9

     Я вышел из дома номер семь и снова оказался под моросящим  дождем.  Я
свернул направо, собираясь вернуться домой, но через  минуту  остановился,
заколебался и посмотрел в сторону главного шоссе,  где  стоял  дом  миссис
Саймонс. Было без нескольких минут десять, и я подумал, что миссис Саймонс
не рассердится, если я нанесу ей визит. Наверняка у нее мало друзей.  Мало
кто теперь жил у главного шоссе, соединяющего Салем с Грейнитхед.  Большую
часть старых домов уже разрушили, чтобы освободить место для бензоколонок,
супермаркетов и лавок, торгующих забавными сувенирами  и  живой  приманкой
для рыб. Прежние жители Грейнитхед также съехали, слишком старые,  слишком
измученные и  слишком  бедные,  чтобы  переселиться  в  модные  прибрежные
резиденции, обступившие Салемский залив.
     Дорога заняла у меня добрых десять минут. Наконец я добрался до  дома
миссис Саймонс - большого каменного здания  в  федеральном  стиле,  изящно
оформленного, с рядами запертых ставней и фигурным двориком с  дорическими
колоннами. Сад, окружающий  дом,  когда-то  был  ухоженным  и  старательно
спланированным, но теперь одичал и зарос сорняками. Деревья не подстригали
лет пять, и они опутывали ветвями стены, как некие паукообразные создания,
цепляющиеся за одеяния прекрасной принцессы. Однако красота этой принцессы
канула в Лету, что я  заметил,  проходя  по  протоптанной  среди  сорняков
тропинке. Резные балконы поржавели, в полопавшейся стене змеились  длинные
трещины, и даже декоративная корзина фруктов над главным входом  в  сад  -
наиболее примечательная особенность творений Макинтайра - была  выщерблена
и загажена птицами.
     Ветер с Атлантики гулял по саду, посвистывая возле углов дома, и  бил
ледяным холодом прямо в спину.
     Я вошел по каменным ступеням во дворик.  Мраморные  плиты  пола  были
выщербленными и потрескавшимися, с дверей главного входа  краска  облезала
полосами, как будто  дерево  отваливалось  кусками.  Я  потянул  за  ручку
звонка, в глубине дома  раздался  приглушенный  звон.  Я  начал  энергично
потирать руки, чтобы согреться, но на ледяном ветру это было нелегко.
     Ответа не было, поэтому я позвонил еще раз, а затем постучал. Рукоять
дверного молоточка была сделана в виде головы химеры, с кривыми  рогами  и
разинутой пастью на разъяренном лице. Один ее вид мог бы перепугать любого
даже  средь  бела  дня,  и  вдобавок  молоток  производил  глухой,  хмурый
замогильный звук, как будто кто-то стучал по  крышке  солидного,  красного
дерева, гроба.
     - Ну, пожалуйста же, миссис Саймонс, - вполголоса поторапливал  я.  -
Не буду же я здесь торчать всю ночь.
     Я решил попробовать в последний раз. Я дернул  за  звонок,  заколотил
молоточком в дверь и даже завопил во всю глотку:
     - Миссис Саймонс! Прошу вас! Есть кто дома?
     Ответа не было. Я повернулся и спустился по ступеням дворика.  Может,
миссис Саймонс  отправилась  к  кому-то  в  гости,  хотя  я  не  мог  себе
представить, куда она могла пойти в такой час и в такую погоду.  Однако  в
доме нигде не горел свет, и хотя в темноте мало что можно было  разобрать,
мне казалось, что занавески на втором этаже не задернуты.  Значит,  миссис
Саймонс не смотрела телевизор и не спала в спальне наверху.
     Я обошел дом, чтобы проверить, нет ли света в окнах сзади. Лишь затем
увидел "бьюик"  миссис  Саймонс,  запаркованный  перед  открытыми  дверями
гаража. Двери гаража раскачивались и стучали на ветру, но нигде не было ни
одной живой души. Никакого света, никакого звука. Только дождь,  монотонно
стучащий по крыше автомобиля.
     Ну что ж, неуверенно подумал я, может,  кто-то  за  ней  приехал?  Во
всяком случае, это не мое дело. Я развернулся, чтобы  уйти  совсем,  когда
неожиданно заметил краем глаза белый блеск в одном из окон второго этажа.
     Я повернулся и, замерев, напряг зрение, щурясь из-за дождя. С  минуту
ничего не происходило, а потом блеск появился снова, такой мимолетный, что
мог быть чем угодно -  отблеском  фар  проезжающего  автомобиля,  молнией,
отражающейся в окне. Потом блеснуло еще раз, и еще: упорное мигание теперь
длилось  дольше,  и  я  мог  бы  поклясться,  что  замечал  лицо  мужчины,
поглядывающего на меня из окна.
     В первую секунду мне захотелось убежать.  На  самом  деле,  при  виде
мигающей Джейн в саду я как-то  смог  справиться  со  страхом,  но  затем,
вернувшись домой, тут же поддался  панике,  помчался  к  входной  двери  и
понесся по Аллее Квакеров, как перепуганный заяц.
     Но теперь я расхрабрился чуть больше. Может, Кейт и Джордж были правы
и сегодня вечером я видел только огни святого Эльма  или  какое-то  другое
естественное явление? Кейт говорил, что видел их сотни раз -  так  что  же
удивительного в том, что я увидел их дважды подряд?
     Была еще одна причина, которая удерживала меня  от  бегства,  глубоко
спрятанная причина. Дело было в моем сложном чувстве к Джейн.  Если  Джейн
на самом деле явилась передо мной как порожденный электричеством  призрак,
то в таком случае мне хотелось бы узнать о таких явлениях  побольше.  Даже
если она  не  могла  вернуться  ко  мне  в  физическом  облике,  наверняка
существовал способ связаться с ней и, может,  даже  поговорить.  Возможно,
вся эта болтовня о медиумах и вращающихся столиках имеет  какой-то  смысл?
Может,  душа  человека  это  не  что   иное,   как   совокупность   слабых
электрических токов, составляющая его личность,  отделяющаяся  от  тела  в
минуту смерти, но все еще сохраняющая единство,  все  еще  функционирующая
как человеческий разум? А если разум несет в себе также прообраз тела,  то
разве не возможно, что время от времени тело показывается в виде  мигающих
нематериальных электрических образований?
     Такие мысли клубились у меня в голове,  когда  я  стоял  перед  домом
миссис Саймонс. Я даже попытался открыть защелку кредитной карточкой,  как
это делают  взломщики  в  кино,  но  защелка  даже  не  дрогнула.  Видимо,
старинные, девятнадцатого века, замки не реагируют на  пластик  двадцатого
века. Я обошел дом с другой стороны, огибая скрюченные, оплетенные  дикими
розами деревья, цепляющиеся ветвями за стены, и  наконец  нашел  небольшое
окно в подвал. Оно  было  защищено  металлической  сеткой,  но  в  соленом
морском воздухе железо проржавело, и достаточно  было  пару  раз  дернуть,
чтобы сетка уступила.
     Неподалеку, на заросшей садовой тропинке, лежала слепая  облупившаяся
голова мраморного ангела. Я поднял ее, подтащил под стену дома и бросил  в
окно, как пушечное ядро. Раздался звон лопнувшего стекла  и  глухой  стук,
когда голова шмякнулась о пол подвала. Я убрал пинками оставшиеся осколки,
после чего сунул голову в окошечко, чтобы увидеть, что находится внутри.
     Там царила полная темнота, было явно сыро, пахло  плесень.  К  запаху
плесени примешивалась особая вонь гнилья, которая  всегда  присутствует  в
старых домах, поскольку камень и дерево за долгие годы  так  пропитывается
эссенцией минувших событий, что на них как будто остается  осадок  грусти,
горькая селитра гнева и прокисшая сладость радости.
     Я вытащил голову и полез в окно подвала  ногами  вперед.  Я  разодрал
штанину на колене о торчащий из фрамуги гвоздь и громко выругался в глухой
тишине.  Но  спуск  оказался  очень  легким.  В  отдаленном  углу  подвала
послышался шорох и возбужденный писк. Крысы - злобные и  опасные  грызуны.
Если верить традиции, то крысы, живущие в  Грейнитхед,  были  беглецами  с
тонущих кораблей. Я прошел через подвал на ощупь, вытянув руки, как Слепой
Пью из "Острова сокровищ" Стивенсона.
     Я прошел по периметру весь подвал, пока наконец не нащупал деревянный
поручень  и  каменные  ступени.  При  каждом  моем  шаге   крысы   пищали,
подпрыгивали и поспешно убегали.
     Дюйм за дюймом я добрался по лестнице до дверей подвала  и  нажал  на
ручку. К счастью, она не была заперта на ключ. Я открыл ее и вышел в холл.
     Дом миссис Саймонс построили в те времена, когда Салем был  пятым  по
величине портом в мире и шестым по богатству городом в Соединенных Штатах,
поскольку собирал одну двадцатую таможенных поступлений в  государственный
бюджет. Холл тянулся через весь дом, от главного входа до  задних  дверей,
ведущих в сад. Вдоль одной стены бежали великолепные резные ступени.  Хотя
на мне была обувь  с  мягкой  подошвой,  мои  шаги  по  черно-белому  полу
отдавались эхом и возвращались  ко  мне  из  темноты  множества  гостиных,
пустых кухонь и окруженных галереями лестничных площадок.
     - Миссис Саймонс? - закричал  я,  слишком  тихо,  чтобы  меня  кто-то
услышал. И мой собственный голос тут же эхом вернул мне: "Миссис Саймонс?"
     Я вошел в большой зал, высокий, пахнущий пылью и лавандой.  Мебель  в
нем была старомодной, но  не  антикварной;  обычная  традиционная  мебель,
снискавшая  популярность  в  середине  пятидесятых  годов,  приземистая  и
дорогая, якобинская, по моде Гранд Рапидс [Гранд Рапидс, штат  Мичиган,  -
центр мебельной промышленности США]. На другой стороне зала я увидел  свою
собственную бледную физиономию, отраженную в зеркале над камином, и быстро
отвел взгляд, прежде чем меня снова начал охватывать страх.
     Внизу миссис Саймонс нигде не было. Я заглянул в столовую, где  пахло
дымом  свечей  и  прогорклыми  грецкими  орехами.  В  кладовую,   которая,
несомненно, была последним криком моды во времена, когда строился  дом.  В
старомодную кухню с белыми мраморными столами. Потом я  вернулся  в  холл,
сделал глубокий вдох и начал подниматься по лестнице на второй этаж.
     Я был на середине пути, когда снова увидел бело-голубое  свечение  за
дверями одной из спален. На секунду я застыл, вцепившись рукой  в  перила,
но я знал, что нет смысла тянуть дальше. Или я сейчас узнаю, что  означают
эти электрические импульсы, или мне следует бежать  отсюда  со  всех  ног,
забыв о мистере Саймонсе, Нийле Манци и обо всем подобном, в том  числе  и
Джейн.
     - Джон,  -  заговорил  знакомый  шепот  прямо  мне  в  ухо.  Я  снова
почувствовал  шевеление  волос  на  голове,  уколы  медленно  нарастающего
страха. Из-под дверей спальни еще раз блеснул свет.  В  абсолютной  тишине
были  слышны  лишь  приглушенные  треск   и   гудение,   которыми   обычно
сопровождаются мощные электрические разряды. Веяло ужасающим холодом.
     - Джон, - услышал я снова, но на этот раз невыразительно,  как  будто
два голоса шептали хором.
     Я добрался  до  верха  лестницы.  Лестничная  площадка  была  устлана
ковром, когда-то  толстым,  теперь  вытертым.  На  стенах  кое-где  висели
картины. В царящей здесь темноте я не видел, что на них  изображено.  Лишь
местами из темного масляного фона выступало чье-то бледное лицо, но  я  не
замечал ничего больше, а свет зажигать не хотелось, чтобы не  переполошить
того, что так блестело и мигало в спальне.
     Я долго стоял перед ее дверьми. Чего ты боишься? - допрашивал  я  сам
себя. Электричества? Так в этом ли дело? Ты перепугался электричества?  Не
надо,  ты  ведь  только  что  сам  для  себя  выдумал  прекрасную  теорию,
объясняющую  существование   духов,   электрические   матрицы,   импульсы,
образования, кучу подобного вздора,  а  теперь  боишься  открыть  дверь  и
посмотреть на несколько гаснущих искорок? Ты сам веришь в свою теорию  или
нет? Ведь если не веришь, то ты вообще не должен был  сюда  приходить,  ты
должен был нестись в ближайший кабак, ведь  это  единственное  место,  где
тебя наверняка не будут посещать никакие духи.
     Я взялся за ручку двери и в  ту  же  секунду  услышал  пение.  Тихое,
тихонькое, но достаточно выразительное, чтобы кровь стыла в жилах:

                     Мы выплыли в море из Грейнитхед
                     Далеко к чужим берегам...

     Я закрыл глаза и как можно быстрее открыл их из  страха,  что  кто-то
или что-то появится, пока я не буду видеть.

                     Но нашим уловом был лишь скелет,
                     Что сердце сжимает в зубах.

     Я невольно откашлялся, как будто должен был провозгласить тост. Потом
нажал на ручку и осторожно открыл дверь.
     Раздался оглушительный треск, ослепительно блеснул свет. Двери  резко
открылись, вырывая ручку из моей руки. Я стоял на пороге с открытым  ртом,
утратив дар речи, неспособный двигаться, я всматривался в то, что  было  у
меня перед глазами.
     Это была огромная, богатая спальня с  большим  занавешенным  окном  и
резным ложем с балдахином. Напротив, в  углу,  стояла  мерцающая,  слепяще
яркая фигура мужчины с широко распростертыми руками.  Воздух  вокруг  него
дрожал и потрескивал, насыщенный электричеством,  конвульсивно  извивались
голубые молнии, как черви на сковороде. Лицо мужчины было длинным и худым,
удивительным образом искривленным, глаза казались двумя  черными  пятнами.
Но я видел, что он смотрит на потолок. С необъяснимым  чувством  страха  я
также поднял взгляд.
     Там  висела  большая  люстра  на  двенадцать  рожков  со   множеством
хрустальных подвесок и дюжиной позолоченных подставок для свечей. К  моему
удивлению,  люстра  качалась  из  стороны  в  сторону,   а   когда   треск
электричества  утих,  я  услышал  звон  хрустальных  украшений,  резкий  и
немелодичный, будто кто-то пытался их стряхнуть, как яблоки с дерева.
     На люстре, растянувшись, что-то лежало. Нет, еще хуже.  Кто-то  лежал
на люстре. Механически я сделал два или три шага  вперед  и  уставился  на
потолок, совершенно ошеломленный, не веря своим глазам.
     Это была миссис Саймонс.  Каким-то  чудом  цепь,  на  которой  висела
люстра, пробила ее насквозь, и теперь она лежала лицом вниз на  двенадцати
разветвляющихся плечах, дергаясь и дрожа, как рыба на сковородке, цепляясь
за  подсвечники  и  хрустальные  подвески,  изворачиваясь  в   непонятной,
невероятной муке.
     - Боже, Боже, Боже, - лепетала она. Из ее рта текли струйки  крови  и
слюны. - Боже, освободи меня,  Боже,  освободи  меня,  Боже,  Боже,  Боже,
освободи меня.
     Я посмотрел расширенными глазами на мигавший призрак, который все еще
стоял на другой стороне спальни с поднятыми руками.  На  лице  мужчины  не
было   улыбки   или   гнева,    только    какая-то    хмурая    непонятная
сосредоточенность.
     - Сними ее! - закричал я ему. - Ради Бога, сними же ее!
     Но мигающий призрак игнорировал меня, как будто мои слова  совершенно
не доходили до него.
     Я снова посмотрел на миссис Саймонс,  которая  всматривалась  в  меня
вытаращенными глазами из-за висящих подвесок.  Кровь  закапала  на  ковер,
сначала капля за каплей, потом все быстрее, пока не хлынула ручьем. Миссис
Саймонс сжала хрусталики, которые  лопнули  в  ее  руках.  Обломки  стекла
прошили ее ладони и вышли с обратной стороны.
     Я отступил на пару шагов для разбега, подпрыгнул, пытаясь достать  до
люстры и сорвать ее с потолка. На первый раз мне удалось только схватиться
одной рукой. Секунду я висел на люстре, а потом вынужден был ее отпустить.
На второй раз захват мне удался лучше.  Я  медленно  раскачивался  туда  и
назад, а надо мной миссис Саймонс содрогалась, истекала  кровью  и  молила
Бога о спасении.
     Раздался треск, и люстра опустилась на пару дюймов. Потом рухнула  на
пол с оглушительным звоном, как тысяча разбитых стекол,  увлекая  с  собой
миссис Саймонс. Вся спальня  была  заляпана  кровью  и  осыпана  осколками
стекла.
     Я неловко отскочил, но  споткнулся,  упал  на  колени.  И  немедленно
вскочил опять. Призрак на другой стороне спальни побледнел и почти  исчез,
оставив вместо себя только дрожащий  приглушенный  блеск.  Топча  разбитое
стекло, я подошел к миссис Саймонс, встал на колени и положил руку  ей  на
лоб. Тело ее было холодным, как у трупа, но глаза все еще были раскрыты, а
губы шевелились, что-то вполголоса бормоча.
     - Спасите, - простонала миссис Саймонс, но в ее голосе  уже  не  было
никакой надежды.
     - Миссис Саймонс, - сказал я. - Я позвоню в "скорую помощь".
     Она с усилием подняла голову, чтобы посмотреть на меня.
     - Слишком поздно, - выдавила она. - Я прошу  только...  вытяните  эту
цепь...
     - Миссис Саймонс, я же не врач. Я не должен даже...
     - Как тут холодно, - прервала она меня. Ее голова снова упала  назад,
на битое стекло. - О, Боже, мистер Трентон, как тут  холодно.  Пожалуйста,
не уходите.
     Я не знал, что я должен делать. С минуту я  держал  ее  за  руку,  но
наверняка она ничего не чувствовала. Я отпустил ее руку.
     - Миссис Саймонс, я должен позвонить в "скорую помощь", -  настойчиво
повторил я. - Где тут телефон? Есть на втором этаже телефон?
     - Только не уходите. Прошу вас, побудьте  здесь  со  мной.  Он  может
вернуться.
     - Кто может сюда вернуться? Кто здесь был, миссис Саймонс?
     - Только не уходите, - прошептала она. Ее веки  уже  начали  дрожать,
посылая последние безнадежные  сигналы  в  исчезающий  перед  ней  мир.  В
темноте я различил белки ее глаз. - Останьтесь. Защитите меня от него.
     - Но кто же здесь был, миссис Саймонс? - спросил я ее.  -  Вы  должны
мне все сказать. Это важно.  Это  был  Эдгар?  Это  был  ваш  муж?  Просто
кивните, если здесь был ваш муж. Вы можете кивнуть?
     Она закрыла глаза. Она дышала  медленно  и  с  трудом.  Из  ее  горла
вырывался хрип. Я знал, что должен вызвать "скорую  помощь",  но  я  также
знал, что это не поможет. Было уже чересчур поздно.
     Она умерла, не сказав больше ничего. Последнее дыхание  вырвалось  из
ее легких долгим протяжным вздохом. Я с минуту посмотрел на нее,  а  потом
встал. Стекло захрустело под моими ногами.
     Собственно, мне вообще не нужно  было  спрашивать  ее,  появлялся  ли
сегодня Эдгар в этой комнате. Я знал, что  это  был  он.  Так  же,  как  и
призрак, появлявшийся на моих  качелях,  наверняка  был  призраком  Джейн.
Умершие  возвращались,  чтобы  преследовать  живых,  которые  их  когда-то
любили.
     И я знал еще больше. С ужасом я отдал  себе  отчет  в  том,  что  эти
призраки вовсе не были безвредной формой электричества. Эти призраки могли
совершать ужасные, непонятные преступления. Могли и хотели.
     Я нашел телефон на столике в холле. Я поднял трубку и глухо сказал:
     - Прошу соединить с отделением полиции. Да, это срочно.



                                    10

     Сержант открыл дверь камеры, и Уолтер Бедфорд поспешно  влетел  туда,
слишком быстро для тесного помещения. Он задержался, посмотрел на  меня  и
чуть заметно покачал головой, как будто удивленный моим видом.
     - Джон?
     - Спасибо, что пришли, Уолтер, - сказал я. - Я благодарен вам.
     - Вроде бы ты убил эту женщину? - бросил Уолтер. Он не положил папку.
     - Да, она была убита. Но не мной.
     Уолтер повернулся к сержанту, который привел его.
     - Нет ли здесь места, где можно было бы спокойно поговорить?
     Сержант немного помялся в нерешительности и наконец сказал:
     - Лады, на другой стороне коридора есть  комната  для  допросов.  Но,
сами понимаете, я должен буду оставить дверь открытой.
     - Это не мешает, - уверил его мистер Бедфорд. - Проведите нас туда.
     Сержант  впустил  нас  в  комнату  с   бледно-зелеными   стенами,   с
обшарпанным  столом  и  двумя  складными   стульями.   На   столе   стояла
переполненная пепельница, а вся комната просмердела старым табачным дымом.
     - Нельзя ли открыть окно? - обратился мистер Бедфорд к  сержанту,  но
полицейский только улыбнулся и покачал головой.
     Мы сели друг против друга. Мистер Бедфорд открыл папку, вынул  желтую
стопку бумаги и снял колпачок с  дорогой  перьевой  авторучки.  Вверху  он
отметил дату, подчеркнул ее, затем написал  "Дж.  Трентон.  Убийство".  За
дверями полицейский громко высморкался.
     - Ты можешь мне сказать, что ты делал в доме этой женщины? -  спросил
мистер Бедфорд.
     - Зашел повидаться. Хотел с ней поговорить.
     - Согласно заявлению полиции, ты вошел в дом через окошко  в  подвал.
Ты всегда именно так наносишь визиты?
     - Я звонил в дверь, но никто не открывал.
     - Если никто не открывает на звонок, то это обычно значит, что никого
нет дома. Почему же ты не ушел?
     - Я хотел уйти, но увидел чье-то лицо в окне на  втором  этаже.  Лицо
мужчины.
     Уолтер Бедфорд записал: "лицо мужчины". Потом приступил к  дальнейшим
расспросам:
     - Был ли этот кто-то тем, кого ты знал?
     - Это был кто-то, о ком я только слышал.
     - Не понимаю.
     - Все очень просто, - объяснил я, - раньше  этим  же  вечером  миссис
Саймонс подвезла меня из лавки в Грейнитхед и рассказала мне о нем.
     - Она его описала?
     - Нет.
     - Тогда откуда ты знаешь, что  это  был  тот  самый  мужчина  -  тот,
которого ты видел в окне?
     - Но ведь это  должен  был  быть  он.  Ведь  он  же  не  был  обычным
человеком.
     - Что это значит: "не был обычным человеком"? А кем же он был?
     Я поднял руки вверх.
     - Уолтер, - сказал я. - Ты допрашиваешь меня таким образом,  что  мне
на самом деле очень трудно объяснить все, что произошло.
     - Джон, - ответил мистер Бедфорд. - Я допрашиваю тебя так,  как  тебя
будет допрашивать окружной прокурор. Если  ты  не  можешь  объяснить,  что
произошло, когда я задаю тебе простые вопросы, то,  предупреждаю  заранее,
на допросе у прокурора у тебя будут очень даже серьезные хлопоты.
     - Понимаю, Уолтер. Но сейчас я нуждаюсь в твоей помощи, а если  я  не
расскажу тебе все по порядку, ты не сможешь  мне  помочь.  Ты  спрашиваешь
меня только о фактах, но одних фактов здесь недостаточно.
     Мистер Бедфорд скривился, но потом пожал плечами и отложил ручку.
     - Ну хорошо, - уступил он. - Расскажи  мне  все  по  порядку.  Только
помни, что мы должны будем подогнать твои показания к общепринятым методам
допроса в суде, иначе ты проиграешь, независимо от того,  виновен  ты  или
нет. Такие вот дела.
     - Считаешь, я виноват?
     По губам мистера Бедфорда пробежала легкая, но заметная судорога.
     - Тебя нашли одного в неосвещенном доме с убитой женщиной.  Раньше  в
этот же вечер несколько человек видело  тебя  с  ней  в  автомобиле,  а  у
полиции  еще  есть  свидетели,  которые  утверждают,  что  ты  был   очень
взволнован, прежде чем пошел к  ней.  Один  из  них  сказал,  что  ты  был
"беспокоен и расстроен, будто что-то тебя мучило".
     - Честнейший старина Кейт Рид, - с горечью проворчал я.
     - Таковы факты, Джон. Неоспоримые  факты.  Нужно  смотреть  правде  в
глаза. Естественно, уж раз ты утверждаешь, что невиновен, я верю тебе, но,
может лучше было бы признаться, чтобы избавить себя от  нескольких  лишних
лет в тюрьме. Роджер Адамс человек  рассудительный,  с  ним  можно  всегда
поторговаться. Или ты даже можешь свалить все на невменяемость.
     - Уолтер, я невиновен и я вменяем. Я не убивал миссис Саймонс, и  это
все.
     - Ты хочешь сказать, что это сделал тот, другой? Тот мужчина, который
не был, по твоим словам, обычным человеком?
     Я оттолкнул кресло и встал.
     - Уолтер, ты должен выслушать меня. Мне трудно об  этом  говорить,  а
тебе еще труднее будет в это поверить. Но ты должен помнить  только  одно:
это - правда.
     Мистер Бедфорд вздохнул.
     - Ну, хорошо. Говори.
     Я прошел через комнату и остановился у окрашенной  в  зеленое  стены,
повернувшись спиной к Уолтеру. Мне почему-то  легче  было  говорить,  стоя
лицом к стене. Сержант сунул голову в двери, чтобы проверить, не  выскочил
ли я в окно, а потом спокойно вернулся к чтению газеты.
     - Что-то удивительное творится в Грейнитхед этот весной, хотя я и  не
знаю, почему так происходит. Жители Грейнитхед  видят  удивительные  вещи.
Духов, если хочешь знать точно и если это все должно объяснить. Во  всяком
случае, призраки, мигающие и светящиеся призраки тех людей, которые жили в
Грейнитхед и недавно умерли.
     Мистер Бедфорд не ответил ни слова. Я мог себе  представить,  что  он
думает. Типичный случай убийства в состоянии временной невменяемости.
     - Миссис Саймонс говорила мне в машине, -  продолжал  я,  -  что  она
видела и слышала своего умершего мужа, Эдгара. Она слышала, как  он  ходит
по дому, она видела его в саду. Она говорила мне, что Чарли Манци,  хозяин
лавки в Грейнитхед, также видит своего погибшего сына, Нийла.
     - Говори дальше, -  сказал  мистер  Бедфорд  голосом,  холодным,  как
остывший пепел.
     - Вчера под утро и я пережил что-то подобное. Я  слышал,  как  кто-то
качается на старых садовых качелях. Потом, когда вчера вечером я  вернулся
домой, я снова слышал скрип качелей, поэтому я вышел в сад.
     - Естественно, - вмешался мистер Бедфорд. - Ну и что же это было?
     - Не "что", Уолтер, только "кто".
     - Ну, хорошо, будь по-твоему. Так кто же это был?
     Я повернулся. Я должен был сказать ему это, глядя ему в глаза.
     - Твоя дочь, Уолтер. Это была Джейн. Она сидела на качелях и смотрела
на меня. Я стоял от нее на расстоянии не большем, чем сейчас  от  меня  до
тебя.
     Сам не знаю, какой я ожидал реакции от мистера Бедфорда.  Наверно,  я
ожидал, что он взорвется гневом, назовет меня мерзавцем или святотатцем  и
откажется заниматься моим делом. Ведь трудно ожидать от человека, чтобы он
поверил в духов, пусть даже и  при  самых  благоприятных  обстоятельствах.
Сама идея, что дух может укокошить старушку в доме у автострады,  казалась
исключительно мрачной шуткой.
     Я сел, уперся руками в колени и  выжидательно  посмотрел  на  мистера
Бедфорда. Его лицо покраснело и дрожало. Но я не  мог  прочесть  выражения
его глаз. Его взгляд был обращен внутрь, лицо не выражало ничего.
     - Если хочешь, чтобы я поставил вопрос открыто, - продолжил я, - то я
не убивал миссис Саймонс. Это сделал дух ее умершего мужа. Знаю, что этого
ты не можешь сказать в суде...
     - Ты видел Джейн? - неожиданно прервал меня  мистер  Бедфорд  жестким
голосом.
     Я поддакнул, удивленный.
     - Наверно, да. Собственно, я в этом даже  уверен.  Старина  Кейт  Рид
пытался меня убедить, что это были огни святого Эльма или  что-то  в  этом
роде, но я же видел ее лицо, Уолтер, видел так ясно, как если бы...
     - Ты не выдумал это? Ты не пытаешься меня  надуть?  Это  не  какая-то
злобная шутка, чтобы отыграться на мне?
     Я очень медленно покачал головой.
     - У меня нет причин отыгрываться на тебе, Уолтер. Может, ты и обвинял
меня в смерти Джейн, но ты никогда не делал мне ничего дурного.
     - Когда ты ее видел, - начал  мистер  Бедфорд,  с  трудом  выдавливая
слова. - Когда ты ее видел, то как... как она выглядела?
     - Несколько странно. Как будто похудела. Но это была все та же Джейн.
     Мистер Бедфорд поднес руку ко рту, и я с удивлением увидел, что в его
глазах блестели слезы.
     - Она... что-нибудь говорила? - спросила он, проглатывая слюну. - Она
что-нибудь сказала? Хоть одно слово?
     - Нет. Но мне казалось, что я слышал ее  пение.  И  я  несколько  раз
слышал, как она шепчет мое имя. Вчера утром у тебя в кабинете, помнишь?
     Мистер Бедфорд кивнул. Его охватило такое волнение,  что  он  не  мог
говорить.
     - Я слышал о таком. Конечно же, никто не хочет признаваться. Но  ведь
я улаживаю  все  формальности,  касающиеся  браков,  рождения  и  смертей,
поэтому и я сумел заметить - что что-то творится, так?
     - Теперь я не понимаю, - признался я. - Так что же творится?
     Мистер Бедфорд потянул носом, откашлялся  и  начал  искать  платок  в
кармане.
     - Я мало что об  этом  знаю.  Только  то,  что  слышал  от  некоторых
клиентов. Но многие люди считают, что Грейнитхед вовсе не обычный городок.
Многие считают, что если кто-то живет в Грейнитхед, то он сможет  еще  раз
увидеть своих  покойных  близких.  Может,  знаешь,  что  городок  когда-то
назывался "Восстание Из Мертвых", пока  губернатор  штата  Массачусетс  не
приказал изменить название на Грейнитхед? А назывался он так  потому,  что
именно здесь умершие посещали живых, пока не соединялись с ними уже  после
их смерти.
     - Значит, ты веришь мне, - потрясенно ответил я.
     - А ты думал, что не поверю?
     - Конечно. Я убил старушку и выдумал себе алиби - духа.
     Мистер Бедфорд опять сложил платок.
     - Ты на самом деле видел Джейн, - проговорил  он.  -  Боже  мой,  как
жаль, что меня там не было. Я отдал бы год жизни, только бы снова хоть раз
ее увидеть.
     - Ты не должен так говорить, - предупредил я его. - Эти призраки, кем
бы они ни были,  могут  оказаться  очень  опасными  и  злобными,  судя  по
поведению духа Эдгара Саймонса.
     Мистер Бедфорд улыбнулся и покачал головой.
     - А ты и в самом деле можешь подумать, не представить, что Джейн была
бы способна поступить злобно или жестоко?
     - Не та Джейн, которую я знал, но...
     - Джейн никогда не обидела бы никого, при жизни или после смерти. Она
была ангел, ты сам знаешь, Джон. Она была ангелом при жизни и такой  же  и
осталась. Я должен рассказать об этом жене.
     - Уолтер, мне неприятно возвращаться к этой теме, - сказал я. - Но  я
все еще не понимаю, как ты собираешься очистить меня от  подозрений,  если
мое единственное алиби - это духи?
     Мистер Бедфорд долго молчал. Потом он  поднял  на  меня  покрасневшие
глаза.
     - Миссис Саймонс была убита очень необычным способом, не так ли?
     - Не только необычным, но и просто невозможным. По  крайней  мере,  я
этого сделать не смог бы. И ни один человек тоже.
     - Вот именно, - подтвердил мистер Бедфорд. - Наверно,  я  поговорю  с
окружным прокурором. Наверняка мы о чем-нибудь договоримся. Он мой  старый
знакомый. Мы члены одного и того же гольф-клуба.
     - Ты действительно думаешь, что сможешь что-то сделать?
     - Во всяком случае, попробую.
     Он встал и отложил бумагу. Он не мог сдержать улыбки.
     - Я не могу дождаться, чтобы рассказать это Констанс, - заявил он.  -
Она будет прямо-таки восхищена.
     - Никак не пойму, чем здесь можно восхищаться.
     -  Джонни,  дорогой,  ведь  это  же  великолепная  новость,  во  всех
отношениях. Почти во всех  отношениях.  Как  только  тебя  выпустят  и  ты
вернешься домой,  мы  сможем  посетить  тебя,  ведь  так?  И  тоже  увидим
доченьку, Джейн.
     Я не знал, что ему можно еще сказать. Я неуверенно подал ему руку,  а
потом плюхнулся на складной стул так, будто кто-то приложил меня по голове
увесистой палкой. Мистер Бедфорд вышел. Я слышал,  как  скрипят  резиновые
подошвы его ботинок по натертому полу коридора.
     Сержант снова сунул голову в дверной проем.
     - Чего ждешь? - бросил он. - Пора возвращаться за решетку.



                                    11

     Меня освободили ближе к вечеру  под  залог  в  семьдесят  пять  тысяч
долларов. Залог внесла строительная фирма округа Эссекс, главным  пайщиком
которой была миссис Констанс Бедфорд. На  дворе  было  светло,  ветрено  и
сухо. Том Уоткинс, один из клерков Уолтера Бедфорда, ожидал меня  и  отвез
домой.
     Том Уоткинс был молод, носил небольшие встопорщенные  усики  и  очень
легко краснел. Он еще никогда не  имел  дела  со  случаем  убийства,  и  я
наверняка пробуждал в нем страх.
     - Я читал полицейский рапорт о смерти миссис Саймонс, - сказал он мне
по пути. - Ужасающая смерть.
     Я поддакнул. Я не был в состоянии рассказать кому бы то ни было,  как
глубоко меня потрясли события прошедшей ночи. Я все  еще  чувствовал  себя
выведенным из равновесия, и при одних только воспоминаниях  меня  начинало
тошнить. И все еще видел перед глазами эту  цепь,  пробившую  внутренности
миссис Саймонс, холодную и безжалостную, которую не могла  убрать  никакая
человеческая сила. А хуже всего было, так  это  то,  что  я  все  еще  был
перепуган.  Если  духу  мертвого  мужа  миссис  Саймонс  хватило   сил   и
жестокости, чтобы пробить свою жену цепью, то что  Нийл  может  сделать  с
Чарли Манци? А что может сделать Джейн?  Из  слов  Уолтера  Бедфорда  было
ясно, что Чарли, миссис  Саймонс  и  я  не  были  единственными  людьми  в
Грейнитхед, которых посещали мигающие призраки умерших родственников.
     По непонятным причинам  казалось,  что  в  этом  году  такие  явления
происходят активнее, чем обычно, хотя я жил  в  Грейнитхед  не  достаточно
долго, чтобы знать, что значит "обычно". Миссис Саймонс упоминала, что эти
явления сильно зависят от времени года, что летом  они  случаются  чаще  и
более сильны, чем зимой. Один Бог знает, почему: может, летом воздух более
пропитан электричеством, которое естественным образом усиливает призраки?
     - Мистер Бедфорд  вытащит  вас  из  этого  болота,  -  заговорил  Том
Уоткинс. - Надо только немного подождать. Он уже разговаривал  с  окружным
прокурором, а завтра у него встреча с начальником полиции. По  сути  дела,
полиция тоже не верит в вашу виновность. Они понятия не имеет, как  миссис
Саймонс была надета на эту цепь, и вообще не считают, что на эту  цепь  ее
засадили вы. Вас же арестовали по формальным причинам, ну и  просто  чтобы
успокоить прессу.
     - Значит, об этом пишут? Я еще не читал сегодняшних газет.
     Том Уоткинс кивнул в сторону заднего сиденья.
     - Там лежат местные ежедневные газеты. Смотрите сами.
     Я потянулся и взял "Грейнитхедские ведомости". Заголовок гласил:
     "Ужасное  убийство  в  Грейнитхед.  Вдова  пробита  цепью.  Арестован
местный торговец антиквариатом".
     Ниже была траурная фотография миссис Саймонс десятилетней давности  и
моя фотография, сделанная перед лавкой "Морские сувениры" в день открытия.
     - Неплохая реклама, - заявил я. Я сложил газету и бросил  ее  обратно
на заднее сиденье.
     Том Уоткинс  въехал  на  Аллею  Квакеров,  свернул  к  моему  дому  и
остановил машину.
     - Мистер Бедфорд сказал, что позвонит вам позже  вечером.  Он  должен
договориться о визите.
     - Да, - подтвердил я.
     - Вам нужно что-нибудь еще? Мистер Бедфорд сказал, чтобы  я  доставил
вам все, что вы пожелаете.
     - Нет, это, наверное, все,  большое  спасибо.  Сейчас  мне,  пожалуй,
больше всего нужно выпить.
     - Ну, с этим, думаю, вы справитесь сами.
     - Конечно. Благодарю, что подвезли.  И  прошу  поблагодарить  мистера
Бедфорда.
     Том Уоткинс уехал, и я снова стоял перед домом один, руки в карманах,
не имея понятия, что ожидает  меня  в  нем,  какие  удивительные  явления,
источника которых я не знал и о которых  мог  только  догадываться,  будут
меня беспокоить. Откуда появляются эти призраки? С неба или из  ада?  Или,
может быть, из какой-то неизвестной  области  возмущений,  из  запутанного
мира психической энергии, где души умерших мерцают и плавно  то  исчезают,
то  появляются,  как  искаженные  радиосигналы,   которые   иногда   можно
перехватить ночью?
     Дом наблюдал за мной  равнодушными,  прикрытыми  глазами.  Я  пересек
садовую тропинку, вынул ключи и открыл входную дверь.
     Все выглядело точно так же, как и вчера вечером. По крайней  мере,  у
меня хватило ума выключить плиту, прежде чем я вылетел из дома. Наполовину
приготовленная лазанья лежала на средней полке. Я вошел в гостиную.  Огонь
погас, пробравшийся через каминную вытяжку ветер выдул пепел на ковер. Мои
книги лежали разбросанные по полу, а изображение  "Дэвида  Дарка"  стояло,
горделиво опираясь о ножку кресла.
     Я прошел через комнату и выглянул через квадратные стекла окна в сад.
Отсюда я видел  часть  спинки  кресла  качелей  и  кусок  сада  справа  от
тропинки. Вдали, над  заливом,  клубились  серебристо-серые  тучи.  Чайки,
размахивая крыльями, кружили над водой, как обрывки газет, несомые ветром.
Я прижался лбом к холодному стеклу. Впервые  в  жизни  я  чувствовал  себя
побежденным.
     Может,  мне  следует  навсегда  уехать  из  Салема?  Продать  дело  и
переехать в Сент-Луис? Может, у меня еще есть шанс получить прежнее  место
в "Мидвестерн Кемикал Билдинг"? Действительно, я потерял два года и должен
был бы затратить много усилий, чтобы  вернуть  квалификацию,  но  что  это
значит в сравнении с теми ужасами, какие творятся в  Грейнитхед?  Особенно
меня беспокоил энтузиазм Уолтера Бедфорда,  с  которым  он  реагировал  на
сообщение, что я видел Джейн, какое-то нездоровое, опасное возбуждение.
     Я как раз собирался налить себе  выпить,  когда  от  парадных  дверей
донесся звонок. Не Джордж ли Маркхем? Может, Кейт Рид?  Лучше,  чтобы  это
был не Кейт Рид. Вот уж я надеру ему уши за то, что он  наболтал  полиции,
будто я был "беспокоен и взволнован".
     - Уже иду, - закричал я и поспешил к двери.
     За дверью, дрожа на вечернем ветру, стоял Эдвард Уордвелл,  одетый  в
плащ в шотландскую клетку и вельветовую шляпу с козырьком.
     - Извиняюсь за набег, - сказал он. - Но я слышал,  что  случилось,  и
просто обязан был с вами поговорить.
     Честно говоря, его вид принес мне  удивительное  облегчение.  В  этом
свихнувшемся доме любое общество было лучше, чем одиночество. К тому же  я
хотел поговорить с ним об изображении "Дэвида Дарка".
     - Прошу, - пригласил я его. - Я еще не разжег  камин.  Я  только  что
появился дома. Меня недавно выпустили.
     - Вы думаете, ваш адвокат вытянет вас  из  этого?  -  спросил  Эдвард
Уордвелл, снимая шляпу и входя в холл.
     - Надеюсь. Это мой тесть. Собственно, мой бывший тесть, раз моей жены
уже нет. Уолтер Бедфорд из  фирмы  "Бедфорд  и  Виббер".  У  него  широкие
знакомства. Даже очень. Он играет в карты с судьей и в гольф с  прокурором
округа.
     - Я знаю его, - ответил Эдвард Уордвелл. - Вы, наверное, забыли,  что
я знал вашу жену. Мы ходили вместе с ней на  занятия  по  истории  морских
путешествий. Это было в Рокпорте, три или четыре  года  тому  назад.  Ваша
жена была очень красива. Все  ребята  хотели  гулять  с  ней.  Красивая  и
способная девушка. Меня очень огорчило известие о ее смерти.
     - Что ж, благодарю и за это, - ответил я. - Что-нибудь выпьете?
     - Лично я предпочитаю пиво.
     - В холодильнике есть "Хейнекен".
     Эдвард Уордвелл вошел за  мной  в  кухню.  Я  открыл  бутылку,  а  он
внимательно присматривался ко мне, когда я наливал пиво.
     - Вы же не убивали эту бабулю, не так ли? - спросил он.
     Я поднял на него взгляд. Потом медленно покачал головой.
     - Откуда вы знаете? - спросил я.
     - У меня есть некоторое представление  о  том,  что  здесь  творится.
Знаете ли, я не напрасно работаю у  Пибоди.  Никто  лучше  меня  не  знает
морской  истории  Салема  и  Грейнитхед,  может,  за   исключением   семьи
Эвелитов... Но ведь у меня нет доступа в их библиотеку.
     - Вы знаете, что здесь творится?
     - Ну конечно, - ответил он,  взяв  бокал  из  моей  руки.  Он  сделал
небольшой глоток, на его губах осела пена. - Грейнитхед  известен  духами,
так же как Салем известен ведьмами. Хотя отцы города  сделали  все,  чтобы
это затушевать. По-моему, нет  сомнений,  что  Грейнитхед  -  звено  цепи,
соединяющей мир духов, если можно так выразиться, и материальный мир.  Это
единственное такое место во всех Соединенных Штатах, может  даже  на  всей
планете.
     - Значит, по-вашему... по-вашему, я совсем  не  отвечаю  за  то,  что
случилось с миссис Саймонс?
     - Это возможно, но, по-моему,  крайне  маловероятно.  Вы  не  знаете,
конечно, что в течение последних десяти лет в Грейнитхед имели место шесть
или семь смертельных случаев среди людей, которые недавно потеряли кого-то
близкого. Что характерно, каждый раз смерть наступала при  удивительных  и
необъяснимых обстоятельствах. Одного мужчину нашли утонувшим,  с  головой,
засунутой в сливное отверстие ванны. Газеты твердили, что этот  тип  сунул
голову в отверстие, чтобы увидеть, что мешает сливу, но полицейский рапорт
говорит о чем-то другом. Отверстие в ванне было настолько мало, что в  нем
еле умещалась шея человека, так что этот тип никак не мог всадить голову в
отверстие. Врачам пришлось отрезать ему голову, а  потом  выдавить  ее  из
канализации сильным потоком воды.
     Я скривился, а Эдвард Уордвелл пожал плечами.
     - Смерть миссис Саймонс была такой же,  -  заявил  он.  -  Физическая
невозможность. Это значит, что если бы вы захотели убить ее таким образом,
то как, по-вашему, вы смогли бы это сделать?
     - Никак. Все это напоминало какой-то кошмарный цирковой трюк.
     - Вот именно, полиция тоже так считает. Они обязаны доказать в  суде,
что вы убили миссис Саймонс, но если вы  неопровержимо  докажете,  что  ни
один человек не смог бы пробить  ее  цепью  висящей  люстры,  то  получите
свободу.
     - Пройдемте в холл, - предложил я. - Я хотел бы разжечь  камин,  пока
не превратился в сосульку.
     Мы вошли в холл. Я встал на колени  перед  камином,  чтобы  вычистить
пепел. К счастью, возле камина были  сложены  сухие  щепки  и  газеты  для
розжига, поэтому мне не нужно  было  выходить.  Эдвард  Уордвелл  отставил
бокал и поднял  акварель  с  видом  грейнитхедского  берега.  Он  небрежно
присматривался к картине, а когда я отвернулся,  разыскивая  спички  и  за
газетами, то краем глаза увидел, что он жадно уставился на корабль.
     - Во всех шести или семи случаях,  -  продолжал  он,  -  только  двух
человек обвинили в убийстве и обоих освободили после первого же дня  суда.
Всякий раз окружной прокурор приходил к выводу, что улик недостаточно.  То
же самое будет и с вами.
     Я чиркнул первой спичкой и поджег ей край свернутой газеты.
     - Откуда же вы так подробно все это знаете? - спросил я.
     - Морская история  Грейнитхед  неразрывно  связана  со  спиритической
историей  Грейнитхед.  Это  магическое  место,  мистер  Трентон,  как  вы,
наверное, сами убедились. Более того, эта магия реальна и опасна.  Это  не
Дом Психов в Диснейленде.
     Дерево начало разгораться. Я встал и отряхнул брюки.
     - Я начинаю понимать, мистер Орвелл.
     - Уордвелл. Но можешь звать меня просто Эдвард.
     - Хорошо. Меня зовут Джон. - Впервые мы пожали друг другу руки.
     Я кивнул в сторону акварели.
     - Теперь я знаю, почему ты так жаждал  получить  эту  картину.  Вчера
вечером я провел небольшое следствие и выяснил, что за  корабль  нарисован
на заднем плане картины.
     - Корабль? - повторил Эдвард.
     - Не притворяйся, Эдвард, не прикидывайся простачком. Этот корабль  -
"Дэвид Дарк", наверняка единственное изображение, которое  сохранилось  до
нашего времени. Ничего  удивительного,  что  картина  стоит  много  больше
пятидесяти долларов. Я теперь не отдам ее меньше чем за тысячу.
     Эдвард дернул себя за  бороду  и  начал  яростно  накручивать  ее  на
пальцы. Он посмотрел на меня  водянистыми  глазами  из-за  круглых  очков,
наконец испустил длинный протяжный вздох.  Снова  до  меня  долетел  запах
конфет: анисовых и лакрицы.
     - Я надеялся, что ты этого не обнаружишь, - признался он. - Боюсь,  я
сам вчера выставил себя идиотом. Нечего было гоняться за тобой.  Следовало
разыграть всю сцену спокойно.
     - Ты заинтересовал. А теперь разбудил и надежду заработать.
     - Я не могу заплатить больше трехсот долларов.
     - Почему?
     - Просто потому, что у меня нет больше.
     - Но ты же говорил, что покупаешь для музея, - напомнил я ему.  -  Не
пытайся меня убедить, что у музея есть только триста долларов.
     Эдвард сел, не выпуская из рук картины.
     - Правда такова, - начал он, - что музей  вообще  не  знает  об  этой
картине. На самом деле у Пибоди и понятия не имеют, что я  сам,  по  своей
воле, исследовал историю "Дэвида Дарка". В Салеме, особенно у Пибоди, люди
вообще не хотят разговаривать об этом корабле. Ты говоришь: "Дэвид  Дарк",
а они отвечают: "Никогда о подобном не  слышал!"  и  чертовски  ясно  дают
понять, что не хотят и слышать о нем.
     Я налил себе виски и сел напротив него.
     - Но почему? - спросил я. - Ведь этот Дэвид Дарк,  по  слухам,  лично
разговаривал с дьяволом или чем-то в этом роде, разве нет? Но я  нигде  не
вычитал, почему название корабля убрали из всех реестров и почему люди  не
хотят о нем говорить?
     - Ну, в этом я и сам не вполне разобрался, - заявил Эдвард  Уордвелл.
Он допил пиво и отставил бокал. - Впервые  я  натолкнулся  на  имя  Дэвида
Дарка, когда закончил учиться и начал работать  у  Пибоди.  Мне  приказали
приготовить   небольшую    витрину,    такую    специальную    экспозицию,
представляющую историю морской спасательной службы в окрестностях Салема и
Грейнитхед на протяжении последних трехсот лет. Честно  говоря,  это  было
ужасно скучное занятие, если не считать истории одного или двух  кораблей,
перевернувшихся кверху брюхом. Но меня заинтересовал один из самых  старых
документов, которые  я  нашел.  Это  был  палубный  дневник  спасательного
корабля "Мимоза" из Грейнитхед. Видимо,  капитан  "Мимозы"  был  одним  из
лучших спецом восемнадцатого века по вытаскиванию  кораблей.  Ему  удалось
спасти один из  китайских  кораблей  Элиаса  Дерби,  который,  подгоняемый
штормом, заплыл в устье реки Данверс и затонул на глубине в шесть  саженей
поблизости от мыса Туска. Этого капитана звали Пирсон Тарнер, и  он  очень
скрупулезно вел дневник целых пять лет, с 1701 по 1706 год.
     - Ну, рассказывай дальше, - буркнул я и пошевелил  кочергой  поленья,
чтобы они лучше горели.
     - Теперь уже рассказывать почти  нечего,  -  продолжил  Эдвард.  -  В
какой-то из годов, летом, вода  в  Салемском  заливе  упала  исключительно
низко, и многие даже небольшие корабли завязли в иле. Это было или в 1704,
или в 1705 году. В  некоторых  других  дневниках  и  мемуарах  также  есть
упоминания о низком уровне воды, так что это звучит правдоподобно.  Именно
тогда один из товарищей Пирсона Тарнера заметил ему,  что  в  гуще  ила  к
западу от пролива Грейнитхед торчит что-то, чертовски напоминающее носовой
кубрик затонувшего корабля, наполовину погребенного в  иле.  Пирсон  лично
отправился смотреть корабль, надев высокие сапоги, хотя он так и  не  смог
подойти близко, поскольку  слишком  глубоко  проваливался  в  иле.  Однако
прилив вынес на берег кусок фигурно вылитого железа, а Эйса Хаскет, хозяин
"Дэвида Дарка", признался, что этот  обломок  мог  бы  происходить  с  его
исчезнувшего судна.
     - Исчезнувшего? Значит, "Дэвид Дарк" исчез?
     - Да. Он выплыл из Салемского залива в  последний  день  ноября  1692
года - я знаю это лишь потому, что  один  из  первых  хозяев  побережья  в
Салеме упоминает об этом случае в своих мемуарах. Он пишет более или менее
так: "Штормовой ветер с северо-запада дул  три  дня  и  не  казалось,  что
погода исправится,  но  "Дэвид  Дарк",  невзирая  на  опасность,  поставил
паруса, единственный корабль, который выплыл из порта за всю эту  страшную
неделю. Его поглотила буря и никогда больше его не видели  в  Салеме".  По
крайней мере таков общий смысл написанного. Если хочешь, могу принести эти
мемуары.
     - Но какую связь это имеет с призраками в Грейнитхед? - спросил я.  -
Наверняка же здесь у берегов целая куча затонувших кораблей.
     Огонь в камине уже бушевал, поэтому Эдвард расстегнул пиджак.
     - Подожди, принесу тебе еще пива, - сказал я.
     Я вышел в кухню. У подножия  лестницы  я  на  секунду  остановился  и
напряг слух. Я еще не был наверху с тех пор, как увидел тот мигающий  свет
вчера ночью. Я только молился Богу, чтобы меня не ждало там что-то, чего я
не хотел бы видеть. Я также молился  о  том,  чтобы  Джейн  не  появлялась
вторично, чтобы она не навещала отца и мать, а тем более  меня.  Она  была
мертва, и я хотел, чтобы она оставалась мертвой для  ее  же  блага  и  для
блага нашего неродившегося ребенка.
     Когда я вернулся с пивом, Эдвард просматривал "Великих людей Салема".
     - Спасибо, - буркнул он и добавил:  -  А  у  тебя  самого  не  бывает
проблем?
     - Проблем?
     - Ты не заметил никаких признаков, свидетельствующих о том, что Джейн
пытается связаться с тобой? Или, может, ты  что-то  слышал?  Ведь  большая
часть  сверхъестественных  явлений  в  Грейнитхед  -  это  явления  скорее
звуковые, чем визуальные.
     Я сел и тут же встал, заметив, что мой стакан пуст.
     - Я... э-э-э... нет. Ничего подобного. Наверно, это  касается  только
коренных жителей Грейнитхед. А не нас, приезжих.
     Эдвард кивнул, будто бы принимая мои слова к сведению, но не совсем в
них веря.
     - Ты говорил о связи между призраками и "Дэвидом Дарком", -  напомнил
я ему.
     - Что же, должен тебя  честно  предупредить,  что  в  строго  научном
смысле вся эта связь притянута  за  уши.  Такое  открытие  не  заслуживает
награды. Ведь я не знаю, с каким миром мы имеем  тут  дело,  не  знаю;  не
знаю, почему появляются эти духи и  каким  образом.  Может,  это  какая-то
мерзкая  природная  аномалия,  что-то,   связанное   с   погодой   или   с
географическим положением. Может,  Грейнитхед  -  как  Остров  Вознесения:
место, где случайно, по абсолютно непонятным причинам, сложились  условия,
благоприятствующие появлению духов?
     - Но все же ты же думаешь, что все это из-за корабля?
     - Я склонен полагать, что из-за  корабля.  А  склонен  я  думать  так
потому, что раскопал два замечания, касающихся  последнего  рейса  "Дэвида
Дарка". Одна запись была сделана перед выходом корабля в плавание.  Вторая
же - почти восемьдесят лет спустя. Более раннюю я  нашел  в  самой  нудной
книге, которую только можно себе представить: в монографии  о  корабельном
строительстве и обработке металла, написанной в конце  семнадцатого  века.
Ее написал кораблестроитель из Бостона по  фамилии  Пимс,  и  должен  тебе
сказать, что тип этот был ужасным брюзгой. Но в конце книги он упоминает о
двух котельщиках из Салема,  Перли  и  Фиске,  которые  якобы  великолепно
справились  с  заданием,  выполняя  по  заказу  "большой   медный   ящик",
помещенный затем в трюме "Дэвида Дарка", чтобы  "запереть  в  нем  Великую
Мерзость, коя так измучила Салем, что  от  всего  сердца  желаем  от  сего
избавиться".
     - Ты знаешь это на память? - заметил я с неожиданным восхищением.
     - Я достаточно часто к этому возвращался,  -  ответил  Эдвард.  -  Но
Джейн на самом деле знала историю на память. Она могла цитировать  даты  и
имена, как компьютер.
     -  Да,  -  подтвердил  я,  припомнив,  как  Джейн  запоминала  номера
телефонов и даты рождения. Собственно, я не хотел разговаривать о Джейн  с
Эдвардом Уордвеллом; это  была  слишком  деликатная  тема,  к  тому  же  я
чувствовал абсурдную ревность при мысли, что Эдвард знал ее раньше меня.
     - А второе упоминание? - спросил я.
     - Более поздняя запись, сделанная восемьдесят два  года  спустя.  Это
фрагмент записок преподобного Джорджа Нурса, который большую  часть  жизни
жил и работал в Грейнитхед. Преподобный Нурс рассказывает, что однажды,  в
1752 году, он пребывал у смертного одра  старого  боцмана  из  Грейнитхед,
который просил, чтобы его душу поручили особой  опеке  Бога,  поскольку  в
юности он подсмотрел,  как  вносили  последний,  тайный  груз  на  "Дэвида
Дарка", хотя его остерегали, что каждый, кто увидит, будет покаран  вечным
странствием по земле и не  избавится  от  этого  проклятия  ни  живым,  ни
мертвым. Когда преподобный Нурс спросил боцмана, что же это был  за  груз,
на боцмана напали конвульсии и он начал вопить  что-то  о  Мике-ножовщике.
Преподобный Нурс был этим очень  обеспокоен  и  начал  расспрашивать  всех
ремесленников, изготавливающих ножи в округе Салема, но ни один из них  не
мог объяснить слова боцмана. Но сам преподобный твердил, что позже,  после
смерти  боцмана,  он  видел  его  собственными  глазами  на   углу   улицы
Деревенской.
     Я сел поглубже в кресло и задумался о том, что услышал от Эдварда.  В
обычных обстоятельствах я счел бы это сказочками, высосанными  из  пальца.
Теперь же  я  знал,  что  предсказательницы,  демоны  и  другие  сказочные
создания могут существовать на самом деле, и если такой серьезный  молодой
человек, как Эдвард Уордвелл,  был  убежден,  что  корпус  "Дэвида  Дарка"
оказывает какое-то влияние  на  жителей  Грейнитхед,  то  и  я  был  готов
отнестись ко всему этому серьезно.
     А что мне говорила та старая  колдунья  в  парке  "Любимые  девушки"?
"Неважно, когда умираешь;  важно  где  умираешь.  Существуют  определенные
сферы влияний, и иногда люди умирают вне их, а иногда и внутри.  Появилось
влияние, а потом исчезло, но бывают места, в  которых,  по-моему,  оно  не
исчезало никогда".
     - Ну что ж, - наконец сказал я. - Догадываюсь, что ты хочешь получить
эту картину, ведь  на  ней  можно  найти  какие-то  указания  относительно
таинственного груза "Дэвида Дарка".
     - Не только, - ответил Эдвард. - Я хочу как можно более точно  знать,
как  выглядел  этот  корабль.  У  меня  есть  один  эскиз,  который  якобы
представляет "Дэвида Дарка", но он даже и в половину не такой подробный.
     Он посмотрел на меня и снял очки. Я знал, он ждет, что  я  отдам  ему
картину, что я снижу цену с тысячи долларов до трехсот. Но я не  собирался
уступать. Все же оставалась вероятность, что Уордвелл - всего лишь хитрый,
умный и речистый мошенник, что  он  сам  выдумал  эту  историю  о  Пирсоне
Тарнере, преподобном Нурсе и  Мике-ножовщике.  По  сути  дела,  я  так  не
считал, но, несмотря на это, все равно не хотел отдавать ему картину.
     - Подробности  на  этой  картине  необычайно  существенны,  -  заявил
Эдвард. - Хотя по художественным достоинствам картина слаба, но  она  была
нарисована с достаточно большой  точностью,  а  это  значит,  что  я  могу
приблизительно определить, насколько велик был "Дэвид Дарк",  из  скольких
частей состоял его корпус и какую форму имели надстройки.  А  это  в  свою
очередь означает, что когда я его найду, то буду уверен, что нашел  именно
его.
     - Когда что? - удивился я. - Когда ты его найдешь?
     Эдвард снова надел очки и слегка улыбнулся со скромной гордостью.
     - Вот уже семь месяцев я ныряю в проливе  Грейнитхед,  пытаясь  найти
его. Зимой я не очень-то мог этим  заниматься,  но  теперь,  когда  пришла
весна, я собираюсь серьезно взяться за работу.
     - А какого дьявола ты его ищешь? - спросил я. - Раз  он  имеет  такое
влияние на жителей Грейнитхед, то пусть уж лучше лежит в воде.
     - Скорее в  иле,  -  запротестовал  Эдвард.  -  К  этому  времени  он
наверняка сел достаточно глубоко. Для нас было бы счастьем увидеть хотя бы
верхушки его мачт.
     - Нам? Кто это "мы"?
     - Мне помогают несколько ребят из музея и Дан Басс из местного  клуба
аквалангистов. А Джилли Маккормик - мой неофициальный наблюдатель,  и  еще
она ведет корабельный журнал.
     - Ты на самом деле веришь, что вы найдете этот корабль?
     - Так я думаю. С этой стороны пролива не так уж глубоко, так  как  на
дно садится ил. Мы уже нашли там десятки корпусов, но почти все - это яхты
и небольшие лодки,  относительно  новые.  Мы  нашли  остатки  великолепной
моторной лодки "Додж" выпуска 1920 года, которая затонула  максимум  шесть
месяцев назад. Летом же мы хотим прощупать  дно  моря  подводным  сонаром,
чтобы как можно более точно определить положение "Дэвида Дарка".
     - Но он же наверняка давно сгнил. От него ничего не осталось.
     - Думаю, осталось, - возразил Эдвард. -  Ил  в  том  месте  настолько
жидкий, что в него можно легко погрузить руку по локоть. В одном  месте  я
чуть не провалился в него по пояс. Если "Дэвид Дарк" затонул  где-то  там,
то он погрузился в ил по ватерлинию,  а  потом  постепенно  опускался  все
глубже. Все деревянные части сохраняются под илом великолепно. К  тому  же
мимо залива Грейнитхед протекает исключительно холодное течение, впадающее
в Салемский залив, оно должно  законсервировать  открытые  части  корабля.
Грибы и бактерии не любят холодной воды, так же, как и морские ракушки,  и
древоточцы.
     - Крайне благодарен за лекцию по морской биологии, - буркнул я. -  Но
на что ты надеешься, если в конце концов все же найдешь "Дэвида Дарка"?
     Эдвард посмотрел на меня с предельным удивлением и развел руками.
     - Конечно же, мы поднимем его на поверхность, - заявил он так,  будто
это было очевидно для всех с самого начала. - А  потом  проверим,  что  же
находится в его трюме.



                                    12

     Эдвард Уордвелл подвез меня на своем обшарпанном голубом  "джипе"  до
рыбного ресторана  "Западный  Берег",  а  я  поставил  ему  обед:  суп  из
моллюсков и антрекот. Впервые за последние два  дня  я  почувствовал,  что
по-настоящему голоден. Я уплел двойную порцию ирландских булочек к супу  и
внушительную тарелку салата ко второму.
     Ресторан был украшен рыбацкими сетями в  стиле,  распространенном  на
всем побережье Новой Англии, но в нем царил уютный полумрак, все выглядело
нормально, а моллюски шли в горло великолепно.
     После переживаний последней ночи единственное, чего бы я  хотел,  так
это спокойного уголка и вкусной еды.
     Эдвард рассказал мне, что он начал плавать с аквалангом в  Сан-Диего,
когда ему было всего пятнадцать лет.
     - Аквалангист из меня так себе, - заявил он, - но это, видимо, только
увеличивает мой интерес к подводной археологии.
     Опровергая популярное мнение, гласящее, что Тихий океан  и  Карибское
море прямо-таки кишат  обломками  испанских  кораблей  с  золотом,  Эдвард
заявил, что лучше всего сохранившиеся корабли всегда находятся в  северных
водах.
     - Например, в Средиземном море деревянный  корабль  выдержит  в  воде
пять лет. В водах Тихого океана максимум год,  если  повезет.  Изделия  из
железа выдерживают в теплых морях только от тридцати до сорока лет.
     Он рисовал пальцем кружки на поверхности стола.
     - Изучая морскую археологию, начинаешь понимать, что никакого "просто
океана" нет. В разных местах под водой царят разные условия, так же как  и
на суше. Возьмем, например, "Вазу", который затонул в Стокгольмском заливе
в 1628 году и был извлечен почти целым  в  1961  году.  Корпус  сохранился
удивительно хорошо просто потому, что  в  холодных  морях  нет  моллюсков,
которые точат дерево. А в Сойленте, у входа в залив  Саутгемптон  и  залив
Портсмут в Англии, корпус "Ройял Джордж" пролежал  на  дне  пятьдесят  три
года и совсем неплохо сохранился. "Эдгар" спустя  сто  тридцать  три  года
после  затопления  все   еще   обходится   стороной   другими   кораблями.
Классический пример - это, конечно, "Мэри Роуз", утонувшая  в  1545  году,
почти на сто пятьдесят лет раньше, чем "Дэвид Дарк", однако сохранившаяся,
точнее, сохранилась та часть ее корпуса, которая была погребена в иле.
     - Но подъем "Вазы" и "Мэри  Роуз"  стоили  сотни  тысяч  долларов,  -
напомнил я ему. - Каким чудом ты хочешь поднять  "Дэвида  Дарка",  если  у
тебя даже нет тысячи долларов, чтобы заплатить за картину?
     - Сначала я должен локализовать корабль, доказать, что он находится в
этом месте. Лишь после этого я могу обратиться к Музею  Пибоди,  Институту
Эссекса и городскому совету по поводу сбора средств.
     - Ты очень уверен в себе.
     - Приходится. Есть  две  крайне  существенные  причины  поднять  этот
корпус. Во-первых, сама его историческая ценность. Во-вторых, то  безумное
влияние, которое он оказывает на жителей Грейнитхед.
     - Ну, со вторым я согласен, - признался я. Я кивнул  кельнеру,  чтобы
тот принес очередную порцию виски.
     - У меня великолепная идея, - заявил Эдвард.  -  Почему  бы  тебе  не
поехать со мной, чтобы понырять  во  время  уик-энда?  Если  погода  будет
сносная, то мы планируем поездку в субботу утром и, может, в воскресенье.
     - Шутишь? Я никогда в жизни не надевал акваланг. Напоминаю,  я  родом
из Сент-Луиса.
     - Я тебя научу. Это же легче легкого. Под водой, конечно,  темновато,
но ведь это же не Бермуды.  И  тебе  понравится,  как  только  ты  немного
привыкнешь.
     - Честно говоря, не знаю, - еще противился я.
     - Хотя бы попробуй, - настаивал Эдвард. -  Послушай,  хочешь  узнать,
что случилось с миссис Саймонс? Хочешь узнать,  какого  дьявола  эти  духи
шастают по Грейнитхед?
     - Конечно.
     - Тогда я позвоню тебе в субботу утром, если погода улучшится. Только
тебе нужно будет взять с собой теплый свитер, штормовку  и  плавки.  Я  же
улажу дело с комбинезоном и всем остальным, необходимым для ныряния.
     Я выдул остатки виски.
     - Надеюсь, со мной не случится ничего страшного.
     - Я уже сказал, будешь в восторге. Но... только  помни,  нельзя  есть
слишком много на завтрак. Если захочется порыгать под водой, то это  может
быть опасно, даже смертельно.
     - Спасибо за предупреждение, - я криво улыбнулся. -  Допустима  ли  с
утра овсяная каша?
     - Вполне допустима, - совершенно серьезно ответил  Эдвард.  Потом  он
посмотрел на свои водонепроницаемые часы для работы под водой и заявил:  -
Мне пора. Моя сестра приезжает сегодня из Нью-Йорка, и я  не  хочу,  чтобы
она ждала под дверью.
     Эдвард отвез меня домой. Приехав, он затормозил так резко,  что  джип
затрясся в пляске святого Витта.
     - Сказать кое-что интересное? - бросил он.  -  Когда-то  я  проверял,
откуда взялось название "Аллея  Квакеров",  которое  всегда  казалось  мне
бессмысленным, поскольку тут никогда не было никаких  квакеров.  Как  тебе
известно, главные их поселения были в Пенсильвании, в то время как  здесь,
в Грейнитхед, я не нашел никаких исторических  упоминаний  о  квакерах  до
середины девятнадцатого века.
     - Ну и что, ты узнал все-таки, откуда происходит это название?
     - В общем-то, да, но, собственно, чисто случайно.  Из  старой  книги,
которую прислала в музей старая миссис Сеймур, она все  время  нам  что-то
высылает, чаще всего разное тряпье, вытянутое с чердака. Но в  этой  книге
на странице с названием кто-то написал: "Аллея Кракер, Грейнитхед".
     - Кракер? Но ведь это по-французски?
     - Вот именно. И это значит: "лопаться, ломаться".
     - Но почему же выдумали такое название?
     - Меня не спрашивай. Я специалист только по морской  истории.  Может,
поверхность земли постоянно лопалась. Тогда носили гробы на  Кладбище  Над
Водой, помнишь, так может, назвали этот путь  Аллеей  Кракер,  потому  что
гробы очень часто падали на землю и лопались, разбиваясь. Кто знает?
     - Именно за это я так люблю  историков,  -  неожиданно  заявил  я.  -
Именно  за  то,  что  они  никогда  не  могут  прояснить  ни  одного  дела
окончательно.
     Я вылез из джипа и захлопнул дверцу. Эдвард опустил стекло  со  своей
стороны.
     - Благодарю за обед, - закричал он. - Ну и... удачи тебе с фараонами.
     Джип уехал, подскакивая на выбоинах  разбрызгивая  колесами  воду.  Я
вошел в дом, налил себе еще  виски  и  решил  немного  прибраться.  Миссис
Херрон, живущая в доме  Бедфордов,  присылала  мне  дважды  в  неделю,  по
вторникам и пятницам, свою служанку Этель "для услуг": застелить  кровати,
пропылесосить ковры, вымыть окна и так далее. Но я и сам  любил,  чтобы  в
доме  было  чисто,  и  всегда  любил  свежие  цветы.  Они  напоминали  мне
счастливые дни с Джейн - лучшие дни во всей моей чертовой жизни.
     В этот вечер я сел у камина и прочитал все, что только  мог  найти  о
затонувших кораблях, погруженных в воду, и об историческом прошлом  Салема
и Грейнитхед. Прежде чем часы фирмы "Томпион" пробили полночь, прежде  чем
стих ветер и дождь прекратил хлестать, я уже  знал  о  подъеме  затонувших
судов достаточно много, хотя, конечно, мне было еще далеко до эксперта.  Я
разгреб кочергой догоравшие поленья в камине, потянулся  и  подумал,  что,
пожалуй,  заслужил  напоследок  еще  одну  порцию  виски.  Странное  дело:
пьянствуя в одиночку, я никогда не мог напиться. Но при этом  похмельем  я
все же страдал. Явно незаслуженная кара.
     Я запер двери на ключ и забрал  с  собой  последнюю  порцию  "Шивас",
затем напустил полную ванну горячей воды и медленно разделся.  Я  не  спал
две ночи подряд и чувствовал себя выжатым как лимон.
     Я  растянулся  в  ванне,  закрыл  глаза  и   старался   расслабиться.
Напряжение медленно уступало. Я  слышал  лишь  капанье  воды  из  душа,  в
котором никогда не удавалось плотно закрутить кран, и тихое  потрескивание
лопающихся пузырьков пены.
     Теперь, когда буря миновала и утихло легкое завывание ветра, я боялся
много меньше. Может, думал я, духи прилетают с ветром, как Мэри Поппинс, а
когда ветер меняется или прекращается, они оставляют нас в покое? И  молил
Бога о безветренной погоде. Но добавлял одно  условие:  в  субботу  утром,
хотя бы на пару часов, должен разыграться шторм,  чтобы  мне  не  пришлось
нырять с Эдвардом.
     Я лежал в ванне, когда услышал тихий шепот. Я тут же открыл  глаза  и
начал прислушиваться. Ошибки быть не могло. Это был тот же шепот,  который
я  слышал  внизу,  в  библиотеке,  приглушенный,  почти  непонятный  поток
святотатственных  ругательств.  Меня  опять  затрясло,  а  вода  в   ванне
показалась грязной и холодной.
     Я уже не мог сомневаться. Мой  дом  был  одержим  нечистой  силой.  Я
чувствовал ледяное дуновение чьего-то присутствия, так,  будто  все  двери
внизу бесшумно открылись и холодный ветер гулял  по  коридорам.  Я  сел  в
ванне.  Вода  плеснула   слишком   коротко   и   слишком   глухо,   словно
недоработанный звуковой эффект.
     Лишь затем я посмотрел на зеркало, подвешенное над ванной.  Оно  было
покрыто теплым паром,  пар  начал  местами  конденсироваться  гуще,  и  на
поверхности зеркала  сформировалось  что-то  вроде  лица  с  вытаращенными
глазами. Капли воды стекали с почерневших глазных ям, как слезы, капали из
уголков рта, как кровь, и хотя я знал,  что  это  только  конденсирующаяся
влага, мне казалось, что это лицо живет, словно бы чей-то  дух,  обитающий
под посеребренной поверхностью зеркала,  отчаянно  пытается  освободиться,
связаться с внешним миром.
     Я встал, расплескивая воду, потянулся за мочалкой,  лежащей  на  краю
ванны, и тремя резкими движениями стер пар, так  что  зеркало  снова  было
чистым; но в нем я увидел только свое перепуганное лицо. Я вылез из  ванны
и завернулся в полотенце.
     Это же все бессмысленно, говорил я себе, направляясь в спальню.  Если
каждую ночь меня будут  преследовать  шепоты  и  призраки,  то  мне  лучше
убраться отсюда. В "Архитекчурал Дайджест" я читал об  итальянце,  который
жил в огромном палаццо вместе с "шумным духом", и  это  ему  нисколько  не
мешало, но я не был ни так же храбр, ни  так  же  спокоен,  чтобы  терпеть
подобные вещи в своем доме. В этих шепотах звучала какая-то  омерзительная
похоть, а все  видения  были  полны  ужасающего  страдания.  У  меня  было
чувство, что я заглядываю прямо в чистилище, хмурое преддверие ада.  Самое
худшее, что там была и Джейн, та самая Джейн, которую я обожал, на которой
женился и которую все еще любил.
     Я вытерся насухо, вычистил зубы  и  проглотил  таблетку  снотворного,
полученного  от  доктора  Розена.  Я  взял  с  собой  в  постель  книгу  о
строительстве Панамского канала. Уже давно пробило час, и  в  доме  царила
тишина, только напольные часы в  холле  непрерывно  тикали  и  вызванивали
четверти часа.
     Сам не знаю, когда я заснул. Я очнулся и  увидел,  что  ночная  лампа
неожиданно стала тускнеть,  как  будто  в  сети  падало  напряжение.  Свет
делался все слабее и слабее, пока наконец спираль внутри колбы не замигала
оранжево, как умирающий светлячок, и не погасла.
     Потом стало холодно. Температура  резко  начала  падать,  совсем  как
прошлой ночью в библиотеке. Пар вырывался из моего рта. Я плотно закутался
в одеяло, чтобы не замерзнуть.
     Я услышал смех, шепот. В доме были какие-то люди! Наверняка  были!  Я
услышал шорох ног по полу, как  будто  пять  или  шесть  человек  поспешно
поднимались наверх. Но шум неожиданно затих, дверь  осталась  запертой,  и
никто так и не появился.
     Я лежал, замерев в одном положении, опираясь на локоть и завернутый в
одеяло. Рука у меня уже ныла,  но  я  боялся  пошевелиться.  Вчера  утром,
вспоминая, как лихо я вломился в дом миссис Саймонс, я пыжился как  петух,
считая себя отчаянным храбрецом, но теперь, посреди ночи, слыша этот шепот
и шум под дверьми спальни, я помнил только, что ужасно боялся.
     - Джон-н-н! - прошептал чей-то  голос.  Я  огляделся,  изо  всех  сил
стискивая зубы. - Д-ж-о-н, - повторил голос. У меня уже не было сомнений в
том, чей это был голос.
     - Джейн? - сипло прохрипел я. - Ты ли это?
     Постепенно в ногах кровати начала  появляться  ее  фигура.  Не  такая
ослепительно яркая, как до раньше, но такая же  мигающая,  как  сообщение,
передаваемое по  гелиографу.  Худая,  с  запавшими  глазами,  с  волосами,
волнующимися на каком-то невидимом, неощутимом ветру, с воздетыми  руками,
словно она показывала, что хоть и мертва, но не тронута тлением. Но больше
всего меня ужаснуло, что она чрезвычайно высока.  В  Джейн,  облаченной  в
туманные белые одежды, было  имела  более  семи  футов  роста,  она  почти
достигала головой потолка, и выражение ее вытянутого лица было таким,  что
меня охватил ледяной ужас.
     - Джон?! - снова прошептала она, не раскрывая рта, после чего  словно
бы поплыла над кроватью  в  мою  сторону.  Ее  фигура  то  появлялась,  то
исчезала, и я смотрел на нее словно сквозь легкую завесу. Но чем ближе она
подплывала, тем  больший  я  чувствовал  холод  и  тем  явственнее  слышал
электрическое потрескивание ее развевающихся волос.
     - Джейн, - повторил я сдавленно. - Это не ты. Ты  же  мертва,  Джейн!
Тебя же нет, ты не живешь!
     - Джон... - вздохнула она, и это прозвучало так, будто пять или шесть
голосов говорили одновременно. - Джон... люби меня...
     На   минуту   вся   моя   храбрость   и   рассудительность   исчезли.
Гравитационная черная дыра паники втянула  меня  в  себя  с  непреодолимой
силой. Я спрятал голову под одеяло, поплотнее прикрыл глаза и  закричал  в
подушки:
     - Это же неправда! Это только сон! Ради Бога, скажи, что это сон!
     Я ждал под одеялом с закрытыми глазами,  пока  не  начал  задыхаться.
Потом открыл глаза, но ничего не увидел, потому что лицо мое было  закрыто
одеялом. Но рано или поздно я буду вынужден высунуть нос из-под  одеяла  и
противостоять тому, от чего ушла Джейн, чтобы шепот  стих,  чтобы  в  доме
снова стало тепло и безопасно. Потом я  все-таки  снял  одеяло  с  лица  и
поднял взгляд. То, что я увидел, заставило меня взвизгнуть еще  раз.  Надо
мной, от силы в четырех  или  пяти  дюймах,  склонялось  лицо  Джейн.  Она
смотрела мне  прямо  в  глаза.  Казалось,  она  непрерывно  менялась:  она
выглядела то молодой и соблазнительной, то отвратительной старухой.  Глаза
ее были пусты и непроницаемы, совершенно безжизненны.  Все  это  время  ее
лицо хранило выражение невозмутимого покоя и мягкости,  в  точности  такое
же, как и тогда, когда она лежала в гробу, когда ее хоронили.
     - Джон, - послышалось где-то в моей голове.
     Я не мог говорить. Я был слишком  испуган.  Джейн  не  только  вблизи
всматривалась в меня, но и лежала, вернее, парила вертикально  надо  мной,
не касаясь меня, в пяти или  шести  дюймах  над  постелью.  От  нее  веяло
холодом, как будто паром  от  сухого  льда,  я  чувствовал,  как  изморось
оседает у меня на волосах и ресницах. Джейн все парила надо мной,  ледяная
и неземная, запертая в каком-то измерении, где вес и гравитация  не  имеют
совершенно никакого значения.
     - Возьми меня... - прошептала она. Ее голос звучал гулко,  как  будто
раздавался в длинном пустом коридоре. - Джон... войди в меня...
     Одеяло соскользнуло с  кровати,  как  будто  само  неожиданно  ожило.
Теперь я лежал голый, а мигающий призрак Джейн  завис  надо  мной,  шептал
мне, морозил ледяным дыханием и молил о любви.
     Она не двигалась, но у меня все равно было впечатление, что  какая-то
ледяная ладонь продвигается по моему лбу, касается щек и губ. Холод пополз
вниз по голому телу, пощипал за соски на груди, коснулся  мышц  на  груди,
начал обнимать бедра. Потом коснулся моей мошонки, пока не зашевелился мой
член. Несмотря на весь свой страх, несмотря  на  неудобство  положения,  я
почувствовал, как он набрякает, увеличивается и поднимается.
     - Войди в меня... таким большим... Джон...  -  наполовину  простонал,
наполовину прошептал голос, в котором свивалось множество  голосов.  Холод
обхватил мой член и начал пробегать по нему, массируя, вверх и вниз, а  во
мне начал нарастать безумный  оргазм,  которого  я  не  ощущал  уже  более
месяца. - Какой он у тебя хороший... Джон...
     - Это же сон, - провыл я. - Это невозможно. Ты же  ненастоящая.  Тебя
нет в живых, Джейн. Я же видел тебя мертвой. Тебя нет в живых.
     Холодный массаж продолжался, пока  я  не  почувствовал,  что  сейчас,
вот-вот... Это напоминало секс, но все было каким-то  совершенно  иным.  Я
чувствовал скользкость и мягкость,  возбуждающее  прикосновение  волос  на
лоне - но только все это было ледяным. Мой член побелел от холода, а  тело
покрылось гусиной кожей.
     - Джейн, - сказал я. - Это же неправда. - И когда член задергался,  я
знал, что это неправда,  знал,  что  это  невозможно,  знал,  что  не  мог
заниматься любовью со своей мертвой женой. Но когда  на  мой  голый  живот
брызнула сперма, я услышал мерзкий скрипящий звук, и лицо Джейн, несясь ко
мне с неправдоподобной скоростью, взорвалось  фонтаном  крови  и  осколков
стекла. И на одно страшное мгновение ее лицо коснулось меня - с  содранной
живьем  кожей,  обнаженными  костями  скул,   выбитыми,   раскачивающимися
глазами,   окровавленными   зубами,   скалящимися    из-за    бесформенных
размозженных губ.
     Я скатился с кровати и покатился по полу так быстро, что  ударился  о
столик и сбросил на пол звонкий дождь предметов: бутылочек  с  кремом  для
бритья,  фотографий  в  рамках,  разных   безделушек.   Фарфоровая   ваза,
разрисованная цветами, раскололась на моем черепе.
     Дрожа, я посмотрел на смятую постель. Там ничего не было:  ни  крови,
ни тела, ничего. Я чувствовал, как по моему телу сплывает пятно спермы,  и
коснулся липкой сырости на моем теле. Это был кошмарный  сон,  повторял  я
себе. Эротический кошмар. Помесь страха и голода по женщине,  перемешанная
с воспоминаниями о Джейн.
     Я вообще не хотел возвращаться на ложе. Я боялся заснуть. Но было два
часа ночи, и я чувствовал такую усталость, что  мечтал  только  об  одном:
заползти под одеяло и  закрыть  глаза.  Я  сдавил  виски  руками,  пытаясь
успокоиться.
     Через минуту я заметил, что на простыне начинают появляться  какие-то
коричневые пятна, напоминающие  следы  горелого.  Некоторые  из  них  даже
слегка дымились, как будто кто-то выжигал их снизу раскаленным прутом  или
концом сигареты. Завороженный и полный страха, я смотрел, как перед  моими
глазами появляются кружочки, петли, перекладины.
     Они были смазаны, трудночитаемы, но это несомненно были буквы.  СП...
И... О... Л...
     СПАСИ МЕНЯ? СПАСЕНИЕ?
     И тогда меня осенило. Правда, я напал на эту мысль лишь  потому,  что
накануне общался с Эдвардом Уордвеллом. Но все сходилось так  великолепно,
что у меня не появилось и тени сомнения, что буквы могут  означать  что-то
иное. Не СПАСИ МЕНЯ или СПАСЕНИЕ, а только СПАСИ КОРАБЛЬ.
     Через посредника, духа моей жены, что-то, что находилось под водой, в
трюме "Дэвида Дарка", молило о спасении.



                                    13

     Оставшуюся часть ночи меня ничто не беспокоило, и  я  спал  почти  до
семи часов утра. Перед самым ленчем я поехал в деревню Грейнитхед, оставил
машину посреди рынка и пошел по мощенной улице к лавке "Морские сувениры".
     Грейнитхед был уменьшенной копией Салема,  скопищем  домов  постройки
восемнадцатого и девятнадцатого века и множества лавок,  сгруппировавшихся
вокруг живописного рынка. Три или четыре узкие крутые улочки вели от рынка
вниз, к живописной полукруглой пристани, где в теперь  всегда  было  полно
яхт.
     До середины  пятидесятых  годов  Грейнитхед  был  замкнутым,  забытым
рыбацким поселением. Но в конце пятидесятых и в начале  шестидесятых  рост
благосостояния среднего класса привел к распространению парусного спорта и
океанической  рыбной  ловли,  вследствие  чего  Грейнитхед   быстро   стал
привлекателен для всех, кто желал иметь домик над морем в паре часов  езды
автомобилем от Бостона. Энергичная комиссия выдоила  достаточно  денег  из
федеральных фондов и фондов штата, чтобы реставрировать все  прекрасные  и
исторические здания  в  Грейнитхед,  разрушить  старые  кварталы  рыбацких
домишек и заменить нищие ободранные лавки на  побережье  рядами  ювелирных
магазинов, салонов мод, галерей, кондитерских, кофеен, рыбных ресторанов и
других модных, элегантных и экстравагантных магазинов, какие можно увидеть
в каждом современном торговом центре Америки.
     Я часто задумывался, можно ли сейчас в Грейнитхед купить обычную  еду
и обычную посуду для домашнего хозяйства? Ведь не всегда же человек  хочет
есть сосиски по-баварски  или  покупать  уникальные,  вручную  расписанные
горшки для своей шикарно обставленной кухни.
     Правда, лавка "Морские сувениры" со своим ядовито-зеленым фронтоном и
псевдогеоргианскими окнами также не грешила  хорошим  вкусом.  Внутри  нее
были громоздились в беспорядке горы драгоценного мусора: модели кораблей в
бутылках, блестящие латунные телескопы, секстанты, корабельные  кулеврины,
багры, гарпуны, навигационные циркули,  картины  и  гравюры.  Конечно  же,
наибольшим спросом пользовались носовые фигуры кораблей -  чем  грудастее,
тем дороже. Стоимость подлинной носовой фигуры начала девятнадцатого века,
особенно если она представляла собой сирену с голой грудью, более  пышной,
чем у Мерилин Монро, достигала астрономических сумм - тридцать пять  тысяч
долларов и выше. Но все же спрос был так велик, что я  нанял  старичка  из
Сингин-Бич, который вырезал из дерева "точные копии" старых носовых фигур.
Образцом ему служил разворот журнала "Плейбой", вышедшего в мае 1962 года.
     На  половике  под  дверями  лежала  куча  писем  и  счетов,  а  также
уведомление, что пришли гравюры,  купленные  мной  на  прошлой  неделе  на
аукционе у Эндикотта. Я должен буду позже зайти на  почту,  чтобы  забрать
их.
     Хотя я и смог перехватить пару часов сна,  но  все  равно  чувствовал
себя подавленным и нервничал. Я вообще не хотел уезжать из Грейнитхед,  но
при этом знал, что не способен провести еще хоть одну ночь  в  собственном
доме. Меня раздирали страх и страдание. Я  боялся  этого  холода  и  этого
шепота, поскольку уже знал, что  подобный  призрак  убил  миссис  Саймонс,
используя одну лишь черную магию. И я страдал, поскольку я любил Джейн,  а
Джейн уже не было в живых, и видеть ее, слышать, прикасаться  -  это  было
выше моих сил.
     В лавку вошла пара средних лет, оба толстые, в одинаковых  коричневых
"дутых" куртках и одинаковых очках со стеклами, толстыми,  как  бутылочное
стекло. Они заморгали при виде  моделей  кораблей  и  пошептались  друг  с
другом.
     - Красиво, правда? - заговорила "она".
     - Вы, наверно, знаете, как все это  делается?  -  неожиданно  спросил
меня "он". Он говорил с явным акцентом Нью-Джерси.
     - Имею некоторое понятие, - я кивнул головой.
     - Для этого пригибают мачты, понимаете, чтобы  те  лежали  плоско,  и
привязывают все нитками, а когда корабль уже в бутылке, тянут за нитки - и
мачты поднимаются.
     - Да, - сказал я.
     - Человек ежедневно чему-то учится,  -  заявил  муж.  -  Сколько  это
стоит? Это китобойное судно?
     - Эту модель выполнил юнга с корабля "Венчер" в 1871 году, -  ответил
я. - Две тысячи семьсот долларов.
     - Простите?
     - Две тысячи семьсот долларов. Могу снизить до двух тысяч пятисот.
     Муж онемел и вытаращил  глаза  на  модель,  которую  держал  в  руке.
Наконец он заговорил:
     - Две тысячи семьсот долларов  за  корабль  в  бутылке?  Я  сам  могу
сделать то же самое за полтора доллара.
     - Вот возьмите и сделайте, - посоветовал  я  ему.  -  Сейчас  большой
спрос на корабли в бутылках, даже современного изготовления.
     - Иисусе... - простонал муж. Он поставил бутылку с такой набожностью,
как будто она превратилась в Святой Грааль, и двинулся в  сторону  выхода,
но все же посматривая, неохотно, по сторонам,  чтобы  совсем  не  потерять
лицо. Я совершенно точно знал, что, прежде чем выйти, он  спросит  меня  о
цене еще какой-то вещи, скажет: "Ну, я подумаю и зайду попозже",  -  после
чего исчезнет навсегда.
     - Сколько стоит этот багор? - будто прочитав мои мысли, спросил он.
     - Этот багор? Он с корабля "Джон" Поля  Джонса.  Восемьсот  пятьдесят
долларов. Честно говоря, уникальный образец и исключительно дешево.
     - Гммм! - заворчал муж. - Мне надо  подумать.  Может,  зайдем  к  вам
после ленча.
     - Премного благодарен, - ответил я, глядя, как они выходят. Едва  они
исчезли, как в лавку влетел Уолтер Бедфорд, с широкой усмешкой на лице. Он
был в черном костюме под непромокаемым плащом  -  на  размер  больше,  чем
нужно.
     - Джон, должен был тебя увидеть. Сегодня утром  мне  звонил  окружной
прокурор. Они решили, что при таких уликах они не будут выставлять себя на
посмешище и аннулировали  обвинение  в  убийстве.  Какие  бы  то  ни  было
доказательства отсутствуют. Прессе же велели отвязаться - они,  мол,  ищут
маньяка, наделенного невероятной силой. Понял? Ты свободен! С  тебя  сняты
все обвинения.
     - Надеюсь, что при этом никакие деньги не поменяли  своих  хозяев?  -
сказал я с легкой иронией.
     Уолтер Бедфорд был в таком  великолепном  настроении,  что  пропустил
шпильку мимо ушей и похлопал меня по спине.
     - Должен тебе сказать, Джон, что этот случай довел до зуда в  заднице
начальника полиции. Вчера ночью он получил заключение коронера, в  котором
утверждалось,  что  миссис  Саймонс  могла  быть  пробита   цепью   только
единственным способом: цепь протянули через ее тело до  того,  как  люстра
была подвешена  к  потолку.  Затем  требовалось  поднять  люстру  и  тело,
подвесить, прикрепить винты, включить питание и так оставить. Поэтому даже
если у убийцы был подъемник, чтобы поднять  люстру  с  телом,  вся  работа
должна была занять не менее полутора часов. А убийце еще требовалось время
на сокрытие инструментов, от которых в доме не осталось и следа.  Согласно
показаниям мистера Маркхема и мистера Рида, за полтора часа до убийства ты
был далеко оттуда, и твое алиби неоспоримо. Дело закрыто.
     - Что ж, - сказал я. - Премного благодарен. Лучше  всего  пришли  мне
счет.
     - О, никакого счета. Ты ничего не должен. Ведь тебе  удалось  вернуть
Джейн.
     - Уолтер, я, честное слово, не считаю...
     Мистер Бедфорд стиснул мое плечо и твердо посмотрел мне в  глаза.  От
него пахло водой  после  бритья  "Джакомо",  сто  тридцать  пять  долларов
бутылка.
     - Джон, - сказал он мне своим самым убедительным, судебным голосом. -
Знаю, что ты чувствуешь. Знаю, что ты перепуган и выведен из равновесия. Я
могу также понять, что ты хотел  бы  оставить  Джейн  для  себя,  особенно
поскольку мы с Констанс винили тебя в этом несчастье.  Но  теперь  мы  оба
понимаем, что это была не твоя вина. Иначе Джейн не хотела бы вернуться  к
тебе из мира духов и принести тебе  утешение.  Констанс  желает  от  всего
сердца извиниться, что так плохо о тебе думала. Она  глубоко  огорчена.  И
она молит тебя, Джон, хотя она никогда  никого  ни  о  чем  не  просила...
молит, чтобы ты позволил ей увидеть дочь, хоть на секунду. Я  тоже  прошу.
Ты не знаешь, что она для нас значит, Джон. Когда мы  потеряли  Джейн,  мы
потеряли все, что у нас было. Мы хотим только  поговорить  с  ней,  только
спросить, счастлива ли она на том свете. И только один раз, Джон. Ни о чем
больше мы не просим.
     И опустил взгляд.
     - Уолтер, - глухо сказал я. - Знаю, как сильно  ты  хочешь  ее  снова
увидеть. Но должен предупредить, что это не та Джейн, которую ты знал.  Не
та Джейн, которую я знал. Она... она совершенно другая. Ради Бога, Уолтер,
она же дух!
     Уолтер выпятил нижнюю губу и легонько покачал головой.
     - Не говори такими  словами,  Джон.  Предпочитаю,  чтобы  ты  говорил
"явление".
     - Но не будем же мы ссориться из-за синонима! Уолтер, ведь  это  дух,
призрак, монстр, вампир из гроба.
     - Знаю, Джон. Не собираюсь обманывать ни себя, ни тебя. Дело только в
одном - как по-твоему, она счастлива? По-твоему, ей там хорошо, где бы это
ни было?
     - Уолтер, я не знаю, где она находится.
     - Но счастлива ли она?  Мы  только  об  этом  хотим  ее  спросить.  А
Констанс хотела бы еще знать, нашла ли  Джейн  Филиппа.  Знаешь,  младшего
брата Джейн, который умер в возрасте пяти лет.
     Я просто не смог бы ответить на этот  вопрос.  Я  почесал  у  себя  в
затылке и подумал, как отговорить Уолтера от этой затеи так,  чтобы  снова
не оттолкнуть его от себя. Я не  хотел  терять  щедрого  опекуна.  Правда,
определение "щедрый" не совсем подходило Уолтеру Бедфорду.  Гораздо  лучше
подходило "умеренно скупой".
     - Уолтер, я на самом деле не думаю, что кто-то из нас мог бы оценить,
счастлива ли она. Должен сказать, что прошлой ночью она  опять  появлялась
и...
     - Ты снова ее видел? Ты действительно снова ее видел?
     - Уолтер, прошу тебя. Вчера ночью она появилась в моей  комнате.  Это
было удивительнейшее переживание.  Она  несколько  раз  называла  меня  по
имени, а потом... потом она захотела, чтобы я ее трахнул...
     Уолтер оцепенел и нахмурил брови.
     - Джон, моей дочери уже нет.
     - Знаю, Уолтер, прости мне, Боже.
     - Но ты ведь не...
     - "Ведь не" что, Уолтер? Ведь  не  трахнул  своею  умершую  жене?  Ты
хочешь сказать, что я некрофил? Там не было тела, Уолтер, только  лицо,  и
голос, и прикосновение. Ничего больше.
     Уолтер Бедфорд казался потрясенным.  Он  перешел  на  другую  сторону
лавки и с минуту стоял, повернувшись ко мне спиной. Потом он взял  в  руки
латунный телескоп и нервно принялся сдвигать и раздвигать его.
     - Думаю, Джон, что мы все же можем узнать,  счастлива  она  или  нет.
Ведь мы же ее родители. Мы знали ее всю жизнь. Так что возможно, что  есть
какие-то мелкие нюансы, которые ты не заметил, поскольку не  знал  ее  так
хорошо, как мы... какое-то ключевое  слово,  которое  ты  не  распознал...
Возможно, для нас все это будет иметь гораздо большее  значение,  чем  для
тебя.
     - Уолтер, ко всем чертям,  -  взорвался  я.  -  Это  же  не  какое-то
одухотворенное, прозрачное воплощение  Джейн!  Не  тепленькая  дружелюбная
душенька,  с  которой  можно  миленько  поболтать  и  посплетничать!   Это
холодный, грозный и опасный призрак со смертью  в  глазах  и  с  волосами,
трещащими, словно от пятидесяти тысяч  вольт.  Ты  на  самом  деле  хочешь
оказаться лицом к лицу с такой Джейн?  Ты  на  самом  деле  хочешь,  чтобы
Констанс увидела ее такой?
     Уолтер Бедфорд сложил телескоп и положил его на стол. Когда, медленно
повернувшись, он посмотрел на меня, его глаза были полны грусти и он  чуть
не плакал.
     - Джон, - прерывающимся голосом выдавил он. - Я готов ко всему,  даже
к самому худшему. Знаю, что это будет нелегко. Но наверняка ничто  уже  не
будет для меня так ужасно, как тот день, когда нам  позвонили  и  сказали,
что Джейн больше нет. Этот день был худшим в моей жизни.
     - Я никак не могу тебя отговорить? - тихо спросил я.
     Он покачал головой.
     - Я все равно приду, приглашенный или нет.
     - Ну, хорошо, - я прикусил губу. - Приходите завтра вечером.  Сегодня
я просто не могу ночевать дома, я слишком сильно боюсь. Но сделай для меня
хотя бы одно.
     - Все, что угодно.
     - Предупреди Констанс - убеди ее  -  что  она  может  увидеть  что-то
страшное, что она даже может оказаться в опасности. Не позволяй ей входить
в этот дом с убеждением, что она увидит ту же самую Джейн, которую знала.
     - Она же ее мать, Джон. Джейн перед матерью,  возможно,  будет  вести
себя совершенно иначе.
     - Ну  что  ж,  возможно,  -  ответил  я,  не  желая  продлевать  нашу
дискуссию.
     Уолтер Бедфорд протянул мне руку. У меня не было выбора,  и  я  пожал
ее. Он похлопал меня по плечу и сказал:
     - Огромное спасибо, Джон. Ты на самом деле не представляешь, что  все
это для нас значит.
     - Лады, увидимся завтра вечером. Только не приезжайте  слишком  рано,
хорошо? Лучше всего около одиннадцати вечера. И прошу еще раз: обязательно
предупреди Констанс.
     - Что ж, я предупрежу ее, - уверил мистер Бедфорд и вышел из лавки  с
такой миной, будто только что узнал, что заработал миллион долларов.



                                    14

     Я сидел в лавке до четырех часов дня. Несмотря на то, что было только
начало марта и погода  была  паскудная,  дела  шли  довольно  хорошо.  Мне
удалось продать большой мерзкий телеграф  в  корабельном  исполнении  двум
педерастам из Дарьена, штат Коннектикут, которые радостно загрузили его  в
свою блестящую голубую фургонетку-"олдсмобиль", а один серьезный убеленный
сединами мистер почти час просматривал мои  гравюры,  безошибочно  выбирая
самые лучшие.
     Заперев лавку, я пошел в  бар  "Бисквит"  (прости  меня,  Боже),  где
заказал себе кофе с пирожным. Там работали приятные официантки, а одна  из
них, Лаура, была подружкой Джейн и могла разговаривать со мной так,  чтобы
не огорчать меня.
     - Ну и как сегодня дела? - спросила она, ставя передо мной кофе.
     - Неплохо. Я наконец-то продал  этот  корабельный  телеграф,  который
Джейн терпеть не могла.
     - Ох, ту штуковину, которую ты привез из Рокпорта,  когда  поехал  на
закупки один?
     - Вот именно.
     - Ну, на будущее не покупай таких  вещей,  -  предупредила  Лаура.  -
Иначе дух Джейн начнет регулярно являться тебе.
     Я невольно скривился. Лаура присмотрелась ко мне, склонив  голову,  и
спросила:
     - Не смешно? Извини. Я не хотела...
     - Все в порядке, - уверил я ее. - Это не твоя вина.
     - Мне действительно очень жаль, - повторила Лаура.
     - Забудь об этом. Просто у меня плохое настроение.
     Я допил кофе, оставил Лауре доллар чаевых и вышел на  мороз.  Проходя
через рынок Грейнитхед, я думал, что охотнее всего сел бы в машину и  ехал
бы всю ночь на запад, подальше  от  Массачусетса,  назад  в  Сент-Луис,  а
может, и еще дальше. Несмотря на непрестанный ветер, несмотря на  близость
океана, мне казалось, что Салем и Грейнитхед крайне малы, темны,  стары  и
затхлы.  На  меня  давила  огромная  тяжесть  минувших  лет,   всех   этих
исторических  зданий,  давно  умерших  людей,  таинственных   случаев   из
прошлого. Тяжесть ложащихся слоями предубеждений, гнева и страдания.
     Я поехал на юго-запад, до улицы Лафайет, а  потом  свернул  в  Салем,
проехав мимо кладбища "Звезда Морей". День  был  исключительно  солнечным,
сильный свет отражался  в  окнах  домов,  в  стеклах  машин  и  яхт.  Небо
серебряной  иглой  прошивал  самолет,  совершая  круг  перед  посадкой   в
аэропорту Биверли, в пяти милях отсюда.
     Я доехал  до  улицы  Чартер,  напротив  главного  управления  полиции
свернул вправо, на улицу Либерти, и там запарковался. Потом я  перешел  на
другую сторону, к Музею Пибоди, на площади Ист-Индиа.
     Салем был  отреставрирован  так  же,  как  и  Грейнитхед,  а  недавно
восстановленная  чистенькая  площадь  Ист-Индиа  была  заново  вымощена  и
украшена в центре фонтаном в форме китайской пагоды.  С  западной  стороны
площадь соединялась с длинным крытым торговым пассажем, где рядами  стояли
изысканные ювелирные магазины,  обувные  и  антикварные  лавки.  Подлинное
здание  1824  года,  известное  как  "Ист-Индиа  Марин  Холл",  в  котором
располагался Музей Пибоди, совершенно не подходило  к  этому  окружению  и
торчало над площадью  как  мафусаиловых  лет  родственник,  свежевыбритый,
вычищенный и великолепно одетый на свадьбу пра-пра-пра-пра...-внука.
     Я нашел  Эдварда  Уордвелла  в  отделе  морской  истории.  Он  сидел,
развалившись, в обширной каюте яхты "Барка  Клеопатры"  1816  года,  читая
руководство по плаванию с аквалангом. Я постучал  в  деревянную  стенку  и
завопил:
     - Есть кто живой?
     - О, Джон, - сказал Эдвард, откладывая книгу. - Как раз о  тебе  я  и
думал. Освежаю в памяти сведения о нырянии  для  начинающих.  Все  идет  к
тому, что хорошая погода удержится до завтрашнего утра.
     - Разве что боги бури услышат мои молитвы и смилостивятся надо мной.
     - Тебе нечего бояться, - уверил меня  Эдвард.  -  Честно  говоря,  во
время ныряния очень важно не бояться, по крайней мере хотя бы совладать со
страхом. Под водой боится каждый. Мы боимся задохнуться,  боимся  темноты,
боимся запутаться в водорослях. Некоторые ныряльщики чувствуют страх  даже
перед подъемом. Но если сумеешь немного расслабиться, то  можешь  пережить
великолепнейшие минуты.
     - Гмм, - заговорил я, так и не убежденный.
     - Тебе не о чем беспокоиться, - успокоил меня Эдвард. Он снял очки  и
заморгал. - Я буду с тобой все время.
     - Когда ты заканчиваешь работу? - спросил я.  -  Мне  нужно  с  тобой
поговорить.
     - Мы запираем в пять, но потом нужно немного прибраться.  Это  займет
минут двадцать.
     Я огляделся. За арочными окнами музея спускались  сумерки.  Близилась
очередная ночь, время, когда мертвые из Грейнитхед  могут  посещать  своих
потерявших их  близких.  Время,  когда  снова  могла  появиться  Джейн.  Я
собирался ночевать сегодня в Салеме, в мотеле "Под боярышником", но у меня
совершенно не было уверенности,  что  призрак  Джейн  может  являться  мне
только в моем доме.
     - Пойдем что-нибудь выпьем, - предложил я. - Я  собираюсь  в  "Корчму
любимых девушек". Может, встретимся там около шести?
     - У меня идея лучше, - ответил Эдвард. - Иди в пассаж  и  представься
Джилли Кормик. Она ведет наш корабельный журнал и завтра плывет с нами, но
вы прекрасно можете познакомиться и  дожидаясь  завтрашнего  утра.  Джилли
управляет салоном под названием "Лен и кружева", вроде бы  шестая  с  края
лавка под арками. Я приду туда, как только закончу работу.
     Я вышел из музея и прошел через площадь Ист-Индиа. Наступали сумерки,
становилось все холоднее. Я энергично потирал руки,  разогревая  их.  Меня
миновала небольшая группа  туристов.  Одна  из  женщин  громко  сказала  с
носовым техасским выговором:
     -  Разве  здесь  не  чудесно?   Я   прямо-таки   чувствую   атмосферу
восемнадцатого века.
     "Лен  и  кружева"  оказались,  элегантным  и  дорогим  салоном,   где
продавали платья в  стиле  принцессы  Дианы,  с  жабо,  бантами,  высокими
воротниками и надувными рукавами. Черноволосая, плоская как  доска  девица
направила меня вглубь салона, показывая за  себя  длинным  кроваво-красным
ногтем; там я  и  нашел  Джилли  Маккормик,  которая  как  раз  завязывала
разноцветный, в веселых тонах  пакет  для  какой-то  пропахшей  нафталином
древней бостонской матроны в облезлой норке.
     Джилли была  высока,  курчава,  черноволоса;  красивое  лицо,  слегка
выдающиеся скулы. Одета она была в черно-серую юбку, доходящую до половины
полных икр, и одну из льняных блузок собственного изготовления с кружевным
жабо, которое тщетно пыталось скрыть ее пышные груди и  тонкую  талию.  На
ножках с высоким  подъемом  были  маленькие  черные  туфельки  на  высоком
каблуке. Туфельки Пифии, как называла их Джейн.
     - Чем могу служить?  -  спросила  она,  когда  бостонское  ископаемое
убрело из салона.
     Я протянул руку.
     - Меня зовут Джон Трентон. Эдвард Уордвелл просил меня зайти к вам  и
представиться. Кажется, завтра мы все вместе ныряем.
     - О, здравствуй, - улыбнулась она. Ее  глаза  были  цвета  каштановых
зерен, а на правой щеке была ямочка. Я пришел к выводу, что если  придется
нырять в таком обществе,  то  я  наверняка  стану  энтузиастом  подводного
спорта. - Эдвард говорил мне, что ты купил вчера эту акварель  с  "Дэвидом
Дарком", - сказал Джилли. - Он совсем забыл об  аукционе.  Он  был  здесь,
помогал мне готовить выставку. Он был в такой ярости,  когда  вернулся,  и
сказал, что картину купил ты.  "Что  за  медный  лоб!  -  вопил  он.  -  Я
предложил ему триста долларов, а он сказал, что может  одалживать  картину
музею".
     - Эдвард очень дорожит своей теорией, касающейся "Дэвида  Дарка",  не
так ли? - спросил я.
     - У него сдвиг по фазе на этом, - улыбнулась Джилли. - Можешь ему так
и сказать, Эдвард не обидится. Он сам признает, что у него сдвиг по  фазе,
и не только потому, что он на самом деле в это верит.
     - А ты что думаешь?
     - Я не вполне в этом уверена. Думаю, он прав, хотя и не очень верю  в
духов, посещающих Грейнитхед. Еще никогда не встречала кого-нибудь, кто на
самом деле видел бы духа. Это  может  быть  какой-то  групповой  истерией,
правда? Так же, как и процессы ведьм.
     Я внимательно посмотрел на нее.
     - Знаешь, что я был обвинен в убийстве? - спросил я.
     Джилли слегка покраснела и кивнула.
     - Да, я читала об этом в "Вечерних известиях".
     - Ну так вот, независимо от того, что писали эти "Вечерние  сплетни",
факты таковы: я эту женщину не убивал, но что один из этих духов как раз и
появился  в  ее  доме  той  ночью.  Это  неоспоримый  факт.  Я  видел  его
собственными глазами и считаю, что убил ее именно он.
     Джилли молча и долго глазела на меня, явно  не  в  силах  решить,  не
свихнулся ли я или не обманываю ли  ее.  Наверно,  она  не  отдавала  себе
отчета в том, что, стоя так, с руками, скрещенными на  пышной  груди,  она
всей своей фигурой выражала озабоченность и беспокойство.
     - Ну, вот-вот, именно, - не  улыбаясь,  подтвердил  я.  -  Теперь  ты
думаешь, что я свихнулся. Может, я не должен был этого тебе говорить.
     - О, нет, - прозаикалась она. - Это  значит,  не  в  этом  дело.  Это
значит... я вовсе не думаю, что ты свихнулся. Я только думаю, что...
     Она забеспокоилась, потом наконец решила закончить:
     - Я думаю только, что, видимо, очень трудно поверить в духов.
     - Знаю. Я сам не верил в духов, пока лично не увидел одного из них.
     - Ты действительно видел духа?
     Я поддакнул.
     - Я действительно видел настоящего духа. Это был Эдгар  Саймонс,  муж
той убитой женщины. Он выглядел как... сам не  знаю,  как  сказать...  как
электричество. Человек, созданный из  мощного  заряда  электричества.  Это
очень трудно описать.
     - Но почему же он ее убил?
     - Не знаю. Не имею ни малейшего понятия. Может, мстил за что-то,  что
она ему сделала, когда он еще был жив. Неизвестно.
     - И ты на самом деле его видел?
     - На самом деле.
     Джилли откинула волосы назад.
     - Эдвард всегда говорил, что Грейнитхед - безумное  место.  Никто  из
нас, наверно, ему не верил, по  крайней  мере  до  этого  времени.  Эдвард
немного пришибленный, сам знаешь, по  какой  причине.  Забил  себе  голову
ведьмами из Салема и Коттоном Мэтером [Коттон Мэтер (1663-1728) -  теолог,
политик, фанатик-пуританин, глава суда Салема в 1692 году, году  процессов
над ведьмами]. Его интересуют таинственные оккультные секты, которых  было
полно в Массачусетсе в восемнадцатом веке.
     Я оперся о прилавок и скрестил руки.
     - Не я один в Грейнитхед вижу духов. Хозяин лавки в Грейнитхед,  той,
в которой я обычно совершаю покупки, так вот,  этот  парень  видит  своего
умершего сына. И скажу тебе, что многие в Грейнитхед издавна  видят  своих
умерших родственников, но никому об этом не говорят.
     - Именно так думает и Эдвард. Но почему они держат это в тайне?
     - А разве ты  рассказала  бы  кому-то,  если  бы  однажды  ночью  дух
умершего мужа застучал в твои двери? Кто бы  тебе  поверил?  И  даже  если
кто-то тебе поверил бы, на тебя тут же накинулась бы  свора  газетчиков  и
телерепортеров, орда любопытствующих и любителей сенсаций оккупировала  бы
твой дом. Потому все это и сохраняют в тайне. Жители Грейнитхед,  коренные
его жители, знают обо все этом многие годы, может, даже века.  По  крайней
мере, я так думаю. Но сознательно всего этого не разглашают. Они не хотят,
чтобы на них навалились орды любопытных.
     - О, Боже, - прошептала Джилли, явно не находя других слов. Потом она
посмотрела на меня, покачала головой и повторила:
     - Ты на самом  деле  видел  духа.  Настоящего  живого  духа.  Скорее,
настоящего мертвого духа, наверно, так надо было сказать.
     - Очень рад, что тебе не  надо  его  видеть.  Это  крайне  неприятное
зрелище, можешь мне поверить.
     Мы поболтали еще пару минут. Джилли  рассказала  мне  о  салоне  и  о
начале своей карьеры. Она окончила курсы кройки и шитья в  государственной
школе в Салеме, а потом открыла небольшой салон мод в торговом  центре  на
площади Готорна, используя наследство деда в размере ста пятидесяти  тысяч
долларов и дополнительные фонды,  полученные  в  банке  "Шоумут-Мерчантс".
Дело пошло так хорошо, что когда нашлось  помещение  для  найма  в  центре
Салема, она "вцепилась в него обеими руками", как она выразилась.
     - Я независима, - заявила  она.  -  Независимая  деловая  женщина.  Я
продаю собственные модели. Что еще хочешь знать?
     - Ты замужем? - спросил я.
     - Шутишь? У меня нет времени даже на свидания. Знаешь,  что  я  делаю
сегодня вечером? Должна поехать в Мидлтон и забрать целую партию кружевных
платьев, которые шьют для меня вручную две старые девы  из  Новой  Англии.
Если я не сделаю этого сегодня, то не успею завтра выставить их в  салоне,
а ведь завтра суббота.
     - Тяжелая работа и никаких развлечений, - заметил я.
     - Для меня сама работа - это развлечение, - парировала она. -  Обожаю
свою работу. Она заполняет всю мою жизнь.
     - Но завтра все же поедешь с нами?
     - О, конечно. Я люблю доказывать, что и в других обстоятельствах я не
хуже мужчин.
     - Я вообще не говорил, что ты хуже мужчин.
     Она покраснела.
     - Знаю, что ты имеешь в виду.
     Но тут в салон влетел Эдвард с внушительной охапкой книжек и бумаг.
     - Извиняюсь за опоздание, - просопел он, перекладывая какие-то листки
и  одновременно  пытаясь  почесать  у  себя  за  ухом.  -  Директор  хотел
увериться, что для завтрашней выставки Джонатана Харадена все готово. Идем
выпить?
     - Ясное дело, - ответил я. - А ты, Джилли? Идешь с нами?
     - Мне надо около семи быть в Мидлтоне, - объяснила  она.  -  А  потом
вернуться сюда, чтобы выгладить платья и заготовить для них ценники.
     - Тогда загляни в мотель  на  обратном  пути,  -  предложил  я.  -  Я
наверняка буду еще в баре.
     - Попробую.
     Мы оставили Джилли в салоне и пошли пешком на улицу Либерти  за  моей
машиной.
     - Джилли необычная девушка, - заявил Эдвард. - Под ее привлекательной
внешностью скрывается великолепная голова, пригодная для ведения дел.  Вот
эмансипация женщин в ее лучшем издании. Как ты думаешь, сколько ей лет?
     - Не имею понятия. Наверно, двадцать четыре, может, двадцать пять.
     - Ты не присмотрелся к ней поближе. Обрати внимание на кожу  и  тело.
Ей недавно исполнилось двадцать.
     - Серьезно?
     - Подожди до завтра, пока не увидишь ее в  купальном  костюме.  Тогда
сам поймешь.
     - Она тебе нравится?
     Эдвард пожал плечами.
     -  Для  меня  она  слишком  динамична.  Слишком  любит   верховодить.
Предпочитаю тип мечтательной студентки,  знаешь,  гретое  вино  у  камина,
поэзия Лоуренса Фергингетти и музыка "Лед Зеппелин".
     - Просто ты не подходишь к нашим временам.
     Эдвард рассмеялся.
     - Пожалуй, ты прав.
     Мы  появились  в  "Корчме  любимых  девушек"  как  раз  тогда,  когда
освободился столик у  камина.  "Корчма"  была  переполнена,  бизнесмены  и
владельцы магазинов задерживались там по пути домой. Было тепло, на стенах
- резные дубовые панели, на которых висели картины с изображением кораблей
и фарфоровые тарелки, украшенные маринистскими мотивами. Я  заказал  виски
"Шивас Регал", а Эдвард потребовал пива.
     - Должен тебе кое-что сказать, - начал я. - Вчера я не хотел об  этом
говорить по личным причинам.
     Эдвард склонился вперед и сплел на столе пальцы рук.
     - Наверно, я знаю, о чем ты хочешь  говорить,  если  так  тебе  будет
легче выдавить это из себя.
     - Три последние ночи меня посещал дух Джейн,  моей  умершей  жены,  -
заявил я. - В первую ночь я ничего не видел,  только  -  слышал,  как  она
раскачивается на садовых качелях. На следующую ночь я уже  видел  ее  там.
Вчера, когда я вышел в сад, я снова ее увидел. Затем она появилась в  моей
спальне.
     Эдвард озабоченно посмотрел на меня.
     - Понимаю, - задумчиво ответил он. - Да, понимаю, почему ты не  хотел
об этом  говорить.  Люди  вообще  не  говорят  о  таких  вещах.  Она  тебе
что-нибудь сказала? Передала какое-то известие? Ты вообще  разговаривал  с
ней?
     - Она... несколько раз звала меня по имени. Потом заявила, что хочет,
чтобы я трахнул ее.
     - Да, - Эдвард кивнул головой. - У пары человек было подобное. Говори
дальше. Что она еще делала? Ты действительно имел ее?
     - Я... я сам не знаю, как это назвать. Было что-то  вроде  секса,  но
ужасно холодное. Никогда не  забуду  этого  холода.  Помнишь  "Изгоняющего
дьявола", как в комнате неожиданно становилось холодно? Вчера было так же.
Кончилось тем, что я увидел ее такой, какой она была во время  катастрофы.
Знаешь, везде кровь и кости... чуть не умер от страха.
     - И потому ты сегодня ночью не возвращаешься в Грейнитхед?
     - Ты считаешь, это плохо?
     - Ну почему же. Просто мне хотелось бы, чтобы ты завтра был в хорошей
форме, когда будем погружаться. Под влиянием страха люди совершают ошибки.
Ты же, наверно, не хочешь утонуть во время первого же погружения?
     - Твой чертов оптимизм ужасно действует на нервы.
     Официантка в черном жилете и с черной мушкой  принесла  нам  напитки.
Эдвард отхлебнул пива, а я вытащил ручку.
     - Есть еще кое-что, - сказал я.  -  Буквы,  выжженные  на  покрывале.
Утром они на нем еще были.
     Я нарисовал на бумажной салфетке буквы,  которые  появились  на  моей
постели, стараясь как можно более точно скопировать их. СПАСИ  КОРАБЛЬ.  Я
подал салфетку Эдварду, а он внимательно посмотрел на надпись.
     - Спаси корабль, - прочел он. - Ты уверен, что именно "корабль"?
     - Да. Наверняка речь идет о корабле.  Эти  буквы  появились  уже  три
раза. Один раз были на зеркале в ванной комнате, еще раз на боку  чайника.
Это значило именно "спаси корабль". Что-то требует, чтобы я  спас  "Дэвида
Дарка".
     Эдвард скептически надул губы.
     - Ты на самом деле так думаешь?
     - Эдвард, когда видишь призрак, тебя охватывают чувства,  которых  ты
никогда не переживал, и ты осознаешь такое, о  чем  до  сих  пор  не  имел
понятия. Разбужены не только чувства, но и интуиция. Мне никто не говорил:
"Это значит, что ты должен спасти "Дэвида Дарка". Потребности  в  этом  не
было. Я это просто знаю.
     - Послушай, - запротестовал Эдвард. - Знаю, что я сам,  как  историк,
склонен делать поспешные выводы, но я считаю, что в этом случае  ты  зашел
чересчур далеко. В твоем утверждении нет никакой  логики.  Если  мы  хотим
найти "Дэвида Дарка", мы к этому должны подходить логически.
     - Есть ли у тебя кто-то из близких, кто  недавно  умер  бы?  -  мягко
спросил я его.
     - Нет.
     - В таком случае, ты должен поверить мне. Я видел свою умершую  жену.
Я видел ее собственными глазами и даже трахал ее как духа, если можно  так
выразиться. Я начинаю понимать, что рядом с нашим миром существует другой,
полный боли, сомнения, страха и  тоски.  Может,  если  мы  спасем  "Дэвида
Дарка", чего ты давно хочешь, то найдем какой-нибудь способ облегчить  эти
страдания, навсегда унять этот страх и эту тоску.
     Эдвард опустил голову. Задумчиво надул щеки.
     - Знаешь что, - сказал он без следа иронии. - Это все звучит  слишком
религиозно.
     - Оно и есть религиозно. Разве ты не понимаешь, что  все  это  как-то
связано с религией?
     Эдвард с сомнением посмотрел на меня.
     - Честно говоря, я не знаю, что  это  такое.  Если  ты  действительно
видел этих духов, то ты знаешь больше меня, во  всяком  случае,  в  смысле
практики.
     Я поднял стакан.
     - За завтрашнее погружение. Наверно, мне все же  придется  плавать  с
вами, хотя мне этого вообще-то не хочется.



                                    15

     Вскоре после десяти я  вышел  из  бара  "Корчмы  любимых  девушек"  и
направился наверх, в мой номер. Эдвард, которого ждала дома сестра,  вышел
около половины десятого, а Джилли так и  не  появилась,  и  я  решил,  что
закажу себе в номер бифштекс с печеной картошкой и проведу остаток  вечера
над учебником по нырянию, который одолжил у Эдварда.
     Я получил угловой номер на пятом  этаже  с  видом  на  парк  "Любимые
девушки". Из окна был  виден  между  деревьев  подиум  для  оркестра,  где
позавчера  я  разговаривал  со  старой  ведьмой.  Номер  был  выдержан   в
коричневых  тонах:  коричневый   ковер,   коричнево-оранжевые   занавески,
коричнево-белая постель. Многовато коричневого на мой вкус, но здесь  было
тепло, безопасно и далеко от Аллеи Квакеров.
     Лежа в носках на постели и ожидая свой среднепрожаренный бифштекс,  я
раздумывал о том, что сейчас творится у меня дома. Появится ли в нем Джейн
в мое отсутствие? Связаны ли в какой-то степени духи  с  особами,  которых
они навещают?  Я  представлял  себе  мигающий  призрак,  странствующий  из
комнаты в комнату, ищущий меня, и шепот, сопровождающий ее везде.
     Я подумал и о другом. Допустим, я завтра утону или умру  по  какой-то
другой причине. Стану ли я такой же набитой электричеством областью, как и
Джейн? Буду ли я,  как  и  она,  в  образе  духа  странствовать  от  одной
реальностью к другой, не зная покоя? Сохранила ли Джейн  полное  сознание?
На самом ли деле она осталась сама собой, помнила, кто она такая?
     Я все еще думал о Джейн, когда  раздался  сильный  стук  в  дверь.  Я
невольно вздрогнул.
     - Иду, иду! - закричал я и прошел на  цыпочках  по  ковру.  Я  открыл
дверь, но вместо своего среднепрожаренного бифштекса с  печеной  картошкой
обнаружил Джилли. Ее нос был багров  от  холода,  но  она  улыбалась.  Она
держала коричневый бумажный пакет, в котором  безошибочно  угадывалась  по
форме бутылка вина.
     - Это в виде извинения за опоздание, - сообщила она. - Я могу войти?
     - Конечно. Сними плащ. Выглядишь так, будто превратилась в сосульку.
     - Я уже немного оттаяла. Промерзла до костей, когда была в  Мидлтоне.
Эти старые девы - ярые противницы  современности.  Если  обычной  дровяной
печи недостаточно для обогрева дома, то, по их  мнению,  следует  напялить
еще один свитер. Центральное отопление - это выдумка дьявола,  от  которой
человек ленится, слабеет и теряет желание работать.
     - Садись, - пригласил я. - Через минуту мне принесут ужин.  Что  тебе
заказать?
     - Я на диете, но немножко отщипну с твоей тарелки.
     - Какую же диету ты используешь? - заинтересовался я.
     - Я называю ее "ценовой диетой". Мне можно есть все, что  стоит  выше
семи долларов за фунт. Сюда  входят,  например,  красная  икра,  лососина,
жареная утка и лучшие сорта говядины. Ведь на самом деле  от  дорогой  еды
меньше толстеешь, к тому же ее нельзя съесть много.
     Мы немного поболтали об антиквариате и о торговле с туристами.  Ведь,
что ни говори, а  мы  оба  держали  магазины.  Потом  кельнер  принес  мой
бифштекс. Мы открыли вино - бутылку "Флери" урожая 1977 года, и выпили  за
свое здоровье. Я располовинил бифштекс, и мы  съели  его  почти  в  полном
молчании.
     - Наверно, ты считаешь меня бесстыдницей, раз я ввалилась  к  тебе  в
номер? - наконец заговорила Джилли.
     Я отложил салфетку и улыбнулся.
     - Я как раз ждал, когда ты наконец это заявишь.
     Она покраснела.
     - В конце концов, пришлось. Надо же дать тебе возможность  возразить,
что в этом нет ничего дурного и что порядочная девушка может прийти одна в
номер к чужому мужчине и съесть у него половину ужина.
     Я внимательно посмотрел на нее.
     - Мне кажется, что если ты руководишь салоном, то ты  уже  достаточно
взрослая, чтобы делать то, что тебе хочется, и никому не давать  отчета  в
своих поступках.
     Она подумала, потом сказала тихим голосом:
     - Спасибо.
     Я выкатил столик кельнера в коридор, а потом  вернулся  и  прилег  на
постель, подложив руки под голову. Джилли же все топтала ковер.
     - Знаешь что, - сказал я. - Я никогда не понимал, как бывает, что два
человека встречаются и тут же чувствуют друг к другу симпатию,  немедленно
готовы близко познакомиться. Мне кажется, что самое важное решается  почти
молниеносно, без всяких дискуссий, а все более  поздние  дискуссии  -  это
только лавирование со спущенными парусами.
     - Ну, ну, а ты действительно морской волк, - заметила Джилли.
     - Это потому, что я здесь живу. У меня еще нет морской соли в  крови,
но я уже начал добавлять ее в салат.
     Джилли посмотрела на меня. Ее губы были слегка приоткрыты, а в глазах
- мечтательное выражение, которого я  не  видел  ни  у  одной  женщины  со
времени, когда познакомился с Джейн.
     - Может, погасить свет? - тихо спросила она.
     Я высвободил руку и выключил лампу у постели. Теперь комнату  освещал
только экран телевизора, на фоне которого отчетливо вырисовывалась  фигура
Джилли.  Медленно,  осторожно,  она  расстегнула  манжеты  блузки,   потом
отстегнула кружевное жабо и  стянула  блузку  через  голову.  У  нее  были
крепкие плечи и груди, еще  большие,  чем  я  думал,  мягко  покоящиеся  в
поддерживающем из кружевном бюстгальтере ручной работы. Она дернула  замок
молнии на юбке и спустила ее на пол. На ней  были  темно-серые  нейлоновые
чулки и черный пояс с подвязками, и ничего больше; в  свете,  падающем  от
телевизора, я видел густую поросль волос на ее лоне.
     Она расстегнула бюстгальтер, и освобожденные груди с большими сосками
слегка заколыхались. Я протянул к ней руки.
     - Я особа, которую нелегко удовлетворить, - хрипло промурлыкала  она.
- Потому, между прочим, я избегаю связей  с  мужчинами.  Мне  нужно  очень
много, и я много требую, как в эмоциональном, так и в сексуальном смысле.
     - Дам тебе все, на что способен, - сказал я. - Надеюсь,  этого  будет
достаточно.
     Я сел, стащил рубашку, носки, брюки и трусы. Джилли  легла  рядом  со
мной, все еще в чулках и поясе с подвязками. Я ощущал ее мягкие волосы  на
своем плече, упругую тяжесть ее грудей на  моей  груди  и  теплый  гладкий
нейлон, трущийся о мои бедра.
     Мы поцеловались, сначала несмело, потом с возрастающей  страстью.  Ее
пальцы погрузились в мои волосы, гладили плечи, касались бедер.  Я  ласкал
ее пышные груди, пока под моими пальцами они еще  больше  не  увеличились,
затвердев, а соски стали упругими и выпрямились. Прикосновение  скользкого
блестящего чулка, под которым чувствовалась округлая упругость, вызвала  у
меня эрекцию, а Джилли потянулась рукой вниз, плотно обхватила мой член  и
начала массировать его, прижимая к своим волосам на лоне.
     Никому из нас не требовалось длительной прелюдии, никто из нас не мог
бы ее долго выдержать.  Мы  оба  по  разным  причинам  были  долго  лишены
сексуальных партнеров, что отнюдь не пошло нам на пользу. Напряжение между
нами нарастало лавинообразно, пока наконец  мы  не  хотели  ничего,  кроме
прямого, острого, бескомпромиссного сношения.
     Я вошел в нее. Она была горячей, влажной и стонала при каждом толчке.
Мне казалось, что моя голова лопается, но этот взрыв все длился и  длился.
Джилли обвила меня ногами, чтобы я мог входить еще глубже, впилась ногтями
в мою спину и глубоко укусила меня за плечо.
     - О Боже, глубже, милый, еще глубже! - молила она. Я обнял ее бедра и
вошел в нее, насколько мог, так, что она начала стонать, кричать и  мотать
головой по подушке.
     Я чувствовал первые судороги оргазма, нарастающие в ее упругом  теле,
предсказывающие близкое землетрясение. Она  выговаривала  какие-то  слова,
которых  я  не  мог  понять,  тонким,  задыхающимся  голосом,  как   будто
одновременно молила и проклинала. Ее глаза были плотно прикрыты,  на  лице
проступало напряжение. Ее пышные груди порозовели, а соски были стоячими и
твердыми.
     Именно тогда, на самом краю оргазма, я открыл глаза, посмотрел на нее
и застыл. На лицо Джилли, как светящаяся  холодная  маска,  было  наложено
другое лицо: лицо Джейн, неподвижное,  с  ввалившимися  глазами,  мигающее
угрожающим электрическим блеском.  На  одну  ужасную  секунду  я  перестал
понимать,  в  ком  нахожусь,  в  Джилли,  в  Джейн,  или  у  меня   вообще
галлюцинация.
     Джилли заморгала, и ее открытые глаза,  полные  удивления  и  страха,
выглянули из темных ям в наэлектризованной маске лица Джейн.
     - Джон, милый, что творится? Джон!
     Я открыл рот, но не мог  выдавить  ни  слова.  Глаза  Джилли  придали
видимость жизни посмертной маске Джейн. Это было самое ужасное  зрелище  в
моей жизни. Лицо Джейн напоминало нарисованный портрет с живыми глазами. И
она была так холодна. И так невозмутима. Так неподвижна. И так обвиняюща.
     - Джон, мне холодно. Джон!..
     Раздался ужасный гул и треск. Все окна в номере как будто взорвались.
Сильный  сквозняк  раздернул  занавески.  Воздух  загустел  от  блестящих,
вращающихся, острых как бритва  осколков  стекла.  Я  сжался,  всем  телом
прикрывая Джилли, но несмотря на это морозное дуновение  настигло  меня  и
просыпало дождь осколков на мою  спину,  бедра  и  ягодицы.  Постель  была
порезана на куски, из продырявленных подушек пух вздымался как снег.
     Я ждал с закрытыми глазами,  пока  не  утих  звон  бьющегося  стекла.
Холодный мартовский ветер влетел через окна  и  трепал  страницы  журнала,
который я оставил на телевизоре. Я посмотрел на  Джилли.  Она  снова  была
собой, не Джейн или кем-то еще, хотя ее лицо было бледно от страха и сбоку
на лбу появилась небольшая ранка.
     - Вылезай из-под меня, - прошептал я.  -  Осторожно,  вся  постель  в
стекле. И у меня куча осколков в спине. Наверняка ничего серьезного, но  я
не могу пошевелиться, пока ты их не вынешь.
     Под влиянием шока и ужаса глаза Джилли наполнились слезами.
     - Что  случилось?  -  спросила  она,  дрожа.  -  Я  не  понимаю,  что
случилось.
     - Видимо, я  переусердствовал  с  оргазмом,  -  ответил  я,  стараясь
говорить беспечно.
     - Ты весь дрожишь, - шепнула она. - Не шевелись.
     Она смогла выскользнуть из-под меня. Потом сказала:
     - Лежи спокойно. У тебя на спине штук двадцать осколков. Но все  они,
вроде бы, врезались не слишком глубоко.
     Она нашла свои туфли и пошла в ванную за ватой  и  полотенцем.  Потом
села рядом со мной на постели и начала извлекать  из  моей  спины  осколки
стекла. Крови было немного, но ранки побаливали, и я облегченно  вздохнул,
когда она вытянула последний кусочек, торчавший из внутренней стороны моей
левой ляжки.
     В дверь постучали. Кто-то закричал:
     - Извините! Вы здесь? Это помощник управляющего.
     - А в чем дело? - крикнул я.
     - Нам сообщили, что в вашем номере был слышен  какой-то  шум  и  звон
разбиваемого стекла. Все ли у вас в порядке?
     - Минутку, - ответил я. Джилли нашла мои брюки. Я  вытряхнул  из  них
стекло, натянул их и на цыпочках подошел  к  двери.  Я  приоткрыл  ее,  не
снимая цепочки, и выглянул. Помощником управляющего был высокий мужчина  в
смокинге,  с  очень  блестящими  черными  волосами  и  в  очень  блестящих
лакированных черных туфлях.
     - Я купил сегодня моей кузине  комплект  бокалов,  -  объяснил  я.  -
Сувенир из Салема. Но, к несчастью, ноги у меня запутались в халате, когда
я их нес. И, к тому же, я налетел на стол.
     Заместитель управляющего посмотрел на меня проницательным взглядом.
     - Надеюсь, вы не покалечились?
     - Покалечился? Нет. Нет, нет. Не покалечился.
     Он помолчал, потом заявил:
     - Вы позволите мне заглянуть в номер?
     - В номер?
     - Если вы не возражаете.
     Я глубоко вздохнул. Не было смысла блефовать дальше. Если заместитель
управляющего хотел заглянуть в номер, то я не мог его удержать.
     - Честно говоря, - сказал я, - у нас были хлопоты с окнами. Но  я  за
них заплачу. Если вас это устраивает.



                                    16

     Мы поехали  домой  к  Джилли  на  Витч-хилл-роуд,  с  видом  на  парк
Галлсус-хилл.  Квартирка  была  маленькой,  но  в  ней  царил  педантичный
порядок. На выкрашенных в белое стенах висели оправленные в  рамки  эскизы
платьев, в красивых белых португальских горшочках росли  кусты  юкки.  Мои
ранки чуть саднили, но все они были чисты, и только одна из них, на плече,
еще не закрылась, и из нее продолжала сочиться.
     - Выпьешь вина? - спросила Джилли.
     Я сел враскорячку на покрытый бежевым покрывалом диван.
     - Предпочел бы двойное шотландское, если можно.
     - Извини, - заявила она, возвращаясь из  кухни  с  большой,  покрытой
изморозью бутылкой "Пино Шардонне", - но все мои знакомые пьют вино.
     - Только не говори мне, что они еще и вегетарианцы.
     - Некоторые, - улыбнулась она.
     Она поставила на столик два бокала на высоких ножках и села рядом  со
мной. Я взял бутылку и налил нам обоим до краев. Раз  уж  я  приговорен  к
вину, подумал я, то по крайней мере не должен быть ограничен в объеме.
     - Как ты думаешь, сколько тебе надо будет заплатить в "Корчме любимых
девушек"? - неожиданно спросила Джилли.
     - Наверно, несколько тысяч. Эти большие  окна,  наверно,  стоят  кучу
денег.
     - Я все еще не понимаю, что случилось.
     Я поднял свой бокал в молчаливом тосте  и  одним  глотком  наполовину
опорожнил его.
     - Ревнивая жена, - объяснил я.
     Джилли растерянно посмотрела на меня.
     - Ты же говорил, что твоя жена...
     - Мертва, - решительно закончил я. И повторил еще тише: - Мертва.
     - Значит, ты хочешь сказать, что то,  что  сегодня  случилось...  это
была она? Твоя жена? Она это сделала?
     -  Не  знаю.  Такая  возможность  есть.   Может,   это   был   просто
исключительно сильный порыв ветра. Помнишь ту бурю в Бостоне, когда  ветер
выбивал окна? Может, то же самое случилось и в "Под боярышником".
     Джилли смотрела на меня с миной, выражающей полное непонимание.
     - Но если твоя жена мертва, то почему ты думаешь, что это  была  она?
Ты хочешь меня убедить в том, что и она тоже дух?  Твоя  погибшая  жена  -
дух?
     - Да, я видел ее, - признался я.
     - Ты видел ее, - повторила Джилли. - Боже, я не могу в это поверить!
     - И не нужно. Но это правда. Я ее видел  уже  два  или  три  раза,  а
сегодня, когда мы любили друг друга, я снова ее  увидел.  Я  посмотрел  на
тебя и увидел ее лицо.
     - Знаешь, в это очень трудно поверить.
     - Мне тоже это было нелегко.
     - Знаешь,  мне  еще  никогда  не  приходилось  заниматься  любовью  с
мужчиной сразу после того, как мы познакомились - как с тобой.
     - Перестань оправдываться, - прервал я ее. -  Я  тоже  сразу  захотел
тебя. Разве разница только в том, что ты женщина?
     - Вообще не в этом дело, - ответила Джилли со  слабым  возражением  в
голосе.
     - В таком случае, совершенно не нужно переживать.
     - Но теперь ты ставишь меня в крайне неловкое положение.
     - Неловкое? - удивился я, опять потянувшись за бокалом.
     - Да, да, неловкое, ведь я впервые в жизни  соблазнила  мужчину...  я
впервые это сделала, и  оказалось,  что  этот  мужчина  помешан  на  своей
умершей жене. А в его номере в мотеле вылетают окна.
     Я встал и подошел к застекленным дверям, ведущим на узкий балкон.  За
стеклом трепетали на пронзительном  ночном  ветру  кустики  герани.  Вдали
виднелось смазанные пятна света Уиткрафт-Хейс. Был уже третий час ночи.  Я
был слишком потрясен и вымотан, чтобы ссориться или выслушивать обвинения.
Мое отражение в стекле подняло бокал и отпило вина.
     - Хотелось бы мне признать, что ты права в отношении  помешательства,
- тихо сказал я.  -  Хотелось  бы  мне  признать,  что  ты  права,  что  я
истеричен, что я ничего не видел и ничего не слышал, что у  меня  чересчур
буйное воображение. Но все  это  -  истина,  Джилли.  Она  навещает  меня.
Навещает не только дом, где мы  жили,  но  и  меня  лично.  Это  следующая
причина, по которой я завтра буду погружаться в воду, хотя на это  у  меня
совершенно нет желания. Я хочу, чтобы к моей жене вернулся покой.
     Джилли не ответила. Я отвернулся от окна и снова  сел  рядом  с  ней,
хотя она не хотела на меня даже смотреть.
     - Если хочешь разорвать наше знакомство, у  меня  нет  возражений,  -
заявил я. - Ну... не совсем. Мне будет очень  горько  и  неприятно.  Но  я
понимаю, что ты чувствуешь. Каждый подумал бы то же самое на твоем  месте.
Даже мой врач считает, что у меня сильный затянувшийся  шок  после  смерти
Джейн.
     Я заколебался, но затем продолжил:
     - Ты крайне привлекательна и желанна, Джилли. Ты  ужасно  волнуешь  и
привлекаешь меня. Я все еще утверждаю то, что сказал раньше: как необычно,
что два человека встречаются и испытывают сильное влечение друг  к  другу.
Нам могло бы быть хорошо друг с другом, ты теперь сама знаешь  это.  Но  я
должен предупредить, что дух Джейн все еще со мной и может  быть  опасным,
как сегодня.
     Джилли посмотрела на меня глазами, блестящими от слез.
     - Дело же не в опасности, - ответила она сдавленным голосом.
     - Знаю. Дело в присутствии моей жены.
     - Я уже прошла и через это. Когда мне было  семнадцать  лет,  у  меня
была связь с женатым мужчиной. Банковским клерком. Конечно, его жена  была
жива, но и он никогда не мог от нее избавиться.  Он  или  звонил  ей,  или
думал о ней, когда был со мной.
     - И ты решительно не хочешь вторично проходить через это.
     Она вытянула ко мне руку.
     - Джон, не имей к себе претензий. Я просто чувствую угрозу себе. А  с
тех   пор,   как   я   завоевала   самостоятельность,   я   обещала   себе
одно-единственное:  никогда  не  позволять,  чтобы  мне  что-то  угрожало.
Никогда.
     Я не знал, что ей  ответить.  Конечно,  она  была  права.  Она  могла
броситься на меня, как сексуально изголодавшаяся тигрица, и  я  также  мог
броситься на ее великолепное тело, как сексуально голодный  тигр.  Но  она
вообще не должна  была  воспринимать  меня  как  любовника  и  делать  мои
проблемы своими. Она вообще не обязана была делить  со  мной  мои  страхи,
видения и кошмарные переживания. А ведь во мне  все  еще  не  зажила  рана
перенесения потери жены и еще не родившегося ребенка.
     - Ну, хорошо, - сказал я и отпустил ее руку. - Я тебя понимаю, хотя и
совсем не в восторге от того, что ты говоришь.
     - Прости, - шепнула  она.  -  Ты  даже  не  знаешь,  как  сильно  мне
нравишься. Ты как раз в моем вкусе.
     - Я не могу быть в твоем вкусе,  если  я  свихнулся  из-за  духа.  По
крайней мере, пока со мной не проведут изгнание злого духа.
     Джилли с минуту молча смотрела на меня, а  потом  встала  и  вышла  в
кухню. Я пошел за ней и встал в дверях.  Джилли  вытащила  яйца,  булки  и
кофе.
     - Не нужно для меня ничего готовить, - запротестовал я.
     - Всего лишь завтрак, - улыбнулась она. Она разбила яйца  в  миску  и
заработала венчиком. - Ты думал об изгнании злого духа? - спросила она.  -
Не хочешь ли вызвать священника, который обеспечит покой твоей жене?
     Я покачал головой.
     - Сомневаюсь, что это поможет. Но не знаю, может, ты и права.  Однако
мне кажется, что эти призраки  из  Грейнитхед  удалятся  на  покой  только
тогда, когда мы узнаем, почему они все еще появляются, почему они не могут
обрести покой.
     - Речь о том, что нужно поднять со дна "Дэвида Дарка"?
     - Наверно, так. Эдвард считает, что решение именно в этом.
     - А ты как думаешь? - Джилли вынула сковороду и бросила в нее кусочки
подсолнечного маргарина.
     Я потер глаза руками.
     - Я стараюсь сохранить рассудок. Я сам не знаю. Я просто стараюсь  не
свихнуться.
     Джилли нежно посмотрела на меня.
     - Ты вообще не свихнулся. И ты чудесный любовник. Я  только  надеюсь,
что ты все-таки сможешь дать покой своей жене.
     Это замечание не требовало объяснений. Я смотрел,  как  Джилли  жарит
яичницу, готовит кофе и  гренки.  Я  подумал,  что  должен  поспать  перед
завтрашним погружением. Холодные воды пролива Грейнитхед, беспокойные, как
души умерших в городке, ждали прихода рассвета.



                                    17

     Около девяти утра мы уже плыли  через  Салемский  пролив  по  серому,
волнующемуся морю, покачиваясь на корме рыбацкой лодки "Алексис". В  лодке
было тридцать пять футов длины, и Эдвард,  Дан  Басс  и  еще  двое  коллег
Эдварда из музея наняли ее для общества на все утро.
     День был ясным, воздух обжигающе свежим, и было так  холодно,  что  я
даже  удивился.  Но  Эдвард  объяснил  мне,  что  на  море,  как  правило,
температура ниже, чем на суше, иногда  даже  градусов  на  пятнадцать.  На
северо-западе собирался огромный клин густых как сметана  туч.  По  оценке
Дана, у нас было от двух до трех часов на погружение,  прежде  чем  погода
испортится.
     Мне сразу понравился Дан Басс. Уверенный  в  себе,  лет  тридцати,  с
такими бледно-голубыми глазами,  будто  морская  вода  обесцветила  их  до
белизны. Он говорил с бостонским акцентом, глотая окончания слов, а  черты
его квадратного лица выдавали в нем  бостонского  ирландца.  Но,  управляя
лодкой, он сказал мне, что родился в Северной Каролине  и  впервые  нырял,
разыскивая суда в проливе Нимлино и заливе Вислоу.
     - Как-то добрался я до корпуса  торпедоносца  времен  второй  мировой
войны, который утонул во время шторма в сорок четвертом году.  Я  посветил
фонарем в окно,  и  угадай,  что  я  увидел?  Человеческий  череп,  в  уже
заржавевшей каске. В жизни больше не видел подобной чертовщины.
     У Эдварда было великолепное настроение, так же, как и у  его  коллег:
серьезного молодого  студента  по  имени  Джимми  Карлсен  и  веснушчатого
рыжеволосого историка из отдела этнологии Музея Пибоди, Форреста Броу. Оба
были опытными аквалангистами. Джимми щеголял в блузе с надписью на  спине:
"Увидеть Массачусетс и нырнуть".  Форрест  три  года  назад  участвовал  в
подъеме корабельных орудий и камбузной  утвари  с  корабля  восемнадцатого
века, затонувшего у Маунт Хоуп Пойнт у побережья Род-Айленд. Оба все время
объясняли мне со всеми подробностями, что они делают и почему, чтобы я  не
совершил по незнанию какой-нибудь фатальной ошибки, раз уж им от  меня  не
было никакой пользы.
     Джилли, закутанная в толстую  стеганую  парку  с  капюшоном,  обшитым
мехом, сидела на мостике рулевого с  записной  книжкой  и  секундомером  в
руке. Она почти не обращалась ко мне, но один раз перехватила мой взгляд и
послала улыбку, говорившую мне, что между нами все в порядке -  настолько,
насколько это возможно. Глаза ее слезились, наверно, от холодного ветра.
     Эдвард взял слово:
     - Мы будем искать дальше вдоль линии побережья, с того  момента,  где
закончили в прошлый раз. Дан  установит  лодку  в  точке  пересечения  тех
линий, которые мы наметили, - одна по отношению к маяку на острове Винтер,
а вторая - к башне епископального собора на Холме Квакеров. Якорь  бросаем
в месте, где эти направления пересекаются.
     Дан Басс подвел "Алексиса" немного ближе к берегу,  в  то  время  как
Форрест устанавливал положение. Установка лодки в назначенном месте заняла
несколько минут, но наконец мы бросили якорь и заглушили мотор.
     - Сейчас  отлив,  -  объяснил  Эдвард.  -  Но  через  пару  минут  он
закончится, и наступит самое безопасное время для ныряния.  Поскольку  это
твой первый раз, ты не должен оставаться под водой дольше  пяти  минут.  В
воде холодно и плохо видно, а у тебя и так будет много забот с дыханием  и
поддерживанием равновесия. Вначале ты должен освоиться со всем этим.
     Я почувствовал неприятные  судороги  в  желудке  и  испытал  огромное
желание предложить отсрочить мое посвящение в аквалангисты до  завтра  или
до будущей недели, может, даже до будущего года. Ветер раскачивал лодку  и
рвал на части наш сигнальный флаг, так что я не  знал,  трясусь  ли  я  от
холода или от страха.
     Дан обнял меня за плечи и сказал:
     - Ни о чем не беспокойся, Джон. Если умеешь плавать, то справишься  с
погружением, при условии, что  не  потеряешь  головы  и  будешь  слушаться
указаний. Во всяком случае, Эдвард - первоклассный аквалангист.  Он  будет
тебе помогать.
     Мы переоделись в обтягивающие водонепроницаемые  комбинезоны,  а  под
них одели подогнанные пробковые жилеты, чтобы  дополнительно  предохранить
себя от холода. Комбинезоны были белыми с оранжевыми капюшонами, чтобы нас
можно было заметить издалека даже в мутной воде - так объяснил Эдвард. Дан
Басс закрепил на мне баллон с воздухом и показал, как продувать  загубник,
чтобы выдуть пыль или воду, и как проверить,  правильно  ли  функционирует
регулятор расхода воздуха. Потом я надел на себя пояс с балластом,  а  Дан
поправил грузики так, чтобы они не мешали моим движениям.
     - Проверь также экипировку своего товарища, - напутствовал меня  Дан.
- Убедись, что помнишь, как действует  его  регулятор  воздуха  и  как  ты
можешь освободить его от балласта в случае нужды. И вообще, постарайся все
запомнить как можно лучше.
     При моем первом погружении в воду со мной шли Эдвард  и  Форрест.  Мы
закончили подготовку, сидя на борту лодки, а моим  товарищам  в  последнюю
минуту приходили в головы разные советы, которые  они  мне  еще  не  дали,
поэтому перед самым погружением моя голова напоминала мусорную корзину.  В
моей памяти плавали отрывки советов, что мне делать, если стекло  в  маске
запотеет, если перестанет поступать воздух, или (что было вероятнее всего)
если я впаду в панику.
     Джилли подошла ко мне, сжимая блокнот в руке, и стала за моей спиной.
Ветер развевал мех на ее капюшоне.
     - Удачи, - сказала она. - Будь осторожен.
     - Попробую, - ответил я, чувствуя сухость во рту. - Сейчас,  пожалуй,
я беспокоюсь даже больше, чем тогда, когда вылетели эти окна.
     - Какие окна? - спросил  Эдвард.  Он  посмотрел  на  меня,  потом  на
Джилли, но когда увидел, что ни один из нас не собирается ничего объяснять
ему, пожал плечами и отвернулся.
     - Готовы? Прыгаем!
     Я сунул загубник, помолился в душе и пятой точкой вперед упал в море.
     Внизу было холодно и царил полный хаос: ничего, кроме мутной  воды  и
поднимающихся пузырей воздуха. Но когда я  начал  погружаться,  я  заметил
поблизости яркое пятно комбинезона Эдварда, а с другой  стороны  еще  одно
светлое пятно: это Форрест прыгнул за нами. Я начал думать, что погружение
с аквалангом не так уж и страшно, как я его себе воображал.
     Все трое, работая ластами, мы включились в подводное течение.
     Эдвард и Форрест  ловко,  грациозно,  а  я  -  с  энтузиазмом,  но  в
значительно более плохом стиле. Океан был в этом месте не слишком  глубок,
особенно при отливе, футов двадцать-тридцать, не больше, но для меня  даже
это было чересчур. К тому же вода была так мутна, что я старался держаться
поближе к своим спутникам.
     По мере того,  как  мы  опускались  на  дно,  мне  было  все  труднее
сохранять устойчивость. Наконец, когда мы задержались  в  паре  футов  над
пологим склоном илистого побережья Грейнитхед, я почувствовал себя парящим
в невесомости - причем проявлял  явную  склонность  к  легким  подъемам  и
спускам, когда вдыхал и выдыхал воздух. Я был хорошим пловцом. В  школе  я
был в команде по плаванию и даже  завоевал  бронзовую  медаль  в  плавании
брассом. Но подводные поиски в  ледяном  черном  иле  на  северном  берегу
пролива Грейнитхед - это было совершенно другое дело.  Я  чувствовал  себя
неуклюжим, неопытным, взволнованным ребенком,  который  еще  не  полностью
овладел координацией движений.
     Эдвард вплыл в мое поле зрения и просигналил рукой: "Все в  порядке".
Этот же жест  имели  привычку  делать  таксисты  из  Сент-Луиса  при  виде
аппетитной женской фигурки, фланирующей по тротуару. Я ответил Эдварду тем
же и подумал, что его глаза за стеклом маски кажутся вытаращенными, как  у
утопленника.  Меня  предупредили,  чтобы  я  не  пытался   сигнализировать
поднятым  указательным  пальцем,  поскольку  это  имеет  совершенно   иное
значение. Форрест, вырвавшийся вперед  на  десять  или  пятнадцать  футов,
поторопил нас с началом поисков. Раз я должен оставаться  внизу  не  менее
пяти минут, подумал я, я могу принять участие в охоте на "Дэвида Дарка".
     Мы  планировали  систематически  обыскивать   место   вокруг   лодки,
передвигаясь по спирали против часовой стрелки, и отмечать места,  где  мы
уже были, с помощью белых табличек с номерами.  Мы  начали  с  точки,  где
лежал погруженный в ил якорь лодки, и  плыли  по  кругу,  пока  наконец  я
совершенно не  утерял  чувства  направления.  Однако  Форрест  в  середине
каждого круга вбивал в ил табличку, благодаря чему у нас была уверенность,
что мы не ходим по своим следам и не удаляемся слишком далеко  от  области
поиска.
     Я посмотрел на часы. Я  пробыл  под  водой  уже  минуты  три,  и  мне
потихоньку становилось не по себе. Не  только  из-за  холода  и  хлопот  с
координацией движений, но и из-за  клаустрофобии.  Хотя  вначале  я  дышал
свободно, я не сумел сохранить регулярный ритм и понял, что даже если  мой
разум не поддался панике, то мои легкие ведут себя все более нервно.
     Я попытался припомнить сигнал, обозначающий "есть проблемы, но ничего
серьезного". Нужно махнуть рукой, говорил Дан  Басс,  и  показать,  в  чем
дело. Как мне сообщить о клаустрофобии? Взять себя за  горло  и  показать,
что я задыхаюсь? Сжать голову руками?
     Помни, не впадай в панику, сказал я  сам  себе.  С  тобой  ничего  не
случилось. Ты можешь свободно плавать, ты можешь  свободно  дышать.  Более
того, тебе осталось только две минуты, а  потом  ты  можешь  вернуться  на
поверхность. Эдвард и Форрест займутся тобой.
     Но когда я снова поднял голову, то не увидел ни Эдварда, ни Форреста.
Я видел только мутную воду, густую как  каша,  ил  и  болтающийся  в  воде
мусор.
     Я обернулся и посмотрел назад, но снова увидел только воду.  Какая-то
заблудившаяся камбала проплыла рядом, как  герой  Диккенса,  блуждающий  в
лондонском тумане, быстро и  уверенно.  Но  где  же  белые  комбинезоны  и
оранжевые капюшоны, благодаря которым я должен видеть своих  товарищей  на
расстоянии в десять футов в подводной темноте?
     Не впадай в панику, повторил я себе. Они должны  быть  где-то  здесь,
неподалеку.  Если  ты  их  не  найдешь,  то  просто  вернешься  к   якорю,
руководствуясь табличками, и вынырнешь на поверхность.  Увы,  я  нигде  не
видел ни одной таблички, а вращаясь вокруг своей оси в поисках  товарищей,
я  снова  потерял  чувство  направления.  Я  чувствовал  холодный,  слегка
подталкивающий меня напор течения, но когда мы  начинали  погружение,  был
еще отлив, сейчас же начинался прилив. Я понятия не имел, куда меня  тащит
течение и как далеко меня уже снесло за время моего бесцельного верчения в
воде.
     Я быстро задышал, судорожно хватая воздух,  стараясь  не  думать  обо
всем том, от чего меня предостерегали Эдвард и Дан Басс. Если  тебе  нужно
всплыть, даже в случае крайней необходимости, не всплывай слишком  быстро.
Воздух,  находящийся  в  твоей  системе  кровообращения,   может   вызвать
закупорку  сосудов  -  и   немедленную   смерть.   Не   всплывай   быстрее
поднимающихся пузырьков воздуха, как мне сказал Дан Басс, и, если  можешь,
задержись по пути, чтобы выровнять давление.
     Следующей опасностью было то,  что  легкие  могли  разорваться.  Если
всплывешь на поверхность с большой глубины, декомпрессия  может  разорвать
легкие.
     Как послушная дрессированная собачка, я вернулся к тому месту, где  я
только что был. Я попытался успокоиться. Я  все  еще  не  видел  ни  следа
Эдварда и Форреста, я не мог найти никаких табличек  с  номерами,  поэтому
решил, что мне остается только одно: вынырнуть на поверхность. Несмотря на
прилив, наверняка меня недалеко отнесло от "Алексиса".
     Я уже собирался вверх, когда в мутной волнующейся воде заметил  белый
блеск. У меня слегка запотела маска, и я не мог точно оценить  расстояние,
но помнил, что под водой все предметы, видные через стекло маски,  кажутся
на три четверти ближе, чем в действительности. Это могли быть лишь  Эдвард
или Форрест. В окрестностях не было никаких других  аквалангистов,  а  это
что-то было явно крупнее рыбы. Мне сразу припомнились  "Челюсти",  но  Дан
Басс с легким раздражением заверил меня,  что  единственная  белая  акула,
которая  когда-либо  появлялась  у  берегов  Новой  Англии,   принадлежала
киностудии "Юниверсал Пикчерс".
     Я взял себя в руки и, стараясь дышать регулярно,  двинулся  над  дном
океана в направлении белого предмета. Он вращался  в  воде,  вибрировал  и
подпрыгивал, как будто его трепал прилив. Когда я подплыл ближе, я  пришел
к выводу, что это не может быть ни Эдвард, ни Форрест. Скорее,  это  кусок
паруса, который запутался в сетях и опустился на дно.
     Лишь когда я подплыл очень близко, на расстояние в два или три  фута,
я с леденящим чувством мерзкого страха и омерзения полностью осознал,  что
это была утопленница. В ту же секунду она повернулась ко мне, и  я  увидел
ее лицо, разорванное и  безглазое,  с  губами,  полусъеденными  рыбами,  с
волосами, вертикально вздымающимися вокруг головы,  как  водоросли.  Одета
она была в белую  ночную  сорочку,  которая  вздымалась  и  волновалась  в
течении прилива. Щиколотки утопленницы запутались  в  затонувшей  рыбацкой
сети, из-за чего она не могла всплыть на поверхность - но ее разлагающееся
тело было наполнено газом до такой степени, что оно  стояло  выпрямившись,
как гренадер на плацу, танцуя какой-то гротескный подводный балет в полном
одиночестве на дне моря у побережья Грейнитхед.
     Я отпрянул, пытаясь совладать со  страхом.  Полупереваренная  овсянка
подошла к горлу. Ради бога, сказал я себе, только  не  сейчас.  Если  тебя
вытошнит, ты подавишься и закончишь как эта Офелия с  глазами,  выеденными
рыбой. Поэтому успокойся. Смотри в другую сторону, забудь  об  Офелии,  ты
ведь все равно не сможешь ей ничем  помочь.  Успокойся.  Смотри  в  другую
сторону и медленно всплывай на поверхность, а потом позови на помощь.


 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу: [1] [2] [3] [4] [5]

Страница:  [2]