Поморская быль


   Глава первая
   НА ГРУМАНТ 

   Рулевой, бородатый дед Клим Зорькин, дважды стукнул в  палубу  ногой.
Это был сигнал. Сейчас же голова кормщика,  дремавшего  в  своей  каюте,
показалась над люком.
   - Смотри, Алексей, лодью обгоняем.
   Небольшое, парусное суденышко, прижимаясь к самому берегу, бежало  на
запад.
   - Шибко дружит к берегу. Чья лодья-то - не признал, Клим?
   - Видать не наша; по окраске-то на  кемскую  похожа.  Любят  малевать
кемские. Ишь, красного цвета сколь, да накозье1 покороче  нашего  будет.
Кемская и есть.
   Кормщик Алексей Химков ревнивым взглядом окинул свое судно  -  ладный
трехмачтовый корабль: все ли в порядке7 Нет, как  будто  все  как  надо.
Свежая краска весело блестела под утренним солнцем, паруса  белые-белые,
без единого пятнышка, палуба безукоризненно  чиста.  Да  и  откуда  быть
грязи? Ведь только по этой весне на воду спущено судно. Приятным запахом
свежеоструганной сосны, крепким ароматом смоленых канатов было пропитано
все вокруг.
   Расстояние  между  лодьями  быстро  уменьшалось.  Химков  уже  хорошо
различал у  борта  фигуры  промышленников,  рулевого,  привалившегося  к
румпелю, маленькую собачонку, вертевшуюся у поваренного люка.
   Вот и поровнялись  суда.  Приветствовали  друг  друга  по  старинному
обычаю:
   - Путем-дорогой! Здравствуйте, молодцы!
   - Ваше здоровье! На все четыре ветра!
   - Откуда бог несет?
   - С Кеми на Грумант, а вы?
   - Мезенские мы,  тоже  на  Грумант  пробираемся,  встретимся,  может.
Судно-то ваше как прозывается?
   - "Святой Николай Угодник", купцов Плотниковых.
   - А наше "Ростислав", купец Окладников снарядил, по первой воде идем.
   Обгоняя попутное судно, "Ростислав" быстро уходил вперед, оставляя за
собой две широкие пенистые полосы, узорами расходившиеся  по  темносиней
поверхности моря
   Химков спустился в каюту.
   - Ванюша,- разбудил он сына, взятого на промысел учеником,  -  выходи
на палубу скорость корабельного хода мерить.
   Каюта  кормщика,  окрашенная  белой  масляной  краской,  с   большими
светлыми окнами, была чиста и опрятна. В  ней  стояла  койка  карельской
березы, небольшой столик в углу, приделанный к борту,  стул.  На  стенах
висели две затейливо выпиленные полочки - одна большая, другая поменьше.
На большой полке лежал  деревянный  брусок  с  крестовиной  -  несложный
астрономический прибор, аккуратно  закрепленный,  чтобы  не  свалился  в
непогоду.  В  специально  сделанных  отверстиях  стояли  песочные  часы:
большая склянка - четырехчасовая  и  маленькая,  полуминутная,  рядом  в
кожаных мешочках висели два поморских компаса -  маточки.  На  маленькой
полочке лежало несколько книг в гладких  кожаных  переплетах  и  толстая
тетрадь в переплете из куска простой невыделанной  кожи.  На  столешнице
была укреплена походная  чернильница.  Тут  же  лежал  старинный  чертеж
морских берегов, сделанный от руки, и рядом гусиное перо.
   Сняв с полки песочные часы и вынув  из  рундучка  под  койкой  лаг  -
прибор для определения  скорости  судна,  Химков  поднялся  с  сыном  на
палубу.
   - Клим, ну-ка, брось в воду, а я время замечу,- сказал он, перехватив
румпель из рук старика.
   _______________________
   1 Бушприт.
   Клим  бережно  взял  незамысловатый  прибор,  состоящий  из   дубовой
дощечки, вырезанной сектором в четверть круга. К  доске  были  привязаны
грузило и тонкая пеньковая  веревка  с  узлами  через  каждые  несколько
футов.
   Придерживая одной рукой конец  веревки,  Клим  размахнулся  и  бросил
деревянный треугольник в воду.  Прибор  сразу  стал  вертикально.  Когда
веревка натянулась, старик подал знак Химкову и стал свободно  выпускать
конец, считая вслух, сколько узлов уходит из-под руки  в  ВОДУ.  Кормщик
следил за  склянкой.  Как  только  песок  из  одного  отделения  целиком
пересыпался в другое, он крикнул Климу, чтоб задержал мерную веревку.
   Оказалось, вышло больше семи узлов.
   - Сколь узлов у тебя из руки в полминуты выйдет,-  учил  Ваню  отец,-
столь и миль  судно  в  час  скорость  имеет.  А  ежели  мили  в  версты
перевести, значит "Ростислав"-то наш по пятнадцать верст парусит. Хорошо
лодья поспевает. Ветерок был бы только.
   Еще раз осмотрев судно, море и берег, Химков снова спустился в  каюту
и что-то отметил на карте, сверился с толстой тетрадью.
   Тетрадью  кормщик  особенно  дорожил.  Это  была  рукописная   лоция,
указывавшая, какими путями безопасно и правильно вести судно в море.
   На  заглавном  листе  тетради  большими  аккуратными   буквами   было
выписано:
   "Расписание мореходства.
   Сие мореходное расписание составлено вернейшим порядком, по  которому
мореплаватели находят, то-есть узнают, все  опасные  места  и  через  то
сберегают жизнь свою.
   Сии труды, сие знание крестьянина Мезенской волости Ружникова Федора.
В чем своеручно подписуюсь.
   Июля 23 дня лета 1703".
   Ниже была сделана приписка:
   "Февраля 15 дня 1731 года по  смерти  Ружникова  передана  сия  книга
крестьянину Химкову Алексею".


Химков перевернул несколько страниц и задержался на записях о Семи
островах, мимо которых сейчас проходила лодья.
   "С немецкого конца заходить - есть двое ворот, токмо  на  малой  воде
обсыхают, а в полводы пустят. Ходить надо знаючи, есть в воротах камень,
а в голомянную1 немецкую сторону правее Красной Лудки  чисто,  токмо  от
Костагора с встока надо идтить неблизко, есть с встока водопоймина2,  да
и с лета сажень за десять есть тоже водопоймина -  на  полной  воде  обе
закрывает... Бережнее луд3 у наволоков4 мелко, ходят  порожними  лодьями
больше чем в подводы прибылой. С моря у Воятка и Зеленца островов  чисто
и глубоко, хотя и великая бывает в непогоду зыбь".
   Четкой славянской вязью, скупыми, точными словами описывались в лоции
берега, заходы в становища-порты, расстояния между мысами  и  приметными
пунктами от Архангельска и до самого Груманта.

   День начинался, как обычно. Ровно в шесть часов Ваня звонким  голосом
крикнул в люк:
   - Перемена переменяйся, подпеременщики вставай!
   Поморы, проснувшись, выходили из поварни на палуб, сонно  потягиваясь
и щуря глаза от яркого  света.  Один  за  другим  они  шумно  плескались
соленой водой, зачерпнутой из-за борта деревянным ведерком.
   Задымилась  печка:  это  Ваня   приступил   к   своим   обязанностям,
приготовляя промышленникам их немудреный завтрак.
   За завтраком на лодье обсуждали морские дела и погоду.  Всех  занимал
вопрос:  какой  подует  ветер?  Останется  ли  он  попутным,  или  ждать
перемены?
   Крепко поругивали моряки своего хозяина - купца Окладникова.  И  было
за что. И мука, и крупа, и рыба, и масло,  и  морошка  -  все  было  или
подмоченное, или с тухлецой. Зная, что жаловаться в море  некуда,  купцы
не стеснялись,  сбывая  артелям  негодные  продукты,  хотя  по  договору
обязаны были снабжать промышленников бесплатно отборным провиантом.
   После завтрака никому не хотелось оставаться в душной поварне; поморы
разбрелись по палубе. Во время  долгого  корабельного  хода,  да  еще  в
хорошую погоду, у них было много  свободных  часов.  Скучали  поморы  от
вынужденного безделья. За несколько дней пути они отдохнули, выспались и
теперь коротали время, лениво перебрасываясь словами.
   Изредка кто-нибудь подходил к помпе у грот-мачты и, качнув  несколько
раз, отходил прочь. Вода выливалась прозрачной струйкой прямо на  палубу
и, причудливо растекаясь, уходила за борт, оставляя на  свежеоструганных
досках темную, языкатую тень. Под теплыми лучами  солнца  палуба  быстро
просыхала, от нагретых струек воздуха,  подымавшихся  кверху,  рябило  в
глазах
   Ваня, убрав поварню, забрался на мачту и,  устроившись  поудобнее  на
грот-рее, любовался морским простором, радостно было на душе у мальчика.
То, о чем он мечтал с малых лет, сбылось:  отец  взял  его  с  собой  на
промысел.
   - Так вот оно какое, великое Студеное море! - с восхищением  повторял
Ваня, глядя в бесконечную морскую синь.
   Часто слыхал он, как взрослые говорили о море.  Говорили  по-разному,
иногда со страхом, но всегда с уважением: море - кормилец.  Многих  море
оставило сиротами и вдовами. Но притягивало оно людей своими просторами,
тайнами, богатством.
   - На печи лежа, кроме пролежней, мало  чего  нажить  можно,-  говорит
бывало помор-охотник, собираясь на промысел,- а с  морем  игру  затеешь,
умеючи да опасливо ежели, в накладе не будешь. Нам, поморам, в плаваниях
не учиться стать.
   _________________________________
   1 Дальше от берега.
   2 Камень, покрываемый водой в прилив
   3 Маленькие каменистые островки
   4 Мысы.

   Нет дороги в море трусам. Бьет таких людей море, не любит их.
   Не щадит и людская молва трусов да бездельников.
   Зато чтут поморяне своих героев. Нелегко, правда,  заслужить  похвалу
строгих северных людей. Но смелый подвиг морехода-промышленника на море,
во льдах, на  зимовке  не  будет  забыт.  Народная  молва  разнесет  имя
смельчака по становищам, по погостам, по селам  и  деревням,  песнями  и
сказаниями прославит его.
   Никогда не  страшится  помор  отправиться  за  промыслом  в  далекие,
неизвестные места. Не пугают его ни холод, ни ветры, ни  лишения.  Много
знал Ваня славных подвигов и побед  простых  людей  -  хозяев  ледовитых
морей.
   На лице у мальчика появилось  упрямое  выражение.  Дал  себе  твердое
слово Ваня - быть таким, как они, как отец. Не уступать Студеному  морю,
не бояться его.
   Мальчик всей грудью вдыхал  свежий,  упругий  воздух  с  характерными
запахами морской травы и рыбы. Но  вот  он  заметил,  что  невдалеке,  с
правого борта, покачалась пенистая белая полоса. Она  то  пропадала,  то
появлялась вновь: у самой  поверхности  быстро  плыло  громадное  черное
тело.
   Ваня посмотрел вниз, ища, у кого бы спросить - что он видит в море?
   На палубе, прислонясь к мачте, стоял Степан  Шарапов  и  рассказывал,
как гулял он на берегу перед отходом. Его слушатели удобно расселись  на
промысловых карбасах, укрепленных толстыми веревками  между  мачтами.  -
Трое суток не спали, - певуче говорил  Степан,  -  некогда  было.  Одной
водки сколь выпили -  страсть!  Брюхан-то  наш  раздобрился,  три  рубля
заручных денег дал. Ну-к что ж, половину я матери отдал, а  остальные  у
него же в заведении оставил.
   До Вани долетали отрывки беседы и других промышленников:
   - Мал он зверек, да сходный: сала с его, поди, пуда с два  будет,  да
окромя того кожа...
   - В море встанет ежели темень - жди дождя, в горах завязалась -  быть
крепкому ветру...
   - И того года сын не вернулся с моря, да и лодьи не стало...
   - Што и говорить, беда, да ведь избывная; мало ли народу пропадало, а
после ворочались...
   - Степан! - позвал Ваня сверху. - Посмотри-ка на море!  Кабыть  зверь
большой у лодьи гуляет.
   Степан Шарапов и другие поморы оглянулись в ту сторону, куда указывал
мальчик.
   - Да ведь это  акула,  ребята!  Вот  бы  словить!  Сходи,  Степан,  к
кормщику, проси, чтоб дозволил,- раздался чей-то голос.
   Степану самому хотелось поразмяться, и  он  не  заставил  себя  долго
просить.
   - Пусть позабавятся молодцы, - решил  Химков,  -  скажи  Климу,  чтоб
снасть готовил. Времени на акулу-то немного уйдет.
   Старый Клим достал из  трюма  бочонок,  продырявленный  в  нескольких
местах, и привязал к нему с одной  стороны  толстую  веревку  саженей  в
пятьдесят, а с другой - тяжелое грузило.
   Ваня, успевший слезть с  мачты,  тащил  вместе  с  Федором  Веригиным
длинную железную цепь с заостренным крюком на конце. Акулий крючок похож
на согнутую булавку, если только представить себе  булавку  из  толстого
болтового железа длиной этак фута в два. К свободному концу цепи Шарапов
и Веригин привязали крепкую смоленую веревку, намотанную  на  деревянную
вьюшку.
   Остальные промышленники в это время убирали паруса, а Химков  измерял
глубину - берег был близко. Оказалось около двадцати саженей.
   Через несколько минут отдали  якорь.  Лодья  остановилась  и,  плавно
покачиваясь, стала приходить на канат, разворачиваясь по ветру.
   Клим уже заканчивал свои приготовления. Он наполнил бочонок  ворванью
и кусками протухшего нерпичьего жира. Поморы знали: пахучий жир -  самое
лакомое блюдо для акулы.
   - Ну, бросай, Степан, бочонок в море-то, да не  мешкай,  -  торопился
старик, - а я удило налажу.
   Из бочонка, расплываясь по воде, потянулась струя жира.
   - Смотри, Ванюха! - крикнул Степан.- Потекла лайва-то! Теперь акула к
нам враз пожалует.
   Но Ваня был уже в другом месте. Он помогал Климу насаживать на крючок
приманку - пудовый кусок мяса.
   - Дядя Клим, а как мы  знать  будем,  что  акула  наживу  возьмет?  -
волновался Ваня.
   - Сам увидишь, не мешай с разговором. Подай лучше жердь, вон  там,  у
борта, лежит.
   Тонкий конец поданной Ваней жерди старик выдвинул  наружу,  а  комель
крепко привязал к бортовому брусу. Потом он бросил крючок  с  наживой  в
море и, потравив изрядно веревку, ловко накинул петлю на конец жерди.
   - Теперь, Ванюха, все в порядке. Тут тебе и удило, и леска, и крючок.
   Не прошло и пяти минут, как хищная рыбина отыскала  приманку  и  вмиг
проглотила ее вместе с крючком. Толстую сосновую жердь согнуло в дугу.
   Только этого и ждали охотники.
   - Сюда, ребята! - весело крикнул Степан.
   Двое поморов взялись за веревку. Акула свободно давала  тащить  себя,
почти не сопротивляясь. Вот она совсем близко, тянули  уже  за  железную
цепь. Наконец из воды показалась тупая голова акулы. Свирепо глянули  на
людей круглые глаза, фосфорически вспыхнули яркозеленые зрачки.
   Ваня заметил, что челюсти хищника с  некрупными,  но  острыми  зубами
судорожно двигались, как две пилы. Акула старалась перегрызть железо.
   Федор  Веригин,  великан  с  широченными  плечами,  держал   наготове
полупудовый деревянный молот - кротило. Как  только  акулу  подтянули  к
борту, он сильным ударом оглушил ее, и мореходы, набросив цепь на ворот,
быстро вытащили добычу.
   - Смиренна акула-то! - говорили мореходы, окружив распластавшуюся  на
палубе двухсаженную рыбину.
   Действительно, полярная акула, "морская прожора",  страшна  только  в
воде.  Вытащенная  на  палубу,  она,  в  противоположность  своим  южным
сестрам, совершенно безопасна.
   Несколько человек,  ухватившись  за  цепь,  протащили  акулу  еще  на
два-три шага, на более удобное для разделки место. От  шершавой  акульей
кожи на  палубе  остался  заметный  след:  как  будто  дерево  оцарапали
стальной гребенкой. Это оттого,  что  акульи  чешуйки  снабжены  как  бы
мелкими, загнутыми назад костяными гвоздочками.
   Острый нож в руках богатыря Веригина  с  трудом  брал  крепкую  кожу.
Сделав широкий надрез на брюхе, Федор ловко  отделил  печень.  Вот  она,
большая, желтая вывалилась наружу.
   - Ужо натопим воюксы1 - пуда три, не меньше, - заметил Степан.
   Затем вспороли акулий  желудок.  Все  знали,  что  иногда  там  можно
обнаружить самые неожиданные предметы На этот раз, кроме двух  небольших
нерп, в брюхе ничего не оказалось.
   Перед  тем  как  выбросить  акулу  за  борт,  Клим  через   тон   кую
тростниковую трубочку надул воздухом  рыбий  желудок.  Это  было  старое
поморское правило.
   -  Вишь,  удило-то  вдругорядь  поставили,-  объяснял  старик   Ване,
завязывая разрез куском веревки. - Ежели акулу так бросить, не  надувши,
она враз затонет и другие акулы ее жрать начнут.  А  приманку  тогда  не
тронут, и не жди.
   Напоследок старый Клим вырезал кусок шершавой акульей кожи пригодится
в хозяйстве, а тушу, дружно поднатужась,  мореходы  спихнули  обратно  в
море.
   _______________________
   1Жир из рыбьей печени употреблялся как приправа в пищу

   - Смиренна акула то, - говорили мореходы, окружив
   распластавшуюся на палубе двухсаженную рыбину

   Вторая акула также быстро была поймана и разделана. Размером она была
не меньше первой, в желудке у нее оказалось около двух десятков  крупных
рыб.
   Свежая еще треска-то, хоть уху вари, - пошутил кто-то.
   Федор Веригин, потрошивший акулу,  брезгливо  поморщился  и  выбросил
треску за борт.
   Тем временем морские хищники, привлеченные запахом  нерпичьего  жира,
окружили судно со всех сторон.  Бесшумно  двигались  их  черные  тени  в
прозрачной воде.
   - Смотри, оплыла лодью акула-то.  На  маленьком  карбасишке  ежели  -
страшно. Бывает, акула и опружить1 карбас может. Вместо лысуна2 попадешь
прожоре в брюхо, - с опаской поглядывая на воду, сказал Степан.
   Охота закончилась Промышленники развлеклись и весело подымали паруса,
выкатывали якорь. Под удалую песню большой ворот медленно  навивал  шлаг
за шлагом мокрый канат.
   Наполнив паруса ветром, снова тронулась лодья в дальний путь.  Палубу
убрали и начисто вымыли. И опять пошла своим чередом жизнь мореходов.
   Ваню интересовало на судне все.  Он  был  неутомим  и  вездесущ.  Его
видели то на мачтах, то на носу лодьи, то он лазил  в  трюм,  осматривая
каждую бочку. Мальчик успел разговориться и с рулевым, упросив  доверить
ему на минуту массивный румпель.
   А сейчас он  стоял  у  отвала3  поглядывая  на  потемневшее  море,  и
тихонько напевал про себя.
   Вдруг Ваня насторожился. Недалеко от лодьи промелькнуло что-то белое.
Вот совсем близко от борта, сразу в нескольких местах, в воде  появились
чьи-то уродливые, горбатые тела. Странных изжелта-белых существ с каждой
минутой становилось все больше.
   "Богатое наше море,- думал Ваня, -  сколь  в  нем  рыбы  да  животины
всякой плавает!"
   Он не выдержал и окликнул стоявшего неподалеку Веригина:
   - Федор, а Федор, глянь-ка, опять зверье разгулялось, да сколь их!
   Неторопливо  обернувшись  и  прикрыв  глаза   ладонью,   промышленник
посмотрел на море.
   _____________________________________
   ' Опрокинуть, перевернуть.
   2Гренландский тюлень.
   3 Кормового среза.


   Белухи это. Чует ветер  зверье.  Целым  юровом1  выплыли.  Множеством
своим воду сушат.
   Неприятно и резко хрюкая, точно свиньи,  звери  вспенивали  море.  То
ныряя, то  неуклюже  всплывая  на  поверхность  подышать  воздухом,  они
выплескивали  небольшие  фонтанчики  из  маленького  отверстия  на  шее.
Некоторые держали во рту только что пойманную, еще трепетавшую рыбешку.
   Ваня стал различать идущих  бок  о  бок  с  массивными  телами  белух
небольших яркосиних зверьков. Это  были  детеныши-сосунки  длиною  около
пяти футов. В стаде Ваня заметил и серых, голубых белушат.
   - Белуха, она с годами светлеет. Белым зверь только на четвертый  год
делается, - пояснял Ване Федор.  -  А  родятся  синие,  ровно  крашеные,
сосунки-то.
   Но вот над стадом появилась чайка, потом другая,  третья.  Надоедливо
горланя, они сотнями закружились над морем.
   - Теперь смотри, Ванюха, потеха будет:  ограбят  чайки  зверя.  Чисто
морские разбойники!
   Как бы в подтверждение этого, одна  из  птиц  распласталась  и  стала
спускаться к воде, зорко следя за белухой. Мгновение - и  чайка,  тяжело
махая крыльями, летела с рыбой в клюве, отнятой у нерасторопного зверя.
   Поморы с интересом наблюдали эти сцены,  отпускали  веселые  шутки  и
смеялись каждому ловкому маневру птиц. Кто-то заметил:
   - Шутка шуткой, а белуха-то не меньше двенадцати пудов сала дает.  Да
шкура... Вот и считай, сколько барыша хороший промысел принесет.
   - Кожа-то на ней гладкая, без шерсти, а зверь-то, почитай,  не  менее
восьми аршин длиной будет, да и более того нередко.
   - Сказывают, еще в новгородские времена белуший промысел богатым был,
- вступил в разговор Клим Зорькин.- Сетями наши поморяне зверя добывали.
   Примолкли мореходы, провожая глазами удалявшееся стадо  белух.  Скоро
только чайки, кружившиеся в небе, указывали его путь.
   Вечерело. Покачиваясь, судно чертило на вздымавшейся чуть-чуть  груди
Студеного моря бесконечную нить, тянувшуюся далеко-далеко,  куда  только
хватал глаз.
   Огненный  шар  незаходящего  солнца  медленно  клонился   к   западу.
Бесчисленные искорки, вспыхивавшие на морской глади,  слепили  глаза.  А
вдали, у самого горизонта, кудрявились белоснежные облачка.
   - Экая благодать! В такую-то пору сутки выстоишь  у  руля,  с  палубы
уходить жаль, - говорил Степан, сменяясь с вахты.
   Солнце опускалось все ниже и ниже. Вот уже пылающий край его коснулся
легких облачков, и вдруг  широкая  искристая  дорога  легла  через  весь
океан.
   Лодья с оранжевыми в потоках вечерних лучей парусами,  как  волшебная
птица, неслась по сверкающему пути навстречу огненному светилу.
   Все оставались наверху в этот летний вечер на тихом, мирно  дремавшем
море.
   Под нескончаемое  журчание  воды,  пенящейся  под  форштевнем,  снова
начались песни и разговоры. Говорили о промысле, о погоде,  о  невестах,
оставленных на родине, о детях, женах и о многом  другом,  что  помнится
мореходам в долгие дни плавания.
   __________________________________
   1 Стадом.


   Глава вторая

   "РОСТИСЛАВ" ОТКЛОНЯЕТСЯ ОТ КУРСА  

   Был август 1743  года.  Уже  несколько  дней  "Ростислав"  под  всеми
парусами шел курсом  на  Грумант.  Погода  стояла  хорошая,  ясная,  дул
обедник - попутный ветер с юго-востока.
   Благополучно  миновав  гребнистые  валы  Святоносских  сувоев,  вечно
враждующих между собой, лодья направила свой бег к северо-западу.
   Неприступный с виду Мурманский берег выходил к морю грядами гранитных
утесов и отвесных, выступавших из воды крутобедрых скал.  Местами  скалы
были покрыты серым  лишайником  и  мхом.  И  только  изредка  по  берегу
попадались   уродливые   низкорослые   березы   с   маленькими,   словно
нераспустившиеся почки, листьями, зеленые пятна трав.
   "Ростислав" шел на Грумант проторенной морской  дорогой,  проложенной
русскими в незапамятные времена. Глазам мореходов то и дело  открывались
плотно уставленные  поморскими  судами  заливы  и  бухточки,  в  глубине
которых виднелись древние церквушки, окруженные кучками  изб.  Множество
высоких деревянных крестов и пирамид из  дикого  камня  указывали  судам
вход в становища - поморские порты.
   Что представлял собою "Ростислав"?
   Это было судно длиной восемьдесят футов и шириной около  трети  своей
длины - двадцать пять футов. Оно могло принять в трюм  около  двенадцати
тысяч пудов груза.
   Судно было обшито, как и все поморские лодьи, досками  вгладь,  то  -
есть ребром доска к доске, хорошо проконопачено мхом и осмолено.  Сверху
судно было  покрыто  палубным  настилом  и  тоже  проконопачено.  Корпус
окрашен в коричневый цвет.
   Лодья делилась на три  помещения  с  несколькими  люками:  носовое  -
поварня, где жили промышленники, с кирпичной  печью  для  готовки  пищи.
Рядом был трюм с двумя своими люками -  большим  и  кормовым.  На  самой
корме в небольшой каюте помещался  кормщик.  Кормовая  каюта  освещалась
тремя окнами: двумя на срезе	кормы, сзади, и одним, верхним, на палубе.
   Внизу, в трюме, чтоб  не  подмочить  груза,  были  настланы  доски  -
стлань. Глубина трюма "Ростислава" равнялась одиннадцати футам. Судно  с
полным грузом погружалось в воду на девять футов.
   Оснастка лодьи была проста и легка в обслуживании. Три мачты  -  фок,
грот и бизань'- были сделаны каждая из одного целого дерева и  имели  по
одному парусу. На фок и грот-мачтах стояли прямые паруса, а на бизани  -
между гиком и гафелем2 - обыкновенный парус. К прямым парусам при слабых
ветрах дополнительно крепились специальные полотнища - прищепы.
   Для лучшей поворотливости парус передней мачты иногда  вытягивался  к
бушприту3 или на наветренный конец блинда-рея4 и служил лодье кливером5,
риф-сезней6 на поморских судах не было - их заменяли прищепы. Спускались
паруса прямо на палубу и подымались с палубы, что очень упрощало  работу
в условиях сурового климата Ледовитого океана.
   Корпус был выпуклым по бортам, с широким днищем. Как и все суда этого
типа, "Ростислав" плохо управлялся при встречных ветрах, что  затрудняло
лавировку. В то же время, благодаря особенностям корпуса,  судну  меньше
грозила опасность быть раздавленным льдами. Это было особенно важно  при
плаваниях на севере.
   ________________________________
   ' Передняя, средняя и задняя мачты
   2 Поперечины на мачте
   3 Бревно, выступающее с носа корабля
   4 Поперечина на бушприте.
   5 Косой парус впереди фок мачты.
   6 Веревки, вшитые в паруса; служат для уменьшения площади паруса.
   На лодье было три  якоря,  по  тридцати  пудов  каждый,  с  канатами,
свитыми из смоленой пеньки, длиной по восемьдесят саженей.  Для  подъема
якорей на носу судна  был  устроен  ворот.  На  палубе  размещались  три
карбаса и одна лодка - осиновка, необходимые на моржовом промысле.

   Много верст оставил  за  кормой  "Ростислав".  Далеко  сейчас  родная
Мезень... Мореходы, сбившись  на  носу  лодьи,  смотрели  на  каменистые
берега и угрюмые скалы Мурмана. Сердца их тревожно  сжимались.  Путь  на
Грумант далек и опасен;
   Студеное море крепко сторожит свои богатства...
   - Тут, ребята, по берегу гагачьих  гнезд  тьма,  -  нарушил  молчание
старый  Клим,  -  по  расщелинам  птенцов  высиживают...  Пришлось   мне
Мурман-то поглядеть, хлебнул горюшка вдосталь, - продолжал он, помолчав,
- Да и везде нашему брату не сладко. Жизнь вот прошла, а кроме  мозолей,
ничего не нажил...
   Никто  не  ответил  Климу,  мысли  мореходов  были  далеко...   Перед
затуманенным  взором  промышленников   проносились   последние   минуты,
проведенные дома: голосистые причитания баб, плач  детишек  и  заунывные
псалмы дьячка... Молебен правил  хозяин  Еремей  Панфилович  Окладников,
чтоб, значит,  поветер  на  вёдро  лодье  в  дороге  было.  Краснолицый,
заплывший жиром купец, обрядивший моржовый  промысел,  гнусаво  подпевал
дьячку, вымаливая богатую добычу.
   Только через год будут ждать домой грумаланов. Полный груз  моржового
сала, кож и ценных моржовых клыков  должен  привезти  "Ростислав"  купцу
Окладникову. Тюлени, нерпы, белые медведи и другой зверь тоже не  минуют
большого трюма лодьи.
   Много становищ пробежала лодья. Много поморских  судов  встретили  на
своем пути мореходы, пока на пятые сутки плавания  открылись  обрывистые
скалы Мурманского Носа.
   Не доходя до самого мыса, Химков повернул лодью на север,  к  берегам
Груманта.
   - Ну, батюшко, не выдавай, будь ласковый с нами, дай  удачную  охоту,
сохрани наши жизни, - обращаясь к Студеному морю-океану просили поморы.
   Теперь  "Ростислав"  уходил  от  матерого  берега  к  ледяным  скалам
холодного острова: гористый Мурманский берег отодвигался  все  дальше  и
дальше...
   Алексей  Химков  стоял  на  корме,  с  беспокойством  посматривая  на
юго-запад, где темная стена облаков нависла над горизонтом.
   - Шибко идем, Алексей Евстигнеич. Медведь-остров назавтра  в  аккурат
увидим.
   Кормщик обернулся на слова высокого помора, стоявшего на руле.
   Ход-то хорош, да судно увалисто. Не отнесло  бы  к  востоку,  видишь,
шелоник1 завязался... А ну, братцы, помогай паруса к  ветру  ставить!  -
крикнул  Химков  собравшимся  на  корме  промышленникам   и   сам   стал
перебрасывать на ветер парус задней мачты. Для его умелых, проворных рук
это было минутным  делом.  Парус  заполоскался,  несколько  раз  сердито
хлопнул и быстро надулся ветром.
   Не отстали  от  кормщика  и  остальные  мореходы,  в  тот  же  момент
подправившие  паруса  на  фок-  и  грот-мачтах.   Заскрипев   рангоутом,
"Ростислав" заметно увеличивал скорость, подгоняемый  ветром.  -  Хорошо
справились!  Молодцы,  ребятушки!  -  похвалил.  Химков,  -  Однако   ты
поглядывай, - сказал он рулевому.  -  Шелоник  крепко  взялся.  Вот  ужо
распустит взводень-то2, держись только.
   Недаром говорится, поддакнул подкормщик, - шелоник на море разбойник.
Шальной ветер, без дождя мочит.
   На разные голоса застонал и засвистал в снастях  ветер.  Океан  давал
себя знать. Зыбь, раньше  почти  незаметная,  сильно  покачивала  лодью.
Темнозеленые волны подкатывались под борт
   _____________________________________
   1 Юго-западный ветер
   2  Волна  "Ростислава",  то  подымая,  то  опуская  его,  и   уходили
нескончаемой вереницей.
   Ходко шло судно, словно утка, переваливаясь с борта на борт.  Изредка
высокая крутая волна заставляла судно сильно крениться. Тогда лодья, как
бы рассердясь, хлопала по волне днищем, и пенящиеся  гребни,  разлетаясь
солеными брызгами, дождем обдавали мореходов, все еще стоявших на палубе
и смотревших на едва различимый, тонувший в океане Мурманский берег...
   Тяжким трудом, с постоянным риском для жизни зарабатывали поморы свои
гроши. Годового заработка грумаланам едва хватало для уплаты  долгов  да
чтобы кое-как прожить зиму до нового покрута1.
   Снаряжая покрут за моржами на Новую Землю и на Грумант,  купец  делал
промышленников пайщиками. Но это только так считалось -  "пайщики".  При
удачном промысле хозяин отбирал у поморов три четверти, в лучшем  случае
две трети добычи, так что на всех остальных "пайщиков" приходились  лишь
жалкие  остатки.  В  случае  неудачной  охоты  купец  вовсе  не  выдавал
жалованья мол, как пайщики, промышленники отвечали за убыток.
   Богатый купец, предоставляя артели судно и припасы, сам  на  промысле
обычно не бывал. Весь труд на море приходился на долю наемных  батраков,
и дорого обходилась им купеческая "помощь".
   В белушьем промысле за одну  только  сеть  артель  в  сорок  и  более
человек отдавала хозяину половину всего добытого зверя.
   Не лучше были условия и на тюленьем промысле. В артель  мог  вступить
всякий, на равных паях. Весь доход с добытого зверя делился поровну,  по
числу пайщиков. Казалось, все правильно: рядовой помор  сполна  получает
заработанные деньги. Но это только  на  первый  взгляд.  На  самом  деле
выходило иначе. После вычета  за  снаряжение,  предоставленное  хозяином
лодки, промышленник получал вместо целого пая всею одну восьмую, а то  и
меньше.
   Купец никогда не оставался в накладе, забирая  почти  весь  доход  от
промысла.
   Набор  артельщиков  производился  среди  бедных  крестьян  всяческими
путями: уплатой за  них  налогов,  одалживанием  денег  на  прокормление
семьи.
   Обычно помор отрабатывал  долг  на  покруте.  Если  же  он  промышлял
самостоятельно, то обязан был продать купцу свою добычу по очень  низкой
цене. Сумма долга, разумеется, удерживалась при этом особо.
   Недаром бедняки-промышленники назывались подневольными, а промысел  -
кабальным.
   Пытаясь вырваться из кабалы, поморы выходили на  промысел  зверя  без
необходимого  снаряжения,  в  одиночку  и  часто  погибали  на   далеком
пустынном берегу или где-нибудь на льдине, унесенной в море.
   Остров Медведь, около которого должен был пройти "Ростислав",  как  и
все остальные  северные  острова  и  земли,  давно  был  знаком  русским
мореходам. Он славился моржовыми лежбищами. На его  северных  берегах  с
незапамятных времен стояли поморские промысловые избы.
   Охотясь за морским зверем к северу от этого острова, поморы не  позже
XII века открыли Грумант. Как известно, через четыре столетия его  вновь
"открыл" Баренц, назвавший землю Шпицбергеном.
   Остров Медведь служил прекрасным  маяком  на  пути  грумаланов.  Даже
тогда, когда остров со всех сторон заволакивала непроглядная  мгла,  над
туманом отчетливо выступала вершина его высокой горы.
   Самый старый в команде "Ростислава", Клим Зорькин, промышлявший более
полувека, не раз хаживал  в  эти  места.  Крепкий,  как  дуб,  с  легкой
проседью в густых волосах, старик был  отменным  знатоком  промысла,  он
знал все  повадки  и  хитрости  зверя.  Знал,  как  лучше  снять  шкуру,
разделать тушу,  вытопить  сало.  Советов  Клима  просили  все  зверобои
артели.

   _________________________
   1 Наем предпринимателем работников в промысловую артель.
   На "Ростиславе" было еще двое опытных, испытанных мореходов:  Алексей
Химков  -  сухой,  жилистый  сорокалетней  здоровяк,  и  его  однолеток,
подкормщик  Иван  Колобов.  Остальные  одиннадцать  человек  -  молодые,
рослые, плечистые. И среди  них  совсем  еще  мальчик,  двенадцатилетний
Ваня, сын кормщика.
   Артель зверобоев во время плавания составляла  команду  лодьи.  Кроме
кормщика  -  полновластного  хозяина  на  судне  -   и   его   помощника
подкормщика,  в  составе  артели  обычно  бывало  два   носошника,   два
забочешника, несколько весельщиков и ученик - зуек. Носошник  в  старину
был основной фигурой на промысле. На моржовой охоте он с  борта  карбаса
метал в зверя носок - поморский гарпун. Забочешник, находясь на  средней
скамье карбаса, должен  был  следить  за  ремнями  -  сборами,  чтоб  не
запутались, и подавать носошнику носки. В описываемое время в ходу  были
уже  кремневые  ружья,  однако  носошники   и   забочешники   попрежнему
оставались в артелях,  только,  кроме  гарпуна,  они  были  вооружены  и
пищалью.
   Ученик -  зуек  -  обыкновенно  занимался  тем,  что  готовил,  пищу,
прислуживал  взрослым  на  охоте,  проходя   понемногу   трудную   науку
моряка-зверобоя. Вместо платы зуек получал иногда, при богатом промысле,
кое-какие подачки и подарки. Слово  "зуек"  означает  небольшую  морскую
птичку, вроде чайки. Птичка эта обычно кружится над местом разделки рыбы
и питается отбросами промысла.
   Жизнь  на  зверобойном  судне  и  взаимоотношения   экипажа   исстари
определялись    морским    уставом,    строго    соблюдавшимся    каждым
промышленником.
   Исключительная честность отличала  русских  северных  мореплавателей.
Кто не слыл за честного человека, тому дорога в артель была закрыта.
   - Тебя, вишь, мало кто знает, гляди, и не пойдут с  тобой  ребята,  -
говорили поморы малоизвестному охотнику.
   На  "Ростиславе"  зверобойная  артель  подобралась  удачно.   Алексей
Евстигнеевич   Химков   пользовался   уважением    и    любовью    среди
промышленников, и каждый мезенец считал за счастье пойти  в  плавание  с
таким кормщиком.
   Из числа зверобоев  особенно  выделялся  своей  необычайной  силой  и
крепким сложением носошник Федор Веригин - богатырь  с  густой  курчавой
бородой. Вся артель в  шутку  звала  его  "ошкуй",  то-есть  медведь.  И
недаром. Он смело выходил с рогатиной на огромного белого зверя и слыл в
Мезени человеком большой храбрости.
   - Не иначе, оленьей кожей Федор  покрыт.  Старые  люди  говорят,  кто
оленьей кожей обернется - бесстрашен бывает, - поговаривали про Веригина
односельчане.
   Федор был  артельщиком  на  лодье.  Его  заботам  Химют  поручил  все
продовольственные запасы и снаряжение.
   Второй носошник, Степан Шарапов, славился  как  весельчак,  песенник,
сказочник и гусляр.
   Поморы  понимали  и  ценили  удалую  песню,  затейливую  быль-сказку.
Песенников брали во все артели, отправлявшиеся  на  далекие  промыслы  с
зимовкой, оплачивали их значительно выше, чем рядовых зверобоев.

   Второй день после поворота на Грумант не принес  "Ростиславу"  ничего
нового. Только нерпы,  появившиеся  в  большом  количестве,  то  и  дело
высовывались из воды, словно наблюдали за  проходящим  судном.  А  лодья
набегала крепкой грудью на свинцовые волны и, разбрасывая тысячи  брызг,
торопилась все дальше и дальше на север.
   Пользуясь хорошей погодой, мореходы  попрежнему  проводили  свободное
время на палубе.
   На корме у приказинья1 стояли Алексей Химков с подкормщиком Колобовым
и старым зверобоем Климом Зорькиным.
   ___________________________________
   ' Люк, ведущий в каюту кормщика.

   - Нет, ты на ход-то посмотри, - говорил Колобов Климу,  показывая  на
шумевшую у бортов воду, - что скажешь?..  Ведь  поболе  триста  верст  в
сутки бежим.
   Зорькин недовольно хмурился:
   - Ходкая лодья, спору нет... Да не захвалить  бы...  а  то  не  ровен
час...
   - Ну, полно, дед, не бойся, - смеялся Химков, - пугливым больно стал.
   На носу лодьи слышался певучий голос Шарапова, то и дело  покрываемый
взрывами  молодого  смеха.  Направо  и  налево  Степан  сыпал  шутки   и
прибаутки.
   Все поморы были одеты в вязанные из грубой шерсти домашнего  прядения
рубахи - бузурунки - и толстые штаны, заправленные в высокие промысловые
сапоги - бахилы.
   Было тепло. Многие мореходы оставили свои шапки внизу, в  поварне,  и
ветер шевелил  густые  светлые  копны  их  волос.  У  каждого  на  поясе
красовался нож в больших кожаных ножнах. Поморы не  расставались  с  ним
даже на ночь.
   - Без ножа на люди  стыдно  показаться,  девки  засмеют,  -  говорили
охотники.
   Химков, щурясь, смотрел на солнце и думал:
   "К полдню близко. Ширину  по  солнышку  сыскать  надобно.  Медведь-то
вот-вот должен быть".
   Он хотел позвать  сынишку,  да  вспомнил,  что  время  паужну  артели
готовить - занят Ванюша.
   Спустившись  на  минуту  в  каюту,  кормщик  появился  на  палубе   с
градштоком1 и маточкой в руках. Сначала он  определил  время:  держа  на
солнце компас - круглую деревянную коробочку размером с карманные  часы,
он приставил к нему тоненькую соломинку. Тень от  соломинки  прошла  как
раз по середине прибора.
   - А правда, полдень и есть. И в склянке песку самая малость осталась.
   Затем он взял градшток и  повернулся  спиной  к  солнцу.  Переставляя
поперечный брусок ближе к  глазу,  он  надел  на  противоположный  конец
прибора небольшой диск, блестящей поверхностью к светилу.  Смотря  одним
глазом в нижнюю мишень поперечного бруска и через середину диска на гори
зонт, Химков стал передвигать диск, пока  не  поймал  солнечный  луч  на
отполированную  поверхность.  Пройдя  через  мишень  на  верхней   части
поперечного бруска, луч, блеснув на экране диска, показал высоту  солнца
над горизонтом.
   - Как раз солнышко полуденное  колесо2  проходит.  Не  опоздал,  -  с
удовлетворением отметил кормщик.
   Отсчитав градусы и минуты, он быстро спустился в каюту  и  перевернул
песочные часы: ровно полдень.
   С  помощью  таблиц  Химков  высчитал   широту,   прикинул   проплытое
расстояние и отметил на карте положение судна.
   По счислению выходило, что  Медведь-остров  вот-вот  должен  быть  на
виду. Иной раз и раньше гора открывалась. "Неужто к востоку  так  сильно
увалило судно? - подумал Химков. - Ну, ладно, поживем - увидим. А сейчас
изнутри лодью сведаем".
   - Федор, крикнул он, приглядываясь к стоявшим на носу.
   Из группы зверобоев вышел Веригин и неторопливой развалистой походкой
направился к кормщику.
   - Пойдем, Федор, посмотрим, под стланью  воды  нет  ли.  Лодья  -  то
новая, может, конопать где выпала. Не подмокло бы что.
   Они спустились через большой трюмный люк.
   _________________________________
   1 Старинный  прибор  для  определения  широты.  Долгота  в  то  время
вычислялась приблизительно, по пройденному судном пути.
   2 Меридиан наблюдения


   В трюме находилось пока только продовольствие и снаряжение  артели  -
больше тысячи пудов различного  груза.  Ведь  на  каждого  морехода,  на
случай зимовки, брали солидный  запас:  тридцать  пудов  муки  ржаной  и
ячневой, пять пудов толокна, пять пудов соленого мяса, один пуд масла  в
кашу, два-три фунта меду на кисель,  пять  фунтов  гороха,  пять  ушатов
кислого молока или творога с сывороткой и бочонок ягоды морошки.  А  тут
еще были бочонки с водой, порожние бочки для моржового жира, дрова,  лес
для постройки избы и многое другое.
   Кроме того, в "балластном ящике" лежало с полторы тысячи пудов камня.
Отправляясь  в  дальнее  плаванье,  судно   для   большей   мореходности
загружалось  камнем.  Когда  трюм   заполнялся   промысловыми   грузами,
"балансный ящик" разбирали, а камни выбрасывали за борт.
   Пока трюм наполовину пустовал, и осмотреть его было нетрудно.
   Прежде всего Химков проверил, крепко ли стоят наборные части корпуса.
   Весь набор держался прочно. Да и немудрено Остов судна, его  ребра  -
опруги - были изготовлены из добротной смолистой  ели.  Лодью  скрепляли
поперечные  брусья  и  дополни  тельная   внутренняя   обшивка.   Каждый
поперечный брус, расположенный между бортами, - бимс, или, по  поморски,
перешва, крепился к бортам  четырьмя  крепкими  кницами,  сделанными  из
корневищ, по две кницы с каждого борта. На некоторой высоте от киля  шел
второй ряд бимсов, тоже укрепленный кницами имеющими  форму  буквы  "Г".
Короткая сторона кницы крепилась  к  боковой  грани  бимса,  а  длинная,
прилегала к шпангоутам, упиралась в соседний бимс. Это был второй мощный
пояс, идущий по всей длине судна. Во  время  выгрузки  или  погрузки  на
второй ряд бимсов для удобства настилался временный помост.
   Кормщик и Федор тщательно осмотрели днище, заглянули под  настил,  на
котором был аккуратно расставлен  груз.  Там  плескалось  немного  воды.
Стали осматривать каждый шов в бортах и кое-где нашли места, откуда вода
слегка просачивалась. Однако она проникала в столь небольшом количестве,
что не вызывала беспокойства.
   Ну, молодец Серебренников! Что конопатка, что осмолка!  Хорошо  судно
сладил. Хорошо, то и  дело  повторял  Химков,  вспоминая  архангельского
судостроителя.
   Погода быстро портилась. Солнышко теперь  лишь  изредка  проглядывало
сквозь тучи, обложившие весь горизонт.
   Тщетно пытались грумаланы разглядеть гористый  остров,  хотя  грозные
скалы Медведя давно должны  были  открыться.  Химкову  стало  ясно,  что
шелоник отнес судно далеко в сторону.
   - Велик увал больно. Держи-ка, Колобов, меж запада  побережник  1,  -
решил он.
   Пока подкормщик приводил "Ростислава" на новый курс, а  промышленники
подправляли паруса, Химков задумчиво осматривал небосклон.
   "Туманом нас скоро покроет, вишь,  бель  по  горизонту  стелется",  -
проносились в голове тревожные мысли.
   После перемены курса лодья сбавила ход, так как  теперь  когда  взяли
много левее, ветер дул почти прямо в борт.
   - Слышь Алексей,- сказал Колобов,- раз туман, тут и лед должен  быть.
Как в туман войдем, поостеречься бы надо.
   Кормщик только отмахнулся - он и сам вполне понимал обстановку.
   Туман сначала  походил  на  легкие  клубы  пара,  поднимавшегося  над
поверхностью моря, но прошло некоторое время - и судно  со  всех  сторон
окутала плотная молочная пелена.
   Замолкли веселые голоса молодцов промышленников на носу лодьи.  Туман
заставил всех подтянуться  и  насторожиться.  Тишина  нарушалась  только
шорохом и всплесками воды, рассекаемой судном.
   Неслышно, крадучись нападает на морехода враг - туман. Еще недавно  и
горизонт был чист и солнце светило на  ясном  небе.  Но  стоило  перейти
ветру, и все наглухо окутала белая пелена.
   ____________________________
   ' На западо-северо-запад.
   Туман давит грудь, глушит звуки, прижимает их к черной воде. Тяжелеют
промокшие  паруса,  натягиваются,  как   струны,   снасти,   все   судно
покрывается крупными  каплями  воды.  Капель  становится  все  больше  и
больше, они собираются в ручейки, и скоро не будет сухого места на лодье
и сухой нитки на мореходе. Хорошо, если находишься в открытом море и  на
корабле падежный компас. Тогда судно может  идти  по  курсу  вслепую.  К
берегу и с компасом приближаться опасно. Туман обманет. Увидит  дозорный
скалистый мыс, да поздно - быть лодье на камнях...
   Ване, прислонившемуся  к  передней  мачте,  временами  казалось,  что
"Ростислав" остановился, застрял в вате тумана.  Но  судно,  управляемое
опытной рукой, продолжало двигаться вперед, к своей цели.
   Незаметно над морем сгустились сумерки. Еще непрогляднее стал  туман.
Палуба опустела. Все вокруг было  пропитано  пронизывающей  сыростью,  и
холодные струйки воды стекали с набухших парусов.
   Скупо  перекидываясь  словами,  мореходы  сели  за   ужин.   Похлебав
тресковой ухи, заправленной овсянкой,  принялись  за  отварную  холодную
треску, обильно поливая ее рыбьим жиром.
   - Трещечки не пожуешь - и  сыт  не  будешь,  -  кладя  ложку,  сказал
Шарапов. - Наша поморская рыбка. Говорят, прочих морях она  куда  плоше:
вкуса нет, пресна да тоща.
   Но разговор не клеился, и мореходы пораньше улеглись на оленьи шкуры,
укрывшись теплыми овчинными одеялами.
   Не спали лишь вахтенный рулевой и  Алексей  Химков.  Кормщик  не  раз
выходил на палубу; он  подолгу  вглядывался  в  мутную  темень  и  часто
проверял направление судна по маточке.
   Соснул бы часок-другой, Алексей Евстигнеич, - советовал рулевой.
   - Путь-дорога морская честна не сном, а заботой  -  успею  выспаться,
коли все ладно будет.
   Шелоник продолжал  нести  туман.  По  морю  катилась  крупная  волна;
пенистые гребни вздымались к ползущим над самым  морем  тяжелым  белесым
клочьям.
   Покачиваясь на волне, выплыла навстречу лодье первая льдина. Она была
покрыта живым коричневым ковром: моржи. Могучие, неуклюжие на вид  звери
мирно отдыхали  лежа  вплотную  друг  к  другу.  Вот  один  морж  поднял
клыкастую голову и с любопытством посмотрел на судно. А через  минуту  и
он спал, положив длинные бивни на спину соседа.

   Глава третья

   ВО ВЛАСТИ ЛЬДОВ 

   Как слепая, на ощупь идет лодья. Изредка, совсем близко от  курса  из
тумана белыми пятнами возникали большие торосистые льдины. Они  внезапно
появлялись и так же внезапно исчезали.
   Дозорный, забравшись на блинда-рей, напряженно вглядывался во мглу.
   - Лево-о-о возьми! - доносился из тумана его голос.
   Лодья послушно брала влево, обходя обломок ледяного  поля,  с  гулким
плеском качавшийся на волне.
   - Так держи-и-и... Чисто!..
   То глубоко уходя в воду, то почти оголяясь, ледяная глыба  показывала
мореходам свои грозные подводные клыки.
   Но вот на пути "Ростислава" сразу появилось  много  больших  и  малых
льдин. Идти дальше, не зная, что впереди,  было  опасно.  Кормщик  решил
переждать, пока развиднеет. Послышалась команда:
   - Эй, молодцы, все наверх, роняй паруса!
   Когда паруса были убраны, лодья сбавила ход и  остановилась,  а  лед,
подгоняемый ветром, продолжал двигаться, окружая ее со всех сторон.
   Поднятые среди ночи промышленники уже не сумели больше заснуть. То  и
дело кто-нибудь выходил посмотреть, не прояснило ли. Но напрасно:  туман
и туман...
   А льда собиралось все больше. Несколько раз, как бы пробуя  силы,  он
сжимал крутые борта судна.  Тогда  "Ростислав"  вздрагивал,  поскрипывая
всем корпусом.
   Так продолжалось несколько дней.
   Беспомощную лодью несло вместе со льдом.
   Утихла океанская зябь, укрощенная ледяными полям. Лишь едва  заметные
колебания палубы напоминали о дыхании моря.
   Химков уже второй раз  спускался  на  лед  и  внимательно  осматривал
лодью.  Пока  все  было   благополучно.   Крепкое   судно   отделывалось
незначительными царапинами.
   Довольный осмотром, кормщик уселся на низенькие перильца у приказинья
и, покуривая трубочку, прикидывал, где могла находиться сейчас лодья.
   Он не заметил, как около  него  собрались  почти  все  промышленники.
Подошел и Клим Зорькин.
   - Ну, попали мы, Алексей Евстигнеич, -  обратился  к  Химкову  старый
зверобой. - Я во всю жизнь такого туманища не видывал. Ведь так во льдах
и зимовать придется. Вокруг Груманта льдов-то ой, ой!
   Зачем во льдах зимовать, Климушка? Нам бы только землю увидеть. А там
и сами на берегу будем и лодью вытащим. На промысел выйдем.
   Столпившиеся на корме мореходы внимательно прислушивались к уверенным
словам   кормщика.   А   Химков,   ободряя   промышленников,   незаметно
посматривал, что делается вокруг.
   Наползая друг на друга, льдины ломались, нагромождая торосы  и  вновь
расходились, образуя небольшие извилистые разводья.
   Потерявший за лето свою обычную твердость,  разрушенный  таянием  лед
ломался почти бесшумно.
   - Зимой бывало торосится ежели лед - как  из  пушек  палит.  Стон  да
грохот далеко слыхать. А тут, вишь, какие горы ворочает, как корежит  да
ломает лед-то, и все молча, шепотом.
   Как бы в подтверждение  слов  Степана  Шарапова,  большая  торосистая
льдина беззвучно лопнула и стала медленно расходиться. Казалось,  кто-то
невидимый быстро провел пером резкую угловатую линию.
   Но вот черная полоска воды стала закрываться. Там, где была  трещина,
с шорохом кучились ледяные обломки. Нагромождаясь вкривь и вкось,  куски
льда образовали длинную гряду.
   "Откуда бы льду летом взяться?" - думалось Ване. Мальчик не сходил  с
палубы, помогая взрослым и внимательно наблюдая за всем происходящим.
   Льды, окружавшие судно, были не одинаковы. Рядом с ровным белоснежным
полем -  грязно-бурые  льдины  с  холмами-торосами.  Сейчас,  в  тумане,
особенно неприглядным казался этот как будто перепачканный  чем-то  лед,
где туман вытянул на поверхность каждую соринку, каждое пятнышко  грязи.
На многих льдинах между торосами виднелись озерца  талой  воды.  Отливая
цветом  льда,  вода  в  них  казалась  то  голубой,  то  коричневой,  то
зеленой...
   Куда ни кинь взор - лед и лед... Тут был лед,  намерзший  за  прошлую
зиму где-то совсем близко.  Тут  же  были  и  старые  многолетние  льды,
приплывшие из более высоких широт после далеких и долгах странствий.  Во
льдах  кое-где  торча   ли   стволы   вековых   деревьев   -   истертые,
исковерканные.
   Необъятные пространства занимает дрейфующий лед.  Гонимые  ветрами  и
течениями, миллиарды и миллиарды тонн движутся  медленно  и  неудержимо.
Ледяные холмы в тридцать и более футов стоят над  ровными  полями,  а  в
воде под ними лед еще втрое толще.
   Но вот мощный ледяной поток упирается в несокрушимую твердь земли или
другие льды. Тогда накопленная льдами сила  движения  обращается  против
них самих. Ледяные поля сходятся вместе, один пласт находит  на  другой,
гигантские льдины сталкиваются, поднимаются стоймя, дробят  друг  друга.
Море забурлит, застонет, покроется обломками...
   Горе кораблю, попавшему в ледяные тиски!
   При всей своей мощи льды чутко отзываются на ветер. Достаточно  ветру
изменить  направление,  и   сплоченные   ледяные   массивы   разойдутся,
расплывутся, делясь на части. Появятся обширные полыньи и  разводья,  по
которым возможно плавание кораблей.
   Вернемся к "Ростиславу", который  все  чаще  вздрагивал  под  напором
грозных лавин. Становилось заметно холоднее. Туман  редел  и  поднимался
кверху. Сквозь клочья быстро несущихся низких, косматых  туч  показалось
чистое  небо.  На  востоке  возникла  неясная  полоса  темного   берега,
уходящего к северу. Как на фотопленке в проявителе у расплывчатого пятна
постепенно обозначаются контуры, так освобождался от тумана долгожданный
берег.
   Но перемена погоды не принесла облегчения мореходам.
   Химков, взобравшись на грот-мачту,  вот  уже  минут  десять  старался
отыскать путь для затертого льдами судна. Даже  маленькой  полоски  воды
нигде не мог заметить кормщик. Повсюду, насколько хватал глаз, теснились
тяжелые непроходимые льды.
   Кормщик отлично сознавал опасность, грозившую лодье. Недалек  день  -
ударят морозы и накрепко скуют судно со льдом.
   Неизвестный берег понемногу приближался. Теперь до него оставалось не
более трех-четырех верст. Отчетливо были видны скалистые обрывы. В то же
время давление на корпус "Ростислава" усилилось. Это  значило,  что  лед
уперся в берег.
   Целый день безустали работали поморы баграми и пешнями. То  с  лодьи,
то спускаясь на лед, они окалывали судно, всеми силами стараясь ослабить
нажим льдов. Упершись багром в нависший над палубой  край  льдины,  весь
красный от натуги, Федор пытался столкнуть ее вниз. Ваня  тоже  орудовал
длинным багром рядом с Веригиньгм, задерживая ползущий  на  палубу  лед.
Остальные промышленники вместе с Химковым старались при помощи каната  и
ворота избавиться от льдины, грозившей проломить борт.
   Но всем было ясно - не продержится долго лодья  в  таком  льду.  Беда
нависла над мореходами. Нужно что-то срочно предпринимать.
   Воткнув в лед пешню, кормщик крикнул, чтобы все подошли ближе. Прежде
всего надо найти для встревоженных людей ясные, твердые слова.
   - Братцы, это берег Малого Беруна1, - уверенно начал  Химков,  кивнув
на черные скалы. - Затерло нас, и жмет что ни час, то  сильнее.  Спасать
лодью надо. На большой воде2 льды на росплыв пойдут. По разводьям  судно
можно провести к берегу...  А  зимовать  ежели  придется,  так  на  этом
острове наши, мезенские, недавно были  -  изба  тут,  должно,  новая.  А
прежде всего разведать надо. Думаю я, вместе с Федором да Степаном...
   - Отец! - вырвалось у Вани.- И меня...
   Кормщик взглянул на широко раскрытые, полные мольбы глаза сына,  чуть
помедлил.
   - ..да с Ваней думаю я на  берег  перебраться.  Оглядим,  куда  судно
вести и где самим зимовать.  А  сыщем  такое  место  -  сигнал  подадим.
Старшим здесь Колобова оставлю.
   Зверобои молчали, угрюмо поглядывая на льды, отделявшие их от  земли.
В практике поморов часто встречалась необходимость послать  на  разведку
самых опытных мореходов, причем выбор артели обычно падал на кормщика. И
сейчас все  понимали  разумность  плана  Химкова,  но  каждый,  наверно,
подумал: "Не легкое дело по такому льду до берега добраться.  Живыми  бы
остались".
   - Ваня, Степан, Федор, одевайтесь, мешкать нечего.  Доставай  ламбы3,
прихватывай багры, - распоряжался  Алексей.  -  Шарапов,  ты  пищаль  да
больше    зарядов    бери.    А    ты    Федор,    -     топор,     муки
_______________________________
   1 Остров Эдж, входящий в архипелаг Шпицбергена.
   2Во время прилива.
   3Широкие короткие лыжи, приспособленные для передвижения по льду.
   немного да табаку. Сам-то не куришь - не запамятовал бы.
   Быстро оделись  промышленники.  Каждый  на  всякий  случай  обмотался
кожаным  ремнем.  Вскинув  на  плечи  котомки  с  припасами,  они  ждали
кормщика.
   Химков на несколько минут задержался в своей каюте, чтобы  поговорить
наедине с Колобовым, отдать ему необходимые распоряжения по судну.
   - ...Ну, кажись,  все  обсказал,  -  поднялся  со  стула  Алексей.  -
Вернетесь ежели без меня - всяко  ведь  бывает,  -  ребят  промыслом  не
обидь. Купцу все мало, сколь ни привези. А ребятам  лишняя  копейка  вот
как нужна... Письмецо Наталье моей передай. Скажи ей... Да  нет,  ничего
говорить не надо: в письме все указано. Ну, бывай здоров, пойду.
   Поморы обнялись, поцеловались. Химков  надел  свою  котомку,  снял  с
гвоздя маточку и по обычаю поморов-мореходов привязал ее к поясу.  Затем
он простился взглядом с каютой и вышел вместе с Колобовым на палубу.
   - Берегите, братцы, лодью, - повторил кормщик, прощаясь со всеми.
   - Да уж будь надежен, не сомневайся, Алексей, тебе пусть бог поможет,
- загудели в ответ промышленники.
   Химков и его спутники сошли на лед, надели на ноги ламбы и с  баграми
в руках двинулись вперед.
   Хорошо были видны  на  белом  льду  темные  фигуры  четырех  поморов.
Медленно и упорно двигались они к берегу, пробираясь с льдины на льдину.
Химков впереди, за ним Ваня, немного правее Шарапов и Веригйн.
   Лед, как живое существо, старался задержать смельчаков, то преграждая
путь невесть откуда взявшимися разводьями, то  внезапно  бросая  поперек
дороги торосы.
   Все оставшиеся на лодье с волнением следили за своими товарищами. Вот
оступился Степан, провалился в воду...  Химков  вернулся,  помогает  ему
выбраться на большую льдину. Спешат Ваня  и  Веригйн.  Ну,  слава  богу!
Опять идут вместе все четверо!
   Скоро они стали едва заметны, слились в одно темное пятно. А поморы с
"Ростислава" все не отрывали глаз от этого живого пятнышка,  исчезавшего
в белесой дали.
   Труден путь разведчиков, но люди  пядь  за  пядью  одолевали  длинные
версты.


   Медленно и упорно двигали к они к берегу...


   Еще усилие, еще - и вот они, наконец, в безопасности.  Выбравшись  на
берег, все четверо, как по команде,  обернулись  и  посмотрели  на  свое
судно.
   Маленькая скорлупка одиноко чернела среди обступивших ее льдов. Сизая
струйка дыма вилась рядом с мачтами, казавшимися тонкими иглами.  Далеко
было до лодьи.
   Мореходы насквозь промокли, с одежды стекала вода,  собираясь  у  ног
небольшими лужицами. Все тяжело дышали от усталости. И почти невозможным
казалось им то,  что  они  только  сейчас  совершили.  Молчание  нарушил
Алексей.
   -  Обед,  видно,  на  лодье  готовят...  И  мы  отдохнем  немного  да
перекусим. А уж сушиться после будем.
   Он с наслаждением опустился на землю, освободил натруженные плечи  от
котомки  и  вынул  завтрак,  завернутый  в  чистую  тряпицу.   Остальные
последовали примеру старшего, в то же  время  с  любопытством  оглядывая
незнакомую землю.
   В некотором расстоянии от них, справа и слева, на берегу  возвышались
приметные черные скалы, выступавшие в море небольшими мысами.  Меж  скал
берег был плоским,  отлогим.  А  дальше,  вглубь  острова,  в  двух-трех
верстах он поднимался крутой стеной, образуя довольно высокое плато.
   Кроме мхов и лишайников, не видно было почти никакой  растительности.
На первый взгляд все уныло, мертво. Только  опытный  глаз  охотника  мог
определить по еле заметным следам, что здесь водятся животные.
   Химков поднялся первым.  Привычным  движением  оправил  он  сбившийся
пояс, сдвинул поудобнее нож и вдруг  вскрикнул,  всердцах  бросив  шапку
оземь.
   Зная сдержанность кормщика, все с удивлением посмотрели на него.
   - Маточку затерял!
   Взволнованные мореходы обшарили все вокруг, но ничего не нашли.
   - Должно, во  льдах  отвязалась...  Пойдем,  -  вздохнул  Алексей,  -
видать, горю не поможешь.
   Поморы приступили к обследованию острова, пробираясь по берегу моря к
югу. Едва успев свернуть за мысок, они увидели стадо диких оленей.
   Степан схватился за пищаль.
   - Не суйся, успеешь! Сначала дело сделаем. Забыл, что ли,  товарищей?
- сурово остановил его Химков.
   Шарапов с сожалением опустил ствол, поглядывая на спокойно  пасущееся
стадо.
   Промышленники   продолжали   путь,   ко   всему    приглядываясь    и
прислушиваясь.
   Но вот Алексей заметил как будто подходящее место для стоянки  судна.
Это был приглубый берег из мелкого галечника. Степан с небольшой льдинки
проверил багром глубину.
   - Ну-к что ж, и не глубоко и не мелко, как раз в аккурат, -  спрыгнув
с льдины на берег, объявил он, - а вон и камень торчит, надежная  зацепа
для якоря будет.
   - Ну и ладно! Хорошо, удачливо сыскали, - радовался Химков.  -  Наших
бы надо подбодрить. Давай, ребятушки, костер разжигать, сигнал  подадим.
На росплавах1, коли можно, пусть лодью с места двигают. Дело трудное, за
одну воду не осилить.
   Плавника на берегу было великое множество. Мореходы без трута сложили
большой костер и вскоре высокий  столб  дыма  поднялся  над  берегом.  У
костра было тепло и уютно, но кормщик торопил товарищей.
   - Нечего дело волочить зря. Дальше пойдем. Может, и изба  на  счастье
близко.
   Однако  впереди  виднелись  лишь  темно-серые  скалы,  в   беспорядке
торчавшие по берегу. Тихо было вокруг. Только скрип торосящегося льда  в
море да шорох осыпавшегося под ногами песка и щебня нарушали безмолвие.
   Вдруг Алексей остановился. Его зоркий взгляд приметил в узкой  долине
что-то похожее на
   _________________________________
   ' В разреженном льду.
   постройку.
   - Изба! - закричал Ваня и пустился к ней со всех ног.
   Через полчаса все собрались у старой, давно заброшенной постройки.
   Избушка стояла, слегка покосившись, и как бы раздумывала: упасть  или
еще подержаться немного? Бревна  в  стенах  кое-где  разошлись,  образуя
широкие, в ладонь отверстия. Конопатка давно  вывалилась.  Когда-то  для
тепла крыша была покрыта толстым  слоем  земли.  Сейчас  тесины  местами
сгнили, и земля провалилась. Там, где крыша еще сохранилась,  разрослась
полярная зелень.
   Промышленники вошли в избу и, сняв шапки,  перекрестились.  Понемногу
глаза привыкли к полумраку, и  можно  было  рассмотреть  помещение.  Оно
делилось на две части: первая поменьше - сени, и вторая  попросторнее  -
горница, с большой печью налево от двери. Печь была сложена из нетесаных
камней, когда-то слепленных глиной. Потолок избы почернел от  копоти,  а
нижняя часть стен до уровня окон была чистая, как будто  вымытая.  В  те
времена такие избы были обычными на зимовках. Труб не ставили, и дым  из
печки выходил наружу прямо через двери или окна. В стенах горницы, почти
под  потолком,  светились  три  небольших,   грубо   вырубленных   окна.
Почерневшие доски, видимо ставни, валялись на полу. Вдоль стен виднелись
лавки - полати.
   Шарапов потрогал рукой покосившуюся дверь.
   - Много лет тут никто не жил. Древняя постройка-то.
   - А руки  на  что?  Поправим  избу,  любо-дорого  будет,  -  уверенно
пробасил Федор.
   - Гляди-ка, бревна какие крепкие, гнилых почти  нигде  не  видать,  -
откликнулся из другого угла избы Ваня.
   - На то и север, море Студеное. Тут дерево тысячу лет лежать может  и
не струхлявится, - пояснил Алексей.
   Место зимовья промышленникам не понравилось, но изба была подходящая.
А самое главное - есть сени, они сохранят тепло во время зимних морозов.
Правда, сейчас по избе гулял ветер,  засвистывая  в  щелях,  но  это  не
беспокоило поморов, сызмальства привыкших владеть топором.
   Вскоре около избы жарко запылал костер, закипел котелок, прихваченный
хозяйственным
   Федором.  Сытые,  в  просушенной  одежде,  мореходы  расположились  в
горнице на полатях. Уже начиная дремать, Химков окликнул сына:
   - Ванюха, двери прикрой покрепче. Коли ошкуй в гости пожалует,  пусть
постучится сначала... да пищаль приготовь.
   Ваня нашел валявшиеся  поблизости  от  избы  куски  дерева,  жерди  и
хитроумно укрепил дверь.
   Уставшие промышленники погрузились в глубокий сон...

   Вскоре после ухода Алексея напор льда на "Ростислав" еще усилился. То
там, то здесь дыбились новые и новые торосы,  у  кормы  лед  со  скрипом
громоздился на борт, грозя обломать руль.  Судно  тяжело  вздрагивало  и
медленно ворочалось под ударами льда и ветра.
   Спустившись в  трюм,  старый  Клим  обнаружил  воду,  выступавшую  на
стлань. Вода сочилась, пробивалась через ослабевшие пазы корпуса.
   Захлебываясь, заработала деревянная помпа,  со  стоном  выкачивая  из
трюма воду. Поморы не жалели рук, налегая на рычаг.
   Но лед все крепче стискивал лодью. Отбиваясь от наседавшего  со  всех
сторон врага, мореходы с нетерпением и надеждой поглядывали на остров.
   Вот на лодье увидали сигнал с берега. Дымный столб  чуть  левее  двух
черных скал указывал, куда вести судно.
   - Где лодья ни рыщет, а у якоря будет! - повеселел Колобов. -  Верно,
ребята, пословка-то говорит?
   Труден будет путь. Дождавшись полной  воды  прилива,  потащат  поморы
вперед лодейный якорь, закрепят его  за  крепкую  льдину,  потянут  свой
корабль по узким разводьям, медленно ворочая воротом. Пешнями и топорами
будут расчищать дорогу.
   Но не суждено лодье быть у якоря... Ночью ветер  перешел  в  шторм  и
круто изменил направление. Льдины яростно  поползли  на  борт,  ломая  и
кроша дерево.
   Обшивка корпуса стала расходиться, образовались широкие  щели.  Льды,
исковеркав и сорвав с петель руль, набивались под днище, подымая  корму.
Тщетно пытались поморы баграми остановить наступление  льда.  Нос  судна
быстро  повалился  вниз,  на  мгновение  задержавшись  коротким  бревном
бушприта за торос. Но только  на  мгновение...  Вместе  с  оторвавшимися
досками обшивки и частями креплений бушприт рухнул на лед.  С  грохотом,
ломая переборку, посыпались на нос  камни  из  "балансного  ящика",  еще
больше приподнялась корма. Выворачивая и ломая  палубу,  упала  передняя
мачта. Из разрушенной  поварни  валилось  на  лед  имущество  мореходов.
Покатились глиняные миски, разбилась на куски кирпичная печь. Повисли  в
беспорядке изорванные и спутанные снасти. Вот грот-мачта  пошатнулась  и
нагнулась вперед, расползлись по  швам  раздавленные  карбасы,  раздался
приглушенный водой треск, и внутрь корпуса хлынул студеный поток...
   Откачивать воду было уже бесполезно.
   - Ребята! - крикнул Колобов. - Лодью  не  спасти.  Выходи  на  лед!..
Забирай припасы!..
   Мореходы бросились было к трюму, но, глянув на гнувшиеся и  трещавшие
опруги, заколебались.
   - Не хоронись от смерти, смерть труса ищет! - хлестнули  по  сознанию
слова Колобова. В накинутом на плечи полушубке, без шапки, он  стоял  на
вздыбленной корме, ухватившись рукой за ванты.
   Через мгновение поморы были в трюме, хватали все, что еще не  покрыла
вода, и сбрасывали на лед.
   И вот, что можно было сделать, - сделано. Промышленники сошли на  лед
и сняли шапки перед гибнущим судном.
   Сгорбился и опустил голову Клим Зорькин.  Мозолистые,  не  ослабевшие
еще за долгую жизнь руки его сейчас беспомощно повисли.  Тяжело  было  у
него на сердце, жалко сморщилось лицо  старика,  слезинки  запутались  в
седой бороде.
   "Эх, "Ростислав"!.. Вот ведь как лодью  жалко.  Кабыть  не  ее,  тебя
самого льдом ломает!"


   ...судно тонуло. Поморы собирали разбросанное на льду снаряжение...

Исковерканное судно тонуло. Поморы собирали разбросанное на льду
снаряжение, готовились идти на берег.
   Но и здесь им не было удачи. Внезапно льды  зашевелились:  это  опять
переменился ветер.  Теперь  он  дул  вдоль  берега  к  югу,  унося  лед,
полузатопленное судно и заметавшихся людей в море.
   Побежавших было к  берегу  мореходов  остановило  черное  разводье...
Голос подкормчего потерялся в завывании ветра...
   Никто  больше  не  слыхал  о  десяти  храбрых  поморах  и  о   судне,
принадлежавшем купцу Еремею Окладникову, что из Мезени.

   Рано утром, выйдя на берег и взглянув на море, Алексей  Химков  долго
не мог понять, в чем дело. Он дернул себя  за  бороду,  думая,  что  еще
спит.
   Но нет, то была действительность. Лед, только вчера лежавший сплошным
покровом до самого горизонта, исчез. Вместе с ним исчезло и судно...
   Вместо серо-белой взъерошенной поверхности льда большие волны  ходили
по  свинцовому  морю.  у  берега  местами  белел  припай1   да   торчали
приткнувшиеся на мель стамухи 2. Море с рокотом  разбивалось  о  ледяные
глыбы, о голый скалистый берег,  уходивший  в  мутную,  тоскливую  даль.
Из-за гор  ползли  низкие  тучи.  Они  задевали  за  острые  вершины  и,
оборванные, лохматые, закрывали небо. Лишь  изредка  косые  лучи  солнца
золотили на минуту стылую черноту каменных громад.
   Резкий, порывистый ветер туманил слезою глаза. Он с  силой  бросал  в
лицо мелкие камешки и шумливо гнал их по берегу, словно опавшие  осенние
листья.
   И шквалистый ветер, и пустынное море,  и  мрачное  небо,  и  каменные
громады  представлялись  в  этот  момент  кормщику  как  что-то  единое,
враждебное. Мозг Химкова напряженно работал, ища выхода и не находя его.
"Одни... без припасов, без оружия..."
   Но вот издалека, сквозь  льды  и  туманы,  через  все  Студеное  море
глянули  на  него  лица  жены  и  детей,  оставшихся  дома...  Губы   их
шевелились,  как  будто  говоря:  "Не  оплошай,  Алеша,  отец!  Вернись,
кормилец. Погибнем мы одни. Сбереги себя".
   Прошла минута, другая. Пелена сошла с глаз, - вспомнил, где он и  что
с ним. Вспомнил Ваню, товарищей, еще спавших, ничего не зная.
   - Нет, рано сдаваться. Хоть и страшон и силен ты, Грумант, а  русский
человек сильнее. Выдюжим!
   Алексей выпрямился и сжал кулаки. Он, простой мореход,  принял  вызов
судьбы и решил бороться до конца.
   Обернувшись, он увидел показавшихся из-за  скалы  Федора,  Степана  и
Ваню.

   Глава четвертая

   ОДНИ НА ОСТРОВЕ 

   - Здорово ночевали! - весело приветствовал Химкова Степан, но тут  же
осекся, по лицу кормщика почувствовав неладное.
   Химков молча показал на море.
   - Где же льды? Где "Ростислав"? - в голос воскликнули мореходы.
   - Вынесло ветром со льдами... или,  может  быть...  погиб,  с  трудом
ответил Алексеи.
   _____________________________________
   1 Примерзший к берегу лед.
   2 Большие торосы на мели.
   - И мы погибнем! - вскрикнул каким то  не  своим,  отчаянным  голосом
Веригин.
   Замолчи, Федор! - строго оборвал его кормщик. -  Что  с  тобой?  Отец
твой не раз, помню, говаривал: "Лучше помереть  в  море,  чем  в  бабьем
подоле". Будем ждать, авось вернется лодья.
   - Да не то, Алексей, не боюсь я. Только тяжко мне,  ровно  камень  на
сердце... Не будет лодьи! Век будем ждать. Одна надежда на бога.
   - На бога надейся, да сам не плошай. Не придет  судно  -  перезимуем.
Зимовка-то нам не впервой, сделаем все, что надо, и проживем  хорошо.  А
тебе и пять зимовок нипочем. Ишь ведь, детина какой уродился!
   Веригин, что-то бормоча, хмуро глядел под ноги.
   - Ну что ты горюешь? Не пропадем. Еще зверя напромыслим и  с  деньгой
домой вернемся, - ободрял Алексей павшего духом великана.
   - Ежели дружно, и десять годов ладно проживем. Дружбу - ее и темь,  и
мороз, и пурга боится. Верно  я  говорю,  ребята?  -  поддержал  Химкова
Степан, улыбнувшись товарищам. - И  ты,  Ванюха,  испугался,  небось?  -
неожиданно спросил он мальчика. - Страшно  ведь  на  Груманте  зимовать:
медведи, морозы лютые.
   Ваня посмотрел на отца, на Шарапова, на Федора и ответил с  недетской
серьезностью:
   - Нет, Степан. С отцом да с тобой не  страшно.  Мамку  только  жалко,
одна ведь. А с Федором я бы нипочем не остался. Страшно с Федором.
   Алексей и Степан молча переглянулись, а Федор быстро поднял  глаза  и
рванулся к мальчику.
   - Ванюшка, родной!.. Други! А  разве  я...-  загудел  он  срывающимся
голосом. - Нет у меня страха... да ведь дело какое! Пашеньку-то  знаете,
Малыгиных дочку... ждет меня ... Летом на тот год  сватать  хотел...  Не
подумал я - у тебя, Алексей, жонка, детишки дома... Простите, родные...
   - Чего там, Федор, знаем ведь, каков ты  человек.  Вишь,  молчальник,
про свадьбу словом не обмолвился! Вот вернемся  домой,  мы  со  Степаном
сватами будем, ладно, што ль? - уже шутил Химков. - А теперь, братцы, за
работу. Зимовка то у нас, говорить нечего, трудная. Кабы знать, как дело
обернется, припасу  бы  поболе  взять.  Да  что  вспоминать,  теперь  не
поправишь...
   Здесь, на Груманте, даже при  хорошем  снаряжении  все  требовало  от
людей огромного труда, изворотливости, подлинного мужества и  стойкости.
А четверо мореходов оказались почти ни с чем. На затерянном среди  льдов
и туманов полярном острове  им  предстояло  все  делать  самим,  с  боем
отвоевывать у природы каждый день жизни.
   Но они не унывали.
   - Ну, ребятушки, поглядим, что мы с собой-то взяли, - сказал Химков.
   Поморы вернулись к избе и выложили перед  Алексеем  все,  что  у  них
было. Подсчитать запасы оказалось нетрудно.  Они  были  очень  невелики.
Пищаль кремневая, рожок с порохом на  двенадцать  зарядов  и  двенадцать
пуль, топор, котелок, полпуда муки ржаной, огниво и немного труту,  один
багор - остальные сломались при переправе по льду. Кроме того, у каждого
был большой промысловый нож.
   - Все же не с голыми руками, - с удовлетворением отметил Химков. -  И
с таким припасом, ежели с разумом, большие  дела  можно  делать.  Ну,  а
теперь слушайте. - И, как  всегда,  Алексей  толково  объяснил,  с  чего
начать, за что приниматься. - Первое дело - избу  исправить,  -  говорил
он, загибая палец, - Потом на зиму зверя  добыть,  дров  запасти.  Ежели
будет время - остров разведаем, на полдень  становище  должно  быть.  На
моей  памяти  мезенские  там  новую  избу  ладили.  А  здесь  нам   жить
неспособно. Зимовье-то наше русское, да без понятия  поставлено,  словно
заморскими руками.  Дверями-то  уж  всякая  изба  промысловая  на  берег
глядит, а наша - в лощину. И берег далеко  да  не  ладный,  добром  сюда
лодья не пойдет, разве, как  нас,  несчастьем  забросит.  А  и  подойдет
ежели, все равно нас с лодьи не доглядят. Да  и  нам  за  морем  следить
неспособно.
   -  А  почему  изба  в  лощине,  а  не  у  берега  построена?  спросил
внимательно слушавший отца Ваня.
   - Я и сам пока в толк не возьму, сынок
   Все согласились с планом Алексея. Но  прежде  всего  мореходы  хотели
выполнить старинный обычай:  поставить  крест  на  берегу.  Недаром  они
позаботились прежде всего о кресте. Поморские кресты  отнюдь  не  всегда
обозначали могилу. Чаще всего они служили своеобразными маяками.  Кресты
ставили на самой высокой точке мыса или берега, где они резко выделялись
среди скал и снегов и были издалека видны с проходящих судов.


   Сколотив высокий крест из плавника и укрепив  его  камнями,  мореходы
возвратились к избе...

   В старых поморских лоциях кресты различались по числу и величине; еще
не так давно они возвышались  на  многих  приметных  местах  архипелага.
Только в XIX веке эти памятники старой  русской  морской  культуры  были
безжалостно   уничтожены   появившимися    на    Груманте    норвежскими
промышленниками.
   Сколотив высокий крест из плавника и укрепив  его  камнями,  мореходы
возвратились к избе, до мелочей пересмотрели все, что нужно исправить.
   - Вот тут,  -  говорил  Федор,  искусный  плотник,  -  бревна  больше
погнили, заменить надо. А в остальных местах только перебрать. -  И  тут
же  отметил,  какие  бревна  нужно   сменить.   Для   конопатки   решили
использовать мох, которого на острове было сколько угодно.
   - Потолочные доски, Федор, тоже бы надо пригнать плотнее, -  указывал
Алексей, пробуя раздавшиеся тесины.
   - Хороший потолок тепло сохраняет, а плохой - зиму в избу загоняет, -
поддакнул Степан.
   Кроме того, решено было заменить дверные косяки, притолоки, пороги  и
сколотить новые двери попрочнее да с крепкими засовами. Ставни  к  окнам
тоже не были забыты, старые пришли в полную негодность.
   Исправить развалившуюся печь взялся Алексей. Ему не  раз  приходилось
класть такие печи и дома и на зимовках.
   - За камнем дело не станет. Камнем  весь  остров  завален,  а  вот  с
глиной как, братцы, быть? - задумался Химков. - Хорошую печь  без  глины
не сложишь. А она здесь есть, раз печь на глине стоит  и  пол  глиняный.
Ведь не возят же ее на Грумант!
   Мореходы, отбросив мрачные мысли, с жаром обсуждали неотложные дела.
   Нужно было подумать и о пропитании.
   - Ну-к что ж, кабыть и обедать пора, - посмотрел на солнышко  Степан.
- Не будешь сыт - не поработаешь. Так ведь, ребята?
   - И то правда, - согласился Федор. - Олешка бы нам сейчас спроворить.
Как бы ладно было.
   - Пока порох есть, тужить нечего. Двенадцать зарядов - это двенадцать
оленей. Как, Степан? - обратился Алексей к Шарапову.
   Степан  Шарапов  ухмыльнулся  в  усы.   Он   слыл   среди   зверобоев
"Ростислава" лучшим стрелком и недаром  числился  в  артели  носошником.
Бить без промаха из кремневого самодельного ружья - искусство  нелегкое.
Но среди поморов было много метких стрелков.
   - Ну вот что, Степан, бери четыре заряда. Оленей выбирай покрупнее  и
пожирнее. А Ваня в помощь тебе будет.
   - Поспешайте, ребятушки. За оленем далеко  ходить  нечего,  везде  их
много, - поторапливал проголодавшийся Федор.
   Действительно, впоследствии выяснилось, что на  острове  водились  не
только олени. Здесь был  богато  представлен  весь  морской  и  наземный
полярный животный мир.
   На отлогих берегах, у самого моря, находились моржовые лежбища. Ближе
к горам и по разлогам вдоль речушек,  где  рос  серый  лишайник,  ягель,
паслись  стада  дикого  оленя.  Часто  встречались  по  моховым  долинам
тундровые куропатки. В изобилии водился песец. В озерках с чистой  водой
плескалось много крупной птицы, прилетавшей на  лето  с  юга.  В  разных
местах острова иногда попадались огромные белые медведи,  подстерегавшие
добычу.
   Когда  в  избу  был  принесен  первый  убитый  Шараповым  олень,  его
осмотрели с особым интересом. Оказалось, что здешний олень поменьше, чем
на Новой Земле или на материке.  Добытый  охотником  олень  был  крупный
самец, весил он пудов пять. Цвет имел не  бурый,  а  белесый  с  темными
полосами вдоль спины - переходный от летнего к зимнему,  рога  полностью
отросли и очистились  от  мохнатой  шкурки.  Освежевав  оленя,  мореходы
удивились обилию нежного жира.
   Разделывая  тушу,  Степан  тщательно  вынимал  хребтовые   и   ножные
сухожилия: они пойдут для изготовления прочных ниток.  Одежда  и  обувь,
сшитая такими нитками, не промокает на месте  швов.  В  шкуре  оленя  не
нашли ни одного свища. Это было удивительно:  шкуры  оленей  с  материка
почти всегда испорчены личинкой мухи. Муха, или,  вернее,  овод,  кладет
свои яички на шерсть  оленя.  Личинки  -  а  их  бывает  до  двухсот,  -
развиваясь, пробуравливают кожу и живут в ней. Весной личинки  выползают
наружу и сваливаются на землю. К лету они превращаются в мух.
   - Потому шкура грумантского оленя и ценой дороже, что в ней вовсе дыр
нет, - заметил Федор.
   Особенно был хорош камос - кожа с ног оленя, употребляемая специально
для обуви и рукавиц. Камос поморы снимали возможно аккуратнее.
   Шарапов и Ваня отлично справились с  заданием.  Скоро  четыре  жирные
оленьи туши висели невдалеке от избы.
   Запасшись провизией, грумаланы с новыми  силами  взялись  за  работу.
Прежде всего нужно было снабдить Федора лесом для избы. Лес выбирали  из
плавника и сносили его ближе к жилью.
   В плавнике встречалось немало ценного. Тут были доски судовой обшивки
погибших в море кораблей, разломанный шпангоут, брусья, толстые  круглые
обломки мачт. Ваня нашел почти целый деревянный руль от большой лодьи, а
Федор набрел на остаток лодейного ворота, засыпанный песком.  К  великой
радости зимовщиков  иногда  попадались  обломки  такелажа  с  болтами  и
скобами, гвозди и другое железо. Это были особенно нужные находки, - все
железо тщательно собирали.
   Лес для избы заготовили в течение двух дней. Федор  безустали  стучал
топором, пригоняя бревна.
   Роясь  в  плавнике,  поморы  обратили  внимание  на  одно  интересное
обстоятельство. Плавник в обилии валялся не только у самой  воды,  но  и
вдалеке, почти около избы, у крутых горных склонов,  то-есть  верстах  в
двух от берега. Как ни старались промышленники понять эту  загадку,  так
до истины и не добрались.
   Однажды, собирая плавник, Степан окликнул Химкова:
   - Смотри-ка, сколь глины нанесло. - И  он  указал  на  устье  мутного
ручья с мягким илистым дном. - А ну пойдем вверх - предложил Алексей,  -
посмотрим, откуда ручей глину несет.
   К большой своей радости, они скоро обнаружили глину в  ущелье,  верст
за пять от моря. Сделав из досок носилки, за день натаскали ее,  сколько
нужно, и тотчас приступили к ремонту печи. Затем  привели  в  порядок  и
глиняный пол.
   Работы  по  подготовке  к  зиме  успешно   продвигались   вперед.   В
повседневных хлопотах незаметно уходило полярное дето.

   Лес для избы заготовили в течение двух дней.

   Химков тщательно следил за временем. С самого начала  он  поставил  в
горнице доску  и  на  ней  зарубками  обозначал  каждый  прожитый  день.
Праздники он отмечал крестами.
   Однажды в солнечный день Алексей позвал сына:
   - Ну-ка, Ванюша, давай часы мастерить. Пока солнышко по  небу  ходит,
пусть оно нам время показывает.
   На ровной открытой площадке Алексей вбил прямую тонкую жердь. Длинная
тень упала на землю.
   - Прежде всего,  Ваня,  мы  стороны  земные  узнаем.  Тогда  и  ветры
сподручнее будет примечать. Вот солнышко к полдню  движется  -  тень  от
жерди все короче будет. - С этими словами Химков снял поясной  ремень  и
привязал его к нижней части шеста. К другому концу ремня, на расстоянии,
как раз равном  длине  тени,  он  прикрепил  небольшую  палочку  и,  как
циркулем, вычертил на земле небольшую дугу. На конце тени он вбил острый
колышек.  -  Теперь,  Ванюха,  смотри  не  зевай.  Тень  сначала  совсем
окоротеет, а потом, как солнышко за полдень пойдет,  снова  вытягиваться
станет. Только она до моей черты доберется, ты в то место другой колышек
вбей. Тогда и мне скажешь.
   Кое-что о солнце мальчик уже знал: знал он, что в полдень оно  бывает
как раз на юге. Если в полдень встать к солнышку  лицом,  то  на  правой
руке будет запад, на левой - восток, а позади - север. Все это было  ему
знакомо; теперь его разбирало любопытство узнать, как отец будет  делать
часы. Едва тень коснулась черты,  Ваня  вбил  второй  колышек  и  тотчас
позвал отца.
   - Молодец! Сейчас полуденную  линию  найдем.  Алексей  разделил  дугу
между колышками пополам и провел от шеста к середине дуги длинную линию.
   - Вот эта стрелка как раз север показывает, а другой ее конец, где  я
перышки нарисовал,  на  полдень  смотрит.  Алексей  провел  новую  линию
поперек первой.
   - Смотри, черта вправо - восток указывает, а влево - запад.
   - Знаю, отец. А часы как замечать? - не выдержал Ваня.
   -  Сейчас,  -  Химков  провел  накрест  еще  две  линии.   Получилась
восьмилучевая звезда. - Вот тебе и часы, Ванюха. Между лучами как раз по
три часа времени протечет.  Примечай  тень  и  часы  отсчитывай.  Понял,
сынок?
   Ваня кивнул головой.
   - А теперь прапор' на крыше сладим.
   Алексей взял жердь, прикрепил  сверху  крестовину  и  в  самый  конец
воткнул гвоздь. На гвоздь насадил крыло от большой чайки -  бургомистра.
Все это сооружение он пристроил к крыше избы,  придав  лучам  крестовины
истинное направление на страны света.
   Ваня долго еще вертелся у солнечных  часов,  наблюдая,  как  медленно
движется за солнышком тень, делаясь все длиннее и длиннее...
   Устраиваясь  пока  в  старой  избе,  Алексей  не  оставлял  намерения
перенести зимовье на южный берег и разведать остров поподробнее. Попутно
он хотел выяснить, где находятся лучшие места для промысла  моржей,  где
расположены удобные становища, на случай, если в будущем придется  снова
вести лодью на Малый Берун.
   В том, что они попали на Малый Берун, и именно на его западный берег,
Химков не сомневался. В ясные дни он отчетливо видел на западе  снежные,
остроконечные вершины соседнего Большого Беруна.
   Химков знал, что между этими островами тянулся пролив, достигавший  в
южной части ста верст ширины. "Ростислав" погиб именно в  этом  проливе,
почти всегда заполненном дрейфующими льдами.
   Грумаланы  долго  не  теряли  надежды   на   возвращение   судна.   О
"Ростиславе" больше не говорили, но ежедневно всматривались в море.
   Там ничего не было видно.

   Глава пятая

   СТРАШНАЯ НАХОДКА

   Прошло несколько дней с  тех  пор,  как  в  избе  заменили  последнее
негодное бревно, старательно проконопатили стены, плотно, доска к доске,
уложили крышу и потолок. Давно просохла заново сложенная каменная печь.
   Завершение первоочередных предзимних работ позволяло Химкову привести
в исполнение его замысел обследовать весь  остров.  Но  стала  хмуриться
погода. Однажды ночью крупными липкими хлопьями  пошел  мокрый  снег,  с
моря навалил густой туман.
   Непогожее время не пропало для Алексея даром. Ему удалось  смастерить
новый интересный прибор.
   Готовясь к исследованию острова, он долго ломал голову, как  обойтись
без компаса и в то  же  время  точно  определить  направление  береговой
линии.
   - Что замолк, Алексей, о чем  думу  думаешь?  -  участливо  спрашивал
Федор.
   - Хотел чертеж наших берегов сделать, да матки  нет...  И  примыслить
ничего не могу.
   Веригин стал что-то вспоминать.
   А матка-ветромет разве к делу негодна? Отец-то мой без ветромета и  в
море не ходил. Штука простая, смастерить недолго.
   Алексей просиял и обнял товарища.
   ___________________________________
   'Флюгер.


   - Спасибо, надоумил. Теперь я с чертежом за милую  душу  управлюсь...
Ванюха!- крикнул он сыну. - Найди-ко мне тесину поровнее, да  мигом,  не
копайся.
   Когда  подходящая  доска  была  разыскана,  Химков,  не   откладывая,
приступил к делу.
   - Округ-то кабыть в аршин надобен, а, Федор? Такой  ведь  ветромет  у
отца был? - показал он размер руками.
   - Такой, такой, хорошо помню, - загудел Веригин.
   - А я вполовину меньше сделаю, - способнее будет  в  пути.  Ветра  да
межники размечу - и довольно.
   Химков разрезал пополам дюймовую доску,  сбил  половинки  гвоздями  и
аккуратно процарапал окружность в пол-аршина диаметром, работая  топором
и ножом, он вырезал ровный круг и разбил его  перпендикулярными  линиями
на шестнадцать секторов.
   - Теперь, Федор, помоги: дыры по краю выжги и одну дыру в середине не
забудь. А я палочки тем временем выточу.
   - Ладно, давай, - с охотой отозвался Веригин, взял круг и, присмотрев
на полке гвоздь по размеру, сунул его в огонь.
   К концу дня были готовы и палочки.  Восемь  величиной  в  папиросу  и
восемь поменьше  лежали  стопочкой  на  столе;  палочку  подлинней  -  с
пол-аршина - Алексей держал в руке. Скоро Ваня увидел готовый  прибор  -
копию первого русского компаса-ветромета, известного с глубокой старины.
   - Вот, Ванюха, эти палочки поболе, ветрами называют, -  они  главные.
Ежели, примером, эту за север возьмем, тогда другие как назовешь? Ну-ка,
сказывай.
   Ваня, указывая по порядку пальцем на большие палочки, отвечал:
   -   Полуночник,   веток,   обедник,   полуденик,   шелоник,    запад,
побережник...
   - Правильно, молодец! А вот эти палочки поменьше  -  межники,  потому
что между ветрами они стоят. Эти назови.
   - Меж-севера полуночник, меж-встока полуночник,  меж-встока  обедник,
меж-лета обедник, меж-запада  шелоник,  межзапада  побережник,  -  бойко
отсчитывал мальчик.
   - Ай да Ваня! Да ты в  кормщики  гож,  хоть  сейчас  лодью  давай,  -
рассмеялся Степан, ласково теребя его за чуб.
   - Большие матки в тридцать две палочки делают, продолжал  Алексей.  -
Шестнадцать малых палок стриками зовут, а по  заморскому  -  румбами.  У
каждого стрика тоже свое названье есть... Ну,  спасибо,  ребята,  теперь
чертеж у нас справный будет.
   - Как же, Алексей, матка эта действует без стрелки-то -  дерево  ведь
одно...- нерешительно произнес Степан. Алексей улыбнулся.
   - А это что? - указал  он  на  торчавшую  посредине  прибора  высокую
палочку. - Это и есть стрелка. В полдень солнышко по ней, как  на  наших
часах, тень бросит и аккурат все ветры укажет.
   - Понял, понял, - закивал головой Степан. - Ну-к что ж, по солнышку я
и так дорогу сыскать умею... А вот  ежели  нету  солнышка,  как  сейчас,
примером, тогда как'7
   - А кресты на что? - вмешался Федор -  Кресты  ведь,  по  закону,  на
восток ставлены - крылья север тебе укажут.  Вот  и  ставь  ветромет  по
кресту: с моря далече разобрать можно, куда крест глядит.
   Ну, а ежели и крестов нету? - не унимался Степан
   - Того быть не может, чтобы русский человек на своей земле креста  не
поставил,- пробасил Федор.  -  Все  мысы,  губы  да  становища  крестами
помечены. А других людей, кроме русских по всему Студеному морю нет.
   - Твоя правда, Федор, - подтвердил Химков. - В море ежели -  ветромет
по солнцу да по звездам дорогу  укажет.  А  по  берегу  идешь  -  кресты
замечай, тоже верно. Хороша вещица: и время и путь по ней узнать  можно.
Одно плохо: по морю идучи, другой раз  ни  солнца,  ни  звезд  вовсе  не
увидишь... А давно штуку эту наши мореходы выдумали, магнитной стрелки и
в помине не было...
   Действительно, ветромету русские мореходы были обязаны той  точности,
которая искони соблюдалась ими в лоциях и  морских  картах  -  чертежах.
Поморский прообраз компаса широко употреблялся на  севере  до  появления
магнитного, но, несомненно, он применялся и в более  позднее  время  при
плавании вблизи берегов, а особенно в районах, изобиловавших островами и
подводными камнями.
   Соорудив ветромет, Химков восполнил потерю маточки и мог приняться за
карту берега. Чем заменить бумагу - он догадался давно: гладкой доской.
   Дождавшись, когда солнце вновь оживило помрачневшие скалы  и  низины.
Алексей и Степан Шарапов стали собираться в дальний поход на юг.  Федор,
большой домосед, сам просил оставить его дома. Ване, хоть  он  и  умолял
взять его с собой, тоже пришлось остаться: отец был непреклонен.
   - Побудешь с Федором, - отрезал он.
   С завистью смотрел Ваня  на  веселые  дорожные  хлопоты  Степана,  но
делать  было  нечего.  А  Степан,  напевая  песенку  грумаланов,  лукаво
посматривал на загрустившего мальчика:

   Друг на друга мы взглянули,
   Тяжелехонько вздохнули:
   "Ну, ребята, не тужить!
   Надо зиму здесь прожить.
   Поживем, попромышляем,
   Зверей разных постреляем,
   Скоро темная зима
   Проминуется сама;
   Там наступит весна красна.
   Нам тужить теперь напрасно"

   -  Не  горюй,  Ванюха,-  утешал  Федор,  -  придет  еще  твое  время,
находишься.
   Прощаясь. Химков наказывал:
   Ну, Федор, смотри, за хозяина остаешься. О чем говорили, не  забывай.
А ты, Ваня, траву-салату поищи. Ее здесь по берегу немало растет.  Сколь
можешь больше собирай. Зимой на оленьем мясе щи варить будем: и  вкусно,
и против  цынги  хорошо  помогает.  С  Федором  траву  эту  нарубите  да
заквасьте, как капусту, Федор тебе и корыто смастерит. Где салаты  много
растет, те места замечай. Ежели заболеет кто, будем из-под  снега  траву
весной  доставать.  Норы  песцовые  примечайте.  Вернемся   -   кулемки?
поставим.
   Прихватив с собой багры, пищаль, заряды и по  доброму  куску  вяленой
оленины, поморы ясным сентябрьским утром двинулись в путь.
   Дорога шла по берегу моря. Версту за верстой Алексей
   замечал контур береговой линии  Концом  ножа  он  вырезал  на  гладко
оструганной доске все значительные  мысы,  выдающиеся  в  море,  заливы,
бухты, прибрежные камни, опасные  для  судов,  и  все  приметные  места.
Отойдя немного к югу от  двух  черных  скал,  мореходы  увидели  большой
залив, тянувшийся на десять - двенадцать верст. Совсем  рядом  уходил  в
море низкий песчаный мыс.

   ______________________________
   ? Ловушки.


   Ножом на гладкой доске Алексей вырезал карту острова.

   Вдруг Алексей подтолкнул Степана локтем
   - Гляди, медведи! Целое семейство.
   Важно переваливаясь и не обращая внимания на  людей,  по  берегу  шла
рослая медведица с двумя мохнатыми медвежатами.
   Химков назвал песчаную косу Мысом Трех Медведей. Залив между  скалами
решили назвать заливом Спасения, а большую бухту - бухтой  Ростислава  и
отметили их на походной карте.
   Дальше на протяжении всего пути берег уходил прямо на  юг,  почти  не
изменяя характера.
   Ширина низкой прибрежной полосы, покрытой то галечником,  то  крупным
песком, была различной. Местами отвесные скалы подходили почти к  самому
морю, местами отступали вглубь  острова,  образуя  небольшие  долины  по
берегам мелких речушек, шумливо сбегавших с горных склонов.
   Все низкие береговые участки представляли отличные ягельные пастбища.
Оленьи стада то и дело встречались на пути, особенно у водопоев. Смешные
маленькие оленята резвясь возле маток, неуклюже прыгали, взбрасывая свои
длинные ноги.
   - Тьма здесь оленей! - то и  дело  восторгался  Шарапов.  В  море  на
льдинах отдыхали, греясь на солнце, морские звери.
   На низких берегах не раз встречались залежки моржей.
   - Вот где зверя промышлять надо, Степан! - радовался и Химков -  Если
выберемся целы, только сюда артель поведу.
   - Путь-то не легкий. Зверь тоже умен, собрался, где бьют его мало.
   Путь тяжелый, это верно. Все льды и льды...  -  вздохнув,  согласился
Химков - Когда то еще мы судна дождемся...
   - Ну-к что ж, не впервой русским на Груманте.
   К концу третьего дня берег резко повернул  сначала  к  юго-западу,  а
затем к  востоку,  образовав  тупой  широкий  мыс,  которым  оканчивался
западный берег. Этот берег Химков назвал Моржовым.
   Идти стало труднее. Прибрежные скалы неприступными обрывами подходили
прямо к морю. Появились во множестве  морские  птицы.  Они  лепились  на
утесах, куда не могли забраться песцы и медведи.
   Химков решил все  же  пройти  к  южному  берегу.  Подъем  на  высокий
скалистый мыс  оказался  сложным.  Пробираться  пришлось  вдоль  горного
потока, русло которого местами суживалось  до  тесного  ущелья.  Кружной
путь приходилось искать, когда дорогу преграждал водопад, сверившийся  с
уступа на уступ: неширокая горная речка с  размаху  бросалась  вниз,  на
вечно мокрые спины камней, и,  пенясь  в  водовороте,  неистово  шумела.
Иногда к реву воды примешивался глухой стук: поток толкал по каменистому
дну крупные валуны, увлекал их к морю.
   Несмотря на трудности, Алексей не забывал свою карту. Он заполнял  ее
по масштабу десять верст в дюйме. Масштаб был намечен  прямо  на  доске.
Большие расстояния брал на глаз, а где можно измерял шагами или  багром,
еще в плавании разбитым на сажени и футы.
   Ночь путники провели у костра в небольшой пещере  почти  на  середине
подъема.
   Разведя огонь, отправились собирать мох и  скоро  вернулись  с  двумя
большими охапками. Когда костер прогорел, Степан  багром  сгреб  угли  в
сторону. - Ну-к что ж, - позевывая, сказал он, - нынче тепло будет,  как
дома на печке.
   Химков покрыл горячий камень  мягким  слоем  мха,  и  усталые  поморы
заснули, лишь  поворачиваясь  на  другой  бок,  когда  начинало  слишком
припекать.
   Утром их разбудил  сильный  пронизывающий  ветер.  Небо  было  ясное,
холодное, солнце низко стояло над горизонтом.
   Пещера  находилась  у  каменистой   площадки   на   отвесной   скале,
опускавшейся прямо в море. У самого края  площадки  громоздились  острые
камни. Некоторые из них еле держались. Степан чуть прикоснулся ногой,  и
огромный камень угрожающе заколебался над обрывом.
   - Оберегайся! - крикнул Алексей. -  До  беды  недолго.  Стоит  одному
камню упасть, за ним тысячи пойдут. Попадешь в камнепад, живым не быть.
   Поморы осторожно легли у края скалы, сняв шапки, чтобы не уронить. Их
глазам открылся один из красивейших видов  острова.  Внизу  расстилалось
темное море, покрытое белой пеной  плавающей  птицы;  отвесный  мыс  был
облеплен кайрами и чайками, сплошь закрывшими черные камни.  Сидящие  на
узком карнизе, совсем близко от  охотников,  кайры  без  всякого  страха
смотрели на две всклокоченные головы над скалой.
   - Велики птичьи базары на острове. Жаль, прошло время яйца  собирать.
А неплохо бы яичницу сейчас...
   - Успеем еще за зимовку попробовать. Ну, пошли дальше, насмотрелись.
   Дорога вела все выше и выше, но после хорошего отдыха она  покачалась
много легче. К полудню путешественники добрались до перевала.
   Химков укрепил на куче камней  свой  прибор  и,  дождавшись  полудня,
когда тень от длинной шпильки ветромета показала север, осмотрелся.
   К западу горели снеговые вершины Большого Беруна. На юге  расстилался
огромный залив с бесчисленными черными островками, сверкающими  голубыми
айсбергами и множеством плавающего льда. В прибрежных низинах  осколками
стекла  поблескивали  озерки.  В  глубине  острова  виднелась   высокая,
довольно ровная поверхность, покрытая ледниками и голыми скалами. Морозы
избороздили остров трещинами и ущельями; ледники  рассыпали  там  и  сям
груды каменных обломков. Высоких гор на Малом Беруне не было.
   Химков быстро наносил на карту все, что видел,  пока  его  не  отвлек
возглас Степана.
   - Ну-ка, поди сюда, глянь, - манил  его  рукой  товарищ,  показавшись
из-за большого камня.
   Они нашли тесаный, в несколько саженей, крест, поваленный на землю.
   - Заметка на кресте-то, Алексей,  топором  кто-то  высек,  -  Шарапов
ткнул пальцем в широкую нижнюю перекладину.
   "22 апреля 1732 года",- прочитал  Химков  и  некоторое  время  что-то
молча соображал.
   - Ну да.. Как раз тем годом и зимовали наши  мезенские-то.  Теперь  и
избу найдем. Где-то близко должна быть.
   И тут же, вглядевшись в отлогий берег маленького заливчика к  востоку
от мыса, он взволнованно воскликнул:
   - Гляди, зимовье, Степан! Видишь, чернеет? Вот радость-то!  Недалече,
рукой подать, там и заночуем. Сперва только крест поставим на место.
   Крест был тяжелый, грубо, но крепко  сколоченный  из  толстых  бревен
плавника. С ним пришлось долго повозиться.
   Сверившись с ветрометом, Алексей и Степан установили  этот  поморский
маяк ребрами точно на север - юг.
   Спустившись на берег, они обогнули небольшой мысок и оказались  возле
заброшенного зимовья. На фоне вечернего неба темнело несколько небольших
крестов.  Проходя  мимо  покосившихся,  старых  надгробных   памятников,
мореходы сняли шапки.
   Тут  же  стояла  плавниковая  изба,  с   мрачно   темневшим   дверным
отверстием. Невдалеке виднелся сруб другой,  заметно  разрушенной  избы.
Алексей высек огонь и зажег сухую щепу, подняв ее к дверному  брусу  над
входом.
   Медленно разбирая славянскую вязь, он прочел. "Сия изба староверска",
- и как-то нерешительно вошел в сени. За ним Шарапов. Из сеней в горницу
двери были плотно закрыты. Удары по двери глухо отдались в темной избе.
   - Ну-ка, ломай двери, - сказал Алексей.
   Долго возились поморы, стараясь отбить толстые доски.  Видимо,  дверь
была приперта чем-то изнутри. Стали осматривать окна. И окна были плотно
закрыты. Когда удалось выбить  одну  ставню,  из  избы  пахнуло  затхлым
холодным воздухом.
   Химков первым влез в окно, осторожно нащупывая ногой  полати.  Степан
передал ему горящий пук лучины и тем же путем забрался в избу.
   - Кто-то лежит на лавке, - прошептал Шарапов. Они подошли ближе.  При
свете лучины на  них  глянуло  черное  лицо  мертвеца.  Друзья  невольно
отпрянули и перекрестились.
   Кто был этот человек, умерший в  одиночестве  на  безлюдном  острове,
далеко от родной земли?
   - От зверей, видно, спасался,  высказал  догадку  Шарапов,  глядя  на
дверь, заваленную камнем.
   Мореходы  решили  похоронить  покойника,  но  копать  яму  в  мерзлой
каменистой почве было нечем, и они оставили его  пока  в  избе,  прикрыв
окно.  -  Последним  умер.  Остальных  схоронить  успел,  вишь,  крестов
сколько, - все еще шепотом говорил Степан, выйдя на волю и  озираясь  по
сторонам.
   Молча  стояли  поморы,  стиснув  в  руках  шапки.  Наконец   Алексей,
пересилив себя, очнулся.
   - Долго здесь тело человеческое не гниет, - думая  о  чем-то  другом,
сказал он. - Ведь сколько лет прошло...
   Уходя из избы, они взяли закопченный медный  котелок,  нож  и  топор.
Пищаль без зарядов и пороха была бесполезна, ее оставили  на  месте.  На
рукоятке ножа из пожелтевшей  моржовой  кости  было  вырезано  неровными
буквами имя владельца: "Иван Медведев".
   Подумав, Алексей вспомнил:
   - Слыхал, был такой. Крепкий старик, хороший  промышленник.  Не  одну
зимовку пережил, да здесь, вишь, и смерть свою нашел... Но избу  эту  не
Медведев ставил, помнится, будто другой кормщик был...
   Залив, у которого было расположено зимовье, Химков назвал  Крестовым,
так же как и высокий мыс, на  котором  они  устанавливали  крест.  Берег
напротив, покрытый ледниками, назвали Ледяным, а его западный  скалистый
мыс - Летним.
   Переночевали в сенях и утром двинулись в обратный путь, твердо  решив
перебраться сюда.
   - Приметил, Степан? Здешняя изба дверью прямо  на  берег  выходит.  И
становище на полдень... Все как надо.
   Перевалив Крестовый мыс, мореходы снова спускались к морю. Все громче
и громче становился шум прибоя. Начинался шторм.
   Пока они смотрели на широкую, ровную  поверхность  моря  с  горы,  им
трудно было представить, что едва  различимые  складки  и  тонкие  белые
барашки вблизи превратятся в грозные валы, с ревом  опрокидывающиеся  на
берег.
   - Смотри, Степан, кипит море у мыса, будто раскалили камень да в воду
поставили!
   - Ну-к что ж... правда, - невозмутимо ответил Шарапов.
   Перебравшись по  камням  на  самую  оконечность  мыса,  на  островок,
выступивший в море, они залюбовались величественной картиной.
   Море бросало на каменную громаду мыса горы воды. Вгрызаясь  в  берег,
волны яростно били его камнями; шумно откатываясь, они уносили  с  собой
новые обломки, отвоеванные у скал.
   Море заглушало все остальные звуки, и чтобы сказать  что-то  Алексею,
Шарапов тронул его за плечо.
   - Чего ты?
   - Ходуном под ногами наш остров ходит!
   - Новый удар потряс островок и покрыл его тучей соленых брызг. Степан
и не заметил, как ноги сами отнесли его подальше от  грозно  набухавшего
вала, готового вот-вот обрушиться на берег.
   - Пойдем, Алексей, на матеру! -  в  самое  ухо  ему  крикнул  Степан,
поеживаясь не то от воды, попавшей за ворот, не то от ощущения  смутного
страха перед слепой силой стихии.
   Мореходы стали осторожно перебираться на берег.
   Дальнейший путь к своей избе они проделали без особых приключений и к
концу пятого дня благополучно вернулись домой.
   Встреча была радостная, у яркого,  веселого  огонька,  после  сытного
ужина, путешественники с наслаждением закурили свои  трубочки.  Сберегая
остаток табака, они разрешали себе  это  удовольствие  только  в  особых
случаях.
   После путешествия Химков отдыхал всего один день.  За  этот  день  он
успел привести в порядок свои  путевые  чертежи  и  раскаленным  гвоздем
подчернил линии, вырезанные  на  доске.  Получилась  довольно  подробная
карта юго-западного побережья острова.

   Глава шестая

   ПОСЛЕДНИЙ ВЫСТРЕЛ

   Сентябрь - лучшее время охоты на оленя. Нагуляв на  летних  пастбищах
жир, животные покрылись  пушистым  зимним  мехом.  Нужно  было  серьезно
подумать о заготовке мяса.  Шкуры  должны  были  пойти  на  изготовление
постелей и обуви, для утепления избы.  Долгая  полярная  ночь  требовала
немалого запаса жира для освещения жилья.
   Промышленники решили истратить все оставшиеся  заряды,  чтобы  добыть
оленей.
   Излюбленные животными места водопоя  были  уже  известны  зимовщикам.
Ответственное поручение взял на себя Степан Шарапов.
   Однажды в засаде, в ожидании зверя, Степан рассказывал увязавшемуся с
ним Ване о повадках зверя.
   - Олень страсть как сторожек, слышит и видит далеко.  И  нюх  у  него
острый, и хитер он. Во время пастьбы морду всегда против ветра держит. И
в пургу собьются в кучу, а головы против ветра обернут.
   Рассказывая, охотник то  и  дело  выглядывал  из-за  камня,  где  они
прятались. Неожиданно он умолк, всмотрелся и подтолкнул Ваню:
   - Гляди, стадо!
   - Не вижу...
   - А вон там, чернеется. - Да это кустики какие-то.
   Шарапов засмеялся:
   - Не кустики, а рога, олени в западинке, сейчас увидишь.
   Действительно, на ягелевой тундре вскоре показалось  небольшое  стадо
оленей, голов на тридцать. Они шли к ручью.
   Шарапов,  в  накинутой  на  плечи  оленьей   шкуре,   стал   медленно
подкрадываться к стаду, стараясь держаться против  ветра.  Приблизившись
шагов на пятьдесят, он метким выстрелом в голову наповал убил животное.
   К его удивлению, стадо и после выстрела продолжало спокойно пастись.
   - Непуганый, видно, зверь здесь, не понимает погибели своей.
   Шарапов сбросил маскировочную шкуру и, не  остерегаясь,  поднялся  во
весь рост. Олени заметили его, остановились, но не уходили.
   Снова выстрел - упал еще олень. Только тогда стадо круто  повернулось
и ринулось прочь.
   Едва дотащили охотники добычу к жилью.
   Оленину  нарезали  кусками  и  по  поморскому  обычаю  на  вешалах  -
деревянных шестах - провялили на солнце и ветре. Часть мяса закоптили, а
шкуры, очистив от жира,  развесили  просушить.  На  ночь  мясо  и  шкуры
убирали в сени, хороня от песцов и медведей.
   Шарапов   продолжал   охоту,   пока   оставались   заряды.   Однажды,
возвратившись из тундры, он сказал:
   - Принимай, ребята, - памятный, восьмой. Последним выстрелом  уложил.
Теперь пищаль хоть в море кидай, все  равно  стрелять  нечем,  -  горько
пошутил Степан, сбрасывая с плеч оленью тушу.
   Из двенадцати зарядов не осталось ни одного.
   Все эти дни Химков усиленно искал выхода, думая, чем заменить  ружье,
как охотиться, как добывать пропитание, когда кончится запас оленины.
   И он решил смастерить лук.
   Еще не так давно это оружие употреблялось на Руси наряду с кремневыми
пищалями. И неудивительно: трудно было грубому  кремневому  ружью  стать
рядом с достигшим совершенства луком.
   Двенадцать стрел  в  минуту  мог  выпустить  хороший  лучник.  Стрелы
пробивали  железные  кольчуги  и  латы  на  далеком  расстоянии.   Воин,
сделавший на сто саженей  хотя  бы  один  промах  из  двенадцати  стрел,
считался плохим стрелком. Позже,  в  конце  XVIII  века,  было  устроено
состязание между лучниками и стрелками из ружей. Тем и  другим  дали  по
двадцать выстрелов в одну и ту же мишень на расстоянии трехсот футов.  В
результате в мишени нашли шестнадцать стрел и только двенадцать  пробоин
от пуль. Лук долго занимал почетное место у всех народов на охоте  и  на
войне.
   - В старину, -  вспоминал  Алексей,  -  у  поморов  лук  был  главным
оружием, а у некоторых жителей тундры он в ходу и по сей день. На  конце
стрелы железо должно быть. Остренной костью тоже  стрелы  снаряжают,  да
хуже это, с железом никак не сравнить.
   Знал Химков, как сделать лук, но где добыть нужное дерево и тетиву?!
   - Для лука, чтоб бил крепко да далеко, лиственницу надо, -  советовал
Шарапов. - А еще лучше корень лиственницы толщиною в вершок, а длиной  в
сажень. Таким луком на сто шагов оленя убить можно. А тут  олень  совсем
близко подпускает. Лиственницу в плавнике поищем.
   - А тетиву для лука из сухожилий медвежьих  делают  -  сам  видел,  -
вспомнил Алексей.
   Против медведей, по совету Федора, решили применить обычную у поморов
рогатину.
   Охотничий припас стал самым  важным  делом.  День  и  ночь  зимовщики
мастерили оружие, призвав всю свою изобретательность и сметку.
   Для отковки рогатины и наконечников понадобилась целая  кузница.  Под
наковальню приспособили гранитную глыбу, торчавшую около избы.  Из  двух
отростков оленьих  рогов,  связанных  наискось  сухожилиями,  смастерили
клещи. Молот сделали из большого железного крюка, найденного на  берегу,
среди остатков разбитого  судна.  Из  оленьей  шкуры  Шарапов  изготовил
кузнечный мех, а Федор припас хорошие древесные угли.
   Когда кузня была готова, охотники выковали  из  железных  стержней  и
гвоздей покрупнее копья для рогатин  и  четыре  наконечника  для  стрел.
Наконечники Алексей закалил и отточил на камне.
   Федор выбрал для рогатины  деревянный,  в  руку  толщиной,  держак  и
прочно прикрепил к  нему  оленьими  сухожилиями  копье.  Силач-помор  не
только оленей валил без промаха, но был и знатным медвежатником.
   Стрелы для лука изготовил Шарапов. Железные  копьевидные  наконечники
он насадил на легкие сухие еловые лучины длиною в два фута. Другой конец
стрелы он оперил четырьмя половинками крупных чаячьих перьев.
   Ваня тем временем часами копошился в  плавнике,  пока,  наконец,  ему
посчастливилось найти ствол лиственницы с  ветвистыми  корнями,  недавно
выброшенный морем. Один из корней как нельзя лучше подходил  для  древка
лука.
   Теперь оставалось сделать тетиву. Опасна охота на медведя  с  простой
рогатиной, но зимовщики не могли считаться с этим и решили добыть  зверя
как можно скорее.
   Готовясь к охоте, Федор повесил над дверью избы кусок оленьего  мяса.
Затем он разжег костер и бросил в него несколько кусков жира.
   -  На  двадцать  верст  учует  добычу  ошкуй,  -  объяснил  Федор  не
отступавшему от него ни на шаг Ване. - Теперь будем ждать гостя.
   Федор и Алексей распахнули дверь, а сами притаились в сенях, у Федора
в руках была рогатина, у Алексея - топор.
   Медведь пришел к избе перед восходом солнца. Вытянув морду, он издали
жадно втягивал вздрагивающими ноздрями дразнящие запахи  горелого  жира.
Осмелев, стал осторожно кружить возле  избы,  постепенно  приближаясь  к
приманке. Вот он нерешительно остановился у двери,

   Медведь пришел к избе перед восходом солнца.

   поднял морду. Охотники слышали тяжелое дыхание зверя,  видели  черный
кончик его подвижного носа. Постояв немного, медведь поднялся на  задние
лапы, чтобы достать мясо.
   Этого только и ждали охотники.
   Федор выскочил из засады и бросился чуть  не  под  брюхо  ошкую.  Тот
злобно зарычал на неожиданного противника. Федор с размаху всадил  зверю
рогатину между ребрами, целясь в самое сердце, упер  держак  в  землю  и
пригнулся. Ошкуй взревел, взмахнул лапами, пытаясь  зацепить  врага,  но
Федор уже отскочил в сторону.
   Все произошло почти молниеносно. Алексей едва успел выбежать вслед за
Федором, как поединок был уже окончен.
   Ошкуй оказался огромной  медведицей,  в  сажень  длиной  и  пудов  на
двадцать пять  весом.  Когти  на  мускулистых  лапах  достигали  четырех
дюймов.
   Осматривая распластавшуюся тушу,  огромные  лапы  и  страшные  клыки,
зимовщики поздравляли Федора.
   - Глядите! - вдруг закричал Ваня.
   Все обернулись.
   Из-за камней, неуклюже  переваливаясь,  бежал  маленький  медвежонок.
Жалобно скуля, он мохнатым белым шариком подкатился к неподвижному  телу
матери.
   Ваня стремглав  сбегал  в  избу  за  ремнем  и  в  два  счета  опутал
медвежонка. Очутившись в плену, зверек шипел, вытягивал трубочкой губы и
норовил укусить мальчика. Но тот был в восторге от поимки медвежонка.
   - Отец, я оставлю его себе, - твердил он.
   - Ладно уж, может, веселей с ним будет. Только,  Ваня,  ты  и  заботу
возьми на себя. Следи, чтобы не баловался зверь.
   Так на зимовье появился новый житель - мишка.
   Федор еще раз осмотрел медведицу.
   - У нас на матерой земле ошкуи-то и больше бывают,  -  сказал  он  и,
взяв нож, начал свежевать тушу.
   Быстро сняли шкуру, сало уложили  в  деревянное  корыто,  часть  мяса
развесили коптить, а  остальное  решили  провялить.  Особенно  тщательно
мореходы отделяли сухожилия для тетивы, ради которой и была затеяна  эта
опасная охота.
   Через несколько дней  лук  был  готов.  Его  испытали  на  дальность,
меткость  и  силу  удара.  Оказалось,  что  на  семьдесят  шагов  стрела
пробивает смолистую сосновую доску толщиною в дюйм. Ежедневно упражняясь
с луком, поморы все увеличивали расстояние до мишени.  Искусный  стрелок
из пищали, Степан и тут оказался ловчее всех. Он учил Ваню.
   - Ты становись вот так, левым боком  к  цели,  -  показывал  мальчику
Степан. - Крепче конец стрелы пальцами захватывай  да  натягивай  тетиву
сильнее, чтоб острожок стрелы к спинке самой подошел. Большой палец  ухо
заденет - тогда и стрелять  можно.  Примечать  надо,  Ваня,  как  сильно
тетиву тянешь: разницы каждый раз быть  не  должно,  а  то  стрелы  мимо
полетят.
   Ваня с трудом натягивал тугой лук.
   - Что, тяжеленько? - смеялся Степан. - Тут,  брат,  по  боле  полпуда
пальцами держать надо. Да ничего, привыкнешь. Все  стрелы  были  сделаны
одинаковыми по весу, чуть-чуть утяжеленные в передней части.
   - Тут точность нужна. Не будет меткости, если разные стрелы будут.
   То место тетивы, где накладывают стрелу, Степан аккуратно обмотал для
прочности тонкой жилой. После каждой стрельбы он снимал тетиву, ослабляя
натяжение древка.
   - Если тетиву оставить - долго не прослужит лук. Силы в нем не будет,
стрела у самых ног упадет. Еще замечай, Ваня: выгиб у лука,  вот  здесь,
смотри, спинкой прозывается; нежное это место.  Не  дай  бог  ножом  или
другим чем дерево тут повредить. Тогда конец  луку  придет.  А  здесь  -
брюшко. Ежели лук сам будешь ладить, смотри, чтобы  у  древка  концы  от
середины одинаково гнулись. А ежели  одинакости  нет,  тогда  на  брюшке
подскоблить для ровности нужно.
   - Спасибо, Степан, за науку, спасибо, - повторял благодарный мальчик.
   Наступил день, когда на охоту за оленями с новым оружием  вышли  все,
кроме Федора, опять оставшегося хозяевать.
   Охоту, как всегда, возглавлял Степан. Он легко  подошел  к  стаду  на
пятьдесят-шестьдесят шагов, и из четырех выпущенных им стрел только одна
не достигла цели.
   - Ну-к что ж, хорошо бьет! Стреляешь - зверь не пугается, а  кабы  из
пищали  грохать,  так  олени  через  полгода  и  за  версту  бы  нас  не
подпустили.
   Подойдя к убитым животным, охотники вынули стрелы.
   - Наконечники надо поуже да длиннее, и  заострять  лучше,  оттачивать
перед каждым выстрелом, - заключил Шарапов, изучая первые трофеи.
   На следующий день охота возобновилась. Теперь  зимовщиков  беспокоило
только одно: сохранить стрелы. Для этого каждый выстрел должен был  быть
смертельным, иначе раненый олень убегал  и  стрела  пропадала.  Охотники
продолжали без устали тренироваться.
   Как бы там ни было, с рогатиной против  медведя  и  луком  на  оленей
голодная смерть уже была не страшна.
   Сентябрь кончался. Оставшееся светлое  время  следовало  использовать
для охоты на морского зверя.
   - Носок железный для кутила? нужно  бы  сделать,  Алексей,  -  сказал
Шарапов. - А ну, лодья зайдет к нам, что же мы с  пустыми  руками  домой
вернемся? Без кутила как обойтись?
   - Верно, а добыть надо прежде всего зайца. Хоть одного бы: ремни  нам
надобны, а для этого лучше заячьей кожи нет - больно крепка.
   Зайцами поморы называют наиболее крупный вид тюленей,  длина  которых
достигает восьми футов, а вес  -  пятнадцати-восемнадцати  пудов.  Кожа,
незаменимая при выделке промысловых ремней и  подошв  для  обуви,  самое
ценное, что дает это животное. На  всех  старинных  лодьях  такие  ремни
заменяли веревки и канаты. Крепкие поморские  ремни  издревле  завоевали
славу на Руси.
   Кутило соорудить было не хитро. Острый железный наконечник - носок  -
свободно насаживался на длинный, в  сажень,  деревянный  шест.  К  носку
крепился ремень - обора,  длиной  пятьдесят-шестьдесят  саженей.  Древко
служило  для  метания  кутила.  Когда  носок  попадал  в  зверя,  древко
всплывало на  поверхность.  Чтобы  носок  не  соскочил  раньше  времени,
охотники  обычно  несколько  раз  оборачивали  ремень  вокруг  шеста  и,
готовясь к удару, придерживали ремень рукой.
   Если охотились с лодки или карбаса,  то  к  концу  оборы  привязывали
небольшой бочонок. Бочонок выбрасывали  в  море,  и  он,  как  поплавок,
указывал, где находится подбитое животное. На льду  для  задержки  зверя
конец оборы крепили к большой пешне, воткнутой в лед.
   Охота была назначена на завтра.
   - На новом месте  промысел  начинаем,  поворожить  бы  для  удачи,  -
предложил Федор. - Заговор-то, Алексей, чай, знаешь?
   - Нет, не знаю, - улыбнулся Химков.
   - Врешь, поди. Старым старостой ты никогда бы не был,  если  заговора
не знал!
   - Какой старый староста? - заинтересовался Ваня. Алексей  улыбался  в
усы и молчал, но мальчик не отставал: "Расскажи да расскажи".
   - Да вот в позапрошлом году, - начал Химков  с  неохотой,-  был  я  с
нашими,  мезенскими,  на  Мурманском  берегу.  Много   там   промысловых
становищ. По  стародавнему  обычаю,  чтобы  на  охоте  не  было  распри,
артельщики выбирали промеж себя старого старосту и винились ему во  всем
свято.
   - Нерушим у промышленников обычай этот, - с чувством вставил Федор.
   - Обычай-то правильный... Словом, выбрали меня  старым  старостой,  и
весь сказ.
   - Нет, Алексей, ты уж все нам говори, - вмешался лукаво  усмехавшийся
Степан.

   ______________________________
   ? Поморский гарпун.

   - А сам не знаешь? - попробовал снова уклониться Химков. Но,  видимо,
воспоминания затронули кормщика, и он продолжал: -  Ну,  а  дальше,  как
выберут, везут старого старосту на себе от  становища  до  становища,  в
кереже, - такие санки оленьи об одном полозе, как челн с  острым  носом.
Поездом старого старосты это называется. Да  в  каждом  становище  вином
угощают и обливают водой, а то и помоями.
   - Помоями? - не удержался Ваня.
   А это чтоб не зазнавался. Почет тебе почетом, да помни,  что  народом
выбран. Под конец еле живого домой везут: пьяного, да всего  в  грязи...
Ну, а наутро старосте полная власть. Супротив него никто не может  идти.
Сказано - сделано. И когда начинать,  где  кому  промышлять  -  перечить
никто не моги.
   - А что ж ты про заговор молчишь? - не унимался Федор.
   - Ну, заговор ты лучше моего помнишь, - закончил  Алексей  и  закурил
трубку.
   - Ну-к что ж, Федор, ворожи. Слыхал и я, другой раз  помогает,  ежели
ворожея хорошая. Полдела жить, коли бабушка ворожит, - трунил Степан.
   - Со смешком да  с  ухмылками  дела  не  сладишь,  с  обидой  ответил
Веригин. - А заговор-то как не помнить, помню.
   Выйдя из избы, он обернулся к морю лицом и торжественно начал:
   - По благословению господню, идите, святые ангелы, ко синему  морю  с
золотыми ключами, отмыкайте и колебайте синее море  ветром  и  вихрем  и
сильною погодою, и возбудите красную рыбу, и белую рыбу, и прочих разных
рыб, и зверей морских, и гоните  их  из-под  мха  и  кустов,  от  крутых
берегов и желтых песков, и чтобы они шли к нам, рыболовам  и  звероловам
Алексею, Степану, Ивану,  Федору,  и  не  застаивались  бы  при  красном
солнце, и не задерживались бы на льдинах среди моря, и  шли  бы  в  наши
заводи, сети и ловушки, и не пятились бы наших ленных и конопляных сетей
и всяких разных ловушек, и не пужались бы наших выстрелов  и  колотушек.
Не дайте, святые ангелы, тем зверям и рыбам, очам их - виду, ушам  их  -
слуху, и еще, святые ангелы, сохраните нашу рыбную и звериную  ловлю  от
уроков и от прикосов, от еретика и еретицы, от клеветника и  клеветницы,
от мужней жены и вдовицы, и от девки-простоволоски, и всякого  ветреного
и проходящего человека и порчельщика, отныне и довеку аминь.
   Теперь можно и на охоту, - уже откровенно хохотал Шарапов.
   Через час, захватив свое немудреное снаряжение, промышленники были на
пути к морю.
   - Ты, Ваня, заговору тому не верь, - говорил  Алексей  примолкнувшему
сыну. - Руки сильные да  глаз  верный  охотнику  нужен,  тогда  и  удача
придет. И зверя надо знать все повадки его и  хитрости.  Помни,  плохому
охотнику ни какие слова и заговоры не помогут.
   Тут Алексей остановился.
   - Глядите, у скалы той, что носом прямо  к  морю  выходит,  припайные
льды остались. Там зверь лежать должен. Мелко тут море, а заяц только на
мелководье держится. И ветер противный от зверя  дует.  Из-за  скалы  по
припаю нам ползти нужно. Да без шума, чуть что зверь со льда сольется, в
воду уйдет. Да вот они и зайцы!.. Вон, вон, чернеет!
   Охотники осторожно вышли на лед. Впереди Шарапов за  ним  Алексей,  у
каждого в правой руке было наготове кутило, в левой -  обора  из  ремня,
взятого еще с "Ростислава".
   Ремни были короткие и слабые, но других пока не имелось.  Позади  шел
Ваня. Он впервые попал на такую  охоту  и  следил  за  каждым  движением
старших.
   Припай был небольшой, шириной саженей в триста. Зайцы лежали у  самой
кромки, близко друг к другу. Их легко было узнать  по  темным  спинам  и
светлым, серебристым головам.
   Алексей подал знак, все легли и поползли к залежке.
   Звери беззаботно спали, не чуя беды.
   Охотники подбирались все ближе. Шагах в пяти от животных они вскочили
и враз метнули гарпуны. Метили в спину, чуть  пониже  головы.  Это  было
самым верным. При ударе в голову острие  могло  скользнуть  по  крепкому
черепу. А в спину носок входил глубоко и надежно.
   Раненые зайцы мешками свалились со льдины и потянули за собой  оборы.
Охотники накинули ремни на пешню  и  медленно  потравливали  их.  Вскоре
животные почти в том же месте показались из воды, но,  глотнув  воздуха,
снова скрылись. Так повторялось несколько раз, пока они не обессилели.
   Теперь можно было подтянуть  добычу  к  кромке  припая  Ваня  помогал
сначала отцу, потом  Степану.  Прикончив  зайцев,  их  тут  же  на  льду
освежевали.
   - Только тогда и получается хорошая кожа, если шкуру сразу  снять,  -
учил сына Алексей.
   Раушки - туши зверей - остались на берегу, их было не дотащить.
   Обратный путь показался  длинным,  нелегко  было  волочить  по  камню
тяжелые шкуры с салом. По дороге, откуда ни возьмись, пристали песцы:  с
визгливым лаем они бежали вслед охотникам, стараясь  ухватить  за  шкуру
зверя. Приходилось только удивляться их нахальству и смелости.
   Ваня приметил, что у морского зайца очень длинны усы.
   Для чего они? - добивался он у отца. Но Алексее и сам  не  знал,  что
усы  зайцу  служат  органами  осязания.  Этот   зверь,   питаясь   почти
исключительно   мелкими   беспозвоночными,   живущими   на   дне    моря
(голотуриями, моллюсками,  рачками),  своими  длинными  усами  нащупывал
добычу. Наконец добрались до зимовья, Федор ожидал их у порога.
   - Ну, заговор твой помог, дядя Федор, - поспешил обрадовать его Ваня,
хитро посматривая на отца.
   Федор, слушая рассказ охотников,  прикидывал,  сколько  весит  жир  с
одного зайца.
   - Пудов пять будет, - решил он. -  Знаешь,  Алексей,  сварим  немного
сайпы, а то грязными ходим. - Поморы называли сайпой мыло из  ворвани  с
золой и на промысле всегда приготовляли это дешевое снадобье.
   Степан был особенно доволен тем, что решился  вопрос  с  промысловыми
ремнями.


 


ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4]

Страница:  [1]