Все подстраничные примечания внесены  в  текст  в  квадратных  скобках.
Цифры в квадратных скобках относятся к примечаниям в конце глав.



                                     Светлой памяти моей матери

     ОТ АВТОРА 

     Для  чего  написаны  эти  страницы?  Нужны  ли  они, если об Основателе
христианства было уже столько сказано?
     Любая новая книга на евангельскую тему может вызвать подобные  вопросы.
Кроме  того,  очевидно,  что никакой труд, посвященный жизни и учению Иисуса
Христа, не в состоянии заменить своего первоисточника. "Есть книга, -- писал
незадолго до смерти Пушкин, -- коей  каждое  слово  истолковано,  объяснено,
проповедано  во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам
жизни... Сия  книга  называется  Евангелием,  --  и  такова  ее  вечно-новая
прелесть,  что  если  мы, пресыщенные миром или удрученные унынием, случайно
откроем ее, то уже  не  в  силах  противиться  ее  сладостному  увлечению  и
погружаемся  духом  в  ее  божественное красноречие" [1]. В самом деле, кто,
кроме  евангелистов,  сумел  справиться  с  этой  грандиозной   задачей   --
запечатлеть  образ  Иисуса  Назарянина, причем пользуясь удивительно скупыми
средствами?
     Итак, если мы хотим знать правду о Христе, то должны искать  ее  прежде
всего в Евангелии.
     Но  тот,  кто  впервые берет его в руки, может столкнуться с известными
трудностями. Ведь авторов Нового Завета отделяют от  нас  почти  две  тысячи
лет.  Современному  человеку бывает нелегко понять многие их намеки, обороты
речи, а подчас даже  самый  ход  их  мысли,  что  вызывает  необходимость  в
комментариях, которые давали бы ключ к Евангелию.
     Изучение  новозаветной письменности давно уже стало целой наукой. Сотни
толкователей --  богословов,  историков,  филологов  --  проделали  огромную
работу  по  разбору  и  сопоставлению  текстов,  по уточнению их смысла. Они
кропотливо исследовали каждую главу и каждый стих Евангелия.
     Ценность этих  аналитических  трудов  бесспорна.  Они  помогли  уяснить
немало  важных  подробностей.  Однако  авторы  их  следовали методу, который
нередко оставлял на втором плане главное. Обширные  критические  экскурсы  о
Матфее,  Марке,  Луке  и  Иоанне  почти  заслонили  самого  Христа.  А  ведь
евангелисты стремились донести до нас  именно  весть  о  Сыне  Человеческом,
который  есть  альфа  и  омега  христианства;  без  Него  оно лишается души,
попросту говоря, не существует.
     Вот почему за  последние  полтора  века  в  евангельской  историографии
наряду  с  богословским  и  литературным анализом стали использовать также и
метод обобщения,  синтеза.  Авторы,  которые  пошли  по  этому  пути,
хотели,  опираясь  на  данные  текстуальной  критики,  воссоздать  целостную
картину земной жизни Христа.
     Одним из первых этот  подход  применил  известный  русский  проповедник
архиепископ  Иннокентий  Херсонский  (Борисов). Его очерки вышли в 1828 году
под названием "Последние дни земной жизни Иисуса Христа". Книга  с  тех  пор
выдержала  много  изданий  и  продолжает пользоваться широкой популярностью.
Однако она охватывает события только Страстной недели.
     Остается сожалеть, что опыт полной  "биографии"  Христа,  написанной  в
форме связного повествования, был предпринят впервые автором нехристианским.
Речь  идет  об  Эрнесте  Ренане,  французском  историке  и публицисте, книга
которого "Жизнь Иисуса" появилась в 1811 году.
     В ней автору удалось нарисовать яркую и правдивую панораму евангельской
эпохи и необычайно живо изобразить  Самого  Основателя  христианства,  хотя,
будучи  по  мировоззрению  скептиком-позитивистом, Ренан в значительной мере
исказил Его облик.
     Успеху "Жизни Иисуса" немало способствовало и то, что центральная тайна
Евангелия --  тайна  Богочеловечества  --  отступила  в  христианском
сознании  на  второй  план.  Это  естественно привело к реакции, выразителем
которой стал Ренан. Вскоре после выхода в  свет  его  книги  соотечественник
Ренана  --  пастор  Эдмон  Прессансе писал: "Человечество Христа очень часто
приносилось в жертву Его Божеству, забывали, что последнее неотделимо в  нем
от  первого  и что Христос... не Бог, скрывшийся пор видом человека, но Бог,
сделавшийся человеком, Сын Божий,  униженный  и  поруганный,  говоря  смелым
языком  ап.  Павла,  Христос, действительно подчинивший Себя условиям земной
жизни... Христа очень часто  представляли  нам  как  отвлеченный  догмат,  и
потому бросились в противоположную крайность" [2].
     И  поклонников,  и  противников  Ренана  сначала  больше  занимали  его
философские взгляды; когда же интерес к ним остыл, а страсти,  разгоревшиеся
вокруг  "Жизни  Иисуса",  стали  утихать, отчетливо обнаружились достоинства
примененного в книге метода.
     Характерен случаи, который рассказывали о Владимире Соловьеве. Однажды,
беседуя с обер-прокурором Синода К. П. Победоносцевым  --  человеком  крайне
консервативным,  философ  попросил у него позволения издать по-русски "Жизнь
Иисуса", снабдив ее, разумеется, критическими примечаниями.
     -- От вас ли я это слышу? -- возмутился обер-прокурор. -- Что это вам в
голову пришло?
     -- Но ведь надо же наконец народу  о  Христе  рассказать,  --  ответил,
улыбаясь, Соловьев.
     Сам  он относился к Ренану отрицательно, но котел подчеркнуть, что, как
правило, многословные труды критиков и толкователей мало приближали людей  к
евангельскому Христу. В этом смысле на их фоне мог выигрывать даже Ренан.
     Неудивительно,  что  вслед  за книгами архиеп. Иннокентия Херсонского и
Ренана стали выходить другие, написанные в том же жанре, и число их с каждым
десятилетием увеличивалось. Нередко, правда, результаты получались  спорными
и  противоречивыми.  Одни  хотели  видеть  в  Назарянине  только реформатора
иудейства, другие -- последнего из пророков; сторонники  насилия  изображали
Его  революционером,  толстовцы  --  учителем  непротивления, оккультисты --
"посвященным"  эзотерического  ордена,  а  враги  традиционных  общественных
устоев  --  борцом  против  рутины.  "Есть  нечто  трогательное, -- замечает
известный историк Адольф Гарнак, -- в этом стремлении всех и каждого подойти
к этому Иисусу Христу со стороны своей личности и своих интересов и найти  в
Нем  самого  себя  или  получить хотя бы некоторую долю в Нем" [3]. С другой
стороны, в таких попытках  обнаруживалась  узость  людей,  которые  силились
разгадать   "загадку   Иисуса",   исходя  только  из  своих,  подчас  весьма
односторонних воззрений.
     Между тем личность Христа неисчерпаема,  она  превосходит  все  обычные
мерки; вот почему каждая эпоха и каждый человек могут находить в Нем новое и
близкое  им. 06 этом, в частности, свидетельствует и история искусства. Если
мы сравним фреску в катакомбах Рима или древнерусскую икону  с  изображением
Христа  у Эль Греко или модерниста Шагала, то легко убедимся, как по-разному
преломлялся Его образ на протяжении веков.
     Чем же можно проверять и корректировать эти  трактовки  в  живописи,  в
науке и литературе?
     Единственным критерием здесь является само Евангелие, на котором
основаны все попытки изобразить Сына Человеческого.
     Правда, некоторые историки утверждают, что Евангелия слишком лаконичны,
чтобы  дать  материал  для  "биографии" Иисуса. Действительно, в них опущены
многие факты, ряд конкретных деталей остается неясным,  но  непредубежденный
исследователь найдет в них все важнейшие черты жизни и учения Христа. К тому
же  скудость  источников  обычно  не  мешает создавать жизнеописания великих
людей, о которых сохранилось куда меньше достоверных данных.
     Есть и богословы, отвергающие возможность изложить евангельскую историю
лишь на том основании, что Новый Завет не "объективный рассказ", а проповедь
о спасении и Спасителе мира. Но если даже Евангелия  и  возникли  как  книги
церковные,  богослужебные,  содержащие  прежде  всего  благовестие веры, это
вовсе не исключает их исторической ценности. Созданные не летописцами  и  не
историками,  они, однако, содержат свидетельство, пришедшее к нам из первого
века Церкви, когда еще были живы очевидцы земного служения Иисуса.
     Повествования евангелистов подтверждаются  и  дополняются  античными  и
иудейскими  авторами,  а  также  открытиями  современных археологов. Все это
позволяет считать задачу биографов Иисуса Христа вполне осуществимой.
     Разумеется, чисто исторический аспект не может являться главным  в  Его
"биографии".
     Сын  Человеческий  принадлежит  не только прошлому. Сегодня, как и в то
время, когда Он жил на земле, Его любят, в Него верят и с Ним борются.
     Однако  нельзя  забывать,  что  путь  Христов  проходил   среди   людей
определенного  времени,  что к ним в первую очередь было обращено Его слово.
Св.  Иоанн  Златоуст  рекомендовал,  читая  Евангелие,   представлять   себе
конкретную  обстановку,  служившую  фоном священных событий. Теперь мы можем
следовать этому совету успешнее, чем  во  дни  самого  Златоуста,  поскольку
располагаем более подробными сведениями об Иудее I века.
     Увидеть  Иисуса Назарянина таким, каким видели Его современники, -- вот
одна  из  главных  задач  книги  о  Нем,  если  она  строится  по   принципу
историко-литературного      синтеза.     Среди     христианских     авторов,
руководствовавшихся  этим  принципом,   наибольшую   известность   приобрели
Фредерик  Фаррар,  Коннингем  Гейки,  Альфред  Эдершейм, Анри Дидон, Франсуа
Мориак, Дмитрий Мережковский, Анри Даниель-Ропс, Артур Нисен, Чарлз Додд. Но
поскольку все они  писали  для  Запада,  появление  еще  одной  книги  этого
направления, ориентированной на русского читателя, может быть оправдано.
     В  ней автор не ставил себе исследовательских целей, а стремился лишь к
тому, о чем говорил Вл.  Соловьев  в  беседе  с  Победоносцевым,  --  просто
рассказать  о  Христе.  Рассказать  на  основании  Евангелий,  лучших
комментариев к ним, а также других источников. При работе  были  приняты  во
внимание  важнейшие результаты современной новозаветной критики, но с учетом
того, что и она сама нуждается в критическом подходе.
     Предназначена эта книга  в  основном  для  тек,  кто  прочел  Евангелие
впервые  или  даже  совсем  незнаком  с ним. Поэтому рассказ начинается с
внешних событий, лишь  постепенно  приближаясь  к  темам  более  глубоким  и
сложным.
     Впрочем,  искушенный  читатель,  быть может, тоже найдет здесь для себя
нечто новое, хотя прямо ему адресован только раздел, относящийся  к  "теории
мифа" и происхождению Евангелий.
     Автор  надеется,  что  книга окажется небезынтересной и для неверующих.
Любому человеку следует иметь представление об Основателе  религии,  которая
стала неотъемлемой частью мировой культуры.
     Цитируя Новый Завет, автору пришлось отказаться от общеупотребительного
синодального  перевода.  Достоинства  его  несомненны,  но,  сделанный более
полутора веков назад, он  устарел  как  в  научном,  так  и  в  литературном
отношении.  Поэтому  в  книге  использован  (с  некоторыми поправками) новый
перевод, осуществленный в Париже под редакцией архиепископа Кассиана (1970).
     Ссылки на литературу приведены  только  в  самых  необходимых  случаях.
Желающие  углубить  свои  знания  в  этой области могут обратиться к трудам,
указанным в библиографии.
     Если  предлагаемый  очерк  поможет  читателю  лучше  понять  Евангелие,
пробудит  к  нему  интерес или просто заставит задуматься, цель автора будет
достигнута.

     Примечания ("ОТ АВТОРА")
     [1] А.С. Пушкин. Полное собрание сочинений. М. -- Л., 1949, т. VII,  с.
443.
     [2]  Э. Прессансе. Иисус Христос и Его время. Пер. с франц. СПб., 1869,
с. 11.
     [3]  А.  Гарнак.  Сущность  христианства,  --  в  кн.:  Общая   история
европейской культуры. СПб., 1910, т. 5, с. 40.

     ПРОЛОГ

     Весной 63 года до н. э. на дорогах Палестины показались колонны римских
солдат. За ними со скрипом тянулись обозы, грохотали тяжелые осадные орудия,
в тучах пыли блестели панцири легионеров и колыхались боевые знамена.
     Командовал  армией  сорокатрехлетний  полководец  Гней  Помпей.  Втайне
мечтая о мировом господстве, он любил рядиться в тогу международного арбитра
и говорил, что явился в Сирию не для захвата чужих владений, а как  защитник
порядка  и  освободитель.  В  эти  годы он достиг зенита славы и был окружен
любовью военных. То,  что  Помпей  расправился  с  пиратами  --  этим  бичом
мореплавателей   --   и   победоносно  завершил  кампанию  против  Митридата
Понтийского и Тиграна Армянского, укрепило его позиции как в Риме, так и  за
его пределами.
     Ближний  Восток  Помпей  застал  в  состоянии войны, которую вели между
собой местные царьки и правители. Поэтому он  поспешил  водворить  там  мир,
раздавая  титулы  и  короны, и в то же время объявил все сирийское побережье
провинцией Рима. Этот момент  совпал  с  упорной  борьбой  за  иерусалимский
престол  двух братьев-претендентов -- Аристобула и Гиркана. Они обратились к
Помпею с просьбой решить их спор. Но пока  в  Дамаске  тянулись  переговоры,
Аристобул  внезапно  передумал  и отказался от помощи римлян. Узнав об этом,
разгневанный Помпей быстрым маршем двинулся на Иерусалим...
     Палестина, или страна Израиля, по которой  шли  теперь  когорты  и  где
через сто лет должен был прозвучать голос Христа, расположена на перекрестке
Европы,  Азии  и  Африки,  что  постоянно  делало ее яблоком раздора. Многие
завоеватели на протяжении  веков  покушались  на  ее  территорию,  хотя  она
никогда  не  славилась особенным плодородием или природными богатствами. Эта
небольшая полоса земли, протянувшаяся по берегам Иордана  и  Мертвого  моря,
включает  всевозможные  оттенки климата и рельефа. Недаром ее называют краем
контрастов. Вечные снега лежат  на  вершинах  израильских  гор;  зимой  снег
нередко  выпадает  даже  на  юге,  а  кое-где  летом  жара  достигает  почти
тропической  силы.  Пальмы  и  гранатовые  деревья,  смоковницы  и  кипарисы
соседствуют  с  зарослями  орешника  и ивняком; зеленые равнины чередуются с
голыми скалистыми грядами.
     В древности наиболее цветущим был  северный  округ  --  Галилея,
расположенный на запад от озера Кинерет (Генисарет), которое иногда называли
Галилейским морем. Среди населения этой местности жило много иноплеменников,
из-за  чего ее именовали "Галилеей языческой". С юга к ней примыкает область
Самария.  Когда-то  вместе  с  Галилеей   она   составляла   Северное
Израильское   Царство,  уничтоженное  в  722  году  до  н.  э.  ассирийцами.
Завоеватели угнали в плен жителей городов, а на их место переселили людей из
Месопотамии и Сирии. Колонисты смешались с израильтянами и приняли их  веру,
сохранив,  однако,  свои  старые  обычаи. Иудеи отказывались признать в этих
самарянах собратьев, считая их полуязычниками, что вело к конфликтам,
о которых упоминают и Евангелия. Несколько сот самарян  и  сегодня  живут  в
Израиле.  Подобно  своим  предкам,  они почитают священной гору Гаризим, где
некогда стоял их храм.
     Южная часть страны, или собственно Иудея [Римляне называли  Иудеей  всю
Палестину],  представляет  полную  противоположность Северу. Неприветливая и
бесплодная, она похожа на  гористую  пустыню  с  оазисами.  Ее  суровый,  но
здоровый  климат  закалил  иудеев, сделав их выносливым, чуждым изнеженности
народом. Последним пунктом на  пути  римлян  в  Иерусалим,  еще  сохраняющим
прелесть благодатного Севера, был Иерихон; он славился целебными источниками
и  пальмовыми  рощами.  Именно там разбил свой лагерь Помпей и оттуда привел
солдат к стенам иудейской столицы.
     Иерусалим, переживший пятнадцать веков славы и падений, уже давно  стал
легендарным  городом.  Он  был расположен на горе и представлял собой мощную
крепость. Вид его стен смутил Помпея, который  знал  толк  в  осадном  деле.
Однако  ему  помогли  раздоры, бушевавшие внутри города. Аристобул сдался на
милость римлян, а партия его брата Гиркана открыла им ворота. Только те, кто
не желал мириться с присутствием чужеземцев, заперлись в храмовой  цитадели,
готовые стоять насмерть.
     Целых  три  месяца  шла  осада,  пока  римляне  с  величайшим трудом не
разрушили одну из башен. Когда они хлынули в ограду Храма, то  с  изумлением
увидели, что священники продолжают совершать богослужение. Все время, покуда
длилась отчаянная оборона, духовенство не покидало алтаря и погибло вместе с
защитниками святыни.
     Пользуясь  правом победителя, Помпей захотел осмотреть знаменитый Храм,
в том числе и Дебир, Святое Святых, место, куда мог входить, да и  то
раз  в  году,  только  первосвященник.  Переступить  запретный порог толкало
римлянина неудержимое  любопытство:  ведь  о  религии  иудеев  ходили  самые
фантастические  слухи.  Одни  рассказывали,  что  в Дебире находится золотое
изображение  ослиной  головы,  другие  уверяли,  что  там  прячут  человека,
обреченного на заклание. Что же скрывается в нем на самом деле? Каких только
сюрпризов не подносил загадочный Восток людям Запада!
     В  напряженной тишине отодвинута завеса... И что же? Удивлению Помпея и
его офицеров не было границ. Они ожидали увидеть  нечто  необыкновенное,  по
крайней  мере  какой-то  образ  -- прекрасный или отталкивающий. Но там было
пусто. Там обитало Незримое...
     Со странным чувством, к которому примешивался суеверный страх, покинули
римляне Храм, не прикоснувшись ни к чему. Но, наверное, они удивились бы еще
больше, если бы узнали, что судьба поставила их лицом  к  лицу  с  религией,
предназначенной  стать  колыбелью  учения,  которое  завоюет Восток и Запад,
беломраморную Элладу и их родной Рим.
     Чем же отличалась эта религия от прочих?
     Ответить на вопрос можно, лишь начав издалека.
     Уже тогда, когда свет разума впервые вспыхнул  в  человеке,  он  ощутил
реальность  некоей  высшей  Силы,  объемлющей  мироздание.  Для  первобытных
охотников было естественно отождествить Ее с тем,  что  мы  теперь  называем
природой. Поэтому всюду -- в облаках и звездах, в реках и живых существах --
люди искали присутствия Божественного.
     Сначала,  как  правило,  это  приводило  к  грубому  идолопоклонству, к
обоготворению отдельных предметов и явлений. Позднее в Индии, Китае и Греции
культ природы породил веру в то, что видимый мир есть единственно  подлинная
действительность.  Но  такой  взгляд шел вразрез с общечеловеческим духовным
опытом и не получил широкого признания.
     Напротив,  с  приходом  религиозной  и  философской  зрелости   культур
укрепилось  убеждение,  что верховная Реальность в корне отличается от всего
частного и ограниченного. Последним словом дохристианской мысли стало учение
о Божестве, Чье сокровенное, неисповедимое бытие  находится  по  ту  сторону
зримого.  Как бы ни называть Его -- Небом, Отцом, Судьбой, -- глубина Его не
может быть познана никем  из  смертных.  Идея  эта  не  только  вытекала  из
переживаний  мистиков,  но  имела  и логическое основание. Поистине -- какой
разум в состоянии охватить саму Беспредельность?..
     Однако таинственный порыв ввысь не  погас  в  человеке.  Он  все  время
стремился преодолеть дистанцию, отделяющую его от Неба, связать свою жизнь с
иным  миром.  В  результате  продолжали существовать две тесно переплетенные
веры: вера в Непостижимого и -- в стихийные божества.  Последние,  казалось,
стояли  ближе  к  человеку,  и  с ними можно было вступить в прямой контакт.
Считалось, что есть секретные магические  приемы,  с  помощью  которых  люди
способны  влиять  на  демонов и духов. Подобный утилитарный взгляд оставался
господствующим в течение тысяч лет.
     Многобожие  и  магия   тщетно   пытались   заполнить   пропасть,
отделяющую землю от неба.
     Впервые эта раздвоенность была снята в библейском Откровении. Оно учило
о Боге  "святом",  то  есть  несоизмеримом  с  тварью,  и  одновременно -- о
человеке как Его "образе и подобии". Таинственное родство бесконечного  Духа
и духа конечного делает, согласно Библии, возможным Завет между ними.
     Завет,  или Союз, есть путь к единению человека не с богами, а именно с
высшим Началом, пребывающим над Вселенной.
     Примечательно, что религию Завета исповедовал народ, который не  создал
могущественной  цивилизации, не выделялся в политическом отношении и лишь на
короткое время достиг национальной независимости. Однако  верность  Богу  он
сумел  пронести  через  долгие  столетия  своей  мучительно трудной истории.
Предки этого народа с незапамятных времен кочевали между Сирией  и  Египтом.
Предание  сохранило память о племенном вожде евреев Аврааме (ок. 1900
г. до н. э.), с именем которого связано начало ветхозаветной религии. Первая
ее заповедь указывала на важность человеческих поступков перед  лицом  Неба.
"Я  --  Бог  Всемогущий;  ходи  передо  Мной и будь непорочен". Аврааму было
обещано, что через его потомков "благословятся все племена и народы  земли",
хотя оставалось тайной, что будет означать это благословение [1].
     В  XVII  веке  до  н.  э.  гонимые голодом евреи переселились на восток
нильской Дельты, где постепенно подпали под деспотическую  власть  фараонов.
Вера Авраама была почти забыта.
     Около  1230  года группа еврейских кланов, носивших имя "Сыны Израиля",
или просто Израиль, была  объединена  Моисеем  --  их  великим
пророком  и  законодателем. Он вернул народ к "Богу отцов", к "Богу Авраама,
Исаака и Иакова" и вывел  соплеменников  из  "дома  рабства".  В  память  об
"исходе" и освобождении Моисеем был установлен праздник Пасхи.
     Скрывшись  в  Синайской  пустыне, израильтяне некоторое время обитали в
окрестностях священной горы Синай и оазиса Кадеш,  где  пророк  торжественно
провозгласил основы религии Завета.
     Моисей  заповедал  народу  чтить  лишь одного Бога, Владыку и Создателя
мира, Который есть Ягве, Сущий, Тот, Кто обладает бытием, будучи  Сам
превыше всего чувственного. Пророк запретил поклоняться каким-либо природным
богам  и  даже  делать  изображения Самого Ягве. Знаком Его пребывания среди
верных был  только  ковчег,  большой  ларец,  украшенный  фигурами  крылатых
существ  --  керубов. Его укрепляли на длинных шестах и во время битвы несли
перед воинами.
     Моисей учил, что по воле Сущего Израиль должен  стать  избранным
Его орудием, "народом святым и царством священников", то есть общиной людей,
предназначенной служить истинному Богу.
     Культ   кочевников-израильтян   был   свободен   от  обилия  церемоний,
свойственного всем древним религиям. Учение пророка кратко сформулировано  в
Декалоге,  десяти  заповедях, которые были начертаны на двух каменных
плитах. Суть их сводилась к верности Господу-Избавителю,  а  также  основным
нравственным   нормам:   чти   отца   и   мать,  не  убивай,  не  кради,  не
прелюбодействуй, не  клевещи,  не  завидуй.  Из  культовых  обычаев  Декалог
упоминает лишь один -- закон субботнего дня, посвященного Богу.
     Кроме   Десяти  заповедей,  к  той  же  эпохе,  вероятно,  относится  и
молитва-исповедание, начинавшаяся словами: "Слушай,  Израиль!  Ягве  --  Бог
наш,  Ягве  -- един. И возлюби Ягве, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею
душою твоею, и всеми силами твоими!" [2].
     Величественная простота Моисеевой веры и ее заповеди, следовать которым
и до сих пор оказывается  столь  нелегко,  знаменовали  коренной  поворот  в
религиозном сознании. Неудивительно, что Моисей должен был пережить трагедию
непонятого пророка.
     Библия  повествует  о  том,  с каким трудом воспринимали вчерашние рабы
уроки своего учителя, как они восставали против него, как  сильна  была  над
ними  власть привычных суеверий. Но пророк не отступал даже тогда, когда ему
казалось, что дело проиграно. И его усилия не пропали даром. Религия  Завета
стала  тем прочным корнем, из которого выросли духовная стойкость и единство
народа.
     Еще при Моисее израильтяне начали проникать в Ханаан, как  тогда
называли  Палестину, а после его смерти большая их часть перешла реку Иордан
и завоевала страну. Осуществилась мечта многих  поколений:  жить  на  "земле
Авраама".  Племя  иудейское осело в районе гористого Юга, а остальные колена
-- на Севере. Но вскоре оказалось,  что  дети  пустыни  попали  в  положение
победителей,  которым  пришлось покориться культуре побежденных. Цивилизация
хананеев, родственная финикийской, была по тем временам высокоразвитой.  Тем
не менее ханаанские культы продолжали сохранять древний изуверский характер.
В  них практиковались и человеческие жертвоприношения, и ритуальные убийства
детей,  и  храмовая  проституция.  Праздники,   связанные   с   плодородием,
сопровождались у хананеев чувственными обрядами и оргиями.
     Под воздействием народа, среди которого ему пришлось жить, Израиль стал
быстро   терять  свою  духовную  самобытность.  Почитание  Ваалов  и  других
земледельческих богов Ханаана незаметно вошло в быт еврейских крестьян.  Как
говорит Библия, "Сыны Израиля уклонились от Ягве, Бога своего".
     Около  1100  года  на  ханаанский  берег  высадились воины, пришедшие с
островов Эгеиды.  То  были  филистимляне,  народ,  уже  овладевший  секретом
выплавки  железа.  Они  быстро  установили  власть  над  страной,  и  от них
впоследствии она получила свое греческое название -- Палестина.  Израильтяне
и   хананеи,   имевшие   только   бронзовое  оружие,  не  могли  противиться
завоевателям.
     Прошло почти полвека, прежде чем  иго  чужеземцев  было  осмыслено  как
небесная  кара  за отступничество. И тогда явились проповедники, призывавшие
возвратиться  к  вере  отцов.  Они  пробудили  народные  силы  и  возглавили
восстание против филистимлян.
     Война  длилась  долго  и  закончилась  победой.  В  результате  ее было
образовано  независимое  еврейское  царство.  Около  1000  года   при   царе
Давиде  оно  объединило несколько родственных племен и простерло свои
границы "от Нила до Евфрата".  Религиозной  и  политической  столицей  Давид
сделал  ханаанскую крепость Иерусалим, куда по его приказу перенесли ковчег.
Пророк Нафан предсказал царю, что его преданность вере будет  вознаграждена:
один из потомков Давида станет основателем вечного царства.
     По  обычаю  Востока,  когда  человека провозглашали монархом, священник
возливал на его голову кубок  елея.  Елей,  масло  оливы,  считали  символом
прочности.  Обряд  же  "помазания"  напоминал  о том, что власть даруется от
Бога, Дух Которого отныне будет  пребывать  на  Избраннике.  Поэтому  каждый
властелин   Израиля   (а   иногда   и   пророк)   именовался   Помазанником,
Мессией, или по-гречески -- Христом. Однако со  временем  этот
титул стали относить лишь к великому Царю грядущего.
     Для  израильтян  обетование  о  Мессии  сливалось  с  общей надеждой на
свершение неведомых замыслов Господних. Эта надежда издавна была характерной
чертой Ветхого Завета. Она зародилась еще во дни Авраама; потом  вожделенной
целью  стала  "земля  обетованная",  куда  указал  путь  Моисей, и, наконец,
пророчество Нафана дало новое направление народным чаяниям.
     Не следует, впрочем, думать, что духовная жизнь Израиля оставалась в ту
пору незамутненной. В каждой главе  библейской  истории  есть  драматические
страницы,  повествующие  о  борьбе  и  соблазнах, падениях и отступничестве.
Малодушие и страсти, тяга  к  чужим  культам  и  расчеты  политиков  не  раз
колебали веру.
     После  Давида  контакты  с  Финикией  и  Египтом  вновь усилили влияние
язычества. Хотя в храме, который построил царь Соломон, не было  изображения
Бога  (то  есть  соблюдался  Моисеев  завет),  зато рядом с ним разместились
капища иноверцев. Когда же в 922 году  царство  распалось  на  Север  и  Юг,
Израиль   и  Иудею,  угроза  идолопоклонства  стала  еще  реальней.  Повсюду
воздвигались алтари в честь Ваалов и Астарты, казалось, еще один  шаг  --  и
язычество будет признано второй официальной религией Израиля.
     Духовный   кризис   сопровождался   кризисом  социальным.  Самодержавие
монархов, которые все больше расширяли свои привилегии, рост  имущественного
неравенства,  бесправие и разорение крестьян, огромные налоги, проникновение
в страну финикийской роскоши -- все это не могло не тревожить людей, которые
верили в миссию Израиля и ужасались его упадку. Их  взоры  были  обращены  к
идеалам Синая, к чистой вере патриархальной старины.
     Из  среды  этих  оппозиционеров и вышли пророки. Божии посланцы,
звавшие народ очнуться от спячки.
     Обычно они  проповедовали  в  Храме.  Не  намереваясь  создавать  новую
религию,  пророки  хотели  возродить и очистить ту, что была унаследована от
времен Моисея.  Пророки  отказывались  во  имя  ложно  понятого  патриотизма
льстить  толпе  и  без  колебаний начали переоценку всего строя национальной
жизни.
     Деятельность  пророков  совпала  с  той   эпохой,   когда   большинство
цивилизованных  стран  вступило  в  полосу  религиозных  революций.  Это был
исторический перелом, который можно сравнить лишь с появлением христианства.
Старое мировоззрение, ставившее в центр ритуал,  заклинание,  магию,  начало
колебаться.  Повсюду,  от Китая до Италии, появились мировые учители,
пытавшиеся найти новые  ответы  на  жгучие  вопросы  жизни  и  веры.  Авторы
Упанишад,   Будда,  Махавира,  Лао-цзы,  Конфуций,  Заратустра  и  греческие
философы -- вот те, кто духовно сформировал  мир,  в  который  пришел  Иисус
Назарянин.  Они  были Его предтечами, но в строгом смысле слова называть так
можно только израильских пророков.
     Многое роднит  их  с  великими  мудрецами  Востока  и  Запада.  Подобно
отшельникам  Индии,  они  знали,  что  Бог  как  абсолютный  источник  бытия
превосходит все земное; подобно персидскому реформатору Заратустре, верили в
Него как в совершенный Свет и Добро; подобно Гераклиту, они созерцали в  Нем
динамическую,  "огненную" силу; подобно Анаксагору и Платону, говорили о нем
как о вселенском Разуме, или Премудрости. Но при этом пророки были далеки от
того, чтобы вместе с Буддой считать эту жизнь  злом,  тягостным  маревом;  в
отличие от элейских метафизиков не учили, что Творец и мир есть нераздельное
целое.
     Они знали, что Бог, как бы ни был велик Он, связан узами любви со Своим
творением, что человек -- Его избранник, которому Он Себя открывает.
     Самое  непостижимое  в пророках -- тайна их вдохновения. Они не строили
гипотез, не создавали умозрительных систем. Бог непосредственно через
них возвещал Свою  волю.  Речь  пророков  обычно  начиналась  словами:  "Так
говорит  Ягве".  Дух  Господень  овладевал  ими  с  покоряющей силой, и люди
внимали их голосу, как голосу  Неба.  Это  чудо  потрясало  самих  пророков.
Иногда им было даже трудно охватить умом все открывшееся.
     Пророки  отчетливо  сознавали  себя орудиями, глашатаями и посланниками
Всевышнего. Но в то же время они были непохожи  на  языческих  прорицателей,
вроде пифий, которые вещали, находясь в состоянии бессознательного транса. В
опыте  библейских провидцев просветленный человеческий дух предстоял Сущему,
открывающему Себя как Личность. Бог говорил с миром и ждал от  него  ответа.
Таким   образом,   в  пророках  осуществлялось  единение  твари  с  Творцом,
осуществлялся тот Завет, который был основой веры Израиля.
     Пророки не только переживали встречу с Богом в глубине своего существа,
но видели Его руку в жизни народов. Это было откровением,  уникальным  среди
других религий.
     "Вечный закон, который греки усматривали в стройном развитии и движении
материи,  --  пишет  английский  историк  Кристофер  Доусон,  --  для иудеев
осуществлялся в превратностях человеческой истории. В то время как  философы
Индии   и   Греции  размышляли  об  иллюзорности  или  вечности  космических
процессов, пророки Израиля утверждали нравственную цель истории и  объясняли
преходящие события своего времени в их отношении к божественной воле" [3].
     Наблюдая  неизменные ритмы природы: восходы и закаты, смену времен года
и движение планет,  --  большинство  древних  философов  пришло  к  мысли  о
циклическом характере бытия. Все, полагали они, несется по кругу, все
один  раз  случившееся  повторится  опять,  и  ничего  не может быть в корне
изменено. Рождаясь, умирая и возникая вновь. Вселенная и человек обречены на
вечный круговорот. В  противовес  этому  взгляду  Библия  учит  о  творении,
которое  устремлено  ввысь,  к  совершенству.  И  хотя одновременно с добром
возрастают и злые силы,  в  конечном  счете  они  будут  побеждены,  и  миру
откроется  свободный  путь  к  Царству  Божию.  Иными словами, пророки стали
первыми, кому открылись направление и смысл истории.
     Благодаря пророкам учение Моисея приобрело черты мировой религии
[Т. е. религии универсальной, в противоположность старым, чисто национальным
культам]. По словам Паскаля, единственным выражением библейской веры "должна
быть любовь к Богу, и Бог осуждает все остальное" [4]. Эта любовь  требовала
не  столько  церковных  церемоний,  сколько  человечности,  добра  и правды.
Поэтому в проповеди пророков такое большое место  занимала  идея  социальной
справедливости.  Как  бы ни различались учители Израиля по своему характеру,
темпераменту    и    общественному    положению,    их    всех    объединяла
бескомпромиссность  в  отношении к отступникам, тиранам и лицемерам, которые
надеялись "задобрить" Творца дарами и жертвами.
     Вот  пламенный  Илия  (ок.   850   г.),   защитник   гонимых   и
обездоленных, который без колебания бросает упрек в лицо самому царю.
     Вот  пастух  Амос  (ок.  770 г.), человек из народа, не желающий
даже называть себя пророком; но он не может молчать, когда  Господь  повелел
ему  идти по городам и возвещать День Суда. Пусть не надеются израильтяне на
свою избранность. Ее будут достойны  лишь  те,  кто  следует  закону  правды
Божией.
     Не  подобны  ли  сынам эфиопов для Меня вы, сыны Израиля? -- говорит
Ягве.
     Не вывел ли Я Израиль из Египта, как филистимлян из Крита и сирийцев из
Кира? [5]
     Вот левит Осия (ок. 750 г.),  оплакивающий  духовное  вырождение
Северного  царства.  Он  провозглашает,  что любовь между людьми дороже Богу
всех пышных ритуалов. "Милосердия хочу, а не  жертвы",  --  говорит  Господь
через пророка [6].
     Вот  Исайя,  иерусалимлянин  знатного рода, влиятельный советник
царя (ок. 730 г.). Его не может обмануть показной  блеск  двора,  не  радуют
толпы  во  дворе  Дома Господня. Никакие воскурения и молитвы не в состоянии
заменить чистоты сердца и справедливых поступков.
     К чему Мне множество жертв ваших? -- говорит Ягве...
     Когда вы приходите пред лице Мое, кто требует от вас этого?
     Довольно топтать дворы Мои, и не приносите больше ненужных даров...
     Удалите от очей Моих злодеяния ваши, перестаньте делать зло,  научитесь
делать добро,
     Ищите правды, удерживайте насильников, защищайте сироту, вступайтесь за
вдову. [7]
     Пророков  нередко называют социальными утопистами. Но на самом деле они
не предлагали никаких политических реформ.  Если  Платон  разработал  проект
режима  с  общностью  имущества  и контролем правительства над всеми сферами
жизни, а философ Ямбул мечтал о Городе  Солнца,  где  все  будут  равны,  то
пророки  ставили  на  первое  место веру и нравственные задачи человека. Они
знали, что одних внешних перемен недостаточно, что гармония в мире  возможна
лишь в результате гармонии между волей Божией и волей людей.
     Но  именно поэтому пророки не собирались мириться с язвами общества. Их
страстный протест был продиктован верой в высокое  предназначение  человека.
Они  говорили  о  "Дне  Господнем",  когда кончится царство зла среди людей.
Духовному взору Исайи предносилось явление Помазанника, через Которого Сущий
установит Свое Царство. Тогда все  народы  познают  вечную  правду,  оставят
идолов  и  преступные  дела.  Бог  "отрет каждую слезу", и земле снова будет
возвращен Эдем. Пророк Иеремия (ок. 630 г.)  связывал  конец  старого
мира  с  Новым  Заветом,  который  будет  начертан уже не на каменных
скрижалях, а в душах людей.
     Эсхатологические   чаяния   пророков   обостряли    в    них    чувство
ответственности  за  свой  народ.  Ему  дано  откровение, и потому его грехи
преступны вдвойне. Ему поручена миссия привести человечество к Богу, но если
избранные окажутся недостойными, небесный  покров  покинет  их.  Из  дальних
стран придут язычники, чтобы разрушить Израильское и Иудейское царства.
     Грозные предсказания скоро сбылись. В 772 году Северная монархия евреев
была сметена с лица земли Ассирией, а в 586 г. халдейский царь Навуходоносор
II взял  штурмом  Иерусалим,  сжег  Храм  и  угнал  основную  массу иудеев в
Вавилон.
     Казалось,  такая  катастрофа  могла  привести  к  полному  исчезновению
Израиля  и  его  религии.  Но  этого  не  случилось.  Закваска пророков была
настолько сильна, что и вдали от отечества иудеи продолжали  сознавать  себя
народом  Божиим.  Испытание  углубило  в  них покаянное чувство, и с тех пор
языческие соблазны перестали манить их, как прежде.  Пророки,  жившие  среди
изгнанников, -- Иезекииль (ок. 580 г.) и Исайя Второй (ок. 550
г.)   --   продолжали  дело  своих  предшественников.  Они  проповедовали  в
молитвенных домах, вели беседы, писали  книги.  Под  их  влиянием  иудейство
постепенно превращалось в сплоченную Общину -- Церковь Ветхого Завета.
     Через  полвека  "плен  на  реках  Вавилонских"  кончился,  Халдея  была
захвачена персами. В  538  году  царь  Кир,  основатель  величайшей  державы
Востока, разрешил всем переселенным в Вавилон иноземцам вернуться на родину.
Одушевленные  речами  проповедников, многие иудеи направились в землю отцов.
Но  смелые  мечты  энтузиастов,  вообразивших,  что  дни   Мессии   наступят
немедленно,  разбились  о  неприглядную  действительность.  Вместо  прежнего
Израиля было образовано  маленькое  княжество,  подчиненное  Ирану,  которое
включало  лишь Иерусалим с его пригородами. Крепость Давида лежала в руинах,
новоприбывшие терпели нужду.
     Прошло время пророков; нужно было теперь учиться жить по их заветам, но
ни у кого не было ни сил, ни энергии, ни уверенности  в  будущем.  Когда  из
Вавилона  около  400  года  прибыл  священник Эзра (Ездра), он нашел кое-как
отстроенный храм и народ в состоянии полной апатии.
     Эзра привез с собой полный текст Закона Божия, именуемый  Торой,
или Пятикнижием Моисеевым. Тора выросла из Десяти Заповедей и дополнялась на
протяжении  веков.  Священники  записали  устные  предания  и  уставы времен
Моисея, а также внесли в книгу богослужебные правила. Отныне  ей  предстояло
служить религиозным, нравственным и гражданским кодексом Израиля.
     Опасаясь   влияния   языческих   соседей,   Эзра   и  его  продолжатели
книжники задумали отделить  иудеев  от  всего  мира.  Неукоснительное
соблюдение  субботы,  пищевые запреты и другие обычаи преследовали одну цель
-- ограждение Общины.
     На  первый  взгляд  создается  впечатление,  что  законники  похоронили
наследие  пророков  под  грудой  мелочных  предписаний. Однако, как показало
время, их крутые обособительные меры были тогда оправданы. Именно  благодаря
их  мощному  панцирю  религия  Библии вышла невредимой из той битвы, которая
разыгралась в Палестине при греческом царе Аитиохе Епифане.
     Греция к этому времени давно перестала  быть  островом  демократии.  Ее
погубили  партийная борьба, войны и распри. Повсюду народ тяготел к сильному
централизованному правительству. Поэтому, когда в IV веке до н. э. Александр
Македонский провозгласил себя монархом, он лишь привел к  логическому  концу
процесс, начавшийся уже за сто лет до него.
     Чтобы придать царской власти высший авторитет, Александр причислил себя
к сонму богов. Так поступили и его наследники, и среди них был Антиох Епифан
(175 --  163).  Этот  царь,  всерьез  возомнивший себя сверхчеловеком, хотел
спаять  подвластные  ему  народы,  насаждая  среди  них  единую  цивилизацию
эллинизма,  ее стиль, вкусы, религию. Предприятие Антиоха нигде не встречало
преград, и только вера Израиля стала тем камнем, о который он споткнулся.
     Рядовое духовенство,  книжники  и  народ  сначала  оказывали  ему  лишь
пассивное   сопротивление,   но  когда  царь  осквернил  храм,  устроив  там
жертвенник Зевсу, и начал путем  террора  вводить  многобожие,  против  него
вспыхнуло   восстание.   Оно   быстро  переросло  в  освободительную  войну,
возглавленную Иудой Маккавеем, полководцем из Хасмонейского рода.
     В годы борьбы вновь прозвучало пророческое слово.  Неведомый  провидец,
скрывшийся  под  именем  Даниила,  написал  книгу,  где  клеймил  тиранию  и
религиозные преследования. Автор изобразил великие  державы  в  виде  алчных
зверей  и  предсказывал,  что настанет час, когда с неба явится Избавитель и
положит  конец  империям-хищникам.  В  отличие  от  чудовищ,  олицетворявших
царства  мира  сего.  Мессия,  согласно  Даниилу,  будет  подобен  человеку,
"Сыну Человеческому". Этот контраст указывает на коренной  переворот,
который ожидает мир.
     Прилив  воодушевления  творил  чудеса. Маккавей нанес армии Антиоха ряд
чувствительных ударов, освободил Иерусалим от врагов  и  выбросил  из  Храма
"мерзость",  как называли иудеи языческий алтарь. Когда же Иуда погиб в бою,
его дело продолжили братья. В 140 году Симон Хасмоней был коронован  и  стал
царем-первосвященником. Израиль добился независимости и вернулся к границам,
какие  имел  при  Соломоне.  Укрепились  и  общины  за пределами страны. Эти
"церкви рассеяния" служили связующим звеном между Иудеей и остальным  миром.
Их  трудами  Библия  была  впервые  переведена на греческий язык. Ко времени
Рождества Христова из 4 миллионов иудеев  почти  3  миллиона  жило  в  чужих
землях.  Впоследствии  существование их очагов, разбросанных повсюду, окажет
немалую услугу апостолам христианства.
     Хасмонейская династия не оправдала, однако, ожиданий народа. Новые цари
скоро превратились в заурядных деспотов, не  желавших  считаться  с  Законом
Божиим.  Произвол  властей вызвал отчуждение ревнителей веры от царствующего
дома. К тому же законными  монархами  по  традиции  считались  лишь  потомки
Давида. В силу этого Хасмонеев просто терпели как временных правителей.
     Душой   оппозиции  двору  стала  группа  благочестивых  людей,  которых
называли  "отделившимися",  или  фарисеями.  Сначала  они   пробовали
свергнуть  династию,  но  в  88 году их мятеж был беспощадно подавлен. Сотни
фарисеев были распяты на крестах царем Александром Яннаем.
     После смерти Янная положение фарисеев  упрочилось.  Но  постепенно  они
отошли  от  политики, всецело посвятив себя религиозной деятельности. Многие
из фарисеев стали толкователями Закона и учителями, раввинами.  В  школах  и
синагогах  они вели трудную, но необходимую работу: укрепляли в людях основы
веры и нравственности.  Непоколебимая  преданность  Богу,  прочные  семейные
устои, гуманность, любовь к свободе и справедливости -- все это было привито
народу лучшими представителями фарисейства, среди которых особенно выделялся
кроткий  мудрец Гиллель, прибывший в Иерусалим около 40 года до н. э.
По .его мнению, сущность Закона заключена в золотом правиле: не делай другим
того,  чего  не  желаешь  себе,  а  все  остальное   Гиллель   считал   лишь
"комментарием" [8].
     Было  в  законничестве  и  другое направление. Его вождем стал соперник
Гиллеля -- Шаммай. Если первый охотно приобщал иноплеменников к вере,
то второй презрительно гнал их от себя. Шаммай  придавал  огромное  значение
так  называемым  "преданиям  старцев".  Его ученики умножали число обрядовых
предписаний и любили выставлять напоказ свое благочестие.
     Фарисеи пользовались  большим  уважением  в  народе.  Зато  саддукеи
-- священническая аристократия, связанная со двором, -- относились к ним
враждебно  и  не  разделяли  их  воззрений.  В  отличие от фарисеев саддукеи
считали, что со смертью для человека все кончается.  Они  признавали  только
Пятикнижие,  а  на  писания  пророков  смотрели  как  на второстепенные. Эти
богатые и надменные люди  не  слишком  доверяли  предсказаниям  о  Мессии  и
ориентировались лишь на земную политику.
     Параллельно  с  фарисейским братством около 160 года в Палестине возник
полумонашеский орден "Сынов света" или ессеев. Не желая иметь  ничего
общего  с  греховным  миром, ессеи избрали уединенную жизнь в пустыне. Около
140 года  их  глава,  которого  они  называли  Учителем  Праведности,
основал  колонию  на  берегу  Мертвого  моря в Кумране. Там, вдали от суеты,
ессеи трудились сообща,  проводя  свободное  время  в  ритуальных  трапезах,
молитвах  и  чтении  Библии.  В  их общины, насчитывавшие в целом до 4 тысяч
человек (число значительное для маленькой  страны),  стекались  всевозможные
мечтатели,  а  также  разочарованные  и  уставшие от жизни люди. Большинство
ессеев придерживалось безбрачия, хотя некоторые и сохраняли  семейный  образ
жизни.
     Уверенные  в  скором  явлении  Христа, "Сыны света" готовились достойно
встретить Его приход. Они не сомневались, что в День Суда всех,  кроме  них,
ждет погибель.
     Выпады  сектантов  против  Хасмонейского  дома  привели  к  гонениям на
Учителя Праведности.  Его  почитатели  говорили,  что  в  наказание  за  это
монархию  должна  постигнуть  суровая  кара. Предсказание ессеев исполнилось
через полвека после смерти их вождя.  В  63  году  Палестину  заняли  войска
Помпея.  Он  присоединил  ее  к  империи  и  оставил  Гиркану II только тень
верховной власти. А в  40  году  Римский  сенат  даровал  титул  царя  Иудеи
идумейскому военачальнику Ироду, который после трехлетней гражданской
войны вступил на престол Давида.
     Между  тем  евреи  "рассеяния"  продолжали  активно  усваивать элементы
греческой культуры. Наиболее образованные среди них  стремились  согласовать
античную  философию  с  Библией.  В  этом  направлении особенно много сделал
Филон Александрийский, современник  Ирода.  Он  учил  о  божественной
Силе, которую вслед за мудрецами Эллады называл Логосом, Словом.
     Тайна  Божества,  говорил  Филон, необъятна и невыразима, но, когда Оно
проявляет Свое могущество и благость, то действует через Слово. Словом Сущий
творит и поддерживает Вселенную, в нем Он открывается смертным.  Филоновская
идея  Логоса  как  посредника  между Творцом и космосом помогла впоследствии
излагать Евангелие на языке философов.
     Сближение иудеев с эллинистическим миром привело  к  тому,  что  многие
язычники  заинтересовались  их религией. Отрицание идолопоклонства, здоровая
нравственность, живое религиозное  чувство  иудеев  --  принесли  им  первых
новообращенных.  Начали  наконец сбываться слова пророков о народах, которые
придут к Богу истины, добра и справедливости. Кое-где  слово  "иудей"  стало
приобретать скорее вероисповедное, нежели этническое значение.
     Во  II  и  особенно  в  I веке до н. э. прозелиты, то есть люди,
перешедшие в иудейство, в большом числе появлялись в разных  частях  Римской
империи.  Некоторые  из них обратились под влиянием книг, написанных от лица
греческой ясновидящей Сивиллы.  Это  имя  было  псевдонимом,  которым
пользовались  иудейские миссионеры Египта. Они предрекали миру гибель за то,
что он отдал себя во власть истуканов и деспотов. Из уст в уста передавалась
весть о том, что из Иудеи выйдет Некто,  предназначенный  стать  властелином
народов.
     Но   между   тем  в  действительности  мировое  господство  все  больше
сосредоточивалось в руках римлян.
     Превращение Рима в империю началось уже около 200 года до н. э.,  после
его  победы  над  главным конкурентом -- Карфагеном. Однако при этом военная
мощь оказалась пагубной для республиканского  строя  самой  Италии.  Слишком
много  земель  приходилось  держать в повиновении, слишком влиятельной стала
армия, чтобы демократические элементы правления смогли сохраниться.  Обещая,
принуждая,   подкупая,   диктаторы   незаметно   свели  к  нулю  большинство
политических свобод. Республика была задушена, и Рим на всех парусах  шел  к
единоличной тирании.
     После  гражданских  войн  и  кровавого  террора  30-х  годов  до  н. э.
племянник  Юлия  Цезаря  Октавиан  Август  довольно  легко  установил
самодержавный  порядок.  По  словам  Тацита, Август, "именуя себя консулом и
якобы довольствуясь трибунской  властью  для  защиты  прав  народа,  сначала
покорил  своими щедротами воинов, раздачами хлеба -- толпу, и всех вместе --
сладостными благами мира, а затем, набирая мало-помалу силу, начал подменять
собой сенат, магистратов и законы" [9].
     Еще  Юлий  Цезарь  запретил  все  союзы  и  организации,   даже   самые
безобидные,  режим  же  Августа  возвел  постоянный  надзор  за гражданами в
принцип. Разыгрывая демократа, Октавиан бдительно следил за любым  возможным
очагом недовольства. Этой цели хорошо служила разветвленная сеть шпионов.
     Впрочем,  многие  полагали, что абсолютизм -- вполне умеренная плата за
спокойствие, стабильность и  длительный  международный  мир.  "Век  Августа"
называли  лучшим  периодом  Рима,  золотым  веком  его культуры. При Августе
Капитолий горделиво вознесся над миром, внушая  почтение  и  страх.  Римский
орел  раскинул  крылья  от  Атлантики  до  Ближнего Востока и от Британии до
африканских берегов. Город на семи холмах превращался в  центр,  куда  "вели
все дороги".
     Блестящая  военная техника, организация и дисциплина завоевали римлянам
положение хозяев Средиземноморья. Правительственные  чиновники  вывозили  из
покоренных  стран несметные богатства. Со всех концов текли они в Рим: рабы,
слоновая кость и звери для цирка из  Нумидии,  мрамор  из  Греции,  хлеб  из
Египта,  стекло и пурпур из Финикии. Коммерческие караваны доставляли ковры,
ткани и драгоценности из Вавилона, Аравии, Индии и даже Китая. Столица  была
перестроена. Говорили, что цезарь принял ее кирпичной, а оставил мраморной.
     Превосходные магистрали соединили Рим с окраинами; оживились торговля и
контакты  между  провинциями.  Юридическое равенство всех, кто стал "римским
гражданином", способствовало сближению народов Востока и  Запада.  Казалось,
мечта   философов-стоиков  о  едином  государстве,  где  каждый  человек  --
гражданин вселенной, близка была к воплощению.
     Неудивительно, что придворные поэты превозносили Августа и не скупились
на панегирики. Сам цезарь поощрял льстецов и  всеми  средствами  поддерживал
свой  авторитет.  Для  этого  исподволь, начиная с восточных провинций, стал
создаваться культ императора. Вскоре по всей державе уже  действовали  храмы
Августа;  ему  пелись  славословия,  его  провозглашали  "отцом  отечества",
"сотером" -- спасителем наций.
     Зрелище  поднимающейся  империи  с  человекобогом  во  главе   поражало
современников.  Заговорили уже о "нерушимом царстве", установленном на века.
Однако покоренные народы не хотели мириться с  этой  перспективой.  В  конце
правления  Августа  начались  волнения  во  многих  провинциях,  где  на Рим
смотрели как на поработителя. Иудеи верили, что этот апокалиптический  Зверь
падет от меча Мессии.
     Завоевания  не  избавили Рим от тяжких внутренних конфликтов. Земельные
владения  и  финансы  все  больше  сосредоточивались  в   руках   олигархии.
Разоренные  крестьяне  Италии  толпами  шли  в Рим, где кормились случайными
заработками и подачками  правительства.  Долгие  войны  буквально  наводнили
столицу  рабами  (их  там  было  около  миллиона).  Рабы много раз поднимали
восстания, пытаясь  вернуться  в  родные  края,  но  эти  попытки  неизменно
кончались  расправами.  Так, после разгрома гладиаторов Спартака шесть тысяч
непокорных были распяты вдоль дороги от Капуи до Рима.
     Не менее глубоким был и духовный кризис. Древние  верования  и  мифы  у
многих  стали вызывать насмешку. Религия теряла свое значение, превращаясь в
составную  часть  гражданских  обязанностей.  Еще   Цицерон   говорил,   что
официальный культ нужен только для соблюдения порядка в массах.
     Находились  и люди, которые готовы были идти куда дальше. Поэт Лукреций
видел в религии просто вредное заблуждение. В своей книге "О природе  вещей"
он  воскрешал  материализм  старых  греческих  философов  Демокрита и
Эпикура. Согласно их доктрине, Вселенная есть не  что  иное,  как  случайное
образование,  порожденное  пляской  атомов.  Рано или поздно ее ждет гибель.
Лукреций уже видел повсюду симптомы  мировой  осени,  предвещавшей  конец  и
распад  мира.  Подобные идеи широко распространялись не только на Западе, но
также в Индии и Китае.
     Однако сама природа человеческого духа не позволяла ему  слишком  легко
примириться  с идеей бессмысленности бытия. Даже разуверившись во всем, люди
не хотели признать жизнь  случайным  всплеском  материи,  вслед  за  которым
наступает тьма.
     Поэтому,  когда  римляне  познакомились  с религиями Востока, они жадно
потянулись к ним. Началось подлинное завоевание Запада чужеземными культами.
Египетской Исиде стали молиться от Британии до Балкан,  в  Риме  сооружались
иудейские  синагоги, храмы Фригийской богине-матери Кибеле, персидскому богу
Митре. Уличные проповедники возвещали истины, принесенные с  берегов  Ганга,
из  Парфии и Средней Азии. Возродились греческие мистерии, которые сулили их
участникам  бессмертие  и  познание   высших   миров.   Оккультные   учения,
астрология,   магия  и  ворожба  находили  последователей  во  всех  классах
общества. Погоня за чудесным вызвала рост суеверий и шарлатанства.
     Видя это, люди, скептически настроенные, готовы были вообще  отказаться
от  надежды  разгадать  смысл  жизни.  По  их  мнению,  на вопрос: "что есть
истина?" -- ответа  не  существует.  Словом,  разброд  в  умах  был  полный.
Мистические искания и бездуховность, жажда чистоты и нравственное разложение
могли  встретиться  в  одной  семье.  Нередко  отец  замыкался  в стоическом
презрении к суете мира, мать ходила  на  ночные  радения  сектантов,  а  сын
изобретал новые виды удовольствий и острых ощущений.
     Человек  стоял  на  распутье  и со всех сторон слышал призывные голоса:
будь равнодушен к печалям и радостям жизни, погрузись в спокойное созерцание
-- говорили буддисты и стоики; живи согласно природе, как все  существа,  --
учили  киники  и  эпикурейцы; счастье в знании и размышлении -- возражали им
философы-естествоиспытатели;  очищай  себя  тайными  обрядами   и   обретешь
бессмертие  --  уверяли  наставники  мистерий; храни верность единому Богу и
соблюдай Его закон -- возвещала религия Израиля; а римский орел, высматривая
добычу, парил над этим водоворотом духа,  где,  как  в  первозданном  хаосе,
смешались противоборствующие начала.
     Время  от времени оживала надежда, что появится тот, кто выведет мир из
лабиринта. Поэт Вергилий предсказывал рождение младенца, с которого начнется
новая Сатурнова эра. Буддисты ждали Будду Майтрейю,  индуисты  --  очередное
воплощение бога Вишну, персы -- Спасителя-Саошианта, иудеи -- Мессию...
     В  Палестине  с  каждым  годом  сгущалась атмосфера мистических чаяний.
Надеялись, что вот-вот явится с неба пророк Илия и  совершит  помазание  над
Посланником  Божиим.  Многие  думали,  что  Он будет великим воином, который
сокрушит языческие царства. Другие же верили в конечное торжество добра  над
злом,  света  над  мраком,  бессмертия  над  смертью,  верили,  что  "Бог
посетит народ Свой" [10].
     Наконец, когда все, казалось, было уже испытано и исчерпано, над темным
горизонтом истории зажглась утренняя заря. В двадцатый год правления Августа
в маленьком селении Назарет галилейская Дева услышала весть: "Ты родишь Сына
и наречешь Ему имя ИИСУС. Он будет велик и  наречется  Сыном  Всевышнего,  в
даст  Ему  Господь  престол  Давида, отца Его; и будет царствовать над домом
Иакова вовеки, и Царству Его не будет конца".

     Примечания ("ПРОЛОГ")

     [1] Книга Бытие 17, 1; 12, 3.
     [2] Исх. 20, 2-- 17; Втор. 5, 6-- 21; 6, 4-- 9.
     [3] Ch. Dawson. Progress and Religion. New York, 1960, p. 125.
     [4] Б. Паскаль. Мысли о религии. Пер. с франц. М., 1902, с. 126.
     [5] Амос 9, 7. Здесь и  далее  ветхозаветные  цитаты  даны  в  переводе
автора.
     [6] Осия 6,6.
     [7] Книга пророка Исайи I, II сл.
     [8] Вавилонский Талмуд, Шаббат, 31 а.
     [9] Тацит. Анналы, 1, 2.
     [10] Лк. 1, 68.

      * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

     ОТ ВИФЛЕЕМА ДО КАПЕРНАУМА 

     ГЛАВА ПЕРВАЯ

     "ВО ДНИ ЦАРЯ ИРОДА"
     4 г. до н. э.

     Перенесемся   теперь   мысленно   в  Иудею  последних  месяцев  Иродова
правления.
     Жители Иерусалима, привыкшие, что их город часто посещают пилигримы  из
дальних стран, вероятно, не обратили внимания на караван чужеземцев, который
двигался  по  его  улицам  зимой 750 года от основания Рима. Но вскоре о них
заговорили, так как стало известно,  что  путешественники  разыскивают  царя
Иудеи,  причем  вовсе  не  Ирода, а другого, недавно родившегося. "Мы видели
восхождение  его  звезды  и  пришли  поклониться  ему",  --  объясняли  они.
Оказалось,  что  это  были восточные маги, обнаружившие в небе знак великого
Властелина. То, что разыскивать его они пришли в Иерусалим,  удивить  никого
не могло. Все слышали пророчества о таинственном Человеке из Иудеи, Которому
надлежало покорить мир.
     "Где родившийся царь иудейский?" -- спрашивали волхвы, но вместо ответа
испуганные  люди  торопились  пройти  мимо.  Нужно было хоть немного знать о
положении дел в Иерусалиме тех лет, чтобы  понять,  насколько  вызывающим  и
неосторожным  казался сам этот вопрос. Но путники, ехавшие издалека, едва ли
догадывались о своей оплошности. Вероятно, они пребывали в полном  неведении
относительно всего, что творилось в Иудее при Ироде.
     Жизнь этого монарха, прозванного льстецами Великим, могла бы дать сюжет
для нескольких  трагедий  в  духе  "Макбета".  Захватив власть при поддержке
римлян и против воли народа, он тщетно пытался  завоевать  популярность.  За
тридцать  три года его царствования, внешне блестящего, враждебность к Ироду
только увеличилась.
     Человек жестокий и честолюбивый, постоянно  терзаемый  страстями,  Ирод
был  далек от религиозных проблем, которые волновали тогда иудеев. Дворцовые
интриги и женщины, войны и строительство  поглощали  его  целиком.  При  нем
страна  вновь  получила  автономию.  Ирод  покрыл  ее  десятками крепостей и
воздвиг в городах  множество  зданий  в  западном  стиле.  Он  с  одинаковым
усердием  занимался сооружением театров, ипподромов, святилищ в честь своего
покровителя Августа и ремонтом иерусалимского Храма. Правда,  последний  был
предметом  особенных  забот  царя.  В  своем  тщеславии  Ирод  хотел затмить
древнего Соломона. Он гордился Храмом, в который вложил огромные средства  и
который  превратил  в  одно  из  чудес  света.  Однако  даже  этим он не мог
завоевать доверия подданных.
     Отец  Ирода  был   идумейским   сановником,   а   мать   --   арабского
происхождения;  законных прав на корону он не имел. Как все узурпаторы, царь
страдал болезненной мнительностью, и ему всюду мерещилась измена.  Хасмонеи,
потомки  свергнутой им династии, вызывали наибольшие опасения Ирода; поэтому
он использовал любой повод, чтобы избавиться от них.
     Роковую роль в судьбе царя сыграло  то  обстоятельство,  что  его  жена
Мариамна  (кажется,  единственное  существо, которое он искренне любил) была
княжной хасмонейского рода. В этой гордой и смелой красавице жил дух воинов,
боровшихся за независимость страны. Она не умела скрывать своего презрения к
мужу, а ее мать Александра, часто вмешиваясь в их жизнь, возбуждала  тревогу
и без того подозрительного Ирода.
     Когда   Александра,  используя  влияние  египетской  царицы  Клеопатры,
добилась для  своего  семнадцатилетнего  сына  звания  первосвященника,  она
невольно  толкнула  его на гибель. Ирод заметил, что юноша стал пользоваться
любовью в Иерусалиме, и не мог этого стерпеть. В 35 г. до  н.  э.  во  время
праздников  брата  Мариамны  утопили  ночью  на глазах у царя. Его конец был
представлен как несчастный случай, но сестра и мать прекрасно понимали,  что
произошло в действительности.
     В  30  году  положение  Ирода было прочным как никогда. После Актийской
битвы,  которая  принесла  Октавиану  полноту  власти,  царь  Иудеи  получил
надежный  политический  ориентир.  Доверие  и поддержка Августа обеспечивали
незыблемость его трона. Но чем удачнее шли дипломатические дела  Ирода,  тем
невыносимей становилась жизнь в его собственном доме.
     К  29  году  семейная  драма достигла катастрофической точки. Ненависть
Мариамны стала столь явной, что  царь  заподозрил  и  ее  в  причастности  к
заговору.  И  однажды,  подстрекаемый родственниками, Ирод в припадке ярости
вынес приговор той, что  была  ему  дороже  всего.  Послушные  судьи  быстро
согласились с волей царя.
     На  казнь  Мариамна  шла,  не  прося пощады, и держалась с удивительным
достоинством. Мать же в страхе за свою  участь  публично  поносила  ее.  Эта
сцена привела в содрогание всех свидетелей последних минут царицы.
     Ирод  с  трудом  пережил роковой день. Когда все было кончено, он почти
лишился рассудка. Его преследовал образ убитой, он без конца  звал  Мариамну
по  имени,  кричал,  чтобы  ее  привели  к  нему,  напивался до бесчувствия,
проводил ночи в оргиях, устраивал бешеные скачки, но призраки  не  оставляли
его.  Здоровье  царя  было  настолько подорвано, что, казалось, он на пороге
смерти.
     Тем  не  менее  Ирод  поправился  и  с  удвоенной  энергией   продолжил
вакханалию  убийств. Он казнил Александру, казнил мужа своей сестры и многих
других близких и царедворцев. Сыновей от Мариамны, Александра и  Аристобула,
прибывших  из  Рима  после  долгой  отлучки. Ирод сначала принял радушно, но
вскоре и они вызвали у него недоверие. Фальшивые письма, доносы,  показания,
вырванные  под  пытками  у  слуг,  -- все было пущено в ход в отвратительной
игре, которая кончилась тем, что обоих князей повесили в Самарии.
     Последние  годы  жизни  Ирода  были  особенно  мрачными.  Хотя   партия
"иродиан"  видела  в нем идеального монарха, чуть ли не Мессию, он знал, что
ненависть народа к нему только возросла.  Эти  настроения  поддерживались  в
стране  фарисеями, которые бойкотировали любые начинания царя. Многие из них
были казнены за то, что предсказывали скорый закат преступного правления.
     Легко вообразить, в какое смятение пришел семидесятилетний царь,  когда
узнал,  что  какие-то  восточные  послы расспрашивают в городе о "родившемся
царе иудейском". Кто этот очередной претендент на престол? Какие силы  стоят
за  ним?..  Самым  неприятным  в  известии было для Ирода то, что он впервые
слышал об этом очередном заговоре.
     Встретившись с иностранцами. Ирод выяснил, что речь, по-видимому,  идет
о  Ребенке, Которого считают будущим Мессией. С такого рода посягательствами
на свою власть царь не раз имел дело и понимал, что здесь нужны  быстрота  и
решительность.  Он  стал  выяснять  у  священников,  где  ожидалось рождение
Мессии, и, когда ему назвали Вифлеем, послал туда волхвов, прося их сообщить
подробные  сведения  о  новоявленном  царе  иудейском.  Меньше  всего  Ирода
заботило исполнение библейских пророчеств. Помутившийся разум старика строил
планы новой расправы.
     Вифлеем  был  расположен недалеко от столицы. Когда чужеземцы прибыли в
городок, там уже давно знали о таинственном Младенце, родившемся  в  укрытии
для  овец.  Местные  пастухи  --  первые,  кто  видел Его, -- рассказывали о
необыкновенных знамениях, которые привели их в пещеру.
     Плотник Иосиф и Мария, родители Младенца, были  выходцами  из  Галилеи;
они появились в Вифлееме года полтора назад во время переписи, проводившейся
в связи с присягой Августу.
     Рассказывали,  что,  когда  Мать  пришла  с  Младенцем  в Иерусалим для
выполнения очистительных обрядов и посвящения первенца, Ее Сыну  предсказали
великое  будущее.  Прозорливый  старец Симеон, взяв из рук юной Матери Дитя,
принес благодарение Богу и сказал, что теперь может  умереть  спокойно,  ибо
видел  Спасение,  которое  Бог  "уготовал  для просвещения язычников и славы
Израиля". Праведник благословил изумленных родителей и добавил, обращаясь  к
Марии:  "Вот  Он  лежит  на  падение  и  на  восстание многих во Израиле и в
знамение пререкаемое, Тебе же самой душу пройдет меч" [1].
     Об этом пророчестве услышали  многие  находившиеся  в  храме.  Те,  кто
ожидал  "утешения  Израилева",  передавали  его  из  уст  в уста. Дошло оно,
конечно, и до Вифлеема. Поэтому волхвы без труда смогли  отыскать  Иосифа  и
Марию.  Войдя  в их дом, они сложили у ног Ребенка свои дары и, поклонившись
Ему, удалились...
     Ирод безрезультатно ждал вестей: маги предпочли идти на  родину  другим
путем, минуя Иерусалим.
     Убедившись,  что  его  план  не  удался,  царь  решил разом покончить с
предполагаемой  опасностью.  В  Вифлеем  был  направлен   отряд   солдат   с
распоряжением умертвить там всех младенцев моложе двух лет.
     В  какой  степени  приказ  был  исполнен, неизвестно. Ирод, несомненно,
давал его в глубокой тайне.  Иосиф  Флавий,  писавший  о  тех  временах,  не
упоминает  о  Вифлеемской  трагедии.  Впрочем,  в  его глазах она могла быть
слишком незначительной в сравнении с бесчисленными зверствами Ирода.
     Как бы то ни было, Тот, Кого искали убийцы, был уже далеко  от  города.
Галилейская  семья  скрылась  вскоре  после  ухода  волхвов. Иосиф знал, что
разумнее совсем покинуть пределы Иродовых владений, и отправился в Египет --
один из ближайших центров, где жили евреи "рассеяния".
     Таким образом мы видим, что  с  первых  же  дней  мир  встретил  Мессию
ненавистью и угрозами. Но это был не весь мир. Те, кто верил и ждал, кто был
чист  сердцем  и  полон надежд, встретили Христа иначе. Вифлеемские пастухи,
старец Симеон и восточные мудрецы признали в Нем грядущего Царя.
     Весной того же года тяжкая  болезнь  приковала  Ирода  к  постели.  Его
продолжали  мучить страхи, он то и дело выслушивал доносчиков, несколько раз
менял завещание. Царю не давала покоя мысль, что народ  с  нетерпением  ждет
его  конца.  Узнав,  что какие-то юноши, подстрекаемые раввинами, разбили на
храме золоченого орла -- эмблему Рима, он велел их немедленно  арестовать  и
судить  со  всей  строгостью. Невзирая на недуг, Ирод нашел в себе силы даже
присутствовать на процессе. Обвиняемых приговорили к сожжению на костре, что
вызвало бурю негодования в Иерусалиме.
     Умирающего царя увезли в  Иерихон,  где  пытались  лечить  водами.  Выл
момент,  когда  боли  чуть  не привели Ирода к самоубийству; его едва успели
спасти. Шум и крики челяди донеслись до старшего  сына  царя,  находившегося
под  стражей,  тот  решил, что отец скончался, и просил тюремщика освободить
его. Но стражник донес об этом Ироду, и тот в ярости отдал приказ немедленно
умертвить князя. А через пять дней смерть настигла и самого монарха.
     Агония его была ужасна, он сыпал проклятиями,  бредил  новыми  казнями.
Говорят,  будто  он  велел  перерезать группу знатных заложников, чтобы хоть
таким образом лишить народ радости и заставить  его  проливать  слезы.  День
смерти Ирода стал впоследствии национальным праздником евреев.
     Семья царя устроила ему пышные похороны. Облаченное в пурпур тело несли
на золотых  носилках.  За  ними  в сопровождении гвардейцев шли его сыновья:
Архелай, Антипа, Филипп и другие, родившиеся от многочисленных жен Ирода. Но
не успели смолкнуть вопли наемных плакальщиц, как началась борьба за  власть
между  наследниками.  По  завещанию  Иорданская область и Галилея отходили к
Антипе, земли к северу от них -- Филиппу,  а  иерусалимский  трон,  Иудея  и
Самария  --  Архелаю. Однако для утверждения раздела нужно было ехать в Рим.
Перед отбытием царской семьи в городе вспыхнули беспорядки;  народ  требовал
наказать  соучастников  преступлений  Ирода.  Архелай  отверг  все петиции и
уехал, поручив Иерусалим римскому командованию, которое жестоко расправилось
с восставшими. Тем не  менее  страна  продолжала  бурлить,  а  к  императору
отправились делегаты с просьбой о полном устранении ненавистной династии.
     Август одобрил завещание Ирода. Каждый из трех его сыновей получил свою
долю наследства.  Но  Архелай,  вопреки  его  ожиданиям,  вернулся домой без
царского титула. Цезарь дал ему только звание "этнарха",  правителя  народа,
хотя  при  этом  обещал, что сделает его царем позднее, если он докажет свою
лояльность сенату.

     Примечания ("ГЛАВА ПЕРВАЯ")
     [1] Лк 2, 22 сл. Слова "падение и  восстание"  указывают  на  тех,  кто
примет  или отвергнет Мессию. "Знамение пререкаемое" означает чудо, явление,
которое вызовет пререкания и споры.

     ГЛАВА ВТОРАЯ

     НАЗАРЕТ
     3 г. до н. э. -- 27 г. н. э.

     Когда известие о смерти Ирода достигло Египта, плотник Иосиф,  надеясь,
что   опасность   миновала,   стал   собираться  на  родину.  Но  он  боялся
преследований со стороны Архелая и  не  вернулся  в  Вифлеем.  Он  предпочел
переселиться  на  Север,  в небольшой городок Назарет, где еще прежде
жил с Марией.
     В те времена Галилея была густонаселенной  областью,  а  географическое
положение  делало  ее  открытой  всем  ветрам  мира. "Тут, -- пишет Фредерик
Фаррар, -- были вблизи Финикия, Сирия, Аравия,  Вавилон  и  Египет.  Острова
язычников  и все славные страны Европы были почти видны за блестящими водами
западного моря. Знамена Рима развевались на равнине... Фараоны  и  Птолемеи,
эмиры  и  арсакиды,  судьи  и  консулы  --  все  боролись  за обладание этой
прекрасной областью. Здесь блестели копья  амалекитян,  тряслась  земля  под
колесницами  Сезостриса,  по  ней  шли  македонские фаланги, здесь слышались
удары широких римских мечей, здесь  предназначено  было  раздаваться  крикам
крестоносцев,  греметь  артиллерии  Англии  и Франции. Казалось, что на этой
равнине  Изреэль  приходили  в  столкновение  Европа  и  Азия,  иудейство  и
язычество,  варварство и цивилизация, Ветхий и Новый Завет, история прошлого
и надежды будущего" [1].
     Впрочем, сам Назарет стоял  в  стороне  от  этих  больших  исторических
дорог, в евангельскую эпоху он считался захолустным селением. Сложилась даже
поговорка: "Может ли быть что доброе из Назарета?". И словно для того, чтобы
опровергнуть  все  человеческие  оценки,  именно  этот  бедный  поселок стал
"отечеством" Христа; в нем прошла большая часть Его  жизни.  Почти  четверть
века  Он ходил по его каменистым улицам и поднимался тропинками на окрестные
холмы. Немногие знали о действительном месте Его рождения, но даже  те,  кто
слышал об этом, называли Его Ханоцри, Назарянином.
     Если  бы  мы  могли  очутиться  в Назарете тех лет, то увидели бы около
сотни белых домов с плоскими  крышами,  разбросанных  на  горе,  обрамленной
виноградниками  и  оливковыми  рощами.  С пологих возвышенностей открывается
живописная панорама, на которой, вероятно,  не  раз  покоился  взор  Иисуса:
голубые цепи гор, зеленые долины, засеянные поля.
     Многое  изменилось  с  тех пор, но природа Галилеи осталась почти такой
же, как две тысячи лет назад. Путешественники в один голос  утверждают,  что
Назарет  и его окрестности -- неповторимый уголок святой земли, его называют
"горной розой" и "земным раем". Воздух высот чист и прозрачен. После  зимних
дождей  назаретские  склоны  превращаются  в сад; их покрывают разнообразные
цветы самых нежных оттенков: лилии, горные тюльпаны,  анемоны.  Иисус  любил
цветы. Он говорил, что с ними нельзя сравнить даже украшения царя Соломона.
     Весной  поля  Назарета  оглашают  трели  жаворонков,  далеко разносится
воркование горлинок, в густой синеве неба проплывают стаи розовых пеликанов.
Птицы, как и цветы, стали в речах Христовых образом души,  возложившей  свое
упование на Бога. Он приводил их в пример суетным и многозаботливым людям.
     Галилеяне  -- здоровые, сильные, непосредственные люди -- в большинстве
своем занимались сельским хозяйством. Они выращивали  виноград,  смоковницы,
оливковые  деревья,  пасли  на лугах коз и овец, обрабатывали поля. По утрам
назаретские женщины шли с кувшинами к роднику,  который  и  поныне  снабжает
округу водой. К нему же ходила Дева Мария. Колодец и сейчас носит Ее имя.
     Как  жила  Она  в  Назарете?  Как  жил  Иисус?  Апокрифические  легенды
рассказывают об этих годах множество подробностей. Но мы не можем считать их
достоверными, хотя бы уже потому, что они находятся в резком противоречии  с
евангельским  духом.  Матфей  же и Лука, касаясь этого периода жизни Христа,
предпочли сдержанный лаконизм и говорили лишь о  том,  что  им  было  хорошо
известно.
     Только   два   факта,  сообщаемых  апокрифами,  кажутся  заслуживающими
доверия. Они утверждают, что Иосиф умер, когда Иисусу было девятнадцать лет.
Легенды же обычно склонны приводить символические числа. Иисуса во время Его
общественного служения называли "Сыном Марии", а это значит, что Иосифа  уже
не  было  в  живых. Согласно другому сказанию, Иисус, будучи подростком, пас
овец.  Интонации,  которыми  проникнуты  Его  притчи  о  пастухах,  косвенно
подтверждают это. Во всяком случае, назаретский Отрок постоянно видел людей,
заботливо  охраняющих  свои  стада.  Видел  Он и виноградарей, подвязывающих
лозы, сеятелей на весенних  полях,  жнецов  с  серпами,  срезающих  колосья.
Позднее  все эти картины послужили образами для Его притч. Они переносят нас
в мир тихого галилейского селения, который с юных лет окружал Иисуса.
     По субботам семья  Иосифа  приходила  в  назаретский  молитвенный  дом,
синагогу, где народ слушал Св. Писание и беседы наставников. Чтец произносил
славословия,  а  все  присутствующие  вторили ему. Иисус любил эти выражения
искренней веры, и позднее в Его проповеди не раз прозвучат отголоски молитв,
слышанных Им в Назарете с юных лет.
     Но было бы неверно рисовать жизнь Галилеи в виде безмятежной идиллии. И
там кипели страсти, и там мечтали о свободе. Народ находился под  двойным  и
даже тройным гнетом: мытари выколачивали из него имперские подати, Иерусалим
брал  свою  десятину,  а  местные  землевладельцы притесняли крестьян. Люди,
однако, верили, что рано или  поздно  восторжествует  справедливость.  Книги
пророков,  которые  читали в синагогах, и апокалиптические писания, ходившие
по рукам, вселяли надежду на скорый конец старого мира.
     Когда умер Ирод, по Галилее прокатилось восстание. Его  возглавил  Иуда
Гавлонит,   предводитель   партии  зелотов,  "ревнителей".  Анархисты
религиозного толка, Иуда и его единомышленник фарисей Садок отвергали  любую
власть над народом Божиим, кроме власти Самого Творца.
     Толпы   отчаянных   галилеян,   воодушевленных   теократической  идеей,
образовали целую армию и с боем взяли город Сепфорис, где находился арсенал.
Легионерам Квинтилия Вара с трудом удалось подавить мятеж. Сотни  повстанцев
были распяты на крестах.
     В  6  году  Архелай,  который унаследовал пороки, но не государственные
таланты Ирода, был смещен и отправлен в ссылку. Управлять его  землями  стал
первосвященник  Иерусалима,  а  общий  контроль  над  областью  был  передан
прокуратору Копонию. Как и  при  Помпее,  ее  включили  в  состав  сирийской
провинции  Рима.  Антипа  и  Филипп,  хотя  и сохранили марионеточную власть
тетрархов, оказались в еще большей зависимости от империи.
     Сразу же после  низложения  Архелая  губернатор  Сирии  Квириний  начал
перепись по всей Палестине с целью установить размеры подати. Иуда Гавлонит,
воспользовавшись этим, снова поднял Галилею против римлян, но скоро был убит
в  сражении.  Его  гибель  не  смогла,  однако,  угасить  дух  воинственного
мессианизма. Правитель Галилеи Ирод Антипа, человек, больше всего  на  свете
ценивший  свой  покой,  терял  его  очень часто. Каждый раз, когда появлялся
новый вождь, звавший народ к оружию, галилеяне  немедленно  устремлялись  за
ним,  уповая,  что в критический момент с неба сойдут ангелы и вместе с ними
сокрушат римского орла. "Этих бойцов, -- пишет  Флавий;  --  никогда  нельзя
было  упрекнуть  в  недостатке мужества" [2]. Недаром шестьдесят лет спустя,
когда армия Веспасиана шла через Галилею, ей приходилось брать штурмом почти
каждую деревню.
     В доме Иисуса должны были знать о  восстании  Иуды,  так  как  Сепфорис
находился вблизи Назарета. Быть может, там появлялись некоторые из партизан,
и  Сын  Марии  видел  их. Сам Он тоже будет говорить о свободе и владычестве
Божием, но между Ним и людьми, избравшими путь насилия, -проляжет  пропасть.
В Назарете готовился духовный переворот, смысл которого останется непонятным
зелотам.
     Авторы  апокрифов  не  скупились  на описание чудес, которыми в детстве
якобы поражал всех Иисус. Но из Евангелий видно, что в то время Он ничем  не
обнаруживал  превосходства над другими людьми и, напротив, как бы скрывал от
посторонних  Свою  тайну.  Лишь  один  раз  Он  дал  понять  родителям,  что
принадлежит  не  им,  а иному, высшему миру. Это случилось в пасхальные дни,
вероятно, незадолго до галилейского восстания.
     Как и все набожные  иудеи,  Иосиф  каждый  год  ходил  в  Иерусалим  на
праздник.  Женщинам  паломничество  в  обязанность  не  вменялось, но Мария,
любившая Храм, всегда посещала святой город. Когда Ее Сын достиг  церковного
совершеннолетия, Она взяла Его с Собой.
     В  те  дни  по  дорогам,  ведущим  к столице, тянулись пестрые вереницы
людей, а над долинами звучало пение псалмов. В  Иерусалим  прибывали  тысячи
богомольцев,  стража  с  трудом  поддерживала  порядок.  Площадь  храма была
запружена толпами народа, непрестанно приносились жертвы,  а  вечером  семьи
собирались в домах для праздничной трапезы.
     По  окончании  торжеств  Иосиф и Мария отправились в обратный путь. Они
шли вместе с родными и соседями, и поэтому первое время их не тревожило, что
Иисуса нет с ними. Когда же  они  поняли,  что  Он  остался  в  городе,  то,
охваченные  смятением,  поспешили  в  Иерусалим.  Время  было неспокойное, и
сердце Марии сжималось в страхе.
     В переполненном городе Сына было найти нелегко.  Иосиф  и  Мария  долго
ходили  по  улицам,  пока  не пришли в одну из галерей, окружавших храм. Там
обычно проводили время в богословских беседах и толковании Закона раввины  и
книжники.  Среди  них  Мать и увидела Иисуса. Он сидел, слушая речи ученых и
задавая  им  вопросы.  Знатоки  Писания  изумлялись   "разуму   и   ответам"
безвестного галилейского Отрока, не учившегося в их школах...
     -- Дитя  Мое,  --  воскликнула Мария, -- почему Ты с нами так поступил?
Вот отец Твой и Я с болью Тебя ищем.
     -- Что же вы искали Меня? -- ответил Иисус. -- Не  знали  вы,  что  Мне
надлежит быть во владениях Отца Моего?
     Казалось,  внезапно Он стал далеким и загадочным, и Его слова вызвали у
родителей замешательство. Они не поняли, что Он имеет в виду.  Однако  Иисус
тут же поднялся и последовал за ними. Единственный раз неземной луч сверкнул
из-за  облака  и  скрылся.  Он  снова  -- обыкновенное Дитя, подобное прочим
детям.
     После происшествия в Иерусалиме Иисус, по словам  евангелиста,  жил  "в
повиновении"  у  родителей, "преуспевая в премудрости и возрасте и в любви у
Бога и людей".  Мария  же  "сохранила  в  сердце  Своем"  этот  первый  знак
исполняющегося пророчества [3].
     Иисус  не  учился  в  богословской  школе,  как Его сверстники, имевшие
религиозное призвание. Он стал плотником и каменщиком и после смерти  Иосифа
кормил Мать трудами Своих рук.
     Евангелист  Лука  говорит,  что окружающие любили Иисуса; но для них Он
был лишь сельским  юношей,  хотя,  быть  может,  несколько  странным,  часто
погруженным  в  какие-то  Свои,  никому  не  ведомые  думы. Зная Его близко,
сталкиваясь с Иисусом почти каждый день, жители Назарета не замечали  в  Нем
ничего  сверхъестественного. Когда Он начал проповедовать Царство Божие, это
застало их врасплох и повергло в  искреннее  удивление.  По-видимому,  среди
земляков  у  Него  не  было доверенных друзей. Никто из них, кроме двух-трех
женщин, не последовал за Иисусом.
     Неверие назарян изумляло Самого Христа. По Его словам, они  подтвердили
пословицу: "Нет пророка в своем отечестве".
     У  Марии  и Ее Сына было в городке много родных: сестра Марии с семьей,
двоюродные братья и сестры Иисуса. Однако и эти  люди  в  большинстве  своем
остались  духовно  далеки от Него. Их тесный мир ограничивался своей улицей,
домом, работой. Позднее, узнав о проповеди  и  делах  Иисуса  в  Капернауме,
братья Его были встревожены и решили, что Он обезумел.
     Душевное  одиночество  Иисуса  отражают и не записанные в Евангелии Его
слова: "Те, кто рядом со Мной, Меня не  поняли"  [4].  Единственным  близким
существом оставалась лишь Мать.
     Евангелисты  мало говорят о Ней; но даже если бы они не сказали о Марии
ни единого слова, это не умалило бы величия Матери Мессии. Он рос у  Нее  на
глазах,  Она  давала  Ему  первые  материнские  уроки. Она была единственной
свидетельницей совершавшегося в нем чуда.
     Марии было открыто, что Ее Сын -- Помазанник Господень, но  нам  сейчас
трудно  понять,  как  много  нужно было духовных сил, чтобы сохранить веру в
это; ведь  мы  смотрим  в  другой  перспективе.  Если  же  представить  себе
будничную  назаретскую жизнь, то можно догадаться, что между Благовещением и
Воскресением Мария прошла долгий путь испытаний.
     Франсуа Мориак, тонкий знаток человеческой души, сделал попытку увидеть
этот путь. "Ребенок становился юношей, взрослым человеком. Он не был  велик,
Его не называли Сыном Всевышнего; у Него не было престола, но лишь табуретка
у огня в бедной хижине. Мать могла бы усомниться, но вот свидетельство Луки:
"Мария  сохраняла  все в сердце Своем"... Она хранила пророчества в сердце и
не говорила о них никому, быть может, даже Своему Сыну" [5].
     Становление  любой  личности,  а  особенно  --  необыкновенной,  всегда
загадка,  тем  более не дано нам проникнуть в тайну души Иисуса. Можем ли мы
знать, о чем думал Он, работая в маленькой мастерской, о чем  молился?  Одно
только  кажется бесспорным: Он был свободен от конфликтов, которые с детских
лет терзают человека; над Ним не имели власти демонические  стихии.  Если  и
знал  Он  внутреннюю  трагедию, то рождали ее лишь одиночество, сострадание,
боль от соприкосновения с миром зла, а не муки  греха  и  борьбы  с  темными
инстинктами. Об этом свидетельствует все, что известно о характере Иисуса.
     Даже  такой  враждебный  христианству  ученый,  как Давид Штраус, после
длительных  размышлений  над  Евангелием  признал,  что  гармоничность  духа
Иисусова была не следствием внутреннего кризиса, а результатом естественного
раскрытия  заложенных  в  Нем  сил.  "Все  характеры,  --  писал  Штраус, --
очищенные борьбой и сильными потрясениями, например, Павел, Августин, Лютер,
сохранили неизгладимые следы такой борьбы, их образ  дышит  чем-то  суровым,
резким,  мрачным.  Ничего  подобного  нет у Иисуса. Он сразу предстает перед
нами как совершенная натура, повинующаяся только своему собственному закону,
признающая  и  утверждающая  себя  в  своем  сознании,  не   имеющая   нужды
превращаться и начинать новую жизнь" [6].
     В  Нем не было чувства греховности, которое присуще каждому святому, не
было ничего ущербного. Пусть даже часто Он оставался непонят и  одинок,  это
не  омрачало  просветленности  Его  духа; Иисус постоянно был с Тем, Кого Он
называл Своим Отцом.
     Вероятно, в свободные от труда  часы  Иисус,  как  и  позднее,  в  годы
проповедничества,  любил уходить в уединенные места, где среди тишины звучал
в Нем небесный голос. Там, на холмах Назарета, незаметно готовилось  будущее
мира...
     Кто  мог знать об этом в то время? Римские политики не подозревали, что
придет день, когда их потомки преклонят колена перед  Плотником  из  далекой
восточной провинции.
     Великие  и  малые события сменяли друг друга. Германцы нанесли легионам
поражение в Тевтобургском лесу; поочередно  вспыхивали  мятежи  на  Дунае  и
Рейне,  в  Галлии  и Фракии. Умер Август, причислявший себя к сонму богов, а
его наследником стал сумрачный и подозрительный Тиберий. Умерли Овидий,  Тит
Ливий,  Гиллель.  Родился  Плиний  Старший; философ Сенека вернулся в Рим из
Египта. В Иудею был назначен пятый прокуратор -- Понтий Пилат.
     В Назарете же внешне  все,  казалось,  протекало  без  перемен.  Однако
долгий подготовительный период жизни Иисуса близился к концу. Ему было около
тридцати  лет,  когда,  полный  духовных  и телесных сил, Он уже только ждал
знака, чтобы бросить в мир первые семена Благой Вести.
     И знак был дан.

     Примечания ("ГЛАВА ВТОРАЯ")
     [1] Ф.Фаррар. Жизнь Иисуса Христа. СПб., 1904, с. 120.
     [2] И. Флавий. Иудейская война. III, 3, 2.
     [3] Лк 2, 41-- 52. Поясняя слова "преуспевал в премудрости и возрасте",
св. Иустин говорит, что Иисус "рос, как растут  все  люди,  отдавая  должное
каждому возрасту" (св. Иустин. Диалог с Трифоном, 88).
     [4]  Эти слова сохранились в апокрифических "Деяниях Петра" (гл. X). По
мнению видного современного специалиста по Новому Завету И.  Иеремиаса,  они
скорее всего подлинны.
     [5] F. Mauriac. La vie de Jйsus. Paris, 1962, p. 33.
     [6] Д.Ф. Штраус. Жизнь Иисуса. М., 1909, т. 1. с. 195.

     ГЛАВА ТРЕТЬЯ

     ПРЕДТЕЧА.
     ИИСУС В ПУСТЫНЕ
     27 г.

     Однажды  группа  людей, состоявшая из духовенства и книжников, вышла за
ворота Иерусалима и  отправилась  по  дороге,  ведущей  к  берегам  Иордана.
Предпринять  путешествие их побудил слух о молодом пустыннике Иоанне.
За короткое время о нем стало  известно  по  всей  стране.  Посольству  было
поручено  выяснить,  каковы  притязания  этого  человека,  чему он учит и не
является ли он опасным возмутителем народа.
     Иоанн  называл  себя  "гласом  вопиющего"  [Т.  е.  голосом   глашатая,
вестника], что само по себе говорило о многом.
     Пять веков назад, когда кончились дни изгнания и иудеи смогли вернуться
из Вавилона,  великий учитель веры Исайя Второй сложил гимн о Богоявлении. В
нем описано пасхальное шествие через бесплодную пустыню, которая  расцветает
перед  лицом Господним, превращаясь в сад. Впереди -- глашатай. Он призывает
расчистить путь Идущему.
     С тех пор мессианские надежды связывались с этим видением. Ожидали, что
предтечей Избавителя станет сам пророк Илия, который вновь будет  послан  на
землю.
     Жившие  у  Мертвого  моря  ессейские монахи уверяли, что роль глашатаев
выпадет именно на их долю. Но им казалось, что мир слишком глубоко погряз  в
беззакониях  и  только  "Сыны  света"  достойны  встретить Мессию. Обитатели
Кумрана смотрели на себя как на единственных избранников. История  мира,  по
мнению  ессеев,  не удалась, и все, кроме них, обречены. Они жили за стенами
своих поселков, пунктуально соблюдая обряды и веря, что только с ними  будет
заключен Новый завет, предсказанный пророком Иеремией.
     Конечно,  и  среди  сектантов  попадались  люди, которых заботил жребий
"сынов тьмы". Не каждый из них  мог  радоваться  гибели  мира  или  спокойно
примириться с ней. Один из кумранских богословов писал: "Разве не все народы
ненавидят  Кривду?..  Разве  не из уст всех народов раздается голос Истины?"
[1]. Но тут же он с горечью признавал, что на деле никто не  следует  правде
Божией.  А  если  так,  то  рассчитывать  грешникам не на что. Святые должны
оставаться на страже. Что им за дело, если нечестивцы получат по заслугам?..
     Проповедь Иоанна, вероятно, привела ессеев в замешательство.  Им  не  в
чем  было  упрекнуть  его,  и тем более не могли они причислить отшельника к
"сынам тьмы". Иоанн вел жизнь аскета, еще более строгую,  чем  кумранцы.  Он
одевался  в  грубую  пастушескую  власяницу  из  верблюжьей  шерсти,  хранил
назорейские обеты, то есть не стриг волос и не пил вина. Его пищу составляли
сушенная на солнце саранча и дикий мед. Однако этот  пустынник  не  разделял
холодного самодовольства ессеев, не отвернулся от мира, а стал проповедовать
"всему народу израильскому".
     Иоанн   происходил   из   священнического  сословия.  Он  рано  потерял
родителей, и его вырастили чужие люди. Весьма вероятно, что он был усыновлен
не кем иным, как ессеями, которые нередко  брали  сирот  на  воспитание.  Но
когда Иоанну исполнилось тридцать лет, Бог призвал его покинуть пустыню. Ему
было  открыто,  что  на  него  возложена  миссия  стать  "гласом вопиющего",
предшественником Избавителя.
     Из пустыни Иоанн пришел в соседнюю с ней долину Иордана,  где  и  начал
свою  проповедь.  "Покайтесь,  --  говорил  пророк,  --  ибо  близко Царство
Небесное!". Его слова упали на подготовленную почву и сразу же нашли широкий
отклик. К реке толпами шли люди из окрестных городов и сел. Шли  книжники  и
солдаты, чиновники и крестьяне. Впечатление от речей и самого облика пророка
было  огромным.  Он говорил о Суде над миром, и, казалось, все вокруг Иоанна
дышало предчувствием близости великих событий.
     Символом вступления в мессианскую эру Иоанн избрал обряд  погружения  в
воды Иордана, реки, которая издревле считалась рубежом святой земли. Подобно
тому  как  вода  омывает  тело,  так  и покаяние очищает душу. Когда язычник
присоединялся к ветхозаветной церкви, над ним  совершали  тевилу,  омовение.
Пророк  же  требовал этого от самих иудеев в знак того, что они родились для
новой жизни. Поэтому Иоанна называли "Хаматвилом", Крестителем [Слово
"тевила" означает погружение, омовение; по-русски оно обычно переводится как
"крещение"].
     Многих израильтян  задевало,  что  им  предлагают  пройти  через
омовение,  словно  они  --  новообращенные  иноверцы. Разве принадлежность к
народу Божьему не освящает  сама  по  себе?  Но  Креститель,  не  колеблясь,
объявил  подобный  взгляд заблуждением. Когда он увидел на берегу книжников,
он заговорил с ними резко и сурово: "Отродье змеиное! Кто указал вам  бежать
от будущего гнева? И не думайте говорить сами себе: "отец у нас Авраам", ибо
говорю  вам,  что  может  Бог из камней этих воздвигнуть Себе детей Авраама"
[2]. Не рождение делает сынами Завета, а верность заповедям Господним.
     Иоанн упрекал в легкомыслии и тех, кто рассчитывал, что  одного  обряда
тевилы  уже  достаточно  для  прощения  грехов.  Он требовал переоценки всей
жизни, искреннего раскаяния. Перед крещением люди "исповедовали грехи свои".
Но и этого было мало. Нужны были реальные  результаты  внутренней  перемены.
"Сотворите,  --  говорил  пророк,  --  достойный плод покаяния!.. Уже
топор лежит при корне деревьев; итак, всякое дерево, не  приносящее  доброго
плода, срубается и бросается в огонь" [3].
     Чего же хотел Иоанн? Призывал ли он народ бежать от мира и запереться в
монастырских  стенах?  Это  звучало бы вполне естественно в устах аскета. Но
Креститель хотел большего: чтобы люди, оставаясь там, где  живут,  сохраняли
верность слову Божию.
     По  свидетельству  Иосифа  Флавия, Иоанн учил народ "вести чистый образ
жизни, быть справедливыми друг к другу и благоговейными к Предвечному"  [4].
Подчеркивая  важность  этических  норм Закона, Креститель тем самым следовал
традиции древних пророков. Мало говоря о ритуалах, он ставил на первое место
нравственный долг человека: "У кого две рубашки, пусть поделится с неимущим,
у кого есть пища, пусть так же поступает" [5]. Пророк не предлагал  солдатам
бросать  свою  службу  и  говорил,  что  для  них  важнее избегать насилия и
наушничества. Ко всеобщему изумлению он не осудил даже  презираемое  ремесло
сборщиков  налогов -- мытарей, но требовал только, чтобы они не брали больше
положенного. (Часто, собирая имперскую подать,  мытари  наживались  за  счет
населения.)
     В то же время по отношению к сильным мира сего Иоанн вел себя настолько
независимо,  что  скоро вызвал недовольство. По преданию, Креститель однажды
посетил Иерусалим и там выступил против членов Совета. Когда  его  спросили,
кто  он  и  откуда,  Иоанн сказал: "Я человек, и жил там, где водил меня Дух
Божий, питая меня кореньями и древесными побегами". На угрозу расправиться с
ним, если он не перестанет смущать  толпу,  Иоанн  ответил:  "Это  вам  надо
перестать  творить  ваши  низкие  дела и прилепиться к Господу Богу своему".
Тогда оказавшийся в собрании ессей по имени Симон презрительно заметил:  "Мы
ежедневно  читаем  священные  книги,  а  ты ныне вышел из леса, как зверь, и
смеешь учить нас и соблазнять людей  своими  мятежными  речами"  [6].  После
этого Креститель больше никогда не приходил в столицу.
     Иоанн обычно жил вблизи Бетании, или Бетавары, -- речной переправы, где
и крестил  приходящий  к нему народ. Вскоре вокруг него образовалась община,
которой Иоанн дал свои правила и молитвы. По имени мы знаем только  двух  из
учеников  Крестителя  --  Андрея из Вифсаиды и юношу Иоанна, сына Зеведеева.
Оба были рыбаками и пришли с берегов Галилейского моря.
     Как смотрели иоанниты  на  учителя?  Скорее  всего  они  видели  в  нем
эсхатологического  Пророка,  чей  приход  ожидался  многими.  Но у некоторых
сложилось убеждение, что сам Креститель и есть обетованный Мессия.
     Влияние Иоанна  возрастало  с  каждым  днем.  В  своих  речах  он  стал
затрагивать  и  Ирода  Антипу,  которому  принадлежала Иорданская область. В
результате, пишет Флавий, тетрарх "начал опасаться, как бы власть Иоанна над
массами не привела к каким-нибудь беспорядкам" [7].
     Был встревожен и Синедрион, и именно поэтому на Иордан были  отправлены
священники с полномочиями от него.
     -- Кто ты? Не Мессия ли? -- задали они вопрос Крестителю.
     -- Я не Мессия, -- отвечал тот.
     -- Что же? Ты Илия?
     -- Я не Илия.
     -- Пророк?
     -- Нет.
     -- Тогда кто же ты, чтобы дать нам ответ пославшим нас? Что ты говоришь
о самом себе?
     -- Я  глас  вопиющего: "В пустыне выпрямьте дорогу Господу", как сказал
пророк Исайя.
     -- Что же ты крестишь, -- спросили его, -- если  ты  не  Мессия,  и  не
Илия, и не Пророк?
     И  тогда  они  услышали  ответ,  полный  смирения  и веры, который ясно
определил призвание Иоанна как Предтечи Христа:
     -- Я крещу водою, посреди же вас стоит Тот, Кого вы не  знаете,  Идущий
за  мною, Который впереди меня стал, Кому я недостоин развязать ремень обуви
Его... Он будет крестить вас Духом Святым и огнем. Лопата Его в руке Его,  и
Он  очистит  гумно  Свое  и  соберет пшеницу Свою в житницы, а мякину сожжет
огнем неугасимым [8].
     Все поняли, что это  значит.  Мир  должен  пройти  через  огонь  правды
Божией, Иоанн же -- лишь предвестник очистительной грозы.
     О  Мессии  говорили  уже давно, но только иорданский учитель возвестил,
что  дни  Его  прихода  наконец  наступили.  Слушая  Предтечу,  народ
постоянно  "находился  в ожидании". Многие знали, что Избавитель долго будет
скрываться неузнанным,  поэтому  слова  Иоанна:  "Он  стоит  среди  вас"  --
заставляли учащенно биться сердца.
     В это самое время на берегу среди толпы появился Человек из Назарета.
     Приход Его едва ли привлек внимание, тем более, что Он вместе с другими
готовился  принять крещение от Иоанна. Однако, когда Он подошел к воде, всех
поразили странные слова пророка, обращенные к Галилеянину: "Мне  надо
креститься от Тебя".
     Знал  ли Иоанн еще прежде или только теперь почувствовал, что перед ним
не простой человек, а Некто, больший  его  самого?  Ответ  Иисуса:  "Допусти
сейчас,  ибо так подобает нам исполнить всякую правду" -- ничего не объяснил
окружающим [9]. Хотел ли Он сказать, что  "нам",  людям,  нужно  начинать  с
покаяния?  Хотел  ли  дать  пример?  Или  смотрел  на  крещение  как на акт,
знаменующий начало Его миссии? Во всяком случае, для Иоанна эти слова  имели
определенный смысл, и ой согласился совершить обряд.
     Это  была  символическая встреча. Отшельник во власянице, с почерневшим
от солнца,  изможденным  лицом,  с  львиной  гривой  волос,  воплощал  собой
тернистый  путь дохристианской религии, а новое откровение приносил Человек,
Который внешне, казалось, ничем  не  отличался  от  любого  простолюдина  из
Галилеи.
     В  тот  момент,  когда  Иисус  стоял  в реке и молился, произошло нечто
таинственное. Впоследствии Иоанн говорил  своим  ученикам:  "Я  увидел  Духа
сходящего,  как  голубь,  с  неба,  и  Он пребыл на Нем. И я не знал Его, но
Пославший меня  крестить  водою,  Тот  мне  сказал:  "На  ком  увидишь  Духа
сходящего и пребывающего на Нем, Он есть крестящий Духом Святым". И я увидел
и засвидетельствовал, что Он есть Сын Божий" [10].
     После  крещения  Иисус тотчас же покинул Бетанию и углубился в пустыню,
лежащую к югу от Иордана. Там, в окрестностях Мертвого  моря,  среди  голых,
безжизненных  холмов,  где молчание нарушалось лишь плачем шакалов и криками
хищных птиц, Он провел в посте более месяца. По словам  евангелистов,  в  те
дни на пороге Своего служения Он был "искушаем дьяволом".
     Предстало ли Иисусу видение, как это обычно любят изображать художники,
пытался  ли  кто-нибудь из обитателей пустыни увлечь Его на ложный путь, или
все свершалось в душе Христовой незримо? Об этом не  мог  рассказать  никто,
кроме  Самого  Иисуса.  Но  Он  поведал ученикам только суть происходившего.
Сатана предложил  Мессии  три  собственных  способа  завоевать  Мир.  Первый
заключался  в  том,  чтобы привлечь массы обещанием земных благ. Накорми их,
"сделай  камни  хлебами",  и  они  пойдут  за  Тобой  куда  угодно,  говорил
искуситель.  Но  Иисус  отказался прибегнуть к подобной приманке: "Не хлебом
единым жив человек...".
     В другой раз  Назарянин  стоял  на  высокой  горе.  У  ног  Его  лежали
пепельные  зубцы  скал,  за которыми угадывались "царства мира сего". Где-то
далеко  двигались  непобедимые  римские  легионы,  плыли  по  морю  корабли,
волновались  народные толпы. Что правит ими, что царит над миром? Не сила ли
золота, не власть ли меча, не  стихия  ли  эгоизма,  жестокости  и  насилия?
Кесарь потому лишь повелевает народами, что признал владычество темных начал
в  человеке.  "Тебе  дам  всю  эту  власть, -- сказал Сатана, -- и славу их,
потому что мне предана она, и я,  кому  хочу,  даю  ее".  Стань  таким,  как
повелители  империй,  и люди будут у Твоих ног. Подобного Мессию-воина ждали
иудейские зелоты. Однако Иисус не уступил соблазну меча; не для того  пришел
Он,  чтобы идти по стопам поработителей. "Отойди от Меня, Сатана, -- был Его
ответ, -- написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи".
     Из пустыни Иисус направился в Иерусалим. Но и там дух зла  не  отступал
от  Него.  "Бросься  вниз", -- предложил он, когда Христос стоял на одной из
высоких храмовых площадок; ведь толпа,  увидев  человека,  который  упал  на
камни  и  остался невредим, наверняка сочтет Его великим чародеем. Но и путь
кричащего чуда, по которому пошли  как  ложные  мистики,  так  и  поклонники
"технических  чудес",  не мог быть принят Иисусом. Свою силу Он всегда будет
стараться скрывать, избегая духовного насилия над людьми.
     Евангелия говорят,  что  побежденный  Сатана  отступил  от  Христа  "до
времени". Иными словами, искушения не ограничивались этими переломными днями
Его жизни.
     Возвращаясь  в  Галилею,  Иисус  на некоторое время снова остановился в
Бетании. Когда Иоанн увидел Его,  он  сказал,  обращаясь  к  окружавшим  его
людям:  "Вот  Агнец  Божий,  Который  берет  грех  мира" [11]. Слово "Агнец"
напоминало о пророках, которых преследовали  и  убивали,  а  в  Книге  Исайи
Агнцем  был  назван служитель Господень, Чьи муки совершатся ради искупления
грехов человечества.
     Креститель повторил свое свидетельство  и  в  кругу  близких  учеников,
после  чего  Андрей  и Иоанн стали искать встречи с Иисусом. Однажды, увидев
Его, они робко пошли за Ним, не зная, как начать разговор. Иисус обернулся и
спросил: -- Чего вы хотите?
     -- Равви, где Ты живешь? --  спросили  они,  немного  растерявшись.  --
Пойдемте и увидите.
     Они  пришли  с Ним в дом, в котором Он остановился, и пробыли с Иисусом
весь день. Мы не знаем, о чем беседовали они, но на  следующий  день  Андрей
отыскал своего брата Симона и с восторгом заявил: "Мы нашли Мессию...".
     Поразительная  весть  мигом  распространилась  среди  галилеян, которые
пришли на Иордан. Некоторые  колебались.  Уж  очень  все  было  непохоже  на
предсказанное. Один из земляков Андрея, Нафанаил, недоверчиво качал головой:
Мессия  из  Назарета?  Но  ему ответили просто: "Пойди и посмотри". Нафанаил
согласился,  и  первые  же  слова  Назарянина  пронзили  его  душу.   Намек,
обнаруживший прозорливость Иисуса, рассеял все сомнения.
     -- Равви, Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев! -- воскликнул Нафанаил.
     -- Истинно,  истинно  говорю  .вам, -- сказал в ответ Иисус, -- увидите
небо  отверстым  и  ангелов  Божиих,  восходящих  и   нисходящих   на   Сына
Человеческого.
     Он не произнес слова "Мессия", однако выражение "Сын Человеческий" было
им понятно;  оно  означало,  что  новый  Учитель  --  Тот,  Кого все давно с
нетерпением ждали.
     Скорее всего, эти простосердечные люди решили, что найденный  ими  Царь
скрывается  лишь  до поры до времени, но придет час, и вокруг Него сплотятся
смелые  люди,  силы  небесные  возведут  Его  на  престол,  а  они,  первыми
узнавшие Христа, стяжают славу в мессианском Царстве...
     Итак,   на   Север   Иисус  пришел  уже  не  один,  а  в  сопровождении
приверженцев.

     Примечания ("ГЛАВА ТРЕТЬЯ")
     [1] Книга Тайн. 8-- 11.
     [2] Мф 3, 7-- 9. Здесь игра  слов  "банайя"  и  "абнайя",  "сыновья"  и
"камни".
     [3] Мф 3, 8, 10.
     [4] И. Флавий. Арх. XVIII, 5, 2.
     [5] Лк 3, 10 сл.
     [6]  См.  славянскую версию "Войны" Флавия, II, 2. Присутствие ессея на
Совете было вполне возможным. Некоторые из них жили в городах и пользовались
влиянием. Ирод покровительствовал им. Одного из ессеев,  Менахема,  он  даже
сделал главой раввинского Совета. И. Флавий. Арх. XV, 10, 5.
     [7] И. Флавий. Арх. XVIII, 5, 2.
     [8] Ин 1, 19 cл.: Лк. 3, 16-- 17; Мф 3, 11-- 12.
     [9] Мф 8, 14-- 15.
     [10] Ин 1, 32-- 34.
     [11]   Ин   1,  29  cл.  Из  общего  контекста  Ин  явствует,  что  это
свидетельство Предтечи было произнесено перед уходом  Иисуса  в  Галилею  и,
следовательно,  уже  после пребывания Его в пустыне. Фактически IV Евангелие
начинает рассказ с событий, происходивших  после  крещения  Христова  и  Его
искушения от дьявола.

     ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

     ГАЛИЛЕЯ. ПЕРВЫЕ УЧЕНИКИ
     Весна 27 г.

     Вначале могло показаться, что проповедь Христова была лишь продолжением
миссии  Иоанна  Крестителя. Оба говорили о близости Царства Божия, оба звали
народ к покаянию и приняли в качестве обряда водное крещение. Тем  не  менее
некоторое  различие  между  двумя учителями стало заметным сразу. Если Иоанн
ждал, пока к нему соберутся слушатели, то Иисус сам шел к людям. Он  обходил
города  и  селения;  по  субботам  Его речь звучала в молитвенных домах, а в
остальные дни -- где-нибудь на холме или у моря, под  открытым  небом.  Иной
раз  толпа  бывала  настолько  велика,  что  Иисус  садился в лодку и оттуда
обращался к расположившемуся на берегу народу.
     Живя в Галилее, Учитель неизменно вставал рано и часто встречал  восход
на уединенных вершинах. Там ученики находили Его и просили продолжать беседы
с  пришедшими. День Иисуса был заполнен напряженным трудом: до самой темноты
за Ним по пятам следовали больные, ожидая облегчения недугов, верующие жадно
ловили Его слова, скептики задавали нелепые вопросы или  вступали  с  Ним  в
споры,  книжники  требовали  разъяснения трудных мест Библии. Порой Иисусу и
Его  ученикам  некогда  было  поесть.  Однако  в  Евангелиях  только  дважды
говорится,  что  Учитель  сильно  устал. Обычно же мы видим Его неутомимым и
полным энергии. "Пища Моя, -- говорил Он, -- творить волю Пославшего Меня  и
совершать Его дело".
     Нас   не  должно  удивлять,  что  не  сохранилось  изображений  Христа,
сделанных Его современниками. Ведь не существует  достоверных  портретов  ни
Будды,  ни  Заратустры,  ни  Пифагора,  ни  большинства  других  религиозных
реформаторов, а в Иудее вообще не было принято изображать людей.
     Первохристиане не сохранили памяти о внешних чертах Иисуса;  им  прежде
всего  был  дорог духовный облик Сына Человеческого. "Если мы и знали Христа
по плоти, -- говорил ап. Павел, -- то теперь уже не знаем" [1].
     Самые ранние  фрески,  где  лик  Иисуса  представлен  таким,  каким  он
окончательно установился в церковном искусстве, относятся ко II или даже III
веку. Трудно сказать, настолько этот образ связан с устной традицией.
     В  наши дни все чаще можно встретить изображение Иисуса Христа с черной
кожей или сидящего в  индийской  позе  "лотоса".  У  народов  Африки,  Азии,
Океании  зародилось христианское искусство, непривычное на взгляд европейца,
но  отвечающее  стилю  "молодых  церквей"  третьего  мира.   Это   наглядное
доказательство  наступления  новой  эпохи, когда христианство перестает быть
"религией белых", когда вселенский дух Евангелия воплощается в  национальных
афро-азиатских культурах.
     Разумеется,  если японский или индонезийский художник придает Спасителю
черты своих соплеменников,  он  вовсе  не  думает,  что  в  действительности
Христос  выглядел  именно  так.  Но  прием,  используемый  мастером,  вполне
оправдан, и ведет он  свое  начало  от  искусства  Византии,  средневекового
Запада,  Древней  Руси.  Ведь  лик на мозаике, фреске, иконе -- только знак,
который указывает на реальность Христа, вечно пребывающего в  мире.  И  знак
этот  должен  соответствовать  особенностям  каждого  народа.  Отсутствие же
достоверного портрета Иисуса всегда давало простор для подобных модификаций.
     Тем не менее многим  христианам  естественно  хотелось  бы  знать,  как
выглядел Сын Человеческий в те годы, когда Он жил на земле.
     Но  можно  ли  составить  об  этом  представление,  если евангелисты не
говорят ни слова о Его внешности?
     Этот вопрос мы и попытаемся рассмотреть.
     Начнем с того, что хотя бы приблизительно известно: с характера  одежды
Христа.  Для  этого  нужно  отрешиться от представлений, навеянных западными
живописцами. Почти все они, за редкими  исключениями,  изображали  Иисуса  и
апостолов  с  непокрытой  головой  и без обуви. Однако по каменистым дорогам
Палестины люди, как правило, ходили в башмаках или прочных  сандалиях,  а  в
силу  обычая и из-за климата редко снимали головной убор. Последний был трех
видов: невысокая шапка типа фригийского  колпака  (наиболее  древняя  форма,
принятая  в  эпоху  царей),  чалма  и  судхар,  покрывало,  которое  нередко
стягивали на голове шерстяным шнуром (современное арабское куфье).
     Платье израильтян  римской  эпохи  отличалось  однообразием  покроя.  У
мужчин это был прежде всего кетонет или хитон -- просторная туника с широким
поясом, ниспадающая почти до земли. Согласно Ин 19, 23 Иисус имел кетонет не
сшитый,  а  "тканый  целиком с самого верха". Такая одежда ценилась; поэтому
палачи Христа бросили жребий - кому она достанется. Кетонет  бывал  голубым,
коричневым  или  полосатым; некоторые экзегеты видят в Мк 9,3 намек на белый
цвет.
     Поверх туники носили симлу, плащ из грубой шерсти. Он обычно  служил  и
подстилкой  на ночь; в связи с этим закон повелевал возвращать человеку плащ
до захода солнца, даже если тот отдал  его  в  залог.  При  распятии  Христа
солдаты разрезали верхнюю одежду Христа на части.
     Благочестивые люди, следуя предписанию, пришивали к краям плаща голубые
кисти, "канафы". Из Евангелия мы знаем, что были они и на одежде Спасителя.
     Во  время  молитвы Иисус, по иудейскому обычаю, надевал на плечи таллит
(таллиф)  --  особый  продолговатый  плат  с  полосами.  Иногда  концы   его
закидывались  за  спину.  Без сомнения, таллит был на Христе во время Тайной
Вечери.
     Если одежду Иисуса мы  в  целом  можем  представить,  то  о  Его  лице,
сложении  и  росте  нет никаких данных. Это объясняется не только тем, что в
Иудее изображения находились под запретом. Само  Писание  почти  никогда  не
останавливается   на   внешних  чертах  людей.  Правда,  о  Давиде  вскользь
упомянуто, что он был "рыжеволос, с красивыми глазами и приятным лицом",  но
это -- редкое исключение.
     Новозаветные  авторы  следуют  литературной  традиции Ветхого Завета, и
потому мы не найдем у них описания облика Иисуса. О Нем  стали  задумываться
лишь   христиане   греко-римского   мира,   но   тогда  уже  не  сохранилось
воспоминаний,  которые  могли  бы  дать   ориентир   художникам.   Некоторые
раннецерковные   писатели,   ссылаясь  на  пророчество  о  Слуге  Господнем,
полагали, что уничижение Христа относилось и к Его  внешности.  Св.  Иустин,
Климент  Александрийский  и Тертуллиан утверждали, будто Иисус был невзрачен
лицом. Этот взгляд использовал в своей полемике Цельс. "Раз в  теле  Христа,
-- писал он, -- был Дух Божий, то оно должно было резко отличаться от других
ростом,  красотой, силой, голосом, способностью поражать и убеждать... Между
тем оно ничем не отличалось от других и, как говорят, не выделялось  ростом,
красотой, стройностью".
     С  III  и  особенно  IV  веков,  вероятно,  под  воздействием  античных
представлений о красоте распространилась противоположная точка зрения. "Само
сияние и величие скрытого Божества, -- говорит о Христе бл. Иероним, --  при
первом  виде  Его  могли привлекать к себе смотрящих на Него". Однако в этих
словах чувствуется скорее  догадка,  чем  знакомство  с  твердой  традицией.
Примерно в то же время бл. Августин отрицал существование подобной традиции.
Впрочем,  еще  около 180 г. св. Ириней Лионский вынужден был прямо признать,
что "плотский образ Иисуса неизвестен".
     Из двух догадок вторая представляется более правдоподобной. Если  бы  у
Христа  были  какие-то  телесные  недостатки,  они  сделались  бы  предметом
насмешек Его  врагов.  Из  Евангелий  можно  заключить,  что  Иисус  вызывал
расположение  у  людей с первого взгляда. "Строго говоря, -- замечает Альбер
Ревиль, -- некрасивая внешность может служить препятствием к этому  чувству,
если  только  прекрасная  душа  не заставляет забывать о некрасивых и грубых
чертах лица. Но в таких случаях нужно все-таки  некоторое  время  для  того,
чтобы   преодолеть  первое  впечатление;  в  отношении  же  Иисуса  в  этом,
по-видимому, не было необходимости".
     Совершенно неосновательное мнение, будто Христос был хрупок и  слаб  от
природы.  Он  многие  годы занимался физическим трудом, немало странствовал,
провел сорокадневный пост. "Под палящими лучами солнца, -- пишет Карл  Адам,
-- по  тропинкам,  ничем  не  затененным,  через дикое нагромождение скал Он
должен был в шестичасовом переходе совершить восхождение более чем  на  1000
метров.  И  самое удивительное -- Иисус не был утомлен. В тот же самый вечер
Он принимает участие в пиршестве, приготовленном  для  Него  Лазарем  и  его
сестрами.  Значительнейшая  часть  общественного  служения  Иисуса протекает
вообще  не  в  домашнем  уюте,  а  в  открытой  природе,  подверженной  всем
превратностям  погоды...  Нет  сомнений,  что  Иисус  сотни  раз ночевал под
открытым небом и отчасти потому так близко знал лилии в полях и птиц в небе.
Только в корне здоровое тело могло соответствовать всем этим требованиям.  К
тому же эта жизнь странника была полна трудов и необычных напряжений".
     В  русской живописи XIX века наиболее достоверен внешний облик Христа у
В. Д. Поленова, но его  картины  не  передают  той  духовной  силы,  которая
исходила от Сына Человеческого.
     Именно  ее  и  запечатлели  евангелисты.  В  их  рассказах  чувствуется
покоряющее воздействие Иисуса на самых разных людей.  Он  почти  молниеносно
завладел  сердцами Своих будущих апостолов. Храмовые стражи, которых послали
задержать  Назарянина,  не  смогли   выполнить   приказ,   потрясенные   Его
проповедью.  Выло  в  Нем  нечто,  заставлявшее  даже  врагов говорить с Ним
почтительно. Книжники называли Его "Равви", Наставник. У Пилата один  вид  и
немногие слова Иисуса вызывали против воли тайное уважение.
     Какая-то  волнующая  загадка,  необъяснимая  притягательность создавали
вокруг Него атмосферу любви, радости, веры. Но  нередко  учеников  охватывал
рядом   с   Иисусом  священный  трепет,  почти  страх,  как  от  близости  к
Непостижимому. При этом в Нем не было ничего жреческого, напыщенного. Он  не
считал  ниже  Своего  достоинства  прийти  на  свадьбу  или делить трапезу с
мытарями в доме Матфея, посещать фарисея Симона,  Лазаря.  Меньше  всего  Он
походил  на  отрешенного  аскета  или угрюмого начетчика. Святоши говорили о
Нем: "Вот человек, который любит есть и пить вино" [2].
     Рассказывают, что один средневековый  монах  проехал  мимо  живописного
озера,  не  заметив  его.  Не таков Иисус. От Его взгляда не ускользают даже
житейские мелочи; среди людей Он дома.
     Глубоко человечным рисуют Христа  евангелисты.  На  глазах  Его  видели
слезы,  видели,  как  Он  скорбит,  удивляется,  радуется,  обнимает  детей,
любуется цветами. Речь Его дышит снисходительностью к слабостям человека, но
Своих требований  Он  никогда  не  смягчает.  Он  может  говорить  с  нежной
добротой,  а  может  быть  строг,  даже  резок. Подчас в Его словах мелькает
горькая ирония ("отцеживают комара и проглатывают верблюда"). Обычно кроткий
и терпеливый, Иисус беспощаден к ханжам; Он  изгоняет  из  Храма  торговцев,
клеймит Ирода Антипу и законников, упрекает в маловерии учеников. Он спокоен
и сдержан, порой же бывает охвачен священным гневом. Тем не менее внутренний
разлад   чужд  Ему.  Иисус  всегда  остается  Самим  Собой.  За  исключением
нескольких трагических моментов, ясность духа никогда  не  покидает  Христа.
Находясь  в  гуще  жизни,  Он  одновременно  как бы пребывает в ином мире, в
единении с Отцом. Близкие люди видели в Нем Человека,  Который  желает  лишь
одного: "творить волю Пославшего Его".
     Христос  далек  от болезненной экзальтации, от исступленного фанатизма,
свойственных  многим  подвижникам  и  основателям   религий.   Просветленная
трезвость  --  одна  из главных черт Его характера. Когда Он говорит о вещах
необыкновенных, когда зовет к трудным свершениям и мужеству, то  делает  это
без  ложного пафоса и надрыва. Он мог запросто беседовать с людьми у колодца
или за праздничным столом, и Он же мог произнести потрясшие всех  слова:  "Я
-- Хлеб  жизни".  Он  говорит  об испытаниях и борьбе, и Он же повсюду несет
свет, благословляя и преображая жизнь.
     Писателям никогда не удавалось создать убедительный образ  героя,  если
портрет  его не оттенялся недостатками. Исключение составляют евангелисты, и
не потому, что были непревзойденными мастерами  слова,  а  потому,  что  они
изображали непревзойденную Личность.
     Нельзя  не согласиться с Руссо, утверждавшим, что выдумать евангельскую
историю было невозможно. По мнению Гете, "все четыре Евангелия подлинны, так
как на всех четырех лежит отблеск той духовной  высоты,  источником  которой
была  личность  Христа  и  которая является божественной более, чем что-либо
другое на земле" [3].
     Мы  уже  говорили,  какие  человеческие  черты  Христа  проглядывают  в
Евангелиях.  Однако  полной  характеристики  Его личности там нет. Апостолы,
безусловно , ощущали дистанцию, отделявшую их  от  Учителя.  "Евангелия,  --
пишет   современный   экзегет   Джон   Л.   Маккензи,   --  это  объективные
повествования; они говорят нам о том, что можно было видеть и слышать. В них
нет ни внутренних монологов, ни  психологических  мотивировок,  которые  так
любят  нынешние  романисты...  Его  личность  затрагивается  лишь постольку,
поскольку она проявлялась вовне. Иисус не был чрезмерно откровенным.  Он  не
был   экстравертом,   который   открывает   глубину  своего  сердца  первому
встречному... И эта сдержанность  сочеталась  с  величайшей  доступностью  и
дружелюбием.  У Него были человеческие чувства, Он не скрывал их, но ученики
видели, что Его чувства, в отличие от их собственных,  всегда  остаются  под
контролем.  Он обладал редкостным достоинством и авторитетом. Но несмотря на
сдержанность, слова и поведение Его были всегда искренними; ни в уловках, ни
в дипломатии Он не нуждался".
     Итак, очевидно, что апостольское предание  смогло  сохранить  память  о
духовном  облике  Христа,  хотя сделать это было куда труднее, чем запомнить
Его лицо...
     В противоположность отшельникам  Кумрана,  Иисус  не  отворачивался  от
мира,  не прятал от него сокровищ духа, а щедро отдавал их людям. "Когда, --
говорил Он,  --  зажигают  светильник,  не  ставят  его  под  сосуд,  но  на
подсвечник,  и светит всем в доме" [4]. Слово Божие должно быть "проповедано
на кровлях" -- такова Его воля.
     Древнееврейский язык к тому времени чаще употреблялся как литературный.
Для разговоров же обычно пользовались арамейским  наречием.  Именно  на  нем
говорил Христос, беседуя с народом. 06 этом свидетельствуют арамейские слова
и выражения, сохранившиеся в Новом завете.
     В  Своей  проповеди  Иисус  прибегал  к  традиционным  формам священной
библейской поэзии. Нередко слова  Его  звучали  величественным  речитативом,
напоминая гимны древних пророков. Кроме того, Он следовал приемам книжников:
выражался афоризмами, ставил вопросы, не пренебрегал и логическими доводами.
Особенно  любил  Иисус примеры из повседневной жизни -- притчи. В них
наиболее полно запечатлелось Его учение.
     Притчи издавна были известны в Израиле, но  Иисус  сделал  их  основным
способом  выражения  Своих  мыслей.  Он  обращался не к одному интеллекту, а
стремился затронуть все  существо  человека.  Рисуя  перед  людьми  знакомые
картины природы и быта, Христос нередко предоставлял самим слушателям делать
выводы  из  Его  рассказов.  Так,  избегая  абстрактных  слов о человеческом
братстве, Он приводит случай на иерихонской дороге,  когда  пострадавший  от
разбойников иудей получил помощь от иноверца -- самарянина. Подобные истории
западали в душу и оказывались действеннее любых рассуждений.
     Побережье  Галилейского  моря,  куда  пришел Иисус, впоследствии сильно
пострадало от войн; только сравнительно  недавно  этот  край  стал  обретать
прежний  облик.  В  евангельские  же  времена Генисарет отличался, по словам
Флавия,  "изумительной  природой  и  красотой".  Фруктовые  сады,  пальмы  и
виноградники  окаймляли  голубые  воды.  За оградами росли акации, олеандры,
миртовые кустарники с белыми цветами. Урожай снимали в течение всех месяцев.
Озеро давало обильный  улов.  Днем  и  ночью  его  поверхность  была  усеяна
рыбацкими лодками.
     Есть  глубокий  смысл  в  том,  что проповедь Евангелия оказалась тесно
связанной с этой страной. Весть о Царстве Божием  впервые  прозвучала  не  в
душных,  пыльных столицах, а у берегов лазурного озера, среди зеленеющих рощ
и холмов, напоминая о том, что красота земли есть отражение  вечной  красоты
Неба.
     Вокруг Генисарета тянулся ряд небольших приморских городков, из которых
Иисус   отдал  предпочтение  Капернауму.  Евангелисты  даже  называют
Капернаум   "Его   городом".   Там,   рядом   с    синагогой,    построенной
римлянином-прозелитом,  жил Он в доме Симона, брата Андрея; оттуда Иисус шел
проповедовать, направляясь по берегу в Вифсаиду,  Хоразин,  Магдалу,  оттуда
ходил  на  праздники в Иерусалим и туда возвращался. В Капернауме люди стали
свидетелями Его первых исцелений и видели, как  Он  одним  словом  остановил
конвульсии  одержимого,  который  кричал:  "Оставь!  Что  Тебе до нас, Иисус
Назарянин? Ты пришел погубить нас! Знаю Тебя, Кто Ты, Святой Божий!.."
     Родные Иисуса, узнав о Его проповеди и чудесах, решили, что  Сын  Марии
"вышел  из  себя".  Они  поспешили  в  Капернаум,  желая силой увести Иисуса
обратно в Назарет; но  им  так  и  не  удалось  проникнуть  в  дом,  который
буквально осаждался народом.
     С  тех  пор  Марии  было уже тягостно оставаться среди назарян, которые
смотрели на Иисуса как на безумца. Было  высказано  предположение,  что  она
переселилась  на  время  в  Кану, где какие-то люди, вероятно, родственники,
дали Ей приют.
     Однажды, когда в их семье справляли свадьбу, туда был приглашен Иисус с
учениками, и Мать смогла вновь увидеть Его.
     В самый разгар  скромного  торжества,  к  великому  огорчению  и  стыду
хозяев,  кончилось  вино.  Очевидно,  все  лавки уже закрылись, и нечем было
угощать собравшихся. Мария, заметив это, обратилась  к  Сыну:  "Вина  нет  у
них".
     На какую помощь Она надеялась? Или просто ждала слов ободрения? Кажется
непонятным  и ответ Иисуса, произнесенный как бы со вздохом: "Что Мне делать
с Тобой? Час Мой еще не пришел" -- так примерно  можно  передать  смысл  Его
слов.  Тем  не  менее  Мария  поняла,  что  Он все же готов как-то помочь, и
сказала слугам: "Сделайте все, что Он вам скажет". Иисус велел налить воды в
большие каменные чаны, предназначенные для омовений, и,  почерпнув  из  них,
нести  распорядителю пира. Слуги в точности исполнили странное приказание, и
когда распорядитель попробовал  напиток,  то,  поразившись,  сказал  жениху:
"Хорошее вино всегда подают сначала, а ты сберег его до сих пор..."
     Так  проявление  власти  Христа  над  природой началось не устрашающими
знамениями, а за праздничным столом, под звуки свадебных песен. Он употребил
ее, чтобы не омрачился день веселия, как бы невзначай. Ведь Он  пришел  дать
людям радость, полноту и "избыток" жизни [5].
     Галилейские рыбаки были глубоко поражены происшедшим в Кане. Евангелист
Иоанн  говорит,  что  именно  с  этого момента они по-настоящему уверовали в
Иисуса. И когда однажды, найдя их на  берегу,  Он  позвал  их  следовать  за
Собой,  они  без  колебаний оставили свои сети и отныне целиком принадлежали
только Учителю.
     Новообразованная община, которую несколько лет  спустя  стали  называть
"Назорейской",  в  отличие  от  орденов  Будды  или  св.  Франциска, не была
нищенствующей. Она располагала средствами и была даже в состоянии  оказывать
помощь  бедным.  Деньги поступали от учеников и принадлежали всему братству.
Этот принцип был позднее усвоен Иерусалимской Церковью.
     Вероятно, все первые  последователи  Иисуса  были  молоды.  Старшинство
принадлежало  рыбаку родом из Вифсаиды -- Симону бар-Ионе [Т. е. сыну
Ионы (в некоторых рукописях "сын Иоанна")]. Его имя стоит в  начале  каждого
списка  апостолов. Когда Учитель о чем-либо спрашивал учеников, Симон обычно
отвечал за  других.  Христос  дал  ему  прозвище  Кифа,  камень,  что
по-гречески звучит как Петр. Смысл этого имени Иисус объяснил Своему ученику
позднее.  Порывистый темперамент сочетался в Симоне с робостью. Но он больше
остальных учеников был привязан к Наставнику, и эта  любовь  помогала  Петру
побеждать свойственное ему малодушие.
     Симон  жил  в  Капернауме с братом, женой и ее матерью. Иисус постоянно
пользовался их гостеприимством и лодкой Петра. Дом Симона надолго  стал  Его
домом.
     Петра  привел  к Учителю его брат Андрей, о котором мы знаем так
же мало, как и об  Иакове,  сыне  рыбака  Зеведея.  Зато  другой  сын
Зеведея,  Иоанн, младший из апостолов, обрисован в Евангелиях полнее.
Вероятно, он походил на свою мать  Саломею,  энергичную,  искренне  верующую
женщину, которая впоследствии тоже присоединилась к Иисусу. Слушая проповеди
Крестителя,  Иоанн  проникся убеждением в близости Царства Мессии. Юноша "не
книжный  и  простой",  он,  однако,  был,  по-видимому,  знаком  с   учением
ессеев,  что  углубило в нем апокалиптическую настроенность. Он хотел
видеть в Иисусе громовержца, Который будет поражать молниями  Своих  врагов.
Иоанн  и  Иаков  втайне  мечтали занять первые места у трона Христова. Иисус
называл обоих братьев Бенерегез, "сынами  грозы"  [6].  Пылкий  Иоанн
стал Его любимым учеником.
     В  Капернауме  у  берега находилась таможня. Посетив ее, Иисус встретил
там мытаря Левия, по прозвищу Матфей, и сказал ему: "Следуй за Мной".
Матфей не только сразу же присоединился к назаретскому Учителю, но и  привел
к  Нему  и  других  мытарей.  Позднее  этот  человек, вероятно, первым начал
записывать слова Христовы.
     Кроме  четырех  генисаретских  рыбаков  и  Матфея,  в  ближайший   круг
приверженцев Иисуса вошли Нафанаил бар-Толомей [Греч.: Варфоломей] из
Каны,  его  друг  Филипп,  житель  Вифсаиды,  лучше  других владевший
греческим языком, Симой Зелот, который  оставил  ради  Христа  партию
воинствующих  экстремистов,  рыбак  Фома  [Фома  (арам.),  или  Дидим
(греч.), т. е. Близнец,  --  вероятнее  всего,  прозвище.  Согласно  древним
свидетельствам,  имя  апостола  было  Иуда],  а  также  Иуда Фаддей и
Иаков Алфеев. Все они происходили из  Галилеи,  южанином  был  только
уроженец  города  Кериота  Иуда  бар-Симон.  Последнему Иисус поручил
хранение денежных средств Своей общины. Тем  самым  Он,  быть  может,  хотел
подчеркнуть Свое доверие к Иуде.
     Имя  этого  человека давно стало символом низости и вероломства. Однако
сомнительно,  чтобы  Христос  желал  приблизить  к  Себе  морального  урода,
существо  нравственно  безнадежное.  Вероятно,  представления  Иуды  о  деле
Учителя были превратными, но в этом он мало  отличался  от  Петра  и  других
апостолов.  Всем  им  было трудно преодолеть иллюзии, прочно укоренившиеся в
сознании. Многие ученики отошли от Иисуса,  когда  стало  ясно,  что  Он  не
таков,  каким они воображали Мессию. Драма Иуды также была связана с потерей
веры в Учителя. Но  разочарование  родило  в  нем  чувство  озлобленности  и
толкнуло  на предательский шаг. Быть может, таким образом он желал отомстить
за разрушенные честолюбивые планы. Во  всяком  случае,  считать,  что  Иудой
руководила   только  алчность,  значит  неправомерно  упрощать  евангельскую
трагедию.
     Вое евангелисты утверждают, что эти люди,  которых  Иисус  приблизил  к
Себе,  первое  время  плохо  понимали  Его Самого и Его цели. Подчас им было
трудно уловить  даже  простую  мысль  Учителя.  Это,  конечно,  должно  было
огорчать Иисуса, но Он терпеливо воспитывал учеников и радовался каждый раз,
когда  что-то прояснялось для них, "Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли,
-- восклицал Иисус в такие моменты, -- что Ты скрыл это от мудрых и разумных
и открыл это младенцам!" [7]. Если бы  Благая  Весть  была  сначала  вручена
"мудрецам",  возникла  бы  опасность, что ее суть останется затемненной. Так
произошло сто лет спустя, когда новую веру приняли восточные  оккультисты  и
переплели  христианство  с  гностической  теософией,  В подлинной же чистоте
Евангелие смогли сохранить именно простецы, чуждые гордости  и  "лидерства",
не  отравленные  сухой казуистикой и метафизическими теориями, люди, которые
внесли в учение Иисуса минимум своего. Личность, мысль,  воля  Господа  были
для них единственным и самым дорогим сокровищем.
     Иисус  любил эту духовную семью и ставил Свою связь с ней выше кровного
родства. Когда во время большого  скопления  народа  Учителю  сообщили,  что
снаружи у ворот Его ждут Мать и братья, Он указал на учеников: "Вот мать Моя
и братья Мои..."
     Постепенно молва о галилейском Наставнике и Учителе распространилась по
всей округе.  За  Иисусом  постоянно  следовали толпы. Стоило Ему удалиться,
чтобы побыть одному, как ученики находили Его:  "Все  ищут  Тебя".  И  тогда
Иисус снова и снова шел к ожидавшим Его.
     Но  были  и  в  этой  подвижнической жизни редкие дни или, вернее, часы
покоя.  Когда  думаешь  о  них,  невольно  представляется  вечер  на  берегу
Генисарета.  Солнце  заходит  за  городом.  Массивный  силуэт синагоги резко
выделяется на фоне заката. Вечер чуть шевелит тростник и ветки деревьев.  На
востоке  раскинулись фиолетовые холмы. Издали доносится пение возвращающихся
домой рыбаков.
     Иисус сидит на прибрежных камнях, глаза Его обращены к  затихшей  глади
воды.  Появляются  Симон  и другие ученики. Они молча останавливаются, боясь
потревожить Учителя. А Он сидит неподвижно, погруженный в молитву, озаренный
тихим вечерним светом. Понимают ли, догадываются ли ученики,  глядя  в  этот
момент  на  Иисуса,  что в Нем откроется им то Высшее, что созидает и движет
Вселенную?..
     Коротки южные сумерки, и вот уже над морем загораются звезды. Все  идут
в  дом  Симона.  Комната освещена колеблющимся огнем глиняной лампы; у стола
собрались Учитель и ученики. Женщины подают скромный ужин. Иисус  произносит
благодарственную  молитву  и  преломляет  хлеб.  Он  говорит о Царстве, ради
которого нужно смело и решительно оставить все; тот же, кто "взялся за  плуг
и оборачивается назад", для дела Божия непригоден.
     У  Симона,  наверно, есть много вопросов, но он робеет, хотя готов идти
за своим Господом на край света. Глаза Иоанна сверкают; в его уме проносятся
видения всемирного Суда и  образ  Сына  Человеческого,  увенчанного  короной
Давида...
     Иисус продолжает говорить.
     Над Капернаумом спускается ночь.

     Примечания ("ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ")
     [1] 2 Кор 5, 16.
     [2] Лк 7, 34.
     [3] И.П. Эккерман. Разговоры с Гете. М., 1934, с. 847.
     [4] Мф 5, 15.
     [5] Ин 10, 10.
     [6]  Это  арамейская транскрипция слова "Воанергес" (Мк 3, 17). Причина
прозвища может быть объяснена эпизодами вроде того, что приводится у  Лк  9,
51--  56.  "Некнижным  простецом"  называет  Иоанна  Лука  (Деян  4, 13). На
знакомство апостола с кругом ессейских идей указывают все  писания,  носящие
его имя.
     [7] Мф 11, 25.

     ГЛАВА ПЯТАЯ

     БЛАГАЯ ВЕСТЬ

     Учение  Христово  есть благая, или радостная, весть. Так его называл Он
сам: Бесора по-арамейски, по-гречески Евангелие.
     Он принес миру не новые философские доктрины, не  проекты  общественных
реформ и не познание тайн потустороннего. Он в корне изменил самое отношение
людей  к  Богу,  открывая  им  тот  Его  лик,  который  прежде  лишь  смутно
угадывался. Благая Весть Иисуса говорит о  высшем  призвании  человека  и  о
радости, которую дарует ему единение с Творцом.
     Неисчерпаемое  богатство Евангелия в кратких чертах обрисовать нелегко,
поэтому мы остановимся лишь на главном.
     НЕБЕСНЫЙ ОТЕЦ И БОГОСЫНОВСТВО
     Ветхий Завет чаще всего говорил об отношении  между  Богом  и  народом.
Евангелие же выдвигает на первое место отношение между Богом и душой.
     Проповедь  Иисуса обращена не к "массам", не к безликому муравейнику, а
к личности. В толпе духовный уровень людей  снижается,  они  оказываются  во
власти  стадных инстинктов. Поэтому Христос придает такое значение отдельным
судьбам. В любом человеке заключен  целый  мир,  бесконечно  ценный  в  очах
Божиих.
     Если  Иисус  и  пользовался  словом "стадо", то в Его устах оно звучало
совсем иначе, нежели в наши дни. Для Его слушателей  оно  ассоциировалось  с
предметом  любви  и  постоянной заботы: на овец смотрели почти как на членов
семьи. "Добрый пастырь, -- говорил Иисус, -- каждую овцу зовет по  имени"  и
готов "положить за нее жизнь".
     Когда   книжники   удивлялись,   почему   Учитель   общается  с  людьми
сомнительной репутации, Он отвечал им притчей:
     "Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не покидает девяноста
девяти в пустыне и не идет за пропавшей, доколе не найдет ее?  И  найдя,  он
берет  ее  на  плечи,  радуясь;  и,  придя  к  себе в дом, созывает друзей и
соседей, и говорит им: "Порадуйтесь со мною, потому что  я  нашел  овцу  мою
пропавшую".  Говорю  вам,  что  так на небесах радость будет больше об одном
грешнике кающемся, чем о девяносто девяти праведниках, которые не  нуждаются
в  покаянии.  Или  какая  женщина,  имеющая десять драхм, если потеряет одну
драхму -- не зажигает светильника, и не  метет  дома,  и  не  ищет  усердно,
доколе  не  найдет?  И  найдя,  она  созывает  подруг  и  соседок и говорит:
"Порадуйтесь со мной, потому что я нашла  драхму,  которую  потеряла".  Так,
говорю  вам,  бывает радость перед ангелами Божиими об одном грешнике
кающемся" [1].


 


ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4]

Страница:  [1]