Ходжес напрягся и взглянул на Брэгга. Фальконер медленно
поднял голову, оторвав взгляд от документа, который просматривал, и
его голубовато-зеленые глаза блеснули.
	Брэгг смущенно заерзал, ощутив холод как от прикосновения ко
льду.
	-  Я просто... хотел обратить внимание на то, что в результате
моих исследований я обнаружил, что большинство удачливых
евангелистов перенесли акцент с радио и уличных проповедей на
телевидение. Я думаю, что телевидение обещает в течении следующего
десятилетия стать могучей социальной силой, и считаю, что с вашей
стороны было бы мудрее...
	Фальконер внезапно расхохотался.
	-  Послушай-ка своего молодого ученого, Джордж! -  Он
закашлялся. -  Мне не надо напоминать тебе, мальчик, насколько
хорошо у тебя варит котелок, -  он подался вперед, и с его лица внезапно
исчезла улыбка, а в глазах появилась сталь. -  Я вот что тебе хочу
сказать, Генри. Мой папа был задрипанным баптистским
проповедником. Ты знаешь, что означает слово "задрипанный"? -  Его
рот искривился грубой усмешкой. -  Ты вышел из обеспеченной семьи, и
я не думаю, что ты понимаешь, что такое быть голодным. Моя мама от
забот к двадцати пяти годам превратилась в старуху. Мы все время были
в дороге, как бродяги. Это были тяжелые дни, Генри. Великая Депрессия,
по всему Югу никто не мог найти работу, поскольку все было закрыто.
	На несколько секунд Фальконер задержал взгляд на флаге
Конфедерации, и его глаза потемнели.
	-  Однажды кто-то увидел нас на дороге и дал нам для житья
старую потрепанную палатку. Для нас, Генри, это был шикарный
особняк. Мы разбили лагерь на обочине дороги, мой папа смастерил из
досок крест и прибил к дереву плакат с надписью "КАЖДУЮ НОЧЬ
ПАЛАТОЧНЫЕ ПРОПОВЕДИ ПРЕПОДОБНОГО ФАЛЬКОНЕРА!
ПРИГЛАШАЮТСЯ ВСЕ ЖЕЛАЮЩИЕ!" Он проповедовал бродягам,
которые двигались по дороге в Бирмингем в поисках работы. Он также
был и хорошим священником, однако что-то под пологом этой палатки
вкладывало в его душу серу и огонь; он изгнал Дьявола из стольких
мужчин и женщин, что Ад не успевал вербовать новых. Люди восхваляли
Бога, а демоны разлетались как ошпаренные. Незадолго до смерти моего
отца работы у него было столько, что он уже не справлялся. Сотни
людей искали его день и ночь. Поэтому я стал помогать ему, а затем
продолжил его дело.
	Фальконер смерил взглядом Брэгга.
	-  Я стал использовать радио-шоу лет десять или около того назад.
Да, это было хорошо, но как быть тем, у кого нет радио? Что делать тем,
у кого нет телевизора? Разве они не заслуживают быть приближенными к
Богу? Знаешь, сколько людей протянули руки к Иисусу прошлым летом,
Генри? Минимум пятьдесят за ночь, пять раз в неделю с мая по август!
Так, Джордж?
	-  Совершенно верно, Джи-Джи.
	-  Ты многообещающий молодой человек, -  обратился Фальконер
к адвокату. -  Мне кажется, что у тебя на уме идея экспансии. Правильно?
Порвать региональные связи и выйти на общегосударственный уровень?
Это прекрасно, как раз за такие идеи я тебе и плачу. О, да, все правильно,
в конце концов так и будет, однако у меня в крови спесь! -  Он
усмехнулся. -  С Иисусом в сердце и спесью в крови вы можете победить
Сатану одной левой!
	В дверь постучали, и в комнату вошел портье с тележкой, на
которой стояли одноразовые стаканчики и кувшин холодного лимонада.
Портье разлил лимонад и удалился, сжимая в руке религиозный
буклетик.
	Фальконер хлебнул холодную жидкость.
	-  Здорово прочищает мозги, -  сказал он и добавил: -  Похоже,
мистер Форрест забыл о нас?
	-  Я разговаривал с ним утром, Джи-Джи, -  ответил Ходжес. -  Он
сказал, что у него с утра неотложная встреча, но он будет здесь сразу же,
как освободится.
	Фальконер хмыкнул и принялся за газету алабамских баптистов.
	Ходжес открыл папку и стал разбирать стопку писем и прошений -
"писем фанатов к Богу", как называл их Джи-Джи, -  присланных со всего
штата, и в каждом из них приглашение "Крестовому походу Фальконера"
посетить их город этим летом.
	-  Петиция из Гроу-хилла, подписанная более, чем сотней людей, -
сообщил он Фальконеру. -  Большинство также прислали и
пожертвования.
	-  Господь не сидит без дела, -  прокомментировал Фальконер
листая газету.
	-  А вот тоже интересное письмо, -  Ходжес развернул его на столе
перед собой. Линованная бумага в некоторых местах была покрыта
пятнами, похожими на пятна от жевательного табака. -  Послание из
города Готорна...
	Фальконер оторвался от газеты.
	-  Это примерно в пятнадцати милях от Файета и наверное менее
чем в десяти от моего дома если по прямой. Что в нем?
	-  Письмо от некоего Ли Сейера, -  продолжил Ходжес. -  Похоже,
что с начала февраля город остался без священника, и они с тех пор
ограничиваются воскресными чтениями Библии. Когда мы последний
раз гастролировали по соседству с вашим родным городом, Джи-Джи?
	-  Года четыре назад или больше, кажется, -  нахмурился
Фальконер. -  Без священника, а? Вероятно, они уже истосковались по
направляющей руке. Он не пишет, что стало со священником?
	-  Да, он говорит, что священник заболел и уехал из города, чтобы
сменить климат. Кроме того, Сейер пишет, что побывал на проповеди
Фальконера в Тускалузе в прошлом году и спрашивает, не могли бы мы
посетить Готорн этим летом.
	-  От моего города до Готорна практически рукой подать, -
пробормотал Фальконер. -  Может подъехать народ из Окмэна, Пэттон-
Джанкшна, Берри, дюжины других мелких городишек. Может, настало
время побывать дома, а? Возьми на заметку это письмо, Джордж, и давай
попробуем найти место в расписании.
	Открылась дверь, и в комнату нервно улыбаясь вошел тощий
мужчина средних лет в мешковатом коричневом костюме. В одной руке у
него был пузатый портфель, а другой он сжимал папку, с какими обычно
ходят художники.
	-  Прошу прощения за опоздание, -  извинился вошедший. -
Встреча в офисе затянулась на час...
	-  Закрой дверь, а то здесь сквозняк. -  Фальконер приветственно
помахал рукой и поднялся на ноги. -  Посмотрим, что твои рекламщики
подготовили для нас в этом году.
	Форрест бочком прошел к мольберту, поставил портфель на пол и
поставил папку на мольберт так, чтобы всем было видно. Под мышками
у Форреста проступали темные круги.
	-  Жара сегодня, да? Должно быть, лето будет жарким. Могу я ... э-
э?.. -  он сделал движение в сторону тележки с лимонадом, и когда
Фальконер утвердительно кивнул головой, налил себе стакан. -  Я
думаю, вам понравится то, что мы сделали в этом году, Джи-Джи.
	-  Посмотрим.
	Форрест поставил наполовину опустошенный стакан на кофейный
столик, глубоко вздохнул и, раскрыв папку, развернул три модели
плакатов.
	Рукописные буквы возвещали: "СЕГОДНЯ НОЧЬЮ! ТОЛЬКО
ОДНУ НОЧЬ! СМОТРИТЕ И СЛУШАЙТЕ ДЖИММИ ДЖЕДА
ФАЛЬКОНЕРА И СТАНОВИТЕСЬ БЛИЖЕ К БОГУ!" Под надписью
размещалась глянцевая фотография Фальконера, стоящего на подиуме с
поднятыми в пламенном призывном жесте руками.
	На втором плакате Фальконер стоял около книжного шкафа,
обрамленный с двух сторон флагами Соединенных Штатов и
Конфедерации. Он протягивал в направлении камеры Библию и на его
лице сияла широкая улыбка.
	Ниже простыми печатными буквами была нанесена надпись:
"ВЕЛИЧАЙШИЙ ЕВАНГЕЛИСТ ЮГА ДЖИММИ ДЖЕД
ФАЛЬКОНЕР! ТОЛЬКО ОДНА НОЧЬ! ПРИХОДИТЕ И СТАНЬТЕ
БЛИЖЕ К БОГУ!"
	Третий плакат представлял собой сплошной рисунок,
изображающий Фальконера, поднявшего вверх разведенные руки в
умиротворяющем жесте. Внизу на рисунок накладывались белые буквы:
"ТОЛЬКО ОДНА НОЧЬ! СМОТРИТЕ И СЛУШАЙТЕ ДЖИММИ
ДЖЕДА ФАЛЬКОНЕРА И СТАНОВИТЕСЬ БЛИЖЕ К БОГУ!"
Фальконер подошел к мольберту.
	-  Этот рисунок просто замечателен, -  сказал он. -  Да, мне
нравится вот это. Действительно нравится! С такой рекламой
сбрасываешь с себя десяток лет, не правда ли?
	Форрест улыбнулся и согласно кивнул головой. Он достал трубку
из шиповника и кисет и наполнил одно из другого. Прикурив со второй
попытки, он выпустил клуб дыма.
	-  Я рад, что он вам понравился, -  проговорил он с облегчением.
	-  Но, -  подчеркнул Фальконер тихим голосом, -  что касается
текста и шрифта, то больше всего мне нравится надпись на среднем
плакате.
	-  О, нет проблем, мы можем совместить их в любой желаемой
вами комбинации.
	Фальконер подошел еще ближе, пока не оказался в нескольких
дюймах от своей фотографии.
	-  Это то, что мне нужно. Этот плакат говорит. Мне нужно пять
тысяч копий, но с той, другой надписью и шрифтом. Это нужно сделать
к концу этого месяца.
	Форрест прочистил горло.
	-  Ну... я думаю, что это немного затруднительно. Но мы
справимся с этим, нет проблем.
	-  Прекрасно. -  Фальконер сияя отвернулся от плаката и вытащил
трубку изо рта Форреста как соску у младенца. -  Я не терплю опозданий,
мистер Форрест. И я в очередной раз напоминаю вам, что я не терплю
запаха дьявольского сорняка.
	В его глазах что-то ярко блеснуло. С лица Форреста исчезла
напряженная улыбка, когда Фальконер опустил трубку в стакан с
лимонадом. Раздалось легкое шипение, и табак погас.
	-  Курение вредно для вашего здоровья, -  тихо произнес
Фальконер, будто разговаривая с набедокурившим ребенком, -  но
полезно для Дьявола.
	Он оставил "виновника" в стакане, потрепал Форреста по плечу и
снова стал любоваться плакатом.
	Зазвонил один из телефонов. Трубку снял Ходжес.
	-  "Крестовый поход Фальконера". О, привет, Кемми, как у тебя...
да, конечно, секундочка. -  Он протянул трубку Фальконеру. -  Джи-Джи,
это Камилла.
	-  Скажи, что я перезвоню ей, Джордж.
	-  Похоже, она чем-то встревожена.
	Фальконер сделал паузу, а затем двумя широкими шагами
подошел к телефону.
	-  Привет, дорогая. Чем могу помочь? -  он увидел, как Форрест
убрал плакаты с мольберта и вынул из стакана намокшую трубку. -  Что-
что? Дорогая, плохо слышно. Повтори снова. Я еле тебя слышу. -  Его
лицо вытянулось. -  Тоби? Когда? Сильные повреждения? Я же
предупреждал тебя, что эта его охота за автомобилями до добра не
доведет! Хорошо, успокойся... попроси Уэйна помочь. Погрузите Тоби в
трейлер и отвезите к доктору Консайдайну. Он лучший ветеринар в
округе Файет, и он не откажет тебе... -  он остановился на полуслове и
стал слушать. Его рот открывался и закрывался как у вытащенной на
берег рыбы.
	-  ЧТО? -  прошептал он таким слабым голосом, что трое мужчин,
находящихся в комнате, с удивлением переглянулись. Они никогда не
видели Дж. Дж. Фальконера в подавленном настроении.
	-  Нет, -  прошептал он. -  Нет, Кемми, этого не может быть. Ты
ошибаешься. -  По мере того, как он слушал, его лицо начало бледнеть. -
Я не... знаю, что делать... Ты абсолютно уверена? -  Он бросил взгляд на
мужчин, его мясистые руки готовы были переломить телефонную трубку
пополам. -  Уэйн с тобой? Хорошо, тогда слушай меня внимательно. Это
не мое дело, просто слушай. Отвезите пса в ветеринарку и пусть его всего
проверят. Не говори никому кроме доктора Консайдайна и еще скажи
ему, что я просил сохранить это в тайне, пока я не переговорю с ним.
Поняла? А теперь успокойся! Я буду дома через пару часов, выезжаю
сразу, как только освобожусь. Ты точно в этом уверена? -  Он помолчал,
глубоко вздохнул и произнес: -  Ну, ладно. Целую тебя. Пока.
	Фальконер положил трубку.
	-  Что-нибудь случилось, Джи-Джи? -  спросил Ходжес.
	-  Тоби, -  тихо ответил Фальконер глядя в окно на окружающие
дома, солнечный свет полоскал его лицо.
	-  Моя собака. Ее сбил на шоссе грузовик.
	-  Примите мои соболезнования, -  произнес Форрест. -  Хорошую
собаку трудно...
	Фальконер повернулся к нему. Он триумфально улыбался, а его
лицо приобрело свекольно-красный оттенок. Он сжал кулаки и воздел их
к потолку.
	-  Джентльмены, -  его голос захлестывали эмоции. -
Неисповедимы пути Господни!




3. ПАЛАТОЧНОЕ ШОУ 


11

	Июльским субботним утром Джон Крикмор выехал из дома. В
воздухе еще ощущалась ночная прохлада, хотя солнце уже стояло над
холмами красным шаром. Джон ехал на работу в магазин Ли Сейера, и
из-под колес "Олдса" поднимались клубы пыли, которые медленно
плыли по направлению к полю, на котором виднелись сухие коричневые
стебли кукурузы.
	Дождя не было с последней недели июня. Джон знал, что
наступает критический момент. Его кредит в продуктовом магазине
почти истощился, а на прошлой неделе вдобавок Сейер сказал ему, что
если дела не улучшатся -  а это маловероятно, учитывая время года и
ужасную жару -  то ему придется отказаться от его услуг до осени. Как и
большинству фермеров долины, Джону пришлось залезть в семейный
неприкосновенный запас. Самыми же довольными существами в
готорнской долине были, видимо, местные свиньи, которые пожрали
большую часть кукурузы; еще одним счастливцем был мужчина из
Бирмингема, который скупал по смехотворно низким ценам сухие
кочерыжки от кукурузных початков, делая из них трубки для продажи в
аптеках.
	Если же говорить о предстоящих событиях, то в августе в Файете
открывается ярмарка. Вышивки Рамоны всегда шли на ней хорошо.
Джон вспомнил женщину, купившую одну из работ Рамоны и сказавшую
при этом, что она выглядит так, будто сделана "бабушкой Мозес". Джон
понятия не имел, кто такая "бабушка Мозес", однако понял, что это надо
расценивать как комплимент, поскольку женщина охотно рассталась с
пятью долларами.
	Утреннее марево над шоссе превратило Готорн в плывущий
мираж, готовый вот-вот исчезнуть. Джон беспокойно заерзал на сиденье,
проезжая мимо все еще никем не купленного и быстро разваливающегося
дома Букеров. У дома была дурная репутация, и вряд ли кто-нибудь,
находящийся в своем уме, согласится поселиться здесь. Только оставив
позади это обвитое лозами и сорняками строение, он позволил себе
вспомнить тот ужасный апрельский день, когда он увидел учебники
Билли, лежащие на ступеньках дома Букеров. До сих пор у мальчика
иногда случались кошмары, но он ничего им так и не объяснил, а Джон
предпочитал ничего не знать. Что-то изменилось в лице Билли с того
самого дня; его глаза стали беспокойными, и за ними угадывался какой-
то секрет, которого Джон непонятно почему боялся. Больше чем когда-
либо Джон сожалел об отсутствии в городе настоящего священника,
который смог бы вникнуть в эти изменения в Билли. Весь город страшно
нуждался в проповеднике: субботние ночи становились все более
дикими, случайные ссоры часто стали перерастать в драки, а в Дасктауне
как-то раз даже была перестрелка. Шериф Бромли был хороший,
трудолюбивый человек, однако Готорн почти вышел из-под его
контроля. Джон понимал, что городу как никогда необходим сильный
слуга божий.
	Давным-давно он и сам хотел стать священником, однако
фермерская наследственность взяла верх, притянув его к земле.
	Как-то раз, августовской ночью, во время палаточной проповеди,
он наблюдал, как его отец содрогался и катался по опилкам, в то время
как люди вокруг странными голосами кричали "аллилуйя"; на всю жизнь
в памяти Джона остался образ долговязого рыжего мужчины с
отсутствующим взглядом на искаженном лице и вздувшимися на шее
венами. Джон боялся голубых вечерних сумерек, когда -  как говорил его
отец -  Божий Глаз словно горящее солнце скитается по миру в поисках
грешников, которые должны умереть этой ночью. Всем понятно, что
Жизнь -  это божий дар, а Смерть -  вмешательство Сатаны в
совершенный мир, созданный Господом. Когда человек умирает
духовно, то за этим неминуемо следует смерть физическая, и бездна Ада
раскрывается, чтобы принять его душу.
	Его отец был хороший семьянин, однако один на один говорил
Джону, что все женщины, начиная с Евы, коварные и лживые -  за
исключением его матери, лучшей из женщин, когда-либо созданных
Господом -  и что он должен все время остерегаться их. Они имеют
странные предметы поклонения, могут распоряжаться деньгами и
красивыми одеждами и раз в месяц кровоточат, чтобы искупить
Первородный Грех.
	Но когда в двадцать лет на танцплощадке Джон Крикмор глядел
на шеренгу местных девушек, ожидающих приглашения к танцу, его
сердцу как будто приделывали крылья. Смуглая девушка, одетая в белое
платье; в ее длинные рыжевато-коричневые волосы вплетены белые
цветы; их глаза на несколько секунд встретились, а затем она отвела
взгляд и вздрогнула, как игривый жеребенок. Он наблюдал, как она
танцевала с парнем, чьи деревенские башмаки ступали по ее ногам как
лошадиные копыта, но она только улыбалась сквозь боль и
приподнимала подол платья, чтобы оно не запачкалось. Запах
канифоли, исходящий от смычков скрипачей, смешивался с запахом
табака, а от сотрясения, вызываемого кружащимися и топающими
парами, с чердака сарая сыпалось, словно конфетти, сложенное там сено.
Когда девушка и ее партнер оказались довольно близко от Джона
Крикмора, он вклинился между ними, подхватил девушку и быстро
повел ее в танце так, что мистеру Большое Лошадиное Копыто осталось
только схватить руками пустой воздух, чертыхнуться и пнуть ногой клок
сена, поскольку Джон по комплекции превосходил его раза в два.
Девушка робко улыбнулась, но в ее карих глазах была настоящая
веселость, и когда танец закончился, Джон спросил, не могли бы они
встретиться как-нибудь вечером.
	Поначалу он ничего не знал о Ребекке Фейрмаунтейн, матери
Рамоны. Позже отметал рассказы про нее как глупые слухи. Он отказался
выслушивать идиотские россказни и женился на Рамоне, а потом стало
уж слишком поздно, и он попеременно обращался то к луне, то к
Библии. Он не мог утверждать, что его не предупреждали об истинном
положении вещей. Он помнил, что даже Рамона несколько раз пыталась
поговорить с ним о том, чего он не желал слушать. Он цеплялся за
Библию, за память об отце, который говорил, что порядочный мужчина
никогда не уйдет от женщины, а также Бога. И жизнь пошла своим
чередом. С тех пор случилось два благословенных события: рождение
Билли и то, что Ребекка Фейрмаунтейн, оставшаяся после смерти мужа
совсем одна, переехала в дом аж за пятьдесят миль от них, поскольку
тамошняя земля была богата глиной, необходимой ей для гончарных
работ.
	Мужчина, которого Джон никогда раньше не видел, городской,
насколько можно было судить по одежде, прибивал плакат к
телефонному столбу рядом с магазином Сейера. Джон притормозил свой
"Олдс" и вытаращил глаза. На плакате был нарисован праведного вида
мужчина, воздевший руки к небесам, и надпись, которая гласила:
"ВЕЛИЧАЙШИЙ ЕВАНГЕЛИСТ ЮГА ДЖИММИ ДЖЕД
ФАЛЬКОНЕР! ТОЛЬКО ОДНА НОЧЬ! ПРИХОДИТЕ И
СТАНОВИТЕСЬ БЛИЖЕ К БОГУ!" Ниже была вторая надпись, более
мелкими буквами: "ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ЦЕЛИТЕЛЬСКОЙ СИЛЫ
СВЫШЕ В ЛИЦЕ МАЛЕНЬКОГО УЭЙНА ФАЛЬКОНЕРА!"
	Сердце Джона громко застучало. Благодарение Господу! -
подумал он. Его молитвы были услышаны. Он и до этого слышал о
Джимми Джеде Фальконере и его палаточных проповедях, спасших
тысячи грешников; ему всегда хотелось попасть на них, однако каждый
раз они проходили слишком далеко от Готорна.
	-  Эй, мистер! -  позвал он.
	Мужчина повернулся, его загорелое лицо выделялось ярко-
красным пятном на фоне ослепительно белой рубашки.
	-  Когда и где будет выступать этот проповедник?
	-  Вечером в среду в семь часов, -  ответил мужчина и ткнул
молотком в направлении поля для софтбола, -  вон там.
	-  Спасибо, -  улыбнулся Джон. -  Большое спасибо.
	-  Не за что. Будете там? Приводите всю семью.
	-  Можете в этом не сомневаться! -  Джон помахал на прощание
рукой и поехал дальше. Его дух поднялся от мысли о том, что следует
взять с собой Билли, чтобы тот послушал великого евангелиста,
который, несомненно, вернет жителям Готорна почтительность к
Господу.


12

	В среду вечером, одетый в колючий темно-серый костюм, который
был как минимум на размер меньше, чем нужно, Билли стоял на террасе.
Его запястья торчали из коротких рукавов, а галстук, на котором
настоял его отец, почти душил его. Этим утром он с папой ездил в
парикмахерскую Пила для жестокой стрижки, которая определенно
укоротила его уши дюйма на два. Впереди волосы были достаточно
умаслены, чтобы удерживаться от порывов ветра, но непослушный
хохолок на затылке уже преодолел сопротивление бриолина. От Билли
сильно пахло "Виталисом", аромат которого он очень любил.
	Несмотря на то, что из-за костюма ему казалось, что по нему
ползают шмели, он нетерпеливо ждал начала палаточной проповеди; он
не совсем понял, что собой представляет данное мероприятие, кроме
того, что это очень похоже на церковь, однако жители города уже
несколько дней обсуждали это событие и то, кто что оденет и кто с кем
сядет. Когда этим утром они с папой проезжали мимо поля, Билли видел
огромную палатку, которую устанавливали рабочие, и грузовик,
груженый опилками для посыпания земли, передвигающийся по полю
как гигантский жук. С виду хрупкая палатка заняла почти все поле для
софтбола. Ее полог развевал пыльный бриз. С другого грузовика, на
котором стояла лебедка, в палатку тянулись черные электрические
кабели. Билли хотелось остаться и понаблюдать за происходящим,
поскольку он еще никогда не видел в Готорне такой активности, однако
Джон поторопил его, и они поехали дальше. Проезжая мимо развалин
дома Букеров они оба молча посмотрели на него, и Билли крепко
зажмурил глаза.
	В небе поднималась белая полная луна, а Билли очарованно
смотрел, как длинный сноп света медленно описывал круги в стороне
поля для софтбола. Он услышал голоса родителей, доносящиеся из дома,
и хотел уже испугаться, однако понял, что они не спорят; сегодня все
будет прекрасно, потому что мама согласилась пойти вместе с ними на
палаточную проповедь. Когда она поначалу решила отказаться, стены
дома содрогнулись от негодующих воплей Джона. Пререкания
продолжались почти два дня. Они заключались в том, что Рамона
обычно холодно молчала, а Джон бегал вокруг нее, стараясь разозлить.
Но теперь, подумал Билли, они пойдут на проповедь все вместе, как
дружная семья.
	Через несколько минут Рамона и Джон вышли на террасу. Джон
был одет в старый коричневый костюм, слегка желтоватую рубашку, а на
шее у него был повязан черный бант. Его лицо и волосы были
свежевымыты. В одной руке он сжимал Библию.
	На Рамоне было темно-синее платье и белая шаль. Ее волосы были
до блеска причесаны и свободно падали до середины спины. Она
согласилась пойти не из-за евангелиста и не из-за того, чтобы успокоить
Джона, а потому, что слишком давно не выходила из дома; она хотела
увидеть людей, хотя знала, что при виде ее люди вряд ли будут прыгать
от радости.
	Сегодня, решила Рамона, она будет держать себя в руках. Если она
увидит черную ауру, то отвернется, но скорей всего она ничего не увидит
и все будет великолепно.
	-  Готов, парень? -  обратился Джон к сыну. -  Тогда вперед!
	Они сели в автомобиль и поехали прочь от дома. Не хочу видеть
это сегодня, подумала Рамона, и ее ладони вдруг покрылись потом. Нет,
пожалуй, не хочу видеть это никогда...
	Легковые автомобили и грузовики заполняли почти все
пространство вокруг огромной палатки, и длинная вереница
автомобилей стояла в ожидании поворота под длинным транспарантом,
который гласил: "СЕГОДНЯ ПРОПОВЕДЬ! ПРИГЛАШАЮТСЯ ВСЕ
ЖЕЛАЮЩИЕ!" Люди с фонариками указывали водителям место для
стоянки, и Джон увидел, как подъехали полные людей школьные
автобусы. Рядом с палаткой, отделенный от стоянки козлами для пилки
дров, стоял блестящий серебристый трейлер. Воздух был наполнен
пылью и голосами, и Джон услышал, как поскрипывает транспарант,
когда они проезжали под ним на поле.
	Человек с фонариком заглянул в кабину и улыбнулся.
	-  Добрый вечер, братья. Поворачивайте направо и следуйте за
мужчиной. Он укажет вам место для стоянки, -  он поднял ведро, полное
мелочи. -  Четвертак за стоянку, пожалуйста.
	-  Четвертак? Но... это же общественное поле, не так ли?
	Человек потряс ведро, и монеты внутри зазвенели.
	-  Только не сегодня, парень.
	Джон покопался в карманах и извлек пятнадцатицентовую монету.
Рамона открыла кошелек, нашла десятицентовик и отдала его мужу. Они
поехали вслед за нетерпеливо качающимся светом фонарика. Место для
стоянки нашлось в дальнем конце поля между двумя школьными
автобусами, и пока они прошли пятьдесят ярдов до входа в палатку, их
тщательно выглаженные одежды покрылись слоем пыли. Когда они
переступили полог палатки, Джон взял Билли за руку.
	Внутри помещения находилось такое множество людей, какое
Джон ни разу в жизни не видел, и народ все прибывал и прибывал,
быстро заполняя деревянные раскладные стулья, установленные вокруг
большой возвышающейся платформы. От висящих под высоким
потолком палатки ламп, закрытых плафонами, струился золотистый
свет. Возбужденный, но сдержанный гул голосов перекрывался идущими
из двух мощных динамиков, расположенных по обеим сторонам
платформы, звуками церковного органа, исполнявшего "Старый и
тяжкий крест". Над платформой висели американский флаг и звезды
Конфедерации, причем "Старая Слава" даже выше, чем его соперник. К
Крикморам подошел швейцар в белом сюртуке и галстуке-бабочке,
чтобы помочь им найти свободные места, и Джим попросил его устроить
их как можно ближе к платформе.
	Пока они шли по узкому проходу между рядами, Джон с
беспокойством ощущал взгляды, направленные на Рамону. По ряду
пожилых матрон, составляющих "Общество Доркас", прокатился шепот,
когда, увидев Рамону, они отложили свои рукоделия и принялись
разглядывать и обсуждать ее. Джон почувствовал, что краснеет, и
пожалел о том, что настоял на ее поездке вместе с ними, хотя, с другой
стороны, он не рассчитывал, что ему удастся уломать ее. Он оглянулся на
Рамону и увидел, что она идет прямо, с высоко поднятой головой. Он
увидел три стула рядом, и хотя они были не так близко к платформе, как
хотелось бы Джону, он, не в силах больше выдерживать шквал взглядов
и шепота, сказал швейцару:
	-  Вот здесь будет хорошо.
	За пять минут до семи в палатке негде было яблоку упасть.
Несмотря на то, что швейцары завернули пологи палатки, чтобы свежий
воздух проветривал помещение, воздух внутри сделался душным и
влажным. Орган закончил "В Райском саду" и затем, ровно в семь, из-за
занавеса с правой стороны платформы вышел черноволосый человек в
синем костюме и сделал несколько шагов в сторону установленного на
платформе подиума с микрофоном. Он пощелкал по микрофону и,
убедясь, что тот включен, одарил собравшихся веселой белозубой
улыбкой.
	-  Приветствую вас! -  громко произнес вышедший. Он
представился Арчи Кейном, священником Свободной Баптистской
Церкви Файета, и по мере того как сзади него на платформе собирались
хористы, одетые в желтые робы, говорил о том, как он счастлив видеть
такое скопление народа. Билли, который было сник в окружающей их
удушающей жаре вновь встрепенулся, поскольку любил музыку.
	Кейн дирижировал хором, исполнявшим сначала несколько
гимнов, а затем длинную молитву, прерванную криками из зала,
восхваляющими Господа. Кейн усмехнулся, вытер платком потное лицо,
и сказал:
	-  Братья и сестры, я думаю, что тем, кто меня знает, я надоел по
воскресным утрам! Таким образом... сегодня я хочу представить вам
одного джентльмена! -  Над толпой разнеслись охи и ахи. -  Прекрасного
джентльмена и божьего человека, родившегося у нас, в округе Файет! Я
думаю, вы уже знаете его имя и любите его так же, как и я, но тем не
менее я повторюсь: величайший евангелист Юга Джимми Джед
ФАЛЬКОНЕР!
	Раздался взрыв аплодисментов и криков, люди встали со своих
мест. Толстый мужчина в мокрой от пота рубашке из шотландки встал
прямо перед Билли, загородив ему платформу, но затем Джон, вставший
вместе со всеми, поднял его так, что он смог увидеть направляющегося к
платформе мужчину в ярко-желтом костюме.
	Джимми Джед Фальконер улыбнулся и поднял вверх руки.
Неожиданно у него за спиной начал разворачиваться огромный плакат:
черно-белый Джимми Джед Фальконер почти в той же позе, что и
оригинал. Наверху плаката большими красными буквами была нанесена
надпись: "КРЕСТОВЫЙ ПОХОД ФАЛЬКОНЕРА".
	Фальконер подождал, пока стихнут аплодисменты и крики, затем
быстро шагнул к микрофону и произнес отработанным гудящим
голосом:
	-  Хотите знать, как разговаривает Бог, ближние мои? -  Не
дожидаясь ответа, он вытащил из кармана пистолет и выстрелил в
воздух: бабах! Женщины закричали, а мужчины насторожились.
	-  Вот как он говорит! -  прогремел Фальконер. -  Господь говорит
как пистолет, и вы не можете знать, когда вы услышите Его и что Он вам
скажет, поэтому вам лучше быть на Его стороне.
	Билли видел, как вверх поднимается голубой дымок от выстрела,
но не видел пулевого отверстия. Холостой, подумал он.
	Фальконер положил пистолет на подиум и обвел аудиторию своим
напряженным голубовато-зеленым взглядом, похожим на свет
прожектора, все еще ощупывающего небо над палаткой. Билли
показалось, что евангелист остановил на нем свой взгляд на несколько
секунд, и по его телу пробежала дрожь.
	-  Давайте помолимся, -  прошептал Фальконер.
	Когда началась молитва, Рамона открыла глаза и подняла голову.
Сначала она глянула на сына, который сидел наклонив голову и закрыв
глаза, а затем перевела взгляд на хилого с виду мальчика, сидящего на
другом конце палатки, которого она заметила еще до того, как начал
говорить Арчи Кейн. Ее сердце сильно стучало. Вокруг ребенка сиял
иссиня-черный злобный свет, пульсирующий, как больное сердце.
Голова ребенка была наклонена, а руки сцепились в молитве. Он сидел
между матерью и отцом, двумя тощими фигурами, одетых в жалкие
обноски выходных платьев. Пока Рамона наблюдала за мальчиком, его
мать обняла его за плечи и осторожно прижала к себе. Ее бледное худое
лицо, казалось, цеплялось за последнюю соломинку надежды. На глаза у
Рамоны навернулись слезы; маленький мальчик чах от какой-то болезни
и скоро умрет: через неделю, день, несколько часов -  у нее не было
возможности сказать, когда это произойдет точно, однако черная аура,
этот предвестник смерти, который она так боялась встретить в палатке,
жадно вцепилась в него. Рамона опустила голову, задавая себе тот же
самый вопрос, который задавала себе во всех случаях, когда видела это:
"Что я могу сделать?".
	И, как всегда ужасный, ответ: "Ты не можешь сделать ничего!"
	-  Аминь, -  произнес Джимми Джед Фальконер. Собрание подняло
головы, готовое к взрыву огня и искр.
	Однако он начал тихим шепотом.
	-  Грех.
	Звук его голоса заставил Билли затрепетать. Джон подался вперед
со своего места, и в его широко открытых глазах сияло восхищение.
Рамона увидела, как умирающий ребенок положил голову на плечо
матери.
	-  Грех, -  повторил Фальконер вцепившись в подиум. -  Что вы
знаете о нем? Что такое, по-вашему, грех? Что-то, что вы не должны
делать, говорить или о чем думать? -  Он на секунду прикрыл глаза. -  О,
Великий Боже, грех... это зло, которое проникает в кровь, в наши сердца
и умы и... развращает нас, заставляет загнивать, распадаться...
	Он оглядел собрание, на его лице блестели капельки пота. Затем, в
одно мгновение, его умиротворенное выражение лица изменилось; губы
искривились, глаза расширились и он проревел:
	-  ГРЕЕЕЕЕХ... Можете вы его почувствовать, можете вы его
обонять, можете вы его увидеть? Знаете ли вы, ближние мои, когда вы
грешите? Я ясно и без намеков, объясню вам, что такое грех: это уход из-
под Божьего света, вот что это такое!
	Его румяное лицо покрылось волнами эмоций, а голос
превратился в орган, играющий гаммы. Он указал пальцем на
аудиторию, не на кого-то конкретно, но вместе с тем и на каждого.
	-  Покидали ли вы когда-нибудь свет, -  прошептал он, -  и
оказывались в темном месте?
	Билли напрягся, сидя абсолютно прямо.
	-  Я имею в виду тееееемное место, -  произнес евангелист глубоким
замогильным голосом. -  Я имею в виду место настолько темное и злое,
что вы не смогли найти выхода оттуда. Ответьте себе: были вы в таком
месте?
	Да, подумал Билли. И оно все еще у меня в голове, оно приходит
ко мне по ночам, когда я пытаюсь заснуть.
	-  Не имеет значения, что это за место -  раздевалка в бассейне,
игорный дом, тир или просто самогон -  есть надежда, ближние мои. Но
место может быть еще темнее: Похоть, Зависть или Супружеская Измена.
Если вы попали в одно из этих темных мест, то вы -  гость Сатаны!
	Глаза Билли округлились, а сердце забилось еще сильнее. В его
памяти всплыл последний кошмар, виденный несколькими днями
раньше: в нем он сидел на своей кровати и глядел на черную гору угля,
скользящую к нему по холлу, а затем из нее высовывается ужасная белая
рука, хватает простыню и медленно стягивает ее на пол.
	-  САТАНА ЗАВЛАДЕЛ ВАМИ! -  заорал Фальконер, и на его шее
вздулись вены. -  Копытный, рогатый, змееязыкий Дьявол схватил вас
своими когтяяяями, -  он поднял правую руку в воздух и сжал ее левой,
делая вид, что отрывает плоть от костей, -  и собирается задавить вас,
сформировать вас по своему образу и подобию!.. И если вы гость в доме
Сатаны, если вы темны и злы, то вам не место здесь сегодня!
	Глаза евангелиста горели как волшебные лампы; он снял
микрофон с держателя и начал ходить по платформе, нервно и
энергично.
	-  Вам нравится дом Сатаны? Вам нравится быть в темном месте в
егооооо компании? -  Он остановился, рассек кулаками воздух и повысил
голос до такой степени, что почти порвал динамик. -  Я здесь, чтобы
сказать, что у вас есть НАДЕЖДА! Вы можете ВЫРВАТЬСЯ из дома
Сатаны! Вы можете бороться с этим сладкоголосым Дьяволом, и вы
можете ПОБЕДИТЬ, да, ПОБЕДИТЬ! Потому что в любом самом
темном месте -  в раздевалке, в борделе, в Измене -  вы можете услышать
голос Иисусаааа! Он может звучать одной зажженной свечой, но он
будет! И если вы последуете за ним, то он будет становиться все ярче и
ярче, и в конце концов непременно выведет вас из темноты! Свет Иисуса
спасет вас от греха и уничтожения! -  Он направил указательный палец в
землю, и кто-то сидящий прямо за Билли, крикнул:
	-  Аминь!
	Фальконер улыбнулся. Он сцепил свои руки словно для второго
выстрела и закричал:
	-  Хвала Господу, давшему нам силы! -  Он поднял голову вверх и
стал напоминать собаку, воющую на луну. -  Хвала Свету! Хвала
искуплению Грехаааа!
	Оказавшись на краю платформы, он упал на колени и, сцепив руки
прошептал:
	-  А знаете ли вы, как найти этот свет, люди? Знаете ли вы, как
замолить свои грехи и вырваться из тьмы? Вы должны исповедаться в
этих грехах! -  Он поднялся и прошелся по краю платформы; его лицо
было мокрым от пота. -  Исповедаться! Отдать это все Иисусу! Вы
должны представить это темное место на обозрение Господу!
	Исповедь, подумал Билли со стучащим сердцем. Неужели это как
раз то, что я должен сделать, чтобы избавиться от этого? Вокруг него
люди плакали и стонали. Его папа склонил голову в молитве, а мама не
отрываясь глядела на евангелиста стеклянным взглядом. Исповедь? -
спросил себя Билли ужаснувшись. Если он не исповедуется, то как он
сможет вырваться из темного места?
	-  Исповедь! Исповедь! Исповедь! -  кричал Фальконер указывая
пальцем то в одну, то в другую сторону аудитории. Широкобедрая
женщина в ситцевом платье встала со своего места и принялась трястись;
из ее горла доносились странные булькающие звуки, а глаза закатились.
Она подняла вверх свои мясистые руки крича "Слава Господу!"
вперемежку с бормотанием. Вслед за ней какой-то работяга в рабочем
халате принялся подпрыгивать как в танце, поднимая башмаками облака
опилок.
	-  ИСПОВЕДЬ! ИСПОВЕДЬ! -  ревел евангелист, -  прочь из этой
тьмы, захватившей ваши души! Откройте их Господу!
	Он прошелся по платформе поднимая людей с их мест простым
взмахом руки, как будто они были привязаны к ней невидимыми нитями.
Джим поднялся и потянул за собой Билли.
	-  Да восвятится имя Господа! -  крикнул Джон.
	Фальконер снова вцепился в микрофон.
	-  С нами ли сегодня Святой Дух, ближние мои?
	-  Да!
	-  Готовы ли мы открыть сегодня свою душу Господу?
	-  Да!
	-  Хвала Святому Духу! А теперь, люди, я хочу сказать вам, что без
вас и без Десницы Божьей, которая направляет вас так, как Ему кажется
лучше, "Крестовый поход Фальконера" не смог бы делать то, чем он
занимается год за годом! Сейчас мы пускаем подносы для
пожертвований, и я хочу, чтобы вы заглянули глубже в свои сердца!
Помните: Сатана не желает, чтобы вы жертвовали! Старый проходимец
хочет, чтобы вы проиграли их, эти деньги, или потратили на самогон!
Если вы ощущаете, что с вами Святой Дух, если вы желаете исповедаться
в своих грехах, то покопайтесь в карманах и жертвуйте. Аллилуйя!
	Аккорды органа загрохотали из динамиков. Хор запел "Любовь
возвышает меня", а Фальконер вернул микрофон на подставку и начал
хлопать в такт музыке, пока вместе с ним не захлопал весь зал. В
струящемся золотистом свете кружились опилки, тяжелый воздух
пропитался запахом пота. Когда один из подносов проносили мимо
Билли, он увидел, что тот полон долларовых банкнот.
	Когда процесс сбора пожертвований закончился и подносы унесли,
Фальконер, уже без желтого пиджака, засветил свою сияющую улыбку на
полную мощность. Его рубашка прилипла к спине и обширному животу.
	-  Люди, -  сказал он, -  может быть, вы пришли сюда не только
послушать мою проповедь. Может, у вас есть другие причины для
встречи со мной. Сейчас я хочу представить вам того, кто действительно
близок моему сердцу. Вы могли слышать об этом юноше. Это мой сын...
Маленький Уэйн Фальконер!
	Раздались громкие возгласы и аплодисменты, и маленькая фигурка
в ярко-желтом костюме вбежав по ступеням на платформу бросилась в
объятия отца. Евангелист, улыбаясь, взял его на руки и высоко поднял.
Билли вытянул шею, чтобы лучше видеть. Маленький мальчик на руках
у Фальконера обладал густой кудрявой рыжей шевелюрой, а его улыбка
была еще более ослепительной, чем у отца. Глядя на него, пока все
вокруг кричали и аплодировали, Билли неожиданно почувствовал
странное потягивание под ложечкой. Взгляд мальчика обвел толпу и
определенно задержался на несколько секунд на Билли. Билли ощутил
неожиданный порыв подбежать к платформе и коснуться этого
мальчика.
	-  Уэйн, -  спросил евангелист, -  ты ощущаешь Присутствие в этой
палатке?
	Наступила тишина.
	-  Да, папа, -  ответил маленький мальчик в микрофон.
	-  Не просит ли тебя Присутствие совершить чудеса?
	-  Да, папа, просит.
	-  Чудеса! -  крикнул Фальконер собравшимся. -  Вы не
ослышались! Господь счел возможным действовать через моего сына!
Этот мальчик имеет в себе такую силу, что вы будете потрясены! -  Он
поднял мальчика еще выше, и Уэйн снова улыбнулся, а Билли снова
почувствовал позыв проситься к мальчику. -  Нуждается ли кто-нибудь в
этом зале в исцелении?
	-  Да! -  ответил многоголосый хор. Рамона заметила, что молодая
женщина с умирающим ребенком -  иссиня-черный кокон корчился,
выпуская маслянистые щупальца -  со слезами на глазах подняла обе
руки. Ребенок обнял ее за шею, а отец гладил его по головке и что-то
шептал.
	-  Уэйн, Присутствие будет сегодня действовать через тебя?
	Глаза маленького мальчика загорелись внутренним огнем. Он
утвердительно кивнул головой.
	Фальконер поставил сына на пол, взял микрофон и передал его
Уэйну. Затем он поднял руки и закричал, обращаясь к собравшимся:
	-  ВЕРИТЕ ЛИ ВЫ В ЧУДЕСА?
	Тент заполнился шумными криками, а люди начали вставать со
своих мест и двигаться ближе к платформе. Воздух стал будто
наэлектризован. Сидящий рядом с Билли Джон сидел в изумлении и
восхищении.
	Уэйн Фальконер встал в позицию боевого петуха на краю
платформы. Его сжатые губы выражали решительность, однако его глаза
нервно бегали по палатке.
	-  Кто сегодня хочет чуда? -  спросил Уэйн голосом, по мощности
почти равным голосу отца.
	Люди стали проталкиваться вперед, многие из них плакали.
Рамона видела, как пара с умирающим ребенком встала в очередь,
которая образовалась в проходе.
	-  Подходите! -  кричал Уэйн. -  Не бойтесь!
	Он оглянулся на отца, а затем протянул руку к первому в очереди,
пожилому мужчине в красной рубашке.
	-  Пусть Бог сотворит чудо!
	Мужчина вцепился в руку Уэйна.
	-  В чем твоя болезнь, брат? -  спросил Уэйн и поднес микрофон к
губам старика.
	-  У меня болит желудок... мои конечности, о Господи, они все
время горят огнем, и я не могу спать... Я болен...
	Уэйн положил ладонь на коричневый морщинистый лоб мужчины
и крепко закрыл глаза.
	-  Сатана вызвал сии страдания, потому что люди с Богом в душе
не болеют! -  Он сжал голову мужчины своей маленькой рукой. -  Изыди
прочь, Сатана боли и болезни! Я приказываю тебе, изыди... прочь!
	Он задрожал, как осиновый лист, а у мужчины подкосились ноги.
Швейцар хотел помочь ему подняться, но он уже плясал подбоченясь с
широкой улыбкой на лице.
	-  Иди с Богом! -  крикнул Уэйн.
	Очередь тех, у кого болели колени, ухудшился слух, затруднялось
дыхание, двинулась вперед. Уэйн вылечил их всех, приказывая бесам
плохих коленей, плохого слуха, затрудненного дыхания пойти прочь.
Стоящий за ним Фальконер гордо улыбался и приглашал желающих
вставать в очередь.
	Рамона увидела, что пара с ребенком достигла платформы. Уэйн
поднес микрофон к губам женщины.
	-  Джонни такой слабый, -  произнесла она прерывающимся
голосом. -  Доктора говорят, что у него что-то не в порядке с кровью, -
она безнадежно всхлипнула. -  Милостивый боже, мы бедные грешники и
можем позволить себе только одного ребенка поскольку больше нам не
прокормить. Бог карает меня, потому что я продала нашего малыша
человеку в Файете...
	Уэйн взял мальчика за голову, и тот стал тихонько плакать.
	-  У этого мальчика в крови Сатана! Я приказываю тебе, Сатана,
изыди прочь! -  Малыш дернулся и завыл. -  Ему не нужен больше
доктор! Он исцелился!
	Рамона взяла Билли за руку, и трепеща, крепко ее сжала. Черная
аура вокруг ребенка стала гуще и сильнее. Родители, смеясь и плача,
обнимали свое чадо, а аура продолжала распухать. Рамона взглянула на
Уэйна Фальконера округлившимися глазами.
	-  Нет, -  прошептала она. -  Это все неправда...
	К своему ужасу она увидела у платформы пожилую женщину,
которая покачиваясь опиралась на палочку. В нее тоже вцепилась черная
аура. Женщина говорила в микрофон о болях в сердце и о том, что она
принимает лекарства, но ей нужно чудо.
	-  Выбрось эти лекарства, женщина! -  проскрипел Уэйн, когда
швейцар помогал женщине отойти от платформы. -  Ты излечилась, они
не нужны тебе!
	Вокруг нее пульсировала черная аура.
	-  Нет! -  произнесла Рамона и начала подниматься со своего
места. -  Это не ...
	Но тут Билли вырвал свою руку и побежал по проходу.
	-  Билли! -  закричала Рамона, но на ее руку легла рука Билла.
	-  Оставь его! -  сказал он. -  Он знает, что делает... в конце концов!
	Когда Билли добрался до платформы, улыбающийся швейцар
поднял его, чтобы ему было удобнее говорить в микрофон. Вблизи глаза
молодого -  одного возраста с Билли -  евангелиста блестели как голубые
кусочки льда. Уэйн протянул руку, чтобы коснуться Билли, но его рука
застыла на полпути, улыбка стала сползать с его лица, а в глазах
промелькнула нерешительность. Билли почувствовал, как волосы на
задней стороне шеи у него встают дыбом.
	-  Грех! -  взвыл Билли. Внезапно, не в силах больше сдерживаться,
он заплакал. -  Я грешен, я нахожусь в темном месте и нуждаюсь в
исповеди!
	Уэйн немного подождал, а затем снова протянул руку к Билли.
Вдруг он задрожал, а его рука сжалась в кулак. Он отступил от края
платформы, а его отец быстро заслонил его и взял у него микрофон.
	-  Исповедуйся, сын мой, -  помог Фальконер Билли и поднес к его
губам микрофон.
	-  Я забрел в темное место! -  Его испугала громкость собственного
голоса, выходящего из динамиков, а затем он увидел, что Уэйн
Фальконер и все окружающие неотрывно смотрят на него. -  Я... Я видел
Зло! Это было в подвале, и...
	Рамона внезапно вскочила со своего места.
	-  ...оно вылезло из кучи угля, и оно... оно выглядело как Вилл
Букер, но его лицо было таким белым, что сквозь него можно было
видеть! -  Слезы текли по щекам Билли. -  Оно говорило со мной... и
просило меня сказать людям... где оно находится...
	-  Билли! -  закричал Джон, нарушив гробовую тишину. Он стоял,
сжав в руках спинку стула, расположенного перед ним, и его лицо
исказилось от боли.
	-  Я грешен в том, что пошел в темное место! -  плакал Билли. Он
хотел взять Фальконера за руку, но глаза евангелиста забегали туда-
сюда. Фальконер почувствовал назревающий взрыв и видел ядовитые
взгляды окружающих.
	И вот, в дальнем конце палатки раздался возглас:
	-  Демон!
	Еще один мужчина -  Джон узнал голос Ральфа Лейтона -
закричал:
	-  Мальчишка проклят, как его мать! Мы все это знаем, правильно?
	-  У него внутри темное семя!
	-  Как его мать, готорнская ведьма!
	Палатка взорвалась безобразными криками. Билли на платформе
почувствовал, что на него обрушилась волна ненависти и страха, и он
встал, ошеломленный.
	-  Он детеныш колдуньи! -  кричал Лейтон из глубины палатки. -
Его мать -  Рамона Крикмор, и им здесь не место!
	Лицо Дж. Дж. Фальконера покрылось потом. Он чувствовал
настроение толпы и уже знал, что ему следовало предпринять. Он
схватил Билли за шиворот.
	-  Демон, вы говорите? Этот мальчик и его мать -  отродья Сатаны?
	При упоминании имени Рамоны Крикмор внутри него зазвенел
сигнал тревоги: Рамона Крикмор, колдунья Готорнской Долины,
женщина, предположительно разговаривающая с мертвыми и ткущая
злые чары. А это ее сын? Шоу достигло наивысшей точки.
	-  Сегодня мы вытянем Дьявола из этого мальчика! Дадим
Старому Козлу пинка под зад и...
	Наступила полная тишина. По проходу, не глядя ни направо, ни
налево, шла Рамона Крикмор. Дойдя до платформы, она произнесла
тихим повелительным голосом:
	-  Уберите руки от моего сына.
	Фальконер разжал хватку, его глаза сузились.
	Рамона помогла Билли спуститься. За Фальконером она увидела
испуганное лицо Уэйна, и внутри нее все перевернулось. Она
повернулась лицом к толпе.
	-  Вы, испуганные бараны, -  сказала она голосом, проникшим во
все углы палатки, -  никто сегодня здесь не излечился! Людям, которые
думали, что они больны, сказали, что они здоровы, каковыми на самом
деле и были, а вот те, кто действительно нуждались в помощи, теперь
обречены из-за ложной надежды! -  ее сердце разрывалось. -  То, что здесь
делают эти двое, равносильно убийству!
	-  Заткни свою пасть! -  раздался женский голос. Это кричала
молодая мать, все еще прижимающая к себе своего ребенка.
	Рамона развернулась к Фальконеру.
	-  Убийству, -  проговорила она сверкая глазами, -  потому что в
глубине души вы знаете, что все это ложь.
	Она взглянула на дрожащего мальчика, который снова попался ей
на глаза.
	-  Знаешь ли ты, что такое Неискупимый Грех? -  заревел
евангелист. -  Видеть Мощь Господа и называть ее Работой Дьявола! Ты
потеряна для Бога, женщина! -  В толпе зазвучали одобрительные
восклицания. -  Ты потеряна!
	Пока швейцары выпроваживали их из палатки, Билли оглянулся и
за мужчиной в желтом костюме увидел неподвижно стоящего с
полуоткрытым ртом мальчика в желтом. Их взгляды встретились, и
Билли почувствовал праведный гнев, горечь и страсть, исходящие от
мальчика.
	Потом они оказались на поле, и швейцары предупредили их,
чтобы они не смели снова заходить в палатку.
	Они подождали десять минут, но Джон так и не вышел. Собрание
запело громкими голосами. Билли чувствовал, как его мать дрожала при
каждом раскате голоса Фальконера. Она взяла сына за руку, и они
двинулись в темноте по направлению к дому.


13

	-  Билли, сынок, проснись! Проснись!
	Он сел в темноте на кровати и стал тереть глаза. Спустя некоторое
время он разглядел неясные очертания фигуры, стоящей рядом, и узнал
голос отца. Билли уговорил себя заснуть несколькими часами раньше,
когда мама сказала ему, что отец сердится на них и может не прийти
домой. Билли удивился и не мог понять, что было не так. Сила этого
юного евангелиста вытянула его на подмостки, но когда он начал
исповедь, все пошло кувырком. Ну, теперь по крайней мере папа
вернулся домой.
	-  Прости, -  сказал Билли. -  Я не хотел...
	-  Шшшшшш. Нам надо вести себя тихо. Мы не хотим чтобы нас
слышала мама, да?
	-  А почему нет?
	-  Потому что она спит, -  ответил Джон. -  Мы не хотим ее
разбудить. Пусть это останется между нами, мужчинами. Я хочу, чтобы
ты одел ботинки. Нет, не переодевайся, сойдет и пижама. Я хочу тебе
что-то показать. Пошли быстрее, но тихо.
	Голос отца звучал немного грубо, но Билли, занятый ботинками,
этого не заметил.
	-  Пошли, -  сказал Джон. -  Мы немного прогуляемся. Ты и я.
	-  Я включу свет?
	-  Открой папе входную дверь и не забывай о тишине.
	Во влажной тьме ночи стрекотали сверчки. Билли следовал за
смутно видимым силуэтом отца. Они пошли по дороге по направлению к
шоссе. Когда Билли попытался взять отца за руку, то тот отшатнулся и
прибавил шагу. Он все еще злится на меня, подумал Билли.
	-  Я что-нибудь сделал не так? -  задал Билли вопрос, который
задавал матери в течение всей дороги до дома. -  Я хотел исповедаться в
своем грехе, как советовал тот проповедник.
	-  Ты поступил правильно, -  Джон замедлил шаг. Теперь они шли
по обочине шоссе в направлении, противоположном Готорну. -  Очень
правильно.
	-  Но тогда почему все будто с цепи сорвались? -  его папа почему-
то был чуточку выше, чем обычно. -  Почему ты не поехал домой вместе
с нами?
	-  У меня были на то причины.
	Они прошли еще немного. На ночном небе сияли россыпи звезд.
Билли все еще окончательно не проснулся, и он не мог понять, куда это
отец взял его. Джон теперь шел на два шага впереди Билли и чуть-чуть
ближе к дороге.
	-  Папа, -  сказал Билли, -  когда тот мальчишка поглядел на меня,
я... почувствовал внутри себя что-то странное.
	-  Странное? Как что?
	-  Я не знаю. Я думал об этом всю дорогу домой, и сказал об этом
маме тоже. Это было очень похоже на то, когда я ходил в дом Букеров.
На самом деле я этого не хотел, но чувствовал, что должен... Почему так,
папа?
	-  Не знаю.
	-  Мама говорит, что это потому, что он обладает, -  Билли
запнулся, пытаясь произнести незнакомое сочетание слов, -  Божьим
даром. Чем-то в этом роде.
	Джон некоторое время молчал, а затем внезапно остановился и
стал всматриваться в темноту. Билли не помнил, чтобы он видел его
таким большим.
	-  Давай перейдем здесь дорогу, -  тихо предложил Джон. -  То, что
я хочу тебе показать, находится на той стороне.
	-  Да, сэр.
	Билли двинулся следом за отцом. Его глаза начали закрываться и
он зевнул.
	Бетонное покрытие шоссе задрожало у него под ногами.
	Из-за закрытого деревьями поворота в тридцати футах от Билли
выскочил огромный трейлер с прицепом, ослепив мальчика фарами,
оглушив шумом двигателя и задушив выхлопными газами.
	Билли, находившийся на середине шоссе, был ослеплен и испуган.
Его ноги налились свинцом, и он увидел впереди себя тень отца.
	Только это уже был не Джон Крикмор. Это был какой-то
огромный массивный зверь -  семифутовый неуклюжий монстр. Голова
зверя крутилась как на шарнире, глубоко посаженные глаза светились
темно-красным светом; Билли он показался похожим на дикого вепря.
Монстр усмехнулся и исчез в темноте в стороне от приближающихся
фар.
	Водитель, не спавший почти сутки, только краем глаза заметил
что-то темное рядом с грузовиком, а затем увидел маленького мальчика
в пижаме, стоящего как приклеенный посреди шоссе. Крикнув, он ударил
по тормозам и начал лихорадочно выворачивать руль.
	-  Билли! -  раздался вдали голос Рамоны.
	Его чистота вывела Билли из ступора; он прыгнул по направлению
к кювету, потеряв один ботинок, и скатился в канаву в тот момент, когда
колеса грузовика пронеслись в нескольких дюймах от него. Он
почувствовал, как ему в бок ударила горячая струя выхлопных газов, а
затем уткнулся лицом в грязь и траву.
	Грузовик со скрипом остановился, оставив после себя
пятидесятифутовый тормозной путь.
	-  Ты, придурок маленький, -  закричал шофер. -  Какого черта ты
здесь торчал?
	Билли не ответил. Он так и лежал в канаве, трясясь, пока его не
нашла мать.
	-  Это был папа, -  безнадежно прошептал он не обращая внимания
на водителя, продолжавшего кричать. -  Это был папа, но это был не
папа. Он хотел, чтобы я умер. Он хотел покончить со мной!
	Рамона обняла его и сказала водителю, что тот может ехать. Боже
милостивый! -  подумала она. Неужели это уже началось? Она
вглядывалась в темноту и знала, как может сохранить сыну жизнь.


14

	Наступил вечер, а Джон все не возвращался. Рамона сидела как
обычно на террасе, работая над очередным рукоделием и высматривая
на шоссе машину Джона. Воспоминание о том, что произошло прошлой
ночью, все еще заставляло ее содрогаться от ужаса. Оно было в их доме,
она была уверена, а она даже не слышала его! Оно обмануло Билли,
пыталось убить его.
	Она чувствовала подводное течение зла в долине, которое
двигалось подобно илу на дне реки. Оно было в доме Букеров в ту
кошмарную ночь; оно было в глазах Джона, когда он однажды ночью
вернулся домой, пропахший дегтем; и оно было на проповеди, надрывая
живот от смеха, слыша, как больным говорили, что в них был Сатана, и
что теперь они могут выбросить свои лекарства. Идея о том, что болеют
только грешники, казалась Рамоне нелепой, и тем не менее эти двое -
Фальконер и мальчик -  извлекали выгоду из этого бесчеловечного
утверждения.
	С самого начала, как только она увидела на танцах этого
рыжеволосого юношу и ее сердце громко застучало, а голова
закружилась, она считала, что он должен знать о ней все. Мать Рамоны
была того же мнения, и Рамона несколько раз пыталась сделать это, но
Джон, похоже, не желал ничего слушать. Конечно, после того, как они
поженились, он все узнал. Как она могла скрыть это от него? В
маленьких деревушках, разбросанных по всей Алабаме, жило так много
людей, слышавших рассказы о ее матери, Ребекке. Первые несколько лет
после женитьбы Джон был спокойным, добрым, любящим... а затем все
изменилось.
	Рамона вспомнила тот день, более тринадцати лет назад, когда ее
приехал повидать мужчина по имени Хэнк Кротти из Саллиджента, и
удивленный Джон впустил его. Кротти сказал, что сначала он обратился
к Ребекке Фейрмаунтейн, но старуха отослала его к Рамоне, просив
передать: "Теперь твой ход".
	Ее Неисповедимый Путь звал ее; как же она могла отказаться?
	Два месяца назад брат Кротти погиб на охоте в результате
несчастного случая. Но -  тут лицо Кротти стало чернеть от отчаяния, а
лицо Джона бледнеть -  призрак покойника пытается вернуться домой, к
жене и детям.
	Глубокой ночью что-то стучит в дверь пытаясь войти. Из глаз
Кротти полились слезы, и сквозь них он стал умолять о помощи.
	Вот так Джон и узнал о наследии Рамоны: индейская кровь имела
силу давать мертвым покой.
	Она прождала одна в доме под Саллиджентом два дня, пока не
появился призрак. Сначала это был слабый серо-голубой огонек между
деревьев, который по мере приближения к дому приобретал туманные
голубоватые очертания мужской фигуры. В конце концов он принял вид
мужчины в маскировочном охотничьем костюме, прижимающего руки к
ране на животе. Рамона встала между призраком и домом, и тот
остановился, продолжая мерцать в темноте; Рамона почувствовала его
смущение и страдание. Это была сущность человеческого существа,
отчаянно пытающаяся вцепиться в уходящую жизнь, не понимая, что она
может покончить со страданиями и болью и перейти в другое, лучшее
место. Мать научила Рамону, что ей следует делать, и она стала мягко
разговаривать с призраком, называя его по имени, притягивая его к себе
силой воли. Он дрожал, как маленький ребенок, видящий впереди
освещенную дверь, но боящийся дойти до нее по темному коридору.
Этой дверью для него была Рамона, и она должна была принять на себя
весь его страх и земные эмоции, чтобы он мог уйти не обремененный
ими.
	Наконец, после долгих попыток объяснить призраку, что он не
может больше существовать в этом мире, он скользнул к ней, как будто
хотел упасть в ее объятия. Дикая боль его страданий качнула ее назад.
Она чувствовала рану в животе, чувствовала страшное по силе
стремление прикоснуться к жене и детям, почувствовала сотни других
эмоций, которые должны остаться внутри нее.
	В следующее мгновение она уже была в одиночестве, лежа на земле
и всхлипывая от ужаса. Призрак исчез, сбросив свою боль как старую
кожу.
	Боль оставалась с ней еще долгое время. Во многих кошмарах ей
снилась рана в животе. Потом от ее матери пришла посылка, в которой
находился набор для рукоделия и записка: "Я слышала, что ты
совершила огромное добро. Я горжусь тобой. Но это не последний раз.
Помнишь, я говорила тебе, что если ты сделаешь это, то ты должна
научиться управлять чувствами, которые остались внутри тебя? Я
вспомнила, что будучи маленькой девочкой, ты любила вышивать.
Сделай для меня красивую картину. Я люблю тебя". В конце концов
Джон позволил себе снова прикоснуться к ней. Но затем пришел еще
один проситель, за ним еще один... и Джон превратился в испуганную
ледышку. Последние несколько лет она внимательно наблюдала за
Билли. У него случился первый, тоже чрезвычайно сильный, контакт с
призраком, который очень нуждался в его помощи. Она надеялась, что
его минует возможность видеть черную ауру, сила, которая в ней самой
развилась только к двадцати годам. Для Рамоны это было хуже всего:
видеть, что кто-то умирает, и не иметь возможности помочь.
	Рамона подняла голову и задержала дыхание. На шоссе показались
огни приближающейся автомашины; автомобиль свернул и направился к
их дому. Рамона встала на подгибающихся ногах и схватилась за
подпорку террасы. Это был темно-синий "Понтиак" шерифа Бромли.
	Машина остановилась, и из нее вылез Бромли.
	-  Добрый вечер, миссис Крикмор, -  поздоровался он, растягивая
слова, и двинулся в направлении террасы. Шериф был крупным
мужчиной с большими квадратными челюстями и плоским, как у
боксера, носом; он был одет в рыжевато-коричневую рубаху и такого же
цвета брюки, над ремнем которых слегка нависал его живот. На голове у
него была шляпа. Единственной уступкой профессии был форменный
ремень с притороченным к нему фонариком, наручниками и "Спешиал"
тридцать восьмого калибра.
	Распахнулась дверь в дом, и на пороге показался Билли с масляной
лампой в руках, при которой он читал книгу. Он выбежал из дома,
рассчитывая увидеть отца, вылезавшего из "Олдса", но увидев шерифа
Бромли остановился, будто наткнувшись на кирпичную стену.
	-  Привет, Билли, -  поздоровался шериф с легкой смущенной
улыбкой. Он прочистил горло и снова обратился к Рамоне. -  Я... э-э-э...
был прошлой ночью на палаточной проповеди. Да там был почти весь
Готорн. Я сожалею, что с вами поступили так грубо, но...
	-  Что-то случилось с Джоном?
	-  Нет, -  ответил Бромли. -  А разве он не здесь? -  Он продел
большие пальцы рук в ременные петли на брюках и некоторое время
смотрел в темноту. -  Нет, я не насчет Джона. Я хотел задать несколько
вопросов Билли.
	-  Вопросов о чем?
	Шериф смущенно заерзал.
	-  О Вилле Букере, -  ответил он наконец.
	-  Билли, поставь лампу на стол, чтобы на нем было светлее. Ты
слышал Шерифа. Ты ответишь на его вопросы правдиво?
	Билли встревожено кивнул.
	Бромли подошел ближе к террасе.
	-  Я должен тебе задать их, Билли. Это не значит, что я хочу их
задавать.
	-  Все в порядке.
	-  Так... Когда ты спускался в подвал дома Букеров?
	-  В конце апреля. Я не собирался ходить туда, я знал, что это
частная собственность, но...
	-  Почему ты решил туда спуститься?
	-  Я слышал... -  Он взглянул на мать, но та сидела отвернувшись и
смотрела на шоссе, предоставив Билли отдуваться самому. -  Я услышал
постукивание. За дверью в подвал.
	-  Ты был там еще после того, как ты... видел то, о чем ты говорил?
	-  Нет, сэр. Я не мог вернуться туда снова.
	Бромли некоторое время смотрел Билли в глаза, затем вздохнул и
кивнул головой.
	-  Я тебе верю, мальчик. А теперь могу я поговорить с твоей мамой
наедине?
	Билли взял свою лампу, поставил ее на плетеный столик и ушел в
дом. В лесу среди деревьев мелькали светлячки, в зеленом пруду
расквакались лягушки. Рамона сидела молча и ждала, пока шериф
заговорит.
	-  После того, как Дейв Букер убил их, -  начал шериф усталым
отрешенным голосом, -  он запихнул тело Джули-Энн под кровать, а
тело Кэти запер в шкафу. Это... было похоже на то, что он хотел
избавиться от них, или притвориться, что ничего не произошло. Мы в
поисках Вилла обыскали весь дом, искали в лесу, под террасой, во всех
мыслимых местах. Мы искали кости в печке, опускали водолаза в
колодец рядом с домом, даже протралили озеро Симмс. Мы искали и в
этой угольной куче тоже... но мы никогда не искали в земле под ней, -  он
снял шляпу и почесал затылок. -  Там-то и находилось тело Вилла все это
время, в мешке. Похоже, что его забили насмерть чем-то вроде лопаты, у
него были переломаны все кости. Да, это сраное дело чертовски...
Простите мой плохой французский. -  Он снова водрузил шляпу на
голову. -  Линк Паттерсон, Кейл Джойнер и я нашли Вилла сегодня
утром. Я повстречал на своем веку много паршивых случаев, но этот... -
Он неожиданно подался вперед и схватился за подпорку террасы так, что
у него побелели костяшки пальцев. -  Миссис Крикмор, -  произнес он
хрипло, будто борясь с эмоциями, которые, по его мнению, шериф не
мог показывать. -  Я весьма сожалею о том, что случилось с вами вчера
ночью. Я наверное... должен был что-нибудь предпринять...
	-  Не было необходимости.
	-  Вы... знаете, что про вас рассказывают, правда? Я тоже слышал
эти рассказы, но никогда не придавал им значения, -  его губы с трудом
складывались произнося малопонятные слова. -  Так это правда?
	Рамона не ответила. Она знала, что он отчаянно хочет понять,
узнать ее секреты, и на мгновение ей захотелось довериться ему, потому
что может быть -  только может быть -  внутри этого медвежьего вида
человека тлеет искра его собственного Неисповедимого Пути. Но потом
мгновение прошло, и она поняла, что больше не доверится ни одному
человеку в Готорне.
	-  Я не верю в духов! -  негодующе произнес шериф. -  Это... сказки
для дураков! Но ответьте мне только на один вопрос: как Билли узнал,
что Вилл Букер находится под угольной кучей?
	Последовала долгая пауза, во время которой тишину нарушало
только кваканье лягушек и стрекотание сверчков. Наконец Бромли
произнес:
	-  Потому что он такой же, как вы, так?
	Рамона слегка приподняла подбородок.
	-  Да, -  ответила она. -  Как я.
	-  Но он всего лишь маленький мальчик! Во что... во что же
превратится его жизнь, если он обречен видеть духов и... Бог знает кого
еще!
	-  У вас к нам все, шериф?
	Бромли неуверенно замигал, чувствуя, как из ее глаз изливается
огромная сила.
	-  Да... за исключением одной вещи. Джимми Джед Фальконер
очень уважаемый и любимый в нашем округе человек, а его сын
настоящий чудотворец. После того, как вы вскочили и стали кричать
"Убийца", вам вряд ли избежать сети сплетен, которая на вас будет
накинута.
	-  Сплетни? Это когда о ком-то говорят неправду? Тогда мне
нечего беспокоиться, не так ли? Это он сам или кто-нибудь из его
"Крестового похода" просил вас сказать мне это?
	-  Может, да, может, нет. Просто прислушайтесь к моим словам.
Вот теперь у меня все. -  Он пошел к своему автомобилю, но, открыв
дверь, помедлил. -  Вы понимаете, что у Билли жизнь здесь уже никогда
не будет идти по-старому?
	Он сел в автомобиль и поехал по направлению к шоссе.
	Рамона подождала, пока автомобиль шерифа скрылся из виду, а
затем взяла лампу и ушла в дом. Билли сидел на отцовском стуле, а на
столе перед ним стояла лампа и лежала "Тайна пропавших друзей". Она
поняла, что он должен был слышать каждое слово, произнесенное на
террасе.
	-  Шериф Бромли нашел Вилла, -  сказал Билли.
	-  Да.
	-  Но как же это мог быть Вилл, если Вилл уже умер?
	-  Я не думаю, что это был Вилл, которого ты знал, Билли. Я
думаю, это была... какая-то часть Вилла, одинокая и испуганная, и она
ждала от тебя помощи.
	Билли задумался двигая челюстями.
	-  А я мог ему помочь, мама?
	-  Я не знаю, но думаю, что смог бы; я думаю, что он не хотел,
чтобы его оставили лежать одного в подвале. Кому охота просыпаться в
темноте, где вокруг нет ни единой души?
	Билли долго обдумывал свой следующий вопрос, и наконец с
трудом выдавил его из себя.
	-  Вилл попал в Рай или в Ад?
	-  Я думаю... он уже провел достаточно времени в аду, да?
	-  Да.
	-  Пойду приготовлю ужин, -  сказала Рамона и погладила
мальчика по щеке. После вчерашней ночи из его глаз исчезла веселость,
но остались невысказанные вопросы. -  Я подогрею овощной суп и
организую кукурузные лепешки, подойдет?
	-  А папа не вернется домой?
	-  Вернется, рано или поздно. Но сейчас он испуган. Ты
понимаешь, что не каждый мог видеть то, что осталось от Вилла Букера,
и очень немногие могли помочь ему, как ты?
	-  Я не знаю, -  неуверенно ответил Билли. Его лицо состояло из
лоскутиков оранжевого света и черных теней.
	-  Как бы я хотела тебе помочь во всем этом, -  тихо произнесла
она. -  Очень хочу, но есть вещи, которые ты должен понять сам. Но
может быть... может быть, тебе сможет помочь твоя бабуля, потому что
есть много вещей которые я сама не понимаю...
	-  Бабуля мне поможет? Как?
	-  Она начнет с самого начала. Она сможет переформировать тебя,
также, как она формирует куски глины на гончарном круге. Она
сформировала меня много лет назад, а ее папа сформировал ее. Твоя
бабуля сможет научить тебя тому, чему я не смогу.
	Он минуту поразмышлял над услышанным, нахмурив брови. Ему
нравилось место, где жила бабушка -  белый домик на трех акрах
заросшей лесом земли с достаточным количеством извилистых тропинок
-  но что скажет отец?
	-  Когда мы поедем? -  спросил он.
	-  Почему бы не завтра утром? Мы сядем в автобус около
продовольственного магазина и к полудню будем на месте. Но мы
поедем только в том случае, если ты этого захочешь.
	-  А чему я должен научиться?
	-  Особым вещам, -  ответила Рамона. -  Вещам, которым ты нигде
больше не научишься. Некоторые из них будут легкими и веселыми, а
некоторые... не будут; кое-что может даже причинить тебе боль. Ты
стоишь на грани между мальчиком и мужчиной, Билли, и может быть
некоторые вещи ты лучше поймешь этим летом, чем следующим.
	Темное мерцание глаз Рамоны одновременно и тревожило Билли,
и возбуждало его любопытство; это было все равно, что видеть что-то
блестящее в дальнем уголке леса, который ты не осмелился пока
исследовать.
	-  Хорошо, я поеду, -  решил он.
	-  Тогда тебе нужно собрать кое-что из одежды, поскольку мы
вероятно задержимся у бабушки на некоторое время. Возьми из своего
стола нижнее белье и носки, а я пока соберу свои вещи. А потом мы
поужинаем. Хорошо?
	При свете лампы Билли открыл ящики своего стола и достал
оттуда несколько пар трусов и маек и положил их на кровать. За ними
последовали носки, футболки и -  его любимые -  подтяжки а ля
"Одинокий странник". Его куртки и джинсы лежали в мамином
гардеробе, и он решил взять их позже. Он залез под кровать и вытащил
оттуда большой бумажный пакет; в нем лежала коробка из-под сигар
"Датч Мастерс", найденная Билли на обочине прошлым летом, в
которой хранились сокровища Билли.
	Он решил использовать пакет для того, чтобы сложить туда свои
вещи, а пока сел на кровать, положил на колени сигарную коробку, все
еще хранящую легкий запах табака, и открыл крышку.
	Внутри лежало несколько зеленых "кошачьих глаз", гладкие
коричневые гальки, камень со смутным отпечатком листа древнего
растения, йо-йо, который свистел, двадцать пять вкладышей от
жевательной резинки с изображенными на них кровопролитными
битвами времен Гражданской войны, и...
	Билли наклонил коробку к свету. Он глядел на содержимое
коробки, и его глаза медленно расширились; затем он выкрутил фитиль у
лампы, потому что внезапно ему показалось, что в комнате очень темно.
	Полузасыпанный вкладышами, блестя в оранжевом свете лампы, в
коробке лежал маленький кусочек угля. Я его не клал сюда, подумал
Билли. Или клал? Он не помнил; нет, нет, он был уверен, что не клал. На
первый взгляд он выглядел как обычный кусок угля, но по мере того, как
Билли глядел на него, в его памяти всплывало во всех деталях лицо
Вилла Букера, и он вспомнил о том прекрасном времени, которое они
проводили вместе. Он взял уголь и поднес поближе к глазам, изучая его
острые грани.
	Он не знал, как сюда попал этот кусочек, но понял, что на то есть
причина. Вилл мертв, да, Билли знал это, но что-то от мальчика жило в
памяти Билли; а если вы помните -  на самом деле помните, подумал
Билли -  то тогда вы можете остановить время, и никто никогда не умрет.
Он медленно сжал уголь в кулаке, и ощущение тепла разлилось от его
ладони к локтю.
	Он мысленно вернулся к прошлой ночи и нахмурился, припомнив,
как на него смотрел этот молодой евангелист, Уэйн Фальконер. Он не
понял, почему его мать назвала их целительство "сродни убийству", но
понял, что она ощутила что-то странное по поводу них, как и он сам,
что-то, что он не мог до конца уяснить.
	Билли прислушался к ночным звукам, окружающим дом в надежде
услышать шум папиного автомобиля, но ничего не услышал. Вдруг без
предупреждения в его сознании всплыл образ зверя в свете фар
автомобиля. Билли содрогнулся, положил кусочек угля назад в сигарную
коробку и начал складывать вещи в пакет, готовясь к завтрашнему
отъезду.


15

	Джимми Джед Фальконер проснулся в голубом предрассветном
свете, разбуженный лаем Тоби на лугу. Он немного полежал рядом со
спящей женой, красавицей-блондинкой Камиллой, прислушиваясь к лаю
Тоби. Гоняет кроликов, размышлял он, слыша, как лай удаляется в
направлении леса. При мысли о собаке он естественным образом
перескочил на мысль о чуде.
	Это случилось в один из апрельских дней. Кемми мыла на кухне
тарелки, когда услышала крик Уэйна и выбежала из дома, чтобы
посмотреть, что произошло. Уэйн бежал к ней, держа в руках
окровавленный мешок собачьей плоти, а из его рта раздавались
невнятные крики. Он споткнулся и упал, а когда Кемми подбежала к
нему, то увидела, что Тоби почти мертв; из его развороченной груди
вырывалось слабое дыхание. Мускулистое тело большой собаки
представляло собой месиво из мяса и раскрошенных костей, ее голова
была повернута под неестественным углом, из ушей шла кровь.
	-  Его сбил грузовик, мама! -  кричал Уэйн. -  Я видел, как это
случилось! Позови кого-нибудь помочь Тоби!
	Но Кемми не знала, что делать, а вид крови вызвал у нее
отвращение. Ошеломленная, она отступила назад, и тогда ее сын, по
поцарапанному, пыльному лицу которого текли слезы, пронзительно
закричал "ПОЗОВИ КОГО-НИБУДЬ!" голосом, который потряс ее до
глубины души. Она побежала к телефону, чтобы позвонить Джимми
Джеду в Бирмингем, где у него была деловая встреча, но она знала, что
Тоби осталось жить несколько минут. У входной двери она оглянулась и
увидела, что Уэйн в измазанных кровью и грязью новых джинсах
наклонился над собакой.
	Она только успела связаться с телефонисткой, как вдруг Уэйн
издал леденящий душу вопль "Тоооообиииии!" Кемми бросила трубку, и
от страха волосы у нее на голове встали дыбом. Она хотела успокоить
Уэйна, но остановилась на террасе, увидев, что Уэйн поднял Тоби, чуть
снова не упал, а затем медленно, поднимая ботинками пыль, двинулся к
ней.
	Он улыбался. От уха до уха. Его глаза были заплаканные и
распухшие, но они горели огнем, который Кемми никогда раньше не
замечала. Она почувствовала, что сползает по перилам террасы.
	-  Теперь Тоби лучше... -  произнес Уэйн хриплым голосом.
	Он положил Тоби на пол, и Кемми чуть не упала в обморок. Кости
собаки были вправлены так, будто этим занимался ненормальный
ученый... или безумный ребенок. Голова пса была страшно искривлена,
передние лапы вывернуты вовнутрь, а задние наружу, спина скручена и
имела горб, как у верблюда. Короче, получилось что-то похожее на
персонаж шоу уродцев, однако дыхание его было больше не затруднено,
и хотя он не мог держаться на ногах, а его глаза были закрыты, Камилла
видела, что он вне опасности. Она наконец сумела оторвать ноги от пола
террасы и кое-как смогла дозвониться до Бирмингема.
	Фальконер усмехнулся про себя. Он видел рентгеновские снимки,
сделанные доктором Консайдайном: кости представляли собой
мешанину, и, переплетаясь причудливым образом, образовывали
сложную головоломку, однако они были прекрасно сросшимися, и
только по едва уловимым признакам можно было определить, что они
были сломаны или раздроблены. Ветеринар был искренне поражен
состоянием Тоби, говоря Фальконеру, что данный случай необъясним
для науки... совершенно необъясним. Движения Тоби были ограничены,
поэтому конечности ему пришлось сломать и заново срастить, но уже
подобающим образом. Что же касается верблюжьей спины и криво
посаженной головы, то к этому пес почти уже приспособился и снова мог
подобно молнии носиться по лугам Фальконера. После этого случая в
голове Фальконера все время стоял один и тот же вопрос: если он сумел
излечить ЖИВОТНОЕ, то что же он сможет сделать с ЧЕЛОВЕКОМ?
	Ответ пришел в виде голубого побитого форда-пикапа, в котором
сидели мужчина с хмурым лицом, женщина и маленькая девочка с
кукольным личиком. Их фамилия была Гнатт, а жили они на другом
конце Файета. От одного из своих друзей они услышали рассказ о сыне
Дж. Дж. Фальконера, а тот в свою очередь слышал об этом из уст
соответствующего ветеринара. Их маленькая девочка не могла ходить; ее
отец сказал Фальконеру, что "ее ножки уснули и не хотят просыпаться".
	Фальконер поднялся наверх в комнату Уэйна, где с потолка
свисали модели аэропланов. Мальчик, сидя за столом, терпеливо
склеивал фюзеляж "Ревелла Р-38". Фальконер присел на стул и с минуту
понаблюдал за его работой. Мальчик был мастер на все руки и ему
нравились аэропланы.
	-  Внизу кое-кто хочет видеть тебя, -  наконец сказал евангелист.
	-  Кто, папа?
	-  Мужчина, женщина и их маленькая дочка. Ей семь лет, и ее зовут
Черил. Ты знаешь, почему они здесь?
	Он отрицательно покачал головой осторожно приклеивая на место
крыло.
	-  Потому что узнали, как ты вылечил Тоби. Помнишь, ты
рассказывал мне, что когда ты увидел, что Тоби умирает, твое сердце
заболело так, что ты подумал, будто оно взорвется, а затем ты
почувствовал, что должен дотронуться до Тоби и захотел больше всего
на свете, чтобы он выздоровел?
	Уэйн отложил свою работу и удивленно поглядел на отца ярко-
голубыми глазами.
	-  Да, сэр.
	-  Ты еще говорил, что думал только о том, чтобы кости Тоби
снова срослись вместе, и что твои руки дрожали, а там, где ты ими
касался Тоби, кости двигались сами собой?
	Уэйн кивнул.
	Фальконер очень осторожно взял сына за плечи.
	-  Черил и ее родители приехали сюда за твоей помощью. У нее
заснули ноги, и их нужно вылечить.
	Уэйн выглядел изумленным.
	-  Она попала под машину?
	-  Нет. Я думаю, что это из-за нервов. Но ей нужно... то, что ты
сделал до этого, излечив Тоби. Как ты думаешь, сможешь ты это
повторить?
	-  Я не знаю. Это... это другое дело. Может быть, я больше никогда
этого не смогу, может быть, я все израсходовал на Тоби, потому что
очень хотел его вылечить. Из-за этого мое сердце так болит, папа...
	-  Да, я знаю. Но не становится ли тебе от этого вместе с тем
лучше? Не вдохновляет ли это тебя, не слышишь ли ты при этом голос
Бога и не чувствуешь ли ты Его Силу внутри себя?
	-  Возможно, но...
	-  Ты целитель, сынок. Живой чудодейственный целитель! -  он
обнял сына одной рукой. -  В тебе есть сила, которая дана тебе для
вполне определенной цели. Черил и ее родители ждут внизу. Что мне им
сказать?
	-  Я... Я сделал это, потому что очень любил Тоби. А эту девочку я
даже не знаю!
	Фальконер наклонился к нему и понизил голос.
	-  Сделай это, потому что любишь меня.
	Отец Черил Гнатт положил ее на бок на простыню, постеленную
на обеденном столе. Маленькая девочка задрожала и схватилась за руку
матери, когда Уэйн склонился над ней не зная, что предпринять.
Фальконер ободряюще кивнул головой; Кемми, переутомленная
происходящим, вышла из дома и уселась на ступеньках террасы,
дожидаясь окончания процедуры. Когда Уэйн наконец коснулся ноги
девочки, он закрыл глаза, в его висках застучала кровь, и он принялся
растирать круглые колени Черил. Девочка глядела в потолок и что-то
тихо шептала.
	Это продолжалось около часа, пока лицо Уэйна не стало
блестящим от пота, а руки не перестали слушаться его. Родители Черил,
не говоря ни слова, подняли девочку и отнесли ее в грузовик. Уэйн стоял
на террасе, пока грузовик не скрылся вдали с поникшими от поражения
плечами; когда он встретился глазами с отцовским взглядом, то из его
груди вырвалось рыдание, и он убежал наверх в свою комнату.
	Фальконер вернулся в свой уставленный книжными шкафами
кабинет, закрыл двойную, обитую дубом дверь и сел за письменный
стол, смотря перед собой невидящим взглядом. Затем он решил для
восстановления равновесия духа обратиться к Библии, каждая страница
которой была для него откровением. Он обнаружил, что открыл
тринадцатую главу Евангелия от Матфея на речи Христа о семенах,
посеянных на каменистой почве, в сорняках, и на плодородной почве, где
они дали плоды. Он медленно прочитал три страницы до того, как
уловил послание. Оно оглоушило его, как удар молнии; конечно! -
подумал он и на него словно нашло возбуждение. Поскольку не до всех
доходит слово Божье, то почему бы не быть тому же самому и с
чудесами! Если эта девочка не исцелилась, то не потому ли, что в ее
родителях недостаточно веры, или они ужасные грешники, стоящие
слишком далеко от света? Проблема была не в Уэйне, а либо в этой
девочке, либо в ее родителях! Он уже почти собрался пойти и поговорить
с Уэйном, как вдруг зазвонил телефон.
	Это был мистер Гнатт, звонивший с бензоколонки "Тексако",
расположенной на другом конце города. Его дочка неожиданно начала
дрожать и говорить, что плохо себя чувствует, поэтому они завернули на
бензоколонку. Миссис Гнатт отнесла ее в туалет, где ее вырвало.
Неожиданно Черил, закричала, что чувствует, как в ее ногах течет кровь,
и ее испуганная мать поставила ее на ноги. Черил сразу упала, но затем
поднялась, и своими силами добралась до грузовика, где отец подхватил
ее на руки и стал кричать о том, как Маленький Уэйн Фальконер
исцелил его дочь.
	Три дня спустя в "Крестовый поход Фальконера" пришло письмо
от Гнаттов, внутри которого лежал завернутый в тонкую оберточную
бумагу десятидолларовый банкнот. Спустя некоторое время телефонные
звонки и письма понеслись селевым потоком, и Фальконер решил, что
ему пора передать Уэйну все, что он знал о публичных выступлениях, о
том, как надо управлять толпой и помещать в сердца людей любовь к
Господу. Мальчик обладал врожденным талантом ко всему этому, и в
последнюю минуту Фальконер добавил на плакаты, предназначенные к
летнему туру палаточных проповедей, имя Уэйна.
	Фальконер поднялся с постели, стараясь не разбудить Кемми,
через холл прошел в комнату Уэйна и осторожно открыл дверь. Слабые
лучики восходящего солнца отражались на дюжине моделей самолетов -
"Б-52", пары "Хеллкетов" морского базирования, английского "Спада",
"Констеллейшн" и других -  свисающих на нитях с потолка.
	Уэйн сидел на стуле около окна. Легкий утренний ветерок колыхал
занавески. За окном расстилались луга тридцатишестиакрового поместья
Фальконера.
	-  Уэйн. -  Голова мальчика резко повернулась. -  Что-то ты
ранехонько сегодня проснулся, а? -  Фальконер вошел в комнату
пригнувшись, чтобы не задеть зеленый "Спитфаэр".
	-  Да, сэр. Мне надо кое-что обдумать.
	-  И это "кое-что" настолько важно, что нужно недосыпать? Ты же
знаешь, что этим вечером мы должны быть в Декатуре. -  Он зевнул и
потянулся, предчувствуя долгую дорогу. -  О чем же ты думал?
	-  Я думал о том, что произошло в Готорне, папа. Я думал о том
мальчике и его маме.
	-  О? -  Фальконер взъерошил рукой волосы и тяжело присел на
край кровати, откуда мог видеть лицо сына. -  Ты слышал, что о них
говорили. Они -  странные люди, а эта женщина пришла на проповедь
исключительно для того, чтобы спровоцировать скандал. Но это не
должно тебя интересовать.
	-  Правда ли, что она ведьма, как говорили? И что мальчик -
демон?
	-  Я не знаю, но похоже, в Готорне все думают так.
	Мальчик несколько секунд молча смотрел на него, а затем сказал:
	-  Почему же мы тогда не убили их?
	Фальконер испугался.
	-  Ну... Уэйн, убийство противозаконно...
	-  Несмотря на то, что ты говорил, что законы Бога превыше
законов Человека? А если эта женщина и мальчик -  Зло, то им нельзя
позволить жить, не так ли?
	-  Э-э-э... -  Фальконер чувствовал себя так, будто перекувырнулся
через голову. -  Господь позаботится о них, Уэйн. Не беспокойся.
	-  Она говорила, что то, что я делал, это убийство.
	-  Да, она так говорила. Но это только доказывает, насколько она
извращенная, не так ли? Она попыталась разрушить твою работу, и для
этого она использовала этого мальчика.
	-  Я все делаю правильно, папа?
	Вопрос прозвучал как удар грома. Фальконер заморгал.
	-  Что ты имеешь в виду, сынок?
	-  Я имею в виду... Я знаю, что этим летом излечил много людей,
но... первый раз, с Тоби, я чувствовал, что что-то произошло внутри
меня, как будто моя кровь вскипела и... это было похоже на то, как в
детстве я воткнул вилку в розетку. Это было больно, и когда все
закончилось, я еще долго чувствовал это. С тех пор ко мне никогда
больше не приходило то чувство; иногда я испытывал зуд, иногда
головную боль, но... не то, что в первый раз. И помнишь, на прошлой
неделе в Силакауге? Того слепого? Я старался очень сильно, папа, но я не
смог вернуть ему зрение. А еще там были другие, которых я даже не
коснулся... может быть, собирался, но...
	Уэйн замолчал, и на его лице отразилось глубокое беспокойство.
	-  Я думаю, что эта Крикмор заставила тебя усомниться в себе, вот
что я думаю. А это как раз то, что ей нужно! Когда ты сомневаешься в
себе, ты ослабляешь себя. Я тоже думал о слепом и ему подобных;
возможно, что ты не можешь вылечить некоторых людей потому, что
Господь желает их оставить такими, какие они есть. Или, скажем, они
когда-то согрешили и отошли от Света, и поэтому, пока они не
исповедуются, они не могут получить исцеления. Ни в коем случае не
сомневайся в себе Уэйн, иначе демоны победят. Ты понял?
	-  Я... думаю, что да.
	-  Хорошо, -  Фальконер потрепал его по плечу. -  Ты будешь готов
сегодня к Декатуру?
	Уэйн кивнул.
	-  Тебя еще что-то беспокоит?
	-  Да, сэр. В этом мальчике есть... что-то, что меня пугает, папа. Я
не знаю, что, но... когда я поглядел ему в глаза, у меня душа ушла в
пятки...
	Фальконер тихо хмыкнул и посмотрел в окно.
	-  Если ты чувствуешь страх, -  ответил он, -  то это потому, что ты
чувствуешь в его сердце грех. Уэйн, ты стоишь на пороге большой
прекрасной жизни, в которой ты встретишь много хороших людей, но
тебе также будут встречаться и люди с Сатаной в душе. Ты будешь
вставать против них и повергать их. Понял?
	-  Да, сэр.
	-  Хорошо. До завтрака еще пара часов. Не хочешь немного
вздремнуть?
	-  Я попробую.
	Уэйн слез со стула и забрался на постель. Отец поправил простыни
и поцеловал его в лоб.
	-  А теперь спокойно отдыхай, дружище, -  сказал Фальконер. -  Я
разбужу тебя к завтраку. Хорошо? -  Он улыбнулся и направился к двери.
	Голос Уэйна остановил его.
	-  Я все делаю правильно, да, папа?
	-  Да. Я клянусь тебе. А теперь спи. -  Фальконер закрыл дверь.
	Довольно долго Уэйн лежал, глядя в потолок. Ласковый ветерок
раскачивал пластмассовые самолеты, и их крылья кренились, будто они
лавировали между облаками. В лесу лаял Тоби. Мальчик крепко закрыл
глаза.


16

	На ферме Крикморов тоже вставало солнце. Рамона проснулась в
шесть с небольшим, разбуженная звуком подъезжающего у дому
автомобиля. Она слышала, как открылась его дверь, но не услышала
хлопанья закрывающейся двери. Потом кто-то начал возиться с
ключами, пытаясь отпереть входную дверь.
	Рамона быстро накинула халат, зажгла лампу и пошла к входу, как
вдруг дверь распахнулась и в нее ввалился ее муж. Джон широко
улыбался; от него исходил резкий запах пота и самогона, а лицо было
покрыто рыжей щетиной. Одежда его выглядела мятой, а на куртке
отсутствовала пара пуговиц.
	-  Привет, родная, -  поздоровался он и сделал несколько
нетвердых шагов в сторону Рамоны.
	-  Нет.
	Он остановился словно его ударили, но клоунская улыбка
продолжала сиять на его лице. Глаза Джона были настолько красны, что
казалось, они вот-вот взорвутся.
	-  Авввв, не надо так, -  пробормотал Джон. -  Немножко погуляли,
и все. Видел Мака ван Хорна и старого Винта тоже; не поверишь: они все
еще занимаются той дорогой в лесу! -  Он моргнул и провел грязной
рукой по лбу. -  Куда, интересно, делся этот мул, после того, как меня
треснули по башке? -  Он засмеялся, пытаясь сфокусировать свой взгляд
на Рамоне. -  Почему бы тебе не пойти и не причесаться получше? Одень
что-нибудь из того приятно пахнущего барахла, которое мне нравится.
Тогда ты меня встретишь как настоящая жена...
	-  Ты грязный, -  тихо ответила Рамона, -  и пахнешь, как отхожее
место!
	-  ЧЕРТОВСКИ ВЕРНО! -  прогрохотал Джон с исказившимся от
гнева лицом. -  А ты что, ждала, что я приеду домой в веночке из роз? На
проповеди ты извозила меня в дерьме, женщина, и я подумал, что
немножко его нужно привести с собой домой! -  Он дрожал от ярости. -
Ты сделала из меня дурака, -  продолжал он. -  Ты опозорила мое имя! О,
ты все спланировала, не так ли? Вот почему ты неожиданно согласилась
пойти -  потому что ты рассчитывала сделать на проповеди какую-
нибудь гадость! И я не сойду с этого места, пока ты...
	Он поперхнулся на полуслове увидев, что из темноты за спиной
Рамоны появился Билли и остановился, глядя на них.
	-  Билли, -  обратился к нему Джон. -  Сынок. Твой папа вернулся
домой. Я знаю, что выгляжу не очень, но... но со мной приключился
несчастный случай, я думаю...
	-  Иди одевайся, -  сказала Рамона Билли. -  Побыстрее.
	Билли замялся глядя на отца, а затем вышел собираться.
	-  Куда спешите?
	-  Я беру Билли к его бабушке.
	-  О!
	Последовал выдох самогонных паров. Джон закачался на ногах, и
комната начала медленно вращаться вокруг него. На несколько секунд у
него перехватило дыхание, и он не мог произнести ни слова. А затем:
	-  Теперь понятно. Теперь все понятно. Хочешь забрать у меня
сына после того, как я отшил тебя, да?
	Он сделал шаг по направлению к Рамоне, и она увидела, как сквозь
пелену опьянения в его глазах мерцает красный огонь.
	-  Нет, совсем не так. -  Рамона стояла на своем. -  Ты знаешь,
почему я так поступаю...
	-  Так значит, ты хочешь сделать его таким же, как ты! -  завизжал
Джон. -  Значит, ты хочешь высыпать все это... это дерьмо ему на голову!
Я тебе не позволю, клянусь Господом! Я не дам тебе отнять его!
	-  Билл видел часть Вилла Букера, оставшуюся после его смерти,
Джон. Зови это приведением, духом, даже душой. Но он видел что-то в
подвале, и он должен понять, что его ждет впереди...
	-  Нет! -  Джон отшатнулся назад, почти падая, и заслонил собой
дверь. -  Я не позволю, чтобы его поглотила эта ересь! Может, я согласен
терпеть это от тебя, но я не позволю, НЕ ПОЗВОЛЮ -  вмешивать в это
мою кровь!
	-  Твою кровь? -  тихо переспросила Рамона. -  Он и моя кровь
тоже. В нем есть и от тебя и от меня, но в нем сильна кровь чокто, Джон.
Он следующее звено в цепи, неужели ты не видишь? Он несет этот дар...
	Джон прижал ладони к ушам.
	-  Зло-зло-зло-зло-зло-зло-зло...
	При виде этого пьяного жалкого мужчины, закрывающего собой
дверь собственного дома в надежде воспрепятствовать уходу Билли, у
Рамоны из глаз потекли слезы.
	-  Это не зло, Джон. И никогда им не было.
	-  Ты говоришь мне, что смерть не зло? Это твоя жизнь, Мона! Не
моя и не мальчика! И в ней всегда будет смерть, призраки и демоны! -
Он потряс головой, чтобы отогнать стоящий в ней шум. -  О, Господи,
пошли прощение ее душе! Пошли прощение моей душе за то, что я
внемлю ее лжи!
	В этот момент в золотой круг, очерченный лампой в руках
Рамоны, вошел одетый в джинсы и полосатую хлопковую куртку Билли,
держащий в руках бумажный пакет с вещами. Его лицо было искажено
страхом и страданьем.
	-  Пошли, Билли. -  Джон широко расставил руки. -  Пошли,
покажем ей, что такое мужская дружба.
	-  Мама... говорит, что я должен ехать, папа. Она говорит, что мне
надо выучиться многим вещам.
	-  Нет. Она ошибается. Хочешь знать, чему она хочет тебя научить?
Чепухе о духах и смерти. Ты праведный богобоязненный мальчик, и тебе
не следует слушать о таких вещах.
	-  Я не хотел видеть Вилла Букера, папа. Но он был там и нуждался
в моей помощи.
	Он поднял руку и показал отцу кусочек угля, лежащий на его
ладони.
	-  Что это? Откуда?
	-  Я не знаю, но я... я думаю, что теперь Вилл хочет помочь мне. Я
думаю, что он посылает мне это, чтобы я знал, что... был прав, когда
спустился в подвал, и что если что-то темное и страшное, то это еще не
значит, что оно злое...
	Из груди Джона вырвался стон.
	-  Отравлен, -  прошептал он глядя на уголь. -  Яд в крови, в крови!
Боже милостивый, порази меня на месте, если я не был хорошим отцом...
	-  Прекрати! -  резко оборвала его Рамона.
	Внезапно Билли бросил бумажный пакет с вещами, пробежал через
комнату и вцепился в ногу отца. Сквозь приглушенное рыдание мальчик
простонал:
	-  Я буду хорошим, папа, я буду хорошим, я буду...
	Джона передернуло -  от эмоций ли, от отвращения ли, Рамона не
могла сказать, -  он схватил Билли за шиворот и подтолкнул к матери.
	-  В ТАКОМ СЛУЧАЕ, ЗАБИРАЙ ЕГО! -  крикнул он и швырнул
на пол ключи от автомобиля. -  Уходите оба! Убирайтесь из моего...
	Его голос надломился и из глубины его души вырвалось ужасное
рыдание. Билли заплаканными глазами смотрел на отца, и тот закрылся
ладонью от этого взгляда.
	-  ...дома, -  прошептал он.
	Джон шатаясь прошел по комнате и упал на стул у холодного
камина. Его лицо освещали лучи восходящего солнца.
	-  Я не мог этого сделать, Господи, -  тихо произнес он прижав
ладони к лицу и закрыв глаза. -  Я не смог прогнать из них тьму...
	Затем он умолк, и слышалось только его громкое дыхание.
	-  Сходи за своими вещами, -  сказала Рамона Билли и прошла в
спальню, чтобы одеть носки и туфли и взять дорожную сумку. Она
может управлять машиной и в халате, а переодеться потом. Сейчас же ей
хотелось поскорее уехать с Билли из этого дома. В кухне Рамона взяла из
НЗ несколько долларов и пятьдесят центов мелочью, а также глиняный,
в форме яблока, кувшин, сделанный для них Ребеккой. Затем она
вернулась в переднюю и подобрала ключи от машины. Билли с
распухшими глазами стоял рядом с отцом. Он осторожно коснулся руки
Джона, но тот только что-то простонал в своем мучительном пьяном
сне.
	-  Иди в автомобиль, -  сказала Рамона. -  Я сейчас подойду.
	Когда Билли вышел, Рамона пригладила грязные, торчащие в
разные стороны рыжевато-коричневые кудри мужа. Морщины на его
лице стали глубже, подумала она. Тыльной стороной ладони она
вытерла глаза, успокоила начавшуюся было дрожь и принесла для мужа
из спальни покрывало. Она накрыла Джона и понаблюдала, как он
вцепился в него и свернулся клубком. И тихо застонал во сне. Рамона
повернулась вышла из дома.


4. ГОНЧАРНАЯ ГЛИНА

17

	Измазанные в глине руки старухи двигались словно бы сами собой,
придавая очертания бесформенному куску, лежавшему на вращающемся
гончарном кругу. "Ваза или кувшин?" -  спрашивала она себя. Ее ноги
ритмично нажимали на горизонтальную деревянную планку,
управляющие скоростью вращения круга. Смазанные колеса с тихим
шелестом быстро вращались. Она была неравнодушна к вазам, однако
кувшины раскупались более быстро; миссис Блирз, владелица магазина
сельскохозяйственных принадлежностей в Сельме, расположенном в
двадцати милях от дома старухи, говорила ей, что на ее маленькие
широкогорлые кувшины, раскрашенные в темные цвета, образовался
настоящий спрос. Они могут использоваться как угодно, начиная от
емкостей для хранения сахара и заканчивая местом для складывания
губной помады, сказала миссис Блирз, а если на донышке кувшина
вдобавок стоит автограф Ребекки Фейрмаунтейн, то покупатели платят
за них даже больше. Как-никак, о Ребекке писалось и в "Сельма
Джорнел", и в "Алабама крафтсмен", а четыре года назад на алабамской
ярмарке она получила первый приз за наиболее оригинальную
гончарную скульптуру. Теперь она делала скульптуры только изредка,
чтобы не потерять навык, но зато изготовила огромное количество
кувшинов, ваз и кружек, потому что одним лишь искусством сыт не
будешь.
	Утренний солнечный свет лился из двух окон напротив старухи,
растекался по деревянному полу мастерской и отражался от стоящих на
сосновых полках законченных работах: здесь были чашки и блюдца
цвета осенних листьев, тарелки, темно-синие, как полуночное небо,
набор кувшинов всех оттенков от розового до темно-пурпурного, черные
кружки, бока которых были похожи на ствол сосны, необожженные
образцы с ярко раскрашенными фигурками чокто. Сама мастерская
представляла собой мешанину цветов и очертаний, буйство творения, в
центре которого и сидела старуха, куря простую глиняную трубку и
оценивая взглядом кусок глины, лежащий перед ней. Она разгладила его
бока, время от времени макая в чан с водой, чтобы не дать глине
засохнуть. Она уже сделала несколько не очень хороших заготовок,
которые наверняка треснут при соприкосновении с обжиговым жаром
сушильной печи. Теперь пришло время решать.
	В этом образце она видела вазу. Высокую вазу с рифленым краем
ярко-красного цвета, как кровь женщины в тот момент, когда она
находится с любимым мужчиной. Да, -  подумала она, -  высокая красная
ваза для белых диких цветов. Она добавила немного глины из стоявшего
рядом ящика, еще раз смочила пальцы и принялась за работу.
	Крепкое, испещренное глубокими морщинами лицо Ребекки
Фейрмаунтейн было покрыто пятнышками глины. Ее кожа был цвета
красного дерева, а глаза -  чистое черное дерево. Из-под широкополой
соломенной шляпы выбивались пряди прямых седых волос, которые
падали ей на плечи. Когда она начала работать, ее глаза сузились от
напряжения, а из правого уголка рта стали вырываться голубые клубы
дыма; она курила кроличий табак, который собирала в лесу, и его
характерный аромат сгорающих листьев наполнил мастерскую. Дом
Ребекки стоял вдалеке от главного шоссе и со всех сторон был окружен
девственным лесом. Электрическая компания несмотря на это протянула
линии к некоторым из ее соседей, но сама она отказалась от этого
фальшивого мрачного света.
	Выводок перепелок брызнул из дальних кустов и рассыпался по
небу. Их полет привлек внимание Ребекки; она некоторое время
наблюдала за ними, гадая, что заставило их покинуть свое убежище.
Затем увидела поднимающиеся в небо клубы пыли и поняла, что к дому
приближается автомобиль. Почтальон? -  удивилась она. Слишком рано.
Налоговый инспектор? Не дай Бог! Ребекка неохотно остановила
гончарный круг, поднялась со стула и подошла к окну.
	Когда она увидела машину Джона Крикмора, ее сердце
подпрыгнуло от радости. Последний раз она видела дочь и внука на
Рождество. Она открыла дверь и направилась к белому домику,
стоявшему в стороне от мастерской, где остановился "Олдс". Рамона и
маленький Билли уже вышли из машины, но где же Джон? Когда Ребекка
увидела их лица, то поняла, что случилось что-то нехорошее. Она
перешла на хромой бег и заключила в объятия дочь, чувствуя, что вокруг
нее саваном обернуто напряжение.
	Ребекка сделала вид, что не замечает распухшие глаза Билли. Она
взъерошила его волосы и сказала:
	-  Малыш, скоро облака станут мешать тебе расти дальше, да?
	Ее скрипучий голос дрожал от возбуждения от встречи с ними.
	Билли слабо улыбнулся.
	-  Нет, бабуля. Я никогда не стану таким высоким!
	-  В тебе и так уже почти пять футов! Дайте-ка мне на вас
наглядеться! -  Ребекка вынула из рта трубку и в восхищении потрясла
головой. -  Рамона, ты прекрасна, как апрельский день! Твой вид ласкает
мой взгляд!
	Она снова обняла свою дочь, чувствуя, что у той вот-вот потекут
слезы.
	-  Хотите сассафрасового чаю?
	-  Да, конечно.
	Они направились к дому -  старушка обняв дочь, женщина держа
за руку сына. На террасе лежала большая поленица дров для кухни;
рядом с домом, там, где лес был вырублен, находился колодец, а на краю
леса стояла коптильня. В комфортабельном, но бедно обставленном
доме на кухонной отапливаемой дровами печке Ребекка вскипятила
ароматный сассафрасовый корень.
	-  Билли, -  позвала она, -  я только что закончила одну вещь. Она
стоит на гончарном круге. Сбегай, посмотри на нее и скажи мне, что ты
думаешь по поводу того, в какой цвет ее надо покрасить.
	Он пулей выскочил с кухни, горя нетерпением оказаться в
мастерской, с ее необузданными красками и формами. Рамона села за
кухонный стол с чашкой чая, и Ребекка тихо обратилась к ней:
	-  Я хочу услышать все, пока мальчик не вернулся.
	Рамона не смогла дольше удерживать слезы; она крепилась при
Билли, но теперь силы оставили ее. Она дрожала, всхлипывая, а ее мать
гладила ее по шее и плечам, стараясь снять напряжение. Рамона начала с
трагедии Букеров и закончила событиями этого утра.
	-  Ты бы слышала... что говорил сегодня Джон... при Билли...
	Старушка зажгла трубку длинной кухонной спичкой и выпустила
клуб голубого дыма.
	-  А чего ты ждала? -  спросила она. -  Что Джон отпустит тебя с
наилучшими пожеланиями? Это все не потому, что он видит зло в тебе
или в Билли, а потому, что он перестал понимать, что плохо, а что
хорошо. Все, чего он боится или что заставляет его думать, кажется ему
черным, как адская кочерга. Проклятье, девочка! Я знала, что все так
получится... я наверное болтаю, как любая другая бабка, да?
	-  Я не имел в виду себя. Я беспокоюсь за Билли.
	-  О, нет. -  Ребекка покачала головой. -  Не говори так. В нашей
семье и без того было слишком много мучеников. Итак: ты пошла на
проповедь этого Фальконера и подумала, что это ОН, так?
	-  Да, -  согласилась Рамона, -  я знаю, что это так.
	-  Откуда ты это знаешь?
	-  Если бы я могла это объяснить, то тебе пришлось бы признать,
что ты меня совсем не знаешь. Как я жалею, что пошла туда! Какая же я
дура!
	-  Что сделано, то сделано, -  блеснула глазами Ребекка. -  Ты
разговаривала с Билли?
	-  Еще нет.
	-  Почему?
	-  Я... не думала, что подошло время. Я думаю, что это для него
будет слишком. Прошлой ночью... нечто, что, он думал, было его отцом,
пришло время за ним и отвело его на дорогу, где его чуть не раздавил
грузовик.
	Ребекка нахмурилась и мрачно кивнула.
	-  Оно уже вышло на него. Он может обладать способностью
видеть, но может не обладать способностью понимать, что видит, или
способностью помочь. Наша семья была полна как хороших, так и
червивых плодов. Были, конечно, те, кто не в счет, вроде твоего прадяди
Николя К. Хэнкока, ставшего королем мошенников, торгующих духами,
которого пристрелили за передергивание в покер. Потом, твоя
прапрабабушка Руби Стиил, основавшая в Вашингтоне организацию по
изучению загробной жизни. Я говорю тебе это все вот к чему: если Билли
лишен способности помогать, то и видеть ему ни к чему. Если он не
сможет двигаться вперед, он двинется назад. Для этого у него достаточно
крови белого человека, Рамона.
	-  Я думаю, он может помогать. Он уже помог.
	-  Ты хочешь, чтобы он вступил на Неисповедимый Путь?
	-  Я хочу, чтобы он продолжил его, поскольку считаю, что он уже
начал там, в подвале.
	-  Может быть. Но ты знаешь о Пути, так же как и я: если он
недостаточно силен, если у него нет врожденной способности понять его,
то ритуал может повредить ему. Мне было пятнадцать лет, когда отец
провел со мной этот обряд; тебе было шестнадцать. Мальчику только
десять. Я слышала только об одном человеке, вступившем на путь в
столь раннем возрасте: Томас К. Коди, живший в начале девятнадцатого
века. Интересный человек. Говорят, что наш Старый Враг настолько
ненавидел его, что поднял его труп из могилы и бродил в его обличье с
ножом в одной руке и топориком в другой. Томас и эта штука боролись
на краю утеса в течении двух дней, пока на свалились вниз.
	-  Ты веришь в это?
	-  Я верю в то, что Томас был очень силен. Я верю в то, что наш
Враг показал нам еще не все свои трюки. Изменение образов для обмана
только часть их.
	-  Тогда тем более важно, чтобы Билли начал свой Путь сейчас, -
сказала Рамона. -  Я хочу объяснить ему, что собиралось убить его
прошлой ночью.
	-  Если он не готов, то ритуал может повредить ему. Ты ведь
знаешь это, не так ли?
	-  Да.
	Входная дверь открылась и закрылась. В кухню вошел Билли с
вымазанными в глине руками. Он держал довольно большую сосновую
шишку, надеясь, что она понравится бабушке.
	-  Да, здоровенная шишка, -  Ребекка положила ее на стол перед
собой и посмотрела в глаза Билли. -  Как ты смотришь на то, чтобы
остаться здесь на несколько дней?
	-  Нормально. Но мы вернемся к папе, да?
	-  Да, -  утвердительно кивнула Рамона. -  Конечно.
	-  Ты видел мою новую заготовку? -  спросила Ребекка. -  Это будет
высокая ваза.
	-  Да. Я видел. Думаю, что она должна быть... -  он задумался. -
Красной. Темно-красной, как кровь чокто.
	Ребекка согласно кивнула.
	-  Да, -  произнесла она и на ее лице появилось выражение
удовлетворения, -  я об этом не догадалась.


18

	Билли разбудила бабушка, стоящая рядом с его кроватью держа в
руках лампу, бросающую бледно-золотой отсвет не стены. Через
открытое окно доносился похожий на звук циркуляционной пилы
стрекот цикады, сидящей в листве дуба, то утихающий, то снова
усиливающийся в полночной тишине. Билли показалось, что он
чувствует запах дыма.
	-  Одевайся, -  сказала Ребекка и, держа в руке лампу, направилась к
стулу, на спинке которого висела одежда мальчика. В кармане джинсов
лежал кусочек угля, который она внимательно осмотрела, когда Билли
показал ей его; вечером она покрыла его щелоком, чтобы он не рвал
карманы и не смог порезать Билли руку своими острыми гранями.
	Билли протер глаза и сел.
	-  Сколько сейчас времени?
	-  Время начинать, -  отозвалась Ребекка. -  Давай, вставай.
	Находясь все еще в полусонном состоянии, он вылез из кровати и
оделся. Он ощущал тяжесть в животе, и чувствовал, как тот
переворачивается. Билли испугался, что его снова стошнит. Он не знал,
что с ним произошло; после ужина, состоящего из овощного супа и
куриных крылышек, бабушка дала ему кружку чего-то черного и
маслянистого, вкусом напоминающего патоку. Она сказала, что это
нужно для того, чтобы сохранить его организм "правильным", однако
через двадцать минут он был на улице, выдавливая свой ужин на траву.
Его рвало до тех пор, пока в желудке ничего не осталось, и теперь он
чувствовал легкость в голове и слабость.
	-  Можно мне попить? -  спросил Билли.
	-  Попозже. Одевай ботинки.
	Он зевнул и начал борьбу со шнурками.
	-  Что случилось? Куда мы идем?
	-  На улицу, чуть-чуть прогуляться. Твоя мама тоже пойдет с нами.
	Билли стряхнул с себя последние остатки сна. Бабушка была в том
же фартуке и юбке, что и вчера, однако шляпу сменил ярко
раскрашенный шарф, повязанный вокруг головы. Серебряные волосы
Ребекки сверкали в свете лампы.
	-  Иди за мной, -  сказала она, когда Билли оделся.
	Они вышли из дома через кухонную дверь. Все небо было усыпано
звездами, а луна была похожа на пузатую оранжевую тыкву. Билли шел
за бабушкой по направлению к маленькой коптильне и увидел, что из ее
трубы ветер поднимает столб белого дыма. Неожиданно из темноты в
круг света, очерчиваемый лампой, вступила Рамона и положила руку на
плечо Билли. Его сердце забилось чаще, потому что он понял, что
тайные уроки, которые он должен выучить, вот-вот начнутся.
	Рамона одернула ему рубашку и поправила воротник, будто готовя
его к посещению церкви. Она улыбнулась, но в ее глазах Билли заметил
беспокойство.
	-  У тебя все прекрасно получится, -  сказала она тихим голосом.
	-  Да, мэм, -  он храбрился, нервно поглядывая на коптильню.
	-  Ты боишься?
	Билли утвердительно качнул головой.
	Бабушка подошла ближе и внимательно поглядела на него.
	-  Очень боишься? -  спросила она пытливо глядя на Билли.
	Он помедлил, зная, что они не будут учить его, если он сам этого
не захочет; однако ему очень хотелось знать, почему он видел Вилла
Букера, вылезающего из кучи угля.
	-  Нет, -  ответил он. -  Не слишком.
	-  Когда это начнется, остановиться будет невозможно, -  в
последний раз предупредила их обоих Ребекка. Затем она кряхтя
наклонилась к Билли и осветила лампой его лицо.
	-  Ты сильный, мальчик?
	-  Да, у меня есть мускулы, и я могу...
	-  Нет. Есть ли у тебя сила здесь, -  и она постучала его по груди
рядом с сердцем. -  Достаточно ли ты силен для того, чтобы ходить в
темные места и возвращаться назад еще более сильным? Силен?
	Взгляд старушки бросал ему вызов. Он оглянулся на столб белого
дыма, нащупал в кармане кусочек угля, выпрямился и спокойно ответил:
	-  Да.
	-  Хорошо. Тогда мы готовы.
	Ребекка выпрямилась и откинула щеколду входной двери
коптильни. Из открытой двери медленно выкатилась волна пепла,
заставив колебаться пламя в лампе. Рамона взяла Билли за руку и вслед
за матерью вошла внутрь. Дверь сейчас же снова закрылась на щеколду
изнутри.
	Костер из сосновых веток, обложенный камнями, полыхал на
земляном полу; прямо над ним, в нескольких футах от потолка, был
круглый металлический дымоход, направлявший дым в трубу. Билли
понял, что костер разожгли давно, и постель из угля, на которой он
горел, мерцала красными и оранжевыми сполохами, то тут, то там
свисали деревянные крюки и рамы для подвешивания мяса; Ребекка
повесила лампу на один из них и жестом пригласила Билли сесть у огня.
Когда он устроился и жар от костра тугой маской стянул ему щеки,
бабушка развернула тяжелое одеяло, которое лежало на полке, и
обернула им плечи Билли так, что торчать наружу остались только его
руки и лицо. Все стены коптильни были завешаны шерстяными
разноцветными одеялами, чтобы удерживать внутри тепло и дым. С
одного из крюков, блестя перьями, свисала темно-красная керамическая
сова, с другого -  странная красная керамическая маска, с еще одного -
что-то, похожее на руку, сжимающую сердце, и с четвертого -
ухмыляющийся белый керамический череп.
	Рамона села справа от Билли. Ребекка дотянулась до дымохода,
тронула маленький рычажок, и заслонка с лязганьем закрылась. Дым
медленно начал расползаться по помещению. Затем Ребекка подошла к
сумке, стоявшей в углу, и вернулась с пригоршней мокрых листьев; она
бросила их в костер, и дым сразу же стал более густым, сменив цвет на
голубовато-серый и начав змеиться невысоко от пола. Она достала из
сумки еще три предмета -  черненую глиняную трубку, кожаный кисет,
расшитый синими и желтыми бусинками, и потрепанную старую
Библию в кожаном переплете -  а затем опустилась на пол слева от
Билли.
	-  Мои старые кости не выдержат слишком долго, -  тихо сказала
она, раскладывая предметы перед собой.
	Языки пламени прыгали, рисуя на стенах корявые тени;
сгорающие листья трещали и сыпали искрами. Дым становился все гуще
и начал щипать Билли глаза; по его лицу и груди катились капли пота.
	-  Это начало, -  сказала Ребекка, глядя на мальчика. -  С этого
момента для тебя все будет новым. Перво-наперво ты должен знать кто
ты есть и что ты есть. Цель поет в тебе, Билли, но чтобы понять скорее,
ты должен выучить песню.
	Лицо Ребекки приблизилось к лицу Билли, в ее глазах сверкали
отблески пламени.
	-  Песню чокто, песню жизни, посланную нам Дарующим
Дыхание. Он в этой книге, -  она прикоснулась к Библии, -  но он также и
везде. Внутри, снаружи, в твоем сердце и душе, везде...
	-  А я думал, он живет в храме, -  сказал Билли.
	-  В храме тела, да. Камни и бревна здесь не причем.
	Ребекка развязала кисет и начала набивать трубку темной,
выглядевшей маслянистой смесью древесной коры и трав плюс кусочки
похожего на папоротник растения, растущего на берегах далекого ручья.
	-  Сотни лет назад все эти земли принадлежали чокто. -  Она
повела вокруг себя рукой, разгоняя неподвижную завесу дыма. -
Алабама, Миссисипи, Джорджия... наш народ жил здесь в мире,
привязанный, как фермеры, к земле. Когда пришли бледнолицые, они
захотели отнять у нас эту землю, поскольку увидели, как она хороша;
Дарующий Дыхание предписал нам принять их и научиться жить в их
мире, в то время как другие племена начали войну и были истреблены.
Чокто выжили, но теперь мы стали народом, о котором никто не
помнит. Тем не менее, наша кровь жива и сильна, а наши знания,
которые мы приобрели умами и сердцами, не потеряны. Дарующий
Дыхание -  Бог чокто, но он не отличается от Бога белых людей -  тот же
самый Бог, без фаворитов, с любовью ко всем мужчинам и женщинам.
Он говорит с нами бризом, дождем и дымом. Говоря, он обращается к
сердцам, и может сдвинуть горы руками человека.
	Она закончила набивать трубку, прикоснулась тлеющим угольком
к табаку, и принялась ее раскуривать. Закончив, она вынула трубку изо
рта и передала глядящему на нее с изумлением Билли.
	-  Возьми, -  сказал Ребекка. -  Это для тебя. Рамона, нам нужно еще
листьев. Принеси, пожалуйста.
	Пока мама скармливала костру порцию листьев, Билли взял
трубку в руки. Он сделал пробную затяжку, и ему показалось, что его
голова взлетает вверх. Он содрогнулся от приступа кашля. Дым и тепло,
казалось, еще ближе подступили к нему, и он едва мог дышать. Он
ощутил, как в нем нарастает паника, но в этот момент бабушкина рука
опустилась ему на плечо.
	-  Все хорошо. Расслабься, теперь попробуй еще раз.
	Он попробовал, дым от трубки вцепился ему в горло, а в глазах
появились черные точки.
	-  Ты привыкнешь к этому, -  успокаивала его Ребекка. -  Так о чем
я? Ах, да. Дарующий Дыхание. Бог чокто. Бог белого человека. ОН
также награждает талантом, Билли, делать добро. Все время вдыхай
дым. Так, правильно. Некоторые люди могут рисовать прекрасные
картины, некоторые могут писать красивую музыку, другие имеют
золотые руки, а некоторые острый ум; абсолютно в каждом человеке
заложено семя таланта делать что-нибудь полезное для этого мира. И
заниматься этим -  шлифовать этот талант, выращивая семя в
прекрасный плод -  задача жизни человека.
	Билли снова затянулся и ужасно закашлялся. Одеяло на его плечах
увлажнилось от пота, а его сердце продолжало стучать все быстрее и
быстрее.
	-  Даже во мне, бабуля? Есть это семя во мне?
	-  Да. Особенно в тебе.
	Она достала платок, вытерла слезящиеся глаза и передала его через
Билли Рамоне, которая промокнула пот, текший по ее лицу и шее.
	Билли глядел на огонь. Его голова наполнилась запахом горелой
веревки, и теперь табачный дым стал казаться ему даже сладким. Языки
пламени, казалось, стали ярче и приобрели восхитительные оттенки всех
цветов радуги. Он как бы со стороны услышал свой голос.
	-  А какого типа это семя?
	Билли дрожал, глядя на языки пламени, выстреливающие зелено-
оранжевые искры. Сквозь толстую завесу дыма были видны тени,
покрывающие стены.
	-  Нет, -  прошептал он. -  Это зло, как... как говорит папа!
	-  Твой отец ошибается, -  возразила Рамона, -  и он боится. В
смерти есть благородство. Но иногда... появляются те, кому необходима
помощь для перехода в иной мир, как, например Вилл Букер. Вилл не
мог успокоиться, пока лежал отдельно от своей семьи, и его дух -  его
душа -  восстала. Называй их призраками, приведениями или духами -
некоторые из них после смерти хотят зацепиться за этот мир из-за
смущения, боли или страха, некоторые из них в ошеломлении бродят в
поисках помощи. Но все они должны обрести покой -  они должны
отбросить свои эмоции и чувства, имевшиеся у них на момент смерти,
если они связывают их с этим миром -  до того, как перенесутся. Я не
говорю, что понимаю смерть, и я не говорю, что представляю, как
выглядит Рай и Ад, но смерть сама по себе не зло, Билли, это сигнал к
отдыху после тяжелого трудового дня.
	Билли открыл глаза и дотронулся дрожащей рукой до своего лба.
"Ты в тееееемном месте", шипел в его голове. Он превратился в рев
Джимми Джеда Фальконера: "ТЫ ВО ВЛАДЕНИЯХ САТАНЫ!"
	-  Я не хочу попасть в Ад! -  неожиданно простонал он и попытался
сбросить с себя одеяло. -  Я не хочу, чтобы Сатана забрал меня!
	Ребекка быстро обняла его за плечи.
	-  Ш-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш. Все хорошо. Ты в безопасности.
	Она позволила ему положить голову ей на плечо и ласково качала
его, пока Рамона подбрасывала листья в костер. Спустя минуту он
успокоился, но продолжал дрожать. Жара усилилась, но большая часть
дыма теперь поднималась к потолку и клубилась там толстыми слоями.
	-  Может быть, Ад изобрели сами люди, -  тихо произнесла
Ребекка, -  чтобы пугать им. Я думаю, что если Ад существует, то он
должен находиться прямо здесь, на земле... как и Рай. Нет, я думаю, что
смерть не имеет с этим ничего общего, это следующий шаг в познании
того, кто мы и что мы. Мы оставляем на земле глину, а наша душа
улетает. -  Она погладила лицо Билли и заглянула ему в глаза. -  Но это
не значит, что не существует таких вещей, как зло.
	Билли замигал. Его бабушка стала темным силуэтом, окруженным
бело-красным сиянием. Он почувствовал усталость и начал бороться с
закрывающимися глазами.
	-  Я буду... бороться с этим, -  пробормотал он. -  Я ударю это... и
пну ногой... и...
	-  Хотела бы я, чтобы это было так просто, -  вздохнула Ребекка. -
Но оно злобно и может принимать любое обличье. Оно может даже
сделать себя прекрасным. Иногда ты не видишь то, чем оно оставляет
рубец на твоем духе и вцепляется в тебя. Сам мир может быть злым
местом и пропитать людей до мозга костей жадностью, ненавистью и
завистью. Зло -  это жадная свинья, которая может передвигаться и на
своих собственных ногах, стараясь уничтожать любую найденную им
искру добра.
	Словно во сне, Билли поднял трубку и снова затянулся. Дым
показался ему мягким, как лакричная палочка. Он внимательно слушал
бабушку и глядел на клубы дыма под потолком.
	Старушка откинула со лба потную прядь волос.
	-  Ты боишься? -  осторожно спросила она.
	-  Нет, -  ответил Билли. -  Но я... хочу спать.
	-  Хорошо. Теперь я хочу, чтобы ты отдохнул, если сможешь.
	Она взяла у него из рук трубку и вытряхнула угли в костер.
	-  Не могу, -  пробормотал он. -  Не сейчас.
	Затем его глаза закрылись, и он уплыл в темноту, слыша тихое
потрескивание костра; темнота не была страшной, а наоборот, теплой и
безопасной.
	Ребекка осторожно положила его на землю, подоткнув под него
одеяло так, чтобы он продолжал потеть. Рамона подбросила листьев, и
они обе вышли из коптильни.


19

	Билли проснулся как от толчка. Он был один. Костер почти
догорел, оставив после себя мерцающие угли; жара все еще оставалась
невыносимой, а под потолком продолжал неподвижно висеть дым. Его
сердце сильно застучало, и он попытался освободиться от одеяла.
Улыбающийся керамический череп блестел темно-красным светом.
	Неожиданно с костром что-то произошло. Языки пламени
затрещали и зашипели. Билли как зачарованный наблюдал, как из кучи
углей появилось большое огненное кольцо. Оно трещало, разбрасывая во
все стороны искры.
	Появилась горящая пикообразная голова с глазами из шипящих
углей. Красные кольца, путаясь и корчась, выпихивали огненную
гремучую змею из костра к Билли. Ее глаза уставились на него, а из
раскрытой пасти стали сочиться рубиновые капли огненного яда. Змея
подползала все ближе, издавая звук рассыпающейся обугленной бумаги;
Билли попытался отползти, но запутался в одеяле. От ужаса у него
пропал голос. Змея коснулась одеяла, которое тут же задымилось и
вспыхнуло. Затем она откинулась назад, приготовившись к броску.


 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу: [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7]

Страница:  [2]