Таков  приказ  Александра.  Длинные  Пики  подступают   к   селениям,
устанавливают осадные орудия и ливнем ядер, дротиков,  свинцовых  шаров  и
стрел сметают со стен и башен защитников. Потом разбивают тараном  ворота,
врываются внутрь и, засучив рукава, режут каждого встречного - белобородых
стариков, дряхлых старух, беременных  женщин,  стройных  юношей,  цветущих
девушек и слабых детей.
     Истребив жителей, Длинные Пики  открывают  загоны  и  выводят  наружу
лошадей, верблюдов, ослов, коров, коз и  овец.  Затем  обшаривают  дома  и
выносят одежду, обувь, посуду, выволакивают ковры, тащат огромные глиняные
корчаги, полные риса, пшеницы,  ячменя,  проса,  вина  и  масла.  Все  это
погружается на захваченных тут же  вьючных  животных.  Очистив  поселение,
Длинные Пики поджигают его со всех  сторон  и  направляются  к  следующему
деху.
     Позади клубится густой  дым,  но  никто  не  оборачивается.  По  пути
Длинные Пики вытаптывают  посевы,  вырубают  сады,  разрушают  плотины,  и
бурная вода размывает берега каналов и заливает поля.
     - Разрушайте!
     - Жгите!
     - Насилуйте!
     - Убивайте!
     И македонцы разрушают,  жгут,  насилуют,  убивают.  От  Мараканды  до
Бахара горит Согдиана. Руки Длинных Пик чернеют от запекшейся крови. В  их
лица въелся дым пожаров. Их тошнит от запаха крови,  по  ночам  их  мучают
жуткие сновидения,  но  они  все  убивают  и  убивают,  ибо  таков  приказ
Александра.
     - Разрушайте!
     - Жгите!
     - Насилуйте!
     - Убивайте!
     - Нет! - кричит Феаген и ломает пику.  -  Я  не  мясник,  я  воин,  -
говорит марафонец своему начальнику  Кратеру,  -  не  дело  воину  убивать
невинных детей.
     - Тебе своей головы не жалко? - изумляется Кратер.
     -  Делайте,  что  хотите!  -  отвечает  Феаген.  -  Но  сражаться  за
Александра я больше не стану.
     Все, Феаген. Конец. Он  вспомнил  тот  холодный  зимний  день,  когда
бродил по улицам Пирея и Афин в поисках хлеба. Тот день, когда он поступил
в наемный отряд Эригия. Как давно  это  было!  Лучше  бы  он  умер  в  тот
проклятый день! Не пришлось бы ему столько лет таскаться по чужим странам.
Хватит! Он болен. Его отравила кровь.  Изо  дня  в  день  накапливалась  в
сердце ненависть. Лютая ненависть. И вот  она  перехлестнула  через  край.
Пусть терпит тот, кто страшится расправы. Феаген утратил  чувство  страха.
На беду себе. И пусть! С него довольно. Жаль, больше  никогда  не  увидеть
ему Ирины и сына Марилада. Но теперь поздно о чем-либо сожалеть...
     Его хватают и волокут к царю. Э, да это тот самый негодяй, что  дурно
отзывался о царе перед битвой у Гавгамел?  Ах,  это  тот  самый  мерзавец,
который допекал Александра на совете под Киресхатой? Вот  когда  наступило
время расправиться с тобой! Эй, Певкест! Является Певкест, и Феаген падает
на землю с перерезанным горлом. Так завершил  свой  жизненный  путь  некто
Феаген, грек из Марафона.
     Пал Бахар. Все дальше, до тех пор, пока Политимет не  иссякнет  среди
знойных песков, продвигаются Длинные Пики.
     Позади Согдиана. Позади сто  двадцать  тысяч  убитых  согдийцев.  Кто
узнает теперь долину Золотоносной Реки? Она не ярко-зеленая,  как  весной,
не голубая, как летом, не золотистая, как осенью, не белая, как  зимой,  -
она вся, до самого  горизонта,  черна  как  ночь.  Пепел  покрывает  землю
сплошным пушистым ковром. Там и сям торчат стволы обуглившихся деревьев. И
только река и ее протоки медленно, как змеи, извиваются по низине,  тускло
поблескивая чешуей желтоватых волн.
     Нигде ни человека, ни  даже  птицы.  Это  царство  Аида.  Это  Долина
Страха.
     - Ну, что ты теперь скажешь, мудрец? - гневно  спросил  Спантамано  у
перса Датафарна, узнав о гибели ста двадцати тысяч соплеменников. -  Какое
дело я совершу - доброе или злое, если убью в отместку сто двадцать  тысяч
воинов Искендера?
     Датафарн посмотрел прямо в глаза согдийца и твердо сказал:
     - Ты совершил доброе дело, мой брат.




                      КНИГА ТРЕТЬЯ. ЛЕОПАРД НА ОХОТЕ


                              В КРАСНЫХ ПЕСКАХ

                     О массагетах говорят, что часть  их  живет  в  горах,
                часть - на равнинах, третьи  занимают  болота,  образуемые
                реками, четвертые - острова на этих болотах. Богом считают
                они только солнце, которому приносят в жертву лошадей.
                                                        Страбон XI, 1, 6-7

     Слово Клитарха.
     "Так как наступил месяц восхождения повелительницы бурь звезды Арктур
и пришли осенние холода, то Александр, сын  бога  Аммона,  решил  провести
зиму на теплом юге. Он направился к Бактре, оставив под рукою  Певколая  в
Мараканде всего три тысячи пеших воинов, - повстанцы смирились,  мятежника
Спитамена и след простыл, поэтому царь не опасался нового бунта.
     В Бактре нас ожидало радостное известие - из Эллады  прибыло  крупное
пополнение, состоящее из греческих наемников, возглавляемых  Неархом.  Это
укрепило дух воинов, утомленных походом на Киресхату.
     Блестящие победы несравненного Александра привлекают  к  нему  сердца
повелителей отдаленных народов. Посланцы скифов, обитающих по  ту  сторону
Понта Эвксинского, привезли ценные дары  и  предложили  сыну  бога  Аммона
военный союз и руку их прекрасной  царевны.  Бактру  посетил  и  Фаразман,
владыка хорезмийцев. С ним явилось полторы тысячи конных  людей.  Фаразман
сообщил, что его владения граничат со страной амазонок и колхов  и  обещал
помочь хлебом и проводниками, если  Александр  пожелает  воевать  с  этими
племенами. Властелин мира богато одарил скифов и  хорезмийцев  и  ответил,
что примет их предложения после похода в Индию.
     Вскоре в Бактре состоялся совет видных старейшин. За  убийство  Дария
Кодомана его родич Бесс был приговорен к смертной казни. Ему отрезали  нос
и кончики ушей, потом отрубили голову и разрубили тело на части. На том же
совете Александр назначил сатрапов для  управления  покоренными  округами.
Они получили те же права, что и персидские  страны,  однако  им  запрещено
чеканить монету и держать наемное войско.
     Правителем благословенной Согдианы,  доставшейся  нам  такой  дорогой
ценой, стал Ороба..."


     Зима на горе кочевникам, пришла в этом году  рано.  Из  Страны  Мрака
день и ночь дул ветер,  и  в  его  резких  порывах  чувствовалось  дыхание
необозримых ледяных пространств. Потом  выпало  столько  снега,  что  даже
престарелые массагеты беспомощно разводили  руками  и  с  утра  до  вечера
бормотали  заклинания.  Однако  заклинания  не  помогли.  Ударили  морозы.
Пустыня обледенела.
     Основа благополучия кочевого массагета - скот.  Скот  летом  и  зимой
содержится на подножном корму. Зимою лошади разгребают сугробы и  обнажают
редкую траву, - она и составляет их пищу. За ними идут  верблюды,  коровы,
овцы. Так продолжается до весны, когда стаивает снег  и  земля,  прогретая
солнцем, набрасывает на себя покрывало из тюльпанов и сочных трав.
     Но тот пласт затвердевшего снега,  тот  звонкий  ледяной  панцирь,  в
который пустыня оделась нынешней зимой, не пробивало даже копыто коня.
     Раньше, когда выпадала суровая зима, кочевники уходили на юг, за Окс,
к Мургабу и даже в Гиркан, где не бывает снега. Но  сейчас  дорога  на  юг
отрезана. Все пространство от Гирдканского  моря  до  Бактры  и  Киресхаты
захватили юнаны. По всем тропам шатаются их конные  дозоры.  Два  или  три
кочевых рода попытались перейти через Окс, однако их остановили македонцы.
Скот  забрали,  людей  продали  в  рабство.  После  этого  уже  никто   не
осмеливался тронуться к дальним кочевьям. Да и что ждало их  там,  если  б
люди и добрались до Мургаба обходным путем? Македонцы. Повсюду македонцы.
     Голод. Таяли горбы верблюдов. Лошади  глодали  твердые,  как  бронза,
ветви голого саксаула, жевали  собственный  кал  и  отгрызали  друг  другу
хвосты. Гибли коровы. Замерзали овцы. Люди ели их мясо и с тоской думали о
том, сколько животных сохранится до весны.
     Спантамано  -  худой,  желтый,  обросший  рыжеватой  бородой,  сидел,
скрестив ноги и закутавшись в мохнатую шубу, в палатке у  огня  и  казался
человеком, только сейчас выпущенным из темницы.
     Пламя, то взметавшееся кверху,  то  колеблющееся  в  разные  стороны,
напоминало согдийцу пожар в пойме  Зарафшана,  когда  Спантамано  едва  не
погиб среди зарослей.
     И еще ему чудился пожар, которого он не видел, но  о  котором  слышал
много раз - пожар, обративший долину Золотоносной Реки в Долину Страха.
     Зачем он последовал тогда за отрядом  Дейоки?  Будь  он  в  Согдиане,
Искендер не посмел бы так бесчинствовать. Впрочем, что б сделал Спантамано
с сотней пенджикентцев, бактрийцев и дахов против десятков  тысяч  юнанов?
Пропал бы напрасно, да и только. Один раз удалось уйти  от  Искендера.  Но
удастся ли во второй раз? Искендер не пожалеет половины  войска,  лишь  бы
избавиться от беспокойного потомка  Сиавахша.  Значит,  Спантамано  хорошо
сделал, что укрылся у Дейоки.
     Хорошо сделал? А как же Согдиана? Как она без него, Спантамано? И кто
он, Спантамано, без Согдианы. Пусть среди массагетов, далеко от Мараканды,
безопасно, но зато и до цели далеко - до цели, к  которой  он  так  упорно
стремился столько лет.
     Мысли, точно струи разноцветного дыма, свивались,  путались  в  мозгу
Спантамано. От этого мутилась и тяжелела  голова,  беспрестанно,  днями  и
ночами, ныло  внутри,  около  сердца.  Не  раз,  доведенный  до  отчаяния,
Спантамано призывал Дейоку и требовал людей для похода. Но массагет всякий
раз отвечал коротко и учтиво: "Зима..." И впрямь,  какой  смысл  выступать
зимой? Спантамано приходилось коротать время за вином или игрой  в  кости.
Весна! Когда ты придешь, будь ты проклята?..
     Дверной полог распахнулся.  В  шатер  ворвался  пронизывающий  ветер.
Пламя бешено закрутилось, и рой  крупных  искр  взвихрился  кверху.  Вошел
Дейока. Он плотно запахнул полог, кивнул Спантамано, присел  у  костра  на
корточки  и  протянул  к  огню  красные  замерзшие  ладони.  Наушники  его
войлочного шлема были застегнуты под подбородком. Ворот  шубы  поднят.  На
усах таял иней.
     - Как дела? - Дейока заискивающе улыбнулся  потомку  Сиавахша.  -  Не
холодно? Дрова есть? Мяса хватает? Я велю, чтобы принесли, если мало.
     - Благодарение тебе, - сухо ответил Спантамано. - Всего достаточно.
     Он кинул на Дейоку косой  взгляд.  Массагет  быстро  опустил  красные
бегающие глаза. Дейока совсем не походил на своего погибшего отца.  Рехмир
был прямодушный, бескорыстный человек. У него сохранилось  многое  от  тех
времен, когда народ пустыни еще не разделялся на бедных и богатых и каждый
член рода получал равную долю из плодов общего труда. Дейока же без  конца
хвастался принадлежащими ему огромными стадами, завистливо  рассказывал  о
сокровище хорезмийского царя  Фаразмана  и  однажды  завел  со  Спантамано
осторожный разговор о Бессе, у которого будто  бы  кто-то  украл  сумку  с
дорогими самоцветами.
     Этот слюнявый  человек  своими  ухватками,  словечками  и  блудливыми
глазами напоминал  Оробу,  И  Спантамано  сразу  возненавидел  Дейоку.  Но
согдийцу приходилось его  терпеть.  И  не  только  из  уважения  к  памяти
Рехмира. Ведь не кто-нибудь другой, а Дейока приютил и обогрел  бездомного
потомка Сиавахша.
     - Ай! Совсем забыл. - Дейока  всплеснул  руками  и  сладко  улыбнулся
Заре, сидящей по ту сторону костра. - Видел купцов  из  Хорезма.  Говорят,
Искендер назначил твоего отца сатрапом Согдианы.
     Зара слабо вскрикнула. Спантамано отшатнулся  и  скривился  от  боли,
словно его ударили бичом по лицу. Дейока заторопился и открыл полог.
     - Ну, я пойду. Будет надо - позовите.
     Он исчез. Но его тень как бы еще присутствовала  в  шатре,  падая  на
двух людей, по-разному воспринявших принесенное им известие.
     - Спанта! - Зара поднялась и подошла к  мужу.  На  ней  были  меховые
штаны и меховая куртка -  обычный  наряд  массагеток  зимой.  Никто  б  не
поверил, что еще  недавно  она  считалась  первой  женщиной  Согдианы.  Ей
пришлось бросить свои роскошные одежды, - они только помеха в этой  стране
изнуряюще знойных или обжигающе студеных ветров,  колючих  трав,  ядовитых
кустарников и сыпучего песка. Волосы она умащивала теперь не  благоухающим
розовым маслом, а кислым молоком, поэтому они потеряли пышность и  аромат.
Глаза слезились от едкого дыма очага. В кожу лица  въелась  копоть  зимних
костров. Руки огрубели от грязи и ледяной воды.
     - Чего тебе? - холодно спросил Спантамано. С каждым днем росла  между
ними пропасть, - та, что была в Наутаке еще незаметной  трещинкой.  Трудно
сказать, осталась  ли  у  Зары  хоть  искра  любви.  Пожалуй,  чувство  ее
превратилось в обычную привязанность женщины к  мужу  и  хозяину.  Но  под
действием воющего снаружи ветра и эта теплая росинка постепенно остывала и
заметно превращалась в ледяной шарик. А Спантамано? Он убедился, что глаза
жены проясняются тогда, когда дела у него идут хорошо, и  тускнеют,  когда
дела идут плохо. Это открытие оскорбило самолюбивого потомка Сиавахша.  Он
хотел, чтобы Зара любила его - именно его, а не те блага, которые  она  от
него получает. Супруги хмурились все чаще и  чаще,  разговаривали  друг  с
другом все реже и реже.
     - Слушай, Спанта! - Говоря, она не глядела на мужа.  -  Я  знаю:  мои
слова не понравятся. Но...  пусть!  Все  равно  скажу!  Мне  все  надоело.
Пустыня. Грязные массагеты. Дырявый шатер. Горелое мясо...  Все!  Зара  не
привыкла к подобной жизни. Она хочет прежней... там, во дворце.
     - Хм... - Потомок Сиавахша усмехнулся. - И Спантамано надоел?
     - Не ты - упрямство твое. Посмотри сюда! Какой стала  Зара?  Тебе  не
жалко меня?
     - И ты сюда посмотри! - воскликнул Спантамано  раздраженно.  -  Разве
мне легко? Еще хуже, чем тебе. Но я терплю, так как  этого  требует  дело.
Почему же ты не хочешь терпеть?
     - Какое дело? - Зара повысила  голос  до  визга.  -  Глупец!  И  этот
несчастный бродяга мечтает о  победе  над  войском  Искендера!  Ничего  не
выйдет у тебя. Говорю еще раз: иди, сдайся Зулькарнейну, пока  не  поздно!
Неужели мне, дочери сатрапа, придется до  конца  своих  дней  скитаться  в
пустыне?
     Женщина обхватила голову темными  ладонями  и,  стиснув  зубы,  злыми
глазами уставилась на огонь. Пустыня иссушила сердце Зары.  Она  не  могла
больше плакать.
     - Ничего не выйдет? - переспросил  Спантамано  с  горечью.  -  И  так
говорит самый дорогой для меня человек! Что же, если  не  выйдет?  Ведь  я
останусь, как был Спантамано. Не все ли равно тебе, сатрап Спантамано  или
бродяга, раз он твой муж, а ты его жена? Если боги определят нам скитаться
всю жизнь по пустыне, будем скитаться. Если боги дадут нам царство,  будем
царствовать. Сегодня мы ничто, завтра - все; но мужем и  женой  мы  должны
оставаться и сегодня и завтра - всегда.
     Зара презрительно фыркнула. Спантамано безнадежно махнул рукой.
     - Вижу: ты не образумишься. Знай одно - я не стану целовать Искендеру
пятки, как твой отец. Никогда.


     - Тут четыреста  золотых,  Тигран.  Отправляйся  вниз  по  Вахшу.  Из
Хорезма доберись до страны массагетов.  Узнай,  где  скрывается  проклятый
Спантамано. На глаза ему не попадайся. Тайно  передай  этот  свиток  Заре.
Понял ты меня?
     - Да, Ороба.


     Через месяц после этого короткого, но  важного  разговора  в  Красных
Песках появился караван хорезмийских купцов. Под охраной наемных воинов он
передвигался  от  кочевья  к  кочевью,  и  верблюды  ревели  под   грузом,
увеличивающимся на каждой остановке.
     Между хорезмийцами находился человек, который охотно  таскался  среди
массагетов и предлагал им такие безделицы, что их  никто  не  покупал.  Но
торговец не огорчался. Шуба поверх короткой,  туго  перепоясанной  куртки,
широкие кожаные шаровары,  высокие  сапоги  и  трехрогая  войлочная  шапка
придавали ему вид настоящего хорезмийца.  И  все  же  он  не  был  жителем
Хорезма. Он отличался  от  горбоносых,  толстогубых  купцов  сухим  лицом,
светлыми глазами и длинной бородой, очень похожей на согдийскую.
     Когда караван добрался до лагеря  Дейоки,  странный  купец  явился  к
молодому вождю и приветствовал его, как старого друга:
     - Как дела, Дейока?
     - Откуда тебе известно  мое  имя?  -  изумился  массагет.  Купец  мог
спросить его имя у хорезмийских торговцев, знавших  почти  всех  старейшин
этого края, или просто у  любого  кочевника,  попавшегося  на  дороге,  но
Дейока об этом не догадался.
     - Кому не известно имя такого богатого человека, как сын  Рехмира?  -
изумился и купец. При этих словах польщенный Дейока выпятил живот. -  Ведь
у тебя гостит Зара, дочь сатрапа Оробы? - продолжал незнакомец.
     Дейока от неожиданности подскочил на месте.
     - Кто тебе сказал? - Он  замахал  руками.  -  Нет!  Никакой  Зары  не
знаю...
     - Ну не отказывайся! - купец усмехнулся. - От кого скрываешь?  Она  у
тебя.
     Купец говорил такие же слова каждому родовому старейшине.  Но  Дейока
об этом и не подозревал. Он вообразил, будто гость  и  впрямь  знает,  что
Зара нашла приют у него. Как быть?
     - Ты не беспокойся. - Купец убедился, что попал в цель. - Я  торговец
из Согдианы. Когда мой караван отправлялся в Хорезм,  отец  Зары  попросил
меня передать ей весть о себе. Ну, как она - жива, здорова?
     Массагет колебался. Признаться? А Спантамано? Потомок Сиавахша  велел
ему никому не открывать, где он прячется.
     - Ну? - поощрял Дейоку купец. - У тебя она или  нет?  Говори  правду.
Ороба доверил мне сто золотых, чтоб я вручил их  как  дар  тому  человеку,
который приютил его дитя...
     И купец выложил перед ошеломленным Дейокой сто звонких сияющих монет.
"Это золото по праву причитается мне, - соображал Дейока. - Приютил я Зару
или нет? Приютил. Но Спантамано... А! Ведь купец о нем не  спрашивает.  Он
спрашивает о Заре. Значит, ему нет никакого  дела  до  Спантамано.  Ничего
плохого не будет". И Дейока, ослепленный сверканием золота, признался:
     - Да, Зара среди нас.
     И опять не подумал, что тому, кто ищет мужа, порою достаточно узнать,
где находится жена.
     - Благодарение тебе, - облегченно вздохнул купец. - Бери свое золото,
а этот свиток передай Заре. Пусть напишет отцу  хоть  слово.  Тогда  Ороба
уверится, что я честно выполнил поручение. А я пока погреюсь у костра.
     - Хорошо. - Дейока  трясущимися  руками  собрал  золото.  -  Я  приду
сейчас.
     Он спрятал сумку за пазуху и вышел. Как передать свиток Заре, чтоб не
увидел Спантамано? Дейока вспомнил холодный взгляд  согдийца  и  поежился.
Казалось, в ушах массагета уже звучали грозные вопросы  потомка  Сиавахша:
"Откуда? Почему? Зачем?" Но Дейока  тревожился  напрасно.  Спантамано,  по
словам пенджикентцев, уехал охотиться на  антилоп.  Дейока  обрадовался  и
поспешил к Заре.
     - Опять купцы из Хорезма, - сказал массагет, присев  у  костра.  Зара
встрепенулась. Нет ли новостей?
     - Ну?
     - Привезли зерно, ткани, разные изделия. Меняют на шкуры.  Шкур  этой
зимой у нас много. - Кочевник вздохнул. - Сколько скота погибло. У меня не
осталось и четверти стада. Однако не об этом речь. Вот. - Дейока  протянул
Заре свиток, - тебе отец пишет. Купец передал.
     Зара быстро выхватила свиток. "Цапнула, словно кошка мышку", - пришло
в голову Дейоки. Женщина  развернула  свиток.  Там  было  сказано:  "Зара,
уговори Спантамано, чтоб сдался. Не согласится  -  вернись.  Ему  уготован
конец. Ороба..."
     - Купец ждет. Начерти отцу хоть слово.
     - Ладно! - Зара достала из костра уголек и начертила на куске  белой,
обработанной мелом кожи всего одно слово. Потом возвратила свиток  Дейоке.
- Уходи, пока Спантамано не появился.
     - "Ладно", - прочитал купец, когда Дейока отдал ему свиток... Он  был
удовлетворен. - Что ж? Ладно так ладно! Прощай, добрый человек.
     И Тигран удалился.


     Охота была неудачной. Антилопы давно  ушли  на  юг.  Удалось  загнать
только двух тощих лисиц. Поэтому Спантамано вернулся в стойбище голодный и
злой.
     Едва он вошел и сел  возле  костра  обогреться,  как  Зара,  даже  не
предложив ему чашки горячей похлебки, выпрямилась и вызывающе произнесла:
     - Спанта! Это наш последний разговор.
     Такое  начало  удивило  согдийца.  Раскрыв   рот,   он   молча   ждал
продолжения.
     - Иди сдайся Искендеру.
     - Или?..
     - Или я уйду от тебя.
     - Вот как. - Спантамано нахмурился. - Ты это твердо решила?
     - Да!
     - Значит, уйдешь?
     - Уйду!
     Спантамано помрачнел.
     - Когда я был богат и был на высоте, ты не уходила от  меня.  Теперь,
когда я беден и обесславлен, ты хочешь меня покинуть?
     - Пусть даже так...
     Спантамано прикусил губу, потом сказал:
     -  Ты  вернешься  к  отцу...  будешь  валяться  на  мягких  коврах...
улыбаться безмозглым, но зато богатым бузурганам, будешь вместе  со  своим
подлым отцом  злословить  обо  мне,  тогда  как  мне  придется  далеко  от
Мараканды бродить по диким тропам, не имея ни хлеба, ни пристанища?
     - Пусть даже так.
     Спантамано стиснул челюсти и заговорил сквозь зубы:
     - Значит, те камни, что я отдал за тебя  твоему  отцу,  дороже  твоей
душе, чем Спантамано?
     - Пусть даже так.
     Спантамано медленно поднялся. Лицо его стало белым как снег,  которым
наполовину занесло их шатер. Брови низко нависли над потемневшими глазами.
     - Дочь Оробы! - прохрипел Спантамано. - Твой  отец  распускал  слухи,
будто я рву твои волосы. Да не будет это неправдой!..
     Он метнулся к Заре, схватил ее за волосы и бросил женщину  на  землю.
Он рычал. Его распаляла  собственная  жестокость.  И  он  стал  бить  Зару
кулаком,   ногой,   чем   попало.   Он   испытывал   наслаждение,   нанося
сокрушительные удары. Ярость увеличила силы во  сто  крат,  и  рука  стала
тяжелой, как молот. Вой Зары вырвался наружу. На  шум  прибежал  Баро.  Он
кое-как оттащил озверевшего Спантамано от растерзанной женщины. Спантамано
плюнул ей в окровавленное лицо и вышел вон из шатра.
     Вечером он напился до  синего  огня  и  принялся  бегать  по  лагерю,
размахивая топором и выкрикивая проклятия. Он хулил доброго бога Охрамазду
и возносил хвалу богу  мрака  Анхраману.  Люди  разбежались.  Ему  удалось
зарубить лишь одну зазевавшуюся собаку. Затем он сбросил одежду и  кинулся
из стойбища в глубь пустыни. Холод подействовал на  обезумевшего  человека
отрезвляюще, и подбежавшим  Варахрану  и  Баро  удалось  закутать  потомка
великих царей в шубу и отвести в шатер пенджикентцев.
     Теперь он молчал целыми днями и никуда не  выходил.  Если  не  давали
вина, он хватался за нож. По его приказанию  Дейока  принес  семена  дикой
конопли, и потомок Сиавахша пристрастился к курению. День и ночь  утратили
всякое значение.  Перед  мутным  взором  кружились,  плясали,  мелькали  и
пролетали молнией дикие видения. Чтобы отогнать их прочь, он опять и опять
оглушал себя курением. Он опух  и  пожелтел.  Грязные,  нечесанные  волосы
клочьями свисали на дикие глаза. Иногда находило  просветление.  Тогда  он
сгорал от стыда. Он  вспоминал  побои,  нанесенные  Заре,  и  его  терзало
раскаяние. Он выл от отчаяния, как волк, упавший в яму, и снова прибегал к
семенам конопли, чтобы забыться.
     Наконец он жестоко заболел.  Десять  дней  метался  на  шкуре  оленя,
хватался за голову, кричал. На одиннадцатый день он так ослаб, что не  мог
даже пошевелиться.  Жрец  Алингар  не  отходил  от  его  постели  и  лечил
повелителя настоем из целебных трав.
     - Неужели я умру так рано? - шептал Спантамано  сухими  губами.  Жрец
отвечал заклинаниями.
     Варахран и Баро на целых три дня исчезли куда-то и, вернувшись, сразу
же явились к предводителю. Алингар как раз поил Спантамано  жидкой  мясной
похлебкой. Сделав пять или шесть глотков, потомок Сиавахша отстранил чашку
и устало опустился на шкуру. Варахран и Баро сидели у входа и не  спускали
с вождя суровых глаз. Спантамано удивлялся этим людям. Их  редко  покидало
спокойствие.
     - Ну, что скажете? - спросил он чуть слышным голосом.
     - Нехорошо, - ответил Варахран.
     - Плохо, - повторил Баро.
     - Что нехорошо? - Спантамано вздохнул. - Что плохо?
     - То, что ты делаешь.
     - А что мне делать? - уныло возразил потомок Сиавахша. - Все рухнуло.
Мечтам - конец. Вы  этого  не  понимаете,  так  как  ничего  не  потеряли.
Попробуйте посидеть в моей шкуре хоть день, тогда узнаете, каково мне.
     Чеканщик и пахарь помолчали, потом Варахран сердито сказал:
     - Мы ничего не потеряли? А где мой отец? Он погиб  у  Зарафшана.  Где
мать, братья, сестры? Их убили юнаны. Где Согдиана? Она так же  далека  от
нас, как и от тебя.
     - И мой отец пропал, - добавил Баро. - И  я  не  знаю,  что  делается
дома. Но я не довожу себя до исступления, как потомок Сиавахша.
     Спантамано  медленно  приподнялся  на  локте  и  уставился  на   двух
товарищей. Как он забыл? Ведь у них тоже горе. Но почему они держатся  так
мужественно? Какая сила поддерживает их?
     - Мы давно вместе, - пробормотал  потомок  Сиавахша,  -  но  я...  не
понимаю вас. Неужели вы... так загрубели у плугов и наковален... что самые
тяжкие утраты не задевают глубь ваших сердец?
     Варахран  и  Баро  переглянулись.  Чеканщик  опустил  голову.  Пахарь
переменился в лице, сгорбился и задышал шумно, как бык, везущий громоздкую
поклажу. И састар догадался: он жестоко обидел этих простых  и  отзывчивых
людей.
     Спантамано долго не произносил ни слова, потом  оглядел  себя  всего,
истерзанного и грязного, и сказал с горестной усмешкой:
     - Я отпрыск священного рода...  И  я  считал  себя  первым  человеком
Согдианы. Но теперь я вижу... (у меня хватит  смелости  сказать  прямо)  я
вижу: Варахран и Баро, два безвестных бедняка, лучше, во много  раз  лучше
меня. - Он закусил губу, вздохнул и поглядел на двух людей  просветлевшими
очами. - Скажите, люди... скажите мне, в чем ваша сила?
     И столько было в его глазах душевной чистоты, а в голосе - покоряющей
ясности,  что  Варахран  и  Баро  встрепенулись.  Жалко  до   слез   этого
несчастного бузургана! Они почувствовали к нему такую привязанность, какой
не испытывали еще никогда. Несмотря ни на  что,  это  добрый  человек;  им
хотелось, чтобы он стряхнул со своей души оковы и снова обрел  способность
петь.
     - В чем наша сила? - задумчиво переспросил Варахран. - Словесный узор
мне дается трудней, чем узор на серебре... поэтому  скажу  коротко:  мы  -
дети чистого корня.
     - Мы происходим от здорового начала, - пояснил Баро.
     - Как? - Спантамано смутился. - Не понимаю.
     - Ну, - Варахран замялся, подыскивая слово, - мы... росли на открытой
земле, пили речную воду... нас ветер обвевал, понимаешь?  А  тебя  отравил
воздух дворцов. Поэтому ты рвешь на себе волосы из-за мелочей... тогда как
мы их не замечаем.
     - Не замечаете?
     - Да. Мы видим главное.
     - А что главное, по-вашему?
     - Мир. Свобода. Хлеб.
     - И ничего больше?
     - Ничего.
     - Не много.
     - А чего еще надо?
     - Как ты сказал? - Спантамано широко раскрыл глаза.  -  "А  чего  еще
надо?"
     - Да.
     - "Мир, свобода, хлеб", -  повторил  изумленный  Спантамано.  Великое
открытие! И хотя Спантамано понимал еще смутно, в чем оно состоит, у  него
радостно забилось сердце, - как у  человека,  который  вот...  вот  сейчас
вспомнит забытый им лучезарный сон. - И правда,  -  прошептал  согдиец.  -
Чего еще надо? - Ведь в этих трех словах: "мир, свобода, хлеб" - все! - Он
грустно улыбнулся. - А мы, жалкие человечки, места не находим  себе  из-за
всяких пустяков. Да, вы благородней и чище меня. Нам, поганым, никогда  не
дорасти до вас, великих в своей простоте.
     Он безнадежно махнул рукой.
     Варахран и Баро опять переглянулись, на этот раз удивленно, - вот  уж
не думал до сих пор ни тот ни другой, будто он велик и всякое такое...
     - Ты не отчаивайся, - мягко сказал Баро. -  Свет  еще  не  погас  для
тебя.
     Спантамано встрепенулся.
     - Разве?
     - Конечно! Ты не такой, как другие  бузурганы.  Я  не  знаю,  почему.
Видно, и впрямь ты потомок Сиавахша, и твое сердце - это сгусток солнечных
лучей. Тебе надо просто очиститься от грязи...  прилипшей  к  твоей  душе,
когда ты общался с такими, как  Бесс  и  Ороба.  Пусть  алмаз  покрывается
пылью, он все равно остается алмазом. Оботри его - опять засверкает.
     - Очиститься? - вскричал Спантамано. -  Теперь,  когда  я  уподобился
дикой свинье, валяющейся в вонючей луже? Поздно!
     - Не поздно, твердо заявил Варахран.
     - Одевайся, - сказал Баро. - Пойдем!
     - Куда?
     - Там узнаешь.
     Потомок Сиавахша опустил глаза,  пожевал  отросший  ус,  потом  вдруг
вскинул голову и спросил:
     - Для чего все это?
     - Что? - не понял Варахран.
     - На что вам Спантамано?
     - А-а. - Варахран сурово сдвинул брови. - Нам нужен вождь. Понятно?
     Спантамано посмотрел на друзей и молча поднялся.


     Они достигли заснеженных  гор,  возвышающихся  на  белой  равнине.  В
лощине  меж  двух  горбатых  бугров,  укрывшихся  от   ветра,   приютилось
глинобитное селение.  Такие  селения  стояли  кое-где  в  пустыне;  в  них
массагеты проводили зиму.
     - Тут живет Танаоксар, - пояснил чеканщик. - Говорят, ему двести лет.
     - Танаоксар раскрывает рот лишь тогда, когда страну постигает великое
бедствие и народу требуется совет мудрого старика, - добавил Баро.
     - Примет ли он меня, если так? - усомнился потомок Сиавахша.
     - Он ждет тебя, - коротко ответил Варахран.  Видимо,  он  и  Баро  не
напрасно пропадали целых три дня.
     Селение представляло собой загон для скота, обнесенный толстой  жилой
стеной. Через отверстия в крыше стены вился  дымок.  Самый  большой  столб
дыма поднимался над плоским  строением,  одиноко  стоящим  напротив  узких
ворот. То был храм огня. Здесь и жил  Танаоксар,  старейшина  и  верховный
жрец захудалого кочевого рода.
     Варахран сказал правду - тут давно ждали гостей. Массагеты в облезлых
шкурах, не чинясь, открыли ворота. Под ногами людей скрипел мерзлый  снег.
Спантамано проводили до храма. Он вздохнул и вошел внутрь.
     В святилище пылал огромный костер. У закопченных  стен  были  сложены
кучи хвороста - их запасли для поддержания неугасимого огня. Против входа,
перед темной нишей, сидел на возвышении,  закрыв  глаза,  выпрямив  плечи,
скрестив ноги и положив руки  на  острые  колени,  голый  бронзовый  идол.
Отблески костра играли на выпуклостях изваяния и окрашивали в розовый цвет
что-то белое, виднеющееся  на  его  голове,  груди  и  бедрах.  Спантамано
удивился присутствию идола в таком неподходящем месте. Согдийцы не держали
в храмах огня изображений богов или живых существ. Впрочем, массагеты тоже
поклоняясь огню, не признавали учения Заратуштры.
     Но где же Танаоксар? И вдруг Спантамано услышал медлительный голос:
     - Ты пришел, Спантамано?
     Согдиец вздрогнул и обернулся. Никого! Только  идол,  безжизненный  и
равнодушный ко всему на свете... Но вот идол наклонился вперед и  протянул
прямо перед собой сухую темную руку. Спантамано увидел  изможденное  лицо,
редкие седые волосы, падающие на плечи, белую серебристую бороду.
     - Танаоксар!
     Спантамано пал ниц  перед  возвышением.  Танаоксар  опустил  руку  на
колено и вновь окаменел. Неужели это живой человек? Или Спантамано  просто
почудилось, что идол двигался? Но старик с усилием разлепил губы и сказал,
неторопливо выбирая слова:
     - Танаоксар не видит тебя, Спантамано. Он уже давно  не  видит  того,
что его окружает. Взор слепца обращен к прошлому. Перед ним пролетают тени
минувшего... проходят люди, жившие  много  лет  назад.  А  тебя,  живущего
сейчас, не  видит  дряхлый  Танаоксар.  Но  зато  он  слышит  твой  голос,
Спантамано. Слышит стук твоего сердца.
     Старец  умолк.  Он  долго-долго  не  раскрывал  рта.   И   Спантамано
показалось, будто Танаоксар заснул. Огорченный согдиец хотел уже уйти,  но
массагет заговорил опять:
     - Скажи, человек, зачем ты явился ко мне?
     Не утомят ли тебя мои слова, отец?
     - Нет. Меня... уже ничего не утомляет. Рассказывай.
     - Я страдаю, отец... - Потомок Сиавахша вздохнул; вздох  его  походил
скорей на стон. - С детских  лет  я  всегда  к  чему-то  стремился.  Искал
богатства. Хотел славы. Жаждал женской ласки.  И  что  же?  Все  оказалось
пустым, как дым вот этого костра. Уже ничего  не  радует  меня  на  земле.
Чувствую, конец мой близок, и нет мне утешения, ибо я не  знаю,  для  чего
жил и для чего страдал. Скажи: есть ли на свете что-нибудь, что  примирило
бы человека с грядущим? Или человек самой судьбой обречен мучиться здесь и
с мукой уходить туда, во тьму, кляня и жизнь и смерть?
     Спантамано с тоской глядел на Танаоксара.
     Массагет опять  долго  молчал,  потом  заговорил  так  же  задумчиво,
медленно и глухо, словно рассказывал древнее предание:
     - Двести лет... Двести лет прошло с тех пор, как я  родился  от  моей
матери и от моего отца. Много видели за это время мои глаза.  Но  я...  не
помню, уже не помню всего. Все, что было мелко, то  забыто.  Но  важное...
оно держится в моей памяти и сейчас.
     Массагет склонил голову и подпер подбородок руками.
     - Вижу как сегодня...  воинов  персидского  царя  Дариавуша  Первого,
бредущих по нашей земле. Это было... сто девяносто лет назад. Я был  тогда
ребенком и еще не носил на  груди  родового  знака.  Персы  убивали  наших
отцов. Продавали в рабство матерей.  Разрушали  жилища.  Великое  бедствие
постигло страну массагетов. У нас не хватало воинской силы.  И  враги  уже
били в барабаны и пели песню победы...
     Но вот нашелся человек, который решил принести  себя  в  жертву  ради
спасения родного племени. То был  простой  пастух.  Его  звали  Ширак.  Он
перебежал к персам и выдал себя за их друга. Он завел врага в  пустыню,  и
войско Дариавуша пропало среди песчаных бугров. Ширака убили. Но  массагет
умер с легким сердцем. А почему? Потому, что он старался не ради себя.  Он
шел на гибель ради всех. Ширак погиб, зато его народ,  благодаря  мужеству
пастуха, живет по своим законам и сейчас.
     Ты слышишь, мой сын? Ради всех! А ты жил только для  себя.  Для  себя
хотел богатства. Для себя жаждал славы. Для себя искал  радостей.  Поэтому
тебе и страшно перед концом, - ведь  когда  ты  уйдешь  туда,  откуда  нет
возврата, и богатства, и слава,  и  любовь  твоя  развеются  как  дым.  Не
исчезает та слава, которую человек добыл, борясь не за свой  живот,  а  за
всех. Вот, прошло сто девяносто лет, а  слава  Ширака  не  померкла  среди
массагетов. И никогда не померкнет. А кто помнит имена кичливых  и  глупых
людей, считавших себя лучшими на земле? Так забудется и твое имя, если  не
отдашь жизнь свою за народ.
     - Я на стороне народа, - грустно сказал  Спантамано,  -  однако  душе
моей от этого не легче.
     - Ты на стороне народа? - Старец медленно покачал головой. - Послушай
голос твоего существа и скажи: что у тебя на стороне народа  -  разум  или
сердце?
     Спантамано поразился. Разум или сердце?  Ему  вспомнилась  Мараканда.
Войско распадается. Спантамано приходится выбирать между двумя Согдианами.
И он выбирает Согдиану простых людей. Почему? Он видел тогда: за народом -
сила. Значит, разум... разум заставил его сделать этот шаг?  А  сердце?  А
сердце не болело за народ, оно  болело  за  потомка  Сиавахша.  Спантамано
растерялся... и ничего не сказал.
     - Вот видишь? - усмехнулся Танаоксар, как бы читая в душе согдийца.
     Спантамано слушал Танаоксара затаив дыхание; иногда  оно  прерывалось
глубоким, судорожным вздохом, затем становилось тихим и послушным.
     - Танаоксар знает: тебе трудно, - продолжал  слепой.  -  Чем  владел,
того лишился. Во что  верил,  в  том  разуверился.  Чего  желал,  того  не
добился. Знатные  не  поддержали  тебя.  Простые  поддерживают,  но  плохо
владеют оружием. Жена собирается тебя покинуть.  Искендер  Зулькарнейн  не
побежден. Так я говорю?
     - Так, - прошептал согдиец.
     - Ну и что же? - Голос Танаоксара окреп. -  Зато  ты  положил  начало
славной войне против Искендера. Твое имя послужит путеводной  звездой  для
грядущих поколений. Через год будет сто Спантамано.  Через  десять  лет  -
тысячи Спантамано. Через сто лет - десятки  тысяч  Спантамано!  Из  одного
зерна, брошенного тобой в землю, вырастет много, без конца много зерен.  И
они тоже прорастут. Они тоже дадут новые зерна. И  рано  или  поздно  враг
понесет заслуженную кару.  Великие  дела  не  свершаются  сразу.  Нападай!
Сражайся! Когда нужно, отступай. И не забывай, во имя чего борешься.
     Танаоксар замолчал, откинулся назад и  прислонился  к  стене.  Тысячи
путаных мыслей пролетали в голове Спантамано,  как  стаи  обгоняющих  друг
друга стрижей.
     - Подбрось в костер  толстых  сухих  ветвей,  -  приказал  Танаоксар.
Спантамано повиновался. В храме стало  светло,  как  днем.  Старик  жестом
показал согдийцу место у своих ног. - Лежи! Думай!..
     Спантамано  растянулся  на  ковре.  Он  думал  до   рассвета.   Перед
Спантамано  развернулось  победное  шествие  необозримых  толп.  Они   шли
огромным волнующимся скопищем откуда-то снизу, из  холодной  черной  мглы,
ровным шагом проходили  мимо  Спантамано  и  двигались  куда-то  вверх,  к
розовым вершинам, за которыми разливалось  ослепительным  морем  радостное
сияние. Несметные ряды высоких, плечистых мужчин и тонких женщин выступали
из темноты, гордо откинув голову  и  протянув  руки  вперед,  к  свету,  и
растворялись наверху в сверкающих лучах. Их лица были суровы и спокойны, а
поступь тверда и размашиста. Из-под их ног по временам вырывались какие-то
мерзкие твари. Они злобно ощеряли  свои  пасти  и  с  визгом  пропадали  в
колеблющемся тумане. Иногда из рядов  выходили  какие-то  бледные,  жалкие
существа; они отставали  от  неудержимого  потока,  садились  у  дороги  и
плакали. И гремел и разливался над миром  чудесный  гимн;  голоса  мужчин,
женщин и детей сливались в захватывающем, крылатом напеве. Целую  вечность
мысленно глядел Спантамано на шествие, но ему не было конца.
     Под  утро  он  забылся  в  коротком  сне  и  поднялся  освеженный   и
удовлетворенный. Лицо его стало суровым и  спокойным,  как  у  тех  людей,
которых он увидел в ночных размышлениях. В сердце уже не было  горечи.  Он
знал, для чего существует и ради чего умрет.
     - Прощай, отец. - Спантамано поклонился Танаоксару до самой земли.  -
Ты, слепой, открыл мне глаза. И пока они не  закроются  навсегда,  я  буду
сражаться.
     - Возьми и привяжи к своей пике, - сказал Танаоксар, доставая длинную
прядь черных до блеска волос. - И за тобою пойдет каждый честный массагет.
Это волосы Ширака.
     С трепетом принял Спантамано дар старого Танаоксара.
     - Живи долго, отец.
     - Ступай, и да будет тебе благо.
     Спантамано быстро вышел из храма и остолбенел. В глаза ударило солнце
- не то, которое вот уже два месяца висело бледным  пятном  среди  туч,  а
настоящее солнце юга. За одну ночь  ветер  переменился  и  теперь  дул  со
стороны Марга -  теплый,  родной,  веселый.  Небо  очистилось  и  сверкало
прозрачной голубизной. Снег стал рыхлым и  с  хлюпаньем  проваливался  под
ногами. След тотчас же наполнялся талой водой.
     Наступила весна.


     Спантамано, жрец Алингар, чеканщик Варахран, земледелец Баро  и  перс
Датафарн ездили от табора к табору и  собирали  войско  для  нападения  на
Искендера.
     - Массагеты! - кричал Спантамано, взмахивая пикой с волосами  Ширака.
- Враг оплевал землю  Согдианы.  Если  вы  не  поможете  нам  сегодня,  то
Зулькарнейн придет сюда завтра. Точите кинжалы! Седлайте коней!  За  мной,
массагеты! Победим или погибнем.
     Обветренное, загорелое лицо. Смелые очи  глядят  на  всех  открыто  и
прямо. Рука твердо и властно сдерживает горячащегося коня.  Когда  звучный
голос  вождя  гремел  над  притихшей  толпой,  Варахран  бледнел,  а  Баро
сдержанно улыбался. После очищения  в  храме  Танаоксара  молодой  потомок
Сиавахша преобразился. Он окреп и даже ростом, кажется, стал выше. Правда,
в нем ничего не осталось от былой отчаянной веселости. Но зато  Спантамано
превратился в сурового, зоркого воина, уверенного в своей правоте и силе.
     - Идите за мной, массагеты! - призывал Спантамано, и массагеты шли за
неукротимым согдийцем, покидая у костров плачущих жен и детей.
     Одних привлекала легкая добыча в стане македонцев, других  сдвигал  с
места голод - всех  баранов  съели  зимой.  Однако  тех,  кто  примыкал  к
Спантамано с чистым сердцем, было неизмеримо больше. "Если вы не  поможете
нам сегодня, Зулькарнейн придет  сюда  завтра",  -  эти  слова  заставляли
задуматься самых черствых людей. Волосы  Ширака,  развевающиеся  на  конце
пики, волновали массагетов и пробуждали в них отвагу. Отряд Спантамано рос
день ото дня. Вождь  послал  Баро  и  сорок  пенджикентцев  по  городам  и
селениям  угнетенной,  но  не  покорившейся  Согдианы,  чтобы  народ  ждал
Спантамано и готовился к новому восстанию.
     Согдиец не  спал  ночей,  обдумывая  поход  на  Мараканду.  Он  отдал
последние камни за коней,  оружие  и  снаряжение.  Он  отказался  от  всех
удобств и запретил даже упоминать при нем о вине. Он удалил от себя  Зару,
и она прозябала в обозе под охраной жреца Алингара. Она для него больше не
существовала. Днем и ночью, не щадя себя, носился Спантамано по пустыне на
неутомимом скакуне, и люди с восхищением цокали языком:
     - Леопард!
     Они называли его так не  только  потому,  что  он  одевался  в  шкуры
пятнистого зверя. Он был смел и ловок, как леопард. Все свои помыслы отдал
согдиец борьбе. В душе Спантамано, не переставая, гремел и разливался гимн
солнцу, услышанный им под закопченным сводом храма Танаоксара.



                              НА ТРОПЕ ВОЙНЫ

                         Со скифами не  может  сравниться  ни  один  народ
                    не только в Европе, но и в Азии; ни один народ сам  по
                    себе не в силах устоять против скифов, если бы все они
                    жили между собой согласно.
                                                      Фукидид, II, 97, 5-6

     - Спантамано привет!
     - О Баро! Ты уже здесь! Ну,  рассказывай  скорей!  Что  происходит  в
Согдиане?
     - Мы объехали все города и  селения.  Народ  снова  поднялся.  Людей,
посланных сатрапом Оробой,  перебили.  Уничтожили  мелкие  отряды  юнанов,
занявших укрепления в прошлом году. Но...
     - Что?
     - Объединиться не успели. Искендер узнал  о  новом  мятеже  и  быстро
вышел из Бактры. Он разделил свое войско на пять отрядов  и  один  из  них
возглавил сам. Враги прошли по всей  Согдиане,  от  Бахара  до  Мараканды.
Народ сопротивлялся. Одних убили.  Других  склонили  к  сдаче  обещаниями.
Восстание подавлено.
     - Опять!
     - Да. Вот возьми.
     - Уголек?
     - Его дала мне одна бедная старуха.  Это  все,  что  осталось  от  ее
жилища.
     - Эта старуха - сама Согдиана! Она зовет меня домой. Едем, Баро!
     - Нет.
     - Почему?
     - От верных людей, находящихся среди воинов Оробы, я проведал о  том,
что сатрап посылал сюда человека...  узнать,  где  ты  скрываешься.  Тайна
раскрыта.
     - О дайвы! Плохо.
     - Конечно плохо. Ороба известил об этом Искендера. Искендер  приказал
двум  полководцам  напасть   на   стоянку   Дейоки.   Я   запомнил   имена
военачальников. Один - Койнос. Другой - перс Артабаз.
     - А! Знаю этого шакала.
     - Они уже идут сюда. Жди через три дня.
     - Та-ак. Дай мне подумать. Скажи: много ли воинов оставил Искендер  в
Бактре?
     - Немного.  Оставил  полководцев...  э-э...  трудно  выговорить   эти
имена... Кол... Фол... А!  Вспомнил.  Полиспер-хон-та,  Аттала,  Горгия  и
Мелеагра.
     - Говорят, Мелеагра опасен.
     - Все они опасны.
     - Итак, Артабаз и Койнос хотят меня поймать?  Хорошо  же!  Спантамано
покажет вам вислоухие собаки, какой длины клыки у леопарда! Собирай отряд!
Мы выступаем по Тропе Войны.
     - Куда мы пойдем?
     - На Бактру. Переправимся через Вахш на юге Хорезма  и  доберемся  до
Бактры по левому берегу  реки.  Так  мы  незаметно  проскочим  между  теми
юнанами, которые стоят в Марге, и теми, которые  рыщут  по  Согдиане.  Мой
замысел таков: юнаны ищут нас тут, а мы вдруг появляемся - где? Под  самой
Бактрой! Ты согласен?
     - Да.
     - Так живо на коней!


     Воины средней пехоты Эварх и Леонид сидели на верху сторожевой  башни
и грелись на весеннем солнце. Копья и  щиты  валялись  у  их  ног.  Внутри
шлемов, снятых и  брошенных  рядом,  ползали  пестрые  азиатские  букашки.
Леонид негромко играл на кифаре, которую таскал в мешке всю  войну.  Эварх
слушал, подперев рукой подбородок. Прошло три года с тех пор, как Эварх  и
Леонид сидели вот так при Гавгамелах и следили за горячим спором Дракила и
Феагена. Война обломала молодых бактрийцев. Огрубели их лица.  Зачерствели
сердца. Но греков никогда не покидала тоска по далекой родине.
     Эварх еле слышно подпевал товарищу и все глядел и  глядел  на  запад,
где за тысячи переходов отсюда сияла  несбыточной  мечтой  омытая  теплыми
морями Эллада.
     Замок Банд, который они охраняли с прошлого лета, стоял  возле  одной
из малых рек, сбегающих с  Парпансид.  На  языке  бактрийцев,  как  слышал
Эварх, слово Банд  означало  "запор".  Крепость  вдвойне  заслуживала  это
название.  Она  запирал  дорогу,  ведущую  из  Артаксаны  на  восток,   по
направлению к  Бактре.  Кроме  того,  здесь  находилась  плотина,  которой
местные  жители  перегородили  речку,  чтобы  не   вся   вода   текла   на
северо-запад, к Оксу. От плотины во все стороны отходили  каналы.  Из  них
бактрийцы орошали поля. Путь от Банда до Бактры,  расположенной  вверх  по
левому протоку той же речки, отнимал три  дневных  перехода.  Недалеко  от
Банда начиналась пустыня. Население было вокруг редкое, место - спокойное,
и греки предавались отдыху.
     -  У  меня  руки  и  ноги  затекли,  -  жаловался  начальник   отряда
Полисперхонт, - где бродят эти скифы? Поколотил бы их немного и размялся.
     Тоскливо звучали струны кифары. Эварх не выдержал и ударил кулаком по
кирпичному парапету башни:
     - Надоело!
     - Что? - Леонид перестал играть и  обиженно  раскрыл  рот.  -  Кифара
надоела?
     - Не кифара! - Эварх ожесточенно пнул свой  щит.  -  Надоела  Бактра.
Надоел поход. Все надоело!
     - Тихо! - Леонид повернул  голову  вбок  так  быстро,  что  хрустнули
шейные  позвонки,  и  бросил  вниз,  на  жилище   Полисперхонта,   взгляд,
испуганный, как у лани, услышавшей рычанье тигра.
     - А что? - сказал Эварх.
     - Забыл, как убили Феагена?
     Эварх сразу присмирел. Помолчав, он прошептал:
     - Смелый был человек.
     - Из-за этого и пропал.
     - А мы не умрем?
     - Кто знает.
     - Конечно, издохнем. Дракил - тот вернется домой. А нас, поверь  моим
словам, не минует стрела  какого-нибудь  варвара.  Мы  кто?  Сброд,  овцы,
выкормленные на убой. А Дракил - величина.
     - Да, высоко  поднялся  лысый  марафонец.  Помнишь,  как  он  сначала
пресмыкался перед Феагеном? А сейчас - гиперет,  ведает  доставкой  хлеба,
охраняет самого царя  и  выполняет  его  поручения.  И  Лаэрт  возле  него
пригрелся.
     - Дракил выдал Феагена, поэтому и взлетел,  точно  ворон.  Донеси  на
меня, и тебя Александр приласкает.
     - Не болтай, - оборвал его Леонид. -  Я  тебе  не  Дракил.  Не  путай
купрус и копрус (медь и навоз). Лучше скажи: не поймали еще Спитамена?  Ты
вчера открывал ворота гонцу из Бактры. Он ничего не говорил?
     - Пока не поймали.
     - Схватят. - Леонид встал и широко  потянулся.  -  Куда  он  денется?
Ах!..
     Он вдруг раскинул руки, выпучил глаза, подогнувшимися  ногами  сделал
два неверных, заплетающихся шага и повалился на товарища.
     В спине Леопарда торчала стрела.


     -  Как  дела,  Фаллосперхонт?  -  Спантамано  постучал   по   макушке
обалдевшего грека рукоятью бича и сурово усмехнулся: - Не ждал?
     Нагой и бледный Полисперхонт стоял на коленях и стыдливо  прикрывался
случайно  подвернувшимся  щитом  (когда  массагеты  напали,  грек   спал).
Полисперхонт не сводил остекленевших глаз со своих людей.  Они  лежали  во
дворе замка густыми неподвижными рядами, все  триста,  и  массагеты  ловко
отсекали им головы и насаживали их на пики. Все триста! Он  остался  один.
Тело Полисперхонта мелко дрожало. И грек, славившийся  до  того  чистым  и
звучным голосом, жалко просипел:
     - Что... что вы делаете?
     Он кивнул на  головы.  И  Спантамано  уловил  смысл  его  слов,  хотя
Полисперхонт говорил на греческом языке.
     - Триста... всего триста голов, - сказал он спокойно  и  показал  три
пальца. - А там, - Леопард махнул рукой на север, -  Согдиана...  понятно?
Ты, - он ткнул грека кулаком и ударил себя ребром ладони  по  шее,  -  сто
двадцать тысяч - Согдиана! Понятно, Фаллосперхонт?
     Полисперхонт сгорбился и низко  опустил  голову.  Сейчас...  удар!  И
конец.
     Но  Леопард  не  убил  Полисперхонта.  У  высокопоставленного   грека
отобрали щит, обмазали навозом лицо, посадили его задом наперед на осла  и
погнали по дороге. Спантамано приказал сжечь ворота Банда. Дейока сказал:
     - Давайте разрушим плотину.
     - Зачем? - хмуро спросил Спантамано. - Ведь мы нанесем этим ущерб  не
Искендеру, а нашим друзьям бактрийцам. Вода уйдет, посевы зачахнут.
     Пристыженный Дейока отъехал.
     Сотни бактрийцев сбегались  к  дороге,  по  которой  массагеты  везли
Полисперхонта. Селяне швыряли в ненавистного грека куски земли, которая по
вине пришельцев до сих пор оставалась невспаханной.
     Весть о набеге распространилась  с  непостижимой  быстротой.  Уже  на
второй день вся южная Бактрия  знала,  что  Спантамано  разгромил  греков,
населявших замок Банд. Люди вооружались  палками,  топорами,  кинжалами  и
торопились к Спантамано. Леопард, явившийся к замку Банд во главе  трехсот
всадников, через три дня подступил к самой Бактре с трехтысячным войском.
     В городе оставался отряд греческих наемников Аттала  и  было  немного
хворых  гетайров,  схвативших  в  долине  Золотоносной  Реки   тропическую
лихорадку. Мелеагр спрятался в Драпсаке, а отряд  Горгия  усмирял  горцев,
закрывших перевал через Парпансиды и отрезавших путь  на  Кабуру.  Поэтому
Аттал не решился сделать вылазку против Спантамано. Он засел в цитадели  и
принялся обстреливать подступивших массагетов и бактрийцев  из  онагров  и
баллист.
     Спантамано знал: без осадных приспособлений замка не взять. Да  он  и
не стремился к этому. Осада отнимет много дней и много жизней, а Искендер,
проведав о походе Леопарда к Бактре, может нагрянуть  со  дня  на  день  и
устроить у стен города побоище. Нападать внезапно  и  уходить  неожиданно,
наносить удары там, где враг не ждет, изматывать его быстрыми  налетами  -
вот о чем думал сейчас потомок Сиавахша.
     Он созвал  на  совет  предводителей  Массагетов.  Тут  был  Гарпат  -
громадный человек, одним ударом кулака убивающий лошадь;  на  привалах  он
пел тонким, почти  женским  голосом  печальные  песни.  Тут  был  Зафир  -
мечтательный юноша, любитель цветов, которыми он заботливо украшал себя  и
своего коня. Зафир даже с закрытыми глазами,  по  звуку,  пронзал  стрелой
скачущего  во  весь  опор  всадника.  Тут  был  трусливый  Дейока,  -   он
присоединился к Спантамано потому, что опасался мести греков и македонцев,
рыскавших сейчас по его опустевшему стойбищу.  Свой  род  Дейока  отправил
далеко на север, к устью Вахша, а сам с двумястами  воинов  последовал  за
потомком Сиавахша. За спиной Леопарда  все-таки  не  так  страшно,  как  в
пустыне или зарослях у моря среди враждебных племен.
     - Что скажете? - Спантамано кивнул на башни замка. - Станем осаждать?
     - Ничего не выйдет, - ответил Гарпат.
     - Лучше возьмем добычу и уйдем, - сказал Зафир.
     - Добыча! - Дейока облизнулся.
     - А вы как думаете? - обратился Леопард к Варахрану и Баро.
     - Послушаемся Зафира, - решил Варахран. - Он прав.
     - Конечно, - добавил Баро.
     - Хорошо. Забирайте все, что найдете, и уйдем обратно, ибо  Кратер  -
тот, которого мы били под Маракандой уже спешит  сюда.  Так  донес  гонец.
Кратер зол, от него добра не жди, съест, даже не оставит костей.
     В Бактре  скопилось  много  скота,  зерна,  сушеных  плодов,  тканей,
сосудов, масла и вина, награбленных македонцами в городах и селениях  юга.
По указанию Спантамано воины стали выносить добро из хранилищ и  погружать
его на ослов и верблюдов.  Работали  быстро,  но  без  суеты  -  спокойно,
молчаливо и деловито, беря пример со своего вождя.


     Зару охватило волнение. Бежать! Уйти к юнанам, от них в Мараканду,  к
Оробе!  Измученная  бесконечными  скитаниями   по   пескам,   оскорбленная
равнодушием супруга, она  постепенно  дошла  до  того,  что  возненавидела
Спантамано. Этот человек был для нее загадкой. Чего он добивается?  Сдайся
муж Искендеру, он стал бы царем Согдианы, жил бы в роскоши и почете.
     Так нет же! Спантамано нарочно лезет туда, откуда нет  возврата.  Что
побуждает его к диким поступкам? У  Зары  было  время  подумать.  И  после
долгих размышлений она решила, наконец, что муж  лишился  разума.  А  кому
хочется слыть женой сумасшедшего?
     Ночью, замирая от страха, Зара выскользнула из шатра, чтобы добраться
до замка и попросить приюта у греков. Но у входа ее останови жрец Алингар.
     - Зарежу, - коротко сказал  он.  Зара  увидела  мерцающее  при  свете
костра лезвие кинжала и с воплем бросилась обратно. Немного  успокоившись,
она попыталась вылезти из шатра со стороны, противоположной входу... но  и
тут ее подстерегал бдительный жрец.
     Женщина упала перед Алингаром на колени, умоляюще протянула руки.
     - Отпусти меня! Неужели у тебя каменное сердце? Отпусти!..
     Алингар молчал. Тогда женщина, достойная своего  отца,  предложила  в
обмен на свободу тело. Жрец долго смотрел  на  Зару.  Глаза  ее  бесстыдно
мерцали. Жреца влекло  к  этой  горячей  женщине.  Но  тут  он  подумал  о
Спантамано, который отлучил себя от  земных  благ  ради  Священного  Дела.
Алингар  почувствовал,  что  совершает  смертный  грех,  слушая   гнусный,
прерывающийся шепот обезумевшей дочери сатрапа.  Жрец  приставил  к  горлу
Зары кинжал и мрачно сказал:
     - Зарежу.
     И дочь Оробы ушла в шатер, точно  побитая  собака.  Она  до  рассвета
металась на ковре, а утром объявила, что удавится покрывалом, если муж  не
явится к ней. Спантамано явился.
     - Чего тебе?
     - Отпусти меня домой?!
     - Домой? - Он держался спокойно, однако  его  глаза,  вспыхнувшие  на
миг, сказали Заре, какая злоба живет в этом человеке. - Нет. Ты моя  жена,
и ты обязана переносить страдания, которые переносит твой муж.
     - Я не хочу быть твоей женой.
     "Эгина так бы не сказала, - подумал Спантамано. - Ах,  Эгина,  Эгина!
Чем больше дней  проходит  со  дня  твоей  гибели,  тем  ближе  ты  мне  и
родней..."
     - Ну и что же? - ответил потомок Сиавахша. - Хочешь ты или нет -  все
равно ты моя супруга во веки веков.
     Он еще раз гневно посмотрел на нее и вышел.
     - Будь же ты проклят, - прошептала Зара.


     Когда всю добычу погрузили на  вьючных  животных,  Спантамано  сказал
Дейоке:
     - Ты со своим отрядом иди на  запад  и  охраняй  скот  и  караван.  Я
двинусь к Драпсаке. Хочу посмотреть, каков из себя Мелеагр.  Встретимся  в
Банде. Случится беда - шли гонца через горы.
     Дейока  едва  удержался  от  радостного  восклицания.  "Если  Мелеагр
свернет тебе шею, - подумал он, - то вся добыча достанется мне".
     Итак, Дейока отправился на запад. Массагеты, восставшие  бактрийцы  и
пенджикентцы Спантамано идут на  юго-восток  и  осаждают  Драпсаку.  Замок
встречает их ядрами баллист и онагров. Кочевники  с  криком  бросаются  на
стены, откатываются обратно и начинают обход замка.
     Мелеагр делает вылазку и убивает два или  три  десятка  бактрийцев  и
массагетов,  увлеченные  стычкой,  греки  не  замечают,  как   Спантамано,
скрываясь в зарослях, готовит удар. Согдийцы внезапно налетают на  греков,
гоняющихся  за   растерянными   массагетами.   Начинается   короткий,   но
кровопролитный бой под стенами  Драпсаки.  И  Спантамано  видит,  наконец,
каков из себя Мелеагр.
     Человек, который пять лет  спустя  после  смерти  Александра  пытался
стать правителем великой державы,  созданной  сыном  Филиппа,  и  погиб  в
борьбе  с  Фердиккой,  выглядит  необычно.  Это  приземистый,  похожий  на
обезьяну волосатый силач с широченными плечами, кривыми ногами и  длинными
цепкими руками. За всю беспокойную жизнь, проведенную в  походах  и  боях,
Мелеагр не получил ни одной раны, ибо отличался изумительной  ловкостью  и
сокрушал во время битв все, что ни подвертывалось под его могучую десницу.
     И это страшилище встречается лицом к лицу с  потомком  Сиавахша.  Так
вот он, знаменитый Спитамен! В то мгновение, когда грек  поднимает  кривую
махайру, чтобы срубить  голову  согдийца,  в  его  мозгу  мелькает  мысль:
"Александр... мешок золота даст за этого варвара".
     И  он  тут  же  вскрикивает  и  роняет  махайру.  Кинжал  Спантамано,
прыгнувшего вперед, глубоко вонзается ему под мышку поднятой руки. Согдиец
бьет Мелеагра ногой в живот, и тот валится на бок. Спантамано подхватывает
оброненную греком железную махайру и вскидывает  ее  над  противником.  Но
какой-то  гоплит  подставляет  длинную  пику,  и  махайра   задерживается,
разрубив  крушиновое  древко  пополам.  Тут  набегают  другие   греки,   и
Спантамано оттесняют от несчастного Мелеагра. Эллины, потеряв около  трети
своих людей, скрываются за стенами укрепления.
     - Ты ранен! - восклицает Баро после того, как  согдийцы  и  массагеты
отходят в сады под Драпсакой.
     - Кажется, - равнодушно говорит Спантамано, приложив ладонь  к  левой
щеке, - Мелеагр все-таки задел меня, когда меч  свой  ронял.  -  Он  скупо
усмехается. - Это у меня первая в жизни рана, если  не  считать  сердечных
ран.
     Он бы развеселился, если бы узнал, что и Мелеагр получил  сегодня  от
руки Спантамано свою первую рану.
     Пока Спантамано решает, какой дорогой отправиться к Банду, со стороны
Бактры показывается всадник на серой от  пыли,  задыхающейся  лошади.  Это
бактриец. Рот его широко раскрыт. Видимо, он  кричит  изо  всей  мочи,  но
ветер относит звук прочь.
     - Беда! - слышит, наконец потомок Сиавахша.
     - Ну?
     - Юнаны узнали, что ты ушел к Драпсаке. Сто пятьдесят  человек  вышли
из крепости и погнались за караваном.
     - И что? - грозно спрашивает вождь.
     - Дейока, завидев греков, бросил добычу и бежал.
     - Без единого выстрела?
     - Да.
     - А юнаны?
     - Едут обратно к Бактре.
     - Быстро едут?
     - Нет, добыча мешает.
     - Успеем выйти им навстречу?
     - Поскачете во весь опор по этой тропе - отрежете им дорогу.
     - Эй, все за мной! Клянусь Грядущим, ни одного  зерна  из  добычи  не
достанется юнанам.


     Через три дня Спантамано с отбитой добычей  вернулся  в  Банд.  Шесть
гетайров и шестьдесят наемников, попавшихся в засаду, у самой Бактры, были
изрублены. Оставшиеся едва унесли ноги и кое-как добрались до укрепления.
     Увидев вдали Спантамано, идущего с победой, Дейока выбрался из-за дюн
и поехал навстречу. Он бы  давно  убежал  домой,  да  Койноса  боялся.  Со
сладкой улыбкой выступил сын Рехмира  из  толпы  спешившихся  сородичей  и
низко поклонился потомку Сиавахша.
     - Ты истинный Леопард, - просипел он голосом, сдавленным от страха. -
Твой меч разит врага, как молния...
     Леопард медленно спустился с коня и, стиснув бич, мягким, пружинистым
шагом приблизился к умолкнувшему Дейоке. Если  бы  он  закричал!  Если  бы
топнул ногой! Если б ударил бичом, наконец!.. Нет. Спантамано был спокоен,
хотя и бледен. Глаза его смотрели прямо и страшно. В них не  было  угрозы,
нет! В них светился тот самый пронизывающий луч, от которого Бесс  некогда
обливался холодным потом. Ороба старался юркнуть в нору,  словно  мышь,  а
Зара приходила в неистовство. Дейока оцепенел.
     - Трус? - тихо сказал согдиец. - Или... предатель?
     Он подался вперед и въелся ледяным взглядом в красные  глаза  Дейоки.
Массагету показалось, что Леопард сейчас бросится на него и схватит зубами
за горло. Но Спантамано неожиданно вздохнул, брезгливо  сплюнул  под  ноги
Дейоки и отвернулся.
     - Всего-навсего трус...
     Вокруг  окаменевшего  Дейоки  стало  пусто.  Даже  воины   его   рода
отшатнулись от вождя, как от прокаженного. Только двадцать-тридцать  самых
преданных людей остались за спиной Дейоки, да и те нерешительно  топтались
на песке, стараясь незаметно для начальника отодвинуться подальше.
     И лишь тогда Дейока догадался, какое унижение он испытал. Его  зрачки
постепенно  набрякли  и  слились  с  густой   сеткой   красных   прожилок,
пронизавших белки  глаз,  и  стало  казаться,  будто  массагет  глядит  на
удаляющегося Спантамано пустыми багровыми глазницами.
     Он что-то прохрипел, но никто не разобрал его слов.  А  он  сказал...
впрочем, кто знает, что он сказал?


     - Гонец из Кратера! - доложил  Фердикка.  Александр  живо  обернулся.
Свет из окна, возле которого он сидел, ударил ему  в  глаза,  и  они  ярко
вспыхнули холодным огнем, будто под брови царю  вставили  зеленые  стекла.
Фердикке стало не по себе.
     - Зови! - коротко приказал царь. Гонец  вошел,  как  все  гонцы  всех
времен и всех народов, запыленный, усталый, и  сразу  же,  как  полагается
всякому гонцу, без лишних слов протянул повелителю свиток.
     - Ступай.
     Александр сорвал шнур и торопливо развернул папирус. По  мере  чтения
его челюсти сжимались  все  крепче,  и  под  конец  лицо  македонца  стало
жестким, сухим и угловатым из-за бугристо выступивших желваков.
     - Кратер не поймал Спитамена, - глухо сказал он  Фердикке.  -  Варвар
успел раздать захваченный скот бактрийским селянам, примкнувшим к нему  на
юге, устроил под Бандом сражение, убил много людей Кратера и бежал.
     - Куда?
     - В пустыню.
     Сын Филиппа оперся о ковер кулаком, стискивающим  измятый  свиток,  и
бессмысленно уставился в угол,  из  которого  насмешливо  глядел  на  царя
глиняный согдийский идол.
     - Не пускай никого, - приказал он Фердикке. - Я думаю.
     Долго думал Александр. Как изловить этого Леопарда, да будь он трижды
и еще много раз проклят? До каких пор метаться  Спитамену  по  Согдиане  и
рвать Александра за бока? Надо схватить его, обезглавить, растерзать. Ибо,
пока жив Леопард, македонцам не видать покоя ни при лучах солнца,  ни  при
свете  луны.  Точно  искра,  подхваченная  крутящимся   вихрем,   сверкает
неукротимый потомок Сиавахша тут и там, и где бы он ни  появился,  повсюду
вспыхивает пожар восстания.
     А что если о Спитамене услышат племена других покоренных стран? А что
если там объявится свой  Спитамен?  Сто  своих  Спитаменов?  Тысяча  своих
Спитаменов? Мятеж охватит всю землю, по  которой  прошел  непобедимый  сын
бога Аммона! Все пойдет прахом. Спитамен  должен  быть  испепелен.  И  как
можно скорей, пока он не поднял на ноги всю Азию. Испепелен! Но как? Разве
не гоняются тысячи македонцев по пятам неистового Леопарда, да сразит  его
небесная стрела? Но его не берет никакая сила.
     - А! - Александр ударил себя кулаком по голове. -  Глупец!  Не  берет
сила?  Так  возьмет  коварство!  Разве  не  найдется  в  отряде   Леопарда
какой-нибудь шакал, подобный Оробе?..
     И человек, который всегда гордился  благородством  и  утверждал,  что
сыну бога не подобает в борьбе с врагами прибегать к подлости,  вскочил  и
забегал по комнате, радостно потирая  руки.  Наконец-то  он  нашел  против
Спитамена хорошее оружие.
     - Эй, Оробу ко мне!
     Ороба  не  заставил  себя  долго  ждать.  Готовый   исполнить   любое
требование царя, он целыми днями слонялся по  дворцу.  Сатрап  упал  перед
Зулькарнейном так умело и  ловко,  что  ему  позавидовал  бы  даже  хитрый
Дракил.
     - Какие вести от Зары? - спросил Александр, сурово глядя сверху  вниз
на перепуганного наутакца.
     Ороба пригнулся еще ниже. Если бы сатрап имел не два колена, а сорок,
он упал бы сразу на все. Но так как старик не  был  сороконожкой,  то  ему
пришлось лечь на брюхо. Он боялся, что македонцы накажут вместо Спантамано
его, Оробу, - ведь Зара, дочь сатрапа, находится в стане врага.
     - Я писал Заре! - простонал Ороба. - Но Спантамано ее  не  слушается.
Говорят, этот страшный человек наложил на Зару оковы. Он истязает ее,  как
палач. Он поступает так из ненависти ко мне, твоему  преданному  слуге.  О
несчастная Зара! Увижу ли я тебя снова?
     Наутакец зарыдал в голос, как женщина. Александр жестко усмехнулся  и
сказал:
     - Тебе жалко ее? Так слушай...
     И Зулькарнейн наклонился к уху сатрапа.



                          "БРАТ, НЕ СДАВАЙСЯ!.."

                          Энкиду, мой друг, мой младший брат,
                          Ты был со мною, когда мы подымались на горы.
                          Мы повергли и одолели небесного быка.
                          Мы убили Хумбабу, стража кедровой рощи.
                          Что за смертный сон тобой овладел?
                          Твой взор помутнел, и меня ты больше не слышишь!
                                                      "Поэма о Гильгамеше"

     - О Варахран! - прошептал Спантамано,  опустившись  на  колени  перед
свежим курганом.
     Баро и другие соратники стояли полукругом  позади  вождя  и  молчали,
опустив обнаженные головы. Слабый, но горячий ветер Черных Песков медленно
трепал их длинные волосы, то ероша и  поднимая  их  вверх,  то  бросая  на
суровые лбы или плавно относя в сторону, как хвосты диких  степных  коней.
По бронзовым лицам,  искаженным  темными  рубцами,  текли,  смешиваясь  со
слезами, крупные капли пота. Широко расставленные ноги до  икр  утопали  в
сыпучем песке, а тяжелые, как бы окаменевшие ладони  застыли  на  рукоятях
мечей. Люди  казались  великанами,  превратившимися  по  воле  злого  духа
Анхрамана в грубые, шершавые, исхлестанные ураганом и изъеденные непогодой
гранитные утесы.
     Мертвую тишину нарушало только приглушенное  фырканье  за  бугром  да
ритмичные причитания жреца Алингара.
     У замка Банд, где Кратер нагнал Спантамано и где произошла  битва,  в
которой обе стороны  потеряли  много  людей,  голову  чеканщика  Варахраны
раскроил свинцовый шар греческого пращника. Варахран упал  на  руки  Баро;
наутакец и  вынес  товарища  из  свалки,  чтоб  его  не  раздавили  копыта
взбесившихся коней. Уходя от погони, раненого три дня везли поперек седла.
На коротких  стоянках  Алингар  пытался  как-нибудь  привести  несчастного
чеканщика  в  себя,  но  не  помогли   ни   целебные   травы,   ни   самые
чудодейственные заклинания. На четвертый день  Варахран  умер,  так  и  не
открыв глаз.
     Хотя бы слово сказал, бедняга...
     Смерть Варахрана перевернула душу потомка  Сиавахша.  Он  так  привык
постоянно видеть чеканщика рядом, что у него не было и мысли  когда-нибудь
остаться без этого скромного и верного друга. Варахран держался незаметно,
не употреблял во зло близость к потомку великих царей,  и  только  сегодня
Спантамано понял до конца, как много  сделал  для  него  простой  человек,
мастер Варахран.  Это  Варахран  и  Баро  создали  Спантамано  -  не  того
самонадеянного юнца Спантамано, который когда-то в Бактре распинался перед
хитроумным  Вахшунвартой  (стыдно  вспоминать!),  а  Спантамано-воина,   о
котором никогда не забудут люди.
     И все же гибель  преданного  человека  не  остановила  Спантамано  на
середине тропы, по которой он бесповоротно решил двигаться до  конца.  Она
даже не испугала его, как пугает иных людей смерть  близкого  человека,  -
тому, кто живет ради других, кто посвятил себя грядущему,  смерть  не  так
страшна, как это кажется. Наоборот, в потомке Сиавахша еще больше  окрепла
ненависть к Искендеру. Подгоняемый жгучей, неутолимой,  изнуряющей  жаждой
мести. Спантамано во главе немногих оставшихся друзей мчался от колодца до
колодца, от стоянки до стоянки, от кочевья до кочевья и взмахивал пикой  с
волосами Ширака.
     Копыта коней дробно, вразброс стучали по светлой глади  сухих,  голых
пространств, с хрустом ломали полые стебли  корявых  и  цепких  ферул,  со
скрежетом  давили  в  пересохших  руслах  недолговечных  потоков  бледную,
подернутую слоем сухого ила звонкую гальку.
     Скрипели ворота селений. Вился к знойному, ослепительно светлому небу
рыжий  дым  костров.  Быстро  и  тревожно:  "та-ка-там!..  та-ка-там!"   -
перестукивались барабаны. Посередине  выжженных  солнцем,  растрескавшихся
площадей, крича и взметая пыль, кружились на приседающих и хрипящих  конях
полуголые всадники. Плакали дети.  Обгоняя  друг  друга,  бежали  женщины.
Сыпалось в их подолы отборное зерно, добытое воинами Леопарда в хранилищах
Бактры. Важно кивали старики. Мужчины торопливо точили кинжалы.  Отряд  за
отрядом исчезал за грядами курящихся от ветра песчаных дюн.
     Войско Спантамано росло день ото дня. Десятками и сотнями стекались к
нему  массагеты,  бактрийцы   и   жители   Согдианы.   Спантамано   кратко
расспрашивал предводителей отрядов, кто они и откуда, быстро осматривал их
снаряжение и принимал всех, - для борьбы против Искендера требуется  много
людей, много мечей, много стрел.
     Однажды из Баги - укрепления, стоящего на рубеже  между  Согдианой  и
страной массагетов, - явились три пеших человека. Немало  людей  пришло  к
Спантамано, и он привык уже к тому, что войско пополняется каждый день; но
эти трое удивили его и сразу же приковали к себе пытливый взор Леопарда.
     Казалось, кто-то нарочно подобрал их одного к одному: все трое ростом
нисколько не уступали великану Баро. Зато сложением они  резко  отличались
от наутакца. Если Баро  был  статен,  хотя  и  тяжеловесен,  то  прибывшие
поражали несоразмерностью частей тела. Короткие толстые шеи, короткие ноги
с могучими икрами, словно  отлитые  из  бронзы  волосатые  груди,  сутулые
мощные спины и длинные, широко загребающие руки делали пришельцев похожими
на таинственных снежных людей, обитающих высоко среди гор Памира.
     Три необыкновенных человека смело протолкались через толпу  воинов  к
шатру Леопарда.
     - Кто Спантамано? - спросил один густым рычащим голосом.
     - Я.
     - Шаш-и-Михра! - грозно крикнул пришелец и махнул рукой на восток.  -
Вахшунварта!
     Спантамано насторожился. Шаш-и-Михра - это скала "Луны и Солнца", где
укрылся  жрец  Вахшунварта.  Пришелец   протянул   Спантамано   серебряную
пластинку с родовым знаком Вахшунварты, затем отстегнул от пояса и  бросил
под ноги Леопарда туго набитую сумку.
     - Вахшунварта посылает золото. Он велел нам быть с  тобой.  А  теперь
дай мне и моим товарищам хлеба и мяса. Мы хотим есть.
     - Баро! - вскричал просиявший Спантамано.  -  Заколи  самого  жирного
барана. Быстро!
     Он радостно улыбнулся. Оказывается,  этот  Вахшунварта  не  такой  уж
плохой человек. Видимо,  в  нем  заговорила,  наконец,  совесть,  если  он
решился послать бывшему другу столько золота, так необходимого  Спантамано
для покупки оружия.
     Пока Баро свежевал барана, а горцы со скалы "Луны и  Солнца"  следили
немигающими глазами за каждым его движением, в лагере, как будто  сам  бог
отметил тот день знаком необычного, появился еще один странный человек.
     Сухой, длиннобородый, загорелый до черноты, он медленно  ехал  верхом
на дряхлом облезлом верблюде и, раскачиваясь между его тощими горбами, пел
пронзительным голосом шутливую  песню.  Шерсть  на  серых  боках  верблюда
висела грязными свалявшимися клочьями, как волосы на голове  и  одежда  на
плечах его хозяина. Однако это не смущало ни верблюда,  ни  человека.  Они
торжественно двигались между шатрами, и веселая песня одного  сливалась  с
раздирающим ухо ревом другого.
     Когда верблюд прошествовал  мимо  того  места,  где  Баро  разделывал
барана, наутакцу показалось, будто певец хитро подмигнул горцам  со  скалы
Шаш-и-Михра. Баро нахмурился. Но певец тут же подмигнул ему, Баро,  и  еще
доброму десятку  окружающих  воинов,  и  наутакец  решил,  что  такова  уж
привычка у этого беспечного и веселого бродяги.
     Певец остановил верблюда перед Спантамано, сидевшим у своего шатра, и
обратился к животному с такой пышной речью:
     - О красивейший из всех верблюдов, обитающих от  восточных  морей  до
западных, о мудрейший из всех четвероногих и хвостатых, о  почтительнейший
из всех двуногих и одногорбых! Наконец-то,  после  долгих  странствий,  мы
удостоились лицезреть величайшего потомка незабвенного Сиавахша!  Преклони
же колени перед знаменитейшим воителем Спантамано, да продлится его  жизнь
тысячу и сто лет!
     Верблюд, роняя с отвисших губ зеленую пену, взревел громче  прежнего,
кряхтя подогнул колени и опустился на землю. Певец слез и поклонился.
     - Ты кто такой? - спросил удивленный Спантамано.
     - Я  потомок  Сирдона,  сказителя  и  острослова  из  благословенного
племени сартов. Добываю свой хлеб веселой песней. Слышал о  тебе  давно  и
пришел сюда из Шаша. Войску нужен не только  стрелок  и  меченосец,  но  и
такой человек, как потомок Сирдона. Правда, мне далеко до моего предка, да
живет его имя вечно, но и я кое-что умею... - И он вдруг закричал петухом,
да так похоже, что Спантамано улыбнулся.  Затем  потомок  Сирдона  склонил
голову набок и, дергая шеей, залаял хрипло и басовито, как овчарка.  Потом
спрятал бороду под халат, вобрал губу,  оттянул  пальцами  нижние  веки  и
точно изобразил обезьяну. Воины смеялись.
     - А теперь послушайте веселый рассказ про Сирдона, - объявил  шут.  -
Однажды Сирдон ехал в Шаш. Он на что-то выменял  по  дороге  арбуз.  Стало
жарко. Сирдон разрезал арбуз, половину съел, а другую  оставил  на  земле:
"Пусть все думают, будто здесь проследовал сытый бузурган".  Затем  Сирдон
удалился. Но ему стало еще жарче. Он возвратился и  съел  вторую  половину
арбуза: "Пусть все думают,  будто  у  бузургана  был  раб".  Сирдон  опять
отправился в путь, но зной допекал его сильней прежнего.  Сирдон  вернулся
снова и съел все арбузные корки. "Пусть все думают, будто у бузургана  был
и осел..."
     Едва потомок Сирдона кончил,  вокруг  раздался  хохот.  Воинам  стало
как-то легче при виде этого беззаботного  человека.  Разгладились  жесткие
складки на лбах. Засияли глаза. Распрямились усталые спины. Война со всеми
страхами отодвинулась в сторону, и люди  беспечно  улыбались,  как  бывало
когда-то прежде, в лучшие времена.
     - Оставайся! - разрешил Спантамано, отирая раскрасневшееся  от  смеха
лицо. - Ты и впрямь нужный человек.
     - Благослови тебя бог!
     Потомок Сирдона до поздней  ночи  переходил  от  костра  к  костру  и
потешал воинов рассказами из  жизни  своего  необыкновенного  предка.  Его
накормили и напоили на славу. Когда все, кроме дозорных, заснули,  потомок
Сирдона о  чем-то  переговорил  с  горцами,  присланными  Вахшунвартой,  и
прокрался к шатру массагета Дейоки.
     - Я друг твоего господина,  -  прошептал  он  кочевнику,  охранявшему
вход. - Разбуди его сейчас же, иначе его постигнет беда.
     Обеспокоенный страж растормошил  Дейоку  и  впустил  потомка  Сирдона
внутрь шатра.
     - Кто ты?  -  встревоженно  спросил  Дейока  голосом,  хриплым  после
короткого сна. - Чего тебе надо?
     - Ты не узнал меня, сын Рехмира? - вкрадчиво спросил певец.
     - Кто ты? - повторил Дейока,  испуганно  вглядываясь  в  лицо  гостя,
слабо озаренное светом тускло горящего факела.
     - Смотри лучше, - усмехнулся  потомок  Сирдона.  Дейока  вскрикнул  и
отшатнулся. Перед ним стоял тот самый купец,  который  зимой  расспрашивал
его о Заре.
     - Спантамано ни слова!  -  приказал  "потомок  Сирдона"  изменившимся
голосом. - Отныне ты будешь поступать лишь так, как я тебе велю. Понятно?
     - Почему? - промямлил Дейока.
     - Потому, что я так хочу.
     - Кто ты мне, чтобы приказывать? - слабо  возразил  Дейока,  чувствуя
над собой непонятную власть этого человека.
     - Ах,  ты  так?  -  оскалился  Тигран.  -  Если  я  донесу  на   тебя
Спантамано... ведь ты за сто золотых  выдал  Оробе  место,  где  скрывался
Леопард!
     - Я? - изумился Дейока.
     - А кто же? Ты рассказал о Заре, а где ей  быть,  если  не  там,  где
Спантамано? Это всякому ослу понятно.
     Дейока обмяк.
     - А если... я на тебя донесу? - пробормотал он растерянно.
     - Попробуй! - Тигран устрашающе сверкнул глазами.  -  Ты  видел  трех
горцев, пришедших сегодня? Это мои слуги.  Они  тут  недалеко.  Стоит  мне
свистнуть, и они разнесут твой шатер в клочья, а тебя изрубят на куски.
     Дейока содрогнулся от страха.
     - Зачем тебе Спантамано? - Тигран смягчился. - Все  равно  ему  скоро
конец. Помоги мне с ним разделаться, и наградой тебе будет то, что Леопард
носит за пазухой.
     Дейока встрепенулся. Он вспомнил об алмазах, и еще он вспомнил  замок
Банд, свое позорное бегство от македонцев, испытанное им тогда унижение  и
клятву, которую он произнес про  себя:  "Отомщу,  когда  настанет  время".
Кажется, время настало. И Дейока хрипло спросил.
     - Как... разделаться?
     На другой день три тысячи конных воинов Спантамано выступили к  Баге.
Узнав об этом от разведчиков, Койнос быстро вышел  из  Бахара  и  двинулся
навстречу. Под его рукой были  четыреста  гетайров,  отряд  Мелеагра,  все
аконтисты, а также туземные всадники Аминты.
     Бага стояла на твердой глинистой равнине, удобной для сражения. Здесь
и встретились Койнос и Леопард. Зная, что македонцы  любят  наносить  удар
правым крылом, Спантамано укрепил левое крыло своего войска, заняв его сам
во главе хорошо вооруженных дахов. Середину заполнили согдийцы и бактрийцы
Баро. На правом крыле разместились Зафир и Гарпат - те самые,  что  весной
ходили на Бактру. Чтобы обезопасить дахов от нападения  сбоку  или  сзади,
Спантамано решил  поставить  левее  себя  легкий  подвижный  отряд  конных
лучников. К удивлению Леопарда, на это опасное дело вызвался... Дейока.
     - Подле замка Банд я опозорил себя, - сказал  он,  опустив  глаза.  -
Хочу вернуть мое доброе имя.
     Удовлетворенный Спантамано  согласился.  "Ах,  человеческая  душа!  -
мысленно воскликнул согдиец. - Кто в тебе  разберется?  Хорошо,  что  люди
всегда лучше, чем кажутся сначала".
     Построив свое войско, по обычаю македонцев, "секирой", Койнос ринулся
на Спантамано.
     Засвистели глиняные шары. Выставив пики, гетайры во весь опор мчались
прямо на дахов, чтобы опрокинуть их одним натиском,  а  потом  повернуться
против других. Однако натиск не удался. Теперь  у  людей  Спантамано  были
бронзовые панцири, прочные шлемы, крепкие щиты,  кривые  железные  мечи  и
длинные пики, добытые в битвах  с  македонцами  или  изготовленные  руками
своих мастеров. Теперь и Спантамано умел выстраивать  отряды  для  боя,  а
воины научились владеть оружием. Дахи вырвались вперед и  стали  сокрушать
неприятеля, рубя его махайрами и пронзая сариссами.  Ошеломленные  гетайры
остановились и сбились в кучу; дахи  тут  же  убили  двадцать  пять  самых
отборных  всадников.  Между  тем  Баро,  Гарпат  и  Зафир  стали   теснить
аконтистов, Аминту и Мелеагра.
     Спантамано одолевал! Подались назад аконтисты. Едва  сдерживал  напор
отряд Мелеагра. Как ни  яростно  отбивался  Койнос,  дахи  стали  окружать
гетайров, как пастухи отару, и, взмахивая пиками, словно  посохами,  гнали
македонцев, точно овец, звучно покрикивая:
     - Курре! Курре!
     И  вдруг  ход  сражения  резко  переменился.  Разгоряченный   битвой,
Спантамано не заметил, когда и почему это произошло. Он увидел только, что
гетайры воспрянули духом, развернулись правым крылом и быстро обошли дахов
сбоку и сзади. Многие из отряда Баро неожиданно  повернулись  и  поскакали
назад, к  своему  обозу.  Гарпат  и  Зафир,  видя  отступление  товарищей,
растерялись;  Мелеагр  воспользовался  их  замешательством   и   опрокинул
коротким, точным ударом слева. Войско Леопарда на его  глазах  распадалось
по частям.
     Что  же  случилось?  Дейока,  по  воле  Тиграна,  обнажил   в   самый
напряженный миг боя левое крыло войска и кинулся грабить обоз согдийцев  и
бактрийцев, сражавшихся под началом Баро.  Вот  почему  гетайры  обхватили
дахов клещами, а люди Баро, забыв обо всем на свете, помчались назад - они
бросились спасать свое имущество от алчного массагета. Измена решила исход
битвы, начавшейся так удачно для Спантамано.
     Леопард  пытался  вникнуть  в  суть  происшедшего  и  отдать   нужные
распоряжения, но его оцепили  со  всех  сторон.  Один  их  гетайров  пикой
разорвал на Леопарде хитон. Другой  оцарапал  острием  сариссы  его  лицо.
Спантамано кружился вместе с взбесившимся конем и  едва  успевал  отражать
сыпавшиеся на  него  удары.  В  любое  мгновение  потомка  Сиавахша  могло
пронзить копье македонца. Спантамано прикрывал щитом то бок, то грудь,  то
голову, молниеносно вертел мечом, словно пращой, и  чувствовал,  как  рука
немеет от утомления. Скоро Леопард обронит махайру,  и  тогда...  так  вот
какой бывает - конец!
     - Брат, не  сдавайся!  -  загремел  кто-то  недалеко  от  Спантамано.
Леопард, не оглядываясь, узнал  по  голосу  Баро.  Казалось,  мощный  крик
наутакца проник в жилы Спантамано и разлился по ним небывалой силой. Глаза
согдийца, залитые горячим потом, прояснились и ярко  засверкали.  С  ушей,
оглушенных беспрерывным и грозным шумом сражения, спала пелена,  и  в  них
ворвались вопли дерущихся, визг обезумевших коней,  топот  копыт,  скрежет
мечей и хруст  разбиваемых  щитов  и  ломающихся  копий.  Спантамано  стал
наносить удары с непостижимой ловкостью и быстротой. Поистине,  то  был  и
впрямь леопард, а не человек!
     - Брат,  не  сдавайся!  -  Баро,  огромный,  раскосматившийся,  точно
разъяренный лев,  широко  замахивался  тяжелой  секирой,  которую  кое-как
приподняли бы два обыкновенных воина; громадный отточенный кусок  металла,
насаженный на длинную толстую рукоять, обрушивался на македонцев,  подобно
раскаленному небесному камню, и с грохотом и  треском  разносил  на  куски
древки пик, бронзовые щиты, плотные панцири, ребра, позвоночники и черепа.
Вслед за Баро ломились через ряды ошалевших гетайров смелые  пенджикентцы.
Маленький,  но  сплоченный  отряд  разрезал,  кромсал   толпу   врагов   и
выворачивал из нее целые шеренги, как плуг  выворачивает  пласты  неровной
каменистой почвы.
     - Брат, не сдавайся!
     Баро  добрался  до  Спантамано  и  произвел  вокруг   него   страшное
опустошение. Пенджикентцы заслонили предводителя  от  македонских  пик,  а
Баро стал  прокладывать  путь  сквозь  густое  скопище  неистово  кричащих
неприятелей. То один, то  другой  пенджикентец  валился  под  ноги  коней.
Македонцы теснее смыкали кольцо вокруг Леопарда, но  Баро  опять  и  опять
взмахивал секирой и раскидывал их, как буйвол диких собак.
     Наконец Леопард оторвался от македонцев и помчался к  видневшимся  на
западе песчаным дюнам. Рядом скакали Баро и пять уцелевших  пенджикентцев.
Гетайры потянулись по равнине  следом,  будто  несметная  волчья  стая  за
выводком  оленей.  Они  настигали  беглецов.  Баро  круто   осадил   коня.
Спантамано, видя это, остановился тоже.  Наутакец  схватил  Спантамано  за
руку.
     - Брат! - Глаза Баро выражали тоску. - Все  равно  всем  не  уйти.  Я
задержу юнанов. Спасайся... и прощай, Спантамано!
     - Ты что? - крикнул Спантамано. - Умирать, так вместе.
     - Нет! Тебе нельзя умирать. Беги! Ну, чего  ты  ждешь?  -  заорал  он
яростно. - Спасайся, я тебе говорю!
     Он выдернул нож и воткнул его  в  круп  Спантоманового  коня.  Скакун
всхрапнул, взвился на дыбы и распластался в беге неуловимой черной птицей.
Ветер засвистел в ушах Спантамано, как полая  сарматская  стрела.  Согдиец
попытался остановить коня, он едва удержался в седле. Скакун замедлил свой
стремительный бег только на гряде холмов, когда выбился из сил. Спантамано
оглянулся  и  увидел  македонцев,  столпившихся  на  одном  месте  подобно
стервятникам над тушей павшего верблюда.
     - Прощай, Баро, - горестно прошептал Спантамано. - Вот и  ты  покинул
меня...
     За спиной Леопарда послышались голоса. Он быстро обернулся  и  увидел
трех горцев со скалы "Луны и Солнца". Они стояли на  холме  и  глядели  на
потомка Сиавахша.


     В далекой наутаке, в темной, закопченной  хижине,  Мандана  думала  о
муже.
     Она прижимала узкую ладонь к животу и со слезами  на  глазах  слушала
упорные, настойчивые, сильные толчки зародившегося в ней живого  существа.
И образ Баро сливался в ее воображении с  образом  того,  кто  должен  был
скоро появиться на свет. Нет, не подрублен  корень  рода  Ману.  Не  иссяк
источник жизни. Пусть нет молока у Манданы -  сына  Баро  вскормит  народ.
Богиня Анахита победила.



                            ГОЛОВА СПАНТАМАНО

                             На скакуне судьбы скакал я без седла.
                             Закрыл глаза на миг, открыл - а жизнь прошла.
                             Я цели не достиг. Вокруг сгустилась мгла,
                             А цель - она вдали высокая скала.
                             Дойти мне до нее уже не суждено.
                                                        Труды, "Мухаммасы"

     Тигран, сидя на своем верблюде, возвышается  над  толпой  истерзанных
согдийцев и бактрийцев, сбившихся в кучу на дне сухого оврага. Половина их
тяжело ранена; они зажимаю кровоточащие раны, стонут  и  ругаются.  Других
безобразят глубокие порезы, царапины и синяки. Ни у кого не осталось целой
одежды: кафтаны, халаты, плащи и хитоны изодраны, разорваны,  исполосованы
вдоль и поперек. Разбитые врагами - македонцами и ограбленные "друзьями" -
массагетами, эти люди представляют скорбное зрелище.
     - О несчастные! - Тигран воздевает кверху  загорелые  руки.  -  Каким
разбойником оказался этот  Спантамано!  Кто  бы  подумал?  А  еще  потомок
Сиавахша...
     Он цокает языком и сокрушенно качает головой. Слова "потомка Сирдона"
воспринимаются   по-разному:   одни   их   просто   не   слышат,    другие
настораживаются, но молчат; кто-то злобно бросает:
     - Не болтай о Спантамано! Обоз грабил массагет Дейока.
     - Вай-вай! - огорченно восклицает Тигран. - А кто такой Дейока?  Друг
Спантамано. Они с прошлого года не разлучаются.  Куда  Спантамано  -  туда
Дейока, куда Дейока - туда Спантамано. Разве это не правда?
     Люди растерянно переглядываются. Конечно, правда. Так оно  и  есть  -
Спантамано и Дейока всегда вместе.
     - И вы думаете, - быстро продолжает посланец Оробы, - что Дейока  без
ведома Спантамано ограбил ваш обоз? О несчастные! Что вы  для  Спантамано?
Он забыл про Согдиану и сделался  массагетом.  Один  массагет  ему  дороже
тысячи согдийцев. Разве иначе он путался бы со всеми этими дахами,  саками
и прочими бродягами Красных и Черных Песков?
     Ядовитые слова падают на почву оскорбленных душ, подобно  отравленным
семенам; прорастает  в  униженных  сердцах  корявой,  разлапистой,  желтой
колючкой злая обида.
     - Мне жалко вас, - вздыхает Тигран. - Куда вы теперь денетесь?
     - Уйдем к массагетам.
     - Вай!.. Разве можно?
     - А почему нет?
     - Вы в своем уме? Уйти к этим разбойникам!.. Тот, кто  сегодня  украл
ваше имущество, завтра схватит вас самих и продаст хорезмийским купцам.
     Молчание. Потом голос:
     - Обойдемся без массагетов. Пустыня велика, и нам хватит в ней места.
     - Вах!.. Какой глупый народ эти бактрийцы! А что вы  будете  есть?  У
вас нет ни овец, ни верблюдов, ни мотыг, чтобы рыть  колодцы.  Вы  съедите
своих коней, а потом умрете от голода и жажды.
     Опять молчание. И снова голос:
     - Тогда мы вернемся домой.
     - Домой? Ай-яй-яй... А юнаны? Они не станут вас целовать за  то,  что
вы сражались против них на стороне Спантамано.
     Взрыв голосов:
     - Так что же нам делать, мудрый человек? Неужели нет никакого выхода?
     Теперь молчит Тигран. Молчит долго, потом вкрадчиво говорит:
     - Выход есть. Идите, сдайтесь Искендеру по доброй воле.  Он  простит,
если покаетесь в заблуждениях. Иначе пропадете.
     Согдийцы и бактрийцы совещаются, ругаются, спорят.
     Тут из толпы выходит худой,  бледный  человек  в  пестрых  чужеземных
шароварах. Это Датафарн. Как он изменился! От него осталась тень  прежнего
Датафарна. Он с ненавистью глядит на Тиграна.
     - Люди, не слушайте его! Разве вы не видите,  что  он  предатель?  Он
послан врагами, чтобы обмануть вас и разлучить со Спантамано. Не ходите  к
Искендеру. Найдите Леопарда. Надо бороться до конца!
     Воины настораживаются. Тигран обеспокоен.
     - Перс! - бросает он злобно. - Зачем ты вмешиваешься в чужие дела? Не
доверяйте ему, братья. Кто из вас слышал, чтобы перс желал добра согдийцам
и бактрийцам? Он хочет навлечь на вас гнев Искендера, он  хочет  отомстить
за своего друга Бесса. Вяжите его. Выдайте его Зулькарнейну, и царь  царей
окажет вам снисхождение.
     Люди колеблются, кто-то кричит:
     - Потомок Сирдона прав! Хватайте перса!
     Датафарну выворачивают руки. Изо рта перса течет кровь.
     - Ты поедешь с нами, потомок Сирдона? - спрашивают Тиграна.
     - Я? - Тигран удивленно  таращит  глаза.  -  Для  чего?  На  что  мне
Согдиана? И на что мне Искендер? Мой путь лежит в Хорезм.
     - Ты один, без хлеба и воды хочешь добраться до Хорезма?
     - Почему один? Со мной мой двугорбый и четвероногий друг.  А  хлеб  и
воду я заработаю по пути веселой песней.
     - Ну тебе видней. Прощай, добрый человек.
     - Прощайте!
     Бактрийцы  и  согдийцы  вылезают  из  оврага,  садятся  на  коней   и
оправляются к Баге. Удовлетворенный Тигран долго смотрит им  вслед,  потом
поворачивает верблюда и едет в другую сторону. Вечером  он  появляется  на
стоянке дахов, саков, массагетов, уцелевших  после  вчерашней  битвы.  Они
удручены - убито восемьсот их собратьев; по  лагерю  разносятся  протяжные
тоскливые причитания. При виде "потомка Сирдона" людям становится  немного
легче.
     Он  останавливает  верблюда,  делает  неуклюжее  движение  и,  нелепо
дрыгнув ногами, сваливается сверху на песок.  При  этом  он  корчит  такую
смешную рожу, что воины, несмотря на горе, не выдерживают и хохочут во все
горло.
     - Почему вы хохочете? - ворчит  "потомок  Сирдона",  неумело  потирая
ушибленное колено. - Я и сам собирался слезть.
     Тут и наиболее мрачных людей разбирает мех.
     - Смейтесь, смейтесь, - бормочет "потомок Сирдона". -  Сейчас  я  вам
такое скажу, что вы плакать начнете.
     Воины разом умолкают. Все окружают Тиграна. Он печально вздыхает.
     - Я встретил одного согдийца. Он ехал к стоянке Дейоки.  Оказывается,
в Багу пришел сам Искендер. Привел с собой пятьдесят тысяч воинов.  Завтра
будет здесь. Согдиец говорит, что Искендер сильно разгневан. Не  уйдет  их
Красных Песков до тех пор, пока не уничтожит Спантамано и  всех,  кто  ему
помогал.
     - Ой, беда! - волнуются дахи. - Что делать?
     - Бежать надо, важно изрекает Тигран. - За Вахш, в Черные  Пески,  до
Гирканского моря. Я человек ничтожный, Искендер не тронет меня, но...  кто
их знает, этих юнанов? Лучше уйти, пока не поздно. Еду в Хорезм. А вы  как
хотите.
     Дахи тотчас же снимаются с места. Они исчезают  на  западе.  За  ними
трогаются саки и массагеты. Тигран остается в  пустыне  один.  "Теперь  ты
пропал, Спантамано!" - злорадно шепчет слуга Оробы. Он  гонит  верблюда  к
синеющим на севере  невысоким  горам.  Там  "веселого"  старца  дожидается
Дейока.


     Отряд Дейоки пробирается по каменистому руслу жалкой речки. Весною  в
ней мутным потоком шумит дождевая вода, бегущая с голых, почти  бесплодных
гор, но сейчас влага едва сочится меж  обкатанных,  наполовину  засыпанных
песком ржавых глыб. Там, где начинается речка, в тесной котловине, не  дне
которой серая лужа и немного свежей травы, стоит убогая  крепость:  низкая
глинобитная ограда, кривая полуразвалившаяся башенка  и  горе-ворота,  что
разлетятся от доброго пинка. Здесь Дейока оставил перед битвой часть своих
воинов, женщин и немного скота. Здесь жрец  Алингар  стережет  Зару,  жену
Спантамано.
     Дейока торопится. Дейока угрюм.  Дейока  напуган  тем,  что  совершил
собственной рукой. Быстро скачет Дейока по земле, а сверху  черной  птицей
летит за ним страх. Страх глядит на  Дейоку  немигающими  глазами  волчиц,
затаившихся на вершинах бугров, страх отчетливо слышится в шорохе  крыльев
трескучих цикад. Дейоке не жалко Спантамано. Дейоке никого не  жалко.  Ему
жалко себя. Он боится за себя - только за себя, и  массагету  обидно,  что
приходится вот так бояться всего и всех  и  скакать  сломя  голову;  обида
вырастает в злобу против всего и  всех,  и  Дейока  бормочет  проклятия  и
беспощадно погоняет усталого коня.
     - Трах!
     - Трах!
     - Трах!
     То Дейока ударяет в ворота. Они падают. Отряд врывается  в  крепость,
словно его преследует  стотысячное  войско.  Ожидающие  встревожены.  Лают
собаки. Люди спешиваются  и  пинками  отгоняют  разъяренных  псов.  Дейока
закрывает лицо, красное от горячего ветра, дрожащей рукой не  спеша  ведет
ладонью вниз, отирая пот; размыкает веки  -  и  встречает  упорный  взгляд
жреца Алингара. Алингар стоит у  входа  в  крохотную  глинобитную  хижину,
крытую гнилым тростником. Он строго и  вопрошающе  смотрит  на  Дейоку.  У
массагета постепенно обвисают плечи. Горбится спина. Он медленно  опускает
глаза.
     - Где Спантамано?
     Алингар подходит к Дейоке и трогает его за плечо.
     У массагета пересыхает горло. Молчит несчастный Дейока.
     Где Спантамано?
     Почему Дейока не отвечает? Сказал бы: "скоро  будет",  или  "ушел  за
Вахш", или "попал в руки Искендера", и отстал бы этот  проклятый  Алингар.
Но сдавлена глотка судорогой, прилип к гортани  шершавый  язык,  не  может
Дейока произнести ни слова.
     - Где Спантамано? - в третий раз  спрашивает  Алингар,  и  голос  его
становится все тише и глуше. И Дейока, не поднимая глаз,  бросает  хрипло,
как огрызающийся пес:
     - Откуда мне знать, где твой Спантамано?
     И тут же хватается за бок и с криком отскакивает назад. Алингар,  еще
крепче стиснув кинжал, делает новый прыжок. Не только знаток древних  книг
Алингар, не только с палочкой для письма умело обращается мудрый жрец - он
хорошо владеет и оружием. Жажда мести за  предводителя  вспыхнула  в  душе
пенджикентца. И он опять замахивается на предателя.
     - Бейте его! - визжит Дейока, нырнув за спины телохранителей. Один из
массагетов ловко всаживает меч меж лопаток Алингара. Другой точным  ударом
отсекает голову жреца. Тело отволакивают в сторону и кидают собакам.
     Дейока обеспокоен - не видела ли все это  Зара?  Но  у  Зары  страшно
разболелся зуб. Она мечется по лачуге и стонет. Лишь вечером  она  выходит
во двор и удивленно спрашивает:
     - Где Алингар?
     Вот уже несколько дней он ходил за ней по пятам,  и  вдруг  его  нет.
Неужели... она с надеждой смотрит на окружающих. И ей коротко отвечают:
     - Сбежал.


     Медленно и спокойно шествует верблюд по  пустыне.  Он  у  себя  дома,
среди ровных знойных пространств. Верблюд и пустыня - сын и  мать.  Клочья
бурых, выгоревших трав, растущих вокруг, не отличаются от косматой  шерсти
на груди верблюда.
     Тигран  раскачивается  меж  горбов  терпеливого  животного   и   поет
согдийскую песню: бесконечную, как время, неторопливую, как шаг  верблюда,
и однообразную, как сама пустыня. Тиграну весело. Как хорошо  он  выполнил
приказание Оробы! Войско Спантамано разбито. Оставшиеся в живых бежали  за
Вахш. Спантамано оказался один во всем мире. Он в руках Тиграна. А из  рук
Тиграна не вырывался еще никто.
     Медленно, томительно медленно шагает верблюд по пустыне. Поет и  поет
Тигран. Заходит солнце. Наплывают с севера темные  облака.  Значит,  скоро
осень. Становится холодно и сумрачно. Нехорошо одному человеку в  пустыне.
Все тише и тише поет Тигран. Все громче  и  громче  понукает  он  ленивого
верблюда.
     Ой, как плохо одному в пустыне. Уже  не  поет  Тигран.  Мрачен  слуга
Оробы. Ороба сейчас отдыхает у себя во дворце, пьет вино, а ему,  Тиграну,
приходится таскаться где-то на краю света. Зачем Тиграну этот  Спантамано?
Что Спантамано сделал Тиграну? Эх! Если б не Ороба!.. Тигран вздыхает. Что
с тобой, Тигран? Немало тайных дел сделал ты по поручению Оробы, и ни разу
не дрогнула твоя рука. Чем же ты встревожен сейчас? Почему  так  сжимается
твое сердце? Тигран не понимает, почему. Только чувствует он,  что  нельзя
ему поднять руку на Спантамано.  Нехорошо  получится.  Нехорошо!  Ой,  как
плохо одному человеку в  пустыне...  И  чего  ты  так  медленно  тащишься,
двугорбая скотина?


     При виде трех горцев Спантамано насторожился.
     Почему они глядят на него  так  странно?  Правда,  в  их  глазах  нет
угрозы, но зато не заметно и участия. Лучше бы их не было тут совсем, этих
непонятных людей. Но  поскольку  они  здесь,  нельзя  показывать,  что  ты
испугался. Надо держаться. И  Спантамано  взял  себя  в  руки  и  спокойно
спросил:
     - Ну, чего вы там?
     Ему показалось, что  горцы  переглянулись  и  побледнели.  Во  всяком
случае, они отвели глаза от лица Спантамано, и  один  из  них  заискивающе
сказал:
     - Тебя ищем.
     - Меня?
     - Д-да... Дейока послал.
     - Где он?
     - Там... - Воин махнул в сторону гор. - Велел беречь тебя. Как бы  не
попал в руки Искендера.
     Смысл слов, хотя Спантамано и слышал их, не дошел до его  сознания  -
так удручен он был всем, что произошло.
     - А где дахи и массагеты? - спросил он задумчиво. -  Где  согдийцы  и
бактрийцы?
     - Н-не знаю. Где-нибудь в пустыне.
     - Надо их найти. - Спантамано сразу же загорелся этим  желанием,  ибо
смутно чувствовал: если он не разыщет своих людей, то ему придется  плохо.
- Поезжайте за мной! Их надо собрать как можно быстрей!
     - Как их найдешь? - уныло сказал горец.
     - По следам.
     Горцы молча поехали за Леопардом. Вот он,  миг,  которого  они  ждали
очень долго! Вот миг, ради которого их предводитель Тигран по  воле  Оробы
выкрал у Вахшунварты его родовой знак. Вот миг, ради которого скупой Ороба
не пожалел золота и  отправил  трех  горцев  к  Спантамано,  выдав  их  за
посланцев Вахшунварты. Леопард один и беззащитен. Взмах меча!.. Удар! -  и
нет больше Спантамано.
     Но нет, не поднимается рука. Если бы он  кричал,  ругался,  оскорблял
их... Но Спантамано едет спокойно, подставив  открытую  спину,  и...  нет,
нет! Горцы отворачивались и трясущимися руками отирали  потные  лица.  Они
бросали друг на друга косые взгляды: может быть, осмелится тот  или  этот?
Но так как все испытывали одно, то щеки их пылали от стыда, каждый называл
себя трусом и считал хуже товарища. Что за дайв? Что с ними стало?  Почему
они как будто превратились в детей? Горцы не понимали, почему.
     Весь вечер и всю ночь скитался Леопард по  пескам,  напрасно  пытаясь
найти своих людей.  Он  натыкался  на  погасшие  костры,  видел  брошенное
тряпье, черепки разбитых сосудов, но воинов не обнаружил нигде.
     - Куда подевался народ? - недоуменно спрашивал он горцев.  Они  молча
пожимали широкими плечами. Наконец  на  рассвете  им  встретился  какой-то
массагет, ехавший на юг.
     - Где согдийцы и бактрийцы? - стал выпытывать у него Леопард.
     - Ушли к Искендеру, - нехотя ответил путник.
     - Сдались?!
     - Да.
     - А дахи? А массагеты?
     - Бежали за Вахш.
     - Бежали! - Это известие ошеломило Спантамано. От  всего  пережитого,
от страшной усталости (ведь он не ел  и  не  спал  со  вчерашней  ночи)  у
Леопарда шумело в голове. Как ни напрягал согдиец свой  мозг,  он  не  мог
вернуть утраченной ясности. Поэтому и не мог понять, что случилось.
     - Ладно, - вяло сказал он горцам. - Поедем к Дейоке.
     Массагет отправился своей дорогой, а Спантамано и горцы  тронулись  в
противоположную сторону. Спантамано мучительно соображал: почему все вышло
так, а  не  иначе?  Он  с  усилием  восстанавливал  в  памяти  каждый  шаг
совершенный им, начиная со вчерашнего утра и вдруг ясно осознал: "Дейока".
Дейока обнажил левое  крыло  войска.  Почему  он  так  сделал?  Спантамано
заторопил утомленного коня, и вскоре путники добрались до затерянной среди
невысоких гор маленькой крепости.
     Она встретила Спантамано и его спутников десятками изумленных глаз. В
них,  этих  глазах,  виднелось  что-то  странное,  как  вчера  у   горцев;
Спантамано отметил это про себя и тут же забыл,  -  его  беспокоило  одно:
почему Дейока обнажил левое крыло войска?
     - Где Дейока? - спросил он  у  первого  попавшегося  массагета.  Воин
молчал некоторое время, потом сухо ответил:
     - У себя.
     И кивнул на серый шерстяной шатер, вокруг которого расположились, кто
лежа, кто сидя,  телохранители.  Они,  не  говоря  ни  слова,  глядели  на
приближавшегося Леопарда и даже не отозвались на его приветствие.
     - Можно  войти?  -  Не  дожидаясь  разрешения,  Спантамано  раздвинул
дверной полог и заглянул внутрь. Дейока лежал  на  кошме  и  тихо  стонал.
Увидев его  лицо,  Спантамано  забыл,  зачем  пришел.  Затем  вспомнил  и,
чувствуя  неуместность  своего  вопроса  (ведь  Дейока   так   страдает!),
пробормотал:
     - Ты почему оставил левое крыло войска?
     - О-ох! - Дейока облизал спекшиеся губы. - И он еще спрашивает! Левое
крыло... левое крыло. А где мое левое крыло? Гляди, что  со  мной  сделали
юнаны!
     И Дейока открыл свой левый бок: из-под войлока, которым залепили  его
рану, нанесенную Алингаром, на кошму бежала темной струйкой кровь.
     - А! - Спантамано попятился. - Я не знал,  что  тебя  ранили.  Прости
меня.
     Он вышел и бросил вокруг себя рассеянный  взгляд.  О  чем  он  забыл?
Никак не вспомнить. У него кружилась голова. Ему страшно  хотелось  спать.
Но он еще держался на ногах. Тут его взгляд упал на появившегося откуда-то
"потомка Сирдона".
     - А, веселый человек. - Пересилив себя, Леопард приветливо улыбнулся.
- И ты здесь?
     Тигран грустно кивнул.
     - Не до песен теперь, а?
     И Спантамано тут же забыл про Тиграна. О чем он хотел вспомнить?  Да!
Где же Алингар? Спантамано огляделся и спросил "потомка Сирдона":
     - Куда девался Алингар?
     - Ой, беда!  -  Тигран  вздохнул.  -  Плохой  человек  оказался  твой
Алингар.
     - Как?
     - Убежал.
     - Как убежал? - Спантамано непонимающе уставился на Тиграна.
     - Совсем убежал.
     - Куда?
     - К Искендеру.
     - Ах! - Спантамано схватился за грудь: у него закололо в сердце. -  А
Зара... тоже?
     - Зара там.
     Тигран показал на убогую глинобитную хижину. Спантамано встрепенулся.
Глаза его прояснились. Зара! Вот  кого  он  искал  так  долго.  Он  быстро
зашагал, почти побежал к хижине. Почему он не разговаривал с  ней  столько
месяцев? Ты воображал, будто уже не любишь жену? Ты и вчера, и  всегда  ее
любил, хотя и не признавался в этом самому себе! Не  потому  ли  ты  и  не
отпускал Зару домой? Пусть пропадет Ороба. Что тебе и Заре до  него?  Будь
Зара хоть дочерью дайва, она тебе нужна. Она тебе нужна!
     Он  толкнул  дверь,  связанную  из  корявых   стволов   саксаула,   и
остановился у порога. Зара сидела в углу на корточках, держалась  за  щеку
и, раскачиваясь из стороны в сторону, надрывно стонала.  Ее  опять  мучила
зубная боль. Суровая зима, ночевки у костров, ледяная вода, грубая пища  -
все это не прошло даром для белоснежных зубов прелестной Зары.
     Она тоже не спала всю ночь. Зубную боль усугубляли  тревожные  мысли.
Что теперь сделает Спантамано? Опустит ли ее домой? А  если  не  отпустит?
Как ей тогда поступить? Попросить Дейоку, чтобы проводил до Мараканды?  Но
согласится ли Дейока? Может, бежать одной, как бежал Алингар? Но доберется
ли она одна через пустыню до оазиса? Зара исстрадалась и от зубной боли  и
от раздумий; она прокляла все на свете, возненавидела  себя  и  еще  более
люто - Спантамано. И вот он явился.
     - Зара! - нежно прошептал Спантамано. Она вздрогнула.  Давно  муж  не
обращался к ней с такой лаской. На мгновение у нее потеплели глаза. Но тут
страшная, ноющая боль засверлила зуб с новой силой; Зара вцепилась в  щеку
длинными грязными ногтями и застонала громче прежнего, почти  завыла,  как
волчица. О проклятый! Зара тебе стала нужна лишь тогда, когда  ты  остался
один на своей земле? Она метнула на супруга жгучий взгляд. Если  бы  глаза
умели пронзать, точно стрелы, Спантамано упал бы бездыханный на месте.
     - Пропасть бы тебе! - зашипела она злобно и выскочила  из  хижины  во
двор.
     Спантамано долго стоял у порога,  опустив  голову  и  закрыв  ладонью
глаза. Слова Зары вывели его из оцепенения, длившегося со вчерашнего  дня.
Мозг его прояснился. Он глубоко вздохнул, горестно усмехнулся, вяло махнул
рукой! Глупец! Для чего тебе Зара? Зачем тебе Дейока и весь этот вороватый
сброд? Твои друзья не здесь!
     Леопард уселся на ветхой циновке и предался размышлениям. Он понимал,
что  потерпел  страшное  поражение.  Но  это  еще  не  конец!  Ты  разбит,
Спантамано, однако ты не одинок. Пусть вокруг тебя нет никого - все  равно
ты не одинок, Леопард. К дайву трусливых тварей! Земля  велика.  Маргиана.
Гандхара.  Иран.  Ассирия.  Вавилон.  Египет.  Финикийские  города.  Малая
Азия... Все эти  страны  порабощены  Искендером.  Я  надену  суму  нищего,
посыплю голову прахом и пойду по  дорогам  Востока.  Я  буду  словом  жечь
сердца людей. На заре я постучу  в  городские  ворота.  Стану  кричать  на
площадях. В тишине  звездных  ночей  мой  голос  разбудит  спящего.  Пусть
тревожатся сердца. Пусть злым огнем разгораются глаза. Пусть руки  тянутся
за секирой!
     Спантамано сомкнул веки, и перед его  внутренним  взором  раскинулась
вся мать Земля - великая, ласковая. Он видел тысячи городов, поднимающихся
над  гладью  беспредельных  равнин.  Шумные  многолюдные  улицы,   залитые
солнцем. Вспаханные поля, где земледелец разминает шершавой  рукой  теплую
землю. Родовые пятна на худых лицах матерей, склонившихся  над  колыбелью.
Голоногих детей, ползающих на песке. Стариков, коротающих время у бассейна
в тени  развесистых  платанов.  Молодых  смуглых  мужчин,  давящих  ногами
гроздья винограда. Веселых девушек, заглядывающихся на статного прохожего.
Многое еще увидел Спантамано - он увидел мир без прикрас, таким, каков  он
есть, и в груди у него сладко заныло от счастья. Земля. Жизнь. Люди... Что
перед ними какой-то жалкий Искендер.
     "У вавилонян был герой Гильгамеш, - подумал Спантамано. -  У  юнанов,
по словам Палланта, славится некто Геракл. У нас говорят о витязе Рустаме.
Когда-то они ходили по земле и были живыми людьми, как все. Но когда их не
стало, народ сложил о них предания, изображающие сказочных богатырей.  Это
потому, что они служили народу и потомки будут вечно помнить их  имена.  А
я? Вспомнят ли обо мне? И если вспомнят, то как? Тоже начнут  рассказывать
про великана, сокрушавшего огнедышащих драконов,  или  через  тысячу  лет,
через две, три, тысячи лет найдется добрый друг, который пробьется  мыслью
сквозь пласты темных веков, увидит меня таким, каков я есть,  и  расскажет
своим современникам обо мне, как о живом человеке, что  любил  и  страдал,
горевал и радовался, целовал женщин, ел мясо и пил вино, как все?.."
     Потомок Сиавахша покачал головой и рассмеялся.


     Между тем Тигран, Дейока и три горца еще не решили,  что  им  делать.
Убить Спантамано? Так велел Ороба. Но так не велела совесть. Они понимали:
за убийство Спантамано с них взыщут, - кто взыщет, знает  бог,  но  взыщет
страшно.
     Наконец "потомок Сирдона" решился.  Он  высунул  голову  из  шатра  и
шепнул одной из проходивших мимо женщин два слова. Та позвала Зару.
     - Садись!
     Тигран кивнул на кошму. Зара села. Тигран прикрыл полой халата бороду
и откинул волосы со лба. Открылся глубокий шрам.
     - Узнаешь?
     - Тигран! - Зара побледнела и  отшатнулась.  Да,  она  узнал  верного
слугу своего отца -  холодного  и  беспощадного  человека.  Немало  людей,
неугодных Оробе, нашли свой конец от рук Тиграна. И в  то  же  время  Зара
обрадовалась - Тигран явился неспроста, теперь все будет иначе.
     - Ты угадала: это я... - Тигран усмехнулся. - Меня послал твой  отец.
- Он задумался. - Слушай! Мне приказано убрать спантамано. Но... -  Тигран
замялся; он даже себе не хотел признаться, что боится,  впервые  за  много
лет боится убить человека, - но... он твой муж, и я... словом, ты пойди  к
нему и скажи, чтобы он сдался  Искендеру  по  доброй  воле.  Иначе...  нам
придется схватить его и отвезти в Мараканду силой.
     И оба потупили глаза, так как знали, что Леопарда  живым  никогда  не
взять.
     - Ладно. - Зара жадно облизала сухие, растрескавшиеся  губы.  У  нее,
быть может от волнения, сразу перестал болеть зуб. - Я... пойду.
     Она направилась к хижине, где наяву грезил Спантамано. Мгновение  она
колебалась. Но затем вспомнила все, что перенесла  из-за  этого  человека,
стиснула зубы и решительно вошла в лачугу. Спантамано  витал  так  далеко,
что даже не заметил ее появления. Она сухо окликнула его:
     - Спанта!
     Леопард очнулся  и  удивленно  уставился  на  жену.  Переход  от  тех
необозримых голубых пространств, где сейчас только реяло его  воображение,
к этой гнусной хижине и к этой дурной, сварливой и глупой женщине был  так
резок и разителен, что Леопард расхохотался.
     - Ну, чего тебе?
     - Сдайся Искендеру по доброй воле.
     Эти  слова,  повторяемые  Зарой  с  настойчивостью  попугая  вот  уже
несколько месяцев, вывели согдийца из себя. Он так и затрясся  от  ярости.
Ему хотелось ударить жену. Однако согдиец  сдержался.  Он  вспомнил  слова
Баро: "Брат, не сдавайся", сдвинул брови на переносице и сказал:
     - Прочь! - Затем прибавил: - Грязь!
     Последний, жалкий, еле  видимый  волосок,  верней,  -  паутинка,  еще
связывавшая двух так непохожих людей, лопнула,  чтобы  никогда  больше  не
соединиться. Зара исчезла, словно ее подхватило порывом ветра.
     О Спантамано! Почему ты доверился Дейоке? Разве он уже  не  обманывал
тебя? Смерть! Прошли чередой по этой  каменистой,  но  все  же  прекрасной
земле Паллант, Рехмир, Варахран, Баро и  Алингар.  Настал  и  твой  черед,
потомок Сиавахша.
     Уже идут к твоей хижине Тигран и  три  громадных  длинноруких  гонца.
Разве защитит жалкая дверь,  сколоченная  из  кривых  стволов?  С  треском
падает дверь, И все селение слышит этот звук. Слышит Дейока. Слышит  Зара.
И все ждут,  что  будет  дальше...  Они  понимают,  что  присутствуют  при
убийстве, но молчат. Молчат! Они боятся Искендера. Погибай  же,  последний
из потомков Сиавахша!
     В лачуге поднялся шум. Визг Спантамано смешивался с громовым рыканьем
горцев и шакальим воем Тиграна. Затем вырвался крик Леопарда:
     - Зара!
     Быть  может,  обезумевшему  в  смертельной  свалке   Леопарду   вдруг
показалось, что дочь Оробы  была  единственным  близким  человеком  в  его
жизни? Кто знает. Он крикнул "Зара", вот и все. От  этого  вопля  у  людей
застыла в жилах кровь. Зара сидела оцепенев,  словно  ее  очаровал  своими
заклинаниями всемогущий маг. Вдруг из хижины, волоча  подгибающиеся  ноги,
показался горец. Он держался обеими руками за распоротый живот. Обнаженные
внутренности свисали у него до бедер. Горец сделал три шага и повалился на
землю. Шум в хижине усилился.
     - Зара!! -  снова  закричал  Спантамано.  Женщины  бросились  вон  из
селения,  чтобы  не  слышать  этот  вопль.  Но  Зара  не  шевелилась.  Она
чувствовала себя как в кошмарном сне: надо бежать, но тело  не  двигается,
ноги не слушаются, крик  замирает  в  перехваченном  судорогой  горле.  Из
хижины появился второй горец. Держась за окровавленную голову, он поплелся
в сторону, присел у стены и зарыдал.
     - Зара!!! - донесся изнутри последний вопль Спантамано. Крик  перешел
в громкое хрипение - "арра-а-а-аххх". Третий горец выскочил из  хижины  и,
дико поводя глазами,  помчался  к  воротам.  Затем,  шатаясь,  вышел  весь
изрезанный, в изодранной  одежде  Тигран.  Он  держал  под  мышкой  что-то
круглое, завернутое в леопардовый плащ Спантамано.  Из  свертка  на  бедро
Тиграна стекала кровь.
     Зара не шелохнулась. Дейока несмело подошел  к  "потомку  Сирдона"  и
прошептал:
     - Взял... то, что за пазухой?
     Тигран вздохнул тяжело, как уставший на бойне мясник,  и  бросил  под
ноги массагета кожаную  сумку.  Дейока  быстро  наклонился  и  схватил  ее
дрожащей рукой. У него похолодело сердце. Сумка была  слишком  легкой.  Он
быстро развязал ее, сунул внутрь пальцы... и вытащил - алмаз? Нет, то  был
младший брат алмаза, правда, не  такой  красивый  и  дорогой  -  маленький
древесный уголек. Тот самый, который Баро привез Леопарду из Согдианы.
     Это было единственное сокровище, оставшееся после Спантамано.


     На перекрестках Мараканды раздавался грохот  литавр,  звон  кимвалов,
пение флейт. Македонцы праздновали  победу  над  Спантамано.  Но  Согдиана
молчала.
     Флангиты и гетайры, стрелки и щитоносцы  взявшись  за  руки,  плясали
вокруг священных костров; к  небу  взметался  из  тысяч  грубых,  охрипших
глоток благодарственный гимн в честь Аполлона. Но Согдиана молчала.
     Во дворце Оробы, развалившись на багровых азиатских  коврах,  десяткм
македонских  и  греческих  военачальников,   персидских,   бактрийских   и
согдийских вельмож смаковали дорогое вино, ели плоды, нежное мясо  фазанов
и возносили хвалу отпрыску бога Аммона.  Но  Согдиана,  лишившаяся  своего
сына, скорбно молчала.
     Вдруг загудел медный гонг. Все оставили  чаши  и  встали.  В  длинных
восточных одеждах, в золотой короне, украшенной огромными рогами барана, в
зале появился,  окруженный  толпой  телохранителей,  царь  царей  Искендер
Зулькарнейн. Десятки людей дружно пали ниц. Своды зала потряс  единодушный
крик:
     - Слава Александру!!!
     Александр  величественно  прошествовал  к  бронзовому  алтарю  богини
Астарты и совершил жертвоприношение вином и  плодами  граната.  Послышался
звон  серебряных  колокольчиков.  Тихо  и  нежно  зазвучал  хор   девушек.
Александр сел на  трон.  Снова  загудел  медный  гонг.  Вход  зала  широко
распахнулся; в сверкающем хитоне, красивая  и  благоухающая,  вошла  Зара,
дочь Оробы. Волосы женщины, умащенные ароматной водой, ярко  блестели  под
красочным венком из живых цветов. На запястьях и лодыжках сияли  браслеты.
Зара шла быстро; мягко развевались за нею белоснежные ленты  и  прозрачные
складки голубого покрывала, и Зара казалась богиней Афродитой, рождающейся
из волн и морской пены.
     Она держала в вытянутых руках большое золотое блюдо, накрытое узорным
платком. За нею торопливо следовали Тигран, слуга Оробы, массагет Дейока и
толпа угрюмых, загорелых сородичей. "Эх, глупец, - подумал  Ороба  о  муже
своей дочери. - Чего искал? К чему  стремился?  Мог  бы  жить  сто  лет  и
радоваться! Сам вырыл себе яму.  Через  месяц  уже  никто  не  вспомнит  о
Спантамано..."
     Александр махнул жезлом.  Пение  смолкло.  Зара  подошла  к  трону  и
опустилась перед ним на одно колено. Преклонили колени  Тигран,  Дейока  и
другие массагеты. Александр наклонился вперед,  осторожно  приподнял  край
платка, наброшенного на  золотое  блюдо,  и  улыбнулся.  Такой  откровенно
радостной, низменной, не подобающей  "сыну  бога"  была  его  улыбка,  что
вокруг сразу наступила глубокая тишина.
     Александр уловил в этой тишине угрозу и поднял глаза. Словно холодный
ветер прошел по  залу  -  все  замерло,  потускнело,  потемнело  там,  где
мгновение назад от веселых криков буйно колебалось пламя  самого  большого
факела. Хмурился Койнос. Недобро щурился  Кратер.  Сдвинул  брови  Аминта.
Крепко сжал зубы Мелеагр. Закусил губу  Гефестион.  Онемел  Фарнух.  Пусть
Спантамано был их врагом.  Но  врага  убивают  в  открытой  битве.  Улыбка
Александра затронула их совесть; им стало невыносимо стыдно за те скотские
вопли, которые они исторгали за минуту до этого.
     Но еще более грозным было молчание там, за окнами, за стенами города,
по всей долине Золотоносной Реки. Великое молчание. Перед ним и  крики  на
перекрестках и угодливое бормотание Оробы казались жалким  писком  комара.
Через  открытые  окна  в  зал  глядели   мириады   сверкающих   звезд,   и
похолодевшему Александру почудилось, что на него смотрят осуждающе десятки
Спантамано,  сотни  Спантамано,  тысячи  Спантамано,  сотни  тысяч  живших
когда-то, живущих сейчас, еще не  родившихся  будущих  потомков  Сиавахша.
Съежился бледный Тигран. Сгорбились  массагеты,  уничтоженные  собственной
подлостью, и Александр отрезвел.
     Что делать? Жениться на Заре? Согдиана никогда не простит ему  этого.
Наказать ее, как наказал Бесса за убийство Дария? Тогда взбунтуется Ороба.
Если даже и не взбунтуется, доверять ему будет уже  нельзя.  А  он  нужен,
очень нужен Александру. Что же делать? Взгляд Александра упал на  Дракила.
Марафонец не отрывал  от  Зары  своих  черных  жадных  глаз.  Позади  него
пресмыкался рябой Лаэрт. А если?.. Александр судорожно вздохнул, откинулся
назад и поднял руку. Люди молча глядели на царя.
     - Братья! - Александр обвел всех  беспокойным  взглядом.  -  Спитамен
убит. Это был храбрый человек,  достойнейший  из  мужей  Согдианы.  Но  он
выступил против нас и понес наказание. Вы сами знаете, сколько он причинил
зла. Однако вознесемся выше мелочей. Окажем Спитамену посмертную  почесть,
какую заслуживает потомок  Сиавахша.  Птолемайос  Лаг!  Артабаз!  Отвезите
голову Леопарда в Бахар и погребите на холме, где обитали его прародители.
     Птолемайос Лаг благоговейно взял блюдо из рук Зары и удалился.
     - Так как дочь достославного сатрапа Оробы, - продолжал сын  Филиппа,
- оказалась виновницей добра для нас, македонцев, было бы недостойно  царя
царей обойти ее наградой.
     Он отстегнул на груди тяжелую золотую цепь, надел на шею Зары,  потом
окликнул марафонца:
     - Дракил!
     Марафонец встрепенулся, не понимая, зачем  его  зовут,  потом,  точно
боров, ринулся к трону.
     -  Все  вы  знаете,  братья,   главного   гиперета   нашего   войска,
мужественного и преданного  человека,  не  раз  отводившего  опасность  от
священной головы вашего государя. Достоин  ли  он  стать  супругом  дочери
достославного сатрапа Оробы?
     Македонцы разгадали замысел  повелителя.  Дракил  -  низкий  человек;
отдать ему Зару - все равно что бросить ее  на  потеху  грубым  служителям
обоза. Значит, Александр не одобряет  ее  поступка.  Македонцы  облегченно
вздохнули и дружно закричали:
     - Достоин!
     - Зара, дочь Оробы,  -  обратился  Александр  к  сидевшей  неподвижно
женщине, - согласна  ли  ты  стать  супругой  почитаемого  эллинами  героя
Дракила?
     При слове "герой" Мелеагр  прыснул  в  кулак.  Фарнух  перевел  слова
повелителя Заре. Она слышала их как  сквозь  сон.  Все  дни  после  смерти
Леопарда ей  казалось,  будто  она  о  чем-то  забыла  и  никак  не  может
вспомнить. Женщину радовало возвращение домой, приводили в трепет нарядные
одежды, возбуждало сияние золотых светильников,  веселил  звон  серебряных
чаш, она часто смеялась: но вдруг на Зару что-то  находило  -  все  вокруг
делалось расплывчатым, смутным и непонятным.  То  же  случилось  с  ней  и
сейчас. И лишь тогда, когда Фарнух еще  раз  повторил:  "Согласна?",  дочь
Оробы ответила: "Да", хотя и не соображала, с чем ей надо соглашаться.
     - Ороба, сатрап Согдианы! - громко сказал Александр. - Согласен ли ты
отдать дочь за грека Дракила?
     - Да! - твердо произнес польщенный Ороба.  Для  него  Дракил  являлся
важным человеком, другом Искендера. Породнится с высокопоставленным греком
- великое счастье. Он видел, кроме того - с Зарой творится неладное, лучше
отдать, пока берут, иначе потом станешь отдавать, да не возьмут.
     - Обними же, Дракил, свою жену и поцелуй при всех, как полагается  по
обычаям Востока! - приказал Александр.
     Дракил, без ума от счастья (он стал зятем  сатрапа!),  обхватил  Зару
толстыми  руками  и  страстно  поцеловал  в  теплый  рот.  Жирное   "чмок"
разнеслось по всему залу.
     Александр опять  взмахнул  жезлом.  Музыканты  ударили  по  литаврам.
Начался свадебный пир.



                          ВОСЕМЬДЕСЯТ ЛЕТ СПУСТЯ

                                     Покинем свет, - а миру хоть бы что!
                                     Исчезнет след, - а миру хоть бы что!
                                     Мы отошли, - а он и был и будет.
                                     Нас больше нет, - а миру хоть бы что!
                                               Омар Хайям, "Четверостишия"

     Миновало восемьдесят лет. Немало воды утекло за это время из Вахша  в
озеро Вурукарта, немало событий произошло на земле.
     На другой же год после убийства Спантамано  македонцы  осадили  скалу
Шаш-и-Михра,  где  скрывался  жрец  Вахшунварта.  Не  спасли   осторожного
бактрийца ни глубокие снега, ни крутые утесы. В  ночной  темноте,  помогая
себе железными кольями и льняными веревками, триста  македонцев  поднялись
по обледенелому склону на вершину скалы и одним  ударом  опрокинули  отряд
Вахшунварты. Сам он сдался на милость победителей;  его  дочь,  прекрасная
Рохшанек стала женой Александра. Затем по доброй  воле  сдал  свое  горное
гнездо Хориен. Так завершился поход на Согдиану.
     Летом Александр отправился в Индию и спустя еще год  разбил  на  реке
Гидасп царя Пора. Он мечтал дойти до  Ганга,  но  уже  немного  македонцев
осталось к тому времени в живых, да и те были близки к  полному  отчаянию.
Копыта лошадей стерлись  от  бесконечных  походов  по  горам  и  пустыням.
Затупилось оружие в многочисленных  сражениях.  Износились  македонские  и
греческие хитоны. Разодрались в труднопроходимых лесах добытые на  Востоке
азиатские одежды. Семьдесят дней, не переставая, лил страшный  тропический
дождь. Буря срывала и уносила шатры,  опрокидывала  на  стоянки  громадные
деревья. Людей трясла желтая лихорадка. Воины бряцали  мечами  и  угрожали
царю. И Александр повернул обратно. Через десять лет  после  начала  этого
небывалого похода македонцы вернулись к стенам Вавилона.  Здесь,  тридцати
трех лет от роду, Александр умер, так и не завоевав даже сотой части мира.
Захватить Азию оказалось не так легко, как разрубить мечом Гордиев узел.
     После его смерти великое  государство,  которое  он  создал  с  таким
трудом, распалось,  как  башня  от  землетрясения.  Отпали  от  македонцев
Бактрия и  Согдиана.  Дах  Аршак,  потомок  тех  дахов,  которые  помогали
Спантамано, изгнали завоевателей из Парфин. Прав был старый Танаоксар - на
смену одному пришли сотни тысяч Спантамано. И  они-то  и  стали  хозяевами
своей страны.
     Постепенно, один за другим, уходили в мрачное царство  Аида  все  те,
кто попирал землю Согдианы.  Погибла  в  Пеллах,  далеко  от  родины  дочь
Вахшунварты, красавица Рохшанек. Умер Ороба, смещенный Фердиккой,  ставшим
после  Александра  первым  человеком  государства.   Исчезли,   как   дым,
Птолеймаос Лаг, Аминта, Кратер, Мелеагр и другие  сподвижники  Александра,
которые когда-то гонялись за Леопардом, или за которыми гонялся Леопард.
     Лишь один человек из всех, кто видел живого спантамано, еще ходил  по
земле. То была Зара. Недолго  блаженствовал  с  ней  Дракил:  хотя  она  и
отличалась дивной красотой, на нее часто находило что-то  непонятное,  она
становилась злой и  кровожадной.  Дракил  терпел,  пока  войско  стояло  в
Согдиане. Но когда македонцы выступили в поход на  Индию,  хитрый  мегарец
продал жену рябому Лаэрту. Лаэрт, разбогатевший  благодаря  пронырливости,
вернулся домой, покинул Танагру и уехал в Сицилию, где  обитали  греческие
колонисты. Здесь в городе Катане, он открыл притон. При первой  Пунической
войне карфагенян и римлян его убили  наемники-самниты,  возвращавшиеся  со
службы  из  Сиракуз.  Зара  осталась  одна.  Постепенно   она   одряхлела,
состарилась.
     Эту старуху знала вся Катана. Ей шел, кажется, девяносто восьмой год.
С тупым лицом,  приплюснутым  носом  и  тонкими  губами,  вытянув  длинную
морщинистую шею, нищенка медленно и неуклюже,  словно  черепаха,  ковыляла
возле домов и протяжным  голосом  просила  кусок  хлеба.  Но  ее  колотили
палками и гнали отовсюду, ибо она была азиаткой. Дети швыряли ей в  голову
огрызки овощей. Собаки хватали за бока  и  раздирали  и  без  того  ветхий
клетчатый плащ. Нищенка безропотно терпела удары и  заискивающе  улыбалась
беззубым ртом в ответ на проклятия - она хотела есть. Когда ей  ничего  не
давали,  она  рылась  в  кучах  отбросов,  добывала  из  них  полусгнившие
капустные  листья  и  поддерживала  ими  свою  никому  не  нужную   жизнь.
Совершенно позабыв родной язык, она в  своих  скитаниях  по  городу  часто
произносила по-гречески стихи из Эврипида:

                 А под землей так страшно... О, безумен,
                 Кто смерти жаждет. Лучше жить в невзгодах,
                 Чем в самой яркой славе умереть.

     Точно жалкий полураздавленный  червяк,  ползала  Зара  по  каменистым
улицам чужого ей сицилийского города  и  молча  переносила  страдания.  Но
иногда, при восточном ветре, с ней происходила странная перемена.  Старуха
торопилась к гавани, садилась у бушующего моря и долго смотрела в  сторону
солнечного восхода.  Волны,  словно  тараны,  то  откатывались  назад,  то
яростно обрушивались на берег, и груды мокрых утесов тяжко  вздрагивали  и
гудели, словно крепости при осаде.
     Над скалистым хаосом прибрежных гор стремглав пролетали обрывки  туч.
И в шуме расходившегося моря слышался  далекий,  протяжный,  долгий-долгий
крик:
     - Зара-а-а-а!..
     Глаза безумной старухи начинали  сверкать.  Она  вскакивала  на  свои
кривые ноги, взмахивала клюкой и приступала к рассказу  о  гневном  солнце
юга, о сыпучих песках, о священных плясках  у  кочевых  костров,  и  голос
попрошайки напоминал тогда рычание  леопардов,  обитающих  на  ее  далекой
родине. Она повествовала о небывалых походах, погонях  и  засадах.  Она  с
упоением произносила имена восточных царей. Она утверждала, что была женой
великого человека. Но кто  бы  поверил  этой  дряхлой,  лишившейся  разума
старухе?



 

<< НАЗАД  ¨¨ КОНЕЦ...
Другие книги жанра: историческая литература

Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4]

Страница:  [4]