ГЛАВА ПЕРВАЯ
   О ТОМ, КАК Я ЗАНОЧЕВАЛ В ГРЭДЕНСКОМ ЛЕСУ И ЗАМЕТИЛ СВЕТ В ПАВИЛЬОНЕ

   В юности я был очень нелюдим. Я гордился тем, что держусь особняком и
не нуждаюсь в обществе; в сущности, у меня не было ни друзей,  ни  близ-
ких, пока я не встретил ту, которая стала мне и другом, и женой,  и  ма-
терью моих детей.
   Я был относительно близок только с одним человеком - это был Р. Норс-
мор, владелец Грэден Истера в Шотландии. Мы с ним вместе учились, и хотя
не питали особой симпатии друг к другу или склонности к откровенным  бе-
седам, но нас роднило сходство темпераментов. Мы считали себя  мизантро-
пами, а теперь я вижу, что мы были просто надутые юнцы. Это нельзя  было
назвать дружбой, скорее это было содружество  двух  нелюдимов.  Исключи-
тельная вспыльчивость Норсмора не  позволяла  ему  уживаться  с  другими
людьми; а так как он уважал мою молчаливую сдержанность и  не  навязывал
мне своих мнений, я тоже мирился с его обществом. Помнится, мы даже  на-
зывали себя друзьями.
   Когда Норсмор получил свой диплом, а я решил бросить университет,  он
пригласил меня погостить к себе в Грэден Истер,  и  тогда-то  я  впервые
познакомился с местом моих позднейших приключений. Помещичий  дом  стоял
на открытом и мрачном пустыре, милях в трех от  берега  Северного  моря.
Большой и неуклюжий, как казарма, он был выстроен из  мягкого  камня  и,
подверженный ветрам и туманам побережья, снаружи весь обветшал, а внутри
в нем было сыро и дуло изо всех углов. Расположиться в нем  с  комфортом
нечего было и думать. Но на северной оконечности поместья, среди пустын-
ных отмелей и сыпучих дюн, между морем и рощей, стоял небольшой павильон
современной постройки, как раз отвечавший нашим вкусам. В этом  уединен-
ном убежище, мало разговаривая, много читая и встречаясь лишь за обеден-
ным столом, мы с Норсмором провели четыре ненастных зимних месяца. Может
быть, я прожил бы там и дольше, но однажды мартовским вечером у нас про-
изошла размолвка, которая принудила меня покинуть Грэден Истер.
   Норсмор говорил запальчиво; я, должно быть, ответил на этот раз  кол-
костью. Он вскочил со стула, бросился на меня, и мне, без преувеличения,
пришлось бороться за свою жизнь. Лишь с большим трудом мне удалось  одо-
леть его, потому что силы у нас были почти равные, а тут его,  казалось,
сам бес обуял.
   Наутро мы встретились как ни в чем не бывало, но я счел за благо  по-
кинуть его, и он не пытался меня удерживать.
   Прошло девять лет, и я снова посетил эти места. В те дни,  обзаведясь
крытой одноколкой, палаткой и железной печуркой, я целыми днями шагал за
своей лошадкой и на ночь располагался по-цыгански в какой-нибудь  рассе-
лине или на лесной опушке. Так я прошел  по  самым  диким  и  уединенным
уголкам Англии и Шотландии. Никто меня не тревожил письмами - ведь у ме-
ня не было ни друзей, ни  родственников,  а  теперь  даже  и  постоянной
"штаб-квартиры", если не считать ею контору моего  поверенного,  который
дважды в год переводил мне мою ренту. Такая жизнь восхищала  меня,  и  я
ничего лучшего не желал, как состариться  среди  вересковых  пустошей  и
умереть где-нибудь в придорожной канаве.
   Я всегда старался отыскать для ночевки укромное место,  где  бы  меня
никто не потревожил,  и  теперь,  очутившись  в  другой  части  того  же
графства, я вспомнил о доме на дюнах. Даже проселочной  дороги  не  было
там во всей округе ближе чем за три мили. Ближайший город, вернее, рыба-
чий поселок, был за шесть-семь миль. Окружавший поместье пустырь тянулся
вдоль побережья полосой миль на десять в длину и от трех до  полумили  в
ширину. Подступ со стороны бухты был прегражден зыбучими отмелями.  Едва
ли во всем Соединенном королевстве найдется лучшее убежище. Я решил  ос-
тановиться на неделю в прибрежном лесу и, сделав большой переход, достиг
цели на исходе ненастного сентябрьского дня.
   Как я говорил, поместье окружали дюны и так  называемые  в  Шотландии
"линки", то есть пустоши, на которых движение песков было приостановлено
травянистым покровом. Павильон стоял на плоском месте, от моря его отго-
раживала запутанная гряда песчаных дюн, а позади согнутых ветром  порос-
лей бузины начинался лес. Выступ скалы поднимался над  песками,  образуя
мыс между двумя мелкими бухтами, а за линией прибоя небольшим  островком
торчал еще один выступ, круто обрывавшийся в море. При отливе обнажались
широкие полосы зыбучих песков - гроза всей округи. Говорили, что у само-
го берега, между мысом и островом, эти пески поглощали человека в четыре
с половиной минуты, хотя едва ли  были  основания  для  такой  точности.
Местность изобиловала кроликами, а над домом все время с плачем носились
чайки. В летний день здесь бывало солнечно и  радостно,  но  в  сумерках
сентябрьского заката, при сильном ветре и буйном прибое,  набегавшем  на
отмели, все напоминало о кораблекрушениях и о выброшенных морем утоплен-
никах. Корабль, который лавировал против ветра на горизонте,  и  обломки
корабельного остова, погребенные у моих ног песчаной дюной, еще усилива-
ли тягостное впечатление.
   Павильон - он был выстроен последним владельцем, дядей Норсмора, бес-
толковым и расточительным дилетантом, - мало пострадал  от  времени.  Он
был двухэтажный, построен в итальянском стиле и окружен  полоской  сада,
от которого уцелело только несколько клумб самых выносливых цветов.  Те-
перь, когда ставни были заколочены, казалось, что он не только  покинут,
но никогда и не был обитаем. Норсмор явно отсутствовал: то ли по  своему
обыкновению уныло отсиживался в каюте собственной яхты, то ли решил нео-
жиданно появиться и вызывающе блеснуть в светском обществе - об  этом  я
мог только догадываться. Место же своим безлюдьем угнетало  даже  такого
отшельника, каким был я. Ветер заунывно выл в трубах, и, словно спасаясь
в свое привычное убежище, я повернул лошадь и, погоняя ее, направил  по-
возку к опушке леса.
   Грэденский лес был насажен для защиты полей от сыпучих  песков  побе-
режья. Дальше от берега бузину постепенно сменяли другие породы, но  все
деревья были чахлые и низкорослые, как  кустарник.  Им  приходилось  все
время бороться за свою жизнь: долгими зимними ночами они гнулись под на-
пором свирепых бурь; уже ранней весной листья у них облетали, и для это-
го оголенного леса начиналась осень. Еще дальше  высился  холм,  который
вместе с островом служил ориентиром для моряков. Когда холм открывался к
северу от острова, кораблям следовало твердо  держать  курс  на  восток,
чтобы не напороться на мыс Грэден и Грэденские рифы. По низине между де-
ревьями протекал ручеек и, запруженный тиной и палым листом, то  и  дело
застаивался в крохотных заводях. Кое-где в лесу попадались развалины ка-
ких-то строений; по мнению Норсмора, это были остатки келий,  в  которых
когда-то скрывались отшельники.
   Я отыскал нечто вроде ложбинки, в которой бил холодный ключ, и здесь,
расчистив место от терновника, разбил палатку  и  развел  костер,  чтобы
приготовить ужин. Лошадь я стреножил и пустил пастись неподалеку на  лу-
жайке. Крутые склоны ложбины не только скрывали свет моего костра, но  и
защищали меня от ветра, сильного и холодного.
   Мой образ жизни закалил меня и приучил к умеренности.  Я  пил  только
воду и редко ел что-нибудь, кроме овсянки в разных видах. Мне достаточно
было нескольких часов сна; хотя я и просыпался с рассветом, но с  вечера
подолгу лежал под темным или звездным сводом ночи. Так  и  в  Грэденском
лесу: хотя я крепко уснул в восемь часов  вечера,  но  проснулся  уже  к
одиннадцати, бодрый и освеженный, без всякой сонливости и  утомления.  Я
встал и долго сидел у  костра,  наблюдая,  как  над  головой  беспокойно
мелькали облака и верхушки деревьев, слушая ветер и шум прибоя, и  нако-
нец, устав от бездействия, оставил свою ложбину и побрел к опушке  леса.
Молодой месяц едва пробивался сквозь туман, но, когда я вышел  из  лесу,
стало светлее. В ту же минуту резкий порыв ветра дохнул на меня  соленым
запахом моря и с такой силой ударил в лицо колючими  песчинками,  что  я
нагнул голову.
   Когда я поднял глаза и осмотрелся, я заметил  свет  в  павильоне.  Он
двигался от окна к окну, словно кто-то переходил из комнаты в комнату  с
лампой или свечой. Некоторое время я следил за ним с большим изумлением.
Днем павильон был явно необитаем, теперь настолько же явно в нем  кто-то
находился. Сначала мне пришло в голову, что туда забралась шайка  граби-
телей и очищала теперь кладовые и буфеты Норсмора, всегда полные  посуды
и запасов. Но что могло привести грабителей в Грэден Истер? И к тому  же
все ставни были распахнуты, а такие гости, наоборот, плотнее прикрыли бы
их. Я отбросил эту мысль и стал искать других объяснений.  Должно  быть,
вернулся сам Норсмор и теперь осматривает и проветривает помещение.
   Как я уже говорил, нас с Норсмором  не  связывало  чувство  искренней
привязанности, но, даже если бы я любил его, как брата, я настолько  до-
рожил своим одиночеством, что все равно постарался бы избегнуть его  об-
щества. Поэтому я поскорее вернулся в лес и с истинным наслаждением сно-
ва уселся у костра. Я избежал встречи; передо мной  еще  одна  спокойная
ночь. А наутро можно будет либо незаметно ускользнуть еще до пробуждения
Норсмора, либо нанести ему визит, только покороче.
   Но когда настало утро, создавшееся положение показалось мне настолько
забавным, что я отбросил все колебания. Норсмор был в моей власти,  и  я
задумал подшутить над ним, хотя и знал, что с таким человеком,  как  он,
шутить рискованно. Заранее радуясь своей затее, я устроился среди зарос-
лей бузины так, что мне видна была дверь павильона. Все ставни были сно-
ва прикрыты, что, помнится, показалось мне странным, а самое здание  при
утреннем свете, озарявшем его белые стены и  зеленые  жалюзи,  выглядело
привлекательным и уютным. Часы проходили за часами, а Норсмор не подавал
признаков жизни. Я знал, что он соня и лежебока, однако к полудню терпе-
ние мое истощилось. Сказать по правде, я уже решил  позавтракать  в  па-
вильоне, и меня стал мучить голод. Как мне ни досадно было упускать воз-
можность подшутить над Норсмором, голод взял свое, и я, с огорчением по-
жертвовав шуткой, вышел из лесу.
   Когда я подошел поближе, вид дома чем-то обеспокоил меня.  По-видимо-
му, с вечера ничего не изменилось, а я почему-то надеялся встретить  ка-
кие-нибудь внешние признаки присутствия человека. Но  нет:  ставни  были
плотно прикрыты, из труб не шел дым, и на входной  двери  висел  большой
замок. Норсмор, очевидно, вошел через заднюю дверь - таково было естест-
венное и единственно приемлемое объяснение, - и вы можете судить, как  я
был изумлен, когда, обогнув дом, я нашел и заднюю дверь на запоре.
   Я вернулся к прежнему предположению о грабителях и досадовал на  себя
за вчерашнее бездействие. Я осмотрел все окна нижнего этажа и  не  нашел
никаких повреждений; я попробовал замки, но они не поддавались. Возникал
вопрос: каким путем грабители (если это были грабители) проникли в  дом?
Они могли пробраться, думал я, по крыше пристройки, где Норсмор занимал-
ся фотографией, а оттуда, взломав окно кабинета или моей бывшей комнаты,
им легко было забраться в дом.
   Я сам последовал этому вымышленному примеру - взобрался  на  крышу  и
попробовал ставни. Обе были заперты, но  я  не  сдавался  и,  нажав  по-
сильнее, чтобы приоткрыть одну из них, поцарапал при этом руку. Я помню,
что приложил руку ко рту и с минуту зализывал  ранку,  как  собака.  При
этом я машинально глядел на отмели и на море и заметил в нескольких  ми-
лях к северовостоку большую парусную яхту. Потом поднял  раму  и  проник
внутрь.
   Я прошел по всему дому, и удивление мое усилилось. Нигде ни малейшего
беспорядка - наоборот, комнаты необычно чисты и прибраны. В каминах  ле-
жали дрова и растопка; три спальни были убраны с  роскошью,  непривычной
для Норсмора; умывальники были налиты водой, кровати оправлены на  ночь;
стол накрыт на три прибора, а на буфете -  множество  холодных  закусок,
салатов и соусов. Ясно было, что здесь ждали гостей. Но какие же  гости,
если Норсмор ненавидел общество? И, кроме того, зачем понадобилось гото-
вить дом к этому приему тайно, под покровом ночи? И почему  ставни  были
закрыты и двери заперты? Я уничтожил все следы своего посещения  и  выб-
рался из дома отрезвленный и сильно встревоженный.
   Яхта была все на том же месте, и мне на миг пришло в голову, что это,
может быть, "Рыжий граф", на котором прибыли хозяин и гости. Однако  нос
корабля был обращен в открытое море.


   ГЛАВА ВТОРАЯ
   О НОЧНОЙ ВЫСАДКЕ С ЯХТЫ

   Я вернулся в ложбинку, чтобы приготовить себе поесть, в чем я  сильно
нуждался, и дать корм лошади, о которой я не позаботился утром. Время от
времени я выходил на опушку, но в павильоне перемен не было, и на  отме-
лях за весь день не показалось ни души. Одна только яхта в открытом море
напоминала о человеке. Она дрейфовала без видимой цели, то  приближаясь,
то удаляясь, но с наступлением сумерек решительно  двинулась  к  берегу.
Это укрепило меня в мысли, что на борту ее Норсмор и  его  гости  и  что
они, по-видимому, высадятся только ночью. Это не только  соответствовало
таинственности приготовлений, но вызывалось и тем  обстоятельством,  что
лишь к одиннадцати часам прилив мог достаточно прикрыть Грэденские  мели
и другие опасные места, которые ограждали берег от вторжений с моря.
   В течение всего дня ветер ослабевал и море затихало, но к закату сно-
ва разыгралась вчерашняя непогода. Ночь  сгустилась  непроглядно-темная.
Свирепые порывы ветра разражались орудийными залпами, то и дело полосами
налетал дождь, и с наступлением прилива все крепчал  прибой.  Со  своего
наблюдательного поста в кустарнике я увидел, как на верхушке мачты пока-
зался свет - яхта была много ближе, чем когда я последний раз видел ее в
сумерках. Я решил, что это сигнал помощникам Норсмора на суше, и,  выйдя
из лесу, осмотрелся, ища подтверждения своей догадке.
   Вдоль опушки леса вилась дорожка - кратчайший путь от усадьбы  к  па-
вильону, - и, взглянув в эту сторону, я увидел не более как  в  четверти
мили быстро приближавшийся огонек. Судя по его колеблющемуся свету,  это
был фонарь в руках человека, шедшего по извилинам тропинки и то  и  дело
пережидавшего яростные порывы ветра. Я снова спрятался  в  кустарнике  и
нетерпеливо ждал приближения нового лица. Это оказалась женщина, и, ког-
да она проходила шагах в трех от моей засады,  я  узнал  ее.  Сообщницей
Норсмора в этом таинственном деле была глухая и молчаливая женщина, нян-
чившая его в детстве, а потом ставшая его домоправительницей.
   Я следовал за ней на коротком  расстоянии,  пользуясь  для  прикрытия
бесчисленными пригорками и впадинами и непроглядной тьмой. Даже если  бы
она не была глуха, все равно ветер и прибой не дали бы ей расслышать шум
моих шагов. Она вошла в дом, поднялась во второй этаж и осветила одно из
окон, выходивших на мор" Тотчас же фонарь на мачте был опущен и погашен.
Он выполнил свою задачу: люди на борту удостоверились, что их ждут. Ста-
руха, по-видимому, продолжала готовиться к встрече. Хотя она и не откры-
вала других ставен, я видел, как свет мелькал то там, то здесь по  всему
дому, и снопы искр, показывавшиеся из труб, говорили о том, что она  за-
тапливала печи одну за другой.
   Теперь я был уверен, что Норсмор и его гости высадятся на берег,  как
только вода покроет мели. В такую погоду трудно было управлять  шлюпкой,
и к моему любопытству примешивалась тревога, когда я думал  о  том,  как
опасна сейчас высадка. Правда, мой приятель был величайший сумасброд, но
в данном случае сумасбродство принимало тревожный и угрожающий характер.
Движимый этими разнородными чувствами, я направился к бухте и лег ничком
в небольшой впадине шагах в шести от тропки к павильону. Оттуда я  легко
мог разглядеть вновь прибывших и тут же приветствовать их, если они ока-
жутся теми, кого я ожидал увидеть.
   Незадолго до одиннадцати, когда прилив едва прикрыл отмели, у  самого
берега вдруг появился свет лодочного фонаря. Напрягая зрение, я различил
и другой фонарь, мелькавший дальше от берега  и  то  и  дело  скрываемый
гребнями волн. Ветер, все крепчавший с наступлением ночи, и опасное  по-
ложение яхты у подветренного берега, должно быть, заставили поторопиться
с высадкой.
   Вскоре на тропинке показались четыре матроса, тащившие очень  тяжелый
сундук; пятый освещал им дорогу фонарем.  Они  прошли  совсем  рядом  со
мной, и старуха впустила их в дом. Затем они вернулись к  берегу  и  еще
раз прошли мимо меня с сундуком побольше, но, очевидно, не  таким  тяже-
лым. Они сделали и третий рейс; и на этот раз один из матросов нес кожа-
ный чемодан, а другие - дамский саквояж и прочую кладь,  явно  принадле-
жавшую женщине. Это крайне подстрекнуло мое любопытство. Если среди гос-
тей Норсмора была дама, это означало полную перемену в его  привычках  и
отказ от его излюбленных теорий и взглядов на жизнь. Когда мы с ним жили
вместе, павильон был храмом женоненавистников. А теперь представительни-
ца ненавистного пола должна была поселиться под его кровлей. Я припомнил
кое-что из виденного мною в павильоне - некоторые черты  изнеженности  и
даже кокетства, которые поразили меня в убранстве комнат. Теперь мне яс-
на была цель этих приготовлений, и я дивился своей тупости и  недогадли-
вости.
   Все эти мои догадки были прерваны появлением второго фонаря; нес  его
моряк, которого я до сих пор не видел. Он  освещал  дорогу  к  павильону
двум людям. Это были, конечно, те самые гости, для которых делались  все
приготовления, и я напрягал зрение и слух, когда они проходили мимо  ме-
ня. Один из них был мужчина необычайно большого роста. Нахлобученная  на
глаза дорожная шапка, поднятый и наглухо застегнутый  воротник  скрывали
его лицо. О нем только и можно было сказать, что он очень высок  и  дви-
жется, словно больной, тяжелой, неуверенной походкой. Рядом с ним, не то
прижавшись к нему, не то поддерживая его - этого я не мог  разобрать,  -
шла молодая, высокая, стройная женщина. Она была очень бледна, но мерца-
ющий свет фонаря бросал на ее лицо такие резкие и подвижные тени, что  я
не мог сказать, дурна ли она, словно смертный грех, или  прекрасна,  как
это впоследствии оказалось.
   Когда они поравнялись со мной, девушка что-то сказала, но ветер  унес
ее слова.
   - Молчи! - ответил ее спутник.
   Тон, каким было сказано это слово, поразил и встревожил меня. Это бы-
ло восклицание человека, угнетаемого смертельным страхом; я  никогда  не
слышал слова, произнесенного так выразительно, и до сих пор я слышу его,
когда в ночном бреду возвращаюсь к  давно  прошедшим  временам.  Говоря,
мужчина обернулся к девушке, и я мельком заметил  густую  рыжую  бороду,
нос, переломленный, должно быть, в молодости, и светлые глаза, расширен-
ные сильнейшим страхом. Но они уже прошли мимо меня и, в  свою  очередь,
были впущены в дом. Поодиночке и группами матросы вернулись к бухте. Ве-
тер донес до меня звук грубого  голоса  и  команду:  "Отчаливай!"  Затем
спустя мгновение показался еще один фонарь.  Его  нес  Норсмор.  Он  был
один.
   И жена моя и я, то есть и мужчина и женщина, часто удивлялись,  каким
образом этот человек мог быть с одно и то же время  настолько  привлека-
тельным и отталкивающим. У него была наружность настоящего  джентльмена,
лицо вдумчивое и решительное, но стоило приглядеться к нему даже в  доб-
рую минуту, чтобы увидеть душу, достойную насильника и  работорговца.  Я
никогда не встречал человека более вспыльчивого и мстительного. Он  сое-
динял пылкие страсти южанина с умением северян таить холодную ненависть,
и это, как грозное предупреждение, ясно отражалось на его лице.  Он  был
смуглый брюнет, высокий, сильный и подвижный; правильные черты лица  его
портило угрожающее выражение. В эту минуту он был бледнее обычного, бро-
ви у него были нахмурены, губы подергивались, и он шел, озираясь, словно
опасался нападения. И все же выражение его лица показалось мне  торжест-
вующим, как у человека, преуспевшего в своем деле и близкого к  его  за-
вершению.
   Отчасти из чувства деликатности - сознаюсь, довольно запоздалой, -  а
больше из желания напугать его я решил сейчас же  обнаружить  свое  при-
сутствие.
   Я быстро вскочил на ноги и шагнул к нему.
   - Норсмор! - окликнул я его.
   Никогда в жизни я не был так изумлен. Не говоря ни слова, он бросился
на меня, что-то блеснуло в его руке, и он замахнулся на меня кинжалом. В
то же мгновение я сшиб его с ног. То ли сказались моя  быстрота  и  лов-
кость, то ли его нерешительность, но только нож едва оцарапал мое плечо,
в то время как удар рукояткой и кулаком пришелся мне по губам.
   Я отбежал, но недалеко. Много раз я думал о том, как удобны дюны  для
засад, внезапных нападений и поспешного отхода.
   Отбежав не более десяти шагов от места нашей схватки, я снова  нырнул
в траву.
   Фонарь упал из рук Норсмора и потух. И, к моему  величайшему  изумле-
нию, сам он поспешно бросился к павильону, и я услышал, как  звякнул  за
ним задвигаемый засов.
   Он меня не преследовал! Он от меня убежал! Норсмор, этот непримиримый
и неустрашимый человек, оставил поле боя за противником!  Я  едва  верил
глазам.
   Но что значила еще одна несообразность во всей этой странной истории,
где все было невероятно?! Зачем и для кого тайно готовили помещение? По-
чему Норсмор и его гости высадились глубокой ночью, в бурю,  не  дождав-
шись полного прилива? Почему он хотел убить меня? Неужели, думал  я,  он
не узнал моего голоса? И, главное, зачем ему было держать наготове  кин-
жал? Кинжал или даже просто нож были далеко не современным  оружием,  и,
вообще говоря, в наши дни джентльмен, высадившийся со своей яхты на  бе-
рег собственного поместья, пусть даже ночью и при  таинственных  обстоя-
тельствах, все же не вооружается таким образом, словно ожидая нападения.
Чем больше я думал, тем меньше понимал. Я перебирал  и  пересчитывал  по
пальцам все таинственные обстоятельства этого дела, павильон, тайно при-
готовленный для гостей; гости, высаживающиеся в такую ночь с явной опас-
ностью, и для себя и для яхты; нескрываемый и, казалось бы, беспричинный
ужас одного из гостей; Норсмор с обнаженным кинжалом; Норсмор, с первого
слова пускающий в ход оружие против своего ближайшего друга, и, наконец,
что самое странное, Норсмор, бегущий от человека, которого он только что
пытался убить, и укрывающийся, словно от погони, за стенами  и  засовами
павильона! По меньшей мере шесть поводов к удивлению, и все они  сплета-
лись в одну неразрывную цепь.
   Я готов был спросить себя, не обман ли это чувств.  Когда  рассеялось
сковавшее меня изумление, постепенно дала себя знать боль от раны, полу-
ченной в схватке. Укрываясь за дюнами, я по окольной  тропинке  добрался
до опушки леса. Тут снова в нескольких шагах от меня  прошла  с  фонарем
старуха служанка, возвращаясь из павильона в  помещичий  дом.  Это  была
седьмая загадка. Значит, Норсмор и его гости будут стряпать и убирать за
собой сами, а старая служанка будет по-прежнему жить  в  большом  пустом
доме посреди парка. Если Норсмор мирился с такими неудобствами,  значит,
действительно были серьезные причины для подобной таинственности.
   Поглощенный этими мыслями, я вернулся в ложбинку. Для  большей  безо-
пасности я разбросал и затоптал догоравший костер и зажег фонарь,  чтобы
осмотреть рану на плече. Это была ничтожная царапина, хотя кровь шла до-
вольно сильно. Промыв рану холодной ключевой водой, я как умел  -  место
было неудобное - перевязал ее тряпкой. Занятый этим, я не переставал ду-
мать о Норсморе и его тайне и мысленно объявил им войну. По природе я не
злой человек, и меня побудило к  этому  скорее  любопытство,  чем  мсти-
тельность. Но все же война была объявлена, и начались  приготовления:  я
достал свой револьвер, разрядил его, тщательно вычистил и зарядил вновь.
Потом я занялся своей лошадью. Она могла отвязаться или  ржанием  выдать
мою стоянку в лесу. Я решил избавиться от  ее  соседства  и  задолго  до
рассвета отвел ее по отмелям в рыбачью деревню.


   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   О ТОМ, КАК Я ПОЗНАКОМИЛСЯ С КЛАРОЙ 

   Два дня я бродил вокруг павильона, укрываясь за дюнами.  Я  выработал
при этом особую тактику. Низкие бугры и мелкие впадины, образующие целый
лабиринт,  облегчали  это  увлекшее  меня  и,  может  быть,  не   совсем
джентльменское занятие.
   Однако, несмотря на это преимущество, я мало что узнал о  Норсморе  и
его гостях.
   Провизию им приносила из помещичьего дома под  покровом  тьмы  старая
служанка. Норсмор и молодая гостья иногда вместе, но чаще порознь прогу-
ливались по часу, по два вдоль линии зыбучих песков. Для меня было ясно,
что такое место для прогулки выбрано  из  предосторожности  потому,  что
открыто оно только со стороны моря. Но для моих  целей  оно  было  очень
удобно: к отмели вплотную примыкала самая высокая и наиболее  изрезанная
дюна, и, лежа плашмя в одной из ее впадин, я мог наблюдать за прогулками
Норсмора и юной особы.
   Высокий мужчина словно исчез. Он не только не переступал  порога  па-
вильона, но даже и не показывался в окнах, насколько  я  мог  судить  из
своей засады. Близко к дому я днем не подходил, потому  что  из  верхних
окон видны были все подступы, а ночью, когда я подходил ближе, все  окна
нижнего этажа были забаррикадированы, как при осаде.  Иногда,  вспоминая
неуверенную походку высокого мужчины, я думал, что он не  поднимается  с
постели, иногда мне казалось, что он вовсе покинул дом и что Норсмор ос-
тался там вдвоем с молодой леди. Эта мысль мне уже и тогда не нравилась.
   Даже если они были мужем и женой, я имел достаточно оснований  сомне-
ваться в их взаимной приязни. Хотя я и не слышал ни слова из их разгово-
ра и редко мог различить выражение их лиц, но были в их поведении отчуж-
денность и натянутость, которые указывали на холодные, а может  быть,  и
враждебные отношения. Гуляя с Норсмором, девушка шла быстрее обычного, а
я знал, что нежные отношения скорее замедляют, чем ускоряют походку  гу-
ляющих. Кроме того, она все время держалась на несколько  шагов  впереди
и, как бы отгораживаясь от него, тянула за собой по песку  свой  зонтик.
Норсмор все старался приблизиться, и так как девушка  неизменно  уклоня-
лась, они двигались по диагонали через всю отмель. Когда девушке наконец
угрожала опасность быть прижатой к линии прибоя, она незаметно поворачи-
вала, оставляя своего спутника между собой и морем. Я наблюдал за  этими
ее маневрами с величайшим удовольствием и одобрением и про себя  Посмеи-
вался при каждом таком повороте.
   На третий день утром она некоторое время  гуляла  одна,  и,  к  моему
огорчению, я убедился, что она не раз принималась плакать. Вы можете  по
этому судить, что сердце мое было затронуто ею сильнее, чем я сам созна-
вал. Все ее движения были уверенны и воздушны, голову она держала с гор-
деливой грацией. Каждым шагом ее можно было залюбоваться,  и  уже  тогда
она мне казалась обаятельной и неповторимой.
   День был чудесный, тихий и солнечный, море спокойное, воздух свежий и
остро пахнувший солью и вереском, так что против обыкновения  она  вышла
на вторую прогулку. На этот раз ее сопровождал Норсмор, и едва они вышли
на берег, как я увидел, что он насильно взял ее руку. Она вырывалась,  и
я услышал ее крик, или, вернее, стон. Не думая о своем странном  положе-
нии, я вскочил на ноги, но не успел сделать  и  шага,  как  увидел,  что
Норсмор, обнажив голову, склонился в поклоне, как бы прося  прощения.  Я
тотчас же снова залег в засаду. Они обменялись несколькими словами,  по-
том, еще раз поклонившись, он покинул берег и направился к павильону. Он
прошел совсем близко от меня, и я видел, что лицо у него было красное  и
хмурое и палкой он свирепо сшибал на ходу верхушки травы.  Не  без  удо-
вольствия я увидел на его лице следы своего удара - большую царапину  на
скуле и синяк вокруг запухшего правого глаза.
   Некоторое время девушка стояла на месте, глядя на остров и  на  яркое
море. Затем внезапно, как человек, отбросивший все тягостные мысли,  она
двинулась вперед быстро и решительно. Очевидно,  она  тоже  была  сильно
взволнована тем, что произошло. Она совсем забыла, где  находится.  И  я
увидел, что она идет прямо к краю зыбучих песков, как раз в самое  опас-
ное место. Еще два или три шага, и жизнь ее была бы в серьезной опаснос-
ти, но тут я кубарем скатился с дюны,  которая  обрывалась  здесь  очень
круто, и на бегу предостерегающе закричал.
   Она остановилась и обернулась ко мне. В ее поведении не было ни  тени
страха, и она пошла прямо на меня с осанкой королевы. Я  был  босиком  и
одет как простой матрос, если не считать египетского шарфа,  заменявшего
мне пояс, и она, должно быть, приняла меня за рыбака из  соседней  дере-
вушки, вышедшего собирать наживку. А я, когда увидел  ее  так  близко  и
когда она пристально и властно посмотрела мне в глаза, я пришел в неопи-
суемый восторг и убедился, что красота ее превосходит все мои  ожидания.
Она восхищала меня и тем, что при всей своей отваге не теряла  женствен-
ности, своеобразной и обаятельной. В самом деле, жена моя всю жизнь сох-
раняла чинную вежливость прежних лет, - превосходная  черта  в  женщине,
заставляющая еще больше ценить ее милую непринужденность.
   - Что это значит? - спросила она.
   - Вы направлялись прямо к Грэденской топи! - сказал я.
   - А вы не здешний, - сказала она. - У вас выговор образованного чело-
века.
   - Мне было бы трудно это скрывать даже в этом костюме, - сказал я.
   Но ее женский глаз уже заметил мой шарф.
   - Да! - сказала она. - И вас выдает ваш пояс.
   - Вы сказали слово "выдает", - подхватил я. - Но могу  ли  я  просить
вас не выдавать меня? Ради вашей безопасности я  должен  был  обнаружить
свое присутствие, но, если Норсмор узнает, что я здесь, это  грозит  мне
больше, чем простыми неприятностями.
   - А вы знаете, с кем вы говорите? - спросила она.
   - Не с женой мистера Норсмора? - сказал я вместо ответа.
   Она покачала головой. Все это время она с откровенным интересом  изу-
чала мое лицо. Наконец она сказала:
   - У вас лицо честного человека. Будьте так же честны, как ваше  лицо,
сэр, и скажите, что вам здесь надо и чего вы боитесь. Не думаете ли  вы,
что я могу повредить вам? Мне кажется, что скорее в вашей власти обидеть
меня. Но нет, вы  не  похожи  на  злодея.  Так  что  же  заставило  вас,
джентльмена, шпионить здесь в этой пустынной местности? Скажите мне, ко-
го вы преследуете и ненавидите?
   - Я ни к кому не питаю ненависти, - отвечал я, - и никого я не боюсь.
Зовут меня Кессилис, Фрэнк Кессилис.  По  собственному  желанию  я  веду
жизнь бродяги. Я очень давно знаком с Норсмором, но когда три дня  назад
я окликнул его, тут на отмелях, он ударил меня кинжалом в плечо.
   - Так это были вы! - сказала она.
   - Почему он это сделал, - продолжал я, не обращая внимания на ее сло-
ва, - я не могу понять, да и понимать не хочу. У меня немного друзей,  и
я нелегко их завожу, но запугивать себя я никому не  позволю.  Я  разбил
свою палатку в Грэденском лесу еще до приезда Норсмора сюда,  и  я  живу
там и сейчас. Если вы думаете, что я опасен вам или  вашим  близким,  то
вам легко избавиться от меня. Вам достаточно сказать Норсмору, что я но-
чую в Гемлокской лощине, и сегодня же ночью он может  заколоть  меня  во
сне.
   С этими словами я откланялся и снова взобрался на дюны. Не знаю поче-
му, но я чувствовал себя героем, мучеником, с которым поступили  неспра-
ведливо, хотя, в сущности, мне нечего было сказать в свою защиту, у меня
не было резонного объяснения моим поступкам. Я остался в Грэдене из  лю-
бопытства, естественного, но едва ли похвального, и хотя  рядом  с  этой
уже возникала другая причина, в то время я не смог бы объяснить ее  даме
моего сердца.
   Как бы то ни было, в эту ночь я не мог думать ни о ком другом, и хотя
положение, в котором очутилась девушка, и ее поведение казались подозри-
тельными, я все же в глубине души не сомневался в чистоте ее  намерений.
Хотя сейчас все для меня было темно и непонятно, но я  готов  был  пору-
читься своей жизнью, что, когда все разъяснится, она окажется  правой  и
ее участие в этом деле - неизбежным. Правда, как я ни напрягал свою фан-
тазию, я не мог придумать никакого объяснения ее близости  с  Норсмором,
но уверенность моя, основанная на инстинкте, а не на доводах разума, бы-
ла от этого не менее крепка, и в эту ночь я уснул с мыслью о ней.
   На следующий день она вышла примерно в то же время одна, и как только
дюны скрыли ее от павильона, она подошла к опушке и  вполголоса  позвала
меня, называя по имени. Меня удивило, что она была смертельно бледна и в
необычайном волнении.
   - Мистер Кессилис! - звала она. - Мистер Кессилис!
   Я сейчас же выскочил из-за кустов и спрыгнул на  отмель.  Как  только
она увидела меня, на ее лице выразилось чувство облегчения.
   - Ох! - перевела она дух, будто у нее отлегло от сердца. - Слава  бо-
гу, вы целы и невредимы! Я знала, что, если вы живы, вы придете, - доба-
вила она.
   Не странно ли это? Природа так быстро и мудро подготовляет наши серд-
ца к большому, неумирающему чувству, что оба мы - и я и моя жена  -  по-
чувствовали неотвратимость его уже на второй  день  нашей  встречи.  Уже
тогда я надеялся, что она будет искать меня; она же  была  уверена,  что
меня найдет.
   - Вам нельзя, - говорила она быстро, - вам нельзя  оставаться  здесь.
Дайте мне слово, что вы не останетесь на ночь в этом лесу.  Вы  предста-
вить себе не можете, как я страдаю! Всю эту ночь я не могла уснуть,  ду-
мая об опасности, которая вам угрожает.
   - Какой опасности? - спросил я. - И кто может мне угрожать? Норсмор?
   - Нет, не он. Неужели вы думаете, что после ваших слов  я  что-нибудь
сказала ему?
   - А если не Норсмор, то кто же? - повторил я. - Мне бояться некого.
   - Не спрашивайте меня, - отвечала она. - Я не вправе открыть это вам,
но поверьте мне и уезжайте отсюда! Поверьте и  уезжайте  скорее,  сейчас
же, если дорожите жизнью!
   Запугивание - плохой способ избавиться от молодого человека с  харак-
тером. Ее слова только подстрекнули мое упорство, и я счел долгом  чести
остаться. А то, что она так заботилась о моей безопасности, только укре-
пило меня в моем решении.
   - Не сочтите меня назойливым, сударыня, - ответил я. - Но если Грэден
такое опасное место, вы тоже, должно быть, рискуете, оставаясь здесь?
   Она с упреком поглядела на меня.
   - Вы и ваш батюшка... - продолжал я, но она тотчас прервала меня:
   - Мой отец? А почему вы о нем знаете?
   - Я видел вас вместе, когда вы шли от лодки, - ответил я, и, не  знаю
почему, ответ этот показался достаточным для нас обоих, тем более что он
был правдив. - Но, - продолжал я, - меня вам бояться нечего. Я  вижу,  у
вас есть причины хранить тайну, но поверьте, что я сохраню ее так же на-
дежно, как если бы она была погребена со мною в Грэденской топи. Уж мно-
го лет, как я почти ни с кем не разговариваю; мой единственный товарищ -
моя лошадь, но и она, бедняга, сейчас не со мной. Вы видите, что вы  мо-
жете рассчитывать на мое молчание. Скажите мне всю правду,  дорогой  мой
друг, вам угрожает опасность?
   - Мистер Норсмор говорит, что вы порядочный человек, - ответила  она,
- и я поверила этому, когда увидела вас. Я скажу вам только:  вы  правы.
Нам грозит страшная, страшная опасность, и вы сами подвергаетесь ей, ос-
таваясь здесь.
   - Вот как! - сказал я. - Вы слышали обо мне от Норсмора? И он  хорошо
отозвался обо мне?
   - Я спросила его относительно вас вчера вечером, - ответила она. -  Я
сказала... - запнулась она, - что встречала вас когда-то и упоминала вам
о нем. Это была неправда, но я не могла сказать  иначе,  не  выдав  вас,
ведь вы своей просьбой поставили меня в трудное положение. Он вас  очень
хвалил.
   - А скажите, если позволите задать вам вопрос: эта опасность  исходит
от Норсмора?
   - От мистера Норсмора? - вскричала она. - О, что вы! Он сам разделяет
ее с нами.
   - А мне вы предлагаете бежать? - сказал я. - Хорошее же у вас  мнение
обо мне!
   - А зачем вам оставаться? - спросила она. - Мы вам не друзья.
   Не знаю, что со мной случилось, - такого не бывало у  меня  с  самого
детства, - но только я был так обижен, что глаза мои защипало, и все-та-
ки я, не отрываясь, глядел сквозь слезы на ее лицо.
   - Нет, нет! - сказала она изменившимся голосом. -  Я  не  хотела  вас
обидеть.
   - Это я вас обидел, - сказал я и протянул ей руку, взглянув на нее  с
такой мольбой, что она была тронута, потому что сейчас же порывисто про-
тянула мне свою.
   Я не отпускал ее руку и смотрел ей в глаза. Она первая  высвободилась
и, забыв о своей просьбе и о том обещании, которое хотела от меня  полу-
чить, стремглав бросилась прочь и скоро скрылась из виду. И тогда я  по-
нял, что люблю ее, и радостно забившимся сердцем почувствовал, что и она
уже неравнодушна ко мне. Много раз впоследствии она отрицала это,  но  с
улыбкой, а не всерьез. Со своей стороны, я уверен, что руки наши не  за-
держались бы так долго в пожатии, если бы сердце ее уже не дрогнуло. Да,
в сущности не так уж я был далек от истины, потому что, по  собственному
ее признанию, она уже на следующий день поняла, что любит меня.
   А между тем на другой день как будто бы не произошло ничего  важного.
Она, как и накануне, вышла к опушке и позвала меня, укоряя, что я еще не
покинул Грэден, и, увидев, что я упорствую, начала  подробно  расспраши-
вать, как я сюда попал. Я рассказал ей, какая цепь случайностей  привела
меня на берег во время их высадки и как я решил остаться - отчасти пото-
му, что меня заинтересовали гости Норсмора, отчасти же из-за его попытки
меня убить. Боюсь, что по первому пункту я был  неискренен,  потому  что
заставил ее предположить, что именно она с первого  же  момента,  как  я
увидел ее на отмели, стала для меня главным магнитом. Мне доставляет об-
легчение признаться в этом хотя бы сейчас, когда жена моя  уже  призвана
всевышним и видит все и знает, что я тогда умолчал из лучших побуждений,
потому что при ее жизни, как это ни тревожило мою  совесть,  у  меня  не
хватало духу разуверить ее. Даже ничтожная тайна  в  таком  супружестве,
каким было наше, похожа на розовый лепесток, который мешал  спать  прин-
цессе.
   Скоро разговор перешел на другие темы, и я  долго  рассказывал  ей  о
своей одинокой, бродячей жизни, а она говорила мало  и  больше  слушала.
Хотя оба мы говорили очень непринужденно и о предметах как будто бы без-
различных, мы испытывали сладкое волнение. Скоро, слишком  скоро  пришло
время ей уходить, и мы расстались, как бы по молчаливому  уговору,  даже
без рукопожатия, потому что каждый знал, что для нас это не пустая  веж-
ливость.
   На следующий, четвертый день нашего знакомства мы встретились на  том
же месте рано утром, как хорошие знакомые, но со смущением,  нараставшим
в каждом из нас. Когда она еще раз заговорила о грозящей мне опасности -
а это, как я понял, было для нее оправданием наших встреч, - я, пригото-
вив за ночь целую речь, начал - говорить ей, как высоко я ценю ее доброе
внимание, и как до сих пор никто еще не интересовался моей жизнью, и как
я до вчерашнего дня не подумал бы никому рассказывать о  себе.  Внезапно
она прервала меня пылким восклицанием:
   - И все же, если бы вы знали, кто я, вы даже говорить со мной не ста-
ли бы!
   Я сказал, что самая мысль об этом - безумие и что, как ни  кратковре-
менно наше знакомство, я считаю ее своим дорогим другом; но мои  протес-
ты, казалось, только усиливали ее отчаяние.
   - Ведь мой отец принужден скрываться!
   - Дорогая, - сказал я, в первый раз забыв прибавить к этому обращению
слово "леди", - что мне за дело до этого! Будь он хоть двадцать раз  вы-
нужден скрываться, - вас-то это не изменит!
   - Да, но причина этого, - вскричала она, -  причина!  Ведь...  -  она
запнулась на мгновение, - ведь она позорна.


   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   О ТОМ, КАКИМ НЕОБЫЧНЫМ ОБРАЗОМ Я ОБНАРУЖИЛ, ЧТО Я НЕ ОДИН В  ГРЭДЕНС-
КОМ ЛЕСУ 

   Вот что сквозь рыдания рассказала девушка  о  себе  в  ответ  на  мои
расспросы.
   Ее звали Клара Хеддлстон. Это, конечно, звучная фамилия, но еще лучше
звучало для меня имя Клара Кессилис, которое она носила долгие и,  наде-
юсь, более счастливые годы своей жизни. Ее отец Бернард Хеддлстон  стоял
во главе крупного банковского дела. Много  лет  назад,  когда  дела  его
пришли в расстройство, ему осталось лишь прибегнуть к рискованным, а за-
тем и преступным комбинациям, чтобы спастись от краха. Однако  все  было
тщетно; дела его все более запутывались,  и  доброе  имя  было  потеряно
вместе с богатством. В то время Норсмор упорно, хотя и безуспешно,  уха-
живал за его дочерью,  и,  зная  это,  к  нему-то  и  обратился  Бернард
Хеддлстон в час крайней нужды.  Несчастный  навлек  на  свою  голову  не
только разорение и позор, не только преследование закона. Вероятно, он с
легким сердцем пошел бы в тюрьму. Чего он  боялся,  что  не  давало  ему
спать по ночам и что обращало в кошмар самое забытье, был тайный, неотв-
ратимый и постоянный страх покушения на его жизнь. Поэтому он хотел  по-
хоронить себя на одном из островов южных морей и  рассчитывал  добраться
туда на яхте Норсмора. Тот тайно принял его с дочерью на борт своего ко-
рабля на пустынном берегу Уэльса и доставил их в Грэден, где они  должны
были пробыть до тех пор, пока судно не  снарядится  в  долгое  плавание.
Клара не сомневалась, что за это Норсмору  была  обещана  ее  рука.  Это
подтверждалось и тем, что всегда выдержанный  и  вежливый  Норсмор  нес-
колько раз позволил себе необычную смелость в словах и поступках.
   Надо ли говорить, с каким напряженным вниманием слушал я этот рассказ
и своими расспросами старался выяснить то, что в нем оставалось  тайной!
Все было напрасно. Она сама не представляла себе, откуда и какая  именно
грозит опасность. Страх ее отца был непритворен и доводил его до полного
изнеможения: он не раз подумывал о том, чтобы  без  всяких  условий  от-
даться на милость властей. Но этот план он позднее оставил, так как при-
шел к убеждению, что даже крепкие стены наших английских тюрем не укроют
его от преследования. В последние годы у него были тесные деловые  связи
с Италией и с итальянскими эмигрантами в Лондоне, и онито, по  предполо-
жению Клары, были каким-то образом связаны с нависшей над  ним  угрозой.
Встреча с моряком-итальянцем на борту "Рыжего графа" повергла ее отца  в
ужас и вызвала горькие упреки по адресу Норсмора. Тот возражал, что Беп-
по (так звали матроса) - прекрасный  парень,  на  которого  можно  поло-
житься, но мистер Хеддлстон с тех пор, не переставая,  твердил,  что  он
погиб, что это только вопрос времени и что именно Беппо  будет  причиной
его гибели.
   Мне все эти страхи представлялись просто галлюцинацией,  вызванной  в
его расстроенном сознании пережитыми несчастьями. Должно быть, его  опе-
рации с Италией принесли ему тяжелые убытки, а потому самый вид итальян-
ца был ему несносен и преследовал его в болезненных кошмарах.
   - Вашему отцу нужен хороший доктор, - сказал я, - и успокаивающее ле-
карство.
   - Да, но мистер Норсмор? - возразила Клара. - Ведь его  не  затронуло
папино разорение, а он разделяет эти страхи.
   Я не мог удержаться, чтобы не высмеять то, что мне представлялось  ее
наивностью.
   - Дорогая моя, - сказал я, - не сами ли вы мне сказали, какой он ожи-
дает награды! В любви все средства хороши, не  забудьте  этого,  и  если
Норсмор разжигает страхи вашего отца, то вовсе не потому, что он  боится
какого-то страшного итальянца, а просто потому, что влюблен  в  очарова-
тельную англичанку.
   Она напомнила, как он напал на меня в вечер их высадки, - этого  и  я
не смог объяснить. Короче говоря, мы решили, что я сейчас же  отправлюсь
в рыбачий поселок Грэден Уэстер и просмотрю все газеты, какие там найду,
чтобы доискаться, нет ли реальных оснований для всех  этих  страхов.  На
следующее утро в тот же час и в том же месте  я  должен  был  рассказать
Кларе о результатах. На этот раз она уже не говорила о моем отъезде; бо-
лее того, она не скрывала своих чувств: мысль, что я  близко,  очевидно,
поддерживала и утешала ее. А я не мог бы оставить ее, даже если  бы  она
на коленях молила меня об этом.
   В Грэден Уэстер я пришел в десятом часу; в те годы я был отличным хо-
доком, а до поселка было, как я уже говорил, не более семи миль пути  по
упругому дерну. На всем побережье нет поселка угрюмей, а этим много ска-
зано. Церковь прячется в котловине; жалкая пристань скрыта  среди  скал,
на которых нашли гибель многие рыбачьи баркасы, возвращавшиеся  с  моря.
Два или три десятка каменных строений лепятся вдоль бухты двумя улицами,
из которых одна ведет к пристани, а другая пересекает первую под  прямым
углом. На перекрестке - закопченная и неприветливая харчевня, замьняющая
здесь гранд-отель.
   Одетый на этот раз более соответственно своему положению, я тотчас же
нанес визит пастору в его маленьком домике возле кладбища. Он узнал  ме-
ня, хотя прошло более девяти лет с тех пор, как мы последний  раз  виде-
лись. Я сказал ему, что долго странствовал пешком и не знаю, что творит-
ся на свете, и он охотно снабдил меня кипой газет за весь месяц. Я  вер-
нулся с этой добычей в харчевню и, заказав завтрак, принялся разыскивать
статьи, касающиеся "Краха фирмы Хеддлстона".
   По-видимому, это было весьма скандальное дело. Тысячи  клиентов  были
разорены, а один пустил себе пулю в лоб, как только платежи были  приос-
тановлены. Но странная вещь: читая все эти подробности, я ловил себя  на
том, что сочувствую скорее мистеру Хеддлстону, чем его  жертвам,  -  так
всецело поглощала уже меня любовь к Кларе. Само собой, за поимку банкира
было назначено вознаграждение, и так как банкротство считалось  злостным
и общественное негодование было  велико,  назначалась  необычно  большая
сумма вознаграждения - семьсот пятьдесят фунтов стерлингов.  Сообщалось,
что в распоряжении Хеддлстона остались крупные суммы. О нем ходили  раз-
ные слухи: что он объявился в Испании, что он  скрывается  где-то  между
Манчестером и Ливерпулем или на берегах Уэльса, а на другой день  телег-
раф извещал о его прибытии на Кубу или на Юкатан. Но нигде  не  было  ни
слова об итальянцах и никаких следов тайны.
   Однако в последней газете было одно не совсем ясное  сообщение.  Бух-
галтеры, разбиравшие дела по банкротству, обнаружили следы многих и мно-
гих тысяч, вложенных в свое время в дело Хеддлстона; деньги поступили по
безыменному вкладу неизвестно откуда и исчезли неизвестно  куда.  Только
раз было упомянуто имя вкладчика, и то под инициалами  "X.X.",  а  вклад
был, по-видимому, сделан лет шесть назад, во время биржевой  паники.  По
слухам, за этими инициалами скрывалась видная коронованная особа. "Трус-
ливому авантюристу (так, помнится мне, называли банкрота газеты), по-ви-
димому, удалось захватить с собой значительную часть этого таинственного
вклада, который и посейчас находится в его руках".
   Я все еще раздумывал над этим сообщением и мучительно пытался связать
его с нависшей над мистером Хеддлстоном угрозой, когда в  комнату  вошел
какой-то человек и с резким иностранным акцентом спросил хлеба и сыру.
   - Siete Italiano? [3] - спросил я.
   - Si signer [4], - ответил он.
   Я сказал, что очень необычно встретить итальянца так далеко на  севе-
ре, на что он пожал плечами и возразил, что в поисках работы человек за-
бирается и дальше. Я не мог представить себе, на какую работу  он  может
рассчитывать в Грэден Уэстере, и эта мысль так неприятно поразила  меня,
что я осведомился у хозяина, когда он отсчитывал мне сдачу, видал ли  он
когда-нибудь у себя в поселке итальянцев. Он сказал, что раз ему  приве-
лось видеть норвежцев, когда они потерпели  крушение  и  были  подобраны
спасательной шлюпкой из Колд-хевена.
   - Нет! - сказал я. - Не норвежцев, а итальянцев,  вот  как  тот,  что
сейчас спрашивал у вас хлеба и сыру.
   - Что? - закричал он. - Этот черномазый, который тут скалил зубы? Так
это макаронник? Ну, такого я еще не видывал да,  надеюсь,  больше  и  не
увижу.
   Он еще говорил, когда, подняв глаза и взглянув на  улицу,  я  увидел,
что всего в тридцати ярдах от двери оживленно разговаривают трое мужчин.
Один из них был недавний посетитель харчевни, а двое других, судя по  их
красивым смуглым лицам и широкополым мягким шляпам, были его  соотечест-
венники. Деревенские ребятишки гурьбой собрались вокруг них  и  лопотали
что-то бессвязное, передразнивая их говор  и  жесты.  На  этой  угрюмой,
грязной улице, под мрачным серым небом это трио казалось каким-то  чуже-
родным пятном, и, сознаюсь, в этот момент спокойствие мое было разом по-
колеблено и уже никогда не возвращалось ко мне. Я мог вволю рассуждать о
призрачности угрозы, но не мог разрушить впечатления от виденного и  на-
чал разделять этот "итальянский ужас".
   Уже смеркалось, когда, вернув газеты пастору,  я  снова  углубился  в
пустошь. Я никогда не забуду этого пути.  Становилось  очень  холодно  и
ветрено, ветер шелестел у меня под ногами сухой травой; порывами налетал
мелкий дождь; из недр моря громадной грядою гор вставали облака.  Трудно
было представить себе вечер хуже этого, и то ли под его влиянием, то  ли
оттого что нервы у меня были взвинчены тем, что я видел и слышал,  мысли
мои были так же мрачны, как и погода.
   Из верхних окон павильона видна была значительная  часть  пустоши  со
стороны Грэден Уэстера. Чтобы не быть замеченным, нужно  было  держаться
берега бухты, а затем под прикрытием песчаных дюн добраться по  котлови-
нам до опушки леса. Солнце близилось к закату, был час отлива,  и  пески
обнажились. Я шел, охваченный своими тягостными мыслями, как вдруг оста-
новился, словно пораженный молнией, при виде следов человека. Следы  тя-
нулись параллельно моему пути, но ближе к берегу, и когда я осмотрел их,
то убедился, что здесь проходил чужой человек. Более того, по  той  бес-
печности, с которой он подходил к самым страшным местам топи, было ясно,
что он вообще нездешний и не знал, чем грозила ему Грэденская бухта.
   Шаг за шагом я прослеживал отпечатки, пока четверть  мили  спустя  не
увидел, что они обрываются у юговосточного края Грэденской топи. Вот где
погиб этот несчастный! Две-три чайки, вероятно, видевшие, как он был за-
сосан песком, кружили над местом его упокоения с  обычным  своим  унылым
плачем. Солнце последним усилием прорвалось сквозь облака и окрасило об-
ширные просторы отмелей пурпуровым светом. Я стоял и смотрел на  ужасное
место, угнетенный и встревоженный собственными мыслями и сильным,  непо-
бедимым дыханием смерти. Помнится, я раздумывал, сколько времени продол-
жалась его агония и долетели ли его предсмертные вопли до павильона. По-
том, собравшись с духом, я уже  приготовился  покинуть  это  место,  как
вдруг порыв ветра необычайной силы пронесся над этой частью бухты,  и  я
увидел, как, то высоко взлетая в воздух, то легко скользя по поверхности
песков, ко мне приближалась мягкая черная фетровая шляпа конической фор-
мы, точно такая, какую я видел на голове у итальянцев. Мне кажется  сей-
час, хотя я и не уверен, что я тогда закричал. Ветер гнал шляпу к  бере-
гу, и я побежал, огибая границу топи, чтобы  поймать  ее.  Порывы  ветра
утихли, шляпа на мгновение задержалась на зыбучих песках,  потом  ветер,
снова усилившись, опустил ее в нескольких шагах от меня. Вы можете  себе
представить, с каким любопытством я схватил ее! Она была не новая, более
поношенная, чем те, которые я видел сегодня на итальянцах.  У  нее  была
красная подкладка с маркой фабриканта, имя которого я сейчас  забыл,  но
под которым стояло слово "Venedig". Так (если вы еще это помните) произ-
носили австрийцы название прекрасной Венеции, тогда и еще  долгое  время
спустя находившейся под их игом.
   Удар был сокрушителен. Мне повсюду мерещились воображаемые итальянцы,
и я в первый и, могу сказать, в последний раз за всю свою жизнь был  ох-
вачен паническим ужасом. Я еще не знал, чего мне  следует  бояться,  но,
признаюсь, боялся до глубины души и с облегчением вернулся в свою  ничем
не защищенную одинокую ложбину в лесу.
   Там, чтобы не разводить огня, я поел немного холодной овсянки,  оста-
вавшейся с вечера, затем, подкрепленный и  успокоившийся,  отбросил  все
фантастические страхи и спокойно улегся спать.
   Не могу сказать, сколько времени я спал, но внезапно был разбужен ос-
лепительной вспышкой света, ударившей мне прямо в  лицо.  Она  разбудила
меня, как удар. В тот же миг я был уже на ногах. Но свет  погас  так  же
внезапно, как и зажегся. Тьма была непроглядная. И так как с моря свире-
по дул ветер и хлестал дождь, эти звуки бури начисто заглушали все  про-
чие.
   Признаюсь, прошло с полминуты, прежде чем я пришел в себя. Если бы не
два обстоятельства, я бы подумал, что меня разбудило  какое-то  новое  и
весьма осязательное воплощение моих кошмаров. Первое: входной клапан мо-
ей палатки, который я тщательно завязал, когда вошел в нее,  теперь  был
развязан; и второе - я все еще чувствовал с определенностью, исключавшей
всякую галлюцинацию, запах горячего металла и горящего масла. Вывод  был
ясен: я был разбужен кем-то, кто направил мне в лицо  вспышку  потайного
фонаря. Только вспышку и на мгновение. Он увидел  мое  лицо  и  ушел.  Я
спрашивал себя о причине такого странного поведения, и потом ответ  при-
шел сам собою. Человек, кто бы он ни был, думал узнать меня и не  узнал.
Был еще один нерешенный вопрос, и на него, признаюсь, я даже боялся  от-
ветить; если бы он узнал меня, что бы он сделал?
   Страх мой за себя тотчас же рассеялся: я понял, что меня посетили  по
ошибке; но с тем большей уверенностью я убедился, какая  страшная  опас-
ность угрожает павильону. Требовалось немало решимости,  чтобы  выйти  в
темную чащу, нависшую над моим убежищем, но я ощупью пробирался по доро-
ге к дюнам, сквозь потоки дождя,  исхлестанный  и  оглушенный  шквалами,
опасаясь на каждом шагу наткнуться на притаившегося врага. Было так неп-
роглядно темно, что, окружи меня сейчас целая толпа, я бы этого не заме-
тил. А буря ревела с такой силой, что слух был бесполезен, как и зрение.
   Весь остаток ночи, которая казалась мне бесконечно длинной, я  бродил
вокруг павильона, не встретив ни души, не услышав ни звука,  кроме  сог-
ласного хора ветра, моря и дождя. Сквозь щель ставен одного  из  верхних
окон пробивался луч света, который подбадривал меня до наступления зари.


   ГЛАВА ПЯТАЯ
   О ВСТРЕЧЕ НОРСМОРА СО МНОЙ И КЛАРОЙ

   С первыми проблесками дня я ушел с открытого места в свою обычную за-
саду, чтобы там в дюнах дождаться прихода Клары.  Утро  было  пасмурное,
ненастное и тоскливое; ветер стих перед рассветом, но потом  усилился  и
налетал порывами с побережья; море начало успокаиваться,  но  дождь  все
еще хлестал немилосердно. По всему простору отмелей не видно было ни ду-
ши. Но я был уверен, что где-то по соседству притаились  враги.  Фонарь,
так неожиданно и внезапно ослепивший меня во сне,  и  шляпа,  занесенная
ветром на берег с Грэденской топи, - этих двух предупреждений было впол-
не достаточно, чтобы судить, какая опасность угрожает Кларе и всем  оби-
тателям павильона.
   Было, должно быть, половина или без четверти восемь, когда дверь  от-
ворилась и милая девушка пошла ко мне, пробиваясь сквозь дождь. Я встре-
тил ее на берегу.
   - Едва удалось вырваться, - сказала она. - Не хотели пускать меня  по
дождю.
   - Клара, - спросил я. - Вы не боитесь?
   - Нет, - сказала она так просто, что это меня успокоило.
   Жена моя была самая храбрая, самая лучшая из женщин; по опыту я  убе-
дился, что качества эти далеко не всегда  совместимы,  а  у  нее  редкое
бесстрашие соединялось с чисто женской нежностью и обаянием.
   Я рассказал ей все происшедшее со вчерашнего утра, и,  хотя  щеки  ее
заметно побледнели, она сохранила полное спокойствие.
   - Теперь вы видите, что мне ничто не угрожает, - сказал я под  конец,
- мне они не хотят зла. В противном случае я был бы уже мертв.
   Она положила мне руку на плечо.
   - А я в это время крепко спала! - воскликнула она.
   То, как она это сказала, привело меня в восторг. Я обнял ее и привлек
к себе. Прежде чем мы опомнились, ее руки были у меня на плечах и я  по-
целовал ее. И все же и тогда ни слова не было сказано нами  о  любви.  И
сейчас я ощущаю прикосновение ее щеки, мокрой и  холодной  от  дождя,  и
часто потом, когда она умывалась, я целовал ее, в память  того  утра  на
морском берегу. Теперь, когда я лишился ее и в одиночестве  кончаю  свой
жизненный путь, я вспоминаю нежность и глубину того чувства, которое со-
единяло нас, и это умеряет горечь моей потери.
   Так прошло, быть может, несколько секунд  -  время  влюбленных  летит
быстро, - а затем нас вспугнул раздавшийся вблизи громкий смех. Смех был
не веселый, а натянутый, скрывавший недоброе чувство. Мы обернулись, хо-
тя моя левая рука все еще обнимала талию Клары и она не пыталась  высво-
бодиться, и в нескольких шагах от себя увидели Норсмора. Он стоял, опус-
тив голову, заложив руки за спину, и даже  ноздри  у  него  побелели  от
ярости.
   - А! Кессилис! - сказал он, когда я повернулся к нему.
   - Он самый, - сказал я без всякого смущения.
   - Так вот как, мисс Хеддлстон, - продолжал он медленно  и  злобно,  -
вот как вы храните верность вашему отцу и слово, данное  вами  мне!  Вот
как цените вы жизнь вашего отца! И вы настолько  увлечены  этим  молодым
джентльменом, что готовы пренебречь своей репутацией, законами  приличия
и самой элементарной осмотрительностью...
   - Мисс Хеддлстон... - начал я, стараясь прервать его, но он,  в  свою
очередь грубо оборвал меня.
   - А вы помолчите! - сказал он. - Я обращаюсь к этой девушке.
   - Эта девушка, как вы ее называете, моя жена, - сказал я, и моя  жена
крепче прижалась ко мне; я понял, что она одобряет мои слова.
   - Ваша кто? - крикнул он. - Вы лжете!
   - Норсмор, - сказал я, - мы все знаем ваш бешеный нрав,  но  меня  не
проймут никакие ваши оскорбления. Поэтому советую вам говорить потише: я
уверен, что нас слушают.
   Он оглянулся, и видно было, что мое замечание несколько  утишило  его
ярость.
   - Что вы хотите сказать? - спросил он.
   Я ответил одним словом:
   - Итальянцы.
   Он крепко выбранился и перевел взгляд с меня на Клару.
   - Мистер Кессилис знает все, что я знаю, - сказала моя жена.
   - А мне хотелось бы знать, - начал он, - какого черта мистер Кессилис
явился сюда и какого черта он здесь намеревается делать? Вы изволили за-
явить, что женаты, - этому я не верю. А если это  так,  Грэденская  топь
вас  скоро  разведет:  четыре  с  половиной  минуты,  Кессилис.  У  меня
собственное кладбище для друзей!
   - Итальянец тонул несколько дольше, - сказал я.
   Он посмотрел на меня, слегка озадаченный, и потом почти вежливо  поп-
росил меня рассказать все, что я знаю.
   - У вас все козыри в игре, мистер Кессилис, - добавил он.
   Я, конечно, согласился удовлетворить его любопытство, и  он  выслушал
меня, не в силах удержать восклицаний, когда я рассказывал ему, как очу-
тился в Грэдене, как он чуть не заколол меня в вечер высадки, и  о  том,
что я узнал об итальянцах.
   - Так! - сказал он, когда я кончил. - Теперь дело ясное, ошибки  быть
не может. А что, осмелюсь спросить, вы намереваетесь делать?
   - Я думаю остаться с вами и предложить свою помощь, - ответил я.
   - Вы храбрый человек, - отозвался он с какой-то странной интонацией.
   - Я не боюсь.
   - Так, значит, - протянул он, - насколько я понимаю, вы поженились? И
вы решитесь сказать это мне прямо в глаза, мисс Хеддлстон?
   - Мы еще не обвенчаны, - сказала Клара, - но сделаем это  при  первой
возможности.
   - Браво! - закричал Норсмор. - А уговор? Черт возьми, вы ведь  неглу-
пая девушка, с вами можно говорить начистоту! Как насчет уговора? Вы  не
хуже меня знаете, от чего зависит жизнь вашего отца.  Стоит  мне  только
умыть руки и удалиться, как его прирежут еще до наступления ночи.
   - Все это так, мистер Норсмор, - нисколько не теряясь, ответила  она.
- Но  только  вы  этого  никогда  не  сделаете.  Уговор  этот  недостоин
джентльмена, а вы, несмотря ни на что, джентльмен, и вы никогда не поки-
нете человека, которому сами же протянули руку помощи.
   - Вот как! - сказал он. - Так вы полагаете, что я предоставлю вам мою
яхту задаром? Вы полагаете, что я стану рисковать своей жизнью и  свобо-
дой ради прекрасных глаз старого джентльмена, а потом, чего доброго, бу-
ду шафером на вашей свадьбе? Что ж, - добавил он с какой-то  кривой  ус-
мешкой, - положим, что вы способны поверить этому. Но спросите вот  Кес-
силиса. Онто знает меня. Можно ли мне довериться? Так ли я  безобиден  и
совестлив? Так ли я добр?
   - Я знаю, что вы много говорите и, случается, очень глупо, - ответила
Клара. - Но я знаю, что вы джентльмен, и ни капельки не боюсь.
   Он посмотрел на нее с каким-то странным одобрением и восхищением, по-
том обернулся ко мне.
   - Ну, а вы думаете, что я уступлю ее без борьбы. Фрэнк? - сказал  он.
- Говорю вам вперед: берегитесь! Когда мы с  вами  схватимся  во  второй
раз...
   - То это будет уже в третий, - прервал я его с усмешкой.
   - Да, верно, в третий, - сказал он. - Я совсем забыл. Ну что же, тре-
тий раз - решительный!
   - Вы хотите сказать, что в третий раз вы кликнете на  помощь  команду
вашей яхты?
   - Вы слышите его? - спросил он, обернувшись к моей жене.
   - Я слышу, что двое мужчин разговаривают, как трусы, - сказала она. -
Я бы презирала себя, если бы думала или говорила так, как вы. И ни  один
из вас сам не верит ни слову из того, что говорит, и тем это противнее и
глупее!
   - Вот это женщина! - воскликнул Норсмор. - Но пока еще она не  миссис
Кессилис. Молчу, молчу. Сейчас не мое время говорить.
   Тут моя жена изумила меня.
   - Мне пора уходить, - вдруг сказала она. - Мы слишком надолго остави-
ли отца одного. И помните: вы должны быть друзьями, если каждый  из  вас
считает себя моим другом.
   Позднее она объяснила мне, почему поступила именно так. При ней,  го-
ворила она, мы продолжали бы ссориться, и я полагаю, что она была права,
потому что, когда она ушла, мы сразу перешли на дружеский тон.
   Норсмор смотрел ей вслед, пока она уходила по песчаным дюнам.
   - Нет другой такой женщины в целом свете! - воскликнул он,  сопровож-
дая эти слова проклятием. - Надо же было придумать!
   Я, со своей стороны, воспользовался случаем, чтобы выяснить обстанов-
ку.
   - Скажите, Норсмор, - сказал я, - похоже, что все  мы  сильно  влопа-
лись?
   - Не без того, милейший, - выразительно ответил он, глядя мне прямо в
глаза. - Сам Вельзевул со всеми его чертями! Можете мне поверить, что  я
трясусь за свою жизнь.
   - Скажите мне только, - сказал я, - чего им  надо,  этим  итальянцам?
Чего им надо от мистера Хэддлстона?
   - Так вы не знаете? - вскричал он. - Старый  мошенник  хранил  деньги
карбонариев - двести восемьдесят тысяч - и, разумеется, просадил их, иг-
рая на бирже. На эти деньги собирались поднять восстание где-то  в  Три-
денте или Парме. Ну-с, восстание не состоялось, а обманутые  устремились
за мистером Хеддлстоном. Нам чертовски посчастливится, если мы  убережем
нашу шкуру!
   - Карбонарии! - воскликнул я. - Это - дело серьезное!
   - Еще бы! - сказал Норсмор. - А теперь вот что: как я сказал вам,  мы
в отчаянном положении, и помощи вашей я буду рад. Если мне и не  удастся
спасти Хеддлстона, то девушку надо непременно спасти. Идемте к нам в па-
вильон, и вот вам моя рука: я буду вам другом, пока старик не будет спа-
сен или мертв. Но, - добавил он, - после этого вы снова мой соперник,  и
предупреждаю - тогда берегитесь!
   - Идет, - сказал я, и мы пожали друг другу руки.
   - Ну, а теперь скорее в нашу крепость, - сказал Норсмор и повел  меня
туда сквозь дождь.


   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   О ТОМ, КАК Я БЫЛ ПРЕДСТАВЛЕН СТАРИКУ

   Мы были впущены в павильон Кларой, и  при  этом  меня  поразила  тща-
тельность и надежность обороны. Очень  крепкая,  но  легко  отодвигаемая
баррикада ограждала дверь от всякого вторжения, а ставни столовой, как я
разглядел при слабом свете лампы, были укреплены еще старательней: доски
были подперты брусьями и поперечинами, которые укреплялись, в свою  оче-
редь, целой системой скреп и подпорок. Это было прочное и хорошо рассчи-
танное устройство, и я не мог скрыть своего восхищения.
   - Это я орудовал, - сказал Норсмор. - Помните, в  саду  были  толстые
доски? Ну так вот они. Узнаете?
   - Я и не подозревал в вас таких талантов.
   - Вы вооружены? - спросил он, указывая на целый арсенал ружей  и  ре-
вольверов, в образцовом порядке стоявших у стен и лежавших на буфете.
   - Спасибо, - сказал я. - Со времени нашей последней  встречи  я  хожу
вооруженным. Но, сказать по правде, я больше думаю о том, что со вчераш-
него дня ничего не ел.
   Норсмор достал холодного мяса, за которое я рьяно принялся, и бутылку
старого бургундского, от которого я, промокший до нитки, тоже  не  отка-
зался. Я всегда принципиально придерживался крайней умеренности, но  не-
разумно доводить принцип до абсурда, и на этот раз я осушил  бутылку  на
три четверти. За едой я все еще продолжал восхищаться тем, как подготов-
лена оборона.
   - Мы способны выдержать осаду, - сказал я.
   - Пожалуй, - протянул Норсмор. - Недолгую осаду - пожалуй. Пугает ме-
ня не слабость обороны, а полная безвыходность положения. Если мы начнем
стрелять, то, как ни пустынна эта местность, кто-нибудь, наверное, услы-
шит, а тогда не все ли равно - умереть за тюремной решеткой или под  но-
жом карбонария? Таков выбор. Чертовски плохо у нас иметь против себя за-
кон, я это много раз говорил старому джентльмену. Он, впрочем, сам  того
же мнения.
   - Кстати, - спросил я, - что он за человек?
   - Это вы о Хеддлстоне? - спросил Норсмор. - Порочен до мозга  костей.
По мне, пусть хоть завтра же ему свернут шею  все  черти,  какие  только
есть в Италии! В это дело я впутался не ради него. Вы меня понимаете?  Я
уговорился получить руку этой барышни и своего добьюсь!
   - Это-то я понимаю, - сказал я. - Но как отнесется мистер Хеддлстон к
моему вторжению?
   - Предоставьте это Кларе, - сказал Норсмор.
   Я чуть было не отвесил ему пощечину за эту грубую фамильярность, но я
был связан перемирием, как, впрочем, и Норсмор, так что, пока не исчезла
опасность, в наших отношениях не было ни облачка. Я отдаю ему должное  с
чувством самого искреннего удовлетворения, да  и  сам  не  без  гордости
вспоминаю, как вел себя в этом деле. Ведь вряд ли можно было представить
себе положение более щекотливое и раздражающее.
   Как только я покончил с едой, мы отправились осматривать нижний этаж.
Мы перепробовали все подпорки у  окон,  кое-где  сделали  незначительные
исправления, и удары молотка зловеще раздавались по всему дому. Я,  пом-
нится, предложил проделать бойницы, но Норсмор сказал, что они уже  про-
деланы в ставнях верхнего этажа. Этот осмотр был мало приятен  и  привел
меня в уныние. Надо было защищать две двери и пять окон, а нас, считая и
Клару, было только четверо против неизвестного числа врагов. Я поделился
своими опасениями с Норсмором, который невозмутимо уверил меня, что пол-
ностью разделяет их.
   - Еще до наступления утра, - сказал он, - все  мы  будем  перебиты  и
погребены в Грэденской топи. Наш приговор подписан.
   Я не мог не содрогнуться при упоминании о зыбучих песках, но напомнил
Норсмору, что наши враги пощадили меня ночью в лесу.
   - Не обольщайтесь надеждой, - сказал он. - Тогда вы не были  в  одной
лодке со старым джентльменом, а теперь в нее уселись. Всех  нас  ожидает
топь, помяните мое слово.
   Я еще больше испугался за Клару, а тут как раз ее милый голосок  поз-
вал нас наверх. Норсмор указал мне дорогу  и,  поднявшись  по  лестнице,
постучал в дверь комнаты, которую называли  "дядюшкиной  спальней",  так
как строитель павильона предназначал ее специально для себя.
   - Входите, Норсмор, входите, дорогой мистер  Кессилис,  -  послышался
голос.
   Распахнув дверь, Норсмор пропустил меня вперед. Входя, я увидел,  что
Клара выскользнула через боковую дверь в смежную комнату,  где  была  ее
спальня. На кровати, которая не стояла уже возле окна, где я ее  в  пос-
ледний раз  видел,  а  была  сдвинута  к  задней  стене,  сидел  Бернард
Хеддлстон, обанкротившийся банкир. Я только мельком видел его в колеблю-
щемся свете фонаря на берегу, но узнал без труда. Лицо у него было  про-
долговатое и болезненно желтое, окаймленное длинной рыжей бородой и  ба-
кенбардами. Приплюснутый нос и широкие скулы придавали ему какой-то кал-
мыцкий вид, а его светлые глаза лихорадочно блестели. На нем была черная
шелковая ермолка, перед ним на кровати лежала огромная библия,  заложен-
ная золотыми очками, а на низкой этажерке у  постели  громоздилась  кипа
книг. Зеленые занавеси отбрасывали на его щеки мертвенные блики. Он  си-
дел, обложенный подушками, согнув свое длинное туловище так, что  голова
находилась ниже колен. Я думаю, что, не умри он другой смертью, его  все
равно через несколько недель доконала бы чахотка.
   Он протянул мне руку, длинную, тощую и до отвращения волосатую.
   - Входите, входите, мистер Кессилис, - сказал он. - Еще один покрови-
тель, гм... еще один покровитель. Друг моей дочери, мистер Кессилис, для
меня всегда желанный гость. Как они собрались вокруг меня,  друзья  моей
дочери! Да благословит и наградит их за это небо!
   Конечно, я протянул ему руку, я не мог не сделать этого, но та симпа-
тия, которую я готов был питать к отцу Клары, была развеяна его видом  и
неискренним, льстивым тоном.
   - Кессилис очень полезный человек, - сказал Норсмор. - Один стоит де-
сяти.
   - Вот и я это слышал! - с жаром вскричал мистер Хеддлстон.  -  Так  и
дочь мне говорила. Ах, мистер Кессилис, как видите, грех  мой  обратился
против меня! Я грешен, очень грешен, но каюсь в своих прегрешениях.  Нам
всем надо будет предстать перед судом всевышнего, мистер Кессилис.  Я  и
то запоздал, но явлюсь на суд с покорностью и смирением...
   - Слышали, слышали! - грубо прервал его Норсмор.
   - Нет, нет, дорогой Норсмор! - закричал банкир. - Не говорите так, не
старайтесь поколебать меня. Не забудьте, дорогой, милый мальчик, не  за-
будьте, что сегодня же я могу быть призван моим создателем.
   Противно было смотреть на его волнение, но я начинал возмущаться тем,
как Норсмор, взгляды которого мне были хорошо известны и вызывали у меня
только презрение, продолжал высмеивать покаянное настроение жалкого ста-
рика.
   - Полноте, дорогой Хеддлстон, - сказал он. - Вы несправедливы к себе.
Вы душой и телом человек мира сего и обучились всем грехам еще до  того,
как я родился. Совесть ваша выдублена,  как  южноамериканская  кожа,  но
только вы позабыли выдубить и вашу печень, а отсюда, поверьте мне, и все
ваши терзания.
   - Шутник, шутник, негодник этакий! - сказал мистер Хеддлстон,  погро-
зив пальцем. - Конечно, я не ригорист и всегда ненавидел эту породу,  но
и в грехе я никогда не терял лучших чувств. Я вел дурную  жизнь,  мистер
Кессилис, не стану отрицать этого, но все началось после смерти моей же-
ны, а вы знаете, каково приходится вдовцу. Грешен,  каюсь.  Но  ведь  не
отъявленный же злодей. И уж если на то  пошло...  Что  это?  -  внезапно
прервал он себя, подняв руку, растопырив пальцы, напряженно  и  боязливо
вслушиваясь. - Нет, слава богу, это только дождь,  -  помолчав  немного,
добавил он с невыразимым облегчением.
   Несколько секунд он лежал, откинувшись на подушки, близкий к  обморо-
ку. Потом немного пришел в себя и несколько дрожащим голосом снова  при-
нялся благодарить меня за участие, которое я собирался принять в его за-
щите,
   - Один вопрос, сэр, - сказал я, когда он  на  минуту  остановился.  -
Скажите, правда ли, что деньги и теперь при вас?
   Вопрос этот ему очень не понравился, но он нехотя согласился, что не-
большая сумма у него есть.
   - Так вот, - продолжал я, - ведь они добиваются своих  денег?  Почему
бы их не отдать?
   - Увы! - ответил он, покачивая головой. - Я уже пытался сделать  это,
мистер Кессилис, но нет! Как это ни ужасно, они жаждут крови!
   - Хеддлстон, не надо передергивать, - сказал Норсмор. - Вам следовало
бы добавить, что вы предлагали тысяч на двести меньше, чем вы им должны.
О разнице стоило бы упомянуть: это, как говорится, кругленькая сумма.  И
эти итальянцы рассуждают по-своему  вполне  резонно.  Им  кажется,  как,
впрочем, и мне, что раз уж они здесь, они  могут  получить  и  деньги  и
кровь - и баста.
   - А деньги в павильоне? - спросил я.
   - Тут. Но лучше бы им быть на дне моря, - сказал Норсмор  и  внезапно
закричал на мистера Хеддлстона, к которому я стоял спиной: - Что это  вы
мне строите гримасы? Вы что, думаете, что Кессилис предаст вас?
   Мистер Хеддлстон поспешил уверить, что ничего такого ему и  в  голову
не приходило.
   - Ну то-то же! - угрюмо оборвал его Норсмор. - Вы  рискуете  в  конце
концов наскучить нам. Что вы хотели предложить? - обратился он ко мне.
   - Я собирался предложить вам на сегодня вот что, - сказал я. - Давай-
те-ка вынесем эти деньги, сколько их есть, и положим перед  дверьми  па-
вильона. И если придут карбонарии, ну что ж, деньги-то ведь  принадлежат
им...
   - Нет, нет, - завопил мистер Хеддлстон, - не им! Во всяком случае, не
только им, но всем кредиторам. Все они имеют право на свою долю.
   - Слушайте, Хеддлстон, - сказал Норсмор, - к чему эти небылицы?
   - Но как же моя дочь? - стонал презренный старик.
   - О дочери можете не беспокоиться. Перед вами два жениха, из  которых
ей придется выбирать, - Кессилис и я, и оба мы не нищие. А что  касается
вас самого, то, по правде говоря, вы не имеете права ни на один грош,  и
к тому же, если я не ошибаюсь, вам и жить-то осталось недолго.
   Без сомнения, жестоко было так говорить, но мистер Хеддлстон не вызы-
вал к себе сочувствия, и, хотя он дрожал и корчился, я не только одобрил
в душе эту отповедь, но прибавил к ней и свое слово.
   - Норсмор и я охотно поможем вам спасти жизнь, - сказал я,  -  но  не
скрываться с награбленным добром.
   Видно было, как он боролся с собой, чтобы не поддаться гневу, но  ос-
торожность победила.
   - Мои дорогие друзья, - сказал он, - делайте со мной и моими деньгами
все, что хотите. Я всецело доверяюсь вам. А  теперь  дайте  мне  успоко-
иться.
   И мы покинули его, признаюсь, с большим облегчением.
   Уходя, я видел, что он снова взялся за свою большую библию и дрожащи-
ми руками надевал очки, собираясь читать.


   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
   О ТОМ, КАК МЫ УСЛЫШАЛИ СКВОЗЬ СТАВНИ ОДНО ТОЛЬКО СЛОВО 

   Воспоминание об этом дне навсегда запечатлелось в моей памяти.  Норс-
мор и я, мы оба были уверены, что нападение неизбежно, и если бы в наших
силах было изменить хотя бы последовательность событий, то, наверное, мы
постарались бы приблизить, но никак  не  отсрочить  критический  момент.
Можно было опасаться самого худшего, но мы не могли себе представить ни-
чего ужаснее того ожидания, которое мы  переживали.  Я  никогда  не  был
рьяным читателем, но всегда любил книги, а в это утро все  они  казались
мне несносными, и я, едва раскрыв, бросал их. Позднее даже разговаривать
стало невозможно. Все время то один, то другой из  нас  прислушивался  к
какому-нибудь звуку или оглядывал сквозь верхнее окно пустые  отмели.  А
между тем ничто не говорило о присутствии итальянцев.
   Снова и снова обсуждалось мое предложение относительно денег, и  будь
мы способны рассуждать здраво, мы, конечно, отвергли бы  этот  план  как
неразумный, но мы были настолько поглощены тревогой, что  ухватились  за
последнюю соломинку и решили попытать счастья, хотя это только  выдавало
присутствие мистера Хеддлстона.
   Деньги были частью в звонкой монете, частью в банкнотах, частью же  в
чеках на имя некоего Джеймса Грегори. Мы достали все, пересчитали,  вло-
жили снова в сундучок Норсмора и заготовили письмо  итальянцам,  которое
прикрепили к ручке. В нем было клятвенное заявление за подписью нас обо-
их, что здесь все деньги, спасенные от банкротства Хеддлстона. Быть  мо-
жет, это был безумнейший из поступков, на который способны были два,  по
их собственному мнению, здравомыслящих человека. Если бы сундучок  попал
не в те руки, для которых он предназначался, выходило, что мы  письменно
сознавались в преступлении, совершенном не нами. Но, как я уже  говорил,
тогда мы не способны были здраво судить о вещах и страстно  желали  хоть
чем-нибудь - все равно, дурным или хорошим - нарушить нестерпимое ожида-
ние беды. Более того, так как мы оба были уверены, что впадины между дю-
нами полны лазутчиков, наблюдающих за каждым нашим шагом, то  мы  надея-
лись, что наше появление с сундучком может привести к переговорам и, как
знать, даже к соглашению.
   Было около трех часов дня, когда мы вышли из павильона. Дождь прекра-
тился, светило солнце. Я никогда не видел, чтобы чайки летали так  низко
над домом и так безбоязненно приближались к людям. Одна  из  них  тяжело
захлопала крыльями над моей головой и пронзительно прокричала мне в  са-
мое ухо.
   - Вот вам и знамение, - сказал Норсмор, который, как все вольнодумцы,
был во власти всяческих суеверий. - Они думают, что мы уже мертвы.
   Я ответил на это шуткой, но довольно натянутой, потому что обстановка
действовала и на меня.
   Мы поставили наш сундучок за два или три шага от калитки  на  лужайку
мягкого дерна, и Норсмор помахал в воздухе белым платком. Никто не отоз-
вался. Мы громко кричали по-итальянски, что посланы, чтобы уладить дело,
но тишина нарушалась только чайками и шумом прибоя. У меня  было  тяжело
на душе, когда мы прекратили наши попытки, и я увидел, что даже  Норсмор
был необычно бледен. Он нервно озирался через плечо, как будто опасаясь,
что кто-то сидит в засаде на пути к двери.
   - Бог мой! - прошептал он. - Я, кажется, этого не вынесу!
   Я отвечал ему тоже шепотом:
   - А что, если их вовсе и нет?
   - Смотрите, - возразил он, слегка кивнув, как  будто  боялся  указать
рукой.
   Я посмотрел в том направлении и над северной частью леса  увидел  то-
ненький синий дымок, упрямо подымавшийся в безоблачное теперь небо.
   - Норсмор, - сказал я (мы все еще разговаривали шепотом), - это  ожи-
дание невыносимо. Смерть и то  лучше.  Оставайтесь  здесь  охранять  па-
вильон, а я пойду и удостоверюсь, хотя бы пришлось дойти  до  самого  их
лагеря.
   Он еще раз огляделся, прищурив глаза, и  потом  утвердительно  кивнул
головой.
   Сердце у меня стучало, словно молот в кузнице, когда я быстро шел  по
направлению к дымку, и хотя до сих пор меня бросало в  озноб,  теперь  я
почувствовал, что весь горю. Местность в этом направлении была очень из-
резана, в ее складках на моем пути могли бы укрыться сотни людей.  Но  я
недаром исходил эти места и выбирал дорогу по гребням так,  чтобы  сразу
обозревать несколько ложбин между дюнами. И вскоре я был вознагражден за
эту уловку. Быстро взбежав на бугор, возвышавшийся над окружающими дюна-
ми, я увидел шагах в тридцати согнутую фигуру человека, со всей ему дос-
тупной быстротой пробиравшегося по дну ложбины. Это явно был один из ла-
зутчиков, которого я поднял из засады, громко окликнув его  по-английски
и по-итальянски. Он, видя, что прятаться теперь бессмысленно,  выпрямил-
ся, выпрыгнул из ложбины и, как стрела, понесся к опушке леса.
   Преследовать его не входило в мою задачу. Я удостоверился в своих до-
гадках: мы в осаде и под наблюдением - и, сейчас же повернув назад,  по-
шел по своим следам к тому месту, где Норсмор ожидал меня у сундучка. Он
был еще бледнее, чем когда я его оставил, и голос его слегка дрожал.
   - Видели вы его лицо? - спросил он.
   - Только спину, - ответил я.
   - Пойдемте в дом, Фрэнк. Я не считаю себя трусом, но больше я так  не
могу, - прошептал он.
   Все вокруг было солнечно и спокойно, когда мы вошли в дом; даже чайки
пустились в дальний облет, и видно было, как они мелькали над  бухтой  и
над дюнами. Эта пустота  ужасала  меня  больше  целого  полчища  врагов.
Только когда мы забаррикадировали дверь, у меня немного отлегло от серд-
ца, и я перевел дух. Норсмор и я обменялись взглядами, и,  должно  быть,
каждый из нас отметил бледность и растерянность другого.
   - Вы были правы, - сказал я. - Все кончено. Пожмем руки в память ста-
рого и в последний раз.
   - Хорошо, - ответил он. - Вот моя рука, и поверьте,  что  я  протянул
вам ее без задней мысли. Но помните:  если  каким-нибудь  чудом  мы  ус-
кользнем из рук этих злодеев, я всеми правдами и неправдами одолею вас.
   - Вы надоели мне! - сказал я.
   Его это, казалось, задело; он молча дошел до лестницы и остановился.
   - Вы меня не понимаете, - сказал он. - Я веду честную игру  и  только
защищаюсь, вот и все. Надоело это вам или нет, мистер Кессилис, мне  ре-
шительно все равно. Я говорю, как мне вздумается, а не для  вашего  удо-
вольствия. Вы бы шли наверх ухаживать за девушкой. Я останусь здесь.
   - И я останусь с вами, - сказал я. - Вы что же, думаете, что я спосо-
бен на нечестный удар, хотя бы и с вашего соизволения?
   - Фрэнк, - сказал он с улыбкой, - как жаль, что вы такой осел! У  вас
задатки мужчины. И, должно быть, это уже веяние смерти: как вы ни стара-
етесь разозлить меня, вам это не удается. Знаете что? - продолжал он.  -
Мне кажется, что мы с вами несчастнейшие люди во всей Англии. Мы  дожили
до тридцати лет без жены, без детей, без любимого дела - жалкие горемыки
оба. И надо же было нам столкнуться из-за девушки! Да их миллионы в Сое-
диненном королевстве! Ах, Фрэнк, Фрэнк, жаль  мне  того,  кто  проиграет
свой заклад! Все равно, вы или я. Лучше бы ему... - как это говорится  в
Библии? - лучше, если бы мельничный жернов повесить ему на шею и бросить
его в море... Давайте-ка выпьем! - предложил он вдруг очень серьезно.
   Я был тронут его словами и согласился. Он присел за стол и  поднял  к
глазам стакан хереса.
   - Если вы одолеете меня, Фрэнк, - сказал он, - я запью. А вы что сде-
лаете, если я возьму верх?
   - Право, не знаю, - оказал я.
   - Ну, - сказал он, - а пока вот вам тост: "Italia irridenta!" [5].
   Остаток дня прошел все в том же томительном ожидании. Я  накрывал  на
стол, в то время как Норсмор и Клара приготовляли обед на кухне.  Расха-
живая взад и вперед, я слышал, о чем они говорили, и меня  удивило,  что
разговор шел все время обо мне. Норсмор опять включил нас в одну  скобку
и называл Клару разборчивой невестой; но обо мне он продолжал говорить с
уважением, а если в чем и порицал, то при этом не щадил и себя. Это выз-
вало у меня благодарное чувство, которое в соединении с ожиданием неотв-
ратимой нашей гибели наполнило глаза мои слезами. "Вот ведь, - думал  я,
и самому мне смешна была эта тщеславная мысль, - вот здесь нас три  бла-
городных человека, гибнущих, чтобы спасти грабителя-банкира!"
   Прежде чем сесть за стол, я поглядел в одно  из  верхних  окон.  День
клонился к закату. Отмель была до жути пустынна. Сундучок все  стоял  на
том же месте, где мы его оставили.
   Мистер Хеддлстон в длинном желтом халате сел на  одном  конце  стола,
Клара - на другом, тогда - как Норсмор и я  сидели  друг  против  друга.
Лампа была хорошо заправлена, вино - отличное, мясо,  хотя  и  холодное,
тоже первого сорта. Мы как бы молча уговорились тщательно избегать  вся-
кого упоминания о нависшей катастрофе, и, принимая во внимание трагичес-
кие обстоятельства, обед прошел веселее, чем можно было ожидать. Правда,
время от времени Норсмор или я поднимались из-за стола, чтобы  осмотреть
наши запоры, и каждый раз мистер Хеддлстон, как бы вспоминая о своем по-
ложении, озирался вокруг. Глаза его, казалось, стекленели, а лицо  выра-
жало ужас. Но потом он поспешно осушал свой стакан, вытирал лоб  платком
и снова вступал в разговор.
   Я был поражен умом и образованностью, которые он при  этом  обнаружи-
вал. Мистер Хеддлстон был, несомненно, незаурядный человек, он много чи-
тал, много видел и здраво судил о вещах. Хоть я никогда бы не мог заста-
вить себя полюбить этого человека, но теперь я начинал понимать  причины
его успеха в жизни и того почета, который его окружал до банкротства.  К
тому же он был светский человек, и хотя я единственный раз слышал его  и
при таких неблагоприятных обстоятельствах, но и сейчас считаю его  одним
из самых блестящих собеседников, каких мне приходилось встречать.
   Он с большим юмором и, по-видимому, без всякого осуждения рассказывал
о проделках одного мошенникакупца, которого он знавал и наблюдал  в  дни
своей юности, и все мы слушали его со смешанным чувством веселого  удив-
ления и неловкости, как вдруг наша беседа была внезапно  оборвана  самым
ошеломляющим образом.
   Рассказ мистера Хеддлстона был прерван таким  звуком,  словно  кто-то
провел мокрым пальцем по стеклу. Все мы сразу побледнели, как полотно, и
замерли на месте.
   - Улитка, - сказал я наконец; я слышал, что  эти  твари  издают  звук
вроде этого.
   - Какая там к черту улитка! - сказал Норсмор. - Тише!
   Тот же самый звук повторился дважды, с правильными интервалами, а по-
том сквозь ставни раздался громовой голос, произнесший итальянское  сло-
во: "Iraditore" [6].
   У мистера Хеддлстона откинулась назад голова, его веки  задрожали,  и
он без сознания повалился на стол. Норсмор и я подбежали к стойке и воо-
ружились. Клара вскочила и схватилась за горло.
   Так мы стояли в ожидании, полагая, что сейчас последует атака;  мгно-
вение проходило за мгновением, но все вокруг павильона  было  безмолвно,
слышался только звук прибоя.
   - Скорее, - сказал Норсмор, - отнесем его наверх, пока они не пришли.


   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   О КОНЦЕ ХЕДДЛСТОНА 

   Кое-как нам удалось соединенными усилиями дотащить Хеддлстона  наверх
и уложить его в постель в "дядюшкиной спальне". При этом ему сильно дос-
талось, но он не подавал признаков жизни и остался лежать,  как  мы  его
положили, не шевельнув пальцем. Дочь расстегнула ему ворот и стала  сма-
чивать его грудь и голову, а  мы  с  Норсмором  побежали  к  окну.  Было
"по-прежнему ясно, поднялась полная луна и ярко освещала отмель, но  как
мы ни напрягали глаза, не могли обнаружить никакого движения. А  относи-
тельно нескольких темных пятен среди бугров нельзя было  сказать  ничего
определенного: это могли быть и притаившиеся люди и просто тени.
   - Слава богу, - сказал Норсмор, - что Эгги не собиралась к нам сегод-
ня.
   Это было имя его старой няни; до сих пор он о ней не вспоминал, и то,
что он мог думать о ней сейчас, изумило меня в этом человеке.
   Опять нам оставалось только ждать. Норсмор подошел к  камину  и  стал
греть руки у огня, словно ему было холодно. Я невольно следил за  ним  и
при этом повернулся спиной к окну. Вдруг снаружи  раздался  слабый  звук
выстрела, пуля пробила одно из стекол и впилась в ставню дюймах  в  двух
от моей головы. Я слышал, как вскрикнула Клара, и хотя я сейчас же  отс-
кочил от окна и укрылся в углу, она была уже возле меня,  стараясь  убе-
диться, что я невредим. Я почувствовал, что за такую награду готов подс-
тавлять себя под выстрелы каждый день и целыми днями. Я старался успоко-
ить ее как можно ласковее, совершенно забыв обо  всем  происходящем,  но
голос Норсмора вернул меня к действительности.
   - Духовое ружье, - сказал он. - Они хотят расправиться с нами без шу-
ма.
   Я отстранил Клару и посмотрел на него. Он стоял спиной к огню,  зало-
жив руки назад, и по мрачному выражению его лица я понял, какие  страсти
кипели в нем. Точно такое же выражение было у него в тот мартовский  ве-
чер, когда он напал на меня вот тут, в соседней комнате, и хотя я  готов
был всячески извинить его гнев, признаюсь: мысль о последствиях приводи-
ла меня в трепет. Он смотрел прямо перед собой, но  краешком  глаза  мог
видеть нас, и ярость его вздымалась, как нараставший шквал. Ожидая  бит-
вы, которая предстояла нам с внешним врагом, я начал бояться этой  внут-
ренней распри.
   Не отрываясь, я следил за выражением его лица,  готовясь  к  худшему,
как вдруг увидел в нем перемену - мгновенное просветление. Он взял  лам-
пу, возбужденно обратился к нам.
   - Необходимо выяснить одно обстоятельство, - сказал он. - Намеревают-
ся ли они прикончить всех нас или только Хеддлстона? Интересно,  приняли
они вас за него или этот знак внимания был предназначен именно вам?
   - Они меня приняли за него, - сказал я. - В этом нет сомнения. Я поч-
ти такого же роста, и волосы у меня светлые.
   - Ну что ж, проверим, - возразил Норсмор и шагнул к окну, держа лампу
на уровне головы. Так он простоял, играя со смертью, с полминуты.
   Клара пыталась броситься к нему и оттащить его от опасного места,  но
я с простительным эгоизмом удержал ее силой.
   - Да, - сказал Норсмор невозмутимо, отходя от окна. -  Да,  им  нужен
только Хеддлстон.
   - О мистер Норсмор! - воскликнула Клара и не нашлась, что  прибавить:
действительно, бесстрашие, им проявленное, было выше всяких слов.
   А он посмотрел на меня, торжествующе закинув голову, и я сразу понял,
что он так рисковал своей жизнью только затем, чтобы  привлечь  внимание
Клары и свести меня с пьедестала героя дня. Он щелкнул пальцами.
   - Ну, огонь еще только разгорается, - сказал он. - Когда они разгоря-
чатся за работой, они не будут так щепетильны.
   Вдруг послышался голос, окликавший нас у калитки. В  окно  нам  видна
была при лунном свете фигура мужчины. Он стоял неподвижно, подняв  голо-
ву, и в протянутой руке у него был какой-то белый лоскут. И хотя он сто-
ял далеко от нас, видно было, что глаза его отражают  лунный  блеск.  Он
снова открыл рот и несколько минут говорил так громко,  что  его  слышно
было не только в любом закоулке нашего павильона,  но,  вероятно,  и  на
опушке леса. Это был тот самый голос, который  прокричал  слово  "преда-
тель" сквозь ставни столовой. На этот раз он объяснил очень внятно: если
предатель "Оддлстон" будет выдан, всех остальных  пощадят,  в  противном
случае ни один не уцелеет, во избежание огласки.
   - Ну, Хеддлстон, что вы на это скажете? - спросил  Норсмор,  обернув-
шись к постели.
   До этого момента банкир не подавал признаков жизни; я по крайней мере
предполагал, что он по-прежнему лежит без сознания, но он  тотчас  отоз-
вался и с исступлением горячечного больного умолял, заклинал нас не  по-
кидать его. Я никогда не был свидетелем зрелища отвратительнее и  позор-
нее этого.
   - Довольно! - крикнул Норсмор.
   Он распахнул окно, высунулся по пояс и, разъяренный, словно  позабыв,
что здесь присутствует женщина, обрушил на голову парламентера поток са-
мой отборной брани, как английской, так и итальянской, и посоветовал ему
убираться туда, откуда он пришел. Я думаю,  что  в  эту  минуту  Норсмор
просто упивался мыслью, что еще до окончания ночи мы все  неминуемо  по-
гибнем.
   Тем временем итальянец сунул свой белый флаг в карман и не спеша уда-
лился.
   - Они ведут войну по всем правилам,  -  сказал  Норсмор.  -  Они  все
джентльмены и солдаты. По правде сказать, мне бы очень хотелось быть  на
их стороне, мне и вам, Фрэнк, и вам тоже, милая моя барышня, и предоста-
вить защиту вот этого создания, - он указал на  постель,  -  кому-нибудь
другому. Да-да, не прикидывайтесь возмущенными! Все мы на  пороге  того,
что называется вечностью, так уж не стоит лукавить хоть в последние  ми-
нуты. Что касается меня, то если бы я мог сначала задушить Хеддлстона, а
потом обнять Клару, я с радостью, гордясь собой, пошел бы на смерть.  От
поцелуя-то я и сейчас не откажусь, черт побери!
   Не дав мне времени вмешаться, он грубо схватил девушку в  объятия  и,
несмотря на ее сопротивление, несколько раз поцеловал ее. В  последующее
мгновение я оттащил его от Клары и яростно отшвырнул к стене.
   Он захохотал громко и продолжительно, и я испугался, что рассудок его
не выдержал напряжения, потому что даже в лучшие дни он смеялся редко  и
сдержанно.
   - Ну, Фрэнк, - сказал он, когда веселье его слегка улеглось, - теперь
ваш черед. Вот вам моя рука. Прощайте, счастливого пути!
   Потом, видя, что я возмущен его поведением и стою, словно оцепенелый,
загораживая от него Клару, он продолжал:
   - Да не злитесь, дружище! Что же, вы собираетесь и умирать  со  всеми
вашими церемониями и ужимками светского человека?  Я  сорвал  поцелуй  и
очень этому рад. Следуйте моему примеру, и будем квиты.
   Я отвернулся, охваченный презрением, которого и не думал скрывать.
   - Ну, как вам угодно, - сказал он. - Ханжой вы жили, ханжой и умрете.
   С этими словами он уселся в кресло, положив ружье на  колени,  и  для
развлечения стал щелкать затвором, но я видел, что этот взрыв  легкомыс-
лия - единственный у него на моей памяти - уже окончился и  его  сменило
угрюмое и злобное настроение.
   За это время осаждающие могли бы ворваться в дом и застать нас врасп-
лох; в самом деле, мы совсем забыли об угрожавшей нам опасности. Но  тут
раздался крик мистера Хеддлстона, и он спрыгнул с кровати.
   - Что случилось? - спросил я.
   - Горим! - закричал он. - Они подожгли дом!
   Норсмор и я мгновенно вбежали в соседнюю комнату. Она была ярко осве-
щена полыхавшим пламенем. Как раз когда мы открыли  дверь,  перед  окном
взметнулся целый смерч огня, и лопнувшее со звоном стекло  усеяло  ковер
осколками. Они подожгли пристройку, где Норсмор хранил свои негативы.
   - Тепло! - сказал Норсмор. - А ну-ка, в вашу прежнюю комнату!
   В ту же секунду мы были там, распахнули ставни и выглянули наружу.
   Вдоль всей задней стены павильона были сложены и подожжены кучи  хво-
роста. Вероятно, они были политы керосином, потому что, несмотря на  то,
что утром шел дождь, ярко пылали. Пламя охватило уже всю пристройку и  с
каждым мгновением вздымалось все выше и выше; задняя дверь была в  самом
центре пылающего костра; поглядев вверх, мы увидели, что карниз уже  ды-
мился, потому что далеко выступавшую крышу поддерживали массивные  дере-
вянные балки. В то же время клубы горячего, едкого, удушливого дыма ста-
ли наполнять дом. Вокруг не видно было ни души.
   - Ну что ж! - сказал Норсмор. - Вот, слава богу, и конец!
   И мы вернулись в "дядюшкину спальню". Мистер Хеддлстон надевал башма-
ки, все еще дрожа, но с таким решительным видом, какого я у него  раньше
не замечал. Клара стояла рядом с ним, держа в руках пальто, которое  она
собиралась накинуть на плечи; в глазах ее было странное  выражение:  она
то ли на что-то надеялась, то ли сомневалась в своем отце.
   - Ну-с, леди и джентльмены, - сказал Норсмор, - как вы насчет прогул-
ки? Очаг разожжен, и оставаться тут - значит в нем  изжариться.  Что  до
меня, я хотел бы до них дорваться, а там и делу конец.
   - Другого выхода нет, - сказал я.
   - Нет, - повторили за мной Клара и мистер  Хеддлстон,  но  совершенно
различным тоном.
   Мы спустились вниз. Жар был едва переносим, и рев огня  оглушал  нас.
Едва мы вышли в переднюю, как там лопнуло стекло, и огненный  язык  вор-
вался в отверстие, осветив весь павильон зловещим пламенем. В то же  са-
мое время мы услышали, как наверху грохнуло что-то тяжелое.  Ясно  было,
что весь дом пылал, как спичечная коробка, и не только  освещал  море  и
сушу подобно гигантскому факелу, но каждую минуту мог обрушиться нам  на
голову.
   Норсмор и я взвели курки револьверов. Мистер Хеддлстон, который отка-
зался от оружия, отстранил нас повелительным жестом.
   - Пусть Клара раскроет дверь, - сказал он. - Тогда,  если  они  дадут
залп, она будет прикрыта дверью. А вы пока станьте за мной. Я козел  от-
пущения. Грех мой настиг меня.
   Я слышал, стоя за его плечом с оружием наготове, как он бормочет  мо-
литвы прерывистым, быстрым шепотом, и сознаюсь, что, как ни  ужасно  это
может показаться, я презирал его, помышлявшего о каких-то мольбах в этот
страшный, решительный час. Между тем Клара, смертельно бледная, но  сох-
ранившая присутствие духа, отодвинула баррикаду у входа. Еще мгновение -
и она широко раскрыла дверь. Пожар и луна освещали отмель  смутным,  из-
менчивым светом, и мы видели, как далеко по небу тянулась полоса  багро-
вого дыма.
   Мистер Хеддлстон, на мгновение обретший несвойственную ему решимость,
резко толкнул меня и Норсмора локтями в грудь, и мы еще не успели  сооб-
разить, в чем дело, и помешать ему, как он, высоко подняв руки над голо-
вой, словно для прыжка в воду, выбежал вон из павильона.
   - Вот я! - кричал он. - Я  Хеддлстон!  Убейте  меня  и  пощадите  ос-
тальных!
   Его внезапное появление, должно быть, ошеломило наших врагов,  потому
что Норсмор и я успели опомниться и, подхватив Клару под руки, броситься
к нему на выручку, прежде чем что-либо произошло. Но только мы  пересту-
пили порог, как из-за всех бугров и дюн сверкнули  огоньки  и  раздались
выстрелы. Мистер Хеддлстон пошатнулся, отчаянно и пронзительно вскрикнул
и, раскинув руки, упал навзничь.
   - Iraditore! Iraditore! - закричали невидимые мстители.
   Огонь распространялся так быстро, что часть крыши в этот миг рухнула.
Громкий, странный и устрашающий звук сопровождал  этот  обвал.  Огромный
столб пламени высоко поднялся в небо; его, вероятно, видно было в откры-
том море миль за двадцать от берега - ив Грэден Уэстере и с пика  Грейс-
тил, крайней восточной оконечности гряды Колдер Хиллс.
   Каковы бы ни были по воле божьей  похороны  Бернарда  Хеддлстона,  но
погребальный костер его был великолепен.


   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
   О ТОМ, КАК НОРСМОР ОСУЩЕСТВИЛ СВОЮ УГРОЗУ 

   Мне очень трудно рассказать вам о том, что последовало за этими  тра-
гическими событиями. Когда я оглядываюсь на эти минуты, все  мне  предс-
тавляется  смутным,  напряженным  и  беспомощным,  как  бредовый  кошмар
больного. Я вспоминаю, что Клара как-то прерывисто всхлипнула и упала бы
на землю, если бы Норсмор и я не поддержали ее  безжизненное  тело.  Нас
никто не тронул. Я, кажется, даже не видел ни одного из нападавших, и мы
покинули мистера Хеддлстона, даже не взглянув на него. Помню, что я  бе-
жал, как человек, охваченный паникой, неся Клару то один,  то  вместе  с
Норсмором, то вновь отнимая у него дорогую ношу.
   Почему мы выбрали своей целью мой лагерь и как мы  добрались  туда  -
все это совершенно стерлось из моей памяти. Первое, что отчетливо  вспо-
минается мне, был момент, когда мы уронили Клару около  моей  палатки  и
сами катались возле нее по траве. Норсмор с упорной яростью колотил меня
по голове рукояткой револьвера. Он нанес мне две раны в голову, и после-
довавшей потери крови я приписываю внезапное прояснение моих мыслей.
   Я схватил его за руку.
   - Норсмор, - как сейчас помню, сказал я. - Убить меня вы всегда успе-
ете, поможем сначала Кларе.
   Он уже совсем одолевал меня. Но, услышав эти слова, он тотчас вскочил
на ноги, и мы бросились к палатке. В следующее мгновение он уже прижимал
Клару к сердцу и целовал ее бесчувственное лицо и руки.
   - Стыдитесь! - закричал я. - Стыдитесь, Норсмор!
   И, еще не поборов головокружения, я стал бить его по голове и плечам.
   Он выпустил Клару и посмотрел мне в лицо при бледном свете луны.
   - Вы были в моей власти, и я отпустил вас, - сказал он. - А теперь вы
нападаете на меня. Трус!
   - Это вы трус, - ответил я. - Разве она позволила бы вам целовать се-
бя, будь она в сознании? Никогда! А теперь она, может быть,  умирает,  а
вы теряете драгоценное время и пользуетесь ее беспомощностью! Пустите ее
и дайте мне оказать ей помощь.
   Он с минуту смотрел на меня, бледный  и  угрожающий,  потом  внезапно
отошел в сторону.
   - Ну так помогайте!
   Я стал на колени возле нее и, как умел, ослабил завязки ее платья, но
в это время тяжелая рука опустилась на мое плечо.
   - Руки прочь от нее! - яростно сказал Норсмор. - Вы что же,  думаете,
что у меня в жилах вода?
   - Норсмор! - закричал я. - Вы и сами не можете помочь ей и мне не да-
ете. Не мешайте, а то я убью вас!
   - Вот это лучше! - закричал он. - Ну и пусть ее  умирает.  Подумаешь,
важность! Прочь от этой девушки - и готовьтесь к бою!
   - Заметьте, - сказал я, приподнимаясь, - я ни разу не поцеловал ее.
   - Только попробуйте! - крикнул он.
   Не знаю, что на меня нашло. Ни одного своего поступка в жизни  я  так
не стыжусь, хотя, как утверждала моя жена, я знал, что мои  поцелуи  же-
ланны ей, живой или мертвой. Я снова упал на колени, откинул  ей  волосы
со лба и с почтительной нежностью коснулся этого холодного  лба  губами.
То был почти отеческий поцелуй - достойное прощание  мужчины  на  пороге
смерти с женщиной, уже преступившей этот порог.
   - А теперь, - сказал я, - я к вашим услугам, мистер Норсмор.
   Но, к моему изумлению, он стоял, повернувшись ко мне спиной.
   - Вы слышите? - спросил я.
   - Да, - сказал он, - слышу. Если хотите драться, я готов.  Если  нет,
попытайтесь спасти Клару. Мне все равно.
   Я не заставил себя просить; склонившись над Кларой, я продолжал  свои
усилия оживить ее. Она по-прежнему лежала бледная и безжизненная. Я  уже
начинал пугаться, что жизнь в самом деле покинула ее.  Ужас  и  отчаяние
охватили мое сердце. Я звал ее по имени, вкладывая в это слово всю  свою
душу, я гладил и растирал ее руки, то опускал ее голову, то приподнимал,
кладя к себе на колени. Но все было напрасно, и веки тяжело закрывали ее
глаза.
   - Норсмор, - сказал я, - вот моя шляпа. Ради  бога,  скорее  воды  из
ручья!
   Почти в ту же минуту он уже стоял около меня с водой.
   - Я зачерпнул своей шляпой, - сказал он. - Вы не ревнуете?
   - Норсмор... - начал было я, поливая водой ее голову и грудь,  но  он
свирепо прервал меня.
   - Да молчите вы! Вам теперь лучше всего молчать! У меня и в самом де-
ле не было большой охоты говорить. Мои мысли были всецело поглощены  за-
ботой о моей любимой и ее жизни. Итак, я молча продолжал  свои  старания
оживить ее, и когда шляпа опустела, возвратил ее Норсмору с одним только
словом: "Еще!" Уж не помню, сколько раз он ходил  за  водой,  как  вдруг
Клара открыла глаза.
   - Ну, - сказал он, - теперь, когда ей стало лучше, вы можете обойтись
и без меня, не так ли? Желаю вам доброй ночи, мистер Кессилис!
   И с этими словами он скрылся в чаще. Я развел костер, потому что  те-
перь уже не боялся итальянцев, которые не тронули мои оставленные в  ла-
гере скромные пожитки; и, как ни потрясена была Клара переживаниями вче-
рашнего вечера, мне удалось - убеждением, ободрением,  теплым  словом  и
теми простыми средствами, которые оказались у меня под рукой, - привести
ее в себя и несколько подкрепить физически.
   Уже совсем рассвело, когда из чащи раздался резкий свист.  Я  вскочил
на ноги, но сейчас же послышался голос Норсмора, который произнес  очень
спокойно:
   - Идите сюда, Кессилис, но только один. Я хочу вам кое-что показать.
   Я взглядом посоветовался с Кларой и, получив ее молчаливое  согласие,
оставил ее и выбрался из ложбины. На некотором расстоянии я увидел Норс-
мора, прислонившегося к стволу. Как только он заметил меня, он зашагал к
берегу. Я почти нагнал его, еще не доходя до опушки.
   - Смотрите, - сказал он, остановившись.
   Еще два шага, и я выбрался из чащи. На всем знакомом мне пейзаже  ле-
жал холодный, ясный свет утра. На месте павильона было черное  пожарище,
крыша провалилась внутрь, один из фронтонов обвалился, и  от  здания  по
всем направлениям тянулись подпалины обгорелого дерна и  кустарников.  В
неподвижном утреннем воздухе все еще  высоко  вздымался  прямой  тяжелый
столб дыма. В оголенных стенах дома ярко тлела куча головешек, как  угли
на тагане. Возле самого острова дрейфовала парусная яхта, и искусные ру-
ки гребцов быстро гнали к берегу большую шлюпку.
   - "Рыжий граф"! - закричал я. - "Рыжий граф"!  Ну  что  бы  ему  быть
здесь вчера!
   - Осмотрите карманы, Фрэнк. Где ваш револьвер? - спросил Норсмор.
   Я повиновался и, должно быть, смертельно побледнел. Револьвер мой ис-
чез.
   - Вот видите, вы опять в моей власти, - продолжал он. - Я  обезоружил
вас еще вечером, когда вы нянчились с Кларой. Но сегодня нате ваш писто-
лет. И без благодарностей! - крикнул он. - Не терплю их!  Теперь  только
этим вы и можете взбесить меня.
   Он пошел по отмели навстречу шлюпке, и я шел шагах  в  двух  за  ним.
Проходя мимо павильона, я остановился посмотреть на то место,  где  упал
мистер Хеддлстон, но там не было никаких следов не только его  тела,  но
даже крови.
   - Грэденская топь, - сказал Норсмор.
   Он продолжал идти до самого берега бухты.
   - Дальше не надо, - сказал он. - Если  хотите,  отведите  ее  в  Грэ-
ден-хаус.
   - Благодарю вас, - ответил я. - Я постараюсь устроить ее у пастора  в
Грэден Уэстере.
   Нос шлюпки зашуршал по гальке, и на берег с веревкой в руках выскочил
один из матросов.
   - Подождите минуту, ребята! - закричал Норсмор и добавил тише, только
для меня: - Лучше бы вам не рассказывать ей ничего об этом.
   - Напротив! - воскликнул я. - Она узнает все, что я сумею ей  расска-
зать.
   - Вы меня не понимаете, - возразил он с большим достоинством. -  Этим
вы ее не удивите. Другого она от меня и не ждала.  Прощайте!  -  добавил
он, кивнув головой.
   Я протянул ему руку.
   - Простите, - сказал он. - Я знаю, что это  мелко  но  для  меня  это
слишком. Не хочу этих сентиментальных бредней -  седовласый  странник  у
вашего домашнего очага и все такое прочее... Наоборот, надеюсь, что  ни-
когда не увижу вас обоих.
   - Да благословит вас бог, Норсмор! - сказал я от всего сердца.
   - Да, конечно, - протянул он.
   Мы спустились к воде; матрос помог ему войти в шлюпку, оттолкнулся от
берега и прыгнул в нее сам. Норсмор сел к  рулю.  Шлюпка  закачалась  на
волнах, и весла в уключинах заскрипели в утреннем воздухе резко и разме-
ренно. Когда из-за моря поднялось солнце, они уже были на полпути к "Ры-
жему графу", а я все еще смотрел им вслед.
   Еще немного, и рассказ мой будет окончен. Остается сказать, что через
несколько лет Норсмор был убит, сражаясь под знаменами Гарибальди за ос-
вобождение Тироля.


Изд. "Правда", Москва, 1981 г.
OCR Палек, 1998 г.


 


КОНЕЦ...
Другие книги жанра: приключения

Оставить комментарий по этой книге

Страница:  [1]