Дорожные работы - Кинг Стивен - страница 5 - Bookorbita.com

Глядя на тележку умершей женщины, он задумался о том, что они сделают с ее покупками. Поставят их обратно на полки? Сложат их в кабинете менеджера, где они будут валяться до тех пор, пока не придут родственники и не уплатят по счету? Кто-то вызвал полицейского, и тот появился в проходе со стороны касс и принялся с важным видом расчищать себе путь в толпе. - Эй, посторонитесь, - командовал он. - Меньше народу - больше кислороду. - Можно подумать, что виновница происшествия в нем нуждалась. Он отвернулся и, выставив плечо вперед, стал выбираться из толпы. Покой последних пяти дней был разрушен. Вполне возможно, что восстановить его уже не удастся. Сталкивался ли кто-нибудь в своей жизни с более ясным предзнаменованием? Разумеется, нет. Но вот только, что оно означало? Что? Добравшись до дома, он убрал готовые обеды в морозильную камеру и приготовил себе крепкий коктейль. У него началось усиленное сердцебиение. Возвращаясь из супермаркета, он задавал себе один и тот же вопрос: что они сделали с одеждой Чарли? Они отдали его игрушки в благотворительный магазин в Нортоне. Его банковский счет (тысяча долларов на обучение в колледже - половина всех денежных подарков, которые Чарли получал от родственников на Рождество и день рождения, шли на этот счет, несмотря на яростные вопли протеста с его стороны) был объединен с их семейным счетом. Его кровать и постельное белье они сожгли по совету Мамаши Джин. Сам он не видел в этом никакого смысла, но решил не возражать. Весь мир распался на куски, так какой смысл спорить о судьбе пружинного матраса? Но одежда - это совсем другое дело. Что же они сделали с одеждой Чарли? Этот вопрос мучил его весь день. Ему не сиделось на месте, и раз он даже чуть было не позвонил Мэри и не спросил у нее об этом. Но это значило бы отрезать себе все пути к отступлению, не так ли? После такого вопроса ей уже не пришлось бы гадать по поводу его душевного здоровья. Перед самым заходом солнца он поднялся на небольшой чердак - через люк в потолке чулана, смежного со спальней. Он подставил себе стул и вскарабкался наверх. Он не поднимался на чердак давным-давно, но стоваттная голая лампочка по-прежнему работала. Свет ее был тусклым из-за пыли и паутины, но этого было вполне достаточно. Он наугад раскрыл пыльную картонную коробку и обнаружил аккуратную стопку своих школьных и университетских альбомов. На обложке каждого школьного альбома были вытиснены слова: ЦЕНТУРИОН Средняя Школа Бэй На обложке университетских альбомов (они были потолще и в более шикарных переплетах) надпись была другая: ПРИЗМА Так будем помнить обо всем... Сначала он принялся за свои школьные альбомы, листая их с конца. Последняя страница с неизбежными шуточными стишками ("Уж лучше в стену биться лбом, // Чем написать стихи в альбом" - А.Ф.А. "Конни"), вслед за ней - фотографии учителей, застывших за письменными столами или перед досками, с неопределенной улыбкой на губах, потом фотографии одноклассников, которых он едва помнил, с их собственноручными подписями, кличками и маленьким девизом. Судьба некоторых из них была ему известна (Ами, помощник управляющего банком, погиб в автомобильной катастрофе), но другие скрылись из виду, и о их жизни он ничего не знал. В альбоме за последний класс средней школы он натолкнулся на юного Джорджа Бартона Доуза, который мечтательно смотрел в будущее с ретушированной фотографии, сделанной в ателье Кресси. Он был поражен тем, как мало известно этому мальчику о его будущем и как он похож на сына того человека, который пришел на чердак в поисках старой одежды. Мальчик на фотографии еще даже не накопил сперму, которой суждено в будущем стать половиной его сына. Под фотографией было написано: Бартон Дж.Доуз по прозвищу "Молодчага" Туристский клуб 1,2,3,4 Общество № 3,4 Средняя Школа Бэй Барт, наш классный клоун, помог нам нести тяготы учебы! Он уложил альбомы обратно в коробку и продолжил свои поиски. Они увенчались находкой занавесок, которые Мэри сняла пять лет назад, старого мягкого кресла с отломанным подлокотником, сломанного радио с часами, альбома со свадебными фотографиями, который у него не хватило мужества раскрыть. Груды старых журналов. Надо бы от них избавиться, сказал он самому себе. Летом из-за них может случиться пожар. Мотор от стиральной машины, который он как-то притащил из прачечной и безуспешно пытался починить. И одежда Чарли. Одежда была уложена в трех пропахших нафталином картонных коробках. Рубашки, брюки, свитера и даже нижнее белье Чарли. Он вынул их из коробок и стал разглядывать, пытаясь представить себе, как Чарли носил бы эти вещи, как он двигался бы в них, как он переустраивал бы в них крошечные части этого мира. Он ушел с чердака, потому что не мог больше переносить запах нафталина. Запах вещей, тихо и бесполезно пролежавших на чердаке несколько лет, вещей, у которых не было никакого практического применения, которые служили только для того, чтобы ранить. Он думал об этих вещах на протяжении всего вечера, пока алкоголь не лишил его способности думать. 7 января, 1974 В четверть одиннадцатого раздался звонок. Когда он открыл дверь, за ней оказался человек в костюме и в пальто, этакий рубаха-парень, плюющий на условности и источающий добродушие. Он был хорошо выбрит и аккуратно подстрижен. В руках у него был небольшой плоский чемоданчик, и сначала он подумал, что человек этот - коммивояжер, а в чемоданчике у него - образцы товара: галстуки, подписки на журналы, а может быть даже, и чудодейственный стиральный порошок, рекламный проспект которого он передал Рону Стоуну в один из последних своих рабочих дней. Он приготовился проводить коммивояжера в комнату, усадить его, выслушать внимательно его речь, задать несколько вопросов и, вполне возможно, даже что-нибудь купить. За исключением Оливии, это был первый человек, посетивший его дом, с тех пор как Мэри перебралась к родителям вот уже почти пять недель назад. Но человек этот не был коммивояжером. Он был адвокатом. Звали его Филипп Т. Феннер, а клиентом его в данном случае выступал Городской Совет. Все эти сведения он сообщил с робкой улыбкой на устах и сопроводил их сердечным рукопожатием. - Ну что ж, входите, - сказал он и вздохнул. Ему пришло в голову, что в каком-то смысле можно считать, что этот человек действительно коммивояжер. Можно даже сказать, что он продает стиральный порошок. Феннер болтал с неудержимой скоростью. - Замечательный у вас дом, доложу я вам. Просто замечательный. Заботливый хозяин всегда виден, вот что я вам скажу. Это мое твердое мнение. Я у вас много времени не отниму, мистер Доуз. Я прекрасно знаю, что вы очень занятой человек, но так уж вышло, что Джек Гордон решил, что раз мне по дороге, то я могу ненадолго заскочить и к вам и завезти бланк, чтобы вы заполнили уведомление о переезде. Вы, наверное, уже посылали конверт, но, сами знаете, в предрождественской суматохе корреспонденция часто теряется. Да, и еще, я с радостью отвечу на любой ваш вопрос, если вас что-то интересует. - Один вопрос у меня есть, - сказал он веско. Радостная наружность посетителя на мгновение соскользнула с него, и в открывшейся пустоте он увидел настоящего Феннера - холодного и механического, как часы "Пульсар". - И что же это за вопрос, мистер Доуз? Он улыбнулся. - Не желаете ли выпить чашечку кофе? Вновь перед ним возник улыбающийся Феннер - развеселый вестовой Городского Совета. - Ей-богу, вот это было бы здорово, если, конечно, нетрудно. Там, знаете, холодновато. Градусов семнадцать, не больше. Мне кажется, зимы с каждым годом становятся все холоднее и холоднее, а вы как считаете? - Да уж, это точно. - Чайник, который он вскипятил себе для кофе, еще не остыл. - Надеюсь, вы ничего не имеете против растворимого? Моя жена гостит у родителей, и я тут, знаете, веду такой холостяцкий образ жизни. Всюду суматоха, беспорядок. Феннер добродушно рассмеялся, и он понял, что Фен-неру абсолютно точно известно, в каких отношениях он находится с Мэри, а может быть не только с Мэри, но и с другими нижеперечисленными лицами и организациями: со Стивеном Орднером, с Винни Мэйсоном, с корпорацией, с Господом Богом. - Нет, конечно, нет. Растворимый - это прекрасно. Лично я всегда пью растворимый. Все равно я разницы не чувствую. Ничего, если я тут разложу на столе кое-какие бумаги? - Конечно. Вы со сливками? - Нет, черный. Черный - это прекрасно. - Феннер расстегнул пальто, но не стал его снимать. Усаживаясь на стул, он расправил полы, словно женщина, опасающаяся помять юбку. Он раскрыл чемоданчик и достал оттуда скрепленные скрепкой бланки, по виду несколько напоминающие бланки налоговой инспекции. Он налил Феннеру чашку кофе. - Спасибо. Большое спасибо. А вы что же? Давайте за компанию. - Я, пожалуй, лучше выпью. - Ну что ж, каждому - свое, - сказал Феннер и обворожительно улыбнулся. Потом он отхлебнул кофе и рассыпался в благодарностях. - Чудно. Просто замечательно. Как раз то, что нужно. Он смешал себе коктейль в высоком бокале и сказал: - Извините меня, мне надо отлучиться на одну минуточку, мистер Феннер. Телефонный звонок. - Конечно, разумеется. - Он снова отхлебнул кофе и сладко причмокнул губами. Он вышел в прихожую, оставив дверь открытой, и набрал номер Кэллоуэев. К телефону подошла Джин. - Это Барт, - сказал он. - Джин, Мэри дома? - Она спит, - ответила Джин ледяным тоном. - Пожалуйста, разбуди ее. Я звоню по очень важному делу. - Разумеется, по очень важному. А кто в этом сомневался? Я как раз вчера говорила Лестеру, что настало время нам сменить номер телефона. И он со мной согласился. Мы оба считаем, что у тебя мозги сдвинулись набекрень, и это истинная правда, можешь быть уверен. - Я понимаю, но мне действительно надо... Раздался щелчок - с параллельного телефона сняли трубку, - и голос Мэри произнес: - Барт? - Да, Мэри, это я. Скажи мне, пожалуйста, заходил ли к тебе адвокатишко по фамилии Феннер? Этакий парень с хорошо подвешенным языком, который косит под Джимми Стюарта? - Нет, - сказала она. Черт, в молоко! - Но он звонил по телефону, - добавила она после паузы. В десятку! Феннер возник в дверном проеме, спокойно попивая кофе. Выражение разудалой веселости в сочетании с робким добродушием исчезло. Теперь он выглядел озабоченным. - Мама, повесь трубку, - сказала Мэри, и Джин Кэллоуэй швырнула трубку, предварительно выразив все свое возмущение презрительным фырканьем. - Он спрашивал обо мне? - спросил он. - Да. - Он разговаривал с тобой уже после вечеринки? - Да, но... Но я ничего ему не сказала. Об этом. - Ты могла сказать ему больше, чем сама об этом подозреваешь. Он строит из себя послушную собачонку, но на самом деле он - профессиональный резчик по яйцам на службе у Городского Совета. - Он улыбнулся Феннеру. Тот улыбнулся в ответ, но довольно кисло. - У тебя уже назначена с ним встреча? - Да, но в чем дело? - В голосе ее послышалось удивленное недоумение. - Но ведь он просто хочет поговорить о доме... - Нет, это он только так говорит. На самом деле он хочет поговорить с тобой обо мне. Думаю, что эти ребята собираются затащить меня на психиатрическую экспертизу. - Куда? - спросила она изумленно. - Я до сих пор не взял их денег, следовательно, я сумасшедший. Мэри, помнишь, о чем мы с тобой разговаривали в "Хэнди-Энди"? - Барт, этот мистер Феннер у тебя? - Да. - Психиатр, - сказала она глухо. - Да, я упомянула, что ты собираешься сходить к... Ой, Барт, прости меня. - Ничего страшного, - сказал он мягко. - Ты ни в чем не виновата. Это дело я улажу. Может быть, все остальное и полетит к чертовой матери, но с этим я разберусь. Он повесил трубку и обернулся к Феннеру. - Хотите, чтобы я позвонил Стивену Орднеру? - спросил он. - Или, может быть, Винни Мэйсону? Рона Стоуна и Тома Гренджера беспокоить не имеет смысла - они успеют раскусить такого дешевого засранца, как ты, еще до того, как ты раскроешь свой чемоданчик. Вот Винни не сумеет, а Орднер наверняка примет тебя с распростертыми объятиями. Он роет под меня яму. - Не надо никуда звонить, - сказал Феннер. - Вы не за того меня принимаете, мистер Доуз. И вы явно имеете превратное представление о моих клиентах. Никто за вами не охотится. Но действительно, поступила информация, что вы - яростный противник расширения 784-й автострады. В августе вы написали письмо в газету... - В августе, - поразился он. - Так у вас что, ребята, есть специальная служба, которая коллекционирует вырезки из газет, так что ли? - Разумеется. Он закатил глаза и сжался в притворном испуге. - Тащите вырезки! Наймите еще десять адвокатов, а лучше двадцать! Рон, отправляйся на пресс-конференцию и навешай этим репортерам лапши на уши! Повсюду прячутся враги. Мэвис, принесите мне мои таблетки! - Он выпрямился. - Неужели все заболели паранойей? А я-то думал, это я болен. - Кроме того, у нас есть служба по контактам с общественностью, - сказал Феннер каменным голосом. - Мы здесь с вами говорим не о пакетике попкорна, мистер Доуз. Мы обсуждаем десятимиллионный проект. Он покачал головой. - Ваше дорожное управление - вот кого надо отправить на психиатрическую экспертизу. - Хорошо, я собираюсь выложить все свои карты на стол, мистер Доуз. - Знаешь ли, мой жизненный опыт подсказывает мне, что когда люди заявляют, что больше не собираются морочить друг другу голову разными мелкими обманами, это означает, что они решили прибегнуть к большой лжи. Феннер вспыхнул. Наконец-то в его голосе послышалась злоба. - Вы написали в газету. Вы сорвали сделку по приобретению нового здания для прачечной "Блу Риббон". Вас уволили... - Ничего подобного. Я написал заявление об увольнении сам. - ... И вы не предприняли никаких мер в связи с предстоящим переездом, несмотря на все наши уведомления. Общее мнение таково, что двадцатого числа вы собираетесь предпринять какую-нибудь публичную акцию. Обзвоните газеты и телекомпании, созовете их всех сюда. Героический домовладелец, который до последней капли крови сопротивлялся агентам городского гестапо, пытавшимся оторвать его от родного очага. - И это вас беспокоит. - Еще бы нас это не беспокоило! Общественное мнение переменчиво, как флюгер... - А ваши клиенты избираются горожанами, не так ли? Феннер посмотрел на него скучным взглядом. - Ну, так что теперь? - спросил он. - Вы намереваетесь сделать мне предложение, от которого я не в силах буду отказаться? Феннер вздохнул. - Не понимаю, что мы тут спорим, мистер Доуз. Городской Совет предлагает вам шестьдесят три тысячи долларов за... - Шестьдесят три пятьсот. - Хорошо. Так вот, Городской Совет предлагает вам эту сумму за дом и участок. Многие люди получили гораздо меньше. Итак, вы получаете эти деньги, и у вас нет никаких проблем, никаких неприятностей, никаких беспокойств. Эти деньги практически не облагаются налогами, потому что вы уже заплатили дядюшке Сэму с тех денег, которые вы потратили, чтобы купить этот дом. Вы должны заплатить налог только с разницы между прежней ценой и нынешней. Или вы считаете, что оценка произведена несправедливо? - Да нет, справедливо, - сказал он, подумав почему-то о Чарли. - В том, что касается долларов и центов, у меня нет оснований быть недовольным. Наверное, я получу за этот дом даже больше, чем если бы я сам захотел его продать. - Так о чем же мы спорим? - Мы не спорим, - сказал он и отхлебнул глоток коктейля. Что ж, этот человек действительно оказался коммивояжером. - У вас есть дом, мистер Феннер? - Да, есть, - торопливо ответил Феннер. - Прекрасный дом в Гринвуде. И если вы собираетесь спросить меня, что бы я стал делать на вашем месте, то я отвечу вам откровенно: я бы ухватил Городской Совет за вымя и держал бы его до тех пор, пока не получил бы все, что можно. А потом по дороге в банк я заливался бы радостным смехом. - Разумеется, так вы и поступили бы. - Он засмеялся, подумав о Доне и Рэе Таркингтоне, которые сначала ухватили бы Городской Совет за вымя, а потом засунули бы ему в задницу флагшток со здания суда, чтоб неповадно было впредь. - Стало быть, вы, ребята, действительно считаете, что у меня шариков не хватает? - Мы не знаем, - благоразумно ответил Феннер. - Но согласитесь, ваше поведение в ситуации с покупкой нового здания для прачечной трудно назвать нормальным. - Ладно, вот что я вам скажу. У меня достаточно шариков, чтобы найти себе адвоката, который не в восторге от права государства отчуждать частную собственность за компенсацию и который до сих пор верит в эту странную пословицу о том, что дом человека - это его крепость. Он вполне может добиться судебного решения о временном прекращении работ на время разбирательства, и тогда вы окажетесь в заднице на месяц или на два. При удачном стечении обстоятельна и симпатии судей мы сможем протянуть волынку по крайней мере до сентября. Феннер не выглядел обескураженным. Напротив, он, казалось, испытывал удовольствие от его слов. Впрочем, он на это и рассчитывал. Наконец-то Феннер принялся думать. Посмотри, Фредди, какую наживку мы ему насадили. Тебе нравится? Да, Джордж, не могу отрицать. - Чего вы хотите? - спросил Феннер. - Что вы можете предложить? - Мы увеличим сумму компенсации на пять тысяч долларов. И ни цента больше. Тогда никто не узнает о девчонке. Он замер. Все вокруг замерло. - Что? - прошептал он. - О девчонке, мистер Доуз. Которую вы трахали. Она была у вас шестого и седьмого декабря. В течение нескольких секунд в голове у него вихрем пронеслось множество мыслей. Некоторые были вполне благоразумными, хотя большинство из них исказила и обессмыслила желтая пленка страха. Но и над благоразумием, и над страхом царила слепая красная ярость, которая чуть не заставила его перепрыгнуть через стол, вцепиться в горло этому заводному человечку и сжимать его до тех пор, пока из ушей не полезут часовые пружины. Но он не должен срываться. Только не это. Только не сейчас. - Дайте мне номер. - Номер? - Телефонный номер. Я позвоню вам сегодня днем и сообщу о своем решении. - Все-таки гораздо лучше было бы уладить это дело прямо сейчас. Лучше. Еще бы не лучше! Рефери, продлите этот раунд на тридцать секунд. Я уже прижал этого парня к канатам. - Мне так не кажется. Прошу вас, покиньте мой дом. Феннер равнодушно пожал плечами. - Вот моя визитная карточка. Номер указан. Скорее всего я буду на месте между половиной третьего и четырьмя. - Я позвоню. Феннер ушел. В окно рядом с парадной дверью он наблюдал за тем, как он подошел к своему синему "Бьюику", сел за руль и уехал. Потом он размахнулся и изо всех сил ударил кулаком по стене. Он смешал себе еще один коктейль и присел за кухонный стол, чтобы хорошенько обдумать ситуацию. Они знали об Оливии. Они были готовы использовать это знание против него. Это был не самый лучший рычаг для шантажа. Конечно, с его помощью они могли разрушить его брак, но брак его и так был уже почти разрушен. Дело в другом: они следили за ним. Как? Если бы к нему был приставлен соглядатай, то им наверняка было бы известно о прогремевшем на весь мир ба-бах та-ра-рах. Тогда бы они живо разделались с ним. Какой смысл шантажировать его такой мелочевкой, как шашни с девчонкой на стороне, если можно сразу же упрятать упорного домовладельца в тюрьму за поджог? Стало быть, они поставили ему жучок в телефон. Когда он подумал, как близок он был к тому, чтобы спьяну проболтаться о своем преступлении, на лбу у него выступили мелкие капельки холодной испарины. Слава Богу, что Мальоре вовремя заставил его заткнуться. Впрочем и ба-бах та-ра-рах могло вызвать подозрения. Итак, он выяснил, что его разговоры прослушиваются. Остается вопрос: как быть с предложением Феннера и как реагировать на методы его клиентов? Он запихнул в духовку готовый обед и сел за стол с новым коктейлем, дожидаясь, пока еда подогреется. Они шпионили за ним, а потом попытались его полку пить. Чем дольше он об этом думал, тем сильнее злился. Он вынул из духовки обед и съел его. Потом он стал расхаживать по дому, бесцельно глядя по сторонам. В голове у него зародилась одна идея. В три часа он позвонил Феннеру и сказал, чтобы тот присылал бланки. Он подпишет уведомление о переселении, если Феннер возьмет на себя труд проследить за выполнением тех двух пунктов, которые они обсуждали в разговоре. В голосе Феннера зазвучало удовлетворение и даже облегчение. Он сказал, что с радостью проследит за выполнением их договоренности и позаботится о том, чтобы завтра же бланки были у него на руках. Также Феннер сообщил о том, как он рад, что мистер Доуз склонился к благоразумию. - У меня есть пара условий, - сказал он. - Условий, - повторил Феннер, и голос его внезапно зазвучал осторожно и недоверчиво. - Не нервничайте. Условия вполне выполнимые. - Что ж, давайте послушаем, - сказал Феннер. - Но я предупреждаю вас, Доуз, что вы выжали из нас уже все, что можно. Дальше давить не советую. - Вы принесете бланки мне завтра домой, - сказал он. - Я заполню их и принесу к вам в контору в среду. Я хочу, чтобы там меня ждал чек на шестьдесят восемь тысяч пятьсот долларов. Понимаете? Чек на предъявителя. Я отдам вам бумаги, вы мне - чек. - Мистер Доуз, так дела не делаются... - Может быть, и не делаются, но вы вполне можете на это пойти. Пошли же вы на то, чтобы прослушивать мой телефон и Бог знает на что еще? Не будет чека, не будет подписи. Тогда я найму адвоката. Феннер не отвечал. Он почти слышал, как в голове у него ворочаются мысли. - Хорошо, - сказал он наконец. - Второе условие? - После среды вы должны оставить меня в покое. Двадцатого января дом ваш. До этого он будет оставаться моим. - Прекрасно, - тут же сказал Феннер, потому что, разумеется, это было никакое не условие. По закону дом оставался его собственностью до двенадцати часов ночи девятнадцатого числа. А если он подпишет уведомление о переезде и получит чек, то ни одна газета и телепрограмма не проявят к нему ни малейшего сочувствия. - Все, - сказал он. - Хорошо, - сказал Феннер. В голосе его звучала нескрываемая радость. - Я рад, что мы смогли понять друг друга, мистер... - Пошел в жопу, - сказал он и повесил трубку. 8 января, 1974 Его не было дома, когда курьер просунул в почтовую щель его двери пухлый коричневый конверт с формой 6983-426-73-74 (голубая обложка). В это время он отправился в Нортон, чтобы повидаться с Сэлом Мальоре. Мальоре не сошел с ума от радости, увидев его, но по мере того как он говорил, лицо Одноглазого Салли становилось все более задумчивым. Принесли ленч - спагетти с телятиной и бутылку красного вина. Было удивительно вкусно. Когда он перешел к рассказу о пятитысячной взятке и о том, как Феннер узнал об Оливии, Мальоре поднял руку, жестом показывая ему остановиться. Он позвонил по телефону и после короткого разговора продиктовал номер дома на улице Крестоллин. - Возьмите фургон, - сказал он и повесил трубку. Накрутив на вилку изрядную порцию спагетти, он кивнул, ожидая продолжения. Когда рассказ был окончен, Мальоре сказал: - Тебе повезло, что они за тобой не следили. Сейчас бы сидел уже в тюряге. Он наелся до отвала. Вот уже пять лет он не обедал так вкусно. Он похвалил угощение, и Мальоре расплылся в улыбке. - Многие из моих друзей больше не едят спагетти, - сказал он. - Они считают, что вроде как должны держать марку. Вот и ходят по "Макдональдсам", во французские рестораны, в шведские... Вот и получают язву желудка. Почему? Да потому что человек не может измениться. - Он вылил себе на тарелку соус из запачканного жиром картонного ведерка, в котором было подано спагетти, и стал макать в него чесночный хлеб. Потом он прервался на время, поднял на него свои странные, увеличенные линзами глаза и сказал: - Ты просишь, чтобы я помог тебе совершить смертный грех. Он непонимающе уставился на Мальоре, не в силах скрыть своего удивления. Мальоре обиженно засмеялся. - Я знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь, что когда такой человек, как я, начинает рассуждать о грехе, то это звучит, глупо. Я уже как-то говорил тебе, что пришил одного парня. Так вот, на самом деле гораздо больше. Но я никогда не убивал человека, который не заслужил бы смерти. Я смотрю на это так: если человек умирает раньше, чем ему суждено Богом, то можно считать, что ему повезло. Грехи такого парня ему не засчитываются. Бог просто обязан пощадить его, потому что у него не было времени на раскаяние. Так что, если я кого убиваю, то я его спасаю от адских мук. Получается, что для тех парней, которых я пришил, я сделал больше, чем сам Папа Римский. Думаю, Господь об этом знает. Но сейчас не об этом речь. Ты мне нравишься. У тебя есть мужество. Трус не стал бы швыряться зажигательными бомбами. Но то, о чем ты меня просишь, это, знаешь ли... - Но вы ничего не должны делать. Я все сделаю сам, по своей воле. Мальоре закатил глаза. - Господь Иисус Христос! Пресвятая Дева Мария! Плотник Иосиф! Ну почему ты никак от меня не отцепишься? - Потому что у вас есть то, что мне нужно. - Это еще не значит, что ты это получишь. - Так вы поможете мне или нет? - Я не знаю. - У меня есть деньги. Во всяком случае появятся через некоторое время. - Дело не в деньгах, дело в принципе. Я никогда раньше не имел дела с людьми, у которых поехала крыша. Мне надо будет все обдумать. Я тебе позвоню. Он решил, что пока не стоит настаивать, и, распрощавшись, ушел. Он как раз заполнял уведомление о переезде, когда появились люди Мальоре. Они приехали на белом фургоне фирмы "Эконолайн", на боку которого был нарисован танцующий телевизор с улыбкой во весь экран. Под телевизором шла надпись: ПРОДАЖА И РЕМОНТ ТЕЛЕВИЗОРОВ "Рэй и К" К нему вошли двое людей в зеленых комбинезонах с большими саквояжами, набитыми инструментами. В саквояжах лежало настоящее оборудование для, ремонта телевизоров и еще много всякой всячины. Они проверили дом. Эта операция заняла полтора часа. Они нашли жучки в обоих телефонных аппаратах, один жучок в спальне, один - в столовой. В гараже жучков не оказалось, что принесло ему большое облегчение. - Ублюдки, - сказал он, рассматривая лежащие на ладони блестящие жучки. Потом он бросил их на пол и раздавил каблуком. По дороге к выходу один из мастеров сказал не без некоторого восхищения: - Да, мистер, ну и задали вы жару этому телевизору. Сколько раз вы его ударили? - Один раз, - ответил он. Когда они уехали, он смел останки жучков на совок и выбросил их в мусорное ведро. Потом он приготовил себе выпить. 9 января, 1974 В половину третьего людей в банке почти не оказалось, и он сел за один из столов в центре помещения и достал из бумажника чек от Городского Совета и чековую книжку. Он вырвал из чековой книжки один бланк и в графе выдать проставил сумму 34,250. Потом он подошел к окошечку и протянул кассирше чек и бланк. Кассирша, молоденькая девчонка с волосами черными, как смертный грех, в коротком малиновом платье и прозрачных колготках, при виде которых Папа Римский закричал бы: "Отойди от меня, Сатана!", перевела взгляд с бланка на чек и обратно. На лице ее появилось недоуменное выражение. - Что-нибудь не так с чеком? - любезно спросил он. Он вынужден был признаться самому себе, что наслаждается этой сценой. - Да нет, но... Вы хотите положить на счет тридцать четыре тысячи двести пятьдесят долларов? И такая же сумма нужна вам наличными, так? Он кивнул. - Секундочку, сэр, подождите, пожалуйста. Он улыбнулся и кивнул, не отрывая глаз от стройных ног девушки. Девушка отправилась к столу менеджера, расположенному за ромбовидной решеткой, хотя и не отделенному от внешнего мира стеклом, словно для того чтобы показать, что это такой же человек, как вы и я... Ну, во всяком случае, почти такой же. Менеджер был человеком средних лет, одетым в молодежную одежду. Лицо его было столь же узким, как врата рая. Когда кассирша подошла к нему, он вопросительно поднял брови. Они обсудили содержание чека, надпись на бланке, последствия этой надписи для банка и, возможно, для всей федеральной банковской системы. Девушка наклонилась над столом, и из-под платья ее показался край розовато-лиловой комбинации, отороченной кружевом. О, любовь моя, моя незабвенная любовь, - подумал он. - Приходи ко мне домой, и мы будем трахаться до скончания века, а может быть, до того момента, когда кран сокрушит мой дом - уж не знаю, что наступит раньше. Эта мысль вызвала у него улыбку. У него наступила эрекция... Частичная, по крайней мере. Он оторвался от девушки и оглядел банк. Между сейфом и входными дверьми стоял равнодушный охранник - возможно, отставной полицейский. Пожилая женщина ставила витиеватую подпись на синем чеке службы социального обеспечения. На левой стене висел плакат с изображением Земли, снятой из космоса. Земля была похожа на сине-зеленую драгоценность, уложенную на черный бархат. Над планетой шла надпись большими буквами: КАТИСЬ ОТСЮДА Под планетой надпись продолжалась, но уже буквами поменьше: С ОТПУСКНОЙ ССУДОЙ ПЕРВОГО БАНКА Хорошенькая кассирша вернулась. - Мне придется выдать вам эту сумму пятисотдолларовыми и стодолларовыми купюрами, - сказала она. - Отлично. Она выписала расписку в получении вклада и отправилась в хранилище. Когда она вышла обратно, в руках у нее был небольшой чемоданчик. Она позвала охранника, и он подошел к ней, подозрительно глядя на него. Она выложила перед собой три пачки по десять тысяч долларов - двадцать пятисотдолларовых банкнот в каждой пачке. Она проверила все три пачки на электронном счетчике, и каждый раз счетчик выдавал одну и ту же цифру: 10000 Потом она проворно отсчитала сорок две банкноты по сто долларов. Сверху этой пачки она положила пять десятидолларовых бумажек. Она проверила пачку на электронном счетчике. На табло загорелась цифра: 4250 Четыре пачки лежали рядком на столе, и трое людей подозрительно уставились на них. Здесь было достаточно денег, чтобы купить новый дом, пять кадиллаков, небольшой самолет или почти сто тысяч пачек сигарет. - Я могу одолжить вам сумку с молнией, - неуверенно предложила кассирша... - Нет, спасибо, не стоит, - ответил он и принялся распихивать пачки денег по карманам пальто. Охранник наблюдал за этой операцией с бесстрастным презрением. Кассирша была заворожена зрелищем, как ее зарплата за ближайшие пять лет исчезает в карманах пальто из магазина готового платья, причем карманы почти не оттопыриваются. Менеджер смотрел на него с нескрываемой неприязнью, так как банк был тем местом, в котором деньги были Богом: их никто не должен был видеть, и относиться к ним надлежало с почтением. - Все в порядке, - сказал он, запихивая чековую книжку поверх десятитысячных пачек. - Не беспокойтесь. Он ушел, и все трое посмотрели ему вслед. Потом пожилая женщина шаркающими шагами подошла к хорошенькой кассирше и предъявила к оплате чек службы социального обеспечения. Хорошенькая кассирша выдала ей двести тридцать пять долларов и шестьдесят три цента. Добравшись до дома, он положил деньги в пыльную пивную глиняную кружку, стоявшую на верхней полке кухонного шкафа. Мэри подарила ему эту кружку пять лет назад в качестве шутки - на день рождения. Он никогда не пользовался ею, предпочитая пить пиво из бутылки. На боку кружки был изображен олимпийский факел, под которым шла надпись: ПИВНАЯ КОМАНДА, США Он поставил кружку обратно. Теперь она была наполнена куда более головокружительным напитком, чем пиво. Потом он поднялся в комнату Чарли, где стоял его письменный стол. В ящике стола он отыскал почтовый конверт. Потом он сел за стол и подсчитал общую сумму своих сбережений. Получилось тридцать пять тысяч пятьдесят три доллара сорок девять центов. На конверте он написал адрес родителей Мэри с пометкой, чтобы письмо вручили лично ей. Он вложил чековую книжку в конверт, запечатал его и снова принялся рыться в ящике. Он нашел лист почтовых марок и наклеил на конверт пять восьмицентовиков. Помедлив секунду, он написал под адресом: ДОСТАВИТЬ С НАРОЧНЫМ Он оставил конверт на столе и спустился в кухню, чтобы приготовить себе выпить. 10 января, 1974 Был уже поздний вечер. Шел снег. Мальоре так и не позвонил. Он сидел в гостиной со стаканом в руке и слушал проигрыватель - после гибели телевизора ничего другого ему не оставалось. Вечером он достал из пивной кружки два десятидолларовых банкнота и купил четыре пластинки с рок-музыкой в ближайшем магазине. Одна из них называлась "Пусть течет кровь". Это была та самая пластинка "Роллинг Стоунз", которую ставили на вечеринке у Уолли. Она понравилась ему больше, чем остальные три, показавшиеся ему глуповатыми. А одна из них, пластинка группы под названием "Кросби, Стиллз, Нэш и Янг" была такой глупой, что он разбил ее о колено. Но "Пусть течет кровь" понравилась ему своей громкой, похотливой, ритмичной музыкой. Она бренчала и гремела. Это было ему по душе. Эта музыка напоминала ему песню Монти Холла "Ударим по рукам". Мик Джаггер пел: Нам всем бывает нужно кого-то побить, И если хочешь, ты можешь побить меня. Он размышлял о плакате в банке, на котором была изображена Земля, такая разнообразная и новая, и о надписи, советовавшей зрителю катиться подальше. Потом мысли его перескочили на путешествие, которое он совершил в новогоднюю ночь. Что ж, он укатился далеко. Очень далеко. Но разве осмелится он утверждать, что ему это не понравилось? Эта мысль заставила его встряхнуться. Последние два месяца он чувствовал себя собакой, которой прищемило яйца дверью. Но разве он не испытал ничего такого, что могло хотя бы отчасти компенсировать его страдания? Он делал вещи, которые в других обстоятельствах оказались бы абсолютно ему недоступны. Он разъезжал по автостраде свободный и бездумный, как перелетная птица. Он трахал молодую девушку, прижимался к ее упругим грудям, таким непохожим на грудь Мэри. Он разговаривал с человеком, который был самым настоящим гангстером, и в конце концов был принят этим человеком всерьез. В неистовом ликовании он швырял зажигательные бомбы и ощущал потом липкий ужас, когда казалось, что машина никогда не въедет на насыпь. Настоящие чувства и ощущения были извлечены из его высохшей душонки руководителя среднего звена, словно предметы зловещего религиозного культа из археологического раскопа. Теперь он знал, что значит быть живым. Конечно, были и неприятные моменты. Ну, например, когда он потерял над собой контроль и накричал на Мэри в "Хэнди-Энди". Или гложущее одиночество первых двух недель. Ведь он остался один впервые за двадцать лет своей жизни, в обществе своего собственного сердца, издававшего ужасный, смертоносный стук. А если вспомнить, как его ударили - и кто? Винни Мэйсон, сопляк, плюгавый мальчишка! Или кошмарное похмелье на следующее утро после поджога - это было самым неприятным опытом. Но даже этот неприятный опыт, каким бы отвратительным он ни казался, тоже был новым и по-своему волнующим, как и мысль о том, что ты сошел или сходишь с ума. Последние два месяца он исследовал свои внутренние владения, куда еще не ступала нога человека. Он внимательно изучал самого себя, и пусть зачастую его открытия были банальными, порой они оказывались и ужасными, и прекрасными. Его мысли обратились к Оливии, к тому моменту, когда он видел ее в последний раз. Она стояла на автостраде, гордо выставив свою табличку навстречу холодному безразличию мира. Он подумал о плакате в банке. КАТИСЬ ПОДАЛЬШЕ. Почему бы и нет? Ничто уже не держит его здесь, кроме грязного наваждения. Ни жена, ни призрак ребенка, ни работа, ни дом, который будет стерт с лица земли через полторы недели. У него были наличные деньги и машина. Так почему же не сесть за руль и не уехать прочь? Дикое возбуждение охватило его. Он представил себе, как он садится в "ЛТД" и едет в Лас-Вегас с тридцатью четырьмя тысячами в кармане. Находит Оливию. Говорит ей: Давай укатим отсюда подальше! Они едут в Калифорнию, продают машину, покупают билеты в Юго-восточную Азию. Они прибывают в Гонконг. Из Гонконга едут в Сайгон, в Бомбей, в Афины, в Париж, в Лондон, в Нью-Йорк. А потом... Сюда? Мир круглый, вот в чем дело. Он совсем как Оливия, глупенькая Оливия, которая решила уехать в Неваду, чтобы отмыться от старого дерьма. А потом она нажралась наркотиков, и ее трахнули. Как раз в самом начале новой жизни, потому что новая жизнь - это и есть старая жизнь, а новый путь похож на старый путь. Собственно говоря, это и есть старый путь, по которому ты кружишь и кружишь, пока колея не становится слишком глубокой и не наступает время закрыть гаражную дверь, включить зажигание и ждать...Ждать... Наступила ночь, а мысли его продолжали двигаться по кругу, словно котенок, пытающийся поймать свой собственный хвост. В конце концов он заснул на диване. Ему снился Чарли. 11 января, 1974 Мальоре позвонил ему в четверть второго. - Ладно, - сказал он. - Мы с тобой заключим сделку. Тебе это обойдется в девять тысяч долларов. Не думаю, что это заставит тебя передумать. - Наличными? - О чем ты спрашиваешь? Неужели ты думаешь, что я приму твой личный чек? - Да-да. Извините. - Будь завтра в кегельбане "Ревел Лейнс" в десять часов вечера. Знаешь, где это? - Да, на седьмом шоссе. - Точно. У шестнадцатого коридора будут стоять двое парней в зеленых рубашках с надписью "Марлин Авеню", вышитой золотыми нитками. Ты подойдешь к ним. Один из них объяснит тебе все, что нужно. В это время ты будешь играть в боулинг. Запустишь два или три шара, а потом выйдешь из кегельбана и поедешь в таверну "Таун Лайн". Знаешь, где это? - Нет. - Просто поедешь на запад по седьмому шоссе. Это примерно в двух милях от кегельбана, на той же стороне. Поставишь машину на заднем дворе. Рядом с тобой остановятся мои друзья. Они подъедут на додже "Кастом Кэб". Синий грузовик. Они перенесут из грузовика в твой микроавтобус деревянный ящик. Ты передашь им конверт. Знаешь, я, наверное, сошел с ума. Вполне возможно, что я окажусь за решеткой. Во всяком случае, тогда у меня будет время поразмыслить, какого хрена я это делаю. - Я хочу поговорить с вами на следующей неделе. Встретиться. - Нет, ни в коем случае. Я тебе не отец-исповедник. Я больше не хочу тебя видеть. Я больше не хочу с тобой разговаривать. Честно говоря, Доуз, я даже не хочу читать о тебе в газетах. - Речь идет о небольшом капиталовложении. Мальоре задумался. - Нет, - сказал он наконец. - В этом нет ровным счетом ничего противозаконного. Я просто хочу... Создать небольшой трастовый фонд для одного человека. - Для жены? - Нет. - Заезжай во вторник, - сказал Мальоре после паузы. - Может быть, я с тобой встречусь. Хотя надеюсь, что благоразумие возьмет верх. Он повесил трубку. Сидя в гостиной, он думал об Оливии. Он думал о КАТИСЬ ОТСЮДА. Он думал о Чарли, лица которого уже не мог вспомнить, разве что в виде фотографии. Как такое могло случиться? Кто-нибудь может ответить? Ощутив внезапную решимость, он поднялся, подошел к телефону и отыскал в справочнике графу "Туристические агентства". Он набрал номер. Однако, когда дружелюбный женский голос на другом конце линии сказал: "Туристическое агентство "Арнольд" слушает. Чем я могу вам помочь?" - он повесил трубку и быстро отошел от телефона, нервно потирая руки. 12 января, 1974 Кегельбан "Ревел Лейнс" оказался длинным, освещенным люминесцентными лампами ангаром, который оглашался музыкой из встроенных колонок, спорившей с музыкальным автоматом, криками, разговорами, дробными колокольчиками игровых автоматов и угрожающим грохотанием катящихся черных больших шаров. Он подошел к стойке, взял напрокат пару красно-белых туфель для боулинга (служащий демонстративно спрыснул их ножным аэрозолем) и пошел к шестнадцатому коридору. Там он увидел двух человек, один из которых оказался тем самым механиком, который менял глушитель в день его первого приезда к Мальоре. Механик собирался подавать. У столика со счетными фишками сидел один из мастеров, которые искали жучки в его доме. Он пил пиво из бумажного стаканчика. Оба они встретили его внимательными взглядами. - Я Барт, - сказал он. - Я - Рэй, - сказал человек за столиком. - А этот парень... - Механик замахнулся, готовясь пустить шар по коридору. - ...его зовут Алан. Боулинговый шар вырвался из руки Алана и загрохотал по коридору. Кегли брызнули во все стороны. - Привет, Барт, - сказал Алан. - Привет. Они пожали друг другу руки. - Хорошо, что ты пришел, - сказал Алан. - Послушай, Рэй, давай начнем новую партию. И Барт с нами поиграет. Все равно в предыдущей ты уже вытер об меня задницу. - Давай. - Ну вот и отлично, Барт. Не стесняйся. Тебе начинать, - сказал Алан. Он не играл в боулинг уже лет пять. Выбрав двенадцатифунтовый шар, он направил его прямиком в левый желоб. Он смотрел ему вслед, чувствуя себя, как последний осел. Во второй раз он прицелился тщательнее, но в последний момент шар немного изменил траекторию и сбил всего лишь три кегли. Рэй сбил все. Алан - девять. После пяти заходов счет был таким: Рэй - 89, Алан - 76, Барт - 40. Несмотря на неудачи, ему нравилась игра. Ему нравилось ощущать пот, выступивший на спине, и непривычное напряжение тех мускулов, которые в повседневной жизни, как правило, оставались без работы. Он настолько увлекся игрой, что когда Рэй сказал: - Эта штука называется малглинит, - он некоторое время не мог понять, что тот имеет в виду. Он поднял глаза, слегка нахмурившись в ответ на незнакомое слово, а потом понял. Алан готовился подавать и устремил сосредоточенный взгляд на ряды кегель, ничего не замечая вокруг себя. - Хорошо, - сказал он. - Он представляет собой шашки длиной около четырех дюймов. Всего в ящике сорок шашек. Взрывная сила каждой из них примерно в шестьдесят раз больше, чем у аналогичной динамитной шашки. - Понятно, - сказал он и неожиданно почувствовал, как волна тошноты подкатила к сжавшемуся горлу. Алан подал. Бросок оказался удачным, и Алан подпрыгнул от радости, словно маленький ребенок. Потом была его очередь. Он подал, заработал семь очков и снова сел. Рэй промахнулся. Алан подошел к кэдди <Кэдди - мальчик, подающий игрокам шары в боулинге, мячики во время игры в гольф и т.п. - прим. Перев.>, взял шар и прижал его к подбородку, сосредоточенно созерцая полированный коридор. Он вежливо уступил право первого броска игроку справа, а потом начал свой четырехшаговый разбег. - Ты получишь четыреста ярдов бикфордового шнура. Для того, чтобы эта штука сработала, необходим электрический заряд. Если будешь греть ее паяльной лампой, она просто-напросто растает. Она... Ого-го! Вот это неплохо, Алан! Это просто здорово! Алану удался бруклиновский бросок - все кегли отлетели назад. Он поднялся, запустил оба мяча в желоб и снова сел. Рэй пропустил ход. Алан начал готовиться к очередному броску, а Рэй возобновил свои инструкции. - Так вот, нужно электричество, какой-нибудь аккумулятор. У тебя есть? - Да, - ответил он. Он посмотрел на количество очков против своего имени. Сорок семь. На семь лет больше, чем его возраст. - Ты можешь разрезать бикфордов шнур, связать концы вместе и взорвать все шашки одновременно. Понимаешь, о чем я говорю? - Да. Алану удался еще один бруклиновский бросок. Он вернулся к ним, самодовольно усмехаясь. - Нельзя полагаться на эти бруклиновские штучки, парень. Целься лучше вправо. - Не надо ля-ля своим ребятам. Я отстаю от тебя только на восемь очков. Он бросил, заработал шесть очков и снова сел за столик. Рэй снова пропустил ход. Когда он сел за столик, Рэй спросил у него: - Вопросы есть? - Нет, вопросов нет. Мы можем уйти после конца этой партии? - Конечно. Но немного физической нагрузки тебе не повредит, а то ты малость проржавел. Когда ты подаешь, правая рука у тебя все время зажата, понимаешь? В этом-то все и дело. Алан снова совершил бруклиновский бросок, но на этот раз не уложился в интервал семь-десять. Назад он вернулся, изрыгая страшные ругательства. - Я же говорил тебе не полагаться на эти бруклиновские броски, - усмехаясь, сказал Рэй. - Так твою мать, - прорычал Алан. Он взял запасной шар и снова послал его в желоб. - Ей-Богу, - расхохотался Рэй. - Некоторые ребята просто не поддаются дрессировке. Говори им - не говори, они все равно лепят раз за разом одну и ту же лажу. У таверны "Таун Лайн" была огромная красная неоновая вывеска, которой, судя по всему, ничего не было известно об энергетическом кризисе. Она гасла и зажигалась с каким-то бессмысленным, вечным упорством. Под красной неоновой вывеской висело объявление: СЕГОДНЯ НОЧЬЮ СКАЗОЧНЫЕ УСТРИЦЫ ПРЯМО ИЗ БОСТОНА Перед таверной была расчищенная автостоянка, забитая машинами субботних завсегдатаев. Когда он подъехал поближе, он увидел, что стоянка расположена вокруг здания буквой "Г", и в дальнем конце еще есть несколько свободных мест. Он поставил машину и вышел на улицу. Ночь была жутко холодной. Это был тот вид холода, который вы почти не замечаете до тех пор, пока не осознаете, что ваши уши превратились в безжизненную резину в первые пятнадцать секунд, после того как вы оказались на открытом воздухе. Над головой у него сверкали миллионы звезд, казавшиеся сегодня особенно крупными, яркими и свежими. Через заднюю стену таверны до него доносились звуки песни "После полуночи" в исполнении "Сказочных Устриц". В голове у него даже всплыло имя человека, написавшего эту песню, - Дж.Дж.Кейл. Интересно, откуда он это знает? И почему вообще человеческий мозг забит какой-то абсолютно бессмысленной, никому не нужной информацией? Он похож на свалку, где можно разыскать все, что угодно - телефоны давно забытых знакомых, фамилии неизвестных ему людей, обрывки газетных сплетен и цену ботинок, которые он купил двадцать лет тому назад. Но то, в чем ты по-настоящему нуждаешься, проваливается в какую-то черную, хлюпающую дыру, откуда нет возврата. Он помнит имя человека, написавшего "После полуночи", но как бы он ни старался, он не сумеет вспомнить лицо своего мертвого сына. Что ни говори, но в этом была какая-то утонченная, продуманная жестокость. На стоянку въехал грузовик "Кастом Кэб". Рэй и Алан запарковали его сразу же за микроавтобусом и вышли из кабины. От их веселой развязности не осталось и следа - лица их были сосредоточены и суровы. Наступило время заняться серьезным делом. Одеты они были в армейские полушубки и перчатки на меху. - Деньги, - коротко сказал Рэй. Он вынул конверт из внутреннего кармана пальто и протянул его Рэю. Рэй открыл конверт и, не доставая денег, пошуршал внутри банкнотами, скорее приблизительно оценивая сумму, а не пересчитывая. - Хорошо. Открывай свой фургон. Он открыл заднюю дверь (в рекламных брошюрах "форда" она носила гордое имя Волшебных Ворот). Рэй и Алан вынули из грузовика тяжелый деревянный ящик и подтащили его к микроавтобусу. - Бикфордов шнур на дне, - сказал запыхавшийся Рэй, из носа которого вырывались две струи белого пара. - И не забудь, эта штука сработает только от электричества. А без этого смело можешь использовать ее в качестве свечей на праздничном торте. - Я помню. - И еще: тебе надо почаще играть в боулинг. У тебя хороший замах. Они вернулись в кабину грузовика и уехали. Через минуту он тоже уехал, оставив "Сказочных Устриц" допевать свою песню. Уши его замерзли. Отогреваясь в тепле печки, он ощутил в них легкое покалывание. Добравшись до дома, он втащил ящик внутрь и вскрыл его отверткой. Взрывчатка выглядела именно так, как сказал Рэй - это были серые восковые свечи. Под шашками и слоем газет лежали два белых мотка бикфордова шнура. Он положил ящик в шкаф в гостиной и попытался временно забыть о нем, но от него словно исходили темные волны, и скоро по всему дому распространилась тягостная, зловещая атмосфера, словно давным-давно здесь произошло что-то ужасное, какое-то кошмарное преступление, которое до сих пор тяготеет проклятием над миром живых. 13 января, 1974 Он выехал на Взлетную Полосу, добрался до Нортона и принялся кружить по улицам в поисках места, где работал Дрейк. Он проезжал мимо рядов перенаселенных зданий, стоявших плечом к плечу, таких ветхих, что казалось, если бы не скученность домов, подпиравших друг друга, они давно бы рухнули. На крыше каждого из них рос целый лес телевизионных антенн, похожих на вздыбленные от ужаса волосы. Бары были закрыты до полудня. Остов машины посередине одного из переулков - без шин, без фар, без хромированной решетки, - похожий на выбеленный скелет коровы в Долине Смерти. Сточные желоба были заполнены битым стеклом. Окна ломбардов и винных магазинов были закрыты раздвижными решетками. Вот чему мы научились во время расовых волнений восемь лет назад, подумал он, теперь мы знаем, как бороться с мародерством во время уличных беспорядков. В средней части улицы Веннер он увидел небольшое кафе с вывеской, написанной староанглийским шрифтом. ОТДОХНИ, МАМАША! - призывала вывеска. Он поставил машину у обочины, запер ее и вошел внутрь. Внутри было только двое посетителей: молодой негр в большом не по росту бушлате (этот, похоже, уже уснул) и старый белый алкоголик, который пил кофе из массивной белой кружки. Каждый раз, когда он подносил кружку ко рту, руки его беспомощно дрожали. Кожа его была желтой. Дрейк сидел за прилавком в дальнем конце кафе рядом с двухконфорочной плитой. На одной конфорке кипел чайник с водой, на другой варилось кофе. На прилавке стояла коробка из-под сигар, в которой было немного мелочи. Рядом была грифельная доска с написанным мелом меню: Кофе 15 центов Чай 15 центов Напитки 25 центов Болонья 30 центов ПиБиЭндДжи 25 центов Сосиска 35 центов Под меню было нацарапано объявление: ПОЖАЛУЙСТА, ПОДОЖДИТЕ, ПОКА ВАС ОБСЛУЖАТ!!! Все люди, работающие здесь, - ДОБРОВОЛЬЦЫ, и когда вы обслуживаете себя сами, они чувствуют себя бесполезными ослами. Пожалуйста, не торопитесь и помните о том, что БОГ ВАС ЛЮБИТ! Дрейк поднял глаза от журнала - потрепанного номера "Нешнл Лэмпун". На мгновение глаза его странно затуманились, как у человека, который мысленно щелкает пальцами в поисках нужного имени, а потом он сказал: - Здравствуйте, мистер Доуз. Как поживаете? - Хорошо. Можно чашечку кофе? - Разумеется. - Он вынул массивную кружку из второго яруса возвышавшейся за ним пирамиды и налил ее до краев. - Молока? - Нет, просто черный. - Он положил на прилавок четвертной, и Дрейк вернул ему десятицентовик из сигарной коробки. - Я хотел поблагодарить вас за ту ночь и сделать небольшое пожертвование. - Вам не за что меня благодарить. - Нет, есть за что. Если бы не вы, не знаю, что со мной случилось бы на этой вечеринке. - От наркотиков это часто бывает. Не всегда, но очень часто. Прошлым летом какие-то ребята притащили сюда своего дружка, который закинулся кислотой в парке. У парня начался припадок - он непрерывно кричал, потому что думал, что голуби хотят его заклевать. Похоже на страшную историю из "Ридерз Дайджест", да? - Девушка, которая подарила мне мескалин, рассказала, что как-то раз она вытащила из канализации человеческую руку. Потом она так и не могла решить, происходило ли это на самом деле, или это была только галлюцинация. - А кто она, эта девушка? - Честно говоря, я не знаю, - ответил он искренне. - Ну, как бы то ни было, вот, держите. - Рядом с сигарной коробкой он положил на прилавок свернутые в трубочку банкноты. Сверток был перехвачен резинкой. Дрейк нахмурился и посмотрел на сверток, не дотрагиваясь до него. - Собственно говоря, это пожертвование в фонд кафе, - сказал он. Он знал, что Дрейк это знает, но стремился заполнить тягостную паузу. Дрейк снял резинку, взял сверток в левую руку и пересчитал банкноты искалеченной правой. - Здесь пять тысяч долларов, - сказал он. - Да. - А вы на меня не обидитесь, если я спрошу у вас, где вы взяли... - Где я взял такую сумму денег? Да нет, чего мне обижаться. Эти деньги я получил от продажи своего дома Городскому Совету. Они проводят дорогу через то место, где он стоит, и выплатили мне компенсацию. - А ваша жена согласна? - Моя жена не имеет права голоса в этом вопросе. Мы расстались. Скоро развод будет оформлен официально. Она получит половину компенсации и будет делать с ней все, что душе угодно. - Понятно. Позади них старый алкоголик принялся мурлыкать себе под нос. Это не была мелодия, просто мурлыканье. Дрейк задумчиво пошевелил банкноты указательным пальцем правой руки. Уголки банкнот заворачивались от долгого пребывания в свертке. - Я не могу принять эти деньги, - сказал он наконец. - Почему? - Помните, о чем мы говорили в тот раз? - спросил Дрейк. Он помнил. - У меня нет больше планов подобного рода, уверяю вас. - А по-моему, есть. Человек, стоящий обеими ногами на земле, не расстается с деньгами просто так, по минутному капризу. - Это не каприз, - сказал он твердо. Дрейк пристально посмотрел на него. - Так как же тогда вы это назовете? Вы ведь отдаете деньги случайному знакомому человеку, которого видели всего лишь один раз за всю свою жизнь. - Ну и что? Я много раз отдавал свои деньги людям, которых вообще не видел. Фонду раковых исследований. Фонду "Спаси ребенка". Бостонскому госпиталю для больных мускульной дистрофией. А я, между прочим, даже в Бостоне-то ни разу не был. - И это были столь же большие суммы? - Нет. - Вот видите. И это еще не все. Вы принесли с собой наличные, мистер Доуз. Человек, который собирается жить и тратить деньги, никогда не хочет их видеть. Даже когда он играет в покер по пять центов за кон, он пользуется фишками. Фишки делают деньги символическими. Точно так же, как чеки, аккредитивы, ценные бумаги и все в этом роде. А в нашем обществе человек, больше не видящий смысла в деньгах, не видит смысла и в жизни. Ему просто незачем больше жить, понимаете? - Слишком уж материалистические воззрения "для... - Для священника? - перебил Дрейк. - Но я уже не священник. С тех пор, как это случилось. - Он кивнул на покрытую шрамами, искалеченную руку. - Рассказать вам, как я добываю деньги, чтобы содержать это кафе? Мы опоздали к лакомому пирогу подачек от разных крупных благотворительных фондов. Люди, работающие здесь, все уже на пенсии. Это старые люди, которые не понимают приходящих сюда ребят, но которые хотят быть чем-то большим, нежели просто тупой рожей, высовывающейся из окна третьего этажа, чтобы понаблюдать за улицей. У меня есть знакомые молодые ребята, у которых есть свои оркестры и которые готовы играть бесплатно по пятницам и субботам. Они еще только начинают, и поэтому им нужна возможность показать себя. Потом мы собираем пожертвования прямо на улицах. Но основной источник средств - это, конечно, богатые люди из высших слоев. Я езжу к ним с визитами. Я выступаю на чаепитиях в женских клубах. Я рассказываю им о подростках, которые уже стали неизлечимыми наркоманами, и о бездомных, которые живут под мостами, а по ночам жгут газеты, чтобы не замерзнуть. Я рассказываю им о пятнадцатилетней девушке, которая путешествовала стопом с семьдесят первого года, а когда она приехала сюда, все волосы на голове и на лобке кишели у нее огромными белыми вшами. Я рассказываю им о венерических болезнях, я объясняю им, кто такие рыболовы - ребята, которые тусуются на автобусных вокзалах, выискивают пареньков помоложе и предлагают им работу мужских проституток. Я рассказываю им, как эти пареньки в конце концов делают минет в мужских туалетах за десять долларов, а если с проглотом, то за пятнадцать. Пятьдесят процентов ему, а пятьдесят - сутенеру. Эти женщины, которым я все это рассказываю, - сначала они бывают абсолютно шокированы, в глазах у них стоит ужас, но потом этот ужас тает, и взгляды становятся масляными. Может быть, они даже возбуждаются, и вагины их выделяют сладострастный сок, но это неважно. Важно то, что это заставляет их раскошелиться. Иногда какая-нибудь из них выкладывает даже больше десятки. Она отвозит тебя на машине в свой дом в Кресенте, представляет тебя членам семьи и ждет, пока ты не произнесешь молитву, после того как служанка внесла первое блюдо. Тебе ничего не остается, ты произносишь эту молитву, даже если слова у тебя застревают в горле и во рту остается неприятный привкус. Ты гладишь по головке ребенка. У них всегда только один ребенок, Доуз, только один, не то что у этих жалких бедняков с окраин, которые плодятся, как кролики. И ты говоришь: ой, какой миленький мальчик, из него вырастет настоящий джентльмен! - или: ой, какая хорошенькая девочка, из нее вырастет писаная красавица! А если тебе уж совсем повезет, то эта женщина пригласит своих партнеров по бриджу или знакомых по клубу, чтобы в качестве приятной интермедии полюбоваться на этого чокнутого священника, который, пожалуй, к тому же еще и завзятый радикал и поставляет оружие "Пантерам Алжирской Свободной Лиги", и ты начинаешь изображать из себя отца Брауна, сдобренного толикой старины Блерни, и улыбаешься им до тех пор, пока лицо не начинает болеть. Все это называется "околачивать денежное дерево" и проходит в самой элегантной и изысканной атмосфере, но когда ты едешь домой, возникает ощущение, что ты только что отсосал какому-нибудь бизнесмену-бисексуалу на вечернем сеансе в кинотеатре № 41. Ну собственно говоря, и что с того? Таковы правила игры. В каком-то смысле, это составная часть моей епитимьи <Епитимья - церковное наказание (поклоны, пост, длительные молитвы и т.п.), налагаемое на грешников и особенно на церковнослужителей, совершивших поступки, недостойные их сана - прим. Перев.>, прошу простить меня за высокопарное слово. Но моя епитимья не обязывает меня заниматься некрофилией. А именно так, мистер Доуз, я могу расценить ваше предложение. Именно поэтому я и отказываюсь от этих денег. - А за что наложена на вас эта епитимья? - А вот это, - ответил Дрейк, криво улыбнувшись, - пусть останется между мной и Богом. - Хорошо, тогда объясните мне, почему вы выбрали именно такой способ добывания денег, если он вам так неприятен? Почему бы вам просто не... - Я выбрал такой способ, потому что других способов для меня не существует. Я загнан в угол. В груди у него словно что-то оборвалось. В приступе ослепительного отчаяния он понял, что Дрейк только что объяснил, почему он приехал сюда, и не только это. Почему он сделал все, что сделал. - С вами все в порядке, мистер Доуз? Вы выглядите как-то неважно... - Я чувствую себя прекрасно. Хочу пожелать вам всего самого лучшего. Пусть даже от ваших усилий и не будет никакого толку. - Лично у меня нет никаких иллюзий, - сказал Дрейк и улыбнулся. - Советую вам... Отказаться от радикальных мер. Всегда есть альтернативные возможности. - Вы так считаете? - Он улыбнулся Дрейку в ответ. - У меня есть к вам предложение. Закрывайте свою лавочку прямо сейчас, бросьте все, и мы вместе отправимся собирать пожертвования. Я не шучу. - Не делайте из меня посмешища. - А я и не делаю, - сказал он. - Может быть, кто-то делает посмешища из нас обоих. Он отвернулся и снова скатал банкноты в короткую тугую трубочку. Молодой негр все еще спал. Старый алкоголик поставил на стол недопитую кружку и созерцал ее пустым взглядом. Он по-прежнему что-то мурлыкал себе под нос. Проходя мимо, он бросил деньги в кружку алкоголика, частично расплескав кофе по столу. Потом он быстро вышел из кафе. Он отпер машину и некоторое время постоял на обочине, ожидая, что Дрейк последует за ним, прочитает ему вдохновенную проповедь, а может быть, даже спасет его. Однако Дрейк не появился. Может быть, он ждал, что он вернется и спасет его самого. Он не стал возвращаться, сел в машину и уехал прочь. 14 января, 1974 В центре города он заехал в "Сиэрс" и купил автомобильный аккумулятор и пару соединительных проводов. На боку аккумулятора шли выпуклые пластмассовые буквы: КРЕПКИЙ ОРЕШЕК Вернувшись домой, он положил аккумулятор и провода в шкаф рядом с деревянным ящиком. Интересно, что случится, если сюда заявится полиция с ордером на обыск. Оружие в гараже, взрывчатка в гостиной, куча денег на кухне. Б.Дж.Доуз, отчаянный революционер. Секретный агент Икс-9 на службе у иностранной разведки, настолько отвратительной, что не стоит о ней и упоминать. Он подписывался на "Ридерз Дайджест", где всегда было полно таких шпионских рассказов, разбавленных материалами о различных крестовых походах - против курения, против порнографии, против преступности. Особенно интересно было читать, когда выяснялось, что предполагаемый шпион - это в действительности один из наших, стопроцентный американец, неспособный продать свою родину даже во сне. А что уж говорить об агентах КГБ, которые обменивались шифровками в библиотеках, разрабатывали план свержения американского правительства в драйв-инах, пожирали биг-маки белыми ровными зубами, один из eioi?uo aue i?inaa?eai, ?oiau aianoeou aiioeo n neieeuiie eeneioie. Aa, i?aa? ia iaune - e iie niiaoo aai ?aniyou. Ii ii o?a aieuoa ia aiyeny. Oio iiiaio, eiaaa aua eiaei niune aiyouny, inoaeny aaa-oi aaeaei a i?ioeii. 15 января, 1974 - Хорошо, говори, что тебе надо, - сказал Мальоре с утомленным видом. На улице шел снег с дождем. День был пасмурным и хмурым. Это был один из тех дней, когда городской автобус, выныривающий из серой, туманной пелены и разбрызгивающий во все стороны жидкую грязь своими огромными шинами, казался порождением маниакально-депрессивного бреда, да и сам факт существования казался до некоторой степени безумным. - Что ты хочешь? Мой дом? Мою жену? Мою машину? Я отдам тебе все, что угодно, лишь бы ты убрался отсюда и дал мне спокойно встретить старость. - Я понимаю, - сказал он смущенно. - Я вам и так уже поднадоел. - Он понимает, что он и так уже мне поднадоел, - сообщил Мальоре стенам. Он всплеснул руками, а потом снова уронил их на свои мясистые бедра. - Тогда объясни мне, ради всего святого, почему ты до сих пор не перестал мне надоедать? - Это дело - последнее. Мальоре закатил глаза. - Абсолютно уверен, что это будет что-то прекрасное, - сказал он, по-прежнему обращаясь к стенам. - Ну выкладывай, что у тебя там такое? Он протянул пачку денег и сказал. - Здесь восемнадцать тысяч долларов. Три тысячи долларов достанутся вам. Гонорар за поиски. - Кого ты хочешь найти? - Девушку в Лас-Вегасе. - Пятнашка для нее? - Да. Я хочу, чтобы вы взяли эти деньги и вложили их в любой вид бизнеса, которым вы занимаетесь. Будете платить ей дивиденды. - Законный бизнес? - Безразлично. Вложите туда, где дивиденды будут больше. Я вам доверяю. - Он мне доверяет, - проинформировал стены Мальоре. - Лас-Вегас - большой город, мистер Доуз. И люди там обычно надолго не задерживаются. - Разве у вас там нет связей? - Вообще-то есть. Но если речь идет о какой-нибудь чокнутой хиппи, которая давным-давно могла уже рвануть в Сан-Франциско или в Денвер... - Ее зовут Оливия Бреннер. Я думаю, что она до сих пор в Лас-Вегасе. Последнее время она работала официанткой в закусочной... - Которых в Лас-Вегасе по крайней мере миллиона два, - сказал Мальоре. - Господь Иисус Христос! Мария! Иосиф плотник! - Она снимает квартиру на пару с еще одной девушкой. Во всяком случае снимала, когда я разговаривал с ней в последний раз. Не знаю, в каком районе. Рост ее около пяти футов семи дюймов. Темные волосы. Зеленые глаза. Хорошая фигура. Ей двадцать один год - во всяком случае, так она мне сказала. - И ты думаешь, что я смогу ее найти? - Тогда вложите деньги и сами получайте дивиденды. Считайте это платой за беспокойство. - А как ты узнаешь, если я присвою эти деньги себе? Он встал, оставив деньги на письменном столе Мальоре. - Никак, наверное. Но у вас честное лицо. - Послушай, - сказал Мальоре. - Не хотел бы кусать тебя за задницу - тебе и так, похоже, несладко приходится. Но мне не нравится вся эта история. Ты словно хочешь сделать из меня своего душеприказчика. - Откажитесь, если не хотите. - Нет, ты меня не понял. Если она все еще в Лас-Вегасе и не живет под чужим именем, то я скорее всего смогу ее найти. Три штуки за такую работу - это больше, чем достаточно. Тут проблем никаких нет. Но ты меня пугаешь, Доуз. Ты - упертый малый. - Да. Мальоре нахмурился и оглядел фотографии своей жены, детей и себя самого, лежащие под пластиковой крышкой письменного стола. - Ладно, - сказал Мальоре. - По рукам. Но это в последний раз, Доуз. Если я еще раз увижу тебя или хотя бы услышу твой голос по телефону, можешь забыть о нашей сделке. Я не шучу. У меня слишком много своих проблем, чтобы я ввязывался в твои. - Согласен. Условие принято. Он протянул руку, не будучи уверенным, что Мальоре согласится пожать ее. Мальоре согласился. - Я не вижу в твоих действиях никакого смысла, - сказал Мальоре. - Как мне может быть симпатичен человек, действия которого мне непонятны? - Это бессмысленный мир, - ответил он. - А если ты в этом сомневаешься, то просто подумай о собаке мистера Пьяцци. - Я думаю о ней очень часто, - сказал Мальоре. 16 января, 1974 Он взял с собой конверт с чековой книжкой, вышел из дома и опустил его в ближайший почтовый ящик. Вечером он пошел в кино на фильм "Изгоняющий дьявола", потому что в нем играл Макс фон Зюдов, а Макс фон Зюдов ему всегда очень нравился. В одной из сцен маленькую девочку вырвало в лицо католическому священнику. В задних рядах захохотали. 17 января, 1974 Ему позвонила Мэри. Голос ее звучал облегченно и весело, и это значительно упростило разговор. - Ты продал дом, - сказала она. - Точно. - Но ты еще там. - Только до субботы. Я снял большую ферму за городом. Хочу пожить там немного, собраться с мыслями. - Ох, Барт. Это так замечательно. Я так рада. - Он понял, почему все шло так гладко. Она просто притворялась. На самом деле, она была ни рада, ни расстроена. Ей было уже все равно. Она выбросила его из своей жизни. - Я хотела спросить по поводу чековой книжки... - Да. - Ты разделил деньги ровно пополам, верно? - Да. Если хочешь проверить, можешь позвонить мистеру Феннеру. - Нет, что ты! Я не это имею в виду. - Он почти видел, как она протестующе вскинула руку. - Я хочу сказать... Раз ты вот так разделил деньги... То значит ли это... Она выдержала искусную паузу. Правильно, сука, в самую точку, - подумал он. - Да, - сказал он. - Развод. - А ты хорошо подумал? - спросила она преувеличенно заботливым, фальшивым тоном. - Ты действительно... - Я думал об этом очень много. - И я тоже. Похоже, развод - это действительно единственный выход из положения. Но я не держу на тебя зла, Барт. Вовсе нет. Господи, неумеренное чтение женских романов дает о себе знать. А теперь она скажет мне, что вернется в университет. Он был удивлен подкатившим к горлу ощущением горечи. Он-то думал, что уже миновал эту стадию. - Чем ты будешь заниматься? - Я вернусь в университет, - ответила она, и на этот раз в ее голосе не было ни капли фальши. Он был звонким, взволнованным. - Я раскопала свою старую справку об обучении - она провалялась все это время у мамы на чердаке вместе с моей старой одеждой. Представляешь, мне надо сдать всего лишь двадцать четыре зачета! Барт, это всего лишь год учебы, не больше! Он представил себе, как Мэри ползает по чердаку в доме своих родителей, и образ этот наложился па воспоминание о том, как он ошарашенно сидел перед ворохом чарлиной одежды. Усилием воли он отогнал от себя эту картину. - Барт? Ты меня слышишь? - Да. Я рад, что ты уже не чувствуешь себя связанной. - Барт, - сказала она с упреком. Но уже не было никакого смысла в том, чтобы огрызаться на нее, дразнить ее, унижать ее. События зашли слишком далеко. Укусив, собака мистера Пьяцци двигается дальше. Эта мысль показалась ему забавной, и он издал тихий смешок. - Ты плачешь, Барт? - Голос ее звучал нежно. Фальшиво, но нежно. - Нет, - ответил он. - Барт, я могу что-нибудь для тебя сделать? Если да, то скажи что, и я сделаю это. - Нет, я думаю, со мной все будет нормально. Послушай, насчет этого развода... Кто подаст заявление? Ты или я? - Мне кажется, будет выглядеть лучше, если это сделаю я, - сказала она робко. - Хорошо. В разговоре наступила пауза. - Ты спал с кем-нибудь, с тех пор как я ушла? - спросила она наконец. Ему показалось, что эта фраза вырвалась случайно, против ее воли. Он обдумал ее вопрос и способы ответа на него: правда, ложь или отговорка, которая, возможно, заставит ее провести эту ночь без сна. - Нет, - ответил он. - А ты? - Разумеется, нет, - сказала она, причем в голосе ее зазвучали одновременно и негодование, и удовлетворение. - Я ни за что не пошла бы на это. - Но ведь в конце концов это случится. - Барт, давай не будем говорить о сексе. - Хорошо, - ответил он спокойно, хотя именно она первой затронула эту тему. Ему хотелось сказать ей что-нибудь приятное, что-нибудь такое, что осталось бы в ее памяти. Он ничего не мог придумать. Более того, он даже не знал, действительно ли ему нужно, чтобы она его помнила, во всяком случае на этом этапе. Им неплохо жилось вдвоем. Он был уверен, что их совместная жизнь действительно была неплохой, потому что он почти ничего не помнил об этих годах, кроме, разве что, сумасшедшей затеи с телевизором. - Помнишь, как мы в первый раз отвели Чарли в подготовительную школу? - Вопрос вырвался у него сам собой. - Да. Он плакал, и ты хотел забрать его оттуда. Ты не хотел бросать его там, Барт. - А ты хотела. Она принялась опровергать его слегка обиженным тоном, но вся сцена уже встала у него перед глазами. Владелицу подготовительной школы звали миссис Рикер. У нее была лицензия, выданная властями штата, и перед тем как отправить детей домой в час дня она кормила их вкусным горячим ленчем. Школа находилась в полуподвальном этаже, и ведя Чарли вниз по лестнице (он шел между ним и Мэри, держа их за руки), он чувствовал себя предателем, словно фермер, который успокаивает свою корову по дороге на бойню. Да, его Чарли был красивым мальчиком. Светлые волосы, потом потемневшие, голубые внимательные глаза, руки, которые обрели необычайную проворность уже в младенческом возрасте. Он стоял между ними у подножия лестницы и, замерев, смотрел на других детей, которые бегали, кричали, рисовали, вырезали ножницами с тупыми концами аппликации из цветной бумаги - их было так много. Никогда еще Чарли не выглядел таким уязвимым, как в этот момент, наблюдая за другими детьми. В его глазах не было ни радости, ни страха, лишь одна внимательная пристальность, какая-то отрешенная заинтересованность, и никогда он так остро не ощущал своего отцовства, никогда не был так близок к ходу его мыслей. Миссис Рикер приблизилась, улыбаясь, как барракуда, и сказала: Нам будет так весело, цыпонька моя! Ему захотелось крикнуть ей в лицо, что его сына зовут не цыпонька, а Чарли, но он сдержался. И тогда она протянула ему руку, но Чарли не пошевелился, лишь посмотрел на нее, и тогда она сама взяла его за руку и повела к другим детям. Он прошел два шага, а потом остановился и оглянулся назад, а миссис Рикер сказала тихо: Идите, с ним все будет в порядке. И Мэри в конце концов пришлось ткнуть его в бок и сказать: Ну идем же, Барт! - потому что он застыл на месте, глядя в глаза своего сына, говорившие: Неужели ты позволишь им сделать это со мной, Джордж? А его взгляд отвечал: Похоже, что да, Фредди, - и они с Мэри стали подниматься по лестнице, показав Чарли свои спины - самое ужасное зрелище для маленького ребенка, - и тогда Чарли заплакал. Но Мэри даже не оглянулась, потому что любовь женщины - странная штука. Она жестока и почти всегда зряча, а любовь, которая все видит, - это ужасная любовь. Она знала, что в такой ситуации правильнее поскорее уйти, и так она и поступала, воспринимая этот плач как очередной необходимый этап развития ребенка, вроде болей в животе от скопившихся газов или содранных коленок. И тогда он ощутил в груди такую острую, такую настоящую боль, что на мгновение ему даже показалось, что у него начался настоящий сердечный приступ, а потом боль куда-то исчезла. Тогда он не мог понять, что означает эта боль, но теперь ему показалось, что это было самое обычное прощание со своим ребенком. Увидеть спины родителей - это еще не самое ужасное. Самое ужасное - это то, с какой быстротой дети забывают про эти самые спины и начинают заниматься своими делами - игрой, сбором головоломки, новым другом и в конце концов смертью. Вот что он почувствовал в ту минуту. Чарли начал умирать задолго до того, как стал больным, и ничто, ничто в целом свете не могло спасти его даже тогда. - Барт? - сказала она. - Барт! Ты слышишь меня, Барт? - Да. - Скажи, зачем ты все время думаешь о Чарли? Ты просто ешь себя поедом. Ты превратился в его пленника. - Но ты-то свободна, - сказал он. - Да, ты свободна. - Ты не возражаешь, если я зайду к адвокату на будущей неделе? - Ладно, давай. - Совершенно ведь необязательно делать эту процедуру отвратительной, верно, Барт? - Разумеется. Все пройдет очень цивилизованно. - Ты не передумаешь за это время и не заявишь, что ты не согласен на развод? - Нет. - Тогда... Тогда я позвоню тебе позже. - Ты знала, что настало время уйти, оставить его одного, и так ты и поступила. Господи, как хотел бы я быть таким же уверенным в себе - Что? - Ничего. До свидания, Мэри. Я люблю тебя - Только повесив трубку, он осознал, что по привычке произнес последнюю фразу - машинально, безо всякого чувства. Но это была неплохая концовка. Очень даже ничего. 18 января, 1974 - Простите, кто это звонит? - спросила у него секретарша. - Барт Доуз. - Вы можете секундочку подождать? - Конечно. Она заблокировала слышимость, и он остался стоять с молчащей трубкой в руке, выстукивая ногой чечетку и созерцая из окна призрачный город улицы Крестоллин, Запад. День был ясный, но очень холодный. На улице было около десяти градусов выше нуля, но из-за влажности казалось, что температура упала по крайней мере до минус десяти. Ветер поднимал в воздух снежную пыль и нес ее через улицу к опустевшему дому Хобартов, молчаливо ожидавшему первых ударов чугунного ядра. Хобарты даже ставни с собой увезли. Раздался щелчок, и голос Стивена Орднера произнес: - Барт, как поживаешь? - Прекрасно. - Я позвонил, чтобы узнать насчет прачечной, - сказал он. - Хотел выяснить, что корпорация решила по поводу переезда на новое место. Орднер вздохнул. - Не слишком ли поздно ты забеспокоился? - В голосе Орднера прозвучала добродушная усмешка. - Я позвонил не для того, чтобы ты надо мной издевался. - А почему, собственно говоря, и нет? Ты-то сам над нами вдоволь поиздевался. Ну ладно, забудем об этом. Совет директоров решил свернуть прачечное производство. Однако у нас по-прежнему останутся прачечные самообслуживания, они приносят неплохой доход. Правда, мы собираемся сменить название: теперь они будут называться "Хэнди-Уош". Звучит неплохо, правда? - Просто ужасно, - ответил он равнодушно. - Почему ты не уволил Винни Мэйсона? - Винни? - В голосе Орднера послышалось удивление. - Винни выполняет для нас очень ответственную работу. Стал большим начальником. Честно говоря, я не понимаю, почему ты... - Брось эту ерунду, Стив. Ты сам прекрасно знаешь, что на этой работе у него нет никакого будущего. Подыщи ему место, достойное его, или выстави его за дверь. - Честно говоря, Барт, по-моему, это не твое дело. - Ты поймал его на протухшего дождевого червя, но он пока еще не знает, что он на крючке. Он до сих пор думает, что это просто вкусный обед. - Насколько мне известно, он малость проучил тебя перед Рождеством. - Я сказал ему правду, а ему это не понравилось. - Правда - это скользкое слово, Барт. Думаю, что ты должен понимать это лучше, чем кто бы то ни было, в особенности после всей той лжи, которую я от тебя услышал. - Тебя это до сих пор точит, да? - Когда выясняешь, что тот, кого ты считал хорошим человеком, на самом деле мешок с дерьмом, то действительно становится немного не по себе. - Не по себе, - задумчиво повторил он. - А мне казалось как раз наоборот: тебе становится не по себе, когда ты обнаруживаешь, что вокруг тебя не мешки с дерьмом, а живые люди. - Ты хотел мне еще что-то сказать, Барт? - Нет, вроде бы нет. Просто я хочу, чтобы ты перестал издеваться над Винни, вот и все. Он - хороший человек. А ты делаешь все, чтобы превратить его в ничтожество. Ты сам прекрасно это знаешь. - Интересно, с какой это стати мне понадобилось превращать Винни в ничтожество? - Ты отыгрываешься на нем, потому что не можешь добраться до меня. - Ты превращаешься в параноика, Барт. Лично я желаю только одного: забыть о тебе как можно скорее. - И именно поэтому ты пытаешься выяснить, не стирал ли я когда-нибудь за бесплатно свое белье в нашей прачечной, да? Не брал ли я взяток у владельцев мотелей, верно? Насколько я понимаю, ты даже поднял все расписки по ссудной кассе за последние пять лет. - Кто тебе об этом сказал? - гавкнул Орднер. Судя по голосу, он уже не владел собой. - Кто-то из твоих же товарищей, - радостно солгал он. - Кто-то из тех, кто рассчитывал, что я сумею продержаться еще немного, как раз до следующего заседания совета директоров. - Кто? - До свидания, Стив. Ты подумай о Винни Мэйсоне, а я буду думать о том, с кем мне разговаривать, а с кем - нет. - Не смей вешать трубку! Не смей... Усмехаясь, он повесил трубку. Даже Стив Орднер оказался в результате колоссом на глиняных ногах. Интересно, кого это Стив ему напоминает? Шарикоподшипники. Земляничное мороженное, украденное из морозильника. Герман Воук. Капитан Квиг, ну наконец-то! А исполнял эту роль Хэмфри Богарт. Он громко расхохотался и запел: Нам всем бывает нужно кого-то квигнуть, И если хочешь, Ты можешь квигнуть меня! Истерический смех продолжал душить его. Ну вот, подумал он, захлебываясь новым приступом, теперь я по-настоящему сошел с ума. Однако мысль эта его не очень-то расстроила. В конце концов у сумасшедшего есть свои преимущества. Внезапно он увидел себя со стороны: одинокий мужчина, громко хохочущий в пустом доме, на пустой улице, уставленной домами-призраками. Эта картина показалась ему наиболее полным и характерным воплощением безумия, но в то же время она была настолько смешной, что его хохот только усилился. Он смеялся все громче, то захлебываясь визгом, то переходя на глухие, басовые ноты, бессильно мотая головой и едва удерживаясь на ногах. 19 января, 1974 После наступления темноты он сходил в гараж и принес оружие домой. В соответствии с инструкцией он сначала сделал из "Магнума" несколько холостых выстрелов, а потом аккуратно зарядил его. На проигрывателе стояла пластинка "Роллинг Стоунз". Мик Джэггер пел "Одинокого бродягу". Эта музыка нравилась ему все больше и больше. Он вообразил себя Бартом Джорджем Доузом, Одиноким Бродягой, Прием Только по Предварительной Договоренности, - и засмеялся. В патронник "Уэзерби" входило восемь патронов. Они казались такими большими, что вполне могли подойти к среднего размера гаубице. Зарядив винтовку, он с любопытством оглядел ее размышляя о том, действительно ли она такая мощная, как утверждал Грязный Гарри Суиннертон. Он решил сделать пробный выстрел на заднем дворе. В конце концов на улице Крестоллин не осталось никого, кто мог бы сообщить в полицию о выстреле. Он надел пиджак и открыл заднюю кухонную дверь. Потом он вернулся домой и взял с дивана небольшую подушку. Включив двухсотваттную лампочку на заднем дворе, которой они с Мэри обычно пользовались во время летних барбекью, он вышел из дома. Снег, покрывший землю, был как раз таким, который он мысленно представлял себе чуть больше недели назад, - нетронутым, незагрязненным, абсолютно девственным. Ни один чудак не ступал своей гребаной ногой на этот снег. В прошлые годы сын Дона Аполингера Кенни частенько пробегал через их задний двор к дому своего друга Ронни, а Мэри иногда пользовалась натянутой между домом и гаражом веревкой, чтобы развесить там кое-какие из своих вещей (как правило, интимного характера). Но он сам всегда ходил в гараж через другую дверь, и теперь его поразила мысль о том, что с тех пор, как выпал первый снег, никто не побывал на заднем дворе. Судя по его нетронутому виду, даже собаки здесь не бегали. Ни одного живого существа с конца ноября. Неожиданно им овладело безумное желание выйти на середину двора и слепить снеговика. Однако вместо этого, он прижал подушку к правому плечу, на мгновение придержал ее подбородком, а потом упер в нее приклад "Уэзерби". Зажмурив левый глаз, он посмотрел в прицел и попытался вспомнить те советы, которые актеры давали друг другу в фильмах про войну перед высадкой морской пехоты. Обычно какой-нибудь много повидавший на своем веку сержант вроде Ричарда Уидмарка говорил какому-нибудь салабону вроде Мартина Миллера: Не дергай курок, сынок. Дави на него осторожно. Или что-нибудь похожее. Ладно, Фред. Давай проверим, сумею ли я попасть в свой гараж. Он осторожно надавил на курок. То, что последовало за этим, не было похоже на звук выстрела. Это был взрыв. На мгновение его охватил ужас: ему показалось, что винтовка взорвалась у него прямо в руках. Но когда отдачей его швырнуло на кухонную дверь, он понял, что все в порядке. Выстрел разнесся по всей округе странным, рокочущим грохотом, похожим на звук стартующей космической ракеты. Подушка валялась на снегу. Плечо обжигала пульсирующая боль. - Господи, Фред, - выдохнул он. Он посмотрел на гараж и едва поверил своим глазам. В наружной обшивке образовалась дыра, сквозь которую можно было бы подать чашку с чаем. Он прислонил ружье к косяку и пошел по снегу, даже не вспомнив о том, что на ногах у него обычные тапочки. Он изучал дыру около минуты, изумленно отламывая щепки указательным пальцем. Потом он обошел вокруг гаража и вошел внутрь. С внутренней стороны дыра была еще больше. Он посмотрел на микроавтобус. В двери со стороны водителя зияло отверстие, в которое он свободно мог засунуть два пальца. Металл прогнулся, краска на нем отслоилась. Он открыл дверцу и осмотрел салон. Конечно, пуля попала в противоположную дверь, как раз под ручкой. Он обошел вокруг машины и убедился, что пуля прошила вторую дверь насквозь, оставив отверстие со злобно торчащими наружу металлическими стружками. Он обернулся и посмотрел на стену. В ней также было отверстие. Надо полагать, она до сих пор летит. Он вспомнил, как Гарри говорил ему, что если попасть из этой винтовки в оленя, то внутренности разлетятся вокруг ярдов на двадцать. А что произойдет с человеком? Скорее всего то же самое. Ему стало не по себе. Он вернулся к кухонной двери, подобрал подушку и вошел в дом, машинально потоптавшись на пороге, чтобы стряхнуть снег и не наследить у Мэри в кухне. В гостиной он снял рубашку. Несмотря на подушку, на плече осталось красное пятно в форме приклада. Не надевая рубашку, он пошел на кухню, сварил себе кофе и разогрел готовый обед. Поев, он пошел в гостиную, лег на диван и заплакал. Вскоре плач превратился в настоящий истерический припадок. Он попытался остановить его усилием воли, но не смог. В конце концов припадок кончился, и он забылся тяжелым сном. На щеках его серебрилась седая щетина. Во сне он выглядел старше. 20 января, 1974 Он проснулся виноватым рывком, испугавшись, что уже утро, и он проспал. Его сон был мутным и темным, как прокисший кофе. После такого сна он всегда просыпался с ватной головой, толком не понимая, кто он и куда он попал. Винтовка лежала там же, где он ее и оставил, вальяжно раскинувшись на мягком кресле. "Магнум" валялся на столике. Он поднялся с дивана, пошел на кухню и несколько раз плеснул себе в лицо холодной водой. Потом он поднялся по лестнице на второй этаж и нашел чистую рубашку. По дороге вниз он надел ее и заправил в брюки. Он запер внизу все двери. По причинам, в которых он не хотел отдавать себе слишком подробный отчет, с каждым поворотом замка на сердце у него становилось немного легче. Он снова почувствовал себя самим собой - впервые с того момента, как эта проклятая дура шмякнулась перед ним на пол в супермаркете. Он положил "Уэзерби" на пол под окном в гостиной. Потом он подтащил к окну мягкое кресло, перевернул его набок и раскрыл коробки с патронами. Вернувшись на кухню, он запер все окна. Потом он прихватил в столовой стул и подпер им ручку кухонной двери. Покончив с этим, он налил себе чашку холодного кофе, рассеянно отхлебнул глоток, сморщился и выплеснул остатки в раковину. Он смешал себе коктейль. Пройдя в гостиную, он вытащил из шкафа автомобильный аккумулятор. Он поставил его за перевернутым креслом, потом достал соединительные провода и положил их рядом с аккумулятором. Покряхтывая и тяжело дыша, он потащил ящик взрывчатки наверх. Добравшись до площадки, он поставил его на пол, едва не уронив в последний момент, и прислонился к стене, чтобы перевести дыхание. Он становился слишком стар для подобного рода упражнений, несмотря на сильные мускулы, накачанные еще в те времена, когда вместе с напарником он загружал грузовики четурехсотфунтовыми тюками с выглаженными простынями. Но что ни говори, когда человеку сорок, не стоит слишком искушать судьбу. Сорок - это как раз подходящий возраст для первого инфаркта. Он прошелся по всему второму этажу, повсюду включая свет. Гостевая спальня, гостевая ванная комната, спальня хозяев, кабинет, который раньше был комнатой Чарли. Потом он подставил стул под чердачный люк и включил пыльную лампочку на чердаке. Потом он спустился назад в кухню и взял там большой моток цветной изоленты, ножницы и острый нож для разделки мяса. Он вынул из ящика две шашки взрывчатки (они были мягкие на ощупь; надавив пальцем посильнее, можно было оставить на поверхности отпечаток) и отнес их на чердак. Он отрезал два куска запального шнура и зачистил концы ножом. Потом он вдавил по медному проводу в каждую из шашек. Спустившись вниз, он зачистил другие концы и прикрепил к ним еще две шашки, плотно обмотав их зачищенными проводами. Напевая себе под нос, он провел еще два запальных шнура из чердака в хозяйскую спальню и положил по шашке на каждую половину двуспальной кровати. Оттуда он провел запальные шнуры в холл, оставив одну шашку в гостевой ванной и еще две в гостевой спальне. Выходя, он потушил свет. В прежней комнате Чарли он оставил четыре шашки, соединив их вместе изолентой. Он вынес моток запального шнура из комнаты и сбросил его через перила. Потом он спустился вниз. Четыре шашки на кухонном столе, рядом с бутылкой "Южного Утешения". Четыре шашки в гостиной. Четыре в столовой. Четыре в холле. Он оттащил запальный шнур в гостиную, слегка задыхаясь от хождений вверх и вниз. Но ему предстояло сделать еще одно путешествие. Он пошел наверх и взял ящик, ставший значительно легче. В нем осталось только одиннадцать шашек взрывчатки. Только сейчас он заметил, что в этом ящике когда-то хранились апельсины. Сбоку полинявшими буквами было написано: ПОМОНА Рядом со словом был нарисован апельсин с одним листком на черенке. Он отнес ящик в гараж и поставил его на заднее сиденье микроавтобуса. Он снабдил каждую шашку малглинита коротким запалом, потом подсоединил их к длинному проводу, обмотал место соединения изолентой и протянул длинный запал обратно в дом, позаботившись о том, чтобы он попал в трещинку на пороге боковой двери. Закрыв дверь, он тщательно запер ее на два оборота. В гостиной он соединил вместе главный домашний запал с проводом, который вел в гараж. Продолжая что-то напевать себе под нос, стараясь действовать как можно аккуратнее, он примотал к месту соединения еще один провод. Он протянул этот последний запал к аккумулятору и зачистил изоляцию ножом для мяса. Потом он разделил кабель на отдельные медные проводки и свернул из них две косички. Он взял соединительные провода и подсоединил черный зажим к одному хвостику, а красный - к другому. Он подошел к аккумулятору и подсоединил черный зажим к клемме, рядом с который виднелись три выпуклые буквы: ПОЛ Красный зажим он оставил неподсоединенным, неподалеку от клеммы с надписью: ОТР Потом он подошел к проигрывателю, включил его и стал слушать "Роллинг Стоунз". Было пять минут пятого. Он пошел на кухню, приготовил себе еще один коктейль и вернулся с ним в гостиную. Неожиданно впереди оказалось много свободного времени. На кофейном столике лежал номер журнала "Домашнее хозяйство". Там была длинная статья о семействе Кеннеди и их многочисленных проблемах. Он внимательно прочитал эту статью. Потом он прочитал статью, озаглавленную "Женщины и рак груди". Написана она была женщиной-доктором. Они появились в самом начале десятого, как раз после того как колокола на церкви Конгрегации <Конгрегационализм (индепенденство) - одно из направлений протестантизма, отличительной чертой которого является требование самостоятельности каждого церковного прихода - прим. Перев.>, расположенной в пяти кварталах от дома, закончили свой перезвон, призывавший верующих на утреню - или как там это называется у чертовых конгрегационалистов? Они приехали на зеленом седане и черно-белой полицейской машине. Из зеленого седана вышли три человека. Одним из них был Феннер. Двух других он не знал. У каждого в руке был чемоданчик. Из черно-белой полицейской машины вышли два полисмена и лениво встали, прислонясь к капоту. По их позам было совершенно очевидно, что они не ждут никаких неприятностей. Для них это был рядовой выезд. Опершись на капот, они принялись что-то обсуждать. Слова вырывались у них изо рта в виде облачков белого пара. Время остановилось. Время остановилось, 20 января, 1974 Ну вот фред собственно говоря как оно вот так вот все оно собственно говоря и выходит давай завязывай заткнись же ты наконец время да время я понимаю в каком-то смысле уже поздно заткнуться видишь ли у меня тут взрывчатка по всему дому как фейерверк на день рождения винтовка в руке и кольт за поясом и весь я как гребаный джон диллинджер понимаешь ли ну что скажешь дружище это вроде как последнее решение или когда лезешь на дерево и думаешь вот сейчас поставлю ногу на эту развилку а потом на эту (люди на улице застыли в живой картине застряли между секунд феннер в зеленом костюме а нога у него в футе и шести дюймах от земли занес ее чтобы наступить на тротуар своими дорогими ботинками в модных калошах если конечно такая вещь как модные калоши вообще может существовать на свете и весь он словно сошел с телевизионной заставки передачи о крестовом походе юристов против впрочем неважно а голова его слегка наклонена набок это оттого другой человек позади него что-то там такое сказал и феннер голову склонил прислушивается что тот ему говорит а у того изо рта облачко пара вырывается и одет он в синий блейзер и темно-коричневые брюки а пальто у него тоже расстегнуто и полы застыли на полувзмахе третий человек только-только поворачивается от машины полицейские прислонились к своей черно-белой машине смотрят друг на друга обсуждать могут все что угодно может быть жен своих или преступление которое никак не удается раскрыть или состояние собственных яиц все может быть и солнце появилось на мгновение в просвете между тучами успело сверкнуть на одном патроне из положенного полисмену боезапаса и вышеозначенный патрон был вставлен в одну из маленьких кожаных петелек на патронташе вышеозначенного полисмена а другой легавый в черных очках и солнце выкололо звездочку на правом стекле а губы у чего толстые плотоядные вот-вот улыбнется но застыл не двигается это же фотография) я начинаю действовать мальчик мой фредди не возникает ли у тебя желания сказать мне что-нибудь в этот торжественный момент перед началом церемонии да говорит фред ты ведь продержишься до приезда репортеров ведь правда разумеется кто бы в этом сомневался слова фотографии сюжеты в теленовостях так говорит джордж сам понимаешь подрывные работы я знаю только одна точка обзора сзади все открыто но фредди тебя не поражает насколько все это одиноко и как по всему городу и по всему миру люди в этот момент жрут срут трахаются чешут свою экзему короче делают все то чем пишут в книгах а мы тут с собой совсем совсем одни да джордж я об этом думал собственно говоря я тебе уже пытался как-то это все объяснить если ты конечно и помнишь об этом и если это может послужить тебе хоть каким-то утешением сейчас сейчас все вроде бы в порядке потому что когда никто не может двигаться то не может быть никаких дорожных работ но об одном тебя прошу джордж никого не убивай нет конечно фред специально я никого не буду но ты же видишь в какой ситуации я оказался да я вижу я понимаю клянусь Джорджем я понимаю но я боюсь я так боюсь не надо не бойся я справлюсь с этим я все держу под контролем и полностью владею собой ну кончай кончай 20 января, 1974 - Кончай, кончай, - произнес он вслух, и все пришло в движение. Он поднял винтовку, приложил ее к плечу, прицелился в правое переднее колесо патрульной машины и выстрелил. Приклад сокрушающе ударил его в плечо, ствол дернулся вверх. Большое стекло лопнуло - лишь в углах рамы остались зазубренные стеклянные стрелы. Колесо патрульной машины не просто спустило - оно лопнуло с громким шумом. Машина подпрыгнула на своих рессорах, словно собака, которую никогда раньше не пинали во сне. Колпак отлетел и бессмысленно покатился по заиндевевшему асфальту улицы Крестоллин. Феннер остановился и ошарашенно посмотрел на дом. Человек в синем блейзере уронил свой чемоданчик. У третьего реакция оказалась получше, а может быть, он просто обладал более развитым инстинктом самосохранения. Он мгновенно развернулся на сто восемьдесят градусов, забежал за зеленый седан, пригнулся и исчез из виду. Полицейские укрылись за патрульной машиной - один спереди, другой сзади. Мгновение спустя полицейский в темных очках выскочил из-за капота, сжимая в руках служебный револьвер, и выстрелил три раза. После грохота "Уэзерби" ему показалось, что кто-то три раза щелкнул пальцами. Он упал за кресло и услышал, как пули пролетели над головой - оказывается, их действительно можно услышать, и издают они звук ззиззз! - и впились в штукатурку. Звук, с которым они впились в штукатурку, напомнил ему о стуке боксерских перчаток о тяжелую грушу в спортивном зале. С таким же звуком войдут они в меня, - подумал он. Полицейский в черных очках заорал Феннеру и человеку в синем блейзере: - Пригнитесь, черт вас побери! Ложись! У него там гребаная гаубица, не меньше! Он высунулся еще чуть-чуть, чтобы лучше видеть, что происходит, и полицейский в темных очках увидел его и сделал еще два выстрела. Пули с глухим ударом вошли в стену. Любимая картина Мэри ("Ловцы омаров" Уинслоу Хомера) сорвалась со стены, ударялась о диван, а потом упала на пол. Стекло разлетелось вдребезги. Он снова высунулся из-за кресла, потому что ему необходимо было выяснить, что предпринимают полицейские (и почему он не догадался купить себе детский перископ?). Надо было узнать, пытаются ли они зайти к нему в тыл (именно так Ричард Уидмарк и Марти Милнер всегда брали японские дзоты), а если это так, то ему придется одного подстрелить, но полицейские по-прежнему укрывались за патрульной машиной, а Феннер и человек в синем блейзере наконец-то опомнились и бросились за зеленый седан. Чемоданчик Синего Блейзера лежал на тротуаре, словно труп какого-то небольшого животного. Он прицелился, сморщился, заранее предвкушая боль от отдачи, и выстрелил. КРРРРРРАК! Чемоданчик разлетелся на две половины, которые устремились к небесам, развеивая по ветру множество бумаг. Он выстрелил снова - на этот раз в правое переднее колесо седана. Шина лопнула. Один из укрывшихся за седаном людей издал жалобный крик ужаса. Он выглянул и бросил взгляд на патрульную машину. Передняя левая дверь была открыта. Полицейский в темных очках что-то передавал по рации. Вскоре все приглашенные съедутся на вечеринку. Они разделят его на части, и каждый, кто хочет, получит кусок, и больше не о чем будет беспокоиться. Он почувствовал облегчение - горькое, как алоэ. Что бы это ни было, какая бы смертельная болезнь ни загнала его сюда, на последнюю развилку высокого дерева, он уже был не один, плачущий в одиночку несчастный сумасшедший. Теперь он вышел на большую дорогу безумия. Вскоре они превратят его в безобидный заголовок: ХРУПКОЕ ПЕРЕМИРИЕ НА КРЕСТОЛЛИН ПОКА ЕЩЕ ДЕРЖИТСЯ. Он положил винтовку и пополз через гостиную на четвереньках, стараясь не порезаться об осколки стекла, выпавшего из разлетевшейся рамы. Он взял маленькую подушку и пополз назад. Высунувшись, он увидел, что полицейский уже выбрался из машины. Он взял "Магнум" и послал два выстрела над капотом патрульной машины. Кольт своенравно вырывался из его руки, но с такой отдачей вполне можно было справиться. Плечо болело, как гнилой зуб. Один из полицейских - тот, что был без очков - выскочил над багажником с пистолетом в руке, и он выстрелил в заднее окно патрульной машины. Стекло покрылось сумасшедшим лабиринтом трещин. Полицейский нырнул обратно, так и не успев выстрелить. - Стойте! - заорал Феннер. - Дайте я с ним поговорю! - Давай, - сказал один из полицейских. - Доуз! - закричал Феннер суровым голосом, похожим на голос следователя из последней серии фильма с Джимми Кегни. Полицейские прожектора безостановочно шарят по фасаду гнусной трущобы, где засел Бешеный Пес Доуз, сжимая по дымящемуся кольту в каждой руке. Бешеный Пес свернулся калачиком за перевернутым мягким креслом и рычит. Одет он в полосатую рубашку с короткими рукавами. - Эй, Доуз, ты слышишь меня? Отзовись! Бешеный Пес, лицо которого искажено непокорной злобой и залито потом, кричит: - Попробуйте взять меня живым, грязные легавые! - Он выскочил из-за кресла и расстрелял весь свой кольт по зеленому седану, оставив в боку рваный ряд дыр. - Господи, - воскликнул кто-то. - Господи, да он же сумасшедший! - Доуз! - снова завопил Феннер. - Вы никогда не возьмете меня живым! - закричал он, опьяненный всеобъемлющим ликованием. - Вы - грязные крысы. Вы застрелили моего братишку! Я вам отомщу! Много ублюдков отправится прямиком в ад, прежде чем вы до меня доберетесь! - Дрожащими руками он перезарядил "Магнум" и доложил недостающие патроны в магазин "Уэзерби". - Доуз! - продолжал вопить Феннер. - Как насчет того, чтобы заключить сделку? - А как насчет того, чтобы отведать горячего свинца, ты, говнюк гребаный? - крикнул он Феннеру, но взгляд его в это время был направлен на патрульную машину, и когда полицейский в темных очках украдкой выглянул из-за капота, двумя выстрелами он загнал его обратно в убежище. Одна из пуль попала в окно дома Куиннов на противоположной стороне улицы. - Доуз, - вопил Феннер, упиваясь значительностью собственной роли. - Да заткнись же ты наконец! - крикнул ему один из полицейских. - Ты ведь его только раззадориваешь. Феннер растерянно замолчал, и в наступившей тишине послышался звук сирен, вначале отдаленный, а потом все более и более громкий. Он положил "Магнум" и взял винтовку. Период радостного помешательства закончился. Он чувствовал себя разбитым, все тело болело, кишечник был переполнен. Господи, только бы побыстрее приехали телевизионщики со своими камерами, взмолился он. Когда первая полицейская машина с визгом и хорошо рассчитанным шиком завернула за угол, совсем как в фильме "Французский связной", он был готов к этому. Он сделал два выстрела поверх патрульной машины, чтобы припугнуть засевших там полицейских, а потом тщательно прицелился в хромированную решетку и медленно надавил на курок, словно умудренный опытом ветеран в исполнении Ричарда Уидмарка. Решетка взорвалась, капот отлетел вверх, автомобиль вильнул, въехал на обочину и врезался в дерево ярдах в сорока от дома. Дверцы распахнулись, и оттуда высыпались четверо озадаченных полицейских с пистолетами наголо. Двое из них столкнулись. Потом полицейские за первой патрульной машиной (его полицейские - так он думал о них, видя в них уже нечто вроде своей собственности) открыли огонь, и он нырнул за кресло, спасаясь от жужжащих над головой пуль. Он несколько раз выстрелил в ответ и заметил, что две его пули продырявили новую алюминиевую обшивку на заборе Уилбура (интересно, компенсировал ли Городской Совет ее стоимость?). Он слышал, как пули вонзались в его собственный дом - прямо под окном и по обе стороны от него. Одна попала в раму, и щепки брызнули ему в лицо. Было семнадцать минут одиннадцатого. Теперь они попытаются зайти к нему в тыл. Он высунул голову, так как это было просто необходимо, и пуля прожужжала совсем рядом с его правым ухом. Еще две патрульных машины с включенными сиренами и мигалками приближались с другого конца улицы Крестоллин. Двое полицейских из потерпевшей аварию машины попытались перелезть через забор Аполингеров. Он выстрелил по ним трижды - не чтобы попасть, а чтобы заставить их ретироваться обратно к машине. Так они и поступили. На улицу обрушился целый дождь щепок. Две новых патрульных машины встали нос к носу буквой "V", перегородив улицу возле дома Хобарта. Полицейские сгрудились в вершине образовавшегося угла. Один из них разговаривал по рации с полицейским из машины, врезавшейся в дерево. Мгновение спустя новоприбывшие открыли по дому ураганный огонь, и ему снова пришлось укрыться. Пули попадали в парадную дверь, в фасад и вокруг окна, из которого он вел огонь. Зеркало в холле взорвалось россыпью бриллиантов. Пуля пробила покрывало на телевизоре, и оно исполнило краткий, но темпераментный танец. Он прополз на четвереньках в другой конец гостиной и выпрямился у небольшого окна за телевизором. Оттуда он мог наблюдать за всем двором Аполингера. Двое полицейских снова пытались осуществить обходной маневр. У одного из них носом текла кровь. Фредди, может случиться так, что мне придется убить одного из них, чтобы заставить их остановиться. Не делай этого, Джордж. Прошу тебя, не надо. Рукояткой "Магнума" он разбил стекло, порезав при этом руку. Они оглянулись на шум, заметили его и открыли огонь. Он не стал прятаться и открыл ответный огонь. В любой момент пуля могла снести ему макушку черепа. Трудно сказать, сколько продолжалась перестрелка, но неожиданно один из полицейских схватился за предплечье и закричал. Потом он уронил свой пистолет, словно ребенок, уставший от этой глупой игры, и стал приплясывать на месте от боли. Его товарищ обнял его одной рукой, и вместе они побежали обратно к машине. Он снова встал на четвереньки, подполз к перевернутому креслу и выглянул на улицу. Еще две патрульных машины приближались с разных концов улицы. Они остановились на противоположной стороне возле дома Куиннов. Из них выскочили восемь полицейских и тут же укрылись за патрульной машиной с пробитым колесом и зеленым седаном. Он снова спрятался за креслом и пополз в холл. Град пуль непрерывно осыпал дом. Он знал, что было бы лучше взять винтовку и подняться наверх - там у него была бы более выгодная позиция, и, возможно, он сумел бы выкурить их из-за машин и заставить укрыться в домах на противоположной стороне улицы. Но он не мог позволить себе отойти так далеко от запального шнура и аккумулятора. Телевизионщики могли появиться в любую минуту. Парадная дверь была как решето. Слой темно-коричневого лака отлетел вместе со щепками, и из-под него показалась необработанная древесина. Он прополз в кухню. Все окна там были разбиты, линолеум был усыпан осколками. Шальная пуля сбила кофейник с плиты, и он лежал на полу в растекшейся луже коричневой гущи. Мгновение он выжидал под окном, а потом вскочил и опустошил свой кольт в запаркованные буквой "V" машины. Немедленно вся мощь обстрела сконцентрировалась на кухне. Две дырки появились в белой эмали холодильника, а одна из пуль попала в бутылку "Южного Утешения". Она взорвалась, брызнув во все стороны стеклом и южным радушием. Когда он полз обратно в гостиную, ему показалось, что пчела ужалила его в бедро как раз под ягодицей. Он хлопнул рукой по бедру, чтобы убить ее. Когда он посмотрел на руку, выяснилось, что пальцы его в крови. Он лег за креслом и перезарядил "Магнум". Потом перезарядил "Уэзерби". Высунул голову из-за кресла и мгновенно нырнул назад, едва успев укрыться от яростного града пуль. Пули попадали в диван, в стену, в телевизор. Покрывало исполняло безостановочный танец. Снова высунулся и несколько раз выстрелил по патрульным машинам, запаркованным на противоположной стороне улицы. Выбил одно окно. И увидел... В начале улицы появились белый микроавтобус и фордовский фургон для аппаратуры. На боках у обеих машин были синие надписи: НОВОСТИ ДаблЮЭйчЭлЭм КАНАЛ 9 Тяжело дыша, он снова подполз к окну, выходившему на внутренний двор Аполингеров. Телевизионщики медленно и неуверенно ехали вперед. Неожиданно из-за спины у них вынырнула новая патрульная машина и, затормозив так, что шины задымились, перегородила им путь. Из заднего окна высунулась рука в синем и принялась отмахиваться от телевизионщиков, словно от назойливых мух. Пуля срикошетила от подоконника и влетела в комнату. Сжимая "Магнум" в окровавленной правой руке, он подполз к креслу и закричал: - Феннер! Огонь стал чуть менее интенсивным. - Феннер! - закричал он снова. - Подождите! - раздался крик Феннера. - Не стреляйте! Подождите минутку! Раздалось несколько отдельных выстрелов, а потом все смолкло. - Что тебе нужно? - крикнул Феннер. - Телевизионщики! Их заблокировали в самом начале улицы. Я хочу с ними поговорить. Последовала долгая, задумчивая пауза. - Нет! - завопил наконец Феннер. - Если мне дадут с ними поговорить, я прекращу стрельбу! - Что ж, в этом он их не обманывает. Он посмотрел на аккумулятор. - Нет! - снова завопил Феннер. Ублюдок! - подумал он в отчаянии. - Неужели же это так важно для тебя? Для тебя, для Орднера и для всей прочей бюрократической мрази? Снова начался обстрел - сперва неуверенно, потом - постепенно набирая силу. Неожиданно глазам его предстало невероятное зрелище: человек в клетчатой рубашке и голубых джинсах бежал по тротуару, сжимая в руках портативную камеру. - Я все слышал! - кричал человек в клетчатой рубашке. - Я слышал каждое слово! Я выясню, как тебя зовут, парень! Он предложил прекратить стрельбу, а ты... Полицейский ударил его дубинкой, и человек в клетчатой рубашке свалился на тротуар. Его камера отлетела в водосточный желоб, и мгновение спустя три пули превратили ее в кучку сверкающего мусора. Бобина неотснятой пленки лениво раскручивалась из останков. Потом огонь снова смолк. - Феннер, дай им установить камеры! - закричал он. Голос его звучал хрипло, надсадно, горло его болело, все тело было разбито. Острая, пульсирующая боль стала подниматься от бедра вверх. - Сначала выходи! - закричал Феннер в ответ. - Мы позволим тебе выступить перед камерой! Красная волна ненависти захлестнула его, когда он услышал эту откровенную ложь. - ЧЕРТ ВОЗЬМИ! У МЕНЯ ЗДЕСЬ БОЛЬШАЯ ПУШКА, И ЕСЛИ Я НАЧНУ ПАЛИТЬ ПО БЕНЗОБАКАМ, ТО ПОЛУЧИТСЯ НЕПЛОХОЕ БАРБЕКЬЮ, ПОНЯЛ ТЫ, ПИДОР ГНОЙНЫЙ? Потрясенное молчание. Потом раздался осторожный голос Феннера: - Что ты хочешь? - Пришлите мне того парня, которого двинули дубинкой, и позвольте телевизионщикам поставить камеры. - Ну уж нет! Мы не собираемся дать тебе в руки заложника, чтобы ты потом шантажировал нас еще бог знает сколько времени! Один из полицейских подбежал к осевшему на один бок седану и скрылся за ним. Очевидно, там состоялось какое-то краткое совещание. Раздался другой голос: - Парень, за твоим домом - тридцать человек. Все они вооружены. Если ты не выйдешь, я отдам им приказ идти на штурм! Настало время предъявить свои козыри. - Не советую. Весь дом начинен взрывчаткой. Посмотрите сюда! Он выставил над креслом красный зажим соединительного провода. - Видите? - Ты блефуешь! - уверенно прокричал голос. - Если я подсоединю этот зажим к клемме аккумулятора, который стоит рядом со мной на полу, всем нам придет конец! Молчание. Еще одно совещание. - Эй! - закричал кто-то. - Эй! Ведите сюда этого парня! - Он высунулся из-за кресла и увидел человека в джинсах и клетчатой рубашке, который шел по улице без всякого прикрытия, гордо подняв голову. То ли он был так героически предан профессии, то ли просто сошел с ума. У него были длинные черные волосы, доходившие почти до плеч, и тоненькие темные усики. Двое полицейских решили было перезарядить оружие под прикрытием составленных буквой "V" машин, но передумали, когда он выстрелил поверх их голов. - Господи, ну и вляпались мы в историю! - воскликнул кто-то в досаде. Человек в клетчатой рубашке шел по лужайке, взбивая ногами маленькие фонтанчики снежной пыли. Что-то прожужжало мимо уха, потом раздался звук выстрела, и он обнаружил, что забыл спрятаться в укрытие. Он услышал, как повернулась ручка входной двери. Убедившись, что она заперта, молодой человек постучал. Он пополз по полу, усыпанному цементом и штукатуркой, выбитыми из стен. Правая нога болела, как старая ведьма, и когда он посмотрел на нее, обнаружилось, что штанина от бедра и до колена пропитана кровью. Он повернул замок и отодвинул засов. - Давай! - сказал он, и человек в клетчатой рубашке юркнул внутрь. Он задыхался, но лицо его не показалось ему испуганным. На щеке у него была ссадина от полицейской дубинки, левый рукав был разодран. Впустив человека в клетчатой рубашке, он пополз обратно в гостиную, взял винтовку, выставил ее над креслом и сделал наугад два выстрела. Потом он обернулся. Человек в клетчатой рубашке стоял в дверном проеме. Вид у него был невероятно спокойным. Из кармана он достал большой блокнот. - Ладно, парень, - сказал он. - Выкладывай, что тут за дерьмо. - Как тебя зовут? - Дейв Алберт. - В автобусе есть оборудование? - Да. - Подойди к окну. Скажи полиции, чтобы они позволили съемочной группе установить камеру на лужайке у Куиннов. Это дом напротив. Скажи, что если через пять минут этого не произойдет, то у тебя начнутся большие проблемы. - Вот как? - Будь уверен. Алберт засмеялся. - Ты не похож на человека, который собирается меня убить, парень. - Скажи им. Алберт подошел к разбитому окну и выдержал секундную паузу, без сомнения, наслаждаясь моментом. - Он требует, чтобы моя съемочная группа поставила камеру на другой стороне улицы! - закричал он. - Если это не будет сделано, он говорит, что убьет меня! - Нет! - яростно завопил Феннер. - Нет, нет и еще раз... Кто-то заткнул ему рот. Секундная пауза. - Хорошо! - Это был голос человека, обвинившего его в блефе. - Ты позволишь двум нашим людям пойти и привести их сюда? Он кивнул вопросительно обернувшемуся репортеру. - Да! - крикнул Алберт. После некоторой паузы двое полицейских неуверенно двинулись туда, где стоял автобус телевизионщиков. Двигатель его самодовольно мурлыкал. Тем временем подъехало еще две патрульных машины. Отклонившись вправо, он увидел, что другой конец Крестоллин тоже перегорожен. Большая толпа стояла за желтыми барьерами. - Ладно, - сказал Алберт, садясь. - У нас есть минутка. Что тебе нужно? Самолет? - Самолет? - недоумевающе повторил он. Алберт взмахнул руками. - Чтобы улететь, парень. Ууууулететь куда-нибудь. - Ax, вот ты о чем. - Он кивнул головой, чтобы показать, что понял смысл вопроса. - Нет, мне не нужен самолет. - Чего же ты хочешь? - Я хочу, - сказал он, тщательно подбирая слова, - чтобы мне опять было двадцать лет и чтобы я мог заново прожить свою жизнь немного по-другому. - Он увидел недоумение в глазах Алберта и быстро добавил: - Я знаю, что это невозможно. Конечно, я сумасшедший, но не до такой степени. - Ты ранен. - Да. - Ты сказал правду об этой штуке? - Он указал на запальный шнур и аккумулятор. - Да. Провод идет во все комнаты. И в гараж тоже. - Где ты взял взрывчатку? - Тон Алберта был - вполне дружеским, но в глазах была внимательная настороженность. - Нашел в рождественском чулке. Он засмеялся. - Что ж, неплохо. Я использую эту фразу в сюжете. - Прекрасно. Когда выйдешь отсюда, скажи полицейским, что лучше им отойти от дома подальше. - Ты собираешься взорвать себя? - спросил Алберт. В голосе его звучал интерес, только интерес и ничего больше. - Я думаю над этой возможностью. - Знаешь что, парень, ты, по-моему, просто фильмов насмотрелся. - В последние время я не слишком часто ходил в кино. Правда я посмотрел "Изгоняющего дьявола". Теперь жалею. Как там дела у твоей съемочной группы? Алберт выглянул из окна. - Неплохо. У нас есть еще одна минутка. Твоя фамилия Доуз? - Это они тебе сказали? Алберт презрительно рассмеялся. - Они мне ничего не сказали бы, даже если бы я умирал от рака. Я прочел табличку под дверным колокольчиком. А ты мог бы ответить мне на вопрос, зачем ты все это делаешь? - Могу. Это из-за дорожных работ. - Новый участок 784-й автострады? - Глаза Алберта блеснули. Он начал что-то записывать в своем блокноте. - Да. - Они отобрали у тебя дом? - Они попытались. Я возьму его с собой. Алберт записал его ответ, захлопнул блокнот и запихнул его в задний карман джинсов. - Это очень глупо, мистер Доуз. Вы не возражаете, что я так говорю? Почему бы вам не выйти отсюда вместе со мной? - У тебя эксклюзивный материал, - сказал он устало. - Какие награды вам там присуждают, Пулитцеровскую премию? - Я б не отказался. - Он весело улыбнулся, а потом снова посерьезнел. - Пошли, мистер Доуз. Выходи со мной. Я позабочусь о том, чтобы люди узнали о твоей позиции. - У меня нет никакой позиции. Алберт нахмурился. - Как это понимать? - У меня нет позиции. Именно поэтому я так и поступаю. - Он высунулся из-за кресла и встретился с глазом кинокамеры, установленной на штативе посреди заснеженной лужайки Куиннов. - А теперь иди. Скажи, чтобы убирались подальше. - Ты действительно собрался все взорвать? - Не знаю. Алберт подошел к двери, но в последний момент обернулся. - Мы где-нибудь встречались? Мне постоянно кажется, что я тебя уже где-то видел. Он покачал головой. Он думал, что видит Алберта в первый раз в жизни. Наблюдая за тем, как репортер шел по лужайке (слегка под углом, чтобы предстать на пленке в более выгодном ракурсе), он задумался о том, чем может заниматься Оливия в эту самую секунду. Он подождал пятнадцать минут. Огонь усилился, но штурма дома с тыла так и не последовало. Похоже, огонь велся для того, чтобы прикрыть отступление полиции в дома на другой стороне улицы. Съемочная группа оставалась на прежнем месте, продолжая бесстрастно работать. Потом белый "Эконолайн" подъехал на лужайку Куиннов, и тогда оператор сложил штатив, оттащил его за фургон и снова начал снимать. Что-то черное и вытянутое просвистело в воздухе, приземлилось на полпути между домом и тротуаром и стало источать газ. Ветер подхватил его, и рваные облака понеслись вниз по улице. Второй выстрел также был недолетом, а через некоторое время он услышал, как снаряд приземлился на крышу. Он успел ощутить запах газа, когда последний снаряд скатился с крыши в сугроб, под которым мирно зимовали мэрины бегонии. Глаза его наполнились крокодиловыми слезами. Он вновь пополз на четвереньках через гостиную, от души надеясь, что не сказал этому телевизионщику Алберту ничего такого, что могло бы быть впоследствии истолковано, как исполненные глубокого смысла предсмертные слова. У него действительно не было позиции, потому что в этом мире нет устойчивого места, на котором можно было бы ее занять. Взять, к примеру, Джонни Уокера, погибшего в бессмысленной катастрофе на перекрестке. Ради чего он умер? Ради того, чтобы простыни были доставлены вовремя? Или эта женщина в супермаркете. Игра не стоит свеч. Он включил проигрыватель. Проигрыватель до сих пор работал. По-прежнему на диске стояла пластинка "Роллинг Стоунз", и со второй попытки он поставил последнюю песню (в первый раз он промахнулся мимо нужной дорожки из-за пули, с глухим звуком пробившей покрывало на "Зените"). Когда все было готово, и последние такты "Человека-обезьяны" растворились в небытие, он снова подполз к перевернутому креслу и выбросил винтовку из окна. За ней последовал "Магнум". Прощай, Ник Адамс. - Ты не всегда получаешь то, что хочешь, - доносилось из колонок, и он мог подтвердить, что это правда. Но даже если знаешь ее, желание все равно остается. Граната со слезоточивым газом влетела в окно, ударилась в стену над диваном и взорвалась клубами белого дыма. Но если, попытаешься, то может оказаться, Что у тебя есть то, что тебе нужно. Вот и посмотрим, Фред. Вот и проверим. Он взял красный зажим соединительного провода. Сейчас увидим, есть ли у меня то, что мне нужно. - О'кей, - пробормотал он и прижал красный зажим к отрицательной клемме аккумулятора. Он закрыл глаза, и его последняя мысль была о том, что мир взрывается не снаружи, а внутри него, и хотя последствия взрыва были катастрофическими, размера он был совсем небольшого - скажем, примерно как грецкий орех. Потом все вокруг стало белым. ЭПИЛОГ Команда теленовостей компании "ДаблЮЭйчЭлЭм" выиграла Пулитцеровскую премию за вечерний репортаж о том, что они назвали "Последним Противостоянием Доуза", и за получасовой документальный фильм, показанный три недели спустя. Документальный фильм назывался "Дорожные работы", и в нем исследовался вопрос необходимости (или отсутствии таковой) строительства нового участка 784-й автострады. В фильме утверждалось, что причина, по которой началось это строительство, не имела ничего общего ни с перераспределением автомобильных потоков, ни с усовершенствованием дорожной сети, ни с чем-либо подобным. Муниципалитету было необходимо строить в год определенное количество миль новых дорог, иначе он лишился бы бюджетных ассигнований на дорожное строительство. Поэтому Городской Совет и принял решение расширить 784-ю автостраду. В фильме также сообщалось, что Городской Совет без лишнего шума начал судебный процесс против вдовы Бартона Джорджа Доуза, чтобы взыскать с нее хотя бы часть денег, полученных за дом. Однако, общее возмущение заставило Совет отозвать свой иск. Большинство газет по всей стране опубликовали снимки руин. В Лас-Вегасе молодая девушка, недавно поступившая в школу бизнеса, увидела эти фотографии за ленчем и упала в обморок. Но несмотря на фотографии и слова дорожные работы продолжались и были завершены восемнадцать месяцев спустя, даже раньше намеченного срока. К тому времени большинство жителей города забыли о фильме "Дорожные работы", а телевизионщики и репортеры, включая обладателя Пулитцеровской премии Дэвида Алберта, направили свое внимание на другие события и обстоятельства. Но несколько человек, смотревших самый первый сюжет в программе вечерних новостей, так и не смогли забыть его. Они помнили его даже тогда, когда связанные с ним факты и люди стали стираться у них в памяти. В сюжете был показан обычный белый дом в предместье города с заасфальтированной подъездной дорожкой, ведущей к одноместному гаражу. Симпатичный дом, но ничего особенного. На такой дом не оглянешься, отправляясь в воскресенье на пикник. Единственная привлекающая внимание деталь - на фасаде разбиты почти все окна. Из большого окна вылетают винтовка и пистолет и падают в снег. На секунду показалась рука, выбросившая оружие, - вялая и обессиленная, словно рука утопающего. Дом окружен клубами белого дыма - наверное, это слезоточивый газ или что-нибудь в этом роде. А потом поднимается огромный столб огня, и стены выгибаются, словно в мультфильме. Звучит ужасный грохот, и камера трясется, словно от ужаса. Периферическим зрением зритель замечает, что гараж был мгновенно сметен одним сокрушительным огненным порывом. На мгновение кажется (и покадровый просмотр подтверждает правильность этого впечатления), что крыша снялась со стропил и поднялась в воздух. Потом весь дом приподнимается в воздух и разваливается на части. Во все стороны летят доски, кровельная дранка, куски штукатурки. Потом обломки начинают падать на землю, и воздух превращается в волшебное покрывало, лениво развевающееся на ветру. Глухая барабанная дробь падающих обломков заканчивается, и наступает тишина. Потом экран заполняет потрясенное, заплаканное лицо Мэри Доуз. В оцепенелом и испуганном удивлении она смотрит на выросший перед ней лес микрофонов, и мы снова оказываемся в безопасном мире живых существ. Под псевдонимом Ричард БАХМАН Перевод с английского А. Медведева

<< НАЗАД ¨¨ КОНЕЦ...

Другие книги жанра: ужасы, мистика

Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу: [1] [2] [3] [4] [5]

Страница: [5]