Он тяжело дышал.
   - Я достаточно просвещенный человек, как  и  все,  мистер  Эджкум,  я
закончил колледж в Баулинг Грине, изучал историю, журналистику,  немного
философию. Я привык считать себя интеллигентным. Не думаю, что  северяне
согласны со мной, но я себя считаю интеллигентным. Я не соглашусь, чтобы
вернулось обратно рабство, даже за весь чай  Китая.  Уверен,  мы  должны
быть гуманными и добрыми при решении расовой проблемы.  Но  нам  следует
помнить, что такой, как ваш негр, способен укусить  при  первом  удобном
случае, как беспородный пес может  укусить,  если  это  взбредет  ему  в
голову и представится случай. Вы хотите знать, сделал  ли  он  это,  ваш
плачущий мистер Коффи со шрамами по всему телу?
   Я кивнул.
   - Да, - произнес Хэммерсмит. - Он это сделал. Не  сомневайтесь  и  не
отворачивайтесь от него. С этим можно смириться раз или  сто  раз,  даже
тысячу... Но в конце концов... - Он поднял руку перед  моими  глазами  и
резко  постучал  сложенными  пальцами  по  большому  пальцу,   изображая
кусающуюся пасть. - Понимаете?
   Я кивнул снова.
   - Он изнасиловал их, убил, а потом  пожалел  об  этом...  Но  девочки
остались изнасилованными, остались мертвыми. Вы ведь разберетесь с  ним,
правда, Эджкум? Через пару недель разберетесь так, что он больше никогда
такого не сделает. - Он поднялся,  подошел  к  перилам  и  посмотрел  на
собачью конуру в центре вытоптанной полянки, посреди старого дерьма. - А
теперь извините меня, - сказал он. - Раз уж я  не  должен  быть  в  суде
после обеда, то думал, что смогу побыть немного со  своей  семьей.  Ведь
дети только раз бывают маленькими.
   - Да, конечно, - согласился я. Мои губы  словно  онемели  и  казались
чужими. - И спасибо за то, что уделили мне столько времени.
   - Да не за что, - сказал он.
   Из дома Хэммерсмита я поехал прямо в тюрьму. Дорога была долгой, и на
этот раз я не мог сократить ее пением песенок. Казалось,  все  песни  на
какое-то время ушли из меня. Перед  глазами  стояло  изуродованное  лицо
бедного мальчика. И рука Хэммерсмита, его пальцы, сложенные в кусающуюся
морду.

Глава 5

   Свой первый поход в смирительную комнату Буйный Билл Уортон  совершил
на следующий же день. Все утро, да и днем тоже  он  выглядел  смирным  и
кротким, словно барашек Мэри, и, как потом мы поняли, это состояние было
для него неестественным и означало: что-то не в порядке. Потом где-то  в
половине восьмого  вечера  Харри  вдруг  почувствовал  теплые  капли  на
манжетах форменных брюк, которые он надел первый раз после  стирки.  Это
была моча. Вильям Уортон стоял в своей  камере  и,  оскалив  почерневшие
зубы, мочился на брюки и башмаки Харри Тервиллиджера.
   -  Этот  сукин  сын,  наверное,  терпел  весь  день,  чтобы  побольше
набралось, - говорил Харри позднее все еще с отвращением и омерзением.
   Да, вот так и  было.  Настала  пора  показать  Вильяму  Уортону,  кто
заказывает музыку в блоке "Г". Харри позвал Брута и меня, я поднял  Дина
и Перси, которые тоже находились на блоке. У нас было трое  заключенных,
если вы помните, и мы работали в  полном  составе:  моя  группа  с  семи
вечера до трех ночи  -  время,  когда  чаще  всего  возникают  нештатные
ситуации, - и две  другие  смены  в  остальное  время  суток.  Те  смены
состояли в основном из временных  охранников,  обычно  под  руководством
Билла Доджа. В конце концов это неплохо, я это чувствовал,  и,  если  бы
мог назначить Перси в дневную смену, было бы еще лучше. И все же я этого
так и не сделал. И до сих  пор  иногда  спрашиваю  себя:  изменилось  бы
что-нибудь, переведи я его тогда?
   В помещении склада был пожарный кран, чуть в стороне от  Олд  Спарки,
Дин и Перси привинтили к нему длинный  пожарный  шланг  и  стояли  около
клапана, чтобы, если понадобится, сразу его открыть.
   Мы с Брутом поспешили к камере Уортона, он все еще стоял, скалясь,  и
его хозяйство по-прежнему болталось из  штанов.  Я  принес  смирительную
рубашку и положил ее на полку в кабинете еще перед уходом  домой  вчера,
думая,  а  вдруг  она  понадобится  для  нашего   новенького   "трудного
мальчика". Теперь я держал ее в руках,  просунув  указательный  палец  в
одну из петель. За нами шел  Харри,  держа  наконечник  шланга,  который
извивался в мой кабинет, а оттуда в помещение склада, где  Дин  и  Перси
изо всех сил быстро разматывали барабан.
   - Ну как, нравится? - спросил Буйный Билл. Он смеялся, как ребенок на
карнавале, смеялся так, что почти не мог говорить, слезы текли у него по
щекам. - Вы пришли так быстро, что я даже не ожидал.  А  я  вам  готовлю
какашки на закуску. Теплые и мягкие. Завтра выдам... Он  увидел,  что  я
открываю дверь его камеры и прищурился. Он заметил, что  Брут  держит  в
одной руке револьвер, а в другой - дубинку, и  глаза  его  сузились  еще
больше.
   - Только попробуйте сюда войти, вас отсюда вынесут, Крошка Билли  вам
это гарантирует, - объявил он нам. Его взгляд снова остановился на  мне.
- А если ты попытаешься напялить на меня эту  рубашку  для  шизиков,  то
увидишь, что будет, старый кобель.
   - Здесь не ты командуешь,  понял?  -  сказал  я  ему,  -  А  если  ты
настолько туп, что не понял, то придется тебя слегка подучить.
   Я открыл второй замок и отодвинул дверь в сторону. Уортон отступил  к
койке, его пенис все еще высовывался из штанов, протянул руки ко  мне  и
поманил пальчиками:
   - Ну давай, давай, мерзкий козел. - Они  меня  будут  учить,  а  этот
старикашка так и рвется в учителя. - Он перевел взгляд на Брута и одарил
его гнилозубой улыбкой. - Ну давай, верзила, начинай. Только теперь тебе
не удастся зайти мне за спину. И  опусти  свою  пушку,  все  равно  ведь
стрелять не будешь. Давай поборемся один на один и посмотрим, кто из нас
лучше... Брут шагнул в камеру, но не к Уортону. Он отошел влево,  пройдя
через дверь, и Уортон  вытаращил  глаза,  увидев  направленный  на  него
пожарный шланг. - Нет, не надо, - пробормотал он. - Не надо, нет...
   - Дин, - закричал я. - Включай! На полную!
   Уортон, рванулся вперед, и Брут нанес ему сильнейший удар дубинкой  -
я уверен, что о таком ударе мечтал Перси, -  поперек  лба  как  раз  меж
бровей. Уортон, считавший наверное, что до его прихода  у  нас  не  было
неприятностей, осел на колени с  широко  открытыми  невидящими  глазами.
Когда пошла вода, Харри отошел на шаг под ее напором,  а  потом,  сжимая
наконечник шланга, нацелил его, как автомат. Струя ударила Буйного Билла
Уортона прямо в середину груди, сбив на пол и загнав под койку. Ниже  по
коридору Делакруа прыгал с ноги на ногу, издавая резкие  звуки  и  крича
Джону Коффи, чтобы тот рассказал, что там происходит,  кто  побеждает  и
как этому новенькому шизику нравится душ по-китайски. Джон  не  отвечал,
просто тихо стоял в своих слишком коротких брюках и тюремных  шлепанцах.
Мне удалось лишь один раз бросить на него взгляд,  и  я  успел  заметить
прежнее выражение его лица печальное и отрешенное.
   - Отключай воду! - крикнул Брут через плечо и быстро вбежал в камеру.
Он просунул руки под мышки Уортона, находящегося почти в бессознательном
состоянии,  и  выволок  его  из-под  койки.  Уортон  кашлял  и   издавал
булькающие звуки. Кровь стекала на его помутневшие глаза из раны на лбу,
где дубинка Брута рассекла кожу.
   Процесс надевания смирительной рубашки  мы  с  Брутом  отработали  до
автоматизма, проделывая это, как пара водевильных танцоров, разучивающих
новый танец. И всякий раз оставались довольны собой. Как и в  этот  раз.
Брут посадил Уортона и вытянул его руки ко мне, как дети  тянут  руки  к
новой кукле. Сознание только начало возвращаться  к  Уортону,  в  глазах
забрезжило понимание того, что, если он не начнет  сейчас  же  бороться,
потом может быть  поздно,  но  связь  между  мозгом  и  мышцами  еще  не
восстановилась, и пока он ее не починил, я натянул рукава рубашки ему на
руки, а Брут застегнул пряжки на спине. Пока он справлялся с застежками,
я схватил завязки манжет, перекинул рукава  крест-на-крест  за  спину  и
связал вместе холщовой завязкой. После этого стало казаться, что  Уортон
сам себя обнимает.
   - Черт тебя подери, истукан,  ну  как  там  они  с  ним  управляются?
восклицал Делакруа. Я слышал также писк Мистера Джинглза, которому будто
тоже было интересно.
   Появился Перси в мокрой, облепившей тело рубашке от долгой  борьбы  с
вентилем, лицо его пылало от возбуждения. За ним  шел  Дин  с  ожерельем
багрового синяка на шее, и гораздо менее взволнованный.
   - Ну давай. Буйный Билл,  -  сказал  я  и  поднял  Уортона  на  ноги.
-Немножко сделай топ-топ.
   - Не называй меня так! - резко выкрикнул  Уортон,  наверное,  впервые
обнаружив свои настоящие чувства, скинув маску умного зверя.
   - Буйный Билл Хайкок не был крутым! Он не ходил на медведя  с  ножом!
Он был таким же бродягой, как Джон Лоу! Тупой сукин сын сидел у двери, и
его убил алкаш!
   - Боже ж ты мой, целый урок истории! -  воскликнул  Брут  и  вытолкал
Уортона из камеры. - Попадая сюда, никто не знает, что получит,  но  все
будет здорово. Особенно когда здесь такие славные ребята,  как  ты,  это
похоже на правду, И знаешь что? Скоро ты сам  станешь  историей,  Буйный
Билл. А сейчас пойдешь по коридору, там для тебя  приготовлена  комната.
Освежающая.
   Уортон издал яростный, нечленораздельный вопль и бросился  на  Брута,
хотя был запакован в смирительную рубашку и рукава завязаны  за  спиной.
Перси схватился уже за свою дубинку  -  рецепт  Уэтмора  на  все  случаи
жизни, но Дин перехватил его руку. Перси взглянул на него недоумевающе и
возмущенно, словно хотел сказать: "После всего того, что Уортон  сделал,
с тобой, ты еще хочешь меня удержать?"
   Брут оттолкнул Уортона назад. Я поймал его и толкнул Харри.  А  Харри
толкнул его по Зеленой  Миле  мимо  ликующего  Делакруа  и  безучастного
Коффи. Уортон побежал, чтобы не  упасть  лицом  на  пол,  и  всю  дорогу
изрыгал ругательства.  Проклятия  сыпались,  словно  искры  с  электрода
сварщика. Мы втолкнули его в последнюю камеру  с  правой  стороны,  пока
Дин, Харри и Перси (который впервые  жаловался  на  то,  что  все  время
перерабатывает) выносили всякий хлам из смирительной комнаты.  Пока  они
это делали, я коротко поговорил с Уортоном.
   - Ты думаешь, что крутой, - сказал я, - может, сынок, так и есть,  но
здесь это не имеет значения. Твои дни все  равно  сочтены.  Если  нам  с
тобой будет легко, то и тебе будет легко с нами. Если  ты  нам  добавишь
проблем, ты все равно  умрешь,  только  мы  тебя  сначала  заточим,  как
карандаш.
   - Вы будете счастливы, когда мне придет конец,  -  хрипло  проговорил
Уортон. Он дергался в смирительной рубашке, даже  зная,  что  ничего  из
этого не выйдет, его лицо стало красным, как помидор.  -  А  пока  я  не
уйду, я попорчу вам крови. - И он обнажил свои зубы, как злобный бабуин.
   - Если ты только хочешь попортить нам крови, то тебе это уже удалось,
можешь перестать, - вмешался Брут. - Но пока идет твое  время  на  Миле,
Уортон, нам плевать, можешь весь срок  просидеть  в  комнате  с  мягкими
стенами.  И  носить  эту  рубашку  до  тех  пор,  пока   от   недостатка
кровообращения твои руки не сгниют  от  гангрены  и  не  отпадут.  -  Он
перевел дух. - Сюда ведь никто не приходит. И  если  ты  думаешь,  будто
кого-то волнует, что творится с тобой, то ошибаешься. Для всего мира  ты
уже мертвый.
   Уортон внимательно вглядывался в Брута, и краска медленно  сползла  с
его лица.
   - Выпустите меня, - сказал он миролюбиво -  слишком  серьезно,  чтобы
поверить. - Я хорошо буду себя вести. Честное слово.
   В дверях камеры появился Харри. Конец коридора стал похож на блошиный
рынок, но мы привыкли все быстро приводить в порядок, раз уж начали.  Мы
и раньше это делали, мы знали, как надо.
   - Все готово, -  объявил  Харри.  Брут  схватил  за  выступ  холщовой
рубашки, где находился правый локоть Уортона и поднял его на ноги.
   - Пошли, Буйный Билл.  И  постарайся  посмотреть  на  все  с  хорошей
стороны. В твоем распоряжении по меньшей мере  сутки,  чтобы  запомнить,
что нельзя сидеть спиной к двери и никогда  не  стоит  откалывать  такие
номера.
   - Выпустите меня, - заныл Уортон. Он  переводил  взгляд  с  Брута  на
Харри, потом на меня, и лицо его снова наливалось  краской.  -  Я  стану
хорошо себя вести, говорю вам, я усвоил урок. Я... Я...  У-ум-ммм...  Он
вдруг упал  на  пол,  оказавшись  наполовину  в  камере,  наполовину  на
веселеньком линолеуме, дрыгая ногами и корчась всем телом.
   - Боже, да у него судороги, -  прошептал  Перси,  -  Конечно,  а  моя
сестра - вавилонская  блудница,  -  невозмутимо  произнес  Брут.  -  Она
танцует хучи-кучи для Моисея по субботам в длинной белой накидке.  -  Он
наклонился и зацепил Уортона одной рукой под мышкой. Я взялся  с  другой
стороны. Уортон трепетал между нами, как  пойманная  рыба.  Было  ужасно
неприятно тащить его дергающееся тело и слышать хрипение  и  пуканье.  Я
поднял глаза и на секунду встретился взглядом с Джоном Коффи. Глаза  его
покраснели, щеки были влажными. Он опять плакал. Я вспомнил  Хэммерсмита
и его кусающий жест и поежился. Потом снова обратился к Уортону.
   Мы швырнули его в смирительную комнату, будто мешок, и смотрели,  как
он дергается на полу рядом с водостоком,  где  мы  однажды  вели  поиски
мышонка, появившегося в блоке "Г" под именем Вилли-Пароход.
   - Мне все равно, если он проглотит свой язык или еще  чего  и  умрет,
сказал Дин хриплым и резким голосом, -  но  подумайте,  ребята,  сколько
потом понадобится бумаг! Мы не будем успевать их писать.
   - Да черт с ними, с бумагами, подумай  о  том,  какие  слухи  пойдут,
мрачно сказал Харри. - Мы потеряем эту проклятую работу  и  кончим  тем,
что  отправимся  собирать  горох  на  Миссисиппи.  Знаете,   что   такое
Мисси-сиппи? Это индейское название задницы.
   - Да не умрет он и не проглотит свой  грязный  язык,  -  успокоил  их
Брут. - Завтра, когда откроем эту дверь, он  будет  как  огурчик.  Слово
даю.
   Так оно и случилось. Когда на  следующий  вечер  в  девять  часов  мы
привели его обратно в камеру, он был тих, бледен и вроде бы покорен.  Он
шел, опустив голову,  и  уже  не  пытался  никого  задеть,  когда  сняли
смирительную рубашку,  Уортон  безразлично  смотрел  на  меня,  когда  я
говорил, что в следующий раз будет то же самое,  и  ему  надо  подумать,
сколько времени он хочет провести, писая в штаны и кушая детское питание
из ложечки.
   - Я буду хорошо себя вести, босс, я понял урок, - прошептал он слабым
голосом, когда мы запирали его снова в его  камеру.  Брут  посмотрел  на
меня и подмигнул.
   На следующий вечер Вильям Уортон,  называющий  себя  Крошка  Билли  и
никогда - Джон Лоу Буйный, Билл Хайкок, купил шоколадный рожок у старика
Тут-Тута. Такое Уортону было строжайше запрещено, но охрана после  обеда
состояла из временных, я уже говорил об этом, поэтому сделка состоялась.
Сам Тут тоже прекрасно знал о запрете, но для него тележка с  продуктами
всегда была источником дохода, а деньги, как известно, не пахнут.
   Ночью, когда Брут обходил камеры, Уортон стоял у двери. Он  подождал,
пока Брут взглянет на него, а потом хлопнул ладонями по надутым щекам  и
выстрелил густой и удивительно длинной струёй шоколадной жижи прямо  ему
в лицо. Уортон запихал себе в рот шоколадный рожок целиком, держал  его,
пока тот не растворился, а потом мусолил, как жевательный табак.
   Уортон с вымазанным шоколадом подбородком повалился  на  свою  койку,
задирая ноги и хохоча, показывая пальцем  на  Брута,  на  лице  которого
шоколада было куда больше.
   - Ха-ха, Черный Самбо, сэр, босс, как поживаете?  -  хохотал  Уортон,
держась за живот. - Господи, если бы это было дерьмо! Как жаль, что  это
не дерьмо! Если бы у меня было хоть немного.
   - Сам ты дерьмо, - проревел  Брут,  -  А  теперь,  собирай  чемоданы,
сейчас опять отправишься в свой любимый туалет.
   Уортона снова запаковали в смирительную рубашку, и опять мы  затащили
его в комнату с мягкими стенками. На этот раз  на  два  дня.  Иногда  мы
слышали  доносившиеся  оттуда  ругательства,  обещания,  что  он  станет
хорошим, что он образумится и будет хорошим, что ему нужен врач, что  он
умирает. Но чаще всего, Уортон все-таки молчал.  Молчал,  когда  мы  его
выводили, и опять понуро шел, опустив голову, глядя  перед  собой  и  не
отвечая, когда Харри говорил ему:
   - Запомни, все зависит от тебя.
   Какое-то время он вел себя нормально, а потом придумывал что-то  еще.
Почти все, что он пытался выкинуть, делали и до  него  (разве  что  этот
трюк с шоколадным рожком, даже Брут признал его  оригинальным),  но  его
настойчивость пугала. Я боялся, что рано или поздно кто-нибудь  допустит
оплошность, и тогда придется дорого заплатить. А такое  положение  могло
сохраняться  еще  долго,  потому  что  где-то  у  Уортона  был  адвокат,
обивающий пороги и доказывающий всем, как это неправильно убивать парня,
у которого молоко на губах еще не обсохло... И  который,  между  прочим,
белый, как старый Джефф Дэвис. Жаловаться на это было  бесполезно,  ведь
уберечь Уортона от электрического стула входило в обязанности  адвоката.
А беречь его в надежном месте входило в  наши  обязанности.  И  в  конце
концов, адвокат там или не адвокат, а Олд Спарки Уортону не миновать.

Глава 6

   Именно на этой неделе Мелинда Мурс, жена начальника тюрьмы, вернулась
домой из Индианолы. Докторам она уже была не нужна:  они  получили  свои
новомодные рентгеновские снимки  опухоли,  отметили  в  истории  болезни
слабость ее руки  и  невыносимые  боли,  мучившие  ее  тогда  уже  почти
постоянно, - и на этом закончили. Они  дали  ее  мужу  кучу  таблеток  с
морфием и отправили Мелинду домой умирать.  Хэл  Мурс  взял  больничный,
ненадолго, в те дни длинных отпусков не давали, на  сколько  мог,  чтобы
хоть как-то помочь ей. Дня через три после возвращения Мелинды домой  мы
с женой поехали ее навестить. Я позвонил заранее, и Хэл сказал:  хорошо,
приезжайте, у Мелинды сегодня  неплохой  день,  и  она  будет  рада  вас
видеть.
   - Терпеть не могу  таких  визитов,  -  заметил  я  Дженис,  когда  мы
подъезжали к домику, где Мурсы прожили почти всю свою совместную жизнь.
   - Никто не любит, дорогой, - ответила она и погладила меня  по  руке.
-Мы поддержим ее, и ей станет легче.
   - Я надеюсь.
   Мелинду мы увидели в гостиной,  она  сидела  в  лучах  не  по  сезону
теплого октябрьского солнца, и первое, что меня поразило:  она  похудела
килограммов на сорок. Конечно же, это было не так, если бы она настолько
похудела, то вряд ли сидела бы здесь, но мой мозг  так  отреагировал  на
то, что увидели глаза. Обтянутый кожей череп, а кожа - цвета пергамента.
Под глазами были темные круги. И впервые за столько лет  я  увидел,  что
она сидит в креслекачалке без работы на коленях: ни лоскутов для одеяла,
ни полосок ткани  для  плетения  ковриков.  Она  просто  сидела.  Как  в
ожидании поезда.
   - Мелинда, - мягко произнесла моя жена. Я думаю, она  была  потрясена
не меньше, а скорее больше, чем я, но перенесла это  стойко,  как  могут
некоторые  женщины.  Она   подошла   к   Мелинде,   присела   около   ее
кресла-качалки и взяла за руку. В этот момент мой взгляд упал  на  синий
ковер  перед  камином.  Мне  пришло  в  голову,  что  он   должен   быть
зеленоватым, потому  что  теперь  эта  комната  превратилась  в  подобие
Зеленой Мили.
   - Я привезла тебе чай, - сказала  Джен.  -  Я  сама  его  составляла.
Замечательный снотворный чай. Я оставила его в кухне.
   - Спасибо тебе, дорогая, - проговорила Мелинда. Ее голос был  усталым
и бесцветным.
   - Как ты себя чувствуешь, дорогая? - спросила жена.
   - Уже лучше, - отозвалась Мелинда безразличным скрипучим  голосом,  -
Не так, чтобы прямо пуститься в пляс, но по  крайней  мере  сегодня  нет
боли. Врачи дали мне таблетки от головной боли. Иногда они помогают.
   - Это неплохо, ведь правда?
   - Да, но я ничего не могу держать. Что-то  случилось  с  моей  рукой.
-Она подняла ее, посмотрела на нее так, словно никогда не видела раньше,
потом снова опустила себе на  колени.  -  Что-то  случилось...  Со  мной
вообще. - Она беззвучно заплакала, и я вспомнил поэтому Джона Коффи. И в
моей голове снова зазвенели его слова: "Я ведь  помог,  правда?  Я  ведь
помог, правда?". Как стишок, от которого никак не отвяжешься.
   Вошел Хэл. Он обнял меня за плечи, и я обрадовался этому, можете  мне
верить, мы пошли в кухню, и он налил мне  полрюмки  самогона,  крепкого,
свежего, только что привезенного откуда-то из села. Мы сдвинули рюмки  и
выпили. Напиток обжигал горло, как нефть, но  ощущение  в  желудке  было
божественным. Хотя, когда Мурс протянул мне кружку, словно спрашивая, не
повторить ли, я отрицательно покачал головой.  Буйный  Билл  Уортон  был
избавлен от смирительных средств, по крайней мере в данный момент,  -  и
было бы небезопасно  находиться  рядом  с  ним  со  слегка  затуманенной
алкоголем головой. Даже если нас разделяла решетка.
   - Я не знаю, Пол, сколько смогу выдержать, - тихо  сказал  он.  -  По
утрам к нам приходит девушка помочь мне с ней, но врачи говорят,  что  у
нее  может  отказать  кишечник,  и  тогда...  Тогда...  -  Он  замолчал,
сдерживая в горле рыдания, не желая плакать при мне опять.
   - Постарайся сделать все, что в твоих силах. Я  протянул  руку  через
стол и быстро пожал его бессильную, в веснушках руку. -  Делай  это  изо
дня в день, а остальное предоставь Господу. Больше ты,  пожалуй,  ничего
не можешь, так?
   - Пожалуй, да. Но это так тяжело, Пол. Я молю Бога, чтобы ты  никогда
не узнал, как это тяжело. Сделав над собой усилие, он взял себя в руки.
   - А теперь расскажи, что нового. Как вы там справляетесь  с  Вильямом
Уортоном? И как уживаетесь с Перси Уэтмором?
   Мы немного поговорили о работе, и на этом визит закончился. Позже всю
дорогу домой, когда  моя  жена  почти  все  время  сидела  рядом  молча,
задумчивая и с мокрыми глазами, в голове  у  меня  прыгали  слова  Коффи
(почти как Мистер Джинглз в камере у Делакруа): "Я ведь помог, правда?".
   - Это ужасно, - в какой-то момент печально произнесла моя жена,  -  И
никто ничем не может ей помочь.
   Я кивнул в знак согласия и подумал: "Я ведь помог, правда?". Но мысль
казалась безумной, и я постарался отогнать ее.
   Когда мы въезжали в свой двор, она заговорила во второй раз, но не  о
старом друге Мелинде, а о моей "мочевой" инфекции. Спросила,  совсем  ли
она прошла. Я ответил, что совсем.
   - Ну и отлично, - сказала она  и  поцеловала  в  заветное  место  над
бровью. - Может, нам стоит кое-чем заняться, если, конечно, у тебя  есть
время и желание.
   Поскольку последнего было много, да и первого хватало, я взял  ее  за
руку и отвел в спальню, раздел ее, а она гладила ту мою  часть,  которая
разбухла и пульсировала, но уже не болела.  И  когда  я  двигался  в  ее
сладких глубинах медленно, как она любила - как мы оба любили, - я опять
вспомнил слова Джона Коффи, что он помог, он  ведь  помог,  правда?  Как
мелодия песенки, не выходящая из ума, пока не вспомнится целиком.
   А еще позднее, по дороге в тюрьму, я стал думать о том, что уже очень
скоро нам придется начать репетицию казни Делакруа. Это привело к мысли,
что на сей раз Перси будет распорядителем, и я ощутил холодок страха.  Я
уговаривал себя, что нужно просто через это пройти, всего одна казнь - и
мы скорее всего освободимся  от  Перси...  Но  холодок  остался,  словно
инфекция,  от  которой  я  так  страдал,  не  прошла  вовсе,  а   просто
переместилась в другое место - из паха в затылок.

Глава 7

   - Собирайся, пошли, - сказал Брут  Дэлу  на  следующий  вечер.  -  Мы
немного погуляем. Ты, я и Мистер Джинглз.  Делакруа  посмотрел  на  него
недоверчиво, а потом полез в коробку за  мышонком.  Он  посадил  его  на
ладошку и смотрел на Брута прищуренными глазами.
   - О чем ты говоришь? - спросил он.
   - Сегодня для тебя и Мистера Джинглза большой вечер,  -  сказал  Дин,
подходя вместе с Харри к Бруту. Синяк вокруг  шеи  Дина  стал  неприятно
желтым, но он уже мог опять говорить нормально, а не как пес, дающий  на
кота. - Как ты думаешь, Брут, нужны ему наручники?
   Брут слегка задумался.
   - Не-а, - произнес он наконец. - Он будет хороша себя вести,  правда,
Дэл? И ты, и твоя мышка. В конце концов, ты сегодня даешь  представление
для довольно высокой публики.
   Мы с Перси стояли около стола дежурного, наблюдая: Перси сложил  руки
на груди, и на его губах играла презрительная улыбка. Через  секунду  он
вынул свою роговую  расческу  и  стал  причесываться.  Джон  Коффи  тоже
смотрел, стоя в молчании у решетки своей камеры. Уортон лежал на  койке,
глядя в потолок и не обращая внимания на происходящее. Он все  еще  "вел
себя хорошо", хотя это "хорошо" врачи в Бриар Ридже назвали бы ступором.
И еще один человек присутствовал. Его не было видно  из-за  двери  моего
кабинета, но его тонкая тень падала из двери на Зеленую Милю.
   - Что происходит, вы что, с ума  сошли?  -  недовольно  спросил  Дал,
поджимая ноги на койке, когда Брут отпер оба замка его камеры  и  открыл
дверь. Его взгляд перебегал с одного охранника на другого.
   - Ну ладно, слушай, - сказал Брут. - Мистер Мурс  ушел  в  отпуск,  у
него  жена  умирает,  может,  ты  слышал.  Поэтому  его  заменит  мистер
Андерсон. Мистер Кэртис Андерсон.
   - Да? А я тут при чем?
   - При чем? - вступил в разговор Харри. - Босс Андерсон слышал о твоей
мыши, Дэл, и хочет увидеть ее трюки. Он и еще шестеро других сейчас ждут
твоего представления в административном корпусе.  И  не  только  обычные
охранники, говорят, среди них есть и большие шишки. Один из них  -  даже
политик из столицы штата.
   Делакруа заметно приосанился, и я не заметил ни тени сомнения  в  его
лице. Конечно, они хотят увидеть Мистера Джинглза, а кто ж не хочет?
   Он засуетился, залез сначала под койку, а потом под  подушку.  Достал
одну  из  больших  розовых  мятных  конфет   и   разноцветную   катушку.
Вопросительно взглянул на Брута, тот кивнул.
   - Да, наверное, они хотели посмотреть именно трюк с катушкой, но  то,
как он ест леденцы, тоже ужасно занятно. И не забудь  коробку.  Ты  ведь
понесешь его в ней, так?
   Делакруа взял коробку, положил в нее принадлежности Мистера Джинглза,
а самого посадил  на  плечо.  Когда  он  гордо  выходил  из  камеры,  то
посмотрел на Дина и Харри:
   - А вы, ребята, идете?
   - Нет, - ответил Дин. - У нас дела. Но ты им покажи, Дэл, покажи  им,
что бывает, когда парень из Луизианы кладет молоток и начинает  работать
понастоящему.
   - Ладно. - Улыбка озарила его лицо таким внезапным и полным счастьем,
что на секунду мне стало его жаль, несмотря на  совершенное  им  ужасное
преступление. В каком мире мы живем, в каком мире!
   Делакруа обернулся к Джону Коффи, с которым  у  них  возникло  что-то
вроде дружбы, как  часто  бывало  среди  сотни  других  приговоренных  к
смерти.
   - Давай, покажи им, Дэл, - сказал Коффи серьезно. - Покажи им все его
штучки.
   Делакруа кивнул и поднес руку к плечу. Мистер Джинглз сошел  на  нее,
словно на платформу, и Делакруа протянул  руку  к  камере  Коффи,  Коффи
просунул сквозь решетку огромный палец, и, будь я проклят, если  мышонок
не вытянул шею и не лизнул его кончик, как собака.
   - Пошли Дэл, хватит копаться, - поторопил Брут. - Эти ребята отложили
дома обед, чтобы посмотреть, как твоя мышь выкидывает  коленца.  -  Это,
конечно, была неправда, Андерсон пробудет в тюрьме до восьми  вечера,  а
охранники, которых он привел посмотреть "шоу" Делакруа, и того больше  -
до одиннадцати или двенадцати, смотря когда кончаются их смены. "Политик
из  столицы  штата"  скорее   всего   окажется   обычным   швейцаром   в
позаимствованном галстуке. Но Делакруа не должен об этом знать.
   - Я готов, - сказал Делакруа просто, тоном звезды, чудом  сохранившей
демократизм. - Пошли. - И, пока Брут вел его по Зеленой  Миле  и  Мистер
Джинглз восседал у него на плече, Делакруа снова начал вещать.
   - Messieurs et mesdames? Bieavenue au  cirque  de  mousie!  "Месье  и
медам! Добро пожаловать в мышиный цирк!", - но даже уйдя с головой в мир
своих фантазий, он постарался подальше обойти Перси и посмотрел на  него
с недоверием.
   Харри и Дин остановились перед пустой камерой напротив Уортона  (этот
тип так и не шелохнулся).  Они  посмотрели,  как  Брут  открыл  дверь  в
прогулочный дворик, где их ожидали два других охранника, и вывел Дэла из
блока  давать  представление  перед  самыми  большими   и   влиятельными
манекенами в тюрьме "Холодная Гора".  Мы  подождали,  пока  дверь  снова
закроется, потом  я  посмотрел  в  сторону  своего  кабинета.  Тень  еще
виднелась на полу, узкая, похожая на женскую, и я был рад, что  Делакруа
в волнении ее не заметил.
   - Выходи, давай, - сказал я. - И по-быстрому, ребята. Я хочу, чтоб мы
прошли два раза, а времени у нас в обрез.
   Старик Тут-Тут, как всегда, с  ясными  глазами  и  лохматой  головой,
вышел из кабинета, направился к камере Делакруа и  прошел  внутрь  через
открытую дверь"
   - Сижу, - произнес он. - Я сижу, я  сижу,  я  сижу.  Я  подумал,  что
настоящий цирк как раз здесь, и  закрыл  на  секунду  глаза.  Да,  здесь
действительно цирк, а мы все - всего лишь стайка  дрессированных  мышей.
Потом я отбросил эту мысль, и мы начали репетировать.

Глава 8

   Первая репетиция прошла  нормально,  вторая  тоже.  Перси  действовал
лучше, чем я мог  представить  в  самых  невообразимых  мечтах.  Это  не
означало, что все пройдет гладко, когда действительно настанет  час  для
французика пройти по Миле, но  шаг  в  нужном  направлении  сделан.  Мне
показалось, что все шло хорошо лишь потому, что Перси наконец делал  то,
что ему нравилось. Мне представлялось это подозрительным, но я  старался
не придавать этому значения. Зачем? Он наденет на Делакруа шлем, включит
ток - и все, оба исчезнут. Если это не счастливый финал, то что? И,  как
сказал Муре, Делакруа все равно  умрет,  неважно,  кто  будет  при  этом
распорядителем.
   И тем не менее Перси показал себя неплохо в новой  роли,  и  сам  это
понимал. Мы все понимали. Что  же  касается  меня,  то  чувствовал  себя
слишком хорошо, чтобы ненавидеть его сейчас. Похоже было, что  все  идет
как  надо.  Еще  большее  облегчение  я  испытал,  увидев,   что   Перси
действительно прислушивается к нашим  наставлениям  и  предостережениям.
Честно говоря, сегодня мы этим очень увлеклись, даже Дин, который обычно
старался держаться подальше от Перси  и  поменьше  думать  о  нем,  если
получалось. И неудивительно: я думаю, для большинства зрелых мужчин  нет
ничего  более  приятного  видеть,  что  молодой  и   неопытный   человек
прислушивается к их советам, и в этом смысле мы не были  исключением.  В
результате никто из нас, включая и меня, не  заметил,  что  Буйный  Билл
Уортон уже не глядит в потолок. Он смотрел на нас,  когда  мы  стояли  у
стола дежурного и наперебой давали советы Перси. Мы давали советы! А  он
делал вид, что слушает! Смешно,  особенно  если  учесть,  что  из  этого
вышло.
   Звук открывающегося замка в двери прогулочного дворика положил  конец
нашему послерепетиционному обсуждению. Дин предупреждающе  посмотрел  на
Перси.
   - Помни, ни слова, ни неверного взгляда, - сказал он. - Мы не  хотим,
чтобы  он  знал,  что  здесь  делается.   Это   для   них   плохо.   Они
расстраиваются. Перси кивнул и поднес палец к губам жестом, который,  он
думал, будет выглядеть смешным, но не получилось.  Дверь  в  прогулочный
двор открылась, и вошел Делакруа  в  сопровождении  Брута,  который  нес
коробку из-под сигар с разноцветной катушкой  внутри,  словно  ассистент
волшебника в водевильном шоу, уносящий принадлежности хозяина со сцены в
конце акта. Мистер Джинглз восседал на плече Делакруа. А  сам  Делакруа?
Уверяю вас, Лилли Лангтри не была счастливей после выступления  в  Белом
Доме.
   - Им понравился Мистер Джинглз! - объявил Делакруа. -  Они  смеялись,
кричали "браво" и хлопали в ладоши.
   -  Да,  это  классно.   -   Перси   произнес   это   снисходительным,
начальственным тоном, который совсем не напоминал прежнего Перси. -  Иди
в камеру, старожил!
   Делакруа бросил на него взгляд, полный недоверия, и тут прежний Перси
явился во всей красе. Он оскалил зубы в ухмылке и сделал вид, что  хочет
схватить Делакруа. Конечно, это была шутка. Перси был доволен  и  совсем
не собирался никого хватать, но Делакруа этого не знал. Он  отпрянул  со
страхом, и, споткнувшись о громадную ступню Брута, тяжело  упал,  сильно
ударившись затылком о линолеум. Мистер Джинглз успел вовремя  отскочить,
иначе бы его раздавило, и с писком  убежал  по  Зеленой  Миле  в  камеру
Делакруа.
   Делакруа поднялся на ноги,  смерил  усмехающегося  Перси  ненавидящим
взглядом и поплелся вслед за своим любимцем, зовя его по имени и потирая
затылок. Брут (не знавший, что Перси  проявил  признаки  сознательности)
презрительно взглянул на Перси и пошел за Дэлом, доставая ключи.
   То, что случилось потом, думаю,  произошло  именно  из-за  искреннего
желания Перси принести извинения.
   Я понимаю, в это трудно поверить, но в тот день он был в  необычайном
настроении. По правде,  это  лишний  раз  подтверждает  старую  циничную
пословицу, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Помните, я
рассказывал, как после погони за мышью, еще до прихода  Делакруа,  Перси
слишком близко подошел к камере Президента? Так  опасно  делать,  именно
поэтому Зеленая Миля такая широкая: когда идешь точно посередине,  ни  с
одной из сторон до тебя нельзя дотянуться.  Президент  тогда  ничего  не
сделал  Перси,  но  я,  помню,  подумал,  что  Арлен  Биттербак  мог  бы
что-нибудь выкинуть, если бы Перси  подошел  так  близко.  Просто  чтобы
проучить.
   Да, Президент и Вождь уже ушли, но на их месте оказался  Буйный  Билл
Уортон. Характер у него был во сто крат хуже, чем у Президента  и  Вождя
вместе взятых, и он смотрел весь  этот  маленький  спектакль  в  надежде
появиться  на  сцене  самому.  И  вот  благодаря  Перси  Уэтмору  случай
представился.
   - Эй, Дал! - позвал Перси, смеясь,  и  пустился  вслед  за  Брутом  и
Делакруа, не замечая, что опасно приблизился к решетке Уортона. - Эй,  я
не хотел тебя трогать! С тобой все в п... Уортон в мгновение ока вскочил
с койки и оказался у решетки камеры. За все время работы в охране  я  не
видел никого, кто двигался бы  так  быстро,  включая  и  тех  спортивных
ребят, с которыми мы с Брутом работали позже в колонии для мальчиков. Он
просунул руки за прутья и  схватил  Перси  сначала  за  плечи  форменной
блузы, а потом за горло. Уортон прижал его спиной к двери камеры.  Перси
визжал, как поросенок на бойне, и по  глазам  его  было  видно,  что  он
думал, будто сейчас умрет.
   - Какой славный, - прошептал Уортон. Одна рука оставила глотку  Перси
и взъерошила его волосы. - Мягкие, -  сказал  он  со  смехом.  -  Как  у
девушки. Я скорее трахнул бы  тебя  в  задницу,  чем  переспал  с  твоей
сестрой. - И он страстно поцеловал Перси в ухо.
   Я думаю, что Перси, который избил Делакруа на блоке лишь за  то,  что
тот случайно провел рукой по его промежности - помните? - точно понимал,
что происходит. Кровь отлила от его лица, и прыщи на  щеках  проступили,
словно родимые пятна. Глаза расширились и стали влажными. Слюна  стекала
из уголка перекошенного рта тонкой струйкой. Все произошло очень быстро,
секунд за десять, не больше.
   Мы с Харри вышли вперед, подняв  дубинки.  Дин  достал  пистолет.  Но
прежде чем  мы  успели  что-то  предпринять,  Уортон  отпустил  Перси  и
отступил назад, подняв руки к плечам и улыбаясь гнилыми зубами:
   - Я его отпустил, я просто поиграл и отпустил его, -  проговорил  он.
-С его прелестной головки и волосок не упал, так что не надо тащить меня
в эту проклятую комнату с мягкими стенками.
   Перси Уэтмор метнулся через Зеленую Милю и скорчился  у  зарешеченной
двери пустой камеры с противоположной стороны, дыша тяжело и так громко,
что было похоже  на  рыдания.  Он  наконец  получил  урок,  почему  надо
держаться ближе к центру  Зеленой  Мили  и  подальше  от  головорезов  с
кусающимися зубами и хватающими когтями. Я подумал,  что  этот  урок  он
запомнит намного дольше, чем  все  наши  советы.  На  лице  его  застыло
выражение животного ужаса, а его роскошные волосы впервые с тех пор, как
я его увидел, были в беспорядке. Он напоминал человека, чудом спасшегося
от изнасилования.
   На секунду воцарилась  полная  тишина,  нарушаемая  лишь  рыдающим  и
свистящим дыханием Перси. И  вдруг  раздался  смех,  внезапный  и  такой
безумный, что мы застыли в шоке. "Уортон" - была моя  первая  мысль,  но
это оказался не он" Смеялся Делакруа, стоявший в  открытой  двери  своей
камеры и показывая пальцем на Перси. Мышь снова сидела у него на  плече,
и Делакруа был  похож  на  маленького,  но  злобного  колдуна  со  своим
чертенком.
   - Смотрите, он в штаны намочил! - завопил Делакруа. -  Смотрите,  что
этот верзила наделал! Сначала бьет других палкой,  а  когда  его  самого
тронули, то написал в штаны, как маленький!
   Он смеялся и показывал пальцем, и весь его страх и ненависть к  Перси
звенели в этом ироническом смехе. Перси смотрел на  него,  словно  не  в
силах ни пошевелиться, ни  говорить.  Уортон  снова  подошел  к  решетке
камеры и улыбнулся, глядя,  как  на  брюках  Перси  расплывается  темное
пятно,  небольшое,  но  заметное,  и   никто   не   сомневался   в   его
происхождении.
   - Нужно купить крутому мальчику пеленочку, - бросил  он  и  вернулся,
смеясь, на свою койку.
   Брут подошел к камере Делакруа, но французик успел нырнуть  внутрь  и
улечься еще до прихода Брута.
   Я взял Перси за плечо.
   - Перси, - начал я и дальше не знал, что сказать. Он вернулся к жизни
и стряхнул мою руку.  Потом  взглянул  на  свои  брюки,  увидел  на  них
расплывающееся пятно и густо-густо покраснел. Он поднял глаза  на  меня,
затем посмотрел на Харри и Дина, Я был рад,  что  старик  Тут-Тут  ушел.
Будь он здесь, история облетела бы всю тюрьму в один  день.  А  учитывая
фамилию Перси ,  особенно  неудачную  в
сегодняшнем контексте, эту историю смаковали  бы  еще  долгие  и  долгие
годы.
   - Только попробуйте кому-нибудь рассказать, вы все тут же окажетесь в
очередях за хлебом, - злобно прошипел он.  В  других  обстоятельствах  я
обязательно дал бы ему в морду,  но  сейчас  мне  стало  его  жалко.  И,
наверное, он увидел эту жалость, и  ему  стало  еще  хуже  -  словно  по
открытой ране хлестнули крапивой.
   - Что здесь происходит, здесь и остается, - тихо сказал Дин. - Можешь
не беспокоиться.
   Перси оглянулся через плечо на камеру Делакруа. Брут как раз закрывал
дверь на замки, а изнутри ясно доносилось хихиканье Делакруа. Перси стал
чернее тучи. Я хотел было сказать ему: в этой жизни что  посеешь,  то  и
пожнешь, а потом решил, что для назиданий момент не самый подходящий.
   - А его, - начал Перси, но не  закончил.  Вместо  этого  он,  опустив
голову, пошел в кладовку искать сухие брюки.
   - Он такой прелестный, - проговорил Уортон сонным голосом.
   Харри велел ему заткнуть хлебальник, пока  не  попал  в  смирительную
комнату просто из принципа. Уортон сложил руки на груди, закрыл глаза  и
притворился спящим.

Глава 9

   Ночь накануне казни Делакруа оказалась более  жаркой  и  душной,  чем
когда-либо:  тридцать  три  градуса  по  термометру  на  окне   приемной
административного корпуса я видел, когда заступал на дежурство в  шесть.
Тридцать три - и это в конце октября, представляете, к тому же где-то на
западе рокотал гром - ну совсем как в июле. В тот  вечер  я  встретил  в
городе одного прихожанина из  моего  района,  и  он  на  полном  серьезе
спросил меня, не означает ли такая не по сезону погода  конца  света.  Я
ответил  с  уверенностью  отрицательно,  но  подумал,  что  конец  света
наступит для Делакруа. Так и есть.
   Билл Додж стоял в дверях в  прогулочный  дворик,  пил  кофе  и  курил
сигаретку. Он посмотрел на меня и сказал:
   - Смотрите, кто идет. Пол Эджкум, большой,  как  жизнь,  и  столь  же
неприглядный.
   - Как дела, Билл?
   - Нормально.
   - Как Делакруа?
   - Тоже в норме. Он вроде и понимает, что будет завтра, а вроде  бы  и
не понимает. Знаешь, какими они становятся,  когда  конец  действительно
уже близок.
   Я кивнул.
   - А как Уортон?
   Билл засмеялся:
   - Этот клоун? Он и Джека Бенни заставит говорить, как квакера. Сказал
Рольфу Веттермарку, что ел клубничное варенье из прелестей его жены.
   - И что ответил Рольф?
   - Что он не женат. Сказал, что Уортон, наверное,  имел  в  виду  свою
мать.
   Я расхохотался. Это действительно звучало смешно,  хотя  и  не  очень
тонко. И так приятно смеяться и  не  чувствовать,  что  кто-то  зажигает
спички внизу живота. Билл тоже смеялся, потом выплеснул остатки кофе  во
двор,  где  почти  никого  не  было,  кроме   нескольких   долгожителей,
большинство которых сидели здесь уже тысячу лет.
   Где-то далеко гремела гроза, и на горизонте неясные молнии вспыхивали
над головой в темнеющем небе. Билл посмотрел вверх с тревогой,  перестав
смеяться.
   - Знаешь, - сказал он. - Не нравится мне эта  погода.  Словно  что-то
должно случиться. Что-то ужасное.
   Насчет этого он оказался прав. Ужасное  произошло  вскоре,  где-то  в
четверть десятого той же ночью. Тогда Перси убил Мистера Джинглза.

Глава 10

   Поначалу казалось, что ночь пройдет спокойно несмотря на  жару:  Джон
Коффи вел себя, как всегда, тихо, Буйный Билл притворялся Тихим  Биллом,
а настроение Делакруа можно было считать хорошим, учитывая, что свидание
с Олд Спарки ему предстояло не раньше чем через сутки.
   Он понимал, что с ним случится, по крайней мере в основном:  на  свой
последний ужин он заказал соус чили и дал мне специальные  указания  для
кухни.
   - Скажи им, пусть положат в этот острый соус что-нибудь такое, что бы
обжигало и прыгало в горле - зеленый чили, а  не  слабый.  Он  меня  так
забирает, что на следующий день я не могу сойти с  унитаза.  Но  на  сей
раз, думаю, с этим проблем не будет, n'est-ce pas <Не  так  ли?  (фр.)>?
Большинство  приговоренных  беспокоились  о  своей  бессмертной  душе  с
какой-то идиотической свирепостью, но Делакруа сразу же  отмел  все  мои
вопросы о том, чего бы он хотел получить в последние часы для  душевного
комфорта.  Если  "этот  парень"  Шустер  подошел  для   Большого   Вождя
Биттербака, рассуждал Дэл, то и для него  сойдет.  Но  больше  всего  он
беспокоился - вы уже догадались о чем, я уверен, - что будет с  Мистером
Джинглзом после его, Делакруа, ухода. Я привык проводить долгие  часы  с
приговоренными в последнюю ночь перед казнью, но  тогда  впервые  провел
это время в рассуж дениях о судьбе мыши.
   Дэл рассматривал сценарий за сценарием, терпеливо продумывая варианты
в своем затуманенном  мозгу.  И  пока  он  рассуждал  так  вслух,  желая
обеспечить мышонку будущее,  словно  отправлял  ребенка  в  колледж,  то
бросал разноцветную катушку  об  стену.  И  каждый  раз  Мистер  Джинглз
бросался за ней, находил и прикатывал назад к ноге Дэла. В конце  концов
это стало действовать мне на нервы: удары катушки  о  каменную  стену  и
цокот мышиных лапок. И хотя трюк  был  интересным,  часа  через  полтора
интерес к нему как-то пропал. А  Мистер  Джинглз  совсем  не  устал.  Он
периодически останавливался, чтобы освежиться глотком воды из  кофейного
блюдечка,  которое  Делакруа  специально  держал  для  этих  целей,  или
подкрепиться кусочком  мятного  леденца,  а  потом  начинал  все  снова.
Несколько раз я уже готов был остановить Делакруа, чтобы он дал  мышонку
отдохнуть, и каждый раз напоминал себе, что у него для игры  с  Мистером
Джинглзом остались лишь ночь и день - и все. Но к концу все равно  стало
трудно себя сдерживать: знаете, как действует на нервы  один  и  тот  же
звук. И я начал уже говорить, но потом что-то заставило меня  посмотреть
через плечо. Джон Коффи стоял у двери  своей  камеры  и  качал  головой:
вправо, влево. Словно он прочитал мои мысли и советовал подумать.
   Я предложил отдать Мистера Джинглза незамужней тетке  Делакруа,  той,
что прислала ему большой пакет леденцов. Его разноцветную катушку  можно
отправить вместе с мышонком, даже его "домик" - мы проследим, чтобы  Тут
оставил свои претензии на коробку из-под  сигар  "Корона".  Но  Делакруа
после некоторых раздумий (он успел бросить катушку в стену  как  минимум
раз пять, причем Мистер Джинглз прикатывал ее либо носом, либо  лапками)
сказал: "Нет, не пойдет". Тетушка Гермион слишком стара, она не  поймет,
насколько талантлив Мистер Джинглз, кроме того, что если Мистер  Джинглз
ее переживет? Что тогда с ним будет потом7 Нет-нет, тетушка  Гермион  не
подходит.
   Ладно, тогда я спросил, а что если один из нас возьмет его. Мы  могли
бы держать  мышонка  прямо  здесь,  в  блоке  "Г".  Нет,  не  согласился
Делакруа, сердечно поблагодарив за предложение, это  хорошо,  но  Мистер
Джинглз - мышь, которая  заслужила  свободу.  Он,  Эдуар  Делакруа,  это
знает, потому что Мистер Джинглз - догадались? - шепнул ему на ухо.
   - Ну хорошо, - предложил я. - Один из нас, Дэл, возьмет  его  к  себе
домой. Например, Дин, У него маленький  сын,  который  полюбит  мышонка,
уверяю.
   Делакруа просто побледнел от ужаса  при  мысли  о  том,  что  заботам
маленького ребенка поручат  такого  гения  среди  грызунов,  как  Мистер
Джинглз. Ради всего святого, неужели  мальчик  способен  обеспечить  ему
тренировки, не говоря уже о том, чтобы научить чему-нибудь новенькому, А
если ребенку станет неинтересно и он забудет его покормить дня два, а то
и три? Делакруа, который погубил шесть  человеческих  жизней  в  попытке
скрыть следы первоначального преступления,  ежился  от  отвращения,  как
ярый противник вивисекций.
   Ну хорошо, я пообещал тогда, что возьму его к себе (обещайте им  все,
помните? В последние двое суток обещайте им все). Как этот вариант?
   - Нет, господин начальник Эджкум, - извиняющимся тоном отверг и  этот
вариант Дэл. И снова бросил катушку. Она ударилась о стенку, отскочила и
покатилась. Мистер Джинглз тут же догнал ее и носом прикатил к Делакруа,
-Спасибо вам большое, мерси  боку,  но  вы  живете  в  лесу,  а  Мистеру
Джинглзу будет страшно жить dans la foret  <В  лесу  (фр.)>.  Мне  лучше
знать, потому что...
   - По-моему, я угадал, откуда ты знаешь, Дэл.
   Делакруа кивнул, улыбаясь.
   - Но мы все равно  что-нибудь  придумаем.  Обязательно.  -  Он  опять
бросил катушку. Мистер Джинглз кинулся за ней. Я старался не  кривиться.
В конце концов на помощь пришел Брут.  Он  стоял,  у  стола  дежурных  и
наблюдал, как Дин и Харри играют в нарды.  Перси  тоже  был  там,  Бруту
наконец надоело пытаться  заговорить  с  ним,  получая  в  ответ  только
высокомерное ворчание, и он подошел к нам с Делакруа и, сложив на  груди
руки, слушал наш разговор.
   - А как насчет Маусвилля? - вмешался Брут во время  паузы,  возникшей
после того,  как  Дэл  отверг  мой  старый  дом  в  лесу,  где  водились
привидения. Он спросил это обычным тоном, словно  подбрасывая  еще  одно
предложение.
   - Маусвилль? - переспросил Делакруа, глядя на Брута с  недоумением  и
интересом одновременно. - Какой Маусвилль?
   - Это аттракцион для туристов во Флориде, - объяснил он. - По  моему,
в Таллахасси. Я прав, Пол? В Таллахасси?
   - Да, - ответил я без малейших раздумий, подумав: "Дай  Бог  здоровья
Брутусу  Ховеллу".  -  Таллахасси,  прямо  по  дороге,   сразу   же   за
университетом для собак. - Губы Брута при этом дернулись, и  я  подумал,
что он  сейчас  все  испортит  смехом,  но  он  сдержался  и  кивнул.  Я
представил, что он мне потом выдаст насчет собачьего университета.
   На этот раз Дэл не бросил катушку, хотя Мистер Джинглз стоял  на  его
шлепанце, подняв передние лапки, явно ожидая следующего  случая  догнать
катушку. Французик переводил взгляд с Брута на меня и обратно.
   - А что они делают в Маусвилле? - спросил он.
   - Как ты считаешь, они возьмут Мистера Джинглза? - обратился  ко  мне
Брут, словно не слыша Дэла и в то же время провоцируя его. - Думаешь, он
им подойдет, Пол?
   Я попытался изобразить задумчивость:
   - Ты знаешь, - начал я, - чем больше я об этом думаю, тем больше  мне
нравится эта мысль. - Уголком глаза я увидел, что Перси прошел  половину
Зеленой Мили (далеко обходя камеру  Уортона).  Он  стоял,  прислонившись
плечом к двери пустой камеры и слушал с полупрезрительной улыбкой.
   - Что такое Маусвилль? - спросил Дэл уже с огромным интересом.
   - Аттракцион для туристов, я уже говорил тебе, - ответил Брут. -  Там
столько, я не знаю, штук сто, наверное, мышей. Да, Пол?
   - Сейчас уже,  наверное,  сто  пятьдесят,  -  поддакнул  я.  -  Успех
бешеный. Слышал, они собираются открыть еще един в Калифорнии и  назвать
его  "Маусвилль  Вест",  так   что   дело   это   процветает.   Говорят,
дрессированные мыши становятся популярными  в  высшем  свете,  хотя  мне
этого не понять.
   Дэл сидел с разноцветной катушкой в руках и глядел на нас, позабыв на
время о своей собственной участи.
   - Туда берут только самых умных мышей, -  предупредил  Брут.  -  Тех,
которые умеют выполнять трюки. И не берут белых, потому что  белые  мыши
продаются в магазинах.
   - Эти мыши из зоомагазинов, - воскликнул Делакруа с  жаром,  -  я  их
терпеть не могу!
   - А еще у них есть, - не унимался Брут, и глаза его  стали  далекими,
словно он представлял себе это, - у них есть такая палатка, куда  входят
люди...
   - Да, да как в цирке! А нужно платить за вход?
   - Ты шутишь? Конечно, надо. Десять центов для взрослых, два цента для
детей. А там внутри целый городок, сооруженный из коробок из-под печенья
и рулонов туалетной бумаги, и сделаны окошечки из слюды,  чтобы  видеть,
что там происходит.
   - Да! Да! - Делакруа был в восторге. Потом повернулся ко мне: - А что
такое слюда?
   - Это вроде стекла в газовой плите, через нее видно, что там  внутри,
ответил я.
   - Конечно, конечно! Именно это! - Он помахал рукой Бруту,  чтобы  тот
продолжал рассказывать, а маленькие глазки-бусинки Мистера Джинглза чуть
не выскочили из орбит, когда он пытался не упустить из вида катушку. Это
выглядело очень смешно. Перси  подошел  поближе,  словно  хотел  увидеть
получше, и я обратил внимание, как  Джон  Коффи  хмурится,  но  был  так
погружен в фантазию Брута, что не придал  этому  значения.  Разговор,  в
котором приговоренный слышал то, что хотел, поднялся к новым высотам,  и
я был восхищен, честное слово.
   - Да, - продолжал фантазировать Брут, - это  городок  для  мышей,  но
детям больше всего  нравится  цирк  "Все  звезды  Маусвилля",  где  мыши
качаются на трапециях, катают маленькие бочонки и складывают монетки...
   - Да, это то, что надо для Мистера Джинглза! - сказал Делакруа. Глаза
его сияли, а щеки порозовели. Мне показалось, что Брутус  Ховелл  просто
святой. - Ты будешь выступать в цирке, Мистер  Джинглз!  Будешь  жить  в
мышином городе во Флориде! Со слюдяными окошками! Ура!
   Он с силой бросил катушку. Она ударилась  низко  в  стену,  отскочила
очень далеко и вылетела сквозь решетку двери  на  Милю.  Мистер  Джинглз
бросился за ней, и тут Перси понял, что у него появился шанс.
   - Стой, дурак! - закричал Брут, но Перси не прореагировал. Как только
Мистер Джинглз догнал катушку - слишком увлеченный ею,  чтобы  заметить,
что его старый враг неподалеку, - Перси наступил на него подошвой своего
тяжелого черного  башмака.  Послышался  хруст  ломающегося  позвоночника
Мистера Джинглза, изо рта  у  него  хлынула  кровь.  Его  темные  глазки
выкатились из орбит, и в них  я  прочел  совсем  человеческое  выражение
удивления и муки. Делакруа закричал от ужаса  и  горя.  Он  бросился  на
дверь камеры, просунул руки сквозь решетку, как  можно  дальше,  и  стал
снова и снова звать мышонка по имени.
   Перси обратился к нему, улыбаясь. И ко всем нам троим.
   - Вот так, - сказал он. - Я знал, что рано или  поздно  разделаюсь  с
ним. Вопрос времени. - Он отвернулся и  не  торопясь  пошел  по  Зеленой
Миле, оставив Мистера Джинглза лежать на линолеуме  в  небольшой  лужице
крови.

ЧАСТЬ 4
УЖАСНАЯ СМЕРТЬ ЭДУАРА ДЕЛАКРУА

Глава 1

   Кроме всей этой писанины, с самого  начала  своей  жизни  в  Джорджии
Пайнз я вел маленький дневник  -  так,  ничего  особенного,  пара-тройка
строк в день, в основном о погоде, - и вчера вечером я его просматривал.
Хотелось понять, сколько  времени  прошло  с  тех  пор,  как  мои  внуки
Кристофер и Даниэль так или иначе заставили меня  переехать  в  Джорджию
Пайнз. "Это для твоей пользы, дедушка", - утверждали они.  Конечно,  так
всегда  говорят,  когда  наконец  понимают,  что  можно  избавиться   от
проблемы, которая ходит и разговаривает. Это произошло чуть больше  двух
лет назад. Странно, что я не знаю, сколько это - два года, -  много  или
мало. Мое чувство времени как будто  тает,  словно  детский  снеговик  в
январскую оттепель. Словно времени, в котором всегда жил  -  стандартное
восточное время, дневное время скидки, время в человеко-днях, больше  не
существует. А есть только время Джорджии Пайнз, то есть  Время  Пожилого
Человека, Время Пожилой Дамы и Время Мокрой  Постели.  Все  остальное...
Ушло.
   Опасное,  проклятое  место.  Сначала  этого  не  понимаешь,   сначала
кажется, что здесь скучно, только и всего, а опасность - как  в  детском
садике во время тихого часа, во здесь все-таки опасно.  Я  видел  многих
людей, которые впали в старческий маразм уже после моего прихода сюда, и
иногда они не просто впадали, они иногда влетали в маразм  со  скоростью
торпеды. Сюда они прибывали в сравнительной норме:  затуманенные  глаза,
палочка в руках, может, чуточку более слабый мочевой пузырь,  но  вполне
здравый рассудок - а потом в ними  что-то  случалось.  Через  месяц  они
только сидели в телевизионной, уставившись на  очередную  мыльную  оперу
безразличными глазами, отвесив  нижнюю  челюсть  и  забыв  о  стакане  с
апельсиновым соком в трясущейся неверной руке. А еще через месяц им  уже
нужно было напоминать имена детей, когда те приходили  их  навестить.  А
еще месяц спустя уже не помнили даже своих собственных  имен.  Что-то  с
ними случается: да, с ними случается Время Джорджии Пайнз.  Время  здесь
напоминает слабую кислоту, которая сначала стирает  память,  а  потом  и
само желание жить.
   С этим приходится бороться. Именно это  я  и  сказал  Элен  Коннелли,
своему особому другу. Мне стало лучше с тех пор, как я  начал  писать  о
том, что происходило в 1932-м, в тот год, когда на Зеленую  Милю  прибыл
Джон Коффи. Некоторые вещи  я  помню  очень  смутно,  но  чувствую,  как
обостряются память и сознание, словно  нож  заостряет  карандаш,  а  это
многого стоит. У меня еще есть тело, изношенное и смешное,  и  хотя  это
нелегко, я стараюсь тренировать его,  как  могу.  Сначала  было  трудно,
старые чудаки вроде меня без особого энтузиазма относятся к  упражнениям
ради самих упражнений, но сейчас гораздо легче, потому что теперь у моих
прогулок есть цель.
   Я выхожу рано, еще до завтрака, когда только рассветет, почти  каждый
день - на свою первую прогулку. В то утро шел дождь, и мои суставы  ныли
на погоду, но я взял накидку с крюка около кухонной двери  и  все  равно
вышел. Когда у человека есть ежедневная работа,  он  обязан  ее  делать,
даже если при этом больно. Это имеет и положительную сторону. Главная  -
сохранение  чувства  Реального  Времени,  в  противоположность   времени
Джорджии Пайнз. И мне нравится  дождь,  независимо  от  того,  болят  ли
суставы, особенно по утрам, когда день еще молодой, полный  возможностей
даже для такого потрепанного старика, как я.
   Я прошел через кухню, остановившись, чтобы попросить пару поджаренных
кусочков хлеба у одной из поварих с сонными глазами, а  потом  вышел.  Я
пересек поле для крокета, потом заросшее сорняками  небольшое  поле  для
гольфа. За ним начинался небольшой лес, где  между  двух  заброшенных  и
тихо разрушающихся сараев проходила узенькая тропинка. Я медленно шел по
этой тропинке, прислушиваясь к слабому  шороху  дождя  в  соснах  и  жуя
потихоньку кусочек  жареного  хлеба  оставшимися  зубами.  Ноги  у  меня
болели, но эта боль была не сильной, а вполне  переносимой.  Так  что  в
общем мне было хорошо! Я вдыхал влажный серый воздух во всю силу легких,
вкушая его, как пищу. Добредя до второго из этих старых сараев, я  зашел
в него ненадолго и там сделал свое дело.
   Когда через двадцать минут я  возвращался  по  тропинке  обратно,  то
почувствовал, как червячок голода начинает шевелиться у меня в животе, и
подумал,  что  съел  бы,   пожалуй,   что-нибудь   посущественней,   чем
поджаренный хлеб. Тарелку овсянки, а может, даже глазунью с сосиской.  Я
люблю сосиски, всегда любил их, но сейчас,  если  съедаю  больше  одной,
страдаю расстройством желудка. Хотя одну вполне можно.  А  потом,  когда
желудок наполнится, а влажный воздух все еще будет освежать  мой  ум  (я
так надеялся!), я пойду в солярий и напишу о казни  Эдуара  Делакруа.  Я
постараюсь писать как можно быстрее, чтобы не потерять смелость.
   Переходя через поле для крокета, я думал о Мистере Джинглзе,  о  том,
как Перси Уэтмор наступил на него и сломал ему  хребет  и  как  Делакруа
кричал, когда понял, что его враг сделал, - и я не заметил Брэда Долана,
стоящего под козырьком, пока он не схватил меня за руку.
   - На прогулку ходил, Поли? - спросил  он.  Я  отшатнулся  от  него  и
отдернул руку. Отчасти это объяснялось тем, что  я  не  ожидал  этого  -
любой вздрогнул бы от неожиданности, - но отчасти еще и  другим.  Я  как
раз думал о Перси Уэтморе, помните, именно его  мне  напоминал  Брэд.  И
тем,  что  Брэд  всегда  ходил  с  книжкой  в  кармане  (у   Перси   был
приключенческий журнал для мужчин, а у Брэда книжка идиотских анекдотов,
которые смешны только для тупых  и  злых),  и  тем,  что  он  все  время
изображал себя Королем Дерьма из Горы Помета, но больше всего  тем,  что
он был труслив и любил делать  больно.  Я  увидел,  что  он  только  что
приступил к работе, даже не переоделся в обычный  белый  халат.  На  нем
были джинсы и модная ковбойская рубашка. В одной руке он держал  остатки
рулета, взятого на  кухне.  Он  стоял  и  ел  под  козырьком,  чтобы  не
промокнуть. И чтобы наблюдать за мной, теперь я в  этом  не  сомневаюсь.
Еще я уверен в том, что мне нужно опасаться мистера Брэда Долана. Он  не
очень меня любит. Не знаю почему, но я так и  не  узнал,  за  что  Перси
Уэтмор так не любил  Делакруа.  "Не  любил"  еще  мягко  сказано.  Перси
ненавидел Дэла с самой первой минуты, когда маленький  французик  прибыл
на Зеленую Милю.
   - Что это за накидка на тебе, Поли? -  спросил  Брэд,  встряхивая  ее
воротник. - Это не твоя.
   - Я взял ее в коридоре возле кухни. - Я терпеть не  мог,  когда  Брэд
называл меня Поли, и, по-моему, он это знал, но  будь  я  проклят,  если
доставлю ему удовольствие и покажу это. - Там их  целый  ряд,  Я  ее  не
испортил, правда же? В конце концов, они сделаны для дождя.
   - Но они сделаны не для тебя, Поли, - сказал  он  и  еще  раз  дернул
воротник. - Вот в чем дело. Эти дождевики  для  сотрудников,  а  не  для
проживающих.
   - Я все равно не понимаю, кто при этом пострадал.
   Он ехидно улыбнулся.
   - Речь не идет о том, кто пострадал. Речь о правилах.  Что  за  жизнь
была бы без правил? Поли, Поли, Поли. - Он покачал  головой,  словно  от
одного моего вида ему не хотелось жить. -  Ты,  наверное,  думаешь,  что
такому старперу, как ты, уже не надо думать о правилах.  Но  в  этом  ты
очень ошибаешься, Поли.
   Улыбается мне. Не любит меня. Может, даже ненавидит. Но почему? Я  не
знаю. Иногда на вопрос "почему" нет ответа. И это страшно.
   - Ну хорошо, извините, что я  нарушил  правила,  -  сказал  я.  Слова
прозвучали жалобно и слегка испуганно, и я ненавидел себя за это,  но  я
стар, а старые люди легко пугаются. Очень легко.
   Брэд кивнул.
   - Извинения принимаются. А теперь повесь  накидку  на  место.  Нечего
тебе гулять под дождем. Особенно в  лесу.  А  вдруг  ты  поскользнешься,
упадешь и сломаешь себе бедро?  Кто  тогда  потащит  твои  старые  кости
наверх?
   - Я не знаю. - Мне уже хотелось  уйти  от  него.  Чем  больше  я  его
слушал, тем больше он напоминал мне Перси.  Вилли  Уортон,  сумасшедший,
появившийся на Зеленой Миле  осенью  тридцать  второго,  как-то  схватил
Перси и так  напугал,  что  тот  намочил  в  штаны,  "Только  попробуйте
кому-нибудь рассказать, - сказал потом Перси нам всем. - Вы все  тут  же
окажетесь в очередях за хлебом". И теперь, через  столько  лет  я  почти
слышал, как Брэд Долан произносит  те  же  слова  тем  же  самым  тоном.
Словно, описывая эти старые времена, я  отомкнул  какую-то  необъяснимую
дверь, соединяющую прошлое и настоящее: Перси Уэтмора с Брэдом  Доланом,
Дженис Эджкум с Элен  Коннелли,  тюрьму  "Холодная  Гора"  с  домом  для
престарелых "Джорджия Пайнз". И только из-за этого я  не  смогу  заснуть
сегодня ночью.
   Я попытался пойти к кухонной двери, и  Брэд  снова  схватил  меня  за
руку. Я не знаю, как первый раз, но теперь  он  делал  это  сознательно,
чтобы причинить боль. Его глаза бегали по сторонам - он желал убедиться,
что в утренней сырости никого поблизости нет и никто не увидит,  как  он
оскорбляет одного из тех стариков, за которым должен ухаживать.
   - Что ты делал там, на тропинке? - спросил он. - Я  знаю,  ты  ходишь
туда не для того, чтобы мастурбировать, эти дни для тебя давно миновали,
поэтому признавайся, что ты там делаешь?
   - Ничего. - Я сказал себе,  что  нужно  сохранять  спокойствие  и  не
показывать, как мне больно; спокойно, ведь он упомянул лишь тропинку, он
не знает про сарай. - Я просто гулял. Проветривал мозги.
   - Слишком поздно, Поли. Твои мозги уже никогда не станут ясными. - Он
снова сжал мою худую старческую кисть, перемещая  хрупкие  кости,  глаза
его постоянно бегали из  стороны  в  сторону,  чтобы  знать,  что  он  в
безопасности. Брэд не боялся нарушать правила, он только боялся, что его
поймают, когда он нарушает их. И в этом тоже походил на  Перси  Уэтмора,
который никогда не давал вам забыть, что он племянник губернатора. -  Ты
такой старый, просто чудо, как ты еще помнишь, кто ты такой. Ты слишком,
чертовски стар. Даже для этого музея. Ты мне действуешь на нервы, Поли.
   - Пусти меня, - сказал я, стараясь, чтобы голос не звучал жалобно.  И
не просто из гордости. Я думал, что это может возбудить его,  как  запах
пота нервную собаку, которая обычно только рычит,  и  она  кусает.  И  я
вспомнил журналиста, писавшего о Джоне Коффи. Этот  репортер  -  ужасный
человек по фамилии Хэммерсмит. Самое ужасное в кем было то,  что  он  не
знал, что он ужасен.
   Вместо того, чтобы меня отпустить, Долан  снова  сжал  мою  кисть.  Я
застонал. Я не хотел, но ничего не  мог  поделать.  Боль  пронзила  меня
насквозь до самых лодыжек.
   - Что ты там делаешь, Поли? Скажи мне.
   - Ничего! - Я еще не плакал, но боялся, что скоро  заплачу,  если  он
будет продолжать в том же духе.  -  Ничего,  я  просто  гуляю,  я  люблю
гулять, отпусти меня!
   Он отпустил ненадолго и лишь для  того,  чтобы  схватить  мою  другую
руку. Пальцы ее были сжаты.
   - Открой, - приказал он. - Дай папе посмотреть. Я повиновался,  и  он
фыркнул с отвращением.  Там  не  было  ничего,  кроме  остатков  второго
кусочка жареного хлеба. Я сжимал его в правой руке, когда он стал давить
мою левую кисть, и на пальцах осталось масло - не масло, маргарин, масла
здесь не держали.
   - Иди в дом и вымой свои мерзкие руки, - велел  он,  отходя  назад  и
откусывая кусок рулета. - Боже правый.
   Я пошел вверх по лестнице. Ноги у меня  дрожали,  сердце  колотилось,
как мотор с протекающими клапанами  и  старыми  разболтанными  поршнями.
Когда я взялся за ручку двери, ведущей в кухню -  и  к  безопасности,  -
Долан сказал: - Если ты, Поли, расскажешь хоть кому-нибудь, что я сжимал
твою бедную ручку, то я всем скажу,  что  у  тебя  галлюцинации.  Начало
старческого маразма. А ты знаешь, что мне поверят. Если же  там  синяки,
они подумают, что ты их сам себе поставил.
   Да. Это правда. И опять - эти слова мог сказать Перси Уэтмор.  Перси,
каким-то образом оставшийся молодым и подлым, тогда как я стал старым  и
хрупким.
   - Я никому не собираюсь ничего говорить, - пробормотал  я.  -  Нечего
говорить.
   - Вот и правильно, дорогуша. - Его голос звучал  легко  и  насмешливо
голос верзилы (если взять словечко Перси),  который  думает,  что  будет
молодым вечно. - А я узнаю, что ты  там  делаешь.  Я  сделаю  это  своей
обязанностью. Слышишь?
   Конечно, я слышал, но не доставил ему удовольствия подтвердить это. Я
вошел в дом, прошел через кухню (я чувствовал запах яичницы с сосисками,
но уже не хотел их) и повесил накидку на крюк.  Потом  поднялся  в  свою
комнату, останавливаясь на каждой ступеньке, давая своему  сердцу  время
успокоиться и собираясь с мыслями, чтобы начать писать.
   Я вошел в солярий и просто сидел за маленьким столом  у  окон,  когда
мой друг Элен, просунула  в  дверь  голову.  Она  казалась  усталой,  и,
по-моему, ей было нехорошо. Элен гладко зачесала волосы, но все еще была
в  своем  платье.  Старые  возлюбленные  не  тратят  много  времени   на
церемонии,  ведь  по  большей  части  мы  просто  не  можем  себе  этого
позволить.
   - Я не буду тебя отвлекать, - сказала она. - Я вижу, что ты  собрался
писать...
   - Не говори глупостей, - ответил я. - У меня времени  больше,  чем  у
Картера печеночных таблеток. Заходи.
   Она вошла, но остановилась у двери.
   - Просто я не могла заснуть... Опять... И случайно оказалась  у  окна
чуть пораньше... И...
   - И ты видела меня с мистером Доланом во время  нашей  милой  беседы,
помог ей я. - Я надеялся, что  она  только  видела,  что  ее  окно  было
закрыто, и она не слышала, как я хныкал и просил отпустить.
   - Это было неприятно и совсем не дружески, - сказала она. - Пол, этот
мистер Долан расспрашивал всех о тебе. Он и меня спрашивал, это было  на
прошлой неделе. Я тогда об этом не задумалась, просто решила, что у него
противный любопытный нос, который он сует в чужие  дела,  а  теперь  мне
интересно.
   - Спрашивал обо мне? - Я  надеялся,  что  мой  голос  звучит  не  так
тревожно, как я ощущал. - Что спрашивал?
   - Во-первых, куда ты ходишь. А еще - зачем ты ходишь гулять.
   Я попробовал засмеяться.
   - Этот человек просто не верит в тренировки, все ясно.
   - Он считает, что у тебя есть тайна. - Она помолчала...  -  Мне  тоже
так кажется.
   Я открыл было рот, чтобы сказать, что впервые об этом слышу, но  Элен
подняла свою скрюченную, но  странно  прекрасную  руку,  прежде,  чем  я
произнес хоть звук.
   - Если это так, мне совсем не надо знать, что  там,  Пол.  Твои  дела
только твои дела. Меня воспитывали так, но не все это понимают.  Поэтому
будь осторожен. Именно это я и хотела сказать. А теперь  оставляю  тебя,
занимайся своим делом.
   Элен повернулась, чтобы уйти, но, прежде чем она вышла, я  позвал  ее
по имени. Она обернулась и посмотрела вопросительно.
   - Когда я закончу то, что пишу... - Начал было я,  но  потом  покачал
головой. Не так. - Если я закончу то, что пишу, ты прочитаешь?
   Она чуть задумалась, а потом улыбнулась такой улыбкой, что можно было
влюбиться, даже такому старику, как я.
   - Для меня это будет большая честь.
   - Подожди, пока прочитаешь, а потом уже говори о чести, - возразил я,
думая о смерти Делакруа.
   - Я все равно прочту, - сказала  она.  -  Каждое  слово,  обещаю.  Но
сначала ты должен завершить начатое.
   Она оставила меня писать, но, прежде чем я написал хоть слово, прошло
довольно много времени. Я сидел почти час, глядя  в  окно  и  постукивая
карандашом по столу, наблюдая, как  временами  проясняется  серый  день,
думая о Брэде Долане, который называет меня Поли и все  время  отпускает
пошлые шуточки про китайцев, ирландцев и негров,  а  также  о  том,  что
сказала Элен Коннелли. "Он считает, что у тебя есть тайна. Мне тоже  так
кажется". Может, так оно и есть. Да, может  быть,  И  конечно  же,  Брэд
Долан хочет знать. Не то чтобы он думал, что это важная  тайна  (это  не
так, важная она разве что для меня), а просто потому, что считает: такой
старик, как я, не должен иметь тайны. Не должен брать  накидки  с  крюка
возле кухни и, конечно же, не должен иметь тайн. Не должен  думать,  что
такие, как мы, все еще люди. А почему бы нам не позволить  такую  мысль?
Он не знает. И в этом он тоже похож на Перси. И вот мои мысли, как рукав
реки, снова вернулись туда, где их  прервал  Брэд  Долан,  когда  из-под
козырька кухонного входа схватил меня за руку: к Перси, к злобному Перси
Уэтмору, и к тому, как он  отомстил  человеку,  посмеявшемуся  над  ним.
Делакруа бросал в  стену  разноцветную  катушку,  ту,  которую  приносил
Мистер Джинглз, и она отскочила из камеры в коридор. И тут уж  Перси  не
упустил своего шанса.

Глава 2

   - Стой дурак! - закричал Брут, во Перси не прореагировал. Как  только
мистер Джинглз догнал катушку - слишком увлеченный ею,  чтобы  заметить,
что его старый враг неподалеку, - Перси изо всех сил  наступил  на  него
своим тяжелым черным башмаком. Послышался хруст ломающегося позвоночника
Мистера Джинглза, изо рта  у  него  хлынула  кровь.  Его  темные  глазки
выкатились из орбит, и в них  я  прочел  совсем  человеческое  выражение
удивления я страдания.
   Делакруа закричал от горя и ужаса. Он бросился на дверь своей камеры,
просунул руки сквозь решетку как можно дальше и стал снова и скова звать
мышонка по имени.
   Перси обратился к нему, улыбаясь. А также к нам с Брутом:
   - Вот так, - сказал он. - Я знал, что рано или  поздно  разделаюсь  с
ним. Вопрос времени, - Он  повернулся  и  не  торопясь  пошел  назад  по
Зеленой Миле, оставив Мистера Джинглза лежать  на  линолеуме  в  красной
лужице крови, растекающейся по зеленому.
   Дин вскочил из-за стола, ударившись об него коленом и опрокинув доску
для игры в нарды  на  пол.  Фишки  рассыпались  и  покатились  в  разные
стороны, но ни Дин, ни Харри не обратили на это ни малейшего внимания.
   - Что ты наделал? - закричал Дин. - Ну что ты опять натворил, дубина?
Перси не ответил. Он  молча  прошагал  мимо  стола,  приглаживая  руками
волосы. Он прошел через мой кабинет в  помещение  склада.  Вилли  Уортон
ответил за него:
   - Что он сделал, босс Дин? По-моему, просто показал французоиду,  что
смеяться над ним - не очень-то мудро.  -  Он  засмеялся  здоровым  таким
смехом деревенского парня - жизнерадостным и  глубоким.  Мне  попадались
люди (правда, довольно  редко),  которые  выглядели  нормальными  только
когда смеялись. Буйный Билл Уортон был как раз из них.
   Я снова обескураженно посмотрел на мышонка. Он все еще  дышал,  но  в
его усиках застывали капельки крови, и пелена постепенно  застилала  его
еще недавно блестящие глазки-бусинки. Брут поднял разноцветную  катушку,
взглянул сначала на нее, а потом на меня. Он был растерян, да и я  тоже.
За спиной Делакруа все еще причитал от горя и ужаса. И дело не только  в
мыши. Перси пробил брешь в защитной броне Делакруа, и  теперь  весь  его
страх выплескивался наружу. Но Мистер Джинглз  оставался  в  центре  его
переживаний, и слушать это было тяжело.
   - Нет, нет, - снова и снова причитал он между рыданиями и  сбивчивыми
молитвами на ломаном французском. - Нет, нет, бедный Мистер Джинглз, мой
бедный Мистер Джинглэ, нет, нет.
   - Дайте его мне.
   Я поднял глаза, с удивлением услышав этот глубокий голос,  и  сначала
не поверил, кому он принадлежит. Я увидел Джона Коффи. Как  и  Делакруа,
он просунул руки сквозь прутья решетки, но не махал  ими,  как  Дэл.  Он
просто вытянул их открытыми ладонями как можно дальше. И  держал  ладони
так, словно настаивая на  чем-то.  Его  голос  звучал  тоже  настойчиво,
поэтому я и не узнал его сразу. Перед нами был совсем не тот растерянный
и плачущий человек, который занимал эту камеру уже несколько недель.
   - Дайте его мне, мистер Эджкум! Пока еще есть время!
   И тогда я вспомнил, что он сделал для меня, и все понял.  Я  подумал,
что хуже не будет,  хотя  и  не  очень-то  верил,  что  поможет.  Подняв
мышонка, я содрогнулся, почувствовав, как много мелких косточек торчит в
разных местах Мистера Джинглза, словно я держал в  руках  подушечку  для
иголок, покрытую мехом. Это вам не "мочевая" инфекция. И все же...
   - Что ты делаешь? - спросил Брут, когда я положил Мистера Джинглза  в
огромную ладонь Джона Коффи. - Какого черта?
   Коффи забрал мышь в камеру. Мышонок неподвижно лежал на  его  ладони,
хвостик свисал между большим и указательным пальцами Коффи, и кончик его
слабо подергивался. Тогда Коффи накрыл правую  ладонь  левой,  образовав
словно чашу, в которой лежал мышонок. Мы уже не  видели  самого  Мистера
Джинглза,   только   хвостик   свисал   и   подергивался   кончик,   как
останавливающийся маятник. Коффи поднес ладони к лицу, расставил пальцы,
образовав подобие решетки. Хвостик мышонка теперь был обращен к нам.
   Брут подошел поближе ко мне, все еще держа в пальцах катушку.
   - Что это он делает?
   - Тихо, - прошептал я. Делакруа перестал причитать.
   -  Пожалуйста,  Джон,  -  тихо  сказал  он.  -  Джонни,  помоги  ему,
пожалуйста, помоги ему, силь ву пле.
   К нам подошли Дин и Харри. Харри все еще держал в руках колоду карт.
   - Что происходит? - спросил Дин, но я только покачал головой. Я снова
был как загипнотизирован, чтоб я пропал, если это не так.
   Коффи поднес ладони ко рту и  резко  вдохнул.  На  момент  все  вдруг
поплыло. Потом он медленно отвел голову от рук, и я увидел, что  у  него
лицо очень больного человека, испытывающего невыносимую боль, Глаза  его
сверкали, нижняя губа прикушена, темное лицо так побледнело,  что  стало
цвета пепла. Он издал неприятный сдавленный горловой звук.
   - Боже милосердный, Христос-Спаситель, - прошептал  Брут.  Его  глаза
чуть не вылезли на лоб от удивления.
   - Что? - почти пролаял Харри. - Что?
   - Хвост! Разве не видишь? - Хвост!
   Хвост Мистера Джинглза уже не напоминал затухающий маятник, он быстро
качался из стороны в сторону, как у кота во время охоты на птиц. А потом
из сомкнутых ладоней Коффи раздался знакомый писк.
   Коффи снова издал сдавленный горловой звук, затем отклонился,  словно
откашлянул целый комок мокроты и собирается  его  выплюнуть.  Но  вместо
этого он выдохнул изо рта и из носа облачко черных насекомых,  -  думаю,
что это были насекомые, и другие говорили то же самое, но сейчас  я  уже
не уверен. Они кружились вокруг него темным облачком,  и  оно  на  время
скрыло черты его лица.
   - Боже мой, а это что? - спросил Дин дрожащим испуганным голосом.
   - Все нормально, -  услышал  я  свой  голос.  -  Не  волнуйтесь,  все
нормально, через пару секунд они исчезнут.
   Так же, как и тогда, когда Коффи избавил меня от "мочевой"  инфекции,
"мушки" стали белыми, а потом исчезли.
   - Господи, - прошептал Харри.
   - Пол? - спросил неуверенно Брут. - Пол?
   Коффи снова стал похож на себя, как человек, откашлявший кусок  мяса,
которым подавился. Он  наклонился,  положил  сомкнутые  ладони  на  пол,
посмотрел сквозь  пальцы,  потом  разжал  руки.  Оттуда  выбежал  Мистер
Джинглз, совершенно здоровый, без  малейших  повреждений,  и  совсем  не
хромая. Он на секунду задержался у двери в камеру Коффи, потом перебежал
через Зеленую Милю в камеру Делакруа. И, когда он бежал, я заметил,  что
на его усиках все еще была кровь.
   Делакруа, плача и смеясь одновременно, поднял его  и  стал  покрывать
звонкими поцелуями. Дин, Харри и Брут смотрели в молчаливом  недоумении.
Потом Брут шагнул вперед и протянул сквозь решетку разноцветную катушку.
Сначала  Делакруа  ее  не  видел,  уж  слишком  поглощен  был   Мистером
Джинглзом. Он походил на отца, сына которого спасли,  вытащив  из  воды.
Брут постучал катушкой по плечу  Делакруа.  Тот  посмотрел,  взял  ее  и
вернулся снова к Мистеру Джинглзу, гладя его шерстку,  пожирая  глазами,
стремясь снова и снова убедиться, что мышонок жив, здоров и весел.
   - Брось ее, - сказал Брут. - Я хочу посмотреть, как он бегает.
   - С ним все в порядке, босс Ховелл, слава Богу, с ним все в порядке.
   - Брось, - повторил Брут. - Ради меня, Дэл.
   Делакруа  наклонился  с  явной  неохотой,  боясь  выпустить   Мистера
Джинглза из рук даже на время. Потом очень  нежно  бросил  катушку.  Она
покатилась по камере мимо коробки из-под сигар "Корона" к стене.  Мистер
Джинглз погнался за ней, но не так быстро, как раньше. Казалось, что  он
слегка припадает на заднюю левую  лапку,  и  это  меня  поразило  больше
всего. Эта небольшая хромота.
   Он добежал все же до катушки и прикатил ее носом назад к Делакруа  со
всем своим прежним энтузиазмом. Я  повернулся  к  Джону  Коффи,  который
стоял у двери в свою камеру и улыбался.  Улыбка  его  была  усталой.  Не
сказать, чтобы  он  выглядел  совсем  счастливым,  но  та  встревоженная
настойчивость, которую я видел на его лице, когда  он  просил  дать  ему
мышь, исчезла, как исчезло и выражение боли и страха. Это снова был  наш
Джон Коффи со слегка отсутствующим лицом и странными нездешними глазами,
- Ты помог ему, - сказал я - Правда, парень?
   - Да, это так. - Улыбка Коффи стала чуть шире, и на секунду  или  две
стала счастливой. - Я помог ему. Я помог мышонку Дала. Я помог...  -  Он
замолк, не в силах вспомнить имя.
   - Мистеру Джинглзу, -  подсказал  Дин.  Он  смотрел  на  Джона  Коффи
внимательно,  изучающим  взглядом,  словно  ожидая,  что   Коффи   вдруг
возгорится или начнет плавать по камере.
   - Правильно, - кивнул Коффи. - Мистеру Джинглзу. Он - цирковая  мышь.
И будет жить за стеклом.
   - Да уж будьте покойны, - заверил Харри,  тоже  обратившись  к  Джону
Коффи. За нашими спинами Делакруа лежал на своей  койке,  держа  Мистера
Джинглза на груди.  Дэл  ворковал  с  ним  и  пел  какую-то  французскую
песенку, похожую на колыбельную.
   Коффи посмотрел вдоль Зеленой Мили в сторону стола дежурных и  двери,
ведущей в мой кабинет и в складское помещение.
   - Босс Перси - плохой, - произнес он.  -  Босс  Перси  -  подлый.  Он
наступил на мышку Дэла. Он наступил на Мистера Джинглза.
   А потом, мы не успели еще ничего сказать - словно мы могли еще что-то
сказать ему, - Джон Коффи вернулся на  койку,  лег  и  повернулся  набок
лицом к стене.

Глава 3

   Перси стоял к нам спиной, когда мы  с  Брутом  минут  через  двадцать
вошли в помещение склада.
   На полочке над корзиной с грязной форменной одеждой  (а  иногда  и  с
гражданской, тюремной прачечной было все равно, что  стирать)  он  нашел
баночку мебельной политуры и теперь натирал дубовые подлокотники и ножки
электрического  стула.  Вам  это  может  показаться  странным  или  даже
жутковатым, но для нас с Брутом работа, которую Перси  делал  всю  ночь,
казалась вполне нормальной. Олд Спарки завтра предстанет перед публикой,
а Перси наконец появится в роли распорядителя.
   - Перси, - тихо позвал я.
   Он обернулся, мелодия, которую он напевал, застряла у него в горле, и
посмотрел на нас.  Я  не  увидел  ожидаемого  страха,  по  крайней  мере
сначала. Но я понял, что Перси как-то  постарел.  И  подумал,  что  Джон
Коффи прав. У него был вид подлого человека. А подлость, как наркотик  -
никто в мире не разбирается в этом лучше меня, и, должен сказать,  после
некоторых экспериментов Перси попался крепко. Он был  доволен  тем,  что
сделал с мышью Делакруа. И больше всего ему понравились отчаянные  крики
Дэла.
   - Нечего на меня так смотреть, - сказал он  голосом,  который  звучал
почти приятно. - В конце концов, это всего лишь мышь. И ее здесь  раньше
никогда не было, вы это прекрасно знаете.
   - С мышью все в порядке, - произнес я. Сердце у меня в  груди  билось
гулко, но я старался произносить слова спокойно и почти  бесстрастно.  -
Все в порядке. Бегает, пищит и снова гоняется за  катушкой.  Оказывается
убивать мышей ты умеешь не  лучше,  чем  все  остальное,  что  ты  здесь
делаешь.
   Он посмотрел на меня с недоверием:
   - Вы думаете, я в это поверю? Я эту мерзость раздавил! Я сам  слышал!
Так что...
   - Заткнись.
   Он уставился на меня, вытаращив глаза.
   - Что? Что ты мне сказал?
   Я сделал к нему шаг. Я чувствовал, как бьется вена  у  меня  на  лбу.
Давно я не был так разозлен.
   - Ты что, не рад, что Мистер Джинглз  в  порядке?  После  всех  наших
разговоров о том, что наша  работа  заключается  в  том,  чтобы  внушать
спокойствие заключенным, особенно когда дело идет к концу, я  думал,  ты
обрадуешься. Вздохнешь с облегчением. Ведь Дэлу завтра идти и все такое.
Перси перевел взгляд с меня на Брута, его обычное спокойствие  сменилось
неуверенностью.
   - В какую игру, черт побери, вы, ребята, играете? - спросил он.
   - Это совсем не игра, дружище, - ответил  Брут.  -  Ты  думаешь,  что
это... Ладно, это одна из  причин,  по  которой  тебе  нельзя  доверять.
Хочешь знать абсолютную правду? Я думаю, что ты - человек пропащий.
   - Ты еще увидишь. - Теперь голос  Перси  стал  звучать  грубо.  Страх
вернулся к нему, боязнь того,  что  мы  можем  захотеть  сделать  с  ним
что-то. Я порадовался, услышав это. Так с ним легче иметь дело. - Я знаю
кое-кого. Важных людей.
   - Это ты так говоришь, а ты - такой мечтатель, - произнес  Брут  так,
словно готов был рассмеяться. Перси уронил тряпку на сиденье стула.
   - Я убил эту мышь, - сказал он уже не очень уверенно.
   - Пойди и сам убедись, - предложил я. - Здесь свободная страна.
   - И пойду, - ответил он. - Пойду.
   Он прошел мимо нас, поджав губы и  поигрывая  расческой  в  маленьких
ручках (Уортон был прав, они действительно были прелестны). Он  поднялся
по ступенькам и нырнул в дверь в мой кабинет. Мы с Брутом остались рядом
с Олд Спарки, ожидая его возвращения, и молчали. Не знаю, как  Брут,  но
мне нечего было сказать. Я даже не  знал,  что  подумать  о  только  что
увиденном.
   Прошло три минуты. Брут поднял тряпку Перси и стал  натирать  толстые
перекладины  спинки  электрического  стула.  Он  уже  закончил  одну   и
приступил ко второй, когда вернулся Перси. Он споткнулся и чуть не  упал
на пол, спускаясь по ступенькам из  офиса,  а  к  нам  подошел  неровной
походкой. Лицо у него было недоумевающее.
   - Вы их заменили, - сказал он  дрожащим,  обвиняющим  голосом.  -  Вы
както подменили мышей, ублюдки. Играете со мной, но вы очень  пожалеете,
если не прекратите! Вас выбросят на улицу, если не перестанете!  Кто  вы
такие?
   Он замолк, задыхаясь и сжав кулаки.
   - Я расскажу тебе, кто мы такие, - ответил я. - Мы - люди, с которыми
ты работаешь. Перси... Но больше уже не будешь. - Я протянул руки и сжал
его плечи. Не сильно, но все-таки сжал.
   Перси это не понравилось.
   - Убери свои... Брут  схватил  его  за  правую  руку,  и  она  вся  -
маленькая, мягкая и белая - исчезла в загорелом кулаке Брута.
   -  Заткни  пасть,  сынок.  Если  понимаешь,  что   тебе   лучше,   то
воспользуйся последним шансом, чтобы прочистить уши.
   Я повернул Перси, поднял на платформу и толкал до тех  пор,  пока  он
ногами не  ударился  о  сиденье  электрического  стула  и  не  сел.  Его
спокойствие улетучилось вместе с апломбом. Не забывайте, что  Перси  был
очень молод. И в его возрасте это качество как тонкий слой  фанеры,  как
тень на поверхности эмалевой краски. Этот слой еще можно проткнуть. И  я
понял, что сейчас Перси готов слушать.
   - Я хочу, чтобы ты дал слово, - сказал я.
   - Какое еще слово? - Он еще пытался усмехаться но  в  глазах  читался
испуг. Электричество в аппаратной не было  включено,  но  у  деревянного
сиденья Олд Спарки есть своя сила, и в тот момент я понял, что Перси  ее
чувствует.
   - Дай нам слово, что если  мы  поставим  тебя  распорядителем  завтра
ночью, ты тут же перейдешь в Бриар Ридж и оставишь нас в покое.  -  Брут
говорил с яростью, которой я у него раньше не слышал. -  Что  ты  подашь
заявление о переходе на следующий же день.
   - А если нет? Если я просто позвоню кое-кому и  скажу,  что  вы  меня
мучали, запугивали и угрожали?
   - Мы можем вылететь отсюда, если твои связи так же хороши,  как  тебе
кажется, - заявил я. - Но уж позаботимся, чтобы и твоей  крови  на  полу
осталось немало, Перси.
   - Из-за мыши? Ха! Вы думаете, кого-то  волнует,  что  я  наступил  на
любимую мышку осужденного убийцы? За пределами этого сумасшедшего  дома,
да? - Нет. Но три  человека  видели,  как  ты  стоял,  засунув  палец  в
задницу, когда Буйный Билл Уортон пытался задушить Дина  Стэнтона  своей
цепью. Это людей будет волновать, я тебе, Перси, обещаю.  Об  этом  даже
твой высокопоставленный дядюшка-губернатор заволнуется.
   Щеки и лоб Перси покрылись красными пятнами.
   - Вы думаете, они вам поверят? - спросил он,  но  голос  его  потерял
злую силу. Он ясно понимал, что кто-нибудь сможет нам поверить. А  Перси
не любил попадать в неприятности. Нарушать правила можно. Но  вот  чтобы
тебя поймали, - этого нельзя.
   - А еще у меня есть фотографии шеи Дина, когда синяки еще  не  сошли,
добавил Брут. Я не знал, правда это или нет, но звучало убедительно. - И
знаешь, о чем говорят эти снимки? Что Уортон успел  хорошо  потрудиться,
пока его не оттащили, хотя ты стоял там,  да  еще  с  той  стороны,  где
Уортон тебя  не  видел.  Тебе  придется  отвечать  на  довольно  трудные
вопросы, понял? А такие  случаи  накладывают  на  человека  своего  рода
клеймо. И оно останется надолго после того, как его родственники оставят
государственную службу и будут сидеть дома,  попивая  мятный  джулеп  на
веранде. Запись в рабочей карточке  может  стать  сильной  и  интересной
штукой, ведь в карточку будут заглядывать многие в течение твоей жизни.
   Глаза Перси недоверчиво перебегали с одного на другого.  Левой  рукой
он пригладил волосы. Он не сказал ничего, но я подумал, что мы его почти
уже сделали.
   - Ну давай, и покончим с этим. Ведь ты не  желаешь  оставаться  здесь
дольше, чем мы этого хотим, правда?
   - Я ненавижу здесь все! - выкрикнул он. - Я ненавижу, как вы со  мной
обращаетесь, как не даете проявить себя!
   Последнее было очень далеко от правды, однако я счел  несвоевременным
это оспаривать.
   - И еще я не люблю, когда меня запугивают, Мой папа  учил  меня,  что
однажды ступив на этот путь, скорее всего кончишь  тем,  что  потом  всю
жизнь позволишь людям запугивать тебя.  -  Его  глаза,  почти  такие  же
прелестные, как руки,  засверкали.  -  Особенно  не  люблю,  когда  меня
запугивают такие громадные обезьяны, как этот тип.  -  Он  посмотрел  на
моего старого друга и фыркнул - "И ты, Брут!" - подходящая кличка.
   - Ты должен кое-что понять. Перси,  -  сказал  я.  -  С  нашей  точки
зрения, это ты нас запугиваешь. Мы  все  время  подсказываем  тебе,  как
нужно вести себя здесь, а ты продолжаешь все делать по-своему, когда  же
все идет не так, прикрываешься своими связями. Типичный пример  -  когда
ты наступил на мышь Делакруа, -  Врут  поймал  мой  взгляд  и  я  быстро
поправился. - Когда ты попытался наступить  на  мышь  Делакруа.  Ты  все
время угрожаешь, угрожаешь и угрожаешь. И в конце концов мы поступаем  с
тобой так же, вот и все. Но, послушай, если ты сделаешь так,  как  надо,
все получится и ты выйдешь чистеньким,  как  молодой  человек,  делающий
карьеру, и благоухающим, как роза. Ну, что скажешь на это? Поступай, как
взрослый. Перси. Пообещай, что уйдешь после казни Дэла.
   Он обдумал наше предложение. Через пару секунд в его глазах появилось
выражение, какое бывает у людей, когда в голову приходит хорошая  мысль.
Мне это не очень понравилось, потому что любая идея, хорошая для  Перси,
совсем не обязательно хороша для нас.
   - К тому же, - добавил Брут, - подумай, как здорово будет  избавиться
от этого мешка с дерьмом - Уортона.
   Перси кивнул, и я позволил ему встать со стула. Он одернул  форменную
рубашку, заправил ее сзади, причесал волосы расческой. Потом поглядел на
нас.
   - Ладно, я согласен. Я распоряжаюсь завтра ночью на казни Дэла, а  на
следующий день подаю прошение о переводе в Бриар Ридж. И мы квиты. Идет?
   - Идет, - согласился я. В его  глазах  все  еще  сохранялось  прежнее
выражение, но в тот момент я уже расслабился и не придал ему значения.
   Он протянул руку:
   - Ну что, по рукам?
   Я пожал ему руку. Брут тоже.
   И опять мы остались в дураках,

Глава 4

   Следующий день был самым жарким, хотя именно в тот день и закончилась
эта странная октябрьская жара. Когда я  приехал  на  работу,  на  западе
собиралась гроза и темные тучи понемногу закрывали небо. Они  спустились
к вечеру, и из них стали выбиваться голубовато-белые зигзаги  молний.  В
десять часов вечера над графством  Трапенгус  прошел  ураган  -  погибли
четыре человека, сорвало крышу с платной конюшни, а над  Холодной  Горой
бушевали жестокие грозы и дули сильные порывистые ветры. Позже мне стало
казаться, что сами небеса  протестовали  против  ужасной  смерти  Эдуара
Делакруа.
   Сначала все шло нормально. Дэл провел спокойный день в своей  камере,
иногда играя с Мистером Джинглзом, но чаще просто лежа на койке и лаская
его. Уортон пару раз пытался затеять скандал: то он орал Дэлу что-то про
мышьбургеры,  которые  будут  готовить  после  того,  как  старина  Пьер
станцует тустеп в ад, но  маленький  французик  не  отвечал,  и  Уортон,
полагавший, что это его самая остроумная шутка, сдался.
   В четверть одиннадцатого пришел брат Шустер и привел  нас  в  восторг
сообщением,  что  собирается  читать  Дэлу   молитву   "Отче   наш"   на
французском. Это было похоже на хорошее предзнаменование. Но мы, конечно
же, ошибались. Около одиннадцати начали съезжаться свидетели, вполголоса
говоря об ужасной погоде и рассуждая о возможной  задержке  казни  из-за
перебоев с электроснабжением. Наверное, никто из них не  знал,  что  Олд
Спарки работает от генератора, и если молния не ударит прямо в него,  то
шоу состоится при любой погоде.  В  аппаратной  в  ту  ночь  был  Харри,
поэтому ему, Биллу Доджу и Перси Уэтмору пришлось послужить "билетерами"
и  провожать  зрителей  на  места,  предлагая  каждому   прохладительные
напитки. На церемонию прибыли две женщины: сестра той  девушки,  которую
изнасиловал и убил Дэл, и мать одного из погибших в пожаре,  -  крупная,
бледная и решительная леди. Она высказала Харри  Тервиллиджеру  надежду,
что человек, на которого она пришла посмотреть, добрый и испуганный, что
он знает о приготовленных для него адских печах  и  ожидающих  подручных
сатаны. Потом она расплакалась и  спрятала  лицо  в  кружевной  платочек
размером с наволочку.
   Раздался оглушительный раскат грома, совсем  не  приглушаемый  тонкой
металлической крышей. Люди тревожно переглянулись.  Мужчины  чувствовали
себя неловко в галстуках в столь поздний час и вытирали вспотевшие щеки.
И, конечно же, все глаза были обращены на Олд Спарки.  В  начале  недели
они еще могли шутить по поводу этого  ритуала,  но  сегодня  к  половине
двенадцатого все шуточки как-то испарились.
   Свой рассказ я начал с того, что у тех, кому действительно предстояло
сесть на этот дубовый стул,  юмор  улетучивался  моментально,  но  когда
наступал  ответственный  момент,  улыбки  сходили  с  лиц  не  только  у
приговоренных. Говорили  мало,  а  когда  снова  загремел  гром,  словно
расщепленное дерево, сестра жертвы Делакруа даже  вскрикнула.  Последним
свое место среди свидетелей занял Кэртис Андерсон, заменяющий начальника
тюрьмы Мурса.
   В половине одиннадцатого я подошел к камере Делакруа, Брут и Дин  шли
чуть поодаль. Дэл  сидел  на  своей  койке,  держа  на  коленях  Мистера
Джинглза. Голова мышонка была повернута в  сторону  осужденного,  а  его
глазки-бусинки  смотрели  прямо  в  лицо.  Дэл  гладил  макушку  Мистера
Джинглза между ушками. По его лицу беззвучно катились крупные  слезы,  и
казалось, что именно на них и смотрит  мышонок.  Дэл  поднял  глаза  при
звуке наших шагов. Он был бледен. У себя за спиной я не увидел, а скорее
почувствовал, что Джон Коффи стоит у двери своей камеры и наблюдает.
   Дэл вздрогнул от лязга моих ключей, но остался неподвижным, продолжая
гладить голову Мистера Джинглза, когда я открыл замки и отодвинул дверь.
   - Привет, босс Эджкум, - сказал он. - Привет,  ребята.  Поздоровайся,
Мистер  Джинглз.  -  Но  Мистер  Джинглз  только  продолжал  завороженно
смотреть в лицо лысого  человечка,  словно  недоумевая,  откуда  берутся
слезы.
   Разноцветная катушка аккуратно лежала в коробке "Корона" - я подумал,
что она лежит там последний раз, и содрогнулся.
   - Эдуар Делакруа, как представитель суда...
   - Босс Эджкум?
   Я хотел продолжать положенную речь, но потом передумал.
   - В чем дело, Дэл?
   Он протянул мне мышонка.
   - Возьми. И пусть с ним ничего не случится.
   - Дэл, я боюсь, что он не пойдет ко мне. Он не...
   - Пойдет, он сказал, что пойдет. Он сказал, что  все  о  тебе  знает,
босс Эджкум, и что ты отвезешь его в это место  во  Флориде,  где  мышки
выполняют трюки. Он говорит, что доверяет тебе. - Делакруа протянул руку
подальше, и, чтоб я пропал, мышонок шагнул с его ладони ко мне на плечо.
Он был такой легкий, что я почти не ощущал его сквозь  китель  -  только
как маленькое теплое пятнышко. - А еще, босс, не  позволяй  этому  злому
парню подходить к нему. Пусть этот негодяй не трогает мою мышку.
   - Хорошо, Дэл, я не позволю. - Вопрос был в том, что делать  с  мышью
сейчас, в данный момент. Не мог же я провести Делакруа перед свидетелями
с мышью, восседающей на моем плече.
   - Я возьму его, босс, - раздалось за моей спиной.  Голос  принадлежал
Джону Коффи, и было странно, что он прозвучал именно тогда, словно Коффи
прочитал мои мысли. - Ненадолго.  Если  Дэл  не  против.  Дэл  кивнул  с
облегчением.
   - Да, возьми его, Джон, пока этот идиотизм не закончится,  хорошо?  А
потом... - Его взгляд снова остановился на мне и Бруте.  -  Вы  отвезете
его во Флориду. В тот Маусвилль.
   - Да, скорее всего мы с Полем это сделаем вместе, -  сказал  Брут,  с
тревогой глядя, как Мистер Джинглз перешел с  моего  плеча  в  громадную
протянутую ладонь Коффи. Мистер Джинглз совершил это без возражений и не
пытаясь убежать, наоборот, он так же охотно вскарабкался вверх  по  руке
Джона Коффи, как и шагнул на плечо мне.
   - Мы возьмем часть отпуска, правда, Пол?
   Я кивнул. Дэл кивнул тоже, его глаза стали  ясными,  а  губы  тронула
улыбка.
   - Люди будут платить десять центов, чтобы его увидеть.  А  для  детей
два цента. Правильно, босс Ховелл?
   - Да, правильно, Дэл.
   - Ты хороший человек, босс Ховелл, - сказал Дэл. - И  ты  тоже,  босс
Эджкум. Вы иногда кричали на меня, да, но не больше, чем было нужно.  Вы
все хорошие, кроме этого Перси. Жаль, что мы больше нигде не встретимся.
Плохие времена, плохие нравы.
   - Мне нужно кое-что сказать тебе, Дэл, - обратился я к  нему.  -  Эти
слова я говорю всем перед тем, как идти. Не  то  чтобы  шедевр,  но  это
часть моей работы. Ладно?
   - Да, месье. - Он в последний  раз  посмотрел  на  Мистера  Джинглза,
восседающего на широком плече Джона КоффИоAu revour,  mon  ami  <Прощай,
друг (фр.)>, - сказал он и заплакал сильнее, - Je t'aime, mon  petit  <Я
люблю тебя, мои малыш (фр.)>. - Он послал мышонку воздушный поцелуй  Это
должно было  выглядеть  смешно,  может,  даже  нелепо,  но  нам  так  не
казалось. На секунду я встретился взглядом с Дином и тут же отвел глаза.
Дин смотрел в глубину коридора, в сторону смирительной комнаты, и как-то
странно улыбался. Я подумал, что он вот-вот расплачется. Что же касается
меня, то я сказал то, что должен  был  сказать,  начиная  со  слов,  "по
поручению суда", а когда закончил, Дэл в последний раз  вышел  из  своей
камеры.
   - Подожди секунду, парень, - сказал Врут  и  проверил  макушку  Дэла,
куда будут надевать шлем. Потом кивнул мне и похлопал Дэла по  плечу.  -
Гладко, как после бритвы. Пошли.
   И вот так Эдуар Делакруа совершил свои последний  проход  по  Зеленой
Миле, струйки пота и слез вперемешку текли по ею  лицу,  а  над  головой
бушевала гроза. Брут шел слева от приговоренного,  я  -  справа,  а  Дин
позади.
   Шустер находился в моем кабинете, где по углам уже стояли  на  страже
Рингголд и Бэттл. Шустер посмотрел на Дэла, улыбнулся и обратился к нему
по-французски. Мне он показался неестественным, но он сотворил чудо: Дэл
тоже улыбнулся в ответ, а потом подошел к Шустеру и обнял его.  Рингголд
и Бэттл дернулись, но я поднял руки и покачал головой.
   Шустер слушал поток  сдавленных  от  слез  слов  Дэла  по-французски,
кивал, словно он отлично все понял,  и  похлопывал  Дэла  по  спине.  Он
посмотрел на меня через плечо маленького французика и сказал:
   - Из того, что он говорят, хорошо, если я понимаю четверть.
   - Это неважно, - проворчал Брут.
   - Я тоже так думаю, сынок, - ответил Шустер с улыбкой. Он был  лучшим
из священников, и теперь я подумал, что совсем  ничего  не  знаю  о  его
судьбе. Надеюсь, что вопреки всему он смог сохранить веру.
   Он помог Дэлу опуститься на колени и сложил руки в молитве.  Делакруа
сделал то же самое.
   - Отче наш,  сущий  на  небесах,  -  начал  Шустер  по-французски,  и
Делакруа повторял вместе с ним. Они читали "Отче наш" вместе  на  плавно
звучавшем, журчащем языке до самого конца, до слов  "но  избави  нас  от
лукавого, аминь". К этому времени слезы почти перестали бежать  из  глаз
Дэла, да и сам он заметно успокоился. Затем последовали стихи из  Библии
(на английском), в том  числе  и  старинный  мотив  о  спокойных  йодах.
Закончив читать. Шустер хотел встать, но Дэл  потянул  его  за  рукав  и
произнес что-то по-французски.  Шустер  внимательно  слушал,  нахмурясь.
Потом ответил. Дэл проговорил что-то  еще,  а  потом  только  смотрел  с
надеждой.
   Шустер обратился ко мне:
   - Он хочет прочитать еще одну  молитву.  Я  не  могу  ему  помочь  по
причине моей веры. Как вы думаете, пусть читает?
   Я посмотрел на часы на стене и увидел, что уже без  семнадцати  минут
полночь.
   - Да, - сказал я, - но только  побыстрее.  Мы  должны  придерживаться
графика.
   - Хорошо. - Он повернулся к Делакруа  и  кивнул.  Дэл  закрыл  глаза,
словно для молитвы, но секунду не говорил  ничего.  Напряженные  морщины
прорезали его лоб, и у меня появилось чувство,  что  этот  человек  ищет
где-то далеко в мозгу забытую кладовку, где лежит  предмет,  которым  не
пользовались много-много лет. Я опять  посмотрел  на  часы  и  уже  было
открыл рот, чтобы что-то сказать, но Брут дернул меня за рукав и покачал
головой.
   И  тогда  Дэл  начал  мягко  и  быстро   говорить   на   американском
французском, таком округлом, мягком и нежном, как грудь молодой женщины:
   - О Мария, приветствую вас, Мария  всемилостивейшая.  Господь  Бог  с
вами, вы - святая из всех женщин и Господь Бог Иисус, плод вашего чрева,
святой. - Он снова заплакал, но, по-моему, не замечая этого. - Пресвятая
Мария, мать моя, Богородица, помолитесь за меня, помолитесь за всех нас,
грешных, теперь в час, когда... В час нашей смерти. В час, когда я умру.
-Он глубоко и прерывисто вздохнул. - Аминь.
   Когда Делакруа поднимался на ноги,  вспышка  молнии  озарила  комнату
мгновенным голубоватым сиянием. Все вздрогнули и поежились, кроме самого
Делакруа, который словно целиком был  поглощен  старинной  молитвой.  Он
вытянул руку, не глядя. Брут взял и быстро  пожал  ее.  Делакруа  поднял
глаза и чуть улыбнулся.
   - Nous voyons... - начал он, но осекся. С заметным усилием  он  снова
перешел на английский.
   - Теперь мы можем идти, босс Ховелл, босс  Эджкум.  Я  в  согласии  с
Богом.
   - Хорошо, - сказал я и подумал, насколько в согласии  с  Богом  будет
себя чувствовать Дэл через двадцать минут, когда окажется по ту  сторону
электричества. Я надеялся, что его последняя молитва услышана  и  теперь
Матерь Мария будет молиться за него всем  своим  сердцем  и  душой,  ибо
Эдуару Делакруа, насильнику  и  убийце,  именно  тогда  понадобятся  все
молитвы, которые он сможет припомнить. На улице снова прогрохотал  гром.
- Пойдем, Дэл. Теперь уже недалеко.
   - Хорошо, босс, хорошо. Я уже не боюсь. Он  так  сказал,  но  по  его
глазам я увидел, что - с Богом или без Бога, со Святой Марией или нет, -
но он лжет. К тому моменту,  когда  они  проходят  последние  сантиметры
зеленого ковра и ныряют в маленькую дверь, почти все боятся.
   - Остановись внизу, - сказал я ему тихо, когда он прошел в дверь,  но
эти указания были явно излишними. Он  все  равно  остановился  бы  внизу
лестницы как вкопанный, потому что увидел на платформе Перси Уэтмора,  у
его ног стояло ведро с губкой, а  за  правым  бедром  виднелся  телефон,
соединяющий с губернатором.
   - Нет, - произнес Дел перепуганным голосом. - Нет, нет, только не он!
- Давай иди, - приказал Брут. - Просто смотри на меня и на Пола.
   Словно его там нет.
   - Но... Люди уже повернулись и глядели на нас, но слегка сдвинувшись,
я все еще мог незаметно схватить Делакруа за левый локоть.
   - Спокойно, - произнес я так тихо, что меня слышал  только  Дэл,  ну,
может быть, еще и Брут. - Единственное, что о тебе  запомнят  эти  люди,
это как ты ушел. Поэтому веди себя достойно.
   В эту секунду над головой прогрохотал  самый  громкий  раскат  грома,
задрожала железная крыша. Перси вздрогнул, словно кто-то напугал его,  а
Дэл коротко фыркнул.
   - Если будет еще громче, он опять намочит в  штаны,  -  сказал  он  и
расправил плечи, хотя там было не так много чего расправлять. - Пошли, и
покончим с этим.
   Мы прошли к платформе. Дэл нервно пробежал взглядом по  свидетелям  -
их было человек двадцать пять, а мы  -  Брут,  Дин  и  я  -  не  сводили
тренированных глаз со стула. Все, казалось, в порядке.  Я  вопросительно
поднял большой палец и одну бровь, и Перси  криво  усмехнулся  в  ответ,
словно говоря: "Ты что, хочешь узнать, все ли в порядке? Конечно".
   Я очень надеялся, что  он  прав.  Мы  с  Брутом  автоматически  взяли
Делакруа за локти, когда он взошел на платформу. Она  возвышается  всего
на двадцать сантиметров над полом, но, к вашему удивлению, очень  многим
из наших постояльцев, даже самым крутым и отпетым,  требовалась  помощь,
чтобы сделать этот последний в их жизни шаг. Дэл его  сделал  нормально.
Секунду постоял перед стулом (решительно не глядя  на  Перси),  а  потом
заговорил со стулом вслух, словно знакомясь: "C'est  moi  -  это  я",  -
сказал он. Перси протянул было руку, но Делакруа  повернулся  и  сел.  Я
стал на колено слева от стула, а Брут - справа. Я защищал  пах  и  горло
так, как я уже описывал, потом устроил  застежку,  чтобы  она  полностью
охватывала худую белую плоть чуть выше лодыжки. Гром снова оглушил  нас,
и я вздрогнул. Пот заливал и щипал глаза. Я почему-то все время думал  о
Маусвилле. Куда можно попасть за десять  центов.  За  два  цента  детям,
которые увидят Мистера Джинглза за слюдяными окошечками.
   Застежка капризничала и не хотела  закрываться.  Я  слышал,  как  Дэл
тяжело вдыхает воздух в легкие,  которые  сейчас  пытаются  угнаться  за
бешено колотящимся от страха сердцем, а через какие-нибудь четыре минуты
превратятся в пустые мешки. И то, что он убил полдюжины человек,  сейчас
казалось самой незначительной подробностью. Ничего не  хочу  говорить  о
добре и зле, я просто рассказываю, как все было.
   Дин присел рядом со мной и спросил:
   - В чем дело, Пол?
   - Я не могу... - начал было я,  но  тут  пряжка  со  звучным  щелчком
защелкнулась. Наверное, она прищемила и складку кожи на  ноге  Делакруа,
потому что он дернулся и издал тихий свистящий звук.
   - Извини, - сказал я, - Ничего, босс, - ответил Дэл. -  Болеть  будет
недолго.
   В застежке со стороны Брута находились электроды, и  поэтому  на  нее
уходило  всегда  больше  времени,  и  вот   мы   втроем   встали   почти
одновременно. Дин взялся за пряжку на запястье левой руки Дэла, а  Перси
- правой. Я был готов двинуться ему на помощь, но у него все  получилось
лучше, чем у меня. Я видел, что Дэл уже дрожит, словно сквозь него начал
проходить ток низкого напряжения. Я чувствовал запах его  пота.  Он  был
кисловатый и крепкий и напомнил запах слабого маринада.
   Дин кивнул Перси, Перси обернулся через плечо - я даже увидел, где он
порезался, когда брился в тот день, - и сказал тихим твердым голосом:
   - Включай на первую!
   Раздался  низкий  гул,  похожий  на  шум  старого  холодильника   при
включении, и светильники в помещении склада загорелись ярче. Из  публики
донеслось несколько ахов и бормотанье. Дэл дернулся на стуле и схватился
за дубовые подлокотники с такой силой, что побелели суставы.  Глаза  его
быстро забегали из стороны в сторону, а сухое дыхание стало еще чаще. Он
почти задыхался.
   - Спокойно, - пробормотал  Брут.  -  Спокойно,  Дэл,  все  нормально.
Держись, все идет нормально.
   "Эй, ребята! -  вспомнил  я.  -  Идите  смотреть,  что  умеет  Мистер
Джинглз". Над головой снова загрохотало.
   Перси величественно обошел вокруг и встал перед электрическим стулом.
Наступил важный момент, он был в центре внимания, все глаза  устремились
на него. Все, кроме  одной  пары.  Делакруа  увидел,  кто  это,  и  стал
смотреть себе на колени. И я готов был  поспорить  на  что  угодно,  что
Перси станет напыщенно  декламировать  свой  текст,  но  он  прочел  его
бесстрастным, странно спокойным голосом.
   - Эдуар Делакруа, вы приговорены к  смерти  на  электрическом  стуле,
приговор  вынесен  судом  присяжных  и  подтвержден  судьей  с   хорошей
репутацией в данном штате. Боже, храни жителей этого штата.  Не  желаете
ли сказать чтонибудь, прежде чем приговор будет приведен в исполнение?
   Дэл попытался что-то произнести, но сначала не получилось  ни  звука,
кроме  испуганного  шепота,  полного  воздуха  и  гласных  звуков.  Тень
презрительной улыбки тронула уголки рта Перси, и я готов был  убить  его
тут же на месте. Потом Дэл облизал губы и попытался снова.
   - Я сожалею о том, что совершил, - произнес он. -  Я  бы  все  отдал,
чтобы повернуть часы назад, но это невозможно. Поэтому сейчас... -  Гром
взорвался  над  нами,  словно  артиллерийский  снаряд.   Дэл   дернулся,
насколько позволяли пряжки, глаза дико сверкали на его влажном  лице.  -
Поэтому сейчас я за все плачу. Господи, прости меня. - Он снова  облизал
губы и посмотрел на Брута. - Не забудьте  про  обещание  насчет  Мистера
Джинглза, - добавил он тихим голосом только для нас.
   - Не забудем, не беспокойся, - сказал я и  потрепал  его  по  ледяной
руке. - Он поедет в Маусвилль...
   - Черта с два,  -  проговорил  Перси  уголком  рта,  как  рецидивист,
пристегивая ремень поперек груди  Делакруа.  -  Нет  такого  места.  Эту
сказку парни выдумали, чтоб ты вел себя тихо. Это чтоб ты знал, педик.
   Вспыхнувший в глазах Дэла огонь сказал мне,  что  отчасти  он  так  и
думал... Но не рассказывал  всем  остальным.  Я  посмотрел  на  Перси  с
недоумением и злостью, а он выдержал мой взгляд, понимая, что сделать  я
ничего не могу. И он, конечно, был прав. Я  ничего  не  мог  сделать  ни
перед свидетелями, ни перед Делакруа, сидящим на  самом  краешке  жизни.
Ничего не оставалось, как продолжать и закончить это.
   Перси снял с крюка маску и натянул ее на лицо Делакруа, закрепив  под
подбородком, чтобы дыра на макушке была  шире.  Теперь  следовало  взять
намоченную в ведре губку и положить ее в шлем, и вот тут как  раз  Перси
впервые отошел от принятого порядка: вместо того,  чтобы  наклониться  и
вынуть губку, он снял сам шлем из-за стула и наклонился  вместе  с  ним.
Иными словами, вместо того, чтобы поднести губку к шлему,  что  было  бы
естественно, он поднес шлем к губке, Я понял: тут что-то не так, но  был
слишком расстроен. Впервые на казни я чувствовал, что совсем  не  владею
собой. Что касается Брута, он совсем не смотрел на Перси, ни  когда  тот
наклонялся к ведру (стоя так, что практически  заслонялся  от  нас),  ни
когда выпрямлялся и поворачивался к Дэлу со шлемом в руках и  коричневым
кружочком губки уже внутри шлема. Брут  смотрел  на  ткань,  закрывавшую
лицо Дэла, наблюдая, как ткань черной шелковой маски втягивается внутрь,
очерчивая круг открытого рта, а потом с дыханием выходит обратно. На лбу
и на висках Брута выступили капли пота. Я  никогда  раньше  не  замечал,
чтобы он потел во время казни. За его спиной Дин стоял  с  отрешенным  и
нездоровым  видом,  словно  боролся  с  приступами   тошноты.   Мы   все
чувствовали: что-то не так, теперь я знаю. Мы только  не  понимали,  что
именно. Тогда еще никто не знал о вопросах, которые Перси задавал  Джеку
Ван Хэю. Вопросов было много, но, помоему, для отвода глаз. Я так думаю,
что Перси хотелось узнать лишь об одном: губка. Для  чего  нужна  губка.
Зачем ее пропитывают рассолом... И что будет, если ее оставить сухой.
   Вот что случится, если губка будет сухой, Перси  нахлобучил  шлем  на
голову Дэла. Французик дернулся и снова застонал, на  этот  раз  громче.
Некоторые свидетели беспокойно заерзали на своих складных  стульях.  Дин
сделал полшага вперед, собираясь помочь с завязкой под  подбородком,  но
Перси показал ему нетерпеливым  жестом  -  отойди.  Дин  отошел,  слегка
сгорбившись, поеживаясь от очередного раската грома. На этот  раз  после
грома послышались удары дождя по крыше, тяжелые,  словно  кто-то  швырял
горстями горох на стиральную доску.
   Вам знакомо такое выражение: "Кровь  застыла  у  меня  в  жилах"?  Ну
конечно, знакомо. Все мы однажды испытали нечто подобное,  но  на  самом
деле я почувствовал это единственный раз в своей жизни - в  ту  грозовую
ночь октября 1932-го, секунд через десять после полуночи, Я почувствовал
это не из-за язвительного самодовольства на лице Перси Уэтмора, когда он
отошел от фигуры в шлеме и капюшоне, сидевшей на Олд Спарки, -  этого  я
не заметил, хотя должен был. По щекам Дэла из-под шлема не текла вода. И
вот тут я все понял.
   - Эдуар Делакруа, - говорил Перси, - сейчас через ваше  тело  пройдет
электрический ток, пока вы не умрете согласно законодательству штата.
   Я посмотрел на Брута с  такой  мукой,  по  сравнению  с  которой  моя
"мочевая" инфекция показалась мне ушибленным пальцем. Губка была  сухой!
Я губами произнес это, но он только непонимающе покачал головой и  снова
стал смотреть на маску на лице француза, где последние вдохи втягивали и
отпускали черный шелк.
   Я дотронулся до локтя Перси, но он  отошел  в  сторону,  смерив  меня
взглядом. Он длился всего секунду, но я понял все. Это потом  он  станет
рассказывать свою ложь  и  полуправду,  и  этому  скорее  всего  поверят
влиятельные люди, но я знал теперь точно. Перси был прилежным  учеником,
когда делал то, что ему нравилось, мы это  поняли  на  репетиции,  и  он
очень внимательно слушал объяснения Джека Ван Хэя о том, как пропитанная
рассолом губка проводит ток, направляет его и превращает в  своего  рода
электрическую пулю в мозг. Да, Перси хорошо знал,  что  делает.  Я  даже
поверил ему позже, когда он сказал, что не знал, как  далеко  все  может
зайти, но это все равно нельзя отнести к добрым  намерениям,  правда?  И
все равно я ничего не мог сделать, разве  что  в  присутствии  помощника
начальника тюрьмы и всех свидетелей крикнуть Джеку Ван Хэю, чтобы тот не
включал рубильник. Еще пять секунд, и я думаю, что крикнул бы, но  Перси
мне этих пяти секунд не оставил.
   -  Пусть  Господь  смилостивится  над  твоей  душой,  -   сказал   он
задыхающейся,  перепуганной  фигуре  на  электрическом  стуле,  а  потом
обратился в сетчатое окошечко, где стояли Харри и  Джек,  и  рука  Джека
лежала на выключателе с пометкой "Сушилка для волос  Мэйбл".  Справа  от
этого окна стоял доктор, уставившись, как всегда, молчаливо  и  замкнуто
на свой черный чемоданчик, стоявший между ног. - Включай на вторую!
   Сначала все вроде выглядело, как всегда - гул стал чуть  громче,  чем
вначале, но ненамного, затем тело Дэла рефлексивно рванулось  вперед  от
сокращений мышц.
   Потом все пошло наперекосяк.
   Гул перестал быть ровным  и  завибрировал.  Потом  к  нему  добавился
треск, словно от разрыва целлофана. Пошел ужасный запах, но  я  не  смог
определить,  что  так  пахнут  паленые  волосы  в  сочетании  с  горящей
органической губкой, пока  не  увидел  струйки  синего  дыма,  выходящей
из-под краев шлема. Из дыры же наверху шлема, откуда  тянулись  провода,
дым валил, как из индейского вигвама.
   Делакруа начал ерзать и вертеться на стуле, его закрытое маской  лицо
поворачивалось туда-сюда, словно в  знак  категорического  отказа.  Ноги
стали подниматься и топать по полу, позвякивая застежками  на  лодыжках.
Над головой снова прогремел гром, и дождь забарабанил сильнее.
   Я посмотрел на Дина Стэнтона, он сделал мне  страшные  глаза.  Из-под
шлема донесся приглушенный хлопок, словно в огне треснул сосновый сучок,
и теперь стал виден дым, пробивающийся мелкими колечками через маску.
   Я рванулся к сетчатому окошечку между нами и аппаратной, но не  успел
и звука произнести, потому что Брутус Ховелл схватил меня за локоть.  Он
стиснул его так сильно, что боль пронзила всю руку. Брут был  белый  как
полотно, но совсем не растерян и далек от паники.
   - Не говори Джеку, чтоб остановил,  -  сказал  он  тихо.  -  Все  что
угодно, только не это. Уже слишком поздно.
   Сначала, когда Дэл начал кричать, свидетели  его  не  слышали.  Дождь
барабанил по железной крыше, а гром  гремел  почти  непрерывно.  Но  мы,
стоящие на платформе, слышали очень хорошо  эти  сдавленные  вопли  боли
из-под дымящейся  маски,  -  звуки,  которые  могло  издавать  животное,
попавшее в пресс для сена.
   Гул из шлема стал прерывистым и  громким,  с  периодическим  треском,
похожим на радиопомехи. Делакруа бросало вперед и назад на стуле, словно
ребенка в припадке. Платформа шаталась, ремень на груди  так  натянулся,
что чуть не лопнул. Я услышал  хруст  кости,  словно  его  правое  плечо
сломалось или вышло из сустава. При этом  еще  был  такой  звук,  словно
кувалдой ударили по бревну. Брюки в паху, видимые не больше пятна  из-за
частых ударов его ног, потемнели. Потом Делакруа начал кричать,  издавая
ужасные высокие, животные звуки, слышные даже при шуме дождя.
   Кто-то крикнул:
   - Что с ним происходит, черт побери?!
   - А пряжки его выдержат?
   - Фу, что за запах, Боже!
   Потом одна из двух женщин спросила:
   - Это нормально?
   Делакруа качнулся вперед, откинулся назад, качнулся вперед, откинулся
назад. Перси смотрел на  него  с  выражением  тихого  ужаса.  Он  ожидал
чего-то такого, но совсем не этого кошмара.
   Маска на лице Делакруа вспыхнула. К  запаху  горящих  волос  и  губки
присоединился  запах  горелого  мяса.  Брут  схватил  ведро,  в  котором
находилась губка - теперь оно, конечно же, было пусто, -  и  бросился  к
очень глубокому баку уборщика.
   - Пол, мне отключить ток? - спросил Ван Хэй сквозь сетку.  Голос  его
дрожал. - Мне отклю...
   - Нет! - прокричал я в ответ. Брут  понял  это  сразу,  а  я  гораздо
позднее: нам нужно закончить. Все остальное было вторично, прежде  всего
нам надо было закончить с  Делакруа.  -  Включай,  ради  Бога!  Включай,
включай!
   Я повернулся к Бруту, почти не замечая того, что люди позади нас  уже
разговаривают, некоторые встали, некоторые кричали.
   - Стой! - завопил я Бруту, - Нельзя воду! Нельзя! Ты что, сдурел?
   Брут повернулся, и до него наконец дошло. Лить воду на  человека  под
током.  Отличная  идея.   Он   посмотрел   вокруг,   увидел   химический
огнетушитель на стене и взялся за него. Молодчина.
   Маска сползла с лица Делакруа, показав черты, ставшие уже чернее, чем
Джон  Коффи,  Глаза   его,   теперь   уже   бесформенные   шары   белого
полупрозрачного желе, выскочили из орбит  и  лежали  на  щеках.  Ресницы
сгорели, а пока я смотрел, вспыхнули и сами веки.
   Дым выходил из выреза рубашки. А гул электричества  все  продолжался,
наполняя мне голову и вибрируя. Я подумал, что этот звук,  должно  быть,
слышат сумасшедшие, если не этот, то похожий.
   Дин рванулся вперед, думая, видимо, что сможет сбить пламя с  рубашки
Дела руками, и я оттолкнул его так сильно, что он чуть не упал.  Трогать
Делакруа сейчас, все равно что Братцу Кролику  прикасаться  к  Смоляному
Чучелу. Электрическому Смоляному Чучелу в данном случае.
   Я все еще не оглядывался и не видел, что  происходит  за  спиной,  но
похоже было на столпотворение: падали  стулья,  люди  кричали,  какая-то
женщина вопила изо всех сил: "Да прекратите  же  наконец!  Разве  вы  не
видите, что уже хватит?".  Кэртис  Андерсон  схватил  меня  за  плечо  и
спросил, что происходит, ради всего святого, что происходит и  почему  я
не приказал Джеку выключить.
   - Потому что не могу, - ответил Я. - Мы  уже  зашли  слишком  далеко,
чтобы повернуть назад, разве вы не видите? Все и  так  закончится  через
несколько секунд.
   Но прошло еще не меньше двух минут до конца, эти две  минуты  длились
дольше всего в моей жизни, и большую их часть,  думаю,  Делакруа  был  в
сознании. Он кричал, ерзал и дергался из стороны в сторону.  Дым  шел  у
него  из  ноздрей  и  изо  рта,  ставшего  цвета  перезрелых  слив.  Дым
поднимался с языка, как от  сковороды.  Все  пуговицы  на  рубашке  либо
оторвались, либо расплавились. Его майка не вспыхнула, но уже тлела, дым
просачивался сквозь нее, и мы чувствовали запах  горящих  волос  на  его
груди. Люди устремились к дверям, как  скот  из  загона.  Они  не  могли
выйти, ведь это как-никак  была  тюрьма,  поэтому  просто  столпились  у
двери, пока Делакруа жарился ("Теперь я жарюсь, -  говорил  старый  Тут,
когда мы готовились к казни Арлена Биттербака. - Я поджаренный индюк!"),
а гром все гремел, и дождь лил как из ведра.
   В какой-то момент я вспомнил о враче и поискал его. Он был на  месте,
но лежал, скрючившись, на полу около своего черного чемоданчика. Он  был
в обмороке.
   Ко мне подошел Брут и стал рядом, держа наготове огнетушитель.
   - Не сейчас, - сказал я.
   - Я знаю.
   Мы поискали глазами Перси и увидели, что он  стоит  прямо  за  спиной
Спарки, застывший, с вытаращенными глазами, прикусив фалангу пальца.
   Потом наконец Делакруа откинулся и  обмяк  на  стуле,  его  голова  с
опухшим бесформенным лицом упала на плечо. Он все еще дергался,  но  так
бывало и раньше, это просто ток еще шел через него.  Шлем  сполз  набок,
но, когда мы снимали его, почти вся кожа с головы  и  оставшиеся  волосы
снялись вместе с ним, прочно приклеившись к металлу.
   - Отключай! - крикнул я Джеку через тридцать  секунд,  когда  ничего,
кроме электрических разрядов, не исходило от  дымящегося  куска  угля  в
форме  человека,  лежащего  на  электрическом  стуле.   Гул   немедленно
прекратился, и я кивнул Бруту.
   Он повернулся и сунул огнетушитель в руки Перси с  такой  силой,  что
тот отшатнулся назад и чуть не упал с платформы, -  Давай,  шевелись,  -
произнес Брут. - В конце концов, ты распоряжаешься, так?
   Перси посмотрел на него взглядом одновременно больным и убийственным,
потом направил огнетушитель, накачал его, нажал кнопку и выпустил облако
белой пены в человека на стуле. Я увидел,  что  ступня  Дэла  дернулась,
когда пена попала на лицо, и подумал:
   "Боже, нет, неужели придется включать еще раз?" - но больше  движений
не последовало.
   Андерсон повернулся и раскланивался перед перепуганными  свидетелями,
объясняя,  что  все  нормально,  все  под   контролем,   просто   бросок
электричества из-за грозы, не надо беспокоиться. Да, он еще объяснил  бы
им, что запах вокруг - дьявольская смесь из жженых волос, жареного  мяса
и свежеиспеченного дерьма - это "Шанель" номер пять.
   - Возьми у доктора стетоскоп, - сказал  я  Дину,  когда  огнетушитель
иссяк. Теперь Делакруа был весь в белой пене, и к самому отвратительному
из запахов добавился тонкий химический аромат, - Доктор... Мне нужно...
   - Не обращай внимания на него, просто возьми стетоскоп, -  проговорил
я. - Давай с этим покончим... И убери его отсюда.
   Дин кивнул. "Покончить" и "отсюда" - эти два понятия  ему  нравились.
Они нравились нам обоим. Он подошел к чемоданчику доктора и стал  в  нем
рыться Доктор начал опять шевелиться, так что по  крайней  мере  его  не
хватил ни инфаркт, ни инсульт. И хорошо. Но Брут смотрел на Перси далеко
не хорошо.
   - Иди в тоннель и жди у тележки, - приказал я. Перси сглотнул.
   - Пол, слушай, я не знал...
   - Заткнись. Иди в тоннель и жди у тележки. Выполняй.
   Он опять сглотнул, скривился, как от боли, а  потом  пошел  к  двери,
ведущей на лестницу и в тоннель. Он нес  пустой  огнетушитель  в  руках,
словно ребенка. Дин прошел мимо него, направляясь ко мне со стетоскопом.
Я расправил шланги и вставил в уши. Я делал подобное и раньше, в  армии,
а это, как езда на велосипеде, не забывается.
   Я смахнул пену с груди Делакруа, а потом  пришлось  подавить  приступ
рвоты, потому что большой горячий кусок его кожи просто  сполз  с  плоти
ниже, так, как кожа слезает с... Ну, вы понимаете. Жареный индюк.
   - О Боже. - Голос, которого  я  не  узнал,  почти  прорыдал  за  моей
спиной. - Это всегда так? Почему мне не сказали, я бы в  жизни  сюда  не
пришел! "Слишком поздно, дружок", - подумал я.
   - Уберите этого человека отсюда, - бросил я Дину и Бруту, да и  всем,
кто слышал. Я сказал это для того, чтобы убедиться, что  могу  говорить,
не боясь, что меня вырвет прямо на дымящиеся колени Делакруа. - Отведите
всех к дверям.
   Я  успокоил  себя,  как  мог,  потом  приставил  диск  стетоскопа   к
красночерной полоске свежей плоти, которую расчистил на груди  Делакруа.
Я слушал и молился, чтобы не услышать ничего, - так оно и произошло.
   - Он мертв, - сказал я Бруту.
   - Слава Богу.
   - Да, Слава Богу. Вы с Дином, принесите носилки. Давайте  по-быстрому
отстегнем его и унесем отсюда.

Глава 5

   Мы благополучно спустили его тело по двенадцати ступенькам и положили
на тележку. Я до ужаса  боялся,  что  его  жареная  плоть  может  просто
отделиться от костей, когда  мы  будем  его  перегружать,  но,  конечно,
ничего такого не случилось.
   Кэртис Андерсон наверху успокаивал зрителей, пытался по крайней мере,
и для Брута это было хорошо, потому что  Андерсон  не  видел,  как  Брут
шагнул  к  передку  тележки  и  занес  руку,  чтобы  ударить  Перси,   с
остолбеневшим видом стоящего рядом. Я перехватил его руку, к лучшему для
обоих. Для Перси хорошо тем, что Брут собирался ударить так, что  голова
точно отлетела бы, а для Брута - тем, что, если бы удар достиг цели,  он
потерял бы работу, а может, даже кончил свои дни в тюрьме.
   - Не надо, - сказал я.
   - Что значит "не надо"? - со злостью спросил он. - Как ты можешь  так
говорить? Ты ведь видел, что он сделал! Что  ты  мне  говоришь?  Что  ты
опять позволишь его связям спасти его? После всего, что он натворил?
   - Да.
   Брут  уставился  на  меня,  приоткрыв  рот,  в  его  сердитых  глазах
выступили слезы.
   - Послушай меня, Брут. Ну, врежешь ты ему, и скорее всего нас уволят.
Тебя, меня, Дина, Харри, может,  даже  Джека  Ван  Хэя.  Всех  остальных
понизят на ранг или два, начиная с  Билла  Доджа,  а  тюремная  комиссия
наймет трех или четырех безработных с улицы, чтобы  заполнить  места.  -
Может, ты сможешь это пережить, но... -  Я  указал  большим  пальцем  на
Дина, всматривающегося в сырой тоннель с кирпичными стенами.  Очки  свои
он держал в руке, и вид у него был почти такой  же  потрясенный,  как  у
Перси. - А как же Дин? У него двое детей, один ходит в школу,  а  второй
только собирается.
   - Ну, и к чему ты клонишь? Что мы опять его отпустим?
   - Я не знал, что  губка  должна  быть  влажной,  -  проговорил  Перси
слабым, механическим голосом.  Эту  версию  он  отрепетировал,  конечно,
заранее, когда ожидал,  что  получится  неприятная  шутка,  а  вовсе  не
катаклизм, который мы  наблюдали.  -  Она  никогда  не  была  мокрой  на
репетициях.
   - Ах ты, дрянь, - начал Брут  и  снова  рванулся  к  Перси.  Я  опять
схватил его и оттащил назад. На лестнице послышались шаги. Я  посмотрел,
с ужасом ожидая Кэртиса Андерсона, но это оказался  Харри  Тервиллиджер.
Его щеки были  бледны,  как  бумага,  а  губы  посинели,  словно  он  ел
черничный пирог. Я снова переключился на Брута.
   - Ради всего святого, Брут, Делакруа мертв, и этого уже не  изменить,
а Перси того не стоит.
   Был ли уже тогда в моей голове план или хотя бы его начало? Я до  сих
пор не знаю. И по прошествии стольких лет продолжаю спрашивать себя,  но
так и не нахожу вразумительного ответа. Я полагаю, теперь это уже не так
важно. Хотя я заметил, что есть масса вещей, не имеющих значения, но это
не мешает человеку задавать вопросы.
   - Вы, ребята, обо мне говорите так, словно я колода, - сказал  Перси.
Его голос все еще звучал потрясение и с одышкой,  словно  Перси  ударили
под дых и он только-только начинал приходить в себя.
   - Ты и есть колода. Перси, - отреагировал я.
   - Нет, я бы попросил... Я едва удержался, чтобы не  ударить  его,  да
посильнее.  Вода  капала  с  кирпичей  тоннеля,  наши  тени,  большие  и
бесформенные, плясали на стенах, словно тени  в  рассказе  Эдгара  По  о
громадной обезьяне с улицы Морг. Гром продолжал грохотать, но  здесь  он
звучал приглушенно.
   - Перси, я хочу услышать от  тебя  только  одно:  ты  повторишь  свое
обещание завтра же подать заявление о переходе в Бриар Ридж.
   - Не беспокойся об этом,  -  мрачно  произнес  он.  Он  посмотрел  на
укрытую простынями фигуру на тележке,  отвел  глаза,  потом  на  секунду
встретился взглядом со мной и снова отвел глаза.
   - Это будет к лучшему, - сказал  Харри.  -  Иначе  тебе  пришлось  бы
узнать Буйного Билла  Джона  гораздо  ближе,  чем  тебе  хочется.  -  Он
выдержал небольшую паузу. - Мы позаботились бы об этом.
   Перси испугался нас  и,  наверное,  испугался  того,  что  мы  сможем
сделать, когда узнаем о его разговоре с Джеком Ван Хэем, о том,  как  он
спрашивал, зачем нужна губка и почему ее всегда смачивают в  рассоле,  а
при упоминании о Джоне в глазах Перси появился настоящий ужас. Я  видел,
что он вспомнил, как Джон прижал его  к  решетке  и,  взъерошив  волосы,
ворковал на ухо.
   - Вы не посмеете, - прошептал он.
   - Посмеем, еще как, - спокойно сказал Харри. - И знаешь что? Мне  это
сойдет. Потому что ты уже показал себя невнимательным к  заключенным,  И
некомпетентным.
   Перси сжал кулаки, а его щеки слегка порозовели.
   - Я не...
   - Да, некомпетентным, - поддержал Дин, присоединяясь к нам. Мы встали
полукругом вокруг Перси около ступеней, отрезав ему путь к  отступлению:
сзади была тележка с грузом дымящейся плоти под старой простыней.  -  Ты
только что сжег Делакруа заживо. Что это, если не некомпетентность?
   Глаза Перси сверкнули. Он планировал прикрыться незнанием,  а  теперь
понял, что попался в свою же яму. Я не знаю, чего бы он  еще  наговорил,
но тут в тоннель спустился Кэртис  Андерсон.  Мы  услышали  его  шаги  и
немного отошли, чтобы не выглядело, что мы угрожаем Перси.
   - Вашу мать, что все это значит? - проревел Андерсон. - Господи,  там
же заблевали весь пол! А запах! Я приказал Магнуссону и старому Тут-Туту
открыть обе двери, но вонь не выветрится и лет через пять, уж  как  пить
дать! А этот козел Джон еще и поет об этом. Я сам слышал.
   - У него что, слух есть, Кэрт? -  спросил  Брут.  Знаете,  как  можно
одной искрой выжечь осветительный газ и при  этом  не  пострадать?  Надо
поджечь еще до того, как собралась сильная концентрация. Так вот это как
раз был тот случай. Мы сначала с изумлением посмотрели  на  Брута,  а  в
следующую  секунду  расхохотались.  Высокий  звук  нашего  истерического
хохота носился по мрачному тоннелю, как летучие мыши.  Тени  качались  и
извивались на стенах. К концу даже Перси присоединился к нам. Потом смех
стих, и мы почувствовали себя немного лучше.  Почувствовали  себя  опять
нормальными.
   - Ладно, ребята, - сказал Андерсон, утирая платком слезы  и  все  еще
фыркая от смеха, - что, черт возьми, произошло?
   - Казнь, - произнес Брут. По-моему, его безразличный тон  обескуражил
Андерсона, но не удивил меня, во всяком случае не  очень.  Бруту  всегда
удавалось быстро переводить стрелки. - Успешная казнь.
   - И вы, черт возьми, еще хотите назвать  этот  аборт  при  постоянном
токе успешной казнью? Господи, да эти свидетели теперь месяц  не  смогут
спать! А тот толстяк, наверное, и целый год!
   Брут указал на тележку и тело под простыней.
   - Он ведь мертв, так? Что касается ваших свидетелей,  большинство  из
них завтра будут  рассказывать  своим  друзьям,  что  свершилось  высшее
правосудие: Дэл сжег нескольких человек заживо, поэтому все вернулось на
круги своя, и он сам сгорел заживо. По крайней мере никто не скажет, что
это  сделали  мы.  Они  скажут,  что  это  воля  Божья,  а  мы  были  ее
исполнителями. Может, в этом есть  доля  правды.  И  знаете,  что  самое
интересное? Просто самый персик? Друзья будут завидовать и  жалеть,  что
их там не было и они ничего не видели. - Произнося последнюю  фразу,  он
поглядел на Перси одновременно с отвращением и злорадством.
   - А если их перышки слегка растрепались, так  что?  -  заявил  Харри.
-Они сами пожелали все увидеть, никто их не заставлял.
   - Я  не  знал,  что  губка  должна  быть  мокрой,  -  повторял  Перси
механическим голосом. - На репетициях она всегда была сухой.
   Дин посмотрел на него с явным отвращением.
   - Сколько лет ты мочился на сиденье унитаза, пока  тебе  не  сказали,
что его надо сначала поднять? - проворчал он.
   Перси открыл было рот, но я велел ему  заткнуться.  К  удивлению,  он
подчинился. Я обратился к Андерсену.
   - Кэртис, все просто и ясно - дело испортил Перси, вот что случилось.
- Я повернулся к Перси, ожидая возражений. Но он не  возражал,  наверное
потому, что понял по моим глазам:  лучше,  если  Андерсон  услышит,  что
произошла глупая ошибка чем узнает, что это были сознательные  действия.
Кроме того, что бы ни говорилось здесь  в  тоннеле,  это  все  не  имело
большого значения. В мире Перси Уэтморов важно было то, в  каком  именно
виде попадет информация к большим шишкам -  влиятельным  людям.  В  мире
таких, как Перси, важно было то, как это появится в газетах.
   Андерсон  неуверенно  обвел  взглядом  всех  нас  пятерых.  Он   даже
посмотрел на Дэла, но Дэл молчал.
   - По-моему, могло быть гораздо хуже, - сказал Андерсон.
   - Ты прав, - подтвердил я. - Он мог быть все еще жив. Кэртис моргнул:
такая возможность не приходила ему в голову.
   - Мне нужен полный отчет о случившемся к завтрашнему утру. И никто из
вас ничего не скажет начальнику Мурсу, пока я не поговорю с ним. Ладно?
   Мы  дружно  кивнули.  Если  Кэртис  Андерсон   хочет   сам   сообщить
начальнику, что ж, мы не против. - Если только эти щелкоперы  ничего  не
напишут в своих газетенках.
   - Не напишут, - сказал я. - Даже если попытаются,  их  редакторы  все
вырежут. - Слишком мрачно для семейного  чтения.  Но  они  и  не  станут
пытаться, сегодня не было новеньких. А старые не  хуже  нас  знают,  что
иногда случаются неудачи, вот и все.
   Андерсон на секунду задумался, потом кивнул. Он повернулся к Перси  с
выражением отвращения на обычно приятном лице:
   - Ты - поганец, и я терпеть тебя не могу. -  Он  кивнул  в  ответ  на
изумленный взгляд Перси. - Если ты хоть кому-нибудь из  своих  трусливых
друзей об этом расскажешь, я все буду отрицать до тех пор, пока  рак  на
горе свистнет, а эти ребята меня поддержат. У тебя  будут  неприятности,
сынок.
   Он повернулся и пошел вверх по  лестнице.  Я  дал  ему  подняться  на
четыре ступеньки, а потом окликнул:
   - Кэртис!
   Он молча повернулся, удивленно подняв брови.
   - Не беспокойся так сильно о Перси, - сказал я. - Он скоро перейдет в
Бриар Ридж. Больше зарплата и условия лучше. Правда, Перси?
   - Как только подпишут перевод, - добавил Брут.
   - А пока его не подпишут, он возьмет больничный на все ночные  смены,
вставил свое слово Дин.
   И тут Перси очнулся: он еще не проработал  в  тюрьме  столько,  чтобы
заработать оплачиваемый больничный. Перси  посмотрел  на  Дина  с  явной
неприязнью.
   - И не надейся, - процедил он.

Глава 6

   Мы вернулись  в  блок  примерно  в  четверть  второго  (кроме  Перси,
которому было приказано вычистить помещение склада, и он с надутым видом
взялся за работу), мне нужно было написать рапорт. Я решил  сделать  это
за столом дежурного, боясь, что, сидя в своем удобном кресле в кабинете,
просто засну.  Вам  это  может  показаться  странным  после  всего,  что
произошло всего час назад, но я чувствовал, что прожил как  минимум  три
жизни, начиная с одиннадцати вечера, и все эти жизни без сна.
   Джон Коффи стоял у двери своей камеры, слезы текли из  его  необычных
нездешних глаз - словно  кровь  из  какой-то  незаживающей,  но  странно
безболезненной раны. В камере, расположенной ближе  к  столу,  на  койке
сидел Уортон, раскачиваясь из стороны в  сторону,  и  распевал  песенку,
скорее  всего  собственного  сочинения  и  не  совсем  лишенную  смысла.
Насколько я помню, звучала она примерно так:
   Жа-ров-ня! Для тебя и для меня! Шкворчит и  дымится  -  тра-ля-ля-ля!
Это не Филли - старый Вонючка. Не Джеку и  не  Джолиан.  Подлый  убийца,
мерзкая штучка По прозвищу Делакруа!
   - Заткнись, идиот, - бросил я.
   Уортон оскалился, показав два ряда гнилых зубов.  Он  не  умирал,  по
крайней мере еще, он был жив, счастлив и весел, чуть ли не танцевал.
   - Ну, заходи и заставь меня, а? - сказал он  весело,  а  потом  запел
другой вариант своей песенки, составляя слова отнюдь не случайно. Что-то
в  этом  было,  какие-то   зачатки   отвратительной   сообразительности,
по-своему даже блестящей.
   Я подошел к Джону Коффи. Он  вытер  слезы  тыльной  стороной  ладони.
Глаза его были красные и воспаленные, и  мне  показалось,  что  он  тоже
очень устал. Как это  могло  быть,  ведь  он  слонялся  по  прогулочному
дворику всего два часа в день, а остальное время сидел или лежал у  себя
в камере, я не знаю, но, без сомнения, видел, что  он  устал.  Это  было
ясно.
   - Бедный Дэл, - произнес он тихим, хриплым голосом. - Бедный  старина
Дэл.
   - Да, - ответил я. - Бедный старина  Дэл.  Джон,  а  с  тобой  все  в
порядке?
   - Для него уже все позади, - продолжал Коффи.  -  Для  Дэла  все  уже
позади, правда, босс?
   - Да. Но ответь на мой вопрос, Джон. С тобой все в порядке?
   - Для Дэла уже все прошло, везет ему. Неважно, как это произошло,  но
ему везет.
   Я подумал, что Делакруа вряд ли согласился бы с этим,  но  ничего  не
сказал. Вместо этого я осмотрел камеру Коффи.
   - А где Мистер Джинглз?
   - Убежал туда. - Он указал  сквозь  решетку  по  коридору  в  сторону
смирительной комнаты. Я кивнул.
   - Он вернется.
   Но он не вернулся, дни Мистера Джинглза на Зеленой Миле  закончились.
Единственные следы его Брут обнаружил зимой: несколько  ярко  окрашенных
деревянных щепочек и запах мятных леденцов, исходящий из дыры в балке.
   Я уже собирался уйти, но не смог. Я смотрел на Джона Коффи, а  он  на
меня, словно читая мои мысли. Я сказал себе, что надо двигаться, считать
ночную смену оконченной, вернуться к столу дежурных и к своему  рапорту.
Вместо этого произнес его имя.
   - Джон Коффи.
   - Да, босс, - тут же ответил он.
   Иногда человека просто преследует мысль кое-что  узнать,  именно  это
происходило во мне. Я опустился на одно колено и стал снимать башмак.


 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4] [5]

Страница:  [3]