  Сейчас  мой
завтрак  напоминал  огромный  горячий  шар,   обжигающий   внутренности.
Обернувшись, я никого не увидел. Тем не менее, я не испугался. Я  прочел
слишком много книг.

Глава 3

   Я зашел в ванную, чтобы отправить естественные потребности  и  съесть
несколько  ритцевских  крекеров.  Я  всегда  ношу  с   собой   несколько
ритцевских крекеров. Когда ваш желудок плох, эта пища  творит  настоящие
чудеса. Сотни тысяч беременных женщин не  могут  ошибаться.  Я  думал  о
Сандре Кросс, чей ответ в классе несколько минут назад  был  не  так  уж
плох. Я думал о ее удивительной способности терять пуговицы. Она  всегда
теряла их - от  блузок,  от  юбок.  А  однажды,  когда  я  пригласил  ее
потанцевать на школьной дискотеке, у нее оторвалась пуговица на джинсах.
Ее "Вранглеры" чуть было не свалились на пол. До того, как она осознала,
что  случилось,  молния  на  джинсах  практически  разъехалась,  обнажая
треугольник белых трусиков. Трусики были тесные,  белые  и  чистые.  Они
были безупречны. Они плотно облегали низ ее живота. При  любом  движении
на  них  образовывались  складки...  Как  только  Сандра   поняла,   что
случилось, она кинулась в  дамскую  комнату,  оставив  меня  в  приятных
размышлениях о Паре Совершенных Трусиков. Сандра была Классная Девчонка,
потому что всем известно,  что  Классные  Девчонки  носят  только  белые
трусики.
   Но мистер Денвер вкрался в мои размышления, изгнав из них Сандру и ее
непорочные трусики. Вы не можете  управлять  своими  мыслями;  и  всякое
дерьмо продолжает лезть вам в голову. Тем не менее, я чувствовал большую
симпатию к Сандре, хотя она  никогда  не  смогла  бы  решить  квадратное
уравнение. Если мистер Денвер и мистер Грейс  решили  отправить  меня  в
Грин Мэнтол, я могу больше никогда ее не увидеть. А это было бы ужасно.
   Я поднялся с унитаза, смел в него  крошки  от  крекеров  и  смыл  их.
Туалеты высших школ везде одинаковы. Они ревут как сирены. Я терпеть  не
могу дергать за ручку смывного бачка. Таким образом вы оповещаете всех в
округе о своих интимных делах. И каждый думает: "Ну вот,  одним  дерьмом
стало больше". Я всегда считал, что человек должен находиться наедине  с
тем, что, будучи ребенком, я называл не иначе  как  лимонад  и  шоколад.
Ванная комната должна быть чем-то вроде исповедальни. Но они выслеживают
вас. Они всегда ставят вас в тупик. Вы не можете высморкаться, чтобы  об
этом не узнали окружающие. Кто-нибудь все равно узнает,  кто-нибудь  все
равно вас выследит. Люди, подобные мистеру  Денверу  и  мистеру  Грейсу,
даже готовы заплатить за это.
   Я вышел в холл, прикрыв за собой дверь, которая ужасно заскрипела.  Я
остановился, оглядываясь вокруг. Был слышен звук,  похожий  на  жужжание
пчелиного улья, который напоминал о том, что снова  пришла  среда,  утро
среды, десять минут десятого.
   Я вернулся в ванную комнату и показал все, на что я способен. Я хотел
нацарапать что-нибудь остроумное на  стене  типа:  "Сандра  Кросс  носит
белые трусики", но вдруг я увидел выражение моего лица  в  зеркале.  Под
глазами у меня были синие круги.  Ноздри  были  некрасиво  раздуты.  Рот
напоминал белую сжатую линию.
   Я написал "Дерьмо" на стене, но внезапно  карандаш  сломался  в  моих
трясущихся пальцах. Он упал на пол, и я пнул его.
   Позади меня раздался какой-то звук. Я не обернулся. Я закрыл глаза  и
дышал медленно и глубоко до тех пор, пока не  пришел  в  себя.  Затем  я
поднялся наверх.

Глава 4

   Административный  офис  пласервилльской  высшей  школы  находится  на
третьем этаже, вместе с учебным залом, библиотекой и комнатой  300,  где
стоят печатные машинки. Когда вы входите в нее, первое, что вы  слышите,
это непрерывный стук. Он становится  тише  только  тогда,  когда  звенит
звонок или что-нибудь говорит миссис Грин. Я догадываюсь, что обычно она
не очень красноречива, поскольку перекричать печатные машинки ей удается
с трудом.  Всего  их  тридцать,  целый  взвод  серых  "Ундервудов".  Они
пронумерованы, поэтому можно узнать, какая из них ваша. Звук никогда  не
прекращается, с сентября до июня. У меня этот звук всегда  ассоциируется
с ожиданием в приемной мистера Денвера или  мистера  Грейса,  настоящего
алкоголика. Это напоминает мне фильмы о джунглях,  где  герой  во  время
сафари в одном из глухих уголков Африки говорит:
   "Почему они не прекратят  свой  дурацкий  барабанный  бой?"  А  когда
дурацкий барабанный бой прекращается, он смотрит недоуменно  и  говорит:
"Мне это не нравится. Слишком тихо".
   Я специально немного опоздал, чтобы мистер Денвер был  готов  принять
меня, но секретарша, мисс Марбл, только засмеялась и сказала:
   - Садитесь, Чарли. Мистер Денвер Вас вызовет.
   Поэтому я сел, опершись руками на перила, и стал ждать, когда  мистер
Денвер меня вызовет. И кто, вы думаете, сидел на соседнем стуле, если не
Эл Латроп, один из лучших  друзей  моего  отца?  Мы  обменялись  кривыми
улыбками. Он держал на коленях портфель, рядом лежала  пачка  учебников.
Раньше я никогда не видел его в костюме. Он и  мой  отец  были  заядлыми
охотниками. Убийцы грозных острозубых оленей и серых куропаток.
   Однажды  отец  и  его  друзья  взяли  меня  с  собой  на  охоту.  Это
мероприятие,  инициатором  которого  был  мой  отец,   являлось   частью
нескончаемой кампании "Сделать мужчину из моего сына".
   - Привет! - сказал я  и  одарил  его  самой  дерьмовой  ухмылкой,  на
которую был способен.
   Надо вам сказать, он подпрыгнул так, как будто знал обо мне все.
   - О, хо-хо, Чарли.
   Он  мельком  взглянул  на  мисс  Марбл,  но  она  с   миссис   Венсон
просматривала списки присутствующих возле соседней двери.  Помощи  ждать
не от кого. Он был совсем  один  с  придурком  Чарли  Деккером,  парнем,
который недавно чуть не убил преподавателя химии и физики.
   - Бизнес-поездка? - спросил я его.
   - Угу, правильно, - он оскалился. - Вот, продаю старые книги.
   - Ну как, устроим соревнование, а?
   Он снова подпрыгнул.
   - Ну, что-то выиграешь, что-то потеряешь. Ты ведь знаешь, Чарли.
   Да, я знал это. Но мне больше не хотелось  над  ним  издеваться.  Ему
было сорок лет, он лысел, под глазами были крокодильи мешки. Он ездил из
школы в школу в вагоне, груженном учебниками, и всего лишь раз в год,  в
ноябре, позволял себе отдохнуть, отправляясь с моим отцом и друзьями  на
охоту в верховья Алагаша. Однажды я поехал с ними. Мне было девять  лет.
Когда я проснулся, все были вдребезги пьяны. Вот все, что было. Но  этот
человек не был чудовищем. Он был всего лишь сорокалетним лысым мужиком и
пытался заработать бабки. И если я услышу, как  он  говорит,  что  убьет
свою жену, то я этому не поверю. В конце концов, именно у меня руки были
запачканы кровью.
   Но мне не нравилось то, как его глаза шарили  вокруг.  И  в  какой-то
момент - только момент - мне захотелось схватить его за горло, притянуть
его лицо к своему и завизжать в него: "Ты и мой отец, и все ваши друзья,
вам всем придется пойти туда со мной. Вам всем придется пойти со мной  в
Грин Мэнтол, потому что вы все в ней, вы все в ней, вы все часть этого".
Тем не менее, я сел и продолжал смотреть  на  него,  потея  и  вспоминая
старые времена.

Глава 5

   Я проснулся, дрожа от кошмарного сна,  которого  я  не  видел  уже  в
течение многих лет. Мне приснилось, что я шел по темной глухой аллее,  а
сзади подкрадывалось что-то неведомое, какой-то черный горбатый  монстр,
скрипящий и тащившийся за мной. Монстр, один взгляд  которого  превратит
меня в сумасшедшего. Ужасный сон. Последний раз он снился мне в детстве.
Но сейчас я уже вырос. Мне девять лет.
   Сначала я не понял, где я нахожусь, но был уверен, что не дома, не  в
своей постели. Было слишком тесно, отовсюду доносились различные запахи.
Я промерз до костей, что-то стесняло движения, и мне ужасно  хотелось  в
туалет.
   Вдруг раздался резкий взрыв хохота, который заставил меня дернуться в
моей кровати. На самом деле это была не кровать, а спальный мешок.
   - Она из тех трахающихся баб, - сказал Эл  Латроп  из-за  брезентовой
стены, отделявшей меня от него. - Трахающаяся - самое подходящее слово в
данном случае.
   Кемпинг, я находился в кемпинге  с  отцом  и  его  друзьями.  Мне  не
хотелось выходить.
   - Да, но как ты собираешься это осуществить, Эл? Вот что мне хотелось
бы знать.
   Это был Скотти  Норвис,  еще  один  дружок  отца.  Он  говорил  очень
невнятно, глотая  слова.  Меня  снова  охватил  страх.  Они  были  пьяны
вдребезги. - Я только выключил свет и представил себе,  что  я  с  женой
Деккера, - сказал Эл.
   Последовал еще один взрыв смеха, который заставил меня  задрожать  от
страха и съежиться в спальном мешке. О,  Боже,  мне  ужасно  хотелось  в
туалет, хотелось выплеснуть лимонад, как хотите, так и называйте это. Но
я не мог выйти из палатки, так как они были пьяны.
   Я повернулся к стене палатки и обнаружил, что могу наблюдать за ними.
Они сидели между тентом и  костром,  а  их  тени,  высокие  и  странные,
проектировались на брезент. Казалось, что  я  присутствую  на  спектакле
театра теней. Я видел тень-бутылку, переходящую от  одной  тени  руки  к
следующей. - Знаешь ли ты, что я сделаю, если поймаю тебя с моей  женой?
- спросил мой отец Эла.
   - Наверное, спросишь, не нужна ли мне какая-нибудь помощь, - хихикнул
Эл.
   Последовал взрыв хохота. Удлиненные тени-головы метались по  "экрану"
туда-сюда, словно ликующие насекомые.  Они  совсем  не  были  похожи  на
людей. Они выглядели как стадо молящихся богомолов, и я испугался.
   - Нет, серьезно, - сказал мой отец. - Серьезно. Знаешь ли ты,  что  я
сделаю, если застану тебя с моей женой?
   - Что, Карл?
   Это был Ренди Эрл.
   - Видите это?
   Новая тень на брезенте. Охотничий  нож  отца,  рукоятку  которого  он
вырезал из дерева. Я недавно видел, как он этим  ножом  потрошил  оленя,
вонзив его по рукоятку  в  брюхо.  Внутренности,  от  которых  шел  пар,
вывалились на ковер из иголок и мха. Огонь  и  угол,  под  которым  отец
держал нож, превратили его в копье.
   - Видишь это, сукин сын? Если я поймаю кого-нибудь с  моей  женой,  я
повалю его на спину и отрежу ему член.
   - Он будет ссать сидя до конца своих дней, правда, Карл?
   Это был Хьюги Левескай, проводник. Я притянул колени к груди и крепко
обнял их. Мне никогда не хотелось в туалет так сильно, как сейчас. Ни до
того, ни после.
   - Ты чертовски прав, - сказал Карл Деккер, мой дерьмовый отец.
   - О, а как быть с женщиной в этом случае, Карл? - спросил Эл  Латроп.
Он был ужасно пьян. Я даже мог сказать, какая тень принадлежала ему.
   Он раскачивался взад-вперед, как будто он сидел  в  лодке,  а  не  на
бревне возле огня.
   -  Интересно,  а  что  ты  сделаешь  с  женщиной,   которая   впустит
кого-нибудь через черный вход, а?
   Охотничий нож, превратившийся в копье, медленно двигался взад-вперед.
- Ирокезы использовали ножи для разрезания носов. Идея состояла  в  том,
чтобы изобразить на лице половые органы. Таким образом, каждый человек в
племени мог видеть, какая часть тела приносит им  больше  всего  бед,  -
сказал мой отец.
   Я убрал руки с колен и сжал ими промежность. Я сгреб мои причиндалы в
кулак и наблюдал за тем, как тень от ножа медленно  двигалась  вперед  и
назад. У меня началась страшная боль  в  желудке.  Я  могу  напустить  в
спальный мешок, если не потороплюсь.
   - Разрезать им носы, а? - сказал Ренди. - Чертовски  хорошо  сказано.
Если все будут так поступать, то половина  женщин  в  Пласервилле  будет
иметь дыры в двух местах.
   - Но не моя жена, - спокойно произнес отец. Его голос  был  внятен  и
резок. На лице Ренди улыбка превратилась в гримасу.
   - Нет, конечно нет, Карл, - беспокойно заерзал Ренди. -  Эй,  дерьмо.
Наливай.
   Тень моего отца снова подняла бутылку.
   - Я не буду разрезать ей нос, - сообщил Эл Латроп. - Я просто размажу
ее проклятую голову.
   - Ну-с, приступим, - сказал Хьюги. - Я наливаю.
   Я не мог больше терпеть. Я выскочил из спального  мешка,  и  морозный
холодный  октябрьский  воздух  начал  щипать  мое  тело,  которое   было
полностью обнаженным, не считая шорт. Казалось, что  мой  петушок  хотел
вжаться в тело. Одна мысль все вращалась и вращалась в моем  мозгу  -  я
догадываюсь, что еще не проснулся полностью - и вся беседа казалась  мне
сном, возможно, про должением сна про скрипящего монстра из аллеи. Когда
я был маленьким, я забирался в  мамину  постель  после  того,  как  отец
надевал униформу и уезжал на  работу.  Я  использовал  эту  возможность,
чтобы поспать возле нее часок или полтора до завтрака.
   Черные, страшные огненные тени, похожие на молящихся богомолов. Я  не
хотел находиться здесь, в этих лесах, в семидесяти милях  от  ближайшего
города, с этими пьяными мужиками. Я хотел к маме. Я  вылез  из  палатки.
Отец повернулся мне навстречу. Он все еще держал в руке  охотничий  нож.
Он посмотрел на меня, я посмотрел на него. Я  никогда  не  забуду  этого
зрелища. Мой отец с красноватой небритой щетиной на лице,  в  охотничьей
шапке, и охотничий нож в его руке. Беседа сразу  же  прекратилась.  Они,
наверное, поняли, как много я услышал. Возможно, они даже устыдились.
   - Какого черта тебе нужно? - спросил отец, вытаскивая нож из футляра.
- Дай ему выпить, Карл, - мерзко хихикнул Ренди, и снова раздался хохот.
Ренди был пьян в дым.
   - Я хочу писать, - взмолился я.
   - Давай быстрей, ради Христа, - рявкнул отец.  Я  побежал  в  рощу  и
судорожно  попытался  облегчиться.  Очень  долго  у   меня   ничего   не
получалось. Казалось, внизу живота застыл горячий мягкий свинцовый  шар.
Я ничего не мог  поделать  со  своим  пенисом  -  от  холода  он  совсем
скукожился. Наконец, шар превратился в жидкость, и когда она вылилась из
меня, я вернулся в палатку и залез в спальный мешок. Никто не смотрел на
меня. Они разговаривали о войне. Они все в ней участвовали.
   Мой отец убил оленя три дня спустя, в последний день охоты. Я  был  с
ним. Он убил его идеально, попав в мышцу  между  шеей  и  плечом.  Олень
упал, превратившись в груду мяса, и тотчас же потерял всю свою грацию.
   Мы подошли к нему. Мой отец счастливо  улыбался.  Он  расчехлил  свой
нож. Я знал, что сейчас произойдет, знал, что меня стошнит. Но я не  мог
ничего сделать. Отец твердо поставил сапог на тушу, дернул оленя за ногу
и воткнул в нее нож. Затем вспорол брюхо, и кишки  животного  вывалились
на траву. Я отвернулся и извергнул свой завтрак на землю.
   Когда я повернулся к отцу, он смотрел на меня. Он не сказал ни слова,
но я прочел в его глазах презрение и разочарование. С тех  пор  я  видел
это выражение достаточно часто. Я тоже ничего не сказал. Но  если  бы  я
смог, то произнес бы: "Это не то, что ты думаешь".
   Это был первый и последний раз, когда я ездил с отцом на охоту.

Глава 6

   Эл Латроп все еще листал  учебники  и  притворялся  слишком  занятым,
чтобы поддерживать со мной беседу. На столе мисс Марбл зазвонил телефон,
и она улыбнулась мне так, словно нас связывала некая интимная тайна.
   - Вы можете войти, Чарли, - сказала она. Я поднялся со стула.
   - Желаю удачно продать учебники, Эл!
   - Я в этом не сомневаюсь, Чарли, - хмыкнул он в  ответ,  одарив  меня
нервной и лицемерной улыбкой.
   Я прошел через приемную, оставив справа встроенный в  стену  сейф,  а
слева - заваленный бумагами стол мисс  Марбл.  Прямо  передо  мной  была
матовая стеклянная дверь. На стекле красовалась надпись: "Томас Денвер -
директор колледжа". Я вошел в нее.
   Мистер Денвер был высоким мертвенно-бледным мужчиной, чем-то  похожим
на Джона Каррадина. Он был лыс и тощ  -  кожа  да  кости.  У  него  были
длинные руки с выпирающими суставами. На шее болтался  галстук,  верхняя
пуговица на рубашке  была  расстегнута.  Кожа  на  шее  имела  сероватый
оттенок, на ней виднелись следы раздражения от бритья.
   - Садитесь, Чарли.
   Я сел и сложил руки так, как это умею делать только я. Эту привычку я
унаследовал от отца. В окно позади мистера Денвера я мог видеть лужайку,
но не дорогу к зданию.
   - Трудновато увидеть дорогу отсюда, не правда ли? - хрюкнул он.
   Мистер Денвер хрюкал неподражаемо. Если  бы  существовал  Конкурс  на
Лучшего Хрюкальщика, я бы поставил на него все свои  деньги.  Я  откинул
волосы с глаз.
   На столе мистера Денвера, загроможденном всевозможными предметами еще
более, чем стол мисс Марбл, лежала фотография его семьи. Семья выглядела
хорошо упитанной и ладно скроенной. Жена толстовата, но  дети  миловидны
как пуговички и ни капельки не похожи на Джона Каррадина. Две  маленькие
девочки, обе - блондинки.
   - Дон Грейс закончил свой доклад, он  находится  у  меня  с  прошлого
четверга. Я тщательно ознакомился с его выводами и рекомендациями.  Дело
очень серьезное. Я имею в виду случай с Джоном Карлсоном.
   - Как он? - спросил я.
   - Неплохо. Я думаю, что он вернется через месяц.
   - Это радует.
   - Да? - моргнув глазами как ящерица, спросил он.
   - Я не убил его. Это радует.
   - Да, - мистер Денвер смотрел на меня пристально. - Вы  сожалеете  об
этом?
   - Нет.
   Он наклонился вперед,  пододвинул  свой  стул  к  письменному  столу,
покачал головой и начал:
   - Я пребываю в замешательстве, когда я вынужден  разговаривать  таким
образом как с Вами, Чарли. Я озадачен и опечален. Я работаю  в  школе  с
1947 года, и до сих пор не могу понять многих вещей. В 1959 году  у  нас
был  странный  мальчик,  который  избил  школьницу  из  младшего  класса
бейсбольной  битой.  Недавно  нам  пришлось  отправить   его   в   Южный
Портлендский Исправительный Институт. И  все  из-за  того,  что  она  не
захотела пойти с ним погулять. Это единственное, что он смог  сказать  в
свое оправдание. Затем он громко рассмеялся.
   Мистер Денвер покачал головой.
   - Не пытайтесь.
   - Что?
   - Не пытайтесь понять того парня. Не стоит тратить на это время.
   - Но почему, Чарли? Почему ты сделал это? Боже  мой,  мистер  Карлсон
находился на операционном столе почти четыре часа.
   - "Почему?" - вопрос мистера  Грейса.  Он  -  школьный  сыщик.  А  Вы
спрашиваете  об  этом,  просто  чтобы  украсить  свою  проповедь.  Я  не
собираюсь отвечать на Ваши  вопросы.  Мистер  Карлсон  мог  умереть  или
выжить. Он жив. Я рад этому факту. Вы делаете то, что должны делать. То,
что Вы намерены делать. Но не пытайтесь понять меня.
   - Чарли, понимание - часть моей работы.
   - А на мне не лежит обязанность Вам в этом помогать, - отпарировал я.
- Но я помогу, если Вы намерены общаться в открытую, о'кей?
   - О'кей.
   Я положил руки на колени. Они дрожали.
   - Меня тошнит от Вас, мистера Грейса  и  вам  подобных.  Вы  привыкли
держать меня в  страхе  и  все  еще  продолжаете  меня  запугивать.  Это
утомляет, и я не намерен мириться с таким положением  вещей.  Плевать  я
хотел на Ваше мнение.  Вы  не  имеете  на  меня  никаких  прав.  Поэтому
отойдите в сторону. Я предупреждаю : отступитесь. Не вмешивайтесь.
   Мой голос повысился до звенящего крика.
   Мистер Денвер вздохнул.
   - Это Вы так думаете, Чарли. Но законы штата говорят о другом.  После
ознакомления с  отчетом  мистера  Грейса  мне  стало  ясно,  что  Вы  не
понимаете своих поступков и  последствий  того,  что  Вы  натворили.  Вы
неуправляемы, Чарли.
   Вы неуправляемы, Чарли.
   У ирокезов есть обычай - разрезать женщинам носы...  Чтобы  каждый  в
племени мог видеть, какая часть тела ввергает его в беду.
   Эти слова отдавались эхом в  моей  голове,  как  камни,  брошенные  в
колодец. Слова-акулы, слова-челюсти, намеревающиеся меня сожрать.  Слова
с зубами и глазами.
   Так все и началось. Я знал это, поскольку нечто подобное случилось со
мной во время разборки с мистером Карлсоном. Мои руки перестали дрожать.
Боль в желудке утихла. Внутри все будто заледенело.  Я  чувствовал  себя
независимым не только от мистера Денвера и  его  бритой  шеи,  но  и  от
самого себя. Мое тело было почти невесомым.
   Мистер Денвер что-то говорил о подходящем адвокате и  психиатрической
помощи, но я прервал его.
   - Идите к черту!
   Он запнулся и уставился на меня, оторвав взгляд от  бумаг.  Наверняка
это было что-то из моего личного дела. Великое Американское Досье.
   - Что? - спросил он.
   - К черту! Не судите, да не судимы будете. А как насчет  ненормальных
в Вашей семье?
   - Мы обсудим это, Чарли, -  сказал  он,  чеканя  каждое  слово.  -  Я
никогда не участвовал...
   - ...в аморальных сексуальных оргиях, - закончил я вместо него. - Ну,
здесь больше никого нет. Только Вы и я, о'кей?  Помастурбируем  немного.
Дайте-ка Вашу руку, продавец индульгенций.  Ну,  а  если  зайдет  мистер
Грейс, то это даже к лучшему. Устроим групповуху.
   - Что...
   - Каждому когда-нибудь  приходится  с  кем-либо  заниматься  взаимной
мастурбацией, не правда ли? Кто Вам дал право судить меня,  решать,  что
для меня правильно, а что нет? Это позиция дьявола. Дьявол заставил меня
посту пить таким образом, и я очень  сожа-аа-лею.  Почему  Вы  допустили
это? Вы торгуете моим телом. Я - лучшее, что Вы имели с 1959 года.
   Мистер Денвер уставился на меня с открытым ртом. С одной стороны, ему
хотелось потакать мне. С другой - он уже давно работал в школе  (как  он
только что сообщил мне), а Правило Номер Один для Педагогов гласит:  "Не
Разрешайте Школьникам Дерзить Вам".
   - Чарли...
   - Заткнитесь. Мне надоело, что все  меня  имеют.  Ради  Бога,  мистер
Денвер, будьте мужчиной. А если не можете быть мужчиной, наденьте  штаны
и будьте директором колледжа.
   - Заткнись! - хрюкнул он. Его лицо покраснело  от  злобы.  -  Молодой
человек, Вы - порядочный засранец, которому  повезло,  что  он  живет  в
прогрессивном  штате  и  ходит  в  прогрессивную  школу.  Ваше  место  в
исправительной колонии для несовершеннолетних.  Там  Вы  будете  толкать
свои речи, отбывая срок. Это  единственное  подходящее  для  Вас  место.
Вы...
   - Спасибо, - сказал я.
   Директор уставился на меня, его сердитые глазки буравили мое лицо.  -
Вы ведете себя со мной как с человеком,  хотя  я  и  не  даю  для  этого
никаких оснований. Это действительно прогресс, - отметил я.
   Затем я сел, скрестив ноги.
   - Не хотите ли поговорить о том, как Вы бегали  за  каждой  юбкой  во
время учебы в университете? Помните, какой Вы устроили скандал?
   - Вы развращены, молодой человек. У Вас не только грязные слова, но и
грязные мысли.
   - Да пошел ты... - сказал я и расхохотался ему в лицо.
   Он побагровел и встал со стула. Он  медленно  подошел  к  письменному
столу, медленно, как будто его тело нуждалось в смазке, и  схватил  меня
за шиворот.
   - Вы должны разговаривать более уважительно со мной.
   Он произнес это почти не дыша, поэтому его голос напоминал сдавленное
хрюканье.
   - Гадкий маленький подонок, Вы должны  разговаривать  со  мной  более
почтительно.
   - Поцелуй меня в задницу, - сказал я. - Ну-ка, расскажи, как ты бегал
по бабам. И тебе полегчает. Брось нам свои трусы! Брось нам свои трусы!
   Он отошел от меня, прижимая  руки  к  телу,  словно  его  только  что
укусила в пах бешеная собака.
   - Вон отсюда! - заорал он. - Принеси свои учебники, оставь их  здесь,
а затем убирайся.  Твое  исключение  из  школы  и  перевод  в  Гринмэнтл
вступает в силу с  понедельника.  Я  поговорю  с  твоими  родителями  по
телефону. А сейчас убирайся. Я не хочу больше тебя видеть.
   Я встал, расстегнул две нижние пуговицы на  рубашке,  вытащил  ее  из
брюк и расстегнул ширинку. До того,  как  он  успел  сделать  какое-либо
движение, я открыл дверь и, шатаясь, вышел в приемную. Мисс Марбл  и  Эл
Латроп сидели за письменным столом. Они оба посмотрели на меня с испугом
и переглянулись. Они  явно  решили  сыграть  в  знаменитую  американскую
салонную игру под названием "Мы  действительно  ничего  не  слышали,  не
правда ли?"
   - Вам лучше присмотреть за нашим директором, - прошептал я.
   - Мы сидели за столом и разговаривали о  его  успехе  у  женщин,  как
вдруг он перепрыгнул через стол и попытался меня изнасиловать.
   Мистер Денвер смотрел на меня через  стекло  двери.  Я  удрал,  а  он
остался  стоять  там,  злой   как   фурия,   растерянный   и   виноватый
одновременно. - Пусть кто-нибудь позаботится о нем, - сказал я, а  затем
прошептал мистеру Денверу:
   - Брось нам свои трусы, о'кей?
   Я открыл дверь и медленно вышел из приемной,  застегивая  пуговицы  и
ширинку, заправляя рубашку.  Это  был  самый  подходящий  момент,  чтобы
оправдаться. Но он не сказал ни слова.
   Я знал, что старина Том просто был не в состоянии что-нибудь сказать.
Он был велик, когда объявлял по  внутренней  связи  о  начале  школьного
ленча, но это совершенно разные вещи - абсолютно разные.  Он  ничего  не
мог поделать со мной. Может быть, он ожидал, что после всего этого мы  с
улыбкой пожмем друг другу руки и торжественно  отметим  восьмой  семестр
моего обучения в  Пласервилльской  высшей  школе.  Но  несмотря  на  все
случившееся, он действительно не ожидал от меня такого  непредсказуемого
поступка. Вся эта история могла быть предназначена только  для  клозета,
скомканная вместе с теми непристойными журналами, которые вы никогда  не
показываете своей жене. Он стоял там, и ничто ему не приходило в голову.
Несмотря на все инструкции о том, как вести себя с детьми-хулиганами, он
не ожидал, что будет иметь дело со студентом, атакующим  его  на  личном
уровне.
   Казалось, мистер Денвер сходит с ума. Это ужасно его раздражало.  Кто
мог понять его лучше, чем я? Я собирался защищаться. Я был готов к этому
с тех пор, когда понял, что люди могут следить за мной и  контролировать
мои действия.
   Я предоставил ему шанс.
   По пути к лестнице,  я  ждал,  что  за  мной  погонятся.  Убегать  не
хотелось. Я загадал, что либо  дойду  до  угла,  либо  не  достигну  его
никогда. Погони не последовало.
   Это и спровоцировало меня на дальнейшие действия.

Глава 7

   Я спускался по лестнице, насвистывая, и  чувствовал  себя  прекрасно.
Иногда так бывает. Когда дела плохи, нужно выбросить  все  из  головы  и
уехать на некоторое время во  Флориду.  Уходя,  вы  бросаете  взгляд  на
горящий мост, который подожгли собственными руками.
   На втором этаже я столкнулся с незнакомой прыщавой девицей в очках  в
роговой оправе.  Она  несла  связку  учебников  по  секретарскому  делу.
Повинуясь какому-то неясному порыву, я обернулся и посмотрел  ей  вслед.
Со спины она  могла  претендовать  на  звание  Мисс  Америка.  Это  было
замечательно.

Глава 8

   Холл первого этажа был пуст. Ни души.  Слышно  было  только  пчелиное
жужжание  печатных  машинок,  благодаря  которому  все  школьные  здания
современные, из стекла и  бетона,  либо  старые,  воняющие  краской  для
полов, похожи друг  на  друга.  Шкафчики  для  одежды  стояли  стройными
рядами, как часовые. Между ними виднелись проемы дверей и  фонтанчики  с
питьевой водой. В кабинете номер 16 шел  второй  урок  алгебры,  но  мой
шкафчик находился в другом конце зала. Я подошел поближе  и  внимательно
осмотрел его.
   Мой  шкафчик.   Надпись,   собственноручно   напечатанная   мною   на
специальном бланке, гласила: "Чарльз Деккер". Эти бланки нам выдавали  в
начале нового учебного года. Мы подписывали их с особым  усердием  и  на
первой перемене  приклеивали  на  дверцы.  Ритуал  был  так  же  стар  и
священен, как Первое Причастие. На втором курсе  мы  уже  не  испытывали
былого трепета. Помню, после раздачи бланков, продираясь через  толпу  в
холле, ко мне подошел Джо МакКеннеди с наклеенной  карточкой  на  лбу  и
похабной улыбкой на лице. Сотни шокированных  первокурсников,  на  груди
которых красовались маленькие  желтые  таблички  с  именами,  взирали  с
ужасом  на  это  святотатство.  Я  чуть  не  надорвал  живот  от  смеха.
Естественно, Джо оставили после уроков, но это было великолепно. Это был
мой день. Вспоминая об этом, я думаю, что это был мой год.
   И вот я снова здесь, между шкафчиками Розанны Дебенс  и  Карлы  Денч,
девушки, которая душится розовой водой каждое утро. Этот запах отнюдь не
способствовал удержанию завтрака в моем желудке.
   Но все это в прошлом.
   Серый шкафчик, пяти футов в  высоту,  на  замке.  Висячие  замки  нам
выдавали вначале года вместе с бланками. "Тайтус" -  было  выгравировано
на нем. Я - Тайтус, Полезный Замок.
   - Тайтус, старина, - прошептал я. - Старый верный мудак!
   Я протянул к нему руку, но в  этот  момент  на  меня  нашло  какое-то
странное оцепенение. Тайтус медленно начал удаляться. Казалось, моя рука
непонятным  образом  удлинилась   на   тысячи   миль,   заполняя   собой
образовавшееся пространство. Черная блестящая поверхность замка  взирала
на меня успокаивающе, не осуждая,  но,  конечно,  и  не  оправдывая.  На
мгновение я закрыл глаза. Мое тело, казалось, обвивали чьи-то  невидимые
руки.
   Когда я пришел в себя, Тайтус был  зажат  у  меня  в  руке.  Пропасть
исчезла.
   Комбинация цифр на школьных  замках  несложная.  Чтобы  открыть  мой,
нужно повернуть диск влево до цифры  шесть,  затем  вернуться  вправо  к
тридцати, после чего дважды набрать ноль.  Тайтус  был  больше  знаменит
своей прочностью, а не интеллектом.
   Откуда-то сверху раздавался голос мистера Джонсона:
   -  ...Гессианцам,  которые  были  наемниками,  не  очень-то  хотелось
сражаться, особенно, когда бои шли в сельской местности, где прибыль  от
грабежа была гораздо больше их жалования...
   - Гессианцы, - прошептал я, обращаясь к Тайтусу. Затем я бросил его в
первую попавшуюся мусорную корзину. Он  простодушно  уставился  на  меня
из-под груды исписанных бумаг и оберток от сандвичей.
   - ...Гессианцы, эти страшные германские убийцы... Я нагнулся,  поднял
замок и положил в нагрудный карман, из которого он выпирал, словно пачка
сигарет.
   - Запомни это, Тайтус, старый грязный киллер, - сказал я и вернулся к
своему шкафчику.
   Я распахнул его. Там находилась моя школьная форма, а также сверток с
объедками, обертки от конфет, почерневший огрызок яблока и  пара  черных
кроссовок. Все это было свернуто в  потный,  грязный  ком.  Мой  красный
нейлоновый пиджак висел на вешалке, а на полке стояли учебники. Все,  за
исключением алгебры: "Гражданское право", "Французские рассказы и басни"
и "Книга о здоровье" - современное издание,  на  обложке  которого  были
изображены студент и студентка. Изначально в этой книге был  параграф  о
венерических  заболеваниях,  тщательно  вырезанный  после  единогласного
решения школьного комитета. Подозреваю, что эту и другие книги привез  в
школу старина Эл Латроп. Я  взял  ее,  открыл  где-то  посередине  между
"Составные части питания" и "Плаванье для здоровья" и разорвал ее на две
части. Это оказалось совсем несложно. С остальными учебниками я поступил
точно  так  же,  за  исключением  "Гражданского  права",  которое   было
напечатано на жесткой бумаге. Я бросил  все  кусочки  на  дно  шкафчика.
Затем переломил пополам свою логарифмическую линейку.  Фотография  Рэкел
Уэлч осталась висеть на задней стенке. За книгами у меня  была  спрятана
коробка с патронами.
   Я вытащил ее и открыл. В коробке находились двадцать два  патрона  от
винчестера. Маловато. Я добавил еще несколько патронов,  которые  стащил
из ящика письменного стола отца, стоящего в  его  кабинете.  Над  столом
висела голова оленя. Зверь уставился  на  меня  остекленевшими  глазами,
когда я брал патроны и ружье. Это был не тот олень, которого отец  убил,
когда мне было  девять  лет.  Пистолет  находился  в  другом  ящике,  за
коробкой, в которой лежали конверты для  деловых  писем.  Я  сомневаюсь,
помнил ли отец о том, что оружие все еще там. Фактически, его там уже не
было. Сейчас пистолет лежал в кармане моего пиджака.  Я  вытащил  его  и
засунул за пояс, ощущая себя не Гессианцем, а Биллом Хичкоком.
   Я положил патроны в карман штанов и вытащил зажигалку. Я не курил, но
зажигалка привлекала внимание окружающих к моей персоне. Я высек искру и
поджег вещи, находящиеся в шкафчике.
   Пламя, злобно  оскалясь,  пожирало  форму,  обертки  от  завтраков  и
конфетные фантики, затем перекинулось на книги. В воздухе запахло гарью.
Некоторое время я смотрел на отблески огня, а затем закрыл  дверцу.  Как
раз над тем местом, где было напечатано мое  имя,  находились  небольшие
отверстия, через которые доносился  гул  пожара.  Через  минуту  из  них
вырвались маленькие оранжевые язычки пламени. Краска, которой был покрыт
шкафчик, начала шелушиться и облезать.
   Из кабинета мистера Джонсона вышел  мальчик.  Он  посмотрел  на  дым,
клубящийся из моего шкафчика, затем на меня и заспешил в ванную комнату.
Мне кажется, мальчик не видел  пистолет.  Иначе  он  смылся  бы  гораздо
быстрее. Я спустился вниз и подошел к комнате номер 16. Перед  тем,  как
взяться за ручку двери, я оглянулся. Дым валил изо всех отверстий шкафа.
На дверце расплывалось темное пятно.  Бумага,  на  которой  еще  недавно
красовалось мое имя, обуглилась.
   Я повернулся и взялся за ручку двери. Я еще на  что-то  надеялся.  Но
уже не знал, на что.

Глава 9

   - ...отсюда следует, что при увеличении числа переменных аксиомы сами
по себе не изменяются. Например... Миссис  Андервуд  взглянула  на  меня
настороженно, водружая пестрые очки на нос.
   - У Вас есть допуск на урок, мистер Деккер?
   - Да, - сказал я и вытащил из-за пояса пистолет. У меня даже не  было
уверенности, что он заряжен. Я выстрелил ей в  голову.  Миссис  Андервуд
так и не узнала, что ее ударило, я уверен. Она упала боком на письменный
стол, затем скатилась на пол. Выражение ожидания навсегда застыло на  ее
лице.

Глава 10

   Можно жить, убеждая себя, что жизнь  логична,  прозаична  и  разумна.
Прежде всего разумна. Я в этом уверен. Я потратил много времени на  этот
вопрос. Никогда не забуду предсмертную декларацию миссис Андервуд:  "При
увеличении числа переменных аксиомы сами по себе не меняются".
   Я действительно верю в это.
   Я мыслю - следовательно, я существую. На моем лице волосы, поэтому  я
бреюсь. Моя жена и ребенок погибли в автокатастрофе, поэтому  я  молюсь.
Все это абсолютно логично и разумно. Мы живем в наилучшем  из  возможных
миров, поэтому дайте мне  "Кент"  в  левую  руку,  стакан  -  в  правую,
включите "Старски  и  Хатч"  и  слушайте  мелодию,  полную  гармонии,  о
медленном  вращении  Вселен  ной.   Логично   и   разумно.   Реально   и
неопровержимо как кока-кола.
   Но у каждого человека есть два лица: весельчак по имени Джекил и  его
антипод - мрачный мистер Хайд, зловещая личность по ту сторону  зеркала,
которая никогда не слышала о бритвах, молитвах и  логичности  Вселенной.
Вы поворачиваете зеркало боком и видите в  нем  отражение  своего  лица:
наполовину безумное, наполовину осмысленное.  Астрономы  называют  линию
между светом и тенью терминатором.
   Обратная сторона говорит, что логика Вселенной - это логика ребенка в
ковбойском костюмчике, с наслаждением  размазывающего  леденец  на  милю
вокруг себя.  Это  логика  напалма,  паранойи,  террористических  актов,
случайной карциномы. Эта логика пожирает сама себя. Она утверждает,  что
жизнь - это обезьяна на ветке, что жизнь истерична и непредсказуема  как
монетка, которую вы подбрасываете, чтобы выяснить, кто будет  оплачивать
ленч.
   Я понимаю, что до  поры  до  времени  вам  удается  не  замечать  эту
обратную сторону. Но все равно вы неминуемо с ней  сталкиваетесь,  когда
несколько бравых парней решают прокатиться по Индиане, попутно стреляя в
детей на велосипедах. Вы сталкиваетесь с ней, когда ваша сестра говорит,
что спустится на  минутку  в  универмаг,  и  там  ее  убивают  во  время
вооруженного  налета.  Вы  видите  лицо  мистера  Хайда,  когда  слышите
рассуждения вашего отца о  том,  каким  образом  разворотить  нос  вашей
матери.
   Это колесо рулетки. Не имеет значения, сколько чисел на нем.  Принцип
маленького катящегося шарика никогда не меняется. Не говорите,  что  это
безумие. Это воплощенное хладнокровие и здравомыслие.
   И эта фатальность, она не только вокруг вас. Она и внутри вас,  прямо
сейчас, растет  и  развивается  в  темноте,  подобно  волшебным  грибам.
Называйте ее Вещью в Подвале. Называйте ее Движущей Силой. Я представляю
ее  своим   личным   динозавром,   огромным,   скользким   и   безумным,
барахтающимся  в  болоте  моего  подсознания  и  не  знающим,   за   что
ухватиться, чтобы не утонуть.
   Но это я, и я начал рассказывать вам о  них,  об  учащихся  колледжа,
которые, говоря метафорически, решили пройтись за молоком, а оказались в
эпицентре  вооруженного  ограбления  и  были  убиты.  Я  -   чемодан   с
документами, рутинное зерно для газетной  мельницы.  Тысячи  журналистов
подстерегают меня на тысячах перекрестков. У меня  пятьдесят  секунд  на
"Чанселлор-Бринкли" и полторы колонки в "Тайме". А я стою  здесь,  перед
вами, и говорю, что совершенно нормален.
   Итак, о них. Как вы понимаете это выражение? Давайте обсудим.
   - У вас есть допуск на урок, мистер Деккер? - спросила она меня.
   - Да, - ответил я и вытащил из-за пояса пистолет. У меня не было даже
уверенности, что он заряжен. Я выстрелил ей в  голову.  Миссис  Андервуд
так и не узнала, что ее ударило. Она упала боком на письменный  стол,  а
затем скатилась на пол. Выражение ожидания навсегда застыло на ее лице.
   Я в здравом уме: я - крупье, парень,  который  бросает  шарик  против
вращения  колеса  рулетки.  Парень,  который  кладет  свои   деньги   на
четное/нечетное, девушка, положившая  деньги  на  черное/красное...  Как
насчет них?
   Невозможно  вычленить  момент  времени,  выражающий  сущность   наших
жизней. Время между взрывом пороха  и  вгрызанием  пули  в  тело,  между
вгрызанием пули и  смертью.  Существует  единственный  бессодержательный
ответ, который не сообщает ничего нового.
   Я выстрелил в нее, она упала; между этими двумя событиями неописуемый
момент тишины, вечность.  И  мы  все  сделали  шаг  назад,  наблюдая  за
катящимся шариком,  который,  дрожа  и  подпрыгивая,  отмеряет  круг  за
кругом.  Он  то  отрывается  от  поверхности  и  летит  по  воздуху,  то
опускается и продолжает свой путь: начало и  конец,  красное  и  черное,
четное и нечетное. Я считал, что момент между выстрелом и падением канул
в небытие. Я был в этом уверен. Но иногда, в темноте, мне  кажется,  что
он все еще продолжается, что колесо рулетки еще крутится. И я  мечтаю  о
полном покое.
   Похоже ли это на ощущения самоубийц, прыгающих с высотных  зданий?  Я
уверен, они находятся в здравом уме. Вероятно,  поэтому  они  кричат  во
время падения.

Глава 11

   Если бы кто-нибудь из них выкрикнул  что-нибудь  мелодраматическое  в
тот момент, что-нибудь типа "о, Боже, он собирается  нас  всех  убить!",
это было бы вполне естественно. Они были заперты как овцы, и  кто-нибудь
агрессивный, вроде Дика Кина, мог бы ударить меня  по  голове  учебником
алгебры, таким  образом  освободив  заложников  и  получив  награду  "За
спасение жителей города".
   Но никто не сказал ни слова. Они сидели в звенящей тишине и  смотрели
выжидательно, как если бы я собирался объявить им, как можно  попасть  в
пласервилльский летний кинотеатр этой ночью.
   Я закрыл дверь комнаты, пересек класс и сел  за  большой  учительский
стол. Моим ногам было  неудобно.  Я  мог  упасть  в  любой  момент.  Мне
пришлось отодвинуть ноги миссис Андервуд, чтобы втиснуть колени  в  нишу
между тумбами письменного стола. Я положил пистолет на классный  журнал,
закрыл учебник алгебры и положил его  на  стопку  других  книг.  В  этот
момент тишину нарушил высокий пронзительный  визг  Ирмы  Бейтц.  Он  был
похож на предсмертный крик индюка, которому отрезают голову в канун  Дня
Благодарения. Но было слишком поздно. Каждый уже успел взвесить все за и
против. Никто не откликнулся  на  ее  визг,  и  она  замолчала,  как  бы
пристыженная тем, что нарушила тишину во время школьных занятий.  Кто-то
откашлялся. Кто-то за дверью многозначительно хмыкнул. И Джон "Пиг  Пэн"
свалился со стула на пол в глубоком обмороке.
   Все смотрели на меня ошарашенно.
   В холле послышались шаги, и незнакомый голос спросил,  не  взорвалось
ли что-нибудь в химической лаборатории. Кто-то ответил,  что  не  знает.
Пронзительно  завыла  пожарная   сирена.   Половина   ребят   в   классе
автоматически встала.
   - Все в порядке, - сказал я. - Это просто мой шкафчик. Я поджег  его.
Садитесь.
   Все сели. Я посмотрел на Сандру Кросс. Она сидела в третьем  ряду  за
четвертой партой и выглядела совершенно спокойной.
   На лужайке выстроились шеренги студентов; я мог наблюдать за  ними  в
окно. Белка уже скрылась.
   Внезапно дверь распахнулась, я поднял оружие. Мистер Вэнс просунул  в
нее голову.
   - Пожарная тревога, - сказал он. - Каждый... А где миссис Андервуд?
   - Убирайся, - рявкнул я.
   Он уставился на меня. Это был очень жирный  мужик,  его  волосы  были
коротко подстрижены. Они выглядели  так,  как  будто  какой-то  садовник
обкорнал их секатором.
   - Что? Что Вы сказали?
   - Проваливай.
   Я выстрелил в него и промахнулся. Пуля попала в верхний косяк  двери.
Полетели щепки.
   - Боже, - с ужасом прошептал кто-то в дальнем углу класса.
   Мистер Вэнс не понял,  что  случилось.  Мне  кажется,  что  никто  из
присутствующих не понял.  Все  это  напоминало  мне  статью,  которую  я
недавно  прочитал  в  газете,  о  последнем  большом   землетрясении   в
Калифорнии. В ней рассказывалось о женщине, которая бродила из комнаты в
комнату в то время, когда ее дом разваливался на  куски,  умоляя  своего
мужа не включать вентилятор.
   Мистер Вэнс решил вернуться к началу разговора.
   - В здании пожар. Пожалуйста...
   - У Чарли есть оружие, мистер Вэнс, - сказал Майк Гэвин таким  тоном,
как будто говорил о погоде. - Я думаю, Вам лучше... Вторая  пуля  попала
мистеру Вэнсу в горло. Его тело обмякло. Складки жира  заколыхались  как
волны от брошенного в воду камня. Он вывалился  в  холл,  сжимая  руками
горло.
   Ирма Бейтц опять завизжала, но вновь ее никто не поддержал.  Если  бы
визжала Кэрол Гренджер, у которой была куча воздыхателей, то  все  вышло
бы иначе. Но кто хотел петь дуэтом с бедной старой Ирмой  Бейтц.  У  нее
даже не было парня. Тем не менее, все с  ужасом  уставились  на  мистера
Вэнса, который дергался в конвульсиях.
   - Тед, - обратился я к Теду Джонсу, который сидел ближе всех к двери.
- Закрой ее и запри.
   - Ты соображаешь, что ты делаешь? - спросил Тед. Он смотрел на меня с
отвращением.
   - Я еще не знаю всех деталей, - ответил я. - Все-таки захлопни  дверь
и закрой ее на ключ, о'кей?
   Внизу кто-то орал: "Это в шкафу! Это в... Эй, кто-то  напал  на  Пита
Вэнса! Принесите воды!.."
   Тед Джонс встал, прикрыл дверь и замкнул ее на ключ. Это был  высокий
парень, одетый в полинявшие джинсы  и  гимнастерку  с  оттопыривающимися
карманами. Он выглядел великолепно. Я всегда восхищался Тедом,  хотя  не
был вхож в круг, в котором  он  вращался.  Отец  подарил  ему  "Мустанг"
последней модели, и он даже не платил за парковку. Он стригся  несколько
старомодно, и я держу пари, что именно такое лицо  стоит  перед  глазами
Ирмы  Бейтц,  когда  она  ночью  лезет  в  холодильник  за  огурцом.   С
всеамериканским именем типа Тед Джонс он не мог не добиться успеха.  Его
отец был вице-президентом пласервилльского банка и треста.
   - А теперь что? - спросил Харман Джексон. Он был  совершенно  сбит  с
толку.
   - Хм. -  Я  снова  опустил  пистолет  на  классный  журнал.  -  Пусть
ктонибудь попытается поднять Пиг Пэна.  Он  запачкает  рубашку.  Вернее,
сделает ее еще более грязной.
   Сара Пастерн истерически захохотала и зажала рот руками. Джордж Янек,
сосед Пиг Пэна, наклонился над ним и начал хлопать  по  щекам.  Пиг  Пэн
застонал, открыл глаза, закатил их и сказал: "Он убивает  Книжных  Баб".
Послышалось несколько истерических смешков. Они  рассыпались  по  классу
как попкорн.  Миссис  Андервуд  всегда  носила  с  собой  два  клетчатых
пластиковых портфеля. Ее также называли "Двуствольная Сью".
   Пиг Пэн тряхнул головой, снова закатил глаза и зарыдал.
   Кто-то постучал в дверь, повернул ручку и завопил:
   "Эй? Эй, вы там!" Кажется, это был мистер Джонсон, который только что
распинался о Гессианцах. Я поднял пистолет и  выстрелил  в  дверь.  Пуля
проделала аккуратное маленькое отверстие на уровне человеческой  головы.
Мистер Джонсон бросился наутек,  словно  сметающая  все  на  своем  пути
субмарина. Класс, за исключением Теда, наблюдал за происходящим с  явным
интересом, как за перипетиями приключенческого кинофильма.
   - У кого-то из них есть ружье! - крикнул мистер Джонсон.
   За дверью послышались неясные  звуки.  Мне  показалось,  что  Джонсон
удалился   на   четвереньках.   Сирена   пожарной   тревоги   продолжала
надрываться. - А что теперь? - опять поинтересовался Харман Джексон.
   Это был невысокого роста парень  с  постоянной  гнусной  ухмылкой  на
лице. Но сейчас он выглядел совершенно беспомощным.
   Мне не хотелось раздумывать над  ответом,  поэтому  я  пропустил  его
реплику мимо ушей. Снаружи толпились ученики, разговаривая  и  показывая
пальцами  на  окна  нашей  комнаты.  Спустя  некоторое  время  несколько
учителеймужчин начали заталкивать их в спортзал, находящийся  в  боковой
пристройке.   Истерически   завыла   городская    сирена    на    здании
муниципалитета.
   - Это похоже на конец света, - мягко сказала Сандра Кросс.
   Я ничего не ответил.

Глава 12

   Никто не произнес ни слова до тех пор, пока к школе не подъехали пять
машин. Ребята смотрели на меня,  а  я  на  них.  Они  могли  удрать,  но
почему-то этого не сделали. Почему они не удрали, Чарли? Что ты сделал с
ними? Если я начну объяснять, то скажу примерно  следующее.  Вы  забыли,
что значит быть ребенком, жить рядом с насилием, с банальным мордобоем в
гимнастическом  зале,  уличными  скандалами  в  Левистоне,   драками   и
убийствами в кинофильмах. Большинство из вас видело в кинотеатре фильм о
том, как маленькую девочку вырвало гороховым супом прямо на  священника.
Старые книжные бабы не идут с этим ни в какое сравнение.
   Я же не сделал ничего подобного. Я заявляю, что американские дети всю
свою жизнь подвергаются насилию, реальному  и  воображаемому.  И  вот  я
здесь. Это похоже на отрывок из фильма "Бонни  и  Клайд".  Единственное,
чего мне не хватает, так это кукурузы.
   Я знаю, они думают, что в конце концов все закончится хорошо. Они  не
могут думать иначе.
   Надеются ли они, что я убью кого-нибудь еще?
   Послышалось завывание сирены.  Кажется,  это  была  "скорая  помощь".
Когда-нибудь настанут светлые времена, и фургоны с красным крестом будут
появляться на  сцене  в  критический  момент,  когда  это  действительно
необходимо. И люди в белых халатах  с  сияющими  нимбами  вокруг  головы
всегда придут к вам на помощь, будьте уверены. Когда-нибудь.

Глава 13

   Примчались  пожарники.  Впереди  бригадир,  за   ним   его   команда,
вооруженная всем необходимым, чтобы потушить пожар. Машина  остановилась
на лужайке, и сигнальная сирена замолкла.
   - Ты пустишь их сюда? - спросил Джек Голдмен.
   - Огонь снаружи, а не здесь.
   - Ты запер дверь? -  спросила  Сильвия  Рэгон,  крупная  блондинка  с
полной грудью.
   - Да.
   Майк Гэвин выглянул в окно и рассмеялся:
   - Там двое запутались в шлангах.
   Пожарники поднялись с земли, помогли друг другу освободиться,  и  вся
группа начала подготовку  к  операции.  Тут  из  школы  выбежали  мистер
Джонсон (Живая Субмарина) и мистер Грейс. Они начали что-то рассказывать
бригадиру, оживленно жестикулируя.
   Пожарники уже тянули шланги с  блестящими  наконечниками  к  школьным
дверям, когда бригадир повернулся к ним и закричал:
   - Постойте!
   Они остановились посреди лужайки в полном недоумении, сжимая в  руках
торчащие  наконечники  пожарных   шлангов,   которые   смотрелись,   как
гигантские фаллосы.
   Бригадир продолжал совещаться с мистером Джонсом и мистером  Грейсом.
Мистер Джонсон указывал на кабинет номер шестнадцать. Из  школы  выбежал
Томас Денвер и сразу же присоединился к дискуссии.
   - Я хочу домой! - не своим голосом сказала Ирма Бейтц.
   - Выкинь это из головы, - посоветовал ей я. Бригадир опять  обратился
к своей команде, но мистер Грейс возмущенно затряс головой и стал что-то
доказывать, положив ему руку на плечо. Затем повернулся к  Денверу  и  о
чемто спросил. Директор кивнул и побежал к школьным дверям.
   Бригадир залез в багажник своей машины и вытащил оттуда  великолепный
новенький громкоговоритель. Я уверен, что у них на пожарной станции была
настоящая драка за право пользоваться именно этим экземпляром.  Бригадир
набрал в легкие побольше воздуха и начал:
   - Прошу всех покинуть здание. Повторяю. Всем  покинуть  здание.  Всем
учащимся просьба выйти на дорогу. Выходите на дорогу. Скоро будут поданы
автобусы. Школа закрыта... Он перевел дыхание.
   - Повторяю, просьба всем покинуть здание. Народ вываливал  на  улицу.
Учителя не давали ребятам задерживаться у дверей, направляя их к дороге.
Я искал взглядом Джо МакКеннеди, но его нигде не было.
   ~- Ничего, если я буду делать домашнее задание?  -  дрожащим  голосом
произнес Мелвин Томас. Все рассмеялись.
   - Сколько угодно.
   Я подумал с минуту и добавил:
   - Если кто хочет курить, не стесняйтесь.
   Несколько ребят тут же полезли в карманы за сигаретами. Сильвия Рэгон
извлекла из косметички пачку "Кэмел", вытащила сигарету и  затянулась  с
манерным видом  провинциальной  звезды.  Она  выпустила  кольцо  дыма  и
бросила спичку на пол, затем села поудобнее, раздвинув  колени.  Похоже,
она чувствовала себя очень уютно.
   - Если вы хотите сесть рядом с приятелем, можете поменяться  местами.
Только не советую бросаться на меня или бежать к двери,  а  в  остальном
перемещение по классу свободное.
   Кое-кто пересел, большинство оставалось на своих местах. Мелвин Томас
открыл  учебник  алгебры,  но  явно  не  мог  сосредоточиться.  Он  тупо
уставился на меня.
   Раздался негромкий звонок: это включилась внутренняя связь.
   - Эй, - произнес голос Денвера, - шестнадцатый кабинет!
   - Да, - ответил я.
   - Кто это?
   - Чарли Деккер.
   Долгая пауза. Наконец:
   - Что происходит, Деккер?
   Я немного подумал, затем сообщил: - Кажется, я сошел с ума.
   Еще одна пауза. Затем:
   - Что ты наделал?!
   Звучит риторически. Я посмотрел на Теда. Он кивнул.
   - Мистер Денвер?
   - Кто говорит?
   - Тед Джонс, мистер Денвер. Дело в том,  что  у  Чарли  пистолет.  Он
держит нас здесь в качестве  заложников.  Он  убил  миссис  Андервуд.  И
мистера Вэнса тоже, я полагаю.
   - Да уж, можете не сомневаться, - подтвердил я.
   - О...  -  только  и  смог  вымолвить  мистер  Денвер.  Сара  Пастерн
хихикнула.
   - Тед Джонс?
   - Да, я слушаю.
   Голос Теда звучал уверенно и в то же время несколько отстраненно. Его
манера говорить восхищала меня.
   - Кто находится в классе, кроме вас с Деккером?
   - Секундочку, - ответил я. - Подождите, я  оглашу  список.  Я  открыл
журнал миссис Андервуд и начал читать:
   - Ирма Бейтц?
   - Я хочу домой! - отозвалась Ирма. -  Прекрасно,  она  здесь.  Сюзанн
Брукс. - Здесь.
   - Нэнси Каски?
   - Здесь.
   Я дочитал до конца. Двадцать пять фамилий. Отсутствовал только  Питер
Франклин.
   - Что с Питером? Он убит? - спокойно спросил мистер Денвер.
   -  У  него  корь,  -  крикнул  Дон  Лорди.  Ребята  захихикали.   Тед
нахмурился. - Деккер?
   - Да.
   - Когда ты отпустишь их?
   - Не сейчас.
   - Почему?
   Голос Денвера был усталым, чувствовалось, как тяжело этому  человеку,
и на секунду мной овладела жалость к нему. Но  я  немедленно  подавил  в
себе это ненужное чувство. Это похоже на игру в покер, когда  кто-нибудь
выигрывал всю ночь, загреб уже кругленькую сумму и вдруг  остался  ни  с
чем. И вам становится жаль его, но нельзя поддаваться минутной слабости,
нельзя бросать игру, иначе проигравшим будете вы.
   - У нас с ребятами есть что сказать друг другу. Еще не все точки  над
"и" расставлены.
   - Что это значит?
   - Это значит, тебе придется смириться.
   Кэрол Гренджер сделала круглые глаза.
   - Деккер...
   - Называй меня Чарли. Все друзья называют меня Чарли.
   - Деккер... Я показал классу руку со скрещенными пальцами.
   - Если ты не станешь называть меня Чарли, я открываю огонь.
   Пауза. Потом неуверенно:
   - Чарли?
   - Вот так лучше.
   На задней парте Майк Гэвин и Дик Кин изо всех сил сдерживались, чтобы
не рассмеяться. Некоторые ребята уже не скрывали улыбок.
   - Ты будешь называть меня Чарли, а я тебя Том. Договорились, Том?
   Долгое молчание.
   - Когда ты выпустишь ребят, Чарли? Что тебе от них нужно?
   За окном я  увидел  полицейские  машины.  Черно-белые  из  городского
отделения и  голубые  -  полиции  штата.  Джерри  Кессерлинг,  начальник
управления с 1975 года (то есть с тех пор, как бывший шеф полиции Уоррен
Телбот отдал Богу душу), регулировал движение автомобилей на дороге.
   - Ты слышишь меня, Чарли?
   - Да. Но ничего не  могу  ответить.  Я  и  сам  не  знаю...  Кажется,
подъезжают новые копы.
   -  Да,  мистер  Вульф  вызвал  полицию.  Не  представляю,  что  здесь
начнется. Полицейские вооружены. У них  есть  слезоточивый  газ,  Дек...
Чарли. Зачем создавать себе лишние проблемы?
   - Том?
   Неохотно:
   - Что?
   - Надеюсь, тебя не затруднит оторвать от стула свою тощую  задницу  и
сообщить этим джентльменам, что если им придет в голову  применить  газ,
они об этом крупно пожалеют. Вы все должны понять, кто  диктует  правила
игры. - Ну почему? Почему  ты  так  поступаешь?  В  его  голосе  звучала
бессильная злоба.
   - Не знаю, - признался я, - но ведь это интереснее,  чем  говорить  о
бабах, Том. Наши дела тебя не касаются. Все, что мне нужно, это чтобы ты
передал полицейским мои слова. Выполнишь мою маленькую просьбу, Том?
   - У меня нет выбора, не так ли?
   - Совершенно верно. Нет выбора. И еще...
   - Что?
   - Я не слишком тебе симпатизирую, Том, как ты уже  мог  заметить.  Но
сейчас, думаю, тебя это волновать  не  должно.  Но  стоит  усвоить,  что
ситуация изменилась. И я не листок бумаги на столе, который можно  смять
и выкинуть в корзину. Ты это понимаешь?
   Я повысил голос почти до крика:
   - Ты понимаешь это, Том?
   - Да, Чарли, - упавшим голосом произнес он.
   - Нет, ты еще не все понял, Том. Но тебе  придется  зарубить  это  на
носу. Сегодня мы почувствуем разницу между людьми и бумажками  в  папке.
Что ты думаешь об этом, Том?
   - Я думаю, ты тяжело болен, Деккер.
   - Нет, "Ты тяжело болен, Чарли". Ты это хотел сказать, Том?
   - Да.
   - Так скажи.
   - Я думаю, ты болен, Чарли, - механически повторил Денвер.
   - Вот и прекрасно. А теперь иди и передай им мои слова.
   Денвер прокашлялся, будто собирался что-то  добавить,  но  ничего  не
произнес, и связь отключилась.
   Я обвел глазами класс. Ребята переговаривались  друг  с  другом,  как
всегда,  и  в  классе  стоял  привычный  шум.  У  каждого  из  них   был
отстраненный, слегка недоумевающий взгляд. Последствия  шока.  Наверное,
похожие  чувства  испытывают  люди,  попадающие  на  войну:  выброшенные
неведомой силой из повседневной приятной полудремы,  вы  оказываетесь  в
иной реальности и видите настоящую кровь.  Настоящую  смерть.  Ваш  мозг
отказывается это воспринимать,  и  остается  только  плыть  по  течению,
надеясь, что связь с реальностью восстановится как-нибудь сама собой.  Я
смотрел на ребят, и неожиданно  в  памяти  всплыл  стишок,  который  нас
заставляли учить в младших классах:
   Вот опять звенит звонок, Начинается урок.
   К концу его мы в десять раз Знать будем больше, чем сейчас.
   Интересно, чему мы научимся сегодня.
   Желтые школьные автобусы подъехали к зданию. Ребята  занимали  места.
Они вернутся домой, к своим родителям, к привычным делам, телевизору.  А
здесь, в шестнадцатом кабинете, учеба будет продолжаться.
   Мне захотелось поболтать о чем-нибудь. Я слегка  постучал  пистолетом
по учительскому столу, и наступила тишина. Все внимательно  смотрели  на
меня. - Думаю, нам стоит поговорить.
   - Наедине? - спросил Джордж Янек, мальчик с живым умным лицом. Он  не
выглядел испуганным.
   - Да.
   - Тогда выключи внутреннюю связь.
   - Кто тебя тянул за язык, сукин сын, - отчетливо произнес Тед  Джонс.
Джордж удивленно обернулся к нему, но ничего не ответил.
   Я встал и перевел рычажок в другое положение.
   Затем обратился к Теду:
   - Зря ты так, все равно я помнил об этом.
   Тед ничего не сказал, только слегка усмехнулся: кажется,  он  заметил
мою ложь.
   - Прекрасно, - я повернулся к ребятам, - возможно, я сошел с ума.  Но
это еще не повод стрелять в кого-нибудь из  вас,  поверьте.  Поэтому  не
бойтесь говорить все, что думаете. Например,  кто-нибудь  верит,  что  я
могу начать стрелять?
   На некоторых лицах было сомнение, но никто ничего не сказал.
   - О'кей. Я действительно не  собираюсь  делать  глупости.  Мы  просто
будем сидеть здесь и говорить начистоту. Вытряхивая грязь из своих душ.
   - Да, из миссис Андервуд ты уже вытряхнул все, что мог, - по-прежнему
улыбаясь, произнес Тед.
   - Я должен был так поступить.  Не  знаю,  как  это  объяснить,  но...
Должен. К этому все шло. И мистер Вэнс. Я советую вам не  принимать  это
близко к сердцу. Никто из вас, как я уже сказал, не получит пулю  в  лоб
ни с того ни с сего, так о чем же беспокоиться?
   Кэрол Гренджер  неуверенно  подняла  руку.  Она  была  хорошенькой  и
неглупой девчонкой. Такие поступают потом  в  самые  престижные  женские
колледжи. Она наверняка будет произносить речь от имени выпускников этим
летом. "Будущее в наших руках" или что-нибудь в этом роде. Я  кивнул.  -
Когда мы сможем уйти, Чарли?
   Я вздохнул и пожал плечами:
   - Поживем - увидим.
   - Но моя мама перепугается до смерти!
   - Почему? - спросила Сильвия Рэгон. - Она же знает, где ты, не правда
ли?
   Засмеялись все, кроме Теда.  Он  по-прежнему  улыбался,  рассматривая
меня в упор. Едва ли он хотел принимать участие в откровенном разговоре.
Но почему? Борьба со  всеобщим  безумием?  Мальчик,  затыкающий  пальцем
пробитую плотину? Нет, едва ли. Это  не  его  амплуа.  Его  стиль  -  не
героизм, а, скорее, изящный уход в тень. Он  единственный  из  известных
мне людей покинул футбольную команду после трех головокружительных побед
в прошлом году. Спортивный репортер в местной газете назвал  Теда  самым
блестящем игроком за всю историю пласервилльской школы. Но  он  ушел  из
команды. Неожиданно и необъяснимо. Что удивительно, популярность его при
этом  нисколько  не  упала.  Джо  рассказывал,  что   когда   совершенно
обалдевшие ребята требовали хоть каких-нибудь  объяснений,  Тед  сказал,
что футбол - слишком тупая игра, и что  он,  Тед,  найдет  себе  занятие
получше. Я уважал его. Но почему сейчас  он  против  меня,  понять  было
сложно. Чтобы решить эту проблему, требовалось немножко подумать,  но  я
не мог сосредоточиться. События развивались достаточно быстро.
   - Ты действительно свихнулся? - неожиданно спросил Харман Джексон.  -
Думаю, да. Человек, который убивает других людей, должен быть не в своем
уме, не так ли?
   - Тогда, наверное, тебе нужна помощь, -  продолжал  Харман.  -  Стоит
обратиться к доктору.
   - Ты имеешь в виду кого-нибудь вроде Грейса? -  усмехнулась  Сильвия.
-Старый козел! Я должна была  посещать  его  после  того,  как  швырнула
чернильницей в старушку Грин. Все, что он делал - пытался заглянуть  мне
под платье и заводил разговоры о сексе.
   - Он признал в тебе большого специалиста в этих  вопросах,  -  сказал
Пэт Фитцджеральд. Послышалось хихиканье.
   - Это не твое дело, - надменно произнесла Сильвия, затушив  сигарету.
-И тем более, не его.
   - Что мы будем делать? - спросил Джек Голдмен.
   - Ничего, - ответил я. - Пусть все течет как течет.
   На лужайке появилась вторая полицейская машина городского управления.
Думаю, третья приедет не скоро: ребята наверняка сидят  сейчас  в  кафе,
болтая о пустяках и наслаждаясь кофе с орешками.
   Денвер о чем-то беседовал с военным в синих штанах. Джерри Кессерлинг
рассаживал по  машинам  тех  школьников,  которым  не  хватило  места  в
автобусах. Мистер Грейс разговаривал  с  каким-то  неизвестным  типом  в
костюме.  Пожарники  стояли   поодаль,   курили   и   ждали   дальнейших
распоряжений.
   - То, что сейчас происходит, как-нибудь связано с давней  историей  с
мистером Карлсоном? - спросил Корки.
   - Откуда я знаю, с чем это связано? Если бы я  знал  причину,  может,
ничего бы и не было.
   - Это твои родители, - неожиданно произнесла Сюзанн Брукс. -  Причина
должна быть связана с родителями.
   Тед Джонс издал какой-то странный звук.
   Я изумленно поглядел на Сюзанн.
   Сюзанн Брукс была одной из тех девушек, которые никогда не  открывают
рта прежде, чем  их  об  этом  не  попросят.  Очень  серьезная  девушка.
Симпатичная, хотя и не слишком яркая. У таких всегда бывает старший брат
или сестра, затмевающие своими выдающимися  успехами  младших,  так  что
школьные учителя обычно делают невыгодные для младших сравнения.  И  тем
ранят их самолюбие. Когда такая девочка вырастает,  она  выходит  замуж.
Обычно за какого-нибудь водителя грузовика. А потом уезжает на  западное
побережье и пишет родственникам и друзьям не слишком часто. И становится
гораздо раскованней, словно расцветает после того, как вырвалась из тени
старшего брата или сестры. И живет долго и счастливо.
   - Мои родители, - произнес я, как бы пробуя  эти  слова  на  вкус.  Я
подумал, не рассказать ли историю о той охоте,  когда  мне  было  девять
лет. О том, как я услышал про обычаи ирокезов. Но это  было  бы  слишком
шокирующе.
   Я бросил взгляд на Теда  и  поразился:  лицо  его  искривила  злобная
гримаса. Казалось, кто-то засунул ему  в  рот  лимон  и  заставил  сжать
челюсти. Для меня было неожиданностью видеть Теда в таком состоянии.
   - Об этом пишут во всех книгах по психологии, - продолжала Сюзанн.  -
И действительно... Вдруг, осознав тот факт, что она говорит  перед  всем
классом, Сюзанн замолчала. Казалось, она сама себе удивлялась. Сквозь ее
блузку нежнонефритового цвета просвечивали бретельки лифчика.
   - Мои родители, - снова начал я. И снова замолчал. Я вспоминал охоту,
тени деревьев на туго натянутой ткани палатки (палатку  натягивал  отец,
так что на ней не было ни единой морщинки), переполненный мочевой пузырь
и то, как я чувствовал себя маленьким ребенком... И тут я  вспомнил  еще
один случай. Я не хотел бы говорить о нем. Я никогда не  рассказывал  об
этом мистеру Грейсу. Но сейчас, возможно, время пришло. Это могло помочь
не только мне, но и  Теду.  По  крайней  мере,  мне  так  казалось.  Что
касается меня... Наверное, уже поздно. Слишком поздно.
   Снаружи  ничего  не  происходило.  Приехала  последняя  из  городских
полицейских машин, только и всего.
   - Родители, - третий раз повторил я и начал свой рассказ.

Глава 14

   Мои родители познакомились на свадьбе, и хотя едва  ли  вы  верите  в
предзнаменования, но стоит сказать, что невеста через  год  погибла.  Ее
звали Джесси Деккер Ханнафорд. Она  была  однокурсницей  и  соседкой  по
комнате  моей  мамы  в  университете  Мэна.  Обе  специализировались  на
политологии. Через год после свадьбы  произошло  следующее.  Муж  Джесси
ушел в  город  по  делам,  а  она  решила  принять  душ.  В  ванной  она
поскользнулась, ударилась головой и потеряла сознание. Пока Джесси  была
в обмороке, на кухне начался пожар, и она сгорела вместе со всем домом.
   Таким образом, единственная польза, которую  принесла  вышеупомянутая
свадьба, - знакомство моей мамы с братом Джесси. Он был в морской форме,
недурен собой, и как  только  начались  танцы,  пригласил  мамочку.  Она
согласилась. Он ухаживал за ней шесть месяцев, а потом  они  поженились.
Насколько я понимаю, я был зачат незадолго до или сразу после того,  как
погибла сестра отца.  На  свадьбе  моих  родителей  она  была  подружкой
невесты. Я часто разглядывал свадебные фотографии, и  меня  не  покидало
странное чувство. Вот тетя Джесси обнимается с мамой. Джесси и  ее  муж,
Брайан Ханнафорд, улыбаются на заднем плане, а мама  с  папой  разрезают
пирог. Джесси танцует... И на всех этих фотографиях тетя Джесси всего за
пять  месяцев  до  своей  ужасной  смерти  в  горящем  доме.  И  хочется
дотронуться до нее, окликнуть, сказать: "Осторожнее, тетя  Джесси.  Будь
осторожней, когда мужа нет дома".
   Но время не повернешь вспять, и чувство собственного бессилия никогда
не покидало меня, когда я думал о тете Джесси.
   Я был единственным  ребенком  в  семье,  и  мама  никогда  не  хотела
другого. Моя мама большая интеллектуалка. Она никогда  не  читала  Агату
Кристи, например, хотя любила  английские  детективы.  А  отец,  который
делал карьеру во флоте, а затем служил в вербовочном пункте,  был  более
американизированным человеком. Он  любил  "Детройт  Тайгас"  и  "Детройт
Редвинз", а когда умер Виней Ломбарди, надел черную нарукавную  повязку.
Он читал новеллы Ричарда Старка о Паркере. Это смешило мамочку,  которая
втолковала ему наконец, что Ричард Старк - псевдоним,  а  настоящее  имя
писателя - Дональд Вестлейк, и под этим именем он написал  много  чудных
рассказов. Она даже дала один почитать папочке, но он не оценил его.
   Одно из самых ранних воспоминаний  моего  детства  относится  к  тому
времени, когда мне еще не исполнилось и трех лет. Я проснулся среди ночи
с ощущением, что я уже мертв. Оно рассеялось лишь тогда, когда в  лунном
свете я увидел на стенах комнаты и на потолке колеблющиеся тени  ветвей.
За окном рос старый вяз, ветер шевелил его листву,  и  ветки  двигались,
словно руки. Сейчас, когда я вспоминаю эту картину,  я  сказал  бы  "как
руки мертвеца". Но в  то  время  едва  ли  мне  пришло  в  голову  такое
сравнение. Я был слишком мал, чтобы думать о мертвецах.  Наверное,  было
полнолуние, потому что стены казались очень  яркими,  а  тени  абсолютно
черными, вся картина была контрастной, без полутонов. И тут  я  услышал,
как что-то крадется ко мне.  Я  слышал  негромкий  скрип.  Он  доносился
откуда-то снизу, из холла. Я не мог пошевелиться от страха. Возможно,  и
не хотел, не помню точно. Я просто лежал, смотрел на тени  и  ждал,  что
Скрипящая Тварь войдет в дверь моей комнаты.
   Я смотрел на дверь и ждал. Не знаю, прошли секунды  или  часы.  Время
для меня остановилось. И вдруг я понял, что  Скрипящая  Тварь  находится
сейчас не у порога моей комнаты, готовясь прыгнуть на меня из тьмы.  Она
внизу, в комнате родителей.
   Я лежал и прислушивался. Помню шум ветра в  ветвях  деревьев.  Помню,
что я обмочился, и кровать подо  мной  была  влажной  и  теплой,  и  это
почему-то слегка  успокаивало.  А  внизу,  далеко,  но  в  то  же  время
необыкновенно отчетливо шумела Скрипучая Тварь.
   Прошло много времени, и я услышал раздраженный голос  мамы:  "Хватит,
Карл".
   И опять скрип. Затем снова: "Прекрати!" Неразборчивый шепот  отца.  И
мама: "Какое мое дело! Это твои проблемы! Прекрати, я хочу спать!"
   Теперь я все знал. Я смог заснуть в ту ночь, но я понял:
   Скрипучей Тварью был мой отец.

Глава 15

   Никто ничего не сказал. Некоторые ребята продолжали смотреть на  меня
выжидательно, как будто я рассказывал анекдот и дошел до ключевой фразы,
после которой можно будет смеяться.
   Другие разглядывали свои руки, скрывая некоторое смущение. Но  Сюзанн
Брукс выглядела довольной, даже сияющей.
   Послышался звонок с урока. Я взглянул на тело миссис Андервуд.  Глаза
ее были полуоткрыты. Они остекленели. На  руке  спокойно  уселась  муха,
потирающая лапки. Я согнал ее.
   За окном подъехало еще четыре полицейские  машины.  Множество  других
машин стояло вдоль дороги. Постепенно начинала собираться толпа.
   Я почесал подбородок, сел и взглянул на Теда. Он сжимал кулаки.  Губы
его шевелились беззвучно, но  я  отчетливо  разобрал,  что  он  говорит.
"Дерьмо".
   Никто не заметил  того,  что  происходит  между  мной  и  Тедом.  Мне
показалось, что он  сейчас  заговорит  вслух.  Чтобы  опередить  его,  я
продолжил рассказ о своих родителях.

Глава 16

   Я знаю, что отец всегда меня ненавидел.
   Хорошенькое заявление, не правда ли? Я догадываюсь, как это звучит со
стороны. Глупо и по-детски. Похожую фразу вы произносите со  слезами  на
глазах и дрожью в голосе, когда отец не дает вам свою машину на  уик-энд
или обещает содрать  с  вас  шкуру  за  очередную  двойку  по  всемирной
истории. К тому же сейчас, когда каждый считает психологию даром Божьим,
пора освободиться от набивших оскомину  ветхозаветных  предрассудков.  И
что еще остается бедному человечеству, едва ли не  каждый  представитель
которого характеризуется анальной фиксацией? Все просто.  Вы  заявляете,
что отец ненавидел вас с самого детства,  а  затем  выходите  на  улицу,
стреляете в соседа, насилуете первую попавшуюся даму, взрываете  парочку
зданий... И надеетесь на оправдание и сочувствие публики.
   Но у медали есть и  обратная  сторона:  никто  не  поверит,  если  вы
говорите правду. Как тому мальчику, который кричал о нападении волков. А
я говорю правду. Нет, никаких доказательств  привести  не  могу,  ничего
существенного до той самой истории с мистером Карлсоном. Возможно, и сам
отец до той истории не знал о своей ненависти. Но  если  бы  кому-нибудь
удалось проникнуть в самые глубинные тайники его подсознания  и  извлечь
эту ненависть на свет, пожалуй, папочка и тут нашелся бы  что  ответить.
Он сказал бы, что ненавидит меня для моего же блага.
   Жизнь для моего отца - что-то вроде дорогого  старинного  автомобиля.
Поскольку эту машину нельзя заменить на другую, и она достаточно дорога,
вы должны содержать ее в идеальном порядке и на хорошем ходу. Раз в  год
вы участвуете в какой-нибудь выставке старинной техники. И на автомобиле
вашем должна быть свеженькая  краска,  нигде  ни  пылинки,  ни  малейшей
неисправности в моторе, все смазано, гайки закручены,  баки  заправлены.
Все схвачено, за все заплачено - вот  девиз  моего  папочки.  А  если  о
ветровое стекло разбилась птичка, смахните ее скорее,  чтобы  не  мешала
обзору.
   Такова жизнь моего отца. А я для него - та самая птичка на стекле.
   Мой отец - крупный мужчина, с виду всегда спокойный и  хладнокровный.
Есть  что-то  обезьяноподобное  в  его  чертах,  но  это  не  производит
отталкивающего впечатления. У него светлые  глаза  и  русые  волосы;  на
солнце кожа его быстро краснеет, поэтому летом он всегда выглядит слегка
злобным. Когда мне исполнилось десять лет, его перевели в Бостон,  и  он
приезжал домой только И на уик-энды. Но раньше он  служил  в  Портленде.
Насколько я понимаю, он был похож на любого такого же к отца  семейства,
мужчину средних лет, только рубашка к была не белая,  а  цвета  хаки.  И
неизменный черный галстук.
   В  Библии  говорится,  что  грехи  отцов  падут  на  голову  сыновей.
Возможно, это так. Тогда на мою голову пали грехи не только отца,  но  и
всех его ближних и дальних родственников. Отцу было тяжело  работать  на
вербовочном пункте. Я часто думал о том, насколько счастливее он был бы,
оставшись во флоте. Не говоря уже о том, насколько приятнее мне было  бы
видеть его дома пореже.  Для  отца  его  теперешняя  служба  была  почти
невыносима. Как если бы ему приходилось видеть, что бесценные автомашины
окружающих  людей  содержатся  в  отвратительном  состоянии,  ржавеют  и
разваливаются на глазах. Кто только не проходил через  его  руки!  Люди,
которые не знали, что им нужно. Люди, которые больше всего  беспокоились
о том, как бы вырваться куда-нибудь из своей привычной жизни.  Ромео  из
колледжа, покидающие своих беременных Джульетт. Мрачные  юноши,  которым
предоставлялся  выбор  между  службой   во   флоте   и   пребыванием   в
исправительном учреждении. Недоучки с одной  прямой  извилиной,  которым
приходилось показывать, как пишется их собственное имя. А  дома  был  я.
Тоже не соответствующий отцовским представлениям,  тоже  не  такой,  как
надо, тоже неправильный. Своего рода вызов.  И  наверное,  он  ненавидел
меня потому, что не мог этот вызов принять. Может, все  было  бы  иначе,
если бы я не походил до такой степени больше на маму, чем на  него.  Это
проявлялось во всем. Он называл меня маменькиным сынком.  Наверное,  так
оно и было.
   Однажды осенним днем 1962 года мне пришло в голову покидать камнями в
стекла. Отец собирался ставить вторые рамы на все  окна  в  нашем  доме.
Было начало октября, суббота, и отец с утра  начал  планомерно,  шаг  за
шагом готовиться  к  осуществлению  своей  идеи.  Он  всегда  все  делал
тщательно, никаких оплошностей, ничего непредвиденного.
   Он выносил стекла из гаража. Еще весной он заготовил их, окрасил рамы
в зеленый цвет, и теперь аккуратно расставлял их вдоль  дома,  по  штуке
под каждым окном. Я наблюдал  за  ним.  Лицо  его  покраснело  даже  под
прохладным октябрьским солнцем, легким, как поцелуй. Замечательный месяц
октябрь.
   Я сидел на нижней ступеньке крыльца, смотрел на папу и на проезжавшие
мимо нашего дома автомобили. Мама была в доме.  Она  играла  на  пианино
что-то минорное. Наверное, Баха. Почти все, что она играла, звучало  как
произведения Баха. Ветер то доносил до  меня  мелодию,  то  обрывал  ее.
Когда я сейчас слышу этот отрывок,  в  памяти  всплывает  тот  солнечный
октябрьский день. Фуга Баха для Двойных Окон в миноре.
   Мимо  проехал  "Форд".  На  старый  вяз  села  малиновка   и   начала
насвистывать. Я  слушал,  как  играет  мама.  Правая  рука  ее  выводила
мелодию, левая брала звучные аккорды.  Когда  ей  хотелось,  мама  могла
играть  превосходные  буги-вуги,  но  это  случалось  нечасто.  И   даже
буги-вуги в ее исполнении звучали так, будто их сочинил все тот же Бах.
   И тут вдруг меня осенило. Я понял, как прекрасно было бы разбить  все
эти стекла. Одно за другим, сперва верхние половины, потом нижние.
   Вы скажете, это  было  не  что  иное,  как  желание  отомстить  отцу,
сознательное или  бессознательное.  Разрушить  его  идеальный  мир.  Но,
честно говоря, я не помню, чтобы отец как-то фигурировал в моих мыслях в
этот момент. Мне  было  четыре  года.  Стоял  ясный  октябрьский  денек.
Чудесный день, словно специально предназначенный для  того,  чтобы  бить
стекла.
   Я встал и пошел собирать камни. На  мне  были  короткие  штанишки,  я
набил полные карманы камней,  и  со  стороны  они  наверняка  смотрелись
забавно, как огромные яйца. Я шел по дороге, то  и  дело  наклоняясь  за
новым камнем. Проехала машина, я подался в  сторону,  водитель  повернул
руль в другую. Женщина сзади него держала на руках ребенка.
   Когда я решил, что собрал достаточно камней, я вернулся  на  лужайку,
взял один из них в руки и швырнул в стекло, стоявшее под окном гостиной.
Я изо всех сил старался попасть. Но промахнулся.  Тогда  я  взял  другой
камень, тщательно прицелился и кинул прямо в  середину  окна.  По  спине
пробежал легкий холодок. Наконец-то я попал в цель.  Окно  звякнуло,  по
стеклу пробежала трещина.
   Я  обошел  дом,  разбивая  стекла  с   той   же   старательностью   и
методичностью, с какой отец их расставлял. Сперва в  гостиной,  затем  в
комнате для музицирования... Я смотрел на маму, продолжающую  играть  на
пианино. Она на услышала звона  разбитого  стекла,  но  увидела,  что  я
смотрю на нее в окно. На ней был чудесный  голубой  пеньюар.  Она  взяла
неверную ноту, увидев  меня,  остановилась  на  секунду  и  ослепительно
улыбнулась. Затем вернулась к клавишам.
   Самое забавное, что я не испытывал никакого  чувства  вины.  Никакого
ощущения,  что  я  делаю  что-то  не  так.  Как,  впрочем,   и   особого
удовольствия. Все-таки странная вещь, это  детское  восприятие  мира.  Я
уверен, что если бы отец успел укрепить вторые рамы на окнах,  мне  и  в
голову не пришло бы их разбить.
   Я уже примеривался к последнему стеклу,  когда  на  плечо  мое  легла
тяжелая рука, и я обернулся. Это был отец. И он был не в себе. Я никогда
раньше не  видел  его  таким.  У  него  были  огромные  глаза  навыкате,
совершенно бешеные. Я так испугался, что начал кричать. Ощущение  такое,
как если бы вы увидели своего отца с совершенно чужим лицом, пугающим  и
незнакомым. - Ублюдок!
   Он схватил меня одной рукой за левое плечо, а другой - за  лодыжки  и
швырнул на землю. Швырнул изо всех сил. Казалось, из моих  легких  вышел
весь воздух, и я лежал, не в силах  ни  вздохнуть,  ни  пошевелиться.  И
наблюдал, как выражение ярости на лице отца сменяется испугом. В груди и
крестце разливалась острая боль.
   - Я не хотел, - сказал он, присаживаясь на корточках возле меня. -  С
тобой все в порядке? Все о'кей, Чак?
   Он называл меня так, когда был в хорошем настроении. Когда мы  играли
в орлянку во дворе.
   Легкие мои наконец смогли вобрать в себя воздух. Я открыл рот,  и  из
него вырвался чудовищный крик. Я никогда не производил сам звуков  такой
громкости, и не слышал, чтобы кто-нибудь так  вопил.  Из  глаз  брызнули
слезы. Следующий крик получился даже  громче  первого,  и  это  испугало
меня. Мама прекратила играть на пианино.
   - Не следовало так поступать, - сказал отец. На его лице испуг  снова
сменялся гневом. - А теперь заткнись. Да будь же мужчиной, черт возьми!
   Он грубым рывком поднял меня на ноги как  раз  в  тот  момент,  когда
из-за угла дома выбежала мама, все еще в пеньюаре.
   - Он разбил все окна, - сообщил ей отец. - Пойди одень что-нибудь.  -
Что случилось? - закричала мама. - Чарли, дорогой, ты порезался?
   Где? Покажи!
   - Он не порезался, - недовольно произнес отец. - Он просто испугался,
что получит хорошую взбучку. И совершенно справедливо.
   Я подбежал к маме и уткнулся ей в живот, ощущая чудный сладкий  запах
духов и нежный шелк пеньюара. Голова моя гудела, я плотно закрыл  глаза,
из которых продолжали течь слезы.
   - О чем ты говоришь?! Он весь красный! Если ты до него  хоть  пальцем
дотронулся, Карл...
   - Ради всего святого, он начал кричать, как только увидел,  что  я  к
нему приближаюсь.
   Голоса родителей звучали издалека, словно из другого мира.
   - Едет машина, - произнес отец. - Иди в дом, Рита.
   - Улыбнись, радость моя, - обратилась ко мне мама. - Ну-ка,  улыбнись
мамочке.
   Она мягко отвела мое лицо от себя  и  осушила  слезы  на  щеках.  Вам
знакомо это ощущение?  Для  меня  это  не  просто  банальность  слащавых
поэтов. Мама действительно осушила мне слезы, и это одно из самых  ярких
переживаний в моей жизни.
   - Успокойся, золотце. Папочка вовсе не хотел тебя обидеть.
   - Сэм Кэстингвей с женой был в машине, - сообщил папа.  -  Теперь  ты
предоставила этой безмозглой курице с длинным языком  хорошую  пищу  для
сплетен. Я надеюсь...
   - Пойдем, Чарли, - сказала мама и взяла меня за руку. - Пойдем в  мою
комнату, выпьем по чашечке шоколада.
   - Черта с два, - грубо оборвал  ее  отец.  Я  обернулся  к  нему.  Он
продолжал:
   - Я вытрясу из него этот шоколад вместе со всей его дурью.
   - Ничего ты ни из кого не  вытрясешь,  прекрати.  Ты  и  так  напугал
беднягу до смерти.
   Отец с перекошенным от ярости лицом схватил маму за  плечо,  повернул
ее к разбитому стеклу под окном кухни и, указывая на него, заорал:
   - Вот! Смотри! А ты еще шоколад давать ему собираешься. Он больше  не
младенец, Рита, и перестань прятать его за своей юбкой.
   Мама отдернула плечо, на котором остались красные отпечатки  пальцев.
- Ступай в дом, - холодно произнесла она. - Ты иногда бываешь невыносимо
глуп, Карл.
   - Я хочу...
   - Не рассказывай мне, чего ты хочешь!  -  внезапно  взорвалась  мама.
Отец отшатнулся.
   - Ступай в дом! Или  пойди  нажрись  со  своими  дружками!  Иди  куда
хочешь! Только чтобы глаза мои тебя не видели!
   - Понимаешь, - начал отец осторожно, - существует такое понятие,  как
наказание. Тебя учили этому в колледже, или на  это  педагоги  не  нашли
времени, забивая вам мозги всяким либеральным бредом?  В  следующий  раз
твой сын не ограничится несколькими окнами, пойми. В  следующий  раз  он
разобьет тебе сердце. Разрушение...
   - Убирайся! - прокричала мама.
   Я снова начал плакать. Мама взяла меня на руки.  Все  о'кей,  радость
моя, говорила она, все будет хорошо... А  я  смотрел  на  отца,  который
повернулся  и  пошел  прочь,  засунув  руки  в  карманы,  как  обиженный
мальчишка. Я ненавидел его. И сегодня впервые я понял, как  легко  можно
заставить его капитулировать.
   Когда мы с мамочкой пили шоколад в ее комнате, я рассказал, как  отец
швырнул меня на землю. И потом соврал, будто ничего не было.
   Я чувствовал себя большим и сильным.

Глава 17

   - И что потом? - заинтересованно спросила Сюзанн Брукс. Все это время
она слушала меня затаив дыхание.
   - Ничего особенного.
   Теперь, рассказав все, я сам себе удивлялся. Почему это  воспоминание
так долго стояло у меня поперек горла?
   Однажды  мой  приятель  Херг  Орвилл  (мы  были  еще  совсем  детьми)
проглотил дохлую мышь. Я подзуживал его, а он и правда  ее  съел.  Прямо
сырую. Это  была  маленькая  полевая  мышка,  она  умерла  от  старости,
наверное, потому что на трупике не  было  никаких  видимых  повреждений.
Мама Херга в это время вешала белье во дворе. Она все  видела,  так  как
смотрела на нас как раз в тот момент, когда ее сын взял мышь за хвост  и
опустил себе в глотку.
   Она закричала. Вы представить себе не можете, как это страшно в таком
возрасте - слышать, как взрослые кричат. Она бросилась к  нам  и  сунула
Хергу два пальца  в  рот.  Херг  исторг  из  себя  сперва  мышку,  затем
гамбургер, который он съел на ленч, затем что-то жидкое, с виду  похожее
на томатный суп. Он уже остановился  и  собирался  спросить  маму,  что,
собственно, происходит. И тут она сама  начала  блевать.  Посреди  всего
содержимого их же лудков  мышка  выглядела  далеко  не  худшим  образом.
Отсюда я сделал бы вывод, что когда вы исторгаете из себя непереваренные
остатки прошлых воспоминаний, а настоящее ваше еще хуже, то некоторые из
прошлых событий выглядят не так уж и скверно. Я  собирался  сказать  это
ребятам, а затем решил, что не стоит. Это  просто  шокирует  их,  как  и
история о манерах ирокезов. -  Отец  был  в  немилости  несколько  дней.
Никаких более крупных последствий. Потом все забылось.
   Кэрол Гренджер собиралась что-то сказать, но тут встал  Тед.  Он  был
бледен как  смерть,  только  на  скулах  проступали  красные  пятна.  Он
усмехался. Он выглядел в этот момент как призрак Джеймса  Дина,  готовый
броситься на меня. Сердце мое сжалось.
   - А сейчас я отберу у тебя эту чертову пушку, засранец, - все  с  той
же усмешкой, обнажающей его белые ровные зубы, произнес Тед.
   Мне пришлось приложить значительные усилия, чтобы  голос  мой  звучал
ровно. Но кажется, я вполне преуспел в этом.
   - Сядь, Тед.
   Тед стоял. Он не бросился на меня, но я отчетливо видел, каких трудов
ему стоило сдержаться.
   - Мне  дурно  от  твоего  дерьма,  ты  это  понимаешь?  Ты  пытаешься
перемазать им всех окружающих, сделать их своими сообщниками.
   - Разве я говорил...
   - Заткнись! - повысил голос Тед. - Ты убил двух людей!
   - Ты весьма наблюдателен, Тед.
   Он сделал какое-то странное движение руками, и  мне  показалось,  что
если бы он мог, то схватил бы меня и сожрал живьем.
   - Положи пистолет, Чарли. И попробуй одолеть меня без него.
   Играй по правилам.
   -  Ты  не  скажешь,  Тед,  почему  ты  оставил  футбол?   -   любезно
поинтересовался я.
   Мне было нелегко придать голосу выражение спокойной любезности, но  я
смог, и это сработало. Тед вдруг растерялся, он выглядел  озадаченным  и
явно потерял почву под ногами. Казалось, он осознал в этот  момент,  что
он один как дурак стоит посреди класса, а все остальные сидят и  смотрят
на него. Как если бы человек вдруг обнаружил,  что  у  него  расстегнута
ширинка,  и  задумался  бы,  как  оптимальным  образом  выйти  из  этого
положения, чтобы окружающие ничего не заметили.
   - Не стоит об этом, - наконец сказал Тед. - Положи пистолет.
   Все же у него был великолепно поставленный голос. И он это знал.
   - А что, ты боишься за свои яйца?
   У Ирмы Бейтц отвисла челюсть. Сильвия  наблюдала  за  происходящим  с
нескрываемым интересом.
   - Ты... - начал Тед и вдруг сел  на  место.  Кто-то  в  углу  комнаты
хихикнул, я не заметил, кто именно. Дик Кин? Харман Джексон?
   Я смотрел на ребят. И то, что я увидел, поразило меня. Можно сказать,
шокировало. Потому что на их лицах я  читал  нескрываемое  удовольствие.
Только что состоялся поединок, словесная дуэль, и я победил.  Но  почему
это так обрадовал? их? Сейчас я не мог ответить на этот вопрос. Ситуация
напомнила мне идиотскую картинку в газете с подписью внизу  "Почему  эти
люди смеются? Об этом вы узнаете на странице 41". Разница только в  том,
что мне не было, куда подглядывать. А ответ знать хотелось.
   Я напряг все свои извилины, но так и не пришел ни  к  какому  выводу.
Возможно, дело в Теде. Такой отважный мальчик, такие  красивые  жесты...
Может, со стороны остальных это просто зависть? Может, они хотят,  чтобы
все были на одном уровне, и никто не выделялся? Сними маску, Тед, и сядь
на место, как все мы, обыкновенные люди.
   Тед смотрел на меня, я на него. Я знал, что он  только  что  потерпел
поражение.  Может,  в  следующий  раз  он  не  будет   действовать   так
прямолинейно, а нападет на меня с фланга. Выберет другую тактику.
   Но откуда все же эта всеобщая радость? Дух толпы? Нет,  в  это  я  не
верил. Толпа всегда отвергает странного человека, урода, мутанта.  Здесь
на эту  роль  мог  претендовать  я,  но  никак  не  Тед.  Тед  -  прямая
противополож  ность  понятию  "изгой".  Это  юноша,  которым  вы  должны
гордиться, видеть которого рядом со своей дочерью будет  большой  честью
для вас. Нет, дело было не в ребятах, а в самом Теде. Я вдруг понял это,
и меня охватила странное возбуждение, сродни  тому,  которое  испытывает
охотник за бабочками при виде нового редкого экземпляра.
   - Я знаю, почему Тед оставил футбол, - произнес чей-то голос.
   Я оглянулся. Это был Пиг Пэн. Тед подскочил  на  месте.  Кажется,  он
начинал сильно нервничать.
   - Так говори же, - обратился я к Пэну.
   - Если ты откроешь рот, я убью тебя. Теперь Тед улыбался Пэну,  а  не
мне. Пиг Пэн испуганно моргал и облизывал губы. Его раздирало  на  части
желание выдать информацию. Возможно, первый раз в жизни его слова  могли
иметь колоссальный успех.
   Все знали, что информация у Пэна достоверная. Миссис Дано, его  мать,
проводила почти все свое время в церкви, на  базарах,  благотворительных
обедах  и  вечеринках,  словом,  везде,  где  можно  услышать  последнюю
сплетню. Она была обладательницей самого длинного и любопытного носа  из
когда-либо существовавших на этой земле. Прежде чем вы произнесете :  "А
слышали ли Вы последние новости о таком-то", она вывалит  гору  грязного
белья и продемонстрирует, что знает эту последнюю новость куда  лучше  и
подробнее вас.
   - Я... - начал Пиг Пэн, затем замолчал, косясь на Теда.
   - Продолжай, не стесняйся, - неожиданно подала голос  Сильвия  Рэгон.
-Не позволяй нашему золотому мальчику так себя запугивать.
   Пиг Пэн благодарно улыбнулся ей, собрался с духом и выпалил:
   - Миссис Джонс - алкоголичка. Ее возили в одно место  подлечиться,  и
Тед должен был во всем этом принимать участие.
   На мгновение воцарилась тишина, в которой раздался голос Теда:
   - Я же предупреждал тебя, Пиг Пэн.
   Тед встал, лицо его было бледным как мел.
   - Нет, не стоит так поступать, Тед, - вмешался я. - Сядь и успокойся.
Тед смотрел так, что на мгновение мне показалось, будто он  бросится  на
меня.  Если  бы  он  это  сделал,  мне  ничего  не  оставалось  бы,  как
пристрелить его. Это явственно читалось у меня  на  лице.  Тед,  секунду
поколебавшись, сел.
   - Вот и прекрасно. Скелет вывалился из шкафа. Мы  раскрыли  маленькую
тайну. - И где же она лечилась, Тед?
   - Заткнись.
   - Она уже вернулась, - радостно сообщил Пиг Пэн.
   - Ты пообещал убить Пэна, - задумчиво произнес я.
   - И я это сделаю, - пробормотал Тед. Глядя на него, несложно  было  в
это поверить.
   - И тем подтвердишь старый тезис,  что  во  всем  виноваты  родители.
Яркий пример, не правда ли?
   Я улыбнулся.
   Тед держался за край парты, видимо,  едва  контролируя  себя.  Харман
Джексон сиял. Наверное, у него с Тедом были старые счеты.
   - Твой отец довел ее до этого? - участливо спросил я. -  И  каким  же
образом? Поздние возвращения? Глоточек ликера сперва, чтобы успокоиться,
а потом еще и еще?
   - Я прикончу тебя, - пробормотал Тед. Я не собирался останавливаться.
Я хотел вытряхнуть из него все дерьмо.  И  никто  из  присутствующих  не
думал мне мешать. Это было невероятно.  Они  с  интересом  наблюдали  за
происходящим, словно уже долгое время ожидали чего-нибудь в этом роде.
   - Должно быть, тяжело быть женой  такого  большого  человека.  Ты  не
пробовал ее понять? Все это сильно давило ей на нервы. И на тебя  давила
атмосфера в доме. Но ты ни в чем не виноват, не так ли?
   - Заткнись! - закричал Тед.
   - И все это происходило у тебя под носом, но  ситуация  вышла  из-под
контроля, так? К тому же, ты испытывал отвращение, не правда ли?  А  она
дошла до ручки, правда,  Тед?  Расскажи  нам.  Избавься  от  этого.  Она
блевала по всему дому?
   - Заткнись! Прекрати!
   - И видела чертей? Или до этого не дошло? Она видела чертей?  Видела?
- Да, это было отвратительно! -  вдруг  ответил  Тед.  -  Почти  так  же
отвратительно, как ты! Убийца!
   - Ты писал ей? - мягко спросил я.
   - Почему я должен ей писать?
   - И тебе пришлось  оставить  футбол...  И  тут  Тед  Джонс  отчетливо
произнес:
   - Пьяная сука.
   Кэрол Гренджер  сделала  большие  глаза.  Тед  осознал,  что  у  него
вырвалось, и бросил на меня полный ненависти взгляд.
   - За это ты поплатишься, Чарли, - неожиданно спокойно сообщил он.
   - Возможно. Не упусти свой шанс.
   Я улыбнулся.
   -  Неприятно,  когда  твоя  мать  -  пьяная  сука.   Это   и   правда
отвратительно, Тед.
   Он ничего не ответил.
   Мы могли переключить внимание на что-нибудь другое. По крайней  мере,
на время. У меня было ощущение, что с Тед ом еще не закончено.
   За окном сновали люди.
   Прозвенел звонок.
   Долгое время все молчали. Нам было о чем подумать.

Глава 18

   Сильвия Рэгон внезапно нарушила всеобщее  молчание.  Она  запрокинула
голову и захохотала - протяжно,  мрачно  и  громко.  Несколько  человек,
включая меня, подпрыгнули. Тед Джонс никак не отреагировал. Он  все  еще
находился под влиянием своих мыслей.
   - Знаете ли вы, что я сделаю, когда все это  закончится?  -  спросила
Сильвия.
   - Что? - поинтересовался Пиг Пэн.
   Он, казалось, сам был удивлен тем обстоятельством,  что  снова  обрел
дар речи. Сандра Кросс внимательно смотрела на меня. Она скрестила  ноги
в лодыжках  так,  как  это  обычно  делают  хорошенькие  девушки,  желая
помешать парням заглянуть им под юбку.
   - Я хочу, чтобы эта история была напечатана  в  детективном  журнале:
"Шестьдесят Минут  Ужаса  с  Пласервилльским  Маньяком".  Я  поручу  это
комунибудь, кто умеет хорошо писать: Джо МакКеннеди или Филу  Фрэнксу...
Или, может быть, тебе, Чарли.
   Она залилась истерическим смехом, Пиг Пэн не замедлил присоединиться.
Мне кажется, что его вдохновило бесстрашие Сильвии.  Или,  возможно,  ее
ярко выраженная сексуальность. Уж Сильвия не стала бы сжимать колени.
   Тем временем прибыли две  полицейские  машины  и  остановились  возле
лужайки. Пожарники покинули место  происшествия,  сигнал  тревоги  смолк
несколько минут назад. От толпы отделился мистер Грейс  и  направился  к
парадному входу. Легкий ветерок развевал полы его пальто.
   - Нашего полку прибыло, - сказал Корки Джеральд. Я встал,  подошел  к
внутренней связи и поставил рычажок в положение "Слушайте  -  говорите".
Затем я снова сел. На лице мистера Грейса явственно  читалось:  "Господь
ниспослал меня вам". Это был противник посерьезнее.
   Несколько секунд спустя раздался характерный звук, свидетельствующий,
что линия включена.
   - Чарли? - спросил мистер Грейс спокойным уверенным голосом.
   - Как поживаешь, старина? - поинтересовался я.
   - Спасибо, хорошо. А ты, Чарли?
   - Недурно!
   - Чарли, мы только что посовещались и решили тебе помочь. Ты совершил
антиобщественный поступок, не правда ли, мой мальчик?
   - С какой стороны посмотреть.
   - Существуют  общественные  нормы,  Чарли.  Сначала  мистер  Карлсон,
теперь это... Разреши нам помочь тебе.
   Я чуть было не спросил его,  являются  ли  мои  одноклассники  частью
общества, так как ни один из них не выглядел особо  озабоченным  судьбой
миссис Андервуд. Но я не стал об этом упоминать.  Это  противоречило  бы
правилам, которых я решил придерживаться.
   - О, вы хотите спасти мою черную душу и сделать ее белой как снег?  И
каким же образом?
   Пэт Фицджеральд, который был так же черен, как туз пик,  засмеялся  и
затряс головой.
   - Чарли, Чарли, - сказал мистер Грейс. - Только ты можешь спасти свою
душу.
   В его голосе была слышна вся скорбь мира. Мне" это  не  нравилось.  Я
прекратил  язвить  и  положил  руку  на  пистолет.  Мне  это  совсем  не
нравилось. Он запросто мог запудрить мне  мозги.  Я  был  знаком  с  ним
довольно долго, с тех пор, как ударил мистера Карлсона гаечным ключом. И
знал, что он это делает мастерски.
   - Мистер Грейс?
   - Да, Чарли?
   - Передал ли Том полиции мои слова?
   - Ты имеешь в виду мистера Денвера?
   - Какая разница! Передал ли он...
   - Да, он сообщил.
   - Ну, и какую же тактику копы выбрали в отношении меня?
   - Я не знаю, Чарли. Меня больше интересует, что ты решил предпринять.
Ну, ладно. Пусть пудрит мне мозги.  Точно  так  же  он  вел  себя  после
инцидента с мистером Карлсоном. Но с тех  пор  прошло  достаточно  много
времени, и я хорошо изучил его повадки. Теперь пришел мой черед вправить
ему мозги.
   - Ну что, коленки у Вас дрожат? - поинтересовался я, ухмыляясь.
   - Что?
   - Эй, ребята, - сказал я с горечью. - Вы все одинаковы.
   - Пусть так. Мы все хотим  тебе  помочь,  Чарли.  Он  оказался  более
крепким орешком, чем  старина  Том  Денвер.  Это  очевидно.  Я  мысленно
представил себе лицо Дона Грейса. Грязный ублюдок.  Он  обожал  твидовые
пальто с замшевыми накладками на локтях. От него  всегда  исходил  запах
какой-то вонючей дряни, привезенной из Копенгагена. Человек,  обладающий
всевозможными инструментами, с помощью которых он препарировал ваш мозг.
Вонючий недоносок.
   - Разреши нам помочь тебе, - повторил мистер Грейс.
   - Хорошо,  валяйте.  Но  боюсь,  что  после  этого  в  помощи  будете
нуждаться вы, - сказал я. - Лучше не делайте этого. Я вам не советую.
   - Почему, Чарли?
   - Мистер Грейс?
   - Да, Чарли?
   - С этого момента, как только Вы зададите  мне  вопрос,  я  сразу  же
продырявлю кому-нибудь башку.
   Я услышал, как он быстро и тяжело задышал, словно ему  сообщили,  что
его сын попал в автокатастрофу.  Это  был  весьма  характерный  звук.  Я
почувствовал себя намного уверенней.
   Взгляды  присутствующих  были  прикованы  к  моему  лицу.  Тед  Джонс
медленно поднял голову, как будто он только что проснулся. В его  глазах
я увидел привычную ненависть. Глаза  Энн  Лески  испуганно  округлились.
Пальцы Сильвии Рэгон нервно зашарили по столу в поисках сигареты. Сандра
Кросс внимательно смотрела на меня, так внимательно, как если бы  я  был
доктором или свя щенником.
   Мистер Грейс хотел было что-то сказать, но я оборвал его.
   - Зарубите себе на носу! Перед тем, как что-нибудь сказать, тщательно
обдумайте свои слова. Мы больше не  играем  в  Вашу  игру.  Понятно?  Мы
играем в мою. Только ответы. Никаких вопросов. Будьте  очень  осторожны.
Ясно?
   Он ничего не ответил. Я понял, что выиграл.
   - Чарли... - взмолился он.
   - Вот, совсем другое дело. Так и продолжайте.  Вы  уверены,  что  Вам
удастся после всего этого сохранить за собой место, мистер Грейс?
   - Чарли, ради Бога...
   - Уже гораздо лучше.
   - Отпусти их, Чарли. Спаси свою душу.
   - Вы говорите слишком быстро.  Если  у  Вас,  не  дай  Бог,  вырвется
какойлибо вопрос, одним трупом будет больше.
   - Чарли...
   - Вы выполняли свой воинский долг?
   - Чт... Послышался булькающий звук, словно ему перерезали горло.
   - Ты почти убил кое-кого, - сказал  я.  -  Осторожней,  Дон.  Я  буду
называть тебя Дон, о'кей? Тщательнее взвешивай свои слова.
   Я хотел сломать его.
   В тот момент мне показалось, что я могу втоптать его в грязь.
   - Я лучше помолчу немного, Чарли.
   - Делай, что я сказал, или  я  пристрелю  кого-нибудь.  Все,  что  ты
должен делать, - это сидеть там и отвечать на мои вопросы.
   - Я  на  самом  деле  должен  так  поступить,  Чарли.  На  мне  лежит
ответственность за...
   - Ответственность? - завизжал я. - О Боже, она лежит на  тебе  с  тех
самых пор, как ты закончил колледж! Ничего подобного,  ты  хотел  спасти
свою задницу! Но сейчас я за  рулем,  а  ты  толкаешь  машину  сзади!  Я
выполню свое обещание. Ты понял меня?
   - Я не буду играть в  дешевую  салонную  игру  с  человеком,  который
требует удовлетворения всех своих прихотей.
   - Прими мои  поздравления,  -  сказал  я.  -  Ты  только  что  описал
современную психиатрию. Это, должно быть, определение из учебника,  Дон?
А сейчас слушай меня внимательно: ты будешь делать  все,  что  я  скажу;
если мне захочется, отольешь из окна. И да  поможет  тебе  Бог,  если  я
уличу тебя во лжи. Их жизни в твоих руках. Ну как, готов  обнажить  свою
душу? На старт! Мистер Грейс прерывисто задышал. Он хотел было спросить,
действительно ли я намерен разрядить в  кого-нибудь  свой  пистолет,  но
побоялся, что услышит звук выстрела вместо ответа.  Ему  очень  хотелось
протянуть руку к телефону и вырубить его, но он знал,  что  услышит  эхо
выстрела, отдающееся в пустых коридорах  школы,  подобно  катящемуся  по
аллее адскому шару.
   - Ну, хорошо, - сказал я.
   Я расстегнул ворот рубашки. Копы, Том Денвер и мистер Джонсон  нервно
суетились на лужайке, ожидая возвращения шпика в твидовом пальто.
   Вглядись в мои сны, Зигмунд, обрызгай их  спермой  символов.  Покажи,
насколько мы все отличаемся друг от друга. Кто мы:  бешеные  собаки  или
старые тигры, в жилах которых течет испорченная кровь. Покажи  мне  лицо
человека, который прячется в моих мокрых снах.
   У них были все основания для самонадеянности, но теперь по ним  этого
не скажешь. Образно выражаясь,  мистер  Грейс  был  Следопытом  из  Мира
Приключений. Полицейский жеребец с компасом.
   Из динамика над моей  головой  доносилось  прерывистое  дыхание  Пата
Бампа. Интересно, как бы он отреагировал, если бы узнал, что я  задумал.
Я, в свою очередь, хотел  знать,  что  он  предпримет,  когда  на  город
опустятся сумерки.
   Итак, Дон, приступим.

Глава 19

   - Ты выполнял свой воинский долг?
   - Да.
   - Где?
   - В армии, Чарли.
   - В какой должности?
   - Я служил в качестве доктора.
   - Психиатра?
   - Нет.
   - Как долго ты был практикующим психиатром?
   - Пять лет.
   - Ты когда-нибудь занимался оральным сексом со своей женой?
   - Что... Сердитая пауза.
   - Я... Я не буду отвечать на этот вопрос. Вы не имеете права...
   - У меня есть все права, у тебя - ни единого.  Отвечай,  или  я  убью
кого-нибудь. Заруби себе на носу: если ты солжешь, и я  поймаю  тебя  на
этом, я убью кого-нибудь. Итак, ты когда-нибудь занимался...
   - Нет!
   - Как долго ты был практикующим психиатром?
   - Пять лет.
   - Почему?
   - Поче... Ну, это просто удовлетворяло меня как личность.
   - Твоя жена когда-нибудь изменяла тебе с другим мужчиной? - Нет.
   - С другой женщиной?
   - Нет!
   - Откуда ты знаешь?
   - Она любит меня.
   - Твоя жена делала тебе когда-нибудь минет, Дон?
   - Я не знаю, что Вы...
   - Ты чертовски хорошо знаешь, что это значит.
   - Нет, Чарли, я...
   - Ты когда-нибудь списывал на экзамене в колледже? Пауза.
   - Никогда.
   - А на проверочных испытаниях?
   - Нет.
   Я продолжал придираться.
   - Тогда как ты можешь говорить, что твоя жена никогда не занималась с
тобой оральным сексом?
   - Я... Я никогда... Чарли...
   - Где проходили ваши военные маневры?
   - Форт Беннинг. - В каком году?
   - Я не помню...
   - Скажи мне год, или я применю оружие. - В 1956 году.
   - Ты был свиньей?
   - Я... Я не пони...
   - Ты был свиньей? Ты был собачьей мордой?
   - Я был... Я был офицером. Сначала...
   - Я не просил тебя говорить об этом! - завизжал я.
   - Чарли... Чарли, ради Бога, успокойтесь...
   - В каком году ты выполнял свой воинский долг?
   - В 1960-ом.
   - Ты должен стране шесть лет! Ты лжешь! Я убью...
   - Нет! - закричал он. - Национальная Гвардия. Я  был  в  Национальной
Гвардии.
   - Какова девичья фамилия твоей матери?
   - Г-Г-Гэвин.
   - Почему?
   - По... Я не знаю, что ты име...
   - Почему ее девичья фамилия Гэвин?
   - Потому что фамилия ее отца Гэвин. Чарли...
   - В каком году проходили военные маневры?
   - В 1957... 1956!
   - Ты лжешь! Я поймал тебя, Дон, не правда ли?
   - Нет!
   - Ты начал говорить 1957.
   - Я перепутал.
   - Сейчас я выстрелю кому-нибудь в живот.
   - Чарли, ради Христа!
   - Смотри, будь внимательней! Ты был свиньей, правильно?  В  армии?  -
Да-нет... Я был офицером.
   - Каково второе имя твоего отца?
   - Д-Джон. Ч-Чарли, держи себя в руках. Н-Не...
   - Ты когда-нибудь занимался оральным сексом с женой? - Нет!
   - Ты лжешь! Ты сказал, что  не  знаешь,  что  это  значит.  -  Ты  же
объяснил мне это!
   Мистер Грейс тяжело дышал, периодически похрюкивая.
   - Чарли, позволь мне уйти, позволь...
   - Каково твое вероисповедание?
   - Методист.
   - В церковном хоре?
   - Нет!
   - Ты посещал воскресную школу?
   - Да.
   - Каковы первые три слова в Библии? Пауза.
   - В начале было...
   - Первая строка 23 Псалма?
   - Бог... Хм... Бог - мой пастырь, я не хочу.
   - Впервые ты занимался  оральным  сексом  с  женой  в  1956  году?  -
Да-нет... Чарли, оставь меня в...
   - Военные маневры, в каком году?
   - В тысяча девятьсот пятьдесят шестом!
   - Перед этим ты сказал в пятьдесят седьмом, - завизжал я. - Сейчас  я
размозжу кому-нибудь башку!
   - Я сказал в пятьдесят шестом, ты, недоносок!  -  истерически  заорал
мистер Грейс.
   - Что случилось с Ионой, Дон?
   - Его проглотил кит.
   - В Библии говорится о большой рыбе, Дон. Ты это имел в виду?
   - Да. Большая рыба. Жалкий работяга.
   - Кто построил ковчег?
   - Ной.
   - Где проходили военные маневры?
   - Форт Беннинг. Он сказал это более спокойно и уверенно.
   - Занимался ли оральным сексом со своей женой?
   - Нет.
   - Что?
   - Нет!
   - Какова последняя книга Библии, Дон?
   - "Апокалипсис".
   - Кто ее написал?
   - Иоанн.
   - Каково второе имя твоего отца?
   - Джон.
   - Твой отец исповедовался тебе когда-нибудь, Дон?
   Послышалось  нервное  хихиканье,  на  которое  отозвалось   несколько
человек в классе.
   - О... Нет... Чарли... Он никогда этого не делал.
   - Какова девичья фамилия твоей матери?
   - Гэвин.
   - Числится ли Христос среди мучеников?
   - Д-Да...
   - Что с ним сделали?
   - Его распяли.
   - О чем Христос спросил Бога на кресте?
   - Мой Бог, мой Бог, почему ты покинул меня? - Дон?
   - Да, Чарли.
   - Что ты только что сказал?
   - Я сказал: "Мой Бог, мой Бог, почему..."
   Пауза.
   - О, нет, Чарли!
   - Ты задал вопрос.
   - Ты обманул меня!
   - Только что ты подписал  чей-то  смертный  приговор,  Дон.  Я  очень
сожалею.
   - Нет!
   Я выстрелил в пол. Весь класс, слушавший нашу беседу с  гипнотическим
вниманием, вздрогнул. Несколько человек завизжали. Пиг Пэн снова упал  в
обморок. Его тело свалилось на пол с ужасным грохотом. Я не знаю, слышно
ли было это по внутренней  связи,  хотя  на  самом  деле  это  не  имело
значения. Мистер Грейс зарыдал. Он всхлипывал как маленький  ребенок.  -
Удовлетворительно, - сказал я, ни к кому  персонально  не  обращаясь.  -
Вполне удовлетворительно.
   Я дал ему вволю поплакать. Услышав звук выстрела,  копы  поспешили  к
зданию, но Том Денвер их  остановил.  Таким  образом,  все  складывалось
хорошо.  Мистер  Грейс  плакал  как  маленький  ребенок.  Беспомощно   и
безнадежно. Я заставил  его  отыметь  самого  себя  собственным  членом,
кое-что из личного опыта читателей "Пентхауза". Я сорвал  с  него  маску
доктора и сделал из него человека.
   - Мистер Грейс? - наконец сказал я.
   - Я ухожу, - ответил он. - И ничто меня не остановит!
   - Все нормально, - нежно сказал я. - Игра окончена. Никто не погиб. Я
выстрелил в пол.
   Настороженная тишина.
   - Как я могу верить тебе, Чарли? - спросил он устало.
   Ничего не ответив, я посмотрел на Теда.
   - Это Тед Джонс, мистер Грейс, - механически сказал Тед.
   - Д-Да, Тед.
   - Он выстрелил в пол, - как робот продолжал Тед. - Все нормально.
   Затем он оскалился и попытался еще что-то сказать. Я наставил на него
пистолет, и он тут же заткнулся.
   - Спасибо, Тед. Спасибо, мой мальчик.
   Мистер Грейс снова зарыдал. Казалось, прошло бесконечно много времени
до того момента, когда он отключил связь. Через некоторое время он вышел
из школы, шатаясь, и направился к копам. На  руке  его  висело  твидовое
пальто с замшевыми заплатками на рукавах.  Он  шел  сгорбившись,  словно
старик.
   Мне стало очень стыдно, когда я увидел его в таком состоянии.

Глава 20

   - О, род людской, - устало вздохнув, промолвил Дик Кин,  сидевший  на
задней парте.
   Внезапно его перебил звонкий ликующий голос:
   - Мне кажется, это было потрясающе!
   Я повернул голову и увидел Грейс Стэннор, миниатюрную девицу,  чем-то
напоминавшую немецкую куклу. Она  пользовалась  успехом  у  доморощенных
щеголей, отличительной особенностью которых были  прилизанные  волосы  и
белые  носки.  Они  увивались  вокруг  нее  как  рой  пчел.  Она  носила
облегающие свитера и короткие юбки. Во  время  ходьбы  все  ее  прелести
покачивались из стороны  в  сторону,  притягивая  взоры  окружающих.  По
меткому выражению Чака Бэрри, это походило на затмение -  только  она  и
ничего больше. Я слышал,  что  ее  мать  была  отнюдь  не  подарок.  Она
постоянно торчала в баре "Денни"  возле  южной  магистрали,  примерно  в
полумиле от того места, где их семья снимала  угол.  Это  была  грязная,
обшарпанная  забегаловка.  "Яблоко  от   яблони   недалеко   падает"   -
излюбленная поговорка в нашем городе. В настоящий момент она была  одета
в розовый кардиган и темно-зеленую юбку, обнажавшую  стройные  ноги.  Ее
лицо напоминало личико маленькой проказницы.
   Она подняла вверх стиснутый кулак. Было что-то чистое и  одновременно
пикантное в этом моменте. У меня перехватило дыхание.
   - Давай, Чарли! Трахни их всех!
   Все головы повернулись в  ее  сторону.  Я  говорил  вам  о  шарике  в
рулетке, не правда ли? Ну, конечно же, говорил.  Так  вот,  он  все  еще
движется по кругу. Безумие бывает разное. Существует масса людей  помимо
меня,  обожающих  наблюдать  за  мордобоем.  Они   посещают   состязания
мотогонщиков, матчи борцов, смотрят фильмы ужасов. Реплика Грейс Стэннор
была из этой же серии, имела тот же привкус насилия. Меня восхитило, что
она сказала об этом вслух. Приз  за  честность  всегда  самый  почетный.
Кроме того, она была крошечная и хорошенькая.
   Ирма Бейтц посмотрела на нее с отвращением.
   - Закрой свой грязный рот! - крикнула она.
   - А пошла ты...  -  улыбаясь  отпарировала  Грейс,  спустя  мгновение
добавив, - шлюха!
   У Ирмы отвалилась челюсть. Она попыталась что-то  сказать.  Я  видел,
как напряглась ее  шея,  вздулись  вены,  задергалось  горло  в  поисках
достойного ответа. Она подыскивала подходящие слова, чтобы бросить их  в
лицо сопернице. Ее распирало от ненависти и жажды взять реванш. Она была
похожа на лягушку.
   Наконец, она выпалила:
   - Тебя нужно расстрелять с ним заодно, грязная потаскушка.
   Ей  показалось,  что  этого  недостаточно.   Она   чувствовала   себя
уязвленной до глубины души. Внутри нее клокотала ярость.
   - Смерть шлюхам! Шлюхам и их дочерям!
   В комнате было тихо, но теперь эта тишина усилилась. Казалось, воздух
звенит и вибрирует. Казалось, что Ирма и Грейс стоят на огромной сцене в
свете юпитеров, а все присутствующие застыли в странном оцепенении.
   Улыбка медленно сползла с лица Грейс. Сейчас  она  напоминала  скорее
гримасу.
   - Что? - медленно спросила она. - Что-что?
   - Проститутка! Развратная девка!
   Грейс   встала   и   медленно   отчеканила,   растягивая   слова:   -
Моя-мать-работает-в-прачечной-вонючая-сучка!
Лучше-возьми-своислова-обратно!
   Глаза  Ирмы  триумфально  засияли.  Ее  шея  блестела  от  пота.  Эта
пайдевочка по пятницам всегда смотрела вечерние телепередачи, не забывая
поглядывать  на  часы.  У  нее  не  было  друзей,  ее   телефон   всегда
безмолвствовал. Голос мамочки был для нее все равно что глас Божий.  Она
постоянно пощипывала усики, темневшие над верхней губой.  Эта  девица  с
растительностью под носом по сто раз бегала на фильмы с участием Роберта
Рэдфорда и, изнемогая от нежности,  писала  письма  Джону  Траволта  при
ярком свете настольной лампы. Время  для  нее  текло  медленно  и  вяло.
Казалось, что ее удел - пустые комнаты и запах пота. Она открыла  рот  и
заорала:
   - Дочь шлюхи!
   - О'кей, - сказала Грейс. Она встала и пошла  Ирме  навстречу,  держа
перед собой вытянутые  руки,  как  гипнотизер.  Ее  длинные  ногти  были
покрыты перламутровым лаком.
   - Я выцарапаю тебе глаза, стерва!
   - Дочь шлюхи, дочь шлюхи! - пропела Ирма Бейтц. Грейс  улыбалась.  Ее
глаза горели огнем. Она не спеша, вразвалку, шла прямо на Ирму. Она была
хороша как никогда. Черты ее лица казались вырезанными из кости.
   - О'кей, Ирма, - сказала она. - Вот я до тебя и добралась.  Сейчас  я
выдеру тебе глаза.
   Ирма опомнилась и сделала шаг назад.
   - Стоп, - сказал я Грейс.
   Я не стал поднимать пистолет, просто  положил  на  него  руку.  Грейс
остановилась и взглянула на  меня  вопрошающе.  На  лице  Ирмы  читалось
удовлетворение. В мыслях она уже видела нимб вокруг моей головы.
   - Дочь шлюхи, - повторила она, обращаясь к классу. -  Миссис  Стэннор
готова принять любого каждую ночь,  когда  возвращается  после  попойки.
Вместе с дочерью, идущей по ее стопам.
   Она тошнотворно улыбнулась Грейс. Грейс  все  еще  смотрела  на  меня
вопрошающе.
   - Ирма, - сказал я вежливо. - Посмотри на меня, пожалуйста.
   Она уставилась на меня не мигая. Выражение ее лица поразило меня. Она
была вне себя от гнева. Ее щеки горели, хотя лицо  напоминало  застывшую
восковую  маску.  Она  походила  на  визжащую  летучую   мышь-альбиноса.
Казалось, она  не  задумываясь  ринется  в  самое  пекло,  если  в  этом
возникнет необходимость.
   - Хорошо, - сказал я, когда они обе уставились на меня.  -  А  теперь
слушайте меня внимательно. Мы должны поддерживать здесь порядок. Я  ясно
выражаюсь? Что  мы  имеем  без  дисциплины?  Джунгли.  Наилучший  способ
поддержания порядка -  разрешать  трудности  цивилизованным  образом.  -
Правильно, правильно! - крикнул Харман Джексон.
   Я встал, подошел к доске и взял кусочек мела. Затем  я  нарисовал  на
полу большой круг,  примерно  пяти  футов  в  диаметре.  Все  это  время
краешком глаза я наблюдал за Тедом Джонсом. Затем я вернулся к  столу  и
сел. -  Пожалуйста,  девочки,  -  сказал  я,  указывая  на  круг.  Грейс
беспрекословно выполнила мое приказание. Я залюбовался ее походкой. Ирма
сидела неподвижно.
   - В чем дело, Ирма? - спросил я. - Ты ведь провинилась, не так ли?
   Она выглядела совершенно сбитой  с  толку.  Затем  она  опомнилась  и
встала со стула,  прикрывая  рот  рукой,  будто  сдерживая  истерический
хохот. Ирма вошла в круг, стараясь держаться как можно дальше от  Грейс.
Ее глаза были опущены, руки скрещены  на  груди.  Казалось,  она  готова
исполнить оперную арию.
   Ни с того ни с сего мне в голову пришла мысль:
   "Продает ли ее отец машины?"
   - Отлично, - сказал я. - А  теперь  зарубите  себе  на  носу.  Шаг  в
сторону карается расстрелом. Ясно?
   Им было ясно. Им было все абсолютно ясно. Когда вы  уже  не  способны
мыслить,  понимание  какого-нибудь  явления   сводится   к   примитивным
ощущениям, наподобие тех,  которые  вы  испытываете,  когда  смотрите  в
окошко камеры обскура викторианской эпохи.
   - Мне не хотелось бы применять насилие. Я думаю,  у  вас  было  много
времени  поразмыслить  о  вопросах  жизни  и  смерти.   Мы   ограничимся
словесными оскорблениями и незначительным рукоприкладством,  девочки.  Я
буду судьей. Согласны?
   Они кивнули.
   Я вытащил из заднего кармана красный носовой платок. Когда-то я купил
его по дешевке в деловой части города и некоторое время носил обмотанным
вокруг шеи. Затем мне это надоело, и я стал использовать его по  прямому
назначению.
   - Как только я брошу платок на пол, приступайте к делу. Ты  начинаешь
первая, Грейс, как защищающаяся сторона.
   Грейс кивнула головой, соглашаясь. Как сказала бы моя мамочка, на  ее
щеках цвели пурпурные розы.
   Ирма Бейтц ошарашенно уставилась на платок.
   - Прекрати! - заорал Тед Джонс. - Ты обещал, что  не  будет  никакого
насилия, Чарли. Сейчас же прекрати это безобразие!
   Без всяких на то причин Дон Лорди разразился безумным смехом.
   - Она первая начала, Тед, - с ненавистью  сказала  Сильвия  Рэгон.  -
Если какая-то вшивая вонючка называет мою мать шлюхой...
   - Шлюха, грязная шлюха, - сдержанно подтвердила Ирма.
   - ...Я выцарапаю твои бесстыжие глаза!
   - Ты сошла с ума! - заорал Тед. Он покраснел как рак. - Мы могли  его
остановить! Если бы мы действовали все заодно, то могли бы...
   - Заткнись, Тед, - рявкнул Дик Кин.
   Тед огляделся, но никто его не поддержал. Глаза его метали молнии.  Я
порадовался,  что  между  нами   было   значительное   расстояние.   При
необходимости я бы успел выстрелить ему в ногу.
   - Ну как, готовы, девочки?
   - Готовы,  -  подтвердила  Грейс,  ухмыляясь.  Ирма  кивнула  в  знак
согласия. Она  была  крупной  блондинкой  отталкивающей  наружности.  Ее
волосы имели грязноватый  оттенок,  слипшиеся  локоны  напоминали  рулон
туалетной бумаги.
   Я уронил платок  на  пол.  Представление  началось.  Грейс  о  чем-то
напряженно размышляла. Казалось, я  слышу,  с  каким  скрипом  вращаются
шестеренки в ее мозгу. В тот момент я любил ее. Нет... Я любил их обеих.
- Ты жирная грязная потаскушка, - отчеканила Грейс, с  ненавистью  глядя
Ирме в лицо. - Ты самая настоящая вонючка.  От  тебя  постоянно  воняет.
Вшивая дрянь!
   - Отлично, - одобрил я, когда она закончила свою тираду. -  А  теперь
дай ей пощечину.
   Грейс со всей силы залепила Ирме пощечину. Раздался  треск,  как  при
столкновении двух лодок. Когда Грейс замахивалась, ее  свитер  задрался,
обнажив часть спины.
   - У-ух! Вот это да! - восторженно прокомментировал Корки.
   Голова Ирмы резко качнулась назад, лицо сморщилось от боли. Выражение
сдержанности исчезло с него напрочь. На щеке расплылось алое пятно.
   Грейс запрокинула голову, тяжело дыша. Ее красивые волосы рассыпались
по плечам. Она ждала.
   - Теперь твоя очередь, Ирма, - сказал я. - Вперед!
   Ирма  тяжело  дышала.  Ее  глаза  потускнели,   рот   искривился.   -
Прошмандовка!  -  наконец  выпалила  она,  предвкушая  победу.  Ее  губы
задергались  как  у  лающей  собаки.  -  Шлюха,  ложащаяся  под  первого
попавшегося самца.
   Я одобрительно кивнул ей.
   Ирма ухмыльнулась. Она выглядела ужасающе огромной. Ее тяжелая, будто
каменная рука с треском опустилась на лицо Грейс.
   - О! - восторженно взвыли зрители.
   Грейс осталась стоять на месте. Ее лицо приобрело  пунцовый  оттенок,
но она даже не пошатнулась. Она стояла и улыбалась Ирме в лицо.  И  Ирма
не выдержала. Я видел и не мог в это поверить.
   Я мельком взглянул на аудиторию. Все были словно загипнотизированы  и
находились в каком-то подвешенном состоянии.  Они  больше  не  думали  о
мистере  Грейсе,  Томе  Денвере  или  Чарльзе  Деккере.  Они   наблюдали
захватывающее зрелище. Казалось, они всматриваются в  кривое  зеркало  и
видят собственные души.
   - Как насчет сатисфакции, Грейс? - спросил я.
   Крошечные зубки Грейс обнажились в улыбке.
   - Тебе ни разу в жизни не назначали свидания.  Ты  уродина.  От  тебя
дурно пахнет. Поэтому ты ненавидишь всех и вся. Поэтому все, что  делают
люди, кажется грязным в твоем искаженном восприятии. Озабоченная девка!
   Я кивнул Грейс.
   Грейс заехала кулаком Ирме в лицо. Та свалилась на пол. Удар  был  не
сильным, но она зарыдала громко и безнадежно.
   - Отпусти меня, Чарли! - взмолилась она. - Я больше не могу!  Отпусти
меня!
   - Возьми назад свои слова о моей матери, - потребовала Грейс.
   - Твоя мать берет в рот! - завизжала Ирма. Ее лицо было перекошено от
ненависти. Она трясла головой как ненормальная.
   - Очень хорошо, - сказал я. - Теперь твоя очередь, Ирма.
   Но Ирма продолжала визжать как недорезанная.
   - Боже... Я хочу умереть...  -  всхлипывала  она.  Она  закрыла  лицо
дрожащими руками.
   - Проси прощения, тварь, - угрожающе повторила Грейс.
   - Твоя мать берет в рот! - снова завопила Ирма,  не  отрывая  рук  от
лица.
   - О'кей, теперь твоя очередь, Ирма. Твой последний шанс.
   Ирма изо всей силы ударила Грейс по лицу. Грейс зажмурилась, вены  на
ее шее от напряжения вздулись. Ее лицо покраснело. Тело Ирмы сотрясалось
от рыданий.
   - Ты ничего не сможешь  со  мной  сделать,  -  сказала  Грейс.  -  Ты
ничтожество, жирная вонючая свинья.
   - Вмажь ей хорошенько! -  завопил  Билли  Сойер.  Он  ударил  сжатыми
кулаками по парте. - Дай ей по морде!
   - У тебя даже нет ни единого друга, - тяжело  дыша,  выпалила  Грейс.
-Ты просто коптишь небо!
   - Верни ей должок, - сказал я. - Теперь твой черед.
   Грейс замахнулась, но Ирма завизжала и грохнулась на колени.
   - Хватит!! Не бейте меня! Не трогайте меня!
   - Проси прощения.
   - Я не могу, - всхлипнула она. - Разве ты не видишь, что я не могу.
   - Можешь. Так будет лучше для тебя.
   В комнате не  раздавалось  ни  звука.  Внезапно  тишину  нарушил  бой
настенных часов. Ирма подняла голову,  и  в  этот  момент  Грейс  ребром
ладони ударила ее по шее. Раздался звук, похожий на пистолетный выстрел.
   Ирма тяжело опустилась на четвереньки, спутанные  волосы  закрыли  ей
лицо. Она завопила:
   - О'кей! Будь по-твоему. Я прошу прощения!
   Грейс отступила на шаг и застыла с открытым ртом. Она подняла руки  и
откинула волосы со лба. Ирма смотрела на нее  неуверенно  и  жалко.  Она
снова встала на колени, и мне показалось,  что  она  молится  на  Грейс.
Снова послышались всхлипывания.
   Грейс  посмотрела  на  класс,  а  потом  на  меня.  Грудь  ее   часто
вздымалась. - Моя мать много себе позволяет, - сказала она, - но  я  все
равно люблю ее.
   Все зааплодировали. Все, за исключением Теда Джонса и  Сюзанн  Брукс.
Сюзанн была слишком ошеломлена, чтобы как-то реагировать.  Она  смотрела
на Грейс Стэннор с восхищением.
   Ирма  сидела  на  полу,  закрыв  лицо  руками.   Когда   аплодисменты
прекратились (я заметил, что Сандра Кросс все это время  вела  себя  как
сомнамбула), я приказал:
   - Встань, Ирма.
   Она посмотрела на меня удивленно, словно очнулась ото сна.
   - Оставь ее в покое, - отчеканил Тед.
   - Заткнись, - оскалился Харман Джексон. - Чарли все делает правильно.
Тед обернулся и удивленно посмотрел на него. Но Харман даже  не  опустил
глаза, как бы он поступил в другое время в другом месте.  Они  оба  были
членами Студенческого Комитета, правда, Тед всегда играл первую скрипку.
- Вставай, Ирма, - мягко сказал я.
   - Ты собираешься меня убить? - прошептала она.
   - Нет, ведь ты же извинилась.
   - Она вынудила меня это сделать.
   - Держу пари, ты действительно раскаиваешься в своем поступке.
   Ирма смотрела на меня исподлобья,  волосы  закрывали  ей  лицо.  -  Я
ненавижу приносить извинения.
   - Ты простила ее? - спросил я Грейс.
   - Я? -  с  удивлением  переспросила  Грейс.  -  О  да,  конечно.  Она
направилась к своей парте и села, нахмурив брови. - Ирма? - спросил я.
   - Что?
   Она смотрела на меня испуганно и жалко,  как  побитая  собака.  -  Ты
хочешь еще что-нибудь сказать?
   - Я не знаю.
   Она стояла ссутулясь, не зная, куда девать руки.
   - Мне кажется, тебе нужно выговориться.
   - Облегчи свою душу, Ирма, - поддержала меня Тенис Гэннон. - Я всегда
так поступаю, и мне это помогает.
   - Отцепитесь от нее, - раздался с задней парты голос Дика Кина.
   - Я не хочу этого, - внезапно сказала Ирма. - Я хочу выговориться.
   Она снова отбросила назад волосы. Ее руки больше не дрожали.
   - Я - некрасивая. Я никому не нравлюсь. Меня ни разу не приглашали на
свидание. Все, что она сказала, - правда.
   Она закусила губы, но слова все равно потоком лились из ее рта.
   - Тебе нужно следить за собой, - сказала Тенис. - Нужно мыть и  брить
ноги и, пардон, подмышки.  Следует  быть  более  привлекательной.  Я  не
красавица, но не сижу дома по выходным. Немного старания, и у  тебя  все
получится.
   - Я не знаю как!
   Кое-кто  из  парней  почувствовал  себя   неудобно,   зато   девчонки
наклонились вперед, не пропуская ни слова. Сейчас они все казались очень
хорошенькими.
   - Ну... - начала Тенис. Затем она остановилась  и  покачала  головой.
-Иди сюда и садись рядом.
   - Профессиональные секреты, - захихикал Пэт Фитцджеральд.
   Все захохотали. Ирма Бейтц прошла  вглубь  комнаты,  где  Тенис,  Энн
Лески и Сюзанн Брукс о чем-то совещались между собой. Сильвия и Грейс  о
чем-то разговаривали. Пиг Пэн ощупывал  их  взглядом.  Тед  Джонс  сидел
нахмурив  брови.  Джордж  Янек  что-то  выцарапывал  на  парте  и  курил
сигарету,  чем-то  смахивая  на  ужасно  занятого  плотника.   Остальные
наблюдали в окно за копами, которые  суетились  на  лужайке.  Я  заметил
среди них Дона Грейса, старину Тома Денвера и Джерри Кессерлинга.
   Внезапно зазвенел звонок, заставив всех подпрыгнуть. И  копов  в  том
числе. Парочка из них вытащила пистолеты.
   - Расписание звонков изменилось, - сказал Харман.
   Я посмотрел на часы. Было 9:50. В 9:05 я еще сидел у  окна,  наблюдая
за белкой. Сейчас белка уже скрылась, старина Том Денвер  последовал  ее
примеру. Миссис Андервуд перешла в мир иной. Обдумав все это,  я  решил,
что мое время настало.



 


ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2]

Страница:  [1]