Билли собрался ударить ее, но не успел он поднять руку, как что-
то серое и почти прозрачное бросилось из облака дыма под потолком
вниз.
	Это был большой, свирепо выглядевший орел, и телом и крыльями
из призрачного, колеблющегося дыма. С высоким, злым криком, эхом
отозвавшимся в голове Билли, орел-дым бросился на пламя-змею,
которая подалась назад разбрызгивая искры, летящие между ее клыков.
Орел отклонился и снова нырнул вниз; его дымные когти вцепились в
змеиный затылок. Несколько секунд враги боролись, а затем змея
крутанула хвостом и ударила им орла так, что тот отлетел в сторону.
	Балансируя лохмотьями крыльев, орел-дым снова бросился вниз, и
на этот раз его когти вцепились в тело змеи прямо сразу за головой.
Пламя-змея погрузила клыки в грудь орла, и Билли мог видеть их за
работой. Но тут неожиданно орел ударил, и клочья змеиного тела
полетели в разные стороны, превращаясь в язычки пламени. Кольца
пламени обвились вокруг тела орла, и оба они закружились в
сумасшедшем круговороте, напоминая горящую тряпку. Крылья орла
тянули их вверх к клубам дыма под потолком, и вдруг все исчезло, за
исключением нескольких язычков пламени, которые упали обратно в
угли.
	Пот ослепил Билли, и он начал неистово тереть глаза, ожидая
возвращения странных бойцов.
	-  Это грех, Билли, -  раздался тихий голос прямо у него за спиной.
	Билли испуганно обернулся. Там, в фартуке и рабочих шароварах,
сидел его отец, худой, с грустными глазами.
	-  Папа! -  в изумлении закричал Билли. -  Что ты здесь делаешь?
	-  Это все грех, -  тяжело покачал головой мужчина. -  Все, до
последнего кусочка.
	-  Нет, это не так! Бабуля говорила...
	Джон подался вперед, и в его глазах отразился свет от костра.
	-  Это гнилое, грязное, черное зло. Это женщина пытается
пометить твою душу, чтобы ты всю оставшуюся жизнь принадлежал
Сатане.
	-  Но она говорила, что мне надо кое-чему научиться! Что у меня
есть предназначение...
	Он медленно застонал, как будто слова мальчика нанесли ему
физическую боль.
	-  Весь этот... вся эта болтовня ничего не значит, сынок. Ты умный,
честный мальчик, и ты никогда не обращал внимания на разговоры о
призраках и духах, правильно? Этот Неисповедимый Путь -  ошибочен, и
он смертельно опасен, -  он протянул руку. -  Дай мне руку, Билли, и я
выведу тебя из этого гнусного места. Давай. Верь своему папе.
	Билли почти коснулся его руки. Яркие глаза отца смотрели
умоляюще, и как бы говорили о том, сколько отец перенес из-за него. Но
все же... что-то было не так.
	-  Как... как ты сюда добрался? -  спросил Билли. -  Мы приехали на
машине, поэтому... как ты сюда добрался?
	-  Я приехал на автобусе так быстро, как смог, чтобы спасти тебя
от вил Сатаны. И он пырнет тебя, Билли; о, да, он пырнет тебя, и ты
будешь кричать, если останешься в этом темном месте...
	-  Нет. Ты ошибаешься. Бабуля говорила...
	-  Меня не интересует, что она говорила! -  закричал мужчина.
Возьми меня за руку.
	И тут Билли увидел его пальцы. Ногти на них были черные.
	-  Ты не ... мой папа, -  прошептал он, отшатнувшись от ужаса.
Ты... нет!
	Внезапно лицо мужчины стало таять, как восковая свеча, и Билли
ясно увидел то, чем он был. Нос размяк и сполз вниз толстым наплывом
плоти; под ним находилось черное, отвратительное рыло. Щека сползла
к подбородку, а затем отвалилась совсем. Нижняя челюсть отпала,
обнажив тонкий рот с двумя желтыми кривыми клыками. Один из
голубых глаз скатился с головы, а на его месте показалось маленькое
глазное яблоко, похожее на глаз дикого вепря. Пока лицо менялось, этот
глаз не мигая смотрел на Билли.
	-  Мальчик, -  прошептало существо голосом, напоминающим
скрежет ногтей по поверхности классной доски, -  уходи отсюда! Беги!
Беги и прячься, придурок!
	У Билли от страха подкосились ноги. Ужасное лицо -  то самое,
которое он видел на дороге -  становилось все ближе, освещаемое
красными отблесками костра.
	-  Беги! -  гремело оно.
	Но, как и в прошлый раз, Билли парализовал страх.
	"Ты сильный?" -  вспомнил он бабушкин вопрос. "Есть ли сила в
твоем сердце?"
	-  Да, я сильный, -  хрипло произнес Билли. -  Да, я сильный.
	Существо остановилось, а затем разразилось смехом, от которого у
Билли заломило в голове. С лица сполз второй голубой глаз, и теперь на
Билли глядели два красных зрачка. Билли уже было бросился бежать,
как вдруг в его голове всплыл образ величественного орла, и он заставил
себя остаться на месте. Он смотрел в лицо зверя, стараясь не показывать
страха. Смех утих.
	-  Хорошо, -  прошептало существо, и, похоже, стало отходить от
Билли. -  У меня есть дела поважнее. Учи все, что сможешь, и учи
хорошо. Но не поворачивайся ко мне спиной, мальчик.
	Существо стало таять, превращаясь в черную маслянистую лужу на
полу. Бесформенный рот произнес:
	-  Я буду ждать тебя, -  и фигура исчезла.
	Лужа засияла голубым огнем и через мгновение тоже исчезла.
	Что-то коснулось его плеча, и он резко обернулся, издав стон от
страха.
	-  Бог мой, мальчик, -  произнесла Ребекка, сузив глаза. -  Что в
тебя вселилось? -  Она снова расположилась около костра, в то время, как
Рамона подбрасывала в него дрова и листья. -  Ты трясешься, как
осиновый лист! Мы вышли только на пять минут! -  Она внимательно
присмотрелась к нему и напряглась. -  Что случилось?
	-  Ничего. Ничего не случилось. Я ничего не видел!
	Ребекка кинула быстрый взгляд на дочь, а затем снова посмотрела
на мальчика.
	-  Хорошо. Ты можешь рассказать об этом потом, когда захочешь.
	Она помогла Билли снова усесться к огню, и он уставился на него
невидящим взглядом, пока она месила его шею и плечи сильными
коричневыми руками.
	-  Иметь такой дар -  такой талант, не побоюсь этого слова, -  не
так легко. Бремя настоящей ответственности никогда не бывает легким.
Но иногда ответственность встает стеной между тобой и другими
людьми; они не могут заглянуть тебе в голову, они не могут понять твою
цель и высмеивают тебя за твои действия, которые ты считаешь
правильными. Некоторые люди будут бояться тебя, а кое-кто
ненавидеть...
	Пока старушка говорила, Рамона смотрела на сына, изучая при
свете костра его лицо. Она знала, что он вырастет красивым молодым
человеком, за которым начнут увиваться девчонки, когда он пойдет в
файетскую окружную школу; но как сложится его жизнь? Будет жить
отдаленным от других людей, которые будут его бояться и ненавидеть?
Она вспомнила слова шерифа Бромли о том, что для Билли жизнь уже
никогда не потечет по-прежнему, и почувствовала боль в сердце. Он стал
взрослым только что, на ее глазах, однако она знала, что путнику на
Неисповедимом Пути необходимо всегда сохранять в себе кусочек
детства в качестве убежища от жизненных штормов. И еще потому, что
восприятие и понимание ребенка во многих случаях полезнее, чем
жесткое, рациональное видение мира взрослыми.
	-  ...Но правильное использование этого таланта еще труднее, -
говорила Ребекка. -  Ты, Билли, должен думать о себе как о вратах на
границе этого мира и другого. Ты должен научиться открывать себя,
чтобы давать пройти нуждающимся в этом. Но ты должен оставлять в
себе их страх и боль, как губка, впитывающая воду, чтобы они могли
пройти с не отягощенной душой. Это сделать непросто, и я не могу
помочь тебе научиться этому; это придет к тебе само собой, когда
подойдет время. Однако то, что ты сможешь сделать это в первый раз,
отнюдь не означает, что далее будет проще, ты только поймешь, что
сможешь это выносить. Все же первый раз -  самый трудный, поскольку
ты не знаешь, чего ожидать.
	-  Это больно?
	-  В какой-то степени. Нет, это не та боль, какую ощущаешь, когда
тебе делают укол или когда ты поцарапаешь колено о камень, при этом
болит здесь, -  она коснулась груди, -  и здесь, -  она дотронулась до лба. -
Это боль, которую ты наследуешь от тех, кому пытаешься помочь. Коме
того, я не утверждаю, что ты сможешь помочь каждому; некоторые духи
просто не хотят покидать этот мир, может быть потому, что слишком
бояться. Если они при жизни были подлыми и ненормальными, они
могут пытаться делать... плохие вещи, например, причинять людям
боль. -  Он чувствовала, как напряглись плечи мальчика. -  Или, вернее
сказать, они тем или иным способом заставляют людей самих причинять
себе боль, например, пугая их.
	Билли наблюдал, как скручиваются, чернеют и сгорают мокрые
листья. Он сидел все еще дрожа от впечатления увиденного им существа-
вепря и ломал голову над тем, что говорила ему бабушка.
	-  Я думал... что переход -  это все равно что сон, и если ты
хороший, то просыпаешься в Раю. Это правильно?
	-  А что, если ты должен идти спать, но не хочешь? Разве ты не
вертишься в кровати, и разве твоя бессонница не вызывает у тебя чувство
отчаяния? А что ты скажешь о том, если в тот момент, когда ты делаешь
что-то важное, или планируешь что-то на завтра, вдруг гаснет свет? Или
если ты пытаешься уснуть при зверской боли? Во всех этих случаях для
того, чтобы заснуть, тебе необходима помощь, не так ли? Я не хочу
сказать, что все духи цепляются за этот мир; многие из них сами находят
дорогу. За всю жизнь тебя может быть позовут на помощь не более двух
или трех раз, но позовут обязательно, и тебе придется в этом случае что-
то предпринимать...
	-  Например?
	Билли слизнул с верхней губы капельку пота. Он все еще находился
в состоянии оцепенения, и голос бабушки доносился до него как раскаты
эха из темной, глубокой пещеры.
	-  Я успокаиваюсь за гончарным кругом, -  ответила Ребекка. Твоя
мама -  за вышиванием. Твой прадедушка субботними вечерами
принимал горячие ванны. Тебе придется найти отдушину самому, когда
внутри тебя накопится столько боли, что ты почувствуешь, что надо
либо избавиться от нее, либо... -  она умолкла.
	-  Либо что, бабуля? -  быстро спросил Билли.
	-  Либо заблудиться в чужой боли, -  тихо ответила Ребекка. -
Несколько наших родственников... заблудились таким образом и
превратили свою жизнь в сплошное отчаяние. Кое-кто из них пытался
избавиться от этого при помощи вина и наркотиков. Один из твоих
дядей, давным-давно, сошел с ума и провел остаток жизни в
сумасшедшем доме...
	Эти слова обрушились на Билли как удар грома. Из его глаз
потекли слезы; может быть, он уже начал "сходить с ума", -  с ужасом
подумал он. В конце концов, разве не видел он рядом с собой орла-дым и
огонь-змею? Что-то злое, одетое в кожу его отца? Он всхлипнул и
всхлипывающим голосом рассказал бабушке и Рамоне, что он видел.
Они напряженно слушали Билли, и ему показалось, что глаза бабушки
превратились в черные угольки на коричневом морщинистом лице.
	Когда он закончил, Ребекка сняла со своей головы шарф, окунула
его в ведро холодной колодезной воды, которое она принесла с собой, и
вытерла ему лицо. Остужающая прохлада в духоте коптильни принесла
Билли громадное облегчение, успокаивающее его разгоряченное
сознание.
	-  Это было всего лишь картинками в твоей голове, Билли. Их
будет еще много. Я думаю, что каждый содержит в себе что-то от орла и
что-то от змеи; они борются между собой за то, чтобы либо вознести
твой дух высоко в небо, либо пригнуть его к земле. Вопрос заключается в
следующем: кому из них ты дашь победить и какой ценой? Что касается
второго виденного тобой существа, -  по ее лицу пробежала тень, как
грозовая туча по солнцу, -  то это то, о чем я тебя предупреждала. Ты не
должен показывать ему, что боишься... но это будет не так-то легко.
Рамона, не подашь мне вон тот кувшин?
	Она вынула пробку из коричневой бутылки, которую принесла с
собой Рамона, и налила в чашку густую темную жидкость с запахом
сассафраса и корицы.
	-  Может наступить такой момент, -  тихо продолжала Ребекка, -
когда зло попытается уничтожить тебя, как человек задувает свечку. Оно
попытается использовать твои слабости, повернув вещи так, что белое
покажется тебе черным, а черное белым. Я тоже видела это существо,
Билли, -  которое похоже на дикого вепря -  оно настолько
отвратительно, что на него невозможно смотреть. Оно пристрастилось
шутить со мной по ночам, когда я еще была моложе твоей матери.
Однажды утром, проснувшись, я обнаружила, что все мои глиняные
изделия побиты и раскиданы по мастерской. Незадолго до этого безо
всяких видимых причин в моем доме возник пожар. Ты помнишь ту
желтую собачонку, которую я звала Шефом? Я никогда не рассказывала
тебе, что произошло с ним на самом деле; я нашла его кусочки,
разбросанные в лесу вокруг дома, как будто кто-то разорвал его. Он был
последней собакой, жившей у меня. Я хочу тебе сказать, что то существо,
которое ты видел -  мой отец называл его "Меняющим Облик", потому
что он может принять любой вид, какой пожелает, -  наш Враг уже
долгое, долгое время. Почти каждый из нашей семьи видел его; это
опасный, хитрый зверь, Билли, и он пытается повредить нам при
помощи людей и животных, о которых мы заботимся. Он ищет в нас
слабости, и поэтому мы всегда должны быть сильными. Если мы
ослабнем, то он сможет повлиять на наш мозг, а может быть, и
повредить нас физически.
	-  Что это такое? -  голос Билли понизился до слабого шепота. -
Это Дьявол, бабуля?
	-  Я не знаю. Я знаю только, что он очень старый, поскольку даже
первые целители чокто рассказывали о "звере с телом из дыма". Рассказы
о Меняющем Облик прослеживаются на протяжении столетий, и
некоторые члены нашей семьи, которые не обладали достаточной силой
сопротивления, либо были обмануты его ложью, либо разорваны в
клочья его ненавистью. Ты никогда не знаешь, что он затевает; он
способен чувствовать исходящую от тебя угрозу, иначе он не пришел бы
взглянуть на тебя.
	-  Почему, бабушка? Почему он ненавидит нас?
	-  Потому что это жадное существо, которое использует страх для
увеличения своей силы. Он, как свинья в кормушке, питается
человеческими чувствами отчаяния, муки и замешательства; иногда он
ловит духов и не дает им уйти из этого мира. Он питается их душами, и
если и есть Ад, то это он. Когда мы работаем над освобождением этих
духов, принимая на себя их страдания, мы лишаем его обеденного стола.
Мы посылаем бедные души туда, где Меняющий Облик не властен над
ними. Именно поэтому зверь хочет любой ценой оборвать твой
Неисповедимый Путь.
	-  Я не знаю, что делать! -  прошептал Билли.
	-  Ты должен поверить в себя и в Дарующего Дыхание. Ты должен
идти вперед и вперед, не обращая внимания на происходящее и не
отклоняясь от своих обязанностей. Если ты оступишься, то внутри тебя
возникнет слабое место, в которое Меняющий Облик попробует
проникнуть. Зверя не интересуют больше ни я, ни твоя мама, Билли,
потому что большую часть своей работы мы уже выполнили; ты же -
молодая кровь, поэтому он и наблюдает за тобой.
	-  Он может повредить мне, бабушка?
	-  Не знаю, -  ответила Ребекка и вспомнила труп Шефа,
рассеянный в кустарнике, части которого висели на нижних ветках, как
будто Шеф взорвался.
	-  Я хочу, чтобы ты выпил это, Билли. Это поможет тебе уснуть.
Мы поговорим обо всем позже.
	Она подала ему чашку с жидкостью из кувшина. На Билли
нахлынул его призывный аромат. Его голова стала тяжелой, как
чугунное ядро. Он подумал, что с легкостью уснет и без напитка, но все
равно отпил из чашки; жидкость была сладкой и приятной на вкус,
несмотря на то, что сквозь сладость пробивался мускусный запах,
напоминающий запах поганок, растущих на зеленой поляне.
	-  До дна, -  приказала Ребекка. Билли допил все. Она улыбнулась. -
Очень хорошо.
	Билли улыбнулся в ответ сквозь маску текущего по лицу пота.
Образ вепря затуманился, как со временем бывает с любым кошмаром.
Билли смотрел на угли и видел все оттенки от ярко-оранжевого до
темно-фиолетового; его глаза стали закрываться. Последнее, что он
помнил перед тем, как погрузиться во тьму, была керамическая сова,
глядящая на него с крюка.
	Женщины оставили его лежащим на полу и закутанным в одеяло,
как в тяжелый саван. Ребекка заперла дверь снаружи.
	-  Нет нужды присматривать за ним до утра. -  Она потянулась,
затрещав костями. -  Похоже, он понял все достаточно хорошо, но нужно
еще поработать над его уверенностью. Мы снова начнем следующей
ночью.
	-  Он будет в безопасности? -  спросила Рамона, когда она
направилась к дому вслед за Ребеккой.
	-  Надеюсь. Он видел двойственность своей натуры, войну
хорошего и плохого внутри себя, и он встретился лицом к лицу с
Меняющим Облик. -  Они подошли к входной двери, и Рамона
оглянулась вглядываясь в очертания коптильни. Ребекка обняла ее за
плечи. -  Билли уже потыкали в поиске слабого места. Я не знала, что это
может начаться в столь раннем возрасте. На этот раз он устоял, но зверь
не вернется больше в таком облике. Нет, Враг будет хитрее и сильнее. Но
и Билли будет хитрее и сильнее.
	-  Нужно ли рассказывать ему о черной ауре?
	-  Нет. Он сам дорастет до ее видения, так же, как и ты. Я не хочу
загружать его еще и этим. -  Она взглянула на свою дочь, склонив голову
набок. -  Он проспал весь день. Если ты услышишь, что он плачет, то не
должна бежать и будить его. Это уходит его старая жизнь и ей на смену
приходит новая, понимаешь?
	-  Да, -  ответила Рамона. -  Но только... он там один.
	-  Да так и должно быть. Пока длятся эти три дня, ты можешь быть
на его стороне, но дальше он пойдет один. Ты знала это до того, как
привела его ко мне. -  Ребекка осторожно сжала плечи дочери. -  Я
ошиблась насчет него, его кровь порченая, но зато сильны душа и
сердце. Ты будешь гордиться им, девочка. А теперь пойдем, я сделаю
нам чаю.
	В коптильне Билли свернулся клубком, как младенец, готовый
появиться на свет.



5. ЧЕРНАЯ АУРА

20

	-  Билли, -  крикнул Кой Гренгер из-под маленького прилавка
продуктового магазина. -  Нашел, по твоему заказу! -  он вытащил
пыльный пластиковый набор для рукоделия. -  Он завалился за коробку.
Тебе еще нужны кровельные гвозди?
	-  Да, сэр. Пару упаковок.
	Парень оторвал взгляд от спортивного журнала и быстро подошел
к прилавку, пока Грендер искал гвозди. Стоял май 1969 года, и Билли
Крикмору исполнилось семнадцать. Он уже вымахал в шесть футов и
теперь был одного роста с отцом; несмотря на то, что, как и отец, он был
ширококостным, Билли был очень худой, кожа да кости, и из коротких
рукавов старой синей рабочей куртки торчали кисти рук, покрытые
пятнами масла и смазки: Билли работал на бензоколонке. Из-за худобы
его скулы угловато выпирали под кожей лица, а темно-карие глаза
сверкали янтарем, когда в них попадали солнечные лучи. Теплое
весеннее солнце уже окрасило кожу Билли в цвет скорлупы ореха. Его
темные волосы были хитросплетением кудрей, в беспорядке спадающих
на лоб. Он не был подстрижен так коротко, как это обычно бывало
раньше, поскольку Куртис Пил наконец прочитал в одном из журналов
для парикмахеров, что длинные волосы -  это "символ" его более
молодых клиентов, наиболее огорчительный для их родителей, которые
вставали на дыбы, если слышали по радио музыку "Битлз".
	Билли вырос красивым молодым человеком за те семь лет,
которые прошли с тех дней, когда он посетил свою бабушку и пропотел
до изнеможения в ее коптильне. В его глазах сквозила осторожность -
его щит для защиты от слухов, которые порой долетали до него в
коридорах средней школы файетского округа. О нем они могли
говорить, что хотели -  его это не волновало, но когда он слышал
упоминание имени его матери или бабушки, то немедленно
набрасывался на обидчика. Однако он не был подлым и не был
подготовлен к подлым приемам, которые использовали в драках после
уроков деревенские ребята, выросшие точными копиями своих отцов;
удары ниже пояса и по глазам были обычным делом, и часто Билли
оказывался окруженный кричащими подростками, и его глаз ударялся о
чью-то коленку. Не было никого, кого бы он мог назвать близким
другом, хотя он мечтал о популярности и ездил субботними ночами в
Файет в компании общительных ребят, которым, казалось, было все
равно, с кем веселиться. Ему понадобилось много времени, чтобы
уяснить тот факт, что люди его боятся; он видел это в их глазах, когда
заходил в класс, слышал это, когда при его появлении прерывался
разговор. Он отличался от других -  достаточно было того отличия, что
он был темнокожим и стопроцентным индейцем -  и с момента прибытия
в среднюю школу оказался в изоляции. Его кожура осторожности стала
толще, защищая его самоуважение и оставшуюся детскую способность
удивляться окружающему миру.
	Читал он много -  истрепанные романы в твердых и мягких
обложках, которые он иногда находил в гаражных лавках. Несколько
недель назад он сделал настоящую находку: ящик старых выпусков
"Нэйшнл Джеогрэфикс", принесенных из чьего-то подпола, где они
плесневели. Его путешествия -  через леса по заброшенным
железнодорожным путям и старым полузаросшим дорогам -  уводили его
дальше и дальше от дома; часто, когда бывало не слишком холодно, он
уносил постельное белье в лес и ночевал там, довольствуясь компанией,
состоящей из него самого, и прислушиваясь к лесным звукам,
нарушающим ночную тишину. Сквозь бархатную черноту можно было
видеть сотни падающих звезд, а иногда тусклые проблесковые огни
самолета, летящего в Бирмингем. Днем он наслаждался солнечным
светом и мог не хуже мастера выследить оленей, иногда подходя к ним на
расстояние не более двадцати футов, прежде чем они замечали его
присутствие.
	Его любопытство толкало его на то, чтобы сделать еще один шаг,
дойти до следующего поворота или подняться на следующий холм; мир
зазывал его прочь из Готорна, от его дома, где его дожидались
молчаливая мать и хмурый отец.
	-  Вот, -  произнес Гренгер и положил упаковку гвоздей на
прилавок рядом с другими покупками -  хлебом, беконом, сахаром,
молоком и мукой -  которые сделал Билли. Джон задолжал Гренгеру
большую сумму денег и в последнее время посылал за покупками Билли;
Гренгер знал, что Крикморы едва сводят концы с концами, и что эти
кровельные гвозди пойдут на то, чтобы лачуга, которую они называют
домом, продержалась еще одно жаркое лето. В последний раз, когда
Гренгер потребовал с ним расплатиться, а это было в конце зимы, Билли
стал работать у него после уроков за бесплатные продукты; сейчас же
Билли работал на заправочной станции, отрабатывая бензин и
машинное масло.
	-  Хочешь, чтобы я занес на ваш счет? -  спросил Гренгер
парнишку, стараясь прогнать из голоса металлические нотки; несмотря
на то, что он искренне любил Билли, счет Крикморов вызывал у него
беспокойство.
	-  Нет, сэр, -  ответил Билли и выложил на прилавок несколько
долларов.
	-  О! Джон так рано отправился на рынок в этом году? -  спросил
Гренгер, делая пометку в записной книжке.
	-  Мама продала несколько своих работ дилеру в Файете. Я не
думаю, что это покроет весь наш долг, но...
	-  Все нормально, -  Гренгер взял деньги и, отсчитав сдачу
протянул Билли несколько монет. -  Плохо, что Джон не смог устроиться
на лесопилку. Говорят, они хорошо платят.
	-  Да, сэр, но им было нужно всего пять человек, а папа говорил,
что кандидатов было более пятидесяти. -  Билли начал складывать
покупки в сумку. -  Я думаю, что из-за этой засухи очень многие
нуждаются в деньгах.
	-  Да, -  согласился Кой. Он не думал, что какая-либо другая семья
испытывает большую нужду, чем Крикморы. Самой оплачиваемой
работой в Готорне по всей вероятности была работа на лесопилке
братьев Четемов; она принадлежала их семье уже более сорока лет,
находясь во все том же обветшалом деревянном здании и используя все
те же двигатели и приводы для вращения пил. -  Ну, может быть к концу
года у них еще появятся вакансии. А ты задумывался о своем будущем?
	Билли пожал плечами. Мистер Доусон, преподававший в школе
автомеханику, говорил, что он довольно неплохо разбирается в
механизмах и из него, возможно, выйдет неплохой механик; школьный
воспитатель мистер Мербери говорил, что его знания в английском
достаточно высоки, но не настолько, чтобы поступить в колледж.
	-  Не знаю. Наверное, буду некоторое время помогать папе.
	Кой хмыкнул. Земля Крикмора вот уже три года не приносила
урожая.
	-  Тебе нужно заняться строительным делом. Я слышал, что
строители редко сидят без работы и она хорошо оплачивается. Знаешь, я
думаю, что Готорн не место для такого блестящего молодого человека,
как ты. Я не хочу сказать, что это относится ко всем, но в тебе есть
талант. Нет, Готорн не для тебя, Билли.
	-  Я нужен моим предкам, -  улыбнулся он. -  Я единственный, кто
поддерживает "Олдс" на ходу.
	-  Ну, это не будущее.
	Над входной дверью зазвенел колокольчик, какой обычно
привязывают коровам на шею. Билли оглянулся и увидел, как в магазин
вошли миссис Петтус и Мелисса, чье голубоглазое лицо было обрамлено
копной волос цвета летнего сена. Билли на время забыл дышать; он
видел ее каждый день в школе, однако тем не менее низ его живота как
будто прошило электрическим током. До школьного бала -  Майской
Ночи -  осталось менее двух недель, и Билли пытался набраться
храбрости и пригласить ее на бал раньше, чем это сделает кто-то другой,
но когда он чувствовал, что вот-вот сможет осуществить свое намерение,
он вспоминал, что у него нет ни денег, ни водительских прав, а его
одежда всегда была с чужого плеча. Мелисса всегда щеголяла в ярких
платьях с чистым и сияющим лицом. Билли поднял сетку с продуктами,
желая уйти до того, как Мелисса увидит его запачканные руки и куртку.
	-  Ба, -  воскликнул Кой. -  Какие красавицы к нам пожаловали!
	-  Леди всегда должны быть в форме! -  весело ответила миссис
Петтус. Увидев Крикмора, она обняла свою дочь за плечи.
	-  Привет, -  ляпнул, не задумываясь, Билли.
	Мелисса улыбнулась и кивнула в ответ, но тут мать потянула ее к
прилавку.
	Подойдя к двери, Билли оглянулся и увидел, что она украдкой
наблюдает за ним. Его сердце сразу застучало. В следующую секунду у
него над головой звякнул колокольчик, и он со всего размаху врезался во
входящего в магазин.
	-  Эй, Билли, -  воскликнул Линк Паттерсон, стараясь
посторониться. -  Ты что, охотишься за скальпами?
	Он добродушно усмехнулся, но в следующее мгновение улыбка
застыла на его лице, потому что Билли уставился на него так, будто у
него на голове выросли рога.
	У Билли в жилах застыла кровь. Линк Паттерсон выглядел
здоровым и сытым, возможно потому, что он был одним из немногих,
принятых на работу на лесопилку, и в его жизни произошел поворот к
лучшему; его жена ждала второго ребенка в октябре, и он внес первый
взнос за трейлер, стоявший прямо возле входа. Тем не менее, Билли
видел его завернутым в страшный туманный кокон иссиня-черного
цвета, который медленно пульсировал.
	Линк издал нервный смешок.
	-  Что случилось? Ты что, увидел... -  Слово "привидение" тяжелой
гирей повисло у него на языке, и он проглотил его.
	Билли медленно протянул руку и коснулся тумана, но ничего не
почувствовал. Линк отступил на шаг.
	-  Парень, какого черта с тобой произошло?
	Кой Гренгер, миссис Петтус и Мелисса наблюдали за
происходящим. Билли зажмурился и потряс головой.
	-  Ничего, мистер Паттерсон. Простите. Я... простите.
	В следующее мгновение он выскочил за дверь и быстрым шагом,
прижимая к себе сетку с продуктами, двинулся по шоссе. Пройдя
несколько шагов, он и вовсе перешел на бег, чувствуя боль и страх. Что я
видел? -  спрашивал он себя и не мог остановить бег даже миновав
зеленые развалины домы Букера.
	-  Пачку "Кента", Кой, -  попросил Линк Паттерсон. Пока Гренгер
доставал сигареты, Линк подошел к окну и стал наблюдать за
убегающим Билли. Он слышал, как за окном раздавался высокий голос
циркулярных пил; через пятнадцать минут ему заступать на смену,
заменяя по просьбе начальства заболевшего рабочего.
	-  Этот парень, Крикмор... действительно странный, не правда ли?
-  спросил Линк ни к кому не обращаясь.
	-  Он носит в себе злое семя, вот что, -  ответила миссис Петтус. -
Моя Мелисса каждый день видит его в школе и говорит, что он
постоянно затевает драки.
	-  Нет, мама, -  вмешалась Мелисса, и высвободилась из объятий
матери. -  Совсем не так.
	-  Он постоянно дерется. Такой симпатичный мальчик, и такая
дурная у него кровь.
	-  Билли в порядке, -  встрял Кой. -  Он умный мальчик и далеко
пойдет, если развяжется со своей фермой. Вот твои сигареты, Линк. Как
работается на лесопилке?
	-  Все крошится и режется, -  пошутил Линк стараясь улыбаться.
То, как Билли смотрел на него, заставило его занервничать. Он заплатил
за сигареты и, усевшись за руль своего фургона, направился к лесопилке.
	Линк припарковал свой грузовик на посыпанной гравием
площадке и пару раз затянулся сигаретой, чтобы успокоить свои
взвинченные нервы, затем бросил окурок и взял свои тяжелые защитные
брезентовые перчатки. Он прошел несколько дюжин ярдов, отделявших
его от здания лесопилки, между желтых штабелей сосновых стволов,
лежащих по обоим сторонам железнодорожных путей; их привезли
совсем недавно и они еще распространяли вокруг себя запах смолы,
ожидая, когда их скатят в маленький пруд за лесопилкой до того, как
жара их высушит. Затем поднялся по шатким ступенькам, ведущим в
здание лесопилки.
	Пока он стоял за дверью, шум работающих пил просто раздражал;
когда Линк вошел внутрь, в золотистый туман опилок и тепло от трения
жужжащих циркулярных пил, ленточных пил и "конских хвостов",
резкий крик механизмов ударил его по мозгам словно кузнечный молот.
Он выудил из кармана затычки и засунул их в уши, но они мало
помогали. От запаха свежих обрезков и опилок у Линка запершило в
горле. Он отметил свой приход в стеклянной кабине, где за столом сидел
Лемер Четем с телефонной трубкой одного телефона у уха, набирая при
этом номер на другом. Лесопилка работала на полную мощность. Линк
увидел свое рабочее место -  мастер-пильщик, Дарки, работал на
распиловочной машине, выравнивая бревна, -  операции для двоих;
отсутствие напарника замедляло обработку потока строевого леса, -  и
поспешил к дальнему концу конвейера. Он занял место у жужжащей
распиловочной машины и начал манипулировать длинной ручкой,
которая увеличивала или уменьшала скорость вращения циркулярной
пилы, в то время как старый Дарки сортировал свежие стволы и
направлял их так, чтобы они подходили к пиле под правильным углом и
с соответствующей скоростью. Линк перемещал рукоятку, подстраивая
скорость вращения пилы в соответствии с криками Дарки.
	Бревна все подходили, быстрее и быстрее. Линк влился в работу,
следя за пахнущим маслом индикатором, показывающим скорость
вращения пилы.
	Лампы без абажуров свисали с потолка и освещали лесопилку
резким, порой ненадежным светом: многие работавшие на лесопилке
теряли пальцы именно из-за слабого освещения, потому что не могли
точно оценить расстояние до быстро вращающегося лезвия. Линк, став
частью дрожащей распиловочной машины, позволил себе расслабиться.
Его мысли вернулись к новому трейлеру. Это была хорошая покупка, и
теперь, когда на подходе его второй ребенок, он, Сьюзи и его сын Джефф
смогли выехать из лачуги, где они жили последние годы. Похоже, что
наконец судьба улыбнулась ему.
	-  Это рыхлое, как гнилой зуб, -  крикнул Дарки и вонзил в бревно
крюк. -  Проклятье, что за дерьмо они пытаются нам всучить!
	Он пододвинул дальний конец бревна на несколько дюймов,
чтобы оно правильно легло, а затем указательным пальцем увеличил
скорость подачи бревна. Линк передвинул рычаг вперед. Бревно начало
ползти, и из-под вонзающихся в него зубьев полетели желтые опилки.
Неожиданно распиловочная машина завибрировала, и Линк подумал:
"Эта сукина дочь собирается..."
	В этот момент раздался громкий треск, пронесшийся по всей
лесопилке. Линк увидел, как треснуло бревно и пила вылетела из него.
	-  ВЫРУБИ ЕЕ! -  заорал Дарки, и Линк дернул рычаг вниз, думая:
"Я спокоен, я спокоен, я спокоен, я..."
	Что-то промелькнуло словно желтый топор. Трехдюймовая щепка
пронзила левый глаз Линка с такой силой, что отбросила его голову
назад. Он закричал от ужасной боли, схватившись за лицо, и шатнулся
вперед, потеряв равновесие; чтобы удержаться на ногах, он
инстинктивно вытянул руку вперед... и жужжание пилы сменилось
голодным чавканьем.
	-  Помогите! -  закричал Дарки. -  Кто-нибудь, вырубите основной
рубильник!
	Линк зашатался, кровь отхлынула от его лица. Он поднял правую
руку, чтобы протереть глаза, и увидел сквозь пелену мокрую шишку
белой кости, торчащей из искалеченного предплечья. Его рука со все еще
дергающими пальцами и окровавленной перчаткой поползла от него по
ленте конвейера.
	В следующую секунду из обрубка, как из пожарного шланга,
хлынул фонтан крови.
	Кто-то выключил основной рубильник. Оборудование
обесточилось, пилы продолжали вращаться по инерции, издавая
шмелиное жужжание. У Линка подкосились колени. Он попытался
закричать, но у него пропал голос; в его голове продолжала звучать
циркулярная пила, вопящая ужасным металлическим голосом. Линк
никак не мог перевести дыхание. Он лежал в опилках, думая о том, что
испачкается и не хотел, чтобы Сьюзи видела его в таком виде.
	-  ...Не в таком виде, -  простонал он, баюкая свою изуродованную
руку как ребенка. -  О, Боже... О, Боже, не в таком виде...
	Сквозь туман, окутывающий его, прорвались голоса.
	-  ...~быстро зовите доктора...
	-  ...перевяжите ее... жгут в...
	-  ...кто-нибудь позвоните его жене!~
	-  Моя рука, -  прошептал Линк. -  Найдите... мою руку...
	Он уже забыл, что произошло с его рукой, но знал, что ее
обязательно нужно найти, чтобы доктор мог пришить ее обратно.
Опилки вокруг Линка были мокрыми, его одежда была мокрая, все
вокруг было мокрым. Через его сознание пронеслась черная волна.
	-  Нет, -  прошептал он. -  Это нечестно, только не так!
	По его щекам потекли слезы, смешиваясь с кровью. Он
почувствовал, что кто-то перевязывает рубашкой его предплечье; все
вокруг двигалось в замедленном темпе, все казалось сумасшедшим и
неправильным.
	-  ...~слишком много крови, это проклятая штука не...~ -  раздался
издалека бестелесный голос. Крик "...скорая помощь!" разнесся эхом и
затих вдали.
	Снова накатилась черная волна, которая, казалось, приподняла
Линка над тем местом, где он лежал. Это испугало его, и он начал
сопротивляться скрежеща зубами.
	-  НЕТ! -  закричал он. -  Я не дам... совершиться... этому...
	Голоса над ним слились в неясное бормотание. А что хуже всего,
его глаз был поврежден и он ничего не мог видеть.
	-  Протрите мне глаза, -  попросил он, но похоже его никто не
услышал. Его охватила опаляющая волна гнева. Ему еще столько нужно
сделать, осознал он. Его жена, о которой нужно заботиться! Новый
ребенок! Трейлер, которым он так гордился и в который вложил столько
труда! "Я не хочу, чтобы это свершилось!" -  закричал он про себя.
	Свет померк.
	-  Я не хочу, чтобы темнело, -  проговорил Линк.
	Склонившийся над ним бледный, заляпанный кровью Дарки
оглядел кольцо ошеломленных людей и спросил:
	-  Что он сказал? Кто-нибудь слышал? Боже, ну и месиво!
	Дарки опустился на колени, баюкая голову Линка. Все пилы уже
остановились, и они слышали сирену скорой помощи, раздававшуюся на
другом конце Готорна.
	Белая рубашка Лемера Четема была заляпана брызгами крови. Он
дрожал, и его пальцы беспомощно сжались в кулаки. Его мозг бешено
работал в двух направлениях: как возобновить остановившуюся работу и
как получше преподнести этот случай инспекторам по технике
безопасности. Он заметил руку Линка Паттерсона, лежащую на ленте
конвейера как большой раздавленный паук. Воздух лесопилки провонял
кровью и стал ледяным от шока.
	Дарки поднялся на ноги. Он издал громкий вздох и покачал
головой.
	-  Пусть кто-нибудь закроет ему глаза. С меня достаточно.
	Он вышел, не оглянувшись на Четема.


21

	Джон Крикмор задыхался в одетом не по сезону черном костюме
под проникающими сквозь ветви сосен солнечными лучами. Пока
преподобный Лейкем говорил, Джон оглянулся через плечо на фигуру,
сидящую на склоне холма в пятидесяти ярдах от места похорон, глядя на
процессию сквозь ряды маленьких надгробных плит. Когда Джон
пришел еще до того, как начались похороны, Билли уже был там.
Мальчик не шевелил ни единым мускулом, но Джон знал, что остальные
тоже видели его. Джон отвел взгляд от сына, пытаясь сосредоточиться на
том, что говорил новый священник Готорна, но чувствовал сидящего
среди сосен Билли; Джон беспокойно переминался с ноги на ногу, не
зная, куда деть руки.
	-  Аминь, -  произнес преподобный Лейкем. Гроб опустили вниз, и
Сьюзи стала так ужасно всхлипывать, что Джон поспешил отойти от нее.
Он некоторое время стоял и наблюдал за своим сыном. Билли сидел
неподвижно. Джон сунул руки в карманы и осторожно двинулся в его
сторону между холмиками земли, скользя по ковру из свежих сосновых
иголок. На лице сына была плотная маска секретов; Джон знал что
Рамона и Билли имеют от него кучу секретов -  темных вещей, которые
проделывались с Билли в то время, которое он провел в доме бабушки.
Джон не желал знать, в чем они заключаются, опасаясь осквернить себя,
и был рад только одной вещи: Ребекка Фейрмаунтейн получила свое
адское вознаграждение два года назад. Рамона и Билли нашли ее на
следующий день после Рождества сидящей с закрытыми глазами в
мягком кресле. Рядом с ней на столе стояла пожелтевшая фотография ее
мужа и красная ваза, полная лесных цветов.
	Джон подошел к сыну.
	-  Что ты здесь делаешь?
	-  Я захотел прийти.
	-  Люди видят, что ты здесь сидишь. Почему ты не спустился вниз?
	Он покачал головой, и в его глазах вспыхнули янтарные огоньки;
он не мог объяснить свои чувства, но когда он увидел тот черный туман,
вцепившийся в Линка Паттерсона, то понял, что случится нечто
ужасное. Он не рассказывал об этом матери до тех пор, пока не умер
мистер Паттерсон и весь город не узнал об этом несчастном случае.
Глядя, как опускается гроб, он размышлял о том, смог ли бы он
изменить судьбу этого человека, возможно всего лишь одним
предупреждением, или же этот несчастный случай уже ждал Линка
Паттерсона и никакие слова и поступки Билли не имели значения.
	-  Для чего ты пришел? -  спросил Джон. -  Я думал, ты сегодня
работаешь на заправочной станции.
	-  Я отпросился на сегодня. Во всяком случае, это не имеет
значения.
	-  Черта с два не имеет! -  Джон почувствовал, как его лицо
вспыхнуло от беспричинного гнева. -  Люди видят тебя сидящим здесь,
между могил, и что они должны думать? Проклятье, парень! Неужели в
тебе уже не осталось ни капли здравого смысла?
	Он почти схватил Билли, чтобы поднять его на ноги, но взял себя в
руки. Уже долгое время его нервы были натянуты до предела, и он
сорвался как безголовый дурак. Это же мой сын, подумал он, а не
незнакомец, которого я никогда не видел! Он закашлялся.
	-  Ты готов идти домой?
	Они вместе спустились с холма и мимо свежей могилы, усыпанной
яркими цветами, двинулись к "Олдсу".
	Автомобиль содержал больше проводочков и кусочков со свалки,
чем Франкенштейн. Двигатель, когда наконец заводился, стучал так,
будто внутри него перекатывались болты и гайки. Они выехали с
кладбища и направились к дому.
	Джон увидел его первым: белый фургон с красной надписью на
борту "БРАТЬЯ ЧЕТЕМ", стоящий около их террасы.
	Что еще случилось? -  спросил он сам себя, а затем подумал: это же
работа! Его руки сжали рулевое колесо. Конечно! Им нужен новый
человек на конвейер, поскольку Линк... Ему стало плохо от
промелькнувшей мысли, но -  плохо или нет -  его сердце забилось
сильнее от радостного предчувствия!
	Лемер Четем собственной персоной сидел с Рамоной на террасе.
Невысокий, крепко сбитый мужчина поднялся, завидев
приближающихся "Олдс".
	Джон остановил машину и вышел. Он сильно вспотел в своем
черном костюме.
	-  Как дела, мистер Четем? -  поприветствовал он.
	Мужчина кивнул головой, жуя зубочистку.
	-  Привет, Крикмор.
	-  Я и мой сын ездили отдать последний долг Линку Паттерсону.
Это ужасный случай, но я думаю, что человек не может быть слишком
осторожен рядом с этими пилами. Я имею в виду, что если ты работаешь
быстро, ты должен точно знать, что делаешь. -  Он поймал мрачный
взгляд Рамоны и опять почувствовал прилив гнева. -  Я слышал, что
лесопилка на время закрылась.
	-  Верно. Я ждал вас, чтобы поговорить.
	-  Да? Ну... чем могу вам помочь?
	Холеное лицо Четема имело потерянный и вялый вид, а вокруг
голубых глаз залегли серые круги.
	-  Не вы, Крикмор, -  ответил он. -  Я ждал вашего мальчика.
	-  Моего мальчика? Для чего?
	Четем вынул зубочистку изо рта.
	-  Я хотел пойти на похороны, -  сказал он, -  но у меня были дела.
Я послал цветы, вы, вероятно, видели их. Орхидеи. Кстати, о похоронах:
они -  финал пребывания человека на этом свете, не правда ли?
	-  Я думаю, да, -  согласился Джон.
	-  Да. -  Четем ненадолго перевел взгляд на поле, где новый урожай
кукурузы и бобов боролся с пыльной землей. -  Я приехал к вашей жене, и
мы долго разговаривали о... разных вещах. Но она сказала, чтобы я
поговорил с Билли. -  Он снова взглянул на Джона. -  Ваша жена сказала,
что Билли может сделать то, что нужно.
	-  Что? Что нужно сделать?
	-  Билли, -  тихо произнес Четем, -  мне нужно поговорить с тобой,
мальчик.
	-  Говорите со мной, черт побери! -  лицо Джона вспыхнуло.
	Голос Рамоны был мягким, как холодный бриз, но вместе с тем в
нем чувствовалась сила.
	-  Расскажите ему, -  сказала она.
	-  Хорошо. -  Четем снова принялся за зубочистку, переводя взгляд
с Джона на Билли и обратно. -  Хорошо, мэм, я расскажу. Перво-
наперво, я хочу, чтобы вы все знали, что я не верю... в привидения. -  На
его лице появилась легкая виноватая улыбка, выдававшая его
смущение. -  Нет! Лемер Четем никогда не поверит в то, чего не видел.
Однако, как вы знаете, мир полон суеверий, и люди верят в кроличьи
лапки, демонов и... особенно в приведения. А теперь представьте себе
суровых мужиков, которые работают на пределе на производстве,
которое возможно -  возможно -  опасно. Иногда они могут быть более
суеверными, чем куча деревенских баб. -  Он издал нервный смешок, и
его щеки надулись, как у жабы. -  Линк Паттерсон мертв уже три дня, а
сегодня его похоронили. Но... иногда суеверия могут глубоко засесть в
сознании человека и буквально глодать его. Они могут сжевать человека
полностью.
	-  Как эта проклятая пила Линка, -  горько проговорил Джон. Все
его надежды на получение работы окончательно испарились. Мало того,
этот ублюдок Четем хочет Билли!
	-  Да. Может так. Лесопилка теперь закрыта. Выключена.
	-  Со временем можно провести работы, чтобы сделать ее
безопасной. Я слышал, что приводные ремни и двигатели не менялись
уже много лет.
	-  Возможно. Но лесопилка закрыта вовсе не по этой причине,
Крикмор. Она закрыта потому, что люди отказались работать. Я нанял
новых. Они ушли от меня вчера менее чем через час после начала
работы. Весь план летит к черту. Мы имеем кое-какой запас, но еще
несколько таких дней и... -  он свистнул и провел указательным пальцем
по шее, -  это скажется на всем городе. Черт возьми, Готорн неотделим
от лесопилки.
	-  Какое отношение это имеет к нам?
	-  Я приехал к вашей жене, зная, кто она и что, в соответствии со
своей репутацией, может сделать...
	-  Убирайтесь с моей земли.
	-  Секундочку...
	-  УБИРАЙСЯ, Я СКАЗАЛ! -  проревел Джон и бросился на
террасу.
	Четем стоял как дуб, приготовясь к драке. Он был лесорубом до
тех пор, пока не стал слишком стар, чтобы махать топором, и он никогда
не сторонился заварушек, возникающих в лесных лагерях, где права
определяются мускулами. Его поза и прямой взгляд охладили Джона, и
он остановился на середине лестницы, ведущей на террасу. Его кулаки
были крепко сжаты, а жилы на шее напряглись как струны рояля.
	-  Может быть, у вас есть деньги, -  прорычал Джон, -  и может
быть, вы носите дорогие костюмы и перстни и можете заставить людей
вкалывать как лошадь, но это моя земля, мистер! И я велю вам убраться с
нее, немедленно!
	-  Крикмор, -  сквозь зубы процедил Четем, -  мне принадлежит
половина этого города. Моему брату -  другая половина. Бумагу можно
порвать, понимаешь? Она может потеряться. Слушай, я не хочу
неприятностей. Черт, я стараюсь предложить твоему парню работу и
плачу за нее! А теперь -  не мешайся, мужик!
	С террасы Рамона видела, что ее муж как загнанный зверь, и у нее
защемило сердце.
	-  Я не... я не хочу... чтобы он ходил туда...
	Тут на крыльце рядом с отцом появился Билли.
	-  Вы угрожаете моему отцу, мистер Четем?
	-  Нет. Конечно, нет. Просто надо было выпустить некоторое
количество пара. Так, Джон?
	-  Черт тебя побери... черт тебя побери... -  шептал тот.
	-  Для чего я вам нужен? -  спросил Билли.
	-  Как я уже говорил, я долго беседовал с твоей матерью, мы
пришли к взаимопониманию и она посоветовала мне поговорить с
тобой...
	Джон издал звук, будто его душили; затем он спустился вниз и
остановился, глядя на пруд, прижав ладони к ушам.
	Четем не обратил на него внимания.
	-  Я не верю в приведения, Билли. В моем словаре нет такого
понятия. Но многие верят. Они отказываются работать, и мне пришлось
закрыть лесопилку из-за... из-за пилы, под которую сунул свою руку
Линк Паттерсон.
	-  Пила? При чем тут пила?
	Четем смущенно взглянул на Рамону, а затем снова перевел взгляд
на Билли. В глазах мальчика блестели янтарные огоньки, и его взгляд
так глубоко проник в душу Четема, что у того по спине побежали
мурашки.
	-  Пила кричит, -  ответил он. -  Кричит совсем как человек.


22

	Тени обрамляли лесопилку на фоне золотисто-голубого неба.
Последние лучи солнца косо падали на посыпанную гравием площадку
для парковки словно бы на кусочки битого стекла, и штабеля строевого
леса отбрасывали темно-синие тени.
	-  Ты еще не выпиваешь? -  спросил Лемер Четем, выключая
двигатель фургона и вынимая ключи зажигания.
	-  Нет, сэр.
	-  Пора бы уже начать. Открой отделение для перчаток и вынь
бутылку.
	Это был самогон, что Билли почувствовал еще до того, как Четем
открыл бутылку. Мужчина сделал глоток и закрыл глаза; Билли почти
видел, как расширяются вены в его крупном носу.
	-  Ты поверил мне, когда я говорил, что не существует таких вещей,
как приведения?
	-  Да, сэр.
	-  Так вот, я проклятый лжец, мальчик. Дерьмо! Мой старый
папаша любил рассказывать мне истории о привидениях, от которых у
меня скручивались волосы на заднице! Меня невозможно подтащить
меня к кладбищу ближе, чем на милю, вот где правда! -  Он передал
бутылку Билли. -  Что касается вас, то меня не интересует, что ты или
твоя мама можете, а что нет. Я слышал рассказы о твоей матери и я был
той ночью на палаточной проповеди Фальконера. Там было чертовски
шумно. Раз ты пришел на мою лесопилку, то... сделай все для того,
чтобы я смог вернуть обратно всех своих рабочих. И я уверяю, что все
они до последнего узнают, что помог им ты... даже если на самом деле
ты будешь и ни причем. Улавливаешь?
	Билли кивнул. Его внутренности дрожали. Когда он сказал, что
поможет мистеру Четему, то отец посмотрел на него как на
прокаженного. Но мистер Четем сказал, что заплатит пятьдесят
долларов, разве это плохо, подумал Билли, если он поможет семье в меру
своих возможностей? Однако он не знал точно, что ему предстоит
сделать; он захватил с собой приносящий счастье кусочек угля, но
понимал, что то, что ему нужно совершить, придет изнутри его самого, и
что он будет предоставлен сам себе. До того, как они уехали, мама
позвала его в дом и дала ему наставления, говоря, что пришло его время
и что он должен сделать все, что сможет. О, говорила она ему, она могла
бы поехать вместе с ним, но это полностью его работа; на лесопилке
может быть и вообще ничего нет, но если есть, то это наверняка часть
Линка Паттерсона, оказавшаяся неспособной найти правильную дорогу.
Привлеки ее доверием и помни, чему тебя учила бабушка. Самое важное:
изгони из себя страх, если сможешь, и дай найти тебя. Он ищет помощи,
и он потянется к тебе, как к одинокой свечке в темноте.
	Когда Билли садился в белый фургон, Рамона вышла на террасу и
сказала:
	-  Помни, сынок: нет страха. Я люблю тебя.
	Свет медленно угасал. Билли понюхал самогон и сделал глоток.
Его горло словно обожгло лавой, которая медленно стекала по
кричащим внутренностям в желудок; жидкость напоминала ему то, что
бабуля заставила его выпить, чтобы прочистить желудок перед тем как
идти в коптильню.
	Иногда по ночам, засыпая, он заново переживал все это странное
приключение. Он оставался в душной коптильне три дня, завернутый в
тяжелое одеяло, без еды, а в качестве питья у него были только
самодельные "лекарства". Убаюканный страшной жарой, он плыл в
темноте, потеряв ощущение времени и пространства; он чувствовал, что
тело обременяет его, оказываясь чем-то вроде скорлупы, в которую
заключена его реальная личность. Сквозь сон он ощущал, что за ним
наблюдали мама и бабушка, время от времени садившиеся рядом с ним:
он чувствовал разницу в ритмах их дыхания, аромате их тел и звуках,
издаваемых ими при движении. Треск горящих поленьев превратился во
что-то вроде музыки, находящейся между тихой гармонией и грубой
какофонией. Дым под потолком шелестел как шелковая рубашка на
ветру.
	Когда он наконец проснулся и ему позволили выйти из коптильни,
утренний солнечный свет иголками заколол его кожу, а шелест листвы
казался ему ужасным шумом. Прошло несколько дней прежде чем его
чувства притупились настолько, что он снова почувствовал себя более-
менее сносно. Тем не менее он оставался фантастически чувствителен к
цветам, запахам и звукам; из-за этого ему было очень больно, когда по их
возвращению домой отец ударил Рамону по лицу тыльной стороной
ладони, а затем обхаживал Билли ремнем. Затем дом наполнился
голосом отца, разрывающимся между вымаливанием для них прощения
и громким чтением Библии.
	Билли поглядел на золотистые потоки облаков, бегущих по небу, и
представил, как будет выглядеть декорации в гимнастическом зале
файетской средней школы в Майскую Ночь. Он очень хотел пойти на
этот бал вместе со всеми; он знал, что это его последний шанс. Если он
скажет сейчас "нет" мистеру Четему, если он даст понять всем, что он
просто напуганный парнишка, ничего не знающий о приведениях или
духах, то может быть он сможет пригласить Мелиссу Петтус, и может
быть она пойдет с ним на Майскую Ночь, и он устроится механиком в
Файете, и все будет прекрасно до конца жизни. Кроме того, он едва знал
Линка Паттерсона, поэтому что ему здесь делать?
	-  Я хотел бы покончить с этим до наступления темноты, -  нервно
произнес Четем. -  Хорошо?
	Плечи Билли медленно подались вперед, и он вылез из фургона.
	Они молча поднялись по деревянным ступеням ко входу в
лесопилку. Четем повозился со связкой ключей и отпер дверь; перед тем,
как войти внутрь, он поднял руку и включил несколько рядов тускло
сияющих ламп, которые свисали с потолочных балок.
	Густо смазанные машины блестели в смеси электрического света и
последних оранжевых лучей заходящего солнца, просачивающихся
сквозь ряды высоких узких окон. Воздух был наполнен пылью, запахом
щепок и машинного масла, и в нем стоял туман из опилок. Четем закрыл
дверь и двинулся в дальний конец помещения.
	-  Это случилось здесь. Я покажу тебе, -  гулко прозвучал в тишине
его голос.
	Четем остановился в десяти футах от пилы и указал на нее
пальцем. Билли подошел, поднимая башмаками облачка пыли, и
осторожно коснулся больших изогнутых зубьев.
	-  Он должен был быть в защитных очках, -  сказал Четем. -  Это не
моя вина. Гнилые деревья попадаются регулярно, такова жизнь. Он... он
умер примерно там, где ты стоишь.
	Билли посмотрел на пол. На опилках виднелось огромное
коричневое пятно; ему на память сразу пришел запятнанный пол в доме
Букеров, отвратительные знаки смерти, прикрытые газетами. Зубья пилы
холодили его руку; если он должен был почувствовать что-то, то ничего
не случилось: ни электрического разряда, ни неожиданного просветления
в мозгах, ничего.
	-  Я собираюсь включить ее, -  тихо сказал Четем. -  Тебе лучше
отойти.
	Билли отступил на несколько шагов и засунул руки в карманы,
сжав в правой кусочек угля. Четем открыл красную коробочку,
прикрепленную к стене: внутри находился ряд красных кнопок и
красный рычаг. Он медленно потянул рычаг вниз, и Билли услышал, как
включился генератор. Свет стал ярче.
	Звякнула приводная цепь, и двигатель запыхтел, набирая
мощность. Циркулярная пила начала вращаться поначалу медленно, а
затем быстро набирая скорость, пока не превратилась в серебряно-
голубое сияние. Она жужжала -  машинный звук, подумал Билли; совсем
не похож на человеческий. Он чувствовал, что мистер Четем наблюдает
за ним. Он хотел было одурачить его, притворившись, что что-то
слышит, поскольку, похоже, мистер Четем ожидал этого. Но нет, нет, это
было нехорошо. Он оглянулся через плечо и повысил голос, чтобы
перекрыть шум машин.
	-  Я не слышу никакого...
	Голос пилы внезапно изменился; она издала пронзительный звук,
похожий на испуганный крик боли, а затем что-то похожее на резкое
удивленное ворчание. Шум зажурчал и стих, и снова зазвучал обычный
машинный стрекот. Билли с отвисшей челюстью уставился на агрегат.
Он не был уверен в том, что слышал; теперь пила снова работала тихо,
вращаясь почти бесшумно, если не считать лязганья приводной цепи. Он
отступил на несколько шагов и услышал резкое дыхание Четема.
	И тут раздался высокий ужасный крик -  дикая смесь человеческого
голоса и звука вращающейся пилы -  разнесшийся эхом по лесопилке.
	Крик утихал и снова нарастал, возвращаясь назад более сильным,
более неистовым и мучительным. От третьего раската крика в рамах
зазвенели стекла. Билли прошиб холодный пот, желание бежать прочь от
этого места грызло ему шею. Он повернулся и увидел белое как мел лицо
Четема, и его глаза, в которых сквозил ужас; мужчина протянул руку к
рукоятке выключения оборудования.
	Крик превратился в безнадежно умоляющий; он повторялся и
повторялся все той же последовательностью нот. Билли принял решение:
что бы это ни было, он не должен от него бежать.
	-  Нет! -  крикнул он. Четем замер. -  Не выключайте!
	Каждый крик теперь казался громче предыдущего и вызывал все
больший холод у Билли в спине. Он хотел выйти и все обдумать, он
хотел решить, что предпринять, он больше не мог выносить этот звук,
его голоса, казалось, вот-вот расколется от него...
	Билли повернулся и, прижав ладони к ушам, направился к двери.
Это просто шум станков, говорил он себе. И не больше... и не больше... и
не...
	Тон звука неожиданно изменился. Сквозь крик прорезался
приглушенный металлический шепот, пригвоздивший Билли к полу.
	-  Бииииллиииии...
	-  Иисус Христос! -  выдавил Четем. Он привалился к стене, и его
лицо блестело от пота. -  Оно... знает, что ты здесь! Оно знает тебя!
	Билли развернулся и закричал:
	-  Это просто шум, и все! Это просто... просто... -  слова застряли у
него в горле, когда голос снова зазвучал, то это был бешеный крик:
	-  Ты мертв! Ты мертв! Ты...
	Над распиловочной машиной вспыхнула и взорвалась
осветительная лампа, осев дождем горячих осколков. Затем другая, в
следующем ряду; из патронов посыпались голубые искры.
	-  Это демон! Это сам Дьявол!
	Четем схватился за красный рычаг и начал его поворачивать. Тут
же над его головой взорвалась лампочка, и осколки стекла впились в
голову мужчины. Он вскрикнул от боли и упал на пол, прикрывая голову
руками. Еще две лампочки взорвались одновременно, образовав голубую
дугу электрического разряда. В воздухе сильно пахло озоном, и Билли
почувствовал, как у него на голове начали танцевать волосы.
	-  Бииииллииии... Бииииллииии... Бииииллииии...
	-  ПРЕКРАТИТЕ!
	Теперь лампы лопались по всей лесопилке, осколки стекла падали
на станки с приглушенным звуком играющего рояля. Билли охватила
ужасная паника, однако он остался стоять на месте, ожидая, когда
приступ пройдет. Нет страха, вспомнил он слова матери. Он
почувствовал во рту вкус крови и понял, что прокусил себе нижнюю
губу. Он сконцентрировался на том, чтобы не сдвинуться с места,
вспоминая, что ему говорила мама перед отъездом. Большая часть ламп
уже взорвалась, а остальные отбрасывали резкие тени.
	-  ПРЕКРАТИТЕ! -  снова закричал Билли. -  ПРЕКРАТИТЕ ЭТО,
МИСТЕР ПАТТЕРСОН!
	В противоположном конце лесопилки взорвалась еще одна
лампочка. Крик пилы изменился, перейдя в низкий стон, от которого
начал трястись пол. Он назвал существо по имени, подумал Билли, и это
стало причиной изменения. Это было своего рода реакцией. Билли
переступил через скрючившегося на полу человека.
	-  Вы не должны здесь больше оставаться! -  крикнул Билли. -  Вы
должны... вы должны идти туда, где вам нужно находиться! Понимаете?
	Более мягко:
	-  Бииллии... Бииллии... Бииллии...
	-  Вы больше не принадлежите этому миру! Вы должны уйти!
	-  Бииллии...
	-  СЛУШАЙТЕ МЕНЯ! Вы... не можете больше жить дома со
своей женой и детьми. Вы должны... прекратить попытки остаться здесь.
Нет смысла в...
	Что-то обрушилось на него, отбросив назад; он застонал чувствуя,
как внутри него черным цветком распускается паника. Он встал на
колени в опилки, и его голова дернулась, когда дикая боль пронзила его
левый глаз. В его горле запузырилась злость и страдание, а затем его рот
открылся и он услышал свой крик:
	-  Нет, нет мое время еще не пришло! Я хочу вернуться назад, я
потерялся, я потерялся и не могу найти дорогу обратно!
	Четем заскулил как собака глядя на то, как корчится и дергается
Билли.
	Мальчик затряс головой, чтобы привести ее в порядок.
	-  Вы не сможете вернуться! -  закричал он. -  Я был сегодня на
похоронах Линка Паттерсона! Вы не сможете вернуться, вы должны
оставить все, как есть!..
	-  Нет, нет я потерялся, я найду дорогу назад!..
	-  Вы должны успокоиться и забыть боль! Вы должны...
	-  Помоги мне! Я потерялся, о Боже! Помоги мне!
	В следующее мгновение Билли мучительно закричал, поскольку
ясно увидел, как пила отрезала ему правую руку; он прижал призрачную
искалеченную руку к груди и начал ее покачивать вперед-назад. Ручьи
слез бежали по его щекам.
	-  Я чувствую это! -  простонал он. -  Я чувствую, как это было! О
Боже... пожалуйста... сними эту боль, пусть все... успокоится и потечет
своим чередом. Нет страха... нет страха... нет...
	Распиловочная машина задрожала, почти вырвав из пола
крепления. Билли поднял голову и увидел между собой и машиной
какой-то едва различимый голубой туман. Он сконцентрировался и
начал принимать очертания человека.
	-  Вы не должны бояться, -  прошептал Билли. Его рука была в
огне, и он заскрипел зубами, чтобы сдержать крик. -  Я принял вашу
боль. Теперь...
	В это мгновение голубой туман двинулся в его направлении
клубясь и уплотняясь; когда он коснулся Билли, того пронзил холод и
ужасный страх. Он отшатнулся, пытаясь отползти в сторону по
пыльному полу. Ужас неведомого охватил его, и он уперся руками в пол,
будто сопротивляясь громадной тугой волне. Он снова услышал свой
крик:
	-  ...пооошлииии!..
	Стекла в окнах задрожали как от выстрела и выдавились наружу
словно от ужасного давления.
	Затем пила снова зажужжала и начала медленно останавливаться.
	Последняя горящая лампочка замигала, замигала и погасла, из
патронов посыпались искры. Пила жужжала все тише и тише, пока,
наконец, в тишине стал слышен только гудящий генератор.
	Лежа на боку в пыли Билли услышал как хлопнула дверь
лесопилки, раздался звук автомобильного двигателя и стук
разбрасываемого шинами гравия. Он с усилием приподнял голову и
увидел, что мистера Четема в помещении не было. Билли снова
повалился на бок, полностью обессиленный. Внутри него бурлили
потоки страха, замешательства и потери. Он был уверен, что теперь
хранит в себе чувства, которые связывали Линка Паттерсона с этой
лесопилкой, с этим миром, возможно даже с моментом физической
смерти. Он не был уверен, все ли он сделал правильно, но не думал, что
здесь осталось еще что-то от мистера Паттерсона; его дух перенесся,
оставив свою боль.
	Билли с трудом поднялся на ноги. Он выключил питание, и пила
стала беззвучно замедлять ход. Билли приподнял левой рукой правую и
начал ее сгибать и разгибать. Ощущение было такое, будто внутрь руки
поместили множество иголочек; так бывает после сна, когда ее
отлежишь. Сквозь разбитые окна в помещение проникал мягкий теплый
ветерок; в последних лучах солнца в воздухе плыл красивый золотой
туман из опилок, который оседал на умолкшем оборудовании
лесопилки.
	Когда к Билли вернулась способность передвигаться, он
направился домой. Его ноги будто налились свинцом, а в висках
шевелилась тупая боль; его радовало только одно: к правой руке
постепенно снова возвращалась чувствительность. Он срезал дорогу
через темный тихий лес, освещаемый улыбающимся лунным человечком.
Весь путь до дома он молил, чтобы такое больше никогда не
повторилось. ~Я еще недостаточно силен~, думал он. ~И никогда не
буду~.
	За околицей Готорна его насторожило что-то, двигающееся по
гребню холма между валунами и соснами. При свете луны это выглядело
как огромный человек, но в его облике было что-то настораживающее,
животное. Билли на секунду замер, вслушиваясь и всматриваясь, но
фигура уже исчезла. Когда он стал подниматься на холм, ему показалось,
что он увидел мокрый отблеск луны на чем-то, напоминающем кривые
острые клыки.
	И тут он вспомнил обещание и предостережение зверя.
	"Я буду ждать тебя".


23

	-  Накормим огонь, братья и сестры! -  проревел Джимми Джед
Фальконер, одетый в ярко-желтый костюм, с лицом, освещенным
пламенем костра. -  Накормим огонь и уморим с голоду Дьявола.
	Он стоял в середине деревянной платформы, установленной на
пыльном пустыре близ Бирмингема. Занавес был сконструирован так,
чтобы воплощать огромное знамя "Крестового похода Фальконера".
	Фальконер улыбался. Перед ним трещал огромный костер,
которому уже скормили сотни фунтов бумаги и несколько сот черных
виниловых дисков. Шеренга тинэйджеров стояла в ожидании сигнала
бросить в костер свои пластинки, а рядом с ними стояла такая же
шеренга с ящиками книг из школ и публичных библиотек. Служба уже
продолжалась почти три часа, начавшись с пения псалмов. Вслед за этим
началась одна из самых лихих проповедей Фальконера о Дьяволе,
пытающемся поглотить американскую молодежь, вслед за которой
прошел часовой сеанс исцеления, заставивший людей петь и танцевать.
	Горящие страницы неслись в воздухе как огненные летучие мыши.
Пластинки трещали и плавились.
	-  Ну-ка, дай мне это, сын мой, -  Фальконер осторожно наклонился
над краем платформы и взял несколько дисков из рук крепкого молодого
парня с недавно остриженными волосами и шрамами от прыщей. Он
взглянул на психоделические рисунки и картины на обложках и поднял
одну из них, принадлежавшую группе "Крим".
	-  Да, вот это и "взорвет тебе мозги", не так ли? Это послано тебе из
Ада, вот откуда!
	Под аплодисменты и крики он бросил пластинку в огонь. Вслед за
ней туда же полетели "Джефферсон Эйрплейн", Поль Ревер и "Рейдерс".
	-  Разве Бог хочет, чтобы слушали это? -  спросил он, окидывая
взглядом толпу. -  Разве он хочет, чтобы вы отпускали волосы до пят,
принимали наркотики и "взрывали себе мозги"? -  Он кинул в огонь Сэма
Шема и "Фараонов".
	В толпе послышался шум, когда Фальконер сломал о колено
пластинку "Битлз", засунул обломки в конверт, зажимая пальцами нос, и
кинул их в огонь.
	-  Люди, если кто-нибудь скажет вам, что вы должны носить
длинные волосы, пичкать себя ЛСД и трусливо улепетывать от
коммуняк, то вы ответьте им: я -  большая часть Америки, и я горд...
	Неожиданно у него пересохло дыхание. Острая, холодная боль
пронзила его грудь, и он почувствовал, что вот-вот может отдать концы.
Он отодвинул в сторону микрофон, боясь, что тот усилит его стон, а
затем опустился на колени склонив голову под крики и аплодисменты
зрителей, думающих, что это один из трюков его проповеди. Фальконер
крепко зажмурил глаза. ~О Боже~, подумал он. ~Не снова...
пожалуйста... убери эту боль~. Он попытался вздохнуть, но остался
стоять на коленях и поэтому никто не увидел его посеревшего лица.
	-  Сожжем их! -  услышал он веселый громкий крик.
	На его толстое плечо опустилась чья-то рука.
	-  Папа?
	Фальконер взглянул сыну в лицо. Мальчик превратился в
красивого молодого человека, стройного, щеголевато выглядевшего в
рыжевато-коричневом костюме. У него было вытянутое резко
очерченное лицо, обрамленное шапкой курчавых рыжих волос. Его
глубоко посаженные глаза цвета электрик светились беспокойством.
	-  С тобой все в порядке, папа?
	-  Задохнулся, -  ответил Фальконер и попытался подняться на
ноги. -  Дай мне отдохнуть минуту.
	Уэйн взглянул на аудиторию и понял, что люди ждут какого-то
продолжения. Он взял микрофон отца.
	-  Нет, Уэйн, -  произнес Фальконер с улыбкой на лице, по
которому струился пот. -  Со мной все в порядке. Просто задохнулся, и
все. Это из-за жары.
	-  На нас смотрят телевизионные камеры, папа, -  ответил Уэйн и
выдернул микрофон у отца. Как только Уэйн выпрямился и повернулся к
аудитории, его лицо стало волевым, голубые глаза расширились, а
великолепные белые зубы обнажились в широкой улыбке, граничащей с
гримасой. Его тело напряглось, как будто микрофон ударил его током.
	-  Благословение Господне сегодня с нами! -  прокричал Уэйн. -
Оно трепещет в воздухе, заполняет наши сердца и души, оно повергла
моего папу на колени, поскольку оно не слабое, не хрупкое, оно не хилое!
Если вы хотите слушать сексуальную или наркотическую музыку или
читать сексуальные или наркотические книги, то вы будете счастливы в
Аду! Господь говорит нам ЧТО?
	-  СЖЕЧЬ ИХ!
	Уэйн балансировал на краю платформы, будто бы сам вот-вот
прыгнет в костер.
	-  Господь говорит нам ЧТО?
	-  Сжечь их! Сжечь их! Сжечь...
	Фальконер понял, что парень завладел аудиторией. Шатаясь, он
поднялся на ноги. Боль отпустила, и он понял, что с ним все в порядке.
Однако ему захотелось уйти в трейлер и отдохнуть, а затем вернуться и
заняться благословением. Он медленно двинулся по платформе к
ступеням. Взгляды всех были прикованы к Уэйну. Фальконер на секунду
остановился и, обернувшись, посмотрел на сына. Все тело Уэйна,
казалось, излучало энергию прекрасной юности и силы. "Сжигание
грехов" было идеей Уэйна, уверенного, что местная публика поддержит
ее. Идеи и планы словно сыпались из головы юноши полностью
сформированными; Уэйн предложил перенести "Крестовый поход" в
Луизиану, Миссисипи, Джорджию и Флориду, так, чтобы проводить
проповеди круглый год. Было составлено расписание, и последние семь
лет "Крестовый поход" расползался вширь, как зуд у ищейки. Теперь
Уэйн начал говорить о распространении "Крестового похода" на Техас,
где имелось очень много далеко расположенных друг от друга маленьких
городков и кроме того, он хотел, чтобы Фальконер купил радиостанцию
Файета, которая находилась на грани краха. Уэйн брал уроки пилотажа
и уже несколько раз летал на крестовопоходовском "Бичкрафте" по
делам на небольшие расстояния.
	Юноша вырос сильным и с Богом в сердце, но однако... что-то
съедало Уэйна днем и ночью. Что-то преследовало его и пыталось взять
под контроль. У него бывали приступы плохого настроения и
раздражения, и иногда он на полдня запирался в часовне. А недавно
Уэйн стал жаловаться на странный повторяющийся кошмар, какую-то
чепуху про змею и орла. Фальконер не мог найти ключа ко всему этому.
	Фальконер устал. Он почувствовал неожиданно сильный приступ
ревности и зла на свою старость, слабость и тяжесть на подъем.
	Он направился к трейлеру. Доктора говорили, что его сердце
сдает. Почему, в который раз он спрашивал себя, он боится попросить
Уэйна вылечить его, поставить заплатки, сделать его сильным?
	Ответ на этот вопрос был всегда одним и тем же: потому что он
слишком боялся того, что излечение Уэйном Тоби было странной -  и
страшной -  случайностью. И если Уэйн постарается излечить его, но
ничего не получится, то... Все семь лет в нем звучал голос Крикмор,
колдуньи Готорнской долины, старавшейся сказать всем, что он и его
сын сродни убийцам. Глубоко внутри его души далеко от света, в темном
углу, неизвестном ни Богу, ни Сатане, а только очень испуганному
животному, все семь лет дрожал нерв правды: "Что, если? Что... если?.."
	Что, если Уэйн уже знал? И знал с того момента, как коснулся ног
маленькой девочки, чей мозг запрещал ей хотеть ходить?
	Нет, -  сказал сам себе Фальконер. -  Нет. Через моего сына
действует Господь. Он вылечил глупое животное, так? Он вылечил более
тысячи людей.
	Он потряс головой, желая прервать размышления до того, как они
принесут ему боль. Он добрался до сияющего серебряного трейлера,
открыл его и вошел внутрь. Висящий на стене плакат "Верь" произвел на
него благоприятное воздействие.


6. МАЙСКАЯ НОЧЬ 

24

	Они ехали молча от самого дома. Джон Крикмор следил за
дорогой, вьющейся перед ним в желтом свете фар; он намеренно ехал со
скоростью на десять миль меньшей, чем предельно разрешенная.
	-  Ты уверен, что хочешь так поступить? -  наконец спросил он
глядя на сына. -  Я могу развернуться на следующей проселочной дороге.
	-  Я хочу ехать, -  ответил Билли. На нем был одет чистый, но едва-
едва ему подходивший темный костюм, накрахмаленная белая рубашка и
яркий галстук.
	-  Тебе выбирать. Я сказал все, что мог.
	Джон ехал с застывшим хмурым лицом; он выглядел почти так,
как одним утром на прошлой наделе, когда, выйдя на террасу, увидел
чучело, повешенное за шею на ветке дуба. Оно было обернуто в
использованную туалетную бумагу. С того самого вечера, когда Билли с
Лемером Четемом побывал на лесопилке, атмосфера с каждым днем все
более и более накалялась; Четем ходил по городу и рассказывал всем,
имеющим уши, о том, что случилось на лесопилке. Далее история начала
приукрашиваться, сдвигаясь в сторону того, что Билли командовал
демонами, кишащими на лесопилке. Джон понимал, что все это
глупости, но у него не было возможности объяснить это. Когда он в
последний раз приезжал к Куртису Нилу, чтобы поиграть в шашки, то
при виде его остальные сначала замерли, а потом стали разговаривать,
совершенно не замечая Джона, как будто он был невидимкой. Через
десять минут после его прихода они решили, что пора расходиться,
однако позднее Джон увидел их всех, сидящих на скамейках перед
магазином Ли Сейера, который был вместе с ними, оказываясь центром
внимания. Там же сидел, улыбаясь как гиена, Ральф Лейтон.
	-  Это тебя мама надоумила? -  неожиданно спросил Джон.
	-  Нет, сэр.
	-  Неужели ты не знаешь, кто там будет, сынок? Почти все из
младших и старших классов и изрядное количество их родителей. И все
знают! -  Он попытался сосредоточить свое внимание на змеящейся перед
ним дороге. До файетской средней школы оставалось не более мили. -
Ты приглашал кого-нибудь?
	Билли покачал головой. Один раз он набрался смелости окликнуть
в коридоре Мелиссу. Когда она повернулась к нему, Билли увидел, как
побледнело ее симпатичное лицо. Она убежала так спешно, будто он
предложил ей змею.
	-  Тогда я не понимаю, почему ты должен туда ехать.
	-  Это Майская Ночь. Это школьный бал. Вот почему.
	Джон хмыкнул.
	-  А я думаю, что не все. Я думаю, что ты идешь туда, чтобы что-то
доказать. -  Он бросил взгляд на сына.
	-  Я хочу пойти на Майскую Ночь, вот и все.
	Он упорный, как мул, подумал Джон, и чертовски мужественный, я
бы сказал, совсем как я. Однако у него более сильная воля и он гораздо
более настырный. Глядя в его глаза, видишь приближающийся шторм,
но не знаешь, в какую сторону это шторм повернет и с какой скоростью
он движется.
	-  Ты можешь думать, что ты такой же, как все, -  тихо сказал
Джон, -  но ты ошибаешься. Господь свидетель, я молился за тебя, Билли
и за твою маму тоже. Я молился, пока у меня не начинала трещать
голова. Но Господь не захотел изменить тебя, сынок, сделать так, чтобы
ты отвернулся от этой... черной веры.
	Билли некоторое время ехал молча. На горизонте уже были видны
огни Файета.
	-  Я не понимаю этого. Может быть, я не прав, но мне показалось,
что на лесопилке находилась часть мистера Паттерсона, папа; это было
испуганная часть и слишком растерянная для того, чтобы знать, что де...
	-  Ты не понимаешь, что несешь, -  отрезал Джон.
	-  Знаю, папа. -  Сила его голоса испугала Джона. -  Я помог
мистеру Паттерсону. Я знаю это.
	Джон почувствовал промелькнувшее желание влепить Билли
пощечину. Семнадцать тебе лет или нет, ты не имеешь права оспаривать
слова отца. В понимании Джона мальчик представлял собой
поломанного смоляного человечка, и Джон боялся, что к нему может
прилепиться дурная смола.
	Окружная средняя школа стояла на окраине Файета. Это было
большое двухэтажное здание из красного кирпича, которое последний
раз ремонтировалась в начале сороковых годов и с тех пор, как
непокорный динозавр, сопротивлялось причудам погоды, вандализму и
урезаниям ассигнований на образование. В середине пятидесятых к
школе был пристроен гимнастический зал -  квадратное кирпичное
здание с вентиляционными окошками на шиферной крыше. За
гимнастическим залом находилось футбольное поле, родное для
"Файетских бульдогов". На стоянке стояло большое количество
разношерстных автомашин, от проржавевших фургонов до сверкающих
автомобилей. В здании школы свет не горел, но из открытых окон
гимнастического зала вырывались потоки света, а в воздухе плавали
звуки бас-гитары и взрывы смеха.
	Джон замедлил ход и остановился.
	-  Я думаю, это здесь. Ты уверен, что хочешь идти?
	-  Да, сэр.
	-  А ведь не должен.
	-  Должен.
	-  Ты обрекаешь себя на страдания.
	Но Билли уже открыл дверь, и Джон понял, что его не
переубедить.
	-  Во сколько за тобой заехать?
	-  В десять.
	-  В половине десятого, -  ответил Джон. Он посмотрел на Билли
тяжелым взглядом. -  Когда ты войдешь в эту дверь, ты будешь
предоставлен самому себе. Если с тобой что-то случится, я не смогу
помочь. Ты взял деньги?
	Билли нашарил в кармане пару долларов.
	-  Да, сэр. Не беспокойся, там внутри есть дежурные, следящие за
порядком.
	-  Ну, -  сказал Джон, -  тогда я поехал. Если кто-нибудь скажет
тебе что-нибудь не то, помни... что ты Крикмор и должен гордится этим.
	Билли захлопнул дверь и направился к гимнастическому залу.
Джон высунулся в окно и крикнул ему вслед:
	-  Ты прекрасно выглядишь, сынок.
	Затем, не дождавшись ответа, он развернулся и уехал.
	Билли шел к гимнастическому залу. Его нервы и мускулы были
напряжены, готовые ко всяким неожиданностям. Ворота, ведущие на
футбольное поле, были открыты, и Билли увидел огромную гору щепок
и поленьев -  отходы лесопилки, понял он -  которая будет подожжена
позже, вечером, играя роль традиционного костра Майской Ночи.
Оставшиеся угли будут потом разбросаны по всему полю перед летней
обработкой земли и пересадкой травы к новому сезону. Из открытых
дверей гимнастического зала раздавались звуки электрогитар, играющих
"Дворовую кошку". Над входом висел огромный золотисто-голубой
плакат, на котором было написано: "МАЙСКАЯ НОЧЬ! ТАНЦЫ ДЛЯ
СТАРШИХ И МЛАДШИХ! ВХОД 25 ЦЕНТОВ" и нарисован
коренастый бульдог в футбольной амуниции.
	Он заплатил за вход симпатичной темноволосой девушке,
сидевшей рядом с дверью за столом. Между металлическими
потолочными балками были протянуты золотисто-голубые ленты, а в
центре зала с потолка свисал зеркальный шар, отражавший падающий на
него свет на танцующих. На кирпичной стене позади сцены для оркестра,
на которой расположилась группа, чье название, судя по надписи на
большом барабане, начавшем стучать "Трубопровод", было "Пурпурное
дерево", висело большое знамя, на котором была надпись
"СТАРШЕКЛАССНИКИ ПРИЕМА 1969 ГОДА! ДОБРО
ПОЖАЛОВАТЬ В ВОЗРАСТ ВОДОЛЕЯ!"
	Дежурный, тощий преподаватель геометрии, материализовался
рядом с Билли и указал на его ботинки.
	-  Если вы собираетесь оставаться в зале, снимите ботинки. В
противном случае поднимитесь на трибуну.
	Он махнул рукой в сторону моря ботинок, разбросанных в углу, и
Билли снял свои пыльные легкие кожаные туфли. Как эта обувь снова
попадет к своим хозяевам, останется тайной, подумал Билли,
присоединяя свои туфли к обуви остальных. Он встал у стены под
американским флагом и стал наблюдать за танцующими, которые
изгибались в такт скрипящим гитарным аккордам. Он видел, что почти
все разбились на пары. Несколько ребят, у которых не было дам, из-за
того, что они были толстыми или прыщавыми, сидели на зеленых
банкетках. По залу туда-сюда сновали дежурные. Мимо Билли в поисках
своей обуви прошла приклеившаяся друг к другу парочка, и он уловил
запах самогона.
	-  Ба, -  сказал кто-то. -  Это Билли Крикмор стоит там в
одиночестве?
	Билли оглянулся и увидел прислонившегося к стене мистера
Лейтона, одетого в клетчатый пиджак и расстегнутую на вороте
рубашку, чей воротник казался острым, как бритва.
	-  Где твоя дама, Билли?
	-  Я пришел один.
	-  О? Ты никого не пригласил? Ну, это твое дело. Как поживает
твоя мама? Я не видел ее с месяц.
	-  Она в порядке.
	-  Сегодня здесь куча симпатичных девчонок, -  сообщил Лейтон
бархатным голосом. Он улыбался, но в его глазах Билли увидел злость. -
Конечно, все они имеют кавалеров. Досадно, конечно, что тебе не с кем
потанцевать и пообниматься после танцев. Мой парень здесь со своей
девушкой. Ты знаешь Дюка, да?
	-  Да, сэр.
	Дюка Лейтона, держиморду старшеклассников, знали все. Он был
на год старше Билли, но остался на второй год в восьмом классе. Он
помог "Бульдогам" два сезона подряд выигрывать Всеамериканские
соревнования и теперь получал специальную "футбольную" стипендию.
	-  Он пришел с Синди Льюис, -  продолжал Лейтон. -  Она
отличница из школы Индиан-хиллз.
	Билли знал эту школу для детей богатых родителей.
	-  Ты должен знать здесь многих, Билли. И многие знают тебя.
	Лейтон говорил все громче и громче, будто хотел перекричать
музыку. Билли с беспокойством заметил, что некоторые из близстоящих
ребят стали поглядывать в их сторону и шушукаться.
	-  Да! -  очень громко произнес Лейтон. -  Все знают Билли
Крикмора! Слышали, какую работенку ты провернул на лесопилке. Это
правда, а?
	Билли не ответил; он чувствовал, что на него смотрят, и неловко
переминался с ноги на ногу. И тут он к своему ужасу заметил маленькую
дырку на своем левом носке.
	-  Что ты там сделал для Четемов, Билли? Что-то вроде уборки?
Ты исполнил индейский танец или...
	Билли отвернулся и пошел прочь, но Лейтон догнал его и схватил
за рукав.
	-  Почему бы тебе не показать всем свой индейский танец, Билли?
Эй! Кому нравятся индейские танцы?
	-  Отпустите мою руку, мистер Лейтон, -  произнес Билли тихим
угрожающим голосом.
	-  А что ты собираешься делать? -  усмехнулся мужчина. -
Наложишь на меня проклятье?
	Билли встретился с его свирепым безрассудным взглядом и решил
подыграть ему. Он наклонился к Лейтону так, что их лица разделяли
только несколько дюймов, и прошептал:
	-  Да. Я сделаю так, чтобы твои ноги сгнили до обрубков. Я
сделаю так, чтобы твои волосы сгорели. А в твоем толстом животе будут
жить лягушки.
	Рука Лейтона разжалась, и он вытер пальцы о брюки.
	-  Конечно, ты можешь. Да, конечно. А теперь слушай меня,
парень. Никто не хочет видеть тебя здесь. Никто не хочет видеть тебя в
этой школе и в этом городе. Достаточно одной проклятой колд... -  Он
неожиданно остановился, увидев, как блеснули глаза Билли, и отступил
на несколько шагов. -  Почему бы тебе не убраться отсюда к черту?
	-  Оставьте меня, -  сказал Билли и отошел со стучащим сердцем.
"Пурпурное дерево" заиграло "Дуплет", и толпа обезумела.
	Билли двинулся к прилавку, за которым торговали кокой и
корндогами. Он купил коку, выпил и собирался выбросить стакан в урну,
как вдруг чьи-то пальцы коснулись его щеки. Он обернулся; послышался
резкий короткий вскрик, и четыре фигуры отпрянули от Билли.
	-  Я дотронулась до него, Терри! -  раздался наполненный
благоговейным ужасом девичий голос. -  Я в самом деле дотронулась до
него!
	Раздался взрыв смеха и кто-то сбоку спросил:
	-  Поговоришь попозже с каким-нибудь духом, Крикмор?
	Он по-утиному наклонил голову и оттолкнул в сторону парня в
куртке с эмблемой "Бульдогов"; его лицо горело, он понял, что это
появление на танцах, его попытка представить себя таким же, как все
остальные, было ужасной ошибкой. Не оставалось ничего другого, как
только попытаться уйти отсюда, еще более отдалиться от остальных
людей. Вдруг кто-то толкнул его в бок, и он чуть не упал. Повернувшись,
он увидел восемь или девять улыбающихся физиономий; у пары ребят
были сжаты кулаки. Билли понял, что они хотят подраться, чтобы
покрасоваться перед своими девушками, поэтому он отвернулся от них и
начал пробиваться через забитый танцевальный зал, лавируя в людской
массе кружащихся тел. Крепко сбитый парень с копной темных волос
толкнул свою девушку на Билли; взглянув в лицо Билли, она издала
мышиный писк, а затем парень притянул ее обратно и сжал в объятиях.
	Они используют меня, чтобы пугать своих подружек, подумал
Билли, как будто я сошедший с экрана персонаж из фильма ужасов.
Однако эта мысль не разозлила его, а наоборот развеселила. Он
ухмыльнулся и сказал "Буу!" следующей девушке, которую подтолкнул к
нему ее приятель. Она почти посерела от шока, а затем все, кто узнавал
его -  это были ребята, с которыми он каждый день встречался в
школьных коридорах -  стали уступать ему дорогу, делая нечто вроде
тропинки. Он рассмеялся, наклонился вперед и, размахивая руками из
стороны в сторону, как обезьяна двинулся по людскому коридору.
Покажи им шоу! -  думал он. Это то, что они хотят! Девушки кричали, и
даже их рыцари отходили в сторону. Теперь все внимание
переключилось с "Пурпурного дерева" на него. Он понимал, что корчит
из себя дурака, но хотел преподнести им тот ужасный имидж, который
они ему приписывали; он хотел дать им понять беспочвенность их
страхов. Он состроил рожу вампира и потянулся к девушке, приятель
которой ударил его по рукам, а затем смешался с толпой; Билли,
пританцовывая, дернул головой так, будто ее внезапно парализовало, и
услышал, что люди вокруг рассмеялись. Он понял, что почти прорвал...
почти что прорвал...
	Внезапно он остановился, словно пораженный молнией. Рядом с
ним стояла Мелисса Петусс в розовом платье и с розовыми бантами в
длинных волосах; она прижималась к парню по имени Пэнк Орр и
пряталась от Билли.
	Билли взглянул на нее и медленно выпрямился.
	-  Тебе не надо бояться, -  сказал он, но его голос потонул в грохоте
"Пурпурного дерева", заигравшего "Вниз в Бундок".
	Что-то мокрое ударило ему в лицо и залило глаза. Несколько
секунд он ничего не видел, а только слышал, как сбоку он него раздался
взрыв смеха. Протерев глаза, Билли увидел в нескольких футах от себя
ухмыляющегося Дюка Лейтона. Это был неуклюжий, уже начинающий
толстеть парень. На одной из его рук висела тощая рыжеволосая девица,
а в другой он сжимал пластиковый водяной пистолет.
	Билли почувствовал исходящий от него скверный запах пива и
понял, что Лейтон зарядил пистолет вместо воды пивом. Это была одна
из его традиционных, подчас жестоких шуток. Если теперь дежурный
учует этот запах, то Билли немедленно выгонят с праздника. Он вонял
как сортир в теплую ночь.
	-  Хочешь еще, Привиденьице? -  спросил Лейтон сквозь шумный
смех. Он хитро улыбался, точь-в-точь как его отец.
	Билли охватила злость. Он бросился вперед между несколькими
парами, стараясь схватить Лейтона. Тот рассмеялся и пустил в глаза
Билли еще одну пивную струйку, а кто-то подставил ему ногу, и Билли,
споткнувшись, растянулся на полу. Он попытался подняться,
наполовину ослепленный пивом, как вдруг его кто-то грубо схватил за
плечо; он резко повернулся, чтобы ударить нападавшего.
	Им оказался дежурный, низенький коренастый преподаватель по
фамилии Китченс; он снова схватил Билли за плечо и потряс его.
	-  Никаких драк, мистер!
	-  Это не я! Это Лейтон нарывается на неприятности!
	Китченс был по меньшей мере на два дюйма ниже Билли, но шире
в плечах и с крепкой грудью. Он носил короткую стрижку, продолжал
носитьее с тех пор, как служил во флоте. Его маленькие темные глазки
переместились на Дюка Лейтона, стоявшего в окружении друзей-
футболистов.
	-  Что скажешь, Дюк?
	Парень поднял вверх пустые руки в жесте невинности, и Билли
понял, что водяной пистолет уже уплыл в надежное место.
	-  Я просто занимаюсь своими делами, а старине Привиденьицу
захотелось подраться.
	-  Это наглая ложь! У него был...
	Китченс наклонился к Билли.
	-  Я чувствую запах ликера, мистер! Где вы его спрятали, в своем
автомобиле?
	-  Нет, я не пил! Я...
	-  Я видел у него фляжку, мистер Китченс! -  крикнул кто-то из
толпы, и Билли узнал голос Хэнка Орра. -  Выгоните его!
	-  Прошу, мистер, -  пригласил Китченс и стал тянуть Билли по
направлению к выходной двери. -  Такие нарушители порядка, как вы,
должны научиться немного уважать других!
	Билли знал, что сопротивляться бесполезно, и, кроме того, может
быть и к лучшему, что его выкинут с Майской Ночи.
	-  Я должен бы отвести вас к воспитателю, вот что я должен бы
сделать, -  говорил Китченс. -  Пьянство и драка -  это плохая
комбинация.
	Билли оглянулся и увидел, как свет отражается в волосах Мелиссы
Петтус; Хэнк Орр обнял ее за талию и тянул в сторону танцующих.
	-  Давайте, забирайте обувь и уходите отсюда.
	Билли остановился, не обращая внимания на тянувшего его
мужчину. Он увидел -  или ему показалось, что увидел -  что-то, отчего в
его живот впились острые когти ужаса. Он заморгал, думая, что ему
померещилось, но это оставалось, оставалось...
	Мерцающий черный туман окутал Хэнка Орра и Мелиссу Петтус.
Он совершал волнообразные движения, выбрасывая уродливые
пурпурные щупальца. Билли услышал свой стон, а Китченс прекратил
говорить и взглянул на него. Билли видел, как черная аура окутала еще
одну пару на краю танцплощадки; уголком взгляда он заметил ее,
окутывающую девушку из старшего класса, Сандру Фолкнер,
танцующую джорк со своим приятелем. Билли охватила паника, он
неистово посмотрел по сторонам, уверенный в том, что приближается
катастрофа. Черная аура блестела вокруг миссис Карсон,
преподавательницы биологии. Очень слабая аура, скорее пурпурная, чем
черная, пульсировала вокруг ведущего футболиста Гаса Томпкинса.
Билли еще раз увидел ее, вцепившуюся в толстого парня на скамейке,
который жевал корндог.
	-  О, боже, -  выдохнул Билли. -  Нет... нет...
	-  Пошли, -  нетерпеливо произнес Китченс. Он отпустил парня и
отошел на несколько шагов, потому что тот неожиданно стал выглядеть
так, будто его вот-вот стошнит. -  Ищи ботинки и убирайся.
	-  Они все должны умереть, -  хрипло прошептал Билли. -  Я могу
это видеть... В этом помещении смерть...
	-  Вы пьяны, мистер? Что с вами?
	-  Вы не видите этого? -  Билли сделал несколько шагов по
направлению к толпе. -  Неужели никто этого не видит?
	-  В ботинках или нет, но ты должен унести отсюда свой зад!
	Китченс схватил его за руку, чтобы потащить к двери, но парень с
неожиданной силой освободился и, скользя носками по полу, побежал по
направлению к танцующим. Он оттолкнул в сторону киоск и почти упал,
поскользнувшись на разлитой "Коке". Протолкнувшись сквозь толпу, он
подбежал к Мелиссе Петтус. Он хотел коснуться ее сквозь черную ауру и
предупредить о грозящей ей смерти. Она отшатнулась от него и
закричала. Хэнк Орр, черная аура которого раскинула в разные стороны
пурпурные щупальца, преградил Билли дорогу, и его кулак, описав в
воздухе быструю дугу, попал ему по затылку. Билли пошатнулся и упал,
слыша крики "ДРАКА! ДРАКА", звеневшие в его ушах. Вокруг него
вырос лес ног, а "Пурпурное дерево" продолжало играть "Плывущий по
реке".
	-  Убирайся! -  сказал стоявший над Билли Хэнк Орр. -  Давай, ты...
чудак! Или я разворочу твою задницу!
	-  Подождите... подождите... -  пробормотал Билли. Его голова
была полна звезд, взрывающихся сверхновых и планет. -  Черная аура...
Я вижу ее... Вы должны ухо...
	-  ДРАКА! ДРАКА! -  раздался чей-то веселый крик. "Пурпурное
дерево" умолкло на половине аккорда. В зале эхом раздавались крики и
смех.
	-  Ты должен умереть! -  взвыл Билли, и у Хэнка от лица отхлынула
кровь. Он поднял сжатые в кулаки руки, словно пытаясь защитить себя,
но не осмелился еще раз тронуть Билли Крикмора. -  Ты... и Мелисса... и
Сандра Фолкнер... и...
	Внезапно вокруг наступила ошеломляющая тишина, нарушаемая
только смехом ребят на другом конце зала. Билли стал подниматься на
ноги; его левая губа распухла как воздушный шар. В этот момент толпа
расступилась, пропуская воспитателя, мистера Мербери, который
пробирался сквозь нее как паровоз, выпуская дым из зажатой в зубах
трубки. Чуть сзади спешил мистер Китченс. Мербери схватил Билли за
воротник, поставил его на ноги и проревел:
	-  ПРОЧЬ!
	Он потащил Билли с такой скоростью, что тот заскользил по полу
мимо киоска прямо к куче обуви.
	-  От него разит, как от скунса, -  говорил Китченс. -  Везде пытался
затеять драку.
	-  Я знаю этого парня. Он большой хулиган. Пьян, да? Где ты
набрался?
	Билли счел за лучшее потихоньку вырваться, но тут же его
протащили до самой двери, и Мербери развернул его к себе лицом.
	-  Я задал вопрос, Крикмор!
	-  Нет! Я не... пил... -  Из-за распухшей губы он едва мог говорить, а
в голове его все еще звенели колокольчики. -  Я не пил! Что-то должно
произойти! Я видел ее... видел черную ауру!..
	-  Видел что? Ну ты и надрался, парень! От тебя разит так, будто
ты купался в самогоне! Я должен немедленно выкинуть тебя из школы!
	-  Нет... Пожалуйста... послушайте меня! Я не знаю, что здесь
должно произойти, но...
	-  Зато я знаю! -  прервал его Мербери. -  Ты уйдешь прочь из этого
зала. А в понедельник приведешь своих родителей, у нас будет с ними
долгий разговор! А теперь уходи! Если ты хочешь пить и драться, то тебе
здесь не место!
	Он вытолкнул Билли за дверь. В одном из наблюдающих за
происходящим и глупо ухмыляющихся лиц Билли узнал лицо Ральфа
Лейтона. Мербери повернулся к Билли спиной и гордо двинулся к двери,
а затем снова взглянул на него.
	-  Я сказал, убирайся отсюда!
	-  Как насчет моих туфель?
	-  Мы пришлем их тебе по почте, -  ответил Мербери и исчез за
дверью.
	Билли посмотрел на Китченса, который стоял в нескольких футах
от него и тоже начал двигаться к двери.
	-  Они все должны умереть, -  сказал он ему. -  Я пытался
предупредить их. Они не захотели слушать. Вернитесь назад в зал,
мистер, и помогите ребятам прочистить себе мозги.
	Китченс несколько секунд смотрел на него, а затем развернулся и
скрылся за дверью.
	Билли остался один в темноте переминаясь с ноги на ногу.
	-  ОНИ ВСЕ ДОЛЖНЫ УМЕРЕТЬ! -  крикнул он, и кто-то закрыл
дверь в зал. Он бросился к ней и начал барабанить по металлу, чувствую,
как она вибрирует в такт звучания бас-гитары. "Пурпурное дерево" снова
заиграло, и все снова начали танцевать и веселиться, понял Билли. Я не
мог предотвратить это, думал он, что бы это ни было, я не смог это
предотвратить! Но я должен продолжать попытки! Если он не может
проникнуть внутрь, он остановит их, когда они выйдут; на слабых,
резиновых ногах он подошел к обочине дороги и уселся лицом к
автостоянке. Он видел смутные очертания людей, теснившихся в
автомобилях, и блики лунного света, отражавшегося от бутылки,
лежащей на заднем сиденье шикарного красного "Шевроле". Ему
хотелось выть и кричать, но он стиснул зубы и подавил это желание.
	Через пятнадцать минут он услышал смех и крики, раздающиеся с
футбольного поля, и поднялся, чтобы видеть происходящее. Ребята
вышли из гимнастического зала и окружили гору щепок. Пара дежурных
поливала кучу бензином, и костер вот-вот должен был загореться. Ребята
гонялись друг за другом по полю как дикие скакуны, а некоторые
девушки начали экспромтом кричать лозунги "Бульдогов". Билли стоял
около ограды, держась руками за ее холодные металлические прутья.
Блеснул огонек зажигалки, и их пламя в нескольких местах коснулось
пропитанного бензином дерева, которое, по большей части будучи
щепой, быстро занялось, и огонь мгновенно охватил всю кучу до самого
верха. Большинство школьников окружили костер, как только пламя
разгорелось как следует. Костер имел в высоту футов двенадцать или
тринадцать, прикинул Билли, а на верхушку кучи какой-то шутник
положил стул. В небе затанцевали искры, и Билли увидел, как некоторые
из ребят взялись за руки и запели гимн Файетской Средней Школы:

	~В тихой долине гнездится
	Дом, что мы любим и будем любить всегда;
	Вздымаются над нашей родимой альма матер
	Холмы и леса~

	Костер превратился в огромный огненный палец. Билли
наклонился над оградой, щупая свою распухшую губу. Сквозь столп искр
от мокрого полена он увидел Мелиссу Петтус и Хэнка Орра, которые,
взявшись за руки, стояли рядом с костром. Аура вокруг них почернела
еще больше и выпустила огромное количество щупалец. Он увидел
освещенное лицо Сандры Фолкнер, смотрящей на пламя костра. Она
была почти полностью завернута в черную ауру. Гас Томпкинс стоял
слева от нее в десяти футах.
	Билли изо всех сил сжал прутья решетки, когда его внезапно
поразила холодная догадка: все ребята, окруженные черной аурой,
стояли рядом, и большинство из них находились вблизи костра. Чернота
продолжала расширяться, связывая собой их вместе.
	В центре костра пульсировало красное сияние. Под аплодисменты
и вздохи стул свалился в пламя.

	~...Мы благодарны Богу за его дары
	Под его благословенным небом;
	Дом, научивший нас жить и дружить,
	Наша альма матер, округ Файет...~

	-  ОТОЙДИТЕ ОТ ОГНЯ! -  крикнул Билли.
	Костер вспух, как будто что-то выросло в его середине. Внезапно
раздались оглушительные выстрелы, которые сразу остановили смех. Из
центра костра вырвались три разноцветных полосы света, которые
ударили в разных направлениях.
	"Римские свечи", подумал Билли. Как "римские свечи" могли
оказаться внутри?..
	В этот момент раздался потрясший землю грохот, и пылающая
гора щепок взорвалась изнутри. Билли успел увидеть острые щепки,
летящие как ножи, прежде, чем горящая ударная волна бросила его на
землю с такой силой, что у него перехватило дыхание. Земля вздрагивала
снова и снова; воздух наполнился свистами и криками, издаваемыми
фейерверком и людьми.
	Билли сел. В голове у него звенело, кожу на лице стянуло от жары;
он едва сознавал, что все руки у него в крови. Вдоль всей изгороди
валялись щепки, которые вполне бы могли зарезать его не хуже, чем нож
мясника. "Римские свечи" летали по всему полю, высоко в воздухе
распустился золотой цветок искр, из центра развалившегося костра
зигзагом вылетали красные, синие и зеленые ракеты фейерверка. Люди
бежали, кричали и катались в агонии по земле. Некоторые ребята с
волосами и одеждой, охваченными огнем, теперь танцевали новый,
ужасный танец. Другие медленно шли как слепые. Билли поднялся на
ноги; шел дождь из тлеющих углей, а в воздухе стоял запах черного
пороха. Билли увидел мальчика, ползущего от все еще взрывающегося
костра, и побежал к центру поля на помощь. Он схватил мальчика за
почерневшую рубашку и оттащил его на несколько ярдов от костра под
взрывами пролетающих над их головами "римских свечей". Какая-то
девушка вновь и вновь звала маму. Когда Билли схватил ее за руку,
чтобы оттащить от огня, кожа с ее руки слезла как перчатка; она
застонала и потеряла сознание.
	Перед лицом Билли просвистела зеленая молния; уклонившись, он
почувствовал, что у него загорелись волосы. В небе взорвалась красная
звезда, осветив все поле кровавым светом. На крыше школы
душераздирающим криком завопила сирена противовоздушной
обороны, прорезая ночь как тревожный набат.
	Билли схватил за воротник парня в рубашке, разорванной на боку,
и закричал:
	-  Я ГОВОРИЛ ВАМ! Я ХОТЕЛ ПРЕДУПРЕДИТЬ ВАС!
	Лицо парня было белее бумаги, и он пошел прочь не обращая на
Билли, словно не видя его. Билли лихорадочно оглянулся вокруг и
увидел Джун Кларк, лежащую на земле свернувшись, как эмбрион,
Майка Блейлока, лежащего на спине с пронзенной обломком дерева
правой рукой, Энни Огден, стоящую на коленях, словно молясь костру.
Перекрывая крики, послышались сирены, приближающиеся со стороны
Файета; вдруг колени Билли подогнулись и он сел на черную землю в то
время, как фейерверк продолжал летать вокруг него.
	Кто-то появился из окружающего тумана и остановился глядя на
него сверху вниз. Это был мистер Китченс, из ушей которого текла
кровь. За его спиной что-то взорвалось, выбросив белый сноп искр. Его
лицо дергалось, как будто он никак не мог открыть рот. Наконец он
проговорил хриплым, страшным шепотом:
	-  Ты!..


25

	Крикморы нашли своего сына сидящим на полу в углу
переполненной людьми приемной файетского окружного госпиталя. Они
услышали сирену противовоздушной обороны, и Рамона почувствовала,
что произошла трагедия.
	На распухшем от жара лице Билли отсутствовали брови. На его
плечи было накинуто тонкое одеяло, а забинтованные руки покоились на
коленях. Ослепительный верхний свет отражался от его покрытого
вазелином лица. Глаза Билли были закрыты, и создавалось впечатление,
что он спит, отключив себя от шума и напряжения одной только силой
воли.
	Джон стоял позади жены, и по его спине пробегали мурашки от
взглядов всех остальных родителей. Кто-то в школе, куда они сначала
приехали, сказал им, что Билли погиб и что тело мальчика уже увезли на
скорой помощи, однако Рамона сразу отвергла это, сказав, что если бы ее
сын умер, то она сразу же об этом узнала.
	-  Билли, -  позвала Рамона дрожащим голосом.
	Мальчик с трудом, превозмогая боль, открыл глаза. Он едва мог
видеть сквозь щелку опухших век; доктор сказал ему, что в его лице
находится около сорока заноз, но ему следует подождать, пока окажут
помощь обгоревшим.
	Рамона склонилась над ним и осторожно обняла, положив голову
ему на плечо.
	-  Я в порядке, мама, -  проговорил Билли распухшими губами. -
О, Боже... это было так ужасно...
	Лицо Джона посерело с тех пор, как они покинули школу и
увидели эти тела, накрытые одеялами, каталки с лежащими на них
обожженными подростками, родителей, кричащих, всхлипывающих и
вцепившихся друг в друга. Ночь то и дело вспарывала сирена скорой
помощи, а в помещении госпиталя словно коричневый туман плыл запах
горелого мяса.
	-  Твои руки, -  сказал он. -  Что случилось?
	-  Потерял немного шкуры, и все.
	-  Боже мой, мальчик! -  Лицо Джона сморщилось, как кусок
старой бумаги, и он схватился руками за стену, чтобы не упасть. -  Боже
милостивый, Боже милостивый, я никогда не видел ничего подобного
тому, что произошло в этой школе!
	-  Как это случилось, папа? Сначала это был костер, как костер. А
затем все изменилось.
	-  Я не знаю. Но все эти кусочки дерева... они разрезали этих детей,
разрезали их в клочья!
	-  Один мужчина сказал, что это сделал я, -  произнес Билли
безразличным голосом. -  Он сказал, что я был пьян, и подстроил так,
чтобы костер взорвался.
	-  Это грязная ложь! -  Глаза Джона вспыхнули. -  Ты не имеешь к
этому никакого отношения!
	-  Он сказал, что во мне живет Смерть. Это правда?
	-  НЕТ! Кто тебе это сказал? Покажи его мне!
	Билли покачал головой.
	-  Теперь это не имеет значения. Все закончилось. Я просто... хотел
повеселиться. Все хотели весело провести время.
	Джон схватил сына за плечо, и почувствовал, как что-то, похожее
на толстый лед, сломалось внутри него. Взгляд Билли был странно темен
и пуст, будто случившееся сожгло все предохранители в его голове.
	-  Все хорошо, -  сказал Джон. -  Слава Богу, что ты остался жив.
	-  Папа, я был не прав, пойдя туда?
	-  Нет. Человек ходит туда, куда хочет, а иногда и туда, куда не
хочет. Я думаю, этой ночью ты ходил и так, и так.
	Недалеко от них, в коридоре, кто-то взвыл то ли от боли, то ли от
горя, и Джон вздрогнул.
	Рамона вытерла глаза рукавом и осмотрела занозы на лице Билли,
некоторые из которых находились в опасной близости от глаз. Потом
она задала вопрос, хотя заранее была почти уверена в ответе.
	-  Ты знал?
	Он кивнул.
	-  Я хотел рассказать им, я старался предупредить их, что что-то
должно случиться, но я... я не знал, как это будет выглядеть. Мама,
почему это произошло? Мог бы я все изменить, если бы действовал по-
другому? -  По его намазанным вазелином лицу потекли слезы.
	-  Я не знаю, -  ответила Рамона; обычный ответ на вопрос,
мучивший ее всю жизнь.
	В дальнем конце приемной, где находился коридор, ведущий ко
входной двери, возникла какая-то суматоха. Рамона и Джон оглянулись
и увидели, как люди толпятся вокруг толстопузого мужчины с седыми
вьющимися волосами и высокого рыжеволосого юноши, который был
примерно одного возраста с Билли. В следующее мгновение Рамона
узнала вошедших, и ее пронзило током. Та ужасная ночь палаточной
проповеди стала прокручиваться перед ее глазами: за все эти семь лет
она не смогла спрятать ее в глубины подсознания. Какая-то женщина
схватила Фальконера и поцеловала, прося его помолиться за ее
пострадавшую дочь; мужчина в рабочей одежде оттолкнул ее, чтобы
подойти поближе к Уэйну. За несколько секунд вокруг вошедших
образовалась мешанина из рук и плеч родителей пострадавших и
умирающих детей, пытающихся пробиться к Фальконеру и его сыну,
привлечь их внимания, коснуться их, как будто они были ходячими
талисманами, приносящими счастье. Фальконер позволил им окружить
себя, но юноша в замешательстве отступил назад.
	Рамона поднялась на ноги. К толпе, окружавшей Фальконера,
подошел полицейский и попытался навести порядок. Сквозь толпу
жесткий взгляд Рамоны встретился со взглядом евангелиста, и мягкое,
холеное лицо Фальконера начало темнеть. Он направился прямо к ней,
не обращая внимания на просьбы о молитве и исцелении.
Прищурившись, он взглянул на Билли, а затем снова перевел взгляд на
Рамону. Позади него стоял Уэйн, одетый в джинсы и голубую вязаную
рубашку с аллигатором на нагрудном кармане. Он посмотрел на Билли,
и их взгляды на мгновение встретились; затем глаза юноши
остановились на Рамоне, и той показалось, что она ощущает исходящий
из них жар ненависти.
	-  Я знаю вас, -  мягко произнес Фальконер. -  Я запомнил вас с
того самого момента. Крикмор.
	-  Правильно. И я тоже помню вас.
	-  Произошел несчастный случай, -  начал объяснять Джон
Фальконеру. -  Мой мальчик был там, когда это все случилось. У него
порезаны все руки, и... он видел ужасные вещи. Вы помолитесь за него?
	Фальконер не отрываясь смотрел на Рамону. Он и Уэйн услышали
о взрыве костра по радио и приехали в госпиталь, чтобы предложить
утешение; снова нарваться на эту женщину-колдунью было последнее,
что он мог ожидать, и он испугался, что ее присутствие может вредно
сказаться на Уэйне. Рамона казалась рядом с ним карликом, однако под
ее жестким оценивающим взглядом евангелист почувствовал себя
маленьким и беззащитным.
	-  Вы привели своего мальчика для того, чтобы он занялся
исцелением?
	-  Нет. Только для помощи мне в службе.
	Рамона перевела свое внимание на юношу и сделала шаг по
направлению к нему. Билли увидел, как сузились ее глаза, как будто она
увидела в Уэйне Фальконере что-то, что напугало ее, и что он сам еще не
мог видеть.
	-  Что вы так смотрите? -  спросил Уэйн.
	-  Не обращай внимания. Она ненормальная.
	Фальконер взял сына под руку и повел его прочь; внезапно какой-
то мужчина в синих джинсах, футболке и с пустым взглядом вскочил со
своего места и схватил Уэйна за руку.
	-  Пожалуйста, -  с хриплым, полным тоски, голосом произнес он. -
Я знаю, кто вы, и что вы можете делать. Я видел, как вы это делали
раньше. Пожалуйста... мой сын очень сильно пострадал, они недавно
привезли его, и не знают, сможет ли он... -  Мужчина вцепился в руку
Уэйна так, будто у него отказали ноги, и его жена в домашнем халате
вскочила со своего места, чтобы поддержать его.
	-  Я знаю, что вы можете сделать, -  прошептал он. -  Пожалуйста...
спасите жизнь моему сыну!
	Билли увидел, как Уэйн быстро взглянул на отца.
	-  Я заплачу вам, -  продолжал мужчина. -  У меня есть деньги,
хотите? Я повернусь к Богу, я буду ходить каждое воскресенье в церковь
и перестану пить и играть в карты. Но вы должны спасти его, вы не
можете позволить этим... этим докторам убить его!
	-  Мы помолимся за него, -  сказал Фальконер. -  Как его имя?
	-  Нет! Вы должны коснуться его, излечить его, как вы это делали
по телевизору! Мой сын весь обгорел, у него сгорели глаза!
	Мужчина уцепился за рукав Фальконера, и вокруг них начала
собираться толпа.
	-  Пожалуйста, разрешите вашему сыну исцелить моего мальчика,
умоляю вас!
	-  Да вы только посмотрите, все, кто здесь находится! -  внезапно
проревел Фальконер. -  Крикморы! Уэйн, ты знаешь все о них, да? Мать -
безбожная колдунья, а мальчишка общается с демонами, что он
продемонстрировал на лесопилке неподалеку отсюда! А теперь, в разгар
самой ужасной трагедии за всю историю Файета, они стоят здесь, как ни
в чем не бывало!
	-  Подождите, -  запротестовал Джон, -  вы ошибаетесь,
преподобный Фальконер. Билли тоже был в школе, и он тоже
пострадал...
	-  Пострадал? Вы называете это "пострадал"? Посмотрите-ка все на
него! Почему он не обгорел так же, как сын этой бедной души? -  он
вцепился в плечо мужчины. -  Почему он не умирает в эту минуту, как
некоторые ваши сыновья и дочери? Он был там вместе с другими
молодыми людьми! Почему же он не сгорел?
	Все повернулись к Рамоне. Она молчала, не ожидая атаки
Фальконера. Она поняла, что он пытается использовать ее и Билли в
качестве козлов отпущения, чтобы избежать объяснений по поводу того,
почему Уэйн не ходит из палаты в палату и не излечивает всех и каждого.
	-  Я скажу вам, почему, -  продолжал Фальконер. -  Вероятно, за
спиной этой женщины и мальчишки стоят силы, общения с которыми
простому христианину лучше избегать! Вероятно, эти силы, Бог знает,
что они из себя представляют, и защитили мальчишку. Возможно, они
находятся внутри него, и он несет в себе, как чуму, Смерть и
разрушение...
	-  Прекратите! -  резко прервала его Рамона. -  Прекратите пускать
пыль в глаза! Мальчик! -  Она обратилась к Уэйну и двинулась к нему
мимо евангелиста. Билли с усилием поднялся на ноги и встал, опираясь
на руку отца.
	-  Ты знаешь, что ты делаешь, мальчик? -  мягко спросила Рамона,
и Билли увидел, как Уэйн вздрогнул. -  Если бы в тебе был дар
исцеления, то он не мог бы использоваться для обогащения и власти. Он
не мог бы быть частью шоу. Неужели ты до сих пор этого не понимаешь?
Если ты собираешься исцелять людей, то должен перестать давать им
ложную надежду. Ты должен заставить их посещать врачей и принимать
лекарства.
	Ее рука поднялась и нежно коснулась щеки Уэйна.
	Внезапно он наклонил голову вперед и плюнул в лицо Рамоне.
	-  Ведьма! -  закричал он резким испуганным голосом. -  Уберите ее
от меня!
	Джон, сжав кулаки, бросился вперед. В тот же миг двое мужчин
загородили ему дорогу. Один из них отбросил его к стене, а другой
прижал к ней схватив за горло. У Билли не было ни единого шанса
сопротивляться бросившейся на него обезумевшей испуганной толпе,
желавшей растоптать его.
	Сквозь крики прорвался голос Фальконера.
	-  Успокойтесь, люди! Достаточно с нас на сегодня несчастья! На
сегодня нам хватит своих забот! Оставьте их!
	Рамона вытерла лицо тыльной стороной ладони. Ее взгляд был
спокоен, но полон глубокой тоски.
	-  Мне жалко тебя, -  обратилась она к Уэйну, а затем,
повернувшись к Фальконеру, добавила: -  И вас. Сколько вы погубили
тел и душ во имя Господа? Сколько еще погубите?
	-  Ты безбожная дрянь, -  ответил евангелист. -  Мой сын несет в
себе жизнь, а твой распространяет смерть. На твоем месте я собрал бы
свой хлам и убрался бы из этого округа.
	Его глаза сверкали холодными бриллиантами.
	-  Я все сказал.
	Она сделала несколько шагов, остановилась и приказала женщине
и мужчине, преграждающим ей дорогу,
	-  Прочь.
	Они отошли. Джон, дрожа, тер свое горло и яростно смотрел на
Фальконера.
	-  Поехали домой, -  позвала она своих мужчин; она была готова
расплакаться, но лучше бы умерла, чем позволила этим людям видеть ее
плачущей!
	-  И мы позволим этой мрази уйти отсюда? -  закричал кто-то в
другом конце приемной.
	-  Пропустите их, -  произнес Фальконер, и толпа успокоилась. -
Месть в моих руках, говорит Господь. Лучше молись, колдунья! Долго
молись!
	Рамона по дороге к выходу споткнулась, и Билли едва успел
поддержать ее. Джон постоянно оглядывался, опасаясь нападения сзади.
Крики и брань сопровождали их в течение всего пути по приемной. Они
сели в "Олдс" и поехали прочь мимо машин скорой помощи, привезших
упакованные в черные брезентовые сумки тела умерших подростков.
	Дж. Дж. Фальконер поспешил увезти Уэйна из приемной прежде,
чем еще кто-нибудь остановит их. Его лицо горело, он часто дышал. Они
зашли в кладовую. Фальконер прислонился к стене между метлами,
швабрами и ведрами и вытер лицо носовым платком.
	-  С тобой все в порядке? -  Лицо Уэйна, освещаемое тусклой
лампочкой, свисающей с потолка прямо над его головой, было мрачным
и хмурым.
	-  Да. Это просто... возбуждение. Дай мне перевести дыхание. -  Он
сел на ящик с порошком. -  Ты держался молодцом.
	-  Она испугала меня, и я не хотел, чтобы она меня касалась.
	-  Ты все сделал прекрасно, -  кивнул Фальконер. -  Эта женщина -
сплошная неприятность. Ладно, посмотрим, что мы сможем с ней
сделать. У меня есть друзья в Готорне. Посмотрим...
	-  Мне не нравится то, что она мне сказала, папа. Мне... мне
больно слушать ее.
	-  Она говорит языком Сатаны, пытаясь обмануть и смутить тебя,
сделать так, чтобы ты начал сомневаться в себе. Надо что-то делать с ней
и с этим... этим ее ублюдком. Вик Четем рассказал мне всю историю о
том, что его брат Лемер видел на лесопилке. Этот мальчишка
разговаривал с Дьяволом, потом разъярился и чуть не разнес всю
лесопилку на кусочки. Что-то нужно предпринять с ними обоими, и
быстрее.
	-  Папа, -  спросил Уэйн немного помолчав. -  Могу я... могу я
излечить умирающего, если очень постараюсь?
	Фальконер аккуратно сложил промокший платок и убрал его,
прежде чем ответить.
	-  Да, Уэйн. Если ты очень постараешься и будешь усердно
молиться, то сможешь. Но этот госпиталь неподходящее место для
излечения.
	-  Почему нет? -  нахмурился Уэйн.
	-  Потому что... это не божье место, вот почему. Исцеление
возможно только в святом месте, где люди собираются для того, чтобы
услышать Слово Божье.
	-  Но... людям это необходимо прямо сейчас.
	Фальконер хмуро улыбнулся и покачал головой.
	-  У тебя в голове звучит голос этой колдуньи, Уэйн. Она смутила
тебя, да? О, конечно, она хотела видеть тебя ходящим по палатам и
излечивающим всех подряд. Но это было бы неправильно, потому что
Бог желает, чтобы кто-то из ребят умер сегодня в этом госпитале. Так
что мы оставляем их на попечение докторов, которые сделают все
возможное, но мы-то знаем неисповедимые пути Господа, да?
	-  Да, сэр.
	-  Хорошо.
	Поднявшись, он вздрогнул и осторожно коснулся своей груди.
Боль почти отступила, но он чувствовал себя как после электрошока.
	-  Ну вот, теперь я чувствую себя немного лучше. Уэйн, я хочу,
чтобы ты сделал мне одолжение. Выйди и подожди меня в машине.
	-  Подождать в машине? Почему?
	-  Эти бедные люди будут ждать от тебя исцелений, если ты
останешься, так что, думаю, будет лучше, если ты подождешь, пока я
помолюсь с ними.
	-  О. -  Уэйн был удивлен, и его все еще беспокоило то, что сказала
ему колдунья. Ее темные глаза, казалось, заглянули прямо в его душу и
отняли у него древний свет. -  Да, сэр, я тоже думаю, что так будет
лучше.
	-  Хорошо. Тебе лучше проскользнуть через заднюю дверь. Если ты
пойдешь через приемную, то может возникнуть еще одна суматоха.
	Уэйн кивнул. В его голосе эхом отдавался голос этой женщины:
"Ты знаешь, что ты делаешь мальчик?" Что-то внутри него как бы
забалансировало на краю пропасти, и он отдернул себя прочь с дикой
мыслью: "Она такое же зло, как и сам грех, она и ее демонический сын, и
они оба должны быть брошены в костер Господа. Что говорит Господь?
СОЖГИ ИХ!"
	-  Мы справимся с ними, да, папа?
	-  Мы справимся с ними, -  ответил Фальконер. -  Предоставь это
мне. Пошли, мне лучше выйти к ним. Помни, через заднюю дверь,
хорошо?
	-  Да, сэр.
	Внутри Уэйна горело пламя гнева. Как эта женщина осмелилась
прикоснуться к нему! Он пожалел, что не ударил ее по лицу и не сшиб с
ног на глазах у всех. Он все еще дрожал от близости с ними. Он знал, что
их тьма пыталась накинуться на него и поглотить. Придет время, сказал
он себе, да, и тогда...
	Он почувствовал, что у него начинает болеть голова.
	-  Теперь я готов, -  сказал он и вышел вслед за своим отцом из
кладовой.


26

	Джон лежал в темноте и думал.
	Рамона тихонько шевелилась в его объятиях; последние три ночи
после происшествия в госпитале они спали вместе, впервые за много лет.
Его горло все еще болело в том месте, где на него нажимал тот мужчина,
и он хрипел весь следующий день до тех пор, пока не согласился выпить
чай из смеси корней сассафраса и одуванчика, который заварила для него
Рамона.
	Вчера состоялись похороны погибших в результате несчастного
случая детей. Его поездки в город в течении последних нескольких дней
были очень коротки: в магазине Ли Сейера никто не пожелал его
обслужить, а когда он зашел подстричься, то Куртис Пил неожиданно
объявил, что парикмахерская закрыта на перерыв. Поэтому за
кровельными гвоздями ему пришлось ехать в Файет, а что касается
волос, то он решил отрастить их подлиннее. Пока он находился в
Файете, он услышал от одного из клерков, что кто-то спрятал в костре
два ящика отборного фейерверка, которые взорвались от сильного
нагревания. Полицейские сказали, что взрыв черного пороха,
находящегося в фейерверках, был эквивалентен взрыву двух динамитных
шашек; это было похоже на детскую шалость, виновник которой думал
что взрыв фейерверка приведет всех в восторг, однако сосредоточение
такого количества взрывчатого вещества в малом объеме, жар от
горящего бензина и маленькие острые щепки привели вместо этого к
шести смертям и большому количеству сильно пострадавших. Один из
мальчиков, футболист-старшеклассник по имени Гас Томпкинс, все еще
лежал в Ожоговом Центре в Бирмингеме, ослепший и в состоянии шока.
	В свете гнева, который он чувствовал в отношении Джимми Джеда
Фальконера, Джон увидел в своей жизни и вере много удивительных
вещей. Он не был способен понять, почему Фальконер намеренно хотел
повредить Рамоне и Билли, пытаясь направить против них толпу;
евангелист выплевывал про них одну ложь за другой, пытаясь даже
обвинить в несчастном случае Билли! Мысли обо всем этом заставили
закрутиться в его голове заржавевшие колесики; да, это было больно, но
было похоже на то, что в первый раз за много лет он стал питаться от
собственного динамо, а не от отбрасываемых кем-то искр.
	Теперь ему казалось, что Фальконер, будучи божьим человеком,
тем не менее был всего лишь человек. А его мальчик мог исцелять, но не
всегда и не каждого. Так легко сказать, что тот или иной человек
принадлежит Богу или Сатане; даже у самых лучших бывают плохие дни
-  или плохие мысли -  и каждый хотя бы раз в жизни может сползти с
праведной дороги. Неужели это обязательно приведет тебя в Ад?
Фальконер сам сошел с дороги из-за своей лжи, как и его мальчик из-за
своих действий; делает ли это их более человечными или это значит, что
за них взялся Сатана?
	А Рамона и Билли? Что такое эта их сила, заставляющая мертвых
успокоиться? Откуда она исходит: от Бога? от Сатаны? Ни от одного из
них или от обоих сразу? И что, если все эти годы он ошибался насчет
Рамоны и ее матери?
	Он стал поворачиваться набок и понял, какая вокруг стояла
тишина; обычно, в такие теплые летние ночи, как сегодня, в траве
стрекотали сверчки, а...
	Внезапно весь дом наполнился ярким сиянием. Джон,
полуослепленный, уселся на постели и услышал громкое металлическое
лязганье и клацанье снаружи, вокруг всего дома. Он схватил со стула
свои брюки и начал их лихорадочно надевать. Проснулась Рамона и
тоже села на кровати.


 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7]

Страница:  [3]