Рысь была мертва. Но и волчица ослабела от полученных ран. Она приня-
лась было ласкать волчонка и лизать ему плечо, но потеря крови лишила ее
сил, и весь этот день и всю ночь она  пролежала  около  своего  мертвого
врага, не двигаясь и еле дыша. Следующую неделю, выходя из пещеры только
для того, чтобы напиться, волчица еле передвигала ноги, так  как  каждое
движение причиняло ей боль. А потом, когда рысь была съедена, раны  вол-
чицы уже настолько зажили, что она могла снова начать охоту.
   Плечо у волчонка все еще болело, и он еще долго ходил прихрамывая. Но
за это время его отношение к  миру  изменилось.  Он  держался  теперь  с
большей уверенностью, с чувством гордости, незнакомой ему до  схватки  с
рысью. Он убедился, что жизнь сурова; он участвовал в битве;  он  вонзил
зубы в тело врага и остался жив. И это придало ему смелости, в нем  поя-
вился даже задор, чего раньше не было. Он перестал робеть и уже не боял-
ся мелких зверьков, но неизвестное с его тайнами и  ужасами  по-прежнему
властвовало над ним и не переставало угнетать его.
   Волчонок стал сопровождать волчицу на охоту, много раз видел, как она
убивает дичь, и сам принимал участие в этом. Он смутно начинал постигать
закон добычи. В жизни есть две породы: его собственная и чужая. К первой
принадлежит он с матерью, ко второй - все остальные существа, обладающие
способностью двигаться. Но и они, в свою очередь, не  едины.  Среди  них
существуют не хищники и мелкие хищники - те, кого убивают и едят его со-
родичи; и существуют враги, которые убивают и едят его сородичей или са-
ми попадаются им. Из этого разграничения складывался закон. Цель жизни -
добыча. Сущность жизни - добыча. Жизнь питается жизнью. Все живое в мире
делится на тех, кто ест, и тех, кого едят. И закон  этот  говорил:  ешь,
или съедят тебя самого. Волчонок не мог ясно и четко сформулировать этот
закон и не пытался сделать из него вывод. Он даже  не  думал  о  нем,  а
просто жил согласно его велениям.
   Действие этого закона волчонок видел повсюду. Он съел  птенцов  куро-
патки. Ястреб съел их мать и хотел съесть самого волчонка. Позднее, ког-
да волчонок подрос, ему захотелось съесть  ястреба.  Он  съел  маленькую
рысь. Мать-рысь съела бы волчонка, если бы сама не была убита и съедена.
Так оно и шло. Все живое вокруг волчонка  жило  согласно  этому  закону,
крохотной частицей которого являлся и он сам. Он был хищником. Он питал-
ся только мясом, живым мясом, которое убегало от него, взлетало на  воз-
дух, карабкалось по деревьям, пряталось под землю или вступало с  ним  в
бой, а иногда и обращало его в бегство.
   Если бы волчонок умел мыслить, как человек, он, возможно, пришел бы к
выводу, что жизнь - это неутомимая жажда насыщения, а мир -  арена,  где
сталкиваются все те, кто, стремясь к насыщению, преследует  друг  друга,
охотится друг за другом, поедает друг друга; арена,  где  льется  кровь,
где царит жестокость, слепая случайность и хаос без начала и конца.
   Но волчонок не умел мыслить, как человек, и не обладал способностью к
обобщениям. Поставив себе какую-нибудь одну цель, он только о ней и  ду-
мал, только ее одной и добивался. Кроме закона добычи, в жизни  волчонка
было множество других, менее важных законов, которые  все  же  следовало
изучить и, изучив, повиноваться им. Мир был полон неожиданностей. Жизнь,
играющая в волчонке, силы, управляющие его телом, служили ему неиссякае-
мым источником счастья. Погоня за добычей заставляла его дрожать от нас-
лаждения. Ярость и битвы приносили с собой  одно  удовольствие.  И  даже
ужасы и тайны неизвестного помогали ему жить.
   Кроме этого, в жизни было много других приятных ощущений. Полный  же-
лудок, ленивая дремота на солнышке - все это служило  волчонку  наградой
за его рвение и труды, а рвение и труды сами по себе доставляли ему  ра-
дость. И волчонок жил в ладу с окружающей его враждебной средой. Он  был
полон сил, он был счастлив и гордился собой.


   Часть третья

   ГЛАВА ПЕРВАЯ ТВОРЦЫ ОГНЯ

   Волчонок наткнулся на это совершенно неожиданно. Все произошло по его
вине. Осторожность - вот что было забыто. Он вышел из пещеры и побежал к
ручью напиться. Причиной его оплошности, возможно, было еще  и  то,  что
ему хотелось спать. (Вся ночь прошла на охоте,  и  волчонок  только  что
проснулся.) Но ведь дорога к ручью  была  ему  так  хорошо  знакома!  Он
столько раз бегал по ней, и до сих пор все сходило благополучно.
   Волчонок спустился по тропинке к засохшей сосне,  пересек  полянку  и
побежал между деревьями, И вдруг он одновременно увидел и почуял  что-то
незнакомое. Перед ним молча сидели на корточках пять  живых  существ,  -
таких ему еще не приходилось видеть. Это была первая встреча волчонка  с
людьми. Но люди не вскочили, не оскалили зубов и не  зарычали  на  него.
Они не двигались и продолжали сидеть на корточках, храня зловещее молча-
ние.
   Не двигался и волчонок. Повинуясь инстинкту, он, не  раздумывая,  ки-
нулся бы бежать от них, но впервые за всю его жизнь в нем внезапно  воз-
никло другое, совершенно противоположное чувство: волчонка объял трепет.
Сознание собственной слабости и ничтожества лишило его способности  дви-
гаться. Перед ним были власть и сила, неведомые ему до сих пор.
   Волчонок никогда еще не видел человека, но инстинктивно понял все его
могущество. Где-то в глубине его сознания возникла уверенность, что  это
живое существо отвоевало себе право первенства у всех остальных обитате-
лей Северной глуши. На человека сейчас смотрела не одна пара глаз  -  на
него уставились глаза всех предков волчонка, круживших в  темноте  около
бесчисленных зимних стоянок, приглядывавшихся издали, из-за  густых  за-
рослей, к странному двуногому существу, которое  стало  властителем  над
всеми другими живыми существами. Волчонок очутился в плену у своих пред-
ков, в плену благоговейного страха, рожденного вековой борьбой и опытом,
накопленным поколениями. Это наследие подавило волка, который  был  все-
го-навсего волчонком. Будь он постарше, он бы убежал. Но сейчас он  при-
пал к земле, скованный страхом и готовый изъявить ту покорность, с кото-
рой его отдаленный предок шел к человеку, чтобы погреться у разведенного
им костра.
   Один из индейцев встал, подошел к волчонку и нагнулся над ним. Волчо-
нок еще ниже припал к земле. Неизвестное обрело наконец плоть  и  кровь,
приблизилось к нему и протянуло руку, собираясь схватить его.  Шерсть  у
волчонка поднялась дыбом, губы дрогнули, обнажив маленькие клыки.  Рука,
нависшая над ним, на минуту задержалась, и человек сказал со смехом:
   - Бабам вабиска ип пит та! (Смотрите! Какие белые клыки!)
   Остальные громко рассмеялись и стали подзадоривать индейца, чтобы  он
взял волчонка. Рука опускалась все ниже и ниже, а  в  волчонке  бушевали
два инстинкта: один  внушал,  что  надо  покориться,  другой  толкал  на
борьбу. В конце концов волчонок пошел на сделку с самим собой. Он послу-
шался обоих инстинктов: покорялся до тех пор,  пока  рука  не  коснулась
его, а потом решил бороться и схватил ее зубами. И сейчас  же  вслед  за
тем удар по голове свалил его на бок.  Всякая  охота  бороться  пропала.
Волчонок превратился в покорного щенка, сел на задние лапы  и  заскулил.
Но человек, которого он укусил за руку,  рассердился.  Волчонок  получил
второй удар по голове и, поднявшись на ноги, заскулил еще громче прежне-
го.
   Индейцы рассмеялись, и даже тот, с укушенной рукой,  присоединился  к
их смеху. Все еще смеясь, они окружили волчонка, продолжавшего  выть  от
боли и ужаса.
   И вдруг он насторожился. Индейцы тоже насторожились.  Волчонок  узнал
этот голос и, издав последний протяжный вопль, в котором звучало  скорее
торжество, чем горе, смолк и стал ждать появления матери - своей  неуст-
рашимой, свирепой матери, которая умела сражаться с противниками,  умела
убивать их и никогда ни перед кем не  трусила.  Волчица  приближалась  с
громким рычанием: она услыхала крики своего детеныша и бежала к нему  на
помощь.
   Волчица бросилась к людям. Разъяренная, готовая на  все,  она  являла
собой малоприятное зрелище, но волчонка ее спасительный гнев только  об-
радовал.
   Он взвизгнул от счастья и кинулся ей навстречу, а люди быстро  отсту-
пили на несколько шагов назад. Волчица стала  между  своим  детенышем  и
людьми. Шерсть на ней поднялась дыбом, в горле клокотало яростное  рыча-
ние, губы и нос судорожно подергивались.
   И вдруг один из индейцев крикнул:
   - Кичи!
   В этом возгласе слышалось удивление.
   Волчонок почувствовал, как мать съежилась при звуке человеческого го-
лоса.
   - Кичи! - снова крикнул индеец, на этот раз резко и повелительно.
   И тогда волчонок увидел, как волчица, его бесстрашная мать, припала к
земле, коснувшись ее брюхом, и завиляла хвостом, повизгивая и прося  ми-
ра. Волчонок ничего не понял. Его охватил ужас. Он снова затрепетал  пе-
ред человеком. Инстинкт говорил ему правду. И мать подтвердила это.  Она
тоже выражала покорность людям.
   Человек, сказавший "Кичи", подошел к волчице. Он положил ей  руку  на
голову, и волчица еще ниже припала к земле. Она не укусила его, да и  не
собиралась это делать. Те четверо тоже подошли к ней, стали ощупывать  и
гладить ее, но она не протестовала. Волчонок не сводил глаз с людей.  Их
рты издавали громкие звуки. В этих звуках не  было  ничего  угрожающего.
Волчонок прижался к матери и решил смириться, но шерсть у него на  спине
все-таки стояла дыбом.
   - Что же тут удивительного? - заговорил один из индейцев.  -  Отец  у
нее был волк, а мать собака. Ведь брат мой привязывал ее весной  на  три
ночи в лесу! Значит, отец Кичи был Волк.
   - С тех пор как Кичи убежала. Серый Бобр, прошел целый год, -  сказал
другой индеец.
   - И тут нет ничего удивительного. Язык Лосося, - ответил Серый  Бобр.
- Тогда был голод, и собакам не хватало мяса.
   - Она жила среди волков, - сказал третий индеец.
   - Ты прав. Три Орла, - усмехнулся Серый Бобр, дотронувшись до волчон-
ка, - и вот доказательство твоей правоты.
   Почувствовав прикосновение человеческой руки, волчонок глухо зарычал,
и рука отдернулась назад, готовясь ударить его. Тогда он спрятал клыки и
покорно приник к земле, а рука снова опустилась и стала Почесывать у не-
го за ухом и гладить его по спине.
   - Вот доказательство твоей правоты, - повторил Серый Бобр. -  Кичи  -
его мать. Но отец у него был волк.  Поэтому  собачьего  в  нем  мало,  а
волчьего много. У него белые клыки, и я дам ему  кличку  Белый  Клык.  Я
сказал. Это моя собака. Разве Кичи не принадлежала моему брату? И  разве
брат мой не умер?
   Волчонок, получивший имя, лежал и слушал. Люди  продолжали  говорить.
Потом Серый Бобр вынул нож из ножен, висевших у него на шее,  подошел  к
кусту и вырезал палку. Белый Клык наблюдал за ним. Серый Бобр сделал  на
обоих концах палки по зарубке и обвязал вокруг них ремни  из  сыромятной
кожи. Один ремень он надел на шею Кичи, подвел ее к  невысокой  сосне  и
привязал второй ремень к дереву.
   Белый Клык пошел за матерью и улегся рядом с ней. Язык Лосося  протя-
нул к волчонку руку и опрокинул его на спину. Кичи испуганно смотрела на
них. Белый Клык почувствовал, как страх  снова  охватывает  его.  Он  не
удержался и зарычал, но кусаться уже не посмел.  Рука  с  растопыренными
крючковатыми пальцами стала почесывать ему живот и перекатывать  с  боку
на бок. Лежать на спине с задранными вверх ногами было  глупо  и  унизи-
тельно. Кроме того. Белый Клык чувствовал себя совершенно беспомощным, и
все его существо восставало против такого унижения. Но что  тут  подела-
ешь? Если этот человек захочет причинить ему боль, он в его власти. Раз-
ве можно отскочить в сторону, когда все четыре ноги болтаются в воздухе?
И все-таки покорность взяла верх над страхом, и Белый  Клык  ограничился
тихим рычанием. Рычания он не смог подавить, но человек не рассердился и
не ударил его по голове. И, как это ни странно, Белый Клык испытывал ка-
кое-то необъяснимое удовольствие, когда рука  человека  гладила  его  по
шерсти взад и вперед. Перевернувшись на бок, он перестал рычать.  Пальцы
начали скрести и почесывать у него за ухом, и от этого приятное ощущение
только усилилось. И когда наконец человек погладил его в последний раз и
отошел. Белый Клык окончательно приободрился. Ему предстояло еще не один
раз испытать страх перед человеком, но дружеские  отношения  между  ними
зародились в эти минуты.
   Спустя немного Белый Клык услышал приближение каких-то странных  зву-
ков. Он быстро догадался, что звуки эти исходят от  людей.  На  тропинку
вереницей вышло все индейское племя, перекочевывавшее на новое место. Их
было человек сорок - мужчин, женщин, детей, сгибавшихся под тяжестью ла-
герного скарба С ними шло много собак; и все собаки, кроме  щенят,  тоже
были нагружены разной поклажей. Каждая собака несла на спине мешок с ве-
щами фунтов в двадцать - тридцать весом.
   Белый Клык никогда еще не видал собак, но сразу почувствовал, что они
мало чем отличаются от его собственной  породы.  Учуяв  волчонка  и  его
мать, собаки сейчас же доказали, как незначительна эта разница. Началась
свалка. Весь ощетинившись. Белый Клык рычал и  огрызался  на  окружившие
его со всех сторон разверстые собачьи пасти; собаки  повалили  волчонка,
но он не переставал кусать и рвать их за ноги и за брюхо, чувствуя в  то
же время, как собачьи зубы впиваются ему в тело. Поднялся  оглушительный
лай. Волчонок слышал рычание Кичи, рванувшейся ему  на  подмогу,  слышал
крики людей, удары палок и визг собак, которым доставались эти удары.
   Через несколько секунд волчонок снова был на ногах.  Он  увидел,  что
люди отгоняют собак палками и камнями, защищая, спасая его  от  свирепых
клыков этих существ, которые все же чем-то отличались от волчьей породы.
И хотя волчонок не мог ясно представить себе такого  отвлеченного  поня-
тия, как справедливое возмездие, тем не менее он по-своему  почувствовал
справедливость человека и признал в нем существо, которое  устанавливает
закон и следит за его выполнением. Оценил он также способ, которым  люди
заставляют подчиняться своим законам. Они не кусались и не пускали в ход
когтей, как все прочие звери, а использовали силы неживых предметов. Не-
живые предметы подчинялись их  воле:  камни  и  палки,  брошенные  этими
странными существами, летали по воздуху, как живые, и  наносили  собакам
чувствительные удары.
   Власть эта казалась Белому Клыку необычайной,  божественной  властью,
она выходила за пределы всего мыслимого. Белый  Клык  по  самой  природе
своей не мог даже подозревать о существовании богов, в лучшем случае  он
чувствовал, что есть вещи непостижимые. Но благоговение и трепет,  кото-
рые ему внушали люди, были сродни тому благоговению и  трепету,  которые
ощутил бы человек при виде божества, мечущего с горной вершины молнии на
землю.
   Но вот последняя собака отбежала в сторону, суматоха улеглась, и  Бе-
лый Клык принялся зализывать раны, размышляя о своем первом приобщении к
стае и о своем первом знакомстве с ее жестокостью. До сих пор ему  каза-
лось, что вся их порода состоит из Одноглазого, матери и его самого. Они
трое стояли особняком. Но вдруг, совершенно внезапно, обнаружилось,  что
есть еще много других существ, принадлежащих, очевидно, к его породе.  И
где-то в глубине сознания у волчонка появилось чувство  обиды  на  своих
собратьев, которые, едва завидев его, воспылали к нему смертельной нена-
вистью. Кроме того, он негодовал, что мать привязали к палке, хотя это и
было сделано руками высшего существа. Тут попахивало капканом,  неволей.
Но что волчонок мог знать о капкане, о неволе? Свободу бродить,  бегать,
лежать, когда заблагорассудится, он унаследовал от предков. Теперь  дви-
жения волчицы ограничивались длиной палки, и та же самая палка ограничи-
вала и движения волчонка, потому что он еще не мог обойтись без матери.
   Волчонку это не нравилось, и когда люди  поднялись  и  отправились  в
путь, он окончательно остался недоволен такими порядками, потому что ка-
кое-то маленькое человеческое существо взяло в руки палку, к которой бы-
ла привязана Кичи, и повело ее за собой, как пленницу, а за Кичи  побрел
и Белый Клык, очень смущенный и обеспокоенный всем происходящим.
   Они отправились вниз по речной долине, гораздо дальше тех мест,  куда
заходил в своих скитаниях Белый Клык, и дошли до самого  конца  ее,  где
речка впадала в Маккензи. На берегу стояли пироги, поднятые  на  высокие
шесты, лежали решетки для сушки рыбы. Индейцы разбили здесь стоянку. Бе-
лый Клык с удивлением осматривался вокруг себя. Могущество людей росло с
каждой минутой. Он уже убедился в их власти над свирепыми собаками.  Эта
власть говорила о силе. Но еще больше изумляла Белого Клыка власть людей
над неживыми предметами, их способность изменять лицо мира. Это было са-
мое  поразительное.  Вот  люди  установили  шесты  для  вигвамов;   тут,
собственно, не было ничего примечательного, - это делали те же самые лю-
ди, которые умели бросать камни и палки. Однако,  когда  шесты  обтянули
кожей и парусиной и они стали вигвамами. Белый Клык окончательно  расте-
рялся.
   Больше всего его поражали огромные размеры вигвамов. Они росли повсю-
ду с чудовищной быстротой, словно какие-то живые существа. Они  занимали
почти все поле зрения. Он боялся их. Вигвамы зловеще маячили в вышине, и
когда ветер пробегал по стоянке, вздувая на них парусину и  кожу,  Белый
Клык в страхе припадал к земле, не сводя глаз с этих громад  и  готовясь
отскочить в сторону, как только они начнут валиться на него.
   Но скоро Белый Клык привык к вигвамам. Он видел, что женщины  и  дети
входят и выходят оттуда без всякого вреда для себя, что собакам тоже хо-
чется проникнуть внутрь, но люди прогоняют их с бранью и  швыряют  камни
им вслед. К концу дня Белый Клык оставил Кичи и осторожно подполз к бли-
жайшему вигваму. Его подстрекала любознательность - потребность  учиться
жить, действовать и набираться опыта. Последние несколько  шагов,  отде-
лявших его от стены вигвама. Белый Клык полз мучительно долго и осторож-
но. События этого дня уже подготовили его к тому, что неизвестное  имеет
склонность проявлять себя самым неожиданным, самым невероятным  образом.
Наконец его нос коснулся парусины. Белый Клык ждал, что будет. Ничего...
все обошлось благополучно. Тогда он понюхал это страшное вещество,  про-
питанное запахом человека, взял его зубами  и  слегка  потянул  к  себе.
Опять все обошлось благополучно, хотя парусиновая стена и  дрогнула.  Он
потянул еще раз. Стена заколыхалась. Ему это очень понравилось. Он тянул
все сильнее и сильнее, пока вся стена не пришла в движение. Тогда в виг-
ваме послышался резкий окрик индианки, и Белый Клык опрометью бросился к
Кичи. Но с тех пор он перестал бояться высоких вигвамов.
   Не прошло и пяти минут, как Белый Клык снова убежал  от  матери.  Она
была привязана к колышку, вбитому в землю, и не могла пойти за своим де-
тенышем. К волчонку с воинственным видом приближался щенок гораздо стар-
ше и крупнее его. Щенка звали Лип-Лип, как это узнал позднее Белый Клык.
Он уже был искушен в боях и слыл большим забиякой среди своих собратьев.
   Белый Клык признал в щенке существо своей породы, к тому  же  на  вид
совсем неопасное, и, не ожидая от него никаких враждебных действий, при-
готовился оказать ему дружеский прием. Но как только незнакомец  оскалил
зубы и весь подобрался. Белый Клык тоже подобрался и тоже оскалил  зубы.
Ощетинившись и грозно рыча, волчонок и щенок стали кружить друг за  дру-
гом, готовые ко всему. Это продолжалось довольно долго, и  Белому  Клыку
такая игра начинала нравиться. И вдруг Лип-Лип сделал стремительный пры-
жок, рванул волчонка зубами и отскочил в сторону. Укус пришелся как  раз
в то плечо, которое все еще болело у Белого Клыка после схватки с рысью,
болело глубоко, около самой кости. Белый Клык взвыл от  неожиданности  и
боли, но тут же с яростью кинулся на Лип-Липа и впился в него зубами.
   Но Лип-Лип недаром родился в индейском поселке и недаром участвовал в
стольких драках со щенками. Новичку пришлось плохо от его мелких  острых
зубов, и он с визгом постыдно бежал под защиту матери. Это  была  первая
схватка Белого Клыка с Лип-Липом, и таких схваток им  предстояло  много,
потому что они с первой же встречи почувствовали глубокую врожденную не-
нависть друг к Другу, которая приводила к непрестанным столкновениям.
   Кичи ласково облизывала своего детеныша и старалась удержать его око-
ло себя, но любопытство Белого Клыка  было  ненасытно.  Несколько  минут
спустя он снова отправился на разведку и натолкнулся на человека,  кото-
рого звали Серым Бобром. Присев на корточки, Серый Бобр делал  что-то  с
сухим мохом и палками, разложенными возле него на земле. Белый Клык  по-
дошел поближе и стал наблюдать за ним. Серый Бобр издал какие-то  звуки,
в которых, как показалось Белому Клыку, не было ничего враждебного, и он
подошел еще ближе.
   Женщины и дети подносили Серому Бобру палки и сучья. По-видимому, го-
товилось что-то интересное. Любопытство Белого  Клыка  так  разгорелось,
что он подошел к Серому Бобру вплотную, забыв, что перед  ним  находится
грозное человеческое существо. И вдруг он увидел, что из-под рук  Серого
Бобра над сучьями и мохом поднимается что-то странное, похожее на туман.
Потом из этого тумана, крутясь и извиваясь, возникло чтото живое,  крас-
ное, как солнце в небе. Белый Клык не подозревал о  существовании  огня.
Но огонь притягивал его к себе, как когда-то в пещере в дни младенчества
его притягивал свет. Он подполз поближе, услышал над собой  смех  Серого
Бобра и понял, что и в этих звуках нет ничего враждебного.  Потом  Белый
Клык коснулся пламени носом и одновременно высунул язык.
   В первую секунду он оцепенел. Притаившись среди сучьев и моха,  неиз-
вестное вцепилось ему в нос. Белый Клык отпрянул от  огня,  разразившись
отчаянным визгом. Услышав этот визг, Кичи с рычанием  рванулась  вперед,
насколько позволяла палка, и заметалась в бессильной  ярости,  чувствуя,
что не может помочь сыну. Но Серый Бобр смеялся, хлопая себя по  бедрам,
и рассказывал всем о случившемся, и все тоже громко  смеялись.  А  Белый
Клык, усевшись на задние лапы, визжал и визжал и казался таким маленьким
и жалким среди окружающих его людей.
   Это была самая сильная боль, какую ему пришлось испытать.  Живое  су-
щество, возникшее под руками Серого Бобра и похожее  цветом  на  солнце,
обожгло ему нос и язык. Белый Клык скулил, скулил не переставая, и  каж-
дый его вопль люди встречали новым взрывом смеха. Он попробовал  лизнуть
нос, но прикосновение обоженного языка к обожженному носу только усилило
боль, и он завыл еще отчаянней, еще тоскливей.
   А потом ему стало стыдно. Он понял, почему люди смеются. Нам не  дано
знать, каким образом некоторые животные понимают, что такое смех, и  до-
гадываются, что мы смеемся над ними. Вот это и произошло с Белым Клыком,
и ему стало стыдно, когда люди подняли его на смех. Он повернулся и убе-
жал, но убежать его заставила не боль от ожогов, а смех, потому что смех
проникал глубже и ранил сильнее, чем огонь. Белый Клык кинулся к матери,
бесновавшейся на привязи, к единственному в мире  существу,  которое  не
смеялось над ним.
   Наступили сумерки, вслед за ними пришла ночь, а Белый Клык не отходил
от Кичи. Нос и язык у него по-прежнему болели, но ему не давало  успоко-
иться другое, еще более сильное чувство. Его охватила тоска.  Он  ощущал
какую-то пустоту в себе, он томился по тишине и миру, царившим у ручья и
в родной пещере. Жизнь стала слишком беспокойной. Тут было слишком много
человеческих существ - мужчин, женщин, детей, - все они шумели и раздра-
жали его. Собаки непрестанно ссорились, рычали, грызлись. Спокойное оди-
ночество, которое он знал раньше, кончилось. Здесь даже самый воздух был
насыщен жизнью. Она жужжала и гудела вокруг Белого Клыка, не умолкая  ни
на минуту. Новые звуки смущали и  тревожили  его,  заставляя  все  время
ждать новых событий.
   Белый Клык наблюдал за людьми, которые ходили между вигвамами,  исче-
зали, снова появлялись. Подобно тому как человек взирает на им же сотво-
ренных богов, Белый Клык взирал на окружающих его людей.  Они  были  для
него высшими существами. Он видел во всех их деяниях ту  же  чудотворную
силу, которой человек наделяет бога. Они обладали непостижимым,  безгра-
ничным могуществом. Они были властелинами живого и  неживого  мира;  они
держали в повиновении все, что способно двигаться, и  сообщали  движение
неподвижным вещам; из сухого моха и палок  они  творили  жизнь,  которая
больно жгла и цветом своим напоминала солнце. Они творили огонь! Они бы-
ли боги!


   ГЛАВА ВТОРАЯ
   НЕВОЛЯ

   Каждый новый день приносил Белому Клыку что-нибудь новое.  Пока  мать
сидела на привязи, он бегал по всему поселку, исследуя, изучая его и на-
бираясь опыта. Он быстро ознакомился с повадками  человеческих  существ,
но такое близкое знакомство не вызвало в нем пренебрежения  к  ним.  Чем
больше он узнавал людей, тем больше убеждался в их могуществе.
   Человек испытывает душевную боль, когда  его  богов  ниспровергают  и
когда алтари, воздвигнутые его руками, рушатся, но волку и дикой  собаке
такая боль неведома. В противоположность человеку, боги которого  -  это
легкая дымка мечты, никогда не обретающая реальности, это призраки,  на-
деленные добротой и силой, это взлеты его я в царство духа, - в противо-
положность человеку волк и дикая собака, пригревшиеся у разведенного че-
ловеком костра, видят, что их боги облечены в плоть  и  кровь,  что  они
осязаемы, занимают определенное место в пространстве и добиваются  своих
целей, оправдывают свое назначение в жизни, подчиняясь  закону  времени.
Вера в таких богов дается легко, ее ничто не может поколебать. От такого
бога никуда не уйдешь. Вот он стоит во весь рост, с палкой в руке - все-
сильный, гневный и добрый. В нем тайна и могущество, облеченные  плотью,
которая истекает кровью, когда ее рвут, и которая на вкус ничем не  хуже
любого другого мяса.
   Так было и с Белым Клыком. Человеческие существа казались ему богами,
несомненными и вездесущими богами. И он покорился им, так же как покори-
лась его мать Кичи, едва только она услышала свое имя из их уст. Он  ус-
тупал им дорогу. Когда они подзывали его - он подходил, когда  прогоняли
прочь - поспешно убегал, когда грозили - припадал к земле, потому что за
каждым их желанием была сила, которая проявлялась при  помощи  кулака  и
палки, летающих по воздуху камней и обжигающих болью ударов бича.
   Белый Клык принадлежал людям, как принадлежали  им  все  собаки.  Его
поступки зависели от их велений. Его тело они  вольны  были  искалечить,
растоптать или пощадить. Этот урок Белый Клык запомнил быстро, но  дался
он ему не легко, - слишком многое в его натуре восставало против того, с
чем ему приходилось сталкиваться на каждом шагу. И вместе с тем незамет-
но для самого себя Белый Клык начинал постигать  прелесть  новой  жизни,
хотя привыкать к ней было и трудно и неприятно. Он отдал свою  судьбу  в
чужие руки и снял с себя всякую ответственность за собственное существо-
вание. Уже одно это служило ему наградой, потому что опираться на друго-
го всегда легче, чем стоять одному.
   Но все это случилось не сразу - за один день нельзя отдаться человеку
и душой и телом. Белый Клык не мог отречься от наследия предков, не  мог
забыть Северную глушь. Бывали дни, когда он выходил  на  опушку  леса  и
стоял там, прислушиваясь к зовам, влекущим его вдаль. И с таких прогулок
он возвращался беспокойный, встревоженный, жалобно  и  тихо  повизгивая,
ложился рядом с Кичи и лизал ей морду своим быстрым, пытливым язычком.
   Белый Клык быстро изучил жизнь  индейского  поселка.  Он  узнал,  как
несправедливы и жадны взрослые собаки при раздаче мяса и рыбы. Убедился,
что мужчины справедливы, дети жестоки, а женщины добры и от них  скорее,
чем от других, можно получить кусок мяса или кость.  А  после  двух  или
трех стычек с матерями щенят Белый Клык понял, что с этими фуриями лучше
не связываться, - чем дальше от них держаться, тем будет спокойнее.
   Но больше всех ему отравлял жизнь Лип-Лип. Он был  старше  и  сильнее
его. Белый Клык не избегал драк с ним, но всегда терпел поражение. Такой
противник был ему не по силам. Лип-Лип преследовал  свою  жертву  всюду.
Стоило Белому Клыку отойти от матери, и забияка был тут как  тут,  ходил
за ним по пятам, рычал, привязывался к нему и, если людей поблизости  не
было, лез  в  драку.  Эти  стычки  доставляли  Лип-Липу  громадное  удо-
вольствие, потому что он всегда выходил из них победителем. Но  то,  что
было для Лип-Липа самым большим наслаждением в жизни,  приносило  Белому
Клыку лишь одни страдания.
   Однако запугать Белого Клыка было не так легко. Он  терпел  поражение
за поражением, но не смирялся. И все-таки  эта  вечная  вражда  начинала
сказываться  на  нем.  Он  стал  злобным  и  угрюмым.  Свирепость   была
свойственна ему как волку, а бесконечные преследования еще больше  ожес-
точали его. То добродушное, веселое, юное, что было в нем,  не  находило
себе выхода. Он никогда не играл и не возился  со  своими  сверстниками:
Лип-Лип не допускал этого. Стоило Белому Клыку  появиться  среди  щенят,
как Лип-Лип подлетал к нему, затевал ссору и в конце концов прогонял его
прочь.
   Вскоре почти все щенячье, что было в Белом Клыке, исчезло, и он  стал
казаться гораздо старше своего возраста. Лишенный возможности давать вы-
ход своей энергии в игре, он ушел в себя и стал развиваться умственно. В
нем появилась хитрость, а времени, чтобы обдумать свои проделки, у  него
было достаточно. Так как ему мешали получать свою долю мяса  и  рыбы  во
время общей кормежки собак, он сделался ловким вором. Приходилось самому
заботиться о себе, и Белый Клык ухитрялся промышлять  еду  так  искусно,
что стал настоящим бичом для индианок. Он шнырял по всему поселку, знал,
где что происходит, все видел и слышал, применялся к  обстоятельствам  и
всячески избегал встреч со своим заклятым врагом.
   Еще в первые дни своей жизни в поселке Белый Клык сыграл злую шутку с
Лип-Липом и вкусил сладость мести. Он заманил его прямо в пасть свирепой
Кичи примерно тем же способом, каким она  когда-то  заманивала  собак  и
уводила их от людской стоянки на съедение волкам. Спасаясь от  Лип-Липа,
Белый Клык побежал не напрямик, а стал кружить между вигвамами. Бегал он
хорошо, быстрее любого щенка его возраста и быстрее самого Лип-Липа.  Но
на этот раз он не особенно торопился и подпустил  своего  преследователя
на расстояние всего только одного прыжка от себя.
   Возбужденный погоней и близостью жертвы, ЛипЛип оставил всякую  осто-
рожность и забыл, где находится. Когда он вспомнил  об  этом,  было  уже
поздно. На всем бегу обогнув вигвам, он с размаху налетел прямо на Кичи,
лежавшую на привязи. Лип-Лип взвыл от ужаса. Хоть Кичи и была привязана,
но отделаться от нее оказалось не так-то легко. Она  сбила  его  с  ног,
чтобы он не мог убежать, и впилась в него зубами.
   Откатившись наконец от волчицы в сторону, ЛипЛип с  трудом  поднялся,
весь взлохмаченный, побитый и телесно и морально. Шерсть на нем  торчала
клочьями в тех местах, где по ней прошлись зубы Кичи. Он раскрыл пасть и
разразился протяжным, душераздирающим щенячьим воем. Но  Белый  Клык  не
дал ему даже повыть как следует. Он кинулся на своего врага и рванул его
за заднюю ногу. Куда девалась былая воинственность щенка!  Лип-Лип  пус-
тился наутек, а его жертва гналась за ним по пятам и не отстала  до  тех
пор, пока ее мучитель не добежал  до  своего  вигвама.  Тут  на  выручку
Лип-Липу подоспели индианки, и Белый Клык, превратившийся в разъяренного
дьявола, отступил только под градом сыпавшихся на него камней.
   Настал день, когда Серый Бобр отвязал Кичи, решив, что теперь она уже
не убежит. Белый Клык ликовал, видя мать на свободе. Он с радостью  отп-
равился бродить с ней по всему поселку и, пока Кичи была близко, Лип-Лип
держался от Белого Клыка на почтительном  расстоянии.  Белый  Клык  даже
ощетинивался и подходил к нему с воинственным видом, но Лип-Лип не  при-
нимал вызова. Он был неглуп и решил подождать с отмщением  до  тех  пор,
пока не встретится с Белым Клыком один на один.
   В тот же день Кичи и Белый Клык вышли на опушку  леса  неподалеку  от
поселка. Белый Клык постепенно, шаг за шагом, уводил туда мать, и, когда
она остановилась на опушке, он попробовал завлечь ее дальше. Ручей,  ло-
говище и спокойный лес манили к себе Белого Клыка, и ему хотелось, чтобы
мать ушла вместе с ним. Он отбежал на  несколько  шагов,  остановился  и
посмотрел на нее. Она стояла не двигаясь. Белый Клык жалобно заскулил и,
играя, стал бегать среди кустов, потом вернулся, лизнул мать в  морду  и
снова отбежал. Но она продолжала стоять на месте. Белый Клык смотрел  на
нее, и казалось, что настойчивость и нетерпение вселились вдруг  в  вол-
чонка и затем медленно покинули его, когда Кичи повернула голову и  пос-
мотрела на поселок.
   Даль звала Белого Клыка. И мать слышала этот зов. Но  еще  яснее  она
слышала зов огня и человека, зов, на который из всех зверей  откликается
только волк - волк и дикая собака, ибо они братья.
   Кичи повернулась и медленно, рысцой побежала обратно. Поселок  держал
ее в своей власти крепче всякой привязи. Невидимыми, таинственными путя-
ми боги завладели волчицей и не отпускали ее от себя. Белый Клык  сел  в
тени березы и тихо заскулил. Пахло сосной, нежные лесные ароматы  напол-
няли воздух, напоминая Белому Клыку о прежней вольной  жизни,  на  смену
которой пришла неволя. Но Белый Клык был всего-навсего щенком, и зов ма-
тери доносился до него яснее, чем зов Северной глуши  или  человека.  Он
привык полагаться на нее во всем. Независимость была еще впереди.  Белый
Клык встал и грустно поплелся в поселок, но по дороге раза  два  остано-
вился и поскулил, прислушиваясь к зову, который все еще летел из  лесной
чащи.
   В Северной глуши мать и детеныш недолго живут друг  подле  друга,  но
люди часто сокращают и этот короткий срок. Так было и  с  Белым  Клыком.
Серый Бобр задолжал другому индейцу, которого звали Три Орла. А Три Орла
уходил вверх по реке Маккензи на Большое Невольничье озеро. Кусок  крас-
ной материи, медвежья шкура, двадцать патронов и  Кичи  пошли  в  уплату
долга. Белый Клык увидел, как Три Орла взял его мать к себе в пирогу,  и
хотел последовать за ней. Ударом кулака Три Орла отбросил его обратно на
берег. Пирога отчалила. Белый Клык прыгнул в воду и поплыл  за  ней,  не
обращая внимания на крики Серого Бобра. Белый Клык не внял  даже  голосу
человека - так боялся он разлуки с матерью.
   Но боги привыкли, чтобы им повиновались, и разгневанный  Серый  Бобр,
спустив на воду пирогу, поплыл вдогонку за Белым Клыком. Настигнув  бег-
леца, он вытащил его за загривок из воды и, держа в  левой  руке,  задал
ему хорошую трепку. Белому Клыку попало как следует. Рука у индейца была
тяжелая, удары были рассчитаны точно и сыпались один за другим.
   Под градом этих ударов Белый Клык болтался из стороны в сторону,  как
испортившийся маятник. Самые разнообразные чувства волновали его. Снача-
ла он удивился, потом на него напал страх, и  он  начал  взвизгивать  от
каждого удара. Но страх вскоре сменился  злобой.  Свободолюбивая  натура
заявила о себе - Белый Клык оскалил зубы и бесстрашно  зарычал  прямо  в
лицо разгневанному божеству. Божество разгневалось еще больше. Удары по-
сыпались чаще, стали тяжелее и больнее.
   Серый Бобр не переставал бить Белого Клыка, Белый Клык не  переставал
рычать. Но это не могло продолжаться вечно, кто-то должен был  уступить,
и уступил Белый Клык. Страх снова овладел им. В первый раз в жизни чело-
век бил его по-настоящему. Случайные удары палкой  или  камнем  казались
лаской по сравнению с тем, что ему пришлось испытать сейчас. Белый  Клык
сдался и начал визжать и выть. Сначала он взвизгивал от  каждого  удара,
но скоро страх его перешел в ужас, и визги сменились  непрерывным  воем,
не совпадающим с ритмом побоев. Наконец, Серый Бобр опустил правую руку.
Белый Клык продолжал выть,  повиснув  в  воздухе,  как  тряпка.  Хозяин,
по-видимому, остался доволен этим и швырнул его на дно пироги. Тем  вре-
менем пирогу отнесло вниз по течению. Серый Бобр взялся за весло.  Белый
Клык мешал ему грести. Серый Бобр злобно толкнул его ногой. В  этот  миг
свободолюбие снова дало себя знать в Белом Клыке, и он впился  зубами  в
ногу, обутую в мокасин.
   Предыдущая трепка была ничто в сравнении с той, которую ему  пришлось
вынести. Гнев Серого Бобра был страшен, и Белого Клыка  обуял  ужас.  На
этот раз Серый Бобр пустил в ход тяжелое весло, и, когда Белый Клык очу-
тился на дне пироги, на всем его маленьком теле не было ни одного живого
места. Серый Бобр еще раз ударил его ногой. Белый Клык  не  бросился  на
эту ногу. Неволя преподала ему еще один урок: никогда, ни при каких обс-
тоятельствах, нельзя кусать бога - твоего хозяина и повелителя; тело бо-
га священно, и зубы таких, как Белый Клык, не смеют осквернять его.  Это
считалось, очевидно, самой страшной обидой, самым  страшным  проступком,
за который не было ни пощады, ни снисхождения.
   Пирога причалила к берегу, но Белый Клык не шевельнулся  и  продолжал
лежать, повизгивая и дожидаясь, когда Серый Бобр изъявит свою волю.  Се-
рый Бобр пожелал, чтобы Белый Клык вышел из пироги, и швырнул его на бе-
рег так, что тот со всего размаху ударился боком о землю. Дрожа всем те-
лом. Белый Клык встал и заскулил. Лип-Лип, который наблюдал за  происхо-
дящим с берега, кинулся, сшиб его с ног и впился в  него  зубами.  Белый
Клык был слишком беспомощен и не мог защищаться, и ему бы  несдобровать,
если бы Серый Бобр не ударил Лип-Липа ногой так, что тот взлетел  высоко
в воздух и шлепнулся на землю далеко от Белого Клыка.
   Такова была человеческая справедливость, и Белый  Клык,  несмотря  на
боль и страх, не мог не почувствовать  признательность  к  человеку.  Он
послушно поплелся за Серым Бобром через весь поселок к его вигваму. И  с
того дня Белый Клык запомнил, что право наказывать боги оставляют за со-
бой, а животных, подвластных им, этого права лишают.
   В ту же ночь, когда в поселке все стихло. Белый Клык вспомнил мать  и
загрустил. Но грустил он так громко, что разбудил Серого  Бобра,  и  тот
побил его. После этого в присутствии богов он тосковал молча и давал во-
лю своему горю тогда, когда выходил один на опушку леса.
   В эти дни Белый Клык мог бы внять голосу прошлого, который  звал  его
обратно к пещере и ручью, но память о матери удерживала  его  на  месте.
Может быть, она вернется в поселок, как возвращаются люди после охоты. И
Белый Клык оставался в неволе, поджидая Кичи.
   Подневольная жизнь не так уж тяготила Белого Клыка. Многое в ней  его
интересовало. События в поселке следовали одно за другим. Странным  пос-
тупкам, которые совершали боги, не было конца, а Белый Клык всегда отли-
чался любопытством. Кроме того, он научился ладить с Серым Бобром.  Пос-
лушание, строгое, неукоснительное послушание требовалось от Белого  Клы-
ка, и, усвоив это, он не вызывал гнева у людей и избегал побоев.
   А иногда случалось даже, что Серый Бобр сам швырял Белому Клыку кусок
мяса и, пока тот ел, не подпускал к нему других собак. И такому куску не
было цены. Он один был почему-то дороже, чем десяток кусков,  полученных
из рук женщин. Серый Бобр ни разу не погладил и не приласкал Белого Клы-
ка. И, может быть, его тяжелый кулак, может быть, его  справедливость  и
могущество или все это вместе влияло на Белого Клыка, но в нем  начинала
зарождаться привязанность к угрюмому хозяину.
   Какие-то предательские силы незаметно опутывали  Белого  Клыка  узами
неволи, и действовали они так же безошибочно, как палка или  удар  кула-
ком. Инстинкт, который издавна гонит волков к костру человека,  развива-
ется быстро. Развивался он и в Белом Клыке. И хотя его теперешняя  жизнь
была полна горестей, поселок становился ему все дороже и дороже. Но  сам
он не подозревал этого. Он чувствовал только тоску по Кичи, надеялся  на
ее возвращение и жадно тянулся к прежней свободной жизни.


   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   ОТЩЕПЕНЕЦ

   Тип-Лип до такой степени отравлял жизнь Белому Клыку, что тот  стано-
вился злее и свирепее, чем это полагалось ему от природы. Свирепость бы-
ла свойственна его нраву, но теперь она перешла всякие границы.  Он  был
известен своей злобой даже людям. Каждый раз, когда в  поселке  слышался
лай, собачья грызня или женщины поднимали крик из-за  украденного  куска
мяса, никто не сомневался, что виновником всего этого  был  Белый  Клык.
Люди не старались разобраться в причинах такого  поведения.  Они  видели
только следствия, и следствия эти были дурные. Белый Клык слыл пронырой,
вором и зачинщиком всех драк; разгневанные индианки обзывали его волком,
предрекали ему плохой конец, а он, слушая все это, зорко следил за  ними
и каждую минуту готов был увернуться от удара палкой или камнем.
   Белый Клык чувствовал себя отщепенцем среди обитателей  поселка.  Все
молодые собаки следовали примеру Лип-Липа. Между ними и Белым Клыком бы-
ло какое-то различие. Может быть, собаки чуяли в нем другую породу и пи-
тали к нему инстинктивную вражду, которая всегда возникает между  домаш-
ней собакой и волком. Как бы то ни было, но они присоединились к Лип-Ли-
пу. И, объявив Белому Клыку войну, собаки имели достаточно поводов, что-
бы не прекращать ее. Все они до одной познакомились с его острыми  зуба-
ми, и, надо отдать ему справедливость, он воздавал своим  врагам  стори-
цей. Многих собак он мог бы одолеть один на один, но  такой  возможности
не представлялось. Начало каждой драки служило сигналом для всех молодых
собак, они сбегались со всего поселка и набрасывались на Белого Клыка.
   Вражда с собачьей сворой научила его двум  важным  вещам:  отбиваться
сразу от всей стаи и, имея дело с одним противником, наносить  ему  воз-
можно большее количество ран в кратчайший срок. Не упасть, устоять среди
осаждающих его со всех сторон врагов - значило сохранить жизнь, и  Белый
Клык постиг эту науку в совершенстве. Он умел держаться на ногах не хуже
кошки. Даже взрослые собаки могли сколько угодно теснить  его,  -  Белый
Клык подавался назад, подскакивал, ускользал в сторону, и все же ноги не
изменяли ему и твердо стояли на земле.
   Перед каждой дракой собаки обычно соблюдают некий ритуал: рычат, про-
хаживаются друг перед другом, шерсть у них встает дыбом. Белый Клык  об-
ходился без этого. Всякая  задержка  грозила  появлением  всей  собачьей
стаи. Дело надо делать быстро, а затем удирать. И Белый Клык не  показы-
вал своих намерений. Он кидался в драку без всякого предупреждения и на-
чинал кусать и рвать своего противника, не дожидаясь, пока тот  пригото-
вится. Таким образом, он научился наносить собакам тяжелые  раны.  Кроме
того. Белый Клык понял, что важно застать врага врасплох,  надо  напасть
неожиданно, распороть ему плечо, изорвать в клочья ухо,  прежде  чем  он
опомнится, - и тогда дело наполовину сделано.
   Он убедился, что собаку, застигнутую врасплох, ничего не стоит  сбить
с ног, а тогда самое уязвимое место у нее на шее будет незащищенным. Бе-
лый Клык знал, где находится это место. Знание это досталось ему по нас-
ледству от многих поколений волков. И, нападая, он  придерживался  такой
тактики: во-первых, подстерегал собаку, когда она была одна;  во-вторых,
налетал на нее неожиданно и сбивал с ног; и, в-третьих, вцеплялся  ей  в
горло.
   Белый Клык был еще молод, и его неокрепшие челюсти не могли  наносить
смертельных ударов, но все же не один щенок бегал по поселку со  следами
его зубов на шее. И как-то раз, поймав одного из своих врагов на  опушке
леса, он все же ухитрился перекусить ему горло и выпустил из него дух. В
тот вечер поселок заволновался. Его проделку заметили, весть о ней дошла
до хозяина издохшей собаки, женщины припомнили Белому Клыку все его кра-
жи, и около жилища Серого Бобра собралась толпа народу. Но он решительно
закрыл вход в вигвам, где отсиживался преступник, и отказался выдать его
своим соплеменникам.
   Белого Клыка возненавидели и люди и собаки. Он не знал ни минуты  по-
коя. Каждая собака скалила на него зубы, каждый человек на него  замахи-
вался. Сородичи встречали его рычанием, боги - проклятиями и камнями. Он
держался все время начеку, каждую минуту был готов напасть, отразить на-
падение или увернуться от удара. Он действовал стремительно  и  хладнок-
ровно: сверкнув клыками, кидался на противника или  с  грозным  рычанием
отскакивал назад.
   Что до рычания, то рычать он умел пострашнее собак - и старых и моло-
дых. Цель рычания - предостеречь или испугать врага; и надо хорошо  раз-
бираться в том, когда и при каких обстоятельствах следует пускать в  ход
такое средство. И Белый Клык знал это. В свое рычание он  вкладывал  всю
ярость и злобу, все, чем только мог устрашить врага. Вздрагивающие нозд-
ри, вставшая дыбом шерсть, язык, красной змейкой извивающийся между  зу-
бами, прижатые уши, горящие ненавистью глаза, подергивающиеся губы,  ос-
каленные клыки заставляли призадуматься многих собак. Когда Белого Клыка
застигали врасплох, ему было достаточно  секунды,  чтобы  обдумать  план
действий. Но часто пауза эта затягивалась, противник отказывался от дра-
ки, и рычание Белого Клыка сплошь и рядом давало ему возможность  отсту-
пить с почетом даже при стычках со взрослыми собаками.
   Изгнав Белого Клыка из стаи, объявив ему войну,  молодые  собаки  тем
самым поставили себя лицом к лицу с его злобой, ловкостью и силой.  Дело
обернулось так, что теперь враги Белого Клыка и сами ни на шаг не  могли
отойти от стаи. Он не допускал этого. Молодые собаки каждую минуту ждали
его нападения и не решались бегать поодиночке. Всем им,  за  исключением
Лип-Липа, приходилось держаться стаей, чтобы общими усилиями  отбиваться
от своего грозного противника. Отправляясь в одиночестве к  реке,  щенок
или шел на верную смерть, или оглашал весь поселок пронзительным визгом,
улепетывая от выскочившего из засады волчонка.
   Но Белый Клык продолжал мстить собакам даже после того, как  они  за-
помнили раз и навсегда, что им надо держаться всем вместе. Он нападал на
собак, заставая их поодиночке; они нападали на него всей сворой.  Стоило
собакам завидеть Белого Клыка, как они дружно кидались за ним в  погоню,
и в таких случаях его спасали только быстрые ноги. Но горе тому псу, ко-
торый, увлекшись, обгонял своих товарищей! Белый Клык на всем ходу пово-
рачивался к преследователю, несущемуся впереди стаи, и бросался на него.
Это случалось часто, потому что возбужденные погоней собаки забывали обо
всем на свете, а Белый Клык всегда сохранял хладнокровие. То и дело  ог-
лядываясь назад, он готов был в любую "минуту сделать на всем бегу  кру-
той поворот и кинуться на слишком рьяного преследователя,  отделившегося
от своих товарищей.
   В молодых собаках живет непреодолимая потребность играть, и враги Бе-
лого Клыка удовлетворяли эту потребность, превращая войну с ним в  увле-
кательную забаву. Охота за волчонком стала для них самым любимым развле-
чением - правда, развлечением не шуточным и подчас смертельно опасным. А
Белый Клык, с которым никто из собак не мог сравниться быстротой ног,  в
свою очередь, не останавливался перед риском. В те дни, когда надежда на
возвращение Кичи еще не покидала Белого Клыка, он  часто  заманивал  со-
бачью стаю в соседний лес. Но собакам не удавалось догнать его  там.  По
тявканью и вою Белый Клык определял, где они находятся; сам же он  бежал
молча, тенью скользя между деревьями, как это делали его  отец  и  мать.
Кроме того, связь его с Северной глушью была теснее,  чем  у  собак;  он
лучше понимал все ее тайны и хитрости. Чаще всего Белый Клык прибегал  к
такой уловке: переплывал ручей, запутывал свои следы и спокойно  отлежи-
вался где-нибудь в лесных зарослях, прислушиваясь к лаю  потерявших  его
преследователей.
   Вызывая и у своих собратьев и у людей только одну ненависть  и  вечно
враждуя со всеми. Белый Клык развивался быстро, но односторонне. При та-
кой жизни в нем не могли зародиться ни добрые чувства, ни потребность  в
ласке. Обо всем этом он не имел ни малейшего понятия. Повинуйся  сильно-
му, угнетай слабого - вот закон, который руководил им. Серый Бобр -  бо-
жество, он наделен силой, поэтому Белый Клык повиновался ему. Но  собаки
- те, которые моложе и меньше его ростом, слабы, и их надо уничтожать.
   В Белом Клыке развивались все те качества, которые помогали ему  про-
тивостоять опасности, часто грозившей его жизни. Стальные мускулы высту-
пали на его худом, гибком теле, как веревки. В проворстве и  хитрости  с
ним не мог сравниться никто; он бегал быстрее, был беспощаднее в драках,
выносливее, злее, ожесточеннее и умнее всех остальных собак. Белый  Клык
должен был стать таким, иначе он не уцелел бы в той враждебной среде,  в
которую привела его жизнь.


   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   ПОГОНЯ ЗА БОГАМИ

   Осенью, когда дни стали короче и в воздухе уже чувствовалось  прибли-
жение холодов, Белому Клыку представился случай  вырваться  на  свободу.
Уже несколько дней в поселке царила суматоха. Индейцы  разбирали  летние
вигвамы и готовились выйти на осеннюю охоту. Белый Клык зорко следил  за
этими приготовлениями, и, когда вигвамы были разобраны, а вещи погружены
в пироги, он понял все. Пироги одна за другой начали отчаливать от бере-
га, и часть их уже скрылась из виду.
   Белый Клык решил остаться и при первой же возможности улизнул из  по-
селка в лес. Переплыв ручей, который уже затягивался льдом,  он  запутал
свои следы. Потом забрался поглубже в чащу и стал ждать. Время  шло.  Он
успел несколько раз заснуть, проснуться и снова  заснуть.  Его  разбудил
голос Серого Бобра. Потом послышались и другие голоса  -  жены  хозяина,
принимавшей участие в поисках, и Мит-Са - сына Серого Бобра.
   Белый Клык задрожал от страха, услышав свою кличку, но  устоял  и  не
вышел из лесу, хотя что-то подстрекало его откликнуться на зов  хозяина.
Вскоре голоса замерли вдали, и тогда  он  выбрался  из  кустарника,  до-
вольный, что побег удался. Наступали сумерки. Белый Клык резвился  между
деревьями, радуясь свободе. И вдруг его охватило чувство одиночества. Он
сел, тревожно прислушиваясь к лесной тишине: ни  звука,  ни  движения...
Это показалось ему подозрительным, его подстерегала  какая-то  неведомая
опасность. Он всматривался в смутные очертания высоких деревьев, в  гус-
тые тени между ними, где мог притаиться любой враг.
   Потом ему стало холодно Теплой стены вигвама, около которой он всегда
грелся, здесь не было. Он сидел, поочередно поджимая то одну, то  другую
переднюю лапу, потом прикрыл их своим пушистым хвостом, и в  эту  минуту
перед ним пронеслось видение. В этом не было ничего странного: перед его
глазами встали знакомые картины. Он снова увидел поселок, вигвамы, пламя
костров. Он услышал пронзительные голоса женщин, грубый бас мужской  ре-
чи, лай собак. Белый Клык проголодался и вспомнил куски мяса и рыбы, ко-
торые ему перепадали от людей. Но сейчас его окружала  тишина,  сулившая
не еду, а опасность.
   Неволя изнежила Белого Клыка. Зависимость от людей лишила  его  части
силы. Он разучился добывать себе корм. Над ним спускалась ночь. Его зре-
ние и слух, привыкшие к шуму и движению поселка, к непрерывному  чередо-
ванию звуков и картин, не находили себе работы. Ему нечего было  делать,
нечего слушать, не на что смотреть. Он старался  уловить  хоть  малейший
шорох или движение. В этом безмолвии и неподвижности природы таилась ка-
кая-то страшная опасность.
   И вдруг Белый Клык вздрогнул. Что-то громадное и бесформенное пронес-
лось у него перед глазами. На землю легла тень дерева, освещенного  выг-
лянувшей из-за облаков луной. Успокоившись, он тихо заскулил, но, вспом-
нив, что это может  привлечь  к  нему  притаившегося  где-нибудь  врага,
смолк.
   Дерево, схваченное ночным морозом, громко скрипнуло у него над  голо-
вой. Белый Клык взвыл и, не чуя под собой ног от ужаса, опрометью кинул-
ся к поселку. Он чувствовал непреодолимую потребность в людском  общест-
ве, в защите, которую оно дает. В его ноздрях стоял запах дыма от  кост-
ров, в ушах звенели голоса и крики. Он выбежал из лесу на залитую  луной
поляну, где не было ни теней, ни мрака, но глаза его не увидели знакомо-
го поселка. Он забыл, что люди ушли оттуда.
   Белый Клык остановился как вкопанный. Бежать было некуда. Он  грустно
бродил по опустевшему становищу, обнюхивая кучи мусора и  хлама,  остав-
ленного богами. Теперь его обрадовал бы даже камень, брошенный какой-ни-
будь рассерженной женщиной, даже тяжелая рука Серого Бобра, а Лип-Липа и
всю рычащую, трусливую свору собак он встретил бы с восторгом.
   Он побрел к тому месту, где стоял прежде  вигвам  Серого  Бобра,  сел
посредине и поднял морду к луне. Спазмы сжимали ему горло; пасть у  него
раскрылась, и одиночество, страх, тоска по Кичи, все прошлые  горести  и
предчувствие грядущих невзгод и страданий - все это вылилось  в  протяж-
ном, тоскливом вое. Это был волчий вой, впервые вырвавшийся из груди Бе-
лого Клыка.
   С наступлением утра его страхи исчезли, но чувство одиночества только
усилилось. Вид заброшенного становища, в котором еще так недавно  кипела
жизнь, наводил на него тоску. Долго раздумывать ему не пришлось: он  по-
вернул в лес и побежал вдоль берега реки. Он бежал весь день,  не  давая
себе ни минуты отдыха. Казалось, он может бежать вечно. Его сильное тело
не знало утомления. И даже когда  утомление  все-таки  пришло,  выносли-
вость, доставшаяся ему от предков, продолжала гнать  его  все  дальше  и
дальше.
   Там, где река протекала между крутыми берегами, Белый  Клык  бежал  в
обход, по горам. Ручьи и речки, впадавшие в Маккензи, он переплывал  или
переходил вброд. Часто ему приходилось бежать по узкой кромке льда,  на-
мерзшей около берега; тонкий лед ломался, и, проваливаясь в ледяную  во-
ду. Белый Клык не раз бывал на волосок от гибели. И  все  это  время  он
ждал, что вот-вот нападет на след богов в том месте, где они причалят  к
берегу и направятся в глубь страны.
   По уму Белый Клык превосходил  многих  своих  собратьев,  и  все-таки
мысль о другом береге реки Маккензи не приходила ему в голову. Что, если
след богов выйдет на ту сторону? Этого он не мог  сообразить.  Вероятно,
позднее, когда Белый Клык набрался бы опыта в  странствиях,  повзрослел,
научился бы отыскивать следы вдоль речных берегов, он допустил бы и  эту
возможность. Такая зрелость ждала его в будущем. Сейчас же он бежал нау-
гад, принимая в расчет только один берег Маккензи.
   Белый Клык бежал всю ночь, натыкаясь в темноте на препятствия и прег-
рады, которые замедляли его бег, но не отбивали охоты двигаться  дальше.
К середине второго дня, через тридцать часов, его железные мускулы стали
сдавать, поддерживало только напряжение воли. Он ничего не ел почти двое
суток и совсем обессилел от голода. Сказывались на  нем  и  непрестанные
погружения в ледяную воду. Его великолепная шкура была вся в грязи,  ши-
рокие подушки на лапах кровоточили.  Он  начал  прихрамывать  -  сначала
слегка, потом все больше и больше. В довершение всего небо нахмурилось и
пошел снег - мокрый, тающий снег, который прилипал к его  разъезжавшимся
лапам, заволакивал все вокруг и скрывал неровности  почвы,  затрудняя  и
без того мучительную дорогу.
   В эту ночь Серый Бобр решил сделать привал  на  дальнем  берегу  реки
Маккензи, потому что путь к местам охоты шел в том направлении. Но неза-
долго до темноты Клу-Куч, жена Серого Бобра, приметила на ближнем берегу
лося, который подошел к реке напиться. И вот, не подойди лось к  берегу,
не сбейся Мит-Са из-за метели с правильного курса, Клу-Куч  не  заметила
бы лося. Серый Бобр не уложил бы его метким выстрелом из  ружья,  и  все
дальнейшие события сложились бы совершенно по-иному. Серый Бобр не  сде-
лал бы привала на ближнем берегу реки Маккензи, а Белый  Клык,  пробежав
мимо, или погиб бы, или попал бы к своим диким сородичам  и  остался  бы
волком до конца своих дней.
   Наступила ночь. Снег повалил сильнее, и Белый Клык, спотыкаясь, прих-
рамывая и тихо повизгивая на ходу, напал на свежий след. След  был  нас-
только свеж, что Белый Клык сразу узнал его. Заскулив от нетерпения,  он
повернул от реки и бросился в лес. До ушей его донеслись знакомые звуки.
Он увидел пламя костра, Клу-Куч, занятую стряпней. Серого Бобра, присев-
шего на корточки и жевавшего кусок сырого сала. У людей было свежее  мя-
со!
   Белый Клык ожидал расправы. При мысли о ней шерсть у  него  на  спине
встала дыбом. Потом он, крадучись, двинулся вперед. Он боялся  ненавист-
ных ему побоев и знал, что их не миновать. Но он знал также,  что  будет
греться около огня, будет пользоваться покровительством богов,  встретит
общество собак, хоть и враждебное ему, но все же общество, которое  спо-
собно удовлетворить его потребность в близости к живым существам.
   Белый Клык ползком приближался к костру. Серый Бобр увидел его и  пе-
рестал жевать сало. Белый Клык пополз еще медленнее; чувство унижения  и
покорности давило его, заставляя пресмыкаться перед человеком.  Он  полз
прямо к Серому Бобру, все замедляя и замедляя движение, как будто ползти
ему с каждым дюймом становилось труднее, и, наконец, лег у ног  хозяина,
которому предался отныне добровольно душой и телом. По собственному  же-
ланию подошел он к костру человека  и  признал  над  собой  человеческую
власть. Белый Клык дрожал, ожидая неминуемого наказания. Рука  поднялась
над ним. Он весь съежился, готовясь принять удар. Но удара не последова-
ло.
   Белый Клык украдкой взглянул вверх. Серый Бобр разорвал сало  на  две
части. Серый Бобр протягивал ему кусок сала! Осторожно и недоверчиво Бе-
лый Клык понюхал его, а потом потянул к себе. Серый Бобр велел дать  Бе-
лому Клыку мяса и, пока он ел, не подпускал к нему других собак.  Благо-
дарный и довольный. Белый Клык улегся у ног  своего  хозяина,  глядя  на
жаркое пламя костра и сонно щурясь. Он знал, что утро застанет его не  в
мрачном лесу, а на привале, среди богов, которым он отдавал всего себя и
от воли которых теперь зависел.


   ГЛАВА ПЯТАЯ
   ДОГОВОР

   В середине декабря Серый Бобр  отправился  вверх  по  реке  Маккензи.
Мит-Са и Клу-Куч поехали вместе с ним. Сани Серого Бобра  везли  собаки,
которых он выменял или взял взаймы у соседей. Во вторые сани,  поменьше,
были впряжены молодые собаки, и ими правил Мит-Са. Упряжка и сани больше
походили на игрушечные, но Мит-Са был в восторге: он чувствовал, что ис-
полняет настоящую мужскую работу. Кроме того, он учился управлять  соба-
ками и натаскивать их, и щенки тоже привыкали к упряжи. Сани Мит-Са  шли
не пустые, а везли около двухсот фунтов всякого скарба и провизии.
   Белому Клыку приходилось и раньше видеть ездовых собак, и, когда  его
самого в первый раз запрягли в сани, он не противился этому. На шею  ему
надели набитый мохом ошейник, от которого шли две лямки к ремню, переки-
нутому поперек груди и через спину; к этому ремню была привязана длинная
веревка, соединявшая его с санями.
   Упряжка состояла из семи собак. Всем им исполнилось по  девять-десять
месяцев, и только одному Белому Клыку было восемь. Каждая собака шла  на
отдельной веревке. Все веревки были разной длины, и разница  между  ними
измерялась длиной корпуса собаки. Соединялись они в  кольце  на  передке
саней. Передок был загнут кверху, чтобы сани - берестяные, без  полозьев
- не зарывались в мягкий, пушистый снег. Благодаря такому устройству тя-
жесть самих саней и поклажи распределялась на большую поверхность. С той
же целью - как можно более равномерного распределения  тяжести  -  собак
привязывали к передку саней веером, и ни одна из них  не  шла  по  следу
другой.
   У веерообразной упряжки было еще одно преимущество: разная длина  ве-
ревок мешала собакам, бегущим сзади, кидаться на  передних,  а  затевать
драку можно было только с той соседкой, которая шла  на  более  короткой
веревке. Однако тогда нападающий оказывался нос к носу со  своим  врагом
и, кроме того, подставлял  себя  под  удары  бича  погонщика.  Но  самое
большое преимущество этой упряжки заключалось в том, что,  стараясь  на-
пасть на передних собак, задние налегали на постромки, а чем быстрее ка-
тились сани, тем быстрее бежала и преследуемая  собака.  Таким  образом,
задняя никогда не могла догнать переднюю. Чем быстрее бежала  одна,  тем
быстрее удирала от нее другая и тем быстрее бежали все остальные собаки.
В результате всего этого быстрее катились и  сани.  Вот  такими  хитрыми
уловками человек и укреплял свою власть над животными.
   Мит-Са, очень похожий на отца, унаследовал от  него  и  мудрость.  Он
давно уже заметил, что Лип-Лип не дает прохода Белому Клыку; но тогда  у
Лип-Липа были свои хозяева, и Мит-Са осмеливался только исподтишка  бро-
сать в него камнем. - А теперь  Лип-Лип  принадлежал  Мит-Са,  и,  решив
отомстить ему за прошлое, Мит-Са привязал его на самую длинную  веревку.
Таким образом, Лип-Лип стал  вожаком,  ему  как  будто  оказали  большую
честь, - но на самом деле чести в этом было мало, потому что  забияку  и
главаря всей стаи Лип-Липа ненавидели и преследовали теперь все собаки.
   Так как Лип-Лип был привязан на самую длинную веревку, собакам  каза-
лось, что он удирает от них. Им были видны только его задние ноги и  пу-
шистый хвост, а это далеко не так страшно, как вставшая дыбом  шерсть  и
сверкающие клыки. Кроме того, зрелище бегущей собаки вызывает  в  других
собаках уверенность, что она убегает именно от них и что ее надо во  что
бы то ни стало догнать.
   Как только сани тронулись, вся упряжка погналась за Лип-Липом, и  эта
погоня продолжалась весь день. На первых порах оскорбленный Лип-Лип то и
дело порывался кинуться на своих преследователей, но Мит-Са  каждый  раз
хлестал его по голове тридцатифутовым бичом, свитым из  вяленых  оленьих
кишок, и заставлял вернуться на место. Лип-Лип не побоялся бы схватиться
со всей упряжкой, однако бич был куда страшнее, - и  ему  не  оставалось
ничего другого, как натягивать веревку и уносить свои бока от зубов  то-
варищей.
   Ум индейца неистощим на хитрости. Чтобы усилить вражду всей упряжки к
Лип-Липу, Мит-Са стал отличать его перед другими собаками,  возбуждая  в
них ревность и ненависть к вожаку. Мит-Са кормил его мясом в присутствии
всей своры и никому другому мяса не давал. Собаки  приходили  в  ярость.
Они метались вокруг Лип-Лила, пока он ел, но близко подходить не осмели-
вались, так как Мит-Са стоял возле него с бичом в руке. А когда мяса  не
было, Мит-Са отгонял упряжку подальше и делал вид, что кормит Лип-Липа.
   Белый Клык принялся за работу охотно. Покорившись богам,  он  в  свое
время проделал гораздо более длинный путь, чем остальные собаки,  и  го-
раздо глубже, чем они, постиг всю тщетность  сопротивления  воле  богов.
Кроме того, ненависть, которую питали к нему все  собаки,  уменьшала  их
значение в его глазах и увеличивала значение человека. Он не нуждался  в
обществе своих собратьев: Кичи была  почти  забыта,  и  верность  богам,
власть которых признал над собой Белый Клык,  служила  ему  чуть  ли  не
единственным способом выражать свои чувства. И Белый Клык усердно  рабо-
тал, слушался приказаний и подчинялся дисциплине. Он трудился  честно  и
охотно. Честность в труде присуща всем прирученным волкам и  прирученным
собакам, а Белый Клык был наделен этим качеством в полной мере.
   Белый Клык общался и с собаками, но это общение выражалось во  вражде
и ненависти. Он никогда не играл с ними. Он умел  драться  -  и  дрался,
воздавая сторицей за все укусы и притеснения, которые ему  пришлось  вы-
нести в те дни, когда Лип-Лип был главарем  стаи.  Теперь  Лип-Лип  гла-
венствовал над ней лишь тогда, когда бежал на конце длинной веревки впе-
реди своих товарищей  и  подскакивающих  по  снегу  саней.  На  стоянках
Лип-Лип держался поближе к Мит-Са, Серому Бобру и  Клу-Куч,  не  решаясь
отойти от богов, потому что теперь клыки всех собак были направлены про-
тив него и он испытал на себе всю  горечь  вражды,  которая  приходилась
раньше на долю Белого Клыка.
   После падения Лип-Липа Белый Клык мог бы сделаться вожаком  стаи,  но
он был слишком угрюм и замкнут для этого. Товарищи по  упряжке  получали
от него только одни укусы, в остальном он  словно  не  замечал  их.  При
встречах с ним они сворачивали в сторону, и ни одна, даже самая  смелая,
собака не решалась отнять у Белого Клыка его долю  мяса.  Напротив,  они
старались как можно скорее проглотить свою долю, боясь, как бы он не от-
нял ее. Белый Клык хорошо усвоил закон: притесняй слабого  и  подчиняйся
сильному. Он торопливо съедал брошенный хозяином кусок, и тогда  -  горе
той собаке, которая еще не кончила  есть.  Грозное  рычание,  оскаленные
клыки - и ей оставалось только  изливать  свое  негодование  равнодушным
звездам, пока Белый Клык доканчивал ее долю.
   Время от времени то одна, то другая собака поднимала бунт против  Бе-
лого Клыка, но он быстро усмирял их. Он ревниво оберегал свое обособлен-
ное положение в стае и нередко брал его-с бою. Но такие  схватки  бывали
непродолжительны. Собаки не могли тягаться с ним. Он наносил  раны  про-
тивнику, не дав ему опомниться, и собака истекала кровью, еще  не  успев
как следует начать драку.
   Белый Клык так же, как и боги, поддерживал среди своих собратьев  су-
ровую дисциплину. Он не давал им никаких поблажек и требовал  безгранич-
ного уважения к себе. Между собой собаки могли делать  все  что  угодно.
Это его не касалось. Белый Клык следил только за тем,  чтобы  собаки  не
посягали на его обособленность, уступали ему дорогу, когда он  появлялся
среди стаи, и признавали его господство над собой.  Стоило  какомунибудь
смельчаку принять воинственный вид, оскалить зубы или  ощетиниться,  как
Белый Клык кидался на него и без всякой жалости  доказывал  ему  ошибоч-
ность его поведения.
   Он был свирепым тираном, он правил с железной непреклонностью. Слабые
не знали пощады от него. Жестокая борьба за существование,  которую  ему
пришлось вести с раннего детства, когда вдвоем с матерью, одни, без вся-
кой помощи, они бились за жизнь, преодолевая враждебность Северной  глу-
ши, не прошла бесследно. При встречах  с  сильнейшим  противником  Белый
Клык вел себя смирно. Он угнетал слабого, но  зато  уважал  сильного.  И
когда Серый Бобр встречал на своем долгом пути стоянки других людей. Бе-
лый Клык ходил между чужими взрослыми собаками тихо и осторожно.
   Прошло несколько месяцев, а путешествие Серого Бобра все еще  продол-
жалось. Долгая дорога и усердная работа в упряжке укрепили  силы  Белого
Клыка, и умственное развитие его, видимо,  завершилось.  Окружающий  мир
был познан им до конца. И он смотрел на него мрачно, не питая по отноше-
нию к нему никаких иллюзий. Мир этот был суров и жесток, в  нем  не  су-
ществовало ни тепла, ни ласки, ни привязанностей.
   Белый Клык не чувствовал привязанности даже к Серому  Бобру.  Правда,
Серый Бобр был богом, но богом жестоким. Белый Клык охотно признавал его
власть над собой, хотя власть эта  основывалась  на  умственном  превос-
ходстве и на грубой силе. В натуре Белого Клыка было  нечто  такое,  что
шло навстречу этому господству, иначе он не вернулся бы из Северной глу-
ши и не доказал бы этим своей верности богам. В нем таились еще никем не
исследованные глубины. Добрым словом или ласковым  прикосновением  Серый
Бобр мог бы проникнуть в эти глубины, но Серый Бобр  никогда  не  ласкал
Белого Клыка, не сказал ему ни одного доброго слова. Это было не  в  его
обычае. Превосходство Серого Бобра основывалось на жестокости, и с такой
же жестокостью он повелевал, отправляя правосудие при помощи палки,  на-
казуя преступление физической болью и воздавая по заслугам не лаской,  а
тем, что воздерживался от удара.
   И Белый Клык не подозревал о том блаженстве, которым может  наградить
рука человека. Да он и не любил человеческих рук: в них было что-то  по-
дозрительное. Правда, иногда эти руки давали мясо,  но  чаще  всего  они
причиняли боль. От них надо было держаться подальше, они швыряли  камни,
размахивали палками, дубинками, бичами, они могли бить и толкать, а если
и прикасались, то лишь затем,  чтобы  ущипнуть,  дернуть,  вырвать  клок
шерсти. В чужих поселках он узнал, что детские руки тоже умеют причинять
боль. Какой-то малыш однажды чуть не выколол ему глаз. После этого Белый
Клык стал относиться к детям с большой подозрительностью. Он  просто  не
выносил их. Когда те подходили и протягивали к нему свои руки, не сулив-
шие добра, он вставал и уходил.
   В одном из поселков на берегу  Большого  Невольничьего  озера  Белому
Клыку довелось уточнить преподанный ему Серым Бобром закон, согласно ко-
торому нападение на богов считается непростительным  грехом.  По  обычаю
всех собак во всех поселках. Белый Клык отправился на  поиски  пищи.  Он
увидел мальчика, который разрубал топором мерзлую тушу лося. Кусочки мя-
са разлетались в разные стороны. Белый Клык остановился и стал подбирать
их. Мальчик бросил топор и схватил увесистую дубинку. Белый Клык  отско-
чил назад, еле успев увернуться от удара. Мальчик побежал за ним, и  он,
незнакомый с поселком, кинулся в проход между вигвамами и очутился в ту-
пике перед высоким земляным валом.
   Деваться было некуда. Мальчик загораживал единственный выход из тупи-
ка. Подняв дубинку, он сделал шаг вперед. Белый  Клык  рассвирепел.  Его
чувство справедливости было возмущено, он  весь  ощетинился  и  встретил
мальчика грозным рычанием. Белый Клык хорошо знал закон: все остатки мя-
са, например, кусочки мерзлой туши лося, принадлежат собаке, которая  их
находит; он не сделал ничего дурного,  не  нарушил  никакого  закона,  и
все-таки мальчик собирался побить его. Белый Клык сам не знал,  как  это
случилось. Он сделал это в припадке бешенства, и все произошло так быст-
ро, что его противник тоже ничего не успел понять. Мальчик вдруг  растя-
нулся на снегу, а зубы Белого Клыка прокусили ему руку, державшую дубин-
ку.
   Но Белый Клык знал, что закон, установленный богами, нарушен. Вонзив-
ший зубы в священное тело одного из богов должен ждать самого  страшного
наказания. Он убежал под защиту Серого Бобра и сидел, съежившись, у  его
ног, когда укушенный мальчик и вся его семья явились  требовать  возмез-
дия. Но они ушли ни с чем; Серый Бобр стал на защиту Белого Клыка. То же
сделали Мит-Са и Клу-Куч. Прислушиваясь к перебранке людей и наблюдая за
тем, как они гневно машут руками. Белый Клык начинал понимать,  что  для
его проступка есть оправдание. И таким образом он узнал, что боги бывают
разные: они делятся на его богов и на богов чужих; и это далеко не  одно
и то же. От своих богов следует принимать все - и справедливость и несп-
раведливость. Но он не обязан сносить несправедливость чужих  богов,  он
вправе мстить за нее зубами. И это также было законом.
   В тот же день Белый Клык познакомился с новым законом еще ближе.  Со-
бирая хворост в лесу, Мит-Са натолкнулся на  компанию  мальчиков,  среди
которых был и потерпевший.  Произошла  ссора.  Мальчики  набросились  на
Мит-Са. Ему приходилось плохо. Удары сыпались на него  со  всех  сторон.
Белый Клык сначала просто наблюдал за дракой - это дело богов,  это  его
не касается. Но потом он сообразил, что ведь бьют Мит-Са, одного из  его
собственных богов. И то, что он сделал вслед за этим, он сделал не  рас-
суждая. Порыв бешеной ярости бросил его в самую  середину  свалки.  Пять
минут спустя мальчики разбежались с поля битвы, и многие из них оставили
на снегу кровавые следы, говорившие о том, что зубы Белого Клыка не без-
действовали. Когда Мит-Са рассказал в поселке о случившемся. Серый  Бобр
велел дать Белому Клыку мяса. Он велел дать  ему  много  мяса.  И  Белый
Клык, насытившись, лег у костра и заснул, твердо уверенный  в  том,  что
понял закон правильно.
   Вслед за этим  Белый  Клык  усвоил  закон  собственности  и  то,  что
собственность хозяина надо охранять. От защиты тела бога до  защиты  его
имущества был один шаг, и Белый Клык этот шаг сделал. То, что  принадле-
жало богу, следовало защищать от всего мира, не останавливаясь даже  пе-
ред нападением на других богов. Но поступок этот,  святотатственный  сам
по себе, всегда сопряжен с большой опасностью. Боги всемогущи, и  собаке
трудно тягаться с ними; и все-таки Белый Клык научился безбоязненно  да-
вать им отпор. Чувство долга побеждало в нем страх, и в конце концов во-
роватые боги решили оставить имущество Серого Бобра в покое.
   Белый Клык скоро понял, что вороватые боги трусливы и, заслышав  тре-
вогу, сейчас же убегают. Кроме того (как он убедился на опыте), промежу-
ток времени между поднятой тревогой  и  появлением  Серого  Бобра  бывал
обычно очень короткий. И он понял также, что вор убегает не потому,  что
боится его. Белого Клыка, а потому, что боится Серого Бобра. Учуяв вора.
Белый Клык не поднимал лая - да он и не умел лаять, - он кидался на неп-
рошеного гостя и, если удавалось, впивался в него  зубами.  Угрюмость  и
необщительность помогли Белому Клыку стать надежным сторожем при хозяйс-
ком добре, и Серый Бобр всячески поощрял его в этом. И  в  конце  концов
Белый Клык стал еще злее, еще неукротимее и окончательно замкнулся в се-
бе.
   Месяцы шли один за другим, и время все больше и больше скрепляло  до-
говор между собакой и человеком. Этот договор еще в незапамятные времена
был заключен первым волком, пришедшим из Северной глуши к  человеку.  И,
подобно всем своим предшественникам - волкам и диким собакам. Белый Клык
сам выработал условия этого договора. Они были очень просты. За поклоне-
ние божеству он отдал свою свободу. От бога Белый Клык получил общение с
ним, покровительство, корм и тепло. Взамен он  сторожил  его  имущество,
защищал его тело, работал на него и покорялся ему.
   Если у тебя есть бог, ему надо служить. И Белый  Клык  служил  своему
богу, повинуясь чувству долга и благоговейного страха. Но  он  не  любил
его. Он не знал, что такое любовь, и никогда не испытывал этого чувства.
Кичи стала далеким воспоминанием. Кроме того, отдавшись человеку.  Белый
Клык не только порвал с Северной глушью и со своими сородичами, но  под-
чинился и такому условию договора, которое не позволило бы ему  покинуть
бога и пойти за Кичи, даже если бы он встретил ее. Преданность  человеку
стала законом для Белого Клыка, и закон этот был сильнее любви к  свобо-
де, сильнее кровных уз.


   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   ГОЛОД

   Весна была уже не за горами, когда длинное путешествие  Серого  Бобра
кончилось. В один из апрельских дней Белый Клык, которому к этому време-
ни исполнился год, снова вернулся в старый поселок, и там Мит-Са снял  с
него упряжь. Хотя Белый Клык еще не достиг полной зрелости, все же после
Лип-Липа он был самым крупным из годовалых щенков. Унаследовав свой рост
и силу от отца-волка и от Кичи, он почти сравнялся со взрослыми  собака-
ми, но уступал им в крепости сложения.  Тело  у  него  было  поджарое  и
стройное; в драках он брал скорее увертливостью, чем силой; шкура серая,
как у волка. И по виду он казался самым настоящим волком. Кровь  собаки,
перешедшая к нему от Кичи, не оставила следов на его внешнем облике,  но
характер его складывался не без ее участия.
   Белый Клык бродил по поселку, с  чувством  спокойного  удовлетворения
узнавая богов, знакомых ему еще до путешествия. Встречал он здесь и  ще-
нят, тоже подросших за это время, и взрослых собак, которые  теперь  уже
не казались ему такими большими и страшными. Белый Клык  почти  перестал
бояться их и прогуливался среди своры с непринужденностью,  доставлявшей
ему на первых порах большое удовольствие.
   Был здесь и старый седой Бэсик, которому  раньше  требовалось  только
оскалить зубы, чтобы прогнать Белого Клыка за тридевять земель. В  преж-
ние дни Бэсик не раз заставлял Белого  Клыка  убеждаться  в  собственном
ничтожестве, но теперь тот же Бэсик помог ему оценить происшедшие в  нем
самом перемены. Бэсик старел, дряхлел, а Белый Клык был молод, и  сил  у
него прибывало с каждым днем.
   Перемена во взаимоотношениях с собаками стала ясна Белому Клыку вско-
ре после возвращения в поселок. Люди разделывали тушу только что убитого
лося. Он получил копыто с частью берцовой кости,  на  которой  было  до-
вольно много мяса. Убежав от дерущихся собак подальше в лес,  чтобы  его
никто не видел. Белый Клык принялся за свою добычу. И вдруг на него  на-
летел Бэсик. Еще не успев как следует сообразить, в чем дело, Белый Клык
дважды полоснул старого пса зубами и отскочил в сторону.  Остолбенев  от
такой дерзкой и стремительной атаки, Бэсик бессмысленно уставился на Бе-
лого Клыка, а кость со свежим мясом лежала между ними.
   Бэсик был стар и уже испытал на себе отвагу той самой молодежи, кото-
рую раньше ему ничего не стоило припугнуть. Как это ни было  горько,  но
волей-неволей обиды приходилось глотать, призывая  на  помощь  всю  свою
мудрость, чтобы не сплоховать перед молодыми  собаками.  В  прежние  дни
справедливый гнев заставил бы его кинуться на дерзновенного юнца, но те-
перь убывающие силы не позволяли отважиться на такой поступок. Весь още-
тинившись, он грозно поглядывал на Белого Клыка, а  тот,  вспомнив  свой
былой страх, съежился, словно маленький щенок, и уже прикидывал  мыслен-
но, как бы ему отступить с возможно меньшим позором.
   Тут-то Бэсик и совершил ошибку. Удовольствуйся он грозным и  свирепым
видом - все сошло бы хорошо. Приготовившийся к бегству Белый Клык отсту-
пил бы, оставив кость ему. Но Бэсик не захотел ждать. Решив, что  победа
осталась за ним, он сделал шаг вперед и понюхал кость. Белый Клык слегка
ощетинился. Даже сейчас можно было  спасти  положение.  Продолжай  Бэсик
стоять с высоко поднятой головой, грозно поглядывая на противника, Белый
Клык в конце концов удрал бы. Но ноздри Бэсику щекотал запах свежего мя-
са, и, не удержавшись, он схватил кость.
   Этого Белый Клык не смог перенести. Господство над товарищами по  уп-
ряжке было еще свежо в его памяти, и он уже не мог  совладать  с  собой,
глядя, как другая собака пожирает  принадлежащее  ему  мясо.  По  своему
обыкновению он кинулся на Бэсика, не дав тому опомниться. После  первого
же укуса правое ухо у старого пса повисло клочьями. Внезапность  нападе-
ния ошеломила его. Но немедленно вслед за этим и с такой же внезапностью
последовали еще более печальные события: Бэсик был сбит с  ног,  на  шее
его зияла рана. Не дав старику подняться, молодая собака дважды  рванула
его за плечо. Стремительность нападения была поистине ошеломляющей.  Бэ-
сик кинулся на Белого Клыка, но зубы его только яростно щелкнули в  воз-
духе. В следующую же минуту нос у Бэсика оказался располосованным, и он,
шатаясь, отступил прочь.
   Положение круто изменилось. Над костью стоял грозно ощетинившийся Бе-
лый Клык, а Бэсик держался поодаль, готовясь в любую  минуту  отступить.
Он не осмеливался затеять драку с молодым, быстрым, как молния,  против-
ником. И снова, с еще большей горечью, Бэсик почувствовал приближающуюся
старость. Его попытка сохранить достоинство была  поистине  героической.
Спокойно повернувшись спиной к молодой собаке и лежавшей на земле кости,
как будто и то и другое совершенно не заслуживало внимания, он величест-
венно удалился. И только тогда, когда Белый Клык уже не мог видеть  его,
Бэсик лег на землю и начал зализывать свои раны.
   После этого случая Белый Клык окончательно уверовал в себя и  возгор-
дился. Теперь он спокойно расхаживал среди взрослых собак, стал  не  так
уступчив. Не то чтобы он искал поводов для ссоры, далеко нет, - он  тре-
бовал внимания к себе. Он отстаивал свои права и не хотел отступать  пе-
ред другими собаками. С ним приходилось считаться, вот и все.  Никто  не
смел пренебрегать им. Это участь щенят, и мириться с такой участью  при-
ходилось всей упряжке, щенки сторонились взрослых собак, уступали им до-
рогу, а иногда были вынуждены отдавать им свою  долю  мяса.  Но  необщи-
тельный, одинокий, угрюмый, грозный, чуждающийся  всех  Белый  Клык  был
принят как равный в среду взрослых собак. Они быстро поняли, что его на-
до оставить в покое, не объявляли ему войны и не делали попыток завязать
с ним дружбу. Белый Клык платил им тем же, и после нескольких стычек со-
баки убедились, что такое положение дел устраивает всех как нельзя  луч-
ше.
   В середине лета с Белым Клыком произошел неожиданный случай. Пробегая
своей бесшумной рысцой в конец поселка, чтобы обследовать там новый виг-
вам, поставленный, пока он уходил с индейцами на охоту за  лосем.  Белый
Клык наткнулся на Кичи. Он остановился и посмотрел  на  нее.  Он  помнил
мать смутно, все-таки помнил, а Кичи забыла сына.  Грозно  зарычав,  она
оскалила на него зубы, и Белый Клык вспомнил все. Детство и  то,  о  чем
говорило это рычание, предстало перед ним. До встречи с богами Кичи была
для Белого Клыка центром вселенной. Старые чувства вернулись и  овладели
им. Он подскочил к матери, но она встретила его оскаленной пастью и рас-
порола ему скулу до самой кости. Белый Клык не понял, что  произошло,  и
растерянно попятился назад, ошеломленный таким приемом.
   Но Кичи была не виновата. Волчицы забывают своих волчат, которым  ис-
полнился год или больше года. Так и Кичи забыла Белого Клыка. Он был для
нее незнакомцем, чужаком, и выводок, которым она обзавелась за это  вре-
мя, давал ей право враждебно относиться к таким незнакомцам.
   Один из ее щенков подполз к Белому Клыку. Сами того не зная, они при-
ходились друг другу сводными братьями. Белый Клык с любопытством обнюхал
щенка, за что Кичи еще раз наскочила на него и располосовала ему  морду.
Белый Клык попятился еще дальше. Все старые воспоминания, воскресшие бы-
ло в нем, снова умерли и превратились в прах. Он смотрел на Кичи,  кото-
рая лизала своего детеныша и время от времени поднимала голову и рычала.
Теперь Кичи была не нужна Белому Клыку. Он научился обходиться без нее и
забыл, чем она была дорога ему. В его мире не осталось места  для  Кичи,
так же как и в ее мире не осталось места для Белого Клыка.
   Воспоминаний как не бывало - он стоял растерянный, ошеломленный  всем
случившимся. И тут Кичи метнулась к нему в третий раз,  прогоняя  его  с
глаз долой. Белый Клык покорился. Кичи была самка, а по закону, установ-
ленному его породой, самцы не должны драться с  самками.  Он  ничего  не
знал об этом законе, он постиг его не на основании жизненного  опыта,  -
этот закон был подсказан ему инстинктом, тем самым  инстинктом,  который
заставлял его выть на луну, на ночные звезды, бояться смерти и неизвест-
ного.
   Месяцы шли один за другим. Сил у Белого Клыка  все  прибавлялось,  он
становился крупнее, шире в плечах, а характер его развивался по тому пу-
ти, который предопределяли наследственность и  окружающая  среда.  Белый
Клык был создан из материала, мягкого, как глина, и таившего в себе мно-
го всяких возможностей. Среда лепила из этой  глины  все,  что  ей  было
угодно, придавая ей любую форму. Так, не подойди Белый  Клык  на  огонь,
зажженный человеком. Северная глушь сделала бы из него настоящего волка.
Но боги даровали ему другую среду, и из Белого Клыка получилась  собака,
в которой было много волчьего, и все-таки это была собака, а не волк.
   И вот под влиянием окружающей обстановки податливый материал, из  ко-
торого был сделан Белый Клык, принял определенную форму. Это было  неиз-
бежно. Он становился все угрюмее, злее, он сторонился своих собратьев. И
они поняли, что с ним лучше жить в мире, чем враждовать,  а  Серый  Бобр
день ото дня все больше и больше ценил его.
   Но возмужалость не освободила Белого Клыка от одной слабости:  он  не
терпел, когда над ним смеялись. Человеческий смех выводил его  из  себя.
Люди могли смеяться между собой над чем угодно, и он не обращал  на  это
внимания. Но стоило кому-нибудь засмеяться над ним, как  он  приходил  в
ярость: степенная, полная достоинства собака неистовствовала до нелепос-
ти. Смех так озлоблял ее, что она превращалась в сущего дьявола. И  горе
тем щенкам, которые попадались Белому Клыку в эти минуты! Он слишком хо-
рошо знал закон, чтобы вымещать злобу на Сером Бобре; Серому Бобру помо-
гали палка и ум, а у щенков  не  было  ничего,  кроме  открытого  прост-
ранства, которое и спасало их, когда перед ними  появлялся  Белый  Клык,
доведенный смехом до бешенства.
   Когда Белому Клыку пошел третий год, индейцев, живших на реке Маккен-
зи, постиг голод. Летом не ловилась рыба.  Зимой  олени  ушли  со  своих
обычных мест. Лоси попадались редко, зайцы почти исчезли. Хищные  живот-
ные гибли. Изголодавшись, ослабев от голода,  они  стали  пожирать  друг
друга. Выживали только сильные. Боги Белого Клыка всегда промышляли охо-
той. Старые и слабые среди них умирали один за другим. В  поселке  стоял
плач. Женщины и дети уступали свою жалкую долю еды отощавшим, осунувшим-
ся охотникам, которые рыскали по лесу в тщетных поисках дичи.
   Голод довел богов до такой крайности, что они ели мокасины и рукавицы
из сыромятной кожи, а собаки съедали свою упряжь и даже бичи. Кроме  то-
го, собаки ели друг друга, а боги ели собак. Сначала покончили с  самыми
слабыми и менее ценными. Собаки, оставшиеся в живых, видели  все  это  и
понимали, что их ждет такая же участь. Те, что были посмелее и  поумнее,
покинули костры, разведенные человеком, около которых теперь шла  бойня,
и убежали в лес, где их ждала голодная смерть или волчьи зубы.
   В это тяжелое время Белый Клык тоже убежал в лес. Он был более  прис-
пособлен к жизни, чем другие собаки, - сказывалась школа,  пройденная  в
детстве. Особенно искусно выслеживал он маленьких зверьков. Он мог часа-
ми следить за каждым движением осторожной белки и ждать, когда  она  ре-
шится слезть с дерева на землю; при этом  он  проявлял  такое  громадное
терпение, которое ни в чем не уступало мучившему его голоду. Белый  Клык
никогда не торопился. Он выжидал до тех пор, пока можно было действовать
наверняка, не боясь, что белка опять удерет на дерево. Тогда,  и  только
тогда, Белый Клык с молниеносной быстротой выскакивал из  своей  засады,
как снаряд, никогда не пролетающий мимо намеченной цели  -  мимо  белки,
которую не могли спасти ее быстрые ноги.
   Но хотя охота на белок обычно кончалась удачей,  одно  обстоятельство
мешало Белому Клыку наедаться досыта: белки попадались редко, и ему  во-
лей-неволей приходилось охотиться на более мелкую дичь. По временам  го-
лод так мучил его, что он не останавливался даже перед тем, чтобы  выка-
пывать мышей из норок. Не погнушался он у вступить в бон с лаской, такой
же голодной, как он сам, но в тысячу раз более свирепой.
   Когда голод донимал Белого Клыка особенно жестоко,  он  подкрадывался
поближе к кострам богов, но вплотную к ним не подходил. Он бегал по  ле-
су, избегая встреч с богами, и обкрадывал силки, когда в них изредка по-
падалась дичь. Однажды он даже обворовал силок  на  зайца,  поставленный
Серым Бобром, а Серый Бобр в это время шел, пошатываясь, по лесу и то  и
дело садился отдыхать, еле переводя дух от слабости.
   Как-то раз Белый Клык наткнулся на молодого волка, изможденного и еле
державшегося на ногах. Если бы Белый Клык не был так голоден, он,  веро-
ятно, отправился бы дальше с ним и в конце концов примкнул бы к  волчьей
стае, но сейчас ему не оставалось ничего другого, как погнаться за  вол-
ком, задрать и съесть его.
   Судьба, казалось, благоприятствовала Белому Клыку. Всякий раз,  когда
недостаток в пище ощущался особенно остро, он находил какую-нибудь добы-
чу. Счастье не изменило ему даже в те дни, когда сил совсем не стало,  -
ни разу за это время он не попался на глаза более крупным хищникам.  Од-
нажды, подкрепившись рысью, которой хватило на целых два дня. Белый Клык
встретился с волчьей стаей. Началась долгая, жестокая погоня,  но  Белый
Клык был крепче волков и в конце концов убежал от них. И не только  убе-
жал, а описал большой круг и, вернувшись назад, напал на одного из своих
изможденных преследователей.
   Вскоре Белый Клык покинул эти места и отправился в  долину,  на  свою
родину. Разыскав прежнее логовище, он встретил там Кичи. Кичи тоже поки-
нула негостеприимные костры богов и, как только ей пришла пора щениться,
вернулась в пещеру. К тому времени, когда около  пещеры  появился  Белый
Клык, из всего выводка Кичи остался лишь один волчонок, но и он  доживал
последние дни, - молодой жизни трудно было уцелеть в такой голод.
   Прием, который Кичи оказала своему взрослому сыну, нельзя  было  наз-
вать теплым. Но Белый Клык  отнесся  к  этому  равнодушно.  Не  нуждаясь
больше в матери, он невозмутимо отвернулся от нее  и  побежал  вверх  по
ручью. На левом его рукаве Белый Клык нашел логовище рыси, с которой не-
когда ему пришлось сразиться вместе с матерью. Здесь, в заброшенной  но-
ре, он лег и отдыхал весь день.
   Ранним летом, когда голодовка  уже  подходила  к  концу.  Белый  Клык
встретил Лип-Лила, который, так же как и он, убежал в лес и  влачил  там
жалкое существование. Белый Клык  встретил  его  совершенно  неожиданно.
Огибая с противоположных сторон выступ крутого берега, они  одновременно
выбежали из-за высокой скалы и столкнулись нос к носу. Оба замерли,  ис-
пуганные такой встречей, и уставились друг на друга.
   Белый Клык был в прекрасном состоянии. Всю эту неделю он очень удачно
охотился и ел много, а последней своей добычей был  сыт  до  отвала.  Но
стоило ему только увидеть Лип-Липа, как шерсть у него  на  спине  встала
дыбом. Он ощетинился совершенно непроизвольно - это  внешнее  проявление
злобы в прошлом сопутствовало каждой встрече с забиякой  Лип-Липом.  Так
было и теперь: завидев своего врага. Белый Клык ощетинился и зарычал  на
него. Ни одна минута не пропала даром. Все было сделано быстро,  в  одно
мгновение. Лип-Лип попятился назад, но Белый Клык сшибся с ним  плечо  к
плечу, сбил его с ног, опрокинул на спину и впился зубами в его жилистую
шею. Лип-Лип бился в предсмертных судорогах, а Белый Клык похаживал вок-
руг, не сводя с него глаз. Затем он снова пустился в  путь  и  исчез  за
крутым поворотом берега.
   Вскоре после этого Белый Клык выбежал на опушку леса и по узкой  про-
галине спустился к реке Маккензи. Он забегал сюда и раньше, но тогда  на
этом берегу было пусто, а сейчас тут виднелся поселок. Белый Клык  оста-
новился и, не выходя из-за деревьев, стал осматриваться. Звуки и  запахи
показались ему знакомыми. Это был старый поселок, перебравшийся на  дру-
гое место, но в его звуках и  запахах  чувствовалось  что-то  новое.  Не
слышно было ни воя, ни плача. Эти звуки говорили о довольстве.  И  когда
Белый Клык услышал сердитый женский голос, он понял, что  так  сердиться
можно только на сытый желудок. В воздухе пахло рыбой - значит, в поселке
была пища. Голод кончился. Он смело вышел из лесу и побежал прямо к  хо-
зяйскому вигваму. Самого хозяина не было дома, но Клу-Куч встретила  Бе-
лого Клыка радостными криками, дала ему целую свежую рыбину, и он лег  и
стал ждать возвращения Серого Бобра.


   Часть четвертая

   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   ВРАГ

   Если в натуре Белого Клыка была заложена  хоть  малейшая  возможность
сблизиться с представителями его породы, то возможность эта безвозвратно
погибла после того, как он стал вожаком  упряжки.  Собаки  возненавидели
его; возненавидели за то, что Мит-Са подкидывал ему лишний  кусок  мяса;
возненавидели за все те действительные и воображаемые преимущества,  ко-
торыми он пользовался; возненавидели за то, что он всегда бежал в голове
упряжки, доводя их до бешенства одним видом своего  пушистого  хвоста  и
быстро мелькающих ног.
   И Белый Клык проникся к собакам точно  такой  же  острой  ненавистью.
Роль вожака не доставляла ему ни малейшего удовольствия. Он  через  силу
мирился с тем, что ему приходится убегать от  заливающихся  лаем  собак,
которые в течение трех лет находились под его властью. Но  с  этим  надо
было мириться, иначе ему грозила гибель, а жизни, бившей в  нем  ключом,
гибнуть не хотелось. Лишь только Мит-Са трогал с места,  вся  упряжка  с
яростным лаем кидалась в погоню за Белым Клыком.
   Защищаться он не мог: стоило ему  повернуть  голову  к  собакам,  как
Мит-Са хлестал его по морде бичом. Белому  Клыку  не  оставалось  ничего
другого, как мчаться вперед. Отражать хвостом и задними ногами нападение
всей завывающей своры он не мог, - таким оружием нельзя обороняться про-
тив множества безжалостных клыков. И Белый  Клык  несся  вскачь,  каждым
прыжком насилуя свою природу и унижая свою гордость, а бежать так прихо-
дилось целый день.
   Такое насилие над собой не проходит безнаказанно. Если волос,  вырос-
ший на теле, заставить расти в глубь  кожи,  он  будет  причинять  мучи-
тельную боль. То же самое происходило и с Белым Клыком. Всем  своим  су-
ществом он стремился разделаться с собаками, преследующими его по пятам,
но волю богов нарушать было нельзя, тем более что воля их  подкреплялась
ударами тридцатифутового бича, свитого из оленьих кишок.  И  Белый  Клык
терпел все это, затаив в себе такую ненависть и злобу, на  какую  только
был способен его свирепый и неукротимый нрав.
   Если какое-нибудь живое существо и можно было  назвать  врагом  своих
собратьев, то это относилось именно к Белому Клыку. Он никогда не просил
пощады, и сам никого не щадил. Раны и шрамы не сходили у него с тела,  а
собаки, в свою очередь, не расставались с отметинами его зубов. В проти-
воположность многим вожакам, кидавшимся под защиту богов, как только со-
бак распрягали. Белый Клык пренебрегал такой  защитой.  Он  безбоязненно
разгуливал по стоянке, ночью расправляясь с собаками за все то, что при-
ходилось терпеть от них днем. В те времена, когда Белый Клык еще не  был
вожаком, его теперешние товарищи по упряжке обычно  старались  не  попа-
даться ему на дороге. Теперь положение изменилось. Погоня,  длившаяся  с
утра и до вечера, сознание, что весь день Белый Клык убегал от них,  на-
ходился в их власти, - все это не позволяло собакам отступать перед ним.
Стоило ему появиться среди стаи, сейчас же начиналась драка. Его прогул-
ки по стоянке сопровождались рычанием, грызней,  визгом.  Самый  воздух,
которым он дышал, был насыщен ненавистью и злобой, и это лишь  усиливало
ненависть и злобу в нем самом.
   Когда Мит-Са приказывал упряжке остановиться, Белый Клык слушался его
окрика. На первых порах эта остановка вызывала замешательство среди  со-
бак, все они набрасывались на ненавистного вожака. Но тут дело принимало
совсем другой оборот: размахивая бичом, на помощь Белому Клыку  приходил
Мит-Са. И собаки поняли наконец, что, если сани останавливаются по  при-
казанию Мит-Са, вожака лучше не трогать. Но если Белый  Клык  останавли-
вался самовольно, значит, над ним можно было чинить расправу.
   Вскоре Белый Клык перестал останавливаться без приказания. Такие уро-
ки усваиваются быстро. Да Белый Клык и не мог не усваивать их, иначе  он
не выжил бы в той суровой среде, которую уготовила ему жизнь.
   Но для собак эти уроки пропадали даром - они не оставляли его в покое
на стоянках. Дневная погоня и яростный лай, в который упряжка вкладывала
всю свою ненависть к вожаку, заставляли ее забывать то, что было  преды-
дущей ночью; на следующую ночь урок повторялся, но к утру от него не ос-
тавалось и следа. Кроме того, вражду собак к Белому Клыку питало еще од-
но немаловажное обстоятельство: они чувствовали в  нем  иную  породу,  и
этого было вполне достаточно, чтобы противопоставить их друг другу.
   Так же как и Белый Клык, все они были прирученные волки, но  за  ними
стояло уже несколько прирученных поколений. Многое, чем  наделяет  волка
Северная глушь, было уже утеряно, и для собак в Северной  глуши  таилась
лишь неизвестность, вечная угроза и вечная вражда. Но  внешность  Белого
Клыка, все его повадки и инстинкты говорили о крепкой связи  с  Северной
глушью; он был символом и олицетворением ее. И поэтому,  скаля  на  него
зубы, собаки тем самым охраняли себя от гибели, таившейся в сумраке  ле-
сов и во тьме, со всех сторон обступавшей костры человека.
   Впрочем, один урок собаки заучили твердо: надо держаться вместе.  Бе-
лый Клык был слишком опасным противником, и никто не решался встретиться
с ним один на один. Собаки нападали на него всей сворой, иначе он разде-
лался бы с ними за одну ночь. И Белому Клыку не удавалось разделаться ни
с одним из своих врагов. Он сбивал противника с ног, но стая  сейчас  же
набрасывалась на него, не давая ему прокусить собаке горло. При малейшем
намеке на ссору вся упряжка дружно ополчалась на своего  вожака.  Собаки
постоянно грызлись между собой, но стоило только кому-нибудь из них  за-
теять драку с Белым Клыком, как все прочие ссоры мигом забывались.
   Однако загрызть Белого Клыка они не могли при всем своем старании. Он
был слишком подвижен для них, слишком грозен  и  умен.  Он  избегал  тех
мест, где можно было попасть в ловушку, и всегда ускользал, когда  свора
старалась окружить его кольцом. А о том, чтобы сбить Белого Клыка с ног,
не могла помышлять ни одна собака. Ноги его с таким же упорством  цепля-
лись за землю, с каким сам он цеплялся за жизнь. И поэтому в той нескон-
чаемой войне, которую Белый Клык вел со стаей, сохранить жизнь  и  удер-
жаться на ногах - были для него понятия равнозначные, и  никто  не  знал
этого лучше, чем он сам.
   Итак, Белый Клык стал непримиримым врагом своих  собратьев  -  врагом
волков, которые пригрелись у костра, разведенного человеком,  и  изнежи-
лись под спасительною сенью человеческого могущества. Таким сделала  его
жизнь. Он объявил кровную месть всем собакам и мстил  так  жестоко,  что
даже Серый Бобр, в котором было достаточно ярости и дикости, не мог  на-
дивиться злобе Белого Клыка. "Нет другой такой собаки!" - говорил  Серый
Бобр. И индейцы из чужих поселков подтверждали его слова, вспоминая, как
Белый Клык расправлялся с их собаками.
   Белому Клыку было около пяти лет, когда Серый Бобр снова взял  его  с
собой в длинное путешествие, и в поселках у  Скалистых  Гор,  вдоль  рек
Маккензи и Поркьюпайн, вплоть до самого Юкона,  долго  помнили  расправы
Белого Клыка с собаками. Он упивался своей местью. Чужие собаки не ждали
от него ничего плохого, им не приходилось встречаться с противником, ко-
торый нападал бы так внезапно. Они не знали, что имеют  дело  с  врагом,
убивающим, как молния, с одного удара. Собаки в чужих поселках подходили
к Белому Клыку с вызывающим видом, а он, не теряя времени  на  предвари-
тельные церемонии, кидался на них  стремительно,  словно  развернувшаяся
стальная пружина, хватал за горло и убивал противника, не дав ему  опом-
ниться от изумления.
   Белый Клык стал опытным бойцом. Он дрался расчетливо, никогда не тра-
тил сил понапрасну, не затягивал борьбы. Он налетал  и,  если  случалось
промахнуться, сейчас же отскакивал назад. Как и все  волки,  Белый  Клык
избегал длительного соприкосновения с противником. Он не выносил  этого.
Такое соприкосновение таило в себе  опасность  и  приводило  его  в  бе-
шенство. Он хотел быть свободным, хотел твердо держаться на  ногах.  Се-
верная глушь не выпускала Белого Клыка из своих цепких объятий и утверж-
дала свою власть над ним. Отчужденность с самого раннего детства от  об-
щества ему подобных только усилила в нем это стремление к  свободе.  Не-
посредственная близость к противнику таила в себе какую-то угрозу. Белый
Клык подозревал здесь ловушку, и страх перед этой  ловушкой  не  покидал
его.
   Чужие собаки не могли тягаться с ним. Белый Клык  увертывался  от  их
клыков; он расправлялся с ними и убегал невредимый. Правда, нет  правила
без исключения. Бывало и так, что на Белого Клыка  налетало  сразу  нес-
колько противников и он не успевал убежать от них, а иногда ему  здорово
влетало и от какой-нибудь одной собаки. Но это  случалось  редко.  Белый
Клык стал таким искусным бойцом, что выходил  с  честью  почти  из  всех
драк.
   Он обладал еще одним достоинством -  умением  правильно  рассчитывать
время и расстояние. Делалось это, разумеется, совершенно бессознательно.
Просто его никогда не подводило зрение, и весь его  организм,  слаженный
лучше, чем у других собак,  работал  точно  и  быстро;  координация  сил
умственных и физических была совершеннее, чем у  них.  Когда  зрительные
нервы передавали мозгу Белого Клыка движущееся изображение, его мозг без
всякого усилия определял пространство и  время,  необходимое  для  того,
чтобы это движение завершилось. Таким  образом,  он  мог  увернуться  от
прыжка собаки или от ее клыков и в то же время использовать  каждую  се-
кунду, чтобы самому броситься на противника. Но воздавать ему  хвалу  за
это не следует, - природа одарила его более щедро,  чем  других,  вот  и
все.
   Было лето, когда Белый Клык попал в форт Юкон.  В  конце  зимы  Серый
Бобр пересек водораздел между Маккензи и Юконом и всю весну  проохотился
на западных отрогах Скалистых Гор. А когда  река  Поркьюпайн  очистилась
ото льда. Серый Бобр сделал пирогу и спустился вниз по ней к месту слия-
ния ее с Юконом, как раз под самым Полярным  кругом.  Здесь  стоял  форт
Компании Гудзонова залива. В форте было много индейцев,  много  съестных
припасов, - повсюду царило небывалое оживление. Было лето 1898  года,  и
золотоискатели тысячами двигались вверх по Юкону, к Доусону и  на  Клон-
дайк. До цели путешествия им оставались еще сотни миль, а между тем мно-
гие из них находились в пути уже год; меньше пяти тысяч миль  не  сделал
никто, а некоторые приехали сюда с другого конца света.
   В форте Юкон Серый Бобр сделал остановку. Слухи о  золотой  лихорадке
достигли и его ушей, и он привез с собой несколько тюков с мехами и один
тюк с рукавицами и мокасинами. Серый Бобр никогда не отважился  бы  пус-
титься в такой далекий путь, если б его не  привлекла  сюда  надежда  на
большую наживу. Но то, что Серый Бобр увидел здесь,  превзошло  все  его
ожидания. В самых своих безудержных мечтах он  рассчитывал  выручить  от
продажи мехов сто процентов, а убедился, что можно выручить и тысячу. И,
как истинный индеец, Серый Бобр принялся за дело не спеша, решив  проси-
деть здесь хоть до осени, только бы не просчитаться и не продешевить.
   В форте Юкон Белый Клык впервые увидел белых людей. Рядом с индейцами
они казались ему существами другой породы - богами, власть которых  опи-
ралась на еще большее могущество. Эта уверенность пришла к Белому  Клыку
сама собой; ему не надо было напрягать  свои  мыслительные  способности,
чтобы убедиться в могуществе белых богов. Он только чувствовал  его,  но
чувствовал с необычайной силой. Вигвамы, построенные индейцами, казались
ему когда-то свидетельством величия человека, а теперь его поражал  гро-
мадный форт и дома из толстых бревен. Все это говорило о могуществе. Бе-
лые боги обладали силой. Власть их простиралась  дальше  власти  прежних
богов Белого Клыка, среди которых самым могущественным существом был Се-
рый Бобр. Но и Серый Бобр казался ничтожеством по сравнению с белокожими
богами.
   Разумеется, Белый Клык только чувствовал все это и  не  отдавал  себе
ясного отчета в своих ощущениях. Но животные действуют чаще всего на ос-
новании именно таких ощущений; и каждый поступок Белого Клыка объяснялся
теперь уверенностью в могуществе белых  богов.  Он  относился  к  ним  с
большой опаской. Кто знает, какого неведомого ужаса и какой  новой  беды
можно ждать от них? Белый Клык с любопытством наблюдал за белыми богами,
но боялся попадаться им на пути. Первые несколько часов  он  довольство-
вался тем, что настороженно следил за ними издали, но потом, увидев, что
белые боги не причиняют никакого вреда своим собакам, подошел поближе.
   В свою очередь. Белый Клык привлекал к себе  всеобщее  внимание:  его
сходство с волком сразу же бросалось в глаза, и люди показывали на  него
друг другу пальцами. Это  заставило  Белого  Клыка  насторожиться.  Лишь
только кто-нибудь подходил к нему, он скалил зубы и отбегал  в  сторону.
Людям так и не удавалось дотронуться до него рукой - и  хорошо,  что  не
удавалось.
   Вскоре Белый Клык узнал, что очень немногие из этих богов - всего че-
ловек десять - постоянно живут в форте.  Каждые  два-три  дня  к  берегу
приставал пароход (еще одно великое доказательство  всемогущества  белых
людей) и по нескольку часов стоял у причала. Боги приезжали и снова уез-
жали на пароходах. Казалось, людям этим нет числа. В первые же  два  дня
Белый Клык увидел их столько, сколько не  видел  индейцев  за  всю  свою
жизнь. И каждый день они приезжали, ходили  по  форту  и  снова  уезжали
вверх по реке.
   Но если белые боги были всемогущи, то собаки их ничего не стоили. Бе-
лый Клык быстро убедился в этом, столкнувшись с теми, что сходили на бе-
рег вместе со своими хозяевами. Все они были не похожи одна на другую. У
одних были короткие, слишком короткие ноги; у других - длинные,  слишком
длинные. Вместо густого меха их покрывала короткая шерсть, а у некоторых
и шерсти почти не было. И ни одна из этих собак не умела драться.
   Питая ненависть ко всей своей породе. Белый Клык считал себя  обязан-
ным вступать в драку и с этими собаками. После нескольких стычек он про-
никся к ним глубочайшим презрением: они оказались неуклюжими,  беспомощ-
ными и старались одолеть Белого Клыка одной силой,  тогда  как  он  брал
сноровкой и хитростью. Собаки кидались на него с лаем. Белый Клык прыгал
в сторону. Они теряли его из виду, и тогда он налетал на них сбоку, сби-
вал плечом с ног и вцеплялся им в горло.
   Часто укус этот бывал смертельным, и его противник бился в грязи  под
ногами индейских собак, которые только и ждали той минуты,  когда  можно
будет броситься всей стаей и разорвать чужака на куски. Белый  Клык  был
мудр. Он уже давно знал, что боги гневаются, когда кто-нибудь убивает их
собак. Белые боги не составляли исключения. Поэтому, свалив противника с
ног и прокусив ему горло, он отбегал в сторону и позволял стае  доканчи-
вать начатое им дело. В это время белые люди подбегали и обрушивали свой
гнев на стаю, а Белый Клык выходил сухим из воды. Обычно он стоял в сто-
роне и наблюдал, как его собратьев бьют  камнями,  палками,  топорами  и
всем, что только попадалось людям под руку. Белый Клык был мудр.
   Но его собратья тоже кое-чему научились: они поняли, что самая потеха
начинается в ту минуту, когда пароход пристает к берегу. Вот собаки сбе-
жали с парохода, и две-три из  них  мгновенно  оказались  растерзанными.
Тогда люди загоняют остальных обратно и принимаются за жестокую  распра-
ву. Однажды белый человек, на глазах у которого разорвали  его  сеттера,
выхватил револьвер. Он выстрелил шесть раз подряд, и шесть собак из стаи
повалились замертво. Это было еще одно проявление могущества  белых  лю-
дей, надолго запомнившееся Белому Клыку.
   Белый Клык упивался всем этим, он не жалел  своих  собратьев,  а  сам
ухитрялся оставаться в таких стычках невредимым. На первых порах драки с
собаками белых людей просто развлекали его, потом  он  принялся  за  это
по-настоящему. Другого дела у него не было. Серый Бобр  занялся  торгов-
лей, богател. И Белый Клык слонялся по пристани, поджидая вместе со сво-
рой беспутных индейских собак прибытия  пароходов.  Как  только  пароход
причаливал к берегу, начиналась потеха. К тому времени, когда белые люди
приходили в себя от неожиданности, собачья свора  разбегалась  в  разные
стороны и ожидала следующего парохода.
   Однако Белого Клыка нельзя было считать членом собачьей своры. Он  не
смешивался с ней, держался в стороне, никогда не терял  своей  независи-
мости, и собаки даже побаивались его. Правда, он действовал с ними заод-
но. Он затевал ссору с чужаком и сбивал его с ног. Тогда собаки кидались
и приканчивали чужака, а Белый Клык сейчас же удирал, предоставляя своре
получать наказание от разгневанных богов.
   Для того чтобы затеять такую ссору, не  требовалось  большого  труда.
Белому Клыку стоило только показаться на пристани,  когда  чужие  собаки
сходили на берег, - и этого было достаточно, они кидались на  него.  Так
повелевал им инстинкт. Собаки чуяли в Белом Клыке Северную глушь,  неиз-
вестное, ужас, вечную угрозу; чуяли в нем то, что ходило, крадучись,  во
мраке, окружающем человеческие костры, когда они,  подобравшись  к  этим
кострам, отказывались от своих прежних  инстинктов  и  боялись  Северной
глуши, покинутой и преданной ими. От поколения к  поколению  передавался
собакам этот страх перед Северной глушью.  Северная  глушь  грозила  ги-
белью, но их повелители дали им право убивать все  живое,  что  приходит
оттуда. И, воспользовавшись этим правом, они защищали себя и богов,  до-
пустивших их в свое общество.
   И поэтому выходцам с Юга, сбегавшим по сходням на берег Юкона, доста-
точно было увидеть Белого Клыка, чтобы почувствовать непреодолимое жела-
ние кинуться и растерзать его. Среди приезжих собак попадались и городс-
кие, но инстинктивный страх перед Северной глушью сохранился и в них. На
представшего перед ними средь бела дня зверя,  похожего  на  волка,  они
смотрели не только своими глазами, - они смотрели на Белого Клыка глаза-
ми предков, и память, унаследованная от всех предыдущих поколений, подс-
казывала им, что перед ними стоит волк, к которому порода их питает  из-
вечную вражду.
   Все это доставляло удовольствие Белому Клыку. Если одним своим  видом
он заставляет собак кидаться в драку, тем лучше для него и тем хуже  для
них. Они чуяли в Белом Клыке свою законную добычу, и точно так же  отно-
сился к ним и он.
   Недаром Белый Клык впервые увидел дневной свет в уединенном  логовище
и в первых же своих битвах имел таких противников, как белая  куропатка,
ласка и рысь. И недаром его  раннее  детство  было  омрачено  враждой  с
Лип-Липом и со всей стаей молодых собак. Сложись его жизнь по-иному -  и
он сам был бы иным. Не будь в поселке Лип-Липа, Белый Клык подружился бы
с другими щенками, был бы больше похож на собаку и с большей терпимостью
относился бы к своим собратьям. Будь Серый Бобр мягче и добрее, он сумел
бы пробудить в нем чувство  привязанности  и  любви.  Но  все  сложилось
по-иному. Жизнь круто обошлась с Белым Клыком, и он стал угрюмым,  замк-
нутым, злобным зверем - врагом своих собратьев.


   ГЛАВА ВТОРАЯ
   СУМАСШЕДШИЙ БОГ

   Белых людей в форте Юкон было немного. Все они уже давно жили  здесь,
называли себя "кислым тестом" и очень гордились этим. Тех, кто  приезжал
сюда из других мест, старожилы презирали. Люди, сходившие с парохода  на
берег, были новичками и назывались "чечако". Новички сильно недолюблива-
ли свое прозвище. Они замешивали тесто на сухих дрожжах, и это проводило
резкую грань между ними и старожилами, которые ставили хлеб на закваске,
потому что дрожжей у них не было.
   Но все это - между прочим. Жители форта презирали приезжих и  радова-
лись всякий раз, когда у тех случалась какая-нибудь  неприятность.  Осо-
бенное удовольствие доставляли им расправы  Белого  Клыка  и  всей  бес-
чинствующей своры с чужими собаками. Как только пароход подходил, старо-
жилы форта спешили на берег, чтобы не прозевать потехи. Они  предвкушали
развлечение не меньше индейских собак и, конечно, сейчас же  оценили  ту
роль, какую играл в этих драках Белый Клык.
   Но был среди старожилов один человек, которому эта забава  доставляла
особенное удовольствие. Заслышав гудок приближающегося парохода,  он  со
всех ног пускался к берегу, а когда драка заканчивалась  и  свора  собак
разбегалась в разные стороны, человек этот медленно уходил  с  пристани,
всем своим видом выражая глубокое сожаление. Часто, когда изнеженная юж-
ная собака с предсмертным воем падала на землю и  погибала,  раздираемая
на клочки налетевшей на нее сворой, человек этот кричал и прыгал от вос-
торга. И каждый раз он завистливо поглядывал на Белого Клыка.
   Старожилы форта прозвали этого человека "Красавчиком". Настоящего его
имени никто не знал, и в здешних местах он был  известен  как  Красавчик
Смит. Правда, красивого в нем было мало; поэтому, вероятно, ему  и  дали
такое прозвище. Он был на редкость уродлив. Создавая его, природа поску-
пилась. Он был низкорослый, а на его  щуплом  теле  сидела  неправильной
формы, удлиненная голова. В детстве, еще до того как за  ним  укрепилось
новое прозвище, "Красавчик", сверстники звали его "Гвоздиком".
   Затылок у Смита был совершенно приплюснутый, лоб низкий  и  несуразно
широкий. А потом природа вдруг расщедрилась и наделила Красавчика  Смита
вылупленными глазами, к тому же расставленными так широко, что между ни-
ми могла бы поместиться еще одна пара глаз. Чтобы  как-нибудь  заполнить
оставшееся свободное пространство, природа дала ему тяжелую  нижнюю  че-
люсть, которая выдавалась вперед и чуть ли не лежала у него на груди,  а
может быть, это только так казалось, ибо шея  у  Красавчика  Смита  была
слишком тонка для такой громоздкой ноши.
   Нижняя челюсть придавала его лицу выражение  свирепой  решительности,
но в эту решительность как-то не верилось, - возможно, потому,  что  че-
люсть была слишком уж велика и массивна. Другими словами, никакой  реши-
тельности в натуре Красавчика Смита не было и в помине. Он слыл  повсюду
за презренного, жалкого труса. Для полноты  картины  следует  упомянуть,
что зубы у него были длинные и  желтые,  а  оба  клыка  вылезали  наружу
из-под тонких губ. На глаза у природы, видимо, не  хватило  краски,  она
соскребла для них все остатки со своей палитры - и получилось нечто мут-
но-желтое. То же самое  можно  сказать  и  про  жидкие  волосы,  которые
клочьями торчали у него на голове и на  скулах,  напоминая  растрепанный
ветром сноп соломы.
   Короче говоря, Красавчик Смит был урод, но винить в этом  его  самого
не следует. Таким уж человек появился на свет божий. Он стряпал на жите-
лей форта, мыл посуду и исполнял всякую черную работу. В  форте  к  нему
относились терпимо и даже снисходительно, как к  существу,  которому  не
повезло в жизни. Кроме того, Красавчика  Смита  побаивались.  От  такого
злобного труса можно было получить и пулю в спину и стакан кофе с  отра-
вой. Но ведь кому-нибудь нужно было  заниматься  стряпней,  а  Красавчик
Смит, несмотря на все его недостатки, знал свое дело.
   Таков был человек, который восхищался отчаянной удалью Белого Клыка и
мечтал завладеть им. Красавчик Смит начал заигрывать с Белым Клыком. Тот
не обращал на это никакого внимания. Когда заигрывания  стали  настойчи-
вее, Белый Клык скалил на Красавчика Смита зубы, ощетинивался и  убегал.
Этот человек не нравился ему. Белый Клык чуял в нем что-то злое и  нена-
видел его, боясь его протянутой руки и вкрадчивого голоса.
   Добро и зло воспринимаются простым существом очень просто. Добро есть
все то, что прекращает боль, что несет с собой свободу и удовлетворение.
Поэтому добро приятно. Зло же ненавистно, потому что оно приносит беспо-
койство, опасность, страдание. Как над гнилым болотом поднимается туман,
так и от уродливого тела и грязной душонки Красавчика Смита веяло чем-то
дурным, нездоровым. Бессознательно, словно с  помощью  шестого  чувства.
Белый Клык угадывал, что этот человек таит в себе зло, грозит гибелью  и
что его надо ненавидеть.
   Белый Клык был дома, когда Красавчик Смит впервые  зашел  на  стоянку
Серого Бобра. Еще задолго до появления Красавчика Смита, по одному звуку
его шагов. Белый Клык понял, кто идет к ним, и ощетинился. Хоть ему было
и очень удобно лежать, но лишь только этот  человек  подошел  ближе,  он
сейчас же поднялся и бесшумно, как настоящий волк,  отбежал  в  сторону.
Белый Клык не знал, о чем шел разговор с этим человеком у Серого  Бобра,
он видел только, что хозяин разговаривает с ним. Во время беседы Красав-
чик Смит показал на Белого Клыка пальцем, и тот зарычал, как  будто  эта
рука была не на расстоянии пятидесяти футов от него, а опускалась ему на
спину. Красавчик Смит захохотал, и Белый Клык решил скрыться  в  лес  и,
убегая, все оглядывался назад, на разговаривавших людей.
   Серый Бобр отказался продать собаку. Он разбогател, у него все  есть.
Кроме того, лучшей ездовой собаки и лучшего вожака нигде не сыщешь -  ни
на Маккензи, ни на Юконе. Белый Клык мастер  драться.  Разорвать  собаку
ему ничего не стоит - все равно что человеку прихлопнуть комара.  (Глаза
у Красавчика Смита заблестели при этих словах, и он с жадностью  вылизал
свои тонкие губы.) Нет, Серый Бобр ни за какие деньги не продаст  Белого
Клыка.
   Но Красавчик Смит хорошо знал индейцев. Он стал часто наведываться  к
Серому Бобру и каждый раз приносил за пазухой  бутылку.  Виски  обладает
одним могучим свойством - оно возбуждает жажду. И такая жажда  появилась
у Серого Бобра. Его нутро требовало все больше и больше этой жгучей жид-
кости, и, потеряв с непривычки к ней власть над собой, он был  готов  на
что угодно, лишь бы раздобыть эту жидкость. Деньги, вырученные от прода-
жи мехов, рукавиц и мокасин, начали таять. Их становилось все  меньше  и
меньше, и чем больше пустел мешок, в котором они хранились у Серого Боб-
ра, тем он становился беспокойнее.
   Наконец все ушло - и деньги, и товары, и спокойствие. У Серого  Бобра
осталась только жажда, которая росла с каждой минутой. И тогда Красавчик
Смит снова завел речь о продаже Белого Клыка; но на этот раз цена  опре-
делялась уже не долларами, а бутылками виски, и Серый Бобр прислушался к
предложению более внимательно.
   - Сумеешь поймать - собака твоя, - было его последнее слово.
   Бутылки перешли к нему, но через два дня Красавчик  Смит  сам  сказал
Серому Бобру:
   - Поймай собаку.
   Вернувшись как-то вечером домой. Белый  Клык  со  вздохом  облегчения
улегся около вигвама. Страшного белого бога не было. За последние дни он
все больше и больше приставал к Белому Клыку, и  тот  предпочел  на  это
время совсем уйти из дому. Он не знал, какую опасность таят в себе  руки
этого человека, он только чуял что-то недоброе и решил держаться от  них
подальше.
   Как только Белый Клык улегся, Серый Бобр, пошатываясь, подошел к нему
и обвязал ремень вокруг его шеи. Потом Серый Бобр сел рядом с Белым Клы-
ком, держа в одной руке конец ремня. В другой он держал бутылку и  то  и
дело прикладывался к ней, и тогда Белый Клык слышал бульканье.
   Так прошел час, и вдруг до ушей Белого Клыка донеслись звуки  чьих-то
шагов. Он различил их первый и, догадавшись, кто идет, весь  ощетинился.
Серый Бобр сидел и клевал носом. Белый Клык осторожно потянул ремень  из
рук хозяина, но ослабевшие пальцы сжались крепче, и Серый Бобр  проснул-
ся.
   Красавчик Смит подошел к вигваму и остановился рядом с Белым  Клыком.
Тот глухо зарычал на это страшное существо, не сводя глаз с его рук. Од-
на рука вытянулась вперед и стала опускаться над его головой. Белый Клык
зарычал громче. Рука продолжала медленно опускаться, а Белый Клык, злоб-
но глядя на нее и уже задыхаясь от яростного рычания, все  ниже  и  ниже
припадал к земле. И вдруг его зубы сверкнули, как у змеи, и с резким ме-
таллическим звуком лязгнули в воздухе. Рука отдернулась вовремя. Красав-
чик Смит испугался и рассвирепел. Серый Бобр ударил Белого Клыка по  го-
лове, и тот снова покорно лег на землю.
   Белый Клык следил за каждым движением обоих  людей.  Он  увидел,  что
Красавчик Смит ушел и вскоре вернулся с увесистой палкой. Серый Бобр пе-
редал ему ремень. Красавчик Смит шагнул вперед. Ремень натянулся.  Белый
Клык все еще лежал. Серый Бобр ударил его несколько раз, заставляя  под-
няться с места. Белый Клык повиновался и прыгнул прямо на чужого челове-
ка, который хотел увести его с собой. Тот ждал этого нападения и  ударом
палки свалил Белого Клыка на землю, остановив его прыжок на полпути. Се-
рый Бобр засмеялся и одобрительно закивал головой. Красавчик Смит  снова
потянул за ремень, и Белый Клык, оглушенный ударом, с трудом поднялся на
ноги.
   Он не повторил своего прыжка. Одного такого  удара  было  достаточно,
чтобы убедить его, что белый бог не зря держит палку в руках. Белый Клык
был мудр и видел всю тщету борьбы с неизбежностью. Поджав хвост и не пе-
реставая глухо рычать, он поплелся за Красавчиком Смитом, а тот не спус-
кал с него глаз и держал палку наготове.
   Придя в форт. Красавчик Смит крепко привязал Белого  Клыка  и  улегся
спать. Белый Клык прождал час, а потом принялся за ремень  и  через  ка-
кие-нибудь десять секунд очутился на свободе. Он не тратил  времени  по-
напрасну: ремень был перерезан наискось чисто, как ножом. Оглядевшись по
сторонам, Белый Клык ощетинился и зарычал. Потом повернулся и побежал  к
вигваму Серого Бобра. Он не  был  обязан  повиноваться  этому  чужому  и
страшному богу. Он отдал всего себя Серому Бобру, и никто другой,  кроме
Серого Бобра, не мог владеть им.
   Все предыдущее повторилось, но с некоторой разницей. Серый Бобр снова
привязал его и утром отвел к Красавчику Смиту. Вот тут-то Белый  Клык  и
ощутил эту разницу. Красавчик Смит задал ему трепку. Белому Клыку, креп-
ко привязанному на этот раз, не оставалось ничего другого, как  метаться
в бессильной ярости и сносить наказание. Красавчик  Смит  пустил  в  ход
палку и хлыст, и таких побоев Белому Клыку не приходилось испытывать еще
ни разу в жизни. Даже та порка, которую когда-то давно ему  задал  Серый
Бобр, была пустяком по сравнению с тем, что пришлось вынести теперь.
   Красавчик Смит испытывал наслаждение. Он жадно глядел на свою жертву,
и глаза его загорались тусклым огнем, когда Белый Клык выл от боли и ры-
чал после каждого удара палкой или хлыстом. Красавчик Смит  был  жесток,
как бывают жестоки только трусы. Покорно снося от людей удары  и  брань,
он вымещал свою злобу на слабейших существах. Все живое любит власть,  и
Красавчик Смит не представлял  собою  исключения:  не  имея  возможности
властвовать над равными себе, он пользовался беззащитностью животных. Но
Красавчика Смита не следует винить за это. Уродливое тело и  низкий  ин-
теллект были даны ему от рождения, а жизнь обошлась с ним  сурово  и  не
выправила его.
   Белый Клык знал, почему его бьют. Когда Серый Бобр надел  ремень  ему
на шею и передал привязь Красавчику Смиту, Белый Клык понял, что его бог
приказывает ему идти с этим человеком. И когда  Красавчик  Смит  посадил
его на привязь в форте, он  понял,  что  тот  приказывает  ему  остаться
здесь. Следовательно, он нарушил волю обоих богов и заслужил  наказание.
Ему приходилось и раньше видеть, как собак, убежавших от нового хозяина,
били так же, как били сейчас его. Белый Клык был мудр, но в нем жили си-
лы, перед которыми отступала и сама мудрость. Одной  из  этих  сил  была
верность. Белый Клык не любил Серого Бобра - и все  же  хранил  верность
ему наперекор его воле, его гневу. Он ничего не мог  с  собой  поделать.
Таким он был создан. Верность была достоянием породы Белого Клыка,  вер-
ность отличала его от всех других животных, верность привела волка и ди-
кую собаку к человеку и позволила им стать его товарищами. После  избие-
ния Белого Клыка оттащили обратно в форт, и на этот раз  Красавчик  Смит
привязал его по индейскому способу - с палкой. Но отказываться от своего
божества нелегко, и Белый Клык испытал это на себе. Серый Бобр  был  для
него богом, и он продолжал цепляться за Серого Бобра  против  его  воли.
Серый Бобр предал и отверг Белого Клыка, но это ничего не значило. Неда-
ром же Белый Клык отдался Серому Бобру душой и телом.  Узы,  связывающие
его с хозяином, было не так легко порвать.
   И ночью, когда весь форт спал. Белый Клык принялся  грызть  палку,  к
которой его привязали. Палка была сухая и твердая и так близко примыкала
к шее, что он с трудом, после мучительного напряжения мускулов, дотянул-
ся до нее зубами, а для того, чтобы перегрызть привязь, ему понадобилось
несколько часов терпеливейшей работы. До него ни одна собака  не  делала
ничего подобного, но Белый Клык сделал это и рано утром убежал из  форта
с болтавшимся на шее огрызком палки.
   Белый Клык был мудр. И будь он только мудр, он не пришел бы к  Серому
Бобру, уже два раза предавшему его. Но мудрость сочеталась в нем с  вер-
ностью - он прибежал домой, и хозяин предал его в третий раз. Снова  Бе-
лый Клык позволил надеть себе ремень на шею, и снова за ним пришел  Кра-
савчик Смит. И на этот раз Белому Клыку досталось еще больше. Серый Бобр
безучастно смотрел, как белый человек взмахивает хлыстом. Он не  пытался
защитить собаку. Она уже не принадлежала ему. Когда избиение  кончилось.
Белый Клык был чуть жив. Изнеженная южная собака не вынесла бы таких по-
боев, но Белый Клык вынес. Его закалила суровая жизненная школа. Он  был
слишком жизнеспособен, и его хватка за жизнь была сильнее, чем у  других
собак. Но сейчас Белый Клык еле дышал. Он не мог даже шевельнуться. Кра-
савчику Смиту пришлось подождать с полчаса, прежде чем вести его  домой.
А потом Белый Клык встал, пошатываясь, и, ничего перед  собой  не  видя,
поплелся за Красавчиком Смитом в форт.
   На этот раз его посадили на цепь, которую нельзя было перегрызть.  Он
старался вырвать скобу, вбитую в бревно, но все его усилия были  тщетны.
Через несколько дней разорившийся Серый Бобр протрезвился и отправился в
долгий путь по реке Поркьюпайн на Маккензи. Белый Клык остался  в  форте
Юкон и перешел в полную собственность к сумасшедшему, потерявшему  чело-
веческий облик существу. Но что знает собака о сумасшествии? Для  Белого
Клыка Красавчик Смит стал богом - страшным, но все же богом. Это был су-
масшедший бог, но Белый Клык не знал, что такое  сумасшествие;  он  знал
только, что надо подчиняться воле этого человека  и  исполнять  все  его
прихоти и капризы.


   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   ЦАРСТВО НЕНАВИСТИ

   В руках сумасшедшего бога Белый Клык превратился в дьявола. Устроив в
дальнем конце форта загородку. Красавчик Смит посадил  Белого  Клыка  на
цепь и принялся дразнить его и доводить до бешенства мелкими,  но  мучи-
тельными нападками. Он очень скоро обнаружил, что Белый Клык не выносит,
когда над ним смеются, и обычно заканчивал свои пытки  взрывами  оглуши-
тельного хохота. Издеваясь над  Белым  Клыком,  бог  показывал  на  него
пальцем. В эти минуты собака теряла всякую власть над собой и в  припад-
ках ярости, обуревавшей ее, казалась более бешеной, чем Красавчик Смит.
   До сих пор Белый Клык чувствовал вражду - правда, свирепую  вражду  -
только к существам одной с ним породы. Теперь он стал врагом всего,  что
видел вокруг себя. Издевательства Красавчика Смита доводили его до тако-
го озлобления, что он слепо и безрассудно ненавидел всех и вся. Он  воз-
ненавидел свою цепь, людей, глазевших на него сквозь  перекладины  заго-
родки, приходивших вместе с людьми собак, на злобное рычание которых  он
ничем не мог ответить. Белый Клык ненавидел даже доски, из которых  была
сделана его загородка. Но прежде всего и больше всего он ненавидел  Кра-
савчика Смита.
   Обращаясь так с Белым Клыком, Красавчик Смит преследовал определенную
цель. Однажды около загородки  собралось  несколько  человек.  Красавчик
Смит вошел к Белому Клыку, держа в руке палку, и снял с него  цепь.  Как
только хозяин вышел. Белый Клык заметался по загородке из угла  в  угол,
стараясь добраться до глазевших на него людей. Белый Клык был  великоле-
пен в своей ярости. Полных пяти футов в длину и двух с половиной в выши-
ну, он весил девяносто фунтов - гораздо больше любого  взрослого  волка.
Массивный корпус собаки он унаследовал от матери, причем на теле его  не
было и следов жира. Мускулы, кости, сухожилия - и ни унции лишнего веса,
как и подобает бойцу, который находится в прекрасной форме.
   Дверь в загородку снова приоткрылась. Белый Клык остановился.  Проис-
ходило что-то непонятное. Дверь открылась шире. И вдруг к нему втолкнули
большую собаку. Дверь тотчас же захлопнулась. Белый Клык никогда не  ви-
дел такой породы (это был мастиф), но размеры и свирепый вид  незнакомца
ничуть не смутили его. Он видел перед собой не дерево, не железо, а  жи-
вое существо, на котором можно было сорвать злобу. Сверкнув клыками,  он
прыгнул на мастифа и располосовал ему шею. Мастиф замотал  головой  и  с
хриплым рычанием ринулся на Белого Клыка. Но Белый Клык скакал из сторо-
ны в сторону, ухитряясь увертываться и ускользать от противника, и в  то
же время успевал рвать его клыками и снова отпрыгивать назад.
   Зрители кричали, аплодировали, а Красавчик Смит, дрожа  от  восторга,
не отрывал жадного взгляда от Белого Клыка, расправлявшегося с противни-
ком. Грузный, неповоротливый мастиф  был  обречен  с  самого  начала,  и
схватка кончилась тем, что Красавчик Смит палкой отогнал Белого Клыка, а
мастифа, полумертвого, выволокли наружу. Затем проигравшие уплатили  па-
ри, и в руке Красавчика Смита зазвенели деньги.
   С этого дня Белый Клык уже с нетерпением ждал той минуты, когда  вок-
руг его загородки снова соберется толпа. Это предвещало драку,  а  драка
стала теперь для него единственным способом проявлять свою сущность. Си-
дя взаперти, затравленный, обезумевший от ненависти,  он  находил  исход
для этой ненависти только тогда, когда хозяин впускал к нему в загородку
собаку. Красавчик Смит, видимо, умел рассчитывать силы Белого Клыка, по-
тому что Белый Клык всегда выходил победителем из таких сражений. Однаж-
ды к нему впустили одну за другой трех  собак.  Потом,  через  несколько
дней, - только что пойманного взрослого волка. А в третий раз ему  приш-
лось драться с двумя собаками сразу. Из всех его драк это была самая от-
чаянная, и хотя он уложил обоих своих противников, но  к  концу  побоища
сам еле дышал.
   Осенью, когда выпал первый снег и по реке потянулось сало.  Красавчик
Смит взял место для себя и для Белого Клыка на пароходе,  отправлявшемся
вверх по Юкону в Доусон. Слава о Белом Клыке прокатилась повсюду. Он был
известен под кличкой "бойцового волка", и поэтому около  его  клетки  на
палубе всегда толпились любопытные. Он рычал и кидался на  зрителей  или
же лежал неподвижно и с холодной ненавистью смотрел на  них.  Разве  эти
люди не заслуживали его ненависти? Белый Клык никогда  не  задавал  себе
такого вопроса. Он знал только одно это чувство и  весь  отдавался  ему.
Жизнь стала для него адом. Как и всякий дикий зверь, попавший в  руки  к
человеку, он не мог сидеть взаперти. А ему приходилось терпеть неволю.
   Зеваки глазели на Белого Клыка, совали палки сквозь решетку;  он  ры-
чал, а они смеялись над ним. Эти люди будили в нем такую  ярость,  какой
не предполагала наделить его и сама природа.  Однако  природа  дала  ему
способность приспосабливаться. Там, где другое животное погибло  бы  или
смирилось. Белый Клык применялся к обстоятельствам и продолжал жить,  не
ломая своего упорства. Возможно, что дьяволу в образе Красавчика Смита в
конце концов и удалось бы сломить Белого Клыка, но пока что все его ста-
рания были тщетны.
   Если в Красавчике Смите сидел дьявол, то и Белый Клык не уступал  ему
в этом, и оба дьявола вели нескончаемую войну друг против друга.  Прежде
у Белого Клыка хватало благоразумия на то,  чтобы  покориться  человеку,
который держит палку в руке; теперь же это  благоразумие  его  оставило.
Ему достаточно было увидеть Красавчика Смита, чтобы прийти в  бешенство.
И когда они сталкивались и палка загоняла Белого Клыка в угол клетки, он
и тогда не переставал рычать и скалить зубы. Унять его было  невозможно.
Красавчик Смит мог бить Белого Клыка как угодно и сколько угодно  -  тот
не сдавался. Лишь только хозяин прекращал избиение и уходил,  вслед  ему
слышался вызывающий рев или же Белый Клык кидался на прутья клетки и выл
от бушевавшей в нем ненависти.
   Когда пароход прибыл в Доусон, Белого Клыка свели на берег.  Но  и  в
Доусоне он жил по-прежнему на виду у всех, в клетке, постоянно  окружен-
ный зеваками. Красавчик Смит выставил напоказ своего "бойцового  волка",
и люди платили по пятидесяти центов золотым песком, чтобы  поглядеть  на
него. У Белого Клыка не было ни минуты покоя. Если он спал, его  будили,
поднимали с места палкой. Зрители хотели получить полное удовольствие за
свои деньги. А для того, чтобы сделать зрелище еще более  занимательным,
Белого Клыка постоянно держали в состоянии бешенства.
   Но хуже всего была та атмосфера, в которой он жил. На  него  смотрели
как на страшного, дикого зверя, и это отношение людей проникало к Белому
Клыку сквозь прутья клетки. Каждое их слово,  каждое  движение  убеждало
его в том, насколько страшна людям его ярость. Это лишь подливало  масла
в огонь, и свирепость Белого Клыка росла с каждым днем. Вот еще одно до-
казательство податливости материала, из которого он был сделан, -  дока-
зательство его способности применяться к окружающей среде.
   Красавчик Смит не только выставил Белого Клыка напоказ, он сделал  из
него и профессионального бойца. Когда являлась возможность устроить бой.
Белого Клыка выводили из клетки и вели в лес, за несколько миль от горо-
да. Обычно это делалось ночью, чтобы  избежать  столкновения  с  местной
конной полицией. Через несколько часов, на рассвете, появлялись  зрители
и собака, с которой ему предстояло  драться.  Белому  Клыку  приходилось
встречать противников всех пород и всех размеров. Он жил в дикой стране,
и люди здесь были дикие, а собачьи бои обычно кончались  смертью  одного
из участников.
   Но Белый Клык продолжал сражаться,  и,  следовательно,  погибали  его
противники. Он не знал поражений. Боевая закалка, полученная с  детства,
когда Белому Клыку приходилось сражаться с Лип-Липом и со всей стаей мо-
лодых собак, сослужила ему хорошую службу. Белого  Клыка  спасала  твер-
дость, с которой он держался на ногах. Ни одному противнику не удавалось
повалить его. Собаки, в которых еще сохранилась кровь их далеких предков
- волков, пускали в ход свой излюбленный боевой прием: кидались на  про-
тивника прямо или неожиданным броском сбоку, рассчитывая ударить  его  в
плечо и опрокинуть навзничь. Гончие, лайки, овчарки, ньюфаундленды - все
испробовали на Белом Клыке этот прием и ничего не добились. Не было слу-
чая, чтобы Белый Клык потерял равновесие. Люди рассказывали об этом друг
другу и каждый раз надеялись, что его собьют с ног, но он неизменно  ра-
зочаровывал их.
   Белому Клыку помогала его молниеносная быстрота. Она давала ему  гро-
мадный перевес над противниками. Даже самые опытные из них еще не встре-
чали такого увертливого бойца. Приходилось считаться и с  неожиданностью
его нападения. Все собаки обычно выполняют перед дракой определенный ри-
туал - скалят зубы, ощетиниваются, рычат, и все собаки, которым приходи-
лось драться с Белым Клыком, бывали сбиты с ног и прикончены прежде, чем
вступали в драку или приходили в себя от  неожиданности.  Это  случалось
так часто, что Белого Клыка стали придерживать, чтобы дать его противни-
ку возможность выполнить положенный ритуал и  даже  первым  броситься  в
драку.
   Но самое большое преимущество в боях давал Белому Клыку его опыт. Бе-
лый Клык понимал толк в драках, как ни один его противник. Он дрался ча-
ще их всех, умел отразить любое нападение, а его собственные боевые при-
емы были гораздо разнообразнее и вряд ли нуждались в улучшении.
   Время шло, и драться приходилось все реже и реже.  Любители  собачьих
боев уже потеряли надежду подыскать Белому Клыку достойного соперника, и
Красавчику Смиту не оставалось ничего другого, как выставлять его против
волков. Индейцы ловили их капканами специально для этой цели, и бой  Бе-
лого Клыка с волком неизменно привлекал толпы зрителей. Однажды  удалось
раздобыть где-то взрослую самку-рысь, и на этот раз Белому  Клыку  приш-
лось отстаивать в бою свою жизнь. Рысь не уступала  ему  ни  в  быстроте
движений, ни в ярости и пускала в ход и зубы и острые когти,  тогда  как
Белый Клык действовал только зубами.
   Но после схватки с рысью бои прекратились. Белому Клыку уже не с  кем
было драться - никто не мог выпустить на него достойного  противника.  И
он просидел в клетке до весны, а весной в Доусон приехал некто  Тим  Ки-
нен, по профессии картежный игрок. Кинен привез с собой бульдога -  пер-
вого бульдога, появившегося на Клондайке. Встреча Белого  Клыка  с  этой
собакой была неизбежна, и для некоторых  обитателей  города  предстоящая
схватка между ними целую неделю служила главной темой разговоров.


 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3]

Страница:  [2]