При  том,  что это была неправда. Потому что не только  игру
теней  наблюдала она на заднем сидении. Сидящее там существо  было
сплетено  из  теней,  это так, но никак не  сделано  их  них.  Она
отчетливо  видела  его лицо: выпирающие надбровные  дуги,  круглые
черные провалы глаз, тонкий как лезвие нос, бесформенные губы.
      -  Джесси!  -  экстатическим шепотом сказал  ей  космический
ковбой. - Нора! Руфь! Вы теперь мои! Тыковка!
      Ее  глаза,  прикованные к зеркалу заднего вида, увидели  как
пассажир  заднего  диванчика  начал медленно  наклоняться  вперед,
увидела как его распухший лоб приблизился к ее правому уху, словно
a{  существо  решило поведать ей какую-то тайну. Она увидела,  как
пухлые губы растянулись в стороны, обнажив острые бесцветные  зубы
в  злобной, издевательской улыбке-гримасе. Именно с этого  момента
начался второй этап надлома сознания Джесси Барлингейм.
      -  Нет!  -  выкрикнул ее голос, визгливый и высокий,  словно
голос  певца на пластинке, раскрученной до 78-ми оборотов. -  Нет,
пожалуйста, не надо! Это несправедливо!
     - Джесси!
      Смердящее  дыхание  существа было острым,  словно  тесак,  и
холодным,  словно воздух в мясном холодильнике.  -  Нора!  Джесси!
Руфь! Джесси! Тыковка! Женушка! Джесси! Мамочка!
      Ее  выпученные  глаза  отметили, что  длинное  бледное  лицо
незнакомца  теперь почти укуталось ее волосами, его  скалящиеся  в
улыбке губы едва не целуют ее ухо, раз за разом повторяя туда свой
великий   драгоценный  секрет:  Джесси!  Нора!  Женушка!  Тыковка!
Джесси! Джесси! Джесси!
      Перед ее глазами полыхнула ярчайшая вспышка, оставив  на  ее
радужке  большую темную дыру от пробившей навылет ее голову  пули.
Ее  машина  неудержимо неслась внутрь этой  дыры  и  ее  последней
связной  мыслью  было: Не нужно было смотреть - я все-таки  сожгла
себе глаза.
      После  этого она потеряла сознание и повалилась лицом вперед
на  руль.  Мерседес  вильнул и врезался в одну из  больших  сосен,
растущих  здесь  вдоль дороги и ремень крепко  прижал  ее  поперек
груди,  дернув резко назад. Сила удара была такова,  что  будь  ее
_мерседес_ выпущен чуть попозже, то в лицо ей наверняка бы ударила
спасательная воздушная подушка. Мотор остался цел и даже не заглох
_  старая добрая немецкая надежность доказала свое превосходство и
на этот раз. Передний бампер и решетка радиатора сильно погнулись,
капот  сорвало  с  замка  и  он приоткрылся,  но  мотор  продолжал
работать, тихо урча сам по себе.
      Еще  примерно  через  пять минут,  микрочип,  соединенный  с
мотором, отметил, что температура мотора поднялась достаточно  для
того,  чтобы  можно было включить обогреватель. Установленные  под
приборной  доской  вентиляторы  тихо  заурчали.  От  удара  Джесси
привалилась к дверце со стороны водителя, с видом спящего ребенка,
наконец  уступившего сну и утихомирившемуся в  дедушкином  домике,
что  за  холмом. В зеркале заднего вида можно было ясно разглядеть
отражение  заднего диванчика, залитого лунным светом и  совершенно
пустого.


Глава тридцать пятая

      Все  утро  не  прекращаясь шел снег -  стояла  сумеречная  и
мрачная   погода,   как  нельзя  лучше  подходящая   для   занятия
писательством  -  и когда луч солнца внезапно упал  на  клавиатуру
Мака,  Джесси  удивленно  вскинула  голову  и  взглянула  в  окно,
оторвавшись от своих мыслей. То, что она увидела в окне, не просто
очаровало  ее,  ее  душа  наполнилась  тихим  водоворотом  чувств,
полузабытых  и  приятных, из числа тех, что она не испытывала  вот
уже  много  времени и не надеялась испытать в ближайшем  (а  может
быть  и  в  отдаленном) будущем. Главенствующим  и  всеподавляющим
чувством  была  радость  -  глубокая, чистейшая  радость,  причины
которой она едва ли могла сама себе объяснить.
      Снегопад  не прекратился - снег еще шел, хотя и  значительно
тише  -  однако  яркое февральское солнце уже  пробивалось  сквозь
просветы  в облаках наверху, обращая шесть свежевыпавших на  землю
футов  и  парящие  в  воздухе снежинки в сверкающее  бриллиантовое
v`pqrbn  белизны. Из окна открывался просторный вид  на  Восточный
Портлендский    парк,   зрелище   которого   обычно   одновременно
завораживало Джесси и вселяло в ее душу покой, какое бы время года
теперь  не  стояло; однако никогда раньше она не видал тут  ничего
подобного.  Сочетание  солнца  и падающего  снега  обратило  серый
воздух  над  Каско Бэй в волшебный мир драгоценных переплетающихся
радуг.
      Если есть на свете миры снега и солнца, где подобная красота
_  ежедневное дело, то как не сходят с ума от великолепия тамошние
жители,  которые  видят  это перед собой всегда,  подумала  она  и
улыбнулась своим мыслям.
     Звук собственного смеха был настолько же поразительным для ее
ушей, как и ощущение радости в сердце, но для того, чтобы понять в
чем  тут  дело,  ей  потребовался всего миг:  она  не  смеялась  с
прошлого октября. Все эти часы, проведенные ею на озере Кашвакамак
(да  и  на  любом другом озере), она именовала для себя  как  "мои
трудные  времена".  Эта  фраза говорила  о  многом,  обо  всех  ее
чувствах  и  ей этого было достаточно. Она видела это только  так,
как хотела и не желала менять устоявшийся порядок вещей.
      И  с  тех  пор  ты ни разу не смеялась? Ни разу?  Ни  самого
маленького разочка? Ты уверена в этом?
     Ну не совершенно уверена, нет. Она допускала, что смеялась во
сне  -  потому  что только одному Богу известно, сколько  раз  она
кричала во сне - но стоило только ей открыть глаза, как сразу  все
забывалось,  словно стертое хорошей резинкой.  Хотя  и  не  сразу,
потому  что,  например, в последний раз она помнила,  как  во  сне
тянулась  левой рукой через свое тело за ключами в  правый  карман
юбки  с  запахом  и  доставая их оттуда,  посмеиваясь  говорила  в
ветренную  тьму,  что  теперь настало самое время,  словно  амебе,
разделиться  на много частей и дать тягу. А может  быть  это  было
наяву, она не могла припомнить точно. С тех пор она не смеялась.
      -  Последний раз тогда и больше ни разу, - пробормотала себе
под  нос  Джесси. Вытащив из кармана рубашки пачку, она  прикурила
сигарету.   Господи,  достаточно  было  одной  фразы,  чтобы   все
вернулось,  вот  как  оказывается все бывает -  единственное,  что
обладало   над  нею  подобной  же  силой,  такой   же   полной   и
молниеносной,  была песенка Марвина Гэя. Как-то раз  она  услышала
Гэя  когда ехала домой с одного из нескончаемых приемов  у  своего
лечащего врача, составлявших в эту зиму основной кусок ее жизни  и
все   мгновенно   вспомнила,  под  эти   сладкие,   проникновенные
завывания: "Все знают... в особенности вы, девушки..." Она тут  же
выключила радио, но ее уже била дрожь, крупная и непрекращающаяся,
от   которой   стало  невозможно  держать  в   руках   руль.   Она
припарковалась  у  обочины  и  дождалась,  когда   дрожь   немного
уляжется. Дрожь мало-помалу прошла, но той же ночью она проснулась
на мокрой от пота подушке, бормоча одну и ту же фразу из "Ворона":
"Свидетеля, свидетеля". Насколько она успела в этом разобраться, у
нее  было  шестеро  свидетелей одного типа  и  около  полумиллиона
другого.
      Глубоко  затянувшись сигаретой, она выпустила  три  идеально
ровных  кольца  и  задумчиво проследила за тем, как  они  медленно
поднимаются над приглушенно гудящим Маком.
      Когда  люди  становились невыносимо глупыми  или  неприлично
любопытными, чтобы спрашивать о случившемся с нею несчастье  (что,
кстати,  позволило  ей узнать, что в мире имеется  гораздо  больше
глупых  и лишенных вкуса людей, чем она раньше представляла себе),
Джесси  отвечала  им,  что большую часть из того,  что  случилось,
просто  не  помнит. После трех допросов в полиции,  она  вызубрила
приемлемую  историю  и с тех пор повторяла ее  всем,  и  копам,  и
k~ano{rqrbs~yhl, и в том числе коллегам Джеральда,  за  одни  лишь
исключением.  Единственным исключением был его  компаньон  Брендон
Милерон.  Ему  она  рассказала  всю правду,  отчасти  потому,  что
нуждалась  в  помощи,  а в основном потому, что  Брендон  оказался
единственным, кто сумел понять большую часть того, что ей довелось
испытать...  и что она продолжает испытывать теперь.  Он  не  стал
терять время на выражение соболезнования и жалость, отчего  с  ним
ей  сразу же стало легко. Опыт прошедших месяцев показал ей, какой
дешевкой оказывается жалость после того, как все осталось  позади,
отчего  вся людская жалость в мире мигом перестала для нее  стоить
дешевле желтого проссанного отверстия в снегу.
      Так или иначе репортеры и копы приняли ее теорию амнезии - и
ту  часть истории, которую, по ее словам, она смогла воскресить  в
памяти  -  и это было очень важно для нее, потому что избавило  от
бесконечных мук вынужденных подробностей. А почему бы и нет,  ведь
люди,  перенесшие  тяжелые  физические и  душевные  травмы,  часто
загоняют  свои  воспоминания в самый далекий угол  сознания;  копы
знают об этом гораздо лучше адвокатов, а сама Джесси знает об этом
гораздо  лучше  и  тех и других. Со времени прошлого  октября  она
стала  экспертом в области физических и душевных  травм.  Книги  и
статьи  помогли ей найти удобоваримые причины для того,  чтобы  не
говорить о том, о чем ей не хотелось говорить, хотя в личном плане
ее  легенда  не очень помогала. Хотя может быть, у нее  просто  не
хватило  таланта  придумать достаточно обтекаемую  историю  -  при
помощи  которой  она  смогла бы четко и ясно объяснить  всем,  что
испытывает прикованная к кровати наручниками женщина, на глазах  у
которой  собака  с аппетитом завтракает останками ее  собственного
мужа.
     Она снова рассмеялась и опять удивилась себе - на этот раз ее
смех  был вполне обычным, громким и полнокровным. Кстати, что  тут
было  смешного?  Смешного, в действительности,  было  полно,  хотя
рассказать об этом кому-то еще она просто не решилась бы. Все  это
относилось к разряду того, где в неприкосновенности сохранялся,  к
примеру,   ее   отец,   однажды  настолько   возбудившийся   видом
собственной  малолетней  дочери, что в  день  солнечного  затмения
решился извергнуть заряд собственной спермы на ее трусики. Или  то
как  -  вот уж действительно настоящая хохма - она была уверена  в
том, что от французского поцелуя можно понести ребеночка в горле.
      Как  бы  там  ни  было,  но  в  большом  количестве  случаев
оказывается,  что человеческое сознание реагирует  на  последствия
тяжелой  травмы точно так же, как кальмары реагируют на проявление
опасности  -  все  покрывается непроницаемой тьмой  благословенных
чернил.  Ты  помнишь, что что-то случилось, и что в  тот  день  ты
точно  не  предавалась приятной прогулке в парке, но на  этом  все
заканчивается.  Все остальное уходит в тень, утопает  в  чернилах.
Очень  многие жертвы трагедий и несчастных случаев говорили то  же
самое   -  изнасилованные,  перенесшие  автомобильные  катастрофы,
угодившие в западню пожара и забившиеся в чулан, чтобы там умереть
и  даже  леди-парашютистка, чей парашют не  раскрылся,  и  которая
чудом спаслась, упав в большой сугроб, хотя и сильно покалечилась.
     На что это похоже, когда ты стремительно приближаешься вниз к
земле?  -  спрашивали леди-парашютистку. О чем  вы  думали,  когда
поняли,  что парашют не раскрылся и уже не раскроется?  На  что  у
леди-парашютистки существовал один стереотипный  ответ:  Я  помню,
как  меня толкнули в спину, помню как выдернулось кольцо, а дальше
я  опомнилась  уже  на носилках, на которых меня  несли  к  машине
скорой  помощи и один врач рядом со мной все говорил,  как  сильно
мне досталось. Все остальное в промежутке затянуто густым туманом.
Мне кажется, что я молилась, но сказать наверняка не могу.
     Хотя, сказать по правде, ты скорее всего все отлично помнишь,
моя  дорогая парашютистка, вяло подумала Джесси, просто не  хочешь
признаваться  и  врешь, точно так же как  и  я.  Может  быть  твои
причины очень похожи на мои. Потому что, насколько я сумела в этом
разобраться,  большая  часть  переживших  несчастный  случай,  как
правило потом врут или утаивают суть событий.
      Может  быть  и  так. Врут они или нет, факт  того,  что  она
отлично  помнит  часы,  проведенные  в  прикованном  состоянии   к
кровати, остается в ее случае фактом - вплоть до щелчка ключика  в
замке  второго  наручника и того леденящего душу мгновения,  когда
она  увидела  в зеркальце заднего вида чудовище, обратившегося  из
ночного  гостя в ее доме, в пассажира заднего сидения _мерседеса_,
она   помнила  все.  Мгновения  пережитого  навещали  ее  днем   и
мерещились  ночью,  когда во сне она видела, как  стакан  с  водой
скользит  мимо  ее пальцев по наклоненной полке и  разбивается  об
пол,  когда  бродячая псина игнорирует роскошный, хотя и  остывший
ужин на полу и забирается на кровать, чтобы отведать теплого мяса,
когда  скрывающийся  в  темном углу ночной  гость  спрашивает:  Ты
любишь  меня,  Тыковка?  голосом ее отца и черви  брызгают  словно
семенная жидкость из головки его возбужденного пениса.
     Однако то, что она многое помнит и многое из того что помнит,
каждую  ночь и каждый день переживает заново, совсем не  обязывало
ее  рассказывать  об этом каждому встречному и  поперечному,  даже
когда  от  жути  воспоминаний на свету дня у нее выступал  пот,  а
ночью  сводило от крика горло. С прошлого октября она похудела  на
десять  фунтов  (тут она немного приукрасила действительность,  на
самом  деле  она похудела на все семнадцать), снова начала  дымить
как паровоз (полторы пачки в день, плюс смачный косяк размером  со
средних  размеров  сигару перед сном), весь ее  распорядок  дня  и
размеренность  приема пищи пошли к черту, на ее  голове  появилось
столько  седины, что волосы стали попросту пепельными и не  только
на   макушке,  а  по  всей  голове.  Последнюю  неприятность  было
исправить  легче  всего - разве не с этим она бесконечно  боролась
последние пять лет? - но у нее попросту не хватало сил позвонить в
"Красотку"  в Вестбрук и записаться к парикмахерше. А кроме  того,
для  кого  ей  теперь наводить красоту? Неужели она уже  настолько
поправилась,  чтобы устроить променад по нескольким местным  барам
для одиноких, чтобы удостовериться там в наличии стоящих парней?
       А   что,   неплохая  идея,  сказала  она  себе.  Кто-нибудь
обязательно предложит мне выпить, какой-нибудь мужчина, я не стану
возражать, а потом, пока мы будем ждать когда бармен принесет  нам
выпивку,  я  скажу ему, так, словно невзначай, что иногда  мне  по
ночам  снятся сны, в которых мой собственный отец кончает на меня,
причем  вместо  спермы у него из члена лезут черви.  После  такого
увлекательного разговора, он наверняка пригласит меня к себе домой
минут  через  пять.  Может быть он даже забудет  спросить  у  меня
справку о проверке на ВИЧ-инфекцию.
      В середине ноября, когда полиция начала постепенно терять  к
ней  интерес  и пишущие о сексуальных похождениях газетные  ангелы
тоже  (а  ведь именно популярности она боялась более  всего),  она
решила снова обратиться к Норе Каллиган, для того чтобы поискать у
той  психотерапевтической помощи. Быть может причиной  этому  была
невеселая  картина, в которой она видела себя сидящей  взаперти  в
течение последующих двадцати или тридцати лет и источающей во  все
стороны  ядовитые пары по мере загнивания организма. Что изменится
в  ее  жизни, если она наконец решится сказать Норе, что на  самом
деле  случилось с ней в тот знаменательный день затмения? И  пошла
ли по-другому жизнь той девушки, если бы она не вошла в ту ночь  в
кухню в _Ньюворс Персонадж_? Может быть ничего не изменилось бы, а
lnfer быть, напротив, изменилось бы как раз многое.
     Может быть все пошло бы совершенно по-другому.
      Потому  она набрала номер "Новое Сегодня" и "Новое  Завтра",
разношерстных агентств, с которыми Нора поддерживала неопределенно-
запутанные  деловые отношения и просто онемела  от  неожиданности,
когда дама на регистрации сообщила ей, что Нора умерла от лейкемии
год  назад  - от странной, медленной развивающегося вида  болезни,
успешно  скрывающегося  до времени на задворках  ее  лимфатической
системы  до тех пор, пока не оказалось уже слишком поздно что-либо
предпринимать  в  плане  лечения.  Быть  может  Джесси  согласится
встретиться   с  Лаурель  Стивенсон?  -  спросила   ее   дама   на
регистрации,  но  Джесси  отлично  помнила  Лаурель   -   высокую,
темноволосую  и  темноглазую  красотку,  обожавшую  босоножки   из
ремешков  на  высокой тонкой шпильке и выглядящую так,  словно  от
секса  она  могла получать удовольствие только в позиции "сверху".
Она  ответила  даме на регистрации, что подумает на  эту  тему.  И
немедленно поставила крест на этой своей идее.
      В  течение трех месяцев после того, как она узнала о  смерти
Норы  Каллиган,  у  нее случались неплохие дни (когда  она  просто
испытывала  необъяснимый страх) и плохие дни (когда она испытывала
настоящий леденящий ужас, причем такой силы, что не решалась выйти
не  только  из дому, но даже из комнаты) и только Брендон  Милерон
мог понять всю до конца историю Джесси Магот, ту, что она пережила
на  озере...  но  даже Брендон, как казалось, сомневался  в  самых
отчаянно  безумных  аспектах  этой истории.  Он  испытывал  к  ней
искреннюю  симпатию, но поверить все же не смог. По крайней  мере,
поначалу.
      -  Никаких жемчужных серег, - сообщил он ей сразу  же  после
того,  как она поведала ему о визите ночного гостя с длинным белым
лицом.  - И никаких отпечатков грязных подошв. По крайней мере,  в
письменном отчете полиции ничего подобного не отмечено.
      Джесси  пожала плечами и ничего не ответила.  Она  могла  бы
рассказать  еще кое-что, но впечатление было такое, что безопасней
было  молчать.  В  течение многих недель, последовавших  после  ее
бегства  из собственного летнего домика, она отчаянно нуждалась  в
друге  и  Брендон пришелся тут как нельзя лучше  ко  двору.  И  ей
совсем   не  хотелось  пугать  его  и  отдалять  от  себя  разными
сумасшедшими россказнями.
      Потому что, кроме того, было и что-то еще, что-то совершенно
простое и ясное, в чем Брендон был совершенно прав. Может быть  ее
ночной гость был просто соткан из лунного света, привиделся  ей  и
только?
      Мало-помалу она, казалось, убедила себя в этом,  по  крайней
мере  эта  ее  убежденность поддерживалась в ней в  течение  часов
бодрствования,  и  так  тянулось довольно  долго.  Ее  космический
ковбой  стал чем-то вроде узоров Роршаха, только не чернильных  на
листке  бумаги,  а  состоящим из игры  ветренных  теней  и  света,
подкрепленных  силой  ее разыгравшегося болезненного  воображения.
Она  ни  в  чем не обвиняла себя и ни за что не корила;  напротив.
Если  бы  не живость ее воображения, она никогда и ни  за  что  не
смогла бы представить, каким образом ей добыть стакан с водой... и
даже  добыв  его, она не сумела бы выдумать трюк с  соломинкой  из
журнальной рекламки. Нет, она ни в чем не винила свое воображения,
вполне  заслужившее право на пару-тройку галлюцинаций  той  бурной
ночью,  важнее  было то, что она теперь знает, что той  ночью  она
была  в  доме одна. Если выздоровление действительно берет откуда-
нибудь  начало, то определенно первым шагом тут бывает способность
отделять вымысел от реальности и она была уверена в этом.  В  кое-
что  из  своих умозаключений она посвятила Брендона. Он  улыбнулся
ei,  обнял  ее  и поцеловал в лоб, потом сказал, что она  уверенно
идет на поправку.
     Но потом, в следующую же пятницу, на глаза ей попалась статья
в  местном новостном выпуске _Геральд Трибьюн_. С тех пор  все  ее
логические умозаключения затрещали по швам, а потом и вовсе ушли в
небытие,  и виной этому были статьи о Раймонде Эндрю Джуберте,  на
некоторое время уверенно занявшие первые полосы полицейских хроник
и   судебных   репортажей  и  долго  совершавших   по   ним   свой
торжественный  марш. И вот вчера... ровно через  семь  дней  после
того,  как  имя Джуберта впервые появилось в газетах,  в  колонках
новостей графства...
      В  дверь  постучали и первое же, что сделала  она,  это  как
обычно  чуть-чуть пригнулась и сжалась от страха. Но  потом  страх
ушел  -  немедленно, прежде чем она успела осознать его. Почти  не
успела осознать... но память осталась.
     - Мэгги? Это ты?
     - А кто же еще, мэм?
     - Входи.
      Меган  Лэндис,  экономка, которую Джесси  наняла  в  декабре
(когда по заказной почте прибыл ее первый чек за страховку), вошла
в  комнату с подносиком, на котором виднелся стакан молока. Одного
только  взгляда на стакан было достаточно для того,  чтобы  правая
рука Джесси начала безбожно чесаться. Это случалось не всегда,  но
реакция эта была ей очень знакома. На сегодняшний день можно  было
радоваться  хотя  бы  тому, что в руках почти  прекратился  тик  и
жутковатое  ощущение "наживую снимаемой с кости кожи".  И  на  том
спасибо.  Перед Рождеством она с ума сходила стараясь  унять  свои
руки,  когда она уже почти окончательно уверилась в том, что  весь
остаток жизни ей так и придется пить из пластиковых кружечек.
     - Как сегодня ваша лапка? - поинтересовалась Мэгги, словно бы
принимающая  невыносимую чесотку в правой руке  Джесси  по  каналу
какой-то фантастической телепатии. Джесси вполне допускала и такую
возможность. Иногда она находила, что вопросы Мэгги -  и  интуиция
ее,  дающая этим вопросам начало - кажутся несколько странноватыми
и загадочными, но никогда раздражающими или излишне любопытными.
     Рука, о которой шла речь, лежала в луче солнечного света, так
испугала  ее,  поглощенную печатанием на своем Маке,  затянутая  в
черную   перчатку   из  какого-то  полимера,   продукта   новейших
космических технологий. По мнению Джесси эта ожоговая  перчатка  _
потому  что  именно так ее перчатка и называлась  -  была  меньшим
поражением в перспективе возможной крупной победы. Никогда она  не
испытывала  особой  радости  по поводу  перчатки,  но  никогда  не
стягивала  ее  с  себя с омерзением и не отказывалась  носить.  Не
испытывая  особого  чувства благодарности. После  третьего  сеанса
пересадки  кожи она уяснила для себя, что постепенное  продвижение
есть один из важнейших и вернейших способов жизни сохранить в себе
разум.
     - Неплохо, Мэгги.
     Левая бровь Мэгги поднялась, замерев на высоте уровня "что-то
мне не очень верится".
      - Вот как? И это после того, как вы три часа слишком стучите
тут по клавишам? Лично мои пальцы давно бы уже пели "Аве Мария".
     - Все в порядке, Мэгги. Но неужели я просидела здесь уже?..
      Она взглянула на свои наручные часики и убедилась в том, что
это  правда. Потом она взглянула на счетчик открытых документов  в
верхней колонке дисплея и обнаружила, что текущая страница  пятая,
открытая  ею с того момента, как она впервые присела за Мак  сразу
после  завтрака.  Теперь наверняка уже было время  ленча  и  самое
странное,  что  состояние ее руки действительно не соответствовало
spnbm~  поднятия левой брови Мэгги - ее правая лапка почти  совсем
не болела. Если нужно, она сможет посидеть за дисплеем еще час.  И
безо всяких пилюль.
      И  тем  не  менее она послушно взяла таблетку с подносика  и
запила ее молоком. Приканчивая молоко в стакане, она прочитала  на
дисплее  последние  строки из того, что только что  напечатала  на
клавиатуре.
      В  тут ночь никто меня не нашел; я очнулась сама по себе  на
рассвете  следующего дня. Двигатель в конце концов  заглох,  но  в
машине  все еще было тепло. В лесу пели птицы и между деревьями  я
заметила  озеро, ровное словно зеркало, от воды которого  медленно
поднимался туман. Зрелище было очень красивое, но в тот самый  миг
мне  оно было ненавистно от всей души и с тех пор я не могу о  нем
вспоминать без дрожи. Можешь ты понять мое ощущение, Руфь? Я  сама
не могу до сих пор во всем разобраться, будь оно все проклято.
      Мою руку жгло словно адским огнем - все, что осталось во мне
от принятого аспирина, давно улетучилось - но несмотря на боль,  я
чувствовала невероятное умиротворение и благодать. Хотя и  тут  не
все  было в порядке. Что-то продолжало грызть меня изнутри. Что-то
такое,   о  чем  я  успела  позабыть.  И  моему  мозгу,  казалось,
совершенно  не  хотелось об этом вспоминать. Но  потом  все  разом
воскресло  в  моей  памяти. Я все вспомнила. Оно  было  на  заднем
сидении. Оно наклонилось надо мной и шептало мне на ухо имена всех
моих  внутренних голосов. Я подняла голову и посмотрела в  зеркало
заднего  вида  на  заднее  сидение - оно было  пусто.  Моя  паника
немного улеглась и потом я...
     Курсор остановился на недописанной фразе и теперь пульсировал
и  мигал  ожидающе.  Казалось,  что курсор  манит  ее,  настойчиво
приглашает   двигаться  вперед  и  внезапно   Джесси   вспомнилось
стихотворение  из чудесной маленькой книжки Кеннет Патчен.  Книжка
называлась _Пусть так_, а в стихотворении были следующие  строчки:
"Идем же с нами, о дитя, мы не причиним тебе вреда, иначе зачем мы
скрываемся за деревьями у тропинок в самых темных уголках леса?"
      Отличный вопрос, подумала Джесси и ее взгляд переместился  с
мерцающего дисплея на лицо Мэгги Лэндис. Энергичная ирландка очень
нравилась Джесси, вызывая у нее осознанную симпатию - черт, она  и
без  того  была  чертовски в долгу перед ней - но  одного  она  не
смогла  бы простить даже Мэгги: если бы она заметила, что ирландка
читает слова на экране Мака, то уже довольно скоро шагала бы  вниз
по  Форест-авеню,  с  расчетом  в кармане  и  премиальными  и  это
случилось бы прежде, чем она успела сказать: Дорогая Руфь, наверно
ты удивлена тем, что я решила написать тебе после всех этих лет.
      Но Мэгги не думала подглядывать напечатанное на экране Мака;
она  рассматривала плавно склоняющуюся к западу равнину Восточного
Прома  и Каско Бэй, прямо в окне за компьютером. Солнце продолжало
сиять,  снег  по-прежнему  валил, хотя было  ясно,  что  окончания
снегопада недолго осталось ждать.
     - Дьявол колотит свою жену, - заметила Мэгги.
     - В каком смысле? - с улыбкой переспросила Джесси.
      -  Так  говорила  моя  мать, когда солнце  начинало  светить
раньше, чем прекращался снег.
      Мэгги  взглянул на нее немного смущенно и протянула руку  за
пустым  стаканом.  -  Что на самом деле  это  значит,  я  не  могу
сказать.
      Джесси  кивнула.  Смущение  на лице  Мэгги,  казалось,  было
отражением какого-то другого чувства, более глубинного - по мнению
Джесси,  это  была тревога. Некоторое время она не могла  взять  в
толк, от чего Мэгги переживает такие сложные эмоции, но потом  она
поняла - причем ответ был настолько прост и лежал почти открыто на
onbepumnqrh,  отчего  его  можно было проглядеть.  Причиной  была,
конечно  же,  улыбка хозяйки. Мэгги не привыкла видеть  улыбку  на
губах  Джесси. Ей захотелось уверить ирландку, что все в  порядке,
что  ее  улыбка совсем не означает то, что она вот-вот  собирается
выпрыгнуть из кресла, броситься на Мэгги и разорвать ей горло.
     Вместо того, она сказала ей так:
      -  Моя  мать говорила так: "Солнце не светит каждый день  на
одну и ту же собаку". Я тоже так и не поняла, что это значит.
      Экономка больше не смотрела в сторону Мака, но теперь  в  ее
взгляде виднелось ясное выражение приказания кончать работу:  Пора
вам оставить на время свою игрушку, миссус - вот что читалось в ее
взгляде.
      -  Если  вы  теперь не съедите чего-нибудь, от таблеток  вас
начнет  клонить  в  сон  - эту медицину обязательно  нужно  чем-то
покрыть  сверху. Я приготовлю вам сэндвич, а на плите у  меня  как
раз поспел горячий суп.
      Суп  и  сэндвич - детская еда, обед, который дает вам  мама,
после того как вы пробегаете все утро по улице в день, когда школу
отменили  по причине норд-иста; вы хлебаете суп и мороз еще  горит
красными пятнами на ваших щеках. Перспективы самые радужные, и тем
не менее...
     - Я как раз хотела вздремнуть, Мэг.
      Брови у Мэгги нахмурились и углы ее рта опустились вниз. Это
самое  выражение  лица  Джесси часто видела  в  самые  первые  дни
знакомства  с  Мэгги,  когда  ей  хотелось  съесть  целую   горсть
обезболивающих  таблеток, так у нее болела рука. Болела  так,  что
она  не  могла сдержать слезы. Ни разу Мэгги не дала ей  лекарства
сверх  дозы, предписанной врачом, сколько бы Джесси не лила  слез.
Потом Джесси поняла, что правильно сделала, что наняла именно  эту
маленькую  ирландку - с первого же взгляда она угадала, что  Мэгги
упрямая  и не пойдет на поводу просто так. Что касается ее  самой,
то  она  тоже умела показать себя крепким орешком, но Мэгги смогла
тут дать ей сто очков вперед.
      - Вам нужно поесть, Джесс. Вы и так похожи на ворону - глаза
ввалились, щеки запали.
      Взгляд  экономки  переместился на переполненную  пепельницу,
испускающую табачный смрад.
      -  И  вам  нужно меньше дымить. А лучше бы и вообще  бросить
курить.
      Я  заставлю  тебя  отказаться от них, моя гордая  красавица,
прозвучал  в  ее  голове  голос  Джеральда  и  Джесси  передернула
плечами.
     - Джесси? С вами все в порядке? У вас кружится голова?
     - Нет, просто гусь прошел по моей могиле, только и всего.
     Она слабо улыбнулась ирландке.
     - Мы с вами пара ворчуний, так? Песок сыплется...
       -   Вам   не  следует  так  утомляться.  Пока  вы  еще   не
поправились...
      Протянув правую, затянутую в перчатку руку, Джесси  легонько
прикоснулась ею к левой руке Мэгги.
     - Моя рука уже почти совсем в порядке, точно вам говорю.
      -  Отлично.  И  если бы вы не мучили так себя  и  свою  руку
печатанием на машинке, не торчали бы здесь по три часа  кряду,  вы
не  просили  бы таблеток каждый раз, когда я сую сюда свой  нос  и
выздоровели  бы даже скорее, чем говорит доктор Маглиори.  Все  от
того...
     - Я чувствую себя гораздо лучше... мне лучше, понятно?
      -  Конечно,  вам  и  должно становиться  лучше,  -  экономка
взглянула на Джесси, словно на помешанную.
      -  Так  вот, теперь я хочу наладить и все остальное.  И  для
этого  мне необходимо кое-что написать - я пишу письмо одной  моей
старой  подруге.  Я пообещала себе - в прошлый  октябрь,  в  самое
трудное  мое  время  - что если я выберусь из  этой  передряги,  я
обязательно напишу Руфи. И теперь я должна сдержать свое обещание.
И  вот  я, наконец, засела за письмо и собираюсь его закончить.  Я
перестану себя уважать, если теперь брошу все на полпути.
     - Но таблетки...
      -  Думаю, что у меня еще достаточно времени, чтобы закончить
письмо  и  сунуть его в конверт до тех пор, пока глаза мои  начнут
слипаться.  Тогда я пойду прилягу, а потом, когда встану,  вы  мне
устроите ранний ужин.
     Она снова тронула левую руку Мэгги своей правой рукой, жестом
ободрения, одновременно неловким и исполненным симпатии.
     - Я хочу большой и вкусный ужин.
     Мэгги продолжала хмуриться.
      -  Вредно  пропускать время обеда, Джесси,  и  вы  сами  это
знаете.
      -  Есть  вещи, - как можно мягче ответила Джесси, -  гораздо
важнее еды. И вы тоже это знаете, как и я.
      Мэгги снова бросила взгляд на экран дисплея, потом вздохнула
и  кивнула. Когда она потом заговорила, ее тон был тоном  женщины,
согласившейся  на  нежеланный компромисс, в который  она  сама  не
верит.
      -  Ладно,  может вы и правы. Чтобы я тут ни говорила,  вы  _
босс.
       Джесси  кивнула,  впервые  осознав,  что  для  того,  чтобы
совместно  принять что-либо удобное для объяснения  происходящего,
они впервые отвергли всякую выдумку.
     - Вот это верно. Я - босс.
     Бровки Мэгги снова поднялись вверх на половину дюйма.
      -  Как  вы  смотрите на то, если я принесу  сэндвич  сюда  и
оставлю тарелку на краю стола?
     Джесси улыбнулась:
     - Договорились.
      На  этот раз Мэгги ответила на ее улыбку. Когда, три  минуты
спустя,  она  принесла Джесси сэндвич, та уже снова  сидела  перед
зеленовато-светящимся  дисплеем, в сиянии которого  кожа  ее  лица
принимала   нездоровый  комиксно-зеленоватый  оттенок,   полностью
поглощенная  работой над своим письмом, буквы которого  она  споро
набирала  на  клавиатуре.  Маленькая  экономка-ирландка  даже   не
старалась  быть тихой - она была из тех женщин, кто не  пойдет  на
цыпочках,  даже если от этого будет зависеть ее жизнь - но  Джесси
даже  ухом  не  повела на ее шаги. Она ничего не  слышала.  Бросив
печатать, она взяла со своего компьютера пачку газетных вырезок  и
несколько секунд торопливо в них копалась. В большей части вырезок
содержались  фотографии, на которых был снят человек,  мужчина  со
странно-узким  лицом,  суживающимся  к  подбородку  и   совершенно
пустым, с глазами, при взгляде на которые, в голову Джесси  всякий
раз приходила Донди, звезда комического стриптиза и Чарльз Мэнсон.
Пухлые губы, похожие на ломтики перезревших фруктов, нависали  под
тонким и острым, словно лезвие, носом мужчины.
     Несколько секунд Мэгги постояла за плечом Джесси, ожидая хотя
бы  какой-то реакции, потом негромко произнесла: "Гм!" и вышла  из
комнаты.  Только пятьдесят минут спустя Джесси поглядела налево  и
заметила  тост с сыром на краю стола. Сэндвич уже давно остыл,  но
она все равно жадно проглотила его, в пять быстрых волчьих укусов.
Потом повернулась обратно к Маку. Курсор продолжал перед ней  свой
неугомонный танец, медленно, но верно уводя ее все глубже в дебри.

Глава тридцать шестая

      Я  немножко успокоилась, но потом подумала: он просто лег на
пол  позади  моего сидения и поэтому я не вижу его в зеркало.  Для
того,  чтобы  убедиться, что это не так, я поднялась,  перегнулась
через спинку и посмотрела назад, во что было трудно поверить,  так
я  была  слаба. От самого легкого движения и тем более  удара  или
прикосновения,  мне  начинало казаться, что  мою  руку  не  просто
сжигает   огнем,  а  кто-то  протыкает  ее  насквозь  раскаленными
гвоздями.  Позади моего сидения никого, конечно же, не было,  и  в
том, что в последний раз, я вообще видела его, оно было соткано из
лунных  теней,  я  сильно сомневалась... но  тени  в  моей  голове
оказались сильнее.
      Я просто не могла поверить в то, где теперь нахожусь - и это
во  время светлого дня, когда солнце палит нещадно, когда на руках
у меня нет наручников, когда я выбралась из дома и сижу взаперти в
безопасности  в моей собственной машине. Мне начало казаться,  что
если оно не прячется на полу позади меня, то наверняка забралось в
багажник, а если не в багажник, то легло теперь под задний бампер.
Я всячески убеждала себя, что оно по-прежнему со мной, около меня,
во  мне, и так оно и было - с тех самых пор оно находится во  мне,
Руфь.  Вот что я хочу, чтобы ты - и все остальные - поняли; именно
это  я  всегда  хотела сказать. С тех пор он всегда  находится  со
мной.  Он  остается со мной несмотря на то, что мой разум,  каждый
раз, когда я видела его, говорил мне, что он - это всего лишь плод
моего  воображения, подстегнутого игрой света и теней.  Или,  быть
может,  мне  лучше сказать, что оно остается со мной.  Мой  ночной
гость  есть  "человек  с  белым лицом" всякий  раз,  когда  солнце
восходит,  но  стоит только наступить тьме, как он превращается  в
"существо  с белым лицом". Кто бы это ни был, "он" или "оно",  мой
разум гнал его от меня, но сама я всегда знала, что до конца  дней
моих  это  останется рядом со мной, всегда будет  блуждать  где-то
поблизости. Потому что всякий раз, когда ночью в моем доме скрипит
половица,  мне  кажется что это оно возвращается за  мной,  всякий
раз, когда я слышу рядом с собой шаги незнакомца, мне кажется  что
это  вернулось - вернулось для того, чтобы завершить свою  работу.
Оно  было  в  моем  _мерседесе_ в то утро, когда я  очнулась,  оно
бывает  в моем доме в _Истерн Пром_ каждую ночь, либо прячется  за
шторами, или стоит в шкафу и его зловещая плетеная корзина  всегда
находится  у  его ног. У меня нет волшебного копья, которым  я  бы
могла отпугнуть чудовище и кроме того, Руфь, я так устала от него.
     Она сделала паузу для того, чтобы вывалить в мусорную корзину
переполненную пепельницу и закурить новую сигарету.  Все  это  она
проделала очень медленно и расчетливо. Ее руки била едва заметная,
но  непрекращающаяся  дрожь и обжечь  себе  пальцы  ей  совсем  не
хотелось.  Когда  сигарета  как следует разгорелась,  она  глубоко
затянулась,  выпустила толстую струю дыма  и  положив  сигарету  в
пепельницу, вернулась к Маку.
      Я  не  знаю, чтобы я делала, если бы аккумуляторы  у  машины
разрядились  -  наверное  так и просидела  бы  неизвестно  сколько
времени, дожидаясь пока кто-нибудь появится, может быть целый день
_  но  мотор  завелся  с пол-оборота и я, дав задний  ход,  сумела
вывести машину на дорогу и развернуться в нужном направлении.  Все
время  меня подмывало взглянуть в зеркало заднего вида и  все  это
время  я боялась, что увижу там его. Не потому что думала, что  он
все  еще  находится там, надеюсь что ты понимаешь меня - я  знала,
что  его  там  нет - а потому что боялась, что мой разум  заставит
меня увидеть его.
      Наконец,  выбравшись  на Бэй Лэйн, я  все-таки  взглянула  в
зеркало.  Я  просто не смогла удержаться. В зеркале  я  ничего  не
увидела, конечно, кроме заднего сидения, и только после этого  мне
немножко  полегчало. Дальше я катилась уже уверенней. Я  добралась
до  117-го  и  свернула к магазинчику Дэйкина - это местечко,  где
собираются все местные, когда им неохота тащиться в Ранджери или в
какой-нибудь  из  баров  в  Моттоне.  Парни  и  мужчины  сидят  за
столиками  в  кафе,  жуют  арахис и  врут  насчет  того,  чем  они
занимались  вечером  в  субботу.  Я  остановилась  за  первой   же
заправочной колонкой и так стояла минут пять или около того, глядя
на  то,  как  посетители заходят и выходят из кафе,  как  суетятся
вокруг  машин механики из автосервиса и служители заправки.  Я  не
могла  поверить своим глазам - мне казалось, что все  это  не  по-
настоящему - можно себе представить такое состояние? Мне все время
казалось,  что  эти  люди  призраки, что скоро,  когда  мои  глаза
привыкнут к дневному свету, эти существа исчезнут и мало-помалу  я
смогу видеть прямо сквозь них. Мне снова здорово хотелось пить,  а
из   кафе   все  время  кто-нибудь  выходил  с  этими   маленькими
толстенькими  стаканчиками кофе. Мне становилось все  хуже,  жажда
была  невыносимой,  но  я  по-прежнему  не  могла  заставить  себя
выбраться  из  машины...  чтобы  подойти  и  попросить  помощи   у
призраков. Можно сказать и так.
      Может  быть со временем, если бы я пришла немного в себя,  я
все же выбралась бы из машины, но все на что у меня хватило духу в
тот  момент,  это опустить мастер-замок, когда позади моей  машины
припарковался Джимми Эггард. Джимми офицер в отставке и  он  живет
на озере круглый год, с того самого времени, как в 1987-м или 88-м
умерла  его  жена. Выбравшись из своего "Бронко", он  взглянул  на
меня и тут же узнал и на его лице появилась улыбка. Потом его лицо
быстро  изменилось, сперва на нем появилось выражение  тревоги,  а
потом  и  неприкрытого ужаса. Он бросился к _мерседесу_, нагнулся,
чтобы  заглянуть в окошко и увидев меня близко, так удивился,  что
все  морщины на его лице мигом разгладились. Это я запомнила очень
хорошо: от удивления Джимми Эггард помолодел.
      Я  помню,  как его губы проговорили: "Джесси, с вами  все  в
порядке?"  Я захотела было открыть дверь, но сразу не решилась.  В
голове  у  меня  появилась  сумасшедшая идея.  Что  это  существо,
которое  я  назвала космическим ковбоем, ночью успело  побывать  в
доме  у  Джимми и бедняге Джимми не столь повезло,  как  мне.  Оно
убило Джимми, срезало кожу с его лица и надело на себя как маску в
Хэлловин.  Я  знала, что это идея сумасшедшая, но то,  что  я  все
понимала,  ничуть  мне  не  помогало,  потому  что  я  все   равно
продолжала  так  думать. В результате я просто не могла  заставить
себя отпереть эту проклятую дверь машины.
     Не знаю уж насколько ужасно я выглядела в то утро, да и знать
этого  особенно не хочу, но то, что я выглядела ужасно было  ясно,
потому  что довольно скоро никакого удивления в лице Джимми больше
не  осталось.  Он казался испуганным до чертиков и его  словно  бы
мутило до рвоты. Но он сдержался, Господи благослови его. Все  что
он  сделал тогда, это сам открыл дверь моей машины и спросил,  что
со  мной случилось. Может быть я попала в аварию, или кто-то напал
на меня - вот что он хотел знать.
      Мне  хватило одного лишь взгляда вниз на себя, чтобы понять,
что  так  испугало Джимми. По пути к Дэйнкину моя рана  на  правой
руке снова открылась, потому что прокладка, которую я использовала
в  качестве  повязки, вся насквозь пропиталась кровью. Весь  перед
моей  блузки тоже был в крови, словно бы я по уши перепачкалась  в
обильных  месячных.  Я даже сидела в крови, кровь  была  на  руле,
кровью  была  перепачкана приборная панель, кровь была  на  рычаге
oeped`w...  брызги  крови  была даже на ветровом  стекле.  Большая
часть  крови  уже высохла, приняв тот темный цвет, который  обычно
бывает  у  запекшейся крови - мне тогда казалось, что  у  засохшей
крови  цвет кофе с молоком - но были и свежие ярко-красные  пятна.
Пока  не  увидишь  такого  собственными  глазами,  ни  за  что  не
поверишь,  Руфь,  сколько  крови  может  вытечь  из  обыкновенного
человека. Не удивительно, что Джимми струхнул.
      Я  попробовала  выбраться наружу -  наверное,  мне  хотелось
продемонстрировать Джимми, что я не так уж плоха и могу  двигаться
сама,  чтобы  успокоить  его немножко - но  я  неудачно  ударилась
правой рукой о рулевое колесо и весь мир сделался серым и поплыл у
меня  перед  глазами. Я не вырубилась окончательно,  но  последний
проводок,  соединяющий  мою  голову  и  мое  тело,  очевидно   был
перерезан.  Я  помню,  как  повалилась лицом  вниз,  так  что  мне
показалось, что свое путешествие я закончу с выбитыми  об  асфальт
зубами... и это после того, как я угрохала целое состояние на  то,
чтобы  закрыть коронками передние зубы. Но Джимми успел подхватить
меня... прямо за сиськи, кстати говоря. Я услышала как он кричит в
сторону  кафе - "Эй! Эй! Кто-нибудь! Мне нужна помощь!" - высоким,
срывающимся  голосом уже немолодого человека, от  звуков  которого
мне  захотелось смеяться... но только на то чтобы смеяться у  меня
не  было сил. Я свесила голову на грудь и раз за разом старательно
дышала. Я не могла расслышать ударов своего сердца и сомневалась в
том, бьется ли оно вообще, быть может там не осталось ничего,  что
могло бы биться. Медленно день начал возвращать свои краски и свет
и  я  увидела как от кафе к нам бегут мужчины, их было  не  меньше
дюжины, чтобы посмотреть что случилось. Среди них был и сам  Лонни
Дэйнкин.  На ходу он жевал маффин, на нем была розовая  рубашка  в
белую  полоску  и  фартук с надписью "У нас  не  бывает  городских
пьяниц, мы просто любим пропустить по стаканчику". Смешно, я тогда
была готова отдать концы, а запомнила такое.
      "Кто  сделал это с тобой, Джесси?" - спросил меня Джимми.  Я
попыталась ответить ему, но не смогла вымолвить ни слова. Что было
к лучшему, принимая во внимание то, что я хотела сказать. А хотела
я сказать: "Мой отец".
      Затянувшись сигаретой, она поглядела на фотографию, газетную
вырезку,  висящую над компьютером. Узкое, уродливое лицо  Раймонда
Эндрю Джуберта тупо таращилось на нее в ответ... точно так же, как
он  смотрел  на  нее из темного угла спальни в первую  ночь  и  из
лишившегося  своего хозяина кабинета ее покойного мужа  во  вторую
ночь. В этом молчаливом поединке взглядов прошло почти пять минут.
Потом,  вздрогнув,  словно пробудившись от короткого  сна,  Джесси
закурила  новую сигарету и вернулась к экрану компьютера.  Счетчик
страниц  оповещал  ее,  что  она  наконец  добралась  до  страницы
седьмой. Она потянулась, услышав, как в ее позвоночнике, щелкнули,
встав  на места, позвонки, и снова принялась колотить по клавишам.
Курсор начал свой мерный танец.
      Примерно  через  двадцать минут - через  двадцать  минут,  в
течение  которых  я  узнала,  какими  внимательными,  приятными  и
благородными, могут иногда быть мужчины (Лонни Дэйнкин  спросил  у
меня,  не хочу ли я немного Мидола) - я лежала на носилках  скорой
помощи,  торопящейся в больницу Северного Камберленда,  под  блеск
мигалок  и  завывание сирен. Еще через час я  лежала  на  койке  с
несколькими  трубками,  иглы которых были  воткнуты  в  мои  руки,
прислушиваясь  к  хреновенькой песенке, в которой  какой-то  мудак
жаловался на свою жизнь, потому что его бросила жена, а его  пикап
отдал концы.
      На  этом  заканчивается Часть Первая моей  истории,  Руфь  _
назовем ее "Переход маленькой Нэл через Льды" или "Как я вырвалась
hg  наручников  и  проложила себе дорогу к  свободе",  после  чего
должно  было  следовать  "Последствия" и "Похмелье".  Я  собираюсь
оставить в стороне "Последствия", потому что там не о чем особенно
говорить  -  не  потому что мало интересного в  пересадке  кожи  и
мучительной боли, которую я тогда испытывала каждый день, а больше
потому  что тороплюсь перепрыгнуть к обезьяньему бреду "Похмелья",
пока  у  меня еще есть силы колотить по клавишам. Потому  что  мне
нужно  рассказать все так, как я хочу тебе рассказать, а для этого
нужно  собраться.  Идея рассказать тебе все  давно  засела  мне  в
голову,  рассказать все, всю правду до самой крошки, как я  обычно
выражаюсь.  Потому что, не будь "Похмелья", я вряд  ли  вообще  бы
взялась за компьютер и решила тебе писать.
      Прежде чем я продолжу свой рассказ, я расскажу тебе немножко
про Брендона Милерона, которому я многим обязана и в основном тем,
что  сумела  с  его  помощью  пережить  период  "Последствий".  Он
появился  в  моей  жизни  во время начала  "Последствий",  в  этот
наиболее уродливый период, а появившись, фактически удочерил меня.
Я  могла  бы  назвать  его "добрая душа", потому  что  симпатия  и
доброта - первые слова которые приходят мне на ум, когда я думаю о
нем, моем спасителе в самые тяжелые времена моей жизни, но доброта
не  самое главное его качество - главное в Брендоне это то, что он
обладает   способностью  видеть  вещи  насквозь  и  устраивать   и
планировать все так, чтобы и овцы были целы и волки сыты. Хотя  я,
конечно  же,  говорю о нем скверно и он достоин гораздо  большего,
потому что мир его души огромен и качества многочисленны - но  сил
на это письмо я потратила уже чертовски много и время уходит, а  я
еще  многое  не  сказала.  В нескольких словах  отметим,  что  для
человека,  чьей  основной целью, казалось  бы,  должна  была  быть
забота  об  имидже своей консервативнейшей адвокатской конторы,  в
свете   пренеприятного  происшествия,  случившегося  с  одним   из
руководящих   сотрудников,  Брендон  проявил  себя  как   истинный
джентльмен  и замечательный мужчина. Почти после первой  же  нашей
встречи я поняла, что на это плечо я смогу опереться и из этих уст
не  услышу ни одного слова осуждения и клеветы. При том, что он ни
разу   не  дал  мне  повода  разрыдаться  на  груди  его  дурацкой
классической тройки, и это для меня тоже было важно, хотя я  опять
говорю  не  о  главном,  потому что в  этой  истории  с  Брендоном
замешено  и переплетено многое, многое другое. В том числе  и  то,
что  он  сделал  для  меня  вчера.  Еще  чуточку  терпения  -   мы
подбираемся к самому главному.
      Брендон  и  Джеральд  много  работали  вместе,  по  существу
несколько   последних  лет  жизни  Джеральда,  вместе  вели   дела
крупнейшей сети супермаркетов в нашем городе. Они довели  судебный
процесс  до  выигрыша, в чем бы этот выигрыш не заключался  и  что
более  всего  ценно,  насколько я  поняла,  они  сумели  при  этом
сохранить    лицо   фирмы-владельца   супермаркетов    в    глазах
общественности. По моему мнению, когда шум в газетах вокруг  имени
Джеральда немного уляжется и заголовки исчезнут вообще,  или  хотя
бы   переберутся   с   первых  полос  назад,  силы,   заправляющие
адвокатским   бизнесом,  почти  без  сомнения,   передадут   общее
Джеральда   с  Брендоном  дело  в  руки  Брендона,  позволив   ему
заслуженно унаследовать обоюдный успех. Брендон, подходит для этой
роли  отлично  и  все  уже устроил для мягкой  передачи  власти  в
ситуации, которая, по его словам, именуется "управление  во  время
временной  потери  власти"  - так он охарактеризовал  это  в  нашу
первую встречу в госпитале.
      С самого начала Брендон вызывал у меня только симпатию - я и
теперь от этих слов не откажусь - и с самого начала между нами  во
всем  была  полная откровенность, однако и с ним не  обошлось  без
qp{bnb,  потому что, как тоже с самого начала выяснилось,  у  него
были  на меня четкие и ясные планы. Поверь мне, дорогая, я  говорю
это  без  тени  злобы  и смущения, потому что всегда  смотрела  на
подобное, как на нормальное явление открытыми глазами; ведь  я,  в
конце концов, прожила с адвокатом ни много ни мало семнадцать  лет
и  знаю, с какой маниакальной настойчивостью они во всем и  всегда
стремятся   спланировать  свою  жизнь  и   даже   свою   личность,
предупредив  и обезопасив свои шаги во всем, оградив и  изолировав
себя  от  внешнего  мира. Возможно именно  это  качество  помогает
хорошим адвокатам выживать в сложных ситуациях, одновременно делая
их просто невыносимыми.
      Нельзя назвать Брендона невыносимым, но определенно он  есть
человек  главной  миссии: во всем и всегда  он  стремится  отвести
дурную   славу   от   своей  фирмы,  подавив  в   зародыше   любую
отрицательную  связанную  с  фирмой  информацию.  К  чему  так  же
относилась  я  с  Джеральдом, потому что в глазах Брендона  защита
фирмы  означала так же защиту от дурной молвы и меня с моим мужем,
как органичную часть фирмы. Человеку подобной политики очень легко
ошибиться,  перегнуть  палку  и  зарваться  и  стать  всем  и  вся
ненавистным, но Брендон сумел пройти по тонкой пограничной  линии,
нигде  за нее не переступив... и к его чести, он ни разу не сказал
при  мне, что взял руководство отделением фирмы в свои руки только
в память Джеральда. Он встал во главе фирмы только потому, что был
тем, кто, как выражался Джеральд, привык "сам лепить свою карьеру"
_  ибо  пасовать  перед  трудностями у всех  на  глазах,  означает
расписываться    в    собственной    несостоятельности,    открыто
преодолевать  же  их,  значит нарабатывать очки  в  плане  будущих
перспектив,  которые не замедлят появиться. Ко мне Брендон  всегда
относился  с  чуткой  предупредительностью и  ответной  симпатией,
видимо довольный своей ролью сам, при том что причин тут, как и во
всем  у адвокатов, было несколько. Никогда он не впадал в истерику
и даже не волновался, когда я кричала ему, что меня снова осаждала
пресса  и никогда он не воспринимал меня как часть своей работы  _
скажем,  никогда не воспринимал только так и никак  иначе.  Хочешь
знать, что я обо всем этом на самом деле думаю, Руфь? Мне кажется,
что  несмотря на то, что я на семь лет его старше, что до сих  пор
никак  не могу прийти в норму, имею жалкий вид и нервы мои  далеко
не  в  порядке, этот парень, Брендон, мне кажется немного  в  меня
влюблен...  или  может быть, он просто влюбился в эту  героическую
малышку  Нэл, которую он представляет себе, когда видит  меня  или
думает обо мне. Не думаю, что тут замешан секс (хоть я и вешу  уже
сто  пять  фунтов,  но до сих пор без одежды  имею  вид  синюшного
цыпленка  из  витрины  мясника),  что  мне  только  на  руку;   на
сегодняшний  день  тот  факт,  что с меня  сняты  все  супружеские
обязанности  перед  любым  мужчиной, устраивает  меня  как  нельзя
лучше.  Но  я  бы  солгала, если бы сказала, что не  понимаю  этот
взгляд, который вижу в его глазах - взгляд, который говорит о том,
что  я  теперь  являюсь  частью его планов  -  я,  Джесси  Анджела
Барлингейм,  а  не  та неодушевленность, именуемая  боссами  фирмы
Дурацкой  Историей с Барлингеймом. Не знаю, какое место в иерархии
Брендона  я занимаю и где нахожусь, рядом с его фирмой,  выше  или
ниже  ее,  да  и  по  правде сказать, мне на  это  наплевать.  Мне
достаточно  того, что он взял меня в оборот и что я  для  него  не
просто...
      Здесь  Джесси сделала паузу и некоторое время думала,  стуча
пальцем  по  передним  зубам. Глубоко затянувшись  сигаретой,  она
снова начала стучать по клавишам.
     ... попутная благотворительность.
      Во  время  всех  до  одного  полицейских  допросов,  Брендон
m`undhkq  рядом со мной и его диктофон не на минуту не выключался.
Перед  каждым  допросом  он  очень вежливо,  но  неизменно  твердо
заявлял,  что  любой  из  присутствующих  на  допросе,  вплоть  до
последней  стенографистки,  в случае малейшей  утечки  информации,
прозвучавшей  во  время  данного  мероприятия,  немедленно   будет
привлечен к судебной ответственности и ему придется отвечать перед
известной  адвокатской  конторой, которая славится  своим  злобным
многолетним  опытом  в  области самых запутанных  и  сложных  дел.
Говоря это, Брендон выглядел убедительно не только для полиции, но
и  для меня тоже и ни одно слово из допросов до сих пор так  и  не
просочилось в прессу.
      Самый  тяжелый и неприятный допрос случился на  третий  день
моего  пребывания в больнице в Северном Камберленде  -  в  течение
этих   дней  я  валялась  в  кровати  и  в  мое  тело  беспрерывно
закачивалась   по  пластиковым  трубкам  свежая  кровь,   вода   и
электролиты.  Протокол допроса, который мне дали потом  прочитать,
выглядел   несколько  странновато,  но  вместе  с  тем  имел   вид
совершенной  достоверности,  подобно  тем  историям   с   собаками
укушенными человеком, на которое мы время от времени натыкаемся  в
газетах.  Хотя в моем рассказе человека все-таки укусила собака  и
не одного человека, а целую семейную пару. Хочешь услышать краткий
пересказ этого протокола? Хорошо, вот он, слушай:
      Мы  с  Джеральдом  решили провести денек в нашем  загородном
домике  в Мэне. После продолжительной любовной интерлюдии, на  две
трети состоящей из вольной борьбы, а на одну треть - из секса,  мы
вместе отправились в душ. Джеральд вышел из душа раньше меня, а  я
осталась помыть голову. Все это время он жаловался на то, что  его
беспокоят  газы  и боли в желудке, виной которым,  вероятно,  были
несвежие  сэндвичи,  которые мы съели по дороге  из  Портленда  и,
выходя  из  душа, он спросил меня, нет ли где-нибудь у нас  каких-
нибудь таблеток от живота, _Ролэйда_ или _Тумса_. Я не знала, были
или  нет  у  нас  здесь  такие таблетки и  посоветовала  Джеральду
поискать  в  бюро или на полочке над кроватью. Через две  или  три
минуты,   когда  я  смывала  под  душем  шампунь,  раздался   крик
Джеральда.   Как  выяснилось  потом,  этот  крик  был   следствием
случившегося с ним обширного сердечного приступа. Сразу  же  вслед
за  криком раздался тяжелый удар упавшего на пол тела. Выскочив на
крик  из  душа,  я  бросилась со всех ног в спальню,  но  по  пути
поскользнулась и упала. В падении я ударилась головой о край  бюро
и потеряла сознание.
     В соответствии с данной версией происшествия - сфабрикованной
мистером   Милероном  и  миссис  Барлингейм  -  и  с   энтузиазмом
воспринятой  полицией,  должна  я  добавить  -  я  несколько   раз
приходила  в  себя, но каждый раз снова теряла сознание.  Наконец,
когда  я  снова пришла в себя, надо мной стояла и обнюхивала  меня
собака,  уже  отведавшая мяса Джеральда.  Я  вскочила  на  ноги  и
бросилась  от  собаки на кровать (в соответствии с  моей  историей
кровать  стояла  там, где стояла, возле бюро -  возможно  ее  туда
передвинули полотеры, которые вощили и натирали наши полы  и  я  и
Джеральд не стали придвигать наше ложе обратно к законному  месту,
а  сразу  занялись  сексом, потому что чувствовали  необыкновенный
любовный  пыл) - схватила с прикроватной полки стакан и пепельницу
и по очереди бросила их в злобного бродячего пса, который напал на
меня  и сумел покусать. Мне удалось прогнать собаку, после чего  я
снова  потеряла сознание и неизвестно сколько времени  провалялась
на  кровати истекая кровью. Потом я снова пришла в себя, добралась
до  машины и доехала до Дэйнкина... по дороге еще один раз потеряв
сознание,  в  результате  чего моя машина  врезалась  в  дерево  у
обочины.
      Единственное, о чем я спросила Брендона, это как ему удалось
заставить полицию поверить в эту несусветную чушь. Он ответил  мне
так: "На данном этапе расследованием занялась полиция штата,  а  у
нас  - говоря "у нас", он конечно же имел в виду фирму - в полиции
штата  очень много друзей. Я обратился в разные места, тут  и  там
попросив  об  услуге, хотя по правде говоря, это не составило  мне
особого  труда.  Все устроилось моментально. Ведь копы,  они  тоже
люди,  Джесси,  понимаешь?  Как только они  увидели  свисающие  со
столбиков кровати наручники, они немедленно поняли, что  у  вас  с
Джеральдом  произошло.  Уверяю тебя, Джесси,  полиция  не  впервые
видит подобные наручники на фоне бедняги с лопнувшим карбюратором.
И  среди  полиции нет ни одной души - ни среди местного отделения,
ни  среди  бригады штата - кто хотел бы вывесить ваше с Джеральдом
грязное белье на всеобщее рассмотрение только мерзкой шутки  ради,
превратив  в  трагедию последствия того, что оказалось результатом
не более чем семейного инцидента".
      Поначалу  я не упоминала в разговорах с Брендоном  человека,
которого,  как мне казалось, я видела, не говорила ничего  ни  про
отпечаток подошвы, ни про жемчужную серьгу. Я выжидала, надеюсь ты
понимаешь  меня  - дожидалась какого-то знака свыше  что  ли,  или
удобной ситуации.
     Взглянув критически на последнее предложение, Джесси покачала
головой, потом застучала по клавишам дальше.
     Хотя на самом деле, все это чушь собачья. Я просто ждала, что
вот  с  минуты  на минуту ко мне войдет полицейский с  пластиковым
мешочком  для вещественных доказательств и попросит меня  опознать
кольца  - обычные кольца, а не серьгу - которые лежат там  внутри.
"Мы   знаем,  что  эти  кольца  принадлежат  вам",  -  скажет  мне
полицейский,  - "потому что на внутренней стороне колец  мы  нашли
выгравированные инициалы, ваши и вашего мужа. Эти кольца мы  нашли
возле письменного стола в кабинете вашего мужа".
      Я  все ждала и ждала, когда это случится, когда копы покажут
мне  мои кольца, потому что как только это случится, я буду знать,
что  Полуночный Гость Маленькой Нэл был порождением ее воображения
и  ничем больше. Я ждала, когда ко мне явятся полицейские с  парой
колец,  но  ничего  такого  не случилось.  Наконец,  незадолго  до
операции  на руке, я рассказала Брендону о том, что в  ту  ночь  в
доме  я,  скорее всего, была не одна, что в темноте ко мне  кто-то
приходил.  Я  сразу  же  признала, что то,  что  я  видела,  могло
оказаться  плодом  моего  воображения,  что  такую  возможность  я
допускаю и даже надеюсь что так оно и было, вот только мои видения
имели  очень  реальный  вид. Я почти ничего  тогда  не  сказала  о
кольцах,  которые  сняла  со  своего  пальца,  но  рассказала   об
отпечатке  ботинка  на полу спальни и о серьге  с  жемчугом.  Хотя
вернее  тут должно быть сказано, что об отпечатке ботинка и серьге
я  едва слышно пролепетала, потому что и то и другое относилось  к
разряду  того, о чем я предпочла бы не только никогда не говорить,
но даже не вспоминать, даже в разговоре с Брендоном. Ты можешь это
понять,  Руфь?  Рассказывая ему обо всем, я то и дело  употребляла
выражения вроде: "Мне показалось, что я увидела" или "Я была почти
уверена  в этом". Но я должна была рассказать ему это, потому  что
должна  была  открыться  кому-то, ибо страх  съедал  меня  изнутри
словно  кислота, и все это время, в течение всего моего признания,
я тщательно следила за тем, чтобы Брендон ни на миг не усомнился в
том, что я могла перепутать реальность и игру воображения. А кроме
того,  мне совсем не хотелось показать ему, до чего я по сию  пору
напугана.  И мне не хотелось, чтобы он принял меня за сумасшедшую.
Глядя на меня, он мог принять меня за истеричку, но как раз на это
мне было наплевать; я готова была заплатить эту маленькую цену  за
rn,   чтобы  не  оставаться  больше  наедине  со  своим  маленьким
секретом,  тайной о том, что сотворил со мной мой отец  в  далекий
день  затмения и лишь одного мне хотелось отчаянно, это того чтобы
Брендон  не принял меня за чокнутую. Мне не хотелось, чтобы  такая
мысль даже закралась в его голову.
      После  того,  как  я  наконец замолчала,  Брендон  взял  мою
здоровую руку в свою и тихо поглаживая мою ладонь, сказал, что все
прекрасно   понимает;  она  сказал,  что  принимая   во   внимание
обстоятельства,  в  которых я оказалось,  скорее  всего,  это  был
видение. После чего он сказал, что важно решить для себя  то,  что
видения  мои были по сути не более реальными, чем душ, который  мы
вместе  с  Джеральдом принимали, после того как всласть покатались
по  кровати или удар головой об угол кровати и потеря сознания  на
полу  рядом  с  мужем. В нашем доме была полиция и если  бы,  паче
чаяния,   там   кто-нибудь  был,  они  бы   наверняка   обнаружили
доказательства его присутствия. Факт того, что незадолго до нашего
с  Джеральдом приезда в доме произошла генеральная осенняя уборка,
только облегчил бы копам работу.
       "Но   может  быть,  полиция  все-таки  что-то   нашла?"   _
предположила  я.  "Может  быть какой-нибудь  полицейский  подобрал
кольца и сережку и просто положил их себе в карман?"
      "В нашем мире полным полно нечистых на руку полицейских",  _
ответил  мне Брендон, - "но я глубоко сомневаюсь в том,  что  даже
самый  глупый из них стал бы рисковать своей карьерой ради дешевой
сережки с жемчугом, из тех, что, как я понял, обычно дарят  детям.
Я  бы  скорее  поверил в то, что тот тип, о котором  ты  говоришь,
после  твоего отбытия еще раз прошелся по комнатам и сам  подобрал
свою серьгу".
     "Да", - воскликнула я. "Ведь такое тоже возможно, верно?"
      Брендон покачал головой, потом пожал плечами. "На этом свете
нет  ничего  невозможного,  в  том числе  и  нечистых  на  руку  и
нерадивых  полицейских в отделе сбора вещественных  доказательств,
однако..."  Он замолчал, снова взял мою левую руку и  взглянул  на
меня  тем взглядом, который я потом стала называть "взгляд дядюшки
Брендона".  "Большая часть твоих подозрений основана на  том,  что
полиция   осмотрела  твой  дом,  не  обнаружила   в   нем   ничего
примечательного  и отразила это в своем отчете. Все  это  не  есть
прецедент  для серьезных подозрений, а тем более не основание  для
открытия дополнительного расследования. Если бы в доме побывал кто-
то  неизвестный, которого ты заметила, полиция наверняка бы  нашла
какие-то  следы,  оставленные  им  в  комнатах  или  около   дома.
Насколько  мне  известно,  ничего  подобного  полицией   не   было
обнаружено. В противном случае это стало бы мне известно".
     "Почему?" - спросила я.
      "Потому что в подобной ситуации многое могло очень  резко  и
очень  существенно измениться - копы перестали бы  разыгрывать  из
себя  джентльменов  и  немедленно зачитали  бы  тебе  твои  права,
предупредив о даче ложных показаний".
      "Не  понимаю, о чем ты?" - удивилась я, но истина уже начала
пробиваться  в темном царстве моего разума, Руфь; не совсем  же  я
была  дура. Джеральд был помешан на страховках и к тому времени  я
была уведомлена тремя различными страховыми компаниями, что период
моего  пребывания  на излечении в больнице и дальнейшие  несколько
лет, я проведу в весьма комфортных условиях.
       "Джон   Гаррилсон  из  Огасты  произвел  очень  тщательную,
всестороннюю аутопсию тела твоего мужа", - сообщил мне Брендон. "В
соответствии  с  отчетом Джона, Джеральд скончался  от  того,  что
врачи  называют чистым сердечным приступом, фоном  к  которому  не
явились  какие-либо пищевые отравления, переутомление или  сильные
thghweqjhe травмы". Брендон вошел в состояние "Брендон-учитель"  и
намеревался продолжать свое повествование до самого его конца,  но
вдруг  заметил  нечто в моем лице, что заставило его остановиться.
"Джесси? Что с тобой?"
     "Все в порядке", - ответила я.
     "Нет, ты выглядишь так странно - снова судорога?"
     В конце концов мне удалось убедить Джеральда, что со мной все
в  порядке, и к тому времени я действительно взяла себя в руки.  Я
представила  себе то, о чем уже писала в этом письме:  то,  как  я
пнула  ногами Джеральда, когда он отказался выполнить то, о чем  я
его  просила,  и  не дал мне подняться с кровати.  Одной  ногой  я
ударила его в живот, а другой - прямо по фамильным драгоценностям.
Я  подумала,  что  удачно выбрала историю с  настоящим  постельным
сражением  -  это  объясняло синяки на его промежности.  Теперь  я
понимаю, что синяки были едва заметны, потому что сердце Джеральда
отказало  сразу  же  после  удара и кровь  перестала  приливать  к
синякам едва они начали обозначаться.
      Из  чего  возникал сразу же другой вопрос - явились  ли  мои
удары настоящей причиной сердечного приступа Джеральда? Ни в одном
из  медицинских  справочников, куда  я  заглядывала,  я  не  нашла
определенного ответа, но одно было ясно - я точно ему помогла.  Но
и  теперь  я не хочу брать на себя всю вину, поскольку у Джеральда
был  излишний  вес, он слишком много пил и курил как паровоз.  Его
инфаркт был на подходе; не в тот день, так через неделю или  через
месяц  все  случилось  бы точно так же. Судьба  грязно  надо  мной
подшутила,  только  и всего, Руфь, и это так и есть.  Дьявол  лишь
немного  ускорил события. Я уверена в этом. Если ты  считаешь  по-
другому,  еще раз последовательно представь себе мою  жизнь  после
того,  как солнце перестало светить в небе. Потому что, я уверена,
что имею право верить в то, чему нет доказательств, но что кажется
мне  верным.  Особенно,  в плане того, что  случилось  со  мной  и
Джеральдом. Особенно в плане этого.
      "Если у меня немного вытянулось лицо", - сказала я Брендону,
_ "то это от того, что кто-то мог подумать, что я специально убила
Джеральда, чтобы получить его страховку".
      Брендон снова покачал головой, на этот раз уже почти  совсем
чистосердечно. "Никто ничего такого не думает. Гаррилсон  считает,
что инфаркт Джеральда подстегнул его сексуальный аппетит и полиция
штата  согласна  с  ним, потому что Джон Гаррилсон  в  своем  деле
лучший  эксперт.  За  исключением, разве что, нескольких  циников,
которые  про  себя  считают, что ты, возможно, разыграла  из  себя
Саломею и дала Джеральду умереть".
     "А как ты считаешь?" - спросила я Брендона.
      Может быть я намеревалась смутить его таким прямым вопросом,
при  том что часть моего сознания сомневалась в том, что на  свете
существует  нечто,  подвластное человеческому  разуму,  что  может
смутить  такого типа как Брендон, но на самом деле  причина  моего
вопроса  была несколько другой. Мне просто нужно было узнать,  что
он обо всем этом думает. Брендон улыбнулся мне в ответ. "Допуская,
что  у  тебя  хватит  воображения для того,  чтобы  срежессировать
ситуацию,  в  которой ты сможешь безнаказанно остановить  моторчик
Джеральда,  я  глубоко сомневаюсь в том, что ты не заметила  бы  в
своем  сценарии изъян, вследствие которого ты мучительно  умираешь
прикованная  наручниками к кровати. Нет, Джесси.  Как  бы  там  ни
было,  но  я  уверен  в  том,  что все между  тобой  и  Джеральдом
произошло  именно так, как ты это рассказала мне. Я  могу  быть  с
тобой откровенным?"
     "Только этого я все время и добиваюсь", - ответила я ему.
     "Отлично. Я работал с Джеральдом, мы были приятелями, но было
b фирме и много таких, кто его едва знал. Я знал о том, что полная
власть  над ситуацией - это любимый конек Джеральда. И меня ничуть
не  удивляет,  что  от  вида  женщины, прикованной  наручниками  к
кровати у него вполне могли зашкалить все стрелки.
     Когда он сказал это, я быстро взглянула на него. Был вечер, в
палате  горел  только ночник в голове моей кровати, Брендон  сидел
спиной  к свету, но я была уверена в том, что мой знакомый адвокат
Брендон  Милерон,  Самая Молодая и Хищная  Акула  в  Законническом
Бизнесе в Нашем Городе, покраснел.
      "Если  я  обидел тебя, извини", - проговорил он и голос  его
прозвучал неожиданно неловко.
      Я  готова  была расхохотаться, потому что мой знакомый  друг
Брендон  внезапно  показался  мне похожим  на  восемнадцатилетнего
мальчика, только что окончившего школу.
     "Ты ничем не обидел меня, Брендон", - сказала я.
     "Вот и хорошо. Мне сразу стало легче. И тем не менее дело еще
не  закрыто и задачей полиции по сию пору является нарыть тут  как
можно  больше улик, чтобы списать на тебя все смертные грехи  -  в
частности  то,  что  ты, как будто бы всегда  планировала  на  шаг
дальше  и  сердечный  приступ твоего мужа,  не  просто  несчастный
случай".
      "Но  я  понятия  не  имела о том, что  у  Джеральда  больное
сердце!" - воскликнула я. "То же самое можно сказать и о страховых
фирмах,  потому что, если бы они имели представление  о  состоянии
сердца Джеральда, то ни за что не выдали бы такие полисы, верно?"
      "Страховые компании страхуют любого, кто способен  заплатить
достаточный  страховой взнос", - ответил мне  Брендон,  -  "а  что
касается  страхового агента Джеральда, то тот  ни  разу  не  видел
своего  клиента прикуривающим одну сигарету от другой  или  льющим
виски за воротник. В отличие от страховщика, ты все это видела.  И
откровенно  говоря,  нельзя  было  не  догадаться,  что  у  такого
человека что-нибудь, да окажется не в порядке. И скорее всего не в
порядке  окажется  сердце. И копы это  тоже  знают.  Вот  что  они
говорят  по этому поводу: "Предположим, что эта дама пригласила  в
свой  дом на озере приятеля и ничего не сказала мужу - может такое
случиться? Предположим далее, что этот приятель спрятался в  шкафу
и  выскочил  оттуда  с  диким криком, в самый  подходящий,  точнее
сказать  самый  неподходящий для мужа момент". Если копам  удастся
добыть  этому хотя бы малейшие доказательства, то твое дело  сразу
станет  дрянь,  Джесси.  Потому что при некоторых  обстоятельствах
выскочить  с  криком  из  шкафа  и испугать  человека  равносильно
предумышленному  убийству первой степени. То, что два  последующих
дня  ты провела прикованная наручниками к кровати и для того чтобы
освободиться, в конце концов наполовину содрала себе с руки  кожу,
как  будто  бы свидетельствует против любого умысла, но  с  другой
стороны   сам  факт  присутствия  в  деле  наручников   вроде   бы
свидетельствует  об  обратном... если смотреть  на  дело  с  точки
зрения  извращенного полицейского ума. Как-то  все  больно  гладко
выходит, ты понимаешь меня?"
      Я  пораженно  уставилась на Брендона. У меня  было  ощущение
женщины,  с жаром танцующей вальс и внезапно осознавшей,  что  она
находится  на  краю пропасти. До сих пор, глядя на лицо  Брендона,
составленное  все  из изломов и углов света и  тени,  падающих  от
моего  ночника,  я  лишь однажды подумала  о  том,  что  в  голову
полицейских  чинов  может  прийти  мысль  о  том,  что  я  заранее
спланировала  убийство  Джеральда, полагая  всегда,  что  подобное
можно  рассматривать  только как не слишком удачную  шутку.  Слава
Богу,  что  мне ни разу не пришла в голову мысль шутить  на  такие
темы с копами, Руфь!
     "Понимаешь теперь, Джесси", - сказал мне Брендон, - "почему в
твоем  положении  о твоих подозрениях насчет присутствия  третьего
лица в доме лучше молчать?"
     "Да", ответила я. "Спящую собаку лучше не будить, да?"
      Как  только я сказала это, я вспомнила проклятого  бродячего
пса,  тянущего Джеральда по полу, ухватив зубами за  предплечье  _
при  этом  я  даже представляла себе лоскут кожи,  оторвавшийся  и
теперь  лежащий на морде у собаки. Кстати говоря,  дня  через  три
копы  загнали бедную псину - нашли ее логово под лодочным  домиком
Лагланов в трех милях по берегу озера от нас. Там же был обнаружен
приличный кусок Джеральда, из чего можно сделать вывод, что  псина
по  крайней  мере  еще раз наведывалась в дом  после  того  как  я
шуганула ее светом фар _мерседеса_ и гудком. Копы пристрелили пса.
На  нем  был  поводок  с  бронзовым  брелоком  -  к  сожалению  не
государственный жетон регистрации домашних животных,  по  которому
можно  было бы попытаться найти его хозяев, а сувенирный брелок  с
выгравированным  именем "Принц". Принц, можешь  себе  представить?
Когда  констебль  Тигартен  пришел ко мне  и  сказал,  что  собаку
застрелили, я испытала удовольствие. Я была рада об этом  слышать.
Я  никогда не пыталась обвинять собаку в том, что она натворила  _
псине  пришлось не слаще, чем мне - но испытала от этого  известия
удовольствие и я довольна по сию пору, Руфь.
     Но мы уклоняемся от главной темы - я рассказывала тебе о том,
что сказал мне Брендон после того, как я поведала ему о незнакомце
в  нашем с Джеральдом озерном домике. Он согласился с моим  мудрым
замечанием  о том, что спящую собаку все-таки лучше не  будить.  Я
подумала, что смогу пережить это - огромным облегчением  было  уже
просто поговорить с кем-то - но к тому, что все останется навсегда
под спудом, я не была еще готова.
     "Доказательством всему является телефон", сказала я Брендону.
"Когда  я  выбралась из наручников и попыталась связаться  с  кем-
нибудь  по  телефону,  он оказался мертв, как  Эйб  Линкольн.  Как
только я обнаружила это, то поняла что во всем была права - в доме
на  самом  деле  кто-то  побывал и этот  кто-то  предусмотрительно
перерезал  провода, выбрав для этого удобное место на  улице.  Вот
почему я приложила столько усилий для того, чтобы как можно скорее
убраться из дома и спастись на _мерседесе_. Ты представить себе не
можешь,   Брендон,   до   чего  страшно   становится,   когда   ты
обнаруживаешь,  что  осталась одна в лесу и в доме  твоем  вот-вот
может появиться непрошеный гость".
      Брендон улыбнулся в ответ, но на этот раз в его улыбке  было
очень   много  от  той  штампованной  улыбки  победителя,  которая
появляется на губах у мужчин, когда те думают какие же эти женщины
все дурехи, и что давно пора бы отобрать у них избирательные права
и  запретить  по закону покидать дома без провожатых.  "Значит  ты
проверила   один  единственный  телефон  и  решила,  что   провода
перерезали,  так? Для того, чтобы так решить тебе было  достаточно
снять трубку с одного телефона - в спальне?"
      По  сути дела в доме тогда случилось не совсем то и не в том
была  суть, но все равно я согласно кивнула, частично потому,  что
это  было  легче, чем пускаться в объяснения, а по  большей  части
потому, что с мужчиной становится очень тяжело говорить, когда  на
его  лице  появляется  такого  вот сорта  улыбка.  Она  словно  бы
говорит:  "Ох  уж  эти  женщины!  И  жить  с  ними  невозможно   и
пристрелить  нельзя".  Если ты не сильно изменилась  за  прошедшие
годы,  Руфь, то ты должна понять о какого сорта мужчинах я говорю.
Все  чего я в тот момент хотела, это чтобы наш разговор на этом  и
закончился.  Ты способна понять, что дальше говорить  просто  было
бесполезно.
      "Телефон  был  отключен от розетки, только и всего",  сказал
Брендон.  К  тому  времени его голос был похож  на  голос  мистера
Роджера,  объясняющего,  что под кроватью действительно  находится
нечто,  ужасно  напоминающее чудовище, но вот только  на  самом-то
деле  никакого  чудовища  там нет и не  было.  "Джеральд  выдернул
телефонную вилку из стенной розетки. Ясно, что он не хотел,  чтобы
его  выходной  день - принимая во внимание его планы  относительно
наручников - внезапно был испорчен каким-нибудь звонком из  офиса.
И  потому  он выдернул вилку из розетки в гостиной, но  телефон  в
кухне  был  включен  и нормально работал. Я  прочитал  об  этом  в
полицейском отчете".
      Свет померк, Руфь. Внезапно я поняла, что все они - все  эти
мужчины,  занимавшиеся происшествием на озере, пришли к  некоторым
умозаключениям относительно того, почему я вела себя именно так, а
не  иначе  и почему сделала именно то, что сделала. Большая  часть
моих   поступков   оправдывала  меня  и   все   упрощала,   однако
одновременно  с  тем было что-то странное и пугающее  в  том,  что
большую часть своих умозаключений эти копы сделали не на основании
того, что я сказала им, и даже не на основании того, что увидели в
нашем  приозерном домике, а на основании того, что  я  женщина,  а
женщины, как это принято считать у мужчин, обычно ведут себя очень
предсказуемо.
      Так вот, если взглянуть на дело с этой точки зрения, то  нет
никакой  разницы  между Молодой Акулой Брендоном Милероном  в  его
дурацкой  тройке  и  старым констеблем  Тигартеном  в  зашитых  на
заднице  джинсах  и  красных  пожарных подтяжках.  Мужчины  всегда
считали и считают, что во многом видят нас, женщин, насквозь, Руфь
_  я  уверена,  что это так. Многие из них отлично  освоили  науку
говорить нужные вещи в нужное время, но как говорила в свое  время
моя мать: "Даже дикаря можно заставить выучить наизусть Библию".
      И  знаешь  еще  что?  Брендон Милерон  восхищался  мной,  он
восхищался тем, как я вела себя и что сделала после того, как умер
Джеральд. Это все истинная правда. Время от времени я замечала это
выражение  восхищения  в его лице, и когда он  снова  появлялся  у
меня, навещая как-нибудь вечерком, я специально присматривалась  и
снова  замечала  в  его  лице  это выражение  восхищения.  Я  была
уверена,  что  вижу  отражение  именно  этой  эмоции.  По   мнению
Брендона,  я  чертовски  здорово  поработала  и  вела  себя  очень
смело... для женщины. Сказать по правде, что к тому времени, как я
впервые завела разговор о моем ночном госте, сдается мне, что  для
себя  Брендон решил, что я в своей ситуации вела себя так же,  как
вел  бы  и  он... ну не совсем так, чтобы в точности, а так,  как,
скажем,  вел бы себя Брендон, если бы у него был сильный  грипп  и
одновременно ему приходилось бы выбираться из наручников.  У  меня
уже  давно  было стойкое убеждение по поводу того,  что  думают  о
мыслительных  процессах  нас,  женщин,  большинство  мужчин:  "эти
думают  словно  адвокаты больные малярией. Если  встать  на  такую
позицию, с ее помощью можно многое объяснить, верно?
      Я  говорю  о  снисходительности - об общепринятом  отношении
"мужчина-женщина"  - но кроме того я говорю  так  же  и  о  многом
другом,  гораздо, черт возьми, большем и устрашающем.  Брендон  не
смог  меня понять, как ты это видишь, и тут невозможно все списать
только  на разницу между нашими полами; это проклятие человечества
и  очевидное и нерушимое доказательство того, что все мы, по  сути
дела,  обречены  на  вечное  одиночество.  В  нашем  с  Джеральдом
приозерном  домике  случились  страшные  вещи,  Руфь,  но  о  том,
насколько  на  самом  деле случившееся было страшно  до  недавнего
времени я сама понятия не имела, а он так ничего до сих пор  и  не
понял. Я рассказала ему о том, что я сделала для того, чтобы  этот
sf`q  не сожрал меня заживо, а он только улыбался мне, и кивал,  и
симпатизировал и в конце концов мне полегчало, но все дело в  том,
что  он,  самый  лучший  из  них, так и не  сумел  подобраться  на
расстояние  крика  к правде... которая состоит  в  том,  что  ужас
растет и растет до тех пор, пока не превращается в огромный дом  с
привидениями, размером со внутренность моей головы. И этот дом  до
сих  пор  находится  там, стоит с открытой  нараспашку  дверью,  с
дверью  ожидающей,  когда я вернусь и войду  внутрь,  приглашающей
меня  вернуться  в любое время когда я захочу,  но  я  никогда  не
вернусь  туда,  хотя иногда ловлю сама себя на том,  что  все-таки
сделаю в ту сторону несколько шагов, понимая, что стоит мне только
шагнуть внутрь, как дверь сама собой захлопнется за собой и  замок
защелкнется.
      Ну  да  ладно. Раньше мне казалось, что узнав о том, что  по
поводу  телефонных  линий  моя интуиция меня  подвела,  я  вздохну
спокойно,  но  это оказалось не так. Потому что внутри  оставалась
некая  часть  меня, которая нерушимо продолжала верить,  что  даже
если  бы  я заползла за кресло и воткнула вилку в розетку, телефон
все  равно бы не заработал, и несмотря на то, что аппараты в кухне
и  в гостиной работали, в тот вечер, если бы я попробовала снять с
них  трубку, то услышала бы в ней одну только тишину, ибо  телефон
мог заработать после, и если бы я не решилась убраться к чертям из
дома на _мерседесе_, то наверняка бы погибла в лапах этого чудища.
      Наклонившись вперед так, что свет от лампы упал на его лицо,
Брендон сказал: "В доме никого не было кроме тебя, Джесси, никаких
незнакомцев  и  самое  лучшее, что ты можешь сделать  теперь,  это
забыть о своих видениях".
     Я едва не сказала ему тогда о своих пропавших кольцах, но для
продолжения разговора я уже слишком сильно устала, у меня  здорово
болела  рука и я решила оставить эту тему. После того, как Брендон
ушел,  я  долго лежала без сна - в ту ночь даже обезболивающее  не
смогло загнать меня в сон. Я думала об операции по пересадке кожи,
которая  предстояла  мне  завтра, но это не  слишком  сильно  меня
волновало.  Не так, как ты могла бы подумать. По большей  части  я
думала о своих кольцах и об отпечатке ботинка, который никто кроме
меня, оказывается, не заметил - и еще о том, возможно ли, что он _
или  оно  -  вернется обратно, чтобы довершить  начатое.  Наконец,
перед тем, как погрузиться в сон, я решила, что никакого отпечатка
подошвы  и никакой серьги с жемчугом никогда не было. Что какой-то
коп  заметил мои кольца на полу кабинета Джеральда рядом с книжным
шкафом  и сунул по-быстрому их себе в карман. И теперь эти кольца,
скорее всего, лежат в витрине какой-нибудь скупки на Левингстон, _
подумала  я.  Возможно,  раньше от таких  мыслей  я  пришла  бы  в
бешенство,  но  тогда  мне  было все  равно.  Я  чувствовала  себя
примерно  так  же,  как тогда в то утро, когда очнулась  за  рулем
_мерседеса_ - мое существо было полно осознанием полного  покоя  и
мира.    Никаких   незнакомцев;   никаких   незнакомцев;   никаких
незнакомцев  никогда не было и нет. Просто нечистый  на  руку  коп
оглянулся  через  плечо, чтобы убедиться в том, что  на  горизонте
пусто и, хоп-хлоп, сунул парочку колец себе в карман. Что касается
самих колец, то ни тогда, ни теперь меня не тревожила их судьба. В
последние  несколько  месяцев я все  больше  и  больше  прихожу  к
убеждению, что только закон не позволяет людям протыкать  кольцами
нос,  в  результате чего их приходится носить на  пальцах.  Ну  да
ладно:  утро  быстро  превратилось в день, а  день  сегодня  такой
стремительный,  что  о  бабьих бедах просто нет  времени  болтать.
Настала пора поговорить о Раймонде Эндрю Джуберте.
       Откинувшись  на  спинку  кресла,  Джесси  прикурила   новую
сигарету,  едва  ли  замечая,  что  кончик  ее  языка  щиплет   от
oepehga{rj` никотина во рту, что ее голова раскалывается от  боли,
а  почки  во  весь голос выражают свой протест относительно  этого
марафона за клавиатурой Мака. В доме царила мертвая тишина  -  тот
тип тишины, которая наступает, когда маленькая миссис Меган Лэндис
выбирается  на  прогулку  в ближайший супермаркет  или  химчистку.
Сегодня  Меган  почти не пыталась оттащить ее от экрана  монитора,
что  удивляло.  Это могло свидетельствовать о том,  что  ругань  с
хозяйкой Мэгги стала воспринимать как напрасную трату сил. Не буду
мешать  ей  сходить с ума по-своему, решила мудрая  Мэгги.  Может,
когда  он выдохнется, ей наконец полегчает. Ведь, в конце  концов,
служба  в  этом  доме  для Мэгги всего лишь работа.  Подумав  так,
Джесси  почувствовала, как в сердце ее кольнула маленькая  обидная
иголка.
      Над  головой  у  нее  заскрипели  доски.  Джесси  замерла  с
сигаретой в руке. Он вернулся! - пронзительно выкрикнула  Женушка.
Ой, Джесси, он вернулся!
      Женушка ошибалась. Глаза Джесси переместились на узкое лицо,
глядящее на нее с газетной вырезки, пришпиленной на стену  кнопкой
с  пластиковой головкой и подумала: Ведь мы с тобой  точно  знаем,
где ты находишься, верно? Уж я-то точно знаю!
     Она знала, но часть ее сознания продолжала стоять на своем, а
именно в том, что он безо всякого труда может появиться в ее  доме
в  любое  время - нет, не он, а оно, космический ковбой,  искатель
любви,  возвращается  к своей невесте, чтобы завершить  обручение.
Все,  чего оно дожидается, это чтобы в доме наконец стало пусто  и
если  она вдруг решится снять трубку с телефона, стоящего на  углу
стола,  то ничего не услышит, никакого гудка, телефон будет  мертв
словно  кусок  камня,  точно так же как был  мертв  телефон  в  ее
приозерном домике, когда она сняла с него трубку.
      Твой дружок Брендон может лыбиться сколько захочет, но мы-то
знаем всю правду, верно, Джесси?
      Внезапно  она  резко  вскинула  здоровую  руку,  схватила  с
телефона   трубку  и  быстро  приложила  ее  к  уху.  И   услышала
успокоительный сигнал зуммера. Положила трубку обратно  на  рычаг.
Странная, невеселая улыбка, поднялась в углах ее губ.
      Да, я именно об этом подумала, сволочь. Чтобы там не удумала
в моей голове Женушка и остальные леди, Тыковка и я отлично знаем,
что прямо сейчас на тебе одет оранжевый комбинезон и находишься ты
в  окружной  тюрьме, в одной из одиночек - в  одной  из  тех,  что
расположены  в конце старого крыла, так сказал Брендон,  для  того
чтобы  остальные  заключенные  не  смогли  добраться  до  тебя   и
оттрахать,  до  того  как  власти не  поставят  тебя  перед  судом
присяжных,  притащив туда за яйца... если только у  таких  существ
как  ты  вообще  имеются  яйца.  Сегодня  мы  пока  еще  не  можем
избавиться  от  тебя  окончательно, но скоро избавимся  наверняка.
Клянусь, что от тебя мы избавимся.
      Ее  глаза  снова вернулись к экрану, и несмотря на  то,  что
отдаленная   сонливость,  навеянная  болеутоляющим   и   съеденным
сэндвичем  полностью  улетучилась,  она  чувствовала  что   устала
настолько,  что  едва  может шевельнуть  пальцем  и  может  только
надеяться на то, что ей повезет и она сможет закончить то, за  что
принялась.
      Настало время поговорить о Раймонде Эндрю Джуберте, написала
она, но так ли это? Сумеет ли она? Хватит ли у нее сил, когда  она
так  устала?  Неудивительно, что она так устала, ведь  она  гоняла
этот  проклятый  курсор по экрану компьютера целый день.  "Толкать
конверт",   так  это  называется,  и  если  ты  толкаешь   конверт
достаточно долго, то он наконец разорвется и откроется. Может быть
ей  лучше  подняться  наверх  и прилечь?  Немного  поспать?  Лучше
ongdmn,  чем  никогда  и  все такое. Все это  дерьмо.  Она  сможет
напечатать   потом   по  памяти,  отложив  до  завтрашнего   утра,
выспаться, потом вернуться к работе и тогда...
      Голос  Тыковки остановил ее. Этот голос звучал в  ее  голове
теперь  чаще  других  голосов  и от  того  всегда,  когда  Тыковка
говорила, Джесси прислушивалась к нему с особенным вниманием.
      Если  ты  остановишься теперь, Джесси, то можешь  вообще  не
сохранять  в компьютере свое письмо. Просто сотри его  с  диска  и
все.  И  ты и я, мы обе сознаем, что у тебя не хватит больше  духу
предстать лицом к лицу с Джубертом - не в том смысле, как  героиня
твоего  письма  встретилась с существом, которое  ты  живописуешь.
Иногда,  для того, чтобы писать о том, что случилось, нужно  иметь
присутствие  духа, да? И для того, чтобы очиститься, достань  свои
воспоминания из дальнего угла своей памяти и излей их на  экран  _
увидишь, что получится.
      - Хорошо, - пробормотала она. - Должно быть только лучше.  А
может быть и совсем хорошо.
      Затянувшись глубоко сигаретой, она затушила ее в  пепельнице
наполовину  недокуренной. В последний раз  она  порылась  в  пачке
вырезок  и  взглянула в окно, на склон Восточного Променада.  Снег
давным-давно закончился и теперь в небе ярко светило солнце,  хотя
было ясно, что долго так не продлиться; февральские денечки в Мэне
неласковые и переменчивые.
      -  Что  ты сказала, Тыковка? - переспросила Джесси в  пустую
комнату. Она говорила глубоким проникновенным и воркующим  голосом
Элизабет  Тэйлор, который так полюбила с детства, тем  самым,  что
сводил  с  ума  ее мать. - Советуешь мне продолжать  дальше,  так,
дорогая?
      Ответа  не  последовало, но Джесси был не нужен  ответ.  Она
наклонилась  к клавиатуре и снова погнала вперед курсор.  На  этот
раз  она  не  останавливалась очень долго,  даже  для  того  чтобы
закурить новую сигарету.


Глава тридцать седьмая

      На  этот  раз  мы поговорим об Раймонде Эндрю Джуберте.  Это
будет  нелегко, но я постараюсь, чтобы все вышло как можно  лучше.
Поэтому налей себе еще одну чашечку кофе, дорогая, и если  есть  у
тебя в запасе бутылочка бренди, можешь принять немножко внутрь,  в
качестве лекарства. Мы начинаем Часть Третью.
      Здесь  у меня на письменном столе есть несколько вырезок  из
газет, но в статьях и заметках не упоминается и десятой доли того,
что  известно  мне,  не говоря уж о том, что вообще  творилось  на
самом деле - я глубоко сомневаюсь так же и в том, что хотя бы одна
душа  на  всем свете (как мне кажется, включая и самого  Джуберта)
имеет  представление  о всем том, что успел натворить  Джуберт,  и
скорее  всего и слава Богу. То, о чем болтают в газетах, это  одни
лишь  намеки на то, что могло бы стать настоящим кошмаром, ни  то,
ни  се, от чего на душе у меня становится совсем тошно и мне  даже
не хочется брать эту писанину по-новой в руки. Большую часть того,
что  знаю  теперь, я узнала не из газет, а услышала по результатам
недельного  слушания  дела от странно притихшего  и  будто  громом
пораженного Брендона Милерона. Я попросила его прийти ко  мне  как
только  будет  установлена  связь  между  делом  Джуберта  и  моей
собственной  историей. Как только это станет настолько  очевидным,
что игнорировать дальше это станет просто невозможно.
      "Ты  полагаешь, что это был тот самый парень?" - спросил  он
меня. "Тот, что приходил к тебе ночью в дом?"
      "Брендон",  ответила я. "Я уверена, что это  был  тот  самый
парень".
      Он тяжело вздохнул, потом с минуту рассматривал свои руки  и
снова поднял на меня глаза - мы сидели в этой самой комнате,  было
девять  часов  утра  и нигде не было тени, в  которой  он  мог  бы
спрятать свое лицо.
     "Тогда я должен принести тебе свои извинения" - сказал он. "Я
тогда тебе не поверил... "
     "Знаю", ответила я, мягко, как только могла.
      "...  но  теперь верю. Господи. И сколько ты  хочешь  знать,
Джесси?"
     Я глубоко вздохнула и ответила:
     "Я хочу знать все, что ты только сможешь нарыть".
     Брендон захотел узнать зачем мне это нужно.
     "Я хочу сказать, что если ты ответишь, что это полностью твое
дело  и мне не следует давить на тебя, я все равно соглашусь  тебе
помогать, но суть в том, что ты просишь меня вновь начать копаться
в  старом  деле,  которое  фирма  считала  закрытым.  Если  кто-то
проведает, что я, занимавшийся прошлой осенью твоим делом, теперь,
этой  зимой,  начал  интересоваться  проделками  Джуберта,  вполне
вероятно что этот человек может... "
      "В общем у тебя могут быть неприятности", закончила я, думая
про себя, что совсем упустила это из виду.
     "Вот именно", кивнул он. "Но не то что я сильно беспокоюсь по
этому  поводу  - я большой мальчик и могу постоять за  себя...  по
крайней  мере думаю, что смогу. Больше всего я волнуюсь  за  тебя,
Джесс. Твое имя может снова попасть на первые страницы газет и это
после  того,  как  ты сумела выбраться из такого  затруднительного
положения сравнительно чисто и безболезненно. И даже это не  самое
главное - даже очень далеко не самое главное. Суть в том, что дело
Джуберта - это самый мерзкий и уродливый случай в Новой Англии  со
времен  Второй  Мировой. Я хочу сказать, что  дело  это  настолько
грязное,  что  даже  становится  радиоактивным  и  приближаться  к
окружающей  его  зоне  полураспада можно только  в  самых  крайних
случаях. Только если у тебя есть на это очень веские причины".
     Он усмехнулся, но смех его был нервным.
      "Черт, даже мне не стоит приближаться к Джуберту без  веских
на то причин".
     Поднявшись с места, я прошла через комнату к Брендону и взяла
его за руку моей левой рукой.
      "Да мне за миллион лет тебе всего не объяснить", сказала  я.
"Я не могу тебе объяснить почему я хочу это знать, но могу сказать
что именно хочу знать - может быть этого хватит для начала?"
     Брендон нежно пожал мне руку и кивнул.
      "Есть  три  момента", начала я. "Во-первых,  мне  необходимо
знать,  что Джуберт реален. Во-вторых, мне нужно знать,  что  все,
что  он  сделал, произошло на самом деле. И наконец, в-третьих,  я
хочу  быть  уверена, что никогда больше не проснусь, увидев  перед
собой его рожу".
      Сказав это, я мгновенно все вспомнила, и слеза покатились из
моих  глаз, Руфь. Нет ничего сложнее, чем удерживать в себе слезы;
обычно если они текут, то текут сами собой. Никакими силами  я  не
смогла скрыть в себе сырость.
      "Пожалуйста,  помоги  мне, Брендон", взмолилась  я.  "Каждый
вечер,  когда я выключаю свет, он стоит в самом темном  углу  моей
комнаты  и  для того, чтобы убедиться что в углу никого  нет,  мне
приходится светить туда фонариком. Иначе я не могу уснуть. Во всем
свете  больше нет никого, у кого я могу попросить помощи. Я должна
узнать, Брендон. Пожалуйста, помоги мне".
      Отпустив  мою  руку, он выхватил откуда-то из  внутренностей
своего  аккуратненького адвокатского костюмчика чистейший  носовой
платок и вытер слезы на моих глазах. Он проделал это так же нежно,
как  когда-то,  когда я был еще совсем маленькой  девочкой,  в  те
времена,  когда  я  еще не превратилась в скрипучее  колесо  нашей
семьи,  мне вытирала глазки мама, когда я ударялась обо что-нибудь
головой или в кровь сбивала коленку.
      "Ну  хорошо", ответил мне он. "Я разузнаю все, что смогу,  и
расскажу  все тебе. Расскажу все, если ты только сама не попросишь
меня  остановиться. Сдается мне, Джесс, что тебе  лучше  сразу  же
пристегнуть ремни безопасности".
     Брендон принялся за дело и раскопать ему удалось ужасно много
и  вот теперь я собираюсь поведать все это тебе, Руфь, единственно
хочу  только  предупредить для начала - Брендон  был  прав,  когда
говорил о ремнях безопасности. Если ты решишь пропустить несколько
следующих  страниц, я пойму тебя. Мне и самой не  хотелось  бы  об
этом  писать, но почему-то в голову мне втемяшилась идея, что  это
есть  обязательная часть моей общей терапии. Заключительная часть.
Я так надеюсь.
      Последующая часть моего рассказа - которую я назову  История
Брендона  -  восходит началом к 1984-м или 1985-му  годам.  В  эти
самые  годы  в  районе Лэйк в восточном Мэне были зарегистрированы
первые  случаи кладбищенского вандализма. В ту пору  в  полудюжине
маленьких  городков  штата,  в основном  близ  Нью-Гемпшира,  было
отмечено   несколько  сходных  случаев.  Перевернутые   надгробия,
надписи  краской  на могилах, украденные венки и  прочие  траурные
украшения,  обычное  дело для кладбищенских сторожей,  и  конечно,
первого ноября с кладбища обычно просто приходится выметать метлой
вырезанные   тыквы,   но  эти  шесть  или  около   того   странных
происшествий  шли гораздо дальше обычных хулиганских  выходок  или
мелкого воровства. Осквернение, вот какое слово употребил Брендон,
в  первый  же раз рассказывая мне о Джуберте, и именно  это  слово
стало  основным  в  полицейских  отчетах,  оформившихся  в  единое
осмысленное общее с 1988-го года.
       Сами   по  себе  преступления  казались  бессмысленными   и
невероятными для тех, кто первым обнаруживал их следы и  для  тех,
кто  потом проводил расследование, однако сам способ их совершения
выглядел   четко  продуманным,  отлично  организованным   и   ясно
сфокусированным.  Некто - возможно двое или трое  неизвестных,  но
скорее  всего  это был один человек - взламывал  двери  склепов  и
гробниц на кладбищах маленьких городков с ловкостью опытного вора,
решившего  выпотрошить  магазинчик  или  богатый  дом.  Преступник
прибывал  на  место  действия  отлично  экипированным,  оснащенный
дрелями,  мощными  кусачками,  крепчайшими  дорогими  ножовками  и
вероятней   всего,   лебедкой  -  по  словам  Брендона,   в   наши
механизированные   дни  лебедками  оснащены  почти   все   машины-
вседорожники.
      Целью взломщика всегда бывали гробницы и склепы, никогда  он
не  прельщался отдельными могилами и всегда во всех  случаях  дело
происходило зимой, когда земля промерзала настолько, что копать ее
становилось  невозможно  и тела умерших приходилось  оставлять  на
хранение  до  того, как пройдут самые сильные морозы.  Как  только
взломщик  попадал  внутрь склепа, при помощи дрели  и  кусачек  он
вскрывал  гроб.  Добравшись  до  мертвеца,  он  методически  и  не
торопясь  снимал с него все драгоценности, в которые его  обряжали
перед смертью; плоскогубцами он выдирал у покойных золотые зубы  и
золотые коронки.
     Эти действия взломщика были отвратительны, но по крайней мере
еще объяснимы. Однако грабеж бывал только началом действа, которое
bgknlyhj  обычно  устраивал внутри склепа. Очистив  мертвецов,  он
вырезал  им  глаза, отсекал уши и перерезал бездыханное  горло.  В
феврале 1989 в Читонском Мемориальном кладбище были обнаружены два
трупа без носов - определенно Джуберт отбил мертвым носы используя
для  этой  цели  молоток  и зубило. Офицер полиции,  производивший
досмотр места преступления, сказал, что сделать это было несложно,
поскольку  тела  были  здорово проморожены и раскалывались  словно
мраморные. Вопрос состоял в том, что после этого парень  сделал  с
этими  носами?  Повесил их на цепочку для ключей вместо  брелоков?
Или начинил острым сыром и запек в микроволновке? Для чего они ему
сдались?
      Почти все оскверненные тела были обнаружены без кистей рук и
ступней,  у  некоторых руки и ноги были отрезаны наполовину,  а  в
некоторых случаях преступник так же отделял своим жертвам голову и
отсекал  половые органы. Осмотр останков позволил сделать вывод  о
том,  что  для этих целей взломщик склепов пользовался  топором  и
большим мясницким ножом, пуская их в ход там, где требовалась сила
и  несколькими  мелкими  ножами  или  даже  скальпелями,  там  где
требовалась  работа мелкая и кропотливая. В своем роде  преступник
продемонстрировал определенное мастерство. "Талантливый любитель",
_  охарактеризовал его в разговоре с Брендоном  один  из  судебных
исполнителей  из  Чамберленда. "Я не доверил бы ему  вырезать  мне
аппендицит,  но удалить со щеки бородавку этот парень  мог  вполне
успешно и я доверил бы ему свою щеку... предварительно накачавшись
успокоительным, естественно".
      В  ряде  случаев  преступник вскрывал  брюшную  полость  или
черепную  коробку у мертвых и наполнял то или другое экскрементами
животных.  Но  чаще  всего полиции приходилось  освидетельствовать
сексуальное надругательство. Этот парень, хладнокровно  обчищающий
мертвых,  выдирающий  у  них золотые коронки,  снимающий  перстни,
отрезающий руки и ноги, а иногда и голову и половые органы, в том,
когда доходило до секса, становился настоящим джентльменом.
     Можно было сказать, что тут мне повезло, Руфь.
      Я  многое  узнала  о рутинной полицейской  работе  за  время
месяца, последующего за моим побегом из приозерного домика, но это
было  ничто  по  сравнению с тем, что мне открылось  за  последнюю
неделю   или  около  того.  Самое  поразительное,  это   насколько
тактичными   и   внимательными  иногда  бывают  полицейские   чины
маленьких  городков.  По-моему, когда ты  знаешь  всех  обитателей
района,  который  тебе  приходится  патрулировать  в  лицо,  а   к
большинству из них обращаешься по именам, такт становится такой же
привычной вещью как дыхание, например.
      То,  как  полицейские  воспринимали  выходки  кладбищенского
взломщика, есть еще один пример невероятного такта и благоразумной
предосторожности; то, как они обращались потом с Джубертом, другой
пример тому же. Расследование велось в течение нескольких лет и  в
деле   было   задействовано  множество  людей  -  два  полицейских
департамента штата, четыре окружных шерифа, тридцать один судебный
исполнитель  и  одному Господу известно сколько  местных  копов  и
констеблей.   Все   случаи  были  тщательно  запротоколированы   в
распространенном по полицейским департаментам циркуляре и  к  1989
году  у  преступника даже появилось имя - его прозвали  Рудольфом,
как  Валентино. О Рудольфе говорили на заседаниях районного  суда,
дожидаясь очереди на слушании собственных дел, заметки о  Рудольфе
сравнивались и анализировались на правоохранительных совещаниях  в
Огасте, Дэрри и Уотервилле, о кладбищенском взломщике судачили  во
время  перерывов  для кофе между заседаниями. "Мы  уезжали  с  ним
домой",  - рассказывал Брендону один из копов - тот же самый,  кто
просветил   его  по  поводу  носов,  кстати  говоря.  "Можете   не
qnlmeb`r|q, это чистая правда. От таких парней, как этот  Рудольф,
так   просто  не  отделаешься  и  приходится  с  мыслями   о   нем
возвращаться  домой.  Мы  обсуждали  последние  новости   о   нем,
собираясь с друзьями на барбекю, перебрасывались словечком с  едва
знакомым парнем из другого департамента, встретившись на стадионе,
куда  пришли чтобы посмотреть как младший сынишка играет  за  свою
команду в бейсбол. Потому что в таком деле никогда не знаешь,  как
и  почему тебе повезет и какая мелочь даст тебе возможность  взять
джек-пот".
      Самым, на мой взгляд потрясающим (и ты не сможешь со мной не
согласиться, если только ты уже не выбросила письмо под кровать  и
не нависаешь сейчас над раковиной, расставаясь с остатками печенья
из своего желудка) в этой истории является то, что до тех пор пока
Джуберта не поймали, ни слова о нем не просочилось в прессу и  это
при  этом,  что все эти копы все эти годы знали, что по  восточным
штатам  шастает настоящий монстр (а лучше сказать, упырь)!  Иногда
такая  круговая порука начинала казаться мне даже немного странной
и  зловещей,  но  по  большому счету я нахожу такую  манеру  нашей
полиции вести дела просто замечательной. Я догадываюсь о том,  что
в  больших городах борьба за поддержание порядка происходит не  на
таком высоком уровне, но у нас, в глубинке, старые традиции чтутся
свято.
      Конечно,  ты  теперь скажешь, что дела в нашей полиции  идут
вовсе   не   так   хорошо,  коль  скоро  для  поимки   преступника
понадобилось  целых восемь лет, но Брендон мне и тут очень  быстро
прояснил ситуацию. Он рассказал мне, что хитрый преступник выбирал
для  своих проделок только такие заштатные городишки, где  местный
бюджет  давал копам возможность немедленно заняться только  самыми
серьезными  и насущными пробелами... что означало первоочередность
в  расследовании  преступлений совершенных по отношению  к  живым,
относительно  того  же самого по отношению к  мертвым.  По  словам
копов, в восточной части штата имеется только две дежурные бригады
по  вызову  и единственное специальное подразделение, занимающееся
грабителями  банков  и  магазинов. А  по  улицам  шастают  убийцы,
любители избивать собственных жен, грабители, любители лихой  езды
и  буйные  пьяницы. Кроме того, всюду полным-полно  старых  добрых
наркоманов. Наркотики, привозятся, продаются и даже выращиваются и
люди  продолжают убивать и калечить друг друга из-за грамма зелья.
По словам Брендона, шеф полицейского управления в Норвее давно уже
не  использует  слово кокаин - вместо него он зовет  зелье  Хренов
Порошок,  а  в  письменных отчетах так и  пишет  Х**в  Порошок.  Я
поставила звездочки там, где Брендон пропустил буквы. Если ты  коп
из  маленького городка, пытающийся уследить за порядком, а  точнее
сказать   совладать  со  всем  этим  дерьмом  на  своем  _плимуте_
четырехгодичной  давности  выпуска,  который  всякий  раз   грозит
развалиться,  когда  ты набираешь скорость выше  семидесяти,  тебе
приходится  вести  свои дела в спешке и парень, которому  нравится
забавляться  с  мертвыми, стоит в твоем списке  далеко  не  первым
номером.
     Внимательно выслушав Брендона, я покивала ему, но согласилась
не во всем. "По-моему, не все так просто, как ты говоришь. Кое-что
звучит   справедливо,  но  кое-что  кажется   просто   оправданием
собственной  нерадивости", - сказала я. "Я хочу сказать,  что  то,
что   проделывал  Джуберт,  нельзя  назвать  просто   забавами   с
мертвецами... потому что, он заходил дальше, гораздо дальше. Или я
неправа?"
     "Ты совершенно права", - ответил мне Брендон.
      То, что ни он, ни я не хотели произнести вслух, сводилось  к
тому, что целых семь лет странноватый, мягко скажем, тип, таскался
hg города в город, устраивая там и тут мертвецам минет, и по моему
мнению  изловить  этого типа было гораздо важнее,  чем  таскать  в
участок  за  шиворот  девчонок,  по  мелочи  тырящим  косметику  в
лавочках,  или гонять чудаков, выращивающих для собственных  целей
марихуану на заднем дворе баптистской церкви.
      Самое  важное состояло в том, что за все это время никто  не
только  не смог поймать Джуберта, но даже ни на шаг не приблизился
к   его   поимке,  потому  что  зацепок  никаких  не  было.  Такие
извращенцы, как Джуберт, всегда очень досаждают полиции, по целому
ряду  причин,  из которых самая главная состоит в  том,  что  коль
скоро  они  решаются  в  силу  своего сумасшествия  на  то,  чтобы
проделать такую мерзость с мертвецами, то недалек тот день,  когда
они  спятят окончательно и им захочется испробовать то же самое  с
живыми людьми... потому что, если Рудольфу вдруг клюнет взглянуть,
что  у  вас  делается в голове и для того он пустит  в  дело  свой
топор,  то  вряд  ли вы после этого долго протянете.  Кроме  всего
прочего полицию волновали так же и пропажи частей тела - для  чего
они  понадобились  парню? Брендон рассказывал мне  о  записках,  в
которых  говорилось уже совсем невероятное: "Может  быть  Любовник
Рудольф на самом деле Ганнибал-Каннибал?" <<**>> - некоторое время
циркулирующих  по  офисам  шерифского  отделения  округа  Оксфорд.
Записки  были изъяты и уничтожены по большей части не потому,  что
шерифу  сама  идея  показалась  ненормальной,  а  потому,  что  он
испугался что сведения просочатся в прессу.
      Очень  часто, в свободное от других заданий и даже от работы
время  сотрудники государственных органов поддержания правопорядка
тут  и  там устраивали засады. В восточном Мэне засад устраивалось
особенно  много  и к тому времени когда дело в конце  концов  было
раскрыто, для многих копов засады стали своего рода хобби.  Теория
состояла  в  том,  что  если выбрасывать кости  достаточно  долгое
время, то необходимая комбинация очков выпадет раньше или позже. И
так  в итоге и случилось. В начале прошлой недели - точнее говоря,
десять дней назад - кастлский шериф Норрис Риджвик вместе со своим
помощником   припарковались   у   старого   заброшенного   амбара,
неподалеку  от  кладбища  Хомлэнд. Их  машина  стояла  на  обочине
проселочной  дороги, идущей к задним воротам  кладбища.  Было  два
часа ночи и засаду уже было решено снимать на ночь, когда помощник
шерифа,  Джон  ЛаПойнт, услышал звук мотора.  Ни  один  ни  другой
служитель  закона  не  видели машину  до  тех  пор,  пока  она  не
подъехала вплотную к воротам, потому что ночь была очень снежная и
водитель фургона двигался с выключенными фарами. Помощник  ЛаПойнт
предложил  взять  водителя, как только  тот  выберется  из  своего
пикапа   и  примется  взламывать  домкратом  ворота  кладбища   из
металлических  прутьев, но шериф приказал ему  подождать,  "потому
что  знал,  что тут нужно действовать только наверняка  -  слишком
высоки  были ставки", - объяснил мне Брендон. "Этот шериф  никогда
не  терял  голову даже в самый напряженный момент,  ибо  дичь  так
легко  было  спугнуть. В свое время он учился у  Алана  Пангборна,
нынче ушедшего в отставку, а Алан был известен далеко за пределами
своего участка. Алан был лучший".
      Через  десять минут, когда фургон въехал в ворота  кладбища,
Ривжвик  и  ЛаПойнт осторожно тронулись за ним следом, двигаясь  с
выключенными фарами и едва ли на пяти милях в час, так чтобы едва-
едва  теплился мотор и его урчание не было слышно за стеной снега.
Они  следили  за  водителем  пикапа до  тех  пор,  пока  не  стало
доподлинно  ясно,  что  этот  парень  затевает  -  его  целью  был
городской  склеп, расположенный в стороне от основной части  могил
на  склоне  холма.  И шериф и его помощник были  уверены,  что  им
наконец  удалось  выследить Рудольфа, но  ни  тот,  ни  другой  не
phqjmsk высказать свои мысли вслух. ЛаПойнт потом рассказывал, что
они  настолько  волновались, словно выталкивали одну  карту  из-за
другой в покере, когда ставки невероятно высоки.
      Риджвик  приказал своему помощнику остановить джип рядом  со
склепом,  с  другой стороны относительно пикапа -  он  хотел  дать
взломщику заглотнуть наживку целиком. Как потом оказалось, Рудольф
заглотил столько наживки, что его можно было тащить на леске прямо
в  суд  хоть на Луну. Когда Риджвик и ЛаПойнт наконец ворвались  в
склеп,   с  пистолетами  наготове  и  включенными  фонарями,   они
обнаружили Раймонда Эндрю Джуберта наполовину лежащим в  гробу.  В
одной руке он сжимал топор, в другой руке держал собственный  член
и  по  словам ЛаПойнта казалось, что Джуберт был готов  немедленно
пустить в ход и то и другое.
     По моему мнению, зрелище, которое представлял собой Джуберт в
свете мощных полицейских фонарей, могло до чертиков испугать  кого
угодно,  и  в этом нет ничего удивительного - при том что  я  льщу
себя   надеждой,  что  по  сравнению  с  многими   другими,   могу
представить  себе это столкновение с чудовищем в два часа  ночи  в
городском склепе гораздо лучше других. Не принимая во внимание все
остальное окружение, Джуберт страдал акромегалией, прогрессирующим
увеличением  длины  конечностей и лица,  вызванным  отклонением  в
деятельности желез, ответственных за телосложение. Именно по  этой
причине  у него был такой выступающий вперед лоб, столь поразивший
меня, именно потому у него были такие выпяченные и пухлые губы.
      Примерно год назад в Кастл Роке случился сильный пожар  -  в
результате которого выгорел почти весь центр городка - в  ту  пору
серьезно  пострадали  официальные учреждения  системы  поддержания
правопорядка,  но ни шериф Риджвик, ни ЛаПойнт не хотели  тащиться
по  заснеженной  дороге в три часа утра в Чамберленд  или  Норвэй,
поэтому  задержанного решено было доставить в едва  отстроенный  и
еще  неотапливаемый участок, используемый в те дни  разве  что  от
случая к случаю.
     "По словам шерифа и его помощника, снег валил сплошной стеной
и  час  был  очень  поздний, но на самом  деле",  -  объяснил  мне
Брендон,  "дело  тут было вовсе не в том. Лично мне  кажется,  что
шериф  Риджвик  просто  хотел  оставить  за  собой  право  первого
допроса, прежде чем кто-то успел присвоить себе всю славу. При том
что  вид  Джуберта не вызывал никакого беспокойства - он сидел  на
заднем  сидении джипа шерифа и щебетал как цикада, при  этом  имея
вид нечто, сбежавшего с экрана одного из эпизодов _Баек из Склепа_
и  один раз - и шериф и его помощник готовы были поклясться в этом
_ даже запел старые куплеты Тортлес, "Счастливы Вместе".
      "Риджвик  связался по рации с добровольными  помощниками  из
городка  и попросил их встретить. Убедившись, что Джуберт  надежно
заперт  в  камере  с  электрическим  обогревателем  и  его  охрана
вооружена дробовиками и термосами с горячим кофе, шериф и  ЛаПойнт
отправились обратно на кладбище, для того чтобы пригнать в Хомлэнд
фургон  взломщика. Риджвик надел перчатки и перед тем как усесться
на  водительское  сидение, положил на него  один  из  тех  зеленых
пластиковых    пакетов,   которые   называются   "скатертью    для
вещественных доказательств", двинулся обратно к городу. По пути он
открыл  в  фургоне все окна, и потом клялся, что в машине Джуберта
все  равно смердило так же, как в лавке мясника после шестидневной
аварии с электропитанием".
      Въехав  в город, под свет ярких фонарей, Риджвик первый  раз
оглянулся  и  осмотрел  внутреннюю часть  фургона,  обнаружив  там
несколько  разложившихся рук и ног на полках для  хранения  словно
про запас. Была там и плетеная корзина, поменьше той, что я видела
и  рабочий  ящик,  полный  воровского инструмента.  Когда  Риджвик
nrjp{k  корзину,  он  обнаружил там шесть пенисов,  нанизанных  на
кусок проволоки. Он сказал, что понял, что это такое, с первого же
взгляда  -  это  было  ожерелье.  Позже  Джуберт  подтвердил,  что
отправляясь  на свои кладбищенские вылазки, он обычно надевал  это
ожерелье,  и  выразил полную уверенность в том, что  если  бы  это
ожерелье было на нем в ночь последнего набега, он ни за что бы  не
попался.  "Ожерелье  приносило мне  удачу",  объяснил  Джуберт,  и
принимая  во  внимание то, сколько времени заняла  его  поимка,  я
думаю, что в его словах была доля правды.
      Самым  отвратительным, однако, оказался сэндвич, лежащий  на
пассажирском  сидении.  Штуковина,  высовывающаяся  между  кусками
хлеба, без сомнения была человеческим языком. Начинка был намазана
ярко-желтой горчицей, которую так любят дети.
      "Риджвик  умудрился  выскочить из фургона,  прежде  чем  его
начало рвать", - сказал мне Брендон. "И слава Богу - полиция штата
устроила  бы  Риджвику выволочку, если бы он облевал  вещественные
доказательства.  Он  навечно бы опозорился. С  другой  стороны,  я
рекомендовал  бы  снять его с работы, сели бы его  не  вырвало  от
такого зрелища".
      Джуберта перевезли в Чамберленд вскоре после восхода солнца.
Пока  Риджвик  зачитывал сквозь металлическую сетку  Джуберту  его
права (делая это во второй или в третий раз, ибо шериф Риджвик был
весьма методичен во всех своих начинаниях), внезапно прервав  его,
Джуберт  объявил,  что  он что-то наделал  со  своими  Мамочкой  и
Папашей,  что-то  очень  и  очень  скверное.  К  тому  времени  по
документам   Джуберта,   обнаруженным  в   его   бумажнике,   было
установлено,  что  он проживает в Моттоне, в  фермерском  доме  на
другой  стороне  реки  прямо напротив Чамберленда,  и  как  только
Джуберт  оказался  надежно  запертым в своих  новых  апартаментах,
Риджвик немедленно сообщил полицейским из Чамберленда и Моттона  о
том, что услышал от преступника.
      По  пути обратно в Кастл Рок ЛаПойнт спросил Риджвика о том,
что,  по  его  мнению,  обнаружит полиция  в  обиталище  Джуберта.
"Трудно  сказать", ответил Риджвик, "однако надеюсь,  что  они  не
забудут одеть противогазы".
     В последующие дни в газетах появилось кое-что по поводу того,
что  полиция  обнаружила  в  домике  Джуберта,  и  с  каждым  днем
информация  разрасталась как снежный ком, но к  тому  времени  как
солнце  опустилось  за  горизонт  и  наступил  первый  вечер  дня,
проведенного  Джубертом  за  решеткой,  полиция  штата  и  главное
судебное   отделение  Мэна  уже  отлично  представляла  себе   что
творилось  в этом доме на Кингстон-роуд. Парочка, которую  Джуберт
именовал  "папочка-мамочка" - на самом деле  бывшие  его  приемная
мать  и  ее  сожитель - были мертвы и даже более  того.  Они  были
мертвы  вот  уже  в течение многих месяцев, при  том  что  Джуберт
продолжал утверждать, что "что-то скверное" случилось с ними всего
пару-тройку  дней назад, не более чем неделю. Он скальпировал  оба
трупа и успел съесть большую часто "папочки".
      По  всему дому были рассованы куски человеческих тел, частью
испускающие  отвратительный  запах и полные  червей,  несмотря  на
довольно  холодную погоду, частью законсервированные  и  мастерски
заготовленные  впрок. В большинстве своем "консервы"  состояли  из
маринованных  половых  органов.  На  полках  на  чердаке   полиция
обнаружила  несколько  десятков банок, полных  человеческих  глаз,
губ,  пальцев  рук  и ног и, конечно же, половых органов.  Джуберт
оказался  мастером домашнего консервирования. Дом его  был  просто
начинен  - я имею в виду именно это слово - ворованным добром,  по
большинству  принесенному из летних домиков и  коттеджей.  Джуберт
называл   их  "мои  вещи"  -  это  были  электробытовые   приборы,
hmqrpslemr,  садовый инвентарь, и столько дамского белья,  что  им
можно было наполнить магазинчик готового дамского платья. По всему
выходило, что Джуберт очень любил его носить.
      Полиция  попыталась отсортировать части тел, для того  чтобы
отделить   то,  что  явилось  итогом  грабительской  кладбищенской
деятельности  Джуберта  и  появилось из  других  мест.  По  мнению
полиции,  за  последние пять лет Джуберт убил  примерно  с  дюжину
придорожных попутчиков, которых подбирал на дороге. На самом  деле
количество жертв могло быть гораздо больше, так сказал Брендон, но
анализ останков был очень затруднителен. Сам по себе Джуберт ничем
не  способен  был помочь и не потому, что отказывался говорить,  а
наоборот,  потому  что болтал слишком много. По  словам  Брендона,
Джуберт  признался примерно в трех сотнях различных  преступлений,
включая покушение на Джорджа Буша. По мнению Джуберта Буш был кем-
то  вроде  Дана Карви, парня, который играл "Монашку" в _Субботнем
Шоу Поздно Ночью_.
      С пятнадцати лет Джуберт проследовал через длительную череду
различных  психиатрических заведений и в  конце  концов  подвергся
аресту   за  попытку  сексуального  домогательства  к  собственной
двоюродной сестре. В ту пору двоюродной сестре Джуберта было всего
два  года. Сам Джуберт тоже был жертвой сексуального насилия - его
собственный отец, отчим и мачеха по очереди пользовались  им.  Как
это  говорится? Семья приложила все силы для того, чтобы  остаться
вместе, так что ли?
      Джуберт  был  отправлен  в  Гейдж  Пойнт  -  в  заведение  с
психиатрическим уклоном, некую комбинацию центра наркореабилитации
и  психотерапии  детей-подростков в округе Ханкок  -  с  диагнозом
прогрессирующее  сексуальное отклонение и через  четыре  года  был
оттуда выписан как излечившийся, в возрасте девятнадцати лет.  Это
случилось  в  1973-м. Вторую половину 75-го и большую часть  76-го
Джуберт  провел  в  психиатрической лечебнице в Огасте.  В  данном
случае  помещение Джуберта в психбольницу явилось результатом  его
периода Забав с Животными. Я знаю, Руфь, что шутить о таких  вещах
не  стоило - я совершенно согласна с тем, что это все ужасно -  но
по  правде  сказать, я просто не знаю как иначе к этому относится.
Иногда,  когда я решаю категорически обойтись без шуток, я начинаю
плакать  и как только слезы принимаются катиться из моих  глаз,  я
уже  долго не могу остановиться. Джуберт ловил кошек, сажал  их  в
мусорные  баки и бросал туда несколько мощных петард,  от  которых
бедных  животных  разрывало на куски,  это  он  называл  "готовить
тушенку",  а,  время  от времени, в основном  когда  ему  хотелось
немножко разнообразия от своих обычных забав... он ловил  собак  и
распинал их на деревьях, прибивая лапы гвоздями.
     В 79-м Джуберт был отправлен в Джунипер-Хилл за изнасилование
шестилетнего мальчика, которого он в довершение ослепил.  На  этот
раз  Джубертом должны были заняться серьезно, но как  только  дело
дошло  до  политиков  и  государственных  заведений  штата   -   в
особенности    психиатрических   государственных   учреждений    _
оказалось,  что  и здесь ничего вечного быть не  может.  В  1984-м
Джуберта  выпустили из Джунипер-Хилл, вновь признав  "излеченным".
По  мнению  Брендона  - и я склонна с ним согласиться  -  что  это
второе по счету излечение Джуберта имело гораздо большее отношение
к  дефициту  в бюджете психиатрического заведения, чем  к  чудесам
современной психотерапии и науки психологии. Как бы там  ни  было,
но  Джуберт вернулся в Моттон, где зажил со своей приемной матерью
и  ее  тогдашним сожителем, после чего государство сразу же о  нем
забыло...  за  исключением  того, что снабдило  его  водительскими
правами.  Джуберт сдал на права и официально был признан годным  к
вождению автомобиля - этот факт мне кажется самым поразительным из
bqecn  случившегося вокруг него - и где-то в конце 1984-го  или  в
начале  1985-го  он  принялся раскатывать на собственном  авто  по
окрестным кладбищам.
     Джуберт не любил сидеть сложа руки. Зимой он занимался своими
склепами и гробницами; весной он потрошил летние домики и коттеджи
по  всему  западному Мэну, забирая оттуда все, что  приглянется  _
"мои  вещи",  ты  помнишь,  я  уже  писала.  Ему  почему-то  очень
нравились  семейные фотографии в рамках, он питал к ним прямо-таки
страсть  подлинного коллекционера. В одной из комнаток в  доме  на
Кингстон-роуд  полиция  раскопала четыре  сундука  битком  набитых
семейными  фотографиями.  В  день  моего  последнего  разговора  с
Брендоном,   полиция  еще  подсчитывала  общее   количество   этих
фотографий и к тому времени их чисто приближалось к семистам.
      Оценить участие мамочки и папочки в том, что творил их сынок
Джуберт  до  тех  пор,  пока он не решил с  ними  разобраться,  не
представлялось возможным. По всей вероятности участие этой парочки
было самым активным, поскольку не было заметно, чтобы Джуберт хоть
сколько-нибудь  пытался  скрыть  следы  своей  деятельности.   Что
касается  соседей,  то  их отношение стало уже  обычным  для  всей
страны:  "Эти  типы  платили по счетам и никому  не  досаждали.  А
остальное нас не касается". Великолепие Ада, ты не находишь, Руфь?
Новоанглийкая  готика,  как написали бы  в  журнале  "Расстройства
Психики".
      На  чердаке  полиция обнаружила еще одну  плетеную  корзину.
Брендон показывал мне ксероксы с подлинных полицейских фотографий,
хотя поначалу долго отказывался мне их принести. Что сказать... он
всегда  был  добр  ко мне, даже слишком добр. Здесь  он  первый  и
последний  раз  сыграл  Джона Уэйна, впав  в  обычный  для  мужчин
классический  соблазн: "Милая леди, подождите пока  мы  не  поедем
мимо  этих мертвых индейцев. Когда мы выберемся в пустыню, а скажу
вам. А пока не смотрите по сторонам". Ты понимаешь, о чем я?
      "Я  готов признать, что именно Джуберт находился с  тобой  в
доме  в  те  ночи",  -  сказал мне он. "Теперь  не  признать  это,
означало бы сыграть чертова страуса, спрятавшего голову в песок  _
все, о чем ты рассказывала, совпало до мелочей. Но скажи мне одно,
Джесси - зачем тебе все это снова ворошить? Какой от этого прок?"
      Я  не  знала, что ответить ему на это, Руфь, но одно я знала
точно: нет в этом мире ничего, что могло бы ухудшить мое положение
еще  больше.  Поэтому  я упрямилась до тех пор,  пока  Брендон  не
уразумел,  что  милая  леди не собирается отсиживаться  в  глубине
фургона, пока они катятся мимо мертвых индейцев, а как раз и хочет
на  все  посмотреть.  Так я увидела фото корзинки.  На  фотографии
имелась маленькая табличка с подписью "Вещественное доказательство
217.  Государственный полицейский департамент". Смотреть на снимок
этой  корзинки, было все равно что просматривать по  видео  пленку
своего собственного ночного кошмара, каким-то образом заснятого на
камеру  оператором. На снимке плетеная корзина стояла  с  открытой
крышкой,  так чтобы были видны все ее дальние уголки и содержимое,
состоящее из целой груды мелких костей и самой разношерстной смеси
драгоценностей:  частью грошовых безделушек, частью  по-настоящему
дорогих,  частью украденных из летних домиков, частью хладнокровно
снятых  с  ледяных в полном смысле пальцев мертвецов и  выдернутых
плоскогубцами  из  ушей  и  ртов  в тиши  маленьких  кладбищенских
хранилищ новоанглийских городков.
      Глядя на ксерокс этого снимка - такого же деловито четкого и
простодушно   обнаженного   вида,   какими   бывают   все   снимки
вещественных доказательств - я чувствовала, что снова оказалась  в
своем  летнем  домике  -  это случилось мгновенно,  без  малейшего
перехода. Это не было воспоминание, ты понимаешь меня? Я лежала на
jpnb`rh,   прикованная   к   спинке   наручниками   и   совершенно
беспомощная, глядя как по ухмыляющемуся лицу мечутся лунные  тени,
слыша   собственный   насмерть   перепуганный   голос,   умоляющий
незнакомца  ответить  мне.  Потом  Джуберт  протягивает  мне  свою
плетеную  коринку,  взгляд его лихорадочных  глаз  ни  на  миг  не
оставляет моего лица и я вижу как он - как оно - запускает  внутрь
свою  бесформенную,  перекрученную словно корявый  корень  руку  и
принимается перемешивать ей содержимое, кости и драгоценности, и я
слышу  звук,  который  при этом возникает, словно  тихий  перестук
грязный кастаньет.
      И знаешь, какое видение преследовало меня сильнее всего? Это
был мой отец, мой Папочка, воскресший из мертвых и явившийся в мой
дом  для  того, чтобы продолжить свои забавы. "Давай,  иди  сюда",
говорю  я ему. "Давай, иди сюда и сделай то, что ты хочешь, только
обещай  мне,  что  потом, когда все кончится, ты освободишь  меня,
отомкнешь наручники и позволишь уехать. Обещай мне это".
      Знаешь что, Руфь - даже если бы я знала, кто таков на  самом
деле Джуберт, я все равно сказала бы ему то же самое. Удивлена?  А
я,  нет,  потому  что я уверена, что предложила  бы  себя  ему.  Я
согласилась  бы, чтобы он засунул в меня свой чертов член  -  свой
член, который он совал в гниющий глотки мертвецов - только за одно
единственное обещание избавить меня от собачьей смерти от  судорог
и  мышечных спазмов, которые ожидали меня впереди. Я позволила  бы
ему все, ЗА ОДНО ТОЛЬКО ОБЕЩАНИЕ.
     Джесси на мгновение остановилась и перестала печатать, тяжело
и  быстро  дыша,  словно  задыхаясь. Она  взглянула  на  слова  на
зеленоватом  мерцающем  экране, на слова невероятных,  невыразимых
признаний  -  и почувствовала невероятное желание стереть  их.  Не
потому,  что ей было неловко от того, что их прочитает Руфь;  стыд
был,  но  не это было главное. Самым главным было то, что  она  не
хотела  иметь к этим словам совершенно никакого отношения  и  если
эти  слова так и останутся гореть в сумерках, то ей уже не удастся
избавиться  от них никогда. Слова обладают способностью  создавать
свои собственные императивы. Их власть велика.
      Но пока слова в твоих руках, это не так, пронеслось в голове
у  Джесси и она протянула вперед руку, положив затянутый в  черное
палец  на  клавишу "DELETE" - и даже легонько ее  погладила  -  но
потом  убрала  руку  обратно. Ведь все, что она  написала  -  было
правда, не так ли?
      -  Да, - ответила она самой себе тем глухим голосом, которым
разговаривала  сама  с собой во время своего заключения  в  летнем
приозерном  домике - только на этот раз это не был  голос  Женушки
или  Руфи;  это  был ее собственный голос, потому что  теперь  она
умела становиться самой собой моментально, без долгих блужданий  в
трех   соснах.  Возможно,  это  было  определенным  свидетельством
происходящего в ней возвращения. - Да, все это правда, кто спорит.
      И ничего кроме правды, да поможет ей Бог. И никакой клавишей
"DELETE"  ей  правду  не одолеть, все равно  сколь  отвратительной
некоторые люди - включая ее саму, кстати говоря - могли эту правду
счесть.  Она должна остаться со своей правдой. Она может  оставить
это  письмо себе и никуда его не отсылать (что было бы  более  чем
справедливо,  потому что нельзя переваливать  свою  боль,  муку  и
безумие  на  плечи практически посторонней женщины, с  которой  не
виделась  вот уже не один десяток лет), но уничтожать  это  письмо
она   не  станет.  Что  означает,  что  она  должна,  обязана  его
закончить, прямо теперь, торопливо и сумбурно, пока в ней еще есть
храбрость и силы не оставили ее окончательно.
     Наклонившись вперед, Джесси снова принялась печатать.
      "Одно,  о чем тебе никогда нельзя забывать, Джесси",  сказал
lme Брендон, "это то, что никаких доказательств у тебя нет. Да,  я
знаю,  что  твои  кольца  пропали, но  твоя  первая  гипотеза  тут
остается  полностью в силе - их мог стащить какой-нибудь  нечистый
на руку коп".
      "А  вещественное доказательство номер 217?" спросила его  я.
"Как насчет него?"
     Брендон пожал плечами и внезапно я поняла, что именно с таким
жаром  именуется  поэтами эпитафией. До сих пор  Брендон  от  души
надеялся,  что  моя плетеная корзина, не больше  чем  удивительное
совпадение. Поверить в такое совпадение было непросто, но  все  же
легче,  чем  принять все остальное - в то, что подобное  чудовище,
которым был Джуберт, могло прикасаться своими лапами к тому,  кого
ты  хорошо  знаешь.  То, что я увидела в лице  Брендона  Милерона,
можно было прочитать безо всякого труда: он готов был игнорировать
всю  цепочку  совершенно очевидных доказательств, сосредоточившись
на единственном спасительном отсутствии прямой конкретной улики. И
для  того,  чтобы  не  спятить,  он  готов  был  смертной  хваткой
вцепиться  в  возможность того, что мое видение  Джуберта  явилось
лишь   плодом   моего   собственного   разгоряченного   несчастьем
воображения,   порожденного  страхом  беспомощной  прикованной   к
кровати истерической женщины.
      Однако  вслед за этой мыслью, следовала и другая,  прочитать
которую  можно  было с еще большей легкостью - та же  самая  мысль
преследовала  и  меня. Дело было в том, что если я  заставлю  себя
поверить в то, что я ошибалась - а при известной настойчивости это
было  совсем  несложно  - моя жизнь будет совершенно  и  на  корню
разрушена.
     А тогда...
      Голоса  снова начнут возвращаться - и не просто голоса  Норы
Каллиган  или  Тыковки,  но и голоса моей матери,  моей  сестры  и
брата,  а так же голоса детей и подростков, с которыми я ходила  в
школу, людей, с которыми я виделась всего-то, может быть в течение
десяти  минут, в офисе какого-нибудь врача, и других, только  Богу
одному  известно скольких людей. Но чаще всего, так я  думаю,  мне
будут досаждать эти пугающие голоса НЛО.
      Я  не перенесла бы это, Руфь, потому что по прошествии  двух
месяцев  после  происшествия на озере,  я  помнила  все  настолько
явственно, что не смогла бы избавиться от воспоминаний еще много и
много  лет.  Более того, я вспомнила многое из своей жизни,  такие
факты,   которые   вроде   бы,  давно  забылись.   Большая   часть
воспоминаний  пришлась на период между первой и второе  операциями
по  пересадке кожи, когда я постоянно находилась "под препаратами"
(это  медицинский  термин для того состояния,  которое  в  обычной
жизни  называется "удолбан наркотиками до очумения"). Вспоминалось
мне  вот  что: в течение двух лет, прошедших с момента  солнечного
затмения  до дня рождения моего брата Вилла - того дня,  когда  он
неприлично  схватил меня во время игры в крокет -  я  слышала  эти
голоса  почти  постоянно. Быть может эта выходка  Вилла  послужила
своего   рода   грубой  случайной  терапией.  Я   допускаю   такую
возможность;  ведь говорят, что наши предки научились использовать
огонь  для  приготовления пищи после того, как  отведали  то,  что
оставил  после себя лесной пожар. И если мое неуклюжее  врачевание
действительно  случилось в тот день, то произошло  это  не  тогда,
когда  Вилл  схватил меня, а в тот момент, когда я развернулась  и
влепила  ему  по  физиономии за его проделку... хотя  по  большому
счету это не имеет особого значения. Имеет значение тот факт,  что
два  года, последующие за происшествием на террасе, в моей  голове
обитали  дюжины голосов, хором нашептывающих мне самые невероятные
вещи,  позволяющие  себе судить о том или ином моем  поступке  или
pexemhh.  Некоторые из этих голосов были добры ко мне  и  пытались
поддержать, но в большинстве своем это были голоса людей,  которых
я  боялась, людей извращенных и злых, твердо уверенных в том,  что
малышка  Джесси  не стоит и ломанного гроша, что  она  определенно
заслужила  все,  что  с ней случилось и которой  придется  вдвойне
заплатить за все, что ей сделали хорошего. Два года подряд,  Руфь,
мне   приходилось  выслушивать  эти  голоса,  но  как  только  они
прекратились,  я  позабыла  о  них. Не  сразу,  но  это  случилось
довольно быстро.
     Как такое могло случиться? Я не знаю и по большому счету, мне
на это наплевать. Если бы перемены произошли в худшую сторону, это
могло  бы  беспокоить меня, но все случилось как  раз  наоборот  _
жизнь  моя  несравненно улучшилась. Два года между днем солнечного
затмения  и  днем  рождения Вилла я провела в  туманном  состоянии
постоянного напряжения и непроходящего беспокойства, чувствуя, что
мой разум распался на несколько независимых враждующих между собой
фрагментов,  отчего  теперь перспектива могла  быть  только  одна:
позволь я доброму и внимательному ко мне Брендону Милерону сделать
все  так,  как  ему  кажется лучше сделать,  то  уже  скоро  я  бы
очутилась  там,  откуда столь давно сумела  чудом  вырваться  -  я
быстро   катилась  бы  к  сумасшедшему  дому,   по   дорожке   что
ответвляется  от  бульвара Шизофрении. И  на  этот  раз  рядом  не
нашлось   бы  младшего  братца,  который  смог  бы  устроить   мне
грубоватую, но действенную шоковую терапию: на этот раз  я  должна
была  разобраться  с  собой сама, так же как  мне  пришлось  самой
выпутываться из чертовых наручников Джеральда.
      Брендон  наблюдал за мной, пытаясь оценить результаты  того,
что  он  сообщил  мне.  По всей видимости ему  не  удалось  ничего
понять,  потому что он снова повторил мне это, но на этот раз  его
голос звучал немного иначе:
      "Ты  должна  помнить,  что  независимо  от  того,  насколько
реальным  не  казалось тебе происходящее, все это  был  лишь  плод
твоего воображения. Думаю, что тебе будет лучше смириться с фактом
того,  что тебе никогда не суждено узнать наверняка, ошибалась  ты
или нет".
     "Я узнаю это".
     Брендон поднял брови.
      "У меня есть прекрасная возможность во всем убедиться. И  ты
поможешь мне в этом, Брендон".
       На   его   лице   снова   появилась  не   слишком   веселая
снисходительная   улыбка,   о  существовании   которой   в   своем
репертуаре, я могу спорить, он даже не догадывался, той самой, что
говорила "и жить с ними невозможно и пристрелить нельзя".
      "Вот  как? И как же ты думаешь это устроить? В чем я  должен
буду тебе помочь?"
     "Ты отведешь меня к Джуберту", - ответила я.
      "Вот уж нет - это совершенно исключено - это из разряда  тех
вещей, на которые, Джесс, я не соглашусь ни за какие коврижки".
      Я  избавлю  тебя,  Руфь,  от пересказа  двухчасового  спора,
последовавшего  далее,  мгновенно  выродившегося  и   вращавшегося
вокруг  нескольких фраз, быстро ставших стереотипными и совершенно
лишенными  смысла, вроде: "Это абсолютное сумасшествие,  Джесс"  и
"Не  пытайся  руководить моей жизнью, Брендон". Я  уже  обдумывала
возможность начать шантажировать Брендона, пригрозив обратиться  в
прессу  и  рассказать  там  обо всем  -  возможно,  что  это  было
единственное,  перед чем бы он спасовал, но до  такой  низости  не
дошло.  Все,  что  от  меня  потребовалось,  это  разреветься.   Я
испытываю  невероятное смущение, когда пишу о таком, но  с  другой
стороны,  так,  видно, оно и должно быть; мои  слезы  были  всего-
m`bqecn  очередным естественным последствием традиционных издержек
взаимоотношений "парни-девушки", в их вековечном вальсе над  краем
пропасти.  Мужчины никогда не верят в то, что мы говорим серьезно,
пока мы не начинаем плакать.
      В итого он все-таки отправился к телефону, сделал четыре или
пять  коротких  звонков, а когда вернулся  ко  мне,  объявил,  что
завтра Джуберт должен предстать перед судом округа Камберленд  для
слушания  по  обвинению в нескольких попутных преступлениях  -  по
большей  части  включающих в себя воровство. После  этого  Брендон
сказал мне, что если я действительно серьезно настроена - и если у
меня  есть  в  запасе  шляпка с вуалью - он берется  показать  мне
Джуберта. Я моментально согласилась на все его условия и  хоть  на
лице  Брендона была написана уверенность в том, что  он  совершает
самую  большую ошибку в своей жизни, он дал мне слово  заехать  за
мной завтра и отвезти в суд. И слово свое он сдержал.
      Джесси  снова  остановилась, потом продолжила  печатать,  но
немного   медленней,  глядя  сквозь  мерцающий  экран  в   события
вчерашнего дня, когда сегодняшние шесть дюймов снега висели в небе
лишь   серой  туманной  перспективой.  Она  увидела,  как  впереди
зажигаются  синие  мигалки, как голубой "Бимер" Брендона  начинает
тормозить.
     Мы немного опоздали к началу слушания, потому что на шоссе I-
295  перевернулся грузовик - пришлось ехать в объезд.  Брендон  не
сказал ни слова, но я чувствовала, что он от души надеется на  то,
что  мы  опоздаем, что Джуберта доставят обратно в камеру окружной
тюрьмы   в  самом  конце  крыла  повышенной  безопасности,  однако
охранник  на входе в зал сообщил нам, что слушание еще идет,  хотя
завершения  его осталось ждать совсем недолго. Открыв передо  мной
дверь  судебного зала, Брендон нагнулся к моему уху и тихо шепнул:
"Опусти  вуаль,  Джесс,  и ни в коем случае  не  поднимай  ее".  Я
исполнила его просьбу и, взяв меня за руку, Брендон провел меня за
дверь. Зал суда...
      Джесси  перестала барабанить по клавишам  и  повернувшись  к
окну, уставилась в сгущающиеся сумерки широко раскрытыми, серыми и
пустыми глазами.
     Она вспоминала.


Глава тридцать восьмая

      Зал  суда  был  освещен свешивающимися  с  потолка  круглыми
лампами  того  сорта, которые всегда напоминали Джесси  о  дешевых
магазинах  ее  детства.  В  самом  зале  царила  сонная  атмосфера
подготовительной школы в конце зимнего дня. Двигаясь между  рядами
стульев, она чувствовала две вещи - руку Брендона, держащую ее  за
запястье,  и  вуаль, опустившуюся ей на щеки подобно паутине.  Эти
два  ощущения, слившись воедино, неожиданным образом воскресили  в
ней воспоминания о свадьбе.
      Перед  столом  судьи  стояло  двое  судейских  -  адвокат  и
прокурор. Подавшись вперед, судья напряженно смотрел в поднятые  к
нему  лица,  прислушиваясь  к тому, что  по-очереди  говорили  ему
судейские. Все трое были поглощены негромким разговором,  очевидно
касающимся  профессиональных  деталей  следствия.  Три   служителя
закона напомнили Джесси ожившие иллюстрации Боза к романам Чарльза
Диккенса. Возле американского флага стоял судебный пристав.  Возле
него  сидящая  за  столиком  стенографистка  ожидала  официального
возобновления обсуждения дела, судя по ее выражению лица  мало  ее
волнующего, и надеялась на скорейшее его завершение. И наконец, за
длинной  стойкой из коричневого полированного дерева,  разделяющей
dbe  части  зала, одну отведенную зрителям, другую  -  обвиняемым,
ближе  к  концу этой стойки сидела невероятно высокая и нескладно-
тощая фигура, облаченная в оранжевый тюремный комбинезон. Рядом  с
обвиняемым  сидел  мужчина  в костюме,  очевидно  второй  адвокат.
Человек в оранжевом комбинезоне, склонившись над лежащим перед ним
блокнотом   с   листками  желтой  бумаги,  как  казалось,   что-то
неторопливо записывал.
      Где-то  в  невероятной дали, за миллион миль отсюда,  Джесси
почувствовала,  как  рука  Брендона Милерона  крепче  стиснула  ее
запястье.
     - Ближе нельзя, - тихо пробормотал он.
     Вырвавшись, она двинулась дальше сама. Брендон ошибается; они
подошли   недостаточно  близко.  Брендон  не  имеет  ни  малейшего
представления  о  ее  мыслях  и  чувствах,  но  ничего,  она   это
переживет;  сама-то в себе она разбиралась как  нельзя  лучше.  На
краткое  время  все  ее  голоса превратились  в  один  голос;  она
двигалась, пронизанная одной ясной и непоколебимой уверенностью  _
если  теперь  она  не  подойдет  к нему  достаточно  близко,  если
расстояние  разделяющее  их с Джубертом сейчас  не  сократится  до
самого  возможного минимума, то никогда и ни за что потом  она  не
сможет надеяться на то, что избавится от Джуберта навсегда. Он так
и  останется  прятаться в ее шкафу, вечно будет  тихо  лежать  под
кроватью  по ночам, поджидать ее за окном, злобно улыбаясь  своими
пухлыми  и бледными, словно тесто, губами, между которыми  знакомо
блестят далекие золотые коронки.
      Быстро  подавшись вперед, она шагнула к полированной  стойке
разделяющей  зал, чувствуя, как тончайшая сетка вуали прикоснулась
к  ее  щеке наподобие крохотных внимательных пальцев. Она слышала,
как  за ее спиной о чем-то взволнованно бормочет Брендон, но звуки
его   голоса  приносились  к  ней  словно  бы  с  безопасного  уже
расстояния в несколько световых лет. Неподалеку от нее (но так  же
на  другом  континенте), адвокат бормотал,  вытянувшись  к  судье:
"...я   считаю,   что  в  этом  вопросе  штат  должен   оставаться
непреклонным, Ваша честь, поскольку, стоит только взглянуть в дела
прошлых  лет  - самым лучшим примером тут будет _Касторгай  против
Холлиса..._ _
      Стоящий уже совсем неподалеку от нее судебный пристав бросил
на  нее  подозрительный взгляд, но тут же успокоился, когда Джесси
подняла  вуаль  и улыбнулась ему. Не спуская с нее глаз,  судебный
пристав  быстро  ткнул  отставленным  большим  пальцем  в  сторону
Джуберта  и  покачал головой, смысл чего Джесси, в  ее  теперешнем
сверхпроницательном  и  возбужденно-эмоциональном  состоянии   был
понятен   яснее  ясного.  Проще  газетного  заголовка:   Держитесь
подальше  от этого чудовища, леди, он настоящий тигр. Не подходите
ближе,  иначе он сможет достать вас своими когтями. Заметив позади
Джесси  Брендона,  торопящегося снова схватить  свою  спутницу  за
локоть,  с  видом  эдакого  вернейшего и внимательнейшего  рыцаря,
судебный  пристав окончательно успокоился, благо что не  расслышал
приглушенного  рычания  Брендона: "Опусти вуаль  обратно,  Джесси,
опусти ее и закрой лицо, черт возьми!"
      Она  не только не повиновалась ему, но даже не оглянулась  в
его  сторону. Она знала что его угрозы пусты - в этом  официальном
окружении Брендон не решится устраивать сцен и сделает все,  чтобы
избежать любого шума (на худой конец лично оставшись непричастным)
_  но даже если бы он решился на скандал, все равно ей было бы  на
это  наплевать. Брендон ей нравился и даже очень, но те дни, когда
она  делала  то-то  и  то-то и поступала так-то  и  так-то  просто
потому,  что  так  ей  велели сделать и поступить  мужчины,  давно
минули.  Она  продолжала  отмечать на  периферии  своего  сознания
p`qqepfemmne  шипение Брендона, профессиональную  воркотню  судьи,
адвоката   защиты  и  окружного  прокурора,  обратное  возвращение
судебного пристава в свое полукоматозное состояние, в котором  его
лицо  приняло  дремотное и совершенно отстраненное  выражение.  На
собственном  лице Джесси осталась замороженная улыбка,  та  самая,
что  мгновенно разоружила судебного пристава и ее сердце  в  груди
билось часто-часто. Теперь ее и стойку разделяло всего пара  шагов
_  пара небольших шагов - и неожиданно она увидела что за "записи"
делал  Джуберт  в  своем блокноте. Он ничего  не  писал,  нет.  Он
рисовал.  На его грубом рисунке был изображен мужчина  с  огромным
вставшим  пенисом толщиной с бейсбольную биту. Мужчина на  рисунке
Джуберта,  наклонив голову вниз, умело отсасывал сам у  себя.  Она
отлично  видела  всю картинку Джуберта, но от самого  Джуберта  ее
сознание регистрировало только небольшой фрагмент бледной щеки, да
мысок темных волос на фоне этого бледного фрагмента.
      -  Джесси,  не смей... - снова начал Брендон, хватая  ее  за
руку.
      Даже не оглянувшись назад, она решительно вырвала руку;  все
ее внимание было сосредоточено на Джуберте.
      -  Эй!  -  громко шепнула она ему, так как шепчут  на  сцене
комики. - Эй, ты!
      Никакой реакции, пока еще никакой. Она вздрогнула от острого
ощущения нереальности происходящего. Неужели это делает она? Может
такое  случиться на самом деле? Как она может вытворять такое?  До
сих пор никто не замечает ее, разве это не странно?
      - Эй, ты! Урод! - на этот раз гораздо громче, разгневанно  _
но  по-прежнему шепотом, на границе крика. - Пссст! Пссст! Эй, ты,
я говорю с тобой!
      Судья поднял на нее глаза и нахмурился, что означало, что до
кого-то  она,  все-таки,  дозвалась. Позади  нее  Брендон  издавал
хриплые,  полные отчаяния звуки и хватал руками ее за плечи.  Если
он  попытается  утащить ее обратно к рядам  откидных  стульев  для
зрителей, ей придется вырываться, пусть даже в процессе он  сорвет
с  нее половину платья и Брендон почувствовал ее решимость, потому
все,  что  они  сделали,  это  вернулись  к  откидным  стульям   и
опустились на первые в ряду, расположенном ближе всего к стойке, к
месту,  где  располагался обвиняемый и его защита (все  до  одного
стулья были пусты; официально это было закрытое слушание) и именно
в  этот момент Раймонд Эндрю Джуберт повернулся к ней и поднял  на
нее лицо.
      Гротескный  астероид  его  лица, с  пухлыми,  тестообразными
губами, с тонким, словно лезвие ножа, носом, выпирающий лбом, имел
совершенно  спокойное, пустое и отстраненное выражение...  но  это
лицо  было  тем  самым лицом, и она поняла это  мгновенно,  отчего
чувство,  гораздо сильнее страха и ужаса от вида  своего  ожившего
кошмара, наполнило ее мгновенно. Этим чувством было облегчение.
      И  словно  бы  в  ответ лицо Джуберта осветилось.  Краски  в
невероятной  спешке залили его бледные щеки, в обведенных  красной
каемкой  глазах  появился  огонь, уже виденный  ею  раньше.  Глаза
Джуберта  впились в нее точно так же, как раньше, в ее  домике  на
озере Кашвакамак, с экзальтированной страстью неизлечимого буйного
безумца  и,  загипнотизированная, она наблюдала за тем,  как  заря
узнавания быстро восходит своим яростным светом в этих глазах.
      - Мистер Милерон? - спросил где-то в другой вселенной судья.
_ Мистер Милерон, можете вы объяснить, что вы здесь делаете с этой
женщиной и кто она такая?
      Раймонд  Эндрю Джуберт исчез; вместо него за  стойкой  сидел
космический ковбой, искатель любви. Его жутко пухлые губы привычно
растянулись  в  улыбке, обнажив зубы - испещренные пятнами  порчи,
mejp`qhb{e,  но  еще крепкие и надежные зубы дикого  животного.  В
глубине  этой темной пещеры блеснули злые огоньки золотых коронок.
И  медленно,  ужасно медленно кошмар начал возвращаться  к  жизни,
возобновляя  свой круговорот; медленно, как это  обычно  бывает  в
кошмаре,   начали  подниматься  его  руки  в  рукавах   оранжевого
комбинезона.
      -  Мистер  Милерон,  я  прошу вас  и  вашу  незваную  гостью
немедленно подойти ко мне сюда!
      Судебный  пристав, подстегнутый резким голосом судьи  словно
кнутом,  вернулся  из своего дремотного забытья. Стенографистка  с
любопытством оглянулась. Джесси показалось, что Брендон взял ее за
руку,  чтобы  исполнить приказание судьи, но полной уверенности  в
этом  у  нее не было, тем более что в любом случае это  ничего  не
значило,  поскольку она не могла сдвинуться с места;  с  таким  же
успехом  Брендон  мог  пытаться вытащить  ее  из  бочки  с  мокрым
цементом,   в  котором  она  увязла  по  шею.  Вдруг,  не   стоило
сомневаться в этом, снова опустилось затмение; затмение  полное  и
окончательное.  Снова, по прошествии стольких  лет,  звезды  снова
сияли в небе посреди дня. Эти звезды сверкали внутри ее головы.
      Она  по-прежнему  сидела на откидном  стуле  и  неотрываясь,
смотрела  в мутные, обведенные красной каймой глаза скалящегося  в
улыбке   существа  в  оранжевом  тюремном  комбинезоне,   медленно
вздымающего  свои  корявые и бесформенные,  похожие  на  древесные
корневища руки. Наконец создание подняло руки так, что они повисли
по  сторонам  от  него  примерно на высоте его  бледных  ушей,  на
расстоянии  фута  от  головы. Пародия была совершенно  ясной:  она
почти  увидела  эти  кроватные  столбики,  к  которым  существо  в
оранжевом комбинезоне мгновенно приковало свои длиннопалые руки со
странными  пятнами  на  коже...  на которых  принялось  насмешливо
биться,  раскачиваясь,  словно бы  руки  его  были  прикованы  там
наручниками,  которые  видели только оно,  да  сидящая  перед  ним
женщина   с  откинутой  с  лица  вуалью.  Голос,  раздавшийся   из
ухмыляющегося рта, составлял поразительный контраст уродливости  и
утрированности  пропорций лица, на коем этот рот находился;  голос
был трепещущий и воющий, голос безумного ребенка.
      - Ты - никто! - пропищал Раймонд Эндрю Джуберт своим детским
срывающимся  голоском.  Этот тонкий крик  рассек  стоялый,  душный
воздух  судебного зала подобно острейшему сверкающему мечу.  -  Ты
создана из лунного света и на самом деле тебя тут нет!
      После  чего  существо начало смеяться.  Потрясая  вскинутыми
вверх  руками, закованными в наручники, которые были видны  только
им двоим, оно хохотало... хохотало... и хохотало.


Глава тридцать девятая

      Она  потянулась  к  пачке, чтобы достать себе  сигарету,  но
только  столкнула  пачку  на пол. Тогда, не  сделав  даже  попытки
поднять сигареты с пола, она снова повернулась к экрану компьютера
и клавиатуре.
      Руфь, я почувствовала, что схожу с ума - я хочу сказать, что
впервые  ощутила пробирающееся в меня безумие. Потом я услышала  в
своей  голове  голос;  по-моему, это был голос  Тыковки.  Тыковки,
которая  показала  мне,  каким образом  вырваться  из  наручников,
которая  заставила  меня бежать и спастись, когда  Женушка  хотела
вмешаться   -   Женушка,   с  ее  умудренной,   всегда   и   всему
противоречащей логикой. Это была Тыковка, Господи благослови ее.
      "Не дай ему одолеть себя, Джесси!" - сказала она. "И не  дай
Брендону  увести  себя,  пока  ты  не  исполнила  то,  что  должна
hqonkmhr|".
      А  Брендон  пытался меня увести, пытался изо  всех  сил.  Он
схватил  меня за плечи и тянул с такой силой, с какой перетягивают
канат,  одновременно  с  этим  где-то  на  своем  Олимпе  грохотал
молотком  судья, уже слышен был топот ботинок судебного  пристава,
несущегося  к  нам  со всех ног, и я знала, что  у  меня  осталась
только  одна секунда для того, чтобы сделать что-нибудь  значащее,
что  разом все изменит, что будет означать для меня, что  затмение
навсегда осталось в прошлом, и тогда я...
     Тогда она наклонилась вперед и плюнула ему в лицо.

Глава сороковая

      Сидящая  за своим письменным столом Джесси внезапно  уронила
голову на руки и разрыдалась. Она плакала десять минут подряд -  в
тишине  дома сотрясающие ее рыдания отдавались эхом - потом  снова
начала  печатать.  Теперь ей часто приходилось  прерывать  работу,
чтобы вытереть слезы, затуманивающие взгляд. Через некоторое время
слезы остановились.
      ...  тогда  я наклонилась вперед и плюнула ему в лицо,  хотя
плевка   как  следует  не  вышло;  все,  что  вылетело  из   моего
пересохшего  рта, были мелкие брызги. Я думаю, что Джуберт  вообще
ничего  не заметил, но мне этого было достаточно. Ведь я  добилась
того, чего хотела, верно?
      Мне  пришлось заплатить штраф за оскорбление суда и  Брендон
сказал, что я еще легко отделалась (хоть сумма была немалая),  при
том  что  у самого Брендона все обошлось выговором и это для  меня
было  важнее всех штрафов, которые могли на меня наложить в  суде,
потому что это я вывернула ему руку и хитростью заставила привести
себя  на слушание дела Джуберта, забыв о нем, забыв о себе, махнув
рукой на все.
     Таков был финал, Руфь. Потому что, надеюсь, продолжения этому
уже  не  будет. И еще, Руфь, я думаю, что все-таки пошлю тебе  это
письмо  и  несколько  следующих недель  проведу  как  на  иголках,
дожидаясь  ответа. Я не очень хорошо обходилась с тобой в  прошлые
года,  но не всегда в том была моя вина - только теперь я  поняла,
как  часто и во многом нами управляют другие, несмотря на то,  что
мы  так гордимся умением контролировать себя и строить собственные
планы - так вот, Руфь, я хочу попросить у тебя прощения за все.  И
хочу сказать тебе то, во что все больше и больше начинаю верить  _
со  мной все будет в порядке. Пусть не сегодня и не завтра,  пусть
не на следующей неделе, но постепенно у меня все наладится. У меня
все   будет  хорошо,  настолько,  насколько  это  разрешено   нам,
смертным. И мне хорошо теперь, когда я это поняла и знаю - я знаю,
что выживание, это наш старый добрый пробный камень и что когда ты
выдерживаешь  испытание, то награда бывает  замечательной.  Иногда
нам бывает позволено познать это сладкое чувство победы.
      Я  люблю  тебя,  дорогая Руфь. Ты и твоя  грубоватая  манера
выражаться спасли мне в прошлом октябре жизнь, ты сама даже  этого
не знала. Очень тебя люблю,
                                              Твоя старая подруга,
                                                           Джесси.
       P.S.:  Пожалуйста,  напиши  мне.  Или,  может  быть,  лучше
позвони... пожалуйста.
                                                               Дж.

       Десять   минут  спустя  она  уже  складывала  свое  письмо,
упаковывала  его  в  конверт  из манильской  бумаги  и  заклеивала
конверт  (для  обычного  делового письма конверт  вышел  несколько
rnkqrnb`r{l), после чего отнесла письмо в переднюю и положила  там
на  столик. Адрес Руфи она узнала от Керол Риттенхаус -  и  теперь
она  вывела  адрес  на  конверте  дрожащими  и  корявыми  буквами,
постаравшись сделать это своей левой рукой как можно яснее.  Рядом
с конвертом она оставила записку, нацарапанную такими же дрожащими
и корявыми буквами.
      Мэгги:  пожалуйста отправь это письмо.  Даже  если  я  вдруг
крикну  тебе  вниз  и  попрошу не отправлять письмо...  ты  должна
будешь отправить письмо все равно.
       Остановившись  у  окна  в  холле,  она  долго  смотрела  на
заснеженный простор, потом поднялась по лестнице к себе наверх. На
улице  уже почти стемнело. Первый раз за довольно много дней  этот
факт не отозвался в ее душе ужасом.
      -  Какого  черта, - сказала она в пустой дом. -  Темнеет,  и
пусть себе. Это всего лишь вечер.
     Медленно, медленно она забралась по лестнице на второй этаж.
      Когда Мэгги, закончив свои дела, часом позже вернулась домой
и  обнаружила на столике в передней письмо и записку,  Джесси  уже
спокойно спала, закутавшись в пару пледов на кровати в комнате для
гостей на втором этаже... которую она теперь называла моя комната.
Первый раз за последние месяцы ей снились хорошие и приятные  сны,
отчего  в  уголке  ее  рта залегла легкая  кошачья  улыбка.  Когда
февральский ветер принимался раскачивать ветви елей и  завывать  в
трубе, она только глубже закутывалась в пледы... при этом легкая и
счастливая улыбка не сходила с ее губ.
                                              16 ноября, 1991 года
                                                       Бангор, Мэн

Замечание  1: то, что подчеркнуто - другим шрифтом (так сделано  в
оригинале).  (Автоматически  заменяется  в  версточном  редакторе:
underlinied => не-underlinrd+шрифт).

_Живот  архитектора_ - известный фильм Гринвея. <<1>> ригор мортис
_  трупное  окоченение. <<**>> - герой фильма (и  романа  Харриса)
_Молчание ягнят_.

Перевод с англ. - Б. Кадников, О. Колесников.


 


<< НАЗАД  ¨¨ КОНЕЦ...
Другие книги жанра: ужасы, мистика

Оставить комментарий по этой книге

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4] [5] [6]

Страница:  [6]