А на все другие обвинения она даже не реагировала. Между прочим,  го-
ворили, что  еще  девушкой  она  умела  колдовать,  выйдя  замуж,  стала
ведьмой, а после смерти должна была три года пробыть  вурдалаком,  но  в
последнее верили не все, так как считалось, что чаще всего такое  бывает
с турками, реже с греками, а с евреями никогда. Что же касается  госпожи
Ефросиний, о ней шушукались, что втайне она Моисеевой веры.
   Как бы то ни было, когда Самуэля Коэна изгнали из Дубровника, госпожа
Ефросиния не осталась к этому равнодушной; говорили, что  она  умрет  от
тоски, потому что с того дня по ночам она держала на сердце, как камень,
собственный кулак, сжатый с двух сторон большими пальцами. Но вместо то-
го чтобы умереть, она однажды утром исчезла из Дубровника, потом ее  ви-
дели в Конавле, на Данчах, как она в полдень сидит на могиле и  расчесы-
вает волосы, позже рассказывали, что она отправилась на север,  в  Белг-
рад, на Дунай,- в поисках своего любовника. Услышав, что Коэн  умер  под
Кладовом, она никогда больше не вернулась  домой.  Остриглась,  закопала
волосы, и неизвестно, что с ней потом стало. Считается,  что  ее  смерть
воспета в одной народной песне с длинным и грустным содержанием, которая
была записана в Которе в 1721 году и сохранилась  только  в  итальянском
переводе под названием "Латинка девушка и влашский воевода Дракула". Пе-
ревод песни в полном виде до нас не дошел, однако видно,  что  в  судьбе
героини песни очень много общего с судьбой госпожи Ефросиний  Лукаревич,
а основой для образа воеводы Дракулы стала историческая личность по име-
ни Влад Малеску, который действительно жил  в  Трансильвании  на  рубеже
XVII и XVIII веков. В сжатом виде сведения, содержащиеся в песне, выгля-
дят так:

   "В то время года, когда из-под зелий показался белый камыш, на  Дунае
появилась красивая, грустная женщина. искавшая своего любимого,  который
здесь воевал. Услышав, что он погиб, она пошла к воеводе Дракуле,  кото-
рый видит завтрашним глазом и известен как самый дорогой знахарь,  исце-
ляющий от грусти. Череп его под волосами был почти черным, на лице  мор-
щина молчания, а свой огромный член он по праздникам привязывал  длинной
шелковой нитью к зяблику, который летел впереди и нес его. За  поясом  у
него всегда была половинка ракушки, с помощью которой он  мог  мастерски
содрать кожу с живого человека, а потом опять надеть ее на него, придер-
живая за чуб. Он готовил напитки для сладкой смерти, и его дворец всегда
осаждала толпа вампиров, которые гасили свечи, требуя от Дракулы,  чтобы
он умертвил их. Потому что смерть была для  них  единственным  возможным
соприкосновением с жизнью. Дверные щеколды в доме, где он обитал, прихо-
дили в движение сами собой, а во дворе перед его  дворцом  всегда  стоял
маленький смерч, перемалывавший все, что попадало в его воздушный поток.
Он кружился здесь уже семь тысяч лет, и в его центре в течение всех этих
семи тысяч лет было видно так ясно, как в полдень, благодаря разливавше-
муся там лунному свету. Когда молодая женщина подошла ко дворцу  воеводы
Дракулы, его слуги сидели в тени этого смерча и пили особым образом: по-
ка один тянул из бочонка вино, другой издавал протяжный звук, похожий на
песню, и покуда у него хватало дыхания, первый мог переливать в себя ви-
но. Потом они менялись ролями. В честь гостьи они исполнили таким  мане-
ром сначала "вечерний голос", потом песню "на польский голос" и под  ко-
нец одну, которая поется "головой к голове" и в которой говорится:
   "Каждую весну, стоит птицам начать  пересчитывать  рыбу  в  Дунае,  в
устье реки, впадающей в море, прорастает белый камыш. Живет он всего три
дня, это те самые три дня, на протяжении которых смешивается  соленая  и
пресная вода. Семя его быстрее всякого другого семени, и прорастает  оно
скорее, чем движется черепаха, а размером этот камыш достигает  муравья,
ползущего по нему. В сухом месте семя белого камыша может сохраняться  и
двести лет, однако, попав во влажное, прорастает меньше чем за час,  че-
рез три-четыре часа достигает метровой высоты, а  потом  начинает  утол-
щаться, и в конце дня его уже невозможно обхватить одной рукой.  К  утру
он становится толщиной с человека и высотой с дом, рыбаки часто привязы-
вают к белому камышу свои сети, и он, пока растет, вытягивает их из  во-
ды. Птицы знают про белый камыш и избегают есть его семена  или  побеги.
Однако лодочники и пастухи иногда видят, как на лету, прямо  в  воздухе,
птицу разрывает на куски. Это значит, что она, забывшись в птичьей грус-
ти или безумии, которые похожи на людскую ложь, наглоталась семян белого
тростника, которые теперь разорвали ее на части. Возле корня белого  ка-
мыша всегда видны какие-то отпечатки, похожие на следы зубов, и  пастухи
говорят, что белый камыш растет не из земли, а из уст подводного демона,
который через него посвистывает и разговаривает,  подманивая  к  семенам
птиц и других любителей полакомиться. Поэтому из белого камыша не делают
дудочек - на чужой дудке играть не стоит.  Другие  рыбаки  говорят,  что
самцы птиц иногда оплодотворяют своих подруг семенем  белого  камыша,  и
таким образом на земле обновляется яйцо смерти..."
   Когда песня закончилась, женщина спустила своих борзых  на  лисиц,  а
сама вошла в башню к воеводе Дракуле и дала ему кошель золота, чтобы  он
излечил ее печаль. Он обнял ее, отвел в свою спальню и  отпустил  только
тогда, когда борзые вернулись с лисьей охоты. Прощались они утром, а ве-
чером пастухи увидели на берегу Дуная борзых, скулящих над телом молодой
красивой женщины, разорванным на куски наподобие птицы,  оплодотворенной
семенем белого камыша. Ее шелковые  одежды  обвивали  огромный  стебель,
пустивший корень и шумевший листьями, проросшими сквозь ее волосы.  Жен-
щина родила быструю дочь - свою смерть. Ее красота была в той смерти по-
делена на сыворотку и свернувшееся молоко, а на дне виднелся рот, держа-
щий в зубах корень камыша..."



   МОКАДАСА АЛЬ-САФЕР ? (VIII-XI века) - лучший из всех  толкователей  и
ловцов снов ?. Предание говорит, что он составил мужскую часть хазарской
энциклопедии, женская же - заслуга принцессы Атех ?. Аль-Сафер не  хотел
писать свою часть энциклопедии, или хазарского словаря, для  современни-
ков и потомков, он составил эту книгу на древнем хазарском языке V века,
который не понимал никто из живших с ним в одно время;  он  предназначил
ее исключительно предкам, тем, кто в свое время  видел  во  сне,  каждый
свою, частичку тела Адама Кадмона, частичку, которую  уже  больше  никто
никогда не увидит. Хазарская принцесса Атех была любовницей  Аль-Сафера,
и одна из легенд рассказывает, как он своей бородой, намоченной в  вине,
обмывал ее грудь. Аль-Сафер закончил свою жизнь  в  заточении,  причиной
которого стал, как утверждает один источник, спор между принцессой  Атех
и хазарским каганом. Этот спор заставил принцессу Атех написать  письмо,
которое, не смотря на то что она его не послала, попало в руки кагана. И
постольку, поскольку касалось оно Аль-Сафера, то вызвало ревность и гнев
кагана. Оно гласило:

   "Я посадила розы в твоих сапогах, в твоей шляпе растут левкои. Пока я
жду тебя в своей единственной и вечной ночи, надо мной как клочки разор-
ванного письма шелестят дни. Я складываю их и разбираю букву  за  буквой
твои слова любви. Но прочесть я могу не много, потому что часто встречаю
незнакомый почерк, и рядом с твоим письмом оказывается страница  чужого,
в мою ночь вмешивается чужой день и чужие буквы. Я жду, когда ты придешь
и когда перестанут быть нужны письма и дни. И я спрашиваю себя; будет ли
по-прежнему писать мне тот, другой, или и дальше продлится ночь?"

   Другие источники говорят (Даубманнус связывает их с рукописями каирс-
кой синагоги), что это письмо - или стихотворение - вообще не  было  из-
вестно кагану, оно попало именно к Аль-Саферу и говорилось там о нем са-
мом и Адаме Кадмоне. Тем не менее в любом случае  результатом  его  была
ревность и политические амбиции хазарского кагана (дело в том, что ловцы
снов представляли собой сильную оппозиционную партию принцессы Атех, ко-
торая оказывала кагану сопротивление). Аль-Сафер в наказание был заточен
в железную клетку, подвешенную к дереву. Принцесса Атех каждый год посы-
лала ему через свои сны ключ от двери в свою спальню и, несмотря  на  то
что возможности ее были малы, старалась облегчить  его  муки,  для  чего
подкупала демонов, чтобы они на короткое время заменяли Аль-Сафера в его
клетке другими людьми. Так что жизнь  Аль-Сафера  частично  состояла  из
жизни других людей, которые поочередно давали ему  взаймы  по  нескольку
своих недель. Тем временем любовники необычным образом обменивались пос-
ланиями: он зубами выгрызал несколько слов на панцире черепахи или рака,
которых вылавливал из реки, протекавшей под клеткой, и пускал их обратно
в воду, а она отвечала  ему  таким  же  способом,  выпуская  свои  живые
письма, написанные на черепахах, в реку, впадавшую в море  под  клеткой.
Когда шайтан стер в памяти принцессы Атех хазарский язык и  заставил  ее
забыть его, она перестала писать, однако Аль-Сафер продолжал  отправлять
ей свои послания, пытаясь вызвать у нее воспоминания об именах и  словах
ее собственных стихотворений.
   Через несколько сот лет после описанных событий на берегах Каспийско-
го моря были пойманы две черепахи, на спинах которых было что-то написа-
но. Это были письма любящих друг друга мужчины и женщины. Черепахи всег-
да были вместе, и послания влюбленных на них можно было прочесть. Мужчи-
на писал:

   "Ты похожа на ту девушку, которая подолгу спала  по  утрам,  а  когда
вышла замуж в соседнее село и впервые должна была встать  рано,  увидела
иней на полях и сказала свекрови: "В нашем селе такого не было!" Так  же
как и она, ты думаешь, что на свете нет любви, потому что ты никогда  не
просыпалась так рано, чтобы с ней встретиться, хотя она каждое утро при-
ходила вовремя..."

   Письмо женщины было короче, всего несколько слов:

   "Моя родина - тишина, моя пища - молчание. Я сижу в своем имени,  как
гребец в лодке. Не могу заснуть, так тебя ненавижу".

   Мокадаса похоронен в могиле, имеющей форму козы.



   САНГАРИ ИСААК (VIII век) - раввин, еврейский участник хазарской поле-
мики ?. Лишь с XIII века о нем начинают упоминать как о знатоке  каббалы
и миссионере, обратившем хазар ? в иудаизм. Он  особо  подчеркивал  цен-
ность еврейского языка, но знал и многие другие. Он считал, что различие
между языками состоит в следующем: все языки,  кроме  Божия,  это  языки
страдания, словари боли. "Я заметил,- писал он,- что через какую-то щель
то ли во мне, то ли во времени просачиваются страдания, потому что  если
бы они не оттекали, их было бы больше. Это же верно и  для  языков".  Р.
Гедалиах (около 1587) установил, что в дискуссии  при  дворе  хазарского
кагана Исаак Сангари пользовался хазарским языком. Как считает Халеви ?,
Сангари использовал учение раби Нахума Писаря,  который  записал  учение
пророков, переданное мудрецами. "Я слышал от раби Майяша, -  пишет  учи-
тель Сангари раби Нахум, а Сангари, как свидетельствует  запись  Халеви,
передает это кагану, - я слышал от раби Майяша, учившегося у "пар",  ко-
торые приняли это учение от пророков в качестве заповеди, данной Моисеем
на Синайской горе. Они следили, чтобы не распространять учение отдельных
людей, что видно из следующих слов, которые сказал своему сыну один ста-
рик на смертном одре:
   "Сын мой, в будущем подчини свои взгляды,  которые  передал  тебе  я,
мнениям четверых, предопределенных тебе людей." - "Почему  же,-  спросил
сын,- ты сам не подчинил им свои взгляды?" - "Потому,- ответил старик  -
что я получил их от многих других людей, которые и сами учились от  мно-
гих других. Так я сохранил свою собственную традицию, они  же  держались
своей. Ты учился только у одного человека, у меня. А лучше было бы оста-
вить учение одного и принять то, которое исходит от многих людей...""
   Про Сангари говорят, что он воспрепятствовал участию арабского предс-
тавителя в полемике на хазарском дворе, добившись, чтобы сроки  полемики
пришлись как раз на тот период, когда кометы не  могут  помочь  арабу  и
когда вся его вера помещается в кружку для воды. Впрочем, и самому  Сан-
гари удалось добраться к хазарам с большим трудом. Даубманнус ? сообщает
об этом следующее предание:

   "Исаак Сангари отправился в хазарскую столицу морем, в  пути  на  его
корабль напали сарацины и принялись убивать всех подряд. Евреи попрыгали
в воду, надеясь спастись, но пираты перебили их  в  воде  веслами.  Один
Исаак Сангари спокойно остался стоять на палубе. Это изумило сарацин,  и
они спросили, почему он не прыгает в волны подобно всем остальным.
   - Я не умею плавать, - солгал им Сангари, и это спасло ему жизнь. Пи-
раты не зарубили его саблей, а столкнули в воду и уплыли.
   - Сердце в душе, как король на войне, - закончил Исаак Сангари, - од-
нако человек иногда и на войне должен вести себя как сердце в душе".

   Добравшись до хазарского двора, Сангари  принял  участие  в  полемике
против представителей христианства и ислама и объяснил кагану  один  его
сон, завоевав тем самым его доверие и убедив перейти вместе с остальными
хазарами в еврейскую веру, которая от будущего  ждет  большего,  чем  от
прошлого. Фразу, которую во сне говорит кагану ангел: "Создателю  дороги
твои намерения, но не дела твои", он объяснил, сравнив ее  с  притчей  о
сыне Адама Сифе.
   "Существует огромная разница - сказал Исаак Сангари кагану,  -  между
Адамом, которого создал Иегова, и его сыном Сифом, которого  создал  сам
Адам. Дело в том, что Сиф и все люди после него представляют собой и на-
мерение Бога, и дело человека. Поэтому следует различать намерения и де-
ла. Намерение и в человеке осталось чистым, божественным,  глаголом  или
логосом, оно предваряет собой акт в качестве его концепции,  но  дело  -
всегда земное, оно носит имя Сиф. Достоинства и недостатки скрыты в нем,
как спрятанные друг в друге пустые деревянные куклы, каждая  из  которых
меньше предыдущей. И только таким образом  можно  разгадать  человека  -
снимая с него пустых кукол, одну за другой, большую полусферу с меньшей.
Поэтому ты не должен считать, - заключил Сангари, - что ангел этими сло-
вами во сне укорял тебя, не было бы большей ошибки, чем  воспринять  это
так. Он просто хотел обратить твое внимание на  то,  какова  в  действи-
тельности твоя природа..."



   ТИБОН ИЕГУДА ИБН (XII век) -  переводчик  с  арабского  на  еврейский
"Книги о хазарах" Иуды Халеви ?. Перевод был сделан в 1167 году,  и  су-
ществует два объяснения его крайней неровности, Первое - все последующие
напечатанные версии были кастрированы христианской инквизицией. Второе -
качество перевода зависело не только от Тибона, но и от обстоятельств.
   Перевод был верным, когда Тибон, переводивший книгу,  был  влюблен  в
свою невесту; хорошим - когда  он  оыл  зол;  водянистым  -  когда  дули
сильные ветры; глубоким - зимой; когда шел дождь, Тибон не переводил,  а
комментировал и пересказывал текст; и когда он был счастлив, перевод был
просто неправильным.
   Закончив главу, Тибон поступал, как древние александрийские  перевод-
чики Библии - он просил кого-нибудь прочитать ему перевод вслух и на хо-
ду, удаляясь все дальше и дальше, пока он сам оставался на месте и  слу-
шал. По мере удаления текст утрачивал какие-то куски на ветру и за угла-
ми, продирался через кусты и ветви деревьев, заслоняемый дверями и огра-
дами, терял имена и гласные, обламывался на лестницах и  наконец,  начав
путь мужским голосом, заканчивал его женским, причем из отдаления слыша-
лись только глаголы и числа. При возвращении читающего все происходило в
обратном порядке, и Тибон вносил исправления, основываясь на своих  впе-
чатлениях от такого чтения вслух на ходу.



   ХАЗАРСКАЯ ПОЛЕМИКА ? - в соответствии с еврейскими источниками,  клю-
чевое событие, связанное с переходом хазар в иудаизм.  Свидетельства  об
этом весьма противоречивы и скудны, так что точная дата  полемики  неиз-
вестна, поэтому часто путают время иудаизации хазар с временем  пребыва-
ния в хазарской столице трех толкователей снов. Самое раннее  из  сохра-
нившихся свидетельств относится к Х веку и представляет собой  переписку
хазарского кагана Иосифа, который уже был практикующим иудеем, с Хаздаем
Ибн Шапрутом, министром Кордовского халифата. Хаздай был евреем, и каган
по его просьбе описал все обстоятельства перехода хазар в еврейскую  ве-
ру. Как явствует из переписки, это произошло после  явления  ангела  при
кагане Булане, сразу как только был  занят  Ардебил  (около  731  года).
Именно тогда, если, конечно, этот источник сообщает верные сведения, при
дворе хазарского кагана происходила дискуссия о религиях.  Представитель
еврейской веры одержал победу над греком и арабом, и хазары приняли  иу-
даизм уже при кагане Овадии, наследовавшем кагану Булану. Вторым  источ-
ником является отрывок из еврейского письма, обнаруженного в 1912 году в
Англии, в Кембридже... Этот отрывок относился к рукописи каирской  сина-
гоги (ее издал Schechter). Письмо написано около 950 года евреем хазарс-
кого происхождения и адресовано министру Шапруту в качестве дополнения к
письму кагана Булана этому же лицу Кордовского двора. Из этого источника
вытекает, что иудаизация хазар произошла еще до хазарской полемики, при-
чем следующим образом: один еврей, который не был  практикующим  иудеем,
отличился во время войны и стал хазарским каганом. Его жена  и  ее  отец
ожидали, что после этого он примет веру своих предков, но тот ничего  об
этом не говорил. Перелом наступил после того  (это  отмечает  Даубманнус
?), как однажды вечером жена сказала кагану:

   "Под небесным экватором, среди долин, где  перемешиваются  соленая  и
сладкая роса, растет огромный ядовитый гриб, а на его  шляпке  маленькие
съедобные грибы, прекрасные на вкус, которые превращают его  отравленную
кровь в настоящее лакомство. Олени, живущие в  этих  краях,  подкрепляют
свою мужскую силу тем, что время от времени  едят  грибы  с  отравленной
шляпки. Но тот из них, кто увлечется и вгрызется зубами слишком глубоко,
откусит вместе с грибом кусок ядовитой шляпки  и  умрет  от  отравления.
Каждый вечер, целуя своего любимого, я думаю: не будет ничего странного,
если я однажды вгрызусь слишком глубоко..."

   После этих слов каган заявил, что считает себя иудеем, но  это  прои-
зошло еще до полемики, которая, как следует из этого источника, пришлась
на время правления византийского императора Льва  III  (717-740).  После
полемики иудаизм окончательно закрепился, причем не только у хазар, но и
у живших рядом с ними народов, и было это во  времена  кагана  Савриела,
который представляет собой то же лицо, что и каган  Овадий,  потому  что
хазарского кагана того периода (по Даубманнусу) в четные  годы  называли
Савриелом, а в нечетные Овадием.
   Среди еврейских источников, говорящих о хазарской полемике, самый ис-
черпывающий и значительный, несмотря на то  что  он  относится  к  более
позднему времени, чем уже упоминавшиеся, это книга  Иуды  Халеви  ?  "А1
Khazari", автор которой известен также как поэт и хронист хазарской  по-
лемики. Он считает, что полемика и обращение хазар в еврейскую веру про-
исходили за четыре столетия до того, как он написал  свое  произведение,
то есть в 740 году. Кроме того, следует напомнить, что Bacher  обнаружил
отклики на иудаизапию хазар и в мид-рашах. Легенды, порожденные этим со-
бытием, были особенно живучи в Крыму, на Таманском полуострове и в горо-
де Таматарха, известном как еврейский город хазарского царства.
   В самом кратком изложении события, ставшие  предметом  внимания  всех
вышеупомянутых источников, происходили следующим образом. В летней  сто-
лице кагана. на берегу Черного моря, где осенью было принято  обмазывать
известью висящие на ветках груши, чтобы зимой рвать их  свежими,  собра-
лись три теолога - еврейский раввин, христианин-грек и арабский мулла, и
каган объявил им о своем решении вместе со всем народом принять веру то-
го из них, кто наиболее убедительно истолкует один его сон.  В  том  сне
хазарскому кагану явился ангел и сказал; "Господу угодны твои намерения,
но не дела твои". Вот по поводу этих слов и  развернулась  дискуссия,  и
еврейские источники, которые приводит Даубманнус, описывают ее ход  сле-
дующим образом.
   Сначала раби Исаак Сангари ?, представитель евреев, молчал, дав  воз-
можность говорить другим присутствующим, то есть греку  и  арабу.  Когда
уже было похоже, что кагана убеждают доводы арабского участника  полеми-
ки, в разговор вступила хазарская принцесса по имени Атех ?, которая об-
ратилась к арабу с укоряющими словами:

   "Ты слишком мудр в разговоре со мной. А я смотрю на плывущие  облака,
которые исчезают за горой, и узнаю в них собственные мысли, ушедшие без-
возвратно. Из них иногда капают слезы, но в те недолгие промежутки  вре-
мени, когда облака расходятся, я вижу между ними немного чистого неба  с
твоим лицом на дне, и только тогда ничто не мешает мне видеть  тебя  та-
ким, какой ты и есть".

   В ответ на это мулла сказал, что он не предлагает хазарам ничего хит-
рого и коварного, он хочет дать им священную книгу, Коран, потому что  у
хазар нет Божией книги: "Все мы начали ходить потому, что составлены  из
Двух хромых, а вы все еще хромаете".
   Тогда принцесса Атех спросила араба:
   - У каждой книги есть отец и мать. Отец, который умирает,  оплодотво-
рив мать и дав имя ребенку. И есть (книга) мать, которая ребенка  рожда-
ет, кормит и выпускает в жизнь. Кто же мать вашей Божией книги?
   И после того, как араб не сумел ответить на ее вопрос, а  просто  еще
раз повторил, что предлагает не обман, а  Божию  книгу,  являющую  собой
вестника любви между Богом и человеком, принцесса Атех закончила  разго-
вор так:

   "Персидский шах и греческий император решили в знак  мира  обменяться
баснословно дорогими дарами. Одно посольство с подарками отправилось  из
Царьграда, второе из Исфахана. Они встретились в Багдаде и  тут  узнали,
что Надир, персидский шах, свергнут, а греческий император умер. Поэтому
послам и той и другой стороны пришлось на  некоторое  время  остаться  в
Багдаде, - они не знали, что делать им со своим грузом  и  опасались  за
свою жизнь. Застряв на месте, они начали понемногу растрачивать то,  что
везли с собой в качестве подарков, ведь им надо  было  на  что-то  жить.
Один из них сказал:
   - Как бы мы ни поступили, все будет плохо. Возьмем себе каждый по ду-
кату, а остальное выбросим...
   Так они и сделали.
   А что делать с нашей любовью нам, досылающим ее друг другу с гонцами?
Не останется ли и она в их руках, в руках тех, которые берут себе по од-
ному дукату, а остальное выбрасывают?"

   После этих слов каган признал, что принцесса права,  и  отверг  араба
следующими словами, которые приводит в своем сочинении Халеви:
   - Почему христиане и мусульмане, поделившие  между  собой  населенную
часть мира, с чистыми намерениями постом и молитвой, служа каждый своему
Богу, подобно монахам и отшельникам, тем не менее воюют друг против дру-
га и добиваются своего, убивая, уверенные в том, что это самый  набожный
путь, который приводит в непосредственную близость к  Богу?  Они  воюют,
веря в то, что наградой им будет рай и вечное блаженство. Но  нельзя  же
согласиться, что верно и то и другое.
   После этого каган заключил:
   - У твоего халифа много быстрых кораблей под зелеными парусами и вои-
нов, которые жуют обеими сторонами рта. Если мы перейдем в его веру, что
станет с хазарами? Раз уж деваться некуда, лучше нам сблизиться с еврея-
ми, которых изгнали греки, с этими бедняками и скитальцами, которые при-
бились сюда при Китаби, изгнанные из Хорезма. У них столько войска,  что
все оно может поместиться в храме или в  одном  свитке,  заполненном  их
письменами.
   Тут-то каган и обратился к представителю евреев с  вопросом,  что  из
себя представляет его вера. Раби Исаак Сангари отвечал ему, что  хазарам
не нужно переходить ни в какую новую веру. Пусть они остаются в  старой.
Такое мнение всех удивило, и раби объяснил:
   - Вы не хазары. Вы евреи, поэтому вернитесь туда, где ваше  настоящее
место: к живому Богу своих предков.
   После этого раби стал излагать кагану свое учение.  Дни  капали,  как
капают капли дождя, а он все говорил и говорил. Прежде всего  он  назвал
кагану семь вещей, которые были созданы до сотворения мира, -  это  Рай,
Тора, Справедливость, Израиль, Престол славы, Иерусалим  и  Мессия,  сын
Давида. Затем он перечислил самые возвышенные  вещи:  дух  Бога  живого,
воздух из духа, воду из ветра и огонь из воды. Потом объяснил, что такое
три материи, а это; в космосе - воздух, вода и огонь; в  душе  -  грудь,
живот и голова; в году - влага, мороз и жара. И что такое  семь  двойных
согласных - Бет, Гимел, Далет, Каф, Пе, Реш и Тав, а это:  в  космосе  -
Сатурн, Юпитер, Марс, Солнце, Венера, Меркурий и Луна;  в  душе  -  муд-
рость, богатство, власть, жизнь, милость, роды и мир, а в году -  Суббо-
та, четверг, вторник, воскресенье, пятница, среда и понедельник...
   И каган начал понимать тот язык, которым Бог разговаривал с Адамом  в
раю, и сказал: это вино, которое я сейчас цежу,  будут  пить  и  другие,
после меня.
   Долгие разговоры кагана с раби Исааком можно прочитать в книге Иегуды
Халеви о хазарах, обращение же хазар описано там так:
   "После этого хазарский каган, как сказано в истории хазар,  отбыл  со
своим визирем в безлюдные горы на берегу моря, где однажды ночью они по-
пали в пещеру, в которой какие-то евреи праздновали Пасху. Объяснив, кто
они такие, они приняли их веру, там же, в пещере, были обрезаны и,  вер-
нувшись в свою страну, почувствовали страстное желание узнать  еврейский
закон. Тем не менее свое обращение они хранили в тайне до тех пор,  пока
не увидели, что можно рассказать  об  этом  нескольким  своим  ближайшим
друзьям. Когда число посвященных значительно возросло, дело было предано
гласности, и остальным хазарам тоже пришлось принять еврейскую веру. Бы-
ли призваны учителя из разных стран, привезены книги, и началось  изуче-
ние Торы..."
   Действительно, обращение хазар в иудаизм  происходило  в  два  этапа.
Первый этап начался сразу после победы хазар над арабами в 730 году  при
Ардабиле, к югу от Кавказа, когда награбленные средства были  вложены  в
строительство храма по образцу того, что описан в Библии. Тогда, то есть
около 740 года, был принят иудаизм, но, правда,  только  в  его  внешних
проявлениях. Тогдашний хазарский каган Булан призвал раввинов из  других
стран для того, чтобы они помогли распространять среди  хазар  еврейскую
веру. В этом раннем иудаизме хазар участвовали, видимо, и жители  Хорез-
ма, которые оказались в хазарском государстве после того, как в шестиде-
сятые или восьмидесятые годы VIII века было задушено восстание Хурсата и
они бежали оттуда под предводительством раввина.
   Реформу того первоначального иудаизма предпринял приблизительно в 800
году каган Овадия, и заключалась она в том, что по всей стране  началось
строительство синагог и религиозных школ, а хазары начали широко  знако-
миться с Торой, Мишной, Талмудом и еврейским богослужением. То есть тог-
да был введен иудаизм раввинов.
   Решающую роль в этом процессе, как ни странно, сыграли арабы. Главные
фигуры хазарского государства приняли иудаизм в тот момент, когда  влия-
ние ислама упало из-за того, что в арабском халифате произошел  конфликт
между двумя династиями - Омейядов и Аббасидов. Так что утверждение Масу-
ди, что во времена халифа Гаруна Аль-Рашида (786-809 гг.) королем  хазар
стал еврей, соответствует времени реформы иудаизма, предпринятой хазарс-
ким каганом Овадией.



   ХАЗАРСКИЙ ГОРШОК - один из хазарских толкователей  снов,  будучи  еще
учеником в монастыре, получил в подарок глиняный горшок и поставил его у
себя в келье. Вечером он положил в него свой перстень, а когда утром за-
хотел достать его, не смог этого сделать. Он несколько раз засовывал ру-
ку в горшок и никак не мог нащупать дно. Это его очень  удивило,  потому
что горшок был не настолько глубоким, чтобы не  дотянуться  до  дна.  Он
сдвинул его с места, но под горшком увидел только ровный пол, в  котором
не смог обнаружить никакого отверстия, да  и  дно  горшка  снаружи  было
гладким и прочным. Тогда он взял палку и попытался достать до дна  с  ее
помощью, но опять безуспешно, дно как будто убегало от  него.  Тогда  он
подумал: "Где я, там и мой порог", - и обратился к своему учителю  Мока-
дасе Аль-Саферу ? с просьбой объяснить ему, что  это  означает.  Учитель
взял камешек, бросил его в горшок и принялся считать. Когда он  досчитал
до семидесяти, из горшка послышался всплеск, как будто  что-то  упало  в
воду, и учитель сказал:
   - Я мог бы объяснить, что означает твой горшок, но  подумай,  выгодно
ли тебе это. Как только ты это узнаешь, горшок сразу потеряет свою  цен-
ность и для тебя, и для окружающих. Потому что сколько бы он  ни  стоил,
он не может стоить больше, чем все, а стоит мне сказать,  что  он  собой
представляет, он больше уже не будет ни всем остальным, чем он и не  яв-
ляется, ни тем, что он есть сейчас.
   Когда ученик согласился с мнением учителя, тот взял  палку  и  разбил
горшок. Юноша изумленно спросил его, что это значит, зачем он нанес  та-
кой ущерб, на что учитель ему ответил:
   - Ущерб был бы, если бы я разбил его сначала, сообщив,  для  чего  он
нужен. А так, раз ты не знаешь его назначения, ущерба и нет, потому  что
он будет служить тебе так же, как будто по-прежнему цел...
   И действительно, хазарский горшок служит до сих пор, хотя  его  давно
нет.



   ХАЗАРЫ ? - воинственный народ, с седьмого по десятый  век  населявший
Кавказ. У хазар было мощное государство, флот на двух морях -  Черном  и
Каспийском, ветров у них было столько, сколько рыбы в море, три столицы:
летняя, зимняя и военная, а их годы были высоки, как сосны. Они  испове-
довали неизвестную в настоящее время веру,  обожествляли  соль,  а  свои
храмы вытесывали в подземных слоях соли или в соляных скалах на  поверх-
ности земли. Как свидетельствует Халеви ?, иудаизм они приняли в 740 го-
ду, а последний хазарский каган Иосиф даже установил связи с  испанскими
евреями, так как плавал в седьмой день, когда земля проклинает  человека
и когда это проклятие само отгоняет судно от берега. Эти  связи  прерва-
лись после того, как русские в 970 году захватили столицу хазар и  унич-
тожили их государство. После этого часть хазар смешалась с восточноевро-
пейскими евреями, а другие с арабами, турками и греками, так что в  нас-
тоящее время известны лишь небольшие оазисы, которые просуществовали без
языка и веры, но в  самостоятельных  общинах  до  Второй  мировой  войны
(1939) в Восточной и Центральной Европе, а потом исчезли совсем. Еврейс-
кая форма их имени "кузари" (множественное  число:  "кузарим").  Принято
считать, что иудаизм приняли только высшие  круги  хазарского  общества,
дворянство, однако с VII по Х век на Паннонской низменности  существовал
центр иудаизации, который некоторые источники считают хазарским (Челаре-
во ?). Друтмар Аквитанский упоминает приблизительно в 800 году в Вестфа-
лии "gentes Hunorum que ab et gazari vocantur", подчеркивая, что они бы-
ли обрезаны, принадлежали к Моисеевой вере и были очень сильны. У Кинама
в XII веке говорится, что хазары живут по законам Моисея,  но  соблюдают
их не очень последовательно. О евреях-каганах упоминают и  арабские  ис-
точники, уже в Х веке (Ибн Рустах, Иштакхри, Ибн Хаукал).
   Интересные сведения о хазарах содержит документ, называемый хазарской
перепиской. Он сохранился, как минимум, в двух версиях, одна из  которых
более подробна, но она все еще недостаточно изучена. Хранится этот доку-
мент в Оксфорде и представляет собой переписку на еврейском языке  между
королем хазар Иосифом и Хаздай Ибн Шапрутом из захваченной маврами Испа-
нии, который в середине Х века писал хазарскому королю и просил его  от-
ветить на следующие вопросы:

1. Существует ли где-нибудь в мире хазарское государство?
2. Каким образом евреи оказались в государстве хазар?
3. Как произошел переход хазар в иудейскую веру?
4. Где живет король хазар?
5. К какому племени он принадлежит?
6. Какова его роль во время войны?
7. Прерывается ли война на субботний день?
8. Имеются ли у хазарского короля какие-нибудь сведения о возможном конце
света?

   В ответе подробно рассказано о хазарской полемике ?, предшествовавшей
переходу хазар в иудаизм.
   С этой полемикой связан еще один источник, который, правда, не сохра-
нился. В издании Даубманнуса ?, в статье "Хазары", есть ссылка на  сочи-
нение "О хазарских вещах" (видимо, имеется  в  виду  какая-то  латинская
версия) . Из заключительных слов этого сочинения видно, что  в  наиболее
древних его фрагментах речь идет о своего рода справочном материале, ко-
торым пользовался раввин Исаак Сангари ? при подготовке к своей  хазарс-
кой миссии, во время которой он участвовал, в  известной  полемике.  Вот
сохранившиеся отрывки документа:
   О имени "хазары" - хазарское государство называется царством  кагана,
или каганатом, а первоначальное  название  хазарского  царства,  которое
предшествовало каганату и создало его благодаря своим успехам  в  войне,
исчезло. В их собственном государстве хазар неохотно называют этим  име-
нем, а стараются пользоваться каким-либо другим названием, избегая слова
"хазар". В районах, прилегающих к Крыму, где живут и греки, хазар  назы-
вают негреческим населением или греками, не присоединившимися к  христи-
анству. На юге, где есть евреи, их считают нееврейскими группами населе-
ния, а на востоке, где часть народа, населяющего хазарское  государство,
составляют арабы, хазар зовут неисламизированными жителями. Тех  же  ха-
зар, которые приняли одну из чужих  религий  (еврейскую,  греческую  или
арабскую), хазарами больше не называют, а относят их  к  евреям,  грекам
или арабам. При этом в тех редких случаях, когда кто-то из  представите-
лей некоренного населения переходит в хазарскую  веру,  его  по-прежнему
относят к прежней нации и не считают хазаром, он  продолжает  оставаться
тем же, кем был до принятия новой веры, то есть греком, арабом или евре-
ем. Так, недавно один грек вместо того, чтобы сказать о ком-то, что  тот
хазар, выразился следующим образом: "В каганате называют будущими еврея-
ми тех неприсоединившихся к греческой вере, которые  говорят  по-хазарс-
ки". В хазарском государстве можно встретить ученых евреев,  греков  или
арабов, которые очень хорошо знакомы с прошлым хазар, с их книгами и па-
мятниками. Они отзываются о них с похвалой, и их знания весьма подробны,
некоторые из них даже пишут о хазарской истории,  однако  самим  хазарам
это не разрешено, они не имеют  права  рассказывать  и  писать  книги  о
собственном прошлом.
   Хазарский язык - музыкален; стихи, которые мне довелось на  нем  слы-
шать, звучат очень красиво, хотя я их не запомнил. Говорят, что их напи-
сала какая-то хазарская принцесса. В этом языке есть семь родов, то есть
кроме мужского, женского и среднего есть еще род для евнухов, для беспо-
лых женщин (у которых род украл арабский шайтан), для  тех,  кто  меняет
свой пол, будь то мужчины, предпочитающие считаться  женщинами,  или  же
наоборот, а также для прокаженных, которые вместе со своей болезнью при-
обретают и новую особенность речи, которая каждому, кто вступает с  ними
в разговор, сразу же открывает их болезнь. Речь  девочек  отличается  от
речи мальчиков акцентом, так же отличается и речь мужчин от речи женщин.
Мальчиков с детства учат арабскому, еврейскому или греческому, в зависи-
мости от того, с каким из этих народов соседствуют хазары  в  той  части
страны, где живет ребенок. Поэтому в хазарской речи мальчиков можно  ус-
лышать еврейское камеш, холем и шурек, большое, среднее и  малое  "у"  и
среднее "а". Девочки эти языки не учат, поэтому их речь звучит по-друго-
му, она более чистая. Известно, что перед исчезновением из истории како-
го-нибудь народа сначала исчезают его высшие, более культурные  слои,  а
вместе с ними литература; остаются только сборники законов, которые  на-
род знает наизусть. Все это в полной мере относится и к  хазарам.  В  их
столице цены на проповеди на хазарском языке такие, что к ним не подсту-
пишься, а те, что написаны на еврейском, греческом или арабском,  прода-
ются почти даром, а то и просто раздаются бесплатно. Интересно, что  ха-
зары, оказавшись за пределами своего государства, стараются скрыть,  кто
они такие, и скорее пройдут мимо своего соотечественника, не показав ему
своего происхождения, чем признают перед ним,  что  говорят  и  понимают
по-хазарски. В самой стране, в общественной и  административной  сферах,
больше ценят тех, кто обнаруживает плохое знание хазарского языка,  нес-
мотря на то что он является официальным. Поэтому нередко  даже  те,  кто
хорошо знает его, намеренно говорят с ошибками,  иностранным  акц  неес-
тественной интонацией, извлекая из этого очевидную пользу. Даже в  пере-
водчики, например с хазарского на еврейский или с греческого на  хазарс-
кий, берут таких, кто делает ошибки в хазарском языке - иногда по незна-
нию, иногда умышленно.
   Судопроизводство - по хазарским законам за одно и то же  нарушение  в
той части страны, где живут евреи, полагается год-два каторги  на  гале-
рах, в районах с преобладанием арабов - полгода, а там, где больше  гре-
ков, - вообще  никакого  наказания.  В  центральной  же  части  царства,
единственной, называющейся хазарским  округом  (хотя  хазары  составляют
большинство населения во всех округах),  за  это  же  нарушение  следует
смертная казнь.
   Соль и сон - буквы хазарской азбуки, называются именами блюд, в кото-
рых используется соль, цифры носят названия видов соли (хазары различают
семь разновидностей соли). Не стареют только от соленого  взгляда  Бога,
хотя вообще хазары считают, что старость - это результат действия взгля-
дов как своих на собственное тело, так и чужих, потому что взгляды вспа-
рывают и перепахивают тела самыми различными и  убийственными  орудиями,
которые создаются страстями, ненавистью, намерениями и желаниями.
   Хазарская молитва - это плач, потому что слезы принадлежат Богу  -  в
них, как в ракушке с жемчугом на дне, всегда  содержится  немного  соли.
Иногда женщины берут платок и складывают его  во  столько  раз,  сколько
возможно, это тоже считается молитвой. У хазар  также  есть  культ  сна.
Считается, что тот, кто потерял соль, не может заснуть. Этим объясняется
большое внимание, которое в их среде уделяют  сну.  Однако  есть  и  еще
что-то, чего я не мог понять, что-то неуловимое для меня, Хазары  счита-
ют, что люди в воспоминаниях, населяющие прошлое каждого человека, лежат
там как плененные или проклятые, они не могут измениться, не могут  сде-
лать ни одного шага, кроме тех, которые ими уже были сделаны,  не  могут
встретиться ни с кем другим, кроме тех, с кем уже встречались, не  могут
даже постареть. Единственная свобода, которая дана предкам, целым  умер-
шим народам отцов и матерей, живущим в наших воспоминаниях, -  это  вре-
менная передышка в наших снах. Здесь, в снах, эти люди из  воспоминаний,
пусть даже временно, получают "вольную",  расслабляются,  встречаются  с
какими-то новыми людьми, меняют партнеров по ненависти и любви и получа-
ют некое маленькое подобие жизни. Поэтому сон в хазарской вере  занимает
важное место, именно во сне прошлое, заключенное в самое себя,  приобре-
тает немного свободы и новых возможностей.
   Переселения - считается, что старые хазарские  племена  через  каждые
десять поколений становились кочевниками и каждый раз при этом превраща-
лись из военного народа в народ торговый. В одно мгновение  вместо  мас-
терства владения саблей  или  копьем  они  овладевали  умением  оценить,
сколько звенящих дукатов или переливающегося серебра следует спросить за
корабль, дом или пастбище. Есть много сомнений относительно причины это-
го, но наиболее убедительным мне кажется предположение, которое объясня-
ет переселения циклом бесплодия всего народа, наступавшим как раз с  та-
кой периодичностью. Именно поэтому хазары были вынуждены кочевать  -  им
нужно было сохранить себя и восстановить способность к продолжению рода.
И стоило им, трясясь по дорогам, вновь обрести плодовитость, они возвра-
щались на насиженные места и снова брались за копье.
   Религиозные обычаи - хазарский каган не позволяет  смешивать  веру  с
государственными и военными делами. Он говорит: "Если бы  у  сабли  было
два конца, она называлась бы киркой". Это касается не  только  хазарской
веры| но и всех остальных религий - еврейской, греческой  или  арабской.
Но когда едят из одной миски - кто-то наедается, а кто-то  остается  го-
лодным. Ведь и наша, и арабская, и греческая вера пустили корни в других
государствах, у наших соплеменников повсюду есть мощная защита,  это  же
касается и других религий других народов, хазарская же  вера  существует
только в одном государстве, у нее нет защиты и поддержки со стороны, так
что, испытывая такой же нажим, как и другие религии, она страдает гораз-
до больше, в то время как они за счет этого только  усиливаются.  Пример
тому - недавняя попытка кагана сократить монастырские владения в  стране
и отобрать у каждой из представленных в стране Церквей по десять храмов.
Ясно, что больше всего от этого пострадала бы Хазарская церковь,  потому
что у нее и без того гораздо меньше храмов и мест для молитвы, чем у ев-
реев, арабов и греков. И такие вещи можно встретить на каждом шагу.  Еще
один пример - хазарские кладбища буквально прекращают  существование.  В
тех частях страны, где живут греки, например в Крыму, или евреи - в  Та-
матархи, или арабы и персы, которых больше всего вдоль персидской грани-
цы, хазарские кладбища все чаще закрывают, вешают замок на ворота,  зап-
рещают похороны по хазарскому обряду. Поэтому на  дорогах  можно  видеть
много трупов хазар - это люди, которые, почувствовав приближение смерти,
отправились в путь, надеясь добраться до той части страны, где находится
столица государства Итиль и где все еще существуют  хазарские  кладбища.
Душа уже в них еле держится, а впереди дорога. "Наше  прошлое  не  очень
глубоко, - жалуются хазарские священнослужители, видящие все это,- нужно
ждать совершеннолетия нашего народа, нужно ждать, пока накопится  доста-
точный запас прошлого, тогда у нас будет прочное основание для успешного
строительства будущего".
   Интересно, что греки и армяне, живущие в хазарском государстве и при-
надлежащие к одной, христианской, вере, постоянно  ссорятся.  Между  тем
результат этих конфликтов всегда одинаковый, и он свидетельствует об  их
мудрости: после каждого столкновения и греки и армяне требуют  для  себя
отдельных церковных зданий. А так как хазарское государство всегда  дает
на это разрешение, из каждой ссоры они выходят  укрепившимися,  увеличив
число христианских храмов, что, понятно, идет во вред хазарам и их вере.
   Хазарский словарь - охватывает книги толкователей снов,  составляющих
в государстве хазар сильную религиозную секту. Для них этот словарь  яв-
ляется чем-то вроде Священного писания - Библии. "Хазарский словарь" со-
держит, в частности, многие биографии лиц мужского  и  женского  пола  и
представляет собой мозаичный портрет одного существа - мы  называем  его
Адамом Кадмоном. Приведу два отрывка из этого словаря:
   "Истина прозрачна и поэтому незаметна, а ложь мутна, она не пропуска-
ет ни света, ни взгляда. Существует и нечто третье, где  истина  и  ложь
перемешаны, это встречается чаще всего. Одним глазом мы видим сквозь ис-
тину, и этот взгляд теряется в бесконечности навсегда, другим глазом  мы
не видим сквозь ложь ни пяди, и этот взгляд не проникает никуда, он  ос-
тается на земле, с нами. Поэтому по жизни мы ползем на боку. Поэтому ис-
тину нельзя понять столь же непосредственно, как и ложь,  она  познается
только из сравнения истины и лжи. Из сравнения  пробелов  и  букв  нашей
"Книги". Потому что пробелами в "Хазарском словаре" обозначены  прозрач-
ные места божественной истины и имена (Адам Кадмон). А черное на страни-
це - места, где наши взгляды не проникают под поверхность...
   Буквы также можно сравнить с частями одежды. Зимой надеваешь  шерстя-
ные вещи или мех, шарф, теплую шапку и как  следует  подпоясываешься,  а
летом пользуешься льняной одеждой, ходишь без пояса  и  засовываешь  по-
дальше все тяжелое и теплое, а между зимой и летом то что-то прибавляешь
к одежде, то что-то отбрасываешь. Так же происходит и с чтением. В  раз-
ном возрасте содержание книг для любого из нас будет  различным,  потому
что мы по-разному комбинируем одежду. Сначала "Хазарский словарь" кажет-
ся грудой неразобранных букв, имен и псевдонимов (Адама Кадмона). Но  со
временем, одевшись, можно получить от него гораздо больше... А сон - это
пятница того, что наяву называют субботой. И она связана  с  субботой  и
составляет с ней одно целое. Так же следует и далее по порядку делать со
всеми днями (четверг - воскресенью, понедельник - среде  и  так  далее).
Тот, кто умеет читать их вместе, овладеет ими  и  овладеет  частью  тела
(Адама Кадмона) в самом себе..."



   В надежде, что мои слова помогут раби Исхаку, сказал я это, я,  кото-
рого по пятницам зовут Ябел, по воскресеньям - Тубалкаин и лишь по  суб-
ботам - Юбал. Теперь после такой работы я должен отдохнуть,  потому  что
воспоминание - это постоянное обрезание...



   ХАЛЕВИ  ИЕГУДА  (по-арабски:  Абулхасан  Аль-Лави,  младший   Халеви)
(1075-1141) - главный еврейский хронист хазарской полемики  ?,  один  из
троих выдающихся еврейских поэтов Испании. Родился в южной  Кастилии,  в
местечке Тудела, его отец Самуил Халеви дал ему  всестороннее  образова-
ние, лучшее, какое было  возможно  в  мавританской  Кастилии.  "Мудрость
только одна,- записал позже Халеви,- мудрость, распространенная на сферы
космоса, не больше мудрости, содержащейся в  самом  маленьком  животном.
Разница лишь в том, что первую, созданную из чистого и  постоянного  ве-
щества, имеющего много разных видов, может уничтожить только сам Творец,
создавший ее, а животные созданы из вещества, подверженного разным  воз-
действиям, поэтому и мудрость в них подвержена действию жары,  холода  и
всего остального, влияющего на их природу". В  школе  талмудиста  Исаака
Альфаси в Лусене Халеви изучал медицину, арабский и  кастильский  языки.
На арабском он учил философию, которая была под сильным влиянием древних
греков и о которой он записал: "В ней только краски, но  нет  плода,  и,
давая пишу уму, она ничего не дает чувствам". Отсюда  убеждение  Халеви,
что философ никогда не может стать пророком. Халеви, врач по  профессии,
уделял большое внимание литературе и  еврейскому  магическому  преданию.
Свой век он провел, переезжая из одного города Испании  в  другой,  водя
дружбу с поэтами, раввинами и учеными своего  времени.  Он  считал,  что
женские органы - это вывернутые наизнанку мужские и что "Книга"  говорит
об этом же, только иначе: "Мужчина - это Алеф, Мем, Шин; женщина - Алеф,
Шин, Мем. Колесо поворачивается вперед и назад, вверху  ничего  лучшего,
чем радость, внизу ничего худшего, чем несправедливость..." Хорошо  зная
Талмуд, Халеви интересовался происхождением аллитерации имени Бога и дал
современной библейской эгзегетике схемы для источников письмен  "Йод"  и
"Хе". Ему принадлежит изречение: "Гласные - это душа в теле  согласных".
Он отмечал, что время имеет узлы, "сердца лет", которые  своими  ударами
поддерживают ритм времени, пространства и человеческих существ  м  узлам
соответствуют и узловые акты - действия, соответствующие времени. Халеви
полагал, что различия в вещах вытекают из  их  сущности:  "Кто-то  может
спросить: почему я не создан как ангел? С таким же правом и червь мог бы
спросить: почему я не создан как человек?" С тринадцати лет Халеви знал,
что прошлое на корме, будущее на носу, что корабль быстрее реки,  сердце
быстрее корабля, но что двигаются они в разные стороны. Сохранилось око-
ло тысячи стихотворений, принадлежащих, как принято считать, ему, и нес-
колько написанных им писем друзьям, которые ему рекомендовали: тот,  кто
возьмет кусок в рот, не сможет сказать свое имя, кто скажет свое  имя  -
сделает горьким кусок во рту. Из Кастилии Халеви перебрался  в  Кордову,
которая тогда находилась в руках арабов, уже несколько веков проявлявших
интерес к хазарам. Здесь он получил известность как врач, и  здесь  были
написаны многие из его юношеских стихов. Он писал  по-арабски,  оставляя
свое имя в акростихе. "Я море с его бурными волнами", - написал он о се-
бе. "Диван" его стихов был обнаружен в Тунисе, это была рукопись,  кото-
рая позже дополнялась из других источников, В XVIII веке его стихи пере-
водили на немецкий Гердер и Мендельсон. В 1141 году  Халеви  создал  из-
вестное произведение в прозе о хазарах ("Kitab al Khazari").  Эта  книга
на первых же страницах описывает полемику при дворе хазарского кагана ?,
которая развернулась между исламским доктором, христианским философом  и
евреем-раввином по поводу одного сна. В следующих главах передается  бе-
седа только двоих ее участников - раввина и хазарского  кагана,  а  само
произведение становится именно тем, что и значится в его  втором  назва-
нии; "Книга аргументов и доказательств в защиту  еврейской  веры".  Пока
Халеви писал эту книгу, он сделал то же, что и его герой, - решил отпра-
виться из Испании на Восток, чтобы увидеть Иерусалим. "Сердце мое  стре-
мится на Восток, - писал он тогда,- а прикован я  к  крайнему  Западу...
Украшение всех стран, радость мира, о как влечет меня  к  тебе...  пусть
больше нет царства твоего, пусть на месте твоего цели тельного  бальзама
теперь только скорпионы и змеи". Он пустился в путь через Гренаду, Алек-
сандрию, Тир и Дамаск, а змеи оставляли узорные  следы  на  песке  вдоль
всей его дороги, как будто записывая  легенду  о  нем.  Во  время  этого
странствия он написал наиболее зрелые стихотворения, среди них и  знаме-
нитую "Сиониду", которую читают на день святого Абба во всех  синагогах.
И когда до цели путешествия было буквально рукой подать, он погиб. Погиб
при высадке на святой берег  своей  прародины.  Согласно  одному  свиде-
тельству, сарацинские кони растоптали его в тот момент, когда он  увидел
Иерусалим. Он сделал запись о конфликте христианства и  ислама:  "Ни  на
Востоке, ни на Западе нет тихой гавани, где мы могли бы найти мир... по-
бедят ли измаилиты, возьмут ли верх эдомеи (христиане), моя судьба  оди-
накова - страдать". Существует предание, что на могиле Халеви была  над-
пись: "Куда вы подавались, вера, благородство, скромность и мудрость? Мы
лежим под этой плитой, и в могиле мы с  Иегудой  нерасторжимы".  Так  на
примере Иегуды претворилась в жизнь поговорка: "Все пути ведут в  Палес-
тину, и ни один не ведет из нее".
   Свое известнейшее произведение в прозе, посвященное  хазарам,  Халеви
написал по-арабски, и в переводе на еврейский оно было напечатано лишь в
1506 году, затем несколько раз переиздавалось как в арабском  оригинале,
так и в переводах на еврейский Ибн Тибона (1167)  и  Иегуды  Бен  Исаака
Кардинала. Еврейский перевод, опубликованный в Венеции в 1547 и 1594 го-
дах (особенно второе из этих изданий), было значительно  урезано  цензу-
рой, однако благодаря сопровождавшему его комментарию  Иуды  Муската  он
тоже представляет большой интерес. В XVII веке книгу  Халеви  о  хазарах
перевел на латинский Джон Буксторф ?. Благодаря этому латинскому перево-
ду широкие круги европейцев смогли познакомиться с  той  версией  работы
Халеви о хазарах, которая была сокращена цензурой. В этом издании  аргу-
менты еврейского участника хазарской полемики, Исаака Сангари ?,  проти-
вопоставлены доводам анонимных участников со стороны  ислама  и  христи-
анства. Однако в предисловии приводятся слова, якобы принадлежащие Хале-
ви: "Меня часто спрашивают, какие аргументы я мог бы выставить  и  какие
ответы дать тем философам, чье мнение отличается от нашего, и людям дру-
гих вероисповеданий (кроме христиан), а также еретикам,  отступающим  от
иудейской веры, которые есть среди нас. И я вспоминаю, что слышал о мне-
нии и доказательствах известного ученого, имевшего полемику с  хазарским
королем, тем самым, который принял иудаизм четыреста лет назад".  Совер-
шенно ясно, что оговорка, взятая в скобки, "кроме христиан", была встав-
лена позже из-за цензуры, потому что Халеви вопреки ей все же говорит  в
своей книге о христианской вере. Точнее, он говорит о  трех  религиях  -
христианстве, исламе и иудаизме, символизируя их изображением дерева. На
этом дереве, говорит он, ветви с листьями и цветами  представляют  образ
христианства и ислама, корни же символизируют иудаизм.  Затем,  несмотря
на тот факт, что имя христианского участника полемики отсутствует,  сох-
ранился его титул - философ. Этот термин,  "философ",  которым  называют
христианского участника полемики еврейские и христианские (грече сточни-
ки, в сущности, является византийским университетским титулом, и его  не
следует принимать в обычном, общепринятом значении этого слова.
   Латинское издание текста Халеви осуществленное в Базеле Джоном  Букс-
торфом приобрело большую популярность, и издатель в связи с этой  книгой
получил много писем. Даубманнус в своем "Хазарском  словаре"  1691  года
обращает внимание на то, что комментарии к книге Халеви в то время  при-
надлежали, в частности, и одному еврею из Дубровника  по  имени  Самуэль
Коэн ?, а после латинского перевода появились переводы на испанский, не-
мецкий и английский языки. Комментированное издание арабского  оригинала
с параллельным еврейским переводом было осуществлено в 1887 году в Лейп-
циге. Хиршфельд обращает внимание на то, что Халеви, рассуждая о природе
души, использует наряду с другими источниками и один из текстов Ибн Сины
(Авиценны).
   Популярность Халеви возросла настолько, что о  нем  начали  слагаться
легенды. Считается, что у Халеви не было сыновей и сын его  единственной
дочери был назван в честь деда его именем. Русская еврейская  энциклопе-
дия расценивает это как  доказательство  несостоятельности  утверждения,
что на дочери Халеви был женат знаменитый ученый Аврахам Ибн Эзра, пото-
му что сына Эзры звали не Иегуда. Это предание, записанное на идише, на-
ходится в книге "Масех ха Шем" Симона Акибы Бен Иосефа и в  соответствии
с ним получается, что известный грамматик и поэт из Толедо  Аврахам  Бен
Эзра (умер в 1167 году) женился в стране хазар на дочери  Халеви.  Дауб-
маннус приводит следующую легенду об этой женитьбе:

   "Абрахам Бен Эзра жил в маленьком доме на берегу  моря.  Вокруг  дома
росли пахучие растения, и ветры не могли развеять дивные ароматы, а лишь
переносили их как ковры с места на место. Однажды Абрахам Бен Эзра заме-
тил, что запахи изменились. Это случилось потому,  что  он  почувствовал
страх. Этот страх внутри него сначала достиг глубины его  самой  молодой
души, потом спустился в душу среднего возраста, а затем и в третью,  са-
мую старую душу Эзры. Наконец страх стал глубже самой глубокой  души,  и
Бен Эзра больше не мог оставаться в доме. Он  хотел  выйти,  но,  открыв
дверь, увидел, что проем ее затянут сеткой паутины, которая образовалась
за ночь. Паутина была такой же, как и все другие паутины, но только  ры-
жего цвета. Когда он хотел убрать ее, он заметил, что паутина соткана из
прекрасных волос. Тогда он начал искать, чьи это волосы. Он не нашел ни-
какого следа, но в городе встретил чужестранку, которая  шла  вместе  со
своим отцом. У нее были длинные рыжие волосы, но она не обратила на  Бен
Эзру никакого внимания. На следующее утро Бен  Эзра  снова  почувствовал
страх и снова нашел на дверях рыжую сетку паутины. Когда позже в этот же
день он снова встретил рыжеволосую девушку, то  протянул  ей  две  ветки
мирта, усыпанные цветами.
   Она улыбнулась и спросила:
   - Как ты меня нашел?
   - Я сразу заметил, - сказал он, - что во мне живут три страха,  а  не
один.

Важнейшая литература. John Buxtorf, "Praefacio" к базельскому изданию книги
Халеви на латинском языке (Uber Cosri, Basilae, 1660); Lexicon Cosri,
continens colloquium seu disputationem de religions. Regiemonti Borussiac
excudebat typographus Johannes Daubmannus. Anno 1691 (уничтоженное издание);
"Еврейская энциклопедия", Петербург, 1906-1913, тт. 1-16, в томе 1 содержится
большая статья и литература о Халеви; выборочно библиография дана в издании
J. Halevi. The Kuzari (Kitab al Khazari). New York, 1968, pp. 311-313;
новейшее двуязычное издание стихов дает Amo Press, New York, 1973;
Encyclopedia Judaica, Jerusalem, 1971.



   Д-р ШУЛЬЦ ДОРОТА (Краков, род. 1944-...) - славист, профессор универ-
ситета в Иерусалиме; девичья фамилия - Квашневская. Ни  в  бумагах  Кра-
ковского Ягеллонского университета в Польше, который окончила  Квашневс-
кая, ни в документации в связи с присвоением Дороте  Квашневской  ученой
степени доктора Йельского университета США нет сведений о ее происхожде-
нии. Дочь еврейки и поляка, Квашневская родилась в Кракове при  странных
обстоятельствах. Мать оставила ей талисман, принадлежавший когда-то отцу
Дороты Квашневской. Текст на нем был таким: "Сердце мое - моя дочь; в то
время как я равняюсь по звездам, оно равняется по луне и по боли,  кото-
рая ждет на краю всех скоростей..." Квашневской не удалось  узнать,  чьи
это слова. Брат ее матери, Ашкенази Шолем, исчез в 1943  году  во  время
преследований евреев в период немецкой оккупации  Польши,  однако  перед
исчезновением ему удалось спасти сестру. Он, не раздумывая долго, раздо-
был для нее фальшивые документы на имя какой-то польки и женился на ней.
Венчание состоялось в Варшаве, в церкви Святого Фомы, и  считалось,  что
это брак между крещенным евреем и полькой. Он курил вместо табака чай из
мяты, и когда его забрали, сестра, она же и жена,  Анна  Шолем,  которую
продолжали считать полькой и которая носила девичью фамилию какой-то не-
известной ей Анны Закевич, развелась со своим мужем (и  братом,  о  чем,
правда, знала только она сама) и так спасла свою жизнь. Сразу  же  после
этого она опять вышла замуж за некоего вдовца по фамилии Квашневский,  с
глазами в мелких пятнышках, как птичьи яйца; он был безрогим на  язык  и
рогатым в мыслях. От него у Анны был один-единственный ребенок -  Дорота
Квашневская. Закончив отделение славистики, Дорота переехала в США, поз-
же защитила там докторскую диссертацию по проблемам  древних  славянских
литератур, но когда Исаак Шульц, которого она знала еще со  студенческих
лет, уехал в Израиль, присоединилась к нему. В 1967 году во время  изра-
ильско-египетской войны он был ранен, и Дорота в 1968 году вышла за него
замуж, осталась жить в Тель-Авиве и Иерусалиме, чит  с  истории  раннего
христианства у славян, но при этом постоянно посылала письма в Польшу на
свое собственное имя. На конвертах она писала свой старый адрес в Крако-
ве, и эти письма, которые Квашневская, в замужестве Шульц, писала  самой
себе, в Польше, в Кракове, сохранила нераспечатанными ее бывшая  хозяйка
квартиры, надеясь,  что  когда-нибудь  сможет  вручить  их  Квашневской.
Письма эти короткие, кроме одного или двух, и представляют  собой  нечто
вроде дневника д-ра Дороты Шульц в период с 1968 по 1982 год. Связь их с
хазарами состоит в том, что последнее письмо, написанное из следственной
тюрьмы в Царьграде, затрагивает вопрос о  хазарской  полемике  ?  Письма
приводятся в хронологическом порядке.

   1 Тель-Авив, 21 августа 1967
   Дорогая Доротка, у меня здесь такое чувство, что я  ем  скоромное  за
чужой счет, а пощусь за свой. Я знаю, что, пока пишу тебе эти строки, ты
уже стала немного моложе меня, там, в своем Кракове,  в  нашей  комнате,
где всегда пятница и где в нас заталкивали корицу, как будто мы  печеные
яблоки. Если ты когда-нибудь получишь это письмо, то станешь старше меня
в тот момент, когда его прочтешь.
   Исааку лучше, он лежит в прифронтовом госпитале, но быстро  поправля-
ется, и это заметно по его почерку. Он пишет, что видит во сне "краковс-
кую трехдневную тишину, дважды разогревавшуюся, немного  подгоревшую  на
дне". Скоро мы встретимся, и я боюсь этой встречи не  только  из-за  его
раны, о которой еще ничего не знаю, но и потому,  что  все  мы  деревья,
вкопанные в собственную тень.
   Я счастлива, что ты, которая не любит Исаака, осталась там, далеко от
нас. Теперь нам с тобой легче любить друг друга.

   2

Иерусалим, сентябрь 1968
   Доротка, всего несколько строк: запомни раз и навсегда -  ты  работа-
ешь, потому что не умеешь жить. Если бы ты умела жить, то не работала бы
и никакая наука для тебя бы не существовала. Но все учили нас только ра-
ботать, и никто - жить. И вот я не умею. Я шла с собаками по  незнакомой
дороге в высоком лесу. Ветки деревьев смыкались у меня над головой.  Де-
ревья тянулись к своей пище - свету - и при  этом  творили  красоту.  Я,
стремясь к своей пище, умею создавать лишь воспоминания.  Мой  голод  не
сделает меня красивой. Меня с деревьями связывает нечто такое,  что  они
умеют, а я нет, А деревья связывают со мной только мои  собаки,  которые
сегодня вечером любят меня больше, чем обычно. Потому что их голод  ста-
новится гораздо красивее тогда, когда они голодны по деревьям, а  не  по
мне. Где ж здесь твоя наука? В науке для того, чтобы  двигаться  дальше,
достаточно знать последнее слово в своей области. С красотой дело обсто-
ит иначе.
   Исаак вернулся. Когда он одет, его шрамы не видны, он так же  красив,
как и раньше, и похож на пса, который научился петь краковяк.  Он  любит
мою правую грудь больше, чем левую, и мы спим совершенно непристойно...
   У него те самые ноги, которыми он перескакивал через несколько ступе-
нек на Вавеле, и которые он поочередно обнимает вокруг колен, когда  са-
дится. Мое имя он произносит так, как произносили его в начале, до  того
как начали употреблять, и оно еще не стерлось, переходя из уст в уста...
Давай договоримся так - поделим роли: ты там, в Кракове, продолжай зани-
маться наукой, а я буду здесь учиться жить.

   3

Хайфа, март 1971
   Дорогая и не забытая мною Доротея, давно я тебя не видела, и кто зна-
ет, узнала бы. Может, и ты меня больше не узнала бы, может, ты  обо  мне
больше и не думаешь в нашей квартире, где дверные ручки цепляются за ру-
кава. Я вспоминаю польские леса и представляю себе, как ты бежишь  через
вчерашний дождь, капли которого лучше слышны, когда падают не с  нижних,
а с верхних веток. Я вспоминаю тебя девочкой  и  вижу,  как  ты  растешь
быстро, быстрее, чем твои ногти и волосы, а вместе с  тобой,  но  только
еще быстрее, растет в тебе ненависть к нашей матери. Неужели  мы  должны
были ее так ненавидеть? Здешний песок вызывает во мне страстное желание,
но я уже долгое время чувствую себя с Исааком  как-то  странно.  Это  не
связано ни с ним, ни с нашей любовью. Это связано с  чем-то  третьим.  С
его раной. Он читает в постели, я лежу рядом с  ним  в  палатке  и  гашу
свет, когда чувствую, что хочу его. Несколько мгновений он остается  не-
подвижным, продолжает в темноте смотреть в книгу, и я  ощущаю,  как  его
мысли галопом несутся по невидимым строчкам. А потом  он  поворачивается
ко мне. Но стоит нам прикоснуться друг к другу, как я чувствую  страшный
шрам от его раны. Мы занимаемся любовью, а потом лежим, глядя  каждый  в
свои мрак, и несколько вечеров назад я спросила его:
   - Это было ночью?
   - Что? - спросил он, хотя знал, о чем я говорю.
   - Когда тебя ранили.
   - Это было ночью.
   - И ты знаешь чем?
   - Не знаю, но думаю, это был штык.
   Ты, Доротка, молодая и неопытная, может быть, и не сумеешь этого  по-
нять. Птица, охотящаяся на болотах, начинает тонуть, если не  двигается.
Ей приходится поминутно вытаскивать лапку из ила и ставить ее  в  другое
место, шагать дальше и дальше, независимо от того, поймала  она  что-ни-
будь или нет. Так же и с нами, и с нашей любовью.  Нам  приходится  дви-
гаться дальше, остановиться мы не можем, потому что утонем.

   4 Иерусалим, октябрь 1974
   Дорогая Доротка, я читаю о славянах, как они  спускались  к  морям  с
копьем в сапоге. И думаю о том, как меняется  Краков,  осыпанный  новыми
ошибками в правописании и языке, сестрами развития слова. Я думаю о том,
как ты остаешься той же, а я и Исаак все больше меняемся. Я  не  решаюсь
ему сказать. Когда бы мы ни занимались любовью, как бы нам ни было хоро-
шо и что бы мы при этом ни делали, я грудью и животом все время чувствую
след от штыка. Я чувствую его уже заранее, этот след вытягивается  между
мною и Исааком в нашей постели. Неужели возможно, чтобы человек за  один
миг смог расписаться штыком на теле другого человека и навсегда вытатуи-
ровать свой след в чужом мясе? Я постоянно вынуждена ловить  собственную
мысль. Родившись, она еще не моя, она становится моей тогда, когда я  ее
поймаю, если только мне это удается, пока она не улетела. Эта рана похо-
жа на какой-то рот, и стоит нам, Исааку и мне, дотронуться друг до  дру-
га, как к моей груди прикасается этот шрам, похожий на губы, за которыми
нет зубов. Я лежу возле Исаака и смотрю на то место в  темноте,  где  он
спит. Запах клевера заглушает запах конюшни. Я жду, когда он  повернется
- сон становится тонким, когда человек поворачивается, - тогда  я  смогу
его разбудить, и ему не будет жалко, что я помешала ему спать. Есть  сны
бесценные, но есть и другие, как мусор. Я бужу его и спрашиваю:
   - Он был левша?
   - Кажется, да, - отвечает он сонно, но твердо, из чего мне ясно,  что
он знает, о чем я думаю. - Его взяли в плен и утром привели в мою палат-
ку. Он был бородатым, с зелеными глазами и ранен в голову. Его  привели,
чтобы показать мне эту рану. Его ранил я. Прикладом.

   5 Снова Хайфа, сентябрь 1975
   Доротка, ты даже не представляешь, как тебе повезло, что там, у  себя
на Вавеле, не знаешь того ужаса, в котором живу я. Представь себе, что в
постели, когда ты обнимаешь своего мужа, тебя  кусает  и  целует  кто-то
другой. Представь, каково все время, пока ты занимаешься любовью с люби-
мым человеком, чувствовать животом грубый толстый шрам от какой-то раны,
который подобно чужому члену втерся между тобой и твоим  любимым.  Между
Исааком и мной лежит и всегда будет лежать бородатый сарацин с  зелеными
глазами! Он откликается на каждое мое движение раньше Исаака, потому что
он ближе к моему телу, чем тело Исаака. И этот сарацин не выдумка!  Этот
скот - левша, и он больше любит мою левую грудь, чем правую! Какой ужас,
Доротка! Ты не любишь Исаака так, как я, скажи мне,  как  объяснить  ему
все это? Я оставила тебя и Польшу и приехала сюда ради Исаака, и  в  его
объятиях встретила зеленоглазое чудовище, оно просыпается ночью,  кусает
меня беззубым ртом и хочет меня всегда.  Исаак  иногда  заставляет  меня
кончать на этом арабе. Он всегда тут! Он всегда  может...  Наши  стенные
часы, Доротка, этой осенью спешат, а весной они будут отставать...

   6 Октябрь 1978
   Доротея, Исаак по утрам, когда хорошая погода, внимательно изучает  и
оценивает достоинство воздуха. Высчитывает  влажность,  принюхивается  к
ветру, замечает, не холодно ли около полудня. И когда видит, что  настал
благоприятный момент, наполняет легкие особым видом специально подобран-
ного воздуха, а вечером выдыхает этот воздух с новым стихотворением.  Он
говорит, что невозможно всегда сочинять удачные стихи. Стихи - как время
года. Приходят тогда, когда наступили их дни... Дорогая  Доротка,  Исаак
не может упасть, он как паук. Его держит какая-то нить, прикрепленная  к
такому месту, которое известно только ему. А я падаю все чаще. Араб  на-
силует меня в объятиях моего мужа, и я больше уже не знаю, с кем я  нас-
лаждаюсь в своей постели. Из-за этого сарацина муж кажется мне иным, чем
раньше, я теперь вижу и понимаю его по-новому, и это невыносимо. Прошлое
внезапно переменилось: чем больше наступает будущее, тем сильнее изменя-
ется прошлое, оно становится опаснее, оно непредсказуемо, как завтрашний
день, в нем на каждом шагу закрытые двери, из которых все  чаще  выходят
живые звери. И у каждого из них свое имя. У того зверя, который разорвет
Исаака и меня, имя кровожадное  и  длинное.  Представляешь,  Доротка,  я
спросила Исаака, и он мне ответил. Он это имя знал все время. Араба  зо-
вут Абу Кабир Муавия ?. И он уже начал свое дело как-то ночью, в  песке,
недалеко от водопоя. Как и все звери.

   7 Тель-Авив, 1 ноября 1978
   Дорогая, забытая Доротка, ты возвращаешься в мою жизнь, но при  ужас-
ных обстоятельствах. Там, в твоей Польше, среди туманов  таких  тяжелых,
что они тонут в воде, ты и представить не можешь, что  я  тебе  готовлю.
Пишу сейчас из самых эгоистических соображений. Я часто думаю, что  лежу
с широко открытыми глазами в темноте, а на самом деле  в  комнате  горит
свет и Исаак читает, а я  лежу,  закрыв  глаза.  Между  нами  в  постели
по-прежнему этот третий, но я решилась на маленькую хитрость. Это  труд-
но, потому что поле боя ограничено телом Исаака. Уже несколько месяцев я
бегу от губ араба, передвигаюсь по телу моего мужа справа налево. И  вот
когда я уже решила, что выбралась из западни, на  другом  краю  Исаакова
тела налетела на засаду. На еще одни губы араба. За ухом мужа, под воло-
сами, я наткнулась на второй шрам, и мне показалось, что Абу Кабир  Муа-
вия запихал мне в рот свой язык. Ужас! Теперь я действительно в  западне
- если я сбегаю от одних его губ, меня ждут вторые, на другом краю тела.
Что мне думать об Исааке? Я не могу больше ласкать его - от страха,  что
мои губы встретятся с губами сарацина. Вся наша  жизнь  теперь  проходит
под его знаком. Смогла бы ты в таких  условиях  иметь  детей?  Но  самое
страшное случилось позавчера. Один из этих сарацинских поцелуев напомнил
мне поцелуй нашей матери. Сколько лет я не вспоминала ее, и теперь вдруг
она сама напомнила о себе. И как! Пусть не похваляется тот, кто обувает-
ся так же, как тот, кто уже разулся, но как это пережить?
   Я прямо спросила Исаака, жив ли еще египтянин. И что, ты думаешь,  он
ответил? Жив и даже работает в Каире. Его шаги тянутся за ним по  свету,
как плевки. Заклинаю тебя: сделай что-нибудь! Может быть, ты  спасла  бы
меня от этого незваного любовника, если бы отвлекла его похоть на  себя,
ты бы спасла и меня, и Исаака. Запомни это проклятое имя - Абу Кабир Му-
авия, - и давай возьмем себе каждая свое: ты  бери  леворукого  араба  в
свою постель в Кракове, а я попытаюсь сохранить для себя Исаака.

   8 Department of Slavic studies University of Yale, USA October 1980
   Дорогая мисс Квашневская, пишет тебе твоя д-р Шульц. Пишу в  перерыве
между двумя лекциями. У нас с Исааком все в порядке. Уши мои  еще  полны
его засушенных поцелуев. Мы почти помирились, и теперь наши  постели  на
разных континентах. Я много работаю. После почти десятилетнего  перерыва
снова участвую в научных конференциях. И скоро мне опять  предстоит  по-
ездка, на этот раз ближе к тебе. Через два года  в  Царьграде  состоится
научная конференция по вопросам Черноморского побережья. Я готовлю  док-
лад. Ты помнишь профессора Wyke и твою дипломную работу "Жития Кирилла и
Мефодия, славянских просветителей"? Помнишь исследование Дворника, кото-
рым мы тогда пользовались? Сейчас он выпустил второе, дополненное  изда-
ние (1969), и я его буквально проглотила, настолько оно интересно. В мо-
ей работе речь пойдет о хазарской миссии Кирилла ? и Мефодия ?, той  са-
мой, важнейшие сведения о которой - записи самого Кирилла - утеряны. Не-
известный составитель жития Кирилла пишет, что свою аргументацию  в  ха-
зарской пoлeмикe ? Кирилл оставил при дворе кагана в особых книгах,  так
называемых "Хазарских проповедях". "Кто хочет найти эти  проповеди  пол-
ностью, - отмечает биограф Кирилла, - найдет их в книгах Кирилла,  кото-
рые перевел учитель наш и архиепископ Мефодий, брат Константина  Филосо-
фа, поделив их на восемь частей". Просто невероятно,  что  целые  книги,
восемь проповедей Кирилла(Константина Салоникского), христианского  свя-
того и создателя славянской письменности, написанные на греческом и  пе-
реведенные на славянский язык, исчезли без следа! Не потому  ли,  что  в
них было слишком много еретического? Не было ли в них иконоборческой ок-
раски, что было полезно в  полемике,  но  не  соответствовало  догматам,
из-за чего потом их и изъяли из  употребления?  Я  еще  раз  перелистала
Ильинского, всем нам хорошо известный "Обзор систематизированной  библи-
ографии Кирилла и Мефодия" до 1934  года,  а  потом  его  последователей
(Попруженко, Романского, Петковича и т.д.). Снова прочла Мошина. И потом
перечитала всю приведенную там литературу о хазарском вопросе. Но  нигде
нет даже упоминания о том, что "Хаза рские проповеди"  привлекли  чье-то
внимание. Как могло получиться, что все бесследно исчезло?  Этот  вопрос
все оставляют без внимания. А ведь существовал  не  только  оригинальный
греческий текст, но и славянский перевод, из чего можно  сделать  вывод,
что это произведение некоторое время имело очень широкое хождение.  При-
чем не только в хазарской миссии, но и позже;  его  аргументация  должна
была бы использоваться и в славянской миссии братьев из Салоник, и  даже
в полемике со сторонниками "трехъязычия". Иначе зачем бы им было перево-
дить это на славянский язык? Я предполагаю, что на след "Хазарских  про-
поведей" Кирилла можно напасть, если искать методом сопоставления.  Если
систематически пересмотреть исламские и еврейские источники о  хазарской
полемике, наверняка там что-нибудь да всплывет о "Хазарских  проповедях"
Но дело в том, что я не могу сделать это сама, это вообще  не  по  силам
одним славистам, нужно участие и востоковедов, и специалистов по древней
еврейской культуре. Я посмотрела у Dunlop'a (History of Jewish  Khazars,
1954), но и там нет ничего, что могло бы навести на след утраченных "Ха-
зарских проповедей" Константина Философа.
   Видишь, не только ты в своем Ягеллонском университете занимаешься на-
укой, я здесь тоже. Я вернулась к своей специальности, к своей  молодос-
ти, которая по вкусу похожа на фрукты, доставленные пароходом с  другого
берега океана. Я хожу в соломенной шляпе вроде корзинки. В ней можно, не
снимая ее с головы, принести с рынка черешню. Я старею всякий раз, как в
Кракове бьет полночь на романской колокольне, и  просыпаюсь,  когда  над
Вавелем 'раздается звон, возвещающий зарю. Я завидую твоей вечной  моло-
дости. Как поживает Абу Кабир Муавия? Действительно ли, как в моих снах,
у него два копченых сухих уха и хорошо выжатый нос? Спасибо, что ты взя-
ла его на себя. Вероятно, ты уже все знаешь о нем. Представь,  он  занят
делом, весьма близким к тому, чем занимаемся мы с тобой! Мы с ним  рабо-
таем почти в одной области. Он преподает в Каирском университете сравни-
тельную историю религий Ближнего Востока  и  занимается  древнееврейской
историей. Ты с ним мучаешься так же, как и я? Любящая тебя д-р Шудьц.

   9 Иерусалим, январь 1981
   Доротка, произошло невероятное. Вернувшись из Америки, я нашла в  не-
распечатанной почте список участников той самой конференции о  культурах
Черноморского побережья. Ты себе не представляешь, кого я увидела в этом
списке! А может, ты это узнала раньше меня, благодаря своей провидческой
душе, которой не требуется  парикмахерская  завивка?  Араб,  собственной
персоной, тот самый, с зелеными глазами, который изгнал меня из  постели
моего мужа. Он будет на конференции в Царьграде. Однако не хочу  вводить
тебя в заблуждение. Он приедет не для того, чтобы повидаться со мной. Но
я еду в Царьград, чтобы наконец-то его увидеть. Я уже давно  рассчитала,
что наши профессии близки настолько, что достаточно просто участвовать в
научных конференциях, чтобы в конце концов пересеклись и  наши  пути.  В
моей сумке лежит доклад о хазарской миссии Кирилла и Мефодия, а под  ним
- S.&W, модель 36, калибр 38. Спасибо тебе за напрасные попытки взять на
себя д-ра Абу Кабира Муавию. Теперь я беру его на свою душу.  Люби  меня
так же, как ты не любишь Исаака. Сейчас мне это нужнее, чем когда бы  то
ни было. Наш общий отец нам поможет...

   10 Царьград, отель "Кингстон", 1 октября 1982
   Дорогая Доротея, наш общий отец нам поможет, так я  написала  тебе  в
последний раз. Что ты знаешь о нашем общем отце, бедная моя глупышка?  В
твоем возрасте и я ничего не знала, так же как ты сейчас. Но  моя  новая
жизнь дала мне время на раздумья. Знаешь ли ты, кто твой настоящий отец,
детка? Неужели тот самый поляк с бородой, похожей на пук травы,  который
дал тебе фамилию Квашневская и отважился жениться на твоей матери,  Анне
Шолем? Думаю, что нет. Попытайся вспомнить того, кого мы никак не  могли
удержать в памяти. Помнишь некоего Шолема Ашкенази, юношу на  фотографи-
ях, с криво сидящими на носу очками и с другой  их  парой,  торчащей  из
кармана жилетки. Того, который курит вместо табака чай и у которого кра-
сивые волосы налезают на сфотографированные уши. Того, который, как  нам
рассказывали, говорил, что "нас спасет наша мнимая жертва". Помнишь бра-
та и первого мужа нашей матери, Анны Шолем, псевдо-Закевич в девичестве,
Шолем по первому и Квашневскую по второму мужу? И знаешь ли ты, кто  был
первым отцом ее дочерей, твоим  и  моим?  Ну,  вспомнила  наконец  через
столько лет? Твой дядя и брат матери прекрасно мог быть и  нашим  отцом,
не правда ли? А почему, собственно, им не мог быть муж твоей матери? Что
ты думаешь о таком раскладе, дорогая моя? Может быть, госпожа  Шолем  не
имела мужчин до брака и не могла повторно выйти замуж девушкой?  Возмож-
но, поэтому она напоминает о себе таким неожиданным образом, неся с  со-
бой ужас. Как бы то ни было, ее старания не пропали даром,  и  я  думаю,
что моя мать, если и сделала так, была права тысячу раз, и если  я  могу
выбирать, то я выбираю отцом охотнее, чем кого бы то ни было, брата моей
матери. Несчастье, дорогая моя Доротея, несчастье учит нас  читать  нашу
жизнь в обратном направлении...
   Здесь, в Царьграде, я уже кое с кем познакомилась. Мне не хочется ни-
кому показаться странной, и я болтаю со всеми не закрывая рта.  Один  из
моих коллег, приехавший на эту конференцию, - доктор Исайло  Сук  ?.  Он
археолог, медиевист, прекрасно знает арабский, мы говорим с ним  по-анг-
лийски, а шутим по-польски, потому что он знает сербский и считает  себя
молью собственного платья. Его семья уже сто лет переселяет  из  дома  в
дом одну и ту же изразцовую печь, а он считает, что XXI век будет  отли-
чаться от нашего тем, что люди наконец-то  единодушно  восстанут  против
скуки, которая сейчас затопляет их, как грязная вода. Камень скуки,  го-
ворит д-р Сук, мы несем на плечах, подобно Сизифу, на огромный холм. На-
верное, люди будущего соберутся с духом и восстанут  против  этой  чумы,
против скучных школ, скучных книг, против скучной музыки, скучной науки,
скучных встреч, и тогда они исключат тоску из  своей  жизни,  из  своего
труда, как этого и требовал наш праотец Адам. Говорит он это  не  совсем
серьезно, а когда пьет вино, не позволяет доливать в свой бокал,  потому
что, считает он, бокал не кадило, чтобы добавлять в него прежде, чем  он
иссяк. По его учебникам учатся во всем мире, но он  сам  преподавать  по
ним не может. Он вынужден преподавать в университете что-то другое. Иск-
лючительные знания доктора Сука в его области никак не соответствуют его
крайне незначительному научному авторитету. Когда я ему сказала об этом,
он улыбнулся и объяснил мне это так:
   - Дело в том, что вы можете стать великим ученым или великим  скрипа-
чом (а знаете ли вы, что все великие скрипачи, кроме Паганини, были  ев-
реями?) только в том случае, если вас поддержит и встанет за вашей  спи-
ной и за вашими достижениями один из мощных интернационалов современного
мира. Еврейский, исламский или католический. Вы принадлежите к одному из
них. Я же - ни к одному, поэтому я и неизвестен.  Между  моими  пальцами
давно уже проскочили все рыбы.
   - О чем это вы говорите? - спросила я его изумленно.
   - Это парафраз одного хазарского текста, примерно  тысячелетней  дав-
ности. А вы, судя по названию доклада, который  собираетесь  нам  прочи-
тать, хорошо осведомлены о хазарах. Чему же вы тогда удивляетесь? Или вы
никогда не встречали издание Даубманнуса? Должна признаться, что он меня
смутил. Особенно когда упомянул "Хазарский  словарь"  Даубманнуса.  Если
даже такой словарь когда-либо и существовал, ни один его экземпляр, нас-
колько мне известно, не сохранился.
   Дорогая Доротка, я вижу снег в Польше, вижу, как снежинки превращают-
ся в твоих глазах в слезы. Вижу хлеб, насаженный на шест со связкой  лу-
ка, и птиц, которые греются в дыму над домами. Д-р Сук говорит, что вре-
мя приходит с юга и переходит Дунай на месте Траянова моста.  Здесь  нет
снега, и облака похожи на остановившиеся волны, которые выбрасывают  ры-
бу. Д-р Сук обратил мое внимание еще на  одно  обстоятельство.  В  нашем
отеле остановилась чудесная бельгийская семья, их фамилия Ван дёр  Спак.
Семья, какой никогда не было у нас и не будет у меня. Отец, мать и  сын.
Д-р Сук называет их "святое семейство". Каждое утро во время завтрака  я
наблюдаю, как они едят; все они довольно упитаны, а господин Спак, как я
случайно слышала, однажды в шутку сказал: на толстой кошке блоха не  жи-
вет... Он прекрасно играет на инструменте, сделанном  из  панциря  белой
черепахи, а бельгийка занимается живописью. Рисует она, и при этом очень
хорошо, левой рукой, на всем, что ей попадается: на  полотенцах,  стака-
нах, ножах, на перчатках своего сына. Их мальчику года  четыре.  У  него
коротко подстриженные волосы, зовут его Мануил, и он только недавно нау-
чился составлять свои первые фразы. Съев булочку, он  подходит  к  моему
столу и застывает, глядя на меня так, как будто  влюблен.  Глаза  его  в
пятнышках, напоминающих мелкие камешки на тропинке, и он постоянно спра-
шивает меня: "Ты меня узнала?" Я глажу его по голове, словно глажу  пти-
цу, а он целует мне пальцы. Он приносит мне трубку своего отца, похожего
на цадика, и предлагает покурить. Ему нравится все, что красного,  голу-
бого и желтого цвета. И он любит всю еду таких же цветов. Я  ужаснулась,
когда заметила один его физический недостаток - на каждой руке у него по
два больших пальца. Невозможно разобрать, какая рука правая, а какая ле-
вая. Но он еще не понимает, как выглядит, и не прячет от меня свои руки,
хотя родители все время надевают ему перчатки. Не знаю, поверишь ли  ты,
но иногда мне это совсем не мешает и перестает казаться чем-то неестест-
венным.
   Да может ли мне вообще что-то мешать, если сегодня утром за завтраком
я услышала, что на конференцию прибыл и др-р Абу Кабир  Муавия.  "...Мед
источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее; но  последствия  от  нее
горьки, как полынь, остры, как меч  обоюдоострый;  ноги  ее  нисходят  к
смерти, стопы ее достигают преисподней". Так написано в Библии.

   11 Царьград, 8 октября 1982
   Мисс Доротее Квашневской - Краков. Я потрясена твоим эгоизмом и  без-
жалостностью приговора. Ты уничтожила и мою жизнь,  и  жизнь  Исаака.  Я
всегда боялась твоей науки и предчувствовала, что она несет мне зло. На-
деюсь, ты знаешь, что произошло по твоей вине. В то утро я вышла завтра-
кать, твердо решив стрелять в Муавию, как только он появится во внутрен-
нем садике ресторана, где накрывают столики тем, кто живет в этом отеле.
Я ждала, наблюдая, как тени птиц, пролетающих  над  гостиницей,  стреми-
тельно скользят по стене. И тогда  случилось  то,  чего  никоим  образом
нельзя было предусмотреть. Появился человек, и я сразу поняла, кто  это.
Лицо его было темным, как хлеб, волосы с сединой, будто у  него  в  усах
застряли рыбьи кости. Только на виске из шрама рос пучок  диких,  совер-
шенно черных волос, они у него не седеют. Д-р Муавия подошел прямо к мо-
ему столу и попросил разрешения сесть. Он заметно  хромал,  и  один  его
глаз был прищурен, как маленький закрытый рот. Я замерла,  потом,  сунув
руку в сумку, сняла револьвер с предохранителя и оглянулась. В саду кро-
ме нас был только один четырехлетний Мануил; он играл под соседним  сто-
лом. - Разумеется, - сказала я, и человек положил  на  стол  нечто,  что
навсегда изменило мою жизнь. Это была стопка бумаг.
   - Я знаю тему вашего доклада, - сказал он садясь, - и  поэтому  хотел
проконсультироваться по одному вопросу, связанному с ней.
   Мы говорили по-английски, у него немного стучали зубы, ему  было  хо-
лоднее, чем мне, губы его тряслись, но он ничего не делал,  чтобы  унять
дрожь. Он грел пальцы о свою трубку и вдувал дым в  рукава.  Вопрос  его
касался "Хазарских проповедей" Кирилла и Мефодия.
   - Я просмотрел, - сказал он, - всю литературу,  которая  относится  к
"Хазарским проповедям", и нигде не нашел никакого упоминания о том,  что
эти тексты дошли до наших дней. Однако отрывки из "Хазарских проповедей"
Кирилла сохранились и даже были напечатаны несколько сотен лет назад,  и
мне представляется невероятным, что никто об этом не знает.
   Я была потрясена. То, что утверждает этот  человек,  могло  бы  стать
крупнейшим открытием в моей области - славистике - за все время  ее  су-
ществования. Если это действительно так.
   - Почему вы так думаете? - спросила я его, пораженная, и почему-то не
очень уверенно изложила ему свое мнение по этому вопросу.  -  "Хазарские
проповеди" Кирилла, - сказала я, - науке не известны, о них лишь  упоми-
нается в житии Кирилла, откуда мы и знаем, что они существовали.  О  ка-
кой-то сохранившейся рукописи или же об опубликованном тексте этих  про-
поведей смешно говорить.
   - Это-то я и хотел проверить, - проговорил д-р Муавия, - но с настоя-
щего момента не только мне будет известно, что верно  совершенно  обрат-
ное...
   И он протянул мне те самые бумаги - ксерокопии,- которые лежали перед
ним. В этот момент я могла нажать на гашетку. Вряд ли  мне  представился
бы более удобный случай - в саду был всего один свидетель, да и тот  ре-
бенок. Но все получилось иначе. Я протянула руку и взяла эти так  взвол-
новавшие меня бумаги, копии которых приложены  к  этому  письму.  Когда,
вместо того чтобы стрелять,  я  брала  их,  мой  взгляд  остановился  на
пальцах сарацина с ногтями, напоминавшими скорлупу лесных  орехов,  и  я
вспомнила о том дереве, которое Халеви упоминает в книгах о  хазарах.  Я
подумала, что каждый из нас представляет собой такое дерево: чем выше мы
поднимаемся наверх, к небу - сквозь ветры и дожди - к Богу,  тем  глубже
должны наши корни уходить в мрак, грязь и подземные воды, вниз, к аду. С
такими мыслями читала я страницы, которые дал мне зеленоглазый  сарацин.
Их содержание изумило меня, и я недоверчиво спросила, как они к нему по-
пали.
   - Важно вовсе не то, как они ко мне попали. В XII веке они  оказались
в руках вашего соплеменника, поэта Иуды Халеви, он внес их в свой  трак-
тат о хазарах. Описывая известную полемику, он привел слова  ее  христи-
анского участника, называя его "философом", то есть так же, как это лицо
называет и автор жития Кирилла в связи с той же полемикой.  Таким  обра-
зом, имя Кирилла в этом еврейском источнике не названо, как и имя арабс-
кого участника спора, приводится только звание христианина -  "философ",
а в этом и состоит причина того, что до сих пор никто не искал текст Ки-
рилла в хазарской хронике Иуды Халеви. Я смотрела на д-ра Муавию, и  мне
казалось, что он не имеет никакого отношения к тому раненому человеку  с
зелеными глазами, который несколько мгновений назад сел за мой стол. Все
было настолько убедительно и ясно, так соответствовало уже известным на-
уке фактам, что просто удивительно, почему раньше никому не пришло в го-
лову искать этот текст таким способом.
   - Здесь имеется одна неувязка,- сказала  я  наконец  д-ру  Муавии,  -
текст Халеви относится к VIII веку, а хазарская миссия  Кирилла  была  в
девятом столетии: в 861 году.
   - Тот, кто знает истинный путь, может идти и в обход!  -  заметил  на
это Муавия. - Нас интересуют не даты, а то, были ли  у  Халеви,  который
жил позже Кирилла, под рукой его "Хазарские проповеди", когда  он  писал
свою книгу о хазарах. И использовал ли он их в этой книге, там, где при-
водит слова христианского участника хазарской полемики. Скажу  сразу,  у
Халеви в словах христианского мудреца есть несомненные совпадения с теми
аргументами Кирилла, которые дошли до нас. Мне известно, что вы  перево-
дили на английский житие Кирилла, и, конечно, вы сможете без  труда  уз-
нать отдельные фрагменты. Послушайте меня и скажите, чей, например,  это
текст, в котором говорится о том, что человек занимает  место  посредине
между ангелами и животными...
   Разумеется, я тут же вспомнила это место  и  процитировала  его  наи-
зусть:
   - "Бог, создавший свет, создал человека  между  ангелом  и  животным,
речью и разумом отделив его от животных, а гневом и похотью от  ангелов,
и через эти свойства он приближается или к высшим, или к низшим".  Это,-
заметила я,- часть жития об агарянской миссии Кирилла.
   - Совершенно верно, но точно это же мы встречаем и в пятой части кни-
ги Халеви, где он полемизирует с Философом. Есть  и  другие  совпадения.
Самое же важное то, что в самой речи, которую в хазарской полемике Хале-
ви приписывает христианскому ученому, рассматриваются  вопросы,  которые
Кирилл, как видно из жития, как раз и обсуждал. В обоих текстах говорит-
ся о Святой Троице и законах, существовавших до Моисея,  о  запретах  на
некоторые виды мяса и, наконец, о врачах, которые лечат  противно  тому,
как нужно. Приводится тот же аргумент, что  душа  сильнее  всего  тогда,
когда тело самое слабое (около пятидесятого года жизни) и т.д.  Наконец,
хазарский каган упрекает арабского и еврейского  участников  полемики  -
все это согласно Халеви, - что их книги откровений (Коран и Тора)  напи-
саны на языках, ничего не значащих для хазар, индусов и других  народов,
которые их не понимают. Это один  из  существенных  аргументов,  который
приводится и в житии Кирилла, когда речь идет о борьбе против  сторонни-
ков трехъязычия (то есть тех, кто  считал  языками  богослужения  только
греческий, древнееврейский и латинский), так что ясно, что в этом вопро-
се каган был под влиянием христианского участника  полемики  и  выдвигал
доводы, о которых мы и от другой  стороны  знаем,  что  они  принадлежат
действительно Кириллу. Халеви это только пересказал.
   Наконец, нужно обратить внимание еще на два  обстоятельства.  Во-пер-
вых, мы не знаем всего, что содержалось в потерянных "Хазарских пропове-
дях" Константина Салоникского (Кирилла), и не знаем, что из этого  восп-
роизведено в тексте Халеви. Значит, можно предположить, что такого мате-
риала имеется больше, чем я здесь привел. Второе: целостность текста Ха-
леви, именно в той его части, которая относится к христианскому участни-
ку полемики, серьезно нарушена. Эта часть не сохранилась в арабском  ис-
точнике, она имеется только в появившемся позже еврейском переводе, в то
время как напечатанные издания Халеви, особенно те, которые относятся  к
XVI веку, подвергались, как известно, цензуре христианской церкви.
   Короче говоря, книга Халеви о хазарах донесла до нас - хотя мы сегод-
ня не знаем, в каком объеме,- часть "Хазарской проповеди" Кирилла. Впро-
чем, здесь, в Царьграде,- закончил  д-р  Муавия,-  в  конференции  будет
участвовать и д-р Исайло Сук, который хорошо говорит по-арабски и  зани-
мается исламскими источниками о хазарской полемике. Он мне сказал, что у
него имеется хазарский словарь XVII века, который издал  некий  Даубман-
нус, и из этого словаря видно, что Халеви использовал "Хазарские  пропо-
веди" Кирилла. Я пришел попросить вас поговорить с д-ром Суком. Со  мной
он вряд ли согласится иметь дела. Его интересуют  только  арабы,  жившие
тысячу лет назад или раньше. Для остальных у него нет времени. Не  помо-
жете ли вы мне войти в контакт с д-ром Суком и прояснить эту проблему...



   Так закончил свой рассказ д-р Абу Кабир Муавия, и в моем мозгу  мгно-
венно связались все нити. Когда забываешь, в каком направлении  истекает
время, определить это помогает любовь. Из  нее  время  всегда  вытекает.
Спустя столько лет опять охватила меня твоя проклятая страсть к науке, и
я предала Исаака. Вместо того чтобы выстрелить, я побежала  искать  д-ра
Сука, оставив свои бумаги и под ними оружие. У входа не было  никого  из
прислуги, на кухне кто-то обмакивал кусок хлеба в огонь и ел его. Я уви-
дела Ван дёр Спака, который выходил из комнаты, и поняла, что это комна-
та д-ра Сука. Я постучала, но никто не отозвался. Где-то у меня за  спи-
ной часто капали шаги, а между ними я чувствовала жар женского  тела.  Я
постучала опять, и тогда от моего стука дверь слегка  приоткрылась.  Она
не была закрыта на ключ. Сначала я увидела только ночной столик и на нем
блюдечко, в котором лежали яйцо и ключ. Открыв дверь шире, я вскрикнула.
Д-р Сук лежал в постели, задушенный подушкой.  Он  лежал,  закусив  усы,
будто спеша навстречу ветру. Я с криком бросилась бежать, и тут из  сада
послышался выстрел. Выстрел был один, но я слышала его каждым  ухом  от-
дельно. Я сразу же узнала звук своего револьвера. Влетев в сад, я увиде-
ла, что д-р Муавия лежит на дорожке с простреленной головой... За сосед-
ним столиком ребенок в перчатках пил свой шоколад, будто ничего не прои-
зошло... Больше никого в саду не было.
   Меня сразу же арестовали. "Смит-Вессон", на  котором  найдены  только
мои отпечатки пальцев, приложен в качестве  улики,  и  меня  обвиняют  в
преднамеренном убийстве д-ра Абу Кабира Муавии. Это письмо я  пишу  тебе
из следственной тюрьмы и все еще ничего не могу понять. Источник сладкой
воды в устах своих ношу и меч  обоюдоострый...  Кто  убил  д-ра  Муавию?
Представляешь, обвинение гласит: еврейка убила араба из мести! Весь  ис-
ламский интернационал, вся египетская и турецкая общественность  восста-
нут против меня. "Поразит перед тобою Господь врагов  твоих,  восстающих
против тебя; одним путем они выступят против тебя, а семью путями  побе-
гут от тебя". Как доказать, что ты не сделал того, что действительно со-
бирался сделать? Нужно найти жестокую ложь, ложь страшную и сильную, как
отец дождя, чтобы доказать истину. Рога вместо глаз нужны тому, кто  хо-
чет выдумать такую ложь. Если найду ее, останусь жить и заберу  тебя  из
Кракова к себе в Израиль, опять вернусь к наукам нашей молодости. Спасет
нас наша мнимая жертва - так говорил один из двух наших отцов... Как тя-
жело выдержать милость Его, а тем более гнев.

   Р. S. Посылаю тебе фрагмент, относящийся к Философу, из книги  Халеви
о хазарах (Liber Cosri), д-р Муавия уверен, что  он  представляет  собой
часть утраченных "Хазарских проповедей"  Константина  Философа,  святого
Кирилла.


APPENDIX I

ОТЕЦ ТЕОКТИСТ НИКОЛЬСКИ,
СОСТАВИТЕЛЬ ПЕРВОГО ИЗДАНИЯ "ХАЗАРСКОГО СЛОВАРЯ" 



   Свою предсмертную исповедь Печскому патриарху Арсению III  Чарноевичу
отец Теоктист Никольски писал кириллической скорописью порохом,  смешан-
ным со смолой, в полном мраке на постоялом дворе где-то в  Польше,  пока
хозяйка бранилась и проклинала его из-за закрытой двери.
   - Вы знаете, Ваша Святость, - писал Теоктист патриарху, - что я осуж-
ден на хорошую память, которую мое будущее непрестанно пополняет, а  мое
прошлое нисколько не опустошает. Я родился в 1641  году  в  монастырском
посаде при монастыре Св. Иоанна в день  святого  Спиридона,  покровителя
гончаров, в семье, где на всех столах всегда стояли миски с двумя ручка-
ми, а в них пища для души и пища для сердца. Так же как и мой брат  даже
во сне продолжает сжимать в руке деревянную ложку, я продолжаю держать в
памяти все глаза, какие только видели меня с момента моего появления  на
свет. Как только я заметил, что положение облаков над Овчаргорой  повто-
ряется каждые пять лет, и стал узнавать облака, которые уже раз видел  и
которые раз в пять лет возвращаются на прежнее место на небе, меня обуял
страх, и я решил скрывать свой недостаток, потому что понимал, что такая
память дана мне в наказание. Тем временем я выучил турецкий по  надписям
на царьградских деньгах, еврейский - от торговцев из Дубровника,  а  чи-
тать научился по иконам. Хранить в голове все,  что  я  запоминал,  меня
заставляло нечто вроде жажды, но это была не жажда воды, потому что вода
ее не утоляла, а какая-то другая жажда, которую утоляет только голод. Но
я бесплодно, как овца, ищущая прожилки соли в каменных глыбах на пастби-
щах, пытался отыскать, что же это за голод, который может спасти меня от
жажды. Я боялся памяти, я знал, что наши воспоминания и  наша  память  -
это плавучая ледяная гора. Мы видим только проплывающую верхушку, а  ог-
ромная подводная масса минует нас, невидимая и недостижимая. Ее  неизме-
римую тяжесть мы не чувствуем только потому, что она, как в воду, погру-
жена во время. Однако, если мы по невнимательности окажемся на ее пути -
то напоремся на собственное прошлое и  станем  жертвой  кораблекрушения.
Поэтому я никогда даже не дотронулся до того изобилия, которое  валилось
на меня как снег в Мораву. И тогда, к моему испугу, случилось  так,  что
память меня предала, правда всего лишь на мгновение. Сначала я был прос-
то счастлив, но потом горько покаялся, увидев,
   это ведет. А дело было так.
   На восемнадцатом году отец отдал меня в монастырь Св. Иоанна и сказал
на прощание: пока постишься, не бери в рот ни слова, чтобы если не  уши,
то хоть рот очистить от слов. Потому что слова приходят не из  головы  и
не из души, а из мира, с липких языков и из смердящих  ртов,  они  давно
обглоданы, обкусаны и засалены от постоянного пережевывания.  Они  давно
потеряли свой вид, бесчисленные рты перетирают их своими зубами... Мона-
хи из Св. Иоанна приняли меня, сказали, что в моей тесной  душе  слишком
много костей, и посадили переписывать книги. Я  сидел  в  келье,  полной
книг с черными ленточками, заложенными в тех местах, на  которых  смерть
прервала труд моих предшественников, и работал. Тогда я и услышал, что в
ближайшем от нас монастыре Св. Николая появился новый каллиграф.
   Тропинка до св. Николая идет вдоль  самой  Моравы,  между  обрывистым
брегом и водой. Это единственный путь до монастыря,  поэтому  пока  туда
попадешь, всегда испачкаешь в грязи и замочишь один сапог или одну  пару
копыт. Именно по грязному сапогу монахи узнают, откуда в монастырь  при-
шел случайный гость: с моря или от Рудника, шлепал ли он по воде с запа-
да, вниз по Мораве, - правой ногой или с востока, вверх по течению,- ле-
вой. В 1661 году, в воскресенье, на день святого Фомы, разнеслась весть,
что пришел в монастырь Св. Николая с мокрым и грязным левым сапогом  че-
ловек, статный и красивый - глаза размером с яйцо, борода такая, что це-
лый вечер гореть может, а волосы, как драная шапка, надвинуты на  глаза.
Звали этого человека Никон Севаст ?. И очень скоро он стал  в  монастыре
протокаллиграфом, потому что еще раньше  приобрел  где-то  большое  мас-
терство. Он принадлежал к оружейникам, но его занятие было совсем  безо-
бидным: разрисовывать знамена, мишени для стрелков, щиты, и все его кар-
тины были обречены стать жертвой пули, стрелы или сабли. Он говорил, что
останется в монастыре не очень долго, потому что вообще-то  его  цель  -
Царьград.
   В день святого Кириака Отшельника задули три ветра, всегда  дующие  в
бабье лето и уносящие каждый своих птиц - один скворцов, второй  послед-
них ласточек, а третий кобчиков; перемешались холодные и теплые  запахи,
и в наш монастырь пришел слух, что новый каллиграф у св. Николая написал
такую икону, что все ущелье спешит на нее  посмотреть.  Отправился  и  я
взглянуть, как на иконе в монастыре Святого Николая  Господь-Севастокра-
тор держит младенца Иисуса на руках. Вошел я вместе с другими  и  хорошо
рассмотрел, что было на этой иконе. После, во время трапезы,  рассмотрел
я и Никона Севаста, красивое лицо которого, хоть я и видел его  впервые,
напоминало мне кого-то, кого я хорошо знаю, однако никак не могу  вспом-
нить кого. Не было такого среди лиц в моих воспоминаниях - все они разом
лежали передо мной как брошенные на стол карты, не было его  и  в  снах,
где они лежали как перевернутые карты, любую из которых я мог по  своему
желанию открыть. Такого лица не было нигде.
   Откуда-то с гор слышались удары топора по буку - в это время года ру-
били только бук и вяз, но вяз под топором звенит другим голосом. Я прек-
расно помнил эти звуки с того первого вечера, как  услыхал  их  впервые,
более десяти лет назад во время метели,  я  помнил  давно  уже  погибших
птиц, пробивавшихся через эту метель и тяжело падавших в мокрый снег, но
я, хоть убей, никак не мог вспомнить, что  я  увидел  на  лице,  которое
рассматривал только что. Не мог вспомнить ни одной черты лица Никона, ни
одного цвета, не помнил даже того, была ли у него борода. Это был первый
и единственный раз, когда память предала меня. И это было столь исключи-
тельно и невероятно, что объяснение нашлось быстро и  легко.  Объяснение
могло быть только одно: нельзя запомнить то, что не от этого  мира,  оно
не откладывается в памяти ни на миг. Уходя, я отыскал взглядом Никона  и
со страхом посмотрел ему прямо в рот, боясь, что он откусит мой  взгляд.
А он это действительно сделал, у него даже  слегка  щелкнули  зубы,  как
будто он отхватил кусок. И с отгрызенным взглядом я вернулся в монастырь
Святого Иоанна.
   Я по-прежнему переписывал книги, но как-то раз  почувствовал,  что  в
моей слюне больше слов, чем у того, кто их пишет, С тех пор я стал к то-
му, что переписываю, прибавлять слово-другое, а иногда  и  целые  фразы.
Был вторник, и первые собственные слова на вкус казались мне  кислыми  и
твердыми, но с каждым днем, по мере того как наступала осень, они, будто
плоды, все больше созревали, и становились все сочнее, вкуснее и  слаще,
наполнялись содержанием, которое было не только приятно, но и давало си-
лу. На седьмой вечер, в страхе, что мои плоды могут перезреть, упасть  и
сгнить, я добавил к житию святой Петки целую страницу, которой  не  было
ни в одном из переписывавшихся мною изводов. Монахи не только не обнару-
жили мое бесчинство и не вывели меня на чистую воду, но, напротив, стали
чаще просить меня переписывать им, и книги с моими собственными добавле-
ниями имели у них гораздо больший успех, чем книги других  переписчиков,
которых в Овчарском ущелье было немало. Это меня окрылило, и я решил се-
бя не ограничивать. Теперь я уже не только добавлял целые истории к  жи-
тиям, но даже начал выдумывать новых пустынников, новые  чудеса,  а  мои
книги стали стоить гораздо дороже, чем те, с которых я их якобы  перепи-
сывал. Мало-помалу я почувствовал, что  в  моей  чернильнице  скрывается
страшная сила, которую я могу по собственной воле выпускать на  свет.  И
тогда же пришел к выводу: каждый пишущий всего лишь в двух строках  безо
всякого труда может убить своего героя. Для того же, чтобы убить читате-
ля, то есть существо из плоти и крови, достаточно превратить его в  пер-
сонаж книги, в героя жития. А дальше уж дело нехитрое...
   В то время в монастыре Сретенья жил молодой монах по имени Лонгин. Он
был отшельником и чувствовал себя лебедем,  который,  расправив  крылья,
ждет порыва ветра, чтобы заскользить по воде. У самого Адама, крестивше-
го дни, не было такого чистого слуха, как у него. А глаза его  были  как
те осы, которые переносят святую заразу. Один глаз мужской, другой женс-
кий, но в каждом по жалу. И он видел добро также зорко, как ястреб  цып-
ленка. Он часто повторял: "Каждый из нас легко мог бы выбрать  в  пример
кого-то лучшего, чем он сам; так дух сотворил бы от земли до неба  подо-
бие лестницы Иакова, и все оказалось бы связано и приведено в равновесие
легко и радостно, потому что нетрудно следовать за кем-то, кто лучше те-
бя, и слушаться его. Все зло происходит оттого, что  на  этом  свете  мы
постоянно оказываемся перед искушением слушать и брать в пример тех, кто
хуже нас..." Когда он заказал мне переписать для него житие святого Пет-
ра Коришского, который на пятый день поста узрел нестареющий свет, стоял
сумрак, и птицы черными молниями падали в свои гнезда  среди  ветвей.  С
такой же стремительностью взлетали мои мысли, и  я  чувствовал,  что  не
имею сил противостоять ощущению пробуждающейся во мне силы. Я сел  пере-
писывать житие святого Петра Коришского и, дойдя до того места, где  го-
ворилось о длительности поста, вместо пяти дней написал  пятьдесят  и  в
таком виде отдал переписанную книгу молодому монаху. Он взял ее с песней
на устах, прочитал в тот же вечер, а на следующий день по ущелью  прошел
слух, что монах Лонгин начал великий пост.
   Пятьдесят один день спустя, когда Лонгина похоронили в монастыре Бла-
говещения, прямо под самой горой, я решил больше никогда не брать перо в
руки. С ужасом смотрел я в чернильницу и думал: слишком много  костей  в
тесной душе. И решил искупить свой грех. Пошел утром к игумену и  попро-
сил направить меня в скрипторий монастыря Св. Николая помощником  прото-
каллиграфа Никона Севаста. Игумен согласился, и когда  я  там  появился,
Никон привел меня в келью, где он работал, и где пахло семенами тыквы  и
шалфеем, который, по мнению монахов, умеет  молиться.  Монахи  на  четы-
ре-пять дней брали из других монастырей или у странствующих торговцев  с
Украины книги, которых не было в их монастыре, и  давали  мне,  чтобы  я
быстро заучивал их на память. Потом книги возвращали назад, хозяевам,  а
я месяцами изо дня в день диктовал выученный  текст,  который  записывал
своим пером протокаллиграф Никон, Он чинил перья  и  рассказывал  мне  о
красках: одна только зеленая не была растительного происхождения, ее по-
лучали из железа, все остальные он цедил  из  растений  и  разноцветными
буквами украшал книги, которые мы писали. Так я зашагал в паре  с  Нико-
ном, как мужские дни в неделе. Он был левша и работал левой рукой, скры-
вая от правой, что делает. Писали мы целыми днями, а когда работы не бы-
ло, Никон расписывал монастырские стены, однако это он вскоре забросил и
целиком посвятил себя книгам. Так мы спускались в свою жизнь - медленно,
ночь за ночью, годами.
   В 1683 году, на святого Евстратия Сербского, такой мороз вышел  сеять
свое просо, что собак брали с собой в постель, а сапоги и зубы потреска-
лись от стужи. Галки на лету замерзали в зеленом небе и  падали  камнем,
оставляя высоко в воздухе свой крик. Язык ощущал лед губ, не чувствовав-
ших больше языка. С другого берега застывшей во льду Моравы завыли  вет-
ры, а вдоль ее русла из-под ледяной корки торчал, как серебряная щетина,
заиндевевший камыш. Плакучие ивы стояли в клетках из обледеневших веток,
вмерзших в реку. Сквозь мглу виднелись застывшие почти  на  одном  месте
одинокие вороны, с трудом вытаскивающие крылья  из  белой  гущи  соленой
влаги. А в высоте, над холмами, между 1 которыми лежал мороз, по  недос-
тупному взгляду пространству неслись, прощаясь со всем этим, мысли - Ни-
кона и мои,- беспорядочные, как быстрые летние облака, и с ними  улетали
и все наши воспоминания, тягучие, как зимние болезни. А затем, в  марте,
на Крестопоклонное воскресенье, опустили мы в котел  с  кипящей  фасолью
горшочек ракии, разогрели ее, выпили, поели и навсегда  покинули  монас-
тырь Св. Николая. На Белград мы свалились вместе с первым и последним  в
том году снегом, отстояли службу по белградским первомученикам Стратони-
ку, Донату и Хермилу и начали новую жизнь.
   Мы стали бродячими писарями, и наши перья и чернильницы путешествова-
ли через воды и границы государств. Для церквей мы теперь почти не рабо-
тали, а переписывали книги на разных языках. Теперь  мы  делали  это  не
только для мужчин, но и для женщин, ведь мужские и  женские  истории  не
могут заканчиваться одинаково. За нашей спиной оставались реки и равнины
(имена которых мы уносили с собой), смердящие взгляды, кольца с ключами,
висящие в ушах, дороги, засыпанные  соломой,  связанной  узлом  птичьими
клювами, дымящиеся деревянные ложки и вилки, сделанные из ложек, а в Ду-
хов вторник тысяча шестьсот восемьдесят четвертого года вошли мы в  сто-
лицу империи - Вену. Большой колокол на церкви Святого Стефана  Венского
начал отсчитывать нам часы, мелкие - торопливо, будто роняя с башни  но-
жи, а крупные - торжественно, как будто ночь  вокруг  храма  приносит  и
кладет яйца. А когда мы вошли в полумрак под этой  башней,  над  звонким
каменным полом спустились на длинных нитях полиелеи, похожие на  зажжен-
ных пауков, а вокруг них поднимался запах воска и,  устремляясь  наверх,
принимал форму церкви, облекаясь камнем стен, как тело одеянием. Не было
видно ничего, однако чем выше поднимался взгляд к вершине башни, тем гу-
ще становилась тьма, так что можно было ожидать, что там, в этой  густо-
те, на самом верху, в любой момент может прерваться нить, на которой  на
дне церкви висит свет... Здесь мы нашли новую работу и узнали нашего но-
вого хозяина, господина Аврама из благородного рода Бранковичей ?, чело-
века, который умеет водить пером и церкви строит саблей. О нем  я  скажу
только одно или два слова, потому что боялись мы его так же, как и люби-
ли.
   Люди считали, что Бранкович водится с нечистой силой, что в молодости
он сорок дней не умывался, наступил черту в ужин и превратился в  колду-
на. На каждом плече выросло у него по хвосту волос, он стал ясновидящим,
в марте его одолевала сонливость, всегда и во всем ему сопутствовал  ус-
пех, он был способен на многое, причем не только телом, но и духом,  ко-
торый, пока его тело спало, парил подобно стае голубей,  вызывал  ветер,
гнал облака, приносил и уносил град и бился с  заморскими  колдунами  за
урожай и скотину, молоко и хлеб, не давая им завладеть богатствами свое-
го края. Поэтому люди верят, что Бранкович встречается иногда с  ангела-
ми, и говорят о нем: "Там, где меньше колдунов, там  и  меньше  хлебов".
Рассказывают, что он принадлежал к колдунам второй ложи, вместе  с  ска-
дарскими визирями и плавогусиньскими бегами, и в одной стычке с колдуна-
ми из Требинья  одолел  требиньского  пашу  Мустай-бега  Сабляка  ?,  из
третьей ложи. В этом бою, где как оружие использовались песок,  перья  и
ушата, Бранкович был ранен в ногу и после этого взял себе вороного  коня
- султана всех коней, который ржал во сне и тоже был колдуном,  так  что
хромоногий Бранкович во время сражений скакал верхом на душе своего  ко-
ня, превращенной в соломинку. Кроме того говорили, что в Царьграде он во
всем покаялся на исповеди и после этого перестал быть колдуном, так  что
теперь скотина в Трансильвании больше не пятилась, когда он проходил ми-
мо стада. Вот такой человек, который спит так крепко, что  нужно  сторо-
жить, как бы кто не перевернул его головой в ту сторону, где ноги, после
чего можно и не проснуться, такой человек, принадлежащий к тем,  кого  в
могилу кладут вниз животом и любят и после смерти, такой  человек  нанял
нас писарями и привел в принадлежавшую ему и  его  дяде,  графу  Георгию
Бранковичу, библиотеку. И мы потерялись среди книг, как на улице с  мас-
сой ответвляющихся тупиков и поворачивающих лестниц. На венских рынках и
в подвалах мы покупали для кира Аврама рукописи на арабском, еврейском и
греческом, и я заметил, рассматривая дома на улицах Вены, чт  асставлены
один возле другого, как книги на полках в библиотеке Бранковича. И я по-
думал, что дома больше всего похожи на книги: столько их вокруг, а  лишь
в некоторые из них заглянешь, и еще меньше тех, куда зайдешь в гости или
остановишься в них надолго. Чаще всего тебе  предназначена  какая-нибудь
корчма или постоялый двор, чужой шатер, в котором проведешь  одну  ночь,
или подвал. И редко, очень редко случается так, что непогода  занесет  в
дом, где ты уже бывал, и ты переночуешь там снова, вспоминая о том,  где
ложился в прошлый раз и как все было совсем другим, хотя вместе с тем  и
таким же, и в каком окне видел весенние зори, а через какую дверь уходил
в осень...
   Накануне дня святых Петра и Павла тысяча шестьсот восемьдесят  пятого
года, на четвертую неделю после Пятидесятницы, наш господин Аврам  Бран-
кович нанялся на дипломатическую службу к британскому посланнику в  Тур-
ции, и мы переселились в Царьград. Мы разместились в просторном  высоком
доме над Босфором, куда вместе со своим господином, глаза которого  были
постными, цвета мокрого песка, прибыли и  его  сабли,  верблюжьи  седла,
ковры и книжные шкафы, огромные как церкви. В этом здании приказал он на
фундаменте "Отче наш" выстроить храм Святой Ангелины, деспотицы  и  пра-
бабки своего дяди, графа Георгия, и своей  собственной,  а  прислуживать
себе нанял одного анатолийца, который использует свой чуб как  хлыст,  а
на макушке держит ружейную дробь. Этого слугу зовут Юсуф  Масуди  ?,  он
учит нашего господина арабскому и бдит над его снами. С собой он  принес
в наш дом какой-то мешок, набитый исписанными бумагами, и про него гово-
рят, что он то ли толкователь сновидений, то ли ловец теней, уж не знаю,
как называются все те, кто хлещет друг друга человеческими  снами.  Весь
первый год мы с Никоном провели, разбирая и расставляя по полкам и  шка-
фам книги и рукописи нашего господина. И от них все еще несло верблюдами
и конями, которые привезли их из Вены. Как-то  раз,  пока  слуга  Масуди
бдил в спальне над киром Аврамом, я добрался до его мешка и  прочитал  и
запомнил от первого и до последнего слова всю рукопись, ничего в ней  не
поняв, потому что она была написана по-арабски. Знаю только, что  выгля-
дела она как словарь или глоссарий, составленный в порядке букв арабско-
го алфавита, то есть перемещаться в ней следовало подобно раку, а читать
ее можно было так, как летает птица сойка, то есть задом наперед...
   Сам город и мосты через море меня не удивили. Как только мы прибыли в
Царьград, я сразу стал узнавать на улицах лица, ненависть, женщин, обла-
ка, животных, любовь, от которых я давно убежал, глаза, которые я  видел
лишь раз, но запомнил навсегда. Я сделал вывод, что ничто не меняется  в
течении времени, а мир если и преображается, то не с годами, а сам в се-
бе и в пространстве одновременно, принимая бесчисленное количество  форм
и обличий, перемешивая их, как карты, и задавая прошлое одних в качестве
уроков будущему или настоящему других. Здесь все, что помнит, все, о чем
вспоминает человек, все, что составляет его настоящее, осуществляется  в
разных местах и в разных лицах одновременно, в один и  тот  же  миг.  Не
нужно все эти ночи вокруг нас сегодня ночью, думал я,  считать  одной  и
той же ночью, потому что она ею не является: это тысячи, сотни тысяч но-
чей, которые вместо того, чтобы одна за другой совершать полет во време-
ни - через календари и часы, - осуществляются одновременно. Моя ночь ря-
дом с твоей ночью это вовсе не одна и та же ночь, даже по  календарю.  У
католиков, и в Риме, и здесь, сегодня Успение Богородицы, а  у  христиан
восточного обряда, греков и греко-католиков - Перенесение мощей  святого
архидиакона Стефана Безбородого; у одних этот  1688  год  закончится  на
пятнадцать дней раньше, у других - евреев - сейчас  на  дворе  уже  5446
год, а у арабов всего лишь 905 год по хирдже. Мы, семеро слуг кира Авра-
ма, до зари истратим неделю ночей. Целый сентябрь ночей наберется по пу-
ти отсюда до Топчисарая, а от Ай-Софии до Влахерн уйдет  целый  октябрь.
Сны нашего кира Аврама где-то становятся настоящей жизнью, а кто-то  ви-
дит во сне явь кира Аврама, и как знать, зачем наш кир Бранкович появил-
ся здесь, в Царьграде: чтобы увидеть того, чью явь он увидел во сне, то-
го, кто в своих снах тратит жизнь кира Аврама, или чтобы и  правда  слу-
жить переводчиком господину британскому посланнику в Порте.  Потому  что
вокруг нас нет такой яви другого человека, которая не снилась бы  нынеш-
ней ночью кому-то третьему, затерянному среди людского
   любой сон каждого человека воплощается как  чья-то  чужая  явь.  Если
отправиться отсюда до Босфора, от улицы к улице,  можно  дату  за  датой
набрать целый год со всеми его временами,  потому  что  у  каждого  своя
осень и своя весна, и все времена человеческой жизни, потому что в любой
день никто не стар и не молод и всю жизнь  можно  представить  себе  как
пламя свечи, так что между рождением и смертью даже одного вздоха не ос-
тается, чтобы ее угасить. Если бы знать точно, куда дальше  пойдет  твоя
жизнь, можно было бы этой же ночью найти того, с кем уже происходят  все
твои будущие дни и ночи: одного - который ест твой завтрашний обед, дру-
гого - который плачет над твоими утратами восьмилетней давности или  це-
лует твою будущую жену, третьего - умирающего точно такой смертью, какой
умрешь в свое время и ты. Если бы человек мог набрать большую скорость и
охватить все глубже и шире, он увидел бы, что вся вечность ночи  на  ог-
ромном пространстве осуществляется уже нынешней  ночью.  Время,  которое
уже истекло в одном городе, в другом только начинается, так что  человек
может, путешествуя между этими городами, совершать движение  во  времени
вперед и назад. В одном городе-самце он может встретить  живую  женщину,
которая в другом городе-самке уже мертва,  и  наоборот.  Не  только  от-
дельные жизни, но и все будущие и прошлые времена, все ручейки  вечности
уже присутствуют здесь, разъединенные на крошечные кусочки и  поделенные
между людьми и их снами. Огромное тело прачеловека  Адама  ворочается  и
дышит во сне. Человечество пережевывает время все сразу и не  дожидается
завтрашнего дня. Таким образом, здесь время не существует. Оно  надвига-
ется и затопляет этот свет откуда-то с другой стороны...
   - Откуда? - спросил тут Никон, как будто слыша мои мысли, но  я  про-
молчал. Я промолчал потому, что знал - откуда. Время  надвигается  не  с
земли, оно надвигается из-под земли. Время принадлежит Сатане; его,  как
клубок, нечестивый носит в своем кармане, разматывая соответственно сво-
ему пониманию экономии, неуловимому для нас, и его приходится себе отво-
евывать. Потому что если от Бога можно потребовать и даже получить  веч-
ность, то противоположное вечности - время - мы можем взять только у Са-
таны...



   В день святого апостола Иуды, брата Господня, кир Аврам собрал нас  и
сообщил, что мы покидаем Царьград. Все было уже сказано, были отданы все
распоряжения о приготовлениях к дороге, как вдруг между Никоном и анато-
лийцем Масуди произошла короткая, но бурная ссора, так  что  Никон,  как
птица, стал моргать нижними веками наверх. Разъяренный, он  схватил  ме-
шок, уже приготовленный Масуди в дорогу (тот самый, с арабским глоссари-
ем, который я уже знал на память), и бросил его в огонь. Масуди и глазом
не моргнул, он только повернулся к киру Авраму и сказал ему:
   - Посмотри, мой господин, он мочится хвостом и в носу у него нет  пе-
регородки!
   Тут же все взгляды обратились к Никону, кир Аврам взял со стены  зер-
кало и сунул его Никону под нос, как мертвому.  Мы  сдвинули  головы,  и
действительно, зеркало показало, что у него в носу не  было  перегородки
между ноздрями. Так и остальным стало известно то, что я знал  уже  дав-
но,- мой коллега по ремеслу и протокаллиграф Никон  Севаст  был  не  кем
другим, как Сатаной. Впрочем, и он сам этого не отрицал. Но я, в отличие
от всех, смотрел не на его нос. Глядя в зеркало,  я  обнаружил  то,  что
всем окружающим должно было быть давно известно.  Лицо  Никона  Севаста,
которое так сильно напоминало мне чье-то другое,  уже  виденное  раньше,
было почти неотличимо от моего лица. Мы шли с ним по свету, как  близне-
цы, замешивая Божий хлеб на слезах дьявола.
   Той ночью я подумал: час пробил! Когда человек проводит всю  жизнь  в
дремоте, никто вокруг не ожидает, что как-то раз  он  встрепенется.  Так
было и с Никоном. Я не отношусь к числу тех, кто просыпается от  страха,
когда их рука во сне, свесившись с кровати, случайно коснется  пола,  но
Севаста я боялся. Его зубы имели совершенно точное представление о  моих
костях. И тем не менее я решился. Я знал, что дьявол всегда на шаг  отс-
тает от человека. Поэтому я шел за ним след в след, и он меня  не  заме-
тил. Я давно знал, что среди книг и бумаг огромной библиотеки кира Авра-
ма Бранковича особое внимание Никона привлекает хазарский глоссарий (это
было что-то вроде словаря), и нам, писарям, было  поручено  приводить  в
порядок содержавшиеся в нем материалы о происхождении и гибели,  обычаях
и войнах одного исчезнувшего народа. К этому народу у Аврама  Бранковича
был особый интерес; не жалея денег, он скупал их старые документы и пла-
тил людям, которые приводили к нему "языков" - тех, кто что-нибудь  знал
о хазарах ?; или же посылал своих слуг охотиться  на  ловцов  снов,  ис-
кусство которых восходит к древним хазарским колдунам. Я обратил  внима-
ние на эти материалы из-за того, что среди  тысяч  свитков  и  рукописей
библиотеки Бранковича именно они больше всего интересовали Никона, я да-
же выучил наизусть весь "Хазарский словарь" и стал следить за  тем,  что
делает с ним Севаст. Правда, до этого вечера Никон не сделал ничего нео-
бычного. Сейчас же, после описанного случая с зеркалом, он в одиночестве
поднялся на верхний этаж, взял попугая, посадил его на светильник и  сел
рядом, приготовившись слушать. Дело в том, что попугай кира Аврама часто
рассказывал стихотворения, которые, как считал наш хозяин, написала  ха-
зарская принцесса Атех ?, а нам, писарям, полагалось  записывать  в  ха-
зарский глоссарий кира Аврама каждый звук, вылетевший  из  клюва  птицы.
Однако в тот вечер Севаст ничего не писал. Он просто слушал, а птица го-
ворила вот что:

   "Иногда давние весны, полные тепла и запахов, снова расцветают в нас.
И мы проносим их сквозь зиму, согревая у себя на груди. А потом приходит
день, и они спасают нас от холода, когда мы оказываемся  по  ту  сторону
окна, где мороз - это не только узор на стекле. Одной такой весне, кото-
рую я ношу на груди уже пошел девятый год, а она  все  еще  меня  греет.
Представь теперь, среди этой зимы, две весны,  которые,  как  два  луга,
соприкасаются ароматами. Вот, что нам нужно вместо теплого плаща..."

   Когда птица закончила свой рассказ,  я,  вынужденный  прятаться,  без
весны в душе, почувствовал страшное  одиночество,  и  единственное,  что
проливало какой-то свет на мои воспоминания, была наша общая  с  Никоном
Севастом молодость. Чудесный свет, подумал я, и в этот момент Никон взял
птицу и ножом отсек ей язык. Потом подошел к "Хазарскому словарю" Аврама
Бранковича и стал бросать в огонь страницу за страницей. Все  до  одной,
включая последнюю, на которой рукой кира Аврама было написано  "Сказание
об Адаме, брате Христа":
   "Хазары верили, что первый и последний человек,  Адам,  старший  брат
Христа и младший брат Сатаны, был сотворен из семи частей. Сотворил  его
Сатана: мясо из глины, кости из камня, глаза, скорые на  зло,  из  воды,
кровь из росы, дыхание из ветра, мысли из облаков, а ум из быстроты  ан-
гелов. Но создание это не могло сделать ни одного движения, пока в  него
не вдохнул душу его настоящий и второй отец, Бог. Когда душа вошла в не-
го, Адам прикоснулся своим правым большим пальцем к  левому,  мужским  к
женскому, и ожил. В двух мирах - невидимом, духовном, созданном Богом, и
видимом, материальном, сотворенном неправедным экономом дьяволом, - лишь
один Адам являет собой чадо обоих творцов и часть обоих миров. Позже Са-
тана заточил в его тело двух падших ангелов, и в них явилась  такая  по-
хоть, что они до скончания веков не смогут ее насытить и усмирить.  Пер-
вого ангела звали Адам, а второго Ева. У Евы вместо взгляда были сети, а
вместо языка - веревка. Выглядела она как большая застежка или  как  пу-
ты... Адам сразу начал стареть, потому что его  душа  была  перелет  ной
птицей, она разделялась и переселялась в другие  времена.  Вначале  Адам
был создан только из двух времен - мужского и женского,  в  себе  самом.
Потом - из четырех (они принадлежали Еве и ее сыновьям - Каину, Авелю  и
Сифу). Но потом число частиц времени, заключенных в человеческий  облик,
постоянно множилось, и тело Адама росло, пока не превратилось в огромную
державу, похожую на державу природы, правда другого  состава.  Последний
из смертных всю жизнь обречен блуждать внутри головы Адама в поисках вы-
хода, но он его не найдет, потому что вход в тело Адама и выход из  него
нашел один только Христос. Огромное тело Адама лежит не в  пространстве,
а во времени, но нелегко обуться в чудо и из слов смастерить лопату. По-
этому не только душа Адама переселяется во все последующие поколения  (и
переселение душ - это всегда лишь переселение одной-единственной души  -
души Адама), но и все смерти потомков Адама переселяются и  возвращаются
в его смерть, созидая таким образом из отдельных ча ну, огромную смерть,
соразмерную его телу и его жизни. Это выглядит так же, как если бы пере-
летные птицы улетали на юг белыми, а возвращались  черными.  Со  смертью
своего последнего потомка умрет и сам Адам, потому что в нем повторяются
смерти всех его детей. И тогда, как в басне о вороне и чужих перьях, со-
берутся Глина, Камень, Вода, Роса, Ветер, Облако и Ангел и каждый  забе-
рет назад свою часть Адама. Так они разъединят его, и он исчезнет. Плохо
тогда придется тем, кто отпал от тела Адама, от тела  праотца  человека,
потому что они не смогут умереть вместе с  ним  и  как  он.  Они  станут
чем-то другим, но не людьми.
   Поэтому-то ищут прачеловека Адама хазарские ловцы снов, поэтому  сос-
тавляют они свои словари,  глоссарии  и  алфабетиконы.  Правда,  следует
иметь в виду, что снами хазары называют совсем не то, что мы.  Наши  сны
мы помним, лишь покуда не посмотрим в окно: стоит в  него  выглянуть,  и
сны забываются навсегда, разлетаясь в прах. У хазар же по-другому.
   Они считали, что в жизни каждого человека есть узловые  моменты,  от-
резки времени, которые можно уподобить ключам. Поэтому у каждого  хазара
был особый посох, на котором в течение всей жизни он вырезал (как  будто
делал запись в долговой книге) все, что чувствовал  в  моменты  озарений
или высшей полноты жизни. Каждая из таких отметок получала имя одного из
животных или драгоценных камней. И она называлась сном.  Таким  образом,
для хазар сон был не просто днем наших ночей, он мог быть и таинственной
звездной ночью наших дней. Ловцами, или толкователями, снов были священ-
нослужители, которые истолковывали знаки на уже упоминавшихся посохах  и
создавали из них словари биографий, но  не  такие,  какие  подразумевает
древнее значение этого слова, как у Плутарха или  Корнелия  Непота.  Это
были сборники безымянных житий, составленные из мгновений  просветления,
когда человек становится частью тела Адама. Ведь каждый человек хотя  бы
на одно мгновение своей жизни превращается в частицу Адама. Если все эти
мгновения собрать вместе, получится тело Адама на земле, но не в  форме,
а во времени. Потому что лишь одна часть времени освещена,  проходима  и
доступна. Это часть времени, из которой состоит Адам. Все остальное  для
нас тьма, и пользуется этим остальным кто-то другой. Наше будущее -  это
рожки улитки: оно прячется от нас,  стоит  только  ему  нащупать  что-то
твердое, а видно его только тогда, когда оно полностью  выходит  наружу.
Адам так смотрит всегда, потому что тот, кто знает все смерти  всех  лю-
дей, причем заранее, до самого конца света, знает и будущее этого света.
Поэтому только тогда, когда мы включаемся в тело Адама, мы и сами стано-
вимся провидцами и отчасти собственниками своего будущего. В этом состо-
ит главная разница между Сатаной и Адамом, потому что дьявол будущего не
видит. Вот почему хазары искали тело Адама, а женские  и  мужские  книги
хазарских ловцов снов представляли собой нечто вроде икон Адама,  причем
женские отображали его тело, а мужские  его  кровь.  Разумеется,  хазары
знали, что их чародеи не смогут полностью составит ело  или  представить
его в словарях-иконах. Часто они даже рисовали такие иконы,  на  которых
не было никаких ликов, а изображались два больших пальца - левый и  пра-
вый, женский и мужской пальцы Адама. Потому что  любая  частичка  Адама,
если ее удавалось отыскать и вместить в словарь, могла ожить и прийти  в
движение только после того, как  соприкасались  эти  пальцы,  мужской  и
женский. Поэтому хазары в своих словарях особое старание прилагали к то-
му, чтобы составить именно эти две части тела Адама  -  большие  пальцы.
Считается даже, что это им удалось, а на остальные части тела у  них  не
хватило времени. Но у Адама время есть, и он ждет. Так же как  его  души
переселяются в его детей и возвращаются как смерти этих детей в его  те-
ло, и часть его огромного тела-державы может в любой момент в каждом  из
нас  быть  убита  или  ожить.  Достаточно  пророческого  соприкосновения
больших пальцев. Мужского и женского. При условии, что за этими пальцами
стоит хотя бы одна сотворенная нами часть тела Адама. При  условии,  что
мы стали его частью..."



   Эти слова Аврама Бранковича звенели у меня в ушах все время, пока  мы
продвигались по суше вдоль Дуная, который казался нам в его устье  таким
же, каким он был в Регенсбурге, а в Регенсбурге, как  в  Шварцвальде,  у
его истока. Не перестали они звучать и тогда, когда мы добрались до поля
брани и я увидел, как ветер быстро гонит орудийный дым и медленно -  ту-
ман с одного берега Дуная на другой. Тогда, на тринадцатую неделю  после
Духова дня 1689 года, кончилась засуха и мы увидели самый сильный  дождь
в своей жизни. Дунай опять стал таким же глубоким, как небо над  ним,  а
дождь стоял как высокая ограда, отделяя наш лагерь от турецкого.  И  вот
здесь, в лагере, на поле боя, мне показалось, что у каждого из нас  была
своя причина стремиться сюда, на берег Дуная, и каждый из нас знал, чего
он здесь ждет, сидя в засаде. Никон стал другим  человеком  после  того,
как сжег словарь Масуди и Бранковича. Ничто его не интересовало, он про-
сил читать ему пятый "Отче наш", что читают за самоубийц, и бросал в во-
ду одно за другим свои писарские перья. Почти все время  он  проводил  с
Масуди над расстеленным пестрым платком, на который они  бросали  кости,
причем Никон проигрывал огромные суммы,  которые  может  позволить  себе
проиграть только тот, кто не собирается жить долго.  И  я  почувствовал,
что он прощается с жизнью и надеется, что смерть скорее  найдет  его  не
где-нибудь, а именно здесь, на войне. Кир Аврам перебрался из  Царьграда
на Дунай не для того, чтобы воевать, хотя умел он это давно и  на  войне
ему всегда, и в этот раз тоже, сопутствовал успех. Было очевидно, что на
берегу Дуная у него с кем-то назначена встреча. Масуди  бросал  кости  и
выжидал, надеясь узнать, с кем же собрался увидеться здесь,  у  Железных
ворот, кир Аврам, ради кого сносит он тяготы войны, кровь и  дожди.  Так
было и в тот роковой день Воздвижения Креста,  когда  канонада  турецких
пушек стала особенно сильной. Что касается учителя сабельного боя,  того
самого копта по имени Аверкие Скила ?, то он остался на Дунае под турец-
ким огнем ради того, чтобы безнаказанно проверить на ком или нашем воине
(ему было безразлично, на ком именно) новый сабельный удар,  который  он
придумал и отрепетировал уже давно, но еще не сумел испробовать на живом
мясе. Я же сидел здесь вместе с ними потому, что ждал третьей части "Ха-
зарского словаря". Я уже знал на память первые две - исламскую часть Ма-
суди и греческую кира Аврама.  Оставалось  посмотреть,  не  появится  ли
кто-нибудь с третьей, еврейской частью этого глоссария,  потому  что  из
первых двух следовало, что существует и третья. Никон сжег их, он уже не
боялся, что третья часть будет присоединена к первой и второй, и  теперь
он остался без дела. Однако я, зная первую и вторую части наизусть,  хо-
тел увидеть и третью, но, правда, не представлял,  как  это  произойдет.
Надеялся я на кира Аврама, который, как мне казалось, ждал того же,  что
и я. Но он не дождался. В происшедшей вскоре стычке турецкие воины убили
Бранковича и Никона, а Масуди взяли в плен. На месте  схватки  вместе  с
турками появился и некий красноглазый юноша, у которого брови  сходились
на переносице, как крылья у птицы. Один его ус был седым, другой  рыжим.
Он бежал, и брови его были в пыли, а борода грязной от  натекшей  слюны.
Кто бы мог сказать, подумал я, что и его время заслуживает часов! Но мне
было известно, что это именно тот человек, которого я жду. Вдруг он упал
как подкошенный, и из его рук, из сумы, рассыпались листы мелко исписан-
ной бумаги. После того как бой был закончен и  все  живые  удалились,  я
выбрался из укрытия и подобрал бумаги. Перейдя Дунай, уже во  Влахии,  в
Дельском монастыре, я прочитал и еврейские записи, высыпавшиеся  из  той
сумы, стараясь ничего в них не понять и не  попытаться  себе  объяснить.
Затем я отправился в Польшу для того, чтобы сделать то, чему всеми сила-
ми старался воспрепятствовать Никон Севаст. Я нашел  издателя  и  продал
ему все три словаря: еврейский - найденный на поле боя, греческий - соб-
ранный на службе у Аврама Бранковича, и арабский, который  принес  ловец
снов Масуди. Издателя звали Даубманнус ?, он  страдал  недугом,  который
созревает только к пятому поколению и тогда приносит смерть, как в длин-
ной партии в шашки. Он на два месяца вперед оплатил мне квартиру, еду  и
пуговицы для рубашки, а я записал все, что выучил на  память.  Сейчас  я
опять впервые за много-много лет, выполнял свою  работу  рассказчика,  а
кроме того, и давно оставленную Никоном Севастом работу писаря.  В  день
десяти тысяч вифлеемских младенцев 1690 года, в снежный день, когда сто-
ял такой мороз, что от него трескались ногти, я закончил работу. Я  сло-
жил что-то вроде "Хазарского словаря" из азбучника Бранковича, глоссария
Масуди и еврейского сборника красноглазого юноши и передал это издателю.
Даубманнус взял все три книги - Красную, Зеленую и Желтую, -  и  сказал,
что напечатает их.
   Сделал он это или нет, я не знаю, так же как не знаю,  Ваше  Преосвя-
щенство, хорошо ли то, что сделал я. Знаю  сейчас  только  одно,  что  я
по-прежнему чувствую голод писать и от этого голода у меня исчезла жажда
помнить. Как будто я превращаюсь в протокаллиграфа Никона Севаста...



APPENDIX II

ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА ЗАСЕДАНИЯ СУДА
С ПОКАЗАНИЯМИ СВИДЕТЕЛЕЙ ПО ДЕЛУ
ОБ УБИЙСТВЕ ДОКТОРА АБУ КАБИРА МУАВИИ 


Стамбул, 18 октября 1982

   Вирджиния Атех, официантка в ресторане отеля "Кингстон", свидетель по
делу госпожи Дороты Шульц, сделала на суде следующее заявление:  "В  тот
день, 2 октября 1982 года, погода была солнечной. Я чувствовала  сильное
волнение. Струи соленого воздуха тянулись с Босфора, и  вместе  с  ними,
извиваясь как змеи, в медленные мысли проникали быстрые мысли. Сад отеля
"Кингстон", где в хорошую погоду накрывают столы, имеет  четырехугольную
форму. Один угол солнечный, в другом - есть немного плодородной земли  с
цветами, в третьем - всегда ветрено, а в четвертом углу находится камен-
ный колодец и рядом с ним столб. Я обычно стою за этим  столбом,  потому
что знаю, что гости не любят, чтобы на них смотрели, когда они едят. Это
и неудивительно. Я, например, стоит мне  только  посмотреть,  как  гость
завтракает, знаю сразу, что яйцо всмятку нужно ему для того, чтобы перед
обедом сходить выкупаться, рыба - чтобы вечером прогуляться до  Топчиса-
рая, а стакан вина даст ему энергию для улыбки перед сном, - улыбки, ко-
торая не достигнет близоруких гостиничных зеркал. С  этого  места  возле
колодца видна и лестница, ведущая в сад, так что всегда знаешь, кто при-
ходит, кто уходит. Есть здесь и еще одно преимущество. Так же  как  вода
из всех ближайших водосточных труб сливается в колодец, в него стекают и
все голоса из сада, и, если приблизить ухо к  отверстию  колодца,  можно
ясно услышать каждое слово, произнесенное в саду. Слышно даже, как птица
клювом схватила мошку и как треснула скорлупа  на  вареном  яйце,  можно
различить, как перекликаются вилки, все одинаковыми голосами, и бокалы -
каждый своим. Из разговоров гостей всегда  ясно,  зачем  они  собираются
позвать официанта, и я могу удовлетворить их желания еще  до  того,  как
они мне их выскажут, ведь я все слышу через  колодец.  А  знать  что-то,
хоть и на несколько мгновений раньше других, - большое преимущество, это
всегда приносит пользу. В то утро первыми в сад спустились гости из  но-
мера восемнадцать, семья Ван дёр Спак, бельгийцы, отец, мать и сын. Отец
уже в годах, прекрасно играет на каком-то инструменте, сделанном из пан-
циря белой черепахи, по вечерам из их номера часто была  слышна  музыка.
Он немного странный и всегда ест собственной вил кой  с  двумя  зубцами,
которую носит в кармане. Мать - молодая, красивая женщина, по этой  при-
чине я ее более пристально рассматривала. Вот почему я заметила  и  один
недостаток в ее внешности - у нее была только одна ноздря.  Каждый  день
она отправлялась в Ай-Софию и там делала  великолепные  копии  настенной
живописи. Я спросила, не служат ли ее картины нотными записями песен му-
жа, но она меня не поняла. Ее сын, ребенок лет трех-четырех, тоже, веро-
ятно, имел какой-то физический недостаток. Он всегда  был  в  перчатках,
даже когда ел. Но меня встревожило другое. В то утро, при ярком  солнеч-
ном свете, я смотрела, как бельгиец спускался на завтрак  по  той  самой
лестнице, о которой я уже говорила. И я увидела следующее: лицо пожилого
господина было не таким, как другие лица.
   Судья: Что вы имеете в виду?
   Свидетель: Соедините две левые половины одного и того же лица на  фо-
тографии, и из красивого человека получится монстр. Удвойте половину ду-
ши - и вы получите не одну душу, а две изуродованные половины души, И  у
души, так же как и у лица, есть своя правая и левая  стороны.  Нельзя  с
помощью двух левых ног получить двуногого. У пожилого господина было две
левые половины лица.
   Судья: И это было причиной вашего беспокойства в то утро?
   Свидетель: Да.
   Судья: Я предупреждаю свидетеля, что он должен заботиться  о  правди-
вости своих показаний. Что же случилось дальше?
   Свидетель: Я обслужила семью Ван дёр Спак, сказав  им,  что  перец  и
соль не следует брать одной рукой, и они, позавтракав, ушли, но  мальчик
остался поиграть в саду и выпить шоколад. Затем в сад спустилась д-р До-
рота Шульц, присутствующая здесь, и села за свой стол. Прежде чем я  ус-
пела заняться ею, к ее столу подошел теперь уже убитый д-р Муавия и  сел
рядом с ней. Было ясно видно, что ее время льется, как дождь, а его  па-
дает, как снег. Он был уже весь засыпан, по горло. Я  заметила,  что  он
был без галстука и что она тайком вынула из сумки револьвер, однако, об-
менявшись с доктором Муавией несколькими фразами, протянула руку,  и  он
дал ей связку бумаг. Потом она взбежала по лестнице к комнатам,  оставив
оружие под бумагами, на столе. Все это взволновало меня еще  сильнее.  У
доктора Муавии была детская улыбка, плененная бородой, как жучок - янта-
рем, и освещенная зеленью грустных глаз.  Как  будто  привлеченный  этой
улыбкой, к столу доктора Муавии подошел мальчик из бельгийской семьи.  Я
напоминаю суду, что ребенку шел всего четвертый год. В саду больше нико-
го не было. Мальчик был, как всегда, в перчатках, и доктор Муавия  спро-
сил его, почему он их не снимет.
   - Потому что мне здесь противно, - ответил мальчик.
   - Противно? - спросил доктор Муавия. - Что?
   - Вся ваша демократия! - сказал мальчик слово в слово.
   Тогда я подвинулась еще ближе к колодцу и стала вслушиваться в разго-
вор, который казался мне все более странным.
   - Какая демократия?
   - Такая, которую защищаешь ты и тебе подобные. Посмотри,  каковы  ре-
зультаты этой демократии - раньше большие народы угнетали малые.  Теперь
наоборот. От имени демократии малые народы терроризируют  большие.  Пос-
мотри, что делается в мире: белая Америка боится негров, негры - пуэрто-
риканцов, евреи - палестинцев, арабы - евреев, сербы - албанцев, китайцы
боятся вьетнамцев, англичане - ирландцев. Маленькие рыбы  отгрызают  уши
большим рыбам. Теперь терроризированы не меньшинства,  демократия  ввела
новую моду, и под гнетом оказалось большинство населения этой планеты...
Ваша демократия - это просто фигня...
   Судья: Я напоминаю свидетелю, чтобы он воздерживался от ложных  пока-
заний. Суд приговаривает вас к денежному штрафу. Вы под присягой утверж-
даете, что все это говорил ребенок, которому еще не было и четырех лет?
   Свидетель: Да, утверждаю, потому что я слышала это своими ушами.  Мне
захотелось увидеть то, что я слышу, и  я  подвинулась,  так  что  смогла
из-за столба наблюдать за тем, что происходит в саду. Ребенок схватил со
стола оружие госпожи Шульц, расставил ноги, слегка согнул их  в  коленях
и, держа револьвер двумя руками, как профессионал, прицелившись, крикнул
доктору Муавии:
   - Открой пошире рот, чтобы я не испортил тебе зубы!
   Ошеломленный доктор Муавия действительно открыл рот, ребенок  выстре-
лил. Я думала, что это игрушечный пистолет, но доктор Муавия упал  навз-
ничь вместе со стулом. Кровь ударила струёй, и тогда я увидела, что одна
брючина доктора Муавии запачкана грязью - одной ногой он уже был в моги-
ле. Ребенок бросил оружие, подошел к своему столу и  стал  пить  шоколад
дальше. Доктор Муавия лежал неподвижно, и струя крови завязалась у  него
под подбородком, как узел. Тогда я подумала:  вот  сейчас  у  тебя  есть
галстук... Тут послышался крик госпожи Шульц. Все, что  случилось  после
этого, всем известно. Констатирована смерть  доктора  Муавии,  тело  его
увезли, а госпожа Шульц заявила о смерти  другого  гостя  нашего  отеля,
доктора Исайло Сука.
   Обвинитель: "Тогда я подумала: вот сейчас у тебя есть галстук". Я хо-
чу перед судом выразить мое глубочайшее негодование тем, как  свидетелем
даются показания. А кто вы  по  национальности,  мадемуазель  или  мадам
Атех?
   Свидетель: Это трудно объяснить.
   Обвинитель: Постарайтесь, будьте добры.
   Свидетель: Я хазарка.
   Обвинитель: Как вы сказали? Я не слышал о таком народе. Какой  у  вас
паспорт? Хазарский?
   Свидетель: Нет, израильский.
   Обвинитель: Прекрасно. Это-то я и хотел услышать. Как же так - хазар-
ка, и с израильским паспортом? Вы изменили вашему народу?
   Свидетель (смеется): Нет, скорее наоборот. Хазары переродились в  ев-
реев, и я вместе с другими приняла иудаизм и получила  израильский  пас-
порт. Что мне делать одной на свете? Если бы все  арабы  стали  евреями,
разве вы остались бы арабом?
   Обвинитель: Комментарии не требуются, кроме того, вопросы здесь зада-
ете не вы. Ваши показания вымышлены, для того чтобы  помочь  обвиняемой,
вашей соотечественнице. У меня больше нет вопросов.  Надеюсь,  что  и  у
присяжных тоже..."
   После этого суд заслушал семью Ван дёр Спак из Бельгии.  Они  в  один
голос подчеркивали три вещи. Во-первых, рассказ о том, что убийство яко-
бы  совершил  трехлетний  ребенок,  лишено  всякого  смысла.  Во-вторых,
следствием установлено, что доктор Муавия убит  из  оружия,  на  котором
найдены отпечатки  пальцев  одного  человека  -  госпожи  Дороты  Шульц.
Следствием также установлено, что упомянутое  оружие  (марки  "Смит-Вес-
сон", модель 36, калибр 38), из которого был убит доктор Муавия, принад-
лежало госпоже Шульц. В-третьих, госпожа Спак, главный свидетель обвине-
ния, утверждала, что госпожа Шульц имела причины  для  убийства  доктора
Муавии, что она приехала в Стамбул убить доктора Муавию и что она его  и
убила. В частности, в ходе следствия было установлено, что доктор Муавия
во время египетско-израильской войны тяжело ранил супруга госпожи Дороты
Шульц. Причины, таким образом, ясны. Убийство  из  мести.  Свидетельства
официантки ресторана отеля "Кингстон" не могут быть приняты во  внимание
как недостоверные. На этом дело было закончено.
   На основе приведенных материалов обвинитель потребовал предъявить До-
роте Шульц обвинение в преднамеренном убийстве, имеющем к тому же  поли-
тические мотивы. Тогда перед судом предстала обвиняемая.  Госпожа  Шульц
сделала очень короткое заявление. Она не виновата в смерти доктора  Муа-
вии. И это утверждение она может подтвердить. У нее есть алиби. На  воп-
рос суда, что это за алиби, она ответила:
   - В тот момент, когда был убит доктор Муавия, я убила другого челове-
ка - доктора Исайло Сука. Я задушила его подушкой в его комнате.
   Следствием было установлено, что господина Ван дёр Спака  в  то  утро
тоже видели в комнате доктора Сука в тот момент, когда наступила смерть,
однако признание госпожи Шульц сняло с бельгийца все обвинения.
   Судебный процесс закончился, приговор вынесен. С госпожи Шульц  снято
обвинение в том, что она преднамеренно,  из  мести,  совершила  убийство
доктора Абу Кабира Муавии. Она осуждена за убийство доктора Исайло Сука.
Убийство доктора Муавии осталось нераскрытым. Семья Ван дёр  Спак  осво-
бождена. Официантка ресторана гостиницы "Кингстон" Вирджиния Атех приго-
ворена к денежному штрафу за попытку ввести суд в заблуждение  и  напра-
вить следствие по ложному пути.
   Госпожа Дорота Шульц отправлена  отбывать  наказание  в  стамбульскую
тюрьму сроком на шесть лет. Она пишет письма, адресуя их на  собственное
имя, в Краков. Все ее письма просматривают. Они всегда заканчиваются не-
понятной фразой: "Наша мнимая жертва спасла нас от смерти".
   Во время осмотра комнаты доктора Сука не обнаружено никаких книг  или
бумаг. Найдено яйцо, разбитое с тупого конца. Пальцы  убитого  запачканы
желтком, значит, последнее, что он сделал в жизни,- разбил яйцо.  Найден
и необычный ключ с золотой головкой, который, как ни странно, подошел  к
замку одной из комнат для обслуживающего персонала отеля "Кингстон". Это
комната официантки Вирджинии Атех.
   На столе семейства Ван дёр Спак найден  приложенный  к  следственному
материалу счет, выписанный на обороте фирменного бланка отеля. Вот он:

1689 + 293 = 1982


ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ
О ПОЛЬЗЕ ЭТОГО СЛОВАРЯ



   Книгу можно сравнить с виноградником, поливаемым или дождем, или  ви-
ном. Эта, как и все словари, относится к последним. Словарь - книга, ко-
торая, требуя мало времени каждый день, забирает много времени за  годы.
Такую трату не следует недооценивать. Особенно если принять во внимание,
что чтение, взятое в целом, дело очень подозрительное. При использовании
книги ее можно чтением вылечить или убить. Можно сделать ее более  толс-
той или изнасиловать, можно изменить направление ее течения, из нее пос-
тоянно что-то теряется, между строк под пальцами исчезают отдельные бук-
вы, а то и целые страницы, а перед глазами вырастают, как  капуста,  ка-
кие-то новые. Если вы вечером отложите ее в сторону, то назавтра  можете
обнаружить, что в ней, как в остывшей печке, вас не ждет  больше  теплый
ужин. Кроме того, в наше время в распоряжении  у  человека  нет  столько
одиночества, чтобы он мог без ущерба читать книги, даже словари. Но все-
му, а значит, и этому, есть конец - книга похожа на весы:  сначала  вниз
тянет правая чашка, а потом вдруг перевешивает левая, и это уже  навсег-
да. Так ее вес перемещается с правой руки на левую, и в голове  происхо-
дит нечто похожее - мысли перемещаются из мира надежд в  мир  воспомина-
ний, и все кончено. В ухе читателя остается только немного слюны из  пи-
сательского рта, которую принес ветер слов, с крупицей песка на дне. Эту
крупицу, как в ракушке, с течением лет будут обволакивать голоса, и  од-
нажды она превратится в жемчужину, в сыр черной козы или в пустоту,  та-
кую, при которой уши смыкаются, как створки моллюска. Но это меньше все-
го зависит от песка.
   В любом случае читать такую толстую книгу означает долго оставаться в
одиночестве. Долго оставаться без того, что вам необходимо,  потому  что
чтение в четыре руки еще как-то не принято. Из-за этого писателя  гложет
совесть, и он пытается искупить свою вину. Пусть та прекрасная  особа  с
быстрыми глазами и ленивыми волосами, которая почувствует себя одинокой,
читая этот словарь и пробегая сквозь свой страх, как через темную комна-
ту, знает, что ей следует сделать следующее. Со словарем  под  мышкой  в
полдень первой среды месяца она должна подойти к кондитерской на главной
площади своего города. Там ее будет ждать юноша, который так же,  как  и
она, почувствовал одиночество, теряя время на чтение этой  книги.  Пусть
они вместе сядут за столик в кондитерской и сопоставят мужской и женский
экземпляры своих книг. Между ними есть разница. Когда они сравнят корот-
кую, выделенную курсивом фразу последнего письма женского и мужского эк-
земпляра этого словаря, вся книга для них сложится  в  одно  целое,  как
партия в домино, и тогда она перестанет иметь для них какой бы то ни бы-
ло смысл. Они начнут бранить лексикографа, но им не стоит слишком  увле-
каться этим из-за того, что последует дальше, потому что то, что  после-
дует дальше, касается только их двоих и стоит гораздо дороже, чем  любое
чтение.
   Я вижу, как они раскладывают на уличном почтовом ящике свои бутербро-
ды и едят их, сидя обнявшись в седлах своих велосипедов,

   Белград, Регенсбург, Белград

   1978-1983.


* Библиография литературы о хазарах опубликована в Нью-Йорке (The Khazars,
a bibliography); две монографии об истории хазар принадлежат одному русскому
автору, М. И. Артамонову (Ленинград, 1936 и 1962 гг.), а история еврейских
хазар напечатана в Принстоне в 1954 году автором D. М. Dunlop,

Перевод с сербскохорватского Ларисы Савельевой

Санкт-Петербург
Издательство "Азбука" Книжный клуб "Терра" 1997


 

<< НАЗАД  ¨¨ КОНЕЦ...
Другие книги жанра: историческая литература

Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4]

Страница:  [4]