- ... И пошел вон спать! Завтра подъем в восемь! Зарядка,
линейка и завтрак, - прошипел свирепо Вожатый. У него кончалось
Z,  до  получки  было  так далеко... а заимообразно вот уже три
недели как никто не давал.
      - Я не буду вставать в восемь! - крикнул Петька.
      - Почему, сволочь?
      - В восемь встают одни скоты!
      - Чего?
      - Ну... рабочие всякие... колхоз-совхоз... Я даже в школу
к первому уроку никогда не ходил! Мой папа - заведующий!
      - Кто?
      - Заведующий мой папа!
      - И кем он заведует? - ехидно поинтересовался Вожатый.
      Петька задумался.
        -  Не  знаю,  -  признался  наконец  Петька.  -  Но  он
заведующий.
      - Ну и что?
      - А то! У нас денег как у Брежнева говна...
       Вожатый  в  ужасе  подскочил:  "Тихо, ты, охуевшая рожа!
Услышит кто..."
       -  Ну  и  пускай  услышит. Мне все можно - у меня папа -
заведующий.
      Теперь задумался Вожатый. Он с ужасом представил себе как
через пару дней у него  выйдет  Z:  "Может  попробовать  -  чем
собачий черт не шутит... А попадусь? Тут хитро надо."
       Вожатый  прокашлялся и потер лоб, словно вспомнил что-то
важное.
       -  Слушай,  Петька... Ладно, спать можешь завтра сколько
влезет, раз твой отец такой большой начальник. А  он  наверное,
хе-хе,  пешком совсем не ходит? Наверное все на "Волге?" Или на
"Жигулях?". Уж как метро  выглядит  забыл,  поди?  Слушай,  это
самое...  Балует  тебя?  Денег  тебе  дает?  Когда-нибудь? Дает
когда-нибудь, а? Небось - да?  -  сколько  скажешь,  столько  и
дает, а? А, Петька?
      Петька не на шутку изумился.
      - Мне? А зачем? Я у него и не прошу.
       -  Как  не  просишь?  Тогда  откуда ты знаешь что у него
денег...  м-м-много?
      - Я и не знаю. Просто папа так говорит. Он говорит, что у
нас денег, как у ... Ну, словом мы - хозяева жизни, и  нам  все
можно.
       Вожатый  постарался  взять  себя в руки. Деньги ему были
нужны очень!
       - Ну а на конфеты? Или на мороженое на кино, там, всякое
разное... Тоже не просишь?
       -  Ты  совсем  что-ли  дурак?  При чем здесь деньги? Мне
мамаша все это приносит. И в кино водит. Каждый день!
      "Он совсем кретин, - подумал Вожатый, - он не знает зачем
деньги!"
      - Петька! А вот если, ну допустим, ты попросишь... Денег.
У папы. Он даст тебе?
       - Конечно даст! Я весной просил у него велосипед, так он
дал. А потом просил, чтобы он избил математичку, потому что она
мразь  и  ставит  мне двойки. Так он ее так отмудохал! Мой папа
все делает, что я попрошу! Он - заведующий!
      Вожатый наконец решился.
      - Ну а что-нибудь, хотя бы, он тебе не разрешает?
      Петька загрустил и кивнул.
       -  Не  разрешает.  Курить,  пес, не дает, мразь, сука...
Избил, когда я украл у него пачку.
      "Здорово! - обрадовался Вожатый, - Теперь он мой."
      - Петька! А хочешь покурить!
      - Да ну... Брешешь. Взрослые никогда не дают курить. Даже
спички отнимают.
       -  Я серьезно. Я принесу тебе целую пачку. Красивую! Там
будет двадцать сигарет - кури, хоть обкурись! И спичек принесу.
      - Ну... неси...
       Вожатый натянуто хихикнул: "Не так все просто. Я - тебе,
ты - мне!"
      - А чего тебе надо?
      - Попроси у папы денег. Только - не говори, что для меня.
Скажи... ну - наври чего-нибудь.
      Петька озадачился.
       - Ладно. Я попрошу, хотя никогда не просил. Да я и врать
не буду - и так, вроде, должен дать. Завтра позвоню по телефону
и  скажу,  чтобы  прислал.  А ты не врешь насчет покурить? А то
папе скажу - он тебя так отмудохает...
       Утром  Вожатый повел Петьку звонить. На всякий случай он
решил, что лучше сделать это не из приемной директора лагеря, а
с вахты, где дежурил местный алкоголик Гаврилов.
       -  Гаврилов,  подь  сюды,  - вызвал он сторожа наружу, -
пускай пацан позвонит.
       Петька  вышел  довольный. Вожатый схватил его под руку и
потащил прочь.
       -  Давай,  Гаврилов,  -  махнул он рукой, - нет времени,
потом увидимся.
       Гаврилов  дрожал  с  похмелья и возразить не смог - лишь
горестно кивнул. Бесплатно звонить в город с казенного телефона
он дозволял за сто грамм. Сегодня его провели. Ему было плохо и
обидно. Гаврилов поклялся отомстить.
       Вожатый  увел  Петьку на сто шагов, и лишь тогда выдавил
страшным шепотом:
      - Ну?
      - Ну че, ну! Ну, ну... Папа сказал - можно!
      - Сколько?
      Петька округлил глаза.
      - Так странно! Он тоже спросил.
      - А ты чего?
      - А я спросил, а сколько бывает?
      "Во, дебил!" - в ужасе подумал Вожатый.
       -  А он сказал: бывает... - Петька с трудом вспоминал, -
бывает это... один, пять, семнадцать, двадцать... этих, как его
- рублев. Или рубелей. Я не запомнил.
       Вожатого  пробил  пот.  Уже  не владея собой, он схватил
Петьку за шиворот и истерически завизжал:
      - Ну а ты! А ты!
       Петька  аж  посерел:  "Ты  че!  Че! Взбесился! Помогите!
Помо..."
      - Сколько ты ему сказал, сука! Сколько! Сколько!
      - А-а-а! Помогите! Не знаю! Я сказал ему- не знаю!
      - А он!
       - А он - отпусти, псих! - а он... с-с-сказал чтоб я - да
не тряси ты  меня,  козел,  -  чтоб  я  по-подумал  и  позвонил
снова...   Ух...  Чуть  не задушил, козел! Скажу папе - он тебя
отмудохает!!  Вот увидишь, козел - отмудохает, понял!!!
       Ругаясь  и  воя,  Петька  скрылся  в кустах; Вожатый-же,
уселся прямо на дорогу, заплакал... Z оставалось на один  день.
      Вечером пионеры играли в футбол. Петька носился вместе со
всеми, пиная мяч одновременно за  обе  команды.  Играть  он  не
умел,  но  дети  Петьку побаивались и не прогоняли. Тут и нашел
его Вожатый.
      - Петька! - позвал негромко и виновато.
       - Блин! Опять ты привязался! Ну че тебе еще надо, козел!
      - Ты это... поди сюда. Не бойся, я драться не буду. Ты же
- хе-хе - меня сильнее... Ты же ведь сам меня отмудохаешь, если
захочешь. Зачем тебе папа! Ты же сам ведь можешь!
       Петька  с  подозрением  посмотрел  на  свои  руки, потом
зачем-то на ноги...
      - Ну... И отмудохаю, если захочу. А че?
       -  Давай, Петька, лучше помиримся. Я ведь от обещания не
отказываюсь. От сигарет, в смысле. Позвони  папе  еще  раз,  а?
Позвони, Петь! Только скажи, что надо двадцать пять рублев. Или
рубелей. А как дашь их мне, я тебе сразу и пачку... А, Петь! Ну
Петенька! Ну позвони папе...
      Двадцати пяти рублей должно было хватить примерно на пять
порций Z.  Просить больше Вожатый остерегался.
       "На  первый раз", - подумал Вожатый. Пот струился по его
давно не бритой морде. Выглядел он страшно.
      Петька пожал плечами.
       - Во дурак... Ну ладно. Но только в последний раз! Опять
наебешь - отмудохаю!
       Операция прошла как по маслу: Вожатый спер для Гаврилова
полбутылки политуры, тот простил обиду, и даже разрешил  Петьке
позвонить  дважды  -  папе  на работу и однокласснику, которого
Петька обозвал козлом сраным и пообещал  отмудохать.  В  тот-же
день папа прислал в лагерь своего шофера с обещанной суммой.
        -  Красивые...  -  удивленно  рассматривал  Петька  две
десятирублевые и  пятирублевую  купюру,  -  никогда  раньше  не
видел.  А зачем они нужны, это что, как билеты на аттракцион?
       -  Не...  это  для  другого,  - уклонился Вожатый, - это
только взрослым нужно... иногда. Ну, давай, давай скорее!
      - Руки! - Крикнул Петька. - Смотри! Отмудохаю, если че...
       -  Петенька,  ну  я  же обещал... Через час будет у тебя
пачка "Космоса"!
       -  "Космоса"?  Это хорошо! Мой папа их курит, а говорит,
что рабочие и крестьяне скоты и сосут  "Приму",  да  "Беломор".
Ладно, держи свои рубели. Я жду. Опоздаешь - отмудохаю!
       На  самом  деле  Вожатому  потребовалось  гораздо меньше
времени для того, чтобы выйти за территорию лагеря, перейти  по
мосту через речку, оказаться в поселке, зайти в сельпо и купить
за  шестьдесят  копеек  красивую  синюю  пачку  с  изображением
космической  ракеты.  Чистый доход с операции составил двадцать
четыре рубля сорок копеек. Вожатый подумал и купил еще  коробку
спичек  за  одну  копейку. На общий баланс это не повлияло, так
как копейка валялась в его грязном кармане уже месяц.
      "Заебись! - решил Вожатый. - Теперь к Ломоносову!"
       Ломоносовым  за  глаза  обзывали  Терентия  Прокофьевича
Офиногенова-Каца, преподавателя химии в  поселковой  школе,  по
ночам     тайком     изготовлявшего     Z     в     самодельной
фабрике-лаборатории,  помещавшейся  в  сарае.  Сам   он   гордо
именовал  себя  "драг-дилером",  вычитав это загадочное слово в
"Огоньке", и  не  разобравшись  до  конца  в  его  смысле;  еще
Офиногенов-Кац   был   членом  Партии  и  секретарем  школьного
Партбюро, а еще - полным идиотом.  Единственное,  что  он  знал
хорошо - так это химию.
      Вожатый, направился на Сельскохозяйственную восемь.
       -  Здорово, химик! - поприветствовал он учителя, который
рыл в саду какую-то яму.
      - А... Ага, - глядя в сторону отвечал тот.
      - Что, яму роешь?
       -  Не...  Это я так! - испуганно крикнул Офиногенов-Кац,
как будто его застукали по меньшей мере за занятием  онанизмом.
Рискованный  бизнес  вконец  подорвал  слабые  нервы  учителя и
временами он начинал бояться всего и всех. Терентий Прокофьевич
резко отшвырнул лопату и нервно закурил.
       -  Каникулы  нынче?  -  зачем-то  спросил  Вожатый и без
приглашения прошел через калитку в сад.
       - Почему? - опять испугался учитель. - А, да - каникулы,
каникулы! Каникулы! Плохо, что каникулы, очень плохо...
      - Это почему плохо, Терентий?
      - А потому! Что!
       "Ясно, - уныло подумал Вожатый. - Уроков нет, детей нет,
авторучки воровать не у кого. Минус паста -  важнейший  элемент
продукта. Щас цену заломит..."
      И Терентий Прокофьевич заломил.
      - Ты что! - побледнел клиент. - Душу вынуть хочешь!
      Учитель задрожал, но не отступил.
      - Ну давай хоть по пять пятьдесят!
      - Не...
      - Идиот! Пять пятьдесят пять!
       Сошлись на пять шестьдесят три. Учитель нырнул в сарай и
моментально вернулся с газетным свертком, в котором угадывалось
нечто мягкое и шершавое.
      - Осторожней, - шепнул химик.
      - Знаем, знаем. Сам бы поберегся. А то будешь жадничать -
так кто-нибудь обидится, да в менты... А там разговор короткий.
       - А че! - крикнул вдогонку Терентий Прокофьевич - Я ниче
не делаю!
       "Четыре  дозы  по  пять  шестьдесят  три,  - подсчитывал
Вожатый, возвращаясь в  лагерь,  -  равно  двадцать  два  рубля
пятьдесят   две  копейки.  Должно  остаться  рубль  восемьдесят
восемь. Так, пересчитаем... все верно! Отдать пацану сигареты и
- ..."
      Вожатый аж замяукал в предвкушении дозы.
       Петька  радостно  схватил  пачку  и  коробку  спичек, не
поблагодарил и заметил:
      - Че так долго шлялся...
       -  Петь, только ты быстро не кури! Капля никотина... сам
знаешь... И не давай никому. И не говори.
      Петька рассмеялся неприятным скрипучим голосом:
      - Чтобы я кому-то чего-то! За просто так! Не, ты все-таки
мудак конченый!
       Вечером  Вожатый  отсутствовал  на  линейке.  Ничего  не
соображая, весь грязный и липкий (он  наложил  в  штаны  -  это
случается   со   всеми,   кто   употребляет   Z,  не  прочистив
предварительно клизмой  кишечник)  валялся  он  в  луже  позади
лагерного  тира - место исключительно проверенное и безопасное.
Его  правая  рука  яростно  скребла  воздух,   зрачки   безумно
вращались, рот шипел грязные ругательства.
      В мозгах Вожатого кружились прекрасные видения...
       В  это  же  самое  время,  буквально в пятидесяти метрах
отсюда, в кустах боярышника сидел Петька и с силой дул в фильтр
зажженной  сигареты, извергая при этом столб грязно-серого дыма
такой высоты, что окажись кто рядом... но все были на линейке и
Петьку на сей раз пронесло.
      Через два дня пионер сам подошел к Вожатому.
      - У меня остались только две сигареты!
      "А у меня только одна доза", - сосчитал Вожатый. Он сидел
в служебной комнате и подсчитывал процент проведенных за неделю
культурно-оздоровительных мероприятий от плана.
      - Петь, так же сделаем?
      - Ага. Только я хочу две пачки.
       "Я  тоже  хочу",  -  решил Вожатый: "Это будет стоить...
щас-щас... Вот. Пятьдесят восемь рублев. Или рубелей. Смотри  -
кому как больше нравится."
      - Рубелей. Пятьдесят восемь. Ага. Пошли звонить?
       -  Погоди,  Петь.  Давай я тебе цифру на ладони нарисую,
чтобы ты не забыл. Во! А теперь пойдем.
       Гаврилову  Вожатый  отдал рубль, тот самый из остатка за
прошлые дозы.  Петька звонил долго.
       -  Он  говорит,  а зачем тебе, - высунул наконец он свою
морду из комнаты.
      Вожатый похолодел.
      - Кому, мне?
      - Да не! Он у меня спрашивает, зачем мне рубели.
       - Скажи это... Конфеты! Нет, блядь... Мороженое! Что-же,
что-же, что-же... А! Взятка! - сообразил Вожатый. - Скажи,  что
тебе надо дать взятку! Твой папа поймет! Иди!
      Петька поговорил еще с минуту, затем вышел.
      - Папа меня похвалил и обещал прислать семьдесят!
       От  такой удачи Вожатому захотелось воспарить кречетом и
огласить окрестности торжественным воем!
      - Я дам тебе три пачки, Петька! - провозгласил он. У него
еще оставались восемьдесят восемь копеек. "Черт с ними, хорошие
отношения  тоже  не  помешают.  Только  надо еще клизму купить,
надоело ходить обосраным... уже пионеры смеются."
       Операция  снова удалась: Вожатый приобрел двенадцать доз
(по пять шестьдесят пять), а также клизму; Петька получил  свои
три  пачки  и две коробки спичек, которые тут-же спрятал в щель
под кроватью соседа.
       От  свалившихся  за  последние  дни удач Вожатый охренел
совершенно: он употреблял уже по  две  дозы  в  день,  забросил
служебные  обязанности;  вот  только  говном  от него больше не
пахло, а пахло той самой вонючей никогда  не  высыхающей  лужей
прямо за тиром, где часами валялся теперь воспитатель советской
пионерии, шипя и царапая пустоту отросшими за недели ногтями. В
конце  концов  его  вызвали  к  директору  лагеря.  В  кабинете
директор был не один, а в компании с главврачом.
      - Вы это, чего... - начал Вожатый.
       Директор взглянул на вонючее небритое чудовище с мутными
глазами, затем вопросительно  посмотрел  на  докторшу.  Та  еле
заметно кивнула.
       -  Понятно,  -  сказал  директор. Бывший военный, он был
человеком добрым и справедливым; его любили  как  дети,  так  и
персонал.  -  Ублюдок!  Наркоман!  Пидарас!  Вон отсюда! Вон из
лагеря!  Заявление  на  стол,  мразь,  сука,  блядь,   сионист,
антисоветчик!
       -  Я  буду  жаловаться,  -  протянул  Вожатый деревянным
голосом, повернулся и вышел. Ему было все равно. Он направлялся
к  тиру.  У  него  оставалось  еще  три дозы. Петька перехватил
Вожатого на полдороги.
      - Слушай, у нас послезавтра смена кончается.
      - А-а... это...
      - Чего это с тобой? - удивился Петька. - Заболел, что-ли?
      Наконец Вожатый понял кто перед ним.
      - Тебе чего?
       - Чего, чего... Смена, говорю кончается. И сигареты тоже
кончились. А там, дома мне никто уже  не  даст.  Давай  ты  мне
принесешь десять пачек. А я стрельну у папы сто рубелей.
      Петька уже начинал соображать причинно-следственную связь
между количеством денег и сигарет.
      - Сто двадцать, - выдавил Вожатый и побрел далее.
      На этот раз Петька сам договорился с Гавриловым позвонить
в долг. Гаврилов так полюбил за последнее  время  человечество,
что  с удовольствием согласился, только добавил, что долг будет
стоить на сто грамм больше,  либо  в  эквиваленте.  Сто  рублей
(все-таки  не сто двадцать) прибыли в тот-же день - их привезла
Петькина мамаша, которая явилась помочь сыночку собрать вещи  к
послезавтрашнему  отъезду.  Петька удрал от родительницы только
вечером, но разыскать Вожатого не смог. Тот сам нашел  пионера,
забравшись ночью через окно в спальню.
      - Ты где был! - прошипел Петька.
       - Тихо! Меня уволили. Я не могу здесь больше появляться.
Давай деньги.
      - Не дам!
      - Что?
      - Не дам! Я раздумал!
      - Чего раздумал?
       - Курить раздумал. Противно, на самом деле. Голова потом
кружится, кашляешь... Не буду я курить больше. Вон - ты же  сам
не  куришь!  И  Иван Иванович не курит, директор. Не - я теперь
кое-чего другого хочу. Сделаешь  -  получишь  сто  рубелей,  не
сделаешь  - не получишь! И еще я папе расскажу про все. Меня он
простит, а тебя отмудохает!
       Вожатый затрясся от ужаса не только перед угрозой потери
денег на дозы, но и перед кошмаром разоблачения.
      - Петя... Ты это... И чего ты теперь хочешь?
       Петька  покрутил  головой.  Пионеры  спали,  большинство
храпело.  Тогда  Петька  приложил  палец  к  губам  и  произнес
страшным шепотом:
      - Я хочу в Америку!
      - Ку... куда?
       -  Оглох,  обезьяна!  В  Америку хочу! В этот, как его -
Масачутс. Там индейцы. Мне Огурцадзе рассказал. Мы с нем вместе
удрать  туда  хотели, да он зассал, козел. Ничего, я его завтра
еще отмудохаю. Ты в Америку можешь  устроить?  А  то  все  папе
расскажу!
         Вожатый    лихорадочно    соображал,    однако   кроме
"дебил-дегенерат-идиот" ничего не рождалось в  его  ослабленных
мозгах.  Постепенно,  однако, некий план забрезжил на горизонте
сознания - сперва туманный, он все концентрировался  и  наконец
сложился  в четкую разумную структуру. Вожатый еще раз перебрал
все подробности и кивнул сам себе. План был дик, в другое время
сам разработчик назвал бы его чудовищным, но теперь...
      - Z, - прошептал Вожатый.
      - Чего? - не понял пионер.
      - Петька, ты хоть сам-то знаешь где эта Америка?
       -  Понятия  не  имею!  Но  Огурцадзе  говорил, что очень
далеко.
       -  Нет...  -  задумчиво  произнес  Вожатый,  - не очень.
Приходи завтра в одиннадцать к Гаврилову.  Я  буду  там  и  все
устрою.  Отправлю тебя в эту твою ебаную Америку. Давай деньги.
       - Будет Америка, будут и деньги, - рассудительно обрезал
Петька.
       Наутро  в  девять  Вожатый  покинул  сторожа, к которому
перетащил вещи и где заночевал. Через  полчаса  он  вернулся  с
бутылкой  самогона  и  кое-какой закуской. Все это под страшное
честное  слово  он  выпросил  в  поселке  в   долг.   Гаврилова
необходимо было похмелить - разговор предстоял серьезный.
       Говорили  где-то  минут сорок пять; в результате упорный
Гаврилов поднял цену с десяти  аж  до  восемнадцати  "рубелей".
Ровно в одиннадцать явился Петька.
       - Ну, едем в Америку, или нет! - с порога заявил пионер.
      - Деньги принес? - мрачно спросил Вожатый.
       -  Вот  они,  -  Петька  похлопал  по карману рубашки. -
Приедем в Америку - отдам, а щас нет. А ну как наебете!
       Вожатый  посмотрел  на  Гаврилова.  Тот  ответил  долгим
задумчивым взглядом.
      - Давай, Гаврилов, - сказал Вожатый.
      Гаврилов кивнул, встал с раскладушки и направился куда-то
в подсобку. Оттуда он вернулся, держа в руке топор.
      - Это чего? - изумился Петька.
      - Это компас, - ответил Гаврилов.
      - Какой же это компас? Это же топор!
      - Не... Это компас. Специальной фабрикации. Американский.
Новой конструкции.
      -  Дженерал   моторз.   Корпорейшн,  -  добавил  Вожатый,
вспомнив кое-что из иностранных языков.
       От  обилия  заграничных слов Петька успокоился. Гаврилов
взял его за руку.
       "Во  время  войны я был проводником." Петька уважительно
взглянул на старого алкаша. "Я  тут  все  знаю,  хрясть  его  в
шмудь.  И где Европа знаю, и где Америка знаю. И не нашлось еще
такой Америки, чтоб  от  меня  спряталась.  Скажуть  -  хоть  в
Израиль   отведу,   хрясть  его  в  шмудь.  За  восемнадцать-то
рублей... Да с компасом!"
       В  сорок первом Гаврилов действительно был проводником -
помогал немцам незаметнее подбираться к партизанским базам.
       -  Пока,  Петька,  - ласково сказал Вожатый. - Ты только
возвращайся скорей, может еще и свидимся!
      - Давай, - махнул рукой Петька. - Все, Гаврилов, пошли. В
Америку хочу. А мы на троллейбусе поедем?
       Вожатый  еще  некоторое  время  наблюдал  через  окно за
сторожем, который, неторопливо покачиваясь, держа в одной  руке
"компас",  а  в  другой  -  ладонь  маленького  идиота,  брел в
сторону, противоположную поселку. Через пять минут оба скрылись
в  лесу.   Тогда  Вожатый  вышел  на  улицу и, немного подумав,
решительным  шагом  направился  к  железной  дороге,  по  обеим
сторонам которой громоздились высокие орешниковые заросли.
      "Джунгли", - думал Вожатый, располагаясь в растении.
       Он  вспомнил, что оставил клизму в сторожке у Гаврилова.
"Хуй с ним - обосрусь и обосрусь.  Не  с  девками  на  танцах!"
Вожатый  медленно  развернул  газету  и сладострастно вздохнул.
Последняя зеленая липкая пластинка  пахнула  знакомым  болотным
ароматом.   Вожатый,  тихонько подвывая, взял ее в правую руку,
медленно поднес к морде... Внезапно, коротким сильным движением
он  припечатал  пластину  ко  рту и начал жадно лизать гадость.
Через пять минут он уже царапал космос.
       Вечером  Вожатый  добрел до сторожки. Гаврилов уже успел
купить две поллитры и помыть топор.
       - Удачно? - вяло спросил Вожатый. На самом деле ему было
все равно.
       - Как курицу! - весело отвечал сторож. - Даже не пикнул,
собака, хрясть его в шмудь!
      - А тело?
       -  Там  валяется... - неопределенно махнул Гаврилов. - Я
его сучьями забросал. Гы! Отвел в Америку,  называется,  хрясть
его в шмудь.
       -  А деньги? - Вожатый тупо сидел на табуретке и задавал
вопросы тусклым, безжизненным голосом.
       -  Вон, на столе. Чур - водяра пополам. Я оттуда взял. И
восемнадцать моих заработанных. Как курицу, хрясть его в шмудь!
В Америку ему захотелось! Вот и отвел в Америку! А захотел бы -
да хоть в Израиль! Хоть в Африку, хрясть  его  в  шмудь!  Да  с
компасом!  Да за восемнадцать-то рублей...
      "Рублев, - пробормотал Вожатый. - Или рубелей?".
       - Устал, что-ль? Ну и воняешь ты, брат. Давай, приляг...
      Вожатый с трудом встал с табурета, медленно растянулся на
полушубке, что валялся прямо на пыльном полу, и закрыл глаза.
      - Кому как нравится, - сказал Вожатый.



 

КОНЕЦ...
Другие книги рубрики: юмористическая литература
Оставить комментарий по этой книге

Страница:  [1]