Судьба  была  благосклонна  к  нему  в  течение  нескольких  месяцев,
предоставив  ему  возможность  втайне  совершать  свои  кровавые   трапезы
стервятника, но потом его неожиданно убрали из похоронной команды. Видимо,
самим немцам уже надоела его постоянная услужливая  готовность  ползать  в
общих могилах среди трупов, а может быть, охранники решили, что он слишком
выделяется из общей массы заключенных, а потому становится опасен. Причина
отказа от его услуг так и осталась неразъясненной, но больше  его  уже  не
брали  в  бригаду  могильщиков.  Лишившись  регулярного  кровавого  ужина,
Палузинский чувствовал, как тают его силы, как с  каждым  днем  ухудшается
самочувствие.
     Теперь он ничем не отличался от остальных  живых  трупов,  в  которые
превращались узники Майданека: то же отсутствующее  выражение  на  лице  с
заострившимися чертами, та же шаркающая походка. Но хуже  всего  было  то,
что его начал мучить сильный кашель. Закрывая рот рукой,  он  старался  не
глядеть  на  кровавые  пятна,  остававшиеся  на  ладони  после  очередного
приступа, вконец обессиливающего его. А потом он  свалился  в  горячке.  В
конце концов его перенесли в барак, где лежали умирающие, оставленные  без
пищи, без присмотра и самой элементарной помощи и заботы; их ужасный конец
ускорялся таким жестоким, варварским способом.
     Он не помнил, сколько пролежал здесь - сутки, месяцы или, может быть,
часы. То теряя сознание, то снова приходя в себя, он потерял счет времени.
Но что-то не давало угаснуть слабому огоньку жизни, едва  тлеющему  в  его
истощенном теле. И что-то настойчиво привлекало к себе его внимание  в  те
краткие  промежутки,  когда  он  лежал,  глядя  в   потолок   неподвижным,
отрешенным взором человека, находящегося между жизнью и смертью.  Это  был
запах. Знакомый. Из прошлого. Он  облизывал  сухим  языком  потрескавшиеся
губы,  безуспешно  пытаясь  хоть  немного  смочить  их.  Согнув  колени  и
скорчившись на полу, он пытался  облегчить  боль,  когда  голод  вызвал  в
желудке  очередной  мучительный  спазм.  Наконец  боль  прошла;   но   ему
показалось, что вместе с ней из тела ушли  последние  силы.  Этот  слабый,
едва уловимый запах - откуда он доносится?.. Чем здесь пахнет?.. Запах был
очень знакомым, вызывающим прилив воспоминаний, и он мысленно перенесся на
много лет назад.
     Он снова был мальчиком, стоящим  в  просторной  комнате  деревенского
дома Палузинских, глядя на закрытую дверь. "Мамуся" и "татуш" заперлись  в
спальне. Они всегда так делали, когда днем занимались друг с  другом  тем,
на что ему не разрешалось смотреть; иногда по ночам, когда они думали, что
сын уже уснул, с их постели до него  доносились  звуки  -  смех,  а  потом
стоны, словно им было больно. Однажды родители настолько  увлеклись  своей
забавой, что не заметили, как мальчик тихо встал со своей кроватки и жадно
смотрел на них... ему не понравилось  то,  что  он  увидел,  но  почему-то
захотелось быть с ними в  эту  минуту...  захотелось  быть  третьим  в  их
странной игре... но он знал, что это невозможно, что  ему  запрещено  даже
говорить об этом... Ноздри защекотал слабый  запах.  Мальчик  обернулся  и
посмотрел на стол, где лежало темно-красное мясо. Вытекшая  кровь  смочила
крышку стола. Он подошел ближе.
     Януш узнал этот легкий душок - так пахла сырая печень.
     Скорее всего, он ошибся. Такого просто не могло быть. Он уже  очнулся
от своей грезы, сознавая, что лежит в бараке для умирающих.  Дом,  стол  в
комнате, окровавленное  мясо  на  гладкой  деревянной  поверхности  -  все
исчезло, растаяло в воздухе, словно  дым.  Запах  остался.  Где-то  здесь,
поблизости, в бараке, лежала сырая печень. Его сухие, потрескавшиеся  губы
растянулись в улыбке, и тут же на них выступили капли крови.
     Он отчетливо слышал слабые стоны  -  теперь  они  раздавались  вокруг
него, а не доносились из-за запертой двери. И еще он чувствовал запах.
     Он сделал над собой  усилие,  чтобы  повернуть  голову  налево,  и  в
предрассветной мгле разглядел бесформенный комок - то ли  сверток,  то  ли
скомканную тряпку, - лежавший рядом с ним.  Когда  странный  предмет  чуть
шевельнулся, Януш понял, что в тусклом свете утренней зари,  пробивающемся
сквозь окна и щели в  стенах  барака,  он  принял  скорчившегося  на  полу
человека за кучу рваного тряпья. И запах  сырого  мяса,  этот  дурманящий,
аппетитный запах, исходил от его тела. Януш протянул к незнакомцу дрожащую
руку.
     Этот человек не спал, но едва ли ясно сознавал, где  он  находится  и
что с ним происходит. Он умирал, и предсмертный покой, разлившийся по  его
истерзанным членам, был приятен несчастному страдальцу. Боль покинула его,
боль ушла так далеко,  что  он  уже  вряд  ли  мог  ее  почувствовать.  Он
погружался все глубже во мрак и тишину, а в конце  этого  путешествия  его
ждал полный, вечный  покой.  Но  что-то  тревожило  его,  мешая  полностью
отдаться приятной истоме.  Что-то  коснулось  его  живота,  и  боль  опять
вернулась в его обессилевшее тело. Он попытался крикнуть,  чтобы  прогнать
ее прочь, но с его уст слетел  только  слабый  хриплый  стон,  за  которым
последовала короткая предсмертная судорога. Что-то жесткое, твердое зажало
его рот и нос так, что он не мог дышать. Его тело напряглось и затрепетало
сильнее, когда он почувствовал, как чьи-то зубы впиваются в его живот.  Но
боль становилась все слабее - чувства покидали  измученную  плоть,  и  это
было так приятно, так хорошо...
     Прошел день, а затем еще несколько суток,  но  никто  не  заглянул  в
барак, где лежал Януш, никто не забрал трупы и не принес новых  умирающих,
чтобы свалить их под ветхой крышей, среди других неподвижных,  полумертвых
тел. Лишь на пятые сутки дверь отворилась, но на сей раз в  нее  вошли  не
работники из похоронной команды, а русские солдаты - было лето 1944, когда
Польшу освобождали от немецких оккупантов.
     Русские,  ожесточившиеся  в   смертельной   схватке   с   нацистскими
извергами,  закаленные  теми  ужасами,  которые  им  пришлось  повидать  в
кровопролитнейшей из войн за всю историю человечества - второй мировой,  -
почувствовали тошноту и слабость, когда перешагнули порог барака смерти  в
Майданеке. Только один человек остался в живых в  этом  жутком  месте,  и,
по-видимому, он сошел с ума от всего, что творилось вокруг.  Он  лежал  на
полу среди обезображенных трупов, истерзанных чьими-то зубами -  очевидно,
крысы проделали лаз в барак и устроили свой страшный пир  среди  трупов  и
тел умирающих.


     К несчастью для  жителей  Польши,  русские,  освободившие  территорию
страны  от  немцев,  не  собирались  покидать  ее.   Польша   попала   под
коммунистическое ярмо, и снова рабочие и крестьяне почувствовали  на  себе
государственный гнет. Деспотия, хотя и не столь сильная,  как  во  времена
Третьего Рейха, превратилась в норму правительственной  политики.  Простой
люд опять должен был трудиться от зари до зари не на  самого  себя,  а  на
Государство, диктовавшее производителям свои жесткие правила  и  державшее
под контролем все цены.
     Януш Палузинский,  носивший  на  запястье  несмываемую  метку  жертвы
фашистских застенков, при каждом удобном случае показывал свою татуировку,
чтобы разжалобить окружающих. Он  жил,  процветая  на  нелегальной  мелкой
спекуляции; природная хитрость и склонность к мошенничеству очень помогала
ему в делах такого рода. Целый год после освобождения  из  лагеря  ушел  у
него на восстановление сил,  но  психические  травмы,  нанесенные  ужасами
Майданека, оставили неизгладимый след в его душе. Однако он, не  в  пример
многим другим жертвам нацистских застенков, не потерял своей цепкой хватки
и желания выжить любой ценой; наоборот, казалось, теперь его желание  жить
возросло десятикратно. Он не вернулся  обратно  в  деревню,  на  отцовскую
ферму, по двум причинам: первая из них заключалась в том, что он не  знал,
как примут его односельчане - они вряд ли могли забыть, кто выдал фашистам
имена  партизан  и  участников   Сопротивления;   второй   причиной   было
отвращение, которое он испытывал к тяжелому  крестьянскому  труду  -  ведь
надо было  поднимать  запущенное,  разоренное  войной  хозяйство.  Русские
солдаты, забрав Палузинского из барака смерти,  отвезли  его  в  маленький
госпиталь под городком Луковым, где он провел около года, оправляясь после
болезни, к которой его привела тяжелейшая жизнь в концентрационном лагере.
Все это время он жадно читал газеты, надеясь встретить в них упоминание  о
своей родной деревне, и однажды случайно натолкнулся на то, что так упорно
искал.  В  листке  были  перечислены  имена  расстрелянных  за  участие  в
Сопротивлении и за помощь партизанам. Сто тридцать два имени было  в  этом
списке; среди них он нашел имена своих родителей. Но  даже  теперь,  когда
его жизни ничто не угрожало, а подорванное здоровье  улучшалось  с  каждым
днем благодаря заботам врачей госпиталя, он не испытывал ни раскаяния,  ни
сожаления по поводу кончины матери, в которой он сам был повинен. Подобные
чувства и раньше редко овладевали его душой, а за последние годы он стал и
вовсе глух к тому, что люди зовут голосом совести.
     Шли годы, но Януш не оставлял своей  мелкой  спекулятивной  торговли;
это нелегальное занятие приносило ему немалый барыш, а сам он  словно  был
рожден специально для  делишек  вроде  мелкого  жульничества,  которым  он
занимался. Он перепродавал крестьянам промышленные товары, в которых остро
нуждались люди на селе, по высоким ценам, а затем, пуская деньги в оборот,
закупал более дешевую сельскую продукцию, чтобы привезти ее в  город,  где
ощущалась нехватка продовольствия. Однако в первые годы занятия подпольным
бизнесом  он  действовал  очень  осторожно,  не  разворачивая  свое   дело
настолько, чтобы привлечь к себе внимание властей.
     Сумев  не  только  выжить,  но  и  весьма  комфортно  устроиться  при
коммунистическом режиме, Януш преумножал свой капитал; но  зрелый  возраст
не принес ему ни мудрости, ни щедрости  и  душевной  широты,  свойственной
прошедшим через тяжелые испытания людям. Наживая богатство, он  становился
все более жадным. Купив четырехэтажный дом в пригороде Лодзи, он открыл  в
нем маленький  магазинчик,  торгующий  разными  мелочами,  необходимыми  в
крестьянском быту, а рядом устроил мастерскую по  производству  и  ремонту
сельскохозяйственного инвентаря. Это предприятие  давало  ему  возможность
легально посещать окрестные фермы и скупать у крестьян за бесценок излишки
продуктов. Войдя в  средний  возраст,  он  утратил  прежнюю  осторожность.
Теперь он приобрел слишком много, и дольше не мог оставаться в тени.
     Власти проявили интерес к деятельности Януша Палузинского. Более  чем
скромные доходы от торговли мелким хозяйственным инвентарем никак не могли
объяснить  роскоши,  в  которой  жил  хозяин  предприятия.  Властям  стало
известно о поездках Палузинского по окрестным деревням и селам. Однажды  к
нему  пришли  несколько  чиновников  службы  безопасности,  и,   предъявив
разрешение на обыск  дома,  допросили  Януша.  Его  ответы  показались  им
слишком невразумительными, и  потому,  наложив  арест  на  все  документы,
которые они смогли  найти,  представители  власти  удалились,  предупредив
Януша, что они вернутся, как только окончательно разберут  его  бумаги,  и
заставив его подписать документ, в котором он обязывался никуда не уезжать
без разрешения местных властей до истечения указанного в документе  срока.
Дела принимали скверный оборот. В ту же ночь Палузинский бежал  из  своего
роскошного особняка, прихватив с собой лишь те небольшие наличные  деньги,
которые нашлись в доме, и бросив свой автомобиль  -  он  знал,  как  легко
власти могут обнаружить машину на дорогах его маленькой страны.  Выйдя  из
города пешком, он ехал на попутных машинах или  на  автобусах,  не  рискуя
даже садиться на поезд, опасаясь,  что  его  заметят.  Ночуя  в  маленьких
неприметных гостиницах, он продвигался все  дальше  на  север,  в  сторону
густых лесов, протянувшихся на много километров. Пускаясь  в  свое  долгое
путешествие, он не разработал никакого начального плана, и  теперь  просто
бежал куда глаза глядят, гонимый страхом; инстинкт подсказал  ему,  что  в
лесной чаще ему будет легче спрятаться и уйти от преследователей, которые,
вероятно, уже напали на его  след.  Он  знал,  что  закон  предусматривает
суровое  наказание  для  тех,  кто,  подобно  ему,  занимается  подпольной
торговлей, и думал, что  не  вынесет  вторичного  тюремного  заключения  -
слишком много ужасных воспоминаний, оставшихся со времен войны,  всплывало
в его памяти, и он опасался, что сойдет с ума в коммунистическом застенке,
как чуть было не сошел с ума в фашистском концлагере. Затуманенный страхом
мозг Палузинского  не  мог  придумать  реального  выхода  из  создавшегося
положения; пока у него не возникло ни одной идеи, каким образом  он  снова
сможет стать  невидимкой.  И  Януш  бежал  с  места  на  место,  нигде  не
задерживаясь, потому что у него не было никакого выбора.
     Так,  скрываясь  от  людей,  проселочными  дорогами  он  добрался  до
древнего города Грудзендз  -  это  путешествие  растянулось  на  несколько
недель, - и тут Палузинский обнаружил, что у него кончаются деньги.  Тогда
в голове у него начал возникать еще неясный, но уже сложившийся в  цельную
картину замысел: отсюда он направится прямо  в  балтийский  порт  -  город
Гдыню, обходя стороной соседний Гданьск, где его знал каждый  лавочник.  В
порту он собирался дать взятку капитану  какого-нибудь  судна,  чтобы  тот
согласился  нелегально  взять  его  на  борт  своего  корабля.  Ему   было
совершенно безразлично, куда плыть - лишь бы очутиться как можно дальше от
этой  проклятой  страны,  где  авторитарное  правительство   так   жестоко
преследует людей, занимающихся предпринимательской  деятельностью.  Однако
перед ним стояла серьезная проблема: длительное путешествие  стоило  очень
дорого, а в его кармане оставалось всего лишь пятьдесят злотых.
     Поздно ночью, чтобы никто не  заметил,  Януш  явился  на  квартиру  к
Виктору Свандове, проживавшему в Грудзендзе, частному торговцу, с  которым
он раньше поддерживал деловые контакты.
     Однако  Свандова  оказался  плохим  помощником  Палузинскому:  будучи
преданным  слугой  Государства   (а   может   быть,   просто   испугавшись
ответственности за покровительство преступнику), он  выпроводил  Януша  из
своего дома, пригрозив бывшему приятелю, что позвонит в полицию,  если  он
тотчас же не уберется прочь. Беглец начал упрашивать Свандову не прогонять
его; он разыграл  целое  представление  перед  хозяином  дома:  заискивал,
льстил,  умолял,  чуть  ли  не  плакал,  умоляя  помочь  ему  скрыться  от
преследования, а сам в это время незаметно доставал из-под пальто короткий
железный ломик, который всегда носил с собой. Когда Свандова повернулся  к
незваному  ночному  гостю  спиной,  решительно  направившись  к  телефону,
стоящему на краю рабочего  стола  в  кабинете,  Палузинский  замахнулся  и
ударил его, целясь в голову. Ломик стукнул  Свандову  в  левый  висок,  но
скользящий удар лишь слегка оглушил бизнесмена; шатаясь, он  все  же  смог
добраться до двери кабинета.  Одним  прыжком  Януш  оказался  возле  своей
жертвы, нанеся несколько сильных ударов по затылку и по плечам.  Умирающий
хозяин дома собрал последние силы, чтобы распахнуть  дверь  и  ступить  за
порог; громко выкрикнув имя своей жены, он тут  же  опустился  на  колени,
цепляясь непослушными пальцами за дверную ручку, а  его  вероломный  гость
продолжал  бить  ломиком  по  голове  своей  беззащитной  жертвы.  Наконец
(Палузинскому показалось, что он уже целую вечность бежит  за  шатающимся,
перепуганным человеком, нанося ему удар за  ударом)  Свандова  упал  лицом
вниз, и кровь из раны на его  разбитой  голове  хлынула  на  пол  широкого
коридора. Жена убитого им бизнесмена выбежала на крик из своей  спальни  и
начала спускаться по лестнице, ведущей на  верхний  этаж.  Он  понял,  что
женщина  узнала  его,  и  сначала  хотел  устранить  свидетельницу  своего
преступления, бросившись к ней с поднятым ломиком; но тут на  лестнице  за
ее спиной показались взрослые сыновья Свандовы, и Палузинский решил, что у
него не хватит сил расправиться с целым семейством. Он выскочил из дома и,
задыхаясь, изо всех сил побежал прочь по тихой ночной улице.
     Он выбрался из города в предрассветном тумане и снова  направился  на
север, проклиная свою злую судьбу  и  жалея  о  том,  что  его  угораздило
связаться с трусом и дураком Свандовой. Совершив тяжкое  преступление,  он
стремился как можно скорее укрыться в непроходимой лесной чаще, зная,  что
теперь полиция устроит на него настоящую облаву.
     Около трех месяцев он прятался в лесах, изредка осторожно  выходя  из
глухой чащи и приближаясь к фермерским домикам, чтобы попытаться стащить с
крестьянских огородов  немного  плодов  и  овощей.  Бесследно  исчезнув  с
людских глаз в северной глухомани, долгое время  проплутав  в  непролазных
болотах  и  дремучих  лесах,  он  ушел  от  погони  и   стал   невидимкой,
неприметным, плохо одетым путником, бредущим от села  к  селу  по  грязным
проселкам. Но вслед за промозглой осенью пришла зима,  и  скудная  одежда,
которую ему удалось стащить на одной из ферм, надетая под пальто,  уже  не
спасала от пробиравшего до  костей  холода.  Крестьяне  собрали  последний
урожай со своих огородов,  и  теперь  Януш  питался  мороженой  картошкой,
свеклой и репой, выкопанными из земли - скудными остатками овощей, которые
он мог найти на поле после осенней уборки. Горстка  орехов  дополняла  его
скромный обед, да еще порой ему удавалось поймать  и  убить  какого-нибудь
зверька. Ударили первые морозы, и день ото дня ему становилось все труднее
добывать себе пищу. Снова, как когда-то давно,  в  концлагере,  его  начал
мучить голод. Порой, тихонько  пробравшись  ночью  во  двор  крестьянского
дома, и стащив все, что попалось под руку (несколько теплых вещей, надетых
под пальто, он незаметно снял с  веревок,  куда  хозяйки  вешают  сушиться
выстиранное белье) он мечтал залезть в свинарник и украсть  поросенка.  Он
вспоминал, как много лет назад его отец  принес  домой  маленькую  розовую
тушку, как он стоял перед очагом, следя  за  жарящимся  на  открытом  огне
мясом и поминутно поворачивая  ручку  вертела,  чтобы  оно  не  подгорело,
вспоминал роскошный семейный  ужин  и  вкус  сырой  свиной  печени.  Перед
рассветом, забываясь чутким сном, он грезил о  жареной  свинине,  и  после
пробуждения где-нибудь  в  холодном,  занесенном  снегом  стогу  сена  или
соломы, ему очень долго казалось, что он чувствует слабый, едва различимый
аромат жаркого, смешанный с запахом сырой печени...


     Его черствый хлеб покрылся плесенью и запачкался о грязные  лохмотья,
несколько  месяцев  служившие  ему   единственной   защитой   от   холода.
Приземистая фигура Януша казалась пухлой из-за всего, что было надето  под
пальто; однако эти вещи не спасали горемыку, оставшегося без крова и пищи,
от лютого  зимнего  холода.  Он  сильно  исхудал;  и  если  бы  кто-нибудь
пригляделся к одинокому  скитальцу  пристальнее,  то  ввалившиеся  щеки  и
заострившиеся черты лица выдали бы в  бредущем  неизвестно  куда  толстяке
человека, умирающего от голода. Вторые сутки он шел по занесенному  снегом
лесу, прячась в случайно попадавшихся на  опушках  стогах  сена  во  время
коротких передышек, питаясь лишь тем, что мог найти и подобрать по дороге.
Мерзлая земля и  зимний  лес  не  слишком  щедро  оделяли  его  съедобными
плодами, и когда муки голода становились  нестерпимыми,  он  грыз  жесткую
кору деревьев.
     Полицейские подловили его у  сельского  дома,  который  он  собирался
ограбить. Нарушив свое обычное правило - нигде не задерживаться надолго  -
он слишком много времени провел, скитаясь вокруг богатой деревни в надежде
стащить  что-нибудь  покрупнее  нескольких  мерзлых   картофелин.   Однако
постоянное воровство  не  могло  остаться  незаметным,  и  местные  жители
сердились, обнаруживая пропажу очередной вещи. На него устроили облаву,  и
только страх придал ему силы убежать от преследователей. Теперь он шел все
дальше, подгоняемый болью, терзавшей его живот.
     Обессилевший от долгих блужданий по  лесному  бездорожью,  он  увидел
столб дыма, поднимавшийся кверху над верхушками деревьев, и зашагал в этом
направлении.  Выйдя  к  маленькой  бревенчатой  избушке  на  краю   лесной
росчисти, Януш направился  к  порогу  деревянного  домика,  вряд  ли  ясно
сознавая, где он сейчас находится и что завело  его  в  такую  глушь.  Ему
хотелось только одного -  есть,  а  затем  он  мечтал  найти  какой-нибудь
укромный уголок, чтобы дать  отдых  своим  избитым,  распухшим  от  холода
ногам. Постучав кулаком в деревянную дверь, он удивился, до  чего  слабый,
глухой звук раздался от ударов, в которые он вложил немало сил.
     Дверь отворилась, и хозяин избушки успел подхватить безжизненное тело
Януша,  упавшего  в  обморок  на  пороге  его  дома.  Внеся  обмороженного
скитальца в избу, он положил его на пол у очага, крикнув жене,  чтобы  она
скорее приготовила отвар из целебных  трав.  Склонившись  над  неподвижной
фигурой, лесник и его жена сняли  грязные  лохмотья  со  своего  странного
гостя и обнаружили под ними исхудавшее, давно не мытое тело. Хозяева долго
хлопотали над Янушем, приводя его в сознание; и хотя  его  вид  внушал  им
подозрения, все же жалость к  истощенному,  обессилевшему  человеку  взяла
верх над остальными чувствами. Через некоторое время Януш уже  мог  сидеть
за столом,  прихлебывая  из  кружки  целебный  отвар.  Хозяева  попытались
расспросить его, что он делает в лесу в столь неподходящее для  длительных
прогулок время, но из его бессвязных ответов они  поняли  только,  что  их
гость пришел издалека и уже  давно  бродит  по  окрестностям,  страдая  от
голода. Он говорил тихим, дрожащим голосом, поминутно сбиваясь, и лесник с
женой скоро поняли, что перед ними сидит сумасшедший.  Решив,  что  скорее
всего это заблудившийся путник, чей разум помутился от  страха,  голода  и
усталости, они решили приютить его у себя на несколько  дней,  чтобы  дать
ему немного опомниться. Однако хозяйку слегка беспокоило то, что во  время
разговора этот исхудавший, оборванный, грязный незнакомец не сводил  своих
глаз, мерцавших хищным блеском,  с  их  двенадцатилетней  дочери.  Девочка
сидела возле огня, наблюдая  за  всем,  что  происходило  в  доме,  широко
раскрытыми от любопытства глазами, и на ее круглом розовом  личике  играли
багровые отсветы пламени.
     Хозяева лесной избушки жестоко поплатились  за  свое  гостеприимство.
Когда лесник наклонился над  очагом,  чтобы  положить  в  огонь  очередное
полено, Януш нанес ему сильный удар ломиком по затылку, и здоровый молодой
мужчина повалился на пол, оглушенный ударом. Расправа с  женщинами  заняла
всего несколько секунд. Вероломный  гость  подскочил  к  столу  и  схватил
длинный кухонный нож.  Через  пять  минут  на  полу  у  очага  лежало  три
окровавленных трупа с перерезанными глотками.
     Двое полицейских, направившихся по свежему следу Януша, петляющему по
занесенному снегом лесу, вышли к домику лесника примерно через  час  после
того, как Палузинский, ловко орудуя ножом, начал пожирать еще теплое  тело
двенадцатилетней девочки.
     Янушу повезло. Полицейские, явившиеся за ним уже после  того,  как  в
избушке разыгралась кровавая трагедия, были слишком молоды и неопытны.  Ни
разу в жизни им не приходилось сталкиваться с такой  звериной  жестокостью
преступников. Ужасы второй мировой  войны,  о  которых  они  знали  только
понаслышке, не  могли  дать  им  наглядного  представления  о  первобытном
варварстве людей с расстроенной психикой, потерявших человеческий облик  в
борьбе за выживание в концентрационном лагере. Когда они, наконец, поняли,
почему так обезображены трупы взрослых, и увидели, как человек, за которым
они охотились уже несколько суток, вынимает из распоротого живота  ребенка
окровавленные внутренности, чтобы  отправить  их  себе  в  рот,  они  были
настолько потрясены, что не смогли побороть в  себе  отвращение,  тошнотой
подступавшее к горлу. Застыв на  месте,  как  завороженные,  двое  молодых
парней в полицейской форме глядели широко распахнутыми от  страха  глазами
на испачканные кровью руки и лицо Палузинского, не сразу оторвавшегося  от
маленького тела своей жертвы.
     Бешенство, охватившее Януша при виде  полицейских,  толкнуло  его  на
дальнейшую яростную борьбу за свою  жизнь.  Разгоряченный  своим  недавним
кровавым "подвигом", он метнул кухонный нож в одного  из  полицейских,  и,
оскалившись, словно зверь, с диким воем  кинулся  на  другого.  Вид  этого
сумасшедшего в  окровавленных  лохмотьях,  с  жидкой  неопрятной  бородой,
залитой темно-красной жидкостью,  с  вытаращенными,  совершенно  безумными
глазами, мог заставить окаменеть от  испуга  даже  храбрейшего  из  людей,
поэтому двое полицейских не устояли перед такой  неожиданной,  безрассудно
смелой атакой.
     Один из них, отброшенный  к  стене  мощным  толчком,  так  и  остался
стоять, прислонившись к ее твердой  поверхности,  а  второй  в  это  время
нагнулся, чтобы  поднять  свою  винтовку,  выпущенную  из  рук,  когда  он
уклонялся от брошенного Палузинским  ножа.  Тот,  за  кем  они  так  долго
гнались, кого с таким трудом выследили, выскочил из дома и  во  всю  прыть
помчался обратно в лес, под защиту спасительных деревьев, но тут с крыльца
грянул одиночный  выстрел.  Пуля  разбила  правую  ключицу  Януша,  но  не
остановила его стремительного бега. Наступившая ночь укрыла его от погони.
     Скоро выстрелы затихли вдали, и  Януш  начал  взбираться  на  высокий
холм, поросший кустарником. Плача и смеясь одновременно, он  из  последних
сил вскарабкался на склон холма, и, перевалив через вершину,  спустился  с
другой его стороны. Тут у  него  подкосились  ноги,  и  он  упал  в  снег,
почувствовав, как резкий холод помогает притупить острую,  жгучую  боль  в
плече. Полежав так несколько минут, показавшихся ему  часами,  он  перевел
дыхание и немного успокоился. Прислушиваясь к звукам погони,  он  различил
громкие,   возбужденные   голоса   двух   молодых   полицейских,   вначале
доносившиеся  с  самой  вершины  холма,  прямо  над  его  головой.  Голоса
постепенно удалялись, и наконец звуки замерли  где-то  вдали  -  в  ночной
темноте  преследователи  потеряли  след,  оставленный  им  на  снегу.   Он
оторвался от них. Ему удалось убежать. Он нервно хихикнул и облизал  губы,
ощутив соленый вкус.
     Януш подождал еще немного, затем медленно поднялся с земли.
     И тотчас же был ослеплен вспышкой яркого белого света.
     Русские танки до сих пор стояли  на  главных  стратегических  рубежах
Польши, держа под контролем территорию этой страны. Размещаясь на выгодных
позициях, резервные полки несли свою неприметную вахту,  готовые  в  любой
момент подавить восстание поляков против коммунистической тирании. Экипажи
этих машин  обычно  набирались  из  дисциплинированных,  хорошо  обученных
солдат, которым строго  запрещалось  поддерживать  какие-либо  контакты  с
местными жителями. Для танкистов, изнывающих со скуки  в  карауле,  любое,
даже  самое   незначительное   происшествие   было   развлечением,   почти
праздником, вносящим некоторое  разнообразие  в  их  подчиненную  строгому
распорядку жизнь.  Заметив  спотыкающуюся  фигуру  на  склоне  холма,  они
подождали, пока человек не  спустится  вниз.  Когда  он  подошел  поближе,
танкисты разом включили все прожектора.
     Януш громко вскрикнул от страха. Он попятился назад, затем повернулся
и кинулся прочь, не разбирая дороги, стремясь убежать  как  можно  дальше,
спрятаться от  этих  пылающих  огней.  Двое  полицейских  свернули  в  его
сторону, спустившись с ближних холмов - очевидно, их  привлекла  внезапная
вспышка света.
     Никогда еще он не чувствовал себя  таким  уязвимым,  таким  заметным,
выставленным на всеобщее  обозрение,  как  сейчас.  Его  собственное  тело
казалось Янушу огромным и ужасно неуклюжим. Он врезался в дерево и  ощутил
соленый вкус крови на губах и во рту. Шатаясь, он побрел  вперед,  прикрыв
руками лицо. Сильная боль не остановила его, и он упрямо двигался  дальше,
подгоняемый страхом.
     Он опять споткнулся и покатился вниз, все дальше и дальше. Этот склон
был гораздо круче, чем предыдущий. Он испустил пронзительный вопль,  когда
его сломанная ключица сильно ударилась обо что-то твердое. Теперь  он  уже
не падал  с  головокружительной  крутизны,  а  лежал  на  твердой,  ровной
поверхности.
     Януш всхлипнул от охватившей его жалости к самому  себе.  Теперь  ему
крышка. Скоро его поймают и накажут за все зло, которое он совершил.
     С трудом приподняв голову, он увидел огни, приближающиеся к нему. Они
приближались не спеша, резко очерчивая его  распластанную  фигуру  посреди
дороги, словно он был беспомощным,  пойманным  в  ловушку  животным.  Януш
пытался прикрыть глаза от этого яркого, слепящего света, но руки совсем не
слушались его...
     Свет был уже почти над его головой. Ему оставалось только ждать.
     Вдруг  черная  тень  заслонила  это  нестерпимое  сияние,  и  наконец
слезящиеся от резкого света глаза Януша смогли различить  огромную  черную
автомашину, остановившуюся на обочине рядом с  его  разбитым,  изувеченным
телом.  Мотор  все  еще  продолжал  урчать  на  холостых  оборотах.  Через
несколько секунд, показавшихся несчастному Янушу  ужасно  долгими,  задняя
дверца автомобиля открылась.
     - "Моги це зробиц нивидзилним, Януш" (Могу  сделать  тебя  невидимым,
Януш), - раздался тихий голос изнутри.
     (И действительно, каким-то непостижимым образом Клину удалось сделать
его невидимым.)



                             24. СТРАДАНИЯ КОРЫ

     - Боже мой, но почему именно шакалы? Ведь существует так много разных
пород собак, выведенных специально  для  сторожевой  службы,  -  глядя  на
дорогу через заднее стекло кабины лимузина, Холлоран даже чуть привстал со
своего  сиденья,  рискуя  свернуть  шею  при  резком  повороте  -  он  был
взволнован после недавнего приключения, но в то  же  время  его  разбирало
любопытство,  ему  хотелось  еще  раз  взглянуть   на   поджарые   фигуры,
растворившиеся в ночном мраке.  Палузинский  пожал  плечами,  потом  издал
короткий смешок, и его  глаза  превратились  в  две  узкие  щелочки,  едва
различимые за стеклами очков в тонкой  металлической  оправе,  сидевших  у
него на носу.
     - Возможно, Феликс любит тех собак, что боятся палки,  -  сказал  он,
снова засмеявшись своей шутке.
     Холлоран повернулся к своему собеседнику:
     - А я и не знал, что шакалы подчиняются дрессировке.
     - Все животные подчиняются дрессировке, "мой коллега". Как,  впрочем,
и люди.
     - Сначала я подумал, что они ночные животные, но сейчас вспомнил, как
увидел одного из этих зверей днем в кустах возле дома.
     - Обычно они выходят на охоту в сумерках,  как  и  большинство  диких
хищников. Но  естественные  повадки  можно  изменить,  если  надо.  Собаки
слушаются своего хозяина.
     - Клина?
     - Да нет же, - Палузинский плавно  нажал  на  педаль  тормоза,  когда
машина начала набирать скорость, спускаясь с холма.  Огни  Нифа  сияли  на
склоне холма впереди, словно маяк, к которому они плыли  сквозь  туман.  -
Ваш водитель-инструктор хорошо знает свое  дело,  -  добавил  поляк  после
короткой паузы. - Даже такой старый пес, как я,  сумел  выучить  несколько
новых трюков всего за два дня.
     - Будем надеяться, что  вам  не  придется  активно  использовать  эту
технику вождения на практике.
     Пожилой мужчина кивнул:
     - Я знаю, что вам самому пришлось выкручиваться из  сложной  ситуации
вчера утром.
     Холлоран ничего не ответил ему, а затем, помолчав немного, спросил:
     - Сколько лет вы уже работаете у Феликса Клина, господин Палузинский?
     - Пожалуйста, зовите меня Янушем, если вам это удобно. Я не держу  на
вас зла за то, что вы так дельно  обработали  меня  позапрошлой  ночью.  Я
понимаю, что вы  хотели  проверить,  насколько  хорошо  подготовлена  наша
команда телохранителей. Вы оказались сильнее. Я даже не почувствовал  боли
от удара, а после того, как я очнулся,  немного  ныли  мышцы  шеи.  Чистая
работа, сэр, насколько я могу судить об этом!
     - К сожалению, ваш  напарник  никак  не  может  простить  мне  своего
поражения в этой стычке.
     - Монк?.. Животное, тупая скотина, только и всего... Однако на  вашем
месте я бы приглядывал за ним, чтобы он  не  подкараулил  вас  где-нибудь,
чтобы поквитаться за свое  унижение.  Что  касается  вашего  вопроса,  то,
признаться, я немного удивлен. Разве "Магма" не направляла в вашу компанию
полное досье на каждого из сотрудников Феликса?
     - К сожалению, эти документы содержат очень мало полезной информации.
В них ничего не сказано о сроке службы.
     - Понимаю.  И  это  возбуждает  ваше  любопытство.  -  Машина  плавно
остановилась позади серебристого  "Мерседеса"  перед  фасадом  готического
особняка. - Прошло уже много лет с тех  пор,  как  Феликс  вывез  меня  из
Польши, - сказал Палузинский, выключая  мотор  лимузина.  -  Что-то  около
сорока или пятидесяти лет.
     Холлоран, изумленный таким ответом, собирался задать пожилому  поляку
еще один вопрос, но Палузинский уже начал выбираться из машины.
     - Постойте, - сказал Холлоран,  и  лысая  голова  Палузинского  снова
показалась в проеме открытой дверцы. - Сколько же  лет  Клину?  -  спросил
Холлоран.
     Палузинский улыбнулся, и его глаза опять  сузились  в  две  маленькие
щелочки за стеклами очков.
     - Феликс намного старше, чем вы думаете, сэр, - ответил он Холлорану,
затем повернулся и зашагал к дому.


     Холлоран негромко постучал в дверь  и  повернулся  спиной  к  темному
пространству коридора, ожидая, когда ему откроют. Он очень устал - гораздо
больше, чем обычно устает человек к вечеру, после  трудного,  беспокойного
дня. Нервы были напряжены, но  сам  Холлоран  чувствовал,  что  совсем  не
грозящая его клиенту  опасность  привела  его  в  тревожное,  возбужденное
состояние - он ощущал непонятное давление на психику, исходящее от  самого
особняка. Уже в первый день тяжелая, мрачная тишина Нифа камнем  легла  на
душу; ее гнет ощущался повсюду. Теперь же атмосфера  в  доме  непостижимым
образом изменилась -  воздух,  казалось,  был  наэлектризован,  как  после
грозы, в нем носилась непонятно  откуда  исходящая  угроза,  словно  мирно
дремавший  старый  особняк  проснулся  и   следил   за   гостями   хмурым,
неприветливым  и  настороженным  взглядом.  Холлоран  прогнал  прочь   эту
фантастическую мысль. Дом  был  самым  обыкновенным  зданием  из  кирпича,
извести, дерева и стекла. Возможно,  странное,  непредсказуемое  поведение
Клина плохо влияло на агента "Ахиллесова Щита".  К  тому  же  исчезновение
Дитера Штура не на шутку обеспокоило Холлорана: Организатор держал в руках
все нити проводимой операции. Холлоран нахмурился: дело только начиналось,
а уже произошло столько неприятных событий!
     Он поднял руку, собираясь постучать еще раз, когда послышался  щелчок
отпираемого замка, и из комнаты выглянула Кора.
     - Я хотел узнать, как ты себя чувствуешь, - сказал ей Холлоран, и, не
дождавшись ответа девушки, добавил: - Ты не вышла к обеду.
     Ее волосы были влажными, словно она только что вышла из душа.
     - Я не была голодна, - ответила Кора.
     - Как, впрочем, и все остальные. Я обедал в одиночестве.
     Холлоран сделал небольшую паузу, но девушка промолчала, и он спросил:
     - Мне хотелось бы поговорить с тобой.
     Она колебалась несколько секунд:
     - Извини. Я держу себя так холодно, словно мы чужие друг другу.
     Она распахнула дверь и шагнула чуть-чуть  в  сторону,  пропуская  его
внутрь; теперь их роли поменялись: прошлой ночью она пришла  в  комнату  к
Холлорану, сегодня - он к ней.
     Он оперся рукой о дверной косяк:
     - Я не знал...
     - Входи же, Лайам. Я прошу тебя.
     Он шагнул за порог  комнаты,  более  просторной  и  уютной,  чем  его
собственная  спальня.  Почти  половину  свободного  пространства  занимали
мягкая софа и кресло, к ним был придвинут небольшой чайный столик. У стены
стояло старинное миниатюрное бюро с  письменными  принадлежностями,  возле
него - широкая кровать с пологом. Обстановку комнаты  дополняли  туалетный
столик, горка и огромный, вместительный гардероб. Открытая  дверь  вела  в
смежное помещение - Холлоран подумал, что там находятся ванная и туалетная
комнаты. Все занавески на окнах были плотно задернуты - такая осторожность
в уединенном поместье показалась Холлорану совершенно излишней.
     Закрыв дверь за своим гостем и присев к  столу,  Кора  оправила  свой
белый махровый халат.
     - Выпьешь  что-нибудь?  -  спросила  она.  -  Ах,  извини,  я  совсем
забыла... Ты все время должен быть начеку. Думаю, тебя не очень  шокирует,
если я буду пить одна.
     Взяв бутылку со столика, она  налила  себе  бокал  вина  и  поудобнее
устроилась на софе, поджав под себя ноги.
     - Почему ты так враждебно настроена, Кора? После прошедшей ночи...  -
он запнулся, когда девушка низко склонила голову, словно его слова  сильно
задели ее.
     - Я тебя разочаровала, да? - в  ее  голосе  прозвучала  презрительная
насмешка. - Я много пью, я ложусь в постель  с  кем  попало,  я  занимаюсь
любовью довольно необычным способом. Наконец, я нахожусь  в  подчинении  у
полугениального, полусумасшедшего человека,  который  помыкает  мной,  как
хочет, и перед кем я раболепствую. Воображаю, что ты можешь  подумать  обо
мне.
     Холлоран сел на софу рядом с ней, коснувшись своим плечом ее тела.
     - Единственная вещь, которую я так и не смог пока разгадать - это что
ты обычно пьешь.
     Она невольно улыбнулась:
     - Что окажется под рукой, -  отпив  глоток  вина,  девушка  поставила
бокал на стол рядом с бутылкой; Холлоран отметил про себя, что бутыль была
пуста больше чем наполовину.
     - Я очень шокировала тебя прошлой ночью? - спросила  Кора,  глядя  на
свой бокал.
     - Очень, - подтвердил Холлоран.
     Она резко вскинула голову и окинула его ироничным взглядом.
     - Но провалиться мне  на  этом  месте,  если  это  не  доставило  мне
удовольствия, - быстро прибавил он.
     - Это он заставил меня.
     - Что?..
     - Он заставил меня пойти к тебе в комнату, - взяв бутылку со столика,
девушка долила вина в свой бокал, хотя он  был  еще  наполовину  полон.  -
Феликс сказал, чтобы я шла к тебе в ту ночь.
     Холлоран был ошеломлен.
     - Я не понял, - тихо произнес  он,  вопросительно  глядя  на  молодую
женщину, сидящую рядом.
     - Он приказал мне совратить тебя. Не  знаю,  зачем.  Может  быть,  он
просто проверял тебя таким  образом.  Или  меня...  Возможно,  он  получал
удовольствие, изобретая новый способ унизить меня, сделать шлюхой.
     - Зачем ему это понадобилось?
     - Феликсу нравится ставить людей в зависимое положение.  Пройдет  еще
немало времени, прежде чем ты сам убедишься в этом.
     - Кора, это же совершенно бессмысленно...
     - А разве многое из того, что ты уже успел увидеть здесь, не  кажется
тебе столь же бессмысленным?.. Мне  очень  жаль  наносить  такой  удар  по
твоему самолюбию, но я говорю  правду:  прошлой  ночью  я  лишь  выполняла
данные мне указания.
     Ее рука неожиданно дрогнула, и Кора сделала большой глоток, чтобы  не
пролить вино на свой белый махровый халат. Быстро взглянув  на  Холлорана,
девушка удивилась: он все еще улыбался. Но теперь в его улыбке не было  ни
капли теплоты. Словно из-под маски внешней любезности и вежливости на  миг
показалось истинное лицо этого жестокого, холодного человека.
     -  Скорее  всего,  Клин  просто  хотел  отвлечь  меня  от  того,  что
происходило в доме, - сказал он.
     У нее перехватило дыхание. Он был прав... По какой-то  непонятной  ей
самой  причине  Коре  хотелось  посильнее  уязвить  Лайама,  задеть   его,
причинить ему боль, чтобы прорваться сквозь оболочку уверенности в себе, в
своих  силах,  разрушить  этот  облик  героя,  который   задевал   в   ней
чувствительную струнку. И более того. В ее неосознанном желании скрывались
иные чувства. Она хотела его как мужчину, и прошлой ночью она  охотно,  по
доброй воле пошла к нему. Ее тянуло к нему, словно он был... (Кора сделала
над собой усилие, пытаясь собраться с мыслями) ее избавителем... как Марию
Магдалину когда-то привел ко Христу слепой,  безрассудный  инстинкт...  О,
Боже, какой идиоткой она была! Даже когда он взял ее, грубо  и  жадно,  ей
хотелось большего, гораздо большего.  Им  пришлось  продолжать  заниматься
любовью, изобретая все новые способы, чтобы она, наконец,  смогла  достичь
вершины удовольствия... Это Феликс довел ее до  такого  состояния,  сделав
рабой чувственности, но не чувств...  Она  презирала  Лайама  за  то,  что
позволила ему увидеть ее такой, какая она есть на самом деле. Она пыталась
уязвить его, причинить ему боль, но он повернул дело  так,  что  она  сама
оказалась унижена...
     - Пожалуйста, Лайам, уходи, - произнесла она дрогнувшим голосом.
     - Нет, не сейчас. Не так быстро, Кора.
     Опять ей послышался легкий ирландский акцент в голосе Холлорана.  Она
подумала, что глухой голос  и  этот  акцент  выдают  внутреннее  волнение,
охватившее молодого человека.
     - Я хочу, чтобы ты ушел.
     Но он и не думал подниматься с софы, где они до сих  пор  сидели  так
близко друг к другу, что каждый чувствовал  тепло  чужого  тела.  Он  взял
бокал из ее руки.
     - Я не знаю, в какие игры вы все играете, - спокойно произнес  он,  -
и, честно говоря, меня это совсем не волнует.  Но  знаешь,  Кора,  в  тебе
осталось еще очень много чистого и неиспорченного, чего  этот  сверхманьяк
не смог затронуть и переделать по своему вкусу. Я не представляю себе, как
ему удалось довести тебя до такого состояния, но я твердо знаю одно: некая
часть твоей души закрыта для него. Ты была совсем  иной,  когда  я  увидел
тебя в первый раз, правда; мне кажется, это  потому,  что  в  тот  раз  ты
действовала самостоятельно; ты была самой собой - той женщиной, которой ты
остаешься и сейчас.
     - Во мне ровно ничего не осталось...
     Он не дал ей договорить, мягко прижав свои пальцы к ее губам.
     - Ты ошибаешься.
     Она почувствовала, как его руки обвились вокруг ее талии.  Теперь  он
целовал ее, впиваясь в ее губы, причиняя ей боль.
     Кора отпрянула назад. Полулежа на софе, она  уперлась  обеими  руками
ему в грудь, отталкивая его от себя. Она не желала этого. Он был совсем не
таким. Не тем мужчиной, который смог бы оторвать ее от  Феликса,  заменить
его. Они были слишком похожи, Лайам и Феликс. Оба безжалостные.  Жестокие.
Порочные. Они были сделаны из одного теста. Потому Феликс и  был  очарован
своим новым телохранителем, что распознал в нем родственную душу.
     Он причинял ей боль, но - странно -  ей  это  нравилось.  Но  она  не
должна потакать ему, она не позволит ему...
     Холлоран сжал ее запястья и отвел в сторону  ее  руки,  мешавшие  ему
прижаться к ней еще теснее. Теперь она лежала на софе, закинув голову;  ее
халат  распахнулся,  обнажая  бедра.  Она  задыхалась  под  его   долгими,
чувственными поцелуями; когда,  наконец,  ей  удалось  оторваться  от  его
жадного,  ищущего  ее  губы  рта,  она  отвернулась  от  него  и  тут   же
почувствовала, как его губы, внезапно ставшие такими жесткими, прижались к
ее  шее.  Он  очень  осторожно  прихватил  зубами  ее  нежную  кожу.  Кора
застонала,  раздираемая  противоречивыми  ощущениями:   она   одновременно
испытывала  жалость  и  омерзение  к  себе,  но  эти  неприятные   чувства
заглушались просыпавшимся в ней желанием.
     - Пожалуйста, не делай этого, - попыталась сказать  она,  но  он  уже
распахнул на ней халат и наклонил голову, чтобы целовать ее груди.
     - Я не хочу, - зашипела она, почувствовав, как его рука коснулась  ее
бедра и скользнула ниже, нежно поглаживая ее кожу, касаясь  чувствительных
точек. Повернувшись, он лег  на  нее  сверху,  раздвинув  ее  ноги  своими
сильными коленями, и она чувствовала тяжесть его тела на своем животе и на
бедрах. Она попыталась вырваться, извиваясь под ним, но он  только  крепче
обнял ее, и Кора почувствовала, какими сильными могут  быть  его  объятия,
обычно столь нежные и деликатные. Она все еще боролась с ним, понимая, что
не сможет разжать рук, стиснувших ее, и крепко уперлась кулаками  в  плечи
Холлорана, отталкивая его от себя. Она могла царапаться, вцепиться  ему  в
волосы, даже ударить его, но не делала этого.
     Он опустился на пол, став на колени перед ней;  его  тело  оставалось
меж ее раздвинутых ног. Ее халат был распахнут, пояс развязался.  Холлоран
проворно расстегнул свою одежду и вошел  в  лоно  девушки;  его  резкое  и
быстрое движение, очевидно,  причинило  ей  боль,  потому  что  она  слабо
вскрикнула,  пытаясь  отстраниться.  Он  провел  пальцами  по  ее  животу,
коснувшись волос на лобке, и опустил руку ниже - внутренняя поверхность ее
бедер была влажной и  скользкой,  несмотря  на  то,  что  она  так  упорно
сопротивлялась его ласкам. Его губы снова прижались к ее губам. Теперь она
уже не отвергала его, и скоро сама начала пылко отвечать на его поцелуи.
     Крепко обняв его, она  услышала  тихий  стон,  вырвавшийся  из  груди
Холлорана. Ее ноги напряглись, вытянувшись по обеим сторонам его бедер,  и
она начала двигаться в такт его ритмичным, мощным толчкам, желая, чтобы он
вошел глубже, еще глубже, и наконец, она закричала  низким,  прерывающимся
голосом, трепеща и извиваясь всем телом. Ее  дыхание  было  тяжелым,  руки
дрожали. Через несколько  минут  ее  стоны  и  крики  утихли,  словно  она
задохнулась, и Холлоран приподнял ее за плечи, стараясь поудобнее  уложить
девушку на мягкой поверхности, но ни  на  минуту  не  прекращая  двигаться
внутри нее. Однако он не смог  держать  себя  в  узде  слишком  долго,  и,
зарывшись лицом в ее мягкие, влажные волосы, стал нежно покусывать ее шею,
мочку уха и щеку, затем приник жадным  ртом  к  тонкой  коже  чуть  повыше
ключицы. Она уперлась головой  в  диванную  подушку;  ее  тело  выгнулось,
словно тугой лук, ее стоны стали более громкими и частыми, когда его  семя
хлынуло в нее, и перешли в  долгий,  протяжный  вопль,  звучавший  в  ушах
Холлорана до тех  пор,  пока  последние  содрогания  не  пробежали  по  их
сплетенным телам, положив конец любовной игре.
     Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, боясь пошевелиться,  чтобы
не нарушить блаженной истомы.
     Щека Холлорана была влажной. Он приподнялся,  опираясь  на  локти,  и
заглянул ей в лицо. Кора плакала. Он попытался заговорить с  ней,  но  она
отвернулась и продолжала безутешно, нервически всхлипывать. Тогда его руки
обвили ее шею, и он нежно прижал ее голову к своей груди.
     Они оставались в этой позе долго, пока Кора не успокоилась. Никто  не
проронил ни слова, да  они  и  не  нуждались  в  этом.  Холлоран  все  еще
оставался внутри ее лона, и ей нравилось это ощущение, хотя  теперь  былая
упругость покинула его мышцы. Ее руки скользнули  под  рубашку  Холлорана,
ласково поглаживая его спину. Холлоран приподнялся и чуть переменил  позу,
не выходя из нее. Его губы легко касались ее лица, целуя ее глаза,  локоны
на висках, щеки и губы. Страсть уступила место нежности.
     - Ты не знаешь, что он теперь сделает со мной, - сказала она.
     - Ничего, что было бы хоть немного похоже на это.
     Она вздохнула, чувствуя, как он опять становится твердым,  напрягаясь
и проникая все дальше меж ее ног. На этот раз она отдалась ему  сразу,  не
сопротивляясь и охотно покорившись его желаниям. Теперь  все  их  движения
были  медлительными,  почти  вялыми;  они  наслаждались  друг  другом   не
торопясь, выбирая более изощренные позы для своей любовной  игры.  Страсть
нарастала постепенно, и даже достигнув наивысшей точки, не выходила из-под
контроля, пока прилив чувств так  же  плавно  не  сошел  на  нет,  принеся
облегчение обоим.
     Как и в прошлый раз, они долго не разжимали объятий. Наконец Холлоран
встал и оправил свою одежду, потом устроился на полу возле  софы,  положив
локоть на край ложа, где распростерлась обессиленная Кора. Он  наклонился,
чтобы поцеловать ее в губы, и осторожно провел кончиками пальцев по  щеке,
отбрасывая назад ее спутанные влажные волосы.
     - Лайам... - начала девушка,  но  Холлоран  улыбнулся  ей  и  покачал
головой:
     - Не надо, Кора. Мы поговорим завтра. Сегодня ночью думай лишь о том,
что произошло между нами.
     Он  провел  пальцами  по  нежной  коже  в  ложбинке  меж  ее  грудей,
спустившись вниз к животу, затем его рука скользнула в щель меж ее бедер.
     Она обвила его плечи руками, приподнявшись и вопросительно глядя  ему
в глаза; выражение ее лица было строгим и сосредоточенным.
     - Я хочу узнать о тебе гораздо больше, неужели ты не понимаешь этого?
- сказала она.
     - Погоди немного, - ответил он.
     - Могу ли я довериться тебе? В тебе есть что-то... -  она  запнулась,
пытаясь найти подходящее слово, - "таинственное", Лайам,  что-то  мрачное,
но я до сих пор не могу понять, что именно. Я сразу почувствовала это, как
только мы встретились в первый раз.
     Он начал подниматься с пола, но Кора крепко держала его за  плечи,  и
он снова присел у края софы.
     - Я уже говорил тебе вчера, что я - лишь тот, кого  ты  видишь  перед
собой, и ничего больше.
     - Но я "чувствую" в тебе что-то, и это пугает меня.
     - Мне  много  раз  приходилось  иметь  дело  с  сильными,  жестокими,
страшными в своей неистовой злобе людьми, Кора. Возможно, это наложило  на
меня своеобразный отпечаток.
     - И поэтому ты стал похож на них? Ты это хотел сказать?
     Он качнул головой:
     - Все не так просто.
     - Тогда объясни мне! - в ее вопросе прозвучали плохо скрытая досада и
раздражение.
     Он встал с пола - теперь руки Коры разжались; девушка глядела на него
широко раскрытыми глазами.
     - В моей профессии сила обычно противопоставляется силе, - сказал он,
глядя  на  Кору  сверху  вниз.   -   Очень   часто   бывает,   что   такое
противопоставление - единственный путь, единственный шанс победить.
     - Не изменяет ли это тебя самого в худшую сторону? Не становишься  ли
ты сам сродни тому, против кого используешь свою силу?
     - Может быть, - ответил он.
     Она поежилась и закуталась в халат, прикрывая свою наготу.
     Холлоран пошел к двери, но  остановился  на  пороге,  повернувшись  к
девушке.
     - Только попав в беду, начинаешь понимать, что такая перемена,  может
быть, не так уж плоха.
     Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
     Оставив Кору рыдать в одиночестве.


     Холлоран помылся в общей ванной комнате,  расположенную  в  одном  из
концов длинного коридора, прежде чем  пройти  к  себе  в  комнату.  Как  и
прошлой  ночью,  он  повесил  куртку  на  спинку  своей  кровати  и  вынул
автоматический пистолет из кобуры, положив его  на  тумбочку  в  изголовье
кровати. Сняв ботинки, он завел будильник своих наручных часов и прилег на
постель.  Тусклая  луна  слабо  освещала  комнату,  хотя  окна   не   были
занавешены. Несмотря  на  то,  что  дополнительная  команда  оперативников
"Щита" патрулировала дороги вокруг границ поместья, а в доме появился  еще
один телохранитель, Палузинский, Холлоран отвел на свой отдых лишь  четыре
часа. До того, как самому заступить на дежурство, он намеревался проверить
Монка и Палузинского на их постах и обойти обширную лужайку вокруг дома  -
не обнаружится ли на склонах холмов или в кустах  что-либо  подозрительное
или опасное? Кора отняла у него час отпущенного на сон  времени.  И  много
сил.
     Он закрыл глаза, и перед ним тотчас возник мысленный образ  Коры.  Он
припомнил,  какое  огорченное  было  у  нее  лицо,  какая  горькая   обида
промелькнула в глазах девушки, когда он выходил из ее комнаты.
     Яркая вспышка света, проникнув сквозь его сомкнутые  веки,  разорвала
тьму, в которую начал погружаться Холлоран.
     Холлоран открыл глаза. В комнате царила ночная мгла, и только  слабый
свет луны рассеивал  непроглядный  мрак.  Уж  не  почудился  ли  ему  этот
внезапный проблеск?
     Зарница мелькнула снова - похоже, это  была  вспышка  молнии;  однако
грома за ней не последовало.
     Он вскочил с постели и быстро подошел к окну. Вглядываясь  в  темноту
ночи, он различил лужайку перед домом, залитую неярким светом  луны.  Небо
заволокли  тучи  с  рваными,  неровными  краями;  их  причудливые  контуры
очерчивались серебристыми лунными лучами. Что-то зловещее чудилось в  тени
этих туч, медленно наползающей  на  дом.  Озеро  казалось  огромной  серой
равниной, словно это была не водная гладь, а твердая бетонная поверхность.
     Холлоран моргнул, когда свет  вспыхнул  снова.  Его  источником  было
озеро, вода, испускавшая мощные световые потоки. В этой  яркой  мимолетной
вспышке Холлоран успел разглядеть какие-то темные силуэты  на  озере.  Это
были люди. Или ему только показалось?..
     Он бросился к своей кровати, надел ботинки и схватил с тумбочки  свой
револьвер. Затем побежал вниз по лестнице.



                             25. СВЕТ С ОЗЕРА

     Монк должен был дежурить у входа в дом. Но,  оглядев  холл,  Холлоран
нигде не заметил его неуклюжей обезьяноподобной фигуры.
     Холлоран не стал терять время на поиски американца. Выключив  свет  в
холле, он приоткрыл одну из створок двойной двери - этой  узкой  щели  ему
оказалось достаточно, чтобы выбраться наружу.  Он  был  сильно  удивлен  и
взволнован тем, что дверь оказалась  незапертой.  Гулкое  эхо  от  быстрых
шагов Холлорана раздавалось под сводами арки подъезда. Выглянув наружу, он
остановился на крыльце, настороженно оглядывая окрестности.
     Водная гладь снова была серой; озеро выделялось  чуть  более  светлым
пятном посреди окутанного мглою луга.
     Холлоран положил браунинг в кобуру и сошел  с  крыльца.  Он  бесшумно
скользил в высокой траве, огибая  фасад  особняка,  используя  его  темные
стены как своеобразное укрытие - на их фоне его  движущаяся  фигура  будет
практически незаметна. Чтобы не подвергать  себя  излишней  опасности,  он
решил подойти к озеру  не  кратчайшим  путем  -  по  дорожке,  ведущей  от
главного входа, где одинокий человек  может  стать  отличной  мишенью  для
притаившегося в кустах стрелка, - а неожиданно появиться из-за угла здания
и пересечь лужайку наискосок. Добравшись до угла особняка, он пригнулся  и
одним стремительным движением выскочил на ровный газон. Внезапная  вспышка
света,  исходящего  от  озера,  заставила   его   зажмуриться;   повинуясь
инстинкту, он упал на землю. Нервы  Холлорана  были  предельно  напряжены;
какое-то странное чувство, сродни страху, говорило  ему,  что  он  слишком
заметен, чересчур уязвим, когда  лежит  здесь,  в  сырой  траве,  не  имея
никакого укрытия на случай опасности. Но всего удивительней была необычная
картина, запечатлевшаяся в его памяти, когда неровный свет зарницы очертил
темные контуры берегов озера.
     Недалеко от берега чуть покачивалась лодка, в которой сидело трое или
четверо человек. Все как один повернули  головы,  рассматривая  что-то  за
бортом лодки. Этот странный предмет находился на воде; казалось, он  висит
в воздухе, чуть касаясь поверхности водоема.
     Видение пропало,  когда  сияние  померкло  так  же  внезапно,  как  и
вспыхнуло.  Тело  Холлорана  напряглось,  когда  с  берега  озера  донесся
одинокий тоскливый вой,  перешедший  в  жалобный  плач.  Остальные  шакалы
подхватили этот жуткий напев - в нем  одновременно  слышались  сумасшедший
смех и горькое стенанье. Звуки плыли над водой, оглашая затихшую  лужайку.
Холлоран прищурился, напрягая свое зрение - ему  казалось,  что  он  видит
силуэты зверей, сидящих на берегу - они  неясно  вырисовывались  на  более
светлом фоне серой воды. Однако в ночной темноте он  мог  принять  высокие
пучки травы и  прибрежной  растительности  за  очертания  напряженных  тел
степных волков. Там,  у  самого  берега,  не  было  заметно  ни  малейшего
движения. Холлоран приподнялся со скользкой сырой травы и  встал  на  одно
колено.
     И снова его глаза зажмурились от внезапной вспышки света,  источником
которого, как показалось Холлорану, являлось само озеро.
     Это серебристое сияние исходило из самой глубины вод; лучи  проникали
сквозь прозрачную жидкость, как сквозь  огромную  преломляющую  призму;  у
берегов лежали глубокие тени лилового и  темно-синего  цветов.  Загадочное
свечение длилось всего несколько секунд, но за это короткое время Холлоран
успел разглядеть стаю шакалов, собравшихся у самой кромки воды. При  свете
короткой вспышки они выглядели наподобие каменных изваяний - звери  сидели
в напряженных позах, вытянув шеи, подняв кверху узкие остроконечные морды,
насторожив чуткие уши. Не меньше дюжины пар горящих глаз желтыми огоньками
светились в сумеречном свете.
     Затем наступила полная тьма, еще  более  непроглядная  из-за  резкого
перехода от света к мраку. Так же, как и  в  прошлый  раз,  перед  глазами
Холлорана продолжала  стоять  увиденная  им  картина:  чья-то  неподвижная
фигура возвышалась  на  берегу  озера  среди  оцепеневших  от  испуга  или
сделавших боевую стойку шакалов. Ссутулившийся или, может быть, согнутый в
странном поклоне человек стоял, всматриваясь в воду; черты его  лица  были
скрыты низко надвинутым капюшоном.
     Холлоран услышал голос - нет, даже не голос, а смех, - и его внимание
снова переключилось  на  лодку.  Он  узнал  резкое,  отрывистое  хихиканье
Феликса Клина - громкий звук разносился над тихой водою. Холлоран поднялся
с земли и быстро пошел вперед, пригибаясь пониже, на всякий  случай  вынув
оружие из кобуры.
     В ночной тьме перед  ним  вырисовывались  деревянные  мостки  низкого
причала - Холлоран помнил, что к ним была привязана лодка, на которой  они
с Клином совершали утреннюю прогулку по озеру. Но сейчас лодки у берега не
оказалось. Может быть, Клин неожиданно решил прокатиться по озеру,  как  в
прошлый раз, когда он предложил Холлорану сесть на весла?  Или  похитители
насильно усадили его в лодку, рассудив, что на воде  они  наверняка  будут
недосягаемы для сторожевых собак?.. Несколько минут назад он  слышал  смех
Клина, долетавший до  берега  -  вряд  ли  похищенный  человек  будет  так
необычно реагировать на создавшуюся ситуацию. Однако подобные  рассуждения
ничуть не успокоили Холлорана. Если они поплывут еще дальше от берега,  он
сядет в машину, чтобы встретить их  на  другом  берегу  озера,  у  границы
поместья. К тому же в машине у него будет возможность вызвать  подмогу  по
радиотелефону.
     На берегу, у самой кромки воды, не было никакого укрытия, и  Холлоран
подался чуть-чуть назад, потом бросился на  землю,  направив  револьвер  в
сторону неясно очерченной тени на озере. Он приготовился  ждать,  лежа  на
сырой траве; очередная вспышка света из глубины озера разлилась по  темной
воде  серебристым  сияньем.   Интервалы   между   этими   вспышками   были
неодинаковыми, и невозможно было угадать, когда в следующий  раз  сверкнет
серебристо-голубая зарница. Свет потух так же внезапно,  как  и  вспыхнул,
словно кто-то одним дуновеньем  затушил  горящую  свечу.  Холлоран  провел
рукой по глазам, не в силах  поверить  в  то,  что  он  увидел,  глядя  на
освещенное озеро в течение нескольких секунд - настолько фантастичной была
картина, еще стоявшая перед его  глазами.  Всему  можно  найти  простое  и
разумное объяснение, думал он, все еще сомневаясь, не померещилась ли  ему
та сцена, невольным свидетелем которой он был.
     Он увидел четверых мужчин в  лодке  -  Палузинского,  Монка  и  двоих
арабов. Света во  время  короткой  вспышки  было  достаточно,  чтобы  ясно
разглядеть их фигуры и головы, повернутые в одну сторону. Клина  меж  ними
не было.
     Его невысокая фигура  виднелась  в  нескольких  шагах  от  лодки.  Он
"стоял" на гладкой поверхности воды, как на твердом полу.
     Холлоран  встряхнул  головой,  подавляя   в   себе   желание   громко
рассмеяться абсурдности своего видения.  В  этом  месте  под  водой  могла
скрываться какая-то  твердая  площадка  -  песчаная  отмель  или  огромный
камень. Таково было разумное объяснение. Под водой "должна" быть опора, на
которой стоял его клиент. От Клина вполне  можно  ожидать  такого  глупого
ребячества. Но как он мог не заметить такого препятствия, когда сам  сидел
на веслах нынче утром, проплывая в лодке как раз над этим самым местом?
     Где-то вдалеке завыли шакалы;  на  этот  раз  заунывный  вой  донесся
издалека, как будто звери отбежали от берега и теперь рыскали на  поросших
кустарником склонах холмов. Он  слышал  негромкие  всплески,  когда  весла
рассекали воду. Голоса. Лодка приближалась к причалу.  Он  подождал,  пока
все, кто находился в ней, не высадились на берег, затем поднялся с земли и
пошел к ним.
     Луна показалась в разрыве туч, осветив  все  вокруг  своими  бледными
лучами, и снова спряталась  за  облако.  Группа  людей,  направляющихся  к
берегу по деревянным мосткам, остановилась, заметив Холлорана.
     - Оружие вам ни к чему, - в голосе Клина звучали ироничные  нотки.  -
Среди нас  нет  врагов,  Холлоран,  а  ночь  сегодня  удивительно  тиха  и
спокойна.
     - Что, черт побери, вы  там  делали?  -  спросил  Холлоран  спокойным
тоном, подавляя в себе нарастающий гнев.
     - Я не пленник в своем собственном доме, - весело ответил ему Клин, -
и могу делать все, что мне нравится.
     - Только не в том случае, если  вы  хотите,  чтобы  я  оберегал  вашу
жизнь.
     - Нынче ночью мне не грозит никакая опасность.
     Снова  луна  вышла  из-за  облаков,  и  Холлоран  увидел,  что   Клин
ухмыляется.
     - А свет из-под воды?..
     Кайед и Даад улыбались так же широко, как  их  господин;  Палузинский
тревожно поглядывал на Клина. Монк с бесстрастным,  ничего  не  выражающим
лицом стоял позади небольшой группы.
     Брови  Клина  высоко  поднялись;  на  лице  "объекта"  было  написано
величайшее изумление. Этот жест показался Холлорану  слишком  театральным.
После эффектной паузы Клин произнес:
     - Ах, молнии. Похоже, собирается  сильная  гроза  -  будет  настоящий
потоп. Скоро мы услышим гром. Поэтому мне кажется, нам  не  стоит  надолго
задерживаться здесь, вы согласны?
     И вновь Холлоран заметил, как  непостижимым  образом  изменился  весь
облик его клиента. Хотя Клин остался столь же  насмешливым,  эксцентричным
человеком, голос его сейчас был  глубоким  и  звучал  мягче,  чем  обычно.
Приглядевшись к нему повнимательней, Холлоран увидел, что Клин дрожит всем
телом, как будто избавляется таким образом от избыточной энергии -  однако
это не имело ничего общего с нервными вспышками -  и  даже  невротическими
явлениями - к которым уже привык Холлоран.
     - Вас не было в лодке, - издалека начал Холлоран.
     Клин громко, от души рассмеялся.
     - Я не единственный любитель купанья в лунном  свете,  могу  заверить
вас.
     Палузинский издал сдавленный смешок.
     - Я видел вас на воде... вернее, над поверхностью воды...
     - "На" воде? - изумился  Клин,  продолжая  ехидно  ухмыляться.  -  Вы
хотите сказать, что я "шел по воде"? Как Иисус Христос?
     Холлоран ничего не ответил ему.
     - Я вижу, у вас опять начались галлюцинации, Холлоран. Вам все  время
мерещится что-либо странное на этом озере. Очевидно, ваша психика никак не
может прийти к  гармонии  с  окружающей  вас  природой.  Ваше  воображение
почему-то сильно тревожат эти спокойные воды.
     Арабы захихикали, прикрыв рты руками.
     - Мне кажется, вам нужно как следует отдохнуть, - Клин отбросил  свою
иронию, и теперь в его  голосе  зазвучали  дружеские  нотки.  -  Нагрузки,
которым вы подвергались за последние дни, сильно повлияли на вашу  трезвую
рассудительность, Холлоран.  Может  быть,  незаметные  изменения  проникли
гораздо  глубже,  и  даже  ваше  реалистическое   мироощущение   оказалось
затронуто ими? К слову сказать,  я  не  очень  удивлен  такими  внезапными
переменами.  Я  ожидал  чего-то  подобного.  К  тому   же   вы   прекрасно
зарекомендовали себя в качестве телохранителя. Интересно, сумело  ли  ваше
наблюдательное  начальство  оценить  тот  факт,  что  стрессовая  ситуация
мобилизует ваши силы и даже помогает проявиться тем скрытым  способностям,
о которых никто раньше не подозревал?
     Теперь даже Монк ухмылялся.
     Тучи опять заволокли небо плотным покрывалом; ночная  тьма  поглотила
очертания дальних холмов и береговой линии озера.
     - Мне кажется, нам следует поговорить, - просто сказал  Холлоран,  не
обращая   внимания   на   сдавленный   хохот,   доносившийся   от   группы
сопровождающих Клина  людей.  Он  заметил,  что  в  отношении  компаньонов
Феликса  к  своему  патрону  чувствовалась   не   столько   почтительность
подчиненных к своему начальству, сколько жажда подражания этому  странному
человеку, характерная для верных сторонников или учеников (словно апостолы
внимают каждому слову Учителя, подумал Холлоран).
     - Но вам нужно поспать. Ведь сейчас  не  ваша  очередь  дежурить,  не
правда ли? Мы нарочно не стали беспокоить вас,  зная,  как  тяжело  должно
быть человеку, чьи нервы постоянно напряжены, подобно вашим.
     - Монку и Палузинскому даны жесткие инструкции предупреждать меня обо
всем, что бы ни случилось, в любое время.
     - Вряд ли стоило прерывать ваш сон из-за такого пустяка,  как  ночная
прогулка по озеру.
     - Я отдал им приказ.
     - А я его отменил.
     - Компания, которую я представляю, не  может  продолжать  работать  с
вами при таком положении дел.  Завтра  я  порекомендую  "Ахиллесову  Щиту"
разорвать контракт или, по крайней мере,  освободить  меня  от  исполнения
своих обязанностей. У меня есть все основания для  недовольства  тем,  что
здесь происходит.
     - Нет.
     Настроение Клина резко изменилось. Теперь  его  голос  звучал  резко,
уверенно, властно:
     - Вы не должны этого делать. Вы нужны мне здесь.
     - Ваша корпорация заключала контракт с "Ахиллесовым Щитом", а  не  со
мной лично. Обращайтесь в нашу компанию, если у вас возникли  претензии  к
ней, или вы недовольны условиями этого договора. У "Ахиллесова Щита"  есть
много хороших, опытных агентов, которые справятся со своей задачей  ничуть
не хуже меня.
     Холлоран сунул револьвер обратно в  кобуру  и  повернулся,  собираясь
уйти.
     - Подождите, - Клин быстро шагнул к Холлорану, и  тот  задержался  на
месте. - Я погорячился. Возможно, я был... несправедлив к вам.
     Сейчас "вторая  натура"  низенького  человечка  проявлялась  наиболее
ясно, проступая сквозь его привычные черты, словно на  какое-то  мгновенье
Клин решил сбросить маску, которую носил на людях.
     - Вы правы, нам следовало предупредить вас, куда  мы  отправляемся  в
столь поздний час, и не оставлять вас дома  в  целях  безопасности.  Но  я
находился под влиянием минуты, понимаете, я поддался  своим  чувствам,  не
рассуждая о возможных последствиях своего поступка. Мне показалось, что не
стоит тревожить вас из-за такого пустяка.
     - Однако вы не объяснили мне, зачем вам понадобилось идти  на  озеро.
Равно как и причину этих странных вспышек света. А также  того,  что...  я
увидел.
     - Взгляните на тучи. Задержите свой взгляд на несколько мгновений.
     - Это не... - Его прервала вспышка света. Он стал смотреть  на  небо.
Другая,  более  слабая  отдаленная  зарница  полыхнула  в  небе,   осветив
клубящуюся тучу, наползающую на блеклый, серый небосвод.
     - Это совсем не то, что  было  раньше,  -  сказал  Холлоран.  -  Свет
излучало само озеро.
     - Отражение, только и всего, - пожал плечами Клин. - Озеро сегодня на
диво спокойно, и его темная гладь сыграла роль мощного зеркала.
     Яркая  молния  осветила  стоящих  на  мостках  мужчин,  выхватив   на
несколько секунд резкие, как на фотоснимке, очертания их тел из темноты. В
голубоватом  свете  электрического  разряда   люди   казались   мраморными
изваяниями,  их  лица  были  неестественно  белыми.  Издалека,  как  бы  в
подтверждение слов Клина, донеслись раскаты грома.
     - Пойдемте в дом, а то как бы нам не промокнуть, - предложил Клин.
     - Я видел...
     -  Вы  ошиблись,  -  заявил  Клин  тоном,  не   допускающим   никаких
возражений. - Мы с вами сейчас пойдем  домой,  и  я  как  можно  подробнее
расскажу вам о себе и о том месте, где мы сейчас находимся.  Полагаю,  вас
это заинтересует.
     Холлорану хотелось послать своего клиента ко всем чертям,  но  что-то
удержало  его  от  такого  проявления  несдержанности:   он   был   слегка
заинтригован. Низкорослый человек, стоявший  перед  ним,  до  сих  пор  во
многом являлся для него загадкой; к тому же Феликс Клин резко отличался от
всех, чьи жизни Холлорану приходилось охранять до этого.
     - Вы должны согласиться на одно условие, - сказал он Клину.
     Тот поднял руку, повернув ее ладонью  к  собеседнику,  как  бы  желая
отвратить от себя возможное давление с его стороны:
     - Смотря на какое.
     - Вы ответите на все мои вопросы.
     - Этого я обещать вам не могу.
     Новая  зарница,  еще  сильнее  прежних,  осветила  озеро,  лужайку  и
готический особняк, возле которого стояло несколько автомашин.
     - Но я расскажу вам все, что только знаю сам, - прибавил Клин. В  это
время гром пророкотал уже совсем близко.
     - Скажите своим друзьям-арабам, чтобы они шли вперед, -  распорядился
Холлоран. Затем махнул рукой Монку и Палузинскому:  -  Вы  вдвоем  пойдете
сзади. И не глядите на нас, а наблюдайте за холмами и следите за дорогой.
     - Здесь нет ничего опасного, - попытался протестовать Монк.
     - Делайте, что вам говорят, - отрезал Холлоран.
     Палузинский хлопнул американца по плечу, очевидно, желая удержать его
от спора с Холлораном.
     - Вы идите, - сказал Холлорану пожилой поляк,  -  мы  пойдем  следом.
Пока все спокойно, не стоит волноваться.
     Маленькая колонна двинулась к  особняку,  соблюдая  строгий  порядок:
двое арабов шли впереди, Клин и Холлоран - в  середине;  шествие  замыкали
Палузинский и Монк. Но не успели они пройти и половины  пути  до  дорожки,
ведущей к парадному подъезду, как первые крупные  капли  упали  на  траву.
Клин поднял кверху улыбающееся лицо, глядя на своего защитника:
     - Я же говорил вам, что будет дождь!
     Дождь хлынул сильнее, и в считанные секунды все  промокли  до  нитки.
Однако Клина это, похоже, ничуть не волновало.  Он  засмеялся  и  внезапно
выбежал из колонны  мерно  шагающих  людей;  кружась,  словно  в  каком-то
причудливом танце, он поднял к небесам  руки  с  растопыренными  пальцами.
Отбежав на несколько шагов, он остановился, повернувшись  лицом  к  группе
спешащих ему навстречу людей, и запрокинул голову, подставив  лицо  ливню;
капли  дождя  падали  в  его  открытый  рот.  Медленно  опустив   руки   и
выпрямившись, он глянул на своих спутников; ликованье, прозвучавшее в  его
голосе, каким-то чудом остановило всех, кто торопился укрыться от дождя:
     - Посмотрите на озеро!
     Клин протянул руку вперед,  и  они  обернулись,  чтобы  взглянуть  на
озеро, оставшееся позади.
     Широкая водная  поверхность,  освещенная  внезапной  вспышкой  света,
вспенивалась  под  проливным  дождем.  Тяжелые  капли,  упавшие  в  озеро,
взметнули вокруг себя миллионы маленьких фонтанчиков.
     Когда зарница погасла, Холлоран  перевел  дух,  подавленный  странным
впечатлением, которое произвела на него эта картина. Ему  почудилось,  что
миллионы пальцев или коротких щупалец разом высунулись из воды.



                            26. ДРЕВНЯЯ КУЛЬТУРА

     Они сидели друг напротив друга в гостиной; Клин  ерошил  свои  мокрые
курчавые волосы, улыбаясь Холлорану, как и прежде.
     - Освежает, а? - отрывисто произнес он. -  Люблю  дождь.  Он  очищает
плоть. Омывает тело, и оно становится таким чистым  и  свежим,  словно  бы
даже неподвластным  никаким  людским  порокам.  Однако  вам  следовало  бы
переодеться. Я не хочу, чтобы мой телохранитель заболел пневмонией.
     - Я приму горячую ванну перед тем, как лечь спать, - Холлоран пожалел
о том, что, составляя свой график, он оставил так мало времени на сон.
     Гостиная мало отличалась от остальных комнат особняка -  в  ней  было
мало мебели; предметы обстановки, казалось, были расставлены  где  попало,
так что между ними не чувствовалось никакой  связи.  Воздух  был  сырым  и
прохладным, несмотря на то, что Клин распорядился разжечь огонь в  камине,
как только они вернулись с озера. Неяркое пламя  очага,  распространявшего
вокруг себя приятное тепло, было  единственным  источником  света  -  Клин
погасил все лампы, едва вошел в  гостиную.  На  подножии  в  углу  комнаты
стояла каменная статуя  женщины,  облаченной  в  длинные  широкие  одежды;
отблески огня играли на лице изваяния,  оживляя  застывшие  черты.  Слепые
глаза статуи были широко раскрыты, словно  от  испуга  или  от  удивления;
волосы, гладко зачесанные назад, были схематично и грубо обозначены резцом
скульптора. Над каминной доской  помещался  фриз  с  затейливой  росписью,
изображающей колесницы и марширующих  воинов.  В  живых  красках,  яркость
которых терялась в полумраке гостиной, преобладали белый  и  синий  цвета,
оттененные бледными тонами красного.
     - Сделано из черепахового рога и известняка, - пояснил Клин, заметив,
что Холлоран разглядывает роспись на фризе, пока Кайед  зажигал  камин,  а
Даад ушел, чтобы принести своему хозяину полотенце.
     -  Это  часть  Царского  Столпа  из   древнего   Ура.   Присмотритесь
повнимательней. Видите того  вражеского  воина,  сокрушенного  колесницей?
Даже в ту  далекую  эпоху  в  литературе  и  искусстве  встречалось  много
кровавых сцен. Вкусы людей не меняются со временем, вы согласны? Знаете ли
вы что-нибудь о "шумерах", Холлоран?
     Холлорану почудилось, что  обрывки  смутных  воспоминаний,  вызванные
знакомым словом, вот-вот сложатся в цельную картину,  но  через  несколько
мгновений он с сожалением покачал головой:
     - Я никогда не был силен в истории.
     - И даже в древней истории? Я полагаю,  ее  чарующая  прелесть  может
увлечь каждого.
     - Меня больше интересует то, что происходит вокруг  нас  в  настоящий
момент. Вы обещали ответить на несколько моих вопросов.
     - Конечно. Только немного погодя. Пока отдохните немного и соберитесь
с мыслями. Сначала позвольте мне рассказать вам о шумерах. Учиться никогда
не поздно, правда?
     В эту минуту вернулся Даад. В руках у араба было  полотенце,  которое
он почтительно подал господину.
     - Можешь сходить покормить Палузинского,  -  сказал  ему  Клин.  -  У
нашего друга-поляка весь вечер текли слюнки.
     Араб усмехнулся:
     - Я оставил ему несколько лакомых кусочков.
     Кайед, покончив с растопкой камина, оглянулся на  своего  товарища  и
тоже засмеялся. Холлоран отметил про себя, что сегодня Даад уже не скрывал
того, что понимает английский язык; а ведь еще вчера он  искусно  и  тонко
разыгрывал из себя глухонемого. Встав рядом, оба араба качнули головами  в
легком поклоне и вышли из комнаты. Клин  начал  вытирать  полотенцем  свои
курчавые волосы; насквозь промокшая одежда,  по-видимому,  ничуть  его  не
беспокоила.
     Холлоран  разглядывал  своего  клиента:  оранжевые  отсветы   пламени
вспыхивали в глубине черных глаз Клина; лицо медиума  было  напряженным  и
сосредоточенным, как будто он долго  ждал  разговора  с  телохранителем  и
волновался перед важной беседой. Клин сидел боком к очагу; вся его  фигура
была освещена лишь наполовину, и в золотистых отблесках  огня  кожа  Клина
казалась желтой. От изогнутых ножек стула,  на  котором  сидел  Феликс,  к
дальнему углу комнаты протянулась длинная дрожащая тень,  почти  полностью
скрывшая каменную статую женщины; но Холлорану почудилось, что он  ощущает
на себе пристальный взгляд ее неестественно огромных глаз.
     Клин обмотал полотенце вокруг головы так,  что  почти  все  его  лицо
оказалось  затененным  -  освещенными  остались  только  кончик   носа   и
подбородок.
     - Знаете ли вы, что они изобрели  письменность?  -  внезапно  спросил
Клин, и тут же, заметив растерянную гримасу Холлорана, добавил: - Шумеры.
     - Нет, я этого не знал, - равнодушно ответил Холлоран.
     - Так-то. И еще они  первыми  додумались  до  чисел.  Они  вели  счет
предметам десятками и по шестьдесят. Вот почему у нас  минута  делится  на
шестьдесят секунд, а шестьдесят минут  составляют  час.  Как  видите,  они
применили свои познания в теории чисел к измерению  отрезков  времени.  По
той же самой причине, к слову сказать, мы  делим  круг  на  360  частей  и
получаем единицу измерения плоского угла в геометрии - градус. Но это  еще
не все. Шумеры являются изобретателями колеса. Ну, как вам  это  нравится,
а?
     - Клин, меня совершенно не интересуют подобные...
     - Они "могут" вас заинтересовать, - резко возразил Клин,  но  тут  же
поднял руку, повернув ее ладонью к собеседнику, показывая этим жестом, что
совсем не хотел его обидеть.
     - У них были глубокие познания в области  алгебры  и  геометрии;  они
делали первые шаги в медицине, анатомии и хирургии. Речь  идет  о  третьем
тысячелетии "до нашей эры", Холлоран; все это происходило  за  три  тысячи
лет до Рождества Христова, а может быть,  даже  раньше...  Черт,  да  весь
остальной мир едва успел выйти из каменного века!
     - Вы до сих пор не объяснили мне, зачем вы пошли ночью на озеро.
     - А?.. Я думал, я уже сказал вам.
     - Нет.
     - Хорошо, хорошо. Послушайте, вы мне поверите, когда я скажу вам, что
озеро является своего рода проводником психического  заряда,  необходимого
мне? Что мой организм черпает психическую энергию  из  разных  источников,
обладающих особого рода силой? Вы  знаете,  как  ивовый  прут  в  руках  у
некоторых людей может указать на то место, где  скапливаются  подпочвенные
воды или есть залежи металлов. Вы наверняка видели, как этот  своеобразный
компас колеблется под действием невидимых сил  и  наконец  направляется  в
сторону источника энергии.  Мой  разум  обладает  похожими  способностями;
только различие между ним и волшебным прутиком заключается в том, что  мой
мозг может впитывать в себя энергию, исходящую от этих мест.
     - Это невероятно. Вы путаете психику с физикой...
     - А вы, конечно, полагаете, что между ними нет  никакой  связи.  Ваши
представления о кинетической энергии не  идут  дальше  простейших  законов
механики.  Никогда  не  слышали  о  телекинезе,  Холлоран?  Каким  образом
наделенные  некоторыми  особенными  свойствами  способностями  люди  могут
двигать предметы  с  помощью  тех  сил,  которые  они  черпают  из  своего
собственного сознания? Вот наглядный пример  того,  о  чем  я  только  что
говорил; вот и реальная связь между психикой и физикой. Энергия существует
повсюду,  она  окружает  нас,  но  у  нее  нет  ни  конкретной  формы,  ни
определенного состояния, она бестелесна и  неощутима,  как,  например,  те
микроскопические волны, которые излучает ваш мозг, когда  вы  мыслите.  До
вас доходят мои слова, Холлоран, или, может, я попусту трачу время?
     Клин наклонился вперед; теперь тень от причудливого тюрбана на голове
полностью скрывала его черты. Холлоран молчал.
     - Вот почему я купил Ниф, - продолжал  тем  временем  Клин.  -  Здесь
расположен мой психический генератор: само озеро - бездонный сосуд, на дне
которого дремлют таинственные потусторонние силы. Вы сами  видели  сегодня
ночью, как озеро притягивало к себе молнии, и как проявлялись при этом его
необычные свойства. На нашей  планете  существуют  сотни,  а  может  быть,
тысячи подобных  мест.  Люди  издавна  поклонялись  могучим  темным  силам
природы, и в таких местах  строились  храмы  древних  божеств,  появлялись
усыпальницы и культовые сооружения. Самые разные народы  отдавали  должное
обратной стороне человеческого бытия. Этот обычай дошел до  наших  времен;
правда, он сильно изменился, но суть его осталась  той  же,  что  и  много
веков назад. Полагаю, что  из  всех  людей,  которых  интересуют  подобные
загадки, лишь очень малая часть способна  ясно  ответить  на  вопрос,  чем
вызвано их любопытство.
     Клин откинулся на спинку стула; свисающий конец полотенца упал на его
скулу. Губы Клина все еще продолжали улыбаться.
     - В определенных сферах метафизика и физика действуют как одно целое,
и энергия, вызывающая явления  этих  двух  видов,  едина.  Например,  Луна
воздействует на сознание человека точно так же, как она  вызывает  морские
приливы и отливы  на  Земле  -  спросите  об  этом  любого  психолога  или
психиатра. Крупные залежи полезных  ископаемых  -  руд,  нефти,  газа  или
минералов - тоже имеют  свой  собственный  потенциал,  поскольку  являются
резервуарами для энергии. Как, по-вашему, я обнаруживаю  их  для  "Магмы"?
Мое сознание тянется к ним, потому что там скрыты  источники,  из  которых
можно почерпнуть энергию. Точно так же собака издалека  чует  запах  дичи;
точно так же акула чувствует  кровь,  разлитую  в  воде,  за  много  миль.
Инстинкт или необычные для  человека  способности  мысленного  восприятия?
Скорее всего, это лишь разные стороны одного и того же свойства сознания.
     Внимательно выслушав пространную речь Клина, Холлоран  решил,  что  в
рассуждениях его клиента есть своеобразная  логика,  однако  безоговорочно
принять на веру столь фантастическое объяснение было трудно.
     - Значит, вы утверждаете, что озеро обладает особыми свойствами,  что
подземные минеральные ключи...
     - Я "не" знаю, какие черти там водятся, Холлоран, - перебил его Клин,
- и не хочу этого знать. Может быть, что-то необычное лежит на  самом  его
дне, под густым слоем ила,  а  может  быть,  еще  глубже  -  меня  это  не
касается. Я лишь использую это в своих целях, но не более того.
     Клин снова принялся энергично вытирать свои волосы полотенцем.
     - Должен вам сказать, что я до сих пор ищу подобные источники энергии
повсюду, где я ни бываю. Подобно тому как бедуины располагают свои скрытые
колодцы по всей пустыне таким образом, чтобы всегда где-нибудь  поблизости
можно было найти другой родник, если один из колодцев пересохнет, так и  я
открываю все новые и новые места,  где  энергия  земных  недр  выходит  на
поверхность. Для этого нужно много путешествовать по  всему  свету.  Такие
поездки довольно утомительны; зато, как  говорится,  странствия  расширяют
кругозор. Правильно?
     - Я полагаю, что  таким  образом  вы  нашли  своих  телохранителей  -
проезжая через те страны, откуда  они  сами  родом?  -  спросил  Холлоран,
стараясь  увести  разговор  в  сторону  от  "мистических"  тем,  которыми,
очевидно, увлекался его клиент.
     Клин, казалось, погрузился в раздумья или воспоминания:
     - Да-а, да... Я много где побывал. И всюду мне попадались  подходящие
люди.
     - И звери тоже? Вы привезли шакалов в Англию издалека?
     Клин покачал головой:
     - Нет, их специально выращивали здесь. Необычные у меня любимцы, а?
     - Отчасти вы правы. Я терялся в догадках, почему  вы  выбрали  именно
их.
     - Потому что их все презирают, Холлоран. А мне это нравится,  -  Клин
захихикал, глядя в огонь. - Отчасти потому, что  они  питаются  падалью...
Людям свойственно недооценивать многое, что они видят перед  собой.  Общее
мнение недооценивает и этих животных. Они  едят  мертвечину,  да,  но  они
совсем не так трусливы, как утверждает  молва.  Им  приходится  драться  с
гиенами и крупными стервятниками за свою добычу. И уж кто-кто,  а  они  не
побоятся стащить лакомый кусочек из-под носа у льва.
     Он покачал головой, словно стряхивая дремоту, и продолжал:
     - Я ценю их хитрость и коварство, их ловкость и сообразительность. Вы
знаете, как они охотятся? Один или двое зверей отвлекают мать-антилопу,  в
то время как остальные нападают на малыша. Поймав добычу, они рвут  ее  на
куски и закапывают в землю в разных местах, чтобы сбить  со  следа  других
пожирателей падали.  На  следующий  день  или  через  несколько  дней  они
откапывают заветный  клад.  Когда  им  нужно  принести  кусок  мяса  своим
детенышам, они обычно заглатывают его целиком и отрыгивают уже у  входа  в
логово, чтобы следящий  за  бегущим  животным  сверху  орел-стервятник  не
выхватил у него добычу, внезапно спикировав вниз и оглушив ударами острого
клюва и крыльев. О, они великие приспособленцы,  эти  степные  звери.  Они
хорошо выучились науке выживать во враждебном мире.
     - Но вы говорите, что они питаются падалью.
     - Действительно, мясо с душком - их привычная еда. Однако им не чужды
странные прихоти. Люди назвали бы их утонченными  удовольствиями,  окажись
они на месте шакалов. Например, одно из любимых  лакомств  этих  любителей
мертвечины - послед африканской антилопы  гну.  Несколько  хищников  могут
преследовать стадо гну на протяжении многих километров,  если  учуют,  что
среди них есть беременная самка-антилопа.
     - Я заметил чью-то фигуру, стоявшую на берегу озера среди шакалов.
     Клин обернулся к Холлорану:
     - Ну и что?
     - Я подумал, что это может быть тот, кто охраняет въезд в поместье.
     Медиум кивнул.
     - Если бы там был кто-то другой, его непременно прогнали бы прочь?
     Клин  не  ответил  на  последний  вопрос,  неожиданно   сменив   тему
разговора:
     - Я так и не закончил свой рассказ о шумерах. Не помню, говорил ли  я
вам, что они были первыми астрологами? По-моему, не говорил.  Они  строили
"зиккураты"  -  массивные,  приземистые  пирамиды,  которые   одновременно
являлись  храмами  и  обсерваториями.   Вы,   конечно,   считаете   чем-то
несерьезным предсказание будущего по знакам  Зодиака;  тем  не  менее  это
положило начало развитию науки астрономии.
     Клин снова обернул полотенце  вокруг  головы;  устроившись  на  стуле
поудобнее, он глядел на Холлорана;  тень  почти  полностью  закрывала  его
лицо.
     - Древняя цивилизация возникла в долине меж двумя реками -  Тигром  и
Евфратом; теперь эта территория принадлежит государству Ирак. Плодородная,
щедрая земля, настоящий оазис в пустыне.  Легенды  гласят,  что  в  давние
времена там находились сады Эдема, в которых злой дух, названный Змием или
Дьяволом, искушал Еву и Адама. Змий поплатился за  свое  деяние:  лишенный
крыльев (а заодно и ног), он был принужден ползать на  брюхе,  пресмыкаясь
до конца дней своих (а поскольку дух бессмертен, это получается достаточно
долгий срок). Как бы то ни было, потомки Адама  и  Евы,  шумеры,  достигли
высокого   уровня   социального   развития.   Созданные   ими    структуры
централизованной  власти  и   управления   явились   прообразом   будущего
государства.  Этот  древний  народ  уже  имел  свои   законы,   помогающие
регулировать рабочую силу и устанавливающие сложные связи между различными
городами. Законы также определяли размеры  налогов  и  цены  на  важнейшие
товары. В небольших городах были даже  собственные  мэры  и  муниципальные
советники. Это  означает,  что  шумеры  были  искусными  землепашцами;  их
земледельческие общины производили достаточное количество продуктов, чтобы
прокормить многочисленных ремесленников, воинов, жрецов и  людей,  занятых
искусством. Новые ремесла и искусства бурно развивались в крупных городах,
куда стекались наиболее умелые мастера. Действительное начало цивилизации,
не правда ли, Холлоран?  К  худу  ли,  к  добру  ли,  но  этот  культурный
переворот  положил  начало  разделению  людского  труда   не   только   на
индивидуальном, но и на коллективном уровне.
     - Послушайте, сейчас не  время  для  отвлеченных  бесед.  Есть  более
важные предметы, на которые стоит обратить внимание. Например, на то,  что
охрана вашего поместья организована очень плохо.
     Но Клин совсем не слушал его. Или делал вид, что не слушает.
     - Шумеры даже придумали свои меры наказания для  провинившихся  перед
законом, особенно для совершивших преступление. Правила были просты - "око
за око". Сыну,  поднявшему  руку  на  отца,  отрезали  руку;  та  же  кара
постигала неосторожного хирурга, по чьей вине операция  принесла  больному
еще больший  вред  вместо  желаемого  облегчения.  Поджигателя  или  вора,
обокравшего загоревшийся дом, заживо сжигали на костре, - Клин хихикнул. -
Суровая юстиция, как видите. Но результативная. Смерть за смерть, кровь за
кровь, жизнь за  жизнь.  Кроме  публичных  сожжений,  было  еще  множество
способов наказания преступников: их били палками и плетьми, сбрасывали  со
стен самых высоких башен, душили петлей, наброшенной на шею.  И,  конечно,
калечили, отсекая жизненно необходимые органы. Тот, чье прегрешение  перед
семьей или общиной было особенно велико, приговаривался к отсечению рук  и
ног - древние люди считали, что таким образом они избавляются от частного,
конкретного зла, которое могло грозить им новыми  бедами  в  будущем.  Они
поступали  со  своими  злодеями  так,  как   когда-то   Бог   поступил   с
провинившимся Змием. Искалеченные грешники, подобно пресмыкающимся тварям,
были обречены ползать во прахе  до  конца  дней  своих.  Ужасный  конец  -
брошенные  на  произвол  судьбы,  лишенные  возможности   двигаться,   эти
несчастные калеки погибали в  страшных  мучениях.  Единственным  утешением
служило то, что смерть, избавительница от мук, не  заставляла  себя  долго
ждать, - Клин содрогнулся, очевидно, живо  представив  себе  описанную  им
картину человеческих страданий.
     - А вы говорите, что они были цивилизованными, - заметил Холлоран.
     - Они нашли способ  сделать  так,  чтобы  их  система  заработала,  -
ответил Клин. - Да, созданный ими режим был  суровым,  а  во  многом  даже
жестоким; зато весь остальной  мир  кое-чему  у  них  научился...  Странно
однако, что этот народ полностью исчез с  лица  земли.  Представьте  себе,
могучее племя, построившее многочисленные святилища и города, вымерло  или
было покорено чужеземными завоевателями, стоявшими на более низкой ступени
культурного развития.  Возможно,  шумеры  смешались  с  другими  народами,
растворившись в их массе,  подобно  капле  воды  в  море.  Не  правда  ли,
любопытная загадка, если учесть их высокие достижения в области искусств и
ремесел?
     - Да, это интересно, - равнодушно подтвердил Холлоран.
     - К сожалению, о дальнейшей судьбе шумеров почти ничего не  известно.
Даже их язык умер вместе с ними.
     Гулко треснуло горящее в очаге полено; сидящие  друг  напротив  друга
Клин и Холлоран обернулись и несколько  секунд  смотрели  на  колеблющееся
пламя, отвлеченные резким, похожим на пистолетный выстрел звуком.
     После недолгой паузы Холлоран произнес:
     - Мне хочется задать вам несколько вопросов, касающихся Коры.
     Клин чуть подвинул  свой  стул  и  уселся  на  нем  поудобнее,  затем
медленно размотал полотенце, обернутое вокруг  его  головы.  На  подвижном
лице  низкорослого  темноволосого  человека  отразилась   тайная   борьба,
происходящая в его душе: в глазах на секунду вспыхнул  дьявольский  хитрый
огонек, но маска простодушного удивления тотчас  же  скрыла  и  плутовское
выражение глаз, и нервное движение тонких губ.
     - Это вопросы личного плана,  или  они  непосредственно  относятся  к
вашим служебным обязанностям охранника?
     - И то, и другое, скорее  всего.  Чем  объясняется  ее  сильная...  -
Холлоран запнулся, подбирая подходящее выражение, - зависимость от вас?
     Клин захохотал. Холлоран, уже привыкший к ребяческим выходкам  своего
клиента, терпеливо ждал, когда этот непредсказуемый человек  снова  станет
серьезным.
     - Но она ни в чем от меня не зависит, - вдоволь  насмеявшись,  сказал
Клин. - И вообще, как может  человек  зависеть  от  кого-то  другого?  Это
просто проявление слабости, которая превращает некоторых людей в угодливых
рабов.   Отговорка.   Поблажка   самому   себе.   Стремление    переложить
ответственность за свои поступки на чужие плечи, сделать  кого-то  другого
виновником, а иногда - покровителем своих мелких грехов. Удивительно,  как
вы сами не додумались  до  этого,  Холлоран,  -  Клин  наклонился  вперед;
видимо, тема разговора живо заинтересовала его. -  Наша  собственная  воля
обладает полной властью  над  нами.  В  конечном  счете,  ничто  не  может
сопротивляться ей.
     - Людей можно испортить, растлить, подкупить.
     - Только если они сами втайне желают этого, - быстро ответил Клин.
     Холлоран решил, что его клиент  сейчас  не  расположен  к  серьезному
разговору.
     - Да, еще я хотел договориться с вами о некоторых мерах  по  усилению
охраны вокруг усадьбы.
     Клин несколько секунд разглядывал своего охранника, не  произнося  ни
звука, а затем спросил:
     - Почему вас так интересует  Кора?  Ведь  ваши  с  ней  отношения  не
выходят за рамки чисто деловых контактов,  разве  не  так?  Разрешите  мне
надеяться, что так оно и есть... К тому же в условия заключенного  с  вами
контракта входит забота лишь о моей  безопасности,  а  не  о  благополучии
каких-то посторонних лиц.
     На  этот  раз  насмешка  Клина  не  вызвала  у   Холлорана   приступа
раздражения, но уже не в первый раз оперативник "Щита" задал себе  вопрос:
зачем Клин послал к нему прошлой ночью  свою  секретаршу?  Какие  цели  он
преследовал?
     - Между верностью долгу и зависимостью существует огромная разница, -
произнес он вслух.
     - Вы считаете, что Кора способна предать меня?  -  в  голосе  медиума
прозвучало неподдельное удивление.
     - Ничуть. Я интересуюсь этим только для того, чтобы составить  полную
картину.
     - Хорошо. Давайте поговорим о ней немного подробнее, -  Клин  положил
на  живот  кисти  рук  с  переплетенными  пальцами,  опершись  локтями  на
подлокотники старинного жесткого стула; глаза его были полузакрыты, словно
он  воскрешал  в  своей  памяти  мысленный  образ  Коры.  -  Она  умна   и
образованна, обладает деловой хваткой,  прекрасно  справляется  со  своими
обязанностями, хорошо  знает  свое  дело.  К  тому  же,  согласитесь,  она
красива. В последнее время, однако,  она  подавлена  и  словно  бы  чем-то
расстроена - кажется, ее терзает тайная тревога  или  какое-то  внутреннее
беспокойство, вы заметили? Конечно, заметили, ведь это так ясно отражается
и на ее лице, и на ее манерах. Как вы  думаете,  чем  может  быть  вызвано
столь сильное волнение?
     Клин  явно  продолжал  поддразнивать  его,  стремясь  рассердить  или
вызвать на откровенность, но Холлоран не  поддался  на  эту  уловку,  хотя
колкий ответ уже давно висел на кончике его языка.
     - Давайте перейдем к другим вопросам, -  спокойно  сказал  он  своему
клиенту.
     - Я думаю, ее мучает моральная дилемма, из которой она никак не может
найти выхода. Она находится в затруднительном положении,  не  так  ли?  Вы
видите, как молодая, цветущая женщина  теряет  покой  и  сон  из-за  своих
переживаний. Но в чем их причина? Может быть, у нее какие-то  неприятности
на работе, из-за которых она рискует потерять место? Нет, скорее всего, ее
тревожат проблемы,  связанные  с  личной  жизнью...  может  быть,  даже  с
интимной, сексуальной ее стороной, а? Ведь она чувственная женщина. Что вы
думаете об этом, Холлоран? Я ведь немного глуповат по части  этих  дел,  -
так что же вы мне подскажете?.. Почему вы  молчите,  Холлоран?  -  и  Клин
широко улыбнулся.
     В первые мгновения им овладело неистовое желание с размаху ударить по
ухмыляющейся физиономии Клина, чтобы стереть с нее эту  противную  сальную
усмешку.
     - Нужно  укрепить  ограду  на  тех  участках  границы  поместья,  где
облегчен доступ за  ее  пределы,  -  обнести  их  заграждением  с  колючей
проволокой наверху и установить  чувствительные  датчики,  реагирующие  на
вибрацию, - равнодушно произнес он. - Обычно для нарушителей не составляет
труда проникнуть  сквозь  такую  преграду,  перерезав  проволоку,  но  это
препятствие задержит их и даст сигнал  тревоги  нашему  патрулю.  Дежурной
бригаде будет значительно легче обнаружить и обезвредить бандитов.
     - Может быть, Кору привлекают как раз такие вещи, к  которым  она  не
была приучена? Новизна, необычные ощущения, знаете... Она воспитывалась  в
строгой семье, где царила достаточно  твердая,  даже  суровая  мораль.  Ее
родители принадлежали к сливкам общества; возможно,  они  были  недовольны
тем, что их дочь захотела жить своим умом, достигнув, с их  точки  зрения,
столь низких результатов. Как вам кажется, может быть, это  ее  беспокоит?
Может быть, страх перед упреками  родителей,  привитый  с  самого  раннего
детства, еще жив, хотя родители  ее  давно  умерли?  Горькое  сожаление  о
сделанном  когда-то  выборе,  о  несложившейся  судьбе?  Комплекс  вины  и
раскаяние отрицательно влияют на человека, губя его лучшие способности.
     - Я не слишком полагаюсь на скользящие лучи вращающихся прожекторов -
от них слишком легко спрятаться, -  но  считаю,  что  необходимо  наладить
надежную осветительную систему вокруг дома; особую тревогу у меня вызывает
старый сад. Надо позаботиться о том, чтобы все возможные подходы к  зданию
хорошо  просматривались  в  любое  время  суток.   Еще   нужно   поставить
чувствительные низкочастотные аудиосканнеры  или  приборы,  регистрирующие
малейшие изменения магнитного поля - это обеспечит  надежную  защиту.  Меж
домом и озером  нужно  поместить  дополнительные  устройства,  позволяющие
засечь нарушителей, а на озере установить гидролокаторы.
     - И все же, Холлоран, людям свойственно ошибаться. Непогрешимых людей
нет, не правда ли, Холлоран? У каждого из нас  есть  свои  слабости,  свои
недостатки, свои пороки, которые делают  нас  уязвимыми.  Мы  не  были  бы
людьми, если бы не имели их. Однако я до сих пор никак не  могу  отгадать,
где находится ваша слабая струнка.
     - На дороге, ведущей от главных ворот к дому,  необходимо  разместить
контрольные пункты, где будут тщательно  проверять  каждую  машину.  Возле
самых ворот нужно устроить укрепленный пост - небольшой домик  с  прочными
стенами, оборудованный телефонной связью с главным зданием, где  постоянно
будут дежурить несколько человек. У меня нет оснований не доверять тому из
вашему таинственному сторожу в домике у ворот, однако в  одиночку  человек
не сможет противостоять сколько-нибудь серьезной команде похитителей.
     - Что делает вас таким непроницаемым, Холлоран? И что  скрывается  за
этой таинственной личиной?
     -  Кроме  того,  у  всех  ворот  в  Нифе  обязательно  должны  стоять
телекамеры для постоянного наблюдения за ведущими к ним дорогами. Те  окна
здания, доступ к которым облегчен, нужно защитить прочными  металлическими
решетками. И, конечно, провести сигнализацию в доме, установив датчики  на
"все" окна и двери.
     - Вы верите в Бога, Холлоран?
     Оперативник глянул в лицо Клину.
     - Я составлю список  рекомендаций  по  усилению  безопасности  вашего
загородного поместья и направлю копии в "Магму" и "Ахиллесов Щит", -  сухо
произнес он. - Если в кратчайшие сроки  я  не  получу  разрешения  на  эти
дополнительные меры предосторожности от "Магмы"  или  лично  от  вас,  то,
боюсь, компания, которую я представляю, может отказаться  дальше  иметь  с
вами дело.
     - Мой вопрос смутил вас? Это написано у вас на лице! Жаль, что вы  не
можете  взглянуть  на  себя  со  стороны.  Я  думал,  что   все   ирландцы
богобоязненны, независимо от своего личного вероисповедания.
     - Я не ирландец.
     - Ваш отец был ирландцем. Возможно, вы родились  не  в  Ирландии,  но
воспитывались-то вы в краю своих предков.
     - Откуда вы знаете? - спросил Холлоран, тут же вспомнив свой разговор
с Корой за рюмкой джина в маленьком кафе во время своего первого визита  в
"Магму". Очевидно, девушка рассказала Клину о том, откуда родом его  новый
охранник.
     - Однако вы до сих пор не ответили на "мой" вопрос.
     - Сведения личного плана не оговорены в моем контракте. Вас  касается
лишь мой  профессиональный  уровень,  то  есть  насколько  хорошо  я  могу
выполнять порученное мне задание.
     - Ваш ответ возбуждает еще большее любопытство.  Подобная  скрытность
идет вам, Холлоран; так вы кажетесь еще более опасным и загадочным.
     Внезапно воздух меж Холлораном и Клином чуть дрогнул  и  помутнел,  а
затем в нем возникло видение. Неправдоподобно огромное, красное лицо  Отца
О'Коннелла было искажено мукой; слезы, катившиеся  по  щекам,  блестели  в
багровых отблесках пламени. Но эти  языки  огня  плясали  не  за  каминной
решеткой - они принадлежали  иному  времени,  иному  месту.  Усилием  воли
Холлоран прогнал от себя этот образ, но  вопли  священника,  вбежавшего  в
горящий храм, еще долго звучали в его ушах.
     - Вы слышите меня, Холлоран? У вас  такой  странный  вид,  словно  вы
увидели привидение.
     Холлоран моргнул и перевел глаза на своего  клиента.  Клин,  все  еще
улыбаясь, пристально  смотрел  на  него,  но  теперь  выражение  его  лица
несколько изменилось; плутоватый взгляд медиума подсказал  Холлорану,  что
страшную картину, внезапно возникшую в воздухе, видел не только он сам.
     - У шумеров было много богов, - продолжал  тем  временем  Клин,  -  и
богинь, - голос медиума звучал  монотонно,  словно  ничего  необычного  не
произошло. - Целый сонм божеств, и у каждого бога была своя сфера влияния.
Ану, бог неба, Суэн,  бог  Луны,  Энлиль,  бог  воды,  Марук,  покровитель
Вавилона, и Эа, один из добрых богов. Из женских божеств наиболее известна
Ининь (у других народов - Иштар), теперь она стала  совсем  иной,  и  даже
внешний облик богини изменился до неузнаваемости. Еще был бог  Бел-Мардук,
которого позже стали презирать, - оскал Клина стал  злобным,  глаза  почти
остекленели. - Люди не могли  простить  ему  жестокость  и  кровожадность,
отразившуюся в суровом культе этого бога.  И,  конечно,  были  еще  разные
личности - прошу прощения, я хотел сказать "разные божества" -  к  которым
обращались с молитвой о помощи или покровительстве в самых разных  случаях
и  которых  считали  виновными  во  всевозможных   бедах   и   несчастьях,
ниспосланных людям. Так на земле возникли первые религиозные  обряды,  еще
несущие в себе примесь древнего темного колдовства. Вероятно, они  боялись
обременять многочисленными просьбами какого-то одного бога или богиню,  и,
чтобы не навлечь на себя гнев рассерженного бога, возносили свои мольбы  к
разным божествам. Или,  может  быть,  горький  опыт  жизни  научил  их  не
возлагать все свои надежды лишь на одного господина?.. Как бы то ни  было,
многобожие органично вошло в их  культы  и  верования,  и  новые  божества
заняли свои места рядом с древними, таинственными, а зачастую  и  грозными
богами. Но вот что поистине странно - ученые до  сих  пор  не  установили,
какие  племена  и  народы  были  предками  шумеров,  откуда  возникла  эта
культурная, цивилизованная раса. Если учесть, что именно  шумеры  изобрели
письменность, то маловероятно,  чтобы  они  не  оставили  никаких  записей
старинных легенд, преданий и исторических сведений, а  также  литературных
памятников,  восхваляющих  героических  предков   многочисленных   царских
династий. Однако, несмотря на  усердные  поиски,  еще  никому  не  удалось
обнаружить ни  одного  подобного  повествования.  Поистине,  здесь  скрыта
какая-то роковая тайна.
     Холлоран с трудом слушал своего  собеседника:  ошеломленный  яркостью
недавнего видения, он не мог окончательно  переключить  свое  внимание  на
длинную речь Клина. К тому же начинала сказываться  сильная  усталость,  и
временами он чувствовал, что начинает  погружаться  в  неглубокую,  чуткую
дремоту. Однако энтузиазм Клина не угасал, несмотря на явную  рассеянность
и невнимание его слушателя.
     - Похоже, что их цари,  -  воодушевленно  продолжал  Клин,  -  высшие
сановники и первосвященники  надежно  спрятали  или  даже  уничтожили  все
сведения о ранней истории своего народа. Ведь за три тысячи лет  до  нашей
эры шумеры уже знали  письменность  -  они  писали  острыми  палочками  на
небольших глиняных дощечках. Их язык был достаточно развит для того, чтобы
стройно выражать  мысли  и  передавать  собеседнику  самые  разнообразные,
зачастую  весьма  сложные  рассуждения.  Зачем  же  им  понадобилось   так
тщательно  скрывать  от  посторонних  глаз   свои   записи   -   предания,
исторические сведения? Скорее  всего,  они  хотели  уничтожить  все  следы
какой-то страшной, темной тайны, которой  обладали  на  протяжении  многих
веков.
     Клин сидел, наклонившись вперед, опираясь руками о колени;  его  лицо
было ярко освещено пламенем камина.
     Холлоран с трудом пошевелился, собираясь встать;  тепло,  разлившееся
от очага по комнате,  разморило  его,  а  монотонный,  убаюкивающий  голос
Клина, казалось, обладал гипнотическими чарами, лишившими его усталое тело
последних сил.
     - Я собирался задать вам еще один вопрос, - произнес он; но мысли его
путались, смешивались, и он тут же забыл,  о  чем  хотел  спросить  своего
клиента. Холлоран пытался припомнить свой  вылетевший  из  головы  вопрос,
глядя на каменную статую, стоящую в углу - в черной тени широко  раскрытые
глаза женщины казались еще более огромными.
     - Даже выдающаяся находка археологов, - продолжал тем временем  Клин,
словно и не расслышав неоконченного вопроса, - не помогла пролить свет  на
события,  происходившие  в  этой  стране  на  протяжении  пяти   веков   -
приблизительно от 3000 до 2500 лет  до  Рождества  Христова.  В  двадцатых
годах нашего  столетия  Сэр  Леонард  Вуллей  обнаружил  огромное  древнее
захоронение недалеко от стен города  Ура.  Тысячи  могил  были  осквернены
грабителями, но настойчивый археолог продолжал раскопки. То, что он  нашел
"под" городским кладбищем, потрясло историков всего мира.
     Холлоран протер уголки глаз двумя пальцами. О чем это  бормочет  себе
под нос Клин?
     - Знаете, что он нашел там? - Клин сжал пальцами подлокотники  своего
стула, словно желая обуздать свой порыв. - Гробницы! Каменные  могильники!
Представляете?  Группа  археологов,  возглавляемая   знаменитым   Вуллеем,
спустилась в глубокие  шахты  могильников  по  крутому  скату,  устланному
камнем. В этих прямоугольных комнатах они обнаружили хорошо  сохранившиеся
скелеты шумерских царей и цариц, высшей знати и первосвященников.  Останки
этих  высочайших  особ,  увешанные   тяжелыми   золотыми   украшениями   с
полудрагоценными камнями  -  знаками  их  привилегированного  положения  -
покоились на особых ложах. Вот почему это кладбище  было  названо  Царским
Захоронением.  Вокруг  каждого  ложа  помещались  золотые  сосуды,  стелы,
украшенные тонкой росписью и  затейливым  орнаментом,  статуи,  прекрасные
вазы, драгоценная серебряная утварь  -  словом,  множество  разных  вещей,
окружавших человека  того  времени  в  быту,  -  Клин  резко,  возбужденно
захохотал. - И знаете, что еще, Холлоран? Все их приближенные и слуги были
похоронены вместе с  ними  в  тех  же  гробницах.  Придворные  и  солдаты,
священники и слуги, и даже волы с повозками. Однако на их останках не было
заметно абсолютно никаких следов насилия. Эти люди  безропотно  покорились
судьбе,  приняв  яд  и  последовав  за  своими  господами  в  их  каменные
усыпальницы, - он мрачно усмехнулся. - Видите, какая преданность!
     Холлоран почувствовал облегчение, когда Клин  отвернулся  от  него  и
стал глядеть в огонь, как будто напряженное  внимание,  с  которым  медиум
долго смотрел ему в лицо, боролось с его собственной волей,  подавляя  ее.
Туман в голове оперативника немного рассеялся, и он вспомнил свой  вопрос,
который собирался задать Клину.
     Внезапно Клин опять заговорил:
     - На протяжении двенадцати лет Сэр Леонард  трудился  над  раскопками
этого захоронения,  осторожно  снимая  пласт  за  пластом,  расчищая  свои
драгоценные находки от пыли, но,  увы,  ничто  не  помогло  ему  узнать  о
прошлом шумеров. В гробницах не было найдено  ни  одного  свидетельства  о
более ранней эпохе. Некоторые историки выдвинули гипотезу о том, что столь
древние документы и памятники могли погибнуть во время Всемирного Потопа -
разумеется, если такое событие вообще когда-либо  происходило.  У  шумеров
существовала легенда, аналогичная библейскому преданию о Ное;  однако  она
могла быть просто позаимствована из других религий. Но даже если догадка о
Потопе верна, все равно хоть  что-нибудь  должно  было  сохраниться;  хоть
какие-то бессвязные обрывки древних легенд могли дойти  до  более  поздних
веков, если только их сознательно не уничтожили. Но что могло  быть  столь
скверным, поистине "дьявольски" ужасным, чтобы вызвать такой трепет? Чтобы
даже косвенные упоминания об этом постарались стереть из памяти, дабы само
зло исчезло навсегда? Ответьте мне, Холлоран.
     Клин медленно повернул голову от  очага  и  посмотрел  на  Холлорана,
хитро улыбаясь. Языки пламени вдруг опали, и в комнате  стало  значительно
темнее. Тени, показавшиеся Холлорану сквозь полудрему легкими занавесками,
подступили к самому камину, и Холлоран  вдруг  почувствовал  что-то  вроде
детского страха перед темнотой. Встретив взгляд  Клина,  он  почувствовал,
как прежняя усталость  охватывает  его  с  большей  силой;  веки  налились
тяжестью и закрывались сами собой.
     Вопрос... Нет, не тот, что задал Клин, а его собственный... О чем  он
хотел спросить? Когда Клин рассказывал о  подземных  захоронениях,  в  его
мозгу промелькнула странная ассоциация.  Он  вспомнил  о  тяжелой  дубовой
двери, ведущей в погреб.
     - Вы хотите знать, что находится в  подвале?  -  спросил  Клин,  хотя
Холлоран не успел еще произнести ни слова вслух. - Там, внизу, под домом?
     Голова Холлорана склонилась; он был где-то на полпути ко  сну...  или
обмороку?
     - Вы, кажется, задремали, - послышался голос Клина, - ах да, конечно,
сегодня был такой напряженный день. Ну же, закрывайте глаза.
     Глаза Холлорана закрылись сами собой, едва тихий голос Клина произнес
эту фразу. Его руки и ноги словно налились свинцом.  Он  проваливался  все
глубже в тяжелый сон, не в силах стряхнуть с себя оцепенение.
     - Это не просто подвал, - донесся голос Клина откуда-то  издалека.  -
Там, внизу, находится моя гробница. Вы слышите меня, Холлоран?
     Голос Клина был едва слышен, как будто  он  раздавался  из  глубокого
подземелья...
     - ..."Моя гробница, Холлоран"...
     Этот беззвучный шепот раздался в ушах Холлорана, затем все стихло.



                           27. СОН И ПРЕДАТЕЛЬСТВО

     - "Лайам". Проснись.
     Он почувствовал, как чья-то рука трясет его за плечо,  и  сон  быстро
улетел прочь.  Мускулы  его  тела  напряглись  за  секунду  до  того,  как
открылись глаза, пальцы  машинально  легли  на  рукоять  револьвера.  Кора
наклонилась над ним, лицо ее было тревожным.
     - Лайам, нам нужно немедленно выехать обратно в Лондон.
     Он оглядел комнату - вот прямо перед  ним  стоит  пустой  стул,  чуть
отодвинутый от камина небрежным движением встающего  человека,  вот  серый
пепел лежит в потухшем очаге. Дневной свет едва пробивался сквозь  тяжелые
шторы на окнах, и в комнате царил полумрак,  так  что  нельзя  было  сразу
определить, который час. Каменная статуя все так же  смотрела  из  темного
угла своими слепыми, широко раскрытыми глазами.
     - Лайам, - еще раз позвала Кора.
     - Да-да, - откликнулся он.
     Он встал, стряхнув с себя последние  остатки  дремоты,  снова  ощущая
привычную бодрость во всем теле. Глянув на часы, он мысленно  выругался  -
часы показывали 8.40. Как он мог заснуть в этой комнате и почему никто  из
телохранителей Клина не разбудил его в положенное время?
     - Что случилось, Кора?
     - Феликсу позвонил Сэр Виктор. Нам нужно вернуться  в  "Магму"  прямо
сейчас.
     - В воскресенье?
     Она кивнула:
     - Дело серьезное.
     Он пошел к двери, но пальцы  девушки,  легко  коснувшиеся  его  руки,
остановили его.
     - Вчера вечером... - произнесла она.
     Вчера  вечером  произошло  столько  разных  событий,  что   Холлорану
потребовалась одна или две секунды, чтобы понять, что имеет в  виду  Кора.
Выражение ее лица было таким строгим и  сосредоточенным,  а  глаза  такими
печальными, что он не смог сдержать улыбку.
     - Мы поговорим позже, - сказал он, поцеловав ее в щеку. Они вышли  из
комнаты вдвоем.


     Улицы Сити были пусты - лишь  несколько  туристов,  воспользовавшихся
тихими  утренними  воскресными  часами,  чтобы  осмотреть  деловой   центр
Лондона, пока бесконечные вереницы машин и толпы  людей  не  затопили  эти
неширокие тротуары и мостовые. Моросил  мелкий  дождь,  освежая  дороги  и
газоны, по которым за прошедшую неделю  ступали  тысячи  ног  и  проезжали
сотни автомобильных шин. Современные  небоскребы,  напоминающие  сказочные
стеклянные замки, блестели от  влаги,  будто  покрытые  сверкающим  лаком;
небольшие  каменные  дома,  напротив,  становились  еще  более  темными  и
угрюмыми, словно хмурящиеся, съежившиеся, ворчащие на непогоду старички.
     По притихшим улицам быстро двигалась небольшая колонна из трех  машин
- черного лимузина, "Мерседеса" и "Гранады". Трое шоферов  были  предельно
внимательны, и когда  автомобили  останавливались  перед  красными  огнями
светофора, водители оглядывались по сторонам и смотрели в зеркала  заднего
обзора - нет ли "хвоста"?
     Холлоран помещался на заднем сиденье серебристо-серого бронированного
"Мерседеса" рядом с Феликсом Клином, готовый  прикрыть  своего  клиента  в
случае опасности.  Януш  Палузинский  вел  машину;  из-за  высокой  спинки
переднего пассажирского кресла показывались плечи и голова Коры. Монк  вел
переднюю машину, где  сидели  Кайед  и  Даад,  вертящие  головами,  словно
любопытные черные птицы, и поминутно оглядывающиеся  назад,  чтобы  видеть
своего господина, откинувшегося на спинку упругого кресла  в  "Мерседесе".
Замыкала  процессию  "Гранада"  с  двумя   агентами   "Ахиллесова   Щита",
оставивших на время свое основное занятие - патрулирование границ Нифа.
     Клин был непривычно молчалив во время поездки; он не  упоминал  ни  о
событиях прошедшей ночи, ни о причине  столь  срочного  вызова  обратно  в
штаб-квартиру "Магмы". Наблюдая за своим клиентом, Холлоран решил,  что  у
Клина  снова  резко  изменилось  настроение.   Нынешняя   задумчивость   и
серьезность столь резко контрастировала с привычной  возбужденной  манерой
поведения "объекта", с его оживленной болтливостью, что, казалось,  сейчас
рядом с оперативником сидел совершенно другой, незнакомый ему человек. Эта
угрюмая, сосредоточенная личность более всего походила  на  Клина  в  роли
просветителя, ведущего неспешную беседу с Холлораном у  очага  в  гостиной
загородного особняка, но теперь в тяжелом, мрачном взгляде медиума не было
привычного лукавого огонька. Клин казался замкнутым, полностью  ушедшим  в
себя; все его движения были спокойными и плавными, а лицо  превратилось  в
застывшую холодную маску,  сквозь  которую  не  так-то  просто  проникнуть
взглядом. Ни малейшей тревоги нельзя было прочесть в черных  глазах  этого
хрупкого,  низкорослого  темноволосого  человечка   -   очевидно,   сейчас
предчувствие  грозящей  опасности  оставило  его.   Однако   под   личиной
невозмутимости своего клиента Холлоран ясно ощущал закипающий гнев.
     Совершенно неожиданно агент "Щита" вспомнил  свой  предутренний  сон,
прерванный Корой. Ему снилось, что он идет вместе с Клином  по  бескрайней
темной равнине; их руки соединены, пальцы сплетены, как в нежном  любовном
пожатии. Он ничего не видит в окружающей тьме, и Клин  ведет  его,  словно
поводырь слепого; однако каким-то непостижимым образом он  чувствует,  что
над их головами и вокруг них - обширное пустое  пространство,  словно  они
находятся в большом кафедральном соборе или в громадном  подземном  гроте.
Его  пугает  эта  мрачная  пустота.  Холлоран   ощутил   какое-то   легкое
прикосновение к своему лицу и  испуганно  отшатнулся,  решив,  что  проход
затянут длинными тонкими нитями паутины. Клин шепотом  уговаривал  его  не
бояться, успокаивал, объяснял, что они всего лишь проходят  сквозь  тонкую
незримую вуаль. Вглядываясь в непроницаемую темноту, Холлоран увидел - или
это  только  почудилось  ему?  -  смутный  сгусток  еще  большей  черноты,
замаячивший впереди во мраке пустого подземелья; Клин, держа  его  руку  в
своей, направлялся туда, к этому  неясному  предмету,  очертания  которого
сливались с окружающей мглой. По мере того как они подходили к загадочному
темному пятну, Холлоран все отчетливей  слышал  стук  своего  собственного
сердца; гулкие удары становились все громче, им вторило слабое  эхо  -  то
билось сердце Клина. Наконец, их сердца забились в унисон, словно их  тела
стали чем-то единым, слившись друг с другом через соприкосновение  рук.  И
тут же отовсюду из темноты на них стало смотреть множество огромных слепых
каменных глазниц - Холлоран почувствовал на себе их тяжелый взгляд,  когда
медленно, словно неохотно, открылись сомкнутые каменные веки. Они с Клином
все шли вперед, неуклонно приближаясь к средоточию  тьмы.  Клин  освободил
свою кисть из сжатой ладони Холлорана; вытянув руки  вперед,  он  разорвал
оболочку этой темной субстанции, проделав в ней щель. Тотчас же к стуку их
сердец, бившихся как  одно,  добавились  громоподобные  удары  еще  одного
сердца, звучавшего, как удары тяжкого молота  по  глухой  каменной  глыбе.
Ритмичные удары заполнили пустоту огромного, бесконечного пространства,  и
хотя источник этого оглушающе  громкого  звука  находился  в  непроглядной
темной пустоте перед ними, Холлорану казалось, что все пространство вокруг
них пульсирует в такт ударам их собственных сердец. Клин шагнул вперед,  в
непроглядную, смолянисто-черную бездну; его руки дрожали, а рот был широко
раскрыт в беззвучном экстатическом вопле. Холлоран сделал несколько  шагов
к Клину, желая понять, что кроется  за  тем  последним  покровом,  который
разорвал Клин, что вызвало у его спутника столь сильный прилив чувств.  Но
он был  абсолютно  слеп  и  беспомощен  в  этой  темноте.  Он  только  мог
чувствовать непонятную угрозу, исходящую из этой темноты впереди.  Тем  не
менее он протянул руку вперед, коснувшись Клина... и тайный обряд заключил
меж двумя мужчинами порочный, противоестественный союз.
     - "Лайам"...
     И снова голос Коры вырвал его из странной грезы.
     - Лайам...
     "Мерседес" проезжал мимо резиденции лорд-мэра, и над  крышами  низких
домов уже показался небоскреб штаб-квартиры "Магмы". Кора обернулась назад
со своего пассажирского кресла и глядела на него.
     Холлоран моргнул, прогоняя воспоминания. Он  снова  мысленно  выругал
себя за такую небрежность - не менее четверти часа он провел, погрузившись
в свои размышления, не замечая, что происходило в то время вокруг.
     - Куда нам ехать - прямо в подземный  гараж  "Магмы"  или  высадиться
прямо  у  главного  входа?  -  произнесла  Кора,  когда  глаза   Холлорана
встретились с ее глазами.
     - В гараж, - ответил он. - Перед  отъездом  я  предупредил  людей  из
"Щита",  чтобы  они  проверили  его.  Если  бы  там  обнаружили   что-либо
подозрительное, нас бы предупредили.
     - А что нового известно о тех, кто пытался задержать нас в пятницу по
дороге из Лондона? - спросила она.
     Лицо  Коры  все  еще  было  бледным;  в   каждом   движении   девушки
чувствовалось нервное возбуждение, которое она  тщетно  старалась  скрыть.
Да, несколько дней, проведенных за городом, не только  не  успокоили,  но,
кажется, еще больше встревожили ее, подумал Холлоран, криво усмехнувшись.
     - Пока еще ничего не ясно, - ответил он, - но в ближайшее  время  они
еще дадут нам о себе знать - так обычно  бывает.  Хотя  теперь  угроза  не
столь велика - ведь  мы  представляем  себе,  какого  рода  опасность  нам
грозит, и постоянно готовы ко всяким неожиданностям и стараемся обеспечить
минимум риска всем, кто вовлечен в это дело.
     Последняя фраза, адресованная скорее Клину,  чем  Коре,  была  ловким
дипломатическим приемом, чтобы сдержать возможную вспышку гнева у клиента.
Однако Клин не прислушивался к  их  разговору;  отвернувшись  к  окну,  он
смотрел на тихие улицы, по которым проносился "Мерседес", но взор его  был
пуст и неподвижен; казалось, Клин столь глубоко погрузился в раздумья, что
не видит ничего вокруг себя.
     Машина плавно  повернула,  и  серые  здания  деловых  кварталов  Сити
почтительно расступились; взорам открылся главный  офис  "Магмы"  во  всем
своем великолепии. Громадное здание произвело на Холлорана почти столь  же
сильное впечатление, как во время первого посещения штаб-квартиры компании
"Магма Корпорэйшн". Моросящий дождь усилил блеск металлических конструкций
роскошного   небоскреба,   их   сверкавшие   бронзовым   глянцем   ажурные
переплетения еще  резче  выделялись  на  фоне  непроницаемо  темных  окон.
Сложная архитектурная  композиция  удивительно  гармонично  обрисовывалась
четкими, простыми линиями.  Плавно  изогнутые  контрфорсы,  вынесенные  за
общий периметр, придавали огромному зданию, имевшему весьма сложную форму,
стройные и вместе с тем грозные очертания фантастической крепостной башни.
Громадный небоскреб, сверкающий стеклом  и  металлом,  казался  еще  более
мощным и неприступным на фоне скромных серых домиков, ютившихся  где-то  у
самых ног этого горделивого, полного сил и красоты гиганта.
     Черный лимузин притормозил у самой кромки тротуара, пропуская  вперед
"Мерседес".  Холлоран  отдал  распоряжение  Палузинскому  ехать  прямо   к
воротам, не сбавляя  скорости.  Агент  "Ахиллесова  Щита",  дежуривший  на
площадке автостоянки, заметил приближающиеся машины и подал знак открывать
ворота. "Мерседес" плавно покатился по спуску  в  укрытый  от  посторонних
глаз подземный гараж, за ним последовала "Гранада". Черный лимузин замыкал
процессию. Поляк лихо развернул их бронированный автомобиль, и  "Мерседес"
встал в одну из ниш стоянки. Не теряя ни секунды, Холлоран вышел из машины
и обошел  вокруг  нее,  направляясь  к  задней  дверце  с  противоположной
стороны,  где  на  удобном  кресле  неподвижно  сидел  Клин.  Правая  рука
Холлорана привычно легла на кобуру револьвера под курткой.
     Палузинский  распахнул  заднюю  дверцу  "Мерседеса"   перед   Клином.
Холлоран заметил, что к ним, прихрамывая, идет  высокий  худой  человек  с
тростью в руках. Он поднял руку в знак приветствия.
     Мрачное, осунувшееся лицо Матера было тревожно.
     - На пару слов, Лайам, - произнес Плановик, подойдя ближе.
     - Идите вперед, к лифту, -  сказал  Холлоран  своим  спутникам,  -  я
догоню вас.
     Холлоран шагнул навстречу Матеру; тот отвел его в сторону, где  никто
не мог помешать им или нечаянно услышать их разговор.
     - Как вообще шли  дела  в  Нифе?  Ничего  не  случилось  перед  самым
отъездом? - спросил Матер, останавливаясь у одного из столбиков ограды,  с
обеих сторон оцепляющей наклонный спуск  в  подземный  гараж.  Наверху,  у
самых ворот, стоял дежурный агент "Щита", следивший за тем, что происходит
на улице.
     - Что касается охраны поместья, есть много причин  для  беспокойства.
Ниф практически ничем не защищен.
     - Но больше вы не заметили ничего опасного?
     Холлоран чуть помедлил с ответом, затем утвердительно кивнул головой.
     - Что случилось, Чарльз?
     - Штур. Его тело обнаружили примерно с час тому назад.
     Матер смотрел вниз, на конец своей трости, которой он  бессознательно
постукивал по земле. Холлоран оглянулся и увидел, как вся компания - арабы
и Монк шли позади, чуть отстав, - направляется к внутреннему  лифту.  Двое
дублеров Холлорана стояли возле "Гранады", ожидая дальнейших распоряжений.
     - Что с ним? - спросил Холлоран у Матера.
     - Убит выстрелом в  затылок.  Джеральд  сейчас  в  полиции,  выясняет
обстоятельства этого дела и дает показания. Пока нам известно только,  что
Дитера долго пытали, прежде чем убить.
     - Матерь Божья... - почти беззвучно прошептал Холлоран. - Кто?..
     Матер пожал плечами:
     - У меня нет улик, Лайам. Никаких  следов,  которые  помогли  бы  нам
напасть на верный след.
     - Где его нашли?
     - В Темзе. Труп плыл по воде. Убийцы не потрудились даже привязать  к
телу какой-нибудь груз.
     - Это как-нибудь связано с нынешней операцией?
     - Возможно. По крайней мере, нельзя сразу отбрасывать  эту  гипотезу.
Если это убийство вообще имело какие-то тайные мотивы, а  не  было  личной
местью какого-нибудь разгневанного мужа-рогоносца,  значит,  скоро  случай
предоставит нам необходимую информацию, и выявятся недостающие звенья этой
логической цепочки. Однако мне кажется, что подобное зверство - слишком уж
крутая мера, весьма необычный для преступников способ выведать наши  планы
относительно Феликса Клина. Похоже, что предполагаемые  похитители  и  так
обладают достаточной информацией об "объекте" и не стали  бы  прибегать  к
такому насилию для выявления каких-то  мелких,  недостающих  им  сведений.
Другая версия заключается в  том,  что  причиной  убийства  была  месть  -
преступник настолько сильно ненавидел попавшую к нему в руки  жертву,  что
мучил ее с целью причинить как можно больше страданий перед смертью.
     - Я полагаю, - медленно произнес Холлоран и сделал неожиданную  паузу
в середине фразы, поглядев на Клина и его свиту, стоявших  возле  лифта  -
они смотрели по сторонам, недоумевая, что могло задержать его, -  что  это
убийство могло быть грозным предупреждением для нашей компании.
     - Чтобы мы не связывались с Клином? - быстро спросил Матер.
     Холлоран кивнул:
     - Это наша крупнейшая операция в настоящий момент.
     - Хм, это мысль, -  размышлял  вслух  Матер.  -  Однако,  не  слишком
правдоподобная.  Если  уж  им  удалось  захватить  заложника,   похитители
предпочитают иметь дело  с  представителями  компаний  по  страхованию  от
покушения; такие организации  идут  на  компромисс  гораздо  охотнее,  чем
представители властей, выступающих против уплаты выкупа.
     Двери лифта открылись.
     - Давайте догоним остальных, - предложил Холлоран. - Я  думаю,  будет
лучше, если этот разговор останется между нами.
     Матер заковылял вслед за Холлораном; группа людей  начала  по  одному
заходить в лифт.
     - Нам нет нужды вызывать панику у нашего  клиента,  и  без  того  уже
достаточно напуганного. Мне кажется, нужно сделать своего  рода  публичное
заявление - рано или поздно пресса все равно пронюхает об этом -  но  так,
чтобы смерть Штура и контракт, заключенный с "Магмой", ни в коем случае не
связывались между собой.
     Холлоран сделал знак двум  своим  дублерам  ждать  его  в  машине  на
стоянке и шагнул в лифт, опередив Монка и двух арабов, которые  собирались
войти следом за своим хозяином.
     - Идите в другую кабину, - приказал он  троим  телохранителям  своего
клиента. Клин сделал жест, разом унявший своих подчиненных, прежде  чем  у
них вырвалось хотя бы слово протеста. Матер попытался завязать  беседу  во
время медленного подъема на девятнадцатый  этаж,  но  медиум  замкнулся  в
своем мрачном, задумчивом молчании, а Кора ограничилась односложными, хотя
и вежливыми ответами на его вопросы.
     Сам Сэр Виктор Пенлок встретил их у выхода из  лифта.  Глава  "Магмы"
был одет в  темно-голубую  спортивного  покроя  куртку,  горчичного  цвета
джемпер с высоким воротом  и  безукоризненно  отглаженные  бежевые  брюки,
выдававшие изящные привычки джентльмена, привыкшего к безупречному порядку
в одежде. Холлоран подумал,  что  о  прибытии  Клина  известили  охранники
"Магмы", сидящие в будке у въезда на стоянку. Тревожное  предчувствие,  не
оставлявшее Холлорана с самого утра, усилилось - ведь  президент  солидной
фирмы вряд ли  стал  бы  дожидаться  своего  сотрудника  у  дверей  кабины
подъемника, если бы не какие-то чрезвычайные обстоятельства.
     - Прошу прощения за то, что пришлось  срочно  вызвать  вас  в  город,
Феликс, - обратился к медиуму Сэр Виктор, - но, как я уже объяснил вам  во
время нашего телефонного разговора, сложилась очень серьезная ситуация.
     По-видимому, сегодня несчастливый день, размышлял Холлоран,  заметив,
как переглянулись Сэр Виктор и Клин. Высокий  стройный  президент  "Магмы"
едва кивнул двум представителям "Ахиллесова Щита", любезно пропуская Клина
вперед и удаляясь в застланный ковром коридор следом за своим  низкорослым
сотрудником.
     - Генри ждет нас у меня в кабинете, - долетел  до  ушей  Холлорана  и
Матера голос президента; Клин только кивнул в  ответ.  Подождав  остальных
телохранителей, двое сотрудников "Щита" пошли за главой корпорации  и  его
спутником, держась на почтительном расстоянии. Слева и справа  вдоль  стен
коридора  тянулись  застекленные  витрины   экспозиции   редких   полезных
ископаемых, добываемых "Магмой" в экзотических странах  Ближнего  Востока.
Холлоран провел ладонью по своей небритой щеке, размышляя о причине  столь
спешного возвращения из Нифа. Он подумал, что  Кора,  очевидно,  знает  об
этом не больше, чем он сам, а Клин замкнулся в своем угрюмом молчании и не
проронил  ни   слова   по   дороге   в   Лондон.   Вспомнив   напряженное,
сосредоточенное выражение лица Сэра Виктора и его строгий, деловой тон,  а
также очевидное нежелание обсуждать  возникшую  проблему  по  телефону  во
время утреннего звонка в загородное поместье Клина,  Холлоран  решил,  что
президент "Магмы" будет беседовать с Клином  об  очень  важных,  возможно,
даже конфиденциальных вещах.


 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7]

Страница:  [4]