Глава 1

     Что старается вспомнить человек, когда ему плохо? Конечно,
что-нибудь хорошее. А когда ему хорошо? Тогда  ему  на  ум  тем
более  приходят  только  веселые  мысли  и воспоминания. Кому в
радостный день захочется вспоминать  о  грустном?  Только  мне,
благодаря   моему  ненормальному  характеру,  на  память  часто
приходит тот промозглый холодный поздний вечер в  марте,  когда
смешались  обида  и обман, глупость и хитрость, ярость и страх,
возмущение и боль, ни  с  чем  не  сравнимая  боль.  Не  верьте
боевикам, царящим на экранах наших телевизоров и кинотеатров, в
который  киногерой  с  милой снисходительной улыбкой крушат все
живое  и  налево  и  направо.  Они,  конечно,  получают  редкие
ответные удары от своих противников, но почти не замечают их и,
уж  конечно, не испытывают при этом никакой боли. Так вот, я им
не верю, и в это не поверит никакой человек, хоть раз  в  своей
жизни испытавший настоящую физическую боль.
     Как больно и страшно! И негде укрыться от этой боли! Удары
сыпались  на  меня  со  всех  сторон!  За что?!! Если бы я хоть
понимала, за что? Мне казалось,  в  ушах  у  меня  еще  звенела
музыка,  вырывавшаяся  из  магнитофона,  когда  на  мою  голову
обрушились удары. Буквально за секунду  до  этого,  выскочивший
из-за  угла  Борис  оттолкнул  меня  к  железной  стенке сарая,
схватил в руки магнитофон и бросился  прочь,  закричав  мне  на
ходу:  "Беги,  Саня!  Беги!" Музыка смолкла, и я осталась одна,
только сейчас заметив, что никого со мной  рядом  нет.  Скудный
свет  одинокого  фонаря  слабо освещал захламленную площадку, у
меня под ногами хрустел битый кирпич и щебень.  Осколки  стекла
яркими брызгами вспыхивали в свете лампы. Куда это нас нелегкая
занесла?  Похоже,  какая-то  свалка. Темно, не разобрать. В ста
метрах стоят многоэтажные дома. Оказывается,  я  тут  танцую  в
полной  темноте совсем одна и, видимо, уже давно. Ну и не надо,
мне было и  одной  неплохо.  Вот  только  музыки  не  стало.  В
недоумении я остановилась и огляделась. Куда же делась вся наша
развеселая компания? А почему кричал Борис?
     -- Ага, попался, гад! Ну, я тебе сейчас покажу!
     Сзади  раздался  грубый  сиплый голос и на меня набросился
здоровый мужик. Кто-то сбил меня с ног и начал избивать.
     -- Ах, ты еще и дерешься, паразит!
     Послышался топот ног,  крики,  какой-то  грохот.  Внезапно
вспыхнул  мощный  луч  света,  он  ослепил  меня,  я попыталась
прикрыть лицо руками, но кто-то крепко  держал  меня  за  руки.
Защищаясь  от  безжалостного  света, я низко наклонила голову и
попыталась еще раз брыкнуть державшего меня мужчину. На секунду
мне удалось вырваться, и хватка ослабла, я бросилась в сторону,
но вновь была сбита с ног. Луч света вновь догнал меня,  кто-то
быстро приближался, держа в руках фонарик.
     -- Что здесь происходит?
     Луч  света  метался  по сторонам, освещая лица подходивших
людей.
     -- Взломщиков поймали. С  вами  только  бандюг  и  ловить.
Говорю  им  русским  языком:  "Заходи  сзади  и  хватай". А ваш
Модестович во весь голос как закричит: "Молодые  люди,  что  вы
тут  делаете?"  Они  и  бросились  врассыпную.  Одного только и
поймали.
     Мужчина пнул меня ногой.
     -- Да вы что, ошалели? Женщину же бьете!
     -- Кого?
     С моей головы сдернули вязаную шапку и рывком  подняли  на
ноги.
     -- Да какая она баба? Кочерыжка бритая.
     --  Ты  полегче,  Степан.  Самосуд  никогда до хорошего не
доводил. На ней же места живого нет.
     -- Самосуд, самосуд. Я посмотрю,  что  ты  скажешь,  когда
увидишь,  что  они  с  твоим гаражом сотворили. На твоей машине
точно живого места не осталось. Пойди, полюбуйся!
     Мужчина скрипнул зубами, луч ручного фонарика  запрыгал  в
сторону.  Степан  заломил  мне руку за спину и поволок вслед за
обладателем  фонарика.  Собравшаяся  вокруг  нас  толпа  наспех
одетых мужчин, нестройно гомоня, отправилась вслед за нами.
     За  кучами  мусора  располагались  гаражи,  мне удалось их
рассмотреть в неровном свете ручного фонаря.
     -- А почему нет света? -- раздался чей-то робкий голос.
     -- Эти... провода порезали, -- голос Степана  срывался  от
возмущения.
     -- Да, накуролесили...
     -- Это у кого же рука только поднялась?
     Постепенно  возмущенные  голоса  стали крепчать, и я стала
всерьез опасаться, что волна праведного народного гнева  вскоре
захлестнет  меня  с  головой.  Громче  всех  ругался Степан, не
забывая при этом больно пинать  меня  в  спину.  Молчал  только
владелец раскуроченного гаражного бокса. Кто-то сумел соединить
оборванные провода, вспыхнули фонари, установленные на стоянке,
и  в  их  свете  можно  было увидеть полную картину разрушения.
Степан что-то сдавленно крикнул,  сдавил  мою  шею  и  начал  с
остервенением  трясти  меня.  Какие-то  руки  с  силой  разжали
пальцы,  сдавливавшие  мое  горло.  Я  перевела  дух  и  смогла
вздохнуть.
     --  Угомонись,  Степан,  -- спокойно проговорил все тот же
мрачный голос.
     -- Ну, что вы за народ? Ты  раскрой  свои  глаза,  Максим,
посмотри,  что  тут с твоей машиной сотворили. Их давить за это
надо, давить, как клопов. Сколько раз  я  вам  говорил:  "Вышку
надо  поставить, и дедка из деревни выписать". Есть у меня один
на примете. Крепкий такой дедок, ничего ему не будет.  Посадить
его  на  вышку  с пулеметом, и ни одна сволочь не пройдет. А вы
мне что на это ответили? Молчите теперь? Конечно, Семен плохой,
Семен не понимает, а я дело говорил.  Развели  тут...  Деревьев
насажали, кустов. Я за ними аж в питомник ездил. Красота спасет
мир. Философы липовые!
     --  Может  быть  милицию  вызвать? -- неуверенно предложил
чей-то голос.
     -- Да, что толку? Ее отпустят  через  пару  часов,  а  тут
убытку на несколько миллионов.
     -- Как только земля таких носит...
     -- Дать бы ей, как следует.
     Последняя  фраза  вывела  из  продолжительной задумчивости
владельца изуродованной машины.
     -- Спокойно, Степан, не кипятись. Николай  Модестович.  вы
здесь?
     -- Я здесь, Максим Николаевич.
     --  Вы  ведь,  если не ошибаюсь, юрист? Поможете составить
исковое заявление? Можно подать на нее в суд. Это разумнее, чем
заниматься рукоприкладством.
     Народ возликовал, радуясь такому простому решению вопроса.
Все желающие разбрелись по домам спать, а меня, в сопровождении
неугомонного Степана и хозяина разрушенного гаража,  повели  на
квартиру к Николаю Модестовичу.
     Через  несколько минут я уже сидела на кухне, жена Николая
Модестовича  и  мрачноватый   пострадавший   (хотя   надо   еще
посмотреть,  кто  из  нас  пострадал  больше,  ему хоть лицо не
разбили) безжалостно промывали мои раны. Я старалась не кричать
и не морщиться. Сам Николай Модестович сидел за кухонным столом
и быстро водил ручкой по бумаге. Так как я  наотрез  отказалась
сообщить  имена тех, кто был со мной, то обвинительный документ
составляли против меня одной. Николай Модестович уже  собирался
прочитать  всем  присутствующим  предварительный вариант своего
творения, когда раздался резкий звонок в дверь,  и  в  квартиру
буквально  ворвался  Степан, держа в руках мой замшевый рюкзак.
Только теперь я вспомнила, что, когда мы вышли  с  ребятами  из
леса,  оставила  его  на  камне  под фонарем, мне было неудобно
танцевать с рюкзаком за спиной.
     -- Я же знал, что что-нибудь найду. Вот он, родименький! А
в нем и ее вещички лежат, и паспорт.
     -- кто дал вам право копаться в моих вещах?
     -- Ого, гонору у тебя, как у  английской  королевы,  а  на
деле ты -- воровка, налетчица.
     -- Я ничего не взяла.
     -- Потому что не успела.
     -- Да нужны мне вы и ваши вещи, как прошлогодний снег.
     --  Я-то,  может быть, и не нужен, а вот Максиму совсем не
помешает знать твое имя и адрес, чтобы сообщить, куда  следует.
Что,  съела,  стриженная?  Как тебя зовут? Молчишь? Ну и молчи!
Сейчас  мы   сами   посмотрим.   Так.   Александра   Алексеевна
Смирнова...
     -- Меня зовут Саня.
     -- Для бабы звучит почти как собачья кличка.
     -- Это не ваше дело.
     -- Это с какой стороны посмотреть. Погоди, мы еще до твоих
дружков  доберемся. Вы нас еще попомните. Если бы у меня машину
разбили, я бы вас своими руками придушил.
     -- Степан, уймись ты. Лучше послушай,  что  тут  написано.
Потом распишешься, как свидетель.
     Кроме Степана на меня никто не обращал внимания, только он
постоянно  цеплялся  ко  мне.  Даже  сам  пострадавший,  Степан
называл  его,  кажется,  Максимом,   был   занят   составлением
какого-то  документа.  После  того,  как  он  смазал  перекисью
водорода все мои царапины и ушибы, он перестал даже смотреть  в
мою  сторону. Степан внимательно прочитал листки бумаги, шевеля
губами, потом радостно потер руки, схватил  ручку  и  подписал.
Максим  забрал  у  него  листки  бумаги, пожал ему руку. Степан
попрощался и ушел.
     Максим подошел ко мне, сел напротив меня  на  табуретку  и
медленно  размеренным  голосом  начал  читать  документ,  делая
небольшие  паузы,  чтобы   я   смогла   хорошо   понять   смысл
прочитанного.  Документ,  составленный  Николаем  Модестовичем,
представлял собой расписку, по которой я должна была возместить
Максиму Николаевичу Алексееву, проживающему там-то,  нанесенный
мною  материальный  ущерб  в размере... От написанных на бумаге
цифр у меня просто кругом пошла голова. Да мне  этих  денег  за
всю жизнь не заработать!
     -- А теперь подпишите это.
     --  не буду. С какой это стати? Откуда я могу знать, может
быть вы понаписали тут лишнего?
     -- Вы правы. Степан работает на  станции  техобслуживания.
Завтра  при  свете  дня  он  сможет более полно оценить размеры
нанесенного ущерба.
     -- А если я на все это чихать хотела?
     -- Послушайте, вы же взрослый человек и должны сами  нести
ответственность  за  свои  поступки.  Вы  же не хотите, чтобы я
сообщил вашей семье обо всем случившемся. Ваши  родители  будут
явно  не  в восторге. В конце концов, вы сами должны возместить
материальный ущерб, и немалый. Хоть какое-то чувство совести  у
вас есть?
     --  Откуда я возьму столько денег? Да мне до конца жизни с
вами не расплатиться.
     -- Хорошо, что вы это понимаете. Вы работаете или учитесь?
     -- А какое вам до этого дело?
     --  Хочу  уточнить,  когда  вы  сможете   возместить   мне
нанесенный материальный ущерб.
     -- Я учусь.
     -- Так я и думал.
     -- Я учусь на вечернем.
     -- Значит вы еще и работаете?
     -- Иногда.
     -- Ну, разумеется, а в свободное время вы, значит, активно
развлекаетесь?
     После  этих  ехидных  замечаний  мне  захотелось вцепиться
руками ему в лицо.  Я  взглянула  на  него.  Его  глаза  словно
предупреждали меня: "Вот только попробуй это сделать!"
     -- Вы что, издеваетесь надо мной?
     -- Пока нет. Итак, вы подпишете?
     --  Хорошо-хорошо,  вот  смотрите,  я  подписала.  Отдайте
теперь мне мой паспорт.
     -- Сегодня он вам не  понадобится,  а  завтра  я  вам  его
верну.  Завтра  в  десять  часов  приедете по этому адресу. Вас
будут ждать.
     Мне очень хотелось возразить, но как-то не  нашлось  слов.
Меня  проводили  до двери и выставили за порог. Хорошо еще, что
мой рюкзак вернули. Все свое ношу  с  собой  --  так,  кажется,
говорили древние. А теперь надо подумать и о ночлеге.
     С  тех  пор  как начались мои странствия, я усвоила твердо
только одно:  не  так  трудно  найти  ночлег,  гораздо  труднее
привести  себя  в  порядок  утром.  Иногда  даже  самое простое
умывание может превратиться, на первый взгляд,  в  неразрешимую
проблему.  Последнее  время  мне  везет, удалось найти довольно
надежный приют. Можно даже помыться в душе, правда, вода бывает
с перебоями и, по большей части, почти  холодная.  Но  это  уже
мелочи быта.
     В  записке,  которую мне вчера вечером вручил пострадавший
Максим, был указан адрес и нарисована схема,  поэтому  я  легко
нашла улицу и сам дом. Улица была тихая с небольшими старинными
особняками.  На  многих  из  них  висели  вывески  с названиями
учреждений и контор, которые в них размещались. Вид у  них  был
довольно  обшарпанный и вызывал сожаление. Другим домам повезло
больше, было видно, что их недавно отремонтировали, многие были
даже отреставрированы, тщательно  была  восстановлена  лепнина,
украшавшая  фасады,  а  окраска  стен  была  подобрана так, что
неяркие нежные пастельные цвета не раздражали, а радовали глаз.
     Тот дом, в который я направлялась, был  отремонтирован  не
очень  давно,  но  без  особой роскоши: не было ни новых рам со
стеклами, отражающими свет, вход не охранялся охранниками.  Да,
контора явно из небогатых. Но, делать нечего, придется идти.
     Сверившись  с запиской, я решительно постучала в дверь под
номером двенадцать. В большой полупустой комнате за обшарпанным
столом сидела молодая женщина и что-то сосредоточенно писала. Я
осторожно кашлянула. Женщина подняла  голову  и  посмотрела  на
меня. Ее темно-зеленые глаза внимательно меня изучали.
     -- Добрый день!
     -- Добрый! Вы -- Саня?
     -- Да.
     --  Проходите.  Садитесь.  Максим  Алексеевич вышел, скоро
вернется. Давайте пить чай.
     -- Спасибо, я не хочу.
     -- Зря отказываетесь, мне было велено напоить вас чаем,  я
уже все приготовила.
     С   ловкостью  фокусника,  Женщина  сдернула  салфетку  со
стоящего рядом маленького  столика.  На  красном  пластмассовом
подносе  стоял заварочный чайник, чашки, на тарелке красовалась
горка бутербродов с сыром и колбасой. Я почувствовала, что  рот
мой  непроизвольно  наполнился слюной. Утром я действительно не
успела позавтракать, так как боялась  опоздать  на  электричку.
Отказываться  больше  не  было сил. Я сглотнула слюну и села за
стол. Женщина налила мне чай  и  положила  в  чашку  два  куска
сахара.  Потом  налила чай в свою чашку и села рядом со мной во
второе свободное кресло. Хлеб был очень мягкий, а колбаса и сыр
нарезаны так аккуратно,  что  эти  аппетитные  бутерброды  сами
просились в рот.
     Я  доедала  бутерброд  с  колбасой,  когда  за моей спиной
негромко  хлопнула  дверь,  и  в  комнату   вошел   мужчина   в
темно-сером костюме с черным портфелем в руках.
     --  Добрый  день!  Ну  что,  милые  дамы,  чаем напоите? А
бутерброды уже все съели? Вас  ни  на  минуту  нельзя  оставить
одних.
     Этот  камень  явно  был  направлен  в мой огород. Я хотела
возразить и уже  открыла  рот,  но  подавилась  и  закашлялась.
Сильная рука постучала меня по спине. Женщина встала, подошла к
окну, взяла еще одну чашку из коробки, стоявшей на подоконнике.
Ее  начальник  преспокойно  плюхнулся  в освободившееся кресло.
Кроме обшарпанного стола со стулом, журнального столика с двумя
продавленными креслами,  в  комнате  мебели  не  было;  женщина
вернулась за свой стол и погрузилась в изучение каких-то бумаг,
одновременно прихлебывая чай из своей чашки.
     -- Я вовсе и не собиралась есть эти ваши бутерброды...
     --  Однако  съели  почти  все и ничего бы мне не оставили,
если бы я вовремя не пришел. Пока я лихорадочно соображала, что
бы мне такое сказать в ответ,  мой  обидчик  преспокойно  допил
свой  чай  и  стал внимательно меня рассматривать. Я решительно
отодвинула от себя чашку, пить мне больше не хотелось. С  одной
стороны  мне очень хотелось поставить его на место, но с другой
стороны -- вчера наша компания разгромила его гараж и повредила
машину. Так что его подшучивание вполне можно стерпеть.
     -- Максим... Николаевич!
     Женщина запнулась, как это делают люди, привыкшие называть
знакомых только по имени без упоминания отчества.  Неужели  она
хотела  заступиться  за  меня?  По  крайней мере, выглядела она
слегка растерянной, словно  не  ожидала  от  своего  начальника
таких слов.
     --  Не  волнуйтесь,  Людмила Александровна, я не съем нашу
гостью. Чай допили? Тогда пошли ко мне.
     Он легко поднялся,  открыл  дверь  в  соседнюю  комнату  и
жестом пригласил меня следовать за ним. За массивной деревянной
дверью, когда-то покрашенной в коричневый цвет, почти ничего не
было.  Нет,  та,  конечно,  находилась  комната,  но совершенно
пустая. Кроме стола и двух расшатанных стульев я больше  ничего
не  увидела.  На  широких  подоконниках  были  свалены  папки с
какими-то документами.
     -- Ну, так что?
     -- Что?
     -- Так и будем молчать?
     -- Я  думала,  что  вы  мне  что-нибудь  скажете.  В  моем
положении особо говорить не приходится.
     --  В  таком  случае,  давайте  проясним  ситуацию.  Вчера
вечером после известных вам событий, вами был подписан документ
в присутствии свидетелей, по которому вы обязуетесь  возместить
мне нанесенный материальный ущерб. Вы это помните?
     --  Помню.  Вы  что  думаете,  что я не помню, что со мной
происходило вчера? Я что, по-вашему, вчера пьяная была и ничего
не помню?
     -- В трезвом состоянии люди  обычно  не  крушат  гаражи  и
машины.
     --  Все  равно,  ваша бумага ни на что не годна, чтобы она
имела какую-то законную силу, ее  надо  заверить  у  юриста.  В
присутствии свидетелей, мне так кажется.
     -- Уже сделано. Один из тех, у кого вы пытались разгромить
гараж, юрист. Вот полюбуйтесь.
     Он  протянул  мне  листок  бумаги с машинописным текстом и
печатями. Но почему-то буквы прыгали у меня перед глазами, и  я
ничего не смогла толком прочитать и понять смысл написанного. Я
смогла хорошенько рассмотреть только итоговую цифру, написанную
цифрами и прописью, цифра была, кажется, семизначной.
     -- Да мне этого до конца дней моих не выплатить.
     --  Не  преувеличивайте.  Все  это  можно  решить довольно
просто. Пусть вас не удивляет, но подобные  ситуации  возникают
сравнительно часто.
     -- Что вы имеете в виду?
     -- Совсем не то, о чем вы подумали.
     -- Откуда вы знаете, о чем я думаю?
     --  Если  бы  подумали  о  чем-нибудь другом, вы бы так не
покраснели. У вас щеки стали просто  малиновыми.  Разве  вы  не
чувствуете?
     -- Как вам не стыдно!
     --  Мне? А что такого сказал? Я намереваюсь предложить вам
работу.
     -- Какого рода?
     -- Будете у меня референтом.
     -- По совместительству?
     --  Нет.  Может  быть  вы  не  будете  меня  перебивать  и
выслушаете до конца?
     -- Какого конца?
     Мой  потенциальный  работодатель воззрился на меня, слегка
приподняв брови. Потом брови опустились и слегка сдвинулись,  а
рот сжался в узкую линию. Пришлось на время замолчать и сделать
вид,  что сосредоточенно его слушаю. Через минуту он понял, что
мои мысли  блуждают  далеко,  и  внезапно  начал  задавать  мне
вопросы. Волей-неволей я стала вникать в смысл излагаемого. Его
явно   порадовало  то,  что  я  заканчиваю  институт.  Судя  по
решительному выражению его лица, он был готов  лично  заставить
меня   сдать   вступительные   экзамены,   и  явно  подобрел  и
расслабился, когда узнал, что делать этого не  придется.  Итак,
отныне  мне  предлагалось решать множество ответственных задач,
сберегая драгоценное время своего начальника.  В  общих  чертах
мне  рассказали,  чем занимается данная контора. Тут мне только
стало ясно, что  меня  собираются  принять  на  государственную
службу, а не в частную фирму.
     -- Так сколько же вы собираетесь мне платить?
     Начальник  пожал плечами, как бы говоря: "Я все жду, когда
же мне будет задан этот вопрос?", потом назвал цифру.
     -- При такой зарплате  мой  долг  тяжким  бременем  должен
пасть на моих внуков, я же должна еще на что-то жить сама.
     -- Я думаю, мы сможем договориться.
     --  И  после этого вы смеете утверждать, что не делали мне
гнусных предложений?
     -- Я?! Конечно, нет! Ваша бритая голова напоминает мне  об
узниках  Бухенвальда.  Только  там  людей  брили насильно, а вы
себя, как я понимаю,  уродуете  добровольно.  Вы  думаете,  ваш
внешний облик делает вас привлекательной для мужчины?
     -- Мне это даром не нужно.
     -- Короче, завтра вы начинаете работать у меня, постепенно
возвращая   свой   долг,   который   будет   индексироваться  в
зависимости от уровня инфляции. После выплаты я  возвращаю  вам
документ,   и   вы   вольны   делать   с   ним   все,  что  вам
заблагорассудится.
     -- Иными словами, я попадаю к вам в полную кабалу. А что я
с этого буду иметь?
     -- Приличную работу  после  окончания  института,  выплату
убытка,  понесенного  мною  в результате погрома, кроме того, я
обещаю не сообщать ничего вашим родителям.  Разве  вас  это  не
устраивает?  Или вы хотите, чтобы я с них потребовал возместить
нанесенный ущерб? Кроме того,  я  ничего  не  буду  сообщать  в
милицию,   если   вы  будете  вести  себя  как  законопослушная
гражданка. Разве вас это не устраивает?
     Мне  почему-то  вдруг  стало  холодно,  на  лбу   появился
холодный  пот.  Видимо,  после последних его слов я побледнела,
так как он с тревогой посмотрел на меня.  Или  мне  это  только
показалось?

     Глава 2

     -- Итак, что вы решили?
     -- А что вы сделаете, если я не соглашусь?
     -- Подам на вас в суд.
     --  У  нас  суды  не  успевают рассматривать гораздо более
серьезные преступления.
     -- Смогу вас уверить, я сделаю все возможное,  чтобы  ваше
дело дошло до суда.
     --  Вы  мне угрожаете? Вы, такой большой и сильный, будете
подавать в суд на слабую женщину?
     Сидящий напротив мужчина откинулся в кресле,  сложил  руки
на  груди  и принялся оценивающим взглядом рассматривать меня с
ног до головы. Он и раньше изучал меня довольно внимательно. Но
теперь под  его  взглядом  мне  показалось,  что  меня  окатило
горячей  волной,  щеки  мои  запылали,  стало  трудно дышать, я
судорожно перевела дыхание. Раздался негромкий смешок.  Похоже,
я кое-кого очень забавляю.
     --  Слабой  вас  нельзя назвать даже с натяжкой. Не думаю,
что вид бритой  почти  наголо  женщины,  изображающей  из  себя
рокера-тракториста,   вызовет   сочувствие   в  суде.  А  после
представленных   доказательств   произведенного    погрома    и
свидетельских показаний, фотографий изуродованного автомобиля и
гаража,   маловероятно,   что   вам   удастся   доказать   свою
невиновность. Вы же отказываетесь назвать своих сообщников.
     -- Я была там одна.
     -- Ну вот, видите.
     -- А вы не боитесь брать меня к себе на работу?
     -- А почему я должен бояться?
     -- Я могу учинить здесь  погром  и  похуже,  чем  в  вашем
гараже.

-- Тогда я привлеку к материальной ответственности ваших
родителей.
     -- Не удастся, я совершеннолетняя и отвечаю сама за себя.
     -- Есть много способов...
     -- Я вас ненавижу.
     --  Это  придает  пикантность  ситуации.  Трудности иногда
интересно преодолевать. Ну как, вы согласны? А теперь  идите  к
Людмиле Александровне, она оформит вас на работу.
     -- Я еще не сказала "да".
     -- Но вы подумали об этом, идите, нечего терять время.
     Молчаливая  Людмила  Александровна  помогла  мне заполнить
анкету,    написать    заявление,    потом     меня     отвезли
сфотографироваться  и  буквально  через час у меня в руках были
мои  фотографии.  Последний   раз   я   фотографировалась   при
поступлении  в  институт.  Я хорошо помню то фото, на котором я
была с длинной косой и глупой улыбкой на губах.
     Сам шеф отбыл  на  совещание  в  вышестоящую  организацию.
Перед  своим  уходом  он  поручил  Людмиле  Александровне  мною
заняться.  Людмила  Александровна   твердым   суровым   голосом
рассказала  мне  о  моих  обязанностях  при  нашем  начальнике,
непогрешимом Максиме Николаевиче Алексееве.
     -- Интересно, Людмила Александровна,  по  какому  принципу
наш начальник подбирает себе подчиненных?
     -- Что вы имеете в виду?
     -- Я спросила что-нибудь не то?
     -- Почему?
     -- Мне показалось, что мой вопрос вам не понравился.
     -- Просто, я не поняла его.
     -- Все очень просто. Он что, всех нанимает по именам?
     Меня   зовут   Александра   Алексеевна   Смирнова.  Нашего
уважаемого начальника Максим  Николаевич  Алексеев.  Получается
сплошной перепев имени Алексей.
     -- Вы будете смеяться, но моя фамилия Алешина.
     --  Прямо-таки куст какой-то Алексеев распустился махровым
цветом.  Да  нас  любая  проверка  обвинит  в  семейственности,
придется доказывать, что мы все не родственники.
     -- Я думаю, наш начальник с этим сумеет разобраться.
     Наша  непринужденная  беседа  была  прервана стремительным
появлением небезызвестного господина Алексеева,  который  выдал
мне  книгу  с  описанием  компьютерной  программы и потребовал,
чтобы я  изучила  ее  досконально.  По  счастью,  я  уже  имела
небольшой  опыт  работы  с компьютером и к концу дня уже смогла
вполне грамотно набрать и распечатать несколько служебных писем
и документов.
     Когда я впервые понесла своему новому начальнику документы
на подпись, то испытала странное ощущение,  словно  сдаю  зачет
или  экзамен.  Начальник молча прочитал их, сухо поблагодарил и
передал новую пачку. Так продолжалось несколько дней подряд.  К
концу недели я уже вполне уверенно шлепала по клавишам. Пятница
ознаменовалась   тем,   что  мне  выплатили  зарплату  за  пять
проработанных дней, и  начальник  вызвал  меня  в  свой  пустой
кабинет, в котором гулким эхом отдавалось каждое слово.
     -- С понедельника у нас начинается ремонт. Чтобы не дышать
краской,   отправляйтесь   закупать  мебель.  Поможешь  Людмиле
Александровне. Я давно хотел спросить, ты всегда  поешь,  когда
работаешь?
     -- Я не замечала. Иногда пою. А что? Это вам мешает?
     -- Ты не обращала внимания на то, что ты поешь?
     -- Нет, а что?
     --  Ты  сегодня  целый  день  пела одну песню с достаточно
приятной мелодией, но слова... не выносят никакой критики.
     -- Вы о чем?
     -- Целый день сегодня звучало: "Я мажу губы  гуталином,  я
обожаю  черный  цвет..."  Это,  конечно, дело вкуса, но дальше,
если я не ошибаюсь, было так: "Убей  себя,  убей  меня,  ты  не
изменишь  ничего..."  А в припеве, если не ошибаюсь, была такая
строчка: "Давай вечером умрем весело..."
     -- я не понимаю, чем вы недовольны. Эту песню передают  по
радио. Вы находите ее неприличной? У вас прямо-таки пуританские
взгляды. Если я вас шокирую...
     --  Я  только  просил,  хотел  попросить, чтобы ты не пела
подобное в присутствии Людмилы, ей это может не понравиться.
     -- Так это она вас попросила мне сказать, да?
     -- Она никогда ни о чем не попросит для себя, ей  о  нашем
разговоре  ничего  не  известно. Я тебя прошу в порядке личного
одолжения.
     -- Хорошо, я больше не буду петь.
     -- Я не запрещал тебе петь, это не мешает  работе.  Только
подумай о своем репертуаре.
     Из  этого  разговора  я  только  поняла, что наш шеф очень
трепетно относится к Людмиле и что ему иногда совсем  не  чужды
простые человеческие чувства.
     Просьба моего начальника, по правде, меня слегка озадачила
и заставила  более пристально присмотреться к моей сослуживице,
когда она вернулась из банка.
     Бывают люди-фонарики --  рядом  с  ними  светло  и  тепло,
бывают,  как  фейерверк  --  стремительно  взлетел,  рассыпался
яркими искрами и погас, кажется, что с ними весело и хорошо,  а
погасла  последняя  искра,  и ты оказываешься в полной темноте,
становится сразу холодно и одиноко. Людмила  была  маленькая  и
невзрачная,  словно  прогоревшая  в костре потухшая ветка, чуть
тронешь ее -- и она рассыплется в серый пепел. Мы с  ней  почти
не  разговаривали,  целыми  днями  она  корпела над финансовыми
документами, считала и пересчитывала сметы, доходы  и  расходы,
ездила  в  банк,  вела  всю  бухгалтерскую  отчетность.  Максим
Николаевич сказал, что с моим  приходом  количество  ее  работы
уменьшилось ровно наполовину. Как же она умудрялась справляться
со всем без меня? По ночам она, что ли, еще работала?
     Почувствовав  на  себе мой взгляд, она оторвалась от своих
бесчисленных бумаг и подняла на меня глаза.
     -- Вы хотите пить чай?
     -- Нет, спасибо.
     -- В таком случае  давайте  договоримся,  где  мы  с  вами
завтра  встречаемся.  Я скоро уйду, мне нужно ехать в налоговую
инспекцию.
     Большие зеленые глаза  чуть  печально  смотрели  на  меня.
Кажется, что однажды в этих глазах просто выключили свет, и они
потухли.  А может быть они никогда и не горели? Бывают же такие
скучные лица! Интересно, что-нибудь в жизни может вывести ее из
себя? Заставить накричать, например?  Но,  честное  слово,  мне
даже  и  не  хочется  пробовать  выводить  ее  из  себя. Всегда
противно обижать беззащитных. Вот нашего шефа я бы  с  радостью
позлила.
     Наутро мы встречались с Людмилой в метро. Электричка опять
опоздала,   и   мне   пришлось   бежать  в  метро,  расталкивая
пассажиров.  Какой-то  парень  больно  толкнул  меня  в  спину;
хорошо, что рюкзак смягчил удар.
     Людмила  уже  ждала  меня  на  платформе.  Она  сидела  на
скамейке и читала какую-то очередную инструкцию.  Увидев  меня,
она  захлопнула  книгу  и встала. Выдержанная дама, ни слова не
сказала по поводу моего опоздания.
     -- Доброе утро. Теперь нам надо сделать пересадку.
     -- А куда мы едем?
     -- На ВВЦ.
     -- ВДНХ?
     -- Да, теперь там в павильонах торгуют вещами, в том числе
и мебелью.
     -- Все понятно, раньше там была выставка достижений нашего
хозяйства, а теперь западного. А много у нас денег?
     -- На кабинет руководителя у нас по смете выделено...
     Сейчас она полезет в свои нескончаемые бумаги. Так и есть,
копается в своей большой не по росту сумке, извлекает  блокнот.
Я невольно вздохнула.
     -- Вас раздражают мои расчеты?
     -- Нет.
     --  Раздражают,  я  же  вижу. Но нам выделяют не так много
денег, а хочется, чтобы нашему начальнику было удобно  работать
в  своем  кабинете.  Нам надо обставить еще и нашу комнату. Наш
Центр  лицензирования  образован  совсем  недавно,  раньше   он
работал  на правах отдела, а теперь объем работы возрос, многие
сейчас  занимаются  коммерческой   деятельностью.   Мы   выдаем
лицензии на право заниматься коммерческой деятельностью.
     -- Людмила Александровна, вы раньше в школе работали?
     Она  посмотрела  на  меня,  чуть  сдвинув  брови.  Как она
все-таки  напоминает  полусдутый  воздушный  шарик,   сиротливо
повисший  на  ветке  в парке отдыха. Вырвался у кого-то из рук,
улетел, но запутался в кроне дерева, застрял и стал  никому  не
нужен.
     --  Нет,  я  никогда  не  работала  в  школе,  а почему вы
спрашиваете?
     --  Вы  очень  хорошо  объясняете.  Я  же   целую   неделю
отработала  с  вами  и  видела вывеску на дверях, кроме того, я
документы печатала для вашего начальника.
     --  Мне  показалось,  что  вы  отбываете  у  нас  трудовую
повинность, и проблемы нашего учреждения вас не волнуют.
     -- Один на один. Достойный ответ на мою подначку.
     И  тут  она  улыбнулась, чуть-чуть дрогнули уголки губ, но
главное, засмеялись глаза, словно два больших озера в солнечный
день. Но она почти сразу прогнала улыбку со своего лица и  чуть
суховато предложила пойти по павильонам, торгующим мебелью.
     Так начались наши мучения. Огрызком карандаша, извлеченным
из моего  рюкзака,  я  стала  записывать  номера  павильонов, в
которых  располагались  фирмы,  торгующие  мебелью.  В   каждом
павильоне  мы брали рекламные листы с указанными ценами изделий
и записывали условия доставки. Как, оказывается, трудно тратить
чужие деньги! К ним начинаешь относиться, как к своим, уж очень
не хочется переплачивать лишнее.
     -- Я больше не могу, у меня ноги устали, а в глазах  столы
и стулья, шкафы и кресла.
     --  Людмила  Александровна,  нам  осталось  обойти еще два
павильона. Потом проведем сравнительный  анализ  цен,  и  можно
будет вернуться в павильоны и заказать выбранную нами мебель.
     Так  мы  и сделали. В одном павильоне мы заказали кресла и
стулья, а в другом -- столы и шкафы. Нам выписали счета,  и  мы
поехали   на   работу,   чтобы   отпечатать  платежки.  Людмиле
предстояло отнести их в банк,  с  нашего  счета  снимут  нужную
сумму и перечислят на счета фирм, у которых мы покупали мебель.
После  получения  денег фирмы должны были доставить нам мебель.
Вся эта процедура называлась безналичным расчетом.
     Счастливые и довольные мы приплелись на работу. Я  тут  же
села  печатать платежки, уж очень хотелось поскорее покончить с
нашими мебельными хлопотами. Рабочие уже почти  закончили  свою
работу   в   кабинете   шефа;   уходя,   они  пообещали  завтра
отремонтировать и наш кабинет.
     Опять за  моей  спиной  негромко  хлопнула  дверь.  Больше
никогда   не  буду  сидеть  спиной  к  входящим:  врагов  нужно
встречать лицом  к  лицу,  тогда  успеваешь  собраться  и  дать
достойный отпор.
     --   Добрый   день,   уже  вернулись?  Как  успехи?  (Это,
несомненно,  относится  к  Людмиле).  Александра,  скажите   на
милость,  что  вас  заставляет  жить  на конюшне: тяга к острым
ощущениям или извращенный вкус? (А вот  это  уже  относится  ко
мне).
     -- Максим Николаевич, зачем вы так с ней разговариваете?
     --  Да  будет  вам  известно, господин Алексеев, лошади, в
отличие от людей, очень чистоплотные животные.
     -- Людмила, не надо  поедать  меня  глазами,  надеюсь,  вы
теперь  сами  убедились,  что Александра в вашем заступничестве
совершенно не нуждается.
     -- А что, вы теперь уже и шпионить за мной начали?
     -- Нет, просто один из наших клиентов содержит свою лошадь
в конюшне, в которой вы обитаете. По утрам он катается в манеже
и регулярно видит вас там.
     -- Ну и что? В угоду вашим клиентам я должна...
     -- По крайней мере, вести нормальный образ жизни, как  все
люди.
     --  Чем вам не нравится моя жизнь? И какое право вы имеете
в нее вмешиваться?
     Но он не стал меня слушать и обернулся к Людмиле,  которая
с возмущением на него поглядывала.
     --  Нечего  на меня так смотреть, ты же сама жаловалась на
пустоту в доме, вот и сдай одну комнату коллеге.
     -- Минуточку, если я еще  буду  снимать  комнату,  то  мне
никакой  зарплаты  не  хватит,  чтобы  прожить,  а еще долг вам
отдавать придется.
     -- Этот вопрос можно решить немного по-другому. Что,  если
она будет у тебя убирать и готовить, в оплату за проживание?
     -- Я согласна, -- торопливо проговорила Людмила.
     -- Вы даже не выяснили, умею ли я готовить. Может быть я и
не соглашусь еще.
     --  Научитесь,  компьютер  вы  освоили в рекордно короткое
время. А работа на кухне не намного сложнее.
     Ого, мой начальник, похоже, впервые похвалил меня, если не
считать, что только что продал меня в кабалу. Как это он быстро
все решил за меня. Я все больше и больше запутываюсь в сети, им
расставленной, затягивает, как муху в паутине.
     -- Александра, хватит мечтать...
     -- Меня зовут Саня, попрошу запомнить.
     Он внимательно посмотрел мне в лицо  и  неожиданно  быстро
согласился.
     --  Хорошо,  Саня. Только при клиентах я буду называть вас
Александра Алексеевна, если вы не возражаете.
     -- И вы не имеете права вмешиваться в мою жизнь.
     -- Я это понял, может быть теперь мы вернемся к  проблемам
работы?  Сегодня  я  уезжаю в командировку в Петербург, вернусь
через три дня. Вам  предстоит  за  эти  дни  выяснить,  сколько
оргтехники  предполагается  выделить на наш Центр. Если в смету
не включить нужное количество компьютеров, то весь Центр  будет
заполнять  документы от руки. Поняли? В лицензионной палате нам
обещали помочь. Действуйте вдвоем. Людмила, проследите, чтобы в
ближайшие дни Саня к вам переехала жить. У меня все,  я  поехал
домой собирать вещи. Желаю успехов.
     Начальник    подхватил    свой   толстенный   портфель   с
многочисленными отделениями на молниях и скрылся,  оставив  нас
одних.
     --  Ну  что,  поехали  в банк, а потом ко мне домой? Вы не
против, Саня?
     -- Людмила  Александровна,  вам  не  показалось,  что  наш
глубокоуважаемый  начальник манипулирует теперь не только мною,
но и вами? Ему почему-то очень хотелось поселить меня к вам.  И
как  ловко он все провернул, даже не дал нам ни слова вставить.
Вам что, действительно, так хочется мне сдать комнату?
     Людмила робко посмотрела на меня. Ну  почему,  скажите  на
милость, я не могу нагрубить человеку, когда он смотрит на меня
с  таким  беззащитным выражением на лице? Что остается делать в
такой ситуации? Только согласиться.

     Глава 3

     Людмила Александровна жила  в  старом  кирпичном  доме,  в
подъезде  было  разбито  стекло,  а  на  лестнице  пахло чем-то
противным. Мы молча поднялись на  третий  этаж.  Людмила  долго
копалась в сумке в поисках ключей. Дверь квартиры была высокой,
двустворчатой,  а  ручка  -- большой, медной. Людмила, наконец,
отворила дверь и прошла внутрь квартиры, я осторожно  двинулась
вслед за ней. В нос ударил резкий запах кошек, в конце коридора
мелькнула   серая   тень.   Осторожно   переведя   дыхание,   я
осмотрелась. Коридор украшала  массивная  старинная  вешалка  с
потемневшим  от  времени зеркалом. Обои в коридоре были зверски
ободраны кошачьими лапами. Тут за моей  спиной  стала  негромко
всхлипывать Людмила.
     -- Вы что?
     --  Я  мою  пол  два  раза  в  день: утром и вечером после
работы, они меня ненавидят и делают все назло.
     Людмила  разразилась   рыданиями,   ее   худенькие   плечи
вздрагивали,  сумка  упала  на  пол.  В конце коридора появился
огромный серый кот с нахально торчащими в разные стороны усами.
     -- Этот, что ли, тебя ненавидит?
     -- Да, он у них главный.
     -- Так он не один?
     -- Их трое: Барон, Муська и Клякса. Но  он  верховодит.  А
они его слушаются.
     -- Ладно, не реви. Разберемся. Пошли на кухню.
     -- Стойте, Саня, там ванная. Кухня сюда.
     На  кухне  Людмила села на табуретку, облокотилась на стол
и, закрыв лицо руками, горько заплакала. Когда  рядом  с  тобой
так рыдает знакомый человек, тебе приходится либо рыдать вместе
с  ним, либо начинать действовать. Для начала я напоила Людмилу
водой, когда она немного успокоилась, то  рассказала  мне,  что
эту  квартиру  завещала  ей ее недавно умершая тетушка. Людмила
пообещала ей, что будет заботиться о ее кошках.
     -- Ты его бить не пробовала?
     -- Жалко.
     -- Так,  сколько  лет  этому  злодею?  Может  быть  он  от
старости в квартире пачкает?
     -- Ему лет семь, не больше.
     --  На  старость  не  похоже.  Послушай,  а скипидар ты не
пробовала?
     -- Я?!! Зачем?
     -- Тебе лично он совсем не нужен. А  вот  против  кошек...
Кажется, надо обрызгать скипидаром его "любимые" места.
     -- Мы задохнемся.
     -- Ради такого случая будем спать на кухне.
     Пока   я   отмывала  квартиру,  уничтожая  следы  кошачьих
бесчинств, Людмила ходила по соседям в поисках скипидара.  Одна
из  сердобольных  соседок  поделилась  с  ней  скипидаром. Пока
Людмилы не было дома, мне удалось отловить ее мучителя. Схватив
за шиворот пушистого злодея, я ткнула его носом  в  испачканный
пол  и  хлопнула  газетой  по  спине. Кот взвыл от возмущения и
взлетел по  шторам  на  карниз.  Встав  на  цыпочки,  я  слегка
стукнула его газетой по морде. В ответ он громко зашипел.
     -- Саня, вы не знаете, куда делся Барон? Я звала его есть,
а он не пришел. Маня и Клякса здесь, а его не видно. Обычно, он
ест первый.
     --  Ничего, сегодня ради разнообразия первыми поедят дамы.
Не пропадет, есть захочет -- придет.
     Кот пришел есть ночью. С того вечера его поведение заметно
улучшилось. Он стал намного чистоплотнее  и  перестал  царапать
Людмилу,  нападая  на  нее  из-за  угла.  Меня  он  старательно
игнорировал.  На  третий  день  Клякса,  маленькая  черно-белая
кошечка, чуть прихрамывающая на переднюю лапу, попыталась сесть
к  Людмиле  на  колени.  Людмила вздрогнула и брезгливо поджала
губы.
     -- Погоди, не прогоняй ее.
     -- Я боюсь кошек.
     -- Успокойся, она только посидит у тебя на коленях. Положи
ладонь ей на шерсть, попробуй, какая она мягкая.
     Стиснув зубы, Людмила смотрела, как кошка устраивалась  на
ее  коленях.  Вскоре раздалось громкое мурлыканье. Людмила даже
осмелилась погладить кошку по голове. Ее  рука  робко  касалась
головы    кошки,    осторожно   поглаживая   пушистые,   широко
расставленные ушки.
     -- странно, никогда раньше не думала,  что  гладить  кошку
приятно.
     -- Ты никогда не гладила кошек?
     -- Мне всегда говорили в детстве, что на них много заразы.
У меня как-то не возникало желания гладить кошек.
     -- Неудивительно, что ты не умеешь с ними ладить.
     Моя  жизнь  стала  теперь  почти  идеальной. Каждый день я
имела возможность помыться горячей водой, постирать  белье.  Не
нужно  было  таскать с собой на работу мой потрепанный рюкзак с
самыми необходимыми вещами. Теперь я оставляла его на  квартире
у  Людмилы.  В  выходные  я  перевезла  сумку  с  учебниками  и
остальными вещами.
     Наш  шеф  позвонил  нам  из  Петербурга  и  сообщил,   что
задержится   еще   на  два  дня.  Честное  слово,  лично  я  не
расстроилась. Нам  с  Людмилой  было  совсем  неплохо  работать
вдвоем.  Почти  все  его  указания,  данные перед отъездом, нам
удалось  выполнить.  Центр  продолжал  работать  и  без  нашего
грозного начальника.
     По  вечерам  после возвращения с работы, мы готовили ужин,
прибирали в квартире, кормили наше зверье и играли  с  кошками.
Кошки даже начали встречать нас у порога квартиры. Кошачий босс
смирился  и  ужинал вместе со своим гаремом. Людмила рассказала
мне, что бывшая владелица кошек подобрала их всех  на  улице  и
очень их любила.
     В  книжном  шкафу  Людмила  нашла  большой старый альбом с
фотографиями. Фотографии пожелтели, но на них  еще  можно  было
разглядеть   лица   людей,   смотревших  на  нас  со  спокойным
достоинством. К сожалению, Людмила не  знала  всех  имен  своих
родственников.  Но  это  не  мешало  нам  по  выражению их лиц,
одежде, додумывать  характеры  этих  людей,  предполагать,  как
сложилась их жизнь.
     Наша   мирная   жизнь   однажды   вечером   была  прервана
неожиданным появлением на пороге квартиры  матери  Людмилы.  На
резкий,  какой-то нервный звонок, к двери подошла сама Людмила.
Я в это время сидела на кухне, обложившись  книгами.  Место  за
письменным  столом,  стоящим  в комнате, облюбовала Клякса. Она
ложилась под лампу и вытягивала лапы, занимая полстола. Сгонять
ее мне было жалко: кошка ждала котят.
     Я уединялась по  вечерам  на  кухне,  выставляла  миски  с
кошачьей  едой  в  коридор  и  плотно  закрывала  дверь,  чтобы
хвостатые не просачивались на кухню и не мешали мне.
     Было  слышно,  что  кто-то  прошел  вместе  с  Людмилой  в
столовую  --  оттуда  вскоре стали раздаваться тихий голос моей
квартирной хозяйки и раздраженный резкий голос  незнакомой  мне
женщины.  Не в моих правилах прислушиваться к чужим разговорам,
но, судя по напряженному голосу Людмилы, ей приходилось плохо.
     -- Ты мне так и не объяснила, что заставляет тебя  жить  в
этой квартире, пропахшей кошками.
     -- Здесь больше не пахнет кошками. У меня -- чисто.
     -- Почему ты скрываешься здесь?
     -- Из-за кошек...
     -- Их давно нужно было выгнать на улицу.
     -- Они жили здесь всю свою жизнь, жестоко лишать их крова.
     -- Что ты имеешь в виду?
     -- Ничего, просто они имеют права на это жилье.
     --  Тебе  не кажется, что ты помешалась на этой квартире и
своем одиночестве?
     -- Что в этом плохого?
     -- Только то, что ты позоришь свою семью,  а  кроме  того,
неужели  ты  до  сих  пор  не хочешь выяснить свои отношения со
своим мужем.
     -- Ты хочешь сказать, с моим бывшим мужем...
     -- А ты стала мстительной...
     -- Нет, просто не хочу  дважды  совершать  одну  и  ту  же
ошибку.

Голоса в комнате звучали все громче, я уже не могла
сосредоточиться на своих книгах. Пожалуй, Людмилу пора
спасать от ее рассвирепевшей гостьи. Я нацепила фартук,
стащила с веревки сохнущую после стирки косынку. Кое-как
повязав косынку на свою стриженную голову, я громко
покашляла в кулак и вошла в соседнюю комнату.
     В столовой, в кресле, вжавшись в его спинку, в напряженной
позе сидела  Людмила.  За  столом, стоящим в центре комнаты, на
краешке стула примостилась моложавая женщина с модной стрижкой.
Мне так и захотелось сказать  ей:  "Да,  сядьте  нормально,  не
бойтесь,  не  запачкаете  вы  свой  красивый  костюм в кошачьей
шерсти. Клякса не любит спать на этом стуле".
     Даже совершенно незнакомому человеку было бы понятно,  что
рядом  сидят  мать  и  дочь.  Мать  была  ухоженной,  с красиво
наложенной косметикой и благоухала  какими-то  нежными  духами,
она  прямо-таки  излучала  энергию  и  силу. Не хотелось бы мне
встречаться с такой на узкой  дороге,  такая,  не  задумываясь,
спихнет тебя в пропасть и даже не обернется.
     Дочь,    на    первый   взгляд,   производила   совершенно
противоположное впечатление -- безвольная и какая-то блеклая, с
тоскливым выражением  на  лице,  словно  птица  с  подрезанными
крыльями.  Но,  сравнивая  двух  женщин,  я  поняла, что мне по
сердцу больше пришлась мрачноватая Людмила. К  ней  испытываешь
доверие,  едва взглянув в большие, опушенные густыми ресницами,
глаза.
     Еще раз громко кашлянув в кулак, я заговорила басом.
     -- Людмила Александровна, Клякса отказывается  есть,  даже
не знаю, что и делать. Ой, здравствуйте, я и не заметила, что у
вас гости. А Муська, кажется, наконец собралась котиться.

Я громко шмыгнула носом, для пущей убедительности вытерла
нос рукавом и стащила косынку с головы. Людмилину мать
передернуло.
     -- Люда, кто это?
     --  Это Александра, моя компаньонка. Ты же говорила, что я
уже в том возрасте, когда просто неприлично  оставаться  одной.
Вот Александра и живет отныне со мной.
     -- Вообще-то, меня зовут Саня.
     -- Вы, что, мужчина?
     -- Нет, я женщина, но меня зовут Саня.
     Я  закатила глаза, подняла лицо к потолку и кончиком тапки
стала рисовать на паркете замысловатые узоры,  глупо  при  этом
хихикая.
     --  Людмила,  как  ты  можешь жить в одной квартире с этой
ненормальной? До чего ты докатилась, ты позоришь меня.
     -- Мама, я попрошу тебя...
     -- Нет, это я прошу тебя  сказать,  что  я  могу  передать
Юрию?
     -- Мама, мне нечего ему сказать... ты же понимаешь...
     -- Что я должна понимать? Я устроила тебе жизнь, а ты, как
самая последняя, неблагодарная...
     --  Так  я не поняла, чем мне ваших котов кормить? Они там
на кухне...
     -- Людмила...
     -- Так вот я и говорю, Людмила Александровна, что им дать?
После них вчера много супа осталось, так  может  быть  нам  его
себе на обед разогреть?
     Людмилина мать сморщилась и с ужасом посмотрела на меня.
     -- Людмила, скажи этой, чтобы она замолчала.
     -- Мама, успокойся.
     --  Ты еще позволяешь надо мной издеваться? Я ухожу, но ты
обо мне еще вспомнишь и пожалеешь о своей глупости.  Ты  вместо
благодарности... Я тебе этого не прощу.
     Дама  резко развернулась и вылетела из комнаты. В коридоре
хлопнула входная  дверь.  Людмила  направилась  проводить  свою
мать,  но,  поняв,  что ее уже не догнать, вернулась в комнату,
села в кресло и обхватила себя руками за плечи.
     -- Людмила, вы простите меня,  я  не  знаю,  что  на  меня
нашло.  Я  не  должна  была вмешиваться. Думаю, мне лучше будет
уехать, пойду соберу свои вещи.
     -- Тогда я останусь совсем одна. Тебе очень трудно жить со
мной?
     -- Нет, просто я хотела извиниться.
     -- Саня, я должна вам объяснить... Даже не  знаю,  с  чего
начать.  Недавно  я  развелась  с мужем. Развелась из-за кошек,
которых ненавидела.
     -- Из-за этих?
     -- Да, перед своей смертью сестра моего отца позвала  меня
к   себе   в  больницу  и  сообщила,  что  сделала  меня  своей
наследницей. Мне была завещана квартира, ее библиотека и кошки.
Она просила не обижать их. Мой муж предложил продать квартиру и
все теткино имущество, и пожить в свое удовольствие.  Моя  мать
его  поддержала,  а  я  почувствовала  себя клятвопреступницей,
когда они за моей спиной, не ставя меня  в  известность,  стали
договариваться   о   продаже.   Короче,  кошек  я  отстояла,  в
буквальном смысле, вытащила  их  из  ветеринарной  поликлиники,
куда  их повезли усыплять, а семью свою не сохранила. Хотя, что
я говорю, семьи у меня никогда и не было.  Меня  выдали  замуж,
словно  сбыли  с  рук.  С  детства  меня  звали  не  иначе, как
Людочка-страхолюдочка. Сколько себя помню, моя мать всегда была
мною недовольна. Сейчас я понимаю, что ей приходилось  со  мной
трудно. Она долго не хотела иметь детей, и я появилась на свет,
в  общем-то  случайно.  Ей  хотелось  иметь  розовое чистенькое
существо,  которым  при   случае   можно   похвастаться   перед
знакомыми,  а взамен она получила болезненную, хилую, неуклюжую
дочь, которую не только  гостям,  но  и  во  двор  было  стыдно
вывести.

-- А твой отец? Он тоже тебя стыдился?
     -- Нет, что ты!
     --  Он  был у меня известным фотокорреспондентом, он очень
любил снимать природу. Когда я подросла, то часто ездила с  ним
по  стране.  Вон,  на  стене  в  рамке  моя  тетя  повесила его
фотографию.
     -- Где? Я не вижу.
     -- Ты не туда смотришь. Вон в том углу.
     -- Но там нет никакого мужчины.
     -- Чудачка! Когда я говорю фотография  отца,  это  значит,
что  он  сам снимал. А его собственных снимков у нас почти и не
было. Он очень любил снимать людей и природу. В последние  годы
я снимала его, иногда. Пыталась научиться, но у него был дар, а
для меня фотографирование -- только увлечение. Смотри, вот она.
Эта  фотография  сделана им самим. Он подарил ее тете много лет
назад.
     -- Девочка и цветок.
     -- Да, он снимал на Алтае.
     -- А кто на фотографии? Очень красивое лицо...
     -- Перестань. Это я, мне здесь лет пятнадцать.
     -- Ты так радостно улыбаешься. Ты была с ним счастлива...
     -- Нам было очень хорошо вместе. Папы не  стало,  когда  я
окончила школу. Мне было очень плохо без него.
     -- У тебя не было друзей?
     --  Подруги  у меня были, но знакомых молодых людей совсем
не было. Однако моей мамочке удалось-таки меня выдать замуж  по
сговору.
     -- Как это?
     --  Очень  просто,  мой муж получил хорошую работу, где он
мог, не особо утомляясь, получать большие деньги, машину и  еще
многое другое, но ему пришлось терпеть меня.
     -- И ты это знала?
     -- Нет, конечно, даже и не догадывалась. Я считала, что он
меня любит. Моей матери без особого труда удалось убедить меня,
что мой  муж  жить  без меня не может. Она долго объясняла мне,
что главное в женщине -- не красота, а пикантность.
     -- Честно говоря, в этом я с  ней  согласна.  А  что  было
потом?
     --  Мы мирно прожили с моим мужем несколько лет, пока я не
убедилась, что вся наша жизнь не что иное, как  большой  обман.
Когда я отказалась избавиться от злополучных котов, он подал на
развод.  Он  заявил  мне,  что  согласен  жить  с  уродиной, но
отказывается быть рядом с непрошибаемой дурой. А знаешь,  какую
причину  он  указал  в  своем заявлении в суде? Я не могу иметь
детей, это послужило... Я оказалась ни на что  не  годной,  как
лежалый заплесневевший товар.
     У Людмилы затряслись плечи.
     --  Ну,  не  надо  так, не твоя вина, что ты столкнулась с
подлецом.
     -- Формально -- он прав.
     -- Если даже это и  так,  то  можно  решить  проблему,  не
унижая  партнера.  Если  ему  так  хотелось  ребенка,  могли бы
усыновить.
     -- Он их ненавидит.
     -- Кого?
     -- Детей.
     -- Тем более радуйся, что избавилась от него.  И,  значит,
после  развода ты поселилась в этой квартире, а спасенные тобой
коты доводили тебя, как могли.
     -- Больше всех усердствовал Барон.
     -- Чудище он неблагодарное! Ты ему, можно  сказать,  жизнь
спасла, а он?
     -- Саня, можно я буду звать тебя Сашей?
     -- Потому что мое имя шокирует твою мать?
     --  Нет,  не  поэтому.  Просто  мне кажется, что Саша тебе
больше подходит. И не брей больше голову, хорошо?
     -- В таком случае, мне бы хотелось называть тебя Милой. Ты
не возражаешь?
     -- Нет, ты, случайно, не помнишь, пакет с кошачьим  кормом
убран в шкаф? Мне кажется, Барон на кухне шурует.
     Как  это  ни  странно, но посещение Людмилиной мамой нашей
квартиры сблизило нас с Людмилой -- с тех пор мы  начали  жить,
как  сестры.  А  поменяв  наши  имена,  мы, как бы начали новую
жизнь.  В  понедельник  в  нашу  мирную  жизнь  снова  ворвался
начальник.

     Глава 4

     Утром  его  приход  был  поначалу  вполне  мирным. Он даже
вежливо поздоровался,  скользнул  взглядом  по  нашим  лицам  и
умчался   в  мэрию  на  совещание.  Возвратившись,  он  коротко
переговорил с Людмилой по поводу  счетов  и  баланса,  а  потом
позвал меня в свой кабинет.
     Надо  признаться,  что  кабинет  его значительно изменился
после  моего  первого  визита  сюда.  Пока  наш   шеф   был   в
командировке,  доставили  мебель,  купленную  Людмилой  и мной.
Теперь комната выглядела вполне  цивилизованно:  стоял  большой
красивый  стол,  к  которому  под  углом  крепился  столик  для
компьютера. Папки с документами больше не валялись, где попало,
а стояли на полках нового шкафа, выполненного в едином стиле со
столом. Еще мы купили небольшой диван и кресла. Вся мебель была
выдержана в серо-черных тонах.  Монотонность  расцветки  мебели
оживляли  цветы: живые, в горшках, мы поставили на подоконники,
а искусственные разместили  в  темных,  не  освещенных  солнцем
углах  большого  кабинета  там,  где живым было бы темно. Одним
словом,   кабинет   выглядел   очень   респектабельно.   Я    с
удовлетворением  оглядывалась, отметив про себя, как хорошо наш
начальник смотрится в своем новом кабинете.
     -- Ну, а теперь, когда мы остались с  тобой  совсем  одни,
может быть ты мне расскажешь, что ты творила в мое отсутствие в
лицензионной палате?
     -- Я творила?
     --  Ну,  не  я  же,  сама  понимаешь,  что меня в Москве в
последнюю неделю не было...
     -- Да, в чем, собственно дело? Вы можете мне объяснить?
     --  Расскажи  мне  лучше,  как  ты  ворвалась  в   кабинет
руководителя лицензионной палаты.
     --  Откуда  я  знала, кто он такой? На двери висела только
табличка с фамилией.
     -- А разве его секретарша не пыталась тебя остановить?
     -- Я вошла, она вскочила и спрашивает: "Вы записывались на
прием?" Я говорю: "Нет, но мне очень нужно. И потом, я же не по
личному вопросу, а по важному делу." Она мне  говорит:  "Но  он
через  десять  минут  уходит на совещание." Я ее поблагодарила,
сказала, что  десяти  минут  мне  вполне  хватит,  и  прошла  в
кабинет.  Она  мне, правда, что-то говорила вслед, но мне очень
не хотелось терять время на ненужные  разговоры  и  задерживать
начальника  дольше  десяти  минут.  Я  же  с  секретаршей могла
поговорить, выходя из кабинета начальника, правда?
     --  Ты  так  искренне  все  объясняешь,  что  даже  трудно
усомниться   в   правдивости   твоих   слов,   но   что-то  мне
подсказывает,  что  в  действительности  все   было   несколько
по-иному.
     Вот  ведь,  какой  недоверчивый попался! И как это я вечно
умудряюсь работать с такими,  во  всем  сомневающимися  людьми!
Неужели   ты   думаешь,  что  я  тебе  буду  рассказывать,  как
секретарша  в  броске,  словно  заправский  вратарь,   пыталась
перехватить  меня  у  двери  в кабинет своего начальника? А я с
милой улыбкой на лице, делая вид, что не понимаю цели ее резких
телодвижений, стремительно проскальзываю  в  кабинет?  Как  же,
жди! Так я тебе это и рассказала!
     Я  подняла  глаза  и  увидела  на  лице  шефа чуть ехидную
усмешку, словно ему удалось прочитать все мои  мысли.  Под  его
пристальным  взглядом мои щеки стали пунцовыми. Да что же такое
со мной происходит? Может быть он и в  самом  деле  читает  мои
мысли?
     --  А  что я, собственно, сделала? Вы же сами сказали, что
нужно  утвердить  смету   на   оргтехнику.   Нас   с   Людмилой
отфутболивали  из  всех  кабинетов,  очень  вежливо  отправляли
дальше. Время шло, и ничего не  получалось.  Смету  нужно  было
утвердить  не  позднее  четверга.  Вот  мы и пошли по кабинетам
вдвоем, Людмила шла по правой стороне коридора, а я по левой. Я
же не виновата, что мне достался кабинет начальника.  Он  очень
возмущался,  да?  Со  мной  он  очень  вежливо разговаривал, на
следующий день даже совещание собрал по нашему вопросу. Людмила
на нем присутствовала, нам  конкретно  пообещали,  сколько  нам
передадут компьютеров. Самое главное, что нам удалось выполнить
все,  что  вы наметили, уезжая в командировку. Мы по списку все
проверили. Напротив всех пунктов  стоят  галочки.  Можете  сами
потом посмотреть.
     -- Придется учесть на будущее ваши пробивные способности.
     -- Он очень ругался?
     --   Нет,   только  позавидовал  мне,  что  у  меня  такие
сотрудники, и поинтересовался,  где  я  их  нашел.  Вы  в  него
вцепились   вдвоем,  он  просто  побоялся,  что  живым  его  не
выпустят.
     -- Он говорит неправду. В кабинет к нему  ходила  я  одна.
Мила  была на совещании, которое он созвал на следующий день по
нашему вопросу.
     -- Ему этого было достаточно.
     -- Но не наша вина, что вопросы решаются так медленно.  Вы
же нам поручили сделать, мы и выполнили. Чем вы, собственно, не
довольны?
     -- А я разве сказал, что чем-то недоволен?
     -- Тогда я пошла?
     Вы сегодня обедали?
     -- Некогда было.
     --  Постарайся  на  будущее  не забывать об этом, следи за
Людмилой, а то она тоже часто забывает обедать.
     -- Хорошо, тогда я пошла?
     -- Подожди, как у тебя дела в институте?
     -- У меня  скоро  защита  диплома.  Уж  не  хотите  ли  вы
сказать, что будете и это контролировать?
     --  Без  диплома  о  высшем  образовании ты не сможешь тут
работать, а...
     -- А не работая тут, я не буду у вас под контролем,  тогда
ваш ущерб не будет возмещен, и так далее и тому подобное.
     -- С тобой приятно говорить, ты все понимаешь с полуслова.
     -- Уже привыкла к вашей манере общения. Я могу идти?
     -- Погоди, вот возьми. Это вам к чаю.
     Мой  свирепый  начальник  слегка  наклонился, раскрыл свой
толстый портфель и вытащил оттуда что-то, завернутое в шуршащий
полупрозрачный пакет. Машинально я протянула руку, взяла  пакет
и, кивнув головой, молча вышла из кабинета.
     Людмила  сидела, низко наклонясь над очередными расчетами,
но шорох пакета заставил ее повернуться.
     -- Чем ты там шуршишь? Противный звук.
     -- Начальник дал, сказал, чтобы мы выпили чаю.
     -- Просто ему самому  захотелось,  а  поставить  лень.  Ты
поставишь чайник? Мне тут совсем немного осталось...
     Я  налила  в  чайник  воды, ополоснула заварочный чайник и
стала ждать, когда закипит вода. Сверток  оставался  лежать  на
столе. Мне было страшно до него дотрагиваться.
     -- Все, подсчитала! Чайник закипел?
     -- Еще нет.
     --  А  чем  нас начальник порадовал? Ты что, не посмотрела
еще? Открывай.
     --  Тут,  кажется,  конфеты,  --  сказала  я   как   можно
равнодушнее.

-- Ой, прелесть какая! Саша, ты только посмотри, как они
называются. "Саня"!
     Действительно,  на большой коробке с шоколадными конфетами
был нарисован портрет девушки в красном  платье,  она  смотрела
чуть в сторону и невозможно было понять выражение ее глаз, а на
торце коробки латинскими буквами было написано "Саня".
     --  Ты  только посмотри, она же на тебя похожа: твои серые
глаза,  прямой  нос,  немного  пухлые  губы,   высокие   скулы,
золотистые  волосы, только у нее длинные. А у тебя были длинные
волосы?
     -- Были, только я их отрезала ножом.
     -- Ножом?!!
     -- Ну, что ты на меня смотришь так испуганно?  Да,  ножом,
ножниц  под рукой не оказалось. А потом голову побрила бритвой,
она была очень тупая, я еще сильно порезалась с непривычки. Как
только мужчины бреются каждый день?
     Людмила молча с ужасом смотрела на меня. На мое счастье  в
этот  момент  закипел  чайник,  и  я смогла отвернуться к окну,
скоро мои руки перестали дрожать, даже удалось заварить чай, не
пролив ни капли воды.
     Дверь позади меня отворилась, в  нашу  комнату  зашел  наш
начальник, я, не сказав ни слова, взяла еще одну чашку и налила
всем чай.
     -- Очень красивая коробка, Максим Николаевич, спасибо.
     -- Рад, что вам понравилась, а конфеткой угостите?
     -- Конечно, только вот сейчас открою.
     Повозившись   немного,   мне  удалось  снять  целлофановую
упаковку. Пока  я  низко  склонялась  над  коробкой,  мои  щеки
перестали  гореть  и приобрели нормальный цвет. Людмила за моей
спиной в это время наливала чай начальнику, пока  он  пил  чай,
она  развлекала  его  подробным  описанием процесса составления
сметы расходов и доходов нашего  Центра  на  ближайшие  месяцы.
Едва  Людмила  успевала  составить смету и отнести отпечатанный
вариант  в  бухгалтерию  вышестоящей  организации,  как  наутро
раздавался  звонок,  и  милый  женский голос просил подозвать к
телефону Людмилу Александровну. Людмила подходила  к  телефону,
чуть слышно вздыхала, брала листок бумаги и начинала записывать
очередные  изменения,  которые  предстояло  внести  в очередной
вариант сметы. Первые три варианта она рассчитывала на  бумаге,
потом отдавала секретарше Наташе, которая должна была впечатать
в   соответствующий   бланк.  При  этом,  пишущую  машинку  еще
предстояло занять в  соседней  организации,  так  как  своей  у
нашего  Центра  еще не было, так как смета расходов для нас еще
не была утверждена. Словом,  получался  какой-то  заколдованный
круг.   Видя  ежедневные  мучения  добросовестной  Людмилы,  я,
вооружившись учебником,  выяснила,  как  строятся  таблицы,  и,
провозившись  целый  день,  создала  необходимый бланк в памяти
нашего компьютера. Теперь для Милы уже  не  составляло  особого
труда создать очередной вариант финансового документа.
     Я  осторожно пила свой чай, когда мой начальник вспомнил о
моем существовании. Можно  подумать,  что  мне  мало  утреннего
разноса!
     -- Александра Алексеевна, какие у вас планы на сегодняшний
день?
     --  Необходимо  дозвониться  до  фирмы, мы хотели заказать
канцтовары. Просили перезвонить после обеда.
     -- Почему такие  сложности?  В  Москве,  что,  стало  мало
канцелярских товаров?
     -- Нет, конечно, но там они наиболее дешевые и склад у них
расположен недалеко, поэтому доставка обойдется дешевле.
     -- Александра, ты крохоборствуешь!
     --   Вовсе  нет!  Я  запросила  прайс-листы  на  товары  у
некоторых фирм, потом просчитала, и у меня получилось,  что  мы
выгадаем на этом...
     Я повернулась к своему столу, нашла нужный листок бумаги и
стала доказывать свои расчеты со всеми необходимыми выкладками.
Надеюсь,  теперь  ему стало ясно. Сложив листок бумаги вдвое, я
подняла глаза на начальника. Его темно-серые  глаза,  опушенные
густыми  темными ресницами, пристально меня рассматривали, даже
не меня, а мой рот.  Непонятно,  что  его  так  заинтересовало.
Непохоже,   чтобы  раньше  он  сомневался  в  моей  способности
говорить. Он  смотрит  на  меня  так,  будто  я  говорю  с  ним
по-китайски.   Я   замолчала,   прервав   свои  рассуждения  на
полуслове.  Ага,  очнулся!  Шеф  резко  моргнул  и  уже   более
осмысленно на меня посмотрел.
     -- Вы согласитесь теперь, что я права?
     -- Все, что ты сказала, очень разумно.
     -- Рада, что мне удалось вас убедить.
     Могу  руку  дать  на отсечение, что он не слышал ни слова!
Нужно пойти посмотреть на себя в зеркало,  может  быть  у  меня
губы  испачканы  в шоколаде? Иначе, почему он так пристально на
меня смотрел?
     Шеф слегка помедлил, лениво поднялся, перекинулся с  Милой
парой  слов  и ушел в свой кабинет. Я тут же вышла в коридор, у
самой лестницы там висело зеркало. Странно, но на лице  у  меня
ничего не было. Губы, как губы, что он так на меня смотрел?
     Мила  сидела  за своим столом, углубившись в свои расчеты.
Дверь в кабинет начальника была широко распахнута.
     -- Мила, толкни дверь, я хочу распечатать письмо,  принтер
будет шуметь, а мне не хочется мешать начальнику.
     -- Шуми на здоровье, он ушел в мэрию на совещание.
     Принтер с противным лязганьем печатал строчки официального
письма,   казалось,   что   ему  самому  не  нравится  шум,  им
производимый.
     -- Что же он так скрежещет?
     -- Он старый.
     -- Это не дает ему право так шуметь.
     -- Они, что, все так скрипят?
     -- Да нет, просто, когда образовывался наш Центр,  то  нам
передали с баланса на баланс какое-то имущество, чтобы мы могли
начать работу. Естественно, что нам передали не лучшее.
     --  А  когда  мы  сможем  еще  купить?  Ведь мы же с тобой
добились решения вопроса по оргтехнике.
     -- Добились, но сначала надо...
     -- Утвердить смету.
     -- Правильно, умница, ты же все  сама  понимаешь,  и  тете
Миле не надо тебе ничего объяснять.
     --  Тетя Мила, объясни мне, пожалуйста, почему он нас взял
к себе работать  и  держит  здесь,  словно  не  может  без  нас
обойтись?
     -- Максиму Николаевичу очень нравится, когда ты поднимаешь
телефонную  трубку  и  официальным  голосом произносишь: "Центр
лицензирования... Вас слушают". У тебя  очень  внушительно  это
получается.
     -- Ты все шутишь, а я говорю совершенно серьезно.
     Людмила  резко  подняла  голову и посмотрела на меня. Было
видно, что резкая смена разговора обескуражила ее.  Если  нужно
что-то  выведать  у человека, нужно делать именно так: задавать
интересующий тебя вопрос неожиданно, тогда  получишь  правдивый
ответ.   Ибо   если   человек  начнет  задумываться,  то  будет
придумывать как бы половчее тебе все разъяснить или  скрыть  от
тебя  что-то.  Ну  вот,  не  получилось, Людмила задумалась над
моими словами.
     -- Мы с тобой хорошо работаем.
     -- Теперь да. Можно сказать, научились. Но в нашем  Центре
полно  более квалифицированных людей. Девчонки из лицензионного
отдела почти все знают и умеют работать на компьютере. Меня еще
обучать приходилось.
     -- Ты все освоила сама.
     --  Верно,  но  проще  было  взять  более  подготовленного
человека.  Да  еще и с высшим образованием в придачу, а мне еще
институт заканчивать. Это, что касается меня. Теперь -- ты.  Ты
же  недавно  стала  бухгалтером, так? Человек ты -- аккуратный,
спору нет, но постоянно читаешь  литературу  по  бухгалтерскому
учету, значит, опыта у тебя мало. При твоем трудолюбии ты скоро
станешь хорошим специалистом, очень нужным Центру.
     --   Все   верно,   ты  очень  наблюдательная.  Только  ты
переоцениваешь мои способности.
     --  Не  скромничай.  Но  я  не  хотела,  чтобы  мы  сейчас
занимались  самолюбованием,  просто  не могу понять причину, по
которой он меня здесь держит. С тобой все ясно  --  ты  хороший
специалист, а что касается меня, не понимаю я нашего шефа. Я же
у  него  пыталась отпроситься по-хорошему, то есть нет, вернее,
хотела уволиться и перейти работать к нашим  клиентам,  которым
выдают  лицензии  в  нашем  Центре.  Один очень настойчиво звал
меня, обещал приличную зарплату. Я же свой долг  за  порушенный
гараж  ему  бы  вернула быстрее. Ему же самому было бы выгоднее
меня  уволить.  Так,  ведь,  не  отпустил!  Ворчал   совершенно
непонятное, а потом заявил, чтобы я шла работать и не отвлекала
его с глупостями.
     --  Может быть он хочет, чтобы ты закончила институт, тебе
же остался один  диплом.  А  много  ты  напишешь,  если  будешь
торговать в палатке целыми сутками?
     -- Да что ему с моего диплома? Одна морока!
     --  Как  тебе  объяснить?  Мне кажется, что мы с тобой для
него, как подкидыши, которых надо спасать. Вот бывают брошенные
зверюшки...
     -- Так, значит, он -- дед Мазай, а мы -- его зайцы.
     -- Что-то вроде...
     -- Хорошо, только от чего меня нужно было  спасать,  скажи
на милость?
     -- Иногда человека нужно спасать от самого себя.
     -- А не обидно быть в роли спасенного кролика?
     --  Кролику все равно, кто протянул ему руку, когда он был
в беде. Главное, что это было сделано от всего сердца.
     -- Ладно, будем считать, что он спас меня  от  тлетворного
влияния улицы. А ты, как ты попала к нему?
     -- Он спас меня от унижения.
     -- Как это?
     --  Мне посоветовали обратиться к нему, как к специалисту,
разбирающемуся в камеях.
     -- Это камни такие?
     -- Да, на полосатом камне вырезается рисунок так, чтобы на
однотонном фоне было изображение другого цвета; у нас  в  семье
из   поколения  в  поколение  передавалась  старинная  камея  с
изображенным на ней женским лицом. Моя тетка Вера передала  мне
ее  незадолго до смерти. Я ее положила в шкаф. После вступления
в права на наследство, нужно было  заплатить  деньги.  Я  взяла
доллары,  которые  откладывала  на  покупку нового музыкального
центра  для  мужа,  и  заплатила  необходимую  сумму.  Мой  муж
обнаружил,  что  доллары  исчезли, подумал, что на них я купила
что-то  себе,  разозлился  и  швырнул  камею  на  пол,  на  ней
образовалась  трещина.  Вот  и пришлось мне искать специалиста,
чтобы ее склеить. Максим пришел ко мне после моего  звонка,  мы
договорились  встретиться  на  квартире моей тетушки. Он был на
кухне, когда пришел мой муж.
     -- Он его увидел?
     -- Максим? Нет, но все услышал. Максим слышал, как мой муж
очень доходчиво объяснил мне, что заставляло его все  эти  годы
жить  со  мной. Он бы и жил со мной дальше, при условии, если я
продам все имущество тетки и куплю ему новую машину. Я пыталась
что-то объяснить, говорила про родственные  чувства,  про  долг
перед  умершей,  но  он  просто  не хотел меня слушать. Мой муж
вскоре ушел, и  я  осталась  одна,  про  человека  на  кухне  я
совершенно    забыла.    Максим   поддержал   меня,   когда   я
почувствовала, что все меня предали и обманули. Когда  мой  муж
ушел, мне не хотелось жить. Так тяжело узнать, что, в сущности,
ты  никому  не  нужна. Он устроил меня на бухгалтерские курсы и
так загрузил работой, что мне вздохнуть было  некогда.  Времени
жалеть  себя  не  оставалось, а потом он мне объяснил, что люди
живут и бывают счастливы, даже  если  жизнь  поступила  с  ними
гораздо  более  жестоко,  чем  со  мной. Сама видишь, я, как ты
говоришь, его заяц.
     --  А  тебе  не  унизительно  было  принимать  помощь   от
незнакомого человека?
     -- Поначалу было трудно, но потом поняла, что он просто не
может пройти мимо, когда человек в беде.
     -- Какой он у нас, оказывается, благородный!
     --  Не  иронизируй,  лучше  присмотрись  к  нему  и больше
старайся с ним не ругаться.
     -- Тебя послушаешь, так можно подумать, что самое  большое
мое желание -- досадить нашему начальнику.
     -- Между прочим, ты все сделала, что он просил?
     -- А что, скоро дед Мазай появится?
     -- Саша!
     --  Молчу  я,  молчу.  Не  волнуйся, вот у меня на столе в
папочке лежит все, что он просил подготовить.
     -- Что-то он сегодня задерживается.
     В этот момент дверь отворилась  и  наш  любимый  начальник
появился на пороге.

     Глава 5

     Меня  всегда интересовало, как удается некоторым людям так
ловко устраиваться в жизни? На первый взгляд ничего они из себя
и не представляют, но  почему-то  всегда  получается  так,  что
абсолютно  все  стремятся  им  помочь  и  всячески облегчить им
жизнь. Вот я и хочу спросить, почему так получается?
     Едва наш начальник отворил дверь, как Людмила тут же пошла
разогревать ему чай, так как выяснилось, что их светлость  даже
не  обедал,  у  него,  видите  ли,  времени  на это не нашлось.
Обхватив двумя руками чашку, начальник уселся  на  стул,  боком
привалившись  к  Людмилиному  столу. Ну почему бы ему не попить
чаю в своем кабинете? Я за ним могу потом даже чашку помыть. Ну
чего ради он тут сидит и с улыбкой меня разглядывает? И  почему
мне  всегда  кажется, что он читает мои мысли, или я это только
себе вообразила? Я  подняла  на  него  глаза  и  встретилась  с
внимательным, чуть ехидным взглядом.
     --  Александра Алексеевна, весна скоро закончится, не пора
ли вам обновить гардероб?
     -- А на какие шиши?
     -- Людмила Александровна вам  премию  выпишет,  можете  ее
потратить.  Наши  милые  дамы  из  лицензионного  отдела  так и
сделали в прошлом месяце.
     -- Я не понимаю, чем вам не нравится мой гардероб?
     -- Скажем, он достаточно однообразен.
     -- Как вам не стыдно говорить так с женщиной. У меня  свой
стиль одежды.
     --  Не  спорю,  вы достаточно эффектно выглядите, но скоро
станет совсем тепло, а в ваших ботинках-тракторах,  в  которых,
как я понимаю, вы проходили всю зиму...
     -- У меня еще есть два свитера.
     -- Джинсы, брюки и еще два свитера.
     -- Максим Николаевич... мне здесь нужно поставить печать.
     Шеф  встал,  прошел вместе с Людмилой в свой кабинет, тихо
лязгнула дверца сейфа. Воспользовавшись  случаем,  я  вскочила,
схватила  поднос  с  чашками  и убежала их мыть. Возвращаясь, я
услышала, как Людмила ругается со своим любимым начальником.
     -- Максим, как тебе не стыдно так с ней говорить, у нее же
нет никаких вещей, кроме сумки с учебниками, да рюкзака. Что ты
ее доводишь? Она же все деньги откладывает, чтобы тебе вернуть,
а складывает их в коробку из-под конфет, которые ты ей подарил.
     -- Мила, неужели ты всерьез думаешь, что я  возьму  с  нее
эти  деньги?  Я  же  тебе  уже  говорил,  а  злю  ее, чтобы она
рассвирепела. Когда она на меня злится, у нее все  силы  уходят
на  то,  чтобы молчать и не показывать, как она меня ненавидит.
Вот тогда-то я ее и отвезу купить одежду.  Я  правильно  решил,
Александра Алексеевна?
     --  А почему я должна ехать с вами? Если вам так стыдно за
мой внешний вид, то увольте меня по собственному желанию. Сразу
станет легче и вам и мне.
     -- С какой это стати я должен  терять  ценного  работника?
Ваша работа меня вполне устраивает.
     --  В  таком  случае,  дайте  мне мою премию, и я поеду на
вещевой рынок и куплю что-нибудь.
     --  Ну  уж  нет,   ты   опять   купишь   себе   что-нибудь
военизированное.  Мы  сейчас поедем в один магазин и приобретем
одежду по безналичному расчету.
     -- Рабочий день еще не кончился...
     Завтра раньше придете с обеда.
     -- С какой это стати?
     -- Чтобы восполнить недостающее время.
     -- Да я...
     -- Лучше перестаньте спорить и пошли к моей машине.
     Всю   дорогу   я   молчала,   всячески   показывая    свое
пренебрежение  к начальнику. Мы подъехали к площади, свернули в
переулок,  оставили  машину  во  дворе  и  вошли  в  полутемный
подъезд. Максим нажал на кнопку звонка, нам открыли дверь, и мы
вошли   в   небольшой   магазин.   На   вешалках  висела  самая
разнообразная женская одежда. Пока я краем  глаза  разглядывала
вешалки с одеждой, стараясь не терять при этом из виду шефа, за
моей  спиной  раздались  быстрые  шаги,  и в торговый зал вошла
высокая интересная женщина. Ростом она была даже повыше меня.
     -- Добрый день! Максим, здравствуй, мой дорогой!
     Как  удивительно  слышать,   что   кто-то   так   радостно
приветствует  моего  начальника.  Неужели  его  появление может
кого-то искренне обрадовать? Чудеса, да и только!
     --  Светлана!  Ты  все  хорошеешь!  Как  дела?  Как  Мария
Олеговна поживает?
     --  Отправила  их  всех  на  дачу, а сама вырвалась, чтобы
помочь немного Олегу разобраться  с  документацией.  Отчетность
его  одолела.  А  что нового у тебя? Нашли тех бандюг, что тебе
гараж попортили и машину?
     -- Ищут...
     Как-то очень неопределенно отозвался мой шеф.  Разумеется,
мне тут же захотелось внести ясность.
     --  Между  прочим,  я  непосредственно  участвовала  в том
нападении и погроме, если вас это интересует.
     Разумеется, мое вступление  в  беседу  не  могло  остаться
незамеченным.  Максим  дернулся  и  отвернулся  в сторону, всем
своим   видом   показывая,   что   он    давно    смирился    с
действительностью  и  будет  нести свой тяжелый крест до самого
конца.
     -- Так, мне кажется, я опять что-то не то ляпнула. О,  мой
бедный язык!
     -- Меня зовут Светлана, а вас как?
     -- Меня зовут Саня.
     Сзади раздался полувздох-полустон Максима.
     --   Я   так   понимаю,  вы  теперь  работаете  у  Максима
Николаевича?

-- Совершенно верно. Он вынужден терпеть мое присутствие у
себя на работе, так как в противном случае он потеряет
всякую надежду когда-нибудь получить компенсацию за
понесенный им ущерб.
     -- Вы собираетесь ему его возместить?
     -- По крайней мере, он на этом очень настаивает.
     --  Оригинально,  Саня,  вы  мне  нравитесь.  Теперь,  мне
кажется,  мы  заставим Максима немного поскучать и отправимся в
примерочную. Какой суммой вы располагаете?
     -- Я не знаю. Нужно  спросить  у  Максима  Николаевича.  Я
забыла выяснить размер премии, которую нам выписали.
     -- Премия? -- брови у Светланы резко взметнулись вверх. --
Хорошо, пойду у него уточню. Идите в примерочную. Это вон туда,
направо, а я сейчас подойду.
     Минуту спустя, Светлана появилась с целым ворохом одежды в
руках.  Увидев  мое  недовольно скривившееся лицо, она повесила
вешалки с платьями и костюмами на крючок и уверила меня в  том,
что  вовсе  не собирается заставлять меня примерять все подряд.
Но, как оказалось, аппетит  приходит  во  время  еды.  Красивая
одежда  действует  очень  странно.  Никогда  не думала, что мне
понравится копаться в застежках и крючках, снимать и натягивать
новые тряпки только ради одного мига, только ради  того,  чтобы
взглянуть  на  свой  преображенный вид в зеркале. Я не узнавала
сама себя, даже моя коротко подстриженная голова уже не портила
внешний вид. Что удивительно, сами платья не  казались  на  мне
чем-то   инородным.  Одежда  смотрелась  так,  словно  ее  шили
специально для меня. Теперь мне стало понятно, почему  Светлана
не  дала  мне  самой  выбирать вещи на стеллажах, а подтолкнула
меня к примерочной. Ее опытный  взгляд  сразу  нашел  те  вещи,
которые  мне  подойдут.  Однако  пора  на  чем-то остановиться.
Невозможно до бесконечности испытывать терпение моего шефа, так
он, чего доброго, еще сюда ворвется, чтобы выяснить  сколько  я
еще буду заниматься самолюбованием.
     Свой  выбор  я  остановила  на  красном  платье  с большим
вырезом спереди и костюме зеленоватого  цвета.  В  тон  к  нему
Светлана  принесла очень изящную блузку. Я было запротестовала,
но Светлана заявила, что сделала это по настоянию Максима. Едва
нацепив на себя джинсы и свитер, я вылетела  из  примерочной  и
бросилась к начальнику, вольготно развалившемуся на диване.
     -- С какой это стати вы вмешиваетесь?
     -- Ты о чем?
     --  О  блузке.  Надо еще выяснить, хватит ли у меня денег,
чтобы купить  и  платье  и  костюм,  а  вы  мне  еще  и  блузку
подпихиваете.
     --  Я?!! Какое мне до этого дело, скажи на милость? Просто
у тебя сегодня день рождения, сотрудники собрали деньги тебе на
подарок.
     -- У меня?
     -- У тебя, лапочка, у тебя...
     -- Откуда вы знаете?
     -- Ну, я же принимал тебя на работу...  В  твоем  паспорте
указан и день твоего рождения.
     --  Ничего  мне  не  нужно. Я никогда не отмечаю свой день
рождения.
     -- Так нельзя, ты обидишь людей, они хотели  сделать  тебе
приятное...
     -- Я не хочу принимать ничего, ни от кого.
     --  Это твое дело, но смирись с неизбежным. Тебе все равно
что-нибудь подарят, так пусть это будет блузка. От тебя  только
и требуется мило улыбнуться один раз и сказать "спасибо". Потом
можешь  делать  с ней что хочешь: можешь носить, можешь мыть ею
пол. Это твое личное дело. Только у меня  одна  просьба  --  не
обижай людей, договорились?
     Как это у нашего начальника все так ладно получается? Даже
возразить нечего. Что мне оставалось делать? Я молча кивнула.
     Мы   тепло  простились  со  Светланой,  забрали  пакеты  с
одеждой, Светлана дала какие-то бумаги,  которые  Максим  ловко
перехватил  через  мою  голову,  так я и не увидела, во сколько
обошлись мне покупки. Мы сели в машину,  по  дороге  заехали  в
магазин и купили торт, фрукты и конфеты. Максим вышел ненадолго
из  машины,  а  вернувшись, положил на сидение пакет с бутылкой
вина. Платил за все он  сам,  объясняя  это  тем,  что  у  него
остались коллективные деньги.
     За  час  до  окончания  работы  все  собрались  в  нашей с
Людмилой комнате, принесли стулья и уселись у накрытого  стола.
Мне  в торжественной обстановке подарили блузку. Мужчины тут же
потребовали, чтобы я ее примерила, но  женщины  встали  на  мою
защиту  и  заявили,  что пусть лучше я приду в ней на работу на
следующий день.
     За столом  собралось  около  двух  десятков  людей  самого
разного  возраста,  но,  как это ни странно, всем было весело и
хорошо. Мы шутили и пели, в честь меня говорили смешные  тосты,
время пролетело совершенно незаметно.
     Когда  мы  с  Людмилой  приехали  домой, то первые полчаса
потратили на то, чтобы найти вазы и  поставить  цветы  в  воду.
Наши кошки, не привыкшие к такому невниманию с нашей стороны, с
громким  мяуканьем  носились за нами по квартире, только Барон,
взобравшись на пианино, чуть презрительно  наблюдал  сверху  за
всей  этой  кутерьмой.  Наконец порядок был восстановлен, цветы
поставлены в три вазы, кошки накормлены; теперь мы  без  всяких
помех   смогли   спокойно   рассмотреть  мои  покупки.  Людмила
посоветовала  мне  завтра  надеть  на  работу  новый  костюм  с
блузкой. После недолгих колебаний я согласилась.
     На  следующий  день  мы  с  Людмилой  ехали  на  работу  в
приподнятом настроении. Мне было  очень  весело,  а,  глядя  на
меня,  и  Людмила  стала  улыбаться.  В воздухе пахло настоящей
весной, припекало солнышко, а у метро тепло закутанные  женщины
торговали  привозными весенними фиалками. Не сговариваясь, мы с
Людмилой остановились, отсчитали нужную сумму и купили  нежный,
чуть прохладный наощупь букетик цветов.
     Цветы  мы  поставили  на  стол в нашей комнате, и все утро
сотрудники  нашего  Центра  под  разными  предлогами  приходили
полюбоваться цветами и моей новой блузкой. Такое явное внимание
было для меня непривычным, но вскоре я уже перестала смущаться.
     Телефон  у  нас  с  начальником  параллельный, и если я не
успеваю  снять  трубку,,  то  ее   берет   Максим.   В   начале
одиннадцатого раздался звонок. В тот момент я пыталась вытащить
лист бумаги, который безжалостно зажевал наш капризный ксерокс.
Максим  сам  взял  трубку  и  несколько  минут  тихо говорил по
телефону.
     Было слышно, как  неожиданно  громко  звякнула  телефонная
трубка,  положенная  на рычаг. Максим вышел из своего кабинета,
осторожно закрыл дверь и прислонился к ней спиной.

     Глава 6

     -- Саша, нам с тобой нужно ехать.
     Удивительно, но впервые мой начальник смотрел на  меня  со
странно ласковым выражением, словно жалел.
     -- Я опять что-нибудь натворила?
     -- Нет, Саша, просто...
     -- Что-то случилось?
     -- Мне сейчас позвонил Николай Модестович. Ты помнишь его?
     -- Помню.
     -- К нему зашел Степан. Утром в гараж приходил Борис, твой
знакомый.
     Странно,  Борьку  я  видела  после того случая раза два. Я
была зла на него за то, что он с приятелями натворили  тогда  в
гараже.  Обиднее  всего  было,  что они подставили меня. Увидев
меня в институте, он попытался подойти ко мне и извиниться,  но
мне  было противно даже говорить с ним. Борька отстал от меня и
больше ко мне не приближался. Что же он придумал на этот раз?
     -- Я не знаю, что он мог тебе  наговорить,  но  я  его  не
видела  с  тех пор, как начала работать у тебя. Уверяю тебя, он
все врет.
     -- Саша, погоди... Я  тебе  верю.  Борис  разыскивал  тебя
потому, что три дня назад умер твой отец, сегодня похороны. Нам
нужно ехать.
     -- Я не поеду... Нет... Я не хочу его видеть.
     -- Саша!
     -- Нет, нет, не поеду!
     Я  яростно замотала головой, села за стол и закрыла глаза,
чтобы не видеть  испуганные,  широко  раскрытые  глаза  Милы  и
осуждающий  взгляд  моего  начальника. Он подошел ко мне сзади.
Мне на плечи легли его большие сильные руки.
     -- Саша, успокойся, так нельзя! Тебе нужно поехать.
     -- Я его ненавижу, из-за него я ушла из дома.
     -- Хорошая моя, я все понимаю, но есть в жизни такие вещи,
которые уже нельзя изменить. Никто не может. Если сейчас ты  не
поедешь, то будешь жалеть всю свою жизнь.
     -- Не буду... Не хочу.
     --  Саша, девочка моя, тебя обидели. Это бывает, но иногда
приходится смирять себя. Тебе нужно  поехать,  чтобы  выполнить
свой  долг.  Тебе очень трудно, но ты должна это сделать, иначе
ты будешь жалеть потом об этом.  Чтобы  забыть  прошлое,  нужно
отдать  свои  долги,  тогда  ты  сможешь все забыть и больше не
мучиться. Ты сейчас нужна своей матери, ты у  нее  единственная
дочь.  Кто,  как  не  ты,  должен поддержать ее? Ты согласна со
мной?
     Он повернул к себе кресло, на котором я сидела,  осторожно
обхватил  мое опущенное лицо руками и приподнял, заглядывая мне
в глаза. Я молча кивнула.
     -- Людмила, нужно найти что-то темное. Сегодня  кто-то  из
девчонок   в   отделе  был  в  черном...  Кажется,  Ирина.  Да,
совершенно верно, на ней был черный свитер.
     Мила вскочила с места и выбежала за дверь, буквально через
минуту  она  вернулась  вместе  с  нашей  кокетливой   Ирочкой,
менявшей наряды чуть ли не каждый день. Сегодня на ней был одет
изящный  темный  джемпер  из  пушистой, почти черной шерсти. Мы
зашли в кабинет начальника, и девочки помогли мне  переодеться.
Осторожно постучав в дверь, к нам вошла Вера Петровна с большой
теплой шалью в руках. Она стащила с моей головы кепку и укутала
в свой расписной павлово-посадский платок.
     --  сегодня  холодно,  как  бы  ты  у нас не простудилась,
Сашенька. А  так  тебе  теплее  будет,  вон,  ты  уже  дрожишь.
Людочка,  налей-ка  воды  в стакан. Я валерьянки принесла, надо
дать ей выпить, а то, больно она бледная. Ты не спорь со  мной,
Саша,  я  тебе  плохого  не  посоветую.  Ирина,  я  тебе пальто
принесла. Не фасонь,  на  улице  холодно.  Накинь  на  плечи  и
проводи  Сашу  до  машины. Максим пошел мотор прогревать. А ты,
Людмила, оставайся за старшего. Вот тебе ключи, Максим передал.
Тут и от сейфа, и от кабинета. Готовы? Ну, идите.
     Максим подогнал  машину  прямо  к  подъезду.  Перегнувшись
через  сидение,  он  открыл  переднюю  дверь. Ирина помогла мне
сесть  в  машину,  плотно  прихлопнула  дверцу.  Машина  плавно
тронулась  с  места.  Сколько  я  потом ни вспоминала, так и не
могла вспомнить, по каким улицам мы ехали  и  о  чем  говорили.
Сначала  говорил  один  Максим,  он  что-то  мне рассказывал, я
кивала головой, почти не понимая смысла,  но  как-то  незаметно
для  себя  я  стала отвечать на его вопросы. Мне трудно сказать
сейчас, сколько времени мы  ехали,  пока  я  не  увидела  серое
приземистое  здание.  С  заднего  сидения  машины Максим достал
букет красных гвоздик  и  вложил  мне  в  руки.  Обойдя  машину
кругом,  Максим помог мне выйти из машины, крепко взял под руку
и повел к зданию с вывеской "Ритуальный зал".
     Утреннее известие застало меня врасплох, я не успела  даже
осмыслить  происходящее,  не  успела свыкнуться с мыслью о том,
что моего отца больше нет на свете.
     В зале стоял закрытый гроб, вокруг  него  толпились  люди.
Стояли  венки,  за  ними  я  сразу  и  не  разглядела маленькую
ссохшуюся фигурку матери, бочком сидевшую на деревянном  стуле.
Рядом  с  ней  в  большом кружевном платке сидела моя бабка, ее
губы были сурово сжаты. Мы подошли  ближе,  люди  расступились,
пропуская  нас  к  красному  гробу.  Максим  что-то чуть слышно
говорил,  наклонившись  к  моей  матери.  Она  вскинула  глаза,
посмотрела  на  меня,  мне  показалось, что она меня не узнала.
Если бы не сильная рука  Максима,  крепко  державшая  меня  под
локоть,  я бросилась бы прочь. Но неожиданно он подтолкнул меня
вперед, и меня усадили на стул рядом с матерью. В ту же секунду
ее маленькая худенькая рука вцепилась в мою  ладонь.  В  другой
руке  она  держала  скомканный  белый платочек. Я положила свою
руку сверху, поглаживая и грея ее маленькую холодную руку.
     Кругом нас толпились люди, шаркали  ноги,  где-то  вдалеке
чуть  слышно  играла  музыка,  но  я  ничего  не  видела, кроме
материнской руки с синими набрякшими венами.
     -- Саша, надо ехать. Скажи маме.
     Максим помог нам встать, так и пошли мы, поддерживая  маму
под обе руки.
     Дорога  на  кладбище,  траншея,  отрытая  в мерзлой земле,
холодный ветер, пробиравший до костей, стук  смерзшихся  комьев
земли,  с  гулким  стуком падающих на крышку гроба, рвущие душу
звуки траурной  мелодии,  венки  с  лентами  и  букеты  цветов,
положенные  на  свежую  могилу  -- словно мгновенные стоп-кадры
запечатлелись в моей памяти. Мне казалось, что я вижу все  это,
как  бы  со  стороны,  как  в  медленном  страшном сне, который
никогда не кончится.  Только  твердая  рука  Максима  согревала
меня,  давала  мне живительную силу и поддерживала меня. Теплая
рука нежно погладила меня по щеке, помогла расстегнуть  куртку,
снять  платок  с  головы.  Мы  стояли в полутемном коридоре, на
стене висело зеркало,  завешенное  темной  тканью.  В  квартиру
заходили  люди,  негромко  переговариваясь  между  собой.  Мы с
Максимом стояли в квартире, в которой я родилась и выросла, где
с детства мне был знаком каждый уголок, каждая трещинка в полу.
     -- Зачем мы здесь?
     -- Тебе надо побыть на поминках.
     -- Поедем домой.
     -- Твой дом здесь, и ты должна побыть на поминках.
     -- Разве еще не все? Разве я  не  все  сделала,  что  была
должна?  Что  я  еще  должна  сделать? Может быть сказать перед
всеми, как я его люблю? Как дорог он мне?
     Еще секунда и я бы закричала в  полный  голос,  но  Максим
схватил  меня  в  охапку и потащил в ванную. Захлопнув за собой
дверь, он прижал меня к себе и стал  гладить  меня  по  голове,
легонько укачивая, как ребенка.
     -- Тише, тише, все хорошо, ты у меня умница. Еще немного и
я отвезу  тебя  домой  к  Людмиле.  Потерпи  немного. Все будет
хорошо, девочка. Ты  же  умница,  ты  все  можешь.  Тебе  нужно
подождать совсем немного. Только молчи.
     Ему  удалось  меня  успокоить  и  побороть  мою  истерику,
воистину этот человек мог абсолютно все. Мы прошли в  столовую,
где  уже  начинали  рассаживаться  люди. Меня посадили во главе
стола рядом с мамой и бабкой. Максим пристроился рядом со  мной
чуть  сзади,  погладил  меня  по  плечу,  видимо,  до  конца не
уверенный, что я снова не начну в голос кричать за  столом  при
всех.
     А  потом были речи за столом, накрытым в столовой, рядом с
большим портретом отца, поставленным на буфете. Я не видела эту
фотографию отца, на ней он был изображен в костюме и  галстуке,
серьезный  и  строгий.  Видимо,  ее  взяли  из  личного дела на
работе. Перед  портретом  стояла  рюмка  водки  и  лежал  кусок
черного хлеба.
     Вставали  и  говорили что-то люди. Максим положил какую-то
еду на мою тарелку и заставил меня есть, незаметно  подталкивая
меня  под  руку  и  шепча  на  ухо: "Ешь!". Я жевала, совсем не
замечая вкуса еды, не слыша, что говорят  сидящие  вокруг  меня
люди.
     Постепенно туман у меня перед глазами рассеялся, и я стала
нормально воспринимать окружающее.
     Выступал  пожилой  представительный  мужчина,  он говорил,
каким хорошим работником был мой отец, как  близко  воспринимал
он все проблемы своего коллектива, с каким усердием он работал.
Его  сменил  другой, более молодой, он тоже долго рассказывал о
трудовых успехах моего отца. Я посмотрела на  маму  и  бабушку.
Бабушка  сидела,  гордо  выпрямившись  на  стуле, изредка кивая
головой. По правую руку от нее сидела мама, сгорбившись и низко
наклонив голову. Ее  руки  теребили  скатерть,  постеленную  на
стол.  Выступающие  сменяли  друг друга, мама все ниже опускала
голову.
     Коллеги отца внезапно засуетились, один из них  достал  из
кармана  конверт  и  передал  его  своему начальнику. Начальник
вновь встал, слегка откашлялся, и, обращаясь к маме,  произнес:
"Нам   осталось   выполнить  скорбную  обязанность,  нам  нужно
передать вдове деньги, собранные нашим коллективом".
     Мама взяла конверт, будто  бы  не  понимая,  зачем  он  ей
нужен.  свекровь  протянула  руку, взяла конверт из рук матери,
поблагодарила говорившего и повернулась к матери.
     -- Антонина, тебе надо сказать что-то в ответ.
     Мама   машинально   встала   и   обвела   взглядом    всех
присутствующих.  В  ее глазах застыли растерянность и боль. Она
посмотрела на портрет отца и глубоко вздохнула.
     -- Я должна поблагодарить всех вас за то, что вы разделили
с нами эту тяжелую потерю. Но получается  так,  что  мне  нужно
благодарить людей, которые помогли моему мужу прийти к гибели.
     --  Что  ты  мелешь,  Антонина!  Я  же  ему  мать! Замолчи
немедленно!
     -- Я же всю жизнь свою молчала, Зинаида Ивановна!  Молчала
и  терпела.  Вы  ему и жениться на мне разрешили только потому,
что я тихая была и спорить с вами не решалась.  Вы  же  были  в
этом доме хозяйкой, вы и характер Алексею сломали.
     --  Как ты можешь так говорить, Антонина, я же мать ему, я
же его воспитала!
     -- Да вы не воспитали его, а сломали его характер, сделали
его безвольным и слабым,  готовым  бездумно  слушаться  вас  во
всем.
     -- Замолчи, Антонина!
     --  Меня  попросили сказать, вот я и говорю. Рос маленький
мальчик, один со своей матерью, ходил в школу, все давалось ему
легко, только надо было во всем слушаться свою  маму,  тогда  у
него  и  карманных денег было вдоволь. Мама много работала, она
была парикмахером и  зарабатывала  много.  Он  кончил  школу  и
поступил   в   институт.   Алексей   был  очень  способным,  но
избалованным, он не привык свои дела доводить до конца, все  за
него  решала  мама. Мальчик вырос и женился. Институт закончить
ему не пришлось, не хотелось преодолевать трудности.  Он  пошел
работать,  а  на  работе  его по-настоящему ценили. Руки у него
были золотые, в технике он хорошо разбирался. А  потом  родился
ребенок,  девочка, а не мальчик, как хотелось его маме. Ее даже
и назвали, как мальчика, как  хотела  его  мама.  Девочка  была
маленькая  и  часто  болела.  Нам  было трудно, но все проблемы
решались так, как скажет мама. Мы слушались ее во всем. А потом
постепенно власть мамы стала давить, ему хотелось многое решать
самому, это не удавалось. На  работе  его  ценили,  а  дома  им
помыкали.  Успехов  на  работе  было много, как приятно было их
отметить со своими друзьями. Так в нашу семью пришла водка. Все
началось с малого, с одной рюмки после работы, с кружки пива  с
друзьями.  Мужа  не  тянуло  домой.  А когда он приходил, он не
видел своей дочери, я старалась уложить  ее  спать  до  прихода
отца.  Было  неприятно  видеть,  как  он  целует ребенка своими
пьяными слюнявыми губами. Вскоре девочка уже не спрашивала, где
папа, почему он поздно приходит. Можно простить обман и измену,
но  как  простить  человека,  обворовавшего   своего   ребенка,
лишившего  его любви и ласки. Пыталась ли я бороться? Пыталась.
Что  может  сделать  жена?   Уговаривать,   плакать,   кричать,
требовать,   молить...  Как  трудно  смотреть  в  глаза  своему
ребенку, спросившему, почему папу во дворе  называют  пьяницей?
Потом ребенок вырастает и перестает спрашивать...

-- Грех великий, Антонина, так про покойника говорить.
     --  Грех?  Чем  же  я  согрешила, что раз в жизни прилюдно
правду сказала?
     --  Накажет  тебя  господь  за  грехи  твои,  за  то,  что
оговариваешь хорошего человека.
     --  Да  разве  можно меня еще больше наказать? Преступнику
суд срок  наказания  определяет,  а  у  меня  жизнь  была,  что
бессрочная  каторга. Грех мой в том, что терпела, что блевотину
пьяную отстирывала да убирала, что ждала по  ночам,  вздрагивая
от  каждого  стука  в  подъезде, что побоялась уйти с маленьким
ребенком. Все думала, как же я лишу ее отца, как же  выращу  ее
одна?  Свои  грехи  я давно у бога слезами замолила. Бог меня и
так  наказал.  Двоих  детей  я  потеряла,  умерли   они,   едва
родившись, один слабенький был, родился до срока. Да где же ему
сильным-то  быть,  когда  отец  его  толкнул меня, а я упала на
живот.  Второй  родился  мертвым,  врачи  говорили,  что  из-за
водки...  Грех мой, что старшенькую свою не уберегла, искалечил
ей Алексей жизнь. Ушла из дома... Может еще и выживет...
     -- Мама!
     -- Прости  меня,  дочка!  И  вы,  люди  добрые,  простите.
Разговорилась  я  что-то,  мне,  как вдове, плакать положено, а
слез у меня больше нет,  выплакала  я  давно  все  свои  слезы.
Любовь  моя  с  теми  слезами  вся  и  вышла до самой последней
капельки. Когда видите пьяного -- не жалейте его,  жалейте  его
детей,  которые  ждут его дома. И есть ли у них деньги на еду и
игрушки? Жить сейчас трудно, легко плыть по течению,  сваливать
на  обстоятельства  причину  своего  пьянства,  а труднее всего
умереть достойно, чтобы не было  родственникам  стыдно...  Жил,
мучая других, и умер так, что слова доброго сказать нельзя.
     -- Замолчи, Антонина!
     --  Я  все уж и сказала. Ты, Саша, только меня не жалей, у
тебя теперь своя жизнь, только никогда не люби из жалости.
     Мама  замолчала  и  села,  казалось,  силы  совершенно  ее
покинули.  За  столом  воцарилась  тишина,  а  потом все начали
потихоньку расходиться. Люди  выходили  молча,  не  глядя  друг
другу  в  глаза. А перед портретом отца стояла нетронутая рюмка
водки.
     Максим осторожно тронул меня за руку, помог встать и вывел
из-за стола.
     -- Пойдем, попрощайся с мамой, и поедем.
     Я вышла из комнаты и прошла на кухню; мамы там не было.  Я
нашла  ее  в  коридоре,  она  прощалась с сослуживцами отца. Их
начальник снял шляпу,  наклонил  голову  и  прижался  губами  к
маминой руке.
     --  Простите  нас, Антонина Владимировна, что были рядом и
не уберегли человека. Что будет нужно, обязательно позвоните.
     -- Спасибо вам большое, но мне уже ничего не надо.  Вы  не
беспокойтесь.
     Мужчины   неловко   потоптались  в  коридоре  и  вышли  из
квартиры. На кухне  за  закрытой  дверью  чуть  слышно  гремела
посудой  соседка.  Мама  подняла  на  меня  потухшие, ничего не
выражающие глаза.
     -- Мама, я...
     -- Ничего, дочка, все в порядке. Спасибо, что приехала.
     -- Мама, я помогу.
     -- Нет, у тебя должна быть своя жизнь.
     -- Поедем со мной.
     -- Что ты! Как же я бабушку оставлю? Ей же без меня  плохо
будет.  Болеет  она  последнее время, нельзя ее одну оставлять.
Алеша  для  нее  всем  был.  Мы  теперь  вместе   жить   будем,
вспоминать...
     -- Мама, я останусь.
     -- Нет, у тебя должна быть своя жизнь, здесь ты пропадешь.
Ты же не простила его, я же вижу. Ты не сможешь здесь жить.

-- Мама, а навещать тебя я могу?
     --  Конечно,  девочка  моя  хорошая. Приезжай, я буду тебя
ждать.
     Максим помог мне одеться и вывел меня из квартиры.
     -- Я же забыла помочь посуду убрать, -- внезапно вспомнив,
попыталась я вернуться.
     -- Саша, соседки обещали помочь, я узнавал. А тебе прилечь
надо, ты с самого утра на ногах. Слишком много волнений...



 


ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3]

Страница:  [1]