Неожиданно послышался странный шорох, и "Хелли" легонько
качнулась вперед.
	- Легче! Легче! - рявкнул капитан. - Малый ход!
	Грохот двигателей немедленно притих. Человек на корме баркаса,
проверявший носовые крепления, махнул рукой.
	- О'кей, - крикнул капитан в сторону приземистой рулевой рубки. -
Полный ход.
	- Полный ход! - передали по цепочке два или три матроса.
	"Хелли" начала отрабатывать задний ход, то же сделала по-
прежнему окутанная густым дымом "Люси Дж. Лин", и шорох стал
громче. Потом неожиданно прекратился. Нос лодки медленно качнулся,
и потрепанный траулер натянул буксиры, чтобы не дать лодке
вырваться. Удерживая лодку в кольце, флотилия осторожно двинулась
мимо пристани. Зрелище было захватывающее - настолько, что команда
сухогруза, пришедшего с Багамских островов, в полном составе
высыпала на носовую палубу. К пристаням катились волны, они
подхватывали рыбачьи лодчонки и били их о причалы, уходили под сваи
и оседали маслянистой пеной на берегу.
	Корабли медленно двигались по полукругу гавани мимо деревни, к
верфям впереди. Остались позади торчащие из синей воды мачты и
трубы двух давно затонувших пароходов, стоящий на якоре траулер и
потянулась верфь. Слева по борту показались сухие доки. Самый
большой, построенный на толстом бетонном фундаменте, - во время
войны в него иногда ставили на ремонт большие патрульные суда -
выходил прямо в море. В доке была подъемная дверь и система насосов,
позволяющая затопить или осушить помещение. Док окружал сложный
лабиринт заброшенных гниющих пирсов, когда-то построенных военно-
морским флотом. Провести в док длинный громоздкий корабль было
чертовски мудрено. Чертовски!
	Капитан "Хелли" следил за тем, как волны накатывают на рифы
Кисс-Боттома. Море разыгралось, и это сулило пропасть новых
проблем. Капитан "Хелли" когда-то плавал первым помощником на
британском морском спасательном буксире - потому-то Кип и попросил
его возглавить столь сложную операцию; он прослужил на британском
буксире до конца войны и не раз и не два приводил сюда, на военно-
морскую базу в кокинскую бухту, подбитые и мертвые суда. Он выкрутил
шею, проверяя, как там тросы. Номер четвертый почти перетерся, то же
относилось ко второму номеру. Черт подери! - выругался про себя
капитан. Ну и времена настали, на всем острове приличной веревки не
сыскать! "Люси Дж. Лин" приотстала, теряя ход, - дизели не справлялись
с нагрузкой. Ох, и достанется кому-то за то, что довели машину до
такого состояния...
	В заброшенном доке плескалась темно-зеленая вода. Рабочие с
крепкими швартовами в руках ждали, чтобы закрепить неповоротливую
громадину в доке. Траулеры прошли мимо. Самый маленький, тот, что
тянул нос подлодки, развернулся и взял курс на открытую дверь.
Пронзительно взвыли двигатели, но в следующий миг железная громада
подчинилась кораблику и следом за ним двинулась в док. После этого
большие суда одновременно остановили машины: дальше дело было за
малышом. Ему предстояло подвести подводную лодку к доку и дальше,
внутрь. Суденышко медленно и плавно встало носом к темному проему;
остальные траулеры развернулись, объединенной мощью подталкивая
железного монстра вперед. В последний миг маленький траулер бросил
буксирные тросы и резко отвернул вправо. Подводная лодка чересчур
быстро резала носом воду, и траулерам пришлось включить двигатели,
чтобы придержать ее.
	Немецкая подводная лодка вошла в док, сбавив ход, но тем не
менее с грохотом обрушив на бетонные стенки бассейна потоки воды.
Стальные тросы приковали лодку к железным скобам, но и тогда
огромный нос со скрипом продолжал тереться о бетон. Участники
операции бросили буксирные канаты и начали разворот, и поднятая ими
волна хлынула в док, мешая рабочим. Но как только вода успокоилась,
немецкая лодка оказалась от носа до кормы накрепко притянута тросами
к железобетонным стенкам бассейна.
	Кип неподвижно стоял в доке и смотрел на нее. Вот это посудина!
Он в последний раз затянулся и выбросил сигарету в солоноватую воду;
окурок зашипел и пошел на дно прямо под корпусом лодки. Констебль
стоял на широкой бетонной стапельной площадке вровень с лодкой.
Отсюда был виден весь док. Спускавшиеся в яму ступени были сейчас
наполовину затоплены. За спиной Кипа, в бывшей рабочей зоне,
громоздились бесконечные старые ящики, бочки, канистры, ненужные
механизмы. В плотницком цехе лежала гора досок и бревен, отсек
электрика был завален листами и обрезками железа и мотками толстой
проволоки. Бетонный пол покрывала пленка старого масла. В доке
пахло потом, соляркой, маслом. К этим запахам примешивался еще
один, сложный и неприятный, какой-то гнилостный - он шел от лодки.
Запах тлена, подумал Кип. Лодка разлагается буквально на глазах.
	- Все, закрепили, теперь никуда не денется, - доложил высокий
широкогрудый негр, и во рту у него сверкнул золотой зуб. - Надеюсь,
ребята, вы знаете, что с ней делать.
	- Да, Ленни, знаем, - ответил Кип.
	- Завтра-послезавтра вернется из Стил-Ки мистер Лэнгстри, и
когда он узнает, что у него тут... ну... короче, вряд ли он шибко
обрадуется, ясно? - Ленни Кокран работал мастером на верфи мистера
Лэнгстри, на участие в операции "Лодка" согласился только потому, что
уважал Кипа и как представителя власти, и как человека, и ему вовсе не
улыбалось получить от начальства нагоняй за самоуправство.
	- Он этим доком отродясь не пользовался, - напомнил Кип,
заметив беспокойство Ленни. - Как получил от английских морячков в
наследство свалку, так она свалкой и остается. Да ты погляди, это же не
док, это склад какой-то! Так что если Лэнгстри напустится на вас - зачем,
мол, да кто разрешил, - скажешь ему, что действовал по моему приказу и
пошлешь старого козла ко мне.
	Ленни улыбнулся:
	- Не надо бы так говорить о мистере Лэнгстри...
	Загремели цепи, заработала лебедка, и дальняя переборка - от
палубы и погруженных в воду винтов подводной лодки ее отделяло лишь
несколько футов - ушла вниз. Свет проникал в док только сверху, с
тридцатифутовой высоты, сквозь проеденные ржавчиной огромные
дыры в крыше. Вода у бортов немецкой субмарины забурлила, боевая
рубка и трубы перископов вдруг словно выросли. В глубине дока
зашевелились какие-то тени - там, изучая подводную лодку с
почтительного расстояния, прохаживались несколько человек.
	- А она еще вполне, надо же, - негромко проговорил Ленни. Он
смерил взглядом длину корпуса и присвистнул. - То-то, небось, давала
жару союзникам, а, Кип?
	- Наверняка. - Вода спадала; она потоками лилась с обнажившейся
палубы лодки и ручьями растекалась среди хлама, журча, заселяя
огромную гулкую пустоту дока странными звуками. Кип скользнул
взглядом по мостику, рубке, оглядел палубу - и, потрясенный, беззвучно
вскрикнул: Боже правый, что это?!
	Ему примерещилась на мостике темная костлявая фигура. Держась
за железный поручень, она смотрела вниз, на них. Кип присмотрелся
повнимательнее и с облегчением понял, что это лишь игра света:
проникавшие сквозь дырявую крышу солнечные лучи превращали
темный корпус лодки в мозаику зайчиков и теней. Господи, как он
испугался! Призраки, усмехнулся он про себя. Не спеши записаться в
вудуисты, Кип, на свете нет никаких духов и привидений.
	- Что там, Кип? - спросил Ленни - уже во второй раз, потому что в
первый раз Кип, казалось, не услышал вопроса.
	- Ничего, - Кип моргнул и снова посмотрел на капитанский
мостик. - Тень, вот и все.
	И исполнился твердой уверенности, что за ним кто-то
внимательно наблюдает.
	Кип повернул голову. В углу, неподалеку от досок, сваленных на
месте бывшей плотницкой мастерской, сверкала красная точка. Точка
вспыхнула ярче, в пятне света заструился дымок, похожий на бесплотное
призрачное существо, и из полумрака, попыхивая сигаретой, появился
темнокожий человек в потертых джинсах и линялой футболке. Его
суровое лицо ничего не выражало, но в рисунке губ чувствовалось что-то
дерзкое и хитрое. Двигался он с удивительной звериной грацией.
	- Эта штука убила Кифаса? - спросил он у Кипа. Смотрел он сквозь
констебля, на лодку. Его звали Турок, он совсем недавно приехал на
остров, но у Кипа с ним уже возникли проблемы. Две недели назад он
даже посадил Турка в камеру - за скандал. Лэнгстри взял парня на
поруки; молодой человек был отличным сварщиком, и Лэнгстри платил
ему повышенное жалованье. Но Кип на своем веку навидался такой
публики и понимал: Турок, что называется, перекати-поле, из тех
летунов без роду-племени, которым не знакомы понятия долга,
дисциплины и порядочности.
	- С Кифасом произошел несчастный случай, - сказал Кип.
	У молодого человека было жесткое выражение лица, густые брови
и козлиная бородка.
	- Сегодня утром я видел тело старика. Страшная смерть, - Турок
выпустил дым через раздутые ноздри. - На кой вы притащили эту
штуковину сюда - спрятать?
	- Не суйся в чужие дела, парень, - предостерег Ленни.
	Турок не обратил на него никакого внимания.
	- Я кое-что слышал об этой хреновине. Я слышал, это нацистская
подводная лодка...
	Кип кивнул.
	- Ну и что скажете? Эта сука всплыла со дна, как пробка, верно?
Никогда про такое не слыхал! А что внутри?
	- Несколько тонн ржавого железа, погнутые переборки и, может
быть, парочка торпед, - ответил Кип. "А что еще? - внезапно задумался
он. - Что там Мур говорил о задраенных люках?"
	- Почему бы вам не вскрыть эту штуковину и не осмотреть ее
внутри? - Турок вопросительно поднял бровь.
	- Слишком опасно. И потом, я не настолько любопытен...
	Турок едва заметно улыбнулся и кивнул. Он отвернулся и
несколько секунд смотрел на лодку, потом запустил в нее недокуренной
сигаретой. Окурок ударился о железо, брызнул искрами и упал в
спокойную воду.
	- Пару лет назад у Каймановых островов, - начал Турок, - один
мужик нашел на глубине сто футов затопленную немецкую канонерку.
Знаете, есть такая штука - подводная сварка. Вот они прорезали себе
проход, залезли внутрь. И знаете, что нашли? - Он обвел глазами
слушателей. - Золотые слитки! Ну, ясное дело, разбогатели ребята. Ох и
разбогатели...
	- Золотые слитки? - переспросил Ленни.
	- Враки, - поспешно прервал разговор Кип. - Если ты думаешь, что
внутри этой раздолбанной посудины - горы золотых слитков, то ты
просто спятил...
	Турок пожал плечами:
	- Может, там и нет никакого золота. А может, что-то есть.
Проклятые нацисты возили с собой много всякого барахла. Но чтобы
узнать, есть там что или нет, надо посмотреть.
	- Единственное, что там может быть, это уйма старых механизмов,
- сказал Кип.
	- Как знать, - Турок снова улыбнулся, но его глаза по-прежнему
оставались пустыми.
	Кип узнал этот хищный взгляд.
	- Ну так послушай, что я тебе скажу. Если ты воображаешь, будто
сможешь запросто вскрыть эту посудину автогеном, выбрось это из
головы. Стоит хоть одной искре залететь внутрь, и ты будешь собирать
золотые слитки в раю...
	Турок примирительно поднял руки:
	- Да я просто так сказал, к слову пришлось. - Он улыбнулся,
прошел мимо констебля к обшарпанной двери в стене и, на мгновение
впустив в полутемный док ослепительное солнце, вышел.
	- Не уважает старших, - заметил Ленни. - Хлопот с ним не
оберешься, но работник он - дай Бог всякому.
	- Да, я слышал. - Кип на несколько мгновений задержал взгляд на
лодке, и по спине у него пробежал холодок. Сквозь шум воды,
плескавшейся у ее бортов, он расслышал иные звуки, доносившиеся
изнутри корабля: скрип деревянных подволоков, лязг металлических
переборок - далекие, пугающие. - Ленни, - сказал он, - держи людей
подальше от лодки, договорились? Не хочу, чтоб кто-нибудь тут
ошивался. Я не зря сказал про взрывчатку...
	- Ладно, - кивнул Ленни. - Будет сделано. - И, повысив голос,
крикнул рабочим: - Ребята, здесь шабаш! По местам! Дж. Р., вы с Мерфи
должны закончить ремонт обшивки! Перси, ты уже все покрасил? Все по
местам, за работу! Ну!
	Кип похлопал Ленни по плечу и вышел наружу. Солнце больно
ударило по глазам, но он по-прежнему видел молчаливую неподвижную
фигуру на боевой рубке - фигуру, похожую на саму Смерть. Хватит, не
ерунди, велел он себе, включая зажигание в джипе. А то скоро начнешь
видеть призраков у себя в тарелке. Он выехал с территории верфи и
поехал в сторону рыбачьих хижин. Нравилось это ему или нет, нужно
было навестить жену Кепхаса. Любое дело, даже самое печальное, нужно
доводить до конца.
	Но, не проехав и сотни ярдов, констебль снова почувствовал
холодок дурного предчувствия. Внутри у него словно возникла стена,
отгородившая темный закуток, куда Кип боялся заглядывать.
	Эту подводную лодку создавали для разрушения, крестили кровью
и яростью, и одному Богу известно, сколько людей и судов погибло,
попав в радиус действия ее пушек и торпед. В ушах у Кипа неотвязно
звучал голос Бонифация: "Верните ее в Бездну. Потопите ее. Потопите.
Потопите..."
	- Как? - проговорил он вслух.
	Впереди внезапно запестрели яркие краски кокинской деревни,
что-то царапнуло острыми коготками сердце - и только тогда Кип
задумался над тем, что сказать жене Кепхаса.



7

	Он помедлил в темноте, достал из заднего кармана флягу и поднес
ее к губам. В горло полилось отличное крепкое виски. Он вытер губы
рукавом рубахи, сунул флягу обратно в карман и зашагал дальше.
	В безлунной черной ночи гулял сильный ветер с моря. Деревня
была погружена во тьму. Нет, один огонек все-таки горел - в "Индиго
инн", одинокий квадрат света в верхнем окне. Этого белого он не знал,
но видел его в деревне. Он-то и нашел лодку.
	Джунгли подступали к самой дороге, в чаще звенели цикады, то
тут, то там принималась кричать ночная птица, и от этих звуков ему
становилось не по себе. Море впереди сливалось с тьмой; расслышав
шум прибоя на коралловых отмелях, он понял, что берег близко, но не
мог разглядеть его.
	Днем он трижды приходил в док и глядел на немецкую подводную
лодку, гадая, что же внутри, под металлической обшивкой. История о
золотых слитках, найденных на канонерке у Каймановых островов,
только разожгла в нем жадность. Конечно, он не знал, правда ли это... но
- а вдруг правда? Конечно, правда! Иначе и быть не может! Он ускорил
шаг. Верфь была за следующим поворотом дороги, а ему еще предстояла
очень тяжелая работа.
	Старая подводная лодка чем-то зацепила Турка, лишила его
покоя. В ней было что-то странное, даже жутковатое. Весь день он
только о ней и думал, гадая, какие сокровища могут быть спрятаны на
этом корабле. Возможно, чертов легавый знал куда больше, чем сказал
им, - очень может быть! Иначе зачем бы ему засовывать эту ржавую
калошу в док? Почему бы не оставить ее гнить в гавани? Нет, во всем
этом было что-то по-настоящему странное. Легавый что-то скрывал. Но
от Турка Пирса ничего не утаишь.
	Впереди смутно забелели ворота верфи. Перелезть через них или
протиснуться понизу было проще простого. Тем более, что никто
никогда не узнал бы об этом. Но, когда Турок был уже почти у самых
ворот, на дорогу, отделившись от сплошной стены джунглей, вышла
какая-то тень.
	Турок застыл на месте, приоткрыв от волнения рот.
	Он различил в темноте огромный неуклюжий силуэт с широкими
квадратными плечами. На призраке была тонкая рубашка из хлопка.
Турок попятился и вдруг понял, что это не привидение. Перед ним на
дороге стоял смуглый лысый человек с коротко подстриженными седыми
усами и бородой, и в ухе у него блестела золотая сережка. В руках у
незнакомца было что-то похожее на ящик - судя по вздувшимся
бицепсам, тяжелое. Он стоял совершенно неподвижно и разглядывал
Турка.
	- Ты напугал меня до чертиков, приятель, - негромко сказал Турок,
пытаясь говорить спокойно. Он вовсе не хотел ввязываться в драку,
особенно с таким амбалом. - Кто ты?
	Незнакомец молчал.
	Турок шагнул вперед, пытаясь разглядеть его лицо, но фигура
вдруг исчезла среди листвы. У Турка подкатил ком к горлу: ему
показалось, что он мельком увидел кусочек лица незнакомца - сплошь
безобразные шрамы. Он довольно долго стоял на дороге, потом
отстегнул от пояса фонарь и очень осторожно осветил заросли на
обочине. Ничего. Если незнакомец и был где-то поблизости, двигался он
чрезвычайно тихо, почти бесшумно. Турка окатила холодная волна
невыразимого ужаса, и он задрожал. Что это за тварь разгуливает здесь
по дороге? Призрак? Чья-нибудь неуспокоенная душа? Или это злой дух
ищет малых детей, чтобы вволю напиться их крови?
	Светя фонариком на обочины и на дорогу, Турок подошел
вплотную к воротам и увидел, что под ними можно проползти на
животе.
	На верфи Турок некоторое время плутал среди сваленных грудами
ненужных механизмов, пустых бочек из-под солярки и бензина и
вытащенных на берег кораблей, пока наконец не увидел док. Он
остановился у бухты толстого троса - и выключил фонарик: по дощатому
настилу пристани кто-то шел. Ночной сторож, черт бы его побрал? Шум
повторился, и Турок вдруг понял: это не шаги, это бриз треплет старую
вывеску с названием верфи. Ему послышался в отдалении какой-то звон
и густой рокот волн, разбивавшихся о рифы. Турок, еще не отошедший
после встречи с темной фигурой на дороге, опять включил фонарик и
подошел к доку. Слава Богу, Кокран не стал запирать дверь на цепь или
амбарный замок; она была закрыта и завалена ящиками. Написанный от
руки плакат предостерегал: "Не входить. Кокран".
	Турок оттащил ящики в сторону. К его великому неудовольствию,
они оказались набиты чем-то тяжелым - болтами, всевозможным
поломанным инструментом. Открыв дверь, он обследовал док лучом
фонарика и вошел. Внутри отвратительно пахло склепом, но Турок
сглотнул и постарался не думать о зловонии. Свет, отразившись от воды,
рябью пошел по стенам, заколыхался под корпусом лодки. Задвигались
странные тени - словно призраки спешили сбежать от луча фонарика в
спасительную тьму. Турок осветил рубку и верхушки перископов, потом
вновь корпус лодки. "Не такая уж ты страшная, верно?" - мысленно
спросил он ее. Позади что-то загрохотало, Турок затаил дыхание и
посветил в угол. Сердце выпрыгивало из груди. Это оказалась всего-
навсего крыса: с непривычки испугавшись света, она в панике кинулась
спасаться среди ветоши и пустых железных банок.
	Бетонную дорожку с лодкой соединяли сходни. Турок осторожно
перебрался по ним на палубу. Днем он уже слазил на мостик и осмотрел
главный люк - над ним еще плескалось на дюйм с лишним воды с песком.
Второй люк был на кормовой палубе, под щупальцами канатов и тросов,
в одиночку к нему было не пробиться. Зато на носу, рядом с орудием,
проступал очерк большого прямоугольника - третий люк, прикрытый
разбитой дощатой крышкой.
	Турок нагнулся к кругу света у себя под ногами и приподнял
крышку, чтобы еще раз осмотреть металлическую поверхность.
~Интересно, насколько эта сука толстая?~ Турок стукнул по железу и
понял, что работенка ему предстоит та еще. Он присел на корточки и
посветил в сторону далекого острого носа лодки. Здоровая-то какая,
сволочь, подумал Турок, и желание прожечь дыру в палубе и проникнуть
внутрь вспыхнуло в нем сильнее прежнего, хотя габариты лодки внушали
ему непонятный страх. "Может, золота внутри и нет - а как насчет
сувениров?" - спросил он себя. Перекупщики в Кингстоне и Порт-о-
Пренсе могут сбыть с рук что угодно... Кроме того, мир устроен так, что
на любую дрянь найдется коллекционер. Можно было бы неплохо
заработать, загнав что-нибудь из оборудования - ржавую ракетницу,
например, или уцелевшие измерительные приборы. А трупы?.. ~А что
трупы? Может, их там и нет. Ладно, хватит; займись делом~.
	На другом конце дока послышался какой-то шум. Турок выругался
себе под нос и начал водить лучом фонарика по сторонам. Упала еще
одна жестянка. Свет упал на пучки бурых водорослей, прицепившихся к
ограждению мостика, и на Турка повеяло запахом моря. Опять крыса,
подумал Турок. Док кишел этими тварями - жирными, огромными
охотницами до местных тараканов.
	В бывшей плотницкой мастерской под куском промасленного
брезента стояла тележка для перевозки газовых баллонов, что-то вроде
ручной тележки с установленными на ней двумя баллонами: поменьше -
с ацетиленом и побольше - с кислородом. Баллоны были подсоединены к
сварочной горелке. При подаче газов в горелку образующаяся горючая
смесь позволяла (как, например, требовалось в данном случае) резать
металл. Эту тележку Турок увез из дока и припрятал здесь, в бывшей
плотницкой, в самом конце рабочего дня. Конечно, Кокрану могло
взбрести в голову напоследок проверить склады, но Турок понадеялся,
что ублюдку станет лень. И не ошибся.
	Турок с величайшей осторожностью покатил тележку по сходням:
агрегат был довольно тяжелым, и непрочные доски жалобно скрипели
под ним. На палубе он поставил тележку так, чтобы было удобно
работать, надел маску, предусмотрительно повешенную с вечера на раму
тележки, открутил вентили и чиркнул зажигалкой у кончика горелки. В
темноте расцвел тускло-оранжевый огонек. Отрегулировав смесь, Турок
нагнулся и приступил к работе; его рука плавно очерчивала на палубе
дуги.
	Сквозь шипение сгорающего газа Турок услышал стон могучего
корабля, словно что-то тяжелое, медлительное, неповоротливое
пробуждалось от долгого сна.


	В маленькой спальне коричневого оштукатуренного дома на
другом конце острова Стив Кип вздрогнул и открыл глаза.
	Некоторое время он лежал тихо, прислушиваясь к мерному шуму
прилива, и гадал, что его разбудило. Рядом мирно спала Майра, ее
тонкая рука лежала у него на груди. Кип повернул голову и очень
осторожно поцеловал жену в щеку. Майра заворочалась под одеялом и
улыбнулась. Они через многое прошли рука об руку, и, хотя прожитые
годы сделали Кипа грубее и циничнее, к жене он относился по-прежнему
нежно и бережно. Вокруг глаз и у губ Майры давно появились забавные
морщинки, но они говорили о счастливом житье. Кип снова поцеловал
жену. Он спал очень чутко, любой звук, любое движение могли
разбудить его - шум волн, разбивающихся о рифы, шелест кокосовых
пальм, крик ночной птицы. Он подождал еще несколько секунд. Ничего,
только знакомые привычные звуки. Кип опустил голову на подушку
рядом с женой и закрыл глаза.
	И опять услышал.
	Откуда-то издалека неслась приглушенная барабанная дробь.
	Кип сел, откинул одеяло и поднялся. Майра пошевелилась и
медленно оторвала голову от подушки.
	- Все в порядке, малышка, - шепотом сказал Кип. - Спи. А я пойду
выйду на воздух.
	- Куда это ты собрался? - спросила Майра, протирая глаза. -
Который час?
	- Самое начало четвертого. Ложись досыпай. Я ненадолго. - Он
уже влез в штаны и застегивал рубашку. Майра натянула на себя одеяло.
Кип подошел к окну, выходившему на гавань. Снаружи было темно, хоть
глаз выколи, лишь в небе мерцали бесчисленные звезды, словно огни в
рубках тысяч призрачных судов на черной глади океана.
	Потом снова застучали барабаны, глухой рокот эхом разносился
по джунглям. По спине у Кипа поползли мурашки. "Черт бы все это
побрал!" - подумал он, влезая в ботинки, и как можно тише вышел из
дома.
	Он поехал в сторону Фронт-стрит, повернул и повел джип через
окутанную тьмой деревню на самом краю гавани к джунглям. В лицо
бил ветер; Кип искал, не горит ли где свет, не идет ли кто по улице, но
деревня словно вымерла. Кто кроме него слышал барабаны? Сколько
человек лежали в темноте, стараясь прочесть послание, которое
предрассветный ветер с моря разносил по всему острову? Кип
догадывался, что это: Бонифаций шаманил в честь лодки. "Будь ты
проклят!" - чертыхнулся про себя Кип, продолжая высматривать
освещенные окна. ~Я здесь закон, единственный закон, закон, которому
божки Бонифация не указ~.
	На мостовой Фронт-стрит - джунгли здесь склонялись над дорогой
странными темными силуэтами - стояли какие-то люди. Когда фары
джипа осветили их, они метнулись в сторону, так быстро, что Кип не
успел разглядеть их лица, и в считанные секунды исчезли в зарослях.
Подъезжая к церкви, Кип увидел, что в ней темно и пусто. Он остановил
джип и несколько секунд сидел неподвижно, прислушиваясь. Когда
вновь грянула короткая и все еще довольно далекая барабанная дробь,
Кип определил направление. Он вынул из специальной коробки на
полочке над задним сиденьем фонарик, включил его и вышел из джипа.
	Узкая тропинка вела мимо курятника в колючие заросли; Кип
пошел по ней, стараясь шуметь как можно меньше. Джунгли обступили
его, черные, непроницаемые и безмолвные, лишь звенели в тишине
ночные насекомые. Через несколько минут Кип расслышал обрывки
фраз, внезапный испуганный хор женских голосов, властный,
проникнутый силой мужской голос, и все это было пересыпано быстрой,
то затихающей, то вновь непредсказуемо взрывающейся барабанной
дробью. Он зашагал дальше и не сошел с тропы даже тогда, когда
пришлось ползком пробираться под густым пологом гибкого жесткого
кустарника. Голоса звучали все громче, лихорадочней, и наконец Кип
заметил впереди проблеск света. Размеренно стучали барабаны, сплетая
воедино три или четыре разных ритма, - громче, громче, и каждому
удару эхом вторил крик или вопль, словно сами барабаны вскрикивали
от боли или наслаждения. Шум нарастал, он заполнил голову Кипа -
неистовство диких вольных звуков. Но сквозь эту какофонию пробивался
один голос, поднимаясь от шепота до крика:
	- Змей, змей, о Дамбалла-ведо папа, ты змей. Змей, змей,
ПРИЗОВУ ЗМЕЯ! Змей, змей, о Дамбалла-ведо папа, ты змей...
	Джунгли внезапно расступились, и Кип, поспешно выключив
фонарик, затаился в темноте. На поляне в широком кольце пылающих
факелов стояла маленькая трехстенная, крытая соломой хижина. Перед
самой хижиной, окруженной выкрашенными черной и красной краской
камнями, рвался ввысь к сплетенным кронам костер. Перед костром
была нарисована мукой странная геометрическая фигура, в углах
которой расположились самые разные предметы: бутылки, белый
крашеный железный горшок, мертвый белый петух и что-то, завернутое в
газеты. Барабанщики сидели за костром, в круге из тридцати пяти-
сорока человек - одни лежали ничком на мягкой земле, другие вертелись
волчком, как одержимые, третьи сидели, глядя широко раскрытыми
остекленелыми глазами в костер. Барабаны неистовствовали, Кип
заметил, что с полуобнаженных фигур вокруг костра срываются капли
испарины. Один из танцоров запрокинул голову и стал лить в рот ром из
бутылки; выплеснув остатки себе на голову, он понесся дальше,
подхваченный безумным ритмом. По лицам и обнаженным торсам
струился пот. Кип различил резкий, незнакомый сладковатый запах:
один из танцующих изогнулся и бросил в огонь горсть какого-то
порошка; последовала яркая белая вспышка, и языки пламени исполнили
короткий буйный танец, залив всю поляну красным светом. Человек в
черном костюме высоко подпрыгнул и припал у костра к самой земле,
потрясая над головой трещоткой. Это был Бонифаций. В стеклах его
очков блестело отраженное пламя, по подбородку стекал пот, а он
размахивал трещоткой, крича:
	- Дамбалла-ведо папа, сюда, Дамбалла-ведо папа, сюда...
	Какая-то женщина в белом головном уборе упала наземь рядом с
ним, дыша часто и тяжело. Она мотала головой, глаза блестели то ли от
рома, то ли от марихуаны; лежа на животе, она извивалась всем телом,
словно хотела заползти в костер. Это была жена Кифаса. Накануне Кип
заезжал к ней: она сидела в темном углу и бормотала какие-то слова,
которых он не смог понять.
	Бонифаций затряс трещоткой, теперь - в такт барабанам, сунул
руку в белый горшок и извлек оттуда толстую змею, которая немедленно
обвилась вокруг его руки. Появление змеи было встречено криками и
визгом. Бонифаций поднял ее, выкрикивая:
	- Дамбалла-ведо папа, ты Змей. Змей, о змей, Я ПРИЗОВУ ЗМЕЯ!
	Сердце Кипа стучало, как паровой молот, а голова раскалывалась
от невозможного шума. Барабанщики ускорили ритм, на их руках
напряглись мышцы, капли пота летели во все стороны. Кипу с великим
трудом удалось расслышать свои мысли; стук барабанов и крики
тревожили его, проникали в ту часть его прошлого, которую он наглухо
закрыл от себя, туда, где жили страшные воспоминания и ухмыляющиеся
маски, развешанные по соломенным стенам. Бонифаций повернулся и,
точно живым плащом, обернул плечи женщины змеей. Громко
вскрикнув, вдова Кифаса огладила ее. Преподобный отложил в сторону
тыкву-трещотку, поднял над головой завернутый в газеты предмет и
волчком завертелся перед огнем, выкрикивая что-то по-французски. Змея
ползала по рукам старухи, а та играла с ней, дразнила: ~те-те-те-те~.
Бонифаций взял бутыль с прозрачной жидкостью, вылил ее содержимое
себе в рот и задержал там, распаковывая тем временем таинственный
предмет. При свете костра Кип увидел грубо вылепленную из воска
подводную лодку. Бонифаций швырнул бумагу в костер, прыснул на
восковую фигурку жидкостью, которую держал во рту, и под
подстрекающие крики простер руки к костру, гримасничая и дико
вращая глазами. В следующий миг тепло костра подтопило воск,
Бонифаций принялся мять его руками и мял до тех пор, пока тот не
потек по его рукам. Когда скульптурка превратилась в бесформенную
массу, Бонифаций швырнул остатки в огонь и отступил от костра.
Собравшиеся разразились еще более громкими криками и заплясали как
одержимые. Бонифаций плюнул в костер.
	Старуха уставилась змее в глаза, приподняла подбородок,
позволила твари обследовать свои губы раздвоенным языком и сама
подставила ей язык. Они походили на любовников из кошмара. Когда
женщина открыла рот, впуская туда змеиное жало, Кип не вытерпел и
вышел из кустов на свет.
	Первым его заметил один из барабанщиков; разинув рот от
неожиданности, он сбился с ритма. Тут уж Кипа увидели и остальные;
все головы повернулись к нему, и кто-то страдальчески вскрикнул.
Несколько танцоров метнулись прочь от костра, в джунгли. Жена
Кифаса в ужасе воззрилась на Кипа, змея выскользнула из ее объятий и
скрылась в траве, и тогда женщина тоже бросилась наутек. Прочие тоже
исчезли почти мгновенно; джунгли и тьма сомкнулись у них за спиной и
поглотили их.
	В полной тишине, еще населенной призрачными отзвуками
барабанов и голосов, Бонифаций, стоявший на другом краю поляны,
посмотрел на констебля.
	- Глупец! - проговорил он, тяжело дыша. - Ты не дал мне
закончить!
	Кип ничего не сказал; он подошел к самому костру и стал
рассматривать разнообразные бутыли. В одной из них как будто бы была
кровь.
	- ТЫ НЕ ДАЛ МНЕ ЗАКОНЧИТЬ! - крикнул вдруг Бонифаций,
сжимая кулаки.
	Во втором горшке была вода. Кип выплеснул ее в костер.
Зашипели поленья, к небу повалил дым.
	- Я не мешал вашим обрядам, - спокойно проговорил он. - Ни во
что не вмешивался. Но, клянусь Богом, - повернулся он к священнику, -
устраивать фарс из-за этой лодки и смерти старика я не позволю!..
	- Молодой осел! - Бонифаций вытер пот с глаз. - Ты не
понимаешь... да и где тебе понять! Болван!
	- Я попросил вас помочь мне, - Кип поворошил носком ботинка
тлеющие угли и бросил горшок рядом с костром. - И это ваша помощь?
	- ~Oui!~ - ответил священник. Некоторое время он белыми от
бешенства глазами смотрел на Кипа, потом отвел взгляд и снова
уставился в догорающий костер. Вдруг Бонифаций ссутулился, словно
вконец обессилел. - Ты ничего не видишь и не понимаешь, верно? -
спросил он усталым шепотом.
	- Что здесь делала жена Кифаса?
	- Это... было необходимо.
	- Ну и разгром, - воскликнул Кип, окидывая взглядом поляну.
	- Все - нужное.
	- Я не хочу неприятностей, Бонифаций. Мне казалось, я ясно дал
это понять...
	Бонифаций остро глянул на Кипа, прищурился:
	- Во всем виноваты вы с тем белым. Вы с ним притащили на верфь
эту штуковину. Во всем виноваты вы!
	- В чем!
	- Во всем, что может случиться, если вы не позволите мне принять
меры!
	Кип посмотрел на россыпь тлеющих углей и увидел там
бесформенный комок воска, черный от жара и золы. Он пинком
выбросил его на траву и вскинул глаза на преподобного Бонифация:
	- Что это за безумие?
	- Я был о тебе лучшего мнения, думал, ты сумеешь понять, - с
горечью промолвил Бонифаций. - Белый человек - нет, но ты, Кип... ты
мог бы избавиться от предрассудков, если бы захотел, мог бы
почувствовать...
	- О чем ты, старик? - хрипло спросил констебль.
	- Я кое-что знаю о тебе. Ты воображаешь, будто это можно утаить,
но ты ошибаешься!
	Кип шагнул вперед:
	- О чем ты?
	Бонифаций не двинулся с места; поначалу он хотел объясниться с
Кипом, но потом передумал, нагнулся и стал собирать бутылки,
расставленные по контуру геометрической фигуры. Он складывал их в
белый горшок, где раньше сидела змея, и стекло отзывалось
дребезжанием.
	- Что ты знаешь обо мне? - очень спокойно спросил Кип.
	Бонифаций принялся стирать ногой линии, нарисованные на земле
около костра.
	- Я знаю, - ответил он, не глядя на Кипа, - кем ты мог стать. - Он
поднял голову и яростно уставился констеблю в глаза. Странная, почти
осязаемая сила сковала Кипа. Он не смог бы сдвинуться с места, даже
если бы захотел.
	- Слушай внимательно, - проговорил Бонифаций. - Если ты
отказываешься вернуть эту лодку в пучину, сделай вот что: во-первых,
надежно запри док, где она сейчас стоит, во-вторых, никому не позволяй
приближаться к ней. Никому не давай дотрагиваться до нее. И ни в коем
случае не пытайся вскрыть люки. Ты понимаешь, что я говорю?
	Кипу захотелось сказать: нет, болван, это бред, ты сам не знаешь,
что несешь, - но он вдруг услышал свой голос:
	- Да... понимаю...
	В следующий миг его преподобие растворился в темноте за
пределами кольца факелов. Кип не видел, как Бонифаций повернулся,
чтобы уйти, не слышал, как он пробирался по кустам, - священник
просто исчез.
	И сразу же тишину, пришедшую на смену крикам и барабанной
дроби, наполнили привычные ночные звуки: гудение и звон насекомых,
старческие голоса птиц. Кип забросал угли землей, убедился, что костер
потух, включил фонарь и уже известной дорогой вернулся к джипу. Из-за
ставней на окне церкви пробивался желтоватый свет, внутри двигалась
какая-то тень.
	Кип сел за руль и включил зажигание. Ему хотелось побыстрее
убраться отсюда, из царства Бонифация, обители теней, призраков и
привидений, безликих тварей, бродивших в ночи в поисках невинных
душ. Он поехал к гавани, снова по Фронт-стрит и через деревню. По-
прежнему нигде ни огней, ни звуков. Вдруг, не успев сообразить, что
происходит, он проскочил поворот к своему дому и поехал в сторону
верфи, словно его тянула туда некая неподвластная ему сила. Констебля
прошиб пот, и он вытер виски. Ему все мерещился Бонифаций; он стоял
перед ним в мягком янтарном свете, толстые стекла очков блестели. Я
знаю, сказал Бонифаций, кем ты мог стать.
	Кип резко затормозил.
	Джип закрутило на песке, но Кип бросил руль, потом схватился за
него и завертел в другую сторону. Подняв тучу песка, джип выровнялся и
вдруг остановился: мотор застучал и заглох. Кип надолго замер,
неподвижно глядя перед собой.
	Ворота верфи были разбиты, обломки старых досок валялись на
земле. Те, что еще держались на раме ворот, косо торчали свежим
изломом вперед, точно поврежденные ребра.
	Топор, подумал Кип. Какой-то ублюдок разбил ворота Лэнгстри
топором.
	Прихватив фонарик, он вышел из джипа, пролез в пролом и
очутился на территории верфи. Пострадали как будто бы только ворота,
хотя сейчас ошарашенный Кип соображал с трудом. Он посветил под
арку. Никакого движения. Никаких посторонних звуков тоже не было,
лишь шумело море да поскрипывала у причала какая-то лодка. Самое
время, чтобы вломиться на верфь, - Лэнгстри нет, никого нет. Какого
черта старик не нанял сторожа? "Скупердяй поганый!" - со злостью
подумал Кип, понимая, что если кто-то умыкнул отсюда что-нибудь
ценное, спросят с него.
	Он двинулся в глубь верфи, стараясь не думать о немецкой
подводной лодке, которая стояла в доке где-то впереди, но мысль об
этой гниющей посудине жгла огнем. Миновав огромную кучу спутанных
веревок и тросов, Кип прибавил шагу.
	Он сразу заметил, что дверь дока распахнута настежь, и
остановился. Посветив вокруг, он проскользнул внутрь, в царство
зловония, и медленно повел луч фонарика вдоль корпуса лодки, не зная,
что надеется там увидеть, не понимая, что же именно ищет. Луч
выхватил из темноты носовой палубы тележку с газовыми баллонами.
Кип выругался и шумно выдохнул.
	Он прошел по сходням на палубу лодки, посветил себе под ноги и
на том месте, где полагалось находиться одному из входных люков,
увидел в металле отверстие с ровными краями. Крышка люка, заросшая с
изнанки желтой плесенью, лежала в стороне. Кип направил луч
фонарика в отверстие, чувствуя, как тревожно заколотилось вдруг
сердце. Внизу что-то было. Что-то... что-то...
	Он понял, что края отверстия забрызганы кровью.
	Потрясенный Кип тотчас затаил дыхание. Он нагнулся, потрогал
загустевшие шарики и вытер руку о штаны. Кровь была очень темная,
почти черная, и он понял, что стоит в ней. Вокруг люка стояли вязкие
лужицы, словно откуда-то натекло машинное масло. Теперь Кип
наконец почувствовал во рту густой медный привкус. Рядом лежал
какой-то комок побольше. Кип нагнулся над ним, пригляделся - и только
тогда понял, что это кусок черной плоти.
	Немецкая подводная лодка тихонько застонала, скрипнула палуба,
наполнив док эхом. Кип обернулся, луч фонарика скользнул по
фальшборту рубки, по корме. У констебля сводило живот от острого,
пронизывающего страха, и ему стоило огромных усилий сохранять
способность мыслить здраво. Он попятился от люка, но держал его в
круге света, пока не добрался до сходней.
	Луч света играл на поверхности мрачно-зеленой воды; возле
корпуса лодки плавала банка из-под кока-колы рядом с банкой из-под
пива. Вода, впущенная в док из моря, кишела бесчисленными окурками,
порой луч фонарика высвечивал выпученный глаз белой, раздутой рыбы.
Под самыми сходнями, у ног Кипа, плавало что-то еще.
	Маска сварщика.
	Кип опустился на колени и одной рукой попробовал достать ее.
Когда он взялся за маску и потянул, из-под воды показался труп -
выпученные от ужаса глаза, залитый водой рот с выбитыми или
вырванными зубами. Лицо было страшно изуродовано, половина его
исчезла, горло разорвано. В алом месиве на месте гортани и яремной
вены белели кости, негнущиеся руки лежали на воде вдоль тела, и рыбья
молодь уже сплывалась к трупу отведать крови из растерзанного горла.
	Кип невольно вскрикнул и отдернул руку с маской. Труп медленно
развернуло, и он ткнулся в бетонную стенку бассейна. Кипу почудилось,
что стены дока вокруг него смыкаются и надвигается тьма, а с ней -
ухмыляющиеся твари, тянувшие к нему скрюченные, грязные,
окровавленные пальцы. На свинцовых ногах констебль попятился от
подводной лодки и сбиваясь с шага на бег кинулся вон из дока, глубоко
дыша, чтобы прогнать стоящее перед глазами мертвое серое лицо.
	- Боже мой, - судорожно бормотал он, привалясь к стене дока. -
Боже мой Боже мой Боже мой...
	Ему знакомо было выражение, застывшее на мертвом вздувшемся
лице Турка: отблеск безграничного ужаса.



8

	Доктор Теодор Максвелл, тучный негр пятидесяти пяти лет,
закрыл изуродованное лицо забрызганной кровью простыней. На
докторе был халат, запачканный всевозможными жидкостями,
вырабатываемыми в организме человека. Лучи утреннего солнца
неяркими полосками пробивались сквозь спущенные жалюзи приемного
покоя кокинской больницы. Доктор Максвелл покачал лысеющей
головой и поднял очки с переносицы на темя. Он многое повидал на
своем веку - жертвы автомобильных катастроф, носы, срезанные ржавой
бритвой в пьяной драке, искромсанные останки ребенка, затянутого под
гребной винт траулера - и привык и к опасным ранам, которые наносит
жизнь, и к виду смерти. Однако в своей практике он чаще сталкивался со
смертью во сне, когда лицо покойного бывало спокойным, почти
радостным. Сегодняшний случай был совсем иным. Молодой человек,
лежавший перед доктором, перед смертью заглянул в Ад.
	Максвелл достал блокнот и стал что-то бегло записывать в нем -
на будущее.
	- Что скажете? - устало спросил Кип. По ввалившимся глазам было
видно: он не выспался.
	Доктор Максвелл мельком взглянул на него и вновь углубился в
свои пометки. Закончив писать, он негромко и неожиданно спокойно
сказал:
	- Жестоко избит - такого я, пожалуй, еще не видел. Били всем:
кулаками, открытой ладонью, какими-то тупыми предметами.
Возможно, гаечным ключом. Кроме того, есть основания полагать, что
по голове ему досталось молотком.
	Кип нахмурился, глядя на труп под простыней.
	- У него здесь есть близкие? - спросил Максвелл.
	- Нет. Я даже не знаю, откуда он. Бродяга - сегодня на одном
острове, завтра на другом...
	Доктор отложил блокнот, собрался с духом и снова приподнял
простыню. Окоченение превратило лицо Турка в жуткую маску, и,
заглянув в остекленелые вытаращенные глаза, доктор Максвелл вновь
содрогнулся. Вытащив из нагрудного кармана миниатюрный фонарик,
он склонился над изуродованным горлом жертвы. Да. Характер отметин
не вызывал сомнений.
	- Что там? - спросил Кип.
	Максвелл выключил фонарик, убрал его в карман и закрыл труп
простыней.
	- Этот человек потерял невероятно много крови, - сказал он,
поворачиваясь лицом к констеблю. - Но мне кажется, он умер до того,
как ему разорвали горло.
	- Значит, причина смерти - удары по голове?
	- Я не вполне уверен в этом. Нужно вскрыть грудную клетку и
взглянуть на сердце. Окоченение лицевых мышц, цвет кожных покровов,
прикушенный язык - все это может свидетельствовать о мгновенной
остановке сердца. Причиной может быть неожиданный и сильный шок.
	Кип моргнул, осмысливая слова доктора:
	- Шок? Вы хотите сказать - испуг?
	- Этого я не знаю. Я слышал, что это бывает, но сам никогда
ничего такого не видел.
	Кип недоверчиво покачал головой.
	- Боже правый, - негромко проговорил он, - что же могло так
напугать человека? - Он вопросительно заглянул в глаза доктору, но
Максвелл отвернулся. Кип пересек комнату и подошел к столу, где на
металлическом подносе лежало содержимое карманов Турка. Горстка
мелочи, маленький перочинный нож, ржавый ключ, листки папиросной
бумаги, немного марихуаны... и то, что доктор с большим трудом извлек
из мертвых окоченелых пальцев: небольшой клочок грязной ткани в
потеках желтой плесени. Кип поднес его к настольной лампе, чтобы
рассмотреть - в третий раз. Вероятно, когда-то ткань была коричневой
или зеленой, но вылиняла и теперь была какого-то нездорового
промежуточного цвета. Что это? - спросил себя Кип. Часть чего-то, за
что цеплялся Турок во время своего ужасного видения?
	Констебль собрал все, что было на подносе, сунул себе в задний
карман и застегнул. Монетки, ключ, щепотка марихуаны - вот все, что
осталось от бедняги Турка. Какая страшная смерть...
	- Кип, - тихонько окликнул доктор, переводя взгляд с укрытого
простыней трупа на констебля. - Как по-вашему, есть в джунглях дикие
звери и если да, то какие?
	Сперва Кип подумал, что ослышался. Потом ответил:
	- В общем, есть. Пожалуй, пяток диких кабанов... и все, если не
считать змей. - Он прищурился, увидев, что доктор озадачен. - А что?
	Максвелл сложил руки на груди и оперся о стол, глядя в одну
точку:
	- На горле этого человека и на его правой скуле - следы зубов. Кое-
где прокушены кости, словно кто-то пытался добраться до костного
мозга. И я могу предполагать только одно: это был какой-то зверь.
	Зверь? Но какой? Кип отрицательно качнул головой и провел
рукой по лицу. Нет, он не слыхал, чтобы в кокинских джунглях водились
опасные звери, хотя, вероятно, кое-где в них деревья и кусты росли так
густо, что там могла прятаться любая тварь. Несколько раз он видел
кабанов, но маленьких - о них не стоило и думать.
	- Зверь, достаточно крупный, чтобы напасть на человека? - спросил
Кип. - Невозможно - по крайней мере, у нас на Кокине. Но... следы
зубов? Вы уверены, что это следы зубов, а не какого-нибудь острого
инструмента, например?
	- Совершенно уверен.
	Кип шагнул к трупу, но остановился, понимая, что не сможет
заставить себя еще раз взглянуть на него. Следы зубов? Что за ерунда!
	- Будьте добры, сделайте мне одно одолжение, - обратился он к
доктору. - Держите свое мнение при себе. Делайте что положено,
аутопсию <*вскрытие трупа, прим. перев> или как это называется, но
чтоб никто не знал про эти отметины! По крайней мере до тех пор, пока
я сам не разберусь, что происходит.
	- Хорошо, - ответил Максвелл. - Понимаю. - Он стал
разворачивать стол, чтобы выкатить его из комнаты. Кипа вновь что-то
царапнуло изнутри, и на сей раз невидимым коготкам удалось
отколупнуть кусок строительного раствора. Он посмотрел, как доктор
вывозит стол через двойные двери в коридор и исчезает за дверьми
другой комнаты. Пора было уходить: он с трудом владел собой, а его
мозг словно оцепенел.
	Он вышел из больницы на жаркое солнце и пошел в сторону
площади. В голове теснились вопросы, ответы на которые он даже не
начинал искать. Что если в джунглях действительно пряталось что-то,
что могло напасть на человека и убить, разорвать ему горло и изгрызть
кости? Но почему тогда никто из местных фермеров его не видел? Они
жили здесь годами, и если бы в джунглях рыскал такой зверь, кто-нибудь
непременно его бы заметил. Да нет же, нет - Турка били не только
кулаками, но и какими-то тупыми предметами, Максвелл сам сказал. А
может быть, все произошло так: какой-то мерзавец - или мерзавцы? -
убил Турка и бросил его тело на пристани, и это огромные портовые
крысы так изгрызли мертвеца? Гипотеза была не лишена смысла - но как
тело Турка потом очутилось в воде?
	Кип был глубоко потрясен жестокостью преступления. На Кокине
убийство было делом неслыханным и невероятным. Здесь, конечно,
постоянно случались пьяные драки, и порой нешуточные, но убийство?..
Кто из островитян мог пойти на такое?.. Индейцы-карибы, тотчас
подумал Кип, жестокое, свирепое племя. Когда они спускались в
деревню - по счастью, это случалось редко - только дубинка Кипа не
давала грянуть беде. В жилах карибов текла горячая кровь и, по слухам,
всего сотню лет назад они были каннибалами: съедали захваченных в
плен врагов. Может быть, Турок напоролся на кого-нибудь из них, а то и
на целую компанию, спустившуюся с гор посмотреть на подводную
лодку? Конечно, все это лежало в области догадок и предположений,
однако, возможно, стоило проехаться по Карибвилю и задать несколько
вопросов.
	Нет, решил он. Это были крысы. На труп напали крысы, отсюда и
следы зубов.
	На площади, у хозяйственного магазина, Кип увидел пикап Дэвида
Мура. В багажнике пикапа лежали доски. Когда Кип подошел к машине,
из магазина вышел Мур с очередной порцией стройматериалов в руках.
Он сложил доски в багажник, вытер потное лицо и двинулся обратно в
магазин, когда заметил констебля. Кип спросил:
	- Дела идут так хорошо, что ты решил сделать пристройку?
	- Не исключено. Решил запастись на случай нового урагана.
Старая крыша вряд ли выдержит еще одну бурю в этом году...
	Кип с пониманием кивнул. На крыльце магазина грелись на
солнышке старики; двое курили трубки, третий сидел, низко надвинув на
лицо соломенную шляпу. Появление констебля прервало их негромкую
беседу, и теперь они внимательно прислушивались к чужому разговору,
поглядывая то на Кипа, то на Мура. Кип вежливо поздоровался с ними и
спросил Мура:
	- Помощь требуется?
	- Разве что заплатишь вместо меня по счету. Если ты
действительно хочешь мне помочь, уговори Ярлинга продлить мне
кредит.
	Кип хотел улыбнуться, но обнаружил, что ему трудно это сделать:
перед глазами у него стоял мертвый Турок. Старики уставились на него,
и ему стало не по себе.
	- Извини. Дружба дружбой, а служба службой.
	- Этого-то я и боялся, - Мур покопался в кошельке и пошел в
магазин.
	- Констебль, - подал голос один из троицы на ступеньках, высокий,
седой, с трубкой в зубах, - что прошлой ночью приключилось с тем
пареньком? - Он подался вперед в своем кресле, а Мур стал как
вкопанный.
	- Не ваше дело, - ответил Кип.
	- А правду говорят, будто ему перервали глотку и выпустили всю
кровь? - спросил другой.
	- У того, кто вам это сказал, слишком буйное воображение. Мне
бы такое в жизни не придумать. - Кип старался говорить легко, весело,
но он никого не обманул. Старики смотрели пронзительно, в упор. Мур,
приоткрыв от удивления рот, наблюдал за происходящим.
	- Дэн Майлс видел тело, - сообщил старик в соломенной шляпе. -
Он сказал, кто-то перервал парню глотку и...
	- Дэн Майлс слишком много пьет, - перебил Кип резче, чем ему
хотелось. - Если б закон запрещал собирать сплетни, я бы всех вас упек за
решетку.
	- Говорят, что-то приходило из джунглей, - снова заговорил
старик. - Может, такое, что и видеть никому не дано. Мальцом я раз
видел там джамби - злобная тварь, такой белый, высокий, носится - не
угнаться, еле разглядишь. Ветер его нес и вот эдак - ветер, стало быть, -
подвывал: уи-и-и-и-у-у-у, уи-и-и-у-у-у... Я и глянь этому джамби в лицо.
До сих пор помню. Страшилище, глаза красные, зубы из пасти висят. Я
как побегу, как побегу - мне в лес-то ночью нельзя было, понимаете? Но
лицо это я увидал и уж до смерти не забуду.
	Кип с наигранной беззаботностью облокотился о перила крыльца:
	- Никаких джамби нет.
	- Много лет назад я видел дух жены Риттера, - возразил первый
старик, странно блестя вдруг расширившимися глазами. - Ей-богу, я
видел ее на рыбачьем причале, где ее старик оставлял свою лодку. Она
взмахнула руками, и я приметил, что сквозь нее светят звезды, и говорит:
"Иди за мной, иди за мной". Я тогда попятился, а она сошла с верфи
прямо в море и пропала. - Он поглядел на приятелей, и те одобрительно
закивали.
	- Кип, - спросил Мур, - что произошло вчера ночью?
	- Иди-ка лучше заплати, - сказал констебль. - Характерец Ярлинга
все знают...
	- Убился один молодчик, Турком его звали, - заговорщицки
поделился с Муром старик в соломенной шляпе. - На верфи убился, возле
этой окаянной лодки. От ней, треклятой, одни несчастья, констебль. Она
беду приносит. Она, мертвечина, джамби из джунглей созывает, и вот
как все уснут, они к ней слетятся - и пошло веселье, и лодка эта
утопленница там с ними. И вопят, и хохочут, и глазищами ворочают -
зырк-зырк, не припозднился ли какой бедолага; им, вишь, завидно, что у
людей душа есть, вот и ненавидят нас, и душу отнять хотят. Вот чего с
вашим Турком приключилось...
	Его приятели сидели, откинувшись на спинки кресел, окутавшись
клубами дыма, и молчали.
	- Так что же случилось вчера ночью? - снова спросил Мур.
	- Когда освободишься, зайди ко мне в контору. Есть разговор, -
Кип снова оглядел компанию на крыльце и пошел через площадь к
участку. В конторе Кип задернул шторы и выложил из заднего кармана
на застеленный промокательной бумагой стол вещи покойного. Он сел в
кресло, закурил самодельную папиросу и включил лампу. Все предметы
по очереди подверглись самому тщательному и дотошному изучению;
дойдя до гнилого лоскутка, Кип почувствовал, как внутри у него что-то
задрожало и засосало под ложечкой. Он провел пальцем по рельефным
натекам желтой плесени. Это важно, сказал он себе, но я не знаю почему.
Это важно, но я пока не могу понять почему. И ощутил, как кирпичная
стена где-то в потаенных глубинах его "я" задрожала, словно что-то
пыталось пробиться сквозь нее из тьмы его, Кипа, души.
	В дверь постучали.
	- Открыто, Дэвид, - сказал Кип.
	Вошел Мур, озадаченный уклончивостью друга и
заинтригованный тем, что услышал от стариков. Увидев разложенные на
столе Кипа предметы, он подошел и, заметив усталый, напряженный
взгляд Кипа, спокойно спросил:
	- Что происходит?
	- Сегодня под утро подлодку вскрыли автогеном, - ответил Кип. -
Один из сварщиков Лэнгстри, псих по кличке Турок.
	- А он не объяснил зачем?
	Кип воззрился на Мура сквозь синий табачный дым и покачал
головой:
	- Нет. Там же, на верфи, кто-то забил его до смерти. Хотя я знаю,
что он искал, - вчера он полдня бормотал что-то о потопленных
немецких кораблях и золотых слитках, никак не мог успокоиться. Надо
сказать, Дэвид, кто-то потрудился над ним на славу, а крысы закончили
работу. По-видимому, ему удалось проникнуть в подлодку. Он нашел
там что-то, а потом кто-то забрал у него находку. - Кип показал на стол:
- Вот это нашли в его карманах, а этот клочок грязной ткани док вынул у
него из руки. Похоже, он за что-то хватался, когда падал в воду...
	Мур молчал. Убийство на Кокине? Невероятно! С тех пор, как он
начал заправлять делами в "Индиго инн", здесь не было ни одного
убийства. Черт возьми, он приехал на этот остров, потому что верил -
сюда еще не проникли подлость и жестокость.
	- А как он попал в лодку? - чуть погодя спросил Мур.
	- Вскрыл автогеном люк на носовой палубе, у главного орудия. -
Кип сложил вещи Турка в пластиковый пакет, запечатал и убрал в
нижний ящик стола. - Этого парня где только не носило. Как знать,
может, кто-нибудь из врагов наконец добрался до него на нашем
островке. - Он в последний раз затянулся и раздавил окурок о стенку
пепельницы. - Впрочем, неважно - как говорится, мертвые не болтают. -
Он встал из-за стола, подошел к кладовке, отпер ее и начал копаться в
вещах. Через некоторое время он достал оттуда карманный фонарик и
большой фонарь, работающий от аккумулятора. Фонарик он бросил
Муру: - Надо взглянуть, что там в этой лодке. Хочешь со мной?
	- Да, - ответил Мур с глубоким вздохом. - Еще как...
	- Вот и отлично. Есть риск, что там еще сохранилась годная
взрывчатка, но раз уж автоген не взорвал все это к чертовой матери,
наверное, ничего с нами не будет. - Он оглянулся на шкаф с оружием, но
сразу же отбросил эту мысль. Для чего им вооружаться? Из-за крыс? Он
не сомневался, что док кишит ими, но это совершенно точно не были
крысы-людоеды. Ради Бога, успокойся, сказал себе Кип. Он пощелкал
кнопкой большого фонаря, проверяя, не сели ли батарейки, и кивнул
Муру: - Ну, вперед, проверим, что прячет от нас эта старая калоша. - И
он двинулся к двери.
	- Это одному Богу известно, - откликнулся Мур.
	Да, сказал себе Кип, выходя вместе с Муром на солнцепек и садясь
за баранку джипа.
	Богу... и, возможно, кое-кому еще.



9

	Они миновали сломанные ворота и поехали по территории верфи.
Кип, нервно жевавший спичку, которую достал из нагрудного кармана,
буквально излучал напряжение. Они обогнули груду досок, и Мур
заметил, что глаза констебля едва заметно сузились. Впереди показались
причалы и док. Когда Кип остановил джип возле дока, Мур и сам
почувствовал непонятную тревогу. Он впился взглядом в старую
обшарпанную стену: за ней было то, что заманило его в океанские
глубины. С его помощью оно вырвалось на свободу и привело за собой
насилие, навсегда омрачив до наивности простую, почти безгрешную
жизнь Кокины. Лодка, подумал Мур, вспомнила о своем страшном
предназначении - нести смерть. И это ~он~ привел ее сюда.
	Поодаль на пострадавшем в бурю траулере возились рабочие. Кип
замахал им и вылез из машины.
	В глубинах его сознания горело воспоминание о мертвом, полном
ужаса лице Турка. Он видел его во всех подробностях, и впервые за очень
долгое время Кип почувствовал, как ему в душу прокрадывается
непонятный смутный страх. "Что это? - спрашивал он себя. - Здесь нечего
бояться. Глупость, ребячество, нелепость!" Но что-то тревожило его -
что-то жуткое, такое, о чем не хотелось даже думать. Он вдруг
спохватился, что рядом стоит Мур, включил фонарь и толкнул дверь
дока.
	Дверь неохотно качнулась на ржавых скрипучих петлях. За ней
была сплошная чернота, словно они стояли на границе дня и собирались
отдаться на милость ночи. Корабль Ночи, назвал ее Бонифаций, вдруг
вспомнил Кип. Порождение ночи, тварь, для которой тьма - защита.
Светя перед собой фонарями, они вошли в док - Кип, за ним Мур - и
налетели на стену сокрушительной вони.
	- Господи Иисусе, - вырвалось у Кипа. - Эта сволочь гниет
изнутри. - Он посветил в воду под сходнями. - Вот здесь я обнаружил
тело. Сейчас увидишь - вокруг люка все в засохшей крови.
	Мур внимательно оглядывал корпус немецкой лодки. Его почти
целиком окутывала тьма, только из прорех в крыше дока падал мутный
тусклый свет. Вода вокруг лодки была вязкой, маслянистой, изумрудно-
зеленой, и в ней плавали рыбы, встретившие в этой темной зелени свою
смерть. Они лениво толкались белым раздутым брюхом в железные бока
лодки, всякий раз распугивая мух, обследовавших гниющую плоть. По
спине Мура пробежал холодок: он вдруг наяву услышал грозный грохот
дизелей лодки. Боже, подумал он, вот это было судно. И представил себе,
как оно бесшумно скользило по подводным пропастям, точно огромный
морской хищник.
	- Минутку, - негромко сказал Кип. Луч его фонаря скользнул мимо
Мура и уперся в доски, наваленные на носовой палубе у люка. Слева от
боевой рубки лежала бухта троса. Кип не помнил, чтобы утром видел
доски или трос... впрочем, единственное, что он помнил, это
вынырнувшее из-под воды мертвое лицо. Он посветил на трос, потом на
доски. Похоже было, что их свалили здесь второпях, как попало. Фонарь
Кипа разогнал полумрак в бывшей плотницкой. В последний раз он
видел эти доски там. Или нет? Он не мог вспомнить. Свет скользнул по
горе ящиков и ветоши; сверкнули красные глазки, послышался
испуганный писк.
	- Что там? - спросил Мур.
	Кип мотнул головой.
	- Ничего.
	Он шагнул в темноту, прочь от теплого солнечного света, и
перебрался по сходням на борт немецкой подлодки. Мур - за ним.
Наступив на что-то, он отпрянул, светя фонариком: под громадой рубки
лежала небольшая горка раздробленных мелких костей, голов -
противных, усатых, - черных гибких хвостов. Кучка требухи - все, что
осталось от жирных портовых крыс. В луче фонарика блеснули
стеклянистые глаза, и Мур быстро отвел взгляд и перешагнул через
крысиные останки. Должно быть, в док пробралась кошка.
	Свернувшаяся кровь у круглого отверстия, зиявшего в крышке
люка, отмечала место гибели молодого человека. Кип поводил фонарем:
бурые кляксы - словно кто-то яростно отряхивал здесь малярную кисть.
Под ногами тихонько поскрипывал деревянный настил палубы,
крысиная возня наполняла док смутным эхом.
	Потом приятели не сговариваясь направили лучи фонарей в
отверстие.
	Внутрь лодки вел трап, но внизу на первый взгляд было не
развернуться. Мур нагнулся пониже и стал под разными углами
высвечивать внутренность корабля. Луч фонарика на мгновение
выхватывал из мрака трубы, голые переборки, толстые пучки проводов,
и тут же возвращал их во тьму. Прямо под отверстием Мур разглядел
пол - над ржавыми листами обшивки стояло на три дюйма воды - и
увидел свое отражение: бесформенную тень без лица.
	Кип, зажав в зубах спичку, прерывисто дыша и нащупывая ногой
стальные перекладины, стал осторожно спускаться в отверстие. Он
ступил на пол, расплескав воду, и стал ждать Мура.
	Они стояли в узком, тесном отсеке, забитом трубами, маховиками
и сложными механизмами. Кип посветил по сторонам и показал Муру в
носовой части отсека четыре задраенных трубы торпедного аппарата. Их
крышки величиной и формой напоминали перевернутые литавры. Над
полом на стальных направляющих-рельсах приподнимались две
торпеды; направляющие были в черных комьях засохшей смазки с
зелеными прожилками плесени, но сами торпеды казались почти
чистыми. Мур погладил одну из них.
	- Осторожно, - предостерег Кип; звук его голоса жутковатым эхом
прокатился между переборками. Он снова повел вокруг лучом фонаря и
осветил тонкие заплесневелые тюфяки, подвешенные на цепях так, чтобы
их легко можно было свернуть. Узкий проход между ними вел в недра
лодки. Под нижними койками в специальных креплениях размещались
торпеды. Кип посветил на переборки; между тюфяками виднелись
фотографии - сильно выцветшие, почти неразличимые: молодая
темноволосая женщина улыбалась фотографу в луна-парке, пара средних
лет сидела в обнимку на скамейке у фонтана, рядом висел похожий на
открытку снимок огромного дома в лесу, а по соседству молодая
блондинка на лыжах на фоне заснеженных гор махала рукой
утраченному возлюбленному.
	Все возможные закутки и щели были забиты штабелями
деревянных ящиков. Из перевернутого ведра выплеснулось и застыло
что-то белое, густое, комковатое. Везде присутствовал отвратительный
налет тлена; беспризорный ботинок, подхваченный крохотными
волнами, созданными движением незваных гостей, стукнулся о торпеду.
Мур опустил фонарик и увидел в полутемном углу похожие на
осьминога лохмотья рубашки и подумал: а что случилось с хозяином?
	Кип прошлепал по воде, нагнулся и поднял рубашку. Она тотчас
расползлась желтоватыми клочьями, сразу налипшими на пальцы
констебля. Он завороженно поднес к свету один такой клочок и вдруг
резким движением стряхнул его в воду. Обрывки рубашки уплыли под
подвесную койку. Кип вытер руку о штаны.
	Впереди открывался длинный коридор. Воздух здесь был спертый,
зловонный - Кипу стало трудно дышать. Возможно, пока не вскрыли
люк, здесь вовсе не было воздуха, но и после этого лодка проветрилась
недостаточно. Запах погоста перебивал другой, не менее неприятный
запах: раздражающий, приторно-сладкий, разъедающий легкие. Какой-
то отравляющий газ? Нечто, копившееся внутри лодки сорок с лишним
лет? Кип подождал, пока луч фонарика Мура догонит его, и, пригибаясь,
осторожно двинулся вперед, то и дело ныряя под какие-то трубы.
Темнота встревоженно шарахнулась от света, заметались в поисках
укрытия маленькие тени. Кип с Муром не могли идти рядом - коридор
был недостаточно широк. Они словно вползали через глотку громадного
зверя в дебри органов, тканей и костей, напитанные влагой как губка.
	- Боже! - Тихий голос Мура эхом вернулся к нему, отразившись от
переборок. - Здесь же нечем дышать, это какой-то клаустрофобический
кошмар!..
	По центру подволока змеилась толстая труба, этакий ржавый
хребет лодки. Кип направил фонарь на один из боковых просветов - там
оказалась артелка, тесно заставленная ящиками. Две подвесных койки,
привинченный к железному полу стол, с потолка свисают в ряд белые
рубашки и такие же рубашки лежат в воде... Констебль пошел дальше; с
пола из-под его башмаков поднимались облачка хлопьев грязи и
ржавчины.
	Когда-то здесь нес службу экипаж - часть исправно работающей
системы, винтики в страшном оружейном механизме. Как им удавалось
день за днем, неделю за неделей сохранять здесь здравый рассудок,
оставалось только догадываться. Запахи человеческого тела, пота,
сигаретного дыма и мочи, перемешанные с вонью солярки и машинного
масла должны были быть поистине невыносимы. Даже сейчас Муру
казалось, что он заперт в ловушке, словно подволок и переборки
медленно смыкались вокруг него, а сам он шел не вперед, а куда-то вниз.
Горло, в котором поначалу просто першило, теперь жгло огнем, а когда
он сделал осторожный, медленный вдох, легкие как ошпарило. Он
услышал, как Кип надсадно кашлянул - раз, другой.
	Очередная выгородка; Кип не остановился, но Мур заглянул в нее.
На металлическом столе стоял радиоприемник, с проводов свисали
наушники, рядом лежал опрокинутый стул. В углах чернели густые тени,
похожие на плотную паутину, они сопротивлялись тонкому копью света.
От хлама, плававшего в воде на полу, шел омерзительный запах склепа -
сухой, сладковатый. Мур задохнулся, попятился и хотел уже догонять
Кипа, как вдруг ему почудилось какое-то движение.
	Он замер, прислушиваясь.
	Тишину нарушал только плеск воды впереди - это шел по
коридору Кип. Эхо множилось, удваивалось, утраивалось, дробилось о
переборки. Мур снова осветил радиорубку. В спинку стула ткнулось что-
то разбухшее, бесформенное, и он не сразу понял, что и это -
растерзанные крысиные трупы. Следом плыли кишки. Крысы? Здесь?
Откуда? Забрались через вскрытый люк, привлеченные запахом гнили?
Но, как и на палубе, здесь не было ни одной целой крысы. Мура
передернуло. Что это? Кто мог это сделать?
	Мур задом выбрался из отсека, ощущая липкую грязную воду под
ногами, и посветил туда, откуда они пришли. Послышавшийся ему звук
доносился из глубины коридора: там что-то двигалось. Мур знал, что
это не плод его воображения. Не убирая фонарик, он подождал еще
несколько секунд, потом пошел догонять друга.
	Кип изучал плававший вокруг хлам: истлевшее обмундирование -
сорочки, майки, башмаки; пустые ящики; журнальная картинка -
девушка жеманно приподнимает юбку чуть выше бедра. На листке
стояла дата: ноябрь 1941 года. Достаточно смело для того времени,
подумал Кип. Он хотел пройти дальше, но у него вдруг закружилась
голова, и он схватился за железную переборку, чтобы не упасть. Перед
глазами поплыли черные круги, в груди горело.
	Мур взял его за плечо:
	- С тобой все в порядке?
	- Сейчас, - хрипло проговорил Кип, пытаясь отдышаться. - Тут
очень душно, Дэвид. - Он замотал головой, разгоняя круги перед
глазами. - Все, уже лучше.
	- Ты можешь идти дальше?
	Кип кивнул, глядя вперед. Там, куда не доставали узкие лучи
света, тьма была липкой, зловещей, ~живой~. Плесень и ржавчина
расписали стены коридора диковинными многоцветными узорами.
Лодка прогнила насквозь. Муру чудилось, будто он весь пропитался
кишащей микробами грязью; горло саднило, но он постарался подавить
кашель. Странно, но ему казалось, что он производит гораздо больше
шума, чем следует. Сказывались недостаток кислорода и отвратительные
запахи.
	Кип весь взмок, пот катился у него из-под мышек и бисеринками
выступал на лице. Он вытер лоб тылом ладони, недоумевая, отчего ему
так страшно здесь. Это была всего-навсего машина... пусть боевая... но
давно ставшая забытым эхом минувшей войны. Дело было не в
замкнутом пространстве, не в темноте, не в ощущении, что они
похоронены заживо. Нет. Нечто иное, некое шестое чувство, данное ему
от рождения, что-то нашептывало сейчас Кипу, стараясь проникнуть в
его душу и взбаламутить ее.
	Свет фонаря Кипа выхватил из тьмы еще несколько отсеков по
обеим сторонам коридора и замер: впереди виднелся задраенный
металлический люк.
	Ноги медленно, как во сне, понесли Кипа к нему. Оказалось, что
люк задраен не так уж плотно: между тяжелой металлической крышкой и
переборкой оставалась дюймовая щель. На дороге у Кипа лежал пустой
ящик; Кип пинком отшвырнул его в сторону и увидел нечто
отвратительное: раздавленную большую крысу. Уцелели только голова и
грудь грызуна, задней половины туловища как не бывало; осталась лишь
голая кость, словно какая-то тварь жадно обгладывала крысиную тушку.
	~Уходи~, услышал он шепот, и по спине у него пошли мурашки,
~уходи, пока не поздно~.
	Мур отошел в сторону и отодвинул остатки зеленой занавеси.
Ткань рассыпалась у него в руке. За ней открылись койка, небольшой
письменный стол, застеленный заплесневелой промокательной бумагой,
и металлические шкафы. На столе в беспорядке лежали книги и бумаги,
посреди этого беспорядка громоздилось пресс-папье. Мур поднес его к
свету.
	Это был тяжелый стеклянный куб с застывшим в центре
сокрпионом. На стекле золотом была выгравирована надпись; часть букв
стерлась, но кое-что еще можно было прочесть: "ВИЛ  Е  М КО РИН.
СЕНТЯБ Ь 1941". А прямо под надписью виднелся фрагмент свастики.
	- Кип, - негромко окликнул Мур, - взгляни-ка.
	Кип отвернулся от люка, подошел и обшарил лучом фонаря
маленький отсек. Он бегло осмотрел пресс-папье и вернул его Муру.
	- По-моему, это была каюта командира, - глухо сказал он. - На
твоем месте я оставил бы это себе. Наверное, других трофеев ты с этого
чертова корыта не унесешь.
	Мур сунул пресс-папье за пазуху. Ему показалось, что он
прикоснулся к куску льда.
	Кип вернулся к люку, просунул пальцы в щель между
металлической крышкой и переборкой и потянул. Заскрежетало железо,
но, вопреки ожиданиям Кипа, люк открылся относительно легко. Утирая
пот со лба, констебль направил свет в открывшийся проем.
	- Дэвид, - севшим вдруг голосом сказал Кип, не трогаясь с места.
Он подумал, что Мур его не слышит, и позвал громче.
	- Что тут? - Мур стоял рядом с ним, следил за ползущим по
настилу лучом.
	Они заглядывали в самое сердце лодки - в штурманскую рубку.
Под потолком густо переплетались какие-то трубы, шланги, маховики.
Множество рычагов и ручек неизвестного назначения, датчиков,
циферблатов. В луче фонаря блеснуло стекло. Посреди рубки,
окруженный механизмами и приборами с замершими стрелками, стоял
штурманский стол. Оборудованием было забито все до последнего
дюйма. Оно гроздьями свисало с потолка, теснилось в углах -
бесчисленные ряды переключателей, рычагов, маховиков, мертвых
циферблатов.
	Но, кроме оборудования, здесь было кое-что еще.
	Трупы.
	По-прежнему на своих постах, послушные давно мертвому
командиру, - только форма истрепалась в лохмотья: мертвый экипаж
мертвой лодки.
	Мумии.
	Один, с лицом, полуприкрытым белой вуалью плесени, скрестил
перед собой на столе коричневые иссохшие руки; сзади из мрака на свет
уставилась ухмыляющаяся безглазая маска - изуродованный череп,
костяные проплешины. Здесь - коричневые пустые глазницы, там - дыра
вместо сгнившего носа. С пола, на дюйм залитого водой, прямо на них
глазел мертвец с широко распяленным ртом и выбитыми зубами. В
глубине рубки их было еще больше: они лежали там поодиночке и по
несколько сразу, черты одних еще можно было различить, по лицам
других расползлась толстая короста серой и желтой плесени. Нехватка
кислорода помогла телам сохраниться, мумифицировала их, придала их
коже коричневый оттенок и сделала ее похожей на хрупкую корочку.
Кожа тесно обтянула кости, темные, бездонные провалы глазниц вели к
затвердевшему мозгу. Труп в углу вскидывал мертвые руки к мертвому
лицу, словно пытаясь спрятаться от света.
	Кип выдохнул сквозь стиснутые зубы. Мур от напряжения
распрямился. От запаха разложения Кипа мутило. Он закашлялся;
кашлять было больно. Что это? Пары бензина, просочившиеся сюда из
недр корабля, с кормы, из машинного отделения? Это был безвоздушный
склеп, железный гроб, сгубивший всех этих людей. На дальнем конце
мертвецкой был выход, но сколько Мур с Кипом ни светили туда, они
видели лишь плотную стену черноты.
	- Там должны быть другие, - услышал Кип свой голос и вдруг
понял, что это - первые слова, произнесенные здесь за полвека. Может
быть, когда эта сволочь пошла ко дну, они застряли в кормовой части и
никто не сумел выбраться...
	Мур невольно вздрогнул и посветил в один угол, потом в другой.
Страшные иссохшие лица, неподвижные, как будто следящие за
пришельцами взгляды. Единственным оружием защиты был конус света,
который Мур держал в руке. На переборке блеснула бронзовая табличка:
"КИЛЬ - 1941". Пока он разбирал надпись, буквы вдруг расплылись у
него перед глазами, и ему почудилось, что с каждым вдохом гнилостная
вонь все глубже проникает в него. Он вытер лицо, холодное, липкое и
противно скользкое на ощупь, и с трудом отнял руку от лица, словно
скованный параличом.
	- Пошли отсюда к чертовой матери, - проговорил Кип, но
собственный голос доходил до него словно сквозь толстый слой ваты.
Кип страшно закашлялся, прикрывая рот рукой, и вынужден был
схватиться за край люка, чтобы не упасть.
	Позади них, там, куда не доставали лучи фонарей, что-то
лязгнуло, и Кипа с Муром вдруг пригвоздил к месту пронзительный
железный скрежет. Волосы у них на головах зашевелились от ужаса, а
сердца отчаянно заколотились в страхе перед неизвестным.
	- Господи, - прошептал Мур. - Боже, что это было?..
	- Уходим, - еле ворочая языком, произнес Кип. - Пошли отсю...
	Но они не успели уйти.
	Сквозь дверь в глубине рубки ворвался и обрушился на них
неистовый, дьявольский лязг и грохот; по проходу, множась, заметалось
эхо - сто тысяче миллионоголосое от которого было не спастись не уйти
уйти уйти уйти...
	- УХОДИМ! - срывая голос, проорал Кип. Он ничего не видел;
перед глазами мельтешили черные точки, и он не различал даже свет
своего фонаря. Мур потянулся к нему, медленно - чересчур медленно -
схватил за локоть и попытался оттащить от люка. Вся лодка
вибрировала, и Мур расслышал над самой своей головой оглушительные
вопли - словно стенали грешные души, обреченные на вечные муки. Он
резко обернулся, заглянул в рубку и, скрипнув зубами от невыразимого
ужаса, замер.
	В рубке что-то шевелилось, разворачивалось, будто рептилии
поднимались из воды. В людей ударила волна чистейшей ледяной
ненависти. Мур различил нечеловеческие силуэты, тянувшие к ним лапы
с черными кривыми когтями, изуродованные лица, черные провалы
глазниц, теперь полные красным хищным блеском. Мур с отчаянным
криком (впрочем, он не был уверен, что кричит, поскольку не слышал
своего голоса) рванул Кипа назад, всей тяжестью навалился на люк,
толкая его на место, и в этот миг увидел, как раскрылись прожорливые
пасти и блеснули зубы. Кип повернулся и, пошатываясь, побрел по
проходу, беспорядочно размахивая фонарем, точно отгонял что-то
невидимое. Мур кинулся следом, споткнулся о ящик, упал на колени в
воду и выронил фонарик. С трудом поднявшись на ноги, весь мокрый,
стараясь не поддаваться подступающей панике, он упрямо двинулся
вперед. Ему казалось, что все это происходит в кошмарном сне, вода под
ногами вдруг сделалась вязкой и цепкой, как цемент. Боже что это было
Боже что это было Боже что это было БОЖЕ МОЙ ЧТО ЖЕ ЭТО
БЫЛО?! Он открыл рот, чтобы крикнуть, но из горла вырвался
дребезжащий хрип - сиплый голос давнего обитателя могилы. ПРОЧЬ
ОТСЮДА ПРОЧЬ ОТСЮДА ПРОЧЬ ОТСЮДА ПРОЧЬ ОТСЮДА
ПРОЧЬ ОТСЮДА...
	Ослепленный страхом Кип обо что-то запнулся и ударился
головой о трубу. Он злобно взмахнул рукой - и от удара о металл стекло
фонаря треснуло. Свет замигал и стал тускло-желтым.
	А во мраке впереди, между ними и выходом, что-то поднималось -
иссохшая как скелет тварь с недоеденной крысой в руке-лапе. Кип хотел
предупредить Мура, но онемел и оцепенел от страха. Тварь проворно
вскинула другую руку, и из черноты что-то вылетело прямо Кипу в лицо.
Переворачиваясь в воздухе, предмет - это был молоток - со свистом
пролетел мимо головы констебля, врезался в переборку и отскочил от
нее в тот самый миг, когда Кип взял себя в руки и запустил фонарем в
живой труп. Зазвенело бьющееся стекло, и все погрузилось в темноту.
	Мур догнал Кипа, и они, еще не очнувшиеся от потрясения,
спотыкаясь двинулись в нос лодки, стараясь идти как можно быстрее.
Тьма редела, полные ненависти, безумные голоса затихали позади.
Показались вскрытый палубный люк и трап. Мур ухватился за него и
мигом взлетел по стальным перекладинам к чистому свежему воздуху.
Силы вдруг оставили его, он упал на палубу и судорожно пополз к
леерам. Позади него из люка пулей вылетел Кип с застывшим от ужаса
лицом и бросился задвигать на место тяжелую крышку. Он упал на нее,
прерывисто дыша. Его трясло. Ему казалось, он сходит с ума.
	- ~Нет~, - хрипло, обиженно запротестовал он. - ~Нет!~
	Мур добрался до металлического поручня на левом борту,
перегнулся через него, и его вырвало в воду.
	- Что это было? - спросил он, вытираясь, и сдавленным шепотом
повторил: - ЧТО ЭТО БЫЛО?
	Кип прислушался. Ни звуков, ни движения. Он никак не мог унять
дрожь, тело не повиновалось ему.
	- Они же мертвые... - наконец выдавил он. - ~Мертвые!~
	И вдруг весь док наполнился эхом, разносящим всего одно слово,
странное и грозное.
	И лживое.



10

	Плечистый чернокожий рыбак сдал карты еще четверым игрокам,
расположившимся за центральным столом в "Лэндфолле". Быстро
темнело. Рыбаки давно вернулись с моря, и в "Лэндфолле" в этот час
было чрезвычайно шумно и оживленно; в глубине зала с дощатым полом
надрывался музыкальный автомат, исторгая бесконечный реггей, и кое-
кто безуспешно пытался уговорить подавальщиц потанцевать. Был вечер
пятницы, канун базарного дня, время пить-гулять, плести небылицы, а
то и подраться, чтобы выпустить пар, и до понедельника все были
вольные птицы. Вентиляторы лениво разгоняли табачный дым,
клубившийся под потолком, звенели о край стаканов бутылки, звучал
громкий смех и громкие голоса. Гам стоял такой, что жестяные рекламы
пива "Ред страйп" и "Ягуар" и рома "Бакарди" на грубых досках стен
мелко подрагивали.
	Тот, кто сдавал, поудобнее устроился на стуле, заглянул в свои
карты и бесстрастно оглядел остальных игроков, пытаясь по выражению
лиц угадать, что у кого на руках. Игра шла уже больше часа, он успел
оставить своих партнеров почти без гроша и теперь чувствовал себя
вольготно, внутри ощущалось приятное тепло. Он напился нарочно,
нарочно то и дело прикладывался к бутылке - ему хотелось забыть то,
чего он наслушался об отчаянном смельчаке Турке. В одну из пятниц он
играл с Турком в этом самом баре, и мысль о том, ~как~ погиб парень,
выбивала его из колеи. Беспричинная, бессмысленная смерть. Сейчас
Турок, холодный и мертвый, лежал на мраморном столе в морге
кокинской больницы. Он вновь потянулся к бутылке и жадно отхлебнул
из нее. ~Черт подери, там мог бы лежать кто угодно~, подумал он.
~Хреново получилось, черт подери!~ Он поднес бутылку к губам и
сделал еще один большой глоток; ему вдруг показалось, что ему не так
уж тепло.
	- Охренеть можно, - Джеймс Дэвис, сидевший напротив него,
шлепнул на стол карту. - Я слыхал, когда парнишку нашли, голова у него
чуть не напрочь была оторвана. Господи Иисусе, не хотел бы я быть на
ихнем месте. Нипочем не хотел бы.
	Смитсон помотал головой:
	- Не, приятель. Голова-то была на месте, а вот спину парню
переломило ровнехонько пополам. Видать, кто-то его от души обнимал.
	- Ему башку пробили, - сообщил Янгблад, поднимая глаза от своих
карт. - Одна медсестричка мне сказала. Парень ошивался возле этой
клятой лодки, ну и нарвался. Я б ни за какие коврижки близко бы к ней
не подошел.
	- Ты что, что-то разнюхал? - быстро спросил тот, кто сдавал,
здоровяк по имени Кертис. - Выкладывай денежки.
	- Дело пахнет керосином, вот что я разнюхал, - Янгблад ссыпал в
банк мелочь. - С тех самых пор, как тот белый выволок эту сволочь
наверх. А я вот что скажу: убрать ее отсюда и утопить, гадину!
	Перси подался вперед, переводя взгляд с одного лица на другое.
	- Говорят, он так выкатил глаза, словно увидел, как Смерть идет за
ним, - прошептал он. - На верфи болтают, он видел, как Смерть
протянула к нему руки, и взяла за глотку, и...
	- Хватит болтать ерунду! - перебил Кертис.
	- Ну уж и ерунду, - обиделся Перси. - Чеканутый ты, коли не
веришь, что человек может увидеть, как Смерть идет за ним. Турок вот
увидел и помер на месте. Надеюсь, со мной такого не случится, Господь
не допустит. Надеюсь, ко мне смерть подберется тишком, с тыла, чтоб я
не мучился.
	- Сам ты псих, приятель! - заявил Дэвис.
	- Сколько карт? - спросил Кертис, пытаясь направить разговор в
иное русло.
	Янгблад сказал:
	- Несколько лет назад я плавал на большом промышленном судне.
Шли мы с Ямайки. Через час заштормило. Мы сбавляем ход и берем
чуть к западу, чтоб не напороться на камни у Джейкоб-Тис. Дело было
ночью, тьма кромешная, не видно ни зги, ветрище - мачты гнутся... До
костей пробирал, да. Тут рулевой сбивается с курса - это он-то, тридцать
лет в море, черт бы его драл, и шторм нас того гляди нагонит! - рация
дохнет, трещит, и все, а потом уж даже и не трещит, и прем мы зигзагом
куда-то вперед, ищем буи, ни хрена не видим, ни огней, ни земли - и
вдруг полный штиль. Ветра нет, море как зеркало. И тут - ей-богу не вру
- что-то как застонет! Сперва почти неслышно, а потом громче, ближе, и
тебе разговор на разных языках, и вопли дикие, и хохот, и без конца, без
конца...
	- Чтоб тебя! - с чувством сказал Кертис.
	- ...и видим мы, у нас гости. Со всех сторон суда, будь они
прокляты. Грузовые, пассажирские, пароходы, шлюпы под всеми
парусами - а ветра-то нет в помине... Зеленые такие и светятся, словно
ихние ванты да набор огнями Святого Эльма пыхают. Ну, братва,
доложу я вам, отродясь я ничего такого не видал - ни до того, ни после.
Вот они сперва давай перед нами плавать, потом вдоль бортов пошли. И
что мы видим? На палубах, будь они трижды прокляты, на вантах
матросики при деле! Ну не то чтоб лица у них были, так, обводы одни,
но поглядишь и сразу ясно - люди... или были когда-то. А штука в том,
что мы из шторма там выскочили, где этот мир с загробным встречается.
Я дак отворотился и стою трясусь. А они, покойники эти, все помощь
просят, потому как застряли там, на границе этой меж двух миров,
навсегда. Может, еще не готовы на ту сторону отбыть, а может, хотят в
родную гавань возвернуться, но только посудины их на дне лежат, а
наверху призраки шуруют. Черт его знает, может, то место и есть Ад,
больно там вопят да стонут жалостно. Рулевой разворачивает наше
корыто, и мы влетаем прямиком в шторм. Долго ли, коротко ли, видим
мы бакены у отмели и ложимся на обратный курс, и вот вам крест, никто
никогда так радостно не целовал землю, как мы в Кингстоне.
	Некоторое время все сидели молча, старательно делая вид, что
полностью поглощены игрой. Кертис потянулся к своей бутылке,
отхлебнул и уставился на Янгблада. Тот глядел затравленно.
	- Не верю я ни единому твоему слову. Враки все это. Я ничего
такого никогда не видел.
	- Ну и молись, чтоб и дальше не видеть - спокойно сказал Дэвис. -
Три карты.
	Рослая негритянка в красном платье прошла мимо их стола,
мельком взглянув, не надо ли чего. Она окинула взглядом бар - от
столиков, залитых резким светом ламп на потолке, до самых дальних,
тонувших в полумраке. Проклятый Фрэнки Кинг нализался, и хмелел все
больше, и разорялся все громче - скоро придется велеть Мо вышвырнуть
ублюдка вон. Двое затерли в угол Ренни, официантку, и пытались
договориться с ней на после работы, но девушка смотрела скучающе, без
интереса. "Так вам и надо, кобели", - мрачно усмехнувшись, подумала
негритянка. Да, и еще столик в глубине зала, где вполголоса толкуют
двое...
	Она многое повидала в жизни - но таких физиономий, какие были
у Стивена Кипа и его белого приятеля, когда они явились сюда и сели за
столик у дальней стены, не видела никогда. Она подала пиво констеблю,
темный ром белому и хотела поболтать с ними, но почувствовала, что
им не до нее. В глазах Кипа было что-то такое, что заставило ее
вернуться к работе - протирать стаканы за стойкой, высматривать
признаки неизбежного скандала. Сейчас она пронесла свое крупное,
сильное тело мимо расступившейся перед ней пьяной компании и
подошла к столику констебля:
	- Еще что-нибудь принести?
	- Нет, - ответил Кип, даже не взглянув на нее, а белый покачал
головой.
	Подождав еще несколько секунд, негритянка пожала плечами и
пошла прочь. Фрэнки Кингу хмель ударил в голову, и смотрел Фрэнки
воинственно.
	Кип проводил ее взглядом, надсадно заперхал в сложенные
ковшиком ладони, посмотрел на выкашлянную слюну и вытер руки
носовым платком.
	- Галлюцинации, - негромко предположил он. - Там внутри каких
только газов не было.
	- Нет. Я так просто не успокоюсь. - Мур пристально посмотрел
прямо в глаза констеблю. - Как нам могло померещиться одно и то же?
Даже если мы находились под действием каких-то паров, почему, черт
возьми, нам привиделось одно и то же?
	Кип молча тянул пиво из горлышка бутылки, потом поставил
бутылку на стол и спросил:
	- Дэвид, а что мы видели? Тени, рухлядь, хлам...
	- Хватит, черт побери! - Глаза у Мура горели. - Клянусь Богом, я
знаю, что я видел! И я еще не сошел с ума!
	- А я ничего такого не говорил.
	- Я не про то, - Мур помотал головой и провел рукой по лицу. - Я
никогда не был суеверным; я никогда не верил ни в джамби, ни во что
другое, но сегодня меня перевернуло. Кип, на лодке что-то было,
шевелилось, я чувствовал... чувствовал...
	- Что?
	- Ненависть, - договорил Мур. - На лодке я везде чувствовал зло и
ненависть. Может быть, у меня были забиты всякой дрянью легкие,
может быть, меня подвели глаза, может быть, я еле соображал от страха,
но те твари ненавидели нас, Кип. Им хотелось разорвать нас на куски.
	- Я не видел на лодке ничего, кроме старых трупов, - резко
возразил Кип. - Если ты полагаешь, что там было что-то еще, ты
ошибаешься. Ты обознался в темноте. И принял эхо за стук по железу.
Видимо, виновата дрянь, которой мы надышались. Она добавила
громкости звукам и превратила тени в... э-э... то, что ты, по-твоему,
видел.
	- Где же тогда, черт подери, твой фонарь?
	- Я не видел, куда иду; чертовы стены надвинулись на меня, и я,
наверное, выронил его.
	- Ты полагаешь? - недоверчиво переспросил Мур, и в нем
всколыхнулись злость и раздражение. - ТЫ ТАК ПОЛАГАЕШЬ?
	- Не кричи! - предостерег Кип.
	- Черт подери, не держи меня за дурака! Я стоял рядом с тобой!
Точно не скажу, что это было, но...
	Кип внезапно схватил приятеля за рукав. Его взгляд посуровел.
	- Ладно, - сказал он тихим ровным голосом. - Теперь ты послушай
меня. Здешние люди очень суеверны и боязливы, Дэвид. Стоит только
подобной истории просочиться в народ и слухам - разнестись по острову,
как все начнут разгуливать по улицам с оружием и запираться дома на
десять замков...
	- А может, и надо бы, - упорствовал Мур, не желая сдавать
позиции. - В том, что находится внутри этой лодки, есть что-то ужасное,
Кип. Ты это знаешь не хуже меня.
	Кип тяжело взглянул на него, выложил рядом со своей опустевшей
бутылкой мелочь и поднялся.
	- Я иду домой спать. Надеюсь, ты сделаешь то же самое. - Он
помедлил и легонько хлопнул приятеля по плечу. - От этой лодки одни
неприятности. В понедельник утром я велю отбуксировать ее на
глубокое место и вскрыть корпус. У тебя уже есть нацистская
безделушка, у меня - убийство для расследования. По-моему, хватит.
	- Дай Бог, чтобы от нее удалось так легко избавиться, - глухо
проговорил Мур.
	Кип отошел и по дороге к выходу затерялся в толпе. Мур остался
один.
	Пробираясь между тесно стоящими столиками, констебль оказался
рядом с компанией, играющей в покер. Один из игроков, подавшись к
приятелям, с жаром о чем-то толковал, понизив голос до шепота и
округлив глаза. Заметив напряженное выражение их лиц, Кип
прислушался.
	- ...это та чертова лодка виновата, из-за нее все, - говорил человек
за столиком. - Я пойти поглядеть на нее и то боюсь. Не надо мне... - Он
вдруг заметил, что на него не смотрят, и взглянул Кипу в лицо. Кип
медлил, оглядывая сидевших за столом.
	Тот, кто говорил, посмотрел на сдающего:
	- Две, мать твою.
	Кип выбрался из шумного прокуренного бара на прохладный
ночной воздух. Шагая через улицу к джипу, он вдруг уловил в дуновении
вечернего бриза гнилостный душок. Он знал, откуда этот смрад: из дока,
где стояла полуистлевшая лодка, сквозь щели и дыры просачивалась
гниль, чтобы отравить всю Кокину.
	Он сел за руль, но включил зажигание не сразу. Он мог врать
Дэвиду Муру - наверное, он мог врать всему острову, постольку
поскольку это подразумевала его должность стража порядка. Но
обмануть себя он не мог. В чреве немецкой подлодки таилось что-то
ужасное, грозное, невыразимо злобное.
	Струя гнилого запаха кольцами обвилась вокруг него, сдавила
горло. Он завел мотор, включил передачу и поехал по темным улицам
домой.



11

	Однажды, в дни бурной юности, прошедшей на припортовых
улицах Сан-Томаса, Кокрелл Гудлоу видел, как зарезали женщину.
	Все произошло очень быстро: по улице шла стройная, гибкая
молодая негритянка в платье в коричневую полоску; вдруг мелькнуло
яркое пятно - из переулка выскочил мужчина в красной рубахе. Он
схватил негритянку сзади за горло, она уронила на землю сумку с
продуктами, и Гудлоу увидел, как коротко, остро блеснул нож, вонзаясь
ей под ложечку - раз, потом другой. "Мразь! - не помня себя орал
мужчина. - Грязная тварь!" Молодая женщина открыла рот, чтобы
закричать. Сперва послышался страшный булькающий хрип, а потом -
пронзительный визг, от которого по всему телу у Гудлоу пошли
мурашки, перехватило горло, а руки сами зажали уши. Мужчина
оттолкнул свою жертву, бросил нож и кинулся бежать. Несколько
человек постарше с криками погнались за ним; на залитой кровью земле
в ужасе и отчаянии безостановочно кричала женщина. Потом она
замолчала, тогда наконец кто-то склонился над ней.
	Сегодня, сорок лет спустя, Кокрелл, спавший сном праведника,
вновь услышал этот крик.
	Он мигом вскочил с постели. Как и в тот день много лет назад,
каждый нерв в его теле трепетал, а сердце тяжело бухало в груди. Еще
плохо соображая со сна, чувствуя босыми ногами шероховатые
половицы, Кокрелл принялся нашаривать на ночном столике фонарь.
	- Что это? - приподнимаясь в постели, спросила его жена, едва
видная в темноте. - Что за звук?
	- Погоди, - отмахнулся Кокрелл. Спички. Куда подевались эти
проклятые спички? Он нашел коробок, зажег фонарь. Теплый свет залил
убогую комнатушку. Кокрелл накинул поверх трусов изношенную
рубашку, взял фонарь и пошел к единственному окну. Окно было
открыто. Он отдернул рваную занавеску и выглянул в темноту. Рядом
появилась жена, вцепилась Гудлоу в плечо.
	Крик - нет, скорее визг - повторился: пронзительный, громкий,
болезненный. Казалось, кричала женщина, получившая удар ножом. Но
нет, этого не могло быть. От фермы Гудлоу до деревни было две мили и
еще миля - до следующего ближайшего населенного пункта. Через
несколько секунд визг оборвался тонким отчаянным хрюканьем. В
загоне за сараем забеспокоились свиньи.
	- Что-то забралось к свиньям! - Гудлоу заторопился прочь от окна,
мимо жены, через крохотную кухоньку к двери черного хода.
	- Не ходи, Кокрелл! - отчаянно вскрикнула жена. - Не ходи!.. - Но
он уже выбежал за дверь, схватил прислоненную к стене мотыгу и,
освещая дорогу фонарем, заспешил к загону. Теперь визжала не одна
свинья - в ночи звучал целый хор жутких, почти человеческих звуков
боли и страха, и по спине Гудлоу поползли мурашки.
	- Не ходи! - Жена в развевающемся халате бежала за ним.
	На подходе к сараю Гудлоу воинственно вскинул мотыгу. Дверь
сарая была взломана, одна створка наполовину сорвана с петель. "Что за
черт?" - изумился Гудлоу, лихорадочно соображая. Тут он обогнул сарай
и остановился у обнесенного металлической сеткой загона, где держал
свою живность.
	В загоне метались рыжевато-бурые свиньи, откормленные для
субботнего рынка; обезумев от страха, они толкались, лихорадочно рыли
пятачками землю и визжали. Из-за поднятой ими пыли Гудлоу ничего не
мог разглядеть и поднял фонарь над головой.
	В тусклых лучах света, пронизавших завесу пыли, он увидел, что
два самых крупных борова лежат на земле. Вокруг туш растекалась
черная кровь, в ранах поблескивала кость. Свет испугал свиней; теснясь и
толкаясь, с красным огоньком безумия в глазах они старались убраться
подальше - в загоне разило смертью. Но сквозь визгливое хрюканье
пробивался иной звук.
	Рвали живую плоть.
	Другой звук, громкое жадное чавканье, заставил Гудлоу
попятиться от загона. Он налетел на жену, и та вцепилась в него, дрожа, -
она увидела.
	Вокруг свиных туш в загоне сгрудились какие-то фигуры, они
алчно, торопливо рвали мясо руками и с хлюпаньем пили кровь,
ручьями струившуюся по земле. Фонарь выхватывал из темноты то
спины животных, то, на долю секунды, неведомых тварей, и похожих и
непохожих на людей. Оказавшись на миг в луче света, они вскинули
головы, и от ужаса у Гудлоу перехватило дыхание. Тварей было три, они
сидели на корточках среди кровавого озера, над растерзанными тушами,
и свет фонаря отражался в их глазах бушующим пламенем преисподней.
	- Господи Иисусе, - хрипло прошептал Гудлоу.
	Твари, закрывая костлявыми руками лица, отпрянули в темноту.
Жена Гудлоу вскрикнула; темные тени, полускрытые облаком пыли,
поднялись во весь рост, Гудлоу выронил фонарь, и они растаяли во
мраке, ковыляя, как больные костоедой старики.
	Гудлоу и его жена не двинулись с места. Женщина плакала, Гудлоу
негромко повторял: "Ну, будет, будет, успокойся". В отдалении
послышался хруст веток - это твари ломились через подлесок.
Постепенно шум затих, но еще очень нескоро фермер решился
неуверенно подойти к загону.
	- Возвращайся в дом, - велел он жене. Она замотала головой, и
Гудлоу рявкнул: - А НУ!
	Жена попятилась, боязливо поглядывая на стену джунглей у него
за спиной, и бегом кинулась к дому.
	Гудлоу обошел загон и увидел прореху в сетке. Перешагнув через
обломки досок, он опустился на колени рядом с тушами и осмотрел
раны. У обеих свиней было разорвано горло, порваны сосуды,
перекушены шейные позвонки. Под ногами были раскиданы большие
куски мяса и клочья щетины. Животные в загоне еще волновались, они
испуганно сбились в угол, как будто загипнотизированные светом
фонаря. Гудлоу выпрямился, переступая через стынущие лужи, подошел
к сетке и вгляделся в кусты подлеска. Неведомые твари нападали и
убивали как звери, но в тусклом свете фонаря они показались ему
похожими на людей. Старых и... да - больных. Чем-то вроде проказы: на
лицах недоставало кусков плоти, на выставленной вперед руке было
всего два пальца, голову разъедали какие-то желтые болячки. Он
задрожал, неподвижным взглядом уставясь в темноту.
	Покинув загон, Гудлоу заторопился к дому, зная: эти твари, кем
бы они ни были - людьми, зверями или кошмарной помесью первых со
вторыми - могут вернуться, а значит, непременно нужно зарядить ружье,
которое лежит у него под кроватью.



12

	Корабельный колокол над входом в "Бакалею для всех" пробил
шесть. Над островом разгоралось утро, и Площадь постепенно
заполнялась народом. Мелькали самые диковинные наряды, самые
буйные расцветки, радуга первозданно ярких красок. Гомону и смеху
вторили слитые в единый радостный ритм негромкие, деликатные голоса
барабанов - на крыльце бакалеи устроились со своими железными
причиндалами местные музыканты; время от времени, не прерывая игры,
они выразительно указывали на брошенную наземь шляпу,
предназначенную для сбора мелочи.
	Суббота на Кокине была базарным днем: на прилавках грудами
громоздились товары - бананы, кокосы, папайя, маис, кукурузные
початки, табак, всевозможные овощи, - а в тени крытого соломой навеса
стояли огромные ведра со льдом, а в них - рифовые окуни, желтохвосты,
кальмары и груперы. Чуть поодаль были аккуратно сложены вязанки
сахарного тростника: ребятишки охотно покупали сладкие стебли.
Хрюкали свиньи, натягивая веревки, которыми были привязаны к
вбитым в землю шестам; по соседству в картонных коробках квохтали
цыплята. На пятачке тени стояло кресло-качалка - покачиваясь в ней,
старик в соломенной шляпе рассказывал о привидениях столпившимся
вокруг ребятишкам с круглыми от страха глазами. Все что-то пробовали,
громко торговались, жарко спорили о том, какой маис слаще, восточный
или северный - и товар переходил из рук в руки.
	Дэвид Мур с завернутым в газету рыбным филе под мышкой и
пакетом овощей в руках робко пробирался через толпу в самой гуще
водоворота красок, музыки, оглушительных азартных голосов. У лотка,
где торговали напитками со льда, он задержался, чтобы купить лимонад,
и опять был подхвачен плотным людским потоком. Он заметил в толпе
знакомых, но никто не заговаривал с ним, а те, кто ловили на себе его
взгляд, поспешно отворачивались и принимались перешептываться,
оживленно жестикулируя. Мур знал, что он пария - ведь это он нашел и
вызволил из водного плена немецкую лодку - и ему почему-то делалось
стыдно под этими напряженными тяжелыми взглядами. После того, что
примерещилось ему внутри подводной лодки, ему вдруг стали понятны
страхи островитян. Примерещилось? Была ли это игра его воображения
или действие скопившихся в подводной гробнице газов? То же самое
было с кошмарами, начавшимися после гибели жены и сына Мура, - ведь
сколько раз он просыпался в поту, дрожа всем телом, готовый проклясть
Господа за то, что тот позволил этому случиться снова! Но на борту
немецкой лодки все казалось таким реальным - звуки, запахи,
поднявшиеся ему навстречу призраки со страшными лицами, с
зияющими ртами... "Прекрати!" - приказал он себе, притворяясь, что
разглядывает гроздь зеленых бананов.
	Он полночи просидел в вестибюле гостиницы, стакан за стаканом
вливая в себя темный ром, так и эдак поворачивая у настольной лампы
зажатое в левой руке пресс-папье со скорпионом. Свет вспыхивал в
заново отполированном стекле всеми цветами радуги, пленного
скорпиона обрамляло тусклое кроваво-красное сияние. Неподвижно
глядя в стекло, согретый ромом, Мур гадал, кто до него держал в руках
это пресс-папье в пещерной тьме подлодки. От судьбы не уйдешь, думал
Мур; по воле рока лодка со всей командой сгинула в Бездне, по воле рока
он обнаружил ее сорок лет спустя. Он вдруг осознал, что нить его
судьбы, пронизав время, волею обстоятельств странным образом
переплелась с их судьбами. Словно что-то свело его по одному ему
открывшейся тропке меж бурунов под сверкающую синюю крышу моря,
на отмель - воскресить лодку... Шел уже четвертый час ночи, когда Мур
допил ром и отложил пресс-папье, надеясь вздремнуть. В голове у него
еще клубились страшные видения.
	Наутро, проталкиваясь через толпу островитян, он вдруг понял их
страх перед нечистью, мысли о которой рождала у них гниющая громада
лодки. Они считали, что лодка появилась на острове из-за него, как
будто он притащил на Кокину что-то вроде ящика Пандоры, полного...
чего? Тварей из его галлюцинаций? Джамби, зомби, духов, чудовищных
призраков, ползающих в солоноватой воде, словно огромные черные
пауки? Мур встряхнулся. "Чушь собачья, - подумал он. - Предрассудки.
Оставь их вудуистам!"
	На краю Площади возникло какое-то волнение. Мур заметил, что
островитяне расступаются, словно пропуская кого-то. Все разговоры
прекратились, все головы повернулись в одну сторону, и по шумной
Площади медленно покатилась волна тишины. Смех и гвалт мало-
помалу стихли до едва слышного ропота. Муру не удалось разглядеть, в
чем дело, - очень уж много было вокруг народа - поэтому он высмотрел
свободный пятачок возле шалаша, где хранилась рыба, и отправился
туда. Люди расступились, и Мур увидел приближающегося Бонифация -
неспешная походка, неизменная трость, черный костюм. Солнце
вспыхнуло в стеклянном глазу у него на шее. Бонифаций смотрел прямо
перед собой, ни на кого не обращая внимания, и шел как будто бы
прямиком к Муру. Наконец самые дальние ряды толпы затихли в
предвкушении. Барабаны смолкли.
	Не замедляя шаг, Бонифаций едва заметно прищурился, глядя
Муру в лицо. Он остановился всего в нескольких футах от белого, и Мур
увидел налитые кровью глаза священника, словно Бонифаций то ли пил,
то ли курил травку. За стеклами очков они казались воспаленными
ямами на угольно-черном лице. Бонифаций тяжело оперся на трость,
сжимая обеими руками набалдашник, и молча оглядел Мура, а с ним -
вся Площадь. Мур услышал, как где-то поодаль женский голос шикает
на ребятишек.
	- Вы были внутри, - спокойно сказал Бонифаций.
	- Верно, - ответил Мур, встречая его пристальный взгляд.
	- Вы безумец или глупец? Почему вы не послушали меня? Да
поможет тебе Господь! Ах, oui, конечно же - вы видите в ней лишь
память об исторических событиях, возможно, курьез. А стали бы вы вот
так же заглядывать в пасть змее? Теперь эта лодка вскрыта и стоит в
хрупких деревянных стенах. И что же, скажите, вы нашли в ней?
	- Ничего. Вообще ничего.
	- Ложь! - свирепо прошипел Бонифаций. Он оглядел столпившихся
вокруг людей, и, когда снова посмотрел на белого, то уже опять владел
собой. Он сказал, почти прошептал: - Я знаю, что вы там нашли, Мур.
Вы слышите? Знаю! А вы решили, что грезите, или сошли с ума, или
прокляты и обречены видеть то, чего вам никогда не понять, как ни
старайтесь. Не ходите туда больше. Послушайтесь моих
предостережений, оставьте лодку в покое!
	- Что же я там видел, Бонифаций? Поделитесь.
	Священник помолчал, а когда заговорил, голос его шел от самого
сердца.
	- Мур, перед вами на миг открылся Гадес. Вы видели обитель
вечных мук и казней. И все же вам хватает глупости думать, будто это
был кошмарный сон, будто вы в безопасности оттого, что непонятное
вам не может на вас посягнуть. ~Но я говорю - может!~ - Бонифаций
вдруг отвернулся от Мура и скользнул взглядом по лицам обступивших
его людей. Он шагнул в толпу, и та расступилась перед ним, испуганно
пятясь.
	- Слушайте! - воскликнул он, и голос его зазвенел в тишине,
опустившейся на площадь. - Слушайте меня все, слушайте внимательно!
Среди вас есть те, кто прислушивается к моим словам, и такие, кто
презирает мое учение, но сейчас я всех вас прошу - слушайте! - Он
переводил по-прежнему суровый взгляд с лица на лицо. - Кокине
угрожает большая опасность... страшная опасность, и я настаиваю на
том, чтобы все, кто может, немедленно собрали вещи и покинули остров
как можно скорее! - По Площади прокатилась волна тревожного шепота.
	Бонифаций вскинул руку.
	- Подождите! Дослушайте до конца! Те, кто не может сделать то, о
чем я прошу, сделайте вот что: забейте досками окна своих домов,
заприте ставни и двери! Если у вас есть оружие, держите его под рукой! -
Толпа слушала все тревожнее, кое-кто нервно заерзал, но никто не
посмел ни уйти, ни опустить глаза. - Не выходите ночью на улицы, -
продолжал Бонифаций. - Присматривайте за женами и детьми, не
позволяйте им забредать на лесные тропинки...
	Ему ответил хор гневных испуганных голосов. Несколько человек
выступили вперед, словно бросая Бонифацию вызов. Какая-то женщина
упала на колени и что-то горячечно забормотала, стиснув перед собой
руки как для молитвы.
	- СЛУШАЙТЕ МЕНЯ, ГЛУПЦЫ! - закричал Бонифаций. От
напряжения на шее у него вздулись вены. Всякий шум тотчас
прекратился; те, что хотели поспорить с Бонифацием, замерли на месте,
сердито блестя глазами. Его преподобие негромко продолжал: - Если
вам дорога жизнь, держитесь подальше от верфи...
	От этих слов у них перехватило дыхание. Над толпой повеял
слабый ветерок с моря, улетел в глубь острова; где-то в задних рядах
упал железный горшок. Мимо Мура прошел пожилой мужчина, он
поднял с земли ведро, со страхом поглядел на белого человека и исчез в
толпе. Через несколько мгновений островитяне принялись молча
сворачивать торговлю. Музыканты унесли железные барабаны,
женщины похватали отпрысков за руки и потащили с площади, не
обращая внимания на протестующие крики и плач. Площадь быстро
пустела.
	- Вы что, с ума сошли? - Мур подошел к Бонифацию. - Именно
этого и не хотел констебль! Из-за вас теперь начнется паника, черт бы
вас побрал!
	- Я сказал им правду, - ответил Бонифаций. - Кип обманывает
себя. На ~моих~ руках крови не будет!
	Мур подавил острое желание схватить хрупкого старика и трясти
его до тех пор, пока он не расколется и его мрачные тайны не
высыплются на песок.
	- Объясните, как вас понимать, - сказал он немного погодя.
	- Это может спасти им жизнь. Вам тоже.
	- А просто объяснить вы не можете? - Мур был в ярости. Вуду
Бонифация подчинило себе островитян. Кип ничего не мог с этим
поделать.
	Зная, что теперь бессмысленно взывать к здравому смыслу
напуганных Бонифацием кокинцев, Мур стал смотреть, как последние
торговцы уносят с площади свой товар. Один фермер волок
упирающихся свиней, жена и дети помогали ему, охаживая непослушную
скотину палками по заду. Другой нагибался, собирал с земли вязанки
сахарного тростника и охапками бросал в тачку.
	- Запомните, - сказал Бонифаций, глядя в глаза Муру. - Держитесь
подальше от этой лодки.
	- Бога ради, что все это значит? - снова спросил Мур, однако его
преподобие, не проронив больше ни слова, пошел прочь той же дорогой,
которой пришел, - через быстро пустеющую Площадь в сторону
песчаной ленты Фронт-стрит.
	- ДА ЧТО ЖЕ ЭТО? - в сердцах крикнул Мур, но Бонифаций не
остановился и вскоре исчез среди дощатых домов.
	Теперь Мур понял, кто здесь хозяин; он видел в толпе и мэра
Рейнарда, и еще дюжину своих знакомых, неподвижно застывших под
пронзительным взглядом Бонифация. Никто из них не шелохнулся,
никто не издал ни звука, зато голос священника свободно летел над
площадью, упрашивая, приказывая, умоляя. И никто из его паствы не
осмелился ослушаться.
	Через несколько секунд Мур остался на Площади один - только
пара тощих собак бродила в поисках объедков. Муру почудилось, что
сквозь их злобное глухое ворчание он расслышал какой-то очень далекий
и неопределенный звук. Едва слышное жужжание, как будто у него над
головой кружила муха; жужжание постепенно превратилось в стрекот
сверчка, а затем в гудение пчелы. Мур запрокинул голову и, загораживая
глаза от солнца, обшарил взглядом небо. И нашел источник звука -
огромная крылатая тень, вздымая песчаные вихри, прошла над самыми
крышами деревни.


	Стивен Кип ехал по узкой, изрытой козьими копытами тропе через
темно-зеленые, почти черные джунгли; под шипованными шинами
оказывались то камни, то останки вырванных с корнем деревьев, джип
подпрыгивал и дребезжал. На перекрестке Кип затормозил, чтобы
сообразить, куда ехать дальше: в этой части Кокины он бывал всего
дважды. В один из этих двух раз он безнадежно заблудился на дороге,
которая вилась и петляла, пока не оборвалась у моря. Он вытер лоб
рукавом. Воздух здесь был густой, влажный, сырость проникала под
одежду и испариной оседала на коже. Густой шатер лиан и ветвей
подпирали золотистые прозрачные колонны света, но местами тень была
непроницаемой, плотной, как океанское дно. В тесно переплетенных
кронах деревьев порой раздавались тревожные крики и на миг
вспархивало что-то алое, синее или желтое - это птицы взмывали ввысь в
поисках безопасности.
	Кип выбрал правое ответвление тропы и свернул. Под колесами
захлюпала дождевая вода - он ехал через большую, круглую стоячую
лужу. Над самой землей колыхались волокна тумана, они обвивались
вокруг темных древесных стволов и ускользали в высокую траву. Еще
минут через десять (Кип все гадал, не сбился ли он с пути и в этот раз)
дорогу перегородило поваленное дерево. Кип остановил джип вплотную
к нему: дерево еще жило, когда его свалили, - на стволе виднелись
отметины от топоров. Значит, он все-таки ехал правильно.
	Кип вылез из джипа, перешагнул через дерево и дальше пошел
пешком. Когда мотор смолк, крики птиц стали как будто бы громче,
одни - пронзительные и надменные, другие - грустно-нежные. Чуть
дальше Кип заметил лицо, нарисованное золой на стволе дерева: круглые
неподвижные глаза, разинутый зубастый рот. Предостережение, подумал
Кип. Знак, отгоняющий любопытных - а может быть, и нечто большее,
чем явная ссылка на каннибальское прошлое карибов. Миновав рисунок,
констебль услышал в джунглях топот бегущих босых ног, сминающих
листву. Звук быстро затих вдали. Кип понял: его увидели.
	Меньше чем в ста ярдах впереди начиналась вырубка; он увидел
индейскую деревню - два десятка убогих лачуг из некрашеных досок, за
много лет выгоревших на солнце и отмытых дождями. Посреди деревни
стояла захудалая лавчонка с полупровалившейся крышей; местами
черепицы не было вовсе и просвечивали доски. Жестяные щиты
рекламировали "КОКА-КОЛУ" и "ТАБАК ПРИНЦ АЛЬБЕРТ". Сразу
за деревней, на выходящем в синий простор Карибского моря мысе
Кариб-Пойнт, темнела приземистая башня заброшенного маяка; она уже
начала рассыпаться от времени, подножие ее заросло зелеными лозами, а
стекла на площадке давно разбились. Между домами были натянуты
веревки, на них сохло застиранное ветхое белье, кое-где на маленьких
квадратных участках земли росли тощий маис и бобы.
	Голый малыш снаряжал в плавание по грязноватой луже
выструганную из куска дерева лодочку; он поднял на Кипа удивленные
глаза. Целая стайка детей при виде нагрянувшего в Карибвиль констебля
кинулась наутек, их желтый гладкошерстный пес побежал следом,
остановился, зарычал и облаял Кипа. Перед магазинчиком собралась
небольшая толпа - зоркие блестящие глаза, черты резче и суровее, чем у
жителей Кокины, золотисто-смуглая кожа. Красивая женщина с
длинными черными волосами несла на голове корзину; завидев Кипа,
она остановилась как вкопанная, потом опомнилась и удалилась в
сторону одной из хижин. За его шествием по деревне украдкой следили
из окон, из-за дверей-ширм. Он чувствовал враждебность карибвильцев.
Они так и не признали его лицом, облеченным властью, представителем
закона на острове, и вообще не любили тех, кто своим происхождением
был связан с англичанами.
	Когда Кип приблизился к магазину, толпа расступилась и
рассеялась так быстро, что он не успел с ними заговорить. Он стоял у
порога и осматривал деревню. Единственная дорога спускалась с холма к
полукружью песчаного берега. У верфи в Карибской бухте стояли на
приколе несколько старых ржавых баркасов, Кип даже разглядел на
палубах людей. Еще дальше на пляже стояла бетонная громада
недостроенного отеля: стальной каркас и голые стены. Когда-то
англичане решили построить здесь гостиницу с видом на море,
эспланадой вдоль берега и пристанью для яхт, но проект провалился, и
теперь остов этого сооружения высился здесь безмолвным стражем
остановленного прогресса: джунгли вернулись и заключили его в свои
зеленые объятия, а ящерицы и пауки провозгласили укрытием от зноя.
	- Что вам нужно? - спросил кто-то, немилосердно коверкая слова и
мешая английский с испанским.
	Кип оглянулся. За дверью-ширмой стоял подбоченясь грузный
мужчина в футболке. Очень короткую стрижку искупали темные,
блестящие, чрезвычайно пышные баки. Горящие угольки глаз под
густыми черными бровями разглядывали констебля с любопытством и
недоверием.
	- Я хочу видеть вождя, - сказал Кип.
	Индеец помолчал и смерил его взглядом.
	- Зачем?
	- По долгу службы.
	- Да? Что ж, тогда можете переговорить со мной: я деверь Чейна.
	Кип отрицательно покачал головой:
	- Так не пойдет. Чейн здесь или нет?
	- Нет, - ответил мужчина. - Он ушел утром в море на своей лодке.
	Кип не поверил. В стороне он увидел еще двоих индейцев, крепких
и плечистых. Привалясь к разрушенной кирпичной стене, они
наблюдали за ним. Один делал вид, что чистит ногти ножом.
	- Мне нужен Чейн, - сказал он, пристально глядя на них. - В
Кокине случилась беда. Погиб человек, и я хочу знать...
	- Мы слышали про это, - перебил Чейнов деверь. - Про все. Так вы,
значит, прикатили сюда выпытывать как да что - не наша ли это работа
ненароком? Уходите, констебль. Вас здесь не больно-то жалуют.
	- Спасибо за помощь, - язвительно поблагодарил Кип, краем глаза
следя за парочкой у стены. - Я знаю, где живет Чейн. Я сам его найду. -
Он пошел прочь. Мужчина крикнул ему вслед: "Поаккуратней,
констебль! Тут вам не какая-нибудь сраная розовенькая Кокина!"
Послышался смех, кто-то выругался и сплюнул, но Кип не обратил на
это внимания. У дверей дома в конце ряда ветхих лачуг он постучал.
Подождал и постучал снова. Дверь приоткрылась, осторожно выглянуло
хорошенькое, гладкое женское личико.
	- Я ищу его, - сказал Кип.
	Женщина мотнула головой и прибавила несколько слов на
быстром местном диалекте.
	- Нету, - сказала она. - Ушел. - И махнула в сторону океана.
	- Когда он возвращается?
	Женщина непонимающе пожала плечами. В сумраке дома
заплакал младенец, старческий голос окликнул молодую мать, она
оглянулась, кивнула и захлопнула дверь перед носом у констебля.
	"Черт!" - сердито подумал он. Говорить с ним стал бы один лишь
Чейн, но разыскать его было невероятно трудно; остальные жители
Карибвиля, завидев констебля, только плевались. Кип спустился с
крыльца и, возвращаясь к джипу, еще раз прошел мимо магазина,
старательно не замечая ни пристальных взглядов, ни летящей ему вслед
ругани. В глубине души он понимал, что карибы не имеют ничего
общего с убийством Турка. Кип изо всех сил убеждал себя, что разгадку
можно найти, что здесь применимы законы логики, но чем больше он
размышлял над этим, тем дальше, казалось, ускользал от него ответ,
неумолимо уводя по тесному темному коридору к задраенному
железному люку.
	"ТЕБЕ ПОМЕРЕЩИЛОСЬ!" - сказал он себе в тысячный раз,
стараясь придать словам убедительность. Ничего этого на самом деле не
было и не могло быть! Конечно, он обязан расследовать дело, он
отвечает и за жителей Кокины, и за карибвильцев, пусть даже для них
высшая и единственная власть - вождь.
	Добравшись до джипа, Кип вдруг понял, что птицы смолкли;
затихли мириады лесных шумов, и джунгли сковала странная, тревожная
немота. Налетел ветер, зашуршал листвой, погнал туман через заросли.
В солнечно-полосатых тенях росло, разбухало безмолвие громче птичьих
криков - тяжелое, гнетущее, и Кипу стало интересно, что вызвало такую
тишину.
	Он завел джип и поехал по петляющей дороге, удаляясь от красных
точек следящих глаз.
	Голодных глаз...



13

	Одномоторный самолет сделал несколько кругов над островом,
плавно снизился и исчез за деревьями. Мур заметил это и, движимый
любопытством, свернул на дорогу в джунгли. Пикап ехал то по
открытым ровным участкам, то по черной чаще, куда не проникал
солнечный свет. Дорога вышла на широкую поляну с узкой полоской
утрамбованной земли - взлетной полосой - и крытым жестью ангаром,
больше похожим на сарай. За взлетной полосой, у кромки еще более
густых джунглей, стоял деревенский дом. Возле него стоял негр в
рабочих штанах и глазел на явившуюся с неба штуку: такое на Кокине
случалось не часто.
	Мур свернул на посадочную полосу и затормозил рядом с
самолетом. На боку самолета была нарисована эмблема - белый круг с
белыми буквами "ЯИФ" в центре. Мур различил какое-то движение в
кабине пилота; фигура в желтовато-коричневом летном комбинезоне
дергала застрявшую между сиденьями спортивную сумку. Мур вылез из
пикапа и подошел к открытой двери кабины:
	- Я могу вам чем-нибудь помочь?
	- Да, - ответил пилот, освобождая наконец сумку и передавая ее
Муру. - Вот, держите эту проклятую штуку. Только осторожно - там
внутри дорогое съемочное оборудование.
	Мур поймал тяжелую сумку и замер, оторопело глядя в двери
кабины.
	Пилотом оказалась молодая женщина. Ее волосы были аккуратно
заколоты и убраны под шапочку, но один золотистый локон выбился и
спадал сзади на шею. Когда она повернулась, чтобы передать Муру
сумку, он мельком увидел ее профиль и тут же отступил в сторону,
освобождая место: девушка подняла и очень осторожно положила на
землю чемодан. Она подняла голову, оценивающе взглянула на него
серыми прозрачными глазами и подала руку: "Яна Торнтон". Мур пожал
протянутую ему руку и хотел представиться, но она уже отвернулась за
чемоданом поменьше, занимавшим место второго пилота. Положив его
на землю, она продолжала:
	- Не ожидала такого радушного приема. Я не смогла дать
радиограмму, но если я правильно рассчитала курс, это должна быть
Кокина.
	- Это и есть Кокина.
	- Значит, я там, куда хотела попасть. - Она повернулась и оглядела
неровную, всю в выбоинах посадочную полосу. - Воздушное сообщение у
вас тут не бойкое, я права?
	- Да, - признался Мур. - Туристической меккой нас не назовешь.
	Она задумчиво кивнула, залезла в кабину, появилась с двумя
кирпичами и подложила их под колеса самолета. Мур отнес багаж в свой
пикап и вернулся к ней.
	- Что значит ЯИФ?
	- "Ямайский исторический фонд", - ответила она, выпрямляясь.
Закрыв и заперев дверь кабины, она спросила: - Мой самолет будет здесь
в безопасности?
	- До сих пор у нас ни один самолет не пропадал.
	- Честное слово, не ожидала, что меня будут встречать, -
засмеялась Яна, когда они садились в машину. - Но я не прочь
прокатиться, мистер...
	- Дэвид Мур. - Он включил зажигание и поехал по взлетной
полосе. - Пешком вам бы долго пришлось добираться до деревни.
	Сворачивая на лесную дорогу, он украдкой покосился на Яну. Он
давно уже не видел такой привлекательной белой женщины. Красилась
она очень умеренно, да это и не требовалось - природа щедро одарила ее:
высокие скулы и лоб, потрясающей лепки лицо... лет ей было двадцать
пять-тридцать. Волосы она, конечно, упрятала под шапочку, но Мур
почему-то вообразил, что стрижка у нее до плеч. Бронзовая от загара
кожа, словно Яна много времени проводила на свежем воздухе,
оттененные загаром морщинки у глаз и рта, на шее - простенькая золотая
цепочка. Колец Яна не носила. В ее взгляде, успел заметить Мур,
светились энергия и ум - и, возможно, осторожность. Сейчас она
смотрела спокойно, ровно, но Муру подумалось, что, когда эта женщина
сердится, взгляд ее режет, точно горячий скальпель.
	- Откуда вы? - спросил он. - Из Кингстона?
	- Верно.
	- А разве не опасно летать одной?
	Она едва заметно улыбнулась, словно вопрос был ей хорошо
знаком.
	- Нет, если знаешь, что делаешь. А я знаю. Неподалеку от вашей
гавани есть очень интересный риф. Чуть южнее затонули два парохода -
вы что-нибудь знаете о них?
	- Я нырял там, - отозвался Мур. - Они лежат на глубине примерно
шестидесяти футов, но от одного осталась только корма, а от другого -
киль. - Он помолчал. - А вы молодец, если сумели с воздуха определить,
что это пароходы.
	- Я не впервые вижу разбитые суда этого типа, - сказала Яна. -
Кроме того, рядом там лежат сломанные трубы, ошибиться трудно.
	- А что вы делаете на Кокине? - поинтересовался Мур,
околдованный своей пассажиркой. - И кстати, чем занимается ваш фонд?
	- Я здесь, чтобы найти вашего констебля. Что касается фонда, мы -
исследовательская группа, работаем под эгидой Британского музея.
	- Понятно. Значит, вы здесь из-за подводной лодки.
	Она посмотрела на него и кивнула.
	- Скажем так: я здесь, чтобы прояснить непонятные Фонду
моменты. В "Джамайка дэйли глинер" появилась заметка о всплывшей
на поверхность субмарине. Мы связались с автором, капитаном
почтового судна, но оказалось, что ему без малого семьдесят и в
подводных лодках он разбирается очень слабо. Я должна определить,
действительно ли то, что поднялось на поверхность океана возле вашего
острова, можно считать подлинной реликвией второй мировой войны.
	Мур взглянул на Яну и заметил, что она смотрит испытующе и
подозрительно, как кошка.
	- Можете посмотреть сами.
	- Обязательно.
	Лесная дорога кончилась; они свернули на Бэк-стрит и поехали к
центру деревни. Площадь встретила их полным безлюдьем. Мур
заметил, что Кип еще не возвращался: джипа констебля на обычном
месте перед полицейским участком не было.
	- Мне кажется, констебля сейчас нет, - сказал он и показал на
бакалею: - Если надумаете перекусить, пока будете ждать, там есть кафе.
	- Я не прочь пообедать, - призналась Яна, и Мур затормозил у
тротуара.
	"Бакалея для всех" и "Кафе" занимали маленькое оштукатуренное
строение яркого горчично-желтого цвета; магазин смотрел на Площадь,
кафе именовались несколько столиков, расставленных за домом, в виду
кухни. Не успели Мур с Яной сесть, как тучная кухарка возмущенно
объявила, что скоро уходит домой, но Мур уговорил ее приготовить им
поесть и заказал два буйабеса <*рыба, тушенная в воде или белом вине,
прим, ред> и два кофе.
	- Вы мисс или миссис Торнстон? - как бы между прочим спросил
он, когда они уселись.
	Яна вытащила из пачки "Плейерс" сигарету, закурила, не
дожидаясь, пока он найдет спички, и холодно ответила:
	- ~Доктор~ Торнтон.
	- О-о? Доктор чего?
	- Профессор, - поправилась она. - Я занимаюсь морской
археологией, специализируюсь на изучении затонувших судов.
	- Звучит завлекательно.
	- Да, - она стряхнула пепел с сигареты и всмотрелась в глаза Мура.
В обветренном, загорелом лице этого человека чувствовалась энергия.
Глаза были странные - очень голубые, теплые и в то же время далекие, в
них светились любопытство и сила, но в самой глубине проступало что-
то угрюмое, тревожащее. Потом оно исчезло, растаяло мимолетнейшей
из теней.
	- А вы? - наконец спросила она. - Что вы здесь делаете?
	- Я хозяин "Индиго инн". Гостиницы на вершине холма.
	- А, да. Я видела его с воздуха, - она вздернула подбородок и
выдохнула дым. - Вряд ли у вас много постояльцев.
	- В сезон ураганов - нет. Но при хорошем ветре на море у нас,
бывает, останавливаются яхтсмены. Мне здешняя жизнь нравится.
Неплохое времяпрепровождение.
	- Меня интересует подводная лодка, - спокойно сказала Яна, когда
принесли кофе. - Где она сейчас?
	- Заперта в старом доке на верфи, чертовка. Все ее двести футов.
	- Двести двадцать, - поправила Яна. - Ширина двадцать футов,
водоизмещение приблизительно семьсот шестьдесят девять тонн, и, если
лодка немецкая, то, скорей всего, это судно типа VII-С, если вам это о
чем-нибудь говорит.
	- Абсолютно ни о чем, - сознался Мур.
	- Основная модель нацистского подводного флота. Во время
войны они дюжинами орудовали и на Карибах, и в Северной Атлантике.
Я несколько раз спускалась под воду и осматривала останки таких лодок
у самых берегов Ямайки, но, конечно, осматривать там было
практически нечего. А ваша всплыла сама, без посторонней помощи... и
в почти идеальном состоянии - этого-то и не может понять Фонд, мистер
Мур. Вы сами ныряльщик - скажите, как это могло быть?
	- Ну хорошо, - проговорил он. - Прежде всего, мне кажется, вы
должны знать, что именно я первый нашел лодку. Она была похоронена
в песке на глубине ста пятидесяти футов. Взрыв глубинной бомбы
освободил ее. Мы с констеблем побывали на ней. Да, она настоящая.
Корпус еще довольно крепкий, все оборудование на месте, и... - Он
умолк. Трупы? Рассказать ей о том, что ему померещилось в этой сырой
гробнице? Нет. - Она еще может плавать, - закончил он. - А у меня есть
теория.
	- Отлично. Я вас слушаю.
	- Эта лодка сидела в песке по самый перископ. Я думаю, выступ
шельфа над ней обломился, ее засыпало, и она пролежала там до тех пор,
пока последний ураган не всколыхнул море и не смел с нее часть песка.
Если она была завалена целиком, обычные морские организмы не могли
прикрепиться к металлу. Песок сыграл роль естественной защиты от
коррозии.
	- Но такая страшная тяжесть непременно смяла бы обшивку, -
напомнила Яна.
	- Я не сказал, что на корпусе нет ни царапины. Какое давление
способны выдерживать такие лодки?
	- Судостроительные заводы давали гарантию безопасного
погружения на триста с небольшим футов, - Яна отпила кофе. -
Отдельным лодкам удавалось даже уходить под воду на шестьсот футов
и возвращаться лишь с незначительными повреждениями обшивки.
Некоторые спускались даже глубже - правда, их тут же сминало.
	- Значит, это зависело от самого судна?
	- На разных верфях - да даже в разные годы - могли использовать
сталь разной упругости. Но вот что: даже если ваша теория верна, она не
объясняет, как лодка поднялась на поверхность.
	- Верно, - согласился Мур, - не объясняет. Но, может быть, взрыв
запустил двигатель, например?
	Яна улыбнулась.
	- Вряд ли. Впрочем, существует та возможность, что в лодке
скопились газы. Видите ли, подводная лодка погружается и всплывает с
помощью сжатого воздуха; заполнение балластных цистерн воздухом,
вытесняющим воду, заставляет лодку всплывать, затопление морской
водой - погружаться. Очень похоже на работу легких, если вы в
состоянии представить дышащую субмарину. Капитан может управлять
скоростью подъема или спуска, регулируя заполнение камер воздухом
или водой. Еще Леонардо да Винчи приходила мысль о подводных
военных кораблях, но эта идея была настолько раньше своего времени,
что модель он так и не построил. Как бы то ни было, сомневаюсь, что
механизм подачи сжатого воздуха в резервуары еще исправен. Конечно...
- она на миг умолкла, постукивая пальцем по столику, - ...в резервуарах
уже мог быть воздух, но его не хватало, чтобы сместить навалившуюся
сверху огромную тяжесть. Тяжесть сдвинулась, и лодка стала
подниматься. Возможно, когда на нее, как вы предполагаете, рухнул
выступ шельфа, кто-то из команды включил подачу сжатого воздуха - но
опоздал.
	Кухарка, все еще бурча что-то о позднем часе, принесла супницу с
буйабесом, полную тушенных с помидорами и перцем кусочков рыбы и
крабьего мяса. Мур сразу начал есть, но Яна, прежде чем вверить свой
желудок экзотической пище, осторожно зачерпнула ложку на пробу.
	- Конечно, - продолжала она, попробовав кусочек, - все системы на
всех лодках дублировались. Одна управлялась механически, другая
вручную. Но я очень сомневаюсь, что к тому времени на борту еще
оставались руки, которые могли оперировать рычагами. Я полагаю,
команда покинула лодку через аварийный люк или, может быть, через
торпедные аппараты.
	Мур оцепенел с полной ложкой у рта. Он медленно положил ее в
тарелку. Внутри у него все ощутимо напряглось.
	- Нет, - вдруг севшим голосом выговорил он.
	- Что? - переспросила Яна, поднимая глаза и пугаясь при виде его
помрачневшего лица.
	- Нет, - повторил Мур. - Все было совсем не так.
	Сперва Яна не поняла, о чем он, потом ее осенило. Конечно.
Скелеты.
	- Сколько их осталось? - спросила она.
	- Я... точно не знаю. Не думаю... что видел их все.
	- Вы прошли от носа до кормы?
	Он помотал головой.
	- Только до штурманской рубки.
	- Мне нужно будет пройти по всему кораблю, - сказала Яна. - Я
уже видела скелеты на затонувших судах.
	- Там не скелеты, - бесстрастно сообщил Мур. - Не скелеты. - Он
заморгал и внимательно заглянул ей в лицо. - Зачем вам ее видеть?
	- Если она в приличном состоянии и ее можно отбуксировать,
может быть, ею заинтересуется Британский музей - как реликвией времен
войны, - сказала озадаченная его поведением Яна. - Что, кстати, будет
означать крупные пожертвования нашему фонду.
	- Ясно. - Мур отодвинул тарелку с недоеденным буйябесом. -
Значит, вам понадобится спуститься внутрь лодки?
	- Правильно. Я осмотрю ее на предмет повреждений, сделаю
снимки и диктофонные записи. Меня прислали сюда определить, нужна
ли спасательная бригада.
	Мур увидел, как ее глаза чуть-чуть сузились, и понял: она
проникла за его маску, подметила его страх. Он отчетливо ощутил
присутствие железного склепа в миле с лишним от того места, где они
сидели. Яна внезапно потупилась и занялась едой. Расскажи ей, велел он
себе. Расскажи ей, что ты видел. ДА! ВИДЕЛ! Это не было ни
галлюцинацией, ни следствием кислородного голодания мозга! Ты видел
их! ТЫ ИХ ВИДЕЛ!
	В этот миг Мур сообразил, что еще немного - и он соскользнет в
пропасть безумия. Что он ей скажет? Что видел живых мертвецов,
которые старались схватить его и швырялись молотками и гаечными
ключами? Что Смерть в последний миг почему-то передумала, или что
она все-таки прибрала души команды, но выпустила на волю злобную
ярость, вдохнувшую в их тела странную пародию на жизнь? ~Нет.
Пресвятая Дева, нет~.
	- Сколько... - начал Мур. - Сколько человек было в команде такой
лодки?
	- От сорока пяти до пятидесяти человек, - ответила Яна, и ей
показалось, что ее новый знакомый слегка побледнел. Он знал что-то
важное, что-то, что непременно должна была знать и она. Нужно
выяснить, что это.
	~Боже мой~, чуть не вырвалось у Мура. Он взял свою чашку,
сообразил, что кофе давно выпит, и поставил ее обратно на блюдце.
~Пятьдесят. Пятьдесят. Пятьдесят~. Число стучало у него в висках.
"Держитесь подальше от лодки, - сказал Бонифаций. - Держитесь
подальше от Корабля Ночи". Корабль Ночи. Порождение тьмы, таящее
тьму. Труба перископа заманила его в глубины, где он должен был
выполнить возложенную на него ими задачу. ~Заприте ставни, окна,
двери~. Пять десятков зомби прячутся во мраке от враждебного солнца.
И ждут. Ждут.
	Ждут.
	Яна сказала:
	- Я хотела бы взглянуть на лодку сейчас.



 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2][3] [4]

Страница:  [2]