Я вижу события, которые грядут, и они
                                  вселяют в меня страх.
                                                              Родерик Эшер

                                     Чертова участь
                                        (валлийское поименование бедствия)



                                  ПРОЛОГ

     Над  Нью-Йорком  ударил  чугунный  колокол  грома.   Тяжелый   воздух
расколола молния. Ударив в высокий шпиль церкви Джеймса Ренвика на Девятой
Восточной улице, она затем поразила насмерть полуслепую ломовую лошадь  на
Четырнадцатой Западной улице. Хозяин лошади, бледный от  ужаса,  выпрыгнул
из повозки и бросился прочь, оставив груз картофеля утопать в грязи.
     На дворе было 22 марта 1847 года, и  "Нью-Йорк  Трибьюн"  предсказала
"ночь ужасной бури, вселяющей страх  в  людей  и  животных".  На  сей  раз
предсказание полностью  соответствовало  действительности.  Яркая  вспышка
озарила небо над  Маркет-стрит,  и  молния  ударила  в  дымоход  магазина.
Деревянное  строение  мгновенно  вспыхнуло,  набежала  толпа  пялиться  на
веселое пламя. Паровые  машины  и  повозки  перестали  ездить  по  улицам.
Деревянные колеса и лошадиные копыта утопали  в  грязи.  Множество  собак,
крыс и свиней металось по проулкам, на которых банды  типа  "Давер  Бойс",
"Плаг Оглис" и "Моан Стикерс" поджидали свои жертвы, вдоль прямых  мощеных
улиц. Под газовым фонарем изваянием застыл полицейский.
     Нью-Йорк, город молодой,  уже  был  переполнен.  Жизнь  здесь  так  и
бурлила, полная опасностей - ибо невольного участника этого исполняемого в
бурном темпе уличного представления  могли  в  любой  момент  бесцеремонно
избавить от имеющихся при  нем  ценностей,  -  и  щедрая  на  удачи  вроде
кошелька, полного золотых монет. Одинаково оживленные улицы вели от  доков
к  театрам,  от  кегельбанов  к  веселым  домам,  от  Поворота  Убийств  к
Сити-Холлу, хотя по некоторым авеню прогресса невозможно было пройти из-за
куч мусора и отходов.
     Опять прогремел гром, и с небес  на  землю  обрушились  целые  потоки
воды. Щеголи  и  девицы,  выходившие  из  дверей  "Дельмонико",  мгновенно
промокли до нитки. Вода била в чердачные окна домов и просачивалась  вниз,
в лачуги скваттеров, черная от сажи. Дождь загасил фонари, унял  драчунов,
ускорил неприличные предложения и  смертельные  нападения.  Мутные  потоки
воды уносили в реку грязь с улиц. По крайней мере ненадолго  ночной  поток
людей был нарушен.
     Две рыжие лошади, склонив головы под дождем, тянули черное  ландо  по
Бродвею в  сторону  к  гавани.  Кучер-ирландец  ежился  в  насквозь  сыром
коричневом пальто. Вода стекала с полей его  низко  надвинутой  шляпы.  Он
проклинал тот  час,  когда  решил  проехать  мимо  отеля  "Де  Пейзер"  на
Кэнал-стрит. Если бы не подобрал пассажира, мрачно думал кучер, то был  бы
уже дома, грея ноги у камина с кружкой крепкого портера в  руках.  Конечно
же, сейчас у него в кармане золотой, но чем может помочь золотой, когда он
продрог до костей? Он подстегивал лошадей, хотя знал, что  они  не  пойдут
быстрее. Проклятье! Что этот пассажир ищет?
     Этот джентльмен сел у отеля "Де Пейзер", вложил в руку кучера золотой
и велел ехать как можно скорей в редакцию газеты "Трибьюн". Там  ему  было
велено ждать,  и  спустя  пятнадцать  минут  одетый  в  черное  джентльмен
появился снова и назвал новый адрес. Небо тем временем заволокли  тучи,  и
вдалеке грохотал гром. Они ехали в пригород, расположенный по соседству  с
Фордхэмом во впадине между Лонг-Айлендскими холмами. Там они  остановились
у слегка зловеще выглядящего коттеджа,  где  джентльмена  приняла  полная,
средних лет женщина. Очень неохотно, как показалось кучеру. Спустя полчаса
под холодным ливнем, что обещало кучеру  тесное  знакомство  с  простудой,
джентльмен в черном появился с новыми адресами: обратно  в  Нью-Йорк,  как
можно быстрее, ради посещения нескольких дешевых таверн  в  самом  опасном
районе города. Юг Треугольника ночью! -  печально  думал  кучер.  Одно  из
двух: то ли этому джентльмену нужна дешевая шлюха, то  ли  ему  захотелось
поиграть со смертью.
     Углубившись  в  лабиринт  южных  улиц,  кучер   испытывал   некоторое
облегчение от того, что сильный  дождь  удерживает  бандитов  под  крышей.
"Слава Богу!", - подумал он,  и  в  это  мгновение  два  молодых  парня  в
лохмотьях выбежали из подворотни, направляясь к экипажу. В руке одного  из
них кучер с ужасом заметил булыжник - видно, парень намеревался размозжить
колесо, а затем как  минимум  избить  и  ограбить  обоих.  Кучер  отчаянно
взмахнул кнутом и крикнул: "Пошла! Пошла!"  Лошади,  почуяв  надвигающуюся
опасность, рванули вперед по скользкой мостовой. Брошенный  камень  ударил
рядом с кучером, затрещала древесина. "Пошла!" - снова  закричал  кучер  и
держал лошадей на рысях еще две улицы.
     Штора позади кучера приоткрылась.
     - Извозчик, - осведомился пассажир, - что это было?
     Его голос был спокойным, но  с  повелительными  интонациями.  "Привык
отдавать распоряжения", - подумал кучер.
     - Прошу прощения, сэр, но... - Он оглянулся через плечо  и  посмотрел
на своего пассажира. В тусклом свете фонаря он увидел худое, бледное лицо,
на  котором  выделялись  серебристые  аккуратные  усы  и  борода.  Глубоко
посаженные, цвета вороненой стали глаза смотрели на кучера  с  властностью
аристократа.  Его  возраст  был  странно  неопределенным,  лицо   казалось
гладким, без каких-либо морщин, кожа была мраморно-белая.  На  джентльмене
были черный костюм и блестящий  черный  цилиндр.  Его  руки,  длиннопалые,
затянутые в черные кожаные  перчатки,  играли  тростью  черного  дерева  с
роскошным  серебряным  набалдашником  -  головой   льва   со   сверкающими
изумрудными глазами.
     - Что "но"? - спросил он. У кучера слова застряли в горле.
     - Сэр... это не самое безопасное место в городе. Вы выглядите  вполне
респектабельным джентльменом, сэр, - такие, как вы, редко заезжают  в  эту
часть города.
     - Не лезьте не в свои дела, - посоветовал джентльмен. -  Мы  напрасно
теряем время, - сказал он и снова задернул шторку.
     Кучер тихо выругался в промокшую  от  дождя  бороду  и  повел  экипаж
вперед. "Слишком многого хотят от человека за один золотой! - думал он.  -
Хотя с ним можно неплохо провести время в баре".
     Первой остановкой был кабачок на Энн-стрит  под  названием  "Уэльский
погребок". Джентльмен прошел внутрь,  пробыл  там  мгновение  и  вернулся.
Столько же времени он провел  и  в  "Павлине"  на  Салливан-стрит.  "Мечта
джентльмена", таверна двумя кварталами западнее, также была удостоена лишь
краткого посещения. На узкой Пил-стрит, где дохлая свинья  привлекла  стаю
бродячих собак, кучер подогнал экипаж к захудалой  таверне  под  названием
"Погонщик мулов". Как только джентльмен вошел в  таверну,  кучер  надвинул
шляпу на лоб и погрузился в раздумья, не стоит ли вернуться  к  работе  на
картофельных полях.
     Внутри "Погонщика мулов" при тусклом свете лампы развлекалось пестрое
сборище пьяниц, игроков и хулиганов.  В  воздухе  стоял  табачный  дым,  и
джентльмен в черном брезгливо поморщился  от  смешанного  запашка  плохого
виски, дешевых сигар и промокшей одежды. Несколько  мужчин  посмотрели  на
джентльмена, оценивая его как потенциальную жертву, но его крепкие плечи и
твердый взгляд подсказали им искать поживу в другом месте.
     Он подошел к стойке, за которой  разливал  зеленоватое  пиво  смуглый
мужчина в штанах из оленьей кожи, и произнес имя.
     Бармен слегка улыбнулся и пожал плечами. По  грубой  сосновой  стойке
скользнула золотая монета, и в маленьких черных глазах мелькнула жадность.
Он потянулся за монетой, но трость, увенчанная серебряным  львом,  прижала
его руку к стойке. Джентльмен в черном повторил имя, негромко и спокойно.
     - В углу, -  бармен  кивком  указал  на  одиноко  сидящего  человека,
старательно пишущего что-то при свете  масляного  светильника,  в  котором
коптила ворвань. - Надеюсь, вы не представитель закона?
     - Нет.
     - Не причиняйте ему вреда. Он, знаете ли, наш американский Шекспир.
     - Нет, не знаю. - Джентльмен поднял трость,  и  бармен  быстро  сгреб
монету.
     Джентльмен в черном намеренно медленно подошел к одинокому  человеку,
пишущему рядом со светильником. На грубом дощатом  столе  перед  писателем
стояла чернильница и  лежала  стопка  дешевой  бледно-голубой  бумаги  для
письма. Рядом стояли полупустая бутылка шерри и грязный стакан. Скомканные
испорченные листы были разбросаны  по  полу.  Писатель,  бледный,  хрупкий
человек со слезящимися серыми глазами, работал;  перо,  зажатое  в  тонкой
нервной руке, быстро бегало по бумаге. По  прекратил  писать,  подпер  лоб
кулаком и секунду сидел так без движения, словно у него в голове  не  было
ни одной мысли. Вдруг он нахмурился, желчно выругавшись,  скомкал  лист  и
швырнул его на пол, где тот ударился о ботинок джентльмена.
     Писатель поднял взгляд,  озадаченно  моргнул,  на  лбу  и  щеках  его
выступила лихорадочная испарина.
     - Мистер Эдгар По? - тихо спросил джентльмен в черном.
     - Да, - ответил писатель; болезнь и шерри сделали его голос глухим, а
речь - невнятной. - А вы кто?
     - С некоторых пор мне очень хотелось  повстречаться  с  вами...  сэр.
Могу я сесть?
     По пожал плечами и махнул в сторону кресла. Под глазами у  него  были
большие синие отеки, губы серые и дряблые. Дешевый коричневый костюм был в
грязи. Белая льняная сорочка и изношенный черный  галстук  усеяны  винными
пятнами. Потертые манжеты делали его похожим на бедного школяра.  От  него
веяло жаром, порой его пробирала дрожь,  и  тогда  он  откладывал  перо  и
подносил дрожащую руку ко лбу. Темные волосы были  влажными  от  испарины,
бисеринки пота блестели в желтоватом свете горящей ворвани.  По  сильно  и
громко закашлялся.
     - Простите, - сказал он. - Я болен.
     Мужчина аккуратно, стараясь не задеть чернильницу или бумагу, положил
свою трость на стол и сел в кресло. Сразу же возле него появилась дородная
барменша спросить,  что  их  милость  желает,  но  он  отослал  ее  легким
движением руки.
     - Вам следует попробовать здешнее амонтильядо, сэр, - сказал ему  По.
- Оно зажигает искру разума, а на худой конец согревает  желудок  в  сырую
ночь. Извините меня, сэр. Вы видите,  я  работаю.  -  Он  прищурил  глаза,
пытаясь сфокусировать взгляд на джентльмене. - Как, вы сказали, ваше имя?
     - Мое имя, - сказал джентльмен в черном, - Хадсон Эшер. Родерик  Эшер
был моим братом.
     По на мгновение застыл с полуоткрытым ртом, слабо вздохнул,  а  затем
разразился громким смехом. Он смеялся, пока смех не перешел в кашель и  По
не осознал, что может задохнуться.
     Овладев собой, он вытер слезящиеся от смеха глаза, еще раз закашлялся
и плеснул себе в стакан шерри.
     - Это отличная шутка! Примите мои поздравления,  сэр!  Теперь  можете
вернуть свой наряд в магазин костюмера  и  скажите  моему  дорогому  другу
преподобному Грисволду, что попытка уморить  меня  смехом  почти  удалась!
Скажите ему, что столь милого розыгрыша я никогда не забуду! -  По  набрал
полный рот шерри, серые глаза заблестели на болезненно-бледном лице. -  О,
нет - стойте! Я ему еще кое-что передам! Знаете ли вы, мой дорогой "мистер
Эшер", что я сейчас пишу? - По пьяно ухмыльнулся и постучал по  исписанным
страницам. - Это _ш_е_д_е_в_р_, сэр! Лучшее,  что  я  написал!  Взгляд  на
сущность самого Господа Бога! Все здесь, все... - Он зажал страницы в руке
и с хитрой ухмылкой прижал их к своей груди.  -  Этот  _т_р_у_д_  поставит
Эдгара По в один ряд с Диккенсом и Готорном! Конечно, все  мы  ослепли  от
сияния этого светоча литературы, преподобного Грисволда, но я с  этим  еще
поспорю!
     Он помахал страницами перед лицом собеседника. На листках,  казалось,
не было ничего, кроме расплывшихся клякс и пятен шерри.  -  Много  он  вам
заплатил за шпионство для его плагиаторского пера?  Убирайтесь,  сэр!  Мне
вам сказать больше нечего!
     На протяжении всей этой тирады джентльмен  в  черном  не  шелохнулся.
Затем он смерил Эдгара По твердым как сталь взглядом.
     - Вы настолько же глухи, насколько пьяны? - спросил  он  со  странным
певучим акцентом. - Я сказал, что мое имя Хадсон Эшер, а Родерик, человек,
которого вы имели наглость злостно оклеветать, мой брат. Я оказался в этом
американском бедламе по делу и решил  потратить  день,  чтобы  найти  вас.
Сначала я пошел в "Трибьюн", где я узнал от мистера  Горация  Грили  адрес
вашего загородного дома. Ваша приемная мать снабдила меня списком...
     - К_р_и_к_у_н_ь_я_? - По задохнулся. Одна из страниц выскользнула  из
его рук и упала в лужицу пролитого пива. - Вы были у моей Крикуньи?
     - ...списком кабаков, в  которых  вас  можно  отыскать,  -  продолжал
Хадсон Эшер. -  Насколько  я  понимаю,  я  немного  разминулся  с  вами  в
"Уэльском погребке".
     - Вы лжец! - прошептал По с расширенными от потрясения глазами. -  Вы
не можете... не можете быть тем, кем вы назвались!
     - Не могу? Прекрасно, тогда, может, перейдем к фактам?  В  1837  году
мой больной старший брат утонул во время наводнения, разрушившего наш  дом
в Пенсильвании. Я со своей женой был в то время в Лондоне,  а  моя  сестра
незадолго до этого сбежала с бродячим актеришкой, оставив Родерика одного.
Мы спасли что смогли и сейчас живем в Западной Каролине. - Неопределенного
возраста лицо Эшера, казалось, напряглось и застыло, как  маска,  а  глаза
его  сверкали  долго  сдерживаемым  гневом.  -   Теперь   вообразите   мое
неудовольствие, когда спустя пять лет я наткнулся  на  книжицу  презренных
маленьких небылиц, именуемую "Гротески и арабески". Естественно, гротески.
Особенно рассказ,  названный...  Впрочем,  я  уверен,  вы  сами  прекрасно
понимаете, о чем идет речь. В нем вы изобразили моего брата психом, а  мою
сестру ходячим трупом! О, я очень хотел встретиться  с  вами,  мистер  По;
"Трибьюн" часто писала о вас, как  я  помню,  около  года  назад  вы  были
литературным львом,  не  правда  ли?  Но  сейчас...  Да,  слава  -  тонкая
субстанция, не так ли?
     - Чего вы от меня хотите? - спросил пораженный По. - Если  вы  пришли
требовать денег или хотите смешать мое имя с грязью на процессе по делу  о
клевете, вы зря теряете время, сэр. У меня очень  мало  денег  и,  клянусь
Богом, я никогда не имел намерения порочить вашу фамилию или честь.  Сотни
людей в нашей стране носят фамилию Эшер!
     - Возможно, - согласился  Эшер,  -  но  есть  только  один  утонувший
Родерик и только одна оболганная Маделейн. - Он  помедлил  минуту,  изучая
лицо и одежду По, затем чуть заметно недобро  улыбнулся,  показав  краешек
белых ровных зубов. - Нет, мне не нужны ваши деньги; я  не  верю,  что  из
камня можно выжать кровь, но если бы я мог,  я  бы  изъял  все  до  одного
экземпляры этого вздорного рассказа и устроил бы из них костер. Мне просто
хотелось узнать, что вы из себя представляете, и показать вам, что из себя
представляю я. Дом Эшеров еще стоит, мистер По, и будет стоять  еще  долго
после того, как вы и я обратимся в прах. - Эшер вытащил портсигар и достал
из него первосортную гаванскую сигару; он зажег ее от светильника и  убрал
портсигар. Выпустив в лицо По струю дыма, он произнес: - Я  спустил  бы  с
вас шкуру и прибил бы ее к дереву за очернение моего рода. Вас следует  по
меньшей мере заточить в приют для умалишенных.
     - Я клянусь, я... я писал этот рассказ как фантазию!  Он  всего  лишь
отражение того, что было у меня на уме и в душе!
     - В таком случае, сэр, мне жаль вашу душу. - Эшер затянулся сигарой и
пустил дым сквозь ноздри, его глаза превратились в маленькие щелки.  -  Но
позвольте мне высказать предположение относительно того, как вы наткнулись
на эту грязную идею. Никогда  не  было  секретом,  что  мой  брат  страдал
душевно и физически. Он утратил душевное равновесие, когда наш отец  погиб
в руднике, еще до того как мы переехали в  эту  страну  из  Уэльса.  Когда
Маделейн оставила дом, он, должно быть, чувствовал себя всеми покинутым.
     Во всяком случае, состояние Родерика и обветшание дома,  оставленного
мною на его попечение, не остались не замеченными простолюдинами, живущими
в ближайших деревнях. Неудивительно поэтому, что его смерть  и  разрушение
дома во время наводнения стали источником всякого рода пагубных слухов!  Я
допускаю, мистер По, что семя, из которого произросли ваши  домыслы,  было
подобрано вами в месте, подобном этому,  где  хмель  развязывает  языки  и
будоражит  воображение.  Возможно,  вы  слышали   о   Родерике   Эшере   в
какой-нибудь  таверне  между  Питсбургом  и  Нью-Йорком,  а  ваше   пьяное
воображение дорисовало остальное. Я  казнил  себя,  что  оставил  Родерика
одного в столь тяжелое для него время.  Так  что  вы  должны  понять:  ваш
гнусный рассказец уколол меня в самое сердце!
     По положил страницы на стол и погладил их так, словно они были живые.
Он издал тихий стон, заметив  страницу,  выпавшую  в  грязь  на  полу.  Он
аккуратно поднял ее и вытер рукавом, после чего  некоторое  время  пытался
дрожащими руками сложить страницы ровно.
     - Мне... было нехорошо некоторое время, мистер Эшер, -  сказал  мягко
По. - Моя жена... недавно умерла. Ее звали Вирджиния. Я... Я очень  хорошо
понимаю, что значит навсегда расставаться с близкими людьми. Я клянусь вам
перед Богом, сэр, что и в мыслях не имел порочить ваше имя. Возможно, я...
слышал где-то имя вашего брата или читал об обстоятельствах этого  дела  в
газете - не помню, это было так давно. Но  я  писатель,  сэр!  А  писатель
имеет право на любопытство! Я прошу у вас прощения, мистер Эшер, но должен
также заметить, что, как писатель,  я  вынужден  видеть  мир  собственными
глазами!
     - В таком случае, - холодно сказал его  собеседник,  -  мне  кажется,
было бы лучше, если бы вы родились слепым.
     - Я сказал вам все что мог,  сэр,  -  По  опять  потянулся  к  своему
стакану с шерри. - У вас есть ко мне еще что-то?
     - Нет. Я лишь хотел взглянуть на вас, и, как оказалось, один взгляд -
это все, что я могу вынести. - Эшер потушил сигару в чернильнице писателя.
Раздалось легкое шипение, и По тупо уставился на Эшера, не  донеся  стакан
до рта. Эшер взял свою трость, поднялся и бросил на стол золотую монету. -
Возьмите еще одну бутылку, мистер По, - сказал он. - Похоже,  вы  черпаете
оттуда вдохновение. - Он подождал, наблюдая, как По подбирает монету.
     - Я... желаю вам и вашей семье долгого и счастливого существования, -
сказал По.
     - И пусть ваша судьба вас не  минует.  -  Эшер  прикоснулся  кончиком
трости к краю цилиндра и вышел из бара. - Отель "Де Пейзер", -  сказал  он
мокрому кучеру, усевшись в ландо.
     Когда они тронулись, Эшер опустил фонарь, чтобы дать глазам отдых,  и
снял цилиндр. Под ним оказалась роскошная  серебристая  шевелюра.  Он  был
доволен прошедшим  днем.  Его  любопытство  в  отношении  Эдгара  По  было
удовлетворено. Этот человек, без сомнения, в сильной нужде, почти  безумен
и стоит одной ногой в могиле. По не знал ничего  действительно  важного  о
семье Эшеров; его рассказ был просто фантазией, слишком близко  подошедшей
к истине. Не пройдет и пяти лет, уверял себя Эшер, как Эдгар По окажется в
гробу, и рассказ, который он написал, будет всеми  забыт,  как  и  другие,
столь же малозначащие "литературные" эксперименты. И на этом все кончится.
     Дождь барабанил по  верху  повозки.  Эшер  прикрыл  глаза,  его  руки
сжимали трость.
     О, думал он, если бы Эдгар По знал _в_с_ю_ историю! Если бы он только
знал истинную природу безумия его брата Родерика! Но  Родерик  всегда  был
слабаком. Это он, Хадсон, унаследовал грубую силу и целеустремленность  их
отца, инстинкт  самосохранения,  передающийся  сквозь  поколения  древнего
валлийского рода Эшеров. Эшер ходит где пожелает, размышлял  он,  и  берет
что захочет.
     Имя Эшеров будет воткано в гобелен будущего. Хадсон Эшер был уверен в
этом. И Бог в помощь тем, кто станет на пути Эшеров.
     Повозка цокала по скользкой мостовой, и Хадсон  Эшер,  выглядевший  в
свои пятьдесят три года от силы на тридцать, улыбнулся улыбкой ящерицы.


     -  Отель  "Де  Пейзер",  пожалуйста,  -  сказал  высокий  блондин   в
коричневом твидовом костюме, садясь  в  такси  на  Шестнадцатой  Восточной
улице менее чем в трех кварталах от Центрального парка.
     - Э-э? - таксист нахмурился. Это был растафарьянец с рыжими патлами и
янтарными глазами. - Где это, дорогой?
     - Кэнал-стрит, на пересечении с Грин.
     - Вы будете там, дорогой. - Он завел автомобиль,  нажал  на  гудок  и
влился в дневной  поток  машин,  выругавшись,  когда  его  чуть  не  задел
грузовик. Он ехал на юг по Пятой  авеню,  пробираясь  сквозь  море  такси,
грузовиков и автобусов.
     Пассажир  на  заднем  сиденье  расстегнул  воротник  и  ослабил  узел
галстука. Он обнаружил, что руки его дрожат. Звуки улицы отдавались в  его
мозгу словно удары отбойного молотка, и он жалел, что  мало  выпил  в  "Ля
Кокотт", маленьком французском ресторанчике, где только  что  позавтракал.
Еще один бурбон смягчил бы грохочущие удары в его голове. Но все  будет  в
порядке, решил он. Он был живчиком, и смог достойно  встретить  те  плохие
новости, которые ему только что сообщили.
     Резкий гудок грузовика позади них  чуть  не  доконал  его.  В  голове
запульсировала острая боль, словно она  вся  превратилась  в  гнилой  зуб.
Плохой знак. Он прижал руки к бокам, пытаясь сконцентрироваться на  мерном
тиканье счетчика такси, но вдруг обнаружил, что не  отрываясь  смотрит  на
водителя, на крошечный скелет, болтающийся у  него  в  левом  ухе.  Скелет
прыгал вверх и вниз, реагируя на рывки в движении автомобиля.
     Мне становится хуже, подумал пассажир.
     - Вы профессионал, Рикс, - сказала ему Джоан Рузерфорд менее чем  час
тому назад в "Ля Кокотт". - И во всяком случае, это не конец света. -  Она
была крепкой женщиной с крашенными черными волосами и заядлой курильщицей,
не вынимавшей изо рта прокуренный мундштук  из  слоновой  кости.  Один  из
лучших литературных агентов, она работала с тремя его предыдущими романами
ужасов и  сейчас  сообщала  ему  жестокую  правду  насчет  его  четвертого
творения. - Я не вижу у "Бедлама" какого-либо будущего, по крайней мере  в
его  нынешней  редакции.  Роман  слишком  отрывочен,  слишком   перегружен
персонажами, и дьявольски трудно следить за развитием сюжета. Вы нравитесь
издательству "Стрэтфорд Хаус", Рикс, и они не прочь издать вашу  следующую
книгу, но, думаю, не эту.
     - Что вы мне предлагаете сделать? Выбросить эту книгу в мусорный ящик
после того, как я потратил на  нее  больше  шестнадцати  месяцев?  В  этом
проклятом романе почти шестьсот страниц!  -  Он  заметил  в  своем  голосе
просительные интонации и сделал паузу,  чтобы  справиться  с  собой.  -  Я
переписывал его четыре раза и не могу просто так взять и выбросить!
     - "Бедлам" не лучшее из того, на  что  вы  способны,  Рикс.  -  Джоан
Рузерфорд спокойно посмотрела на него голубыми глазами, и он почувствовал,
что его прошиб пот. - У вас персонажи словно сделаны из  дерева.  Какой-то
маленький слепой мальчик, способный видеть прошлое или что-то в этом роде,
сумасшедший доктор, который режет на куски людей в подвале своего дома.  Я
до сих пор не могу понять, что у вас там происходит. Вы написали  роман  в
шестьсот страниц, который читается как телефонный справочник.
     Съеденная им пища опилками лежала на  дне  его  желудка.  Шестнадцать
месяцев. Четыре мучительных переделки. Его  последняя  книга,  средненький
бестселлер, "Огненные пальцы",  был  издан  "Стрэтфорд  Хаусом"  три  года
назад. Полученные за него деньги уже кончились. Дела  с  киношниками  тоже
заглохли. Железная рука нужды взяла его за горло,  и  ему  начали  сниться
кошмары, в которых голос отца с удовлетворением говорил, что он рожден  не
для побед.
     - Хорошо, - сказал Рикс, уставившись в свой бурбон. - Что мне  теперь
прикажете делать?
     - Отложите "Бедлам" и начинайте новую книгу.
     - Легко сказать.
     - Да перестаньте! - Джоан ткнула сигаретой в  маленькую  керамическую
пепельницу.  -  Вы  уже  не  маленький,  вы  сможете!  Когда  профессионал
сталкивается с проблемами, он отступает и начинает с начала.
     Рикс кивнул и мрачно улыбнулся. На душе у него было  мрачно,  как  на
кладбище. За три года, прошедших после выхода его бестселлера, он  пытался
написать несколько разных книг, даже ездил в Уэльс исследовать  одну  свою
идею, которая, однако,  не  прошла,  но  все  замыслы  рассыпались  словно
карточные домики. Обнаружив, что он сидит в баре в  Атланте  и  размышляет
над продолжением "Огненных пальцев", Рикс понял, что дела  совсем  никуда.
Идея "Бедлама" пришла к нему ночью в кошмаре, в котором  смешались  темные
коридоры, искаженные лица и трупы, висящие  на  крюках.  Написав  половину
романа, он обнаружил, что и эта идея расползлась,  как  ветхая  ткань.  Но
отказаться от нее после таких трудов! Выбросить из головы  все  сцены  как
мишуру, выкинуть из глубины  воображения  все  персонажи  и  позволить  им
умереть! Джоан Рузерфорд сказала "начни другую книгу", как будто  это  так
же просто, как сменить одежду.  Он  боялся,  что  никогда  уже  не  сможет
закончить  другую  книгу.  Он  чувствовал,  что  выжат  как  лимон   этими
бесплодными попытками, и уже не доверял своему чутью на подходящие сюжеты.
Его здоровье ухудшалось, пришли страхи,  доселе  неведомые  -  как  боязнь
успеха, боязнь провала, боязнь риска. В охватившем его смятении он  слышал
и издевательскую нотку смеха своего отца.
     - Почему бы вам не попробовать писать рассказы? -  спросила  Джоан  и
попросила счет. -  Я  могла  бы  разместить  что-нибудь  в  "Плейбое"  или
"Пентхаузе". И, как вы знаете, я много  раз  говорила,  что  использование
вашего настоящего имени тоже может принести выгоду.
     - Я думал, вы  согласны  с  тем,  что  Джонатан  Стрэйндж  -  удачный
псевдоним.
     - Да, но почему бы не поэксплуатировать  ваше  настоящее  имя,  Рикс?
Ничего страшного, если станет известно, что вы потомок тех самых Эшеров, о
которых писал По. Я думаю, это будет плюс, особенно для того, кто работает
в жанре ужасов.
     - Вы знаете, я не люблю рассказы. Они меня не интересуют.
     - А ваша карьера вас интересует? - резко спросила Джоан.  -  Если  вы
хотите быть писателем, вы должны писать. - Она достала кредитную  карточку
"Америкэн экспресс" и после внимательного ознакомления со счетом отдала ее
официанту. Затем прищурилась и посмотрела на Рикса Эшера так, будто  давно
его не видела. - Вы мало  съели  за  завтраком.  Похоже,  вы  похудели  со
времени нашей последней встречи. Вы себя хорошо чувствуете?
     - Да, все в порядке, - соврал он.
     Оплатив счет,  Джоан  сказала,  что  вышлет  рукопись  в  Атланту,  и
покинула ресторан. Он остался  сидеть,  вертя  в  руках  стакан  с  вином.
Полоска  света,  появившаяся,  когда  Джоан  открывала  дверь,   неприятно
резанула глаза, хотя стоял пасмурный октябрьский день.
     Еще один глоток. Допью, и пора уходить.
     Неподалеку от площади Вашингтона шофер сказал:
     - Вот черт, гляди-ка!
     Посреди Пятой авеню какой-то маньяк играл на скрипке.
     Водитель нажал на гудок, и у Рикса возникло  чувство,  будто  по  его
позвоночнику провели скребком.
     Сумасшедший скрипач, пожилой, с покатыми плечами,  продолжал  терзать
инструмент, застопорив движение на перекрестке.
     - Эй, чудила! - закричал водитель из окна. - Уйди с дороги, милок!  -
Он хлопнул рукой по гудку и нажал на газ. Машина рванулась вперед, едва не
задев скрипача, который продолжал играть с закрытыми глазами.
     Другая  машина  внезапно  выскочила  на  перекресток  и,  намереваясь
объехать сумасшедшего, врезалась в бок почтового фургона. Еще одна машина,
с орущим итальянцем за рулем, пытаясь избежать столкновения со  скрипачом,
задела левое переднее крыло их автомобиля.
     Оба водителя выскочили из своих машин и  принялись  кричать  друг  на
друга, а также на скрипача. Рикс сидел, окаменев, его  нервы  вибрировали.
Голова трещала невыносимо; голоса шоферов, гудки  машин  и  нытье  скрипки
рождали настоящую симфонию боли. Он крепко сжал  кулаки,  так,  что  ногти
вонзились в  ладони  и  повторял:  "Все  будет  в  порядке.  Нужно  только
сохранять спокойствие. Сохранять спокойствие. Сохранять..."
     Звук легкого удара, а затем шипение жира на сковородке, снова удар  и
снова шипение. Звуки участились. Лишь через некоторое  время  Рикс  понял,
что это такое.
     Дождь.
     Дождь стучал по крыше и скатывался по стеклу.
     Рикс был уже весь в холодном липком поту.
     - Чокнутый старикашка!  -  орал  итальянец  на  продолжавшего  играть
скрипача. Дождь лил как из ведра, барабаня по крышам машин, застрявших  на
перекрестке. - Эй, ты! Тебе говорю!
     - Кто платит за мою  машину,  милок?!  -  спросил  водитель  Рикса  у
другого шофера. - Ты стукнул мою машину, тебе и  платить!  -  провозгласил
он.
     Стук дождя по крыше автомобиля напоминал Риксу канонаду. Каждый гудок
острой иголкой пронзал уши. Сердце немилосердно частило, и он  понял,  что
если останется здесь, в эпицентре шума, то сойдет  с  ума.  За  барабанным
боем дождя он расслышал еще  один  звук  -  гулкий  низкий  стук,  который
становился все громче  и  громче.  Рикс  зажал  уши,  на  глазах  от  боли
выступили слезы, но этот стук отдавался у него в голове, словно кто-то бил
его молотком  по  макушке.  Хор  автомобильных  гудков  казался  палочными
ударами. Сирена приближающейся полицейской машины острой бритвой  резанула
по его натянутым нервам. Рикс осознал, что  глухой  стук  был  стуком  его
сердца, и паника едва не затопила его сознание.
     Со стоном ужаса и боли Рикс вырвался из машины под дождь и бросился к
тротуару.
     - Эй, - закричал водитель  голосом,  вонзившимся  в  шею  Рикса,  как
стальной коготь. - А как насчет платы за проезд, милок!
     Рикс бежал, голова раскалывалась, сердце бухало в такт  шагам.  Капли
дождя били по навесу  над  тротуаром  словно  артиллерийские  снаряды.  Он
поскользнулся и, падая, опрокинул мусорный ящик, высыпая  его  содержимое.
Перед глазами Рикса закружилась черная пыль, и тусклый серый свет внезапно
сделался  таким  ярким,  что  он  был  вынужден  прищуриться.  Серые  дома
ослепительно сияли, серый тротуар блестел как зеркало. Он попытался встать
и  поскользнулся  на  мусоре,  ослепленный  сводящим  с  ума  многоцветьем
автомобилей, вывесок, одежды людей. Оранжевый рисунок на  боку  городского
автобуса изумил его, как нечто из иного мира.  Пестрый  зонтик  прохожего,
казалось, излучал  лазерные  лучи  боли.  Электрическая  надпись  на  углу
выжигала глаза. А  когда  благонамеренный  пешеход  попытался  помочь  ему
встать, Рикс с криком вырывался - прикосновение руки жгло его тело  сквозь
твидовый костюм.
     Тихая комната - он должен попасть в Тихую Комнату.
     Атакуемый со всех сторон светом и шумом, Рикс пробирался вперед,  как
затравленный зверь. Он чувствовал  тепло  человеческих  тел,  словно  люди
вокруг  него  были  ходячими  факелами.   К   оглушительному   стуку   его
собственного сердца добавлялся  стук  их  сердец.  Вселенная  человеческих
сердец, бьющихся в  разных  ритмах,  с  разной  интенсивностью.  Когда  он
вскрикивал, его голос повторялся в голове снова и снова, как шальное  эхо,
записанное на магнитофон. Он бежал по улице, а желтые,  красные,  зеленые,
голубые тени кружились рядом и хватали за пятки. Споткнувшись о бордюр, он
порвал рукав и ссадил колено, и когда смутно различимая сверкающая  фигура
с оглушительно бьющимся сердцем  остановилась  возле  него,  он  закричал,
чтобы к нему не прикасались.
     Дождь усилился, капли колотили  по  асфальту  рядом  с  ним  с  таким
грохотом, словно это падали булыжники, выпущенные  из  катапульты.  Каждая
капля, попавшая ему на лицо, волосы или руки, жгла кожу,  словно  кислота.
Ему  не  оставалось  ничего  другого,  кроме  как  бежать   -   бежать   к
спасительному месту в отеле "Де Пейзер".
     В конце концов в белом сиянии пульсирующего неба показался готический
шпиль отеля. Его окна блестели и сверкали отраженными огнями,  а  видавший
виды красный навес над входом со стороны Грин-стрит даже кричал,  чудилось
Риксу. Когда он перебегал улицу, скрип тормозов вызвал новую  волну  боли,
но он не осмелился замедлить бег. Зажимая уши, он  влетел  во  вращающиеся
двери отеля и пересек длинный холл, покрытый аляповатым красным  ковром  с
вытканными золотыми кругами. Не обращая внимания на окружающих, Рикс жал и
жал кнопку вызова единственного лифта.  Каждый  раз  контакт  с  пластиком
вызывал у него боль. Он слышал, как высоко вверху шумят  механизмы.  Когда
лифт подошел, Рикс, зайдя внутрь, захлопнул дверь, не дав никому войти,  и
нажал кнопку восьмого, самого верхнего этажа.
     Лифт поднимался мучительно медленно. Рикс при этом слышал шум воды  в
трубах, теле- и радио-шоу,  рок-музыку,  диско;  прошедшие  через  толстые
стены человеческие голоса напоминали  ему  разговоры  в  ночных  кошмарах,
понять которые невозможно.  Рикс  сидел,  скорчившись  в  углу,  с  плотно
закрытыми глазами, зажав голову между коленями.
     Дверь открылась, и Рикс  побежал  к  своей  комнате  в  конец  тускло
освещенного коридора, лихорадочно нашаривая ключ.  Он  ворвался  в  номер,
окно которого, к  счастью,  зашторенное,  выходило  на  Грин-стрит.  Свет,
просачивающийся сквозь дешевую ткань, был болезненно ярким. Рикс достал из
кармана старинный медный ключ, с годами слегка  позеленевший.  Он  вставил
его в замок белой двери рядом с дверью ванной, повернул  его  и  распахнул
тяжелую, обитую резиной дверь, ведущую в безоконную Тихую Комнату.
     С непроизвольным воплем облегчения Рикс занес ногу, чтобы переступить
порог.
     Но внезапно перед ним в дверном проходе возник скелет с кровоточащими
глазницами, преграждая ему путь. Костлявые руки тянулись к нему,  и  Рикс,
шатаясь, отступил. Он подумал панически,  что  Страшила  все-таки  отыскал
его.
     В номере раздался взрыв знакомого смеха.  Рикс,  дрожа  и  покрываясь
потом, упал на колени и, глянув вверх, увидел лицо своего брата, Буна.


     Бун ухмылялся. Длинные белые зубы и грубоватое лицо придавали  ему  в
глазах Рикса вид хищного животного.
     - Я подловил тебя, Рикси! - сказал он грубым и  громким  голосом,  от
которого Рикса забила  дрожь.  Бун  начал  было  опять  хохотать,  но  тут
заметил, что у младшего брата приступ, и улыбка на  его  лице  застыла.  -
Рикс? Ты... С тобой все в порядке?
     - Нет, - прошептал Рикс, оседая  на  пол  на  пороге  Тихой  Комнаты.
Дешевый  пластиковый  скелет  в  человеческий  рост  болтался  перед  ним,
повешенный на крюк перед дверью. - Занеси меня... У меня не  было  времени
добраться до тихого места...
     - Господи! - Бун отступил на несколько шагов, боясь,  что  его  брата
вырвет. - Подожди минуту, держись! - Он открыл дверь в ванную комнату, где
он сидел и читал "Роллинг Стоунз", когда в номер ворвался  Рикс,  и  вынес
ему пластиковый стакан виски. У виски был легкий  привкус  ржавчины,  чего
Бун, конечно же, не мог заметить, когда покупал его в винном  магазине  за
углом. - Льда, к сожалению, нет, - сказал он, протягивая стакан Риксу.
     Рикс быстро осушил стакан. Шотландское виски немедленно повздорило  у
него в желудке с бурбоном, и Рикс зажмурился так  крепко,  что  на  глазах
выступили слезы. Когда он снова открыл глаза, свет уже  не  казался  таким
ярким. Дорогой темно-синий костюм Буна больше не сверкал  в  темноте,  как
сапфир, и даже яркий блеск его зубов немного померк. Шум отеля, как и стук
сердца, тоже стал тише. Хотя в голове у Рикса  еще  яростно  бухало,  а  в
глазах кололо, он знал,  что  все  проходит.  Еще  одна  или  две  минуты.
Спокойно, говорил он себе. Вдохни глубоко. Плавно выдохни. Еще раз вдохни.
Боже всемогущий, какой сильный был приступ! Он медленно  покачал  головой,
его чудесные рыжеватые волосы слиплись от дождя и пота.
     - Почти прошло, - сказал он Буну. - Подожди минуту. - Он сел, ожидая,
когда стихнет шум в голове. - Мне уже лучше, - просипел он. -  Помоги  мне
встать, а?
     - А ты не собираешься блевать?
     - Помоги мне встать, черт тебя подери!
     Бун взял Рикса за протянутые руки и  поставил  на  ноги.  Поднявшись,
Рикс стукнул брата кулаком по лицу, вложив в удар  все  силы,  какие  смог
собрать.
     Получился слабый шлепок. Бун отступил, и  его  губы  вновь  растянула
ухмылка, когда он заметил, как ярость исказила лицо Рикса.
     - Тупой ублюдок! - вскипел  Рикс.  Он  хотел  было  сорвать  с  крюка
пластиковый скелет с грубо сделанными кровавыми глазницами и  бросить  его
на пол, но его рука застыла на полпути. По каким-то причинам  он  не  смог
этого сделать и опустил руку. - В чем смысл _э_т_о_г_о_?
     - Просто шутка, не более. Думал, тебе понравится, учитывая,  что  это
соответствует твоим вкусам. - Бун пожал плечами и усадил скелет в  кресло.
- Выглядит вполне натурально, а?
     - Но зачем ты повесил его в Тихой Комнате? Почему не в ванной,  не  в
туалете? Ведь ты понимаешь, что есть только одна  причина,  по  которой  я
открываю эту дверь!
     - О, - Бун нахмурился. - Ты прав, Рикси. Я не подумал об этом. Просто
мне показалось, что это подходящее место, только и всего. Ну,  ладно.  Все
кончилось хорошо. Дьявол! Эта проклятая  штука,  вероятно,  спугнула  твой
приступ! - Он по-ослиному заржал и показал на штаны Рикса. - Ха! Ты  опять
за свое! Никак, обмочился?
     Рикс отправился к шкафу за чистыми брюками и рубашкой.
     Бун развалился в изящном кресле, которое явно  с  трудом  выдерживало
его шестифутовое тело, и положил ноги на кофейный  столик  со  стеклянными
ножками. Он массировал скулу, по  которой  его  ударил  Рикс.  В  Западной
Каролине Бун набил бы брату морду за куда менее значительное оскорбление.
     - Воняет, как в конуре! Неужели они даже ковров не моют?
     - Как ты сюда попал? - спросил Рикс, переодевшись. Его дрожь  еще  не
прошла.
     - Как любой, кто зовется Эшером, - ответил  Бун  и  положил  ногу  на
ногу. Он был обут в бежевые ковбойские сапоги  из  кожи  ящерицы,  которые
никак не подходили к его консервативному костюму. - Знаешь, что  я  слышал
об этом месте? Что  будто  бы  коридорные  иногда  видят  здесь  человека,
одетого в черное, в цилиндре и с тростью. Похоже, это сам  старик  Хадсон,
а? Несчастный ублюдок, вероятно, обречен целую  вечность  мерить  коридоры
"Де Пейзера".  Говорят,  в  его  присутствии  воздух  становится  ледяным.
Чертовски хорошее место для вечного успокоения, а, Рикси?
     - Я тебя просил не называть меня так.
     - О, прошу прощения. Должен ли я называть тебя Джонатан Стрэйндж? Или
на этой неделе твое имя мистер Знаменитый Автор?
     Рикс проигнорировал колкость.
     - Как ты попал в Тихую Комнату?
     - Попросил ключ. У них там, внизу, целый ящик  в  сейфе.  Эти  старые
зеленые штуки выглядят как ключи от гробницы. На некоторых видны отпечатки
пальцев. Интересно, сколько Эшеров ими пользовались? Что до меня, то я  бы
и ночи не провел в этом склепе. Боже, почему у нас нет здесь света!
     Бун встал и прошел через комнату к окну. Он раздвинул шторы, позволив
тусклому свету пробиться сквозь забрызганное  стекло,  и  постоял  минуту,
наблюдая за уличным движением. На его широком красивом лице  морщин  почти
не было, и хотя  три  месяца  назад  ему  исполнилось  тридцать  семь,  он
запросто  мог  бы  сойти  за  двадцатипятилетнего.  Его  пышная  волнистая
шевелюра была темнее, чем у брата, и имела каштановый оттенок.  В  чистых,
глубоко посаженных, изумрудно-зеленых глазах играли темно-зеленые искорки.
Он был крепким и широкоплечим, в расцвете сил и лет.
     - Извини насчет твоего приступа,  -  сказал  он  Риксу.  -  Я  бы  не
устраивал такой идиотской шутки, если бы  подумал  хорошенько.  Увидев  по
дороге сюда эту штуку в витрине магазина, я подумал... не знаю, я подумал,
тебе это понравится. Ты знаешь, у  меня  не  было  приступов  почти  шесть
месяцев. И последний приступ был не сильный - всего три или четыре минуты.
Может, я забыл, какими тяжелыми они  бывают.  -  Он  отвернулся  от  окна,
взглянул на брата и от изумления застыл.
     Он не видел брата почти год и был поражен тем, как он изменился. Сеть
морщин на лице Рикса  напоминала  битый  фарфор.  Его  тускло-серые  глаза
смотрели устало и были обведены кругами. И хотя Рикс был  на  четыре  года
моложе Буна, выглядел он по меньшей мере на сорок  пять  лет.  Он  казался
изнуренным и больным. Бун заметил на его висках седину.
     - Рикс, - прошептал он. - Боже всемогущий! Что с тобой произошло?
     - Я болел, - ответил Рикс, зная, что это не все. По правде говоря, он
и сам толком не знал, что с ним происходит  -  только,  что  его  приступы
стали болезненными и непредсказуемыми, во  сне  его  постоянно  преследуют
кошмары и чувствует он себя семидесятилетним. -  Думаю,  я  слишком  много
работал. - Он осторожно, так как дрожь его еще не отпустила, пристроился в
кресло.
     - Слушай. Тебе надо есть бифштексы, чтобы улучшить свою кровь. -  Бун
выпятил грудь. - Я ем бифштексы каждый день, и посмотри на  меня!  Здоров,
как племенной бык.
     - Великолепно, - сказал Рикс. - Как ты узнал, что я здесь?
     - Ты звонил Кэт и сказал, что вылетаешь из Атланты, чтобы встретиться
сегодня со своим литературным агентом, не так  ли?  Где  еще,  кроме  этой
старой дыры, ты мог остановиться в Нью-Йорке?
     Рикс кивнул. Отель "Де Пейзер" был  куплен  Хадсоном  Эшером  в  1847
году. В то время отель представлял собой великолепное  готическое  здание,
возвышавшееся над простоватыми строениями. Насколько Рикс  знал,  компания
Хадсона  Эшера  по  производству  пороха,  расположенная  близ  Эшвилла  в
Западной Каролине, поставляла огромное  количество  пороха  и  снарядов  в
Европу через  Нью-Йорк.  Хадсон  хотел  присматривать  за  посредниками  и
оборудовал в этом номере на  случай  внезапного  приступа  обитую  резиной
Тихую Комнату. Она не  менялась  с  годами  и  использовалась  поколениями
Эшеров, в то время как сам номер становился  все  более  безвкусным.  Рикс
подозревал, что его отец, Уолен, когда  получил  выгодное  предложение  от
подрядчика, все еще оставался единственным владельцем "Де Пейзера".  Семья
редко покидала Эшерленд, свое огромное поместье двадцатью милями  западнее
Эшвилла.
     - Ты не должен работать  так  много.  Когда  выходит  твоя  следующая
книга? - Бун налил себе еще стакан виски и снова сел.  Когда  он  подносил
стакан ко рту, на его пальце  блеснул  ярко-розовый  бриллиант.  -  Прошло
много времени после выхода "Огненных пальцев", верно?
     - Я только что закончил новую книгу.
     - Да? И когда она выходит?
     - Может, следующим летом. -  Он  даже  сам  удивился  тому,  с  какой
легкостью соврал.
     Бун опять встал.
     - Ты должен написать настоящую книгу, Рикс. Знаешь,  про  что-нибудь,
что действительно может случиться. Эти дерьмовые  ужасы  -  просто  вздор.
Почему бы тебе не написать такую книгу, которую ты с гордостью подписал бы
собственным именем?
     - Давай не будем снова об этом, хорошо? - При каждой встрече с  Буном
ему приходилось защищать свой жанр.
     Бун пожал плечами.
     - Идет. Просто мне всегда казалось,  что  с  людьми,  пишущими  такое
дерьмо, должно быть, что-то неладно.
     - Насколько я понимаю, ты приехал сюда не для того,  чтобы  обсуждать
мою литературную карьеру, - сказал Рикс. - В чем дело?
     Бун помедлил, сделав глоток. Затем тихо сказал:
     - Мама хочет, чтобы ты приехал домой. Папе стало хуже.
     - Какого дьявола он не ляжет в больницу?
     - Ты знаешь, что  папа  всегда  говорил.  "Эшер  не  может  жить  вне
Эшерленда". И глядя на тебя, братец Рикс, я думаю, он прав.  Должно  быть,
что-то есть в воздухе Западной Каролины, раз ты так сильно сдал с тех пор,
как покинул ее.
     - Мне не нравится имение, мне не нравится Лоджия. Мой дом в  Атланте.
Кроме того, у меня есть работа.
     - О? Мне показалось, ты говорил, будто только что закончил  очередную
книгу. Дьявол, если она вроде трех предыдущих,  никакая  доработка  ее  не
спасет!
     Рикс мрачно улыбнулся.
     - Спасибо, обнадежил.
     - Папа умирает, - сказал Бун, и быстрый огонек  гнева  промелькнул  в
его глазах. - Я пытаюсь делать для него все, что в моих силах, и  все  эти
годы я пытался быть там, где он хочет. Но теперь он хочет видеть т_е_б_я_.
Я не знаю почему, особенно после того,  как  ты  отвернулся  от  семьи.  Я
думаю, он настаивает на этом потому, что хочет, чтобы ты был рядом с  ним,
когда он будет умирать.
     - Тогда, если я не приеду, - ровно ответил Рикс, - может быть, он  не
умрет? Может быть, он встанет с кровати и опять займется лазерными пушками
и бактериологическим оружием, а?
     - О  Боже!  -  Бун  сердито  вскочил  со  своего  места.  -  Не  надо
разыгрывать передо мной святошу, Рикс!  Этот  бизнес  принес  тебе  лучшее
поместье  в  стране,  накормил  тебя,  одел  и  послал  учиться  в  лучшую
бизнес-школу Америки! Толку от этого, правда, не было. И никто не говорит,
что ты непременно должен будешь идти в Лоджию, если  приедешь.  Ты  всегда
безумно боялся Лоджии, не так ли? Когда ты там заблудился и Эдвин  вытащил
тебя оттуда, твое лицо цветом напоминало  зеленый  сыр...  -  Он  внезапно
замолчал, потому что ему вдруг показалось, что Рикс бросится на него через
стол.
     - Мне помнится нечто иное, - с напряжением в голосе сказал Рикс.
     Несколько секунд они пристально смотрели друг на друга. Рикс вспомнил
сцену из своего детства. Брат обхватил его сзади, повалил ничком на  землю
и, придавив коленом, так, что лицо Рикса вжималось  в  грязь  Эшерленда  и
стало трудно дышать, издевался: ВСТАВАЙ, РИКСИ, ЧТО ЖЕ ТЫ НЕ  ВСТАЕШЬ,  А,
РИКСИ?
     - Хорошо. - Бун  достал  из  внутреннего  кармана  пиджака  авиабилет
первого класса до Эшвилла и бросил его на стол. - Я повидал тебя и  сказал
все, что должен был сказать. Это от мамы. Она думала, что, быть  может,  у
тебя осталась хоть капля жалости и ты навестишь  папу  на  смертном  одре.
Если нет, пусть останется тебе на память. -  Он  подошел  к  двери,  затем
остановился и обернулся. - Да, катись в свою Атланту, Рикси, - сказал  он.
- Возвращайся в свой выдуманный мир. Черт, да ты и сам уже выглядишь,  как
выходец из могилы. Я скажу маме, чтобы не ждала тебя. - Он вышел из номера
и закрыл за собой дверь. Его кожаные ботинки заскрипели по коридору.
     Рикс сидел, уставившись через комнату на скелет. Скелет усмехался ему
как старый друг, как знакомый по множеству фильмов  ужасов,  которые  Рикс
смотрел. Символ смерти. Скелет в  чулане.  Кости,  спрятанные  под  полом.
Череп в шляпной картонке. Рука скелета, тянущаяся из-под  кровати.  Кости,
лезущие из могилы.
     Мой отец умирает, думал он. Нет, нет. Уолен Эшер слишком упрям, чтобы
сдаться  смерти.  Они  со  смертью  закадычные   друзья.   Они   заключили
джентльменское соглашение. Его "дело" давало смерти пищу - зачем ей кусать
руку дающего?
     Рикс взял  авиабилет.  Он  был  на  завтрашний  дневной  рейс.  Уолен
умирает? Он знал, что здоровье отца за последние шесть месяцев ухудшилось,
но _с_м_е_р_т_ь_? Рикс сидел  в  оцепенении,  не  зная,  плакать  ему  или
смеяться. Он никогда не ладил с отцом, они на протяжении многих  лет  были
друг другу чужие. Уолен Эшер был такой человек, что назначал  своим  детям
часы для встречи и держал их на коротком  поводке.  Рикс  как-то  нагрубил
ему, заслужив неиссякаемую ненависть отца.
     Он не был уверен, любил ли он отца. Он сомневался, знает  ли  вообще,
что такое любовь.
     Рикс знал, что Бун всегда был большим любителем розыгрышей.
     - Папа не умирает, - сказал он скелету. - Это просто  выдумка,  чтобы
заманить  меня  обратно.  -  Пластиковые  костяшки  нагло   блеснули,   но
промолчали. Глядя на них, он вспомнил скелет, болтавшийся в ухе шофера. По
спине пробежали мурашки, и он был вынужден позвать горничную, чтобы убрали
скелет - Рикс не мог заставить себя притронуться к нему.
     Потом он позвонил в Эшерленд.
     За  четыре  тысячи  миль  от  него  горничная  ответила:  "Резиденция
Эшеров".
     - Позовите Эдвина Бодейна. Скажите ему, что это Рикс.
     - Да, сэр. Одну минуту, сэр.
     Рикс ждал. Сейчас он чувствовал себя лучше. Он справился с приступом.
Предыдущий приступ был у него неделю назад, посреди ночи, когда он  слушал
пластинку из своей коллекции джазовой музыки дома в Атланте.  После  того,
как  приступ  прошел,  он   разбил   пластинку   вдребезги,   думая,   что
спровоцировать  его  могла  музыка.  Он  где-то  читал,  что  определенные
аккорды, тона и вибрации могут оказывать физическое воздействие.
     Он знал, что  эти  приступы  -  симптомами  состояния,  названного  в
нескольких медицинских журналах "недуг Эшеров".  Лекарств  не  было.  Если
отец умирает - значит, "недуг  Эшеров"  дошел  до  последней,  смертельной
стадии.
     - Мастер Рикс! - сказал теплый, добродушный и слегка скрипучий  голос
в Западной Каролине. - Где вы?
     - В  Нью-Йорке,  в  "Де  Пейзере".  -  Голос  Эдвина  наградил  Рикса
приятными воспоминаниями. Он представил высокого мужчину в униформе Эшеров
- серая куртка и темно-синие брюки с такими острыми складками,  что  можно
порезаться. Он всегда чувствовал себя ближе к Эдвину и Кэсс Бодейнам,  чем
к собственным родителям.
     - Желаете ли вы поговорить с...
     - Нет. Ни с кем другим я говорить не хочу. Эдвин, у меня  только  что
был Бун. Он сказал, что папе хуже. Так ли это?
     - Здоровье вашего отца быстро ухудшается, - сказал Эдвин. - Я уверен,
Бун объяснил вам, как сильно ваша матушка хочет, чтобы вы вернулись домой.
     - Я не хочу возвращаться, и ты знаешь, почему.
     Возникла пауза. Затем Эдвин произнес:
     - Мистер Эшер спрашивает о вас каждый день. - Он понизил голос.  -  Я
хочу, чтобы вы вернулись. Вы нужны ему.
     Рикс не смог подавить натянутый, нервозный смешок.
     - До этого он во мне никогда не нуждался!
     - Нет. Вы не  правы.  Ваш  отец  всегда  нуждался  в  вас,  а  сейчас
нуждается больше, чем когда-либо.
     Правда дошла до него прежде, чем он смог от нее  закрыться:  патриарх
могущественного клана Эшеров и, возможно, самый  богатый  человек  Америки
лежит на смертном одре. Несмотря на то, что его чувства к  этому  человеку
представляли собой мучительный клубок, Рикс  знал,  что  должен  навестить
отца. Он попросил Эдвина  встретить  его  в  аэропорту  и  быстро  повесил
трубку, чтобы не передумать. Он пробудет в Эшерленде  несколько  дней,  не
больше, сказал он себе. Затем вернется в Атланту  и  приведет  собственную
жизнь в порядок, найдет какой-нибудь сюжет и  приступит  к  работе,  чтобы
окончательно не загубить свою карьеру.
     В комнату вошел присланный для уборки испанец с мешками под  глазами.
Он  ожидал  увидеть  очередную  мертвую  крысу  и  с  облегчением  услышал
приказание убрать пластиковый скелет.
     Рикс лег  и  попытался  заснуть.  В  его  сознании  возникли  картины
Эшерленда: темные  леса  его  детства,  где  в  подлеске,  говорят,  рыщут
кошмарные твари; горы, смутной  громадой  темнеющие  на  оранжевой  полосе
неба; серые знамена облаков, венчающие верхушки гор, и Лоджия - непременно
появляется Лоджия - огромная, темная и тихая, как  могила,  хранящая  свои
секреты.
     Скелет с кровоточащими глазницами медленно вплыл в его сознание, и он
сел, озаренный мрачным светом.
     Давняя идея вновь захватила его. Это была та самая идея, ради которой
он ездил в Уэльс, ради  которой  рылся  в  генеалогической  литературе  от
Нью-Йорка до Атланты в поисках упоминаний об Эшерах в полузабытых записях.
Иногда ему казалось,  что  все  получиться,  если  он  действительно  того
захочет, иногда - что тут чертовски много работы и все впустую.
     Может, теперь время пришло, сказал он себе. Да. Ему однозначно  нужна
тема и он в любом случае возвращается в Эшерленд. По его  губам  пробежала
улыбка; казалось, он услышал гневный крик Уолена за четыре тысячи миль.
     Рикс вышел в ванную за  стаканом  воды  и  прихватил  номер  "Роллинг
Стоунз", который Бун сложил и оставил на кафеле. Когда он развернул его  в
постели, крупный тарантул, аккуратно завернутый в  журнал,  выпал  на  его
грудь и стремглав метнулся вдоль плеч.
     Рикс выпрыгнул из постели, пытаясь стряхнуть с себя  паука.  Приступ,
налетевший на него черной волной, загнал  его  в  Тихую  Комнату.  При  ее
закрытых дверях никто не мог слышать его вопли.
     Бун всегда был большим шутником.




                          ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЭШЕРЛЕНД

                     - Расскажи мне сказку, - попросил  маленький  мальчик
                отца. - Что-нибудь жуткое, ладно?
                     -  Что-нибудь  жуткое,  -  повторил  отец  и  немного
                подумал. За окном совсем стемнело, и  только  лунный  серп
                ухмылялся на небе. Мальчик видел его за спиной отца, месяц
                напоминал волшебный фонарь на черном ночном поле Дня  всех
                святых, по которому никто не смеет ходить.
                     Отец придвинулся ближе к кровати и сказал:
                     - Хорошо. - Его очки блеснули в  слабом  свете.  -  Я
                расскажу тебе сказку о короле, умирающем в своем замке,  и
                о детях короля, и о всех королях,  что  правили  до  него.
                Сказка может  развиваться  по-разному,  пытаться  запутать
                тебя. Она может кончиться не так, как тебе  хочется...  но
                такова уж сказка. А самое жуткое в ней  то,  что  все  это
                может быть правдой... а может и не быть. Готов?
                     И  мальчик,  не  зная,  следует  ли  этого   бояться,
                улыбнулся.
                                    Джонатан Стрэйндж "Ночь - не для нас",
                                    "Стэнфорд Хаус", 1978


                                    1

     Выходя из авиалайнера "Дельта" на терминал аэропорта,  расположенного
семью милями южнее  Эшвилла,  Рикс  увидел  в  группе  встречающих  Эдвина
Бодейна. Высокого, ростом в шесть футов, аристократически  худого,  Эдвина
было трудно не заметить. Он по-детски улыбнулся и  кинулся  обнять  Рикса,
который не преминул  заметить,  как  изменилось  лицо  Эдвина,  когда  тот
обнаружил, как сильно постарел Рикс за последний год.
     - Мастер Рикс, мастер Рикс! - приговаривал Эдвин. Он говорил с южным,
исполненным достоинства акцентом. - Вы выглядите...
     - Как мороженое в жару. Но  ты,  Эдвин,  выглядишь  великолепно.  Как
поживает Кэсс?
     - Как всегда - отлично. Боюсь только, с годами становится  сварливой.
- Он попытался забрать у Рикса сумку с одеждой, но тот только  отмахнулся.
- У вас есть еще багаж?
     - Только чемодан. Я не думаю оставаться здесь долго.
     Они получили багаж и вышли на улицу. Был прекрасный октябрьский день,
солнечный  и  свежий.  У  тротуара  стоял  новенький  лимузин,  каштановый
"Линкольн Континенталь" с затемненными окнами, непроницаемыми для  солнца.
Не одни только лошади были страстью Эшеров. Рикс погрузил багаж в обширный
багажник и сел на переднее сиденье, не считая нужным отделяться от  Эдвина
плексигласом. Эдвин надел темные очки, и  они  тронулись,  направляясь  из
аэропорта к Голубым горам.
     Эдвин всегда  напоминал  Риксу  Ичабода  Крэйна  -  персонаж  из  его
любимого рассказа Вашингтона  Ирвинга  "Легенда  сонной  лощины".  Как  бы
хорошо на нем ни сидела его серая спортивная куртка, ее рукава всегда были
коротки. Про его нос, похожий на клюв, Бун  говорил,  что  на  него  можно
вешать шляпу. На квадратном лице  с  мягкими  морщинами  светились  добрые
серо-голубые  глаза.  Под  черной  шоферской  кепкой  был   высокий   лоб,
увенчанный хрупкой шапкой белых волос. Его большие  уши,  истинный  шедевр
плоти, опять вызывали ассоциации с бедным школьным  учителем  из  рассказа
Ирвинга. Хотя ему было уже далеко за  шестьдесят,  в  его  глазах  застыло
мечтательное выражение ребенка, который очень хочет сбежать с  цирком.  Он
был рожден чтобы служить Эшерам и  продолжил  древнюю  традицию  Бодейнов,
всегда бывших  доверенными  лицами  у  патриархов  рода  Эшеров.  В  серой
спортивной куртке с  блестящими  серебряными  пуговицами  и  с  серебряной
головой льва, эмблемой Эшеров, на нагрудном кармане, в  темных,  тщательно
выглаженных брюках, в черном галстуке и с оксфордской  заколкой,  Эдвин  с
головы до пят выглядел мажордомом имения Эшеров.
     Рикс знал, что за этой комичной  физиономией  скрывается  острый  ум,
способный организовать все что угодно, от простых домашних дел до  банкета
на двести персон. Эдвин и Кэсс  командовали  маленькой  армией  горничных,
прачек, садовников, конюхов  и  поваров,  хотя  готовить  для  семьи  Кэсс
предпочитала сама. Они подчинялись только Уолену Эшеру.
     - Мастер Рикс, мастер Рикс! - повторял Эдвин, смакуя эти слова. - Так
хорошо, что вы опять приехали домой! - Он слегка нахмурился и умерил  свой
энтузиазм. - Конечно... Жаль, что  вы  вынуждены  возвращаться  при  таких
обстоятельствах.
     - Теперь мой дом в Атланте. - Рикс  понял,  что  оправдывается.  -  Я
вижу, автомобиль новый. Только три тысячи миль на спидометре.
     -  Мистер  Эшер  выписал  его  месяц  назад.   Он   тогда   еще   мог
передвигаться. Сейчас он прикован к постели. Естественно,  у  него  личная
сиделка. Миссис Паула Рейнольдс из Эшвилла.
     Каштановый лимузин скользил по Эшвиллу, минуя табачные лавки, банки и
лотки торговцев. Прямо за северо-восточной границей города стояло  большое
бетонное сооружение, напоминающее бункер  и  занимающее  почти  двенадцать
акров дорогой земли. Оно было окружено унылой бетонной оградой  с  колючей
проволокой  наверху.  Окнами  служили  горизонтальные  щели,  напоминающие
бойницы,  которые  были  расположены  эквидистантно,  начиная   с   крыши.
Автостоянка, переполненная машинами, занимала  еще  три  акра.  На  фасаде
здания черными металлическими буквами было написано  "Эшер  армаментс",  а
под этими буквами помельче "Основана в 1841".  Это  было  самое  уродливое
здание из всех, какие приходилось видеть Риксу. И каждый раз оно  казалось
еще более отвратительным.
     Старик Хадсон мог  бы  гордиться,  думал  Рикс.  Торговля  порохом  и
снарядами превратилась в четыре завода, носящие  имя  Эшеров,  выпускающие
оружие и боеприпасы: в Эшвилле, в Вашингтоне, в Сан-Диего и в  Бельгии,  в
Брюсселе. "Дело", как это называлось в семье, поставляло в  течение  более
ста  пятидесяти  лет  ружейный  порох,  огнестрельное   оружие,   динамит,
пластиковые  бомбы  и  современные  системы  оружия  для   самых   богатых
покупателей. "Дело" создало Эшерленд и сделало имя Эшеров  -  имя  творцов
смерти - известным и уважаемым. Рикс не мог представить, сколько убитых их
оружием приходилось на каждый из тридцати тысяч акров  Эшерленда,  сколько
людей, разорванных на куски, приходилось на каждый темный камень Лоджии.
     Когда Рикс почти семь лет назад покинул Эшерленд, он сказал себе, что
никогда не вернется. Для него Эшерленд был полон крови, и даже ребенком он
ощущал кровавое присутствие смерти в его диких лесах, в вычурном Гейтхаузе
и в безумной Лоджии. Хотя его угнетало собственное кровавое наследство, за
эти годы его не раз посещали воспоминания об Эшерленде. Как  будто  что-то
внутри его было  не  завершено  и  Эшерленд  звал  его  назад,  нашептывая
обещания. Он несколько раз возвращался, но лишь на день или  два.  Мать  и
отец оставались такими же далекими, чужими и бесстрастными, как и  всегда,
брат тоже не менялся и оставался прежним чопорным задирой, а сестра делала
все, что могла, чтобы избегать реальности.
     Они оставили здание позади и свернули на  широкое,  уходящее  в  горы
шоссе. Рикса приветствовал эффектный пейзаж: крутые холмы и  ковры  лесной
травы пылали сочными багряно-красными, пурпурными и золотыми  тонами.  Под
безоблачным голубым небом развернулась панорама крови и огня.
     - Как восприняла это мама? - спросил Рикс.
     - Старается вести себя точно так же. Иногда лучше, иногда хуже. Вы же
знаете ее, Рикс. Она жила в совершенном  мире  так  долго,  что  не  может
принять происходящее.
     - Я думал, что он поправится. Ты же знаешь, какой он сильный и  какой
упрямый. Кто этот доктор, которого ты упоминал по телефону?
     - Доктор  Джон  Фрэнсис.  Мистер  Эшер  вызвал  его  из  Бостона.  Он
специалист по клеточным аномалиям.
     - Папа... сильно страдает?
     Эдвин не ответил, но Рикс  понял.  Агония,  которую  переживал  Уолен
Эшер, была последней стадией "недуга Эшеров". По сравнению с ней  приступы
Рикса были просто слабой головной болью.
     Эдвин свернул с главного шоссе на узкую, но хорошо ухоженную  дорогу.
Впереди был перекресток, от которого уходили три дороги:  на  Рэйнбоу,  на
Тэйлорвилль и на Фокстон. Они  поехали  на  восток,  в  сторону  Фокстона,
городка с населением  около  двух  тысяч  человек,  в  основном  фермеров,
принадлежавшего вместе с окрестными полями семье Эшеров на протяжении пяти
поколений.
     Лимузин скользил по улицам Фокстона. Благосостояние города  неуклонно
росло, и Рикс заметил изменения, произошедшие с тех пор, как он был тут  в
последний раз. Кафе  "Широкий  лист"  переехало  в  новый  кирпичный  дом.
Появилось современное здание Каролинского  банка.  Палатка  императорского
театра предлагала билеты за двойную, по случаю Дня всех  святых,  цену  на
фильмы  ужасов  Орлона  Кронстина.  Но  старый  Фокстон   тоже   продолжал
существовать. Двое пожилых фермеров в соломенных шляпах сидели на скамейке
перед магазином скобяных изделий и загорали. Мимо проехал  побитый  пикап,
груженный  табачными  листьями.  Группа  мужчин,  праздно  стоявших  возле
магазина, обернулась и стала  разглядывать  проезжающий  лимузин,  и  Рикс
заметил в их глазах тлеющие угольки негодования. Они  быстро  отвернулись.
Рикс знал, что  когда  они  заговорят  об  Эшерах,  их  голоса,  возможно,
понизятся до шепота. Понизятся от страха,  что  сказанное  ими  о  старике
Уолене будет услышано за  густым  лесом  и  горным  хребтом,  разделяющими
Фокстон и Эшерленд.
     Рикс  взглянул  на  маленький,  из  грубого  камня  дом,  в   котором
находилась редакция "Фокстонского демократа", местной еженедельной газеты.
Он заметил отражение лимузина в окне дома и проникся уверенностью, что  за
окном,  почти  касаясь  лицом  стекла,  стоит  темноволосая  женщина.   На
мгновение он вообразил, что ее взгляд направлен на него,  хотя  знал,  что
она не может его  видеть  сквозь  затемненные  стекла.  Тем  не  менее  он
беспокойно отвел взгляд.
     За Фокстоном лес опять быстро погустел и впереди казался непроходимой
стеной. Красота гор стала дикой, острые  утесы  торчали  из  земли  словно
серые кости наполовину зарытых монстров. Случайная лесная  тропа  уходила,
петляя, от главной дороги в лес, в глушь, к горным деревенькам,  где  жили
сотни семей, крепко цепляющиеся за ценности девятнадцатого века. Их оплот,
гора Бриатоп, стояла на западном краю Эшерленда, и Рикс часто  думал,  кто
эти люди, поколениями живущие на горе, и что они думают о садах,  фонтанах
и конюшнях, которые находятся в чужом мире  под  ними.  Они  с  недоверием
относились ко всему чужому и редко спускались торговать в Фокстон.
     Рикс неожиданно почувствовал легкий укол.  Даже  не  глядя  на  карту
местности, он был совершенно уверен, что они въехали сейчас на  территорию
имения Эшеров. Лес, казалось, потемнел, осенние листья были таких глубоких
тонов, что, казалось, отливали  масляной  чернотой.  Полог  черной  листвы
свешивался на дорогу, заросли вереска, судя по виду, способные изодрать до
костей,  закручивались  уродливыми   штопорами,   опасными   как   колючая
проволока. Массивные россыпи камней лепились  к  склонам  холмов,  угрожая
скатиться и смять лимузин, как консервную банку. Рикс почувствовал, что на
его ладонях выступил пот. Места здесь, казалось, были дикими,  враждебными
и неподходящими  для  любого  цивилизованного  человека,  но  Хадсон  Эшер
влюбился в эту землю. Или, возможно, увидел  в  ней  вызов,  который  надо
принять. Во всяком случае, Рикс никогда не считал эти места родными.
     Проезжая по этой дороге, в последние годы очень  редко,  Рикс  всегда
чувствовал жестокость в этой земле, своего рода бездушие  сил  разрушения,
которые делали его маленьким и слабым. Неудивительно, думал он, что жители
Фокстона  считают  Эшерленд  местом,  которое  лучше  обойти  стороной,  и
сочиняют небылицы, подчеркивая свой страх перед мрачными, негостеприимными
горами.
     - Страшила все еще бродит в лесах? - тихо спросил Рикс.
     Эдвин взглянул на него и улыбнулся.
     - Боже мой! Вы еще помните эту историю?
     - Как я мог позабыть? Давай вспомним, как это  звучит?  "Беги,  беги,
лети стрелой и дома дверь плотней закрой - Страшила где-то рыщет, детей на
ужин ищет". Так?
     - Почти.
     - Когда-нибудь я сделаю Страшилу персонажем  своей  книги,  -  сказал
Рикс. - А как насчет черной пантеры,  которая  разгуливает  там  же?  Есть
какие-нибудь новые наблюдения?
     - В самом деле есть. В августовском "Демократе" писали, что  какой-то
сумасшедший охотник клялся, будто видел ее на Бриатопе. Полагаю,  подобные
истории и делают газетам тираж.
     Рикс обозревал лесные заросли по обе стороны дороги. У него  засосало
под  ложечкой,  когда  он  вспомнил  рассказанную  ему  Эдвином  сказку  о
Страшиле, создании, живущем, по словам местных, в горах более  ста  лет  и
ворующем детей, которые уходят слишком далеко от дома.  Даже  сейчас,  уже
взрослый, Рикс думал о Страшиле с детским  страхом,  хотя  знал,  что  эту
историю выдумали, чтобы удерживать детей вблизи дома.
     За следующим поворотом дороги  стояла  громадная  стена  с  затейливо
отделанными железными воротами. На гранитной арке над  воротами  железными
буквами было написано:  ЭШЕР.  Когда  Эдвин  подъехал  достаточно  близко,
сработал радиозамок и ворота распахнулись. Эдвину не пришлось даже снимать
ногу с акселератора.
     Когда они проехали, Рикс оглянулся через плечо и увидел,  как  ворота
автоматически захлопнулись. Их устройство всегда напоминало ему капкан.
     Мгновенно ландшафт переменился. Последние островки дикого  и  густого
леса перемежались сочными газонами и  безупречно  ухоженными  садами,  где
между статуй важничающих фавнов, кентавров и ангелочков росли розы, фиалки
и подсолнечники. Между ровными рядами сосен виднелась  высокая  стеклянная
крыша теплицы, где один из предков Рикса выращивал всевозможные кактусы  и
тропические растения. Жимолость и английский плющ окаймляли границы  леса.
Рикс увидел нескольких садовников за работой. Они подравнивали кустарник и
обрезали деревья. В одном саду стоял  огромный  красный  локомотив  времен
первых железных дорог, возведенный на каменный пьедестал.  Он  был  куплен
Арамом Эшером, сыном Хадсона и пра-пра-дедушкой Рикса, первым из  династии
Эшеров. Одно время Эшеры управляли своей собственной  железной  дорогой  -
"Атлантик сиборд лимитед". По ней перевозили порох, боеприпасы и оружие.
     Несколько  тысяч  акров  имения  Эшеров  так  никогда   и   не   были
картографированы. Эти земли включали в себя горы, медленно  текущие  реки,
широкие  луга  и  три  глубоких  озера.  Как  всегда,  Рикс  был   поражен
неописуемой красотой Эшерленда. Это было великолепное, роскошное поместье,
достойное американских королей. Но тут, мрачно думал Рикс, тут была еще  и
Лоджия - храм, святая святых клана Эшеров.
     Эдвин притормозил у  въездных  ворот  Гейтхауза.  Особняк  из  белого
известняка с красной шиферной крышей окружали красочные  сады  и  огромные
древние дубы. В нем  было  тридцать  две  комнаты.  Пра-пра-дедушка  Рикса
Лудлоу построил его как дом для гостей.
     Лимузин остановился. Рикс боялся входить  в  этот  дом.  Когда  Эдвин
собрался выходить, Рикс заколебался и почувствовал его руку на плече.
     - Все будет хорошо, - уверил Эдвин. - Вот увидите.
     - Да, - ответил Рикс. Он  заставил  себя  выйти  и  достал  сумку  из
багажника, а Эдвин взял чемодан. Они  поднялись  по  каменным  ступенькам,
прошли через внутренний дворик, посреди которого в маленьком  декоративном
пруду плавали  золотые  рыбки,  и  остановились  перед  массивной  дубовой
дверью.
     Эдвин  позвонил,  и  молодая  горничная-негритянка  в  бледно-голубой
хрустящей униформе впустила их. Другой слуга, средних  лет  негр  в  сером
костюме, провел Рикса в дом, взял его багаж  и  направился  к  центральной
лестнице. Рикс заметил, что дом  с  каждым  его  приездом  становится  все
больше  похож  на  какой-то  мрачный  музей.  Великолепной  меблировкой  -
персидскими  коврами,  старинными   французскими   столами   и   стульями,
позолоченными  зеркалами  прошлого  века  и   средневековыми   гобеленами,
изображающими  сцены  охоты,  -  казалось,  можно  восхищаться   лишь   на
расстоянии. Стулья в стиле Людовика Пятнадцатого  никогда  не  проминались
под весом человеческого тела, бронзовые и керамические предметы  искусства
покрывались пылью, но оставались нетронутыми. Все вещи в  доме,  казалось,
были также холодны к Риксу, как и люди, выбравшие их.
     - Миссис Эшер и мистер Бун в гостиной,  сэр,  -  сказала  молоденькая
горничная, явно намереваясь проводить Рикса туда.
     Эдвин пожелал удачи и пошел загнать лимузин обратно в гараж.
     Горничная  раздвинула  ореховые  двери  гостиной,  установленные   на
колесиках. Рикс на секунду замер  у  порога  и  почувствовал  тошнотворный
сладковатый запах, неожиданно возникший, казалось, из ниоткуда.
     Он понял, что это запах гниения человеческого тела, идущий сверху  из
комнаты отца.
     Рикс собрался с духом и шагнул в гостиную, представая перед братом  и
хозяйкой Эшерленда.



                                    2

     Вороша бронзовой кочергой дрова в мраморном камине, Бун поднял взгляд
на звук открывающейся двери и в позолоченном  зеркале  над  очагом  увидел
Рикса.
     - О! - сказал он. - А вот и знаменитый автор триллеров, мама!
     Маргарет Эшер сидела в высоком итальянском кресле,  глядя  на  огонь.
Она мерзла весь день и никак не могла изгнать холод из своих  костей.  Она
не обернулась поздороваться с сыном.
     Двери закрылись за Риксом, мягко, но со слабым  щелчком,  похожим  на
звук защелкивания капкана. Теперь он был с ними наедине.  Он  был  одет  в
потертые джинсы и бледно-голубую рубашку под  бежевым  свитером  -  вполне
уместно для любого другого места, за исключением этого, подумал  Рикс.  На
Буне был костюм с иголочки, а на матери - тщательно подобранное голубое  с
золотом платье.
     - Здравствуй, мама, - сказал Рикс.
     - Я замерзла, - сказала она, как будто  не  слыша.  -  В  доме  очень
холодно, ты не заметил?
     - Хочешь, принесу тебе свитер, мама?
     Она  помедлила,  размышляя  над  вопросом  Буна,  ее  голова   слегка
склонилась набок.
     - Да, - сказала она в конце концов. - Свитер может помочь.
     - Само собой. Мам, покажи Риксу тот жемчуг,  что  я  привез  тебе  из
Нью-Йорка. - Бун показал пальцем на ее шею, призывая  ее  поднять  голову.
Нить жемчуга ярко блестела в золотом свете,  который  просачивался  сквозь
большое окно с видом на азалиевый сад. - Мило, а? Обошлась в четыре тысячи
долларов.
     - Очень мило, - согласился Рикс. - Бун и мне привез в  Нью-Йорк  пару
подарков, мама.
     Бун невесело рассмеялся.
     - Ну и как тебе  эта  штука,  Рикси?  Я  думал,  тебе  понравится!  В
зоомагазине за два квартала до "Де Пейзера" было как раз то, что я  искал.
Парень, продававший их, сказал, что именно такие  используются  в  фильмах
ужасов.
     - Мне кажется, я просек твой замысел. Ты, вероятно,  хотел,  чтобы  я
нашел эту штуку первой, и думал, что она вызовет приступ. Затем я поспешил
бы в Тихую Комнату и обнаружил второй сюрприз.
     - Не говори так, - Маргарет пристально смотрела на огонь. -  "Просек"
- не подходящее слово. - У нее  был  спокойный  гортанный  голос  -  голос
женщины, привыкшей распоряжаться.
     - Такие слова не должен произносить  знаменитый  автор,  не  так  ли,
мама? - Бун, как всегда, не упускал случая заработать очко против Рикса. -
Сидите здесь, а я сбегаю за свитером. - Когда он проходил мимо  Рикса,  на
его лице промелькнула быстрая натянутая улыбка.
     - Бун? - позвала Маргарет, и он остановился. - Только чтобы свитер не
кусался, дорогой.
     - Хорошо, мама, - ответил Бун и вышел из комнаты.
     Рикс подошел к матери. Приблизившись, он  опять  уловил  этот  дурной
запах, как будто в стене была замурована крыса. Маргарет взяла со  столика
позади кресла  баллончик  с  освежителем,  создающим  сосновый  аромат,  и
распылила его вокруг себя. После этого в комнате запахло  как  в  сосновом
лесу, полном трупов животных.
     Рикс стоял позади матери. Она все еще пыталась  остановить  время.  В
свои пятьдесят восемь лет  Маргарет  Эшер  отчаянно  старалась  оставаться
тридцатипятилетней.  Ее  волосы  были  коротко,  по  моде  подстрижены   и
выкрашены  в  каштановый  цвет.  Несколько  поездок   в   Калифорнию   для
пластических операций привели к тому,  что  кожа  на  ее  лице  была  туго
натянута и, казалось, вот-вот лопнет. Косметики было больше, чем раньше, а
губная помада, которую она выбрала  -  гораздо  ярче.  Крохотные  морщинки
собрались вокруг ее рта и бледно-зеленых глаз. Ее тело оставалось изящным,
но все же появилась легкая полнота в районе живота и бедер. Рикс вспомнил,
как Кэт говорила ему, что мать боится лишнего веса, как чумы.  На  тонких,
изящных  руках  было  чрезмерно  много  колец  -  бриллиантов,  рубинов  и
изумрудов. К платью  была  приколота  бриллиантовая  брошь,  сверкавшая  в
отблесках  огня.  Сидящая  неподвижно,  мать  казалась  Риксу  еще   одним
предметом  великолепной  меблировки  Гейтхауза,  из  тех,  которыми  можно
восхищаться только с расстояния.
     У нее был скорбный и беспомощный вид. Риксу  стало  ее  жалко.  Какую
цену она платит, думал он, за то, чтобы быть хозяйкой Эшерленда?
     Внезапно мать повернула голову и посмотрела на него тем  же  туманным
взглядом, будто на незнакомца.
     - Ты похудел, - заметила она. - Ты болел?
     - Я чувствую себя уже лучше.
     - Ты похож на ходячий скелет.
     Он пожал плечами, не желая вспоминать о своих физических страданиях.
     - Я поправлюсь.
     - Но не при  таком  образе  жизни,  который  ты  ведешь,  бедствуя  в
отдаленном городе, без своей семьи. Я не понимаю, как ты выносишь это  так
долго. - В ее глазах зажегся огонек, и она  взяла  Рикса  за  руку.  -  Но
теперь ты приехал домой, чтобы остаться, не правда ли?  Ты  нужен  нам.  Я
велела подготовить для тебя твою старую комнату. Там все, как было раньше.
Теперь твой дом здесь.
     - Мама, - сказал Рикс мягко. - Я не могу остаться. Я  приехал  только
на несколько дней, повидать отца.
     - Но почему? - Она сжала его руку. - Почему  ты  не  можешь  остаться
здесь, в своем доме?
     - Эшерленд - не мой дом. - Он знал, что бессмысленно  опять  начинать
дискуссию. Неизбежно дойдет до ссоры. - Я должен вернуться к работе.
     - Ты имеешь в виду сочинительство? - Маргарет отпустила  его  руку  и
встала полюбоваться своим жемчугом перед зеркалом. -  Едва  ли  это  можно
назвать работой. Скорее, род деятельности, к которой ты способен.  Смотри,
какой  жемчуг  мне  привез  твой  брат.  Правда,  замечательный?   -   Она
нахмурилась и провела пальцем под подбородком. - Боже мой, я выгляжу,  как
старуха, да? Я подам в суд на доктора, работавшего с моим  подбородком.  Я
подам в суд, чтобы его лишили практики. Видел  ли  ты  когда-нибудь  более
уродливую старуху, чем я?
     - Ты выглядишь великолепно.
     Она оценивающе посмотрела на себя и слабо улыбнулась.
     - О, ты не помнишь, как я выглядела _р_а_н_ь_ш_е_. Знаешь,  как  меня
всегда называл папа? Самая прелестная девочка в Западной Каролине. Паддинг
думает - она красива, но она не знает,  что  такое  настоящая  красота.  -
Маргарет упомянула жену Буна с нескрываемым отвращением. -  Я  была  такая
же, как Кэт. У меня была такая же прекрасная кожа.
     - А где Кэт?
     - Твой брат тебе  не  говорил?  Она  уехала  куда-то  на  Багамы,  на
презентацию журнала. Что-то, что она не может пропустить. Она рассчитывала
вернуться либо завтра, либо через день. Знаешь, сколько ей сейчас  платят?
Две тысячи долларов в час. Они собираются поместить ее на обложку "Вога" в
следующем месяце. Я в ее возрасте выглядела примерно так же.
     - А как поживает Паддинг?
     - Как она может поживать? - Маргарет  безучастно  пожала  плечами.  -
Полагаю, она у себя, наверху. Она все  время  спит.  Я  пыталась  говорить
Буну, что его маленькая прелестная жена начинает слишком  много  пить,  но
разве он будет слушать? Нет. Он уходит в конюшни, на скачки. -  Она  опять
взяла баллончик и освежила воздух вокруг себя.  -  Ты,  по  крайней  мере,
свободный человек. Твой брат сделал глупость...
     Двери открылись, и  вошел  Бун  с  бледно-желтым  свитером.  То,  как
Маргарет мгновенно закрыла рот и выпрямилась, ясно дало  ему  понять,  что
разговор шел о нем. На его лице, как маска, появилась широкая ухмылка.
     - Вот твой свитер, мама. - Бун накинул свитер ей на плечи.  -  О  чем
это вы тут говорите?
     - О, да так, ни о чем,  -  мягко  сказала  Маргарет,  ее  глаза  были
полуопущены. - Рикс только что рассказывал мне о  своих  женщинах.  Он  не
теряет время даром.
     Рот Буна растянулся еще шире, и Риксу показалось, что он слышит треск
кожи. В его глазах загорелся знакомый огонек - в детстве  Рикс  видел  его
много раз перед тем, как Бун нападал на него по любому поводу.
     - Мама хочет сказать, Рикси, что я - позор семьи, второй после  тебя,
разумеется. Я дважды разводился и теперь женат на молоденькой  кокетке,  и
мама, видать, думает, что я должен до конца жизни влачить свой крест.
     - Не валяй дурака перед братом, дорогой.
     - Знаешь, мама, почему у Рикси так много женщин? Потому что  ни  одна
из них не хочет гулять с ним во второй раз. Ему доставляет удовольствие во
время свидания бродить по ближайшему кладбищу в поисках привидений.  И,  к
тому же,  вспомните  ту  маленькую  леди  Рикса,  которая  решила  принять
прекрасную теплую...
     Рикс уставился на него. Он чувствовал, как гнев исказил его лицо. Бун
замер.
     - Не говори так, - хрипло прошептал Рикс. - Если ты, ублюдок, еще раз
это скажешь, я буду вынужден убить тебя.
     Бун окаменел. Затем  он  резко  и  коротко  рассмеялся,  но  в  смехе
чувствовалась дрожь.
     - М_а_л_ь_ч_и_к_и_, - мягко пожурила Маргарет. -  Здесь  недостаточно
сильный сквозняк?
     Бун побродил по комнате и погрел руки перед очагом.
     - Знаешь, мама? Рикс сказал, что закончил новую книгу.
     - О? - Ее голос стал ледяным. - Я  полагаю,  это  очередная  кровавая
мерзость? Уверяю,  мне  совершенно  непонятно,  почему  ты  такое  пишешь!
Неужели ты действительно думаешь, что они _н_р_а_в_я_т_с_я_ людям?
     У Рикса заболела голова. Он потрогал виски, опасаясь приступа.  "Боже
мой, зачем я приехал?" - спросил он себя. Намек Буна на Сандру почти вывел
его из себя.
     - Понять Рикси очень просто, мама, - сказал Бун с бегающим  взглядом.
- Когда мы были детьми, он всегда боялся собственной  тени.  Всегда  искал
Страшилу у себя под кроватью, а теперь  пишет  романы  ужасов,  где  может
убивать злых демонов. И думает, что он Эдгар Аллан По. Ты знаешь...
     - Тише! - резко оборвала его мать. - Как ты  смеешь  произносить  это
имя в этом доме! Боже, с твоим отцом сделался бы припадок, услышь он это!
     - Да, но это правда! - настаивал Бун. Он  усмехнулся  Риксу,  потирая
руки. - Когда мы сможем прочесть что-нибудь про нас, Рикси?  Это  как  раз
то, что ты рано или поздно сделаешь.
     Уголком глаза Рикс заметил, как мать побледнела.
     - Знаешь, братец Бун, а пожалуй, это неплохая идея.  Я  действительно
мог бы написать книгу об Эшерах. Историю семьи. Что ты  об  этом  думаешь,
мама? - спросил он с самодовольной улыбкой.
     Она открыла было рот, чтобы ответить, но быстро его  захлопнула.  Она
опять взяла пульверизатор и освежила воздух. Рикс почувствовал новую волну
зловония, идущую из-под двери.
     -  Это  так  трудно,  -  сказала  Маргарет,  продолжая  распылять.  -
Содержать  старый  дом  в  чистоте  и  свежести.   Когда   дом   достигает
определенного возраста, он  начинает  разваливаться  на  куски.  Я  всегда
заботилась о доме. - Она прекратила  распылять:  было  ясно,  что  это  не
помогает. - Моя мама воспитала  меня  в  аккуратности,  -  сказала  она  с
гордостью.
     Рикс помедлил сколько было возможно.
     - Я лучше сейчас поднимусь к нему, - покорно сказал он.
     - Нет, не сейчас! - Маргарет сжала его руку,  на  ее  лице  появилась
натянутая, фальшивая улыбка.  -  Давайте  посидим  все  вместе,  два  моих
любимых мальчика. Кэсс делает для вас уэльский пирог. Она  знает,  как  вы
его любите.
     - Мама, я должен подняться наверх.
     - Он, вероятно, спит. Миссис Рейнольдс сказала, что  ему  нужен  сон.
Давайте посидим и поговорим о приятном, хорошо?
     - Да пусть идет, ма, - ворчливо сказал Бун,  наблюдая  за  Риксом.  -
Повидавшись с отцом, он тут же сможет написать новый роман ужасов.
     - З_а_м_о_л_ч_и_! - Маргарет обернулась к нему.  -  Ты  грубиян,  Бун
Эшер! Твой брат, по крайней мере, желает выказать  своему  отцу  уважение,
чего от тебя не дождешься! - Под гневным взглядом матери Бун отвернулся  и
пробормотал что-то себе под нос.
     - Я лучше пойду наверх, - сказал  Рикс.  В  глазах  матери  выступили
крошечные бриллианты слез, и он приблизился, чтобы поцеловать ее в щеку.
     - Не надо, - сказала она, быстро отдернув голову. - Ты испортишь  мне
прическу.
     Он медленно убрал руку. Ничего здесь не меняется, подумал он. Вас так
или иначе заманивают сюда, а потом уничтожают все ваши чувства, давят  их,
как клопов. Он покачал головой, прошел  мимо  нее  и  вышел  из  гостиной,
направляясь  через  холл  к  главной  лестнице.  Она  вела   наверх,   где
располагались спальни и приемные. В них в свое время жили Тедди  Рузвельт,
Вудро  Вильсон,  Герберт  Гувер  и  многие  другие   правительственные   и
пентагоновские звезды первой величины, как известные, так и нет.
     Поднимаясь по лестнице, он чувствовал,  как  страх  встречи  с  отцом
гложет его изнутри. Почему Уолен Эшер захотел его увидеть, недоумевал  он.
Старик ненавидел Рикса за то, что он покинул  Эшерленд,  а  Рикс  презирал
идеалы "Эшер армаментс". О чем они вообще могли теперь говорить?
     На втором этаже запах гниения  был  сильнее.  Он  прошел  мимо  своей
бывшей комнаты, не заглянув туда. Вдоль всего коридора в  тщетной  попытке
заглушить вонь были поставлены прозрачные вазы с яркими цветами и зеленью.
Унылые масляные полотна, в том  числе  "Облака  войны"  Виктора  Холмарка,
"После битвы" Рутлиджа Тэйлорсона и "Кровь на  снегу"  Джорджа  Г.Нивенса,
висели на стенах, доказывая, как скверно Уолен Эшер разбирался в живописи.
В конце коридора еще одна лестница вела к единственной  белой  двери  -  в
Тихую Комнату Гейтхауза.
     Рикс остановился  у  подножия  лестницы,  собираясь  с  духом.  Запах
разложения, его отвратительные миазмы витали вокруг. Ничто живое не  может
так пахнуть, думал Рикс.
     В последний раз,  когда  Рикс  видел  отца,  Уолен  Эшер  был  рослым
мужчиной с  властной,  типично  армейской  внешностью,  знакомой  Риксу  с
детства. Возраст нисколько не уменьшил ни властность его взгляда, ни  силу
голоса,  и  его  грубое  лицо  вполне  могло  принадлежать   сорокалетнему
человеку, только на висках проступала седина, а высокий  аристократический
лоб прорезали несколько глубоких морщин. Челюсти  Уолена  Эшера  выступали
вперед, как  нос  боевого  корабля,  а  тонкая  мрачная  линия  рта  редко
изламывалась улыбкой.
     Рикс никогда не мог понять, как работает мозг отца. У них не было  ни
общих интересов, ни общих тем  для  разговора.  Уолен  управлял  делами  и
поместьем, как диктатор. Все свои разнообразные деловые  планы  он  всегда
держал в секрете от семьи. Когда Рикс был ребенком, Уолен часто  запирался
в кабинете и подолгу не выходил. Рикс знал только, что  к  отцу  приходило
много военных.
     Когда Уолен был рядом, он обращался с детьми, как с  солдатами  своей
личной армии. Утренние поверки,  строгие  правила,  регламентирующие,  как
вести себя, как одеваться, и  грубая  брань,  если  они  что-то  нарушали.
Особенно доставалось Риксу. Он считался ленивым и бездеятельным.
     Если Рикс "перечил", не надраивал  ботинки  до  блеска,  опаздывал  к
столу или еще как-нибудь нарушал неписаные  правила,  то  широкий  кожаный
ремень отца, названный им Миротворцем, опускался на его  ноги  и  ягодицы,
оставляя красные полосы, обычно в присутствии Буна, хихикающего за  спиной
отца. Бун, напротив, был мастер разыгрывать примерного сына. Он был всегда
безукоризненно одет, всегда чист и опрятен и всегда заискивал перед отцом.
Кэтрин тоже научилась искусству всегда держать нос по ветру и  в  основном
избегала   оскорблений.    Маргарет,    всегда    занятая    приемами    и
благотворительностью, знала, что лучше не стоять на  дороге  у  Уолена,  и
никогда не принимала сторону Рикса. Правила, говорила она, есть правила.
     Рикс однажды видел, как Уолен сбил с ног слугу и бил  его  ногами  по
ребрам за какое-то мнимое нарушение  обязанностей.  Если  бы  не  вмешался
Эдвин, Уолен мог бы и убить несчастного. Иногда поздно ночью, когда все  в
доме уже спали, Рикс, лежа в постели, слышал, как отец  выходил  из  своей
комнаты в коридор и расхаживал взад и вперед, давая выход нервной энергии.
В такие ночи Рикс боялся, что отец ворвется к нему  с  горящими  от  гнева
глазами и набросится на него с такой же  яростью,  с  какой  крушил  ребра
слуги.
     Но в благодушном настроении Уолен мог вызвать Рикса в  свою  огромную
спальню с темно-красными стенами и тяжелой черной  викторианской  мебелью,
принесенной из Лоджии, и велеть ему читать вслух Библию.  То,  что  обычно
Уолен желал слушать, было не  главы  с  духовным  содержанием,  а  длинные
перечни кто за кем родился. Он требовал читать их снова и снова, и,  когда
Рикс запинался на каком-нибудь имени, черная трость нетерпеливо стучала по
полу.
     Когда Риксу было десять  лет,  он  после  одной  особенно  неприятной
встречи с Миротворцем сбежал  из  дома.  Эдвин  нашел  его  на  автобусной
остановке в Фокстоне.  Они  долго  беседовали,  и  когда  Рикс  разразился
слезами, Эдвин дал ему слово, что, пока он жив, Уолен  больше  никогда  не
будет пороть его. Обещание выполнялось все эти годы, хотя насмешки  Уолена
стали более  язвительными.  Рикс  оставался  неудачником,  белой  вороной,
малодушным  слабаком,  скулящим  при  виде  того,  благодаря  чему   Эшеры
процветали и жирели в течение поколений.
     Рикс заставил себя пойти наверх, и его сердце  забилось  сильней.  На
двери от руки было написано: "НЕ ХЛОПАТЬ". Рядом стоял стол, а  на  нем  -
коробка с зелеными хирургическими масками.
     Он взялся за дверную ручку и резко отдернул  руку.  Запах  разложения
сочился из этой комнаты, Рикс чувствовал его, как жар от печи. Он не знал,
сможет ли он вынести то, что  ждет  его  там,  и  внезапно  его  решимость
улетучилась. Он начал пятиться вниз по лестнице.
     Но в следующее мгновение решение пришло само.
     Ручку повернули изнутри, и дверь открылась.



                                    3

     Одетая  в  униформу  сиделка  в  хирургических  перчатках  и   маске,
закрывавшей нижнюю часть лица, уставилась из Тихой Комнаты на Рикса. На ее
руках  были  хирургические  перчатки.  У  нее  были   темно-карие   глаза,
окруженные паутиной морщинок.
     Запах гниения волной выкатился из Тихой Комнаты и ударил  в  Рикса  с
почти осязаемой силой. Он крепко вцепился в перила и стиснул зубы.
     Миссис Рейнольдс прошептала:
     - Маска, должно быть, вам поможет, - и показала в сторону коробки.
     Он взял одну и надел. Внутри маска была проложена ватой,  но  особого
толка от нее не было.
     - Вы Рикс? - Сиделка была крепкой женщиной примерно  пятидесяти  пяти
лет с коротко подстриженными вьющимися волосами  стального  серого  цвета.
Рикс заметил, что глаза у нее покрасневшие.
     - Конечно, это Рикс, дура чертова! - донесся из темноты грубый,  едва
ли  человеческий  голос,  похожий  скорее  на  скрежет.   Рикс   окаменел.
Мелодичный голос его отца превратился в рычание зверя. - Я же говорил вам,
что это должен быть Рикс, не так ли? Немедленно впустите его!
     Миссис Рейнольдс приоткрыла дверь пошире.
     - Быстрее, пожалуйста, - сказала она. - Слишком  много  света  вредно
для его глаз. И помните: говорить как можно тише.
     Рикс вошел в комнату с высоким потолком и  обитыми  резиной  стенами.
Единственным источником света была маленькая лампа с зеленым  абажуром  на
столе, за которым сидела миссис Рейнольдс. Свет от этой лампы  простирался
не более чем на фут. Перед тем, как миссис Рейнольдс закрыла  дверь,  Рикс
успел разглядеть лишь мрачную меблировку комнаты.
     Он  увидел  кровать  отца,  покрытую  канапе.  Там,  под  пластиковым
кислородным тентом что-то лежало. Рикс поблагодарил Бога за то, что  дверь
закрылась раньше, чем он успел разглядеть это хорошенько.
     В темноте он слышал слабое чириканье осциллоскопа.  Прибор  находился
слева от кровати отца. Рикс видел на нем бледно-зеленый зигзаг, отражавший
работу сердца Уолена Эшера. У отца было болезненное,  булькающее  дыхание.
Шелковая простыня шуршала на кровати.
     - Вам что-нибудь нужно, мистер Эшер? - спросила сиделка.
     - Нет, - раздался измученный голос. - Не орите, черт подери!
     Миссис Рейнольдс вернулась на свое место,  оставив  Рикса  одного,  и
продолжила чтение романа Барбары Картлэнд.
     - Подойди ближе, - скомандовал Уолен Эшер.
     - Я здесь ничего не вижу...
     Последовал резкий вдох.
     - Т_и_ш_е_! О, Боже, мои уши...
     - Прошу прощения, -  прошептал  Рикс,  вконец  лишившись  присутствия
духа.
     Осциллоскоп зачирикал  быстрее.  Уолен  смог  заговорить  лишь  когда
сердцебиение замедлилось.
     - Ближе. Ты сейчас споткнешься о стул. Шагни влево. Не зацепи кабель,
идиот! Еще левее. Отлично, ты в пяти шагах от  ножки  кровати.  Проклятие,
парень, неужели обязательно так _т_о_п_а_т_ь_?
     Приблизившись  к  кровати,  Рикс   почувствовал   лихорадочный   жар,
исходивший от тела отца. Он коснулся канапе, и пот потек вниз по его руке.
     -  Хорошо,  хорошо,  -  сказал  Уолен.  Рикс  ощущал  на   себе   его
внимательный, изучающий взгляд.  Силуэт  на  кровати  с  легким  шуршанием
подвинулся. - Так, значит,  все-таки  приехал?  Повернись.  Дай  мне  тебя
рассмотреть.
     - Я не призовая лошадь, - буркнул Рикс себе под нос.
     - Ты и сын  не  призовой.  Одежда  на  тебе  болтается.  Что,  работа
писателя не дает достаточно пищи для твоего стола?
     - У меня все в порядке.
     Уолен хмыкнул. - Что-то не верится. - Он замолчал,  и  Рикс  услышал,
как жидкость булькает у него в легких. - Уверен, ты узнал эту комнату,  не
правда ли? Во время приступов ты, Бун и Кэтрин скрывались здесь.  Куда  ты
уходишь теперь?
     -  У  себя  дома  я  проложил  стены  туалета  картоном  для   лучшей
звукоизоляции и оборудовал дверь так, чтобы она не пропускала свет.
     - Бьюсь об заклад, ты сидишь там, как в утробе. В  тебе  всегда  было
что-то такое, что жаждало вернуться в утробу.
     Рикс  пропустил  последние  замечание  мимо  ушей.  Темнота  и  запах
разложения угнетали. Болезненный жар бил ему лицо, как солнце.
     - Куда уходят Бун и Кэт, после того, как ты переехал сюда?
     - Бун устроил за своей спальней  собственную  Тихую  Комнату,  а  Кэт
сделала нишу в стене в своем туалете. У них редко бывают приступы. Они  не
понимают, что  я  здесь  испытываю.  Они  всегда  жили  в  Эшерленде,  где
безопасно. Но _т_ы_ - ты представляешь себе этот ад, не так ли?
     - У меня не так уж и много приступов.
     - Не много? Как тогда назвать то, что ты испытал вчера в Нью-Йорке?
     - Тебе Бун рассказал?
     - Я слышал, как он рассказывал это Маргарет вчера вечером в гостиной.
Ты забываешь, как хорошо я могу слышать, Рикс. Я слышал, как ты говорил  с
ними внизу, я слышал, как  ты  поднимался,  я  слышу  сейчас  стук  твоего
сердца. Это нарастает. Иногда мои чувства обострены  более  обычного.  Это
накатывается волнами. Но ты понимаешь, о чем я говорю, не так ли? Эшеры не
могут долго жить за воротами Эшерленда. Это факт, который,  я  уверен,  ты
начал осознавать.
     Глаза Рикса привыкли к темноте. Перед ним на  кровати  лежало  что-то
похожее на коричневую костистую  мумию,  страшно  истощенную.  Она  лежала
неподвижно, но когда костяная сморщенная рука вытянулась, чтобы  подтянуть
простыню, холодок пробежал по спине Рикса. Чуть больше года назад в Уолене
Эшере было более шести футов роста и весил он сто восемьдесят пять фунтов.
Скелет на кровати весил раза в два меньше.
     - Нечего на меня пялиться, - проскрежетал Уолен. -  Настанет  и  твое
время.
     К горлу Рикса подступил комок.  Когда  он  снова  смог  говорить,  он
сказал:
     - Не заметно, чтобы жизнь в Эшерленде пошла тебе  сильно  на  пользу.
Так что - что так, что иначе.
     - Ты не прав. Мне шестьдесят четыре года. Мое  время  почти  истекло.
Взгляни на себя! Тебя можно было бы принять за моего брата, а не за  сына.
Каждый год жизни за  воротами  Эшерленда  разрушает  твое  здоровье.  Твои
приступы  становятся  сильнее.  Скоро   твоей   маленькой   утробы   будет
недостаточно. В один прекрасный день ты  попробуешь  там  спрятаться  -  и
слишком поздно обнаружишь, что видишь полоску света. И тогда ты  ослепнешь
и сойдешь с ума, и никто тебе не поможет.  Перед  этим,  -  в  его  голосе
появились нотки отвращения, - у меня не было приступов  пять  лет.  Хадсон
Эшер знал, что здешний воздух, покой и  уединение  благотворно  влияют  на
Недуг. Он построил это имение,  чтобы  его  потомки  могли  жить  долго  и
полнокровно.  У  нас  здесь  собственный  мир.  Ты  либо   безумен,   либо
собираешься совершить медленное самоубийство, если  хочешь  жить  где-либо
еще.
     - Я уехал потому, что хотел идти своим путем.
     - К_о_н_е_ч_н_о_. - Из-под кровати раздалось бульканье.  Естественные
отходы, понял Рикс. К Уолену тянулись трубки, которые отсасывали жидкость.
- Да, ты определенно пошел своей дорогой. Некоторое время писал  рекламные
объявления в каком-то магазине в Атланте. Затем  получил  работу  продавца
книг. А после был корректором в какой-то  местной  газетенке.  Потрясающие
достижения, что одно, что другое. Да, и еще - твои успехи в личной  жизни.
Стоит ли нам сейчас обсуждать твою неудачную женитьбу и ее последствия?
     Рикс сжал челюсти. Он  почувствовал  себя  ребенком,  которого  опять
порют Миротворцем.
     - Значит, я избавлю тебя от этого.  Поговорим  о  твоих  литературных
достижениях. Три романа, полные несусветной чуши. Я знаю, что последний из
них попал на короткое время в список бестселлеров. Говорят, если  посадить
обезьяну за пишущую машинку, она когда-нибудь создаст сонет Шекспира. - Он
приостановился, давая как следует прочувствовать боль от  порки.  Ребенком
Рикс упорно старался не плакать, когда Миротворец  был  в  деле,  но  боль
всегда побеждала. "_Д_о_с_т_а_т_о_ч_н_о_?" - мог спросить  Уолен,  и  если
Рикс упрямо молчал, ремень опять начинал свистеть. - Эти книги вероятно  и
довели твою жену до самоубийства, - бесцеремонно закончил Уолен.
     Рикс почувствовал, что теряет контроль над собой. Его рот  искривился
под маской и кровь застучала в ушах.
     - Каково быть умирающим, а, папа? -  услышал  Рикс  свой  язвительный
голос. - Ты ведь скоро все потеряешь, не так ли? Имение,  "дело",  Лоджию,
деньги. Все это и гроша ломаного не будет  стоить,  когда  ты  сыграешь  в
ящик, не правда ли? - Осциллоскоп зачирикал, и  на  другом  конце  комнаты
миссис Рейнольдс нервно кашлянула. Рикс продолжил: - Ты  скоро  умрешь,  и
всем будет на  это  наплевать  -  всем,  за  исключением  разве  что  этих
кровопийц из Пентагона. Вы стоите друг друга. Бог свидетель,  меня  тошнит
от имени Эшер!
     Скелет на кровати не шелохнулся. Внезапно Уолен поднял свои костлявые
руки и мягко хлопнул ими пару раз. - Очень драматично, - прошептал  он.  -
Очень трогательно. Но не беспокойся из-за моей смерти, Рикс. Я уйду, когда
захочу, не раньше. А до той поры я буду здесь.
     - До меня все  почему-то  никак  не  доходит,  что  здесь  ничего  не
меняется. Мне кажется, я и так задержался в этом доме уже слишком долго. -
Он собрался уходить.
     - Нет.  Подожди.  -  Это  был  приказ,  и,  несмотря  на  гнев,  Рикс
подчинился. - Я должен сказать еще кое-что.
     - Так говори. Я уезжаю.
     - Как угодно. Но ты превратно судишь обо мне,  сын.  Я  всегда  желал
тебе самого лучшего.
     Рикс едва не рассмеялся. - _Д_а_? - спросил он недоверчиво.
     - Я человек, что бы ты там ни думал. У меня  есть  чувства.  Я  делал
ошибки. Но я всегда понимал свою судьбу, Рикс, и  я  приготовился  к  ней.
Только... это пришло ко мне так быстро, так быстро. -  Он  подождал,  пока
жидкость стечет по трубкам. - Несправедливость смерти -  самое  худшее,  -
сказал он мягко. - Я видел, как умирал мой отец - подобно мне. Я знал, что
это ждет меня и моих детей. Ты не можешь отвернуться от своего наследства,
как бы сильно ты ни старался.
     - Я постараюсь сделать все от меня зависящее.
     - Да ну? Неужели? - Уолен вытащил руку из-под простыни и потянулся  к
маленькой панели позади  кровати.  Он  начал  нажимать  на  кнопки,  и  на
встроенной в стену консоли зажглись телевизионные экраны. Чтобы не вредить
глазам Уолена, яркость и контрастность  были  минимальными,  но  Рикс  мог
разглядеть интерьер бассейна в римском стиле,  закрытые  теннисные  корты,
вертолетные посадочные площадки, ангар  с  вертолетами  позади  Гейтхауза,
гараж с коллекцией  антикварных  автомобилей  и  вид  на  парадные  ворота
Эшерленда. Объективы камер медленно плавали вперед и назад. - Жизнь Эшеров
должна быть приятной, - сказал Уолен. - Взгляни, что у нас здесь есть. Наш
собственный мир. Свобода делать, что нам нравится и когда нам нравится.  И
у нас есть власть, Рикс, такая власть, какая тебе никогда и не снилась.
     - Ты имеешь в виду возможность стереть с лица Земли целую  страну?  -
резко спросил Рикс. В усилившемся свете он уголком глаза увидел улыбку  на
черепе отца, но посмотреть более пристально не решился.
     - Погоди. Эшеры только разрабатывают и производят оружие.  Направляем
его не мы. То же самое делали Кольт, Винчестер и сотни других умных людей.
Мы просто ушли еще на несколько шагов вперед.
     - От кремниевых мушкетов до лазерного оружия. Что дальше? Оружие  для
убийства детей в чреве матери? Чтобы они не успели  вырасти  во  вражеских
солдат?
     Череп на кровати ухмыльнулся.
     - Вот видишь, я всегда говорил, что ты самый изобретательный из  моих
детей.
     - Я намерен продолжать писать.
     Телевизионные экраны померкли.
     - Твоя мать нуждается в тебе, - сказал Уолен.
     - У нее есть Бун и Кэт.
     - У Буна другие интересы. Жена сделала его  неуравновешенным.  А  Кэт
может притворяться сильной, но ее эмоции как на ладони. Твоей матери нужно
плечо, на которое она смогла бы опереться прямо сейчас. Боже  правый!  Что
это за шипящий звук я все время слышу? Похоже, он идет откуда-то снизу!
     - Мать распыляет дезодорант. - Рикс был поражен тем, что отцу удалось
уловить такой отдаленный звук.
     - От этих звуков мне хочется мочиться! Скажи ей, чтобы перестала.  Ей
нужен _т_ы_, Рикс. Не Бун, не Кэт, а ты.
     - А как насчет Кэсс и Эдвина?
     - Им надо присматривать за поместьем. Черт подери, парень!  Я  больше
не буду тебя ни о чем просить! Это последнее, о чем я тебя  вообще  прошу!
Останься здесь ради матери!
     Рикс был захвачен врасплох. Он не ожидал от  отца  столь  откровенной
просьбы. Он приехал в имение ненадолго, но  мог  сам  распоряжаться  своим
временем.  Когда  еще  представится  возможность  поработать  над   идеей,
пришедшей ему в голову в Нью-Йорке? В Гейтхаузе большая  библиотека,  и  в
ней может отыскаться что-нибудь полезное. Но нужно быть  осторожным.  Хотя
он и обмолвился о своей идее в разговоре с Кэсс в последний раз, когда был
здесь, он не хотел, чтобы кто-нибудь знал, что он настроен серьезно.
     - Хорошо, - согласился Рикс. - Но только на несколько дней - дольше я
не могу остаться.
     - Это все, о чем я прошу.
     Рикс кивнул. Скелет на кровати болезненно дернулся. Что-то лежало  на
кровати позади него. Рикс посмотрел туда и тут же понял,  что  это  трость
Эшеров с серебряной головой льва,  символ  их  патриархов.  Клешня  Уолена
сомкнулась на ней.
     - Теперь можешь идти, - коротко сказал ему Уолен.
     Свидание окончено, подумал Рикс. Он резко встал с кровати, повернулся
и на ощупь побрел к двери. Миссис Рейнольдс отложила книгу и встала, чтобы
выпустить его.
     Свет в коридоре резко ударил в глаза. Рикс  сорвал  маску  с  лица  и
бросил ее в стальной таз. От его одежды исходил гнилостный запах.
     На дрожащих ногах он начал спускаться по  лестнице,  но  на  середине
пролета ему стало дурно. Все  завертелось  у  него  перед  глазами,  и  он
вынужден был остановиться. На лице выступили холодные  капельки  пота,  он
боролся с приступом. Но на этот раз все обошлось, и  он  сделал  несколько
глубоких вздохов, чтобы в голове прояснилось.
     Когда он опять был готов идти, он прошел по коридору и обнаружил  там
Эдвина. Эдвину не нужно было спрашивать о его впечатлениях  от  встречи  с
отцом: лицо Рикса напоминало мятый лист бумаги.
     Эдвин кашлянул. - Вы уже видели вашу комнату?
     - Нет. А что? - В последний раз, когда Рикс там спал, было удобно, но
ничего особенного. Всю его старую мебель  давно  заменили  новой:  богатой
кроватью, комодом, платяным шкафом красного  дерева  и  мраморным  столом,
принесенным из Лоджии.
     Эдвин открыл ему дверь.
     Рикс застыл, как будто наткнулся на стеклянную стену.
     Комната опять приняла прежний вид. Вся парадная мебель исчезла, а  на
ее месте стояла знакомая.  На  видавшем  виды  сосновом  письменном  столе
стояла зеленая чернильница и побитая пишущая машинка "Ройял",  его  первая
пишущая машинка, та самая, на которой  он  в  десять  лет  отпечатал  свой
первый  страшный  рассказ.  Его  комод,  украшенный   сотнями   переводных
картинок. Кровать с резной  спинкой,  которая  в  его  представлении  была
панелью управления  на  космическом  корабле.  Даже  темно-зеленый  ковер,
похожий на лесной мох. Все было то же самое,  вплоть  до  медных  ламп  на
письменном столе и столике рядом с кроватью. Рикс был поражен. У него было
жутковатое чувство, будто он шагнул в прошлое. Казалось,  открыв  дверь  в
стенной шкаф, он мог бы обнаружить там Буна, маленького, но  плута  ничуть
не меньшего, ждущего, чтобы выпрыгнуть оттуда и  крикнуть  изо  всех  сил:
"Страшила!"
     - Боже мой, - сказал Рикс.
     - Ваша мать настояла, чтобы  все  эти  предметы  были  возвращены  из
хранилища в Лоджии, - сказал Эдвин, беспомощно пожав плечами.
     - Я не могу в это поверить! Эта комната выглядит точно  так  же,  как
она выглядела, когда мне было десять лет!
     - Миссис Эшер хотела быть уверена в том, что вам  будет  удобно.  Все
это было сделано вчера вечером.
     Рикс вошел в  комнату.  Все  было  то  же  самое.  Даже  сине-зеленое
покрывало в клетку.
     - Как она вспомнила, где что было? Я не думаю, что она обращала много
внимания на мою комнату.
     - Мы с Кэсс помогали ей.
     Рикс открыл нижний ящик комода, смутно надеясь  найти  там  три  кипы
комиксов про Бэтмена, которые он собирал,  а  затем  по  дурости  выкинул,
считая, что вырос из них. Ящик был пуст, как и все остальные, зато  в  нем
появился запах нафталина. На комоде стояла почти забытая Риксом  маленькая
резная деревянная шкатулка. Рикс  открыл  ее  и  опять  почувствовал  себя
ребенком. Внутри лежали  гладкие  камешки,  кусочки  мрамора  и  старинные
монеты. Все это время его коллекция оставалась нетронутой. Он нежно закрыл
крышку "сокровищницы", как он ее называл, и заглянул в стенной  шкаф.  Там
стоял его чемодан и сумка.
     - Ваша мать хотела узнать, все ли в порядке?
     - Полагаю, все отлично. Я до сих пор не могу поверить!  Мне  кажется,
она немного переборщила.
     - Таким образом она хотела показать вам, как рада вашему возвращению,
- сказал Эдвин. - И я тоже рад, Рикс. Кэсс и я скучали по вас больше,  чем
вы могли бы подумать. - Он нежно дотронулся до плеча Рикса.
     - Кэсс на кухне? Я бы хотел ее увидеть.
     - Нет, она уехала на рынок в Фокстон за свежими фруктами.  Она  хочет
приготовить к вечеру для вас уэльский пирог. Э-э... Я полагаю, вы привезли
с собой костюм и галстук?
     Рикс слабо улыбнулся.
     - Я знал, что если не привезу, меня не пустят к  столу.  -  Его  мать
впускала в столовую только тех, кто был одет в ее понимании цивилизованно.
- Она ведь никогда не изменится, не так ли?
     - Ваша мать была воспитана как настоящая леди, - дипломатично ответил
Эдвин. - У нее есть определенные стандарты. Но, пожалуйста, Рикс, помните,
что сейчас у нее сильное эмоциональное напряжение.
     - Я буду себя вести образцово, - пообещал Рикс.
     - Тогда мы поговорим об этом позже. Мне бы хотелось услышать о  вашей
новой книге. Как она называется? "Бедлам?"
     -  Совершенно  верно.  -  С  полгода  назад  он  в  длинном  вечернем
телефонном  разговоре  изложил  Эдвину  замысел  "Бедлама".  Рикс   помнил
молчание Эдвина, последовавшее за тем, как он пустился в деталях описывать
расчлененные тела, висящие  в  подвале  на  крюках.  Эдвин  изо  всех  сил
старался показать Риксу свою заинтересованность, но  Рикс  знал,  что  его
пристрастия и интересы лежат в области американской  истории  и  биографий
различных исторических личностей.
     Когда Эдвин ушел, Рикс положил  чемодан  на  кровать  и  открыл  его.
Внутри, среди одежды, лежало около дюжины разных бутылочек  с  витаминами.
Он начал их принимать более трех  лет  назад,  когда,  взглянув  как-то  в
зеркало, обнаружил, что стареет неестественно быстро. Он думал, что сможет
с их помощью вернуть аппетит. Однако до сих  пор  он  ел  как  птичка.  Но
полагал, что какая-то польза от них все же была.  Во  всяком  случае,  его
волосы перестали выпадать клочьями.
     В ванной он набрал в стакан воды из-под крана и кинул туда  несколько
капсул из каждого флакончика.
     - Добро пожаловать домой, - сказал он старику в зеркале.




                       ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МАЛЬЧИК С ГОРЫ 


                                    4

     Солнце садилось в оранжевую полосу, идущую вдоль горизонта.  Холодный
ветер, шелестевший в соснах, багряных дубах  и  густых  зарослях  колючего
кустарника на горе Бриатоп, усилился.
     Пятнадцатилетний мальчик с горы по имени Ньюлан Тарп стоял на покатом
выпирающем валуне, известном ему под именем Язык Дьявола. В каждой руке он
держал по пластиковой корзине, до краев наполненной ежевикой. Его  пальцы,
губы и подбородок были в  ярко-синих  пятнах.  Живые  темно-зеленые  глаза
смотрели на просеку, лежащую почти семьюстами футами ниже его.
     Густой лес и черные озера  Эшерленда  были  покрыты  глубокой  тенью,
чередующейся с оранжевым светом, и напоминали  пестрое  одеяло,  сотканное
красками праздника Дня всех святых. На острове в  центре  самого  большого
озера стоял самый большой в мире дом. Он  назывался  Лоджией  Эшеров.  Нью
когда-то считал, что весь Фокстон поместится там внутри  и  еще  останется
место для ранчо. Ма говорила, что даже сами Эшеры не смогли жить там и дом
давно необитаем, не считая тех тварей, что  бродят  там  в  одиночестве  и
темноте.
     Но что это за твари, она не сказала.
     Сейчас заходящее солнце на несколько минут окрасило  стены  Лоджии  в
цвет огня. Нью видел искры света на дюжине  флюгеров  и  на  громоотводах,
установленных на наклонной, покрытой шифером крыше. Гранитный  выступ  под
крышей украшали статуи львов, одни из которых  лежали,  а  другие  стояли.
Когда на  них  падало  солнце,  как  сейчас,  мраморные  кошки,  казалось,
приходили в движение и потягивались, охраняя вверенную им территорию.
     Нью заметил стаю из шести диких  уток,  щипавших  траву  на  западном
берегу озера. Даже в ярких лучах солнца озеро было глубоко черного  цвета.
Сколько Нью ни приходил сюда, он ни разу не видел,  чтобы  на  поверхности
плескалась рыба.
     Лоджия занимала практически всю территорию  острова,  соединенного  с
одной из мощеных дорог Эшерленда каменным мостом. Однажды, после  особенно
сильного дождя, Нью пришел сюда и увидел, что вода  плещется  о  фундамент
Лоджии. Он позволил воображению перенестись за голубые горы, которые  были
границей его мира, и, как всегда, вернулся к одному вопросу: "Какова  была
бы моя жизнь, думал он, если бы ма  носила  фамилию  Эшер  вместо  фамилии
Тарп?" Что, если бы он мог бродить по тем лесам,  скакать  на  лошадях  по
пологим зеленым холмам, увидеть эту здоровенную Лоджию изнутри? Иногда при
виде, всадников, скачущих внизу по лесным дорогам,  он  испытывал  сильную
зависть. Хотя он жил на западном краю Эшерленда, он знал, что мог бы  жить
и ста милями восточнее. Лоджия снилась ему по ночам, и желание посетить ее
становилось все сильнее. Но он никогда не  говорил  об  этом  матери.  Она
запретила ему и его десятилетнему  брату  Натану  ходить  по  извивающимся
тропинкам Бриатопа в глубь Эшерленда. "Это  проклятое  место,  -  говорила
она. - Эшеры погрязли в пороке, и лучше их оставить в покое".
     Помня о Страшиле, разгуливающем по лесам со своим  черным  приятелем,
он сдерживал любопытство. Хотя он никогда  не  видел  никого  из  них,  он
принимал истории о них близко к сердцу. В  лесах  жили  существа,  которые
бродили по ночам, существа, которых надо избегать любой ценой. Однажды  он
обнаружил на земле перед домом большой отпечаток лапы, а как-то в холодную
январскую ночь услышал, как что-то большое двигается  по  крыше.  Он  взял
фонарь, ружье и вышел наружу. Потому что он был теперь главой семьи, и  не
важно, боялся он или нет. Он посветил на крышу, но там никого не было.
     Неожиданно он увидел, как утки замахали крыльями и дружно взлетели  с
поверхности озера. Они построились буквой V и полетели  через  озеро  мимо
Лоджии.
     Летите быстрей, думал Нью. _Б_ы_с_т_р_е_й_.
     Утки набрали высоту.
     Скорей,  мысленно  подгонял  он  их.  Скорей,  до   того,   как   она
проснется...
     Внезапно строй уток, будто попав в вихрь, нарушился. Четыре  из  них,
войдя в штопор,  яростно  замахали  крыльями.  Две  другие  упали  ниже  и
заскользили по поверхности озера.
     С_к_о_р_е_й_, подумал он и затаил дыхание.
     Четыре утки отклонились от курса  по  направлению  к  западной  стене
Лоджии.
     Одна за другой они врезались в стену и падали дождем из перьев  вниз,
где ложились среди гниющих трупов других пернатых.
     Нью услышал вдалеке крик одной из спасшихся уток, а  затем  -  только
шелест ветра. В Лоджии не было окон, все они - сотни окон  любых  мыслимых
размеров и форм - были заложены кирпичами. Нью догадался почему: за долгие
годы птицы, вероятно, выбили все стекла, и Эшеры решили заложить их вовсе.
     - Темнеет, - сказал Натан позади брата. Он нес одну корзину,  доверху
наполненную ежевикой, и держал ту чертову  дудку,  что  ма  купила  ему  в
Фокстоне.
     - Угу, - ответил Нью, но  не  сдвинулся  с  места.  Он  поддал  ногой
камешек, и тот полетел вниз. Всю лучшую часть дня они собирали ежевику. Ма
клала ее в пироги, которые она пекла для фокстонского кафе "Широкий лист".
Им не надо было проходить мимо Языка Дьявола, но  Нью  выбрал  именно  эту
дорогу и уже десять минут стоял, уставившись вниз, на  Лоджию.  На  многих
балконах, как снег, лежали трупы птиц. Над  Лоджией,  между  дымоходами  и
башенками, возвышалось что-то,  похожее  на  огромный  бесцветный  фонарь,
тусклый и грязный. Почему этот  дом  был  так  невероятно  огромен,  думал
мальчик, и почему он день за днем чувствовал все более настойчивое желание
попасть туда, усиливавшееся, к тому же, еще и снами, намекавшими  ему  это
по ночам? Он увидел, что одна из уток все еще бьется у основания Лоджии, и
отвернулся. Образ Лоджии, купающейся в лучах заходящего солнца,  застыл  в
его сознании. - Хорошо, - сказал он. - Я думаю, нам лучше идти домой.
     - Пойдем скорей. Уже темнеет.
     Они покинули уступ. Нью бросил  короткий  взгляд  назад,  и  мальчики
пошли по узкой, каменистой тропинке, которая примерно через  полторы  мили
должна была привести их к дому. Им следовало быть дома задолго до темноты,
и они бы и были, думал Нью, если бы он не захотел остановиться на  уступе.
Хорош мужчина в семье, думал он.
     Семьи, жившие на ветреных, грязных дорогах  Бриатопа,  обитали  здесь
многие  поколения.  Ютясь  в  укромных  местах  или  на  вырубках,  стояло
несколько сотен дощатых домиков, в одном из  которых  жила  семья  Тарпов.
Бриатоп был массивной горой со скалистыми  уступами,  покрытыми  джунглями
колючего кустарника.  Поговаривали,  будто  этот  кустарник  мог  обвиться
вокруг человека, пока он стоит к нему спиной, поймать, и тому никогда  уже
было не выбраться. Хорошо известно,  что  многие  охотники,  забредшие  на
Бриатоп в поисках оленей, были схвачены и похоронены кустарником,  и  даже
их костей не осталось.
     Бриатоп   был   частью   Эшерленда   и   стоял   на   западном   краю
тридцатитысячеакрового  имения.  Семьи,  населявшие  его,  были  родом  из
Шотландии или Ирландии. Они держались за свои  домишки  и  жили  благодаря
обилию оленей, зайцев и перепелов. Чужаков - всех, кто жил не на  горе,  -
быстро прогоняли несколькими  предупредительными  выстрелами,  да  чужакам
гора и  не  была  нужна.  Трудности  жизни  на  горе  были  естественны  и
принимались как должное. Но люди сторонились нехоженых тропинок  и  крепко
запирали двери после захода солнца.
     - Я бы собрал ягод не меньше тебя, если  бы  у  меня  была  еще  одна
корзина! - сказал Натан по дороге. - Я бы мог наполнить три корзины!
     - Ты не можешь нести одну корзину, не опрокидывая  другую,  -  сказал
ему Нью. - Как в прошлый раз.
     - А вот и могу!
     - Не можешь.
     - Могу!
     - Не можешь.
     Подаренная Натану дудка издала гневный свист.
     Нью заметил, что тени стали длиннее. Темнота наверняка застанет их  в
пути. Нам надо было бы выйти  на  час  раньше,  подумал  он,  но  они  ели
ежевику, которую собрали, а солнце так приятно грело спину, что они забыли
про время. Стоял сезон сбора урожая, и это означало, что Страшила мог быть
рядом.
     Он выходит, когда вырастают тыквы, говорила мама.  Он  может  нестись
как ветер и просачиваться сквозь кустарник. Он нападает  так  быстро,  что
успеваешь это понять только тогда, когда уже поздно...
     - Пойдем скорее, - сказал Нью.
     - У тебя ноги длинней, чем мои!
     - Прекрати свистеть в эту чертову дудку!
     - Я скажу маме, что ты ругаешься! - предупредил Натан.
     Поднялся сильный холодный ветер, он обдувал  мальчиков  и  раскачивал
кроны деревьев по обе стороны тропинки. Нью поежился, хотя он был  одет  в
коричневый свитер, заплатанные джинсы  и  грубую  куртку,  которую  раньше
носил его отец. Она еще сохранила его запах, аромат лавра и сосны.
     Нью был высок для своего возраста. Он был очень похож на отца,  такой
же худой  и  костлявый,  с  острым  носом  и  подбородком,  с  веснушками,
рассыпанными по щекам, и вьющимися рыжевато-каштановыми волосами.  У  него
были большие и  выразительные  глаза,  в  которых  светились  одновременно
любопытство и озабоченность. Он находился в переходном  возрасте,  и  знал
это. Стоя на пороге зрелости, он не знал, чего он хочет, то ли  покоя,  то
ли бури. Натан, напротив, больше походил на мать. Он был маленьким, хилым,
только щеки были пухлыми. Дети в  школе  на  противоположном  склоне  горы
дразнили его за это, и Нью не раз дрался, защищая младшего брата.
     Нью остановился, чтобы подождать его.
     - Боже! Давай скорей! - Он старался говорить спокойно, хотя  на  душе
скребли кошки. Темнота  начала  окутывать  Бриатоп.  Ма  говорила,  что  у
Страшилы в темноте блестят глаза.
     - Я не могу идти так быстро! - заныл Натан. - Если бы  мы  не  стояли
так долго на...
     Раздался резкий пронзительный крик.  Внезапно  вокруг  головы  Натана
замелькали неясные тени, метнувшиеся из кустов. Он издал сдавленный  крик,
прыгая по кругу. Что-то было в его волосах. С криком: "Летучие мыши!" - он
в отчаянном испуге швырнул в них корзиной с ягодами.  Тени  рассыпались  и
взметнулись в небо.
     Нью  от  страха  едва  не  выскочил  из  штанов,  но,  приглядевшись,
посмеялся над своими страхами. - Перепелки, - сказал он.  -  Ты  испугался
выводка перепелок.
     - Это были летучие мыши! -  возразил  Натан.  -  Они  залезли  мне  в
волосы!
     - Перепелки.
     - Летучие мыши! - Он не собирался признавать,  что  несколько  жалких
перепелок заставили его сердце стучать словно дятел. - И  здоровые!  -  Он
все еще сжимал дудку в руках, но неожиданно понял, что закинул  корзину  в
деревья. - Мои ягоды! - вскричал он.
     - О, Боже. Должно быть, ты закинул их прямо в Эшвилл.  -  Ягоды  были
разбросаны по всей тропинке.
     - Ма спустит с меня шкуру, если я не принесу обратно корзину! - Натан
начал шарить в кустах, ойкая каждый раз, когда натыкался на шипы.
     - Нет, не спустит. Давай, нам надо...  -  Он  запнулся,  когда  Натан
посмотрел на него. Брат был готов заплакать от огорчения:  он  работал  не
разгибаясь весь день, и теперь несколько перепелок все  испортили.  Жизнь,
казалось, получала злобное наслаждение, мучая Натана. - Хорошо,  -  сказал
Нью и поставил свои корзинки. - Я помогу тебе найти.
     Темнота сгущалась. Нью полез в кусты, шипы цеплялись за его одежду.
     - Зачем ты это сделал? - спросил он сердито. - Глупо так вести себя!
     - Потому что это были летучие мыши и они запутались в  моих  волосах,
вот почему!
     - Перепелки, - веско сказал Нью. Он заметил что-то в нескольких футах
от себя и приблизился. Выцветший клочок ткани, наколотый на  шип.  Похоже,
раньше он был рубашкой. Нью поцарапал щеку о шип и тихо выругался. - Я  не
знаю, куда она улетела! Ты мог ее забросить на луну...
     Он сделал еще шаг вперед, и земля ушла у него из-под ног.
     Он падал, прорываясь сквозь вьюнок,  густую  траву  и  живую  колючую
проволоку.
     Он слышал, как Натан  выкрикивает  его  имя,  а  потом  услышал  свой
собственный крик.
     Я свалился с горы, подумал Нью, и сейчас разобьюсь насмерть.
     Он катился и катился, его болтающиеся руки без  конца  натыкались  на
шипы. Он ударился затылком обо что-то твердое  -  О  СКАЛУ...  УДАРИЛСЯ  О
СКАЛУ... ПРОКЛЯТЬЕ, МОЯ ГОЛОВА! - и ничего не  понимал,  пока  не  услышал
крики Натана наверху.
     Нью лежал без движения. Он задыхался, и во рту была кровь.
     - ...слышишь меня, Нью? Ты меня слышишь? - кричал  Натан  обезумевшим
голосом.
     От боли по щекам Нью  текли  слезы.  Он  ничего  не  видел,  и  когда
попытался протереть глаза, то не смог даже освободить руку. Он  на  чем-то
висел. Сильно пахло землей, к этому запаху примешивался другой, еще  более
острый, сладковатый. Запах чего-то мертвого, прямо рядом с ним.
     - Натан? - позвал он,  не  понимая,  что  говорит  почти  шепотом.  -
Н_а_т_а_н_? - крикнул он громче.
     - С тобой все в порядке?
     Отлично, подумал он, и едва не рассмеялся. Каждый  кусочек  его  тела
горел в огне. Он изо всех сил дернул правую руку и услышал  треск  одежды.
Затем он вытер слезы и липкую грязь с глаз и увидел в  слабом  свете,  где
он.
     Он не свалился с Бриатопа, а лишь упал в  яму,  скрытую  кустарником.
Нью увидел, что она была глубиной примерно тридцать пять футов, с крутыми,
уходящими куда-то в темноту  земляными  стенами.  Он  угодил  в  тюрьму  с
колючей проволокой из шипов, обвившейся вокруг его ног и груди,  сковавшей
его левую руку. Вокруг него повсюду были уродливые, длиною в дюйм колючки,
свившиеся в петли,  кольца  и  узлы.  Он  с  ужасом  обнаружил,  что  если
пошевельнется, они схватят его еще крепче.
     Но хуже всего было содержимое ямы.
     Здесь лежали трупы, находящиеся на разных стадиях разложения, начиная
от вздувшейся плоти и заканчивая пожелтевшими  костями.  Стоял  безнадежно
запутавшийся скелет оленя, задрав в  небо  рога.  Повсюду  валялись  кости
енотов, скунсов, лис, змей и птиц. Справа стоял свежий  труп  еще  недавно
бившейся лани. Нью повернул голову налево, и шипы поцарапали его шею.
     Менее чем в шести футах от него  стоял  оплетенный  зарослями  скелет
человека. На нем  были  обрывки  красной  фланелевой  рубашки,  украшенные
бахромой кожаные штаны и  ботинки.  Вдоль  позвоночника  торчали  шипы,  а
сквозь череп пророс вьюнок. Правая рука скелета была  вывернута  за  спину
под острым углом, кости явно были сломаны. В нескольких футах  от  скелета
лежало проржавевшее ружье, а на поясе висели пустые ножны.
     Нью яростно боролся за свободу, но колючие кольца еще крепче обвились
вокруг его груди.
     - Помогите! - крикнул он. - Натан! Беги за помощью! - У него  страшно
болела голова.
     Натан несколько секунд не отвечал. Затем сказал:
     - Нью, я боюсь. Мне кажется, я сейчас что-то слышал. Чьи-то шаги.
     - Беги за помощью! Беги к маме! Скорей, Натан! - Шип глубоко вонзился
ему в щеку.
     - Я что-то слышу, Нью! - Голос мальчика дрожал. - Оно приближается!
     Взошла луна. Как тыква, подумал Нью, и похолодел.
     - Беги, - прошептал он, а затем закричал: - Беги домой, Натан! Давай!
Б_е_г_и _д_о_м_о_й_!
     Когда голос Натана донесся до него, в нем опять была уверенность.
     - Я бегу к ма! Я спасу тебя! Вот увидишь! - Послышался  треск,  будто
Натан  продирается  сквозь   кустарник,   затем   слабый   крик:   "_В_о_т
у_в_и_д_и_ш_ь_!", и наступила тишина.
     Подул ветер, и  в  яму  полетели  увядшие  листья.  Нью  слышал  свое
прерывистое дыхание. Вокруг сгустился запах смерти.
     Он не знал, сколько прошло времени,  но  он  внезапно  задрожал,  как
будто ужасный болезненный холод пронизал его до костей. Что-то смотрело на
него. Он чувствовал это так же ясно, как борзая чует кровавый след лисицы.
Он взглянул наверх, на край ямы, и его сердце учащенно забилось.
     На краю ямы, тридцатью пятью футами выше его в  лунном  свете  стояла
фигура. Она была закутана в черное и  держала  под  правой  рукой  что-то,
похожее на мешок.
     Нью хотел было заговорить, но кровь застыла у  него  в  жилах,  и  он
понял, на что смотрит.
     Фигура не шевелилась. Нью не мог сказать, что это было,  но  она  как
будто бы смутно напоминала человека. То, что было у нее под  рукой,  также
не двигалось, но Нью на короткое ужасное мгновение заметил, как  в  лунном
свете блеснуло белое перевернутое лицо. Лицо маленького ребенка.
     Нью моргнул.
     Фигура исчезла. Если вообще была. Она пропала бесшумно, в  стуке  его
сердца.
     - Н_а_т_а_н_! - закричал он. Он продолжал звать своего брата  до  тех
пор, пока его голос не превратился в усталый шепот. Его душу окутывало  то
же черное отчаяние, что  и  тогда,  когда  он  видел,  как  гроб  с  отцом
опускается в землю.
     БЕГИ, БЕГИ, ЛЕТИ СТРЕЛОЙ  И  ДОМА  ДВЕРЬ  ПЛОТНЕЙ  ЗАКРОЙ  -  В  ЛЕСУ
СТРАШИЛА РЫЩЕТ, ДЕТЕЙ НА УЖИН ИЩЕТ...
     С его губ сорвался дрожащий крик боли. Но вокруг него лишь гремели на
ветру кости.



                                    5

     Рикс одевался к обеду.  Когда  он  завязывал  галстук,  его  внимание
привлек порыв ветра, разметавший кроваво-красные листья напротив его окна,
выходящего на запад. Деревья на мгновение раздвинулись, как бушующее море,
и Рикс увидел вдали дымоходы и высокую крышу Лоджии Эшеров,  окрашенную  в
оранжевые и багряные цвета заходящим солнцем. Деревья опять сомкнулись.
     Он  был  вынужден  заново  перевязать  галстук.  Его  пальцы  сделали
неправильное движение.
     Когда ему было всего девять  лет,  он  попал  в  Лоджию  в  первый  и
последний раз. Бун заманил его туда  играть  в  прятки.  Рикс  должен  был
искать первым. Там было темно, но  у  них  были  фонарики.  Бун  установил
следующие правила: прятаться только  на  первом  этаже  и  не  заходить  в
восточное и западное крыло. Теперь закрой глаза и сосчитай до  пятидесяти.
Рикс начал искать, досчитав до тридцати. В Лоджии не  было  электричества,
так как с 1945 года в ней никто не жил, и там было тихо.  И  холодно,  как
зимой. Чем дальше он заходил в глубь Лоджии, тем холодней становилось. Это
было странно, потому что стоял  октябрь  и  снаружи  было  еще  тепло.  Но
Лоджия, теперь он был в этом уверен, не принимала тепло. Там всегда  царил
январь, мир льда и чуждого величия.
     Мракобесие,  подумал  Рикс.  Это  было  слово,   которое   он   думал
когда-нибудь использовать в качестве заглавия своей  книги.  Означало  это
что-то, имеющее отношение ко злу, имеющее самые  злые  намерения.  Лоджия,
построенная  на  доходы  от  разрушений  и  предназначенная  давать   кров
поколениям убийц, как Рикс называл своих предков, была исчадием ада.  Если
сравнивать Эшерленд с телом, то Лоджия - это его  злобное  сердце,  теперь
тихое, но не остановившееся. Как Уолен Эшер, Лоджия слушает, размышляет  и
выжидает.
     Когда ему было девять лет, она поглотила его своей  пастью  почти  на
сорок восемь часов и по-звериному терпеливо пыталась  переварить.  Иногда,
когда сознание Рикса дает сбои, он возвращается  в  то  время,  обратно  в
темноту Лоджии, навалившуюся на него после  того,  как  слабые  батарейки,
которые Бун подсунул в его фонарик, сели. Он не помнил хорошо все, что там
происходило, но он не забыл темноту, кромешную  и  пугающую,  ее  ужасную,
тихую силу, которая сначала бросила  его  на  колени,  а  затем  заставила
ползти. Тогда он не знал, что в Лоджии около двух сотен комнат, и  что,  в
соответствии с безумными - а может, и проницательными - планами этажей,  в
Лоджии были безоконные пространства, к которым не вел ни  один  из  доселе
известных коридоров. Ему казалось, что он  припоминал  падение  с  длинной
лестницы, сбитые коленки, но все это все эти воспоминания  для  него  были
окутаны мраком. Всего лишь тени, которые он старался держать  за  закрытой
дверью.
     Он проснулся в  своей  постели  несколько  дней  спустя.  Кэсс  позже
рассказала ему, что Эдвин пошел внутрь и нашел его, бродившего по  второму
этажу восточного крыла. Рикс слепо ходил по Лоджии, натыкаясь на  стены  и
двери, как заводной игрушечный робот. Бог знает, как  он  не  свернул  там
себе шею. С тех пор он не переступал порога Лоджии.
     Образ висящего на крюке скелета с кровоточащими  глазницами  медленно
проник в его сознание. Он быстро отогнал  его.  Голова  тупо  болела.  Бун
намеренно заманил его тогда в Лоджию и сделал так, чтобы он заблудился.
     Рикса казалось забавным, что Уолен и близко не подпускал Буна к "Эшер
армаментс". Бун даже ни разу не был на заводе, а у Рикса такое  желание  и
не возникало. Хотя скачки, казалось, были его главным занятием, Бун владел
агентством по найму артистов с офисами в Хьюстоне, Майами и Новом Орлеане.
Он помалкивал о своем бизнесе, но  как-то  похвастался  Риксу  контрактами
"примерно с дюжиной таких симпатичных  голливудских  актрис,  что  у  тебя
слюнки потекут".
     Если так, размышлял Рикс, то почему у Буна нет  офиса  в  Калифорнии?
Рикс никогда не бывал ни в одном из офисов брата, не был  даже  приглашен,
но Бун, вероятно, прилично зарабатывал  на  этом.  Во  всяком  случае,  он
одевался и вел себя как удачливый бизнесмен.
     Лишь профессия писателя оказалась для Рикса  относительно  удачной  в
финансовом отношении. У него было несколько тысяч долларов сбережений,  но
он  знал,  что  они  скоро  кончатся.  Что  тогда?  Найти  другую,   плохо
оплачиваемую работу, чтобы оставались  свободными  четыре,  максимум  пять
месяцев? Если он не сможет написать  новую  книгу,  бестселлер,  все,  что
наговорил Уолен о его невезении, окажется  верным.  И  он  будет  вынужден
приползти в Эшерленд.



 


ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7]

Страница:  [1]