Перевод с индийского издания 1963 г. (полный текст без сокращения)


     ПРЕДИСЛОВИЕ

"Автобиография" Иогананды--это одна из немногих книг об индийских
мудрецах, которая написана не журналистом или иностранцем, а человеком
их собственной рассы и подготовки; короче, эта книга о йогинах,
написанная Йогином. Как повествование о необычной жизни и силах
современных индийских святых, книга Иогананды важна и для сегодняшнего
дня, и для будущего. Талантливый автор, несомненно, заслуживает
уважения и благодарности за необычную летопись своей жизни, одним из
самых откровенных докумпентов, когда-либо появлявшихся на Западе. Она
раскрывает глубочайшие недра ума и сердца индийского народа и духовные
богатства Индии.

На следующий день Раму с робостью приблизился к Лахири Махасайа. Он
ощущал почти стыд, когда просил о том, чтобы к его духовному
сверхизобилию прибавилось еще и физическое благосостояние:

--Учитель, в вас пребывает Светоносец Вселенной. Я молю вас пролить
Его свет на мои глаза, чтобы я мог увидеть меньший свет--свет солнца.

--Раму, ты ставишь меня в трудное положение. Я не обладаю целительной
силой.

--Господин, но Бесконечное внутри вас, несомненно, может исцелить
меня.

--Действительно, Раму, это совсем иное дело. Нет границ
Божественному! Тот, Кто зажигает звезды и клетки тела таинственные
сиянием жизни, конечно, в состоянии принести твоим глаза дар
зрения.

Учитель коснулся лба Раму в точке между бровями /5/:

--Удерживай ум сосредоточенным на этом месте, почаще произноси имя
пророка Рамы. Продолжай все это в течение семи дней. Тогда для тебя
наступит рассвет, в котором  ты узришь красоту солнца".
Пожалуйста, будьте откровенны: ведь вы боролись только с бескостными,
опоенными опием животными, не так ли?

Я не счел нужным отвечать на столь оскорбительный вопрос.

--Я предлагаю вам бороться с моим недавно пойманным тигром по имени
Рраджа Бегум /2/. Если вы сможете успешно с ним справиться, связать
его цепью и выйти из клетки в полном сознании, я подарю вам этого
коралевского тигра; кроме того, вы получите несколько тысяч рупий и
другие подарки. Но если вы не согласитесь  встретиться с ним в битве,
я опозорю вас по всему княжеству как обманщика.

Такие обидные слова ударили меня подобно целому залпу пуль, и я
сердитым голосом выкрикнул свое согласие. Привставший в возбуждении со
своего стула принц с улыбкой садиста опустился на место.Он напомнил
мне римских императоров, которые наслаждались, посылая христиан на
арену с дикими зверями. Принц сказал:

--Ваше единоборство состоится через неделю. Мне жаль, но я не могу
разрешить вам заранее посмотреть на тигра.

Не знаю, чего боялся принц: того ли, что я сумею загипнотизировать
зверя, или того, что я смогу тайно накормить его опием. Я покинул
дворец, не удивляясь тому, что на сей раз не было кареты принца и
роскошного зонтика. Всю следующую неделю я методически подготавливал
ум и тело к предстоящему испытанию. Через слугу я узнал поразительные
вещи. Ужасное предсказание, которое святой человек сделал моему отцу,
каким-то образом стало широко известно, обрастая по мере
распространения невероятными подробностями. Многие простые деревенские
люди верили, что злой дух, проклятый  богами, воплотился в тигра,
который по ночам принимал демонические формы, а днем оставался
полосатым зверем. И вот этот самый демон-тигр, как полагали, должен
был смирить меня.

Другая версия заключалась в том, что молитвы животных Богу-тигру
получили свой ответ в виде Раджа Бегума. Он должен был явиться как
орудие наказания дерзкого двуногого,Ю который так оскорбил весь род
тигров! Лишенный шерсти, не имеющий клыков, человек осмеливается
бросать высоз тигру, животному, вооруженному мощными мускулами и
могучими когтями! Поселяне заявляли, что вся злоба униженных животных
собралась в данный момент в Раджа Бегуме, чтобы привести в действие
скрытый закон и вызвать  посрамление гордого укротителя тигров.

Мой слуга далее сообщил, что принц выступил в роли организатора и
устроителя поединка между человеком и зверем. Под его наблюдением
выстроили павильон с навесом, рассчитанный на несколько тысяч
зрителей. В центре помещался Раджа Бегум в огромной железной клетке.
Клетку окружал еще один барьер для безопасности зрителей. Пленник
беспрерывно издавал рычание, от которого кровь стыла в жилах; кормили
его скудно, чтобы вызвать невероятный голод. Возможно, принц
предполагалЮ что я достанусь тигру в награду на обед. Грохот барабанов
возвестил о необычайном единоборстве, целые толпы горожан и жителей
предместий жадно покупали билеты. В день битвы сотни людей не смогли
найти для себя мест, многие пролезали сквозь отверстия в стене, толпа
заполнила все пространство на галерее!

По мере того, как рассказ приближался к развязке, росло и мое
возбуждение; Чанди в страхе безмолствовал.

"Я спокойно появился среди душераздирающего рычанья Рраджа Бегума и
гула несколько напуганной толпы. У меня на бедрах была небольшая
повязка, остальное тело не было защищено одеждой. Я отодвинул задвижку
двери первого барьера и спокойно закрыл ее за собой. Тигр  почуял
добычу. С грохотом прыгнув на прутья решетки, он приветствовал меня
ужасающим ревом. Объятые страхом и халостью зрители замолчали; но едва
лишь дверь захлопнулась, Раджа Бегум, не раздумывая, бросился на меня.
Моя правая рука сразу оказалась страшно изодрана. Кровь хлынула
потоком: а ведь человеческая кровь--самая сильная приманка для тигра.
Казалось, предсказание святого вот-вот исполнится. Я моментально
оправился от повреждения, которое было первым серьезным повреждением,
полученным мною за все время. Закинув за спину пальцы с запекшейся
кровью, я нанес сокрушающий удар левой рукой. Зверь перевернулся в
воздухе и покатился к противоположной стороне клетки, а затем вновь
судорожно прыгнул вперед. И снова на его голову обрушился удар моего
знаменитого кулака.

Но Раджа Бегум уже испробовал крови, и ее вкус действовал на него  как
глоток вина на пьяницу, долго не пробовавшего спиртного. Яростные
нападения зверя сопровождались оглушающим ревом и следовали одно за
другим. Мне приходилось защищаться только одной рукой, и я оставался
уязвимым для когтей и клыков. Но мои удары оказывались хорошим
возмездием. Покрытые кровью друг друга, мы сражались не на жизнь, а на
смерть. Клетка превратилась в кромешный ад; кровь брызгала во все
стороны, и горло зверя издавало вопли, полные боли и предсмертной
тоски.

"Застрелите его! Убейте тигра!"--кричали зрители. Но человек и зверьт
двигались так быстро, что пули стражей пролетали мимо. Я собрал всю
силу воли, яростно заревел и нанес тигру последний оглушивший его
удар. Тигр впал в беспамятство и лежал неподвижно!"

--Как котенок!--вставил я.

Свами добродушно рассмеялся, а затем продолжил свой захватывающий
рассказ: "Раджа Бегум был, наконец, побежден. Его царственная гордость
подверглась еще одному унижению: истерзанными руками я бесстрашно
разжал его челюсти и с течение драматического мгновенья держал голову
в его пасти. Затем я оглянулся, ища цепь. Взяв одну из цепей, лежавших
кучей на полу, я привязал тигра за шею к прутьям клетки и с торжеством
двинулся к двери.

Но этот воплощенный дьявол Раджа Бегум обладал неслыханной
выносливостью, достойной его предполагаемого демонического
происхождения. В невообразимом порыве он порвал цепь и прыгнул мне на
спиную Челюсти зверя сомкнулись на моем плече, и я тяжело рухнул на
землю. Однако через мгновенье я подмял его под себя. Оглушенный
беспощадными ударами коварный зверь впал в бессознательное состояние.
На этот раз я привязал его более тщательно и медленно выбрался из
клетки.

Затем я услышал новый вой, но это были одобрительные крики.
Приветственные восклицания вырывались как будто из одной гиганской
глотки. Страшно искалеченный, я, тем не менее, выполнил три условия
схватки: оглушил тигра, связал его цепью и вышел из клетки без
посторонней помощи. Вдобавок я так сильно оглушил и напугал хищника,
что  он был вынужден терпеливо держать раскрытой пасть, не решаясь
воспользоваться такой наградой, как моя голова. Мне забинтовали раны,
а затем я был увенчан гирляндами и украшен почетными знаками, К моим
ногам лился дождь золотых слитков. Весь город был охвачен ликованием,
повсюду велись бесконечные разговоры о моей победе над одним из самых
крупных и свирепых тигров, когда-либо виденных людьми. Как было
обещано, я получил в подарок Раджа Бегума. Но я не ощутил никакой
радости, мое сердце постигла духовная  перемена, как если бы, выходя
из клет5ки, я запер также двери и за всем мирским честолюбием.

Последовал горестный период: с заражением крови я лежал при смерти в
течение шести месяцев. Когда же я поправился настолько, что смог
покинуть Куч-Бихар, я вернулся в родной город.

"Теперь я знаю, что мой учитель--это святой человек, и он сделал мне
мудрое предостережение,--смиренно признался я моему отцу.--О, если бы
я только мог найти его!"

Это желание было искренним, и на следующий день святой появился без
предупреждения.

--Ты уже достаточно укрощал тигров,--промолвил он со спокойной
убедительностью.--Иди со мной, я научу тебя, как подчинять зверей
незнания, которые ревуто в джунглях человеческого разумаю. Ты привык к
толпе зрителей; пусть же теперь легионы ангелов радуются твоим успехам
в йоге.

И вот я был посвящен святым гуру в духовную практику йоги. Он открыл
двери моей души, заржавленные и недвижные от долгого пренебрежения.
Рука об руку мы отправились в Гималаи для моего обучения".

Чанди и я склонились к ногам свами, благодаря его за рассказ о своей
бурной жизни. Мы с другом чувствовали себя полностью удовлетворенными
и вознагражденными за долгое ожидание в холодной гостиной.

Примечания к главе 6

<186>/1/ Созон--его монашеское имя, а в народе он был известен под
именем "свами-тигра".

/2/ "Принц-принцесса". Это имя было дано в знак того, что зверь
соединял в себе ярость тигра и тигрицы.

Глава 7. Летающий святой

--Я видел, как йогин находился в воздухе в нескольких футах от земли.
Это было вчера вечером, во время групповой молитвы,--выразительно
говорил мой друг Упендра Мохан Чаудхри. Я ответил ему полной
энтузиазма улыбкой:

--Может быть, я смогу угадать его имя? Это Бжадура Махасайа, с Верхней
Круговой улицы?

Упендра утвердительно кивнул, немного разочарованный тем, что его
новость оказалась уже известной. Друзьям было хорошо знакомо мое
желание разузнавать все, что касается разных святых, и они получали
удовольствие, если им удавалось натолкнуть меня на новый след.

--Это йогин живет так близко от моего дома, что я часто его
посещаю,--продолжал я. Мои слова вызвали горячий интерес на лице
Упендры, и я сделал дальнейшее признание:

--Я видел, как он демонстрировал замечательные феномены. Он в
совершенстве  владеет восемью методами пранайямы <186>1/, о которых
упоминается в древних иоговских трактатах. Однажды Бхадури Махасайа
выполнял передо мной бхастрика-пранайаму и делал это с такой силой,
что, казалось, в комнате поднялась настоящая буря. Затем он шумно
выдохнул воздух и оставался без движения в высшем состоянии
сверхсознания. Аура покоя после этой бури была незабываемо яркой.

--Я слышал, что святой никогда не покидает своего дома,-- несколько
недоверчиво промолвил Упендра.

--Действительно, это так! Он живет затворником в течение последних
двадцати лет; лишь иногда он смягчает наложенный на себя обет во время
наших священных празднеств. Тогда он выходит на улицу перед домом. Там
собираются нищие, ибо святой Бхадури известен своим дщобрым сердцем.

--Но как же он остается в воздухе, не подчиняясь закону тяготения?

--При помощи некоторых пранайам тело йогина теряет свою плотность.
Тогда оно плавает в воздухе или прыгает, как лягушка. Известно,что
даже святые, не занимающиеся пранайамой и формальной йогой, парили в
воздухе в состоянии интенсивной преданности Богу /2/.

--Мне бы хотелось узнать побольше  об этом мудреце. Ты бываешь на его
вечерних собраниях?

--Да, я часто  хожу туда. Меня  очень развлекает  его остроумная
мудрость. Но иногда мой длительный смех оказывается весьма неприличным
в торжественной атмосфере этих собраний. Святой не высказывает
недовольства, но ученики горят негодованием!

В тот день, возвращаясь из школы, я зашел в уединенную обитель Бхадури
Махасайа, решив посетить его. Для широкой публикийогин был недоступен.
На первом этаже его дома обитал одинокий ученик, оберегающий покой
учителя. Ученик был несколько педантичен, и он сейчас официальным
тоном осведомился, имею ли я "приглашение". Его гуру появился как раз
вовремя, чтобы спасти меня от позорного изгнания.

--Пусть Мукунда приходит  ко мне, когда захочет.-- Глаза святого
весело блеснули.--Мое правило уединения существует не для моего
собственного удобства, а для удобства других. Мирские люди не любят
искренности, которая разрушает их иллюзщии. Святые своей необычностью
смущают окружающих. По писаниям они даже нередко вызывали
замешательство.

Я последовал за Бхадури Махасайа в простую его квартиру на верхнем
этаже, откуда он редко выходил. Некоторые учителя не обращают внимания
на мирскую суету, даже мыслями находясь среди обстановки других веков;
и современники святого бывают не только те люди, которые окружают его
в данный момент.

--Махариши, /3/ вы первый известный мне йогин, живущий всегда
взапертию.

--Иногда Господь сажает своих святых, в совершенно необычнуюд почву,
дабы мы не думали, что Его можно свести к какому-то правилу.

Мудрец замкнул свое вибрирующее тело позой "лотос". Ему уже восьмой
десяток, но он не выказывал никаких неприятных признаков  старости или
сидячей жизни. Живой и стройный, он представлял собою  идеал
гармоничного человека. Его лицо было лицом риши древних текстов. Он
всегда держал прямо свою благородную голову, украшенную густой
бородой. Спокойные глаза были устремлены в Вездесущее.

Святой и я погрузились в блаженную медитацию. Через час его мягкий
голос пробудил меня:

--Ты часто погружаешься в безмолвие, но добился ли ты анубхава
/4/?--Он напомнил мне, что следует любить Бога больше, чем медитацию.

--Не смешивай способ с Целью.

Он предложил мпне несколько плодов манго. С благодушным остроумием,
которое я всегда находил столь приятным в его серьезном характере, он
заметил: "Люди в общем-то больше любят джала-йогу /единение с пищей/,
а не дхьяна-йогу (союз с Богом)".

Шутка йогина  вызвала у меня взрыв хохота.

--Ну, и смех же у тебя!

Из глаз мудреца струилось сияние доброты. Его лицо всегда было
серьезным, однако слегка окрашивалось улыбкой  экстаза. В больших,
лотосоподобных глазах скрывался божественный смех.

--Вот эти письма пришли из далекой Америки,--мудрец указал на
несколько толстых конвертов на столе.--Я переписываюсь с некоторыми
обществами, члены которых интересуются йогой. Они заново открывают
Индию и с лучшим чутьем, чем Колумб. Я рад помочь им. Знание йоги,
подобно свету дня, доступно всем желающим. То, что риши считают
существенным для спасения человека, не нуждается в особой переработке
для нужд запада. Восток и Запад сходны друг с другом по своей душе,
хотя и различны в области внешнего опыта. Ни Восток, ни Запад не в
состоянии процветать без практики известных форм дисциплинирующей
йоги.

Святой удержал меня своим спокойным взором. Тогда я еще не понял, что
речь была завуалированным пророчеством. Только теперь, когда я пишу
эти строки, я понимаю полное значение случайных намеков, сделанных им
в тот день: он хотел дать мне понять, что в один прекрасный день я
понесу учение Индии в Америку.

--Махарши, мне хотелось бы, чтобы вы пожелали написать книгу о йоге
для блага всего мира.

--Я учу учеников. Они сампи и их ученики будут служить как бы живыми
книгами: недоступные действию времени, свободные от неправильных
истолкований.

Я оставался с йогином наедине до тех пор, пока вечером не прибыли его
ученики. Бхадури Махасайа начал одну из своих несравненных бесед.
Подобно мирно текущей реке, он смывал прочь обломки, закрывающие
душевную жизнь его учеников, и направляя последних по пути к Богу. Его
поразительные притчи были образцом безупречного бенгали.

В тот вечер Бхадури объяснил ученикам различные философские проблемы,
связанные с жизнью Мирабай, средневековой раджапурской принцессы,
которая отказалась от жизни при дворе, чтобы искать общество святых
людей. Один великий саньяси по имени Санатана Госвами отказался
принять ее, так как она была женщиной; но после ее ответа он смиренно
припал к ее ногам.

"Скажите, учитель,--промолвила она в ответ,--что я не знаю, что во
вселенной существует нечто мужское, кроме Бога; а разве мы все перед
Ним не женщины?" (Эта Концепция считает Господа единственным
безусловным Творческим Принципом, а его творение--всего лишь пассивной
майей).

Мирабай сочинила много экстатических песен, которые до сих пор бережно
хранят в Индии. Вот мой перевод одной из них:

"Если бы можно было познать Бога в ежедневном купании,

Я охотно стала бы китом в морской глубине;

Если бы можно познать Его, питаясь кореньями и фруктами,

Я с радостью избрала бы форму козы.

Если бы Его можно было открыть, пересчитывая цветы роз,

Я бы отсчитывала молитвы на бесконечно длинных четках;

Если бы поклоны перед каменным изваянием

устраняли покрывало с Его лица,

Я смиренно поклонялась бы каменной горе;

Если бы питье молока могло напитать нас Божественным,

Многие дети и многие телята знали бы Его.

Если бы отказ от своей жены мог призвать Бога,

Разве не сделались бы евнухами тысячи людей?

Мирабай знает: чтобы найти Божественное,

Необходима только любовь".

Несколько учеников положили рупии в туфли Бхадури, когда он сидел в
позе йоги. Это почтительное приношение, обычное в Индии, показывает,
что ученик слагает свои материальные блага к ногам гуру. Благодарные
друзья--это лишь переодетый Господь, который заботится о своем
любимце.

--Учитель, вы изумительны!--Уходящий ученик пылко взирал на
патриархального мудреца.--Вы отказались от богатства и удобства для
того, чтобы искать Бога и учить нас мудрость!

В самом деле, было хорошо известно, что Бхадури Махасайа в молодом
возрасте отказался от большого наследства, решительно вступив на путь
йоги.

Пожалуй, ты переворачиваешь с ног на голову.--На лице святого
появилось выражение мягкого упрека.--Я оставил какие-то ничтожные
рупии, какие-то мелкие удовольствия, а приобрел взамен космическое
царство бесконечного блаженства. Разве это отказ? Я знаю радость,
раздачи сокровищем. Но разве это жертва? Близорукие миряне--вот кто
по-настоящему отрекается! Они жертвуют несравненное божественное
братство за жалкую горсть земных игрушек.

Я усмехнулся этой парадоксальной точке зрения на отречение, которая
надевает корону Креза на ниществующего святого и преображает всех
миллионеров в бессознательных мучеников.

--Божественный порядок устраивает наши дела лучше, чем любая страховая
компания.--Эти заключительные слова учителя были выражением его
символа веры.--Мир полон заблуждающихся, которые  верят во внешнюю
безопасность. Их узкие мысли подобны шрамам на их лбах. Единый,
Который дал нам воздух для первого крика, который дал нам молоко
матери, знает, как устроить жизнь своих поклонников в течение каждого
дня.

Я продолжал свои посещения, приходя к двери святого после школьных
занятий. С молчаливым старанием он помогал мне в достижении анубхава.
Однажды он переехал на улицу Рам Мохан Роя, находившуюся в отдалении
от моего дома на  Гурпар Роуд: его любящие ученики построили для него
новую обитель, названную "Нагендра Матх"/5/.

Хотя последний эпизод, связанный с именем Бхадури Махасайа, произошел
много лет спустя, я расскажу о нем здесь. Незадолго до отплытия в
Америку, я разыскал святого и смиренно склонился к его ногам, прося
дать мне прощальное благословение.

"Сын мой, отправляйся в Америку. Пусть твоим щитом будет достоинство
Индии, достоинство седой древности. На твоем лбу начертан знак победы,
и люди этой далекой страны примут тебя".

Примечания к главе 7

/1/ Методы регулирования жизненной силы /праны/ при помощи
регулирования дыхания. Бхастрика придает уму устойчивость /мехи/.

/2/ Среди левитирующих святых христианского мпира был св. Иосиф да
Купертино /XXII в./. Его феноменальные способности получили полное
подтверждение свидетелей, наблюдавших их собственными глазами. В
мирских делах св. Иосиф обнаружил редкую рассеянность, которая в
действительности была припоминанием божественных переживаний.
Монастырская братия запретила ему прислуживать за столом, дабы он не
взлетал к потолку вместе с посудой.  Поистине, этот святой был
совершенно неспособен к земным делам в силу своего уникального
недостатка--неспособности оставаться на земле в течении длительного
времени! Часто лишь один вид святой статуи был достаточен, чтобы
святой взлетал вверх, и вот в воздухе около друг друга оказывалось
двое святых-- один из камня, другой из плоти.

/3/ "Великий мудрец".

/4/ Непосредственное восприятие Бога.

/5/ Его подлинное имя--Нагендранатх Бхадури. Слово "матх" означает
монастырь.

Св. Тереза де Авила, обладавшая необыкновенно возвышенной душой,
находила, что физические явления левитации чрезвычайно ей мешают.
Обремененная тяжелыми организационными обязанностями, она тщетно
пыталась как-то предотвратить свои "взлеты вверх", но "все эти
маленькие предосторожности тщетны,--писала она,--Господь возьмет свое
иным путем". Тело св. Терезы лежит в церкви Альба, в Испании, оно в
течение четырех столетий сохранило неразрушимость, издавая запах
цветов. Место погребения известно бесчисленными чудесакми.

Примечание переводчиков: Римская церковь объявила святого Иосифа да
Купертино покровителем... авиации и космонавтики!

Глава 8. Великий индийский ученый сэр Джагалиш Чандра Боз

"Изобретения Джагалиша Чандра Боза в области беспроволочного телеграфа
были совершенны раньше изобретений Маркони".

Уловив это дерзкое замечание, я подошел поближе к стоящей на тротуаре
группе профессоров, погруженных в научный спор. Если меня побудила
присоединиться к ним лишь расовая гордость, то я сожалею об этом;
однако я не в состоянии отрицать, что отнесся с чрезвычайным интересом
к тому факту, что Индия может играть ведущую роль и в физике, а не в
метафизике.

стр. 77.

--Зачем испытывать меня?--Его спокойные глаза были полны
понимания.--Неужели мне надо прибавлять хотя бы одно слово к тому, что
вы слышали вчера в десять часов вечера  от Самой Божественной Матери?

Учитель Махасайа правил фибрами моей души: я опфть простерся уу его
ног; но на этот раз мои слезы струились от блаженства, а не от
страданий и воспоминания  прошлого.

--Вы думаете, что ваша преданность не тронута Бесконечного
Сострадания? Матерь Божья, которой вы поклонялись в человеческой и
божественной форме, не могла не ответить на вопль вашей осиротевшей
души.

Кем же был этот святой с простою душой, чья малейшая просба ко
Всеобщему Духу встречала столь охотное согласие? Его роль в мире была
скромной, что как раз соответствовало этому человеку, самому
смиренному из всех, кого я когда-либо знал. В доме на Эмхерст-стрит
учитель Махасайа /1/ устроил небольшую среднюю школу для мальчиков. С
его уст никогда не срывались слова порицания; в школе не было никаких
правил наказаний для поддержания досциплины. В этих простых классных
комнатах преподавалось нечто поистине высшее, чем математика или
химия,--любовь, которую нельзя найти в учебниках. Он изливал свою
мудрость духовным отношением, а не безжапелляционными предписаниями.
Обуреваеый бесхитростной любовью к Божественной Матери, святой
требовал внешних форм уважения не более, чем ребенок.

--Я не ваш гуру; он появится немного позднее,--сказал он мне,--Под его
водительством ваши переживания будут переведены в его понятия
бездонной мудрости.

Ежедневно поздно вечером я отправлялся на Эмхерст-стрит, стремясь к
божественной чаше Учителя Махасайа. Она была всегда полна, и даже
одной капли из нее было достаточно, чтобы переполнить все мое
существо. Никогда до той поры я не склонялся ни перед кем с таким
крайним почтением; а сейчас я чувствовал неизмеримую милость даже в
том, чтобы ступать по тойже почве, которую освятили ступни учителя
Махасайа.

--Господин, пожалуйста, наденьте эту гирлянду из чампака; я сплел ее
для вас,--обратился я к нему однажды утром, держа в руках гирлянду из
цветов. Но он в смущении отпрянул и несколько раз отказаллся от
предложенной чести; лишь заметив, как я огорчен, он наконец улыбнулся
в знак согласия:

--Так как мы оба--поклоники Матери, вы можете надеть гирлянду на этот
телесный храм, как приношение Той, Которая обитает внутри!

Его широкая натура была совершенно лишена даже уголка, в котором могла
бы найти себе почву какая-нибудь эгоистическая мысль.

--Давайте отправимся завтра вместе в Дакшинешвар,--сказал как-то
Учитель Махасайа.--Мы посетим храм Кали, который навеки освящен моим
гуру.

Учитель Махасайа был учеником божественного учителя Парамахансы Шри
Рамакришны.

На следующее утро мы отправились в четырехмильное путешествие на лодке
по Ганге. Мы вошли в девятикупольный храм Кали; фигуры Божественной
Матери и Шивы покоились на лотосе из полированного серебра, тысяча его
лепестков была высечена с поразительной точностью. Учитель Махасайа
узлучал очарование. Он был погружен в свой бесконечный роман с
Возлюбленной; и когда он пел Ее имя, казалось, что мое наполненное
сердце разорвется подобно лотосу на тысячу кусков.

Затем мы прошли через священный двор храма и остановились в
тамарисковой роще. Это дерево рассеивает особого рода манну, как бы
символизирующую небесную пищу, которую раздает учитель Махасайа. Он
продолжал свои божественные мольбы. Я сидел совершенно неподвижно на
траве, среди розовых пушистых цветков тамариска. Временами оторвавшись
от тела, я парил в возвышенных сферах.

Это было первое из наших паломничеств в Дакшинешваре со святым
учителем. От него я познал сладость Божества в аспекте Матери, или
Божественного Сострадания. Святой как ребенок имел слабое влечение к
Отцовскому аспекту, Божественной Справедливости. Строгое, точное,
математическое суждение не соответствовало его мягкой натуре.

"Он может служить земным прототипом самого ангела небесного"--подумал
я как-то о нем с любовью, наблюдая за его молением. Без малейшего
осуждения или критики, он смотрел на мир глазами, давно знакомыми с
Первичной Чистотой. Его тело, разум, речь и поступки находились в
полной гармонии с его душшевной простотой, и для этого он не совершал
никаких усилий.

"Так мне говорил учитель!" Уклоняясь от личных утверждений, святой
обычно заканчивал свои мудрые советы этим знаком уважения. Его чувство
единства со Шри Рамакришной было так глубоко, что Учитель Махасайа
более не считал собственные мысли своими.

Однажды вечером мы со святым прогуливались рука об руку возле его
школы. Моя радость омрачалась прибытием едва знакомого, самодовольного
человека, который замучил нас  бесконечными рассуждениями.

"Я вижу, что этот человек вам не нравится". Загипнотизированный
собственными фразами эгоист не расслышал слова, кготорые Учитель
Махасайа шепнул мне на ухо. "Я говорил об этом с Божественной Матерью.
Она понимает наше печальное положение. Она пообещала, что, едва мы
дойдем до того места, Она напомнит ему о более неотложных делах".

Мои глаза устремились к месту спасения. Дойдя до красных ворот, наш
собеседник внезапно повернулся и убежал, даже не закончив фразы и не
попрощавшись. Потревоженное место вновь скутал мир.

В другой раз я гулял в одиночестве у железнодорожной станции Хоура. На
мгновение я остановился около храма, поглядывая с неодобрением на
небольшую группу молящихся, бивших в барабаны и в цимбалы.

"Как они славят Божественное Имя Господа--без благоговения, просто
механически!"--подумал я. Внезапно с удивлением я увидел, что ко мне
быстро приближается учитель Махасайа.

--Господин, как вы попали сюда?

Святой, не обратив внимания на мой вопрос, ответил на мою мысль:

--Разве не верно, маленький господин, что Имя Возлюбленного одинаково
звучит на всех устах, будь то уста мудреца или невежды?

Он приветливо обнял меня, и я ощутил, что покоюсь на волшебном ковре
Милосердиего Присутствия.

--Не хотите ли вы взглянуть на биоскоп?

Меня обманул этот вопрос, заданный как-то днем любящим уединение
учителем Махасайа. Дело в том, что тогда в Индии так называли кино. Я
согласился, испытывая радость от того, что смогу находиться вместе с
ним. Мы быстро пришли в сад перед Калькуттским университетом. Мой
собеседник указывал на скамью около пруда.

--Присядем на несколько минут. Мой Учитель всегда просил меня
медитировать, когда я увижу водное пространство. Здесь спокойствие
пруда напоминает нам безбрежный покой Господа. И, подобно тому, как
все предметы могут быть отражены в воде, так и вся Вселенная
отражается в озере Космического Разума. Так чисто говорил мой
гурудева.

Потом мы пошли в университетский зал, где шла лекция. Она оказалась
невероятно скучной, хотя профессор временами пользовался для для
иллюстрации волшебным фонарем; но и его иллюстрации были столь же
неинтересны.

"Неужели учитель хотел, чтобы я смотрел на этот биоскоп?"--подумал я с
нетерпением, стараясь однако, не огорчить святого и не обнаружить
скуку на моем лице. Но он наклонился ко мне, шепнув потихоньку.

--Я вижу, маленький господин, что вам не нравится этот биоскоп. Я
сказал об этом Божественной Матери, и Она полностью с нами
согласилась. Она говорит мне: свет сейчас погаснет и не зажжется до
тех пор, пока мы не сумеем выйти из комнаты.

Как только его шепот затих, зал погрузился во мрак. Пронзительный
голос профессора на мгновенье стих, потом раздался снова: "Кажется,
что-то случилось с электричеством. Но к тому времени мы с учителем
Махасайа уже были за порогом. Оглянувшись назад через коридор, я
увидел, что в зале опять зажегся свет.

--Маленький господин, вас разочаровал этот биоскоп, но другой, я
думаю, вам понравится.

Мы со святым стояли на тратуаре перед университетским зданием. Он
мягко хлопнул меня по груди, над самым сердцем.

Внезапно воцарилось какое-то преображающее молчание. Как при внезапной
порче аппарата во врея демонстрации современного звукового фильма на
экране остаются лишь движущиеся немые фигуры, так и Божественная рука
каким-то непонятным и чудесным образом заглушила всю земную суету.
Пешеходы, проезжающие троллейбусы, автобусы, запряженные быками
повозки, экипажи на железных колесах--все находилось в бесшумном
движении, Как бы владея вездесущим взором, я налюдал все, что
совершалось позади меня, по обе стороны и впереди. Целый спектакль
жизни этого небольшого района Калькутты прошел перед моими глазами без
единого звука. Вся панорама была окрашена мягким светом, подобно тому,
как под тонким слоем золы смутно виден блеск огня.

Мое собственное тело казалось ничем иным, как одной из этих многих
теней, хотя оно не двигалось, тогда как другие беззвучно сновали взад
и вперед. Несколько моих друзей-мальчиков прошли мимо; хотя они
смотрели прямо на меня, было ясно, что они меня не замечают.

Необычная пантомима привела меня в невыразимый восторг. Я жадно пил из
блаженного источника. Неожиданно моя грудь ощутила второй легкий удар
Учителя Махасайа, и весь шум и грохот мира ворвались в мои уши,
которые восприняли его с отвращением; я зашатался, как будто меня
грубо пробудили от дремоты. Видо другого мира исчезло, как не было.

--Я вижу, маленький господин, что второй биоскоп /2/ вам понравился
больше первого,--улыбнулся святой. Я упал перед ним наа колени в знак
благодарности.

--Нет, нет, не смейте делать этого передо мной. Ведь вы знаете, что
Господь находится также и в вашем храме. Я не могу позволить
Божественной Матери касаться моих ног вашими руками.

Если бы кто-нибудь увидел этого скромного учителя вместе со мной,
когда мы медленно уходили с переполненного людьми тротуара, он,
несомненно, принял бы нас за пьяных. Я чувствовал, что сгущающиеся
вечерние тени насыщены божественным обаянием.

Сейчас, когда я пытаюсь этими скудными фразами воздать должное Учителю
Махасайа за его благоволение, мне хотелось бы знать, было ли известно
ему и другим святым, пути которых пересекались с моим путем, что
спустя много лет я опишу их жизни для западных читателей, как жизни
людей, преданных Божественному. Их предвидение нисколько не удивило бы
меня, как, надеюсь, и тех моих читателей, которые до сих пор следовали
за моим изложением.

Примечания к главе 9

/1/ К нему обычно обращались с этим титулом, означающим уважение. Его
подлинное имя--Махандра Патх Гупта; а свои литературные работы он
подписывал просто "М".

/2/ Оксфордский словарь английского языка дает еще и такое редкое
определение слова "биоскоп": "Панорама жизни; то, что дает такую
панораму". Итак, выбор слова, сделанный Учителем Махасайа, оказался
полностью оправданным.

Глава 10. Я встречаю своего Учителя Шри Юштеквара

"Вера в Бога может произвести любое чудо, за исключением лишь одного:
она не в состоянии дать возможность сдать экзамен без подготовки".

Разочарованный я закрыл "вдохновленную" кгину, взятую мною в свободную
минуту.

"Это исключение автора показывает, что он совсем лишен веря,--подумал
я.--Бедняга! С каким уважением относится он к керосиновой лампе!"

Я пообещал отцу закончить свое обучение в высшей школе, но не мог
похвалиться прилежанием. Шли месяцы, и меня редко можно было найти в
комнате для занятий. Чаще всего я оказывался в уединенных местах около
Калькуттских гхатов для омовений. Закоулки близлежащего крематория,
которые, которые ночью кажутся сероватыми, считаются весьма
привлекательными для йогинов. Тот, кто желает найти Бессмертную
Сущность, не должен омрачаться из-за каких-то обгорелых черепов.
Бренность человеческого бытия становится ясной в мрачной обители,
наполненной костями. Мои ночные бдения были так непохожи на
студенческие.

Быстро подхдило время выпускных экзаменов. Это время напряжения, время
страхов. Тем не менее, мой ум оставался спокойнцым. Не боясь
предстоящих экзаменов, я копил такие знания, каких  не было в
лекционных залах. Но мне недоставало искуства Свами Пранабананды,
который легко появляется в двух местах одновременно. Поэтому дилемму
образования я доверил бесконечной  искусности. Увы, это может
показаться нелогичным. Однако рационализм человека, преданного Богу,
возникает из тысячи необъяснимых свидетельств Его вмешательства и в
случае серьезных затруднений.

--Хелло, Мукунда! Что-то тебя не было видно все эти дни.

Так окликнул меня мой товарищ по учению как-то днем на Гурпар Роад.

--Хелло, Нанту! Моя жизнь в качестве невидимки университета кажется
привела меня в весьма затруднительное положение,--облегчил я свою душу
под его дружеским взглядом.

Нанту, чрезвычайно способный студент, рассмеялся от всего сердца: мое
настроение было не лишено комизма.

--Ты соверешнно неподготовлен к экзаменам!--сказал он.--По-моему,
следует помочь тебе.

Эти простые слова прозвучали в моих ушах как божественное обещание; с
радостью я немедленно отправился в дом моего друга. Он любезно изложил
мне свои способы решения различных задач, которые, как он полагал,
наиболее вероятно будут предложены экзаменатором.

--Такие вопросы--приманка, на которую попадаются многие студенты.
Запомни мои ответы, и ты без труда выпутаешься.

Я ушел домой глубокой ночью, напичканый дополнительными занятиями,
моля Бога, чтобы они удержались в моей голове хотя бы на несколько
критических дней. Нанту натаскал меня по разным предметам; но у него
не хвалило времени на курс санскрита. Я горячо напомнил Богу о Его
всеведении.

На следующее утро я вышел погулять, стараясь усвоить новые знания под
ритм шагов. Я свернул за угол, через поросшую сорной травой дорожку, и
тут мой взгляд упал на несколько листков с каким-то текстом. Радостный
прыжок--и в моих руках оказались санскритские стихи. Я отыскал
панцита, прося его помочь моему спотыкающемуся переводу. Его богатый
голос наполнил пространство безгранично сладостной красотой древнего
языка /1/.

--Вряд ли эти мало известные стихи помогут вам на экзамене по
санскриту,--скептически  заметил ученый.

Но как раз знакомство именно с этим стихотворением дало мне
возможность на следующий день выдержать экзамен по санскриту.
Благодаря разумной помощи, которую мне оказал Нанту, я получил такие
оценки, которые составили необходимый минимум для успешной сдачи
экзаменов и по всем другим предметам.

Отец был рад тому, что я сдержал слово и закончил курс высшей школы. Я
же изливал свою благодарность всевышнему, ибо только Его руку я
усматривал в своем посещении дома Нанту и в моей прогулке по
необычному месту через заброшенный переулок. Играющий Он дал мне
двойное подтверждение Своего покровительства, принесшего мне спасение.

Я полистал книжку, где автор отрицал божественное вмешательство в
экзаменационных залах, не не мош не усмехнуться про себя:

"Если бы я рассказал этому бедняге, что возвышенная медитация среди
трупов оказалась кратчайшим путем к диплому высшей школы, каково было
бы его замешательства!"

Добившись исконного, я теперь уже открыто строил планы покинуть дом.
Вместе с младшим товарищем Джитендрой Мазумдаром /2/ я решил
уединиться в ашрам в Бенаресе и пройти его духовную практику.

Со скорбью думал я о предстоящей разлуке со своей семьей. После смерти
матери я особенно нежно привязался к младшим братьям, Сананде и Вишну,
и к младшей сестре Тхаму. Я бросился в свое убежище, на маленький
чердак, который был свидетелем столь многих сцен моей бурной садханы
/3/. После двухчасового потока слез я почувствовал себя особенно
преображенным, как бы при помощи некоего алхимического очищения.
Исчезли все привязанности /4/, и решимость моя искать Бога, этого
Друга из друзей, стала как гранит.

--Я обращаясь с одной последней просьбой,--сказал глубоко опечаленный
отец, когда я пришел к нему за благословением.--Не покидай меня и
твоих несчастных братьев и сестер!

--Уважаемый отец, как могу я словами выразить мою любовь к вам? Но моя
любовь к Богу, Отцу Небесному, даровавшему мне самого лучшего отца на
земле, еще более велика. Разрешите мне уйти, и когда-нибудь я вернусь
с большим пониманием Божественного.

Получив неохотное согласие отца, я отправился в Бенарес, где в ашраме
меня уже ждал Джитендра. Глава ашрама, молодым свами Дайаманда, очень
сердечно меня приветствовал. Высокий и тонкий, с задумчивым видом и
красивым лицом Будды, он произвел на меня благоприятное впечатление.

Я был рад и тому, что в моем новом жилище тоже оказался чердак, где
мне удавалось уединяться  в утренние и вечерние часы. Члены ашрама
мало знали о практике медитации и думали, что я посвящу все свое время
организационным делам. Они хвалили меня за мою послеобеденную работу в
конторе.

"Не пытайся поймать Бога чересчур быстро!" Это насмешливое замечание
одного из моих товарищей по ашраму преследовало меня как-то во время
раннего посещения чердака. Я отправился к Дайаманде, занятому в своем
небольшом святилище, окна которого выходили к Ганге.

--Свамиджи, мне непонятно, что от меня здесь требуется. Я ищу
посредственного постижения Бога. Без Него меня не удовлетворит ни
присоединение к ордену, ни благотворительность.

Облаченный в оранжевое одеяние священнослужитель дружески похлопал
меня по плечу. Его лицо изобразило насмешливый упрек, и он обратился к
немногим стоящим рядом ученикам:

--Не беспокойте Мукунду! Он усвоит наш путь.

Я вежливо скрыл свои сомнения. Ученики вышли из комнаты свами, не
очень-то покоренные этим порицанием. Дайанандаджи пожелал сказать мне
еще несколько слов:

--Мукунда, я вижу, что отец регулярно посылает тебе деньги.
Пожалуйста, возврати их ему, здесь они тебе не нужны. Второе замечание
относительно твоей дисциплины касается пищи. Даже чувствуя голод, не
обращай внимания на него.

Я не знал, блестели ли мои глаза от недоедания, однако, я слишком
отчетливо ощущал постоянный голод. Первый прием пищи в ашраме был
твердо установлен на двенадцать часов дня. А дома я привык плотно
завтракать в девять часов. И скаждым днем этот трехчасовой промежуток
становился все более и более ощутимым чуть не бесконечным. Унеслись
прочь годы жизни в Калькутте, когда я мог сделать замечание повару за
десятиминутную отсрочку. Теперь я старался подчинить себе свой
аппетит. Начав с этой целью двадцатичетырехчасовой пост, я со рвением
ожидал следующего полудня.

"Поезд Дайанандаджи запаздывает, и мы не начнем еды до его
прибытия!"--принес мне ужасающую новость Джитендра. В честь прибытия
свами, которого не было две недели, приготовили много вкусных блюд;
воздух наполнялся аппетитными ароматами. А у меня не было ничего, что
я мог бы проглотить, кроме гордости за вчерашний пост.

"Господи, ускорь прибытие поезда!" Я думал, что Небесная Милость едва
ли была включена в запрет, который произнес Дайананда. Однако все шло
без перемен, и часы тащились кое-как. Наконец, когда уже начали
сгущаться сумерки, наш руководитель открыл дверь. Мое приветствие было
проникнуто  самой искренней радостью.

"Дайамандаджа выкупается и будет медитировать; после этого мы начнем
накрывать на стол,"--снова подошел ко мне с известием Джитендра,
подобный птице, предвещающей несчастье.

Я едва не лишился чувств. Мой молодой желудок, не приученный к
лишениям, протестовал с беспощадной силой. Передо мною, как призраки,
проносились образы жертв голода.

"Следующая смерть от истощения в Варанси произойдет сейчас, в этом
ашраме",--думал я. Наконец, уже в девять часов вечера грозный исход
был отвращен. О небесный сигнал, призывающий в столовую! Этот ужин
остался у меня в памяти, как один из прекраснейших часов в моей жизни.
Но хотя я был целиком  поглощен едой, я не мог не заметить, что
Дайананджи ел с отсутствующим видом. Он, по-видимому, был выше моих
грубых удовольствий. Как только позволили условия, я спросил:

--Свамиджи, разве вы не бываете голодны?

--О, да, да!--ответил он.--Последние четыре дня я ничего не ел и не
пил. Вообще, я никогда не ем в поездах, ибо они напитаны чужеродными
вибрациями мирских людей. Я чрезвычайно строго соблюдаю правила шастр,
касающиеся монахов моего особого ордена. Кроме того, меня отвлекают
некоторые проблемы нашей организационной работы. Вот и сегодня дома я
забыл пообедать. Но торопиться нечего. Завтра благодаря этому я этому
хорошо поем!--весело рассмеялся он.

У меня перехватило дыхание от стыда. Но вчерашний день, день моих
мучений, было нелегко забыть, и я решился сделать свое замечание на
эту тему:

--Свамиджи, меня несколько смущает вопрос о том, как следовать вашим
наставлениям. Предположим, что я никогда не попрошу есть, и никто не
предложит мне пищи. Но ведь тогда я должен умереть с голоду!

--Так умри!--разрезал воздух пугающий совет.--Умри, если ты должен это
сделать, Мукунда! Но никогда не думай, что ты живешь силой пищи, а не
силой Бога! Тот, Кто создал все виды пищи, Кто даровал нам аппетит,
непременно позаботился о сохранении жизни преданной Ему души. Не
воображай, что твою жизнь поддерживает риса, или деньги, или
какие-нибудь люди. Смогут ли они помочь тебе, если Господь лишит тебя
жизненного дыхания? Они всего лишь Его орудие. Разве пища
переваривается у тебя в желудке, благодаря твоему умению? Бери меч
распознавания, Мукунда! Рассеки цепи посредничества и постигни Единую
Причину!

Я почувствовал, как эти резкие слова пронзили меня до мозга костей.
Отлетело прочь давнее заблуждение о том, что требования теба подчиняют
себе душу. В этот момент я как бы вкусил всеохватывающую полноту духа.
В моей последующей жизни среди беспрерывных путешествий, во многих
чужих городах урок, полученный в ашраме Бенарес оказался так полезен!

Единственным сокровищем, которое я привез с собою из Калькутты, был
серебрянный амулет, переданный садху и завещанный мне матерью. Я
хранил его многие годы, а сейчас он был тщательно спрятан. Чтобы еще
раз пережить радость созерцания этого знака духовного водительства, я
однажды открыл замок ящика, запечатанный сверток не был тронут. Но--о
горе!--самого амулета не оказалось. В глубокой печали я разорвал
сверток, чтобы окончательно убедиться в его исчезновении. Как и
предсказывал садху, он исчез, превратившись в эфир, откуда и был
получен его волей.

Мои отношения с учениками Дайаманды неуклонно ухудшались. В быту мы
больше и больше отделялись друг от друга, я держался все отчужденнее.
Моя упорная приверженность к медитации, к размышлениям об Идеале, ради
которого я оставил дом и отказался от всех честолюбивых законов
мирского человека, вызывали со всех сторон плоские шутки и критику.

Однажды на рассвете, мучимый духовной тоской, я забрался на чердак,
решив молиться до тех пор, пока мне не будет испослан ответ.

"О, Милосердная Мать Вселенной, наставляй меня Сама через видения или
через посланного Тобою Гуру!"

Мольбы оставались без ответа в течение многих часов. Вдруг я
почувствовал, что мое тело уносится в сферу безграничного.
Божественный женский голос раздался со всех сторон--ниоткуда:

--Твой учитель придет сегодня!

В этот самый момент мое сверхъестественное переживание было нарушено
самым прозаическим способом: я услышал громкий голос и крик из вполне
определенного места. Молодой жрец по прозвищу Хабу звал меня из кухни
на нижнем этаже:

--Мукунда, кончай медитацию! Для тебя есть поручение!

В другой день я, возможно, ответил бы резкостью: но я вытер распухшее
от плача лица и смиренно повиновался зову. Вместе с Хабу мы
отправились на рынок, который был расположен далеко, в бенгальской
части Калькутты. Жестокое бенгальское солнце еще не дошло до зенита, а
мы уже закончили свои покупки на базаре. Мы возвращались домой сквозь
толпу домашних хозяек, стражи, жрецов, просто одетых вдов, важных
брахманов и вездесущих священных быков. Проталкиваясь вместе с Хабу
вперед, я повернул голову в сторону узкого, незаметного переулка.

Там стоял человек с ликом Христа в желтом одеянии. Он стоял неподвижно
в конце переулка. Неожиданно мне показалось, что я давно его знаю. На
мгновенье мой взгляд жадно устремился к нему: но тут меня охватили
сомнения.

 "Ты путаешь этого странствующего монаха с кем-то из знакомых,--сказал
я себе.--Иди вперед, мечтатель!"

Через десять минут я ощутил тяжесть онемения в ногах. Они как будно
окаменели, и не могли нести меня дальше. С трудом я повернулся назад,
и ноги сейчас же обрели нормальную подвижность. Я вновь взглянул в
противоположном направлении--и снова меня сдавила странная тяжесть в
ногах.

"Святой магнетически притягивает меня к себе!" С этой минуты я стал
бросать свертки прямо в руки Хабу. Последний с изумлением наблюдал за
моей заплетающейся походкой, а теперь разразился хохотом:

--Что с тобою? Не спятил ли ты с ума?

Кипящие эмоции не дали мне возможности ответить. Я молча побежал
назад.

Летя как на крыльях, я добрался до узкого переулка. Быстрый взгляд
обнаружил спокойную фигуру, устремленный твердый взор в моем
направлении. Еще несколько поспешных шагов,--и я оказался у ног
незнакомца.

--Гурудева!

Именно это божественное лицо представлялось мне в тысяче видений:
львиная голова с остроконечной бородой и ниспадающими кудрями, кроткие
глаза, которые так часто смотрели на меня сквозь мрак ночных грез,
как обещание, которое я еще не мог вполне постигнуть.

 --О, мой родной, ты пришел ко мне!--Мой гуру вновь и вновь повторял
эти слова взволнованным от радости голосом на бенгали.--Как много лет
я ждал тебя!

В полном молчании мы погрузились в состояние единения; слова казались
до отвращения поверхностными. Подлинное красноречие струилось
беззвучной песнью из сердца учителя в сердце ученика. При помощи
особой антенны безошибочного проникновения в сущность вещей я
почувствовал, что мой гуру знает Бога и приведет меня к Нему. Полнота
этой жизни исчезла в слабом просветлении воспоминаний о прошлой жизни.
Драматический момент! Прошлое, настоящее и будущее развертывали сцены
своих циклов, и я понял, что не впервые солнце светило на меня, когда
я склонялся к этим святым ногам!

Держа мою руку в своей, гуру повел меня к себе домой; его жилище
находилось в районе Рака Мехал. Атлетическая фигура учителя двигалась
спокойно и уверенно; высокий, прямой он был деятелен и силен, как
молодой человек, хотя в то время ему уже было около пятидесяти пяти
лет. Его большие темные глаза были прекрасны, ибо в них светилось
бездонная мудрость. Слегка вьющиеся волосы несколько смягчали
поразительную мощь лица. Казалось, в нем сила тонко смешана с
мягкостью.

Мы дошли до каменного дома с балконом, выходящим на Гангу. Он сказал с
любовью:

--Я дам тебе мои ашрамы и все, что я имею.

--Господин, я пришел к вам за мудростью для общения с Богом. Мне нужны
только эти сокровища.

Быстрые индийские сумерки сгустились подобно занавеси; учитель
заговорил опять. Глаза его излучали неизмеримую нежность:

--Я даю тебе мою любовь без всяких условий.

Драгоценные слова! Прошло еще четверть часа, прежде чем я вторично
услышал подтверждение его любви. Устам гуру был чужд энтузиазм, его
океаническому сердцу более соответствовало молчание.

--Дашь ли ты мне такую же безусловную любовь?

Он посмотрел на меня с детской доверчивостью.

--Я вечно буду любить вас, гурудева!

--Обычная любовь эгоистична; она коренится в темных областях желаний и
удовлетворений. Божественная любовь безусловна, безгранична,
неизменна. Все примеси навсегда исчезают из человеческого сердца,
когда его коснется преображающая сила чистой любви.--Он смиренно
добавил:--Если когда-нибудь ты увидишь, что я вышел из состояния
Богоосознания, обещай мне, пожалуйста, положить мою голову к себе на
колени, и помочь мне вновь обрести Вселенского Возлюбленного, Которому
мы оба поклоняемся.

Затем он встал и в сгустившейся темноте повел меня во внутренюю
комнату. Мы ели манго и сладкий миндаль; в разговоре он
сделал несколько ненавязчивых замечаний, свидетельствующих о том, что
он обладал знанием даже скрытых сторон моей природы. Меня охватил
благоговейный страх перед его огромной мудностью, столь необычно
смешанной с врожденным смирением.

--Не горюй о своем амулете. Он сослужил свою службу.

Подобно божественному зеркалу мой гуру, очевидно, улавливал отражение
всей моей жизни.

--Живая реальность вашего присутствия, учитель,--это--радость превыше
всяких символов.

--Сейчас пришло время перемен, особенно если принять во внимание то,
как несчастливо складывается твоя жизнь в ашраме.

Я ничего не говорил о своей жизни; все замечания ныне казались
излишними. По его естественной и спокойной манере выражения я понял,
что он не желал слышать никаких удивленных восклицаний по поводу его
ясновидения.

--Хорошо бы тебе вернуться в Калькутту. Почему в твоей любви к
человечеству родные должны стать исключением? Это предложение повергло
меня в уныние. Моя семья предсказывала, что я вернусть, хотя на многие
просбы о возвращении, посланные по почте, я не дал ответа. "Пусть
молодая птичка порезвится в небесах метафизики,--заметил Аманта.--Ее
крылья устанут в тягостной атмосфере, и мы еще увидим, как она
прилетит домой и мирно усядется в семейное гнездо". Это
обескураживающее сравнение было еще свежо в моей голове, я был полон
решимости не "пикировать" в Калькутту.

--Господин, я не вернусь домой. Но за вами я последую повсюду. Скажите
мне, пожалуйста, ваше имя и адрес.

--Свами Шри Юктешвар Гири. Мой главный ашрам находится в Серампуре на
Рай-Гхат лейн. Здесь я нахожусь в гостях у матери, и задержусь на
несколько дней.

Я восхитился замысловатой игре Бога со своими преданными. Серампур
расположен всего в двенадцати милях от Калькутты, но в тех местах гугу
никогда не попадался мне на глаза, и вот нам обоим пришлось для
встречи поехать в древний город Каши/Бенарес/, освященный памятью
шанкара /5/ и многих других йогинов, исполненных духом Христа.

--Ты вернешься ко мне через четыре недели.--Впервые голос Шри
Юшртешвара зазвучал сурово.--теперь, когда я рассказал тебе о своей
вечной привязанности и показал тебе мое счастье при встрече, ты
свободен отвергнуть мою просьбу. Но при следующей встрече ты должен
будешь вновь пробудить во мне интерес к тебе. Я уже не приму тебя так
легко в качестве ученика: тебе придется целиком подчиниться моему
строгому воспитанию.

Я упрямо молчал. Учитель быстро проник в глубину моих затруднений:

--Ты думаешь, что родные будут смеяться над тобой?

--Я не вернусь туда!

--Вернешься в течение тридцати дней.

--Никогда.

Противоречивое напряжение все возрастало, и я, почтительно склонившись
к его ногам, вышел из дома. Шагая в полуночной тьме к ашраму, я
удивлялся, почему чудесная встреча закончилась таким диссонансом.
Таковы весы майи, на которых любая радость уравновешивается горем! Мое
юное сердце еще не было достаточно мягким для преображающих пальцев
гуру.

На следующее утро я заметил возросшую враждебность в отношении ко мне
обитателей ашрама. Они отравляли дни моей жизни неизменной грубостью.
Прошло три недели; затем Дайананда уехал из ашрама на конференцию в
Бомбей, и на мою беззащитную голову обрушились все беды.

"Мукунда--паразит; он пользуется гостеприимством аршама, ничего не
предоставляя взамен". Случайно подслушанная фраза заставила меня
впервые пожалеть о том, что я подчинился требованию Дайананды и
отослал отцу назад деньги. С тяжелым сердцем я отыскал своего
единственного друга Джитендру:

--Я ухожу из ашрама. Пожалуйста, передай мои почтительные извинения
Дайананджи, когда он вернется.

--Я тоже уйду,--Джитендра говорил с решимостьтю.--Все мои попытки
медитировать здесь встречают такое же неодобрение, как и твои.

--Я встретил одного святого, подобного Христу. Давай навестим его в
Серампуре.

И вот "птичка" приготовилась "порхать" в опасной близости от
Калькутты.

Примечание к главе 10

/1/ "Санскрит" означает "отшлифованный", "полный". Санскрит--брат всех
индоевропейских языков. Его алфавит называется "деванагари"--буквально
"обитель богов". "Знающий мою грамматику знает Бога!"--так Панини,
величейший филолог древней Индии воздал хвалу математическому и
психологическому совершенству санскрита. Тот, кто проследит за этим
языком до его подлинных источников, должен, в самом деле, дойти до
всезнания.

/2/ Это был не тот Джитендра /Джотия Гхош/, который, как помнит
читатель, ужасно боялся тигров.

/3/ Тропа, предварительный путь к Богу.

/4/ Индийские писания учат, что семейные привязанности являются
обманом, если они препятствуют преданной душе искать Деятеля всех
благ. Тому же учил и Иисус: "Кто любит отца или мать более, нежели
Меня, не достоин Меня" /Ев. рх от Матфея. X.37/.

/5/ Легендарный "отец" свами ордена--величайший индийский философ
последних 2000 лет. С непобедимой логикой, в очаровательном грациозном
стиле Шаккара объяснял Веды в строго монистическом духе Адвайты
/недуализм/. Великий монист также писал стихи, полные благоговейной
любви. Его "Молитва Божественной Матери о прощении грехов" содержит
рефрем: "Хотя есть много сыновей, никогда не было плохих матерей".

стр. 93.

Глава 11. Два мальчика без гроша в Бриндаваде

--Если бы отец лишил тебя наследства, Мукунда, это было бы вполне
заслуженно! Какую нелепую жизнь ты ведешь!

Нотации старшего брата возмутили меня. Джитендра и я, только что с
поезда, покрытые пылью с головы до ног, как раз явились в дом Ананты.
Ананта недавно переехал из Калькутты в древний город Агру; там он
служил старшим бухгалтером в правительственном отделении общественных
работ.

--Ты хорошо знаешь, Ананта, что я стремлюсь получить наследство только
от Отца  Небесного.

--Сначала деньги, а потом может прийти и Бог! Кто знает? Жизнь может
быть  слишком долгой.

--Сначала Бог, а деньги--это лишь слуги Его. Кто же может сказать
заранее? Вдруг жизнь окажется черезчур короткой?

Мои слова были вызваны обстоятельствами данного разговора и не
содержали никаких предсказаний. Но, увы, жизнь Ананты действительно
пришла к концу очень скоро /1/.

--Эта мудрость, я полагаю, получена в святой обители? Но я вижу, что
ты покинул Бенарес.

В глазах Ананты светилось удовлетворение: он все еще надеялся, что мои
крылья в конце концов окажутся в родном гнезде.

--Мое пребывание в Бенаресе не было напрасным! Я нашел там все, к чему
стремилась моя душа! И можешь быть уверенным, это был не твой пандит с
его сыном!

Ананта вместе со мной рассмеялся при этом напоминании: ему пришлось
согласиться, что Бенаресский ясновидящий, которого он нашел, оказался
весьма недалеким человеком.

--Каковы же твои планы, мой бродячий братец!

--Джитендра уговорил меня поехать в Агру. Мы полюбуемся там Тадж
Махалом,--объяснил я.--Затем мы поедем к моему вновь найденному гуру;
его обитель находится в Серампуре.

Ананта радушно устроил нас со всеми удобствами. Но я заметил, что в
течение вечера он несколько раз устремлял на меня задумчивый взгляд.

"Знакомый взгляд!--подумал я.--Опять замышляется какая-то хитрость!"

Дело выяснилось уже на следующее утро, во время раннего завтрака.

--Итак, ты полагаешь, что вполне независим от отца и его
богатства,--возобновил Ананта с невинным видом прерванный вчера
разговор.

--Я сознаю свою зависимость от Бога.

--Дешевые слова! До сих пор твоя жизнь была лишена трудностей. Но
каким несчастьем была бы необходимость для тебя обращаться за пищей и
кровом к Незримой Руке! Тебе скоро пришлось бы просить милостыню на
улицах.

--Никогда! Я не стану верить в прохожих больше, чем в Бога! Он в
состоянии найти для того, кто Ему предан, тысячи источников
существования, кроме нищенской чаши!

--Опять громкие слова! Но представь себе, что я предложу подвергнуть
испытанию твою возвышенную философию и в этом реальном мире?

--Я согласен, Разве ты ограничиваешь Бога лишь областью размышлений?

--Хорошо, посмотрим. Сегодня у тебя будет возможность или опровергнуть
мои взгляды, или подтвердить их.

Ананта сделал драматическую паузу, затем сказал медленно и серьезно:

--Я желаю послать тебя и твоего товарища Джитендру сегодня утром в
соседний Бриндабан. Вы не должны брать с собою ни одной рупии, вы не
должны просить милостыни--ни денег, ни пищи--вы не должны никому
рассказывать об условиях вашей поездки. Вы не должны голодать в
Бриндабаде и не должны там оставаться. Если вы вернетесь сюда, ко мне
в бунгало, к двенадцати часам ночи, не будет более удивленного
человека во всей Агре.

--Принимаю твой вызов!--В моем голосе не было ни тени колебаний;
сердце мое было твердо, а в душе вспыхнули воспоминания о неожиданных
благодеяниях: об исцелении от холеры благодаря обращению к портрету
Лахири Махасайа, неожиданный подарок двух бумажный змеев на крыше дома
в Лахоре, решающее напутствие в Барейли, переданного садху через
ограду дома пандита в Бенаресе, видение Божественной Матери и Ее
полные величия слова любви, Ее быстрый ответ на мои мольбы, переданные
через учителя Махасайа, проявление незримого водительства, которое в
последнюю минуту воплотилось в дипломе высшей школы, наконец,
последнее благодеяние--живой учитель из облака мечтаний всей моей
жизни. Я не мог согласиться, что моя "философия" непригодна для
жестоких условий мирских испытаний.

--Твое охотное согласие говорит в твою пользу,--сказал Ананта.--Я
сейчас же провожу тебя на поезд.

Обратившись к Джитендру, который от удивления открыл рот, он прибавил:

--А ты должен будешь идти с ним вместе, как свидетель, и, весьма
вероятно, как вторая жертва.

Через полчаса мы с Джитендрой получили билеты в одну сторону до места
назначения. Уединившись в уголке станции, мы подверглись обыску.
Ананта быстро удовлетворился его результатами, убедившись, что у нас
нет никаких спрятанных припасов; впрочем, в наших простых дхоти скрыть
что-нибудь было просто невозможно.

И вот, когда наша вера вторглась в область финансов, мой друг подал
голос протеста:

--Ананта, дайте мне хоть одну или две рупии для безопасности. При
неудаче я смогу дать вам телеграмму.

--Джитендра!--воскликнул я с резким упреком.--Если ты возьмешь хоть
пайсу, я не соглашусь на испытание!

--В звоне может есть что-то успокаивающее,--пробормотал Джитендра, но,
увидев мой суровый взгляд, не сказал больше ни слова.

--Мукунда, я не бессердечен.--В голосе Ананты послышались нотки
смирения: может быть, его мучила совесть из-за того, что возможно, он
стыдился своего скептицизма в вопросах религии,--Если случайно или по
милости Бога ты успешно выдержишь это испытание, я попрошу тебя дать
мне посвящение, как твоему ученику.

Такое обещание до некоторой степени было необычайным, ибо самый случай
выходил за принятые рамки, В индийской семье старший брат редко
склоняется перед младшим, наоборот, они почитают его и подчиняются
ему, как второму по старшинству после отца, Но у меня уже не
оставалось времени для ответа: поезд отправлялся.

Мы ехали милю за милей; но Джитендра хранил угрюмое молчание. Наконец
он зашевелился и больно ущипнул меня:

--Не вижу никакого знака, который показывал бы, что Бог приготовил нам
что-нибудь еще поесть!

--Успокойся, Фома неверующий, Господь вместе с нами.

--Нельзя ли устроить, чтобы Он поторопился? Я уже умираю с голоду от
одних только ожиданий. Я уехал из Бенареса, чтобы посмотреть на
мавзолей Тадж, а не для того, чтобы строить тут свой собственный!

--Не  унывай, Джитендра! Разве не следует сначала взглянуть на
священные места Бриндабада? Я глубоко обрадован, что мы будем ступать
по той земле, которую благословили стопы Господа Кришны.

Двень нашего купе отворилась, вошли два человека. Следующая остановка
должна была быть последней.

--Молодые люди, у вас есть друзья в Бриндабаде?--проявил к нам
неожиданный интерес сидевший напротив незнакомец.

--Вас это не касается,--грубо ответил я и отвел глаза.

--Вы, вероятно, убежали от своих родителей, очарованные Похитителем
Сердец /2/? У меня благочестивый характер и потому буду считать своим
долгом позаботиться о том, чтобы вы получили пищу и убежище от этой
страшной жары.

--Нет, сэр, оставьте нас. Вы очень добры, но вы ошибаетесь. Мы не
убегали из дому.

Разговор закончился, ибо поезд остановиллся. Мы с Джитендрой вышли на
платформу, и тут наши случайные попутчики взяли нас под руки и
подозвали кэб.

Мы подъехали к солидному ашраму, окруженному высокими вечнозелеными
деревьями и хорошо ухоженным садом. Очевидно, наших благодетелей здесь
хорошо знали, так как улыбающийся слуга провел нас в гостиную без
всяких расспросов. Вскоре к нам вышла пожилая женщина, державшаяся с
достоинством.

Гаури Ма, принцы не смогли приехать,--обратился к хозяйке один из
наших провожатых,--так как в самый последних момент их планы
расстроились, Они шлют вам свои искренние извинения. Но мы привели
двух других гостей, которых встретили в поезде. Я почувствовал к ним
симпатию, потому что и они--поклонники Господа Кришны.

--До свидания, юные друзья!--и наши компаньоны направились к
дверям.--Мы еще встретимся, если на то будет воля Господа.

--Я рада видеть вас здесь,--улыбнулась по-матерински Гаури Ма.--Вы не
могли выбрать лучший день для посещения. Я ждала двух царственных
покровителей этого ашрама. Какой был бы стыд, если бы никто не оценил
мое угощение!

Эти приятные слова произвели на Джитендру удивительное действие: он
залился слезами. "Страшная судьба", ожидавшая его в Бриндабане,
обернулась царским угощением, и такой поворот событий чрезвычайно
потряс его душу. Хозяйка посмотрела на него с некоторым удивлением, но
не сказала ни слова; возможно, ей были знакомы юношеские причуды.

Объявили, что угощение готово. Гаури Ма провела нас в павильон,
благоухающий вкусными запахами, и скрылась в соседней кухне. Я ждал
этого момента и, выбрав соответствующее место на теле Джитендры,
ущипнул его так же больно, как и он меня в поезде.

--Видишь, Фома неверующий, Господь действует--и очень быстро!

Хозяйка вновь появилась с пункхой. Она старательно обмахивала нас по
восточному обычаю, когда мы на корточках устроились на местах для
сидения, убранных одеялами. Ученики ашрама вошли и вышли не менее
тридцати раз; это было не простое "угощение", его, скорее, следовало
бы назвать "роскошным пиршеством". За всю свою жизнь мы с Джитендрой
не ели ничего подобного, даже не пробовали столь вкусных блюд!

--Это, действительно, еда для принцев, почтенная мать! Невозможно
представить, чтобы какие бы то ни было дела могли оказаться для ваших
царственных покровителей более срочными, чем этот пир! Мы будем
помнить о нем всю жизнь.

Поскольку Антанта требовал от нас молчания, мы не смогли объяснить
доброй госпоже, что наша благодарность имеет двойной смысл. Но наша
искренность была, по крайней мере, очевидной. Мы распрощались,
сопровождаемые благословениями госпожи и приятным приглашением
посетить ашрам еще раз.

За воротами стояла беспощадная жара. Мы укрылись под величественным
деревом кадамба у ворот ашрама. Вновь раздались резкие слова
Джитендры; он был полон опасений.

--В хорошую штуку ты втянул меня! Наш завтрак был просто удачным
совпадением! Как мы сможем осмотреть город без единой пайсы? И как, во
имя всего святого, мы вернемся к Ананте?

--Быстро ты забываешь Бога--едва лишь наполнится твой желудок!--Мои
слова, хотя и не были резкими, всеже содержали осуждение. Как коротка
память человека о божественном благодеянии! Нет ни одного живого
человека, мольбы которого хоть раз не получили бы удовлетворения.

--Я никак не могу забыть о своем безумии: согласиться ехать с таким
сумасшедшим, как ты!

--Успокойся, Джитендра! Тот же самый Господь, который напитал нас,
покажет нам Бриндабад и возвратит нас в Агру.

Неожиданно к нам подошел худощавый молодой человек приятной
наружности.Остановившись под деревом, он поклонился мне.

--Дорогой друг, вы со своим товарищем, вероятно,  здесь чужие.
Разрешите мне быть вашим хозяином и проводником.

Индиец почти не в состоянии побледнеть, но лицо Джитендры внезапно
сделалось болезненно серым. Я вежливо отклонил приглашение.

--Но ведь вы, конечно, не прогоняете меня?

Тревога незнакомца при других обстоятельствах показалась бы комичной.

--Почему вас это беспокоит?

--Вы мой гуру!--Его глаза доверчиво смотрели на меня.--Когда я
совершал обряды сегодня в полдень, мне в видении явился благословенный
Господь Кришна. Он показал мне две одинокие фигуры под этим деревом.
Одно из лиц было вашим, мой учитель! Как часто я видел его во время
медитации! Как рад был бы я, если бы вы приняли мои скромные услуги.

--Я тоже рад тому, что меня нашли. Нас не покинули ни Бог, ни
люди.--Хотя я сидел неподвижно, улыбаясь жадно устремленному на меня
лицу, в душе я склонился к Божественным стопам.

--Дорогие друзья, не осчастливите ли вы мой дом своим посещением?

--Вы очень добры, но это невыполнимо: мы уже находимся в гостях у
моего брата в Агре.

--По крайней мере, пусть у меня останется в памяти прогулка с вами по
Бриндабаду.

Я охотно согласился. Молодой человек сказал, что его зовут Пратап
Чаттерджи. Он подозвал экипаж. Мы посетили храм мадана-мохана и другие
святилища Кришны. До наступления вечера мы выполнили все храмовые
обряды.

--Извините меня, я достану сандеш.--Пратап вошел в лавку около
железнодорожной станции. Мы с Джитендрой прогуливались по широкой
улице; стало прохладно, и она заполнена народом. Наш друг некотое
время отсутствовал; наконец он появился, неся нам в подарок сладости.

--Разрешите, пожалуйста, мне приобрести религиозную заслугу,--умоляюще
улыбнулся Пратам, протягивая нам пачку рупий и два билета до Агры,
которые он только что купил.

Я принял дары с бллагословением перед Невидимой Рукой. Ананта смеялся
над Ней--но разве Ее мудрость не превзошла намного то, что было для
нас необходимо?

Мы нашли уединенное место около станции.

--Пратап, я научу вас Крийа Йоге Лахири Махасайа, величайшего Мастера
нашего времени. Данная им техника будет вашим гуру.

Посвящение завершилось через полчаса.

--Крийа--это ваш "чинтамани" /3/,--сказал я новому ученику.--Как вы
видите, эта техника проста, но она воплощает в себе искусство ускорять
духовную эволюцию человека. Индийские писания учат, что воплощающееся
"я" нуждается в миллионе лет, чтобы добиться освобождения от оков
майи. При помощи крийа-йоги этот естественный период значительно
сокращается. Точно так же, как на демонстрациях Джагадзи Чандра Боза
темп развития растения можно сильно ускорить, так и психическое
развитие может быть ускорено научными методами. Будьте постоянны в
своей практике, и вы приобщитесь к Учителю всех учителей.

--Я в восторге от того, что нашел этот ключ йоги, который так долго и
так давно искал!--сказал с воодушевлением Пратап.--Его раскрепащающее
действие на оковы внешних чувств освободит меня для высших сфер.
Сегодняшнее видение Господа Кришны могло означать только мое
высочайшее благо.

Мы немного посидели в молчаливом размышлении, затем медленно пошли к
станции. Я был полон радости, усаживаясь в поезд; но для Ждитендры
этот день был днем слез. Мое сердечное прощание с Пратапом прервалось
заглушенными всхлипываниями обоих моих товарищей. И опять путешествие
поверглло Джитендру в пучину слез. На этот раз он горевал не о себе, а
из-за себя.

--Как ничтожна моя вера! Мое сердце окаменело! Никогда более не
усомнюсь я в помощи Бога.

Приближалась полночь. Два "Золушки", посланные в Бриндабад без гроша,
вошли в спальню Ананты. Как он и предсказывал, его глаза широко
раскрылись от изумления. Не говоря ни слова, я бросил на стол пачку
рупий.

--Джитендра, всю правду!--тон Ананды был шутливым.--Не ограбил ли этот
молодец кого-нибудь?

Но по мере того, как развертывалось повествование, Ананта становился
серьезнее; затем его лицо приняло торжественное выражение.

--Закон "просящие получают" простирается на области, более тонкие, чем
я предполлагал,--сказал Ананта с духовным подъемом, которого в нем
раньше не было.--Впервые я понимаю твое безразличие к мирской суете и
вульгарному приобретательству.

Хотя было уже поздно, брат настоял, чтобы я дал ему дикша крийа-йоги
/4/. Итак, за один вечер "гуру" Мукунда взвалил на свои плечи двух
непрошенных "учеников".

Утренний завтрак прошел в гармоничной атмосфере, которой так не
хватало в прошлое утро.

Я улыбнулся Джитендра:

--Ты не обмануллся в ожидании: мы посмотрим на Тадж перед отъездом в
Серампур.

Попрощавшись с Анантой, мы с другом скоро оказались перед сливой Агры,
Тадж Махалом. Белый мрамор блестел на солнце, возвышаясь как образ
безупречноф чистой симметрии. Окружавшие его темные кипарисы, зеленые
лужайки и спокойные лагуны. Внутренние покои поражали своей
прелестью: великолепно контрастировали между собой стены с кружевной
резьбой на мраморе, выложенные полудрагоценныи камнями, тонкие ветки и
свитки незаметно выступали из коричневого и фиолетового мрамора;
освещение из окон падало на кешотафы падишаха  Шах-Джахана и
Мумта-Махал, царицы его страны и его сердца.

Но довольно зрелищ! Я стремился увидеться со своим гуру. Мы с
Джитендрой быстро ехали в поезде на юг, к Бенгали.

--Мукунда, я не видел своих родных уже несколько месяцев. Я передумал:
может быть, позже навещу твоего учителя в Серампуре.

Мой друг обладал, мягко выражаясь, изменчивым характером. Он покинул
меня в Кальтутте. Местным поездом я скоро доехал до Серампура,
расположенного в двенадцати милях к северу.

С дрожью удивления я сообразил, что со времени моей встречи с гуру в
Веранси прошло как раз двадцать восемь дней. "Ты придешь ко мне через
четыре недели". И вот я здесь, с бьющимся сердцем стою у его дворика
на тихой Рай Гхат-лейн. Впервые я вступил в обитель, где должен был
провести лучшую часть последующих десяти лет с Джанаватар /"воплощение
мудрости"/ Индии.

Примечание к главе 11

/1/ См. главу 25

/2/ Хари:--ласкательное имя, которым поклонники называют Господа
Кришну.

/3/ Мифический драгоценный камень, обладающий силой исполнения
желаний; также одно из имени Бога.

/4/ Духоввное посвящение: от санскритского корня "дики", т. е.
посвящать кого-либо.

Глава 12. Годы в обители гуру

--Ты пришел?

Так приветствовал меня Шри Юктешвар, сидя на тигровой шкуре,
разосланной на полу комнаты с выходом на балкон. Его голос был
холоден, выражение бесстрастно.

--Да, дорогой учитель, я здесь, чтобы следовать за вами.

Преклонив колени, я коснулся его ног.

--Как это может быть? Ведь ты не считаешься с моими замечаниями.

--Этого более не случится, Гуруджи! Ваше желание будет для меня
законом.

--Это уже лучше. Теперь я смогу взять на себя ответственность за твою
жизнь.

--охотно передаю вам это бремя, учитель.

--Тогда мое первое требование заключается в том, чтобы ты вернулся
домой, к семье, и поступил в колледж в Калькутте. тебе необходимо
продолжить образование.

--Очень хорошо, господин.--Я скрыл свое огорчение. Неужели эти
надоевшие мне книги так и будут преследовать меня до слез? Сначала
отец, а теперь и Шри Юктешвар!..

--Когда-нибудь ты поедешь на Запад. Там охотнее примут древнюю
мудрость Индии, если неизвестный индийский учитель будет иметь
университетскую степень.

--Вы знаете лучше, Гуруджи!--Мое огорчение исчезло. Замечание о западе
казалось сомнительным и отдельным, а возможность сделать приятное
учителю, повинуясь его воле, была связана непосредственно с данным
моментом.

--Ты будешь жить неподалеку, в Калькутте; приходи сюда, когда у тебя
будет возможность.

--Каждый день, если можно, гуруджи. Я с благодарностью принимаю ваше
руководство во всех деталях, но при одном условии...

--Что это за условие?

--При условие, что вы пообещаете открыть мне Бога.

Последовала долгая вербальная борьба. Мастер не нарушает свое слово; и
оно дается не так то легко. Принесение обета открывает безбрежные
метафизические перспективы. Гуру должен быть в очень и очень
сокровенных отношениях  с создателем прежде, чем он сможет обязать Его
проявиться! Я чувствовал, что Шри Юктешвар достиг божественного
единения и был полон решимости в качестве Его ученика использовать
свое выгодное положение.

--У тебя требовательный характер!--и затем раздалось полное сочувствия
и снисхождения согласие Учителя:

--Пусть твоя воля будет моей волей.

С моего сердца слетела тень, окутывавшая его всю жизнь. Неясные
поиски, то здесь, то там, пришли к концу. Я нашел вечное убежище в
истинном гуру.

--Пойдем, я покажу тебе обитель.

Учитель встал со своей тигровой подстилки. Оглядевшись, я заметил на
столе портрет, украшенный гирляндой жасминов.

--Лахири Махасайа!--промолвил я в изумлении.

--Да, это мой божественный учитель.--В голосе Шри Юктешвара зазвучало
почтение.--Как человек и как йогин, он был более велик, чем любой
другой учитель, о жизни которого мне удалось узнать.

Я молча склонился перед знакомым портретом, изливая душевное
благоговение перед несравненным учителем, который благословил мое
детство и вел меня к этому часу.

Следуя за гуру я прошел по всем этажам и помещениям дома. Обитель гуру
располагалась в обширном старинном, хорошо выстроенном здании,
окруженном двором с оградой из массивных колонн. Стены дома и оград
были покрыты мхом, над плоской серой крышей порхали голуби,
бесцеремонно поселившиеся в ашраме. Расположенный за домом сад радовал
глаз фруктовыми деревьями. С трех сторон двор окружала балюстрада
балконов верхних комнат трехэтажного здания. Просторный зал первого
этажа с высоким потолком и колоннами использовался, как сказал
учитель, главным образом во время ежегодных праздников, Дурга-пуджи.
Узкая лестница вела в комнату для медитации самого Шри Юктешвара; ее
маленьткий балкон выходил на улицу. Обстановка ашрама была скромной;
вещи были просты, чисты, полезны. Стояло несколько стульев, скамеек и
столов западно-европейского стиля.

Учитель предложил мне остаться на ночь. Мы поужинали карри из овощей,
поданной двумя молодыми учениками, проходившими обучение в ашраме.

--Гуруджи, расскажите мне, пожалуйста, что-нибудь о вашей  жизни.

Я уселся на корточки на соломенной подстилке около его тигровой шкуры.
Приветливые звезды, казалось, были совсем близко, прямо за балконом.

--Мое имя Прийа Натх Кара. Я родился /1/ здесь, мой отец был богатым
серампурским дельцом. Он оставил мне в наследство этот дом, и сейчас
здесь находится моя обитель. Формальное обучение в школе длилось
недолго, однако мне оно показалось медленным и поверхностным. В
молодости я принял на себя обязанности домохозяина: у меня одна дочь,
которая сейчас замужем. В среднем возрасте жизнь благословила меня
водительством Лахири Махасайа. После смерти жены я вступил в орден
свами и получил новое имя--Шри Юктешвар Гири /2/. Такова простая
повесть моей жизни.

Учитель улыбнулся, взглянув на мое внимательное лицо. Как и любые
биографические данные, его слова содержали лишь внешние факты и не
раскрывали внутренней сущности.

--Гуруджи, мне хотелось бы услышать несколько историй о вашем дестве.

--Я расскажу тебе немного, и каждый расска будет содержать
поучение.--При таком предупреждении глаза Шри Юктешвара лукаво
блеснули.--Как-то мать хотела напугать меня и рассказала страшную
историю о призраке в темной комнате. Я сейчас же отправился туда, и не
найдя никакого призрака, выразил свое разочарование. С тех пор мать
никогда не рассказывала мне страшных сказок. Мораль: смотри страху
прямо в глаза, и он перестанет тебя беспокоить.

Другое раннее воспоминание связано с моим желанием получить уродливого
пса, принадлежащего нашему соседу. В течение нескольких недель я
причинял беспокойство всей семье, выпрашивая этого пса. Мои уши были
глухи к обещаниям подарить мне животных с более приятной внешностью.
Мораль: привязанность ослепляет, придает предмету вожделения
воображаемый ореол привлекательности.

Третий рассказ касается пластичности юного ума. Я услышал, как мать
обронила замечание: "Человек, который принимает от кого-либо
назначение на должность,--просто-напросто раб". Впечатление от этих
слов столь глубоко врезалось в мою душу, что даже после женитьбы я
отказывался от всех предлагаемых мне должностей. Я преодолел денежные
затруднения, вложив свои средства в земельную собственность. Мораль:
чуткие уши детей должны ловить только полезные и положительные
наставления. Усвоенные в раннем возрасте идеи надолго остаются в
памяти.--Учитель погрузился в спокойное молчание. К полуночи он уложил
меня на узкую койку. В первую ночь под крышей дома гуру мой сон был
сладок и здоров.

Шри Юктешвар избрал следующее утро для того, чтобы даровать мне
посвящение в крийа-йогу. Ее технику я уже усвоил от двух учеников
Лажири Махасайа--отца и моего наставника свами Кебалананды. Однако
учитель обладал преобразующей силой, благодаря его прикосновению
великий Свет воссиял над всем моим существом подобно славе
бессчисленных солнц, сверкающих одновременно на небе. Волна
неизъяснимого блаженства переполнила мое сердце до самой его глубин

Лишь к концу дня я смог заставить себя покинуть ашрам. "Ты вернешься
домой через тридцать дней". Когда я вошел в двери своего дома в
Калькутте, со мной вместе вошло и исполнившееся предсказание учителя.
Никто из родственников не сделал ни одного колкого замечания о
возвращении "поржающей птички", чего я так боялся.

Забравшись к себе на маленький чердак, я ласково оглядел его, как
живое существо. "Ты был свидетелем медитаций, слез и смятения моей
садханы. И вот теперь я достиг гавани, я нашел божественного учителя".

--Сын, я счастлив за нас обоих.--сказал мне отец, когда мы сидели
вместе спокойнм вечером.--Ты нашел своего гуру, как и я однажды
чудесным образом нашел своего. Святая рука Лахири Махасайа направляет
жизни. И твой учитель оказался не святым, живущим в недоступных
Гималаях, а нашим соседом. Мои молитвы были услышаны: в исканиях Бога
тебе не пришлось постоянно скрываться от моих глаз".

Отец был рад и тому, что возобновятся мои занятия, он сделал
соответствующие приготовления. На следующий же день я был включен в
списки студентов Шотландской церкви Колледжа в Калькутте.

Счастливые месяцы! Проницательные читатели, несомненно, догадываются,
что меня редко можно было увидеть в учебных комнатах колледжа, ибо
серампурский ашрам был непреодолимым соблазмом. Учитель принимал мое
постоянное присутствие без всяких комментариев. К моему облегчению, он
редко напоминал мне об обители знания. Хотя всем было ясно, что я не
создан для карьеры ученого; мне удавалось к сроку добиваться
минимальных оценок, необходимых для окончания курса.

Повседневная жизнь ашрама текла спокойно, изменения случались редко.
Гуру  просыпался до рассвета. Лежа, а иногда сидя на кровати, он
погружался в состояние самадхи /3/. Обнаружить, что учитель проснулся,
было чрезвычайно просто: внезапно прекращался его громкий храп /4/.
Вздох, потом еще один, легкое движение тела... Затем тихое состояние
бездыханности; он погружался в глубокую радость йоги.

Поднявшись, мы не завтракали; сначала долго гуляли по берегам Ганди.
Как ярки и живы еще и поныне в моей памяти эти утренние прогулки с
гуру. Легко припоминая их, я часто вижу себя подле учителя. Раннее
солнце греет реку; звенит голос гуру, исполненный подлинной мудрости.

Мы купались, затем в полдень завтракали. Приготовление завтрака по
ежедневным указаниям гуру было обязанностью молодых учеников. Гуру был
вегетарианец, однако до принятия монашества он ел рыбу и яйца.
Ученикам он советовал придерживаться простой диеты, соответствующей их
состоянию.

Учитель ел немного, часто это был рис, подкрашенный турмериком,
свекольным соком, или шпинат, слегка сбрызнутый буйволевым гхи
/топленым маслом/. В другой раз он мог есть чечевичный суп "дхал" или
сыр с овощами. На десерт употреблялись плоды манго, апельсины, рисовый
пудинг или фруктовый сок.

Днем появлялись посетители. Гуру принимал всех гостей вежливо и
приветливо. Истинный учитель--тот, кто достиг самопознания, кто постиг
вездесущее "я", которое не есть тело--видит во всех людях
поразительное сходство.

Бесстрастность святых коренится в их мудрости. На них более не влияют
разнообразные лики майи, они не подвержены действию приятного и
неприятного, которое извращает суждения непросветленных людей. Шри
Юктешвар не проявлял излишнего уважения тем, кто обладал властью,
богатством или светским лоскоом, и не относился пренебрежительно к
бедным и необразованным людям. Он, бывало, с уважением слушал слова
истины из уст ребенка, а иногда явно не обращал внимания на
самонадеянного самодовольного пандита.

В восемь часов веченра подавали ужин, иногда в этот час в ашраме еще
не находились запоздавшие гости. Гуру не простил бы себе трапецы в
одиночестве, и никто не покидал ашрама голодным или недовольным. Шри
Юктешвар никогда не ведал затруднений, его настоение никогда не
омрачали неожиданные посетители. Благодаря его благоразумным указаниям
ученики умели превратить скудный стол в подлинное пиршество. Тем не
менее, он был экономным и сумел надолго растянуть свои скромные
средства. "Чувствуй себя уютно лишь в пределах своего кошелька,--часто
говаривал он,--экстравагантность приносит неудобства". В мелочах
управления ашрамом, в работах по строительству или ремонту, также, как
и в иных практических делах, учитель проявлял оригинальность
творческого духа.

Тихие вечерние часы часто прерывались одним из поучений: он говорил о
сокровищах, не подвластных времени. Его способ выражения был отмечен
возвышенной уверенностью и представлял собою нечто единственное в
своем роде. Он говорил так, как не говорил никто из тех, кого я
слышал. Его мысли были взвешены на тончайших весах распознавания
прежде, чем он позволял себе облечь их в одеяние речи. Самая сущность
истины, всеобъемлющая даже в физиолологическом аспекте, исходила от
него подобно ароматным эссенцииям души. Я всегда сознавал, что
нахожусь в присутствии живого проявления Бога, и влияние этой
божественности автоматически склоняло мою голову перед ним.

Если гостям казалосю, что Шри Юктешвар слишком углубляется в тему
Беспредельного, он быстро вовлекал их в другой разговор. Он не был
способен к позе или рисовке своей внутренней уединенностью. Находясь
постоянно в единении с Господом, он не нуждался в особом времени для
общения с Ним. Достигший самопознания учитель навсегда оставляет
позади медитацию, как пройденную ступень. "Когда появляется плод,
цветок опадает". Но святые нередко привязываются к духовным формам,
дабы установить образец для учеников.

Когда приближалась полночь, мой гуру мог с детской непосредственностью
задремать. С постелью не было проблем. Он нередко ложился прямо на
узкую кушетку, покрытую тигровой шкурой /свое обычное сиденье/, даже
без подушки.

Зачастую философская дискуссия продолжалась всю ночь. Ее мог вызвать
своим интересом к теме любой ученик. В такое время я не ощущал ни
усталости, ни желания спать, и единственным указанием на время бывало
восклицание учителя: "Смотрите, уже рассвет! Пойдемте прогуляемся к
Ганге". Таким образом многократно заканчивались мои ночные уроки.

Первые месяцы моего пребывания у Шри Юктешвара завершились полезным
уроком: как перехитрить маскитов. У нас в семье всегда пользовались
пологами, и я с огорчением увидел, что в Серампурском ашраме этот
благорразумный метод отнюдь не почитают. Насекомые полновластно царили
во всех помещениях, и я был искусан с головы до ног. Гуру пожалел
меня.

"Купи для себя полог, да и для меня тоже". Он засмеялся и прибавил:
"Если ты купишь только один, все москиты набросятся на меня!".

Я был вне себя от радости, выполняя это распоряжение. И всякий раз,
когда я ночевал в Серампуре, гуру просил меня устновить пологи над
кроватями.

Но однажды ночью, когда нас окружила целая туча москитов, учитель
забыл отдать свое обычное распоряжение. Со страхом прислушивался я к
жужжанию насекомых, предвкушавших пир. Ложась в постель, я прочел
умилостивляющую молитву, адресовав ее москитам. Через полчаса я
притворно кашлянул, чтобы привлечь внимание гуру; мне казалось, что я
сойду с ума от укусов и в особенности от поющего гудения, которым
москиты отмечали свое кровавое пиршество.

Однако учитель даже не шевельнулся в ответ. Я осторожно приблизился.
Он не дышал. То был первый случай, когда я наблюдал его вблизи в
состоянии йогического транса, и это наполнило меня страхом.

"Должно быть, у него остановилось сердце!" Я поднес к носу зеркало--на
нем не появилось никакой влаги от дыхания. Чтобы полностью убедиться,
я зажал пальцами рот и нос. Тело оставалось холодным и неподвижным.
Пораженный я бросился к двери, чтобы звать на помощь.

"Так! Многообещающий экспериментатор! Бедный мой нос!--Голос учителя
дрожал от сдерживаемого смеха.--Почему ты не ложишься спать? Разве
весь мит должен измениться ради тебя? Изменись сам, освободись от
осознания москитов!"

Я покорно побрел к себе на кровать. Ни один москит более не подлетел
ко мне. Я понял, что гуру согласился на употребление пологов лишь для
того, чтобы доставить мне удовольствие; его же москиты не тревожили.
При помощи силы йоги он мог помешать им кусать его, а при желании мог
также достичь внутренней неуязвимости.

"Он дал мне наглядный урок,--подумал я,--именно такого сотояния йоги,
которого я должен стремиться достичь". Истинный йогин способен
вступить в состояние сверхсознания и пребывать в нем, не взирая на
множество отвлекающих моментов, которые никогда не перестанут
существовать на земле: жужжание насекомых, палящий зной полудня! Нужно
отключиться от сигналов внешнего мира. Тогда придут и сцены внутренних
сфер, более чудесные, чем в раю /5/.

В ашраме москиты преподали мне и другой урок. Как-то в час нежных
сумерек гуру бысподобно и несравненно объяснял древний текст, а я
сидел у его ног, погрузившись в совершенный мир. Вдруг в эту идилию
проник свирепый поскит и тут же поглотил все внимание. Он вонзил свое
ядовитое жало прямо в мое бедро, и я автоматически поднял руку для
того, чтобы отплатить ему. Но тут же отложил наказание, ибо услужливая
память предложила мне афоризм Патанджали об ахинсе, или непричинении
зла /6/.

--Ну, что же ты не закончил свое дело?

--Учитель, Вы защищаете отнятие жизни?

--Нет, но в уме ты уже нанес смертельный удар.

--Не понимаю.

--Ахинсой Патанджали называет устранение желания убивать,--Шри
Юктешвар читал в моем уме, как в открытой книге.--Этот мир не
приспособлен для буквального выполнения ахинсы. Человек может
оказаться вынужденнм уничтожить вредное существо. Однако ничто не
вынуждает его ощущать при этом гнев или вражду. Все формы жизни
обладают правом на существование в атмосфере майи. Святой, раскрывший
тайны творения, будет находиться в гармонии с бессчисленными
смущающими явлениями. Все люди могут понять эту истину, победив в себе
страсть к разрушению.

--Гуруджи, нужно ли приносить себя в жертву, чтобы не убить дикого
зверя?

--Нет, тело человека драгоценно. Оно обладает высочайшей эволюционной
ценностью из-за своих уникальных головных и спинных центров. Они дают
возможность продвинутой личности в полном объеме схватить и выразить
самые возвышенные аспекты божественного. Ни одна из низших форм не
приспособлена для этого. Верно, что человек впадает в долг малого
греха, если он вынужден убивать животное или иное живое существо. Но
святые мастры учат нас, что жертвовать человеческим телом по
пустякам--значить совершать серьезное нарушение закона кармы.

Я вздохнул с облегчением, ибо писания не всегда одобряют естественные
инстинкты человека.

Насколько мне известно, учитель никогда не встречался с леопардом или
тигром. Но смертоносная корба оказалась однажды прямо перед ним,
однако лишь для того, чтобы оказаться побежденной силой любви. Такой
случай произошел в Пури, где у учителя был второй ашрам на берегу
моря. В тот раз с ним находился молодой ученик Прафулла.

"Мы сидели во дворе ашрама,--рассказывал мне Прафулла,--когда около
нас появилась кобра длиной в четыре фута, внушавшая непреодолимый
ужас. Учитель приветливо засмеялся, как бы обращаясь к ребенку. Я весь
так и замер, видя, что Шри Юктешвар ритмично хлопает в ладоши, как бы
развлекая страшного гостя /7/. Храня полную неподвижность, я в душе
возносил самые горячие молитвы. Змея, которая тем временем подползла
вплотную к учителю, теперь не двигалась, видимо, загипнотизированная
его лаской. Страшный клубок постепенно сжался, змея проскользнула мимо
ног Шри Юктешвара и скрылась в кустах.

Я не мог тогда объяснить себе, почему учитель двигал руками, а кобра
не бросилась на него,--закончил Прафулла.--Но с тех пор я понял, что
наш божественный гуру не боится никаких животных".

Однажды днем,--это происходило в ранний период моего пребывания в
ашраме,--я обнаружил, что глаза Шри Юктешвара пристально устремлены на
меня:

--Ты слишком худ, Мукунда!

Замечание попало в больное место: мне не нравились мои провалившиеся
глаза и изнуренный вид. С самого детства меня преследовала хроническая
диспепсия. Дома, на Гурпар-роуд, целая полка была заставлена склянками
с укрепляющими средствами. Иногда я грустно думал, представляет ли
жизнь с таким нездоровым телом какую-нибудь ценность.

--Лекарства имеют ограничения; но божественная творческая сила
свободна от них. Верь этому, и ты будешь здоров и силен.

Слова учителя сейчас же убедили меня в том, что я могу с успехом
применить их истину к своей собственной жизни. Никакой другой
целитель--а я прибегал к помощи многих--не был в состоянии пробудить
во мне столь глубокую веру.

День за днем мое здоровье и сила укреплялись все более и более.
Благодаря скрытому благословению Шри Юктешвара в течение двух недель я
значительно прибавил в весе, чего никак не мог добиться все прошлые
годы. Мои желудочные заболевания навсегда покинули меня и исчезли.

Впоследствии я имел счастье быть свидетелем некоторых случаев того,
как мой божественный гуру исцелял людей, страдавших диабетом,
эпилепсией, туберкулезом, параличем.

"Много лет назад я тоже стремился прибавить в весе,--рассказал мне
учитель вскоре после того, как он исцелил меня.--Поправляясь после
тяжелой болезни, я навестил Лахири Махасайа в Бенаресе.

--Господин,--сказал я,--я тяжело болел и сильно похудел.

--Да, я вижу, Юктешвар /6/, ты заставил себя заболеть  а теперь
думаешь, что ты очень худой.

Ответ оказался далеко не таким, какого я ждал, однако гуру ободряюще прибавил:

--Посмотрим. Я уверен, что завтра ты почувствуешь себя лучше.

Мой восприимчивый ум видел в его словах намек на то, что он тайно
исцелит меня. На следующее утро я разыскал его и с ликованием
воскликнул:

--Господин, сегодня я чувствую себя гораздо лучше!

--В самом деле! Сегодня ты укрепил себя.

--Нет, учитель,--запротестовал я,--это вы помогли мне; впервые за
много недель я ощущаю в себе прилив энергии.

--О, да! Твоя болезнь сильна, а тело хило, и кто может знать, что
будет завтра.

Мысль о возможности возврата слабости вызвала во мне ледянящий ужас, и
я содрогнулся. На следующее утро я едва смог притащиться к дому Лахири
Махасайя.

--Господин, я опять болен.

Взгляд гугу стал насмешливым:

--Да! Сегодня ты еще раз расстроил  себя.

Мое терпение истощилось.

--Гурудева,--сказал я,--теперь я понимаю, что вы день за днем смеетесь
надо мной. Мне не понятно, почему вы не верите тому, что я говорю.

--На самом деле именно твои мысли заставляли чувствовать себя то
слабым, то сильным,--ласково взглянул на меня гуру.--Ты видишь, как
твое здоровье в точности следует за твоими подсознательными
ожиданиями. Мысль--это такая же сила, как электричество или тяготение.
Человеческий ум есть искра всемогущего сознания Бога. Я мог бы
показать тебе, как то, во что верит твой мощный ум со всей силой,
немедленно воплощается в действительность.

Зная, что Лахири Махасайа никогда не говорит понапрасну, я обратился к
нему с величайшим благоговением и благодарностью:

--Учитель, значит, если я подумая, что я здоров и что я вернул себе
нормальный вес. все так и случится?

серьезным тоном, пристально глядя мне в глаза.

Внезапно я ощутил не только прилив сил, но и увеличение веса.  Лахири
Махасайа погрузился в молчание. Просидев у его ног несколько часов, я
вернулся в дом матери. где жил во время посещений Бенареса.

--В чем дело, сын? Не началась ли у тебя водянка? Ты весь распух.

Мать едва смогла поверить своим глазам. И с тех пор мое тело стало
таким же полным и крепким, каким было до болезни..

Взвесившись, я обнаружил, что за один день прибавил в весе пятьдесят
футов, и я навсегда сохранил такой вес. Друзья и знакомые, видевшие
рраньтше мою тощую фигуру, были изумлены. В результате этого чуда
многие из них изменили свой образ жизни и сделались учениками Лахири
Махасайа.

Мой гуру, пробужденный к божественности, знал, что этот мир--не что
иное. как объективизированная греза Творца. Полностью сознавая свое
единство с Божественным Мечтателем. Лахири Махасайа мог материлизовать
или демонстрировать иллюзорные атомы феноменального мира /9/.

Все творчество упрравляется определенными законами,--заключил Шри
Юктешвар.--Те принципы. которые действуют во внешней вселенной и
которые были открыты учеными, получили название законов природы. Но
существуют и более тонкие законы. управляющие скрытыми духовными
планами и внутренними областями сознания: эти принципы познаются при
помощи науки йоги.

Истинную природу материи познают не физики. а достигший самопознания
учитель йоги. Благодаря такому знанию Христос смог вернуть на свое
место ухо прислужника, отрубленное Петром /10/.



 

ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4] [5] [6]

Страница:  [1]